Память (книга вторая)

Владимир Алексеевич Чивилихин: «Память (Книга вторая)» 351раскопках близ Козельска блестяще подтверждают сведения о высоком уровне хозяйственногои культурного развития домонгольской Руси. А какая гордость за подлинных патриотов своей Родины и ее древней истории звучит встроках писателя о самых простых русских людях, отнюдь не ученых с мировым именем, новнесших тем не менее весомый вклад в науку и культуру! Например, о Дмитрии Самоквасове,который еще в царское время, наперекор казенным профессорам, отрицающим самувозможность развития богатой культуры на территории Древней Руси, начал на свои деньгираскопки Черной Могилы на Черниговщине, ныне знаменитой во всем просвещенном мире.Или – о Николае Ядрннцеве, революционере и неутомимом исследователе природных икультурных богатств Сибири, инициаторе учреждения первого в здешних краях Томскогоуниверситета, человеке, открывшем Орхоно – енпсейские письмена с параллельным текстом накитайском языке, что вполне сравнимо со знаменитым открытием французским ученымШампольоном параллельного греческого текста к египетским иероглифам. Или – о школьномучителе истории Ф. И. Кириллове, который первый обратил внимание на следы древнейцивиляяации на Белом Июсе, но, к сожалению, не мог достучаться до уснувшейпрофессиональной совести тогдашнего главного археолога Красноярска. Или – о краеведе изКозельска В. Н. Сорокине и других. Так и хочется воскликнуть вслед за писателем: «Славакраеведам!» Распахнута «Память» и вглубь. Прежде всего, в глубь времен. Если говорить об истокахдревней славянской культуры, то – в третье и второе тысячелетия до вашей эры1 Более близкиевехи – IX век с основанием могучего государства – Киевской Руси; XII век с неудачным, ноотнюдь не бесполезным, как предполагает автор, походом русичей на половцев, воспетым вбессмертном «Слове о полку Игореве», поэме, столь любимой автором и нередко цитируемойна страницах романа – эссе; XIII век с безмерным трагизмом татаро – монюльского нашествия;XIV век с битвой на поле Куликовом; XIX век с движением декабристов; наконец, совсемнедавние дни Великой Отечественной войны и дни наши – 70 – 80 – е годы… Но есливспомнить о глубоко и увлекательно анализируемых автором «славянизмах» вдревнеиндийских гимнах «Ригведы» и в священной книге древних персов «Авесте», а точнее, овнутренне присущем родстве многих корневых слов в языках этих народов, или вспомнить онаходках на Белом Июсе, то временные границы «Памяти» раздвигаются еще дальше. Чем же привлекает это сложное, трудное для восприятия произведение широкиечитательские круги? (А ведь привлекает! О чем ином могут свидетельствовать сотни писемавтору, посыпавшиеся сразу после журнальной публикации?) Прежде всего, вероятно, тем, чтописатель с первых же строк не скрывает своего пристрастного отношения к человеку, судьбукоторого он берегся проследить в веках. И это не какой – то выдуманный юрой, в которогоможно верить или не веритьв зависимости от мастерства литератора. Нет, это человек, которыйжил, оставил отчетливый след на земле, продолженный его многочисленными – сто пятьдесятчеловек за полтора столетия! – потомками. Человек, который боролся вместе с товарищами.(Кстати, Владимир Чивилихин увлекательно показал, как рождалось и укоренялось вобщественном сознании еще в далеком прошлом это прекрасное слово, ныне, в советскихусловиях, ставшее привычным обращением.) Причем он и его товарищи декабристы боролись внеимоверно трудных условиях, когда даже самые большие оптимисты не столько рассчитывалина успех восстания, сколько на силу своего нравственяого жертвенного примера для потомков,Человек этот, декабрист Николай Мозгалевский, дорог советскому писателю ВладимируЧивилихину вдвойне – и как настоящий гражданин своей Отчизны, и как прямой предок самыхблизких ему люден – жены и дочери. Но это личное по сути неразрывно связано собщественным. Нам, советским людям, нужно знать, что было задолго до нас, как нанеимоверно длинном, порой непереносимо страшном, кровавом пути пробивались и все креплиростки гуманизма, мечты о жизни вольной и праведной, истинно достойной человека. Намнужно глубокое понимание того, что Большая История складывается из миллионов имиллионов кратких во времени, но отнюдь не «маленьких» историй конкретных людей, живых,из плоти и крови, с неповторимыми, только им присущими личностными чертами, с ихличными помыслами, поступками, деяниями, которые обретали особенно большое

Владимир Алексеевич Чивилихин: «Память (Книга вторая)» 352общественное звучание, когда были обращены не вовнутрь, не на себя только, а на благоОтечества, поскольку именно в этом виделся им «способ быть счастливым в жизни». Судьба Николая Мозгалевского, тесно переплетенная с судьбами его товарищей, ведетавтора, словно нить Ариадны, в глубь лабиринта прошлого. И открываются все новые и новыеответвления, новые истории людские, и они неразрывно связаны с Историей страны. Историейчеловечества. Поражает, как много успели декабристы и до того, как их созидательная деятельностьбыла насильно пресечена или ограничена – заточением, каторгой, ссылкой, и даже после…Какой глубокий нравственный след в истории России, и особенно Сибири, они оставили!Говоря о том, что память о декабристах – неотъемлемая, святая частица нашей духовной жизни,Владимир Чивилихин приводит отрывок из письма А. Ф. Голикова из города Плавска Тульскойобласти – отклика на журнальную публикацию: «Декабризм надо расценивать как явлениечеловеческой цивилизации, родина которому Россия… Вторая часть революции декабристовпротекала по всей России до 90 – х годов – в Сибири, на Урале, Кавказе, на Украине, вМолдавии, Средней Азии, во многих иных местах, включая заграницу. Декабризм – не только ине столько восстание на Сенатской площади, это полувековая подвижническая и на редкостьактивная по тем временам деятельность разгромленных, во не сломленных революционеров. Ихреволюция была и в том, что они оставили нам литературные, философские, политические,естественнонаучные труды, как вехи к светлым знаниям, свободе и счастью нашему…» Чивилихинская «Память» дает в этом смысле новую пищу для размышлений. В частности,поправляя историков, в сакых последних изданиях о декабристах пишущих, что к амнистии1856 года в разных местах Сибири их нашлось всего 19 человек, из которых 16 вернулись вРоссию, а трое умерли в изгнании, автор рассказывает о пятерых, оставшихся в Сибири. Срединих почти на полвека пережил дату восстания поэт Владимир Раевский. Ровно через 56 лет \" –14 декабря 1881 года – был похоронен в Иркутске единственный крестьянин – декабрист ПавелДунцов – Выгодскии. На десять месяцев дольше него прожил Александр Луцкий, умерший в1882 году на поселении близ Нерчинских горных заводов. Тот самый Александр Луцкий, внуккоторого, красный командир Алексей Луцкий, был сожжен японцами в паровозной топкевместе с Сергеем Лазо… А ведь Луцкий был не только одним из самых юных декабристов, но еще и самым слабымздоровьем. Единственный из декабристов – северян\" он был отправлен по этапу с партиейуголовников и пробыл в пути в обшей сложности около года, единственный издекабристовдворян был подвергнут наказанию розгами. Так какой же неистребимый пламеньжизни горел в этом необыкновенном человеке, отважившемся к тому же на два побега, дольшевсех своих товарищей пробывшем в каторжных работах и все же пережившем их! Среди декабристов были, пишет Владимир Чивилихин, \"первоклассные поэты и прозаики,страстные публицисты, талантливые переводчики, философы, филологи, юристы, географы,ботаники, путешественники – открыватели новых земель, инженеры – изобретатели,архитекторы, строители, композиторы и музыканты, деятели народного образования,просветители коренных народов Сибири, доблестные воины, пионеры – зачинатели благихновых дел, и просто граждане с высокими интеллектуальными и нравственными качествами. Конечно, они составили целую эпоху в русской истории и сами были ее творцами, являясобой перспективный общественно – социальный вектор\". Так можно ли писать о них бесстрастно? Или о других, по – своему одержимых, которыевстретились писателю в его долгом путешествии в прошлое? Вряд ли. Тем более ВладимируЧивилихину, который вошел в литературу как писатель остро драматичный. Достаточновспомнить, какую критическую бурю вызвал острейший конфликт повести «Елки – моталки»между человеком – тружеником по природе своей и по всему мировоззрению, РодиономГуляевым, и тунеядцем Евксентьевским, для которого паразитизм стал тоже своего родаосознанным кредо. За повести «Елки – моталки», «Серебряные рельсы» и «Про Клаву Иванову»Владимир Чивилихин первым из русских писателей в 1967 году был удостоен премииЛенинского комсомола. А его страстные, бескомпромиссные выступления в защиту отбесхозяйственности кедровых лесов, «светлого ока Сибири» – озера Байкал, самой почвыродной русской земли, вошедшие в книгу «По городам и весям», снискали ему славу

Владимир Алексеевич Чивилихин: «Память (Книга вторая)» 353острейшего современного писателя – публициста и принесли Государственную премиюРСФСР. Вот и в «Памяти» он выступает страстным защитником… Чего? Самой нашей великойистории и культуры! Защитником, потому что и на это духовное богатство, святая святых наше,ведутся непрерывные атаки, открытые или лицемерно маскируемые, тем более нетерпимые внынешних условиях обострившегося идейного противоборства двух систем общественногоразвития. Итак, страсть, открытая заинтересованность, та тенденциозность, о которой в свое времяговорил В. Белинский и без которой не может родиться ничего истинно великого, ведетВладимира Чивилихина в глубь прошлого. А «под пеплом древности» столько света!Неугасимого духовного света, зажженного нашими предшественниками. Света любви иверности своему народу, а значит, и гуманизму вообще, всему человечеству. Автор «Памяти»щедро приводит все новые и новые ярчайшие свидетельства такой истинно гуманистическойлюбви русских людей к Отечеству, порою просто потрясающие. Таковы, например, строки изчерновых набросков Н. Н. Миклухо – Маклая, найденных недавно в Австралии у его потомков. «Память» – это не хладнокровное исследование ученого, которому все равно, чтоисследовать. «Память» – это взволнованное и волнующее слово гражданина, патриота нашейСоветской Родины, и в частности той ее части, которая «союз нерушимый республиксвободных навеки сплотила». Это – слово интернационалиста до мозга костей. «Память» – этослово писателя – коммуниста. Авторская пристрастность, прорывающаяся порой в прямых лирических отступлениях, аподспудно пронизывающая все произведение, как бы растворяющаяся в его ткани, непротиворечит другому важному качеству «Памяти»: основательности, доказательности книги. Не во всякой докторской монографии встретишь столько идей, которые открывают дорогуисследователям, идущим вослед, дают простор для развития научного поиска. Высокую оценку«Памяти» дали в печати ученые – филологи и историки, многие известные критики,литературоведы, прозаики, публицисты. Но главное, обращаясь к книге, любой может сампроверить авторские предложения и расчеты, обратиться, если его не убеждает авторскийкомментарий, к первоисточникам, на которые Владимир Чивилихин ссылается со щедростью,хотя и непозволительной в «чисто» художественном произведении, но вполне уместной вот втаком новаторском как по форме, так и по содержанию романе. Колоссален объем знаний, привлеченных и переработанных писателем. Десятки, может,сотни источников! Это пока, к сожалению, большая редкость в художественно –публицистическом произведении. И как всегда, когда есть основная идея, в данном случае –величие и огромная историческая глубина культуры нашей Родины, вокруг нее и вдоказательство ее автором немедленно осваивается и привлекается новейший материал. Можносогласиться с историком В. В. Каргаловым, заметившим, что многие, вероятно, только из«Памяти» подробно узнали об открытии советскими историками в Сибири, на Белом Июсе,рисунков древних охотников. Можно и добавить: не тем ли путем широкие круги читателейузнали об исследованиях украинским математиком А. С. Бугаем Змиевых валов, гигантскихфортификационных сооружений оборонительного характера, возвести которые было под силулишь большой и хорошо организованной древней государственной федерации? (А ведьдатируются они с помощью радиокарбонного анализа древесного угля обожженных стволов,заложенных внутрь валов, 270 годом нашей эры, а один из них – даже 150 годом до нашей \" –Г.Ч.) Или – о многолетних, воистину патриотических трудах архитектора – реставратора П. Д.Барановского? Или – не только о колоссальных по масштабам и объему исследованиях Г. Е.Грумм-Гржимайло, но и о самой его подвижнической жизни? И еще о многом, многомдругом… И вот что крайне важно в этой глубоко научной в основе своей книге: она написананастоящим большим писателем, не литераторомпопуляризатором, нет, мастером – публицистоми прозаиком. Художественно убедителен, например, образ Субудая – не просто жестокоговоителя, но и старика, любящего своих сыновей, понимающего всю сложность своего и ихположения, если не сбережет он в этом трудном походе чингизидов и добычу… В «Памяти» –чудесный сплав высокой художественности с подлинной документальностью. Подлинной! Это

Владимир Алексеевич Чивилихин: «Память (Книга вторая)» 354не игра в «документ» только потому, что документальную литературу современный читательценит подчас чуть ли не выше обычной прозы. Строгость своего отношения к фактическойоснове автор подчеркивает: «Я пользуюсь привилегией писателя придумывать мелкиеподробности, не имея права сочинять факты, искажающие большую историческую истину».Любопытно, что жизнь, новейшие данные научных исследований не раз подтверждаливыдвинутые в «Памяти» и художественно обоснованные гипотезы (например, о наличии узащитников Козельска железных масок, делавших их неуязвимыми для татарских стрел, и Др.).В другом месте, рассуждая о различии между профессиональным ученым и писателем,взявшимся за историческую тему, Владимир Чивилихин пишет: «Задача историка заключаетсяв том, чтобы объективно раскрыть, что, как и почему все происходило в прошлом; литератор жеобязан опереться на достижения исторической науки и, рассмотрев годы и события сквозьпризму своего мировидения, подсветить их личным фонарем и, может быть, внести в нихсегодняшний смысл, сообразуясь с главными векторами общественного развития…» С декабристов Владимир Чивилихин только начал свое путешествие в прошлое – как свеликого нравственного примера, выражающего духовную сущность своего народа. А впринципе народ и есть главный или даже единственный герой его книги. Прежде всего народрусский. Это естественно, поскольку и сам автор – плоть от плоти и кровь от крови этогонарода. Владимиру Чивилихину дороги и свои рязанскиеиз – под Пронска – корни, и духовныекорни нашей культуры, уходящие глубоко за пределы русского средневековья, во временаязыческие, когда складывались и язык народа, и, может, не столь еще философское, скольпоэтическое Осмысление им своей жизни, и ее уклад… Кому дорога и близка Сибирь, которою«могущество России прирастать будет», как пророчествовал М. В. Ломоносов, – и прирастаетвсе стремительнее у нас на глазах! Сибирь, в которой Владимир Чивилихин родился (вМариинске, в 1928 году), провел детство и юность, по которой проложил несчетные своижурналистские и писательские тропы в зрелые годы. Дорог ему народ русский как выразительсозидательного начала, прежде всего как пахарь и строитель, а потом уж воин. Владимир Чивилихин ярко показал трагизм положения едва еще начинавшейскладываться в единое целое земли Русской в XII веке. С одной стороны на нее навалилисьнемецкие «псы – рыцари», напрочь истребившие славянские племена бодричей, лютичей,руянов, балтоязычных пруссов и безостановочно теснившие на восток остальные народы,населявшие Прибалтику, «псы – рыцари», подбиравшие ключи к Пскову и Новгороду, пока неостановили их своим беспримерным мужеством наши предки; с другой – одержимые идееймирового господства, стремлением «дойти до последнего моря» чингизиды собирали вспаянные страхом и жаждой наживы тумены разношерстные орды из побежденных иминародов, любителей легкой наживы тех времен, указывая им среди прочих целен и богатыеземли Урусов… Немало горьких и возвышенных страниц в «Памяти» о новейших временах, когдамирный, созидательный труд советского народа был прерван гитлеровским нашествием.Варварские действия захватчиков на советской земле были направлены не только на то, чтобынадолго приостановить экономическое и культурное развитие страны, но и на т amp;, чтобы,разрушая как можно больше, вытравить и историческую память народа. Во весь рост встает в «Памяти» народ русский, миролюбивый, но в мужественный,великий в своем патриотизме: безвестный автор «Слова о полку Игореве», впервые влитературе сказавший «русичи», и Евпатии Коловрат, первый русский партизан в одной изпервых наших народных, отечественных войн; безымянные участники героическойсемннедгльной обороны Козельска, обороны Рязани, Владимира, Москвы, Торжка и те, кто наполе Куликовом полтора столетия спустя перемолол грабительскую орду; декабристы, которыесвоим примером не только озарили путь революционерам России, но и оказали благотворноевлияние на судьбы сотен и тысяч своих соотечественников, прежде всего жителей Сибири, и,наконец, наши современники, советские люди, победившие в кровопролитпейшей войне,созидающие самое счастливое на земле общество. Весь громадный содержательный материалкниги, вся ее направленность ярко выявляют определяющий вектор развития нашего общества,нашей древней государственности и культуры – созидание, мирное строительство и

Владимир Алексеевич Чивилихин: «Память (Книга вторая)» 355преимущественно оборонительный характер военных действий, если уж и приходилось в нихучаствовать. Впрочем, герой «Памяти» – народ не только русский. С живейшей заинтересованностьюрассказывается автором, к примеру, о народе ди, или диплинах, известном еще с IIIтысячелетия до нашей эры, некогда овладевшем «всем Китаем, дав ему династию Чжоу». Что это был за народ? Об этом спорили и спорят ученые. Г. Е. Грумм-Гржимайло несомневался в принадлежности динлинов к европеоидной расе, что подтверждается даннымиантропологии. «И если динлины были действительно индоираноязычными скифами, –размышляет Владимир Чивилихин, – то можно только поражаться силе и численности этогонарода, заселившего в древности всю евразийскую Великую Степь – от Черного моря доЖелтого, и оставившего замечательные образцы прикладного искусства». Рассказывает автор и о народе чжурчжэней, сумевшем в средневековье развить и богатуюкультуру, и даже технику, но которому крайне не повезло с соседями. Истаял этот народ вбитвах с полчищами Чннгнз – хана. Наконец, автор прослеживает и то, как трагическиполитика этого хитрого, безжалостного, беспринципного властителя сказалась на судьбахсамого монгольского народа, именем которого действовал Чингиз-хан. Завоевательные войны,расточившие его силы, надолго устранили затем монгольский народ с арены мировой истории.И только социалистический строй помог Монголии занять достойное место в братстве народов. Значительное место в «Памяти» занимает полемика автора с двумя вроде быпротивоположными, но, как всякие крайности, сходящимися в своей сути направлениями внауке. Речь идет о норманистах и «евразийцах». Камня на камне не оставляет Владимир Чивилихин от теории норманистов и ихсовременных последователей, доказывающих неспособность якобы вообще славян, и вчастности русских, навести порядок в собственном доме. Все содержание «Памяти» убеждает вобратном. Народу, создавшему такую великую культуру и такое могучее государство, какимиони предстают на страницах книги, не нужны наставники со стороны. Автор привлекает всеновые и новые, как наши, так и зарубежные, научные источники, опрокидывающие в зародышеэту фальшивую и вредную теорию. «Оппонентами» норманистов выступили «евразийцы». Суть новаций их, в принципе, нево многом расходится с норманистами – порядок на Русь несли – де более «пассионарные»пришельцы, только уже не с Запада, а с Востока. Владимир Чивилихин приводит убедительные, логичные, опирающиеся на строгиенаучные данные возражения наиболее активному и заметному выразителю идей «евразийцев»доктору исторических наук Л. Н. Гумилеву. Он выступает против преуменьшения урона,нанесенного Руси нашествием, против попытки изобразить трехвековое иго, надолгозадержавшее ее развитие, в качестве некоего «союза Великороссии с Золотой Ордой», «тесногосимбиоза Руси и Орды». Он показывает, как давили и грабили Русь ордынцы, сколько кровавых набегов они ещесовершили, пока не остановили их, уже навсегда на Угре, как издевались они над русскимнародом и его князьями. Но разумеется, пафос «Памяти» – не в полемике со сторонниками ошибочных воззрений.«Память» сильна своей, как уже отмечалось, открытостью для дальнейших исследований,предлагаемых любознательному читателю, сильна антимилитаристским духом, пафосомистинного интернационализма, созидания. Она рождает законную гордость за наш великий народ, за его великую и древнююисторию. Она помогает воспитывать столь необходимое каждому гражданину, патриотучувство исторической памяти, «связующей все со всем». Валентин СВИНИННИКОВ