НИКИТ НОЯНОВ
Никита Ноянов ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Новосибирск MMXX
УДК 821.161.1 ББК 84 (2Рос=Рус) 6 Н868 Ноянов Н. Провинциальный человек. — Новосибирск: Здесь; 2020. — 62 с. ISBN 978-5-6043929-2-8 © 2020, Никита Ноянов, текст. © 2020, Святослав Одаренко, предисловие, оформление.
Колебание, необходимость и падающий ритм наивности Никита Ноянов выпускает новую книгу своих стихов. Эта книга может открыть поэта миру, эта книга может безвозвратно потеряться среди его последующих изданий. И сейчас вряд ли можно точно предсказать развитие событий, но можно присмотреться прежде всего к самим себе, к своим суждениям и мыслям, не имея сформированного посторонними суждениями «образа автора». Никита Ноянов: «Эта книга для меня — подтверждение себя. Она отпускает тебя, того, которым ты был. Чем именно ты был? Прежде всего, возрастом. В книгу вошли стихотворения, написанные за последние пять лет. Дальше с таким собой я идти не могу». Тексты Ноянова, совмещая в себе и одновременно отказываясь от нескольких поэтических стратегий, воспринятые вне широкого прочтения, дают хороший повод для читательской саморефлексии. Книга Ноянова, подчеркнуто и тщательно следующего силлабо-тонической манере письма, позволяет говорить о неопределенно и необходимо вибрирующем самоощущении поэта в сонме манер современного поэтического высказывания. В бочках тинится вода, Прогорает пижма. Там я сгинул навсегда: Не сбылось, не вышло, 5
Где вплетают фонари В тополя спирали, Где молчат календари О своей печали… Традиция ритмически урегулированного письма уже на протяжении нескольких десятков лет воспринимается в тесной связи с отрицанием самой себя. При этом совершенно неважно, допускает поэт отсылки к «новым» формам поэтической речи или нет, делает ли он заявления о верности «пушкинской традиции» или, подобно Ноянову, реализует силлабо-тонические практики без программных заявлений. В любом случае сознание условности, договорной характер «традиционных форм» чувствуется сейчас гораздо острее, чем это безоговорочно и неосознанно воспринималось, когда свободный стих считался маргинальной и, по большому счёту, необязательной для поэзии формой речи. Современная силлабо-тоника находится в очень шатком положении, будучи, с одной стороны, проработанной, кажется, уже во всех возможных вариантах системой, а с другой стороны — конструктом, отчуждённым от непосредственного, живого авторского участия своей же традиционностью, как повинностью. Никита Ноянов: «Настоящего как такового нет. Есть работа, дом, социум… Но без воображаемого не будет существования в социуме. Это какие-то коряги, жирафы… Радуга, которая висит над тем, что видно. Или бензиновая плёнка на лужах, тоже радужная». Сама тщательность нояновской приверженности регулярной, отчасти даже зарегулированной, лапидарной силлабо-тонике, может рассматриваться сегодня как некая провокативная стратегия. По меньшей мере, эта стратегия — парадоксальна. Ноянов подчеркивает неестественность поэтической речи уже своим стремлением сделать её ритмически безупречной, органически «рифмованной». Рифмуются буквы, пробелы И фонари. Рифмуется чёрное с белым, Шёпот и крик. 6
Рифмуется радость с печалью, Тень, человек. Рифмуется днями, ночами, Падает снег… Эта авторская стратегия проявляется и на уровне смысла текстов, что представляется более важным. Например, Ноянов пренебрегает традиционным для определенной части поэтической конвенции дидактизмом и в то же время остаётся в стороне от его альтернативы — в высшей степени ироничного саморазочарования поставангарда и «подпольной» поэзии. Никита Ноянов пребывает в стороне от борьбы идей, формирования идеалов, воспитания чувств, приближаясь в этом, конечно же, к традиции неофициальной литературы. Тем не менее, в нояновских стихах прослеживается некая серьёзность, даже разумность наивности, довольно далеко относя их и от пространства всепоглощающей иронии, и от практик разнообразного «терапевтического» толка. Никита Ноянов: «Город умеет сожалеть, сердиться. Город показывает, что он живой — окнами, фонарями. У него есть эмоции, какое-то второе состояние, и это не искаженная реальность. Она звучит, как музыка, вместе с первой реальностью». Поэт, находя себя вне пространства истин, достижений и сломанных копий, следует своей неясной тропинкой. Название книги говорит о провинциальности. Однако, что можно полагать провинциальностью в поэзии, где сознательное несовпадение с общепринятым усреднённым каноном, канонизация личного, сокровенного является признаком «столичности»? Грызёшь рыбёшку у костра, Звучат знакомые ветра, Рыбак мотает грузила У лодки на краю весла. Глядят на воду дерева, Замытые молчат слова… 7
Возможно, заявляя свою поэтическую провинциальность, Ноянов находит своё назначение в независимости от повседневно-поэтического контекста и, тем не менее, пребывая именно в нём — через аллюзию на уже хрестоматийные слова о лучшем месте проживания для родившегося в империи. Святослав Одаренко
I.
* * * И так же будет снег идти Развёрнутыми днями В начале и в конце пути Над серыми домами. Ты поднесёшь к нему ладонь, И солнце нарисуешь, И в снеге разожжёшь огонь. Печаль его большую Почувствуешь в своей груди, Во всей оконной раме, В начале и в конце пути Над всеми нами. 11
* * * Твоя ладонь моей касается ладони, Как тишины касается листва. Хмельное солнце в мутном небе тонет. Становятся послушными слова. Ты говоришь мне, что печаль полынна, Что не бывало словно никогда Земного счастья, золотого дыма, Которым продолжается вода Лесной реки, названием обычным, Где мы с тобою — встречные огни — Две просто так потраченные спички На бесполезные пустые дни. 12
* * * Рябиновые ягоды в горсти Пустого бега. Шептать привычное «прости» За дверью снега. Дотла сожжённый, опустевший сад — Моё спасенье. «Прости меня», — меня нельзя прощать, Мне нет прощенья. 13
* * * Не нарушит молчания Колокольчик в реке. Обними на прощание, Повторись вдалеке. Сердце словом расколото — Не вернуть, не спасти… Мне молчание — золото. От него не уйти. 14
* * * Светился кольцами, клочками, Колени, руки согревая, Конфетным вкусом, светлячками Последнего в ночи трамвая. Светился ветром серебристым, Порой процеживаясь в люстру, Светился блеском, словно выстрел Ружейный в сумрачную пустошь. Всю комнату в себя вмещая, Меня, тебя и кружку чая, Гардину, шторы, подоконник, Светился шарик новогодний. 15
* * * Смотрела пуговица На море с твоего пальто, А там кораблики Себе тонули. Я смотрел на море И видел листок, На котором нас с тобой Зачеркнули Стаи сомнений, И чиркал спички Воспоминаний. Шипами торчали звёзды, Огромные годы Молчали Пылью на полках, Брошенными гнёздами... Слышишь, Оторви эту чёртову пуговицу И брось её в море. Мы ведь знали, Что так будет. Что ничего Не будет. 16
* * * Лупит тряпкою хозяйка Толстого кота: «Вон мышей по дому шайка. Как меня достал!» Расплескался март по крышам, Полон вечер клякс. Заскучали в доме мыши — Кот подался в пляс. 17
* * * Ушли снега. Сгорели ночи. Опять весна, и, боже мой, Всё, что себе я напророчил, Сбылось до каждой запятой. Я вновь один: смотрю безмолвье, Как слишком скучное кино. Рукав пальто изъеден молью, А мне плевать, мне всё равно: Себя сгубить напрасно водкой, Или собой сгубить других, Или уплыть на лунной лодке В слепые сумерки реки. А там хоть шар земной с орбиты Пускай летит ко всем чертям. Мы всё равно с тобой разбиты Напополам. 18
* * * Она читала Мандельштама. Был день разрушен. Оконная горела рама Огнём наружу, Сердечные будила шрамы, Терзала душу. Она читала Мандельштама, А я не слушал. 19
* * * Я учу первый снег наизусть. Он идёт и идёт, не споткнётся. Ты уходишь, а я остаюсь, Ты уходишь и не обернёшься. Обронила заколку вчера, Торопясь от меня к другому. Дребезжит, не таясь, печаль Посреди одиноких комнат. 20
* * * Н. Н. А. в городе Королёве мается человек словно ошибка в слове словно по небу век в городе Королёве тьмою пропитан свет где нам с тобою клёво где нас с тобою нет в городе Королёве невероятен снег ловит себя на слове маленький человек 21
II.
* * * посмотри на себя сквозь стены видишь меняется космос одуванчик боится тени моря боится остров неба боится птица звук тишины боится а ты не бойся посмотри на себя сквозь космос видишь как падают стены как хворост огню на колени 25
* * * Осенние снега, Чай времени густой, Короткая строка До длинной запятой Страницей в облака, Зари туберкулёз, Застывшая тайга Да месяца вопрос, Нелёгкий и простой: Кто-то продолжит нас? Мы здесь до запятой Живые — вскачь да в пляс, А дальше — как Бог даст. 26
* * * Театр драмы, мир на ниточке, Фонарик новогодний. Театр драмы, смех по улицам, Метанья ветра, минералки. Театр драмы, руки, выкрики Морозом праздничным по коже. Театр драмы, жизнь звенящая Сквозь мелколесье тюли. 27
* * * Кисточку рябины Рассматриваю на ладони. Часы идут упрямо в полынью, Что выплавил во льду небесном Вчерашний день. 28
* * * разжечь рассвет пускай горит в сухой траве где сотни бед сошли на нет где боли нет земли где снег дверной проём где смерти нет а есть лишь звук ты этот звук и ничего вокруг 29
* * * Бабахнуть, что ли, лунный капсюль, И наступить во тьме на грабли, И вспомнить резко дни и ночи, Их цвет, Их запах И их почерк, Упасть на жопу И понять: На грабли надо Наступать. 30
* * * Провинция. Пей пиво и грусти, Бросай копейки в озеро на счастье, И звёздочки-сухарики грызи, И наблюдай, как чинит снасти Рыбак у тихого костра. О кораблях ему поют ветра, О дальних странах, о морях, О затонувших якорях. Быть может, это — счастье?.. 31
* * * Шёл снег Неслышно на крыши, Гор, рек Всё выше и выше Лет вех На цыпочках лыжных Шёл вверх, Шёл выше и выше. Сон. Звон. Неважно подстрижен, Смешон, Шёл полкою книжной, Ворчал, Искал буквы жизни, Ночам Дарил сотни вспышек Рам роз. Всё выше и выше Снег рос. 32
* * * словно солнце уснуло на облаке словно слово уснуло в росе сколько света украдено в яблоки сколько осени ранней весне снится снег раскалённому жёлобу снится звон задремавшему дню спичка чиркнула память ли шорох ли спичка полночи я тебе снюсь 33
* * * Ворота на крючок. Мурлычет печь. Дороги сложный узелок. А речь Журчит куда-то день за днём. Останемся. Передохнём. 34
* * * Закат догорает. Слезятся угли В ночную темень. Дорогам — шаги. Тишине — качели. Мозолям — время. Усталая вечность В пустынном парке Роняет листья, А в небе художник Рисует кошку Сухою кистью. 35
* * * Набей татуировку «жить» На снегу апрельском. Бегай, танцуй, кружись По-плебейски… А если она растает, Набей морду маю. 36
* * * Что происходит? Сон. Не по погоде Он. Музыкой пахнет Дождь. Не по погоде. Врёшь. Дней в огороде Хруст Не по погоде Пуст. 37
* * * Смеркается. Озябла тишина. «Эй, Господи, Подкинь чуть слов», — Со дна небес кричу. Прохладно.
III.
* * * В реку огарком, На гору градом Дым кочегарки Вился и падал. В вырубках новых Видел посёлки, Стёкол оконных Годы-осколки. Грёзы и грозы, Снов половодья, Видел иконы Красные гроздья. 41
* * * Рифмуются буквы, пробелы И фонари. Рифмуется чёрное с белым, Шёпот и крик. Рифмуется радость с печалью, Тень, человек. Рифмуется днями, ночами, Падает снег. 42
* * * Ни край небесный и ни остриё земли сырой неспелые следы не срежет. Веди себя в луны пустой проём, веди, как по стеклу ведут созвездья скрежет соломинкой случайною, но всё ж явимою, из мыльных пузырей исполнить гимн музыке, что, в общем-то, не схож ни с мимолётной радостью, ни с вечной болью. Гимн музыке — свободный, волевой, особенный, объединить легко способный тень ночи с мелкой дрожью дождевой, сон ночи — пусть не с барабанною, но дробью сердечною, страницей на ветру, не ровной ритмикой, не строфикой, не рифмой, а чем-то большим — жизнью сквозь кору древесную, лишённую событий грима, искусственно наложенного днём. Искрясь бессонным утром, солнцем сладко-горьким, свет музыки собой наполнил дом, и зазвучала музыка хрустальным горлом. 43
* * * Грызёшь рыбёшку у костра, Звучат знакомые ветра, Рыбак мотает грузила У лодки на краю весла. Глядят на воду дерева, Замытые молчат слова. Вода вестей полным-полна, Мелькает за волной волна. 44
* * * По тонкой проволоке неба, Едва дыша, Иду. Решаю ночи ребус За шагом шаг. Цветут снега на свете белом. Поля, поля... Всё, что болело, отболело. Молчит земля. 45
* * * Отвык я от речей людских Так неожиданно и странно: Они мне давят на виски, Как давят на тайгу туманы, Когда накрапывает дождь Густою августовой ночью, Когда и слов не разберёшь, Пеняя на корявый почерк, Ведущий в глушь черновиков, Где чистовик так непривычен, Горит, горит и между слов Уходит в щебетанье птичье, Когда резонней помолчать, Минуя розги разговоров, Речь от дождя не отличать. Узоры это всё, узоры. 46
* * * Исполненное поле, Осенний сон. Крылом созвездья волен Дней звон. Небесные стеколки В листве-реке. Рябиновые волны В руке. 47
* * * Окно растворено В ночную пустоту. Не прорастёт зерно Сквозь голоса плиту, Не смолкнет первый снег Без звука, без следа, Из пересохших рек Не запоёт вода, Не стихнет на заре. Паренье чёрных крыш. В промозглом сентябре Один. За всех молчишь. 48
Search
