Мусирепов. Солдаты

Дрож а сверкающим телом, стоит санитарный самолет с красными крестами на крыльях. Капитан корабля, ожи­ дая, стоит у своей машины. Вася вытянулся перед кем-то и почтительно отдал при­ ветствие. Я перевел глаза. Рядом с носилками вырос Шеген. — Нарочно к тебе прилетел, мой мальчик... Самолет специально прислали за тобой по приказу генерала ар­ мии... Ничего, ничего, починят тебя. У нас хорошо умеют. Наш брат, летчик, бывает, ломает и все четыре ноги... Все зачинят! — утешает Шеген, идя рядом со мной и дер­ ж ась рукой за носилки. Товарищи собрались перед самолетом. В гуле мотора не слышно прощальных выкриков, и я наугад отвечаю: — Д о свидания! Я быстро! Санитары укладывают меня, пристегивают ремнями. Вот в самолет вносят еще другие и третьи носилки, чет­ вертые и пятые, входит врач. Быстро проходит в кабину летчика женщина в белом халате. Потом я вижу друже­ любное и смеющееся лицо Шегена, он проходит в кабину летчика. Я слежу за ним взглядом... Самолет побежал, оттолкнулся, подпрыгнул еще раз... И плавно поплыл. В полете... Покойно и хорошо. Я невольно закрыл глаза, но что-то меня заставило снова поднять веки... Нет, это не сон и не бред: на меня глядели влажные черные глаза, полные такой милой нежности, такой тепло­ ты!.. Они глядели с такой удивительной лаской... Только тут я понял лукавство, скользнувшее в улыбке Шегена, когда он прошел в кабину. Я боялся, что слезы зальют мои щеки, и снова закрыл глаза, чтобы скрыть волнение. Я думаю — она могла слышать стук моего сердца даж е сквозь гул мотора. Я хотел назвать ее имя, но горло мое пересохло и голос пропал. Я шевельнул губами и вдруг в первый раз в ж из­ ни ощутил на них чудесный, такой освежающий, ни на что не похожий вкус ее поцелуя. Она целовала мое небритое бледное лицо, лоб, волосы, никого не стесняясь. Ведь она разыскала меня, как и я ее, среди миллионов. — Кайруш! — прошептала она. — Бота! — ответили только немым движением мои губы. 206

Я снова закрыл глаза. Ее ладонь мягкой прохладой легла на них, лаская мои опущенные веки, и я боялся их снова поднять, чтобы как-нибудь не рассеялся этот теплый и радостный сон... Самолет ли несет меня или мечта уносит на крыльях?.. Она сидиг возле меня, и я не хочу ни о чем говорить. Может быть, нужно что-нибудь спрашивать, отвечать... Пожалуйста, после, пожалуйста, после! Я все хочу знать о тебе, но сейчас я хочу немножечко помолчать с тобой вместе. А потом мы сядем и все расскажем друг другу — за столько лет! Потом мы пойдем с тобой через годы и годы по всем дорогам мира, а если надо, то — по дорогам войны. Ведь мы уже шли по ним вместе, правда, не в одной роте, но не все ли равно? Так лучше. Ты не вынесла бы столько, мой маленький верблюжонок!.. Мать, наверное, стала уже стара, ей давно уже хо­ чется называться бабушкой. Мы утешим ее... Нет, я не скажу тебе этого вслух, мой маленький верблюжонок! Товарищи с завистью смотрят, как ты склонилась ко мне и положила мне на грудь свою голову. Вот и моя рука коснулась твоих волос и спины. Это легкое прикосно­ вение кажется тебе робким... Я не робею. Я боюсь спуг­ нуть твои ресницы, которые трепетными крылышками к а­ саются моего небритого подбородка. Они влажны... Но я сквозь твой белый халат, напяленный для порядка, на­ щупал у тебя на плече совсем не солдатский погон. Офи­ церу, кажется, не пристало плакать... Я даже не решаюсь полюбопытствовать, сколько звез­ дочек у тебя на погонах. А вдруг там окажется какое-ни­ будь невиданное созвездие — знак твоей власти над небес­ ными сферами... Я не скажу тебе вслух и этого — ты подумаешь, что это насмешка, а во мне нет иного чувства к тебе, кроме любви... И этого я тебе не скажу. Об этом надо петь песни, а я сегодня не в голосе. Человек, у которого собираются отнять одну из его нем­ ногих конечностей, не может петь хорошо. Мне все интересно в тебе, все в тебе дорого. Но ты не писала мне ни слова о своих офицерских погонах. Если бы я смел коснуться рукой твоей груди, может быть, 207

я нащупал бы там боевые знаки отличия. А если бы я добрался до самого сердца... Не правда ли,— там все ясно, как в этом прозрачном небе, которое дрожит за ок­ ном самолета? Нет, я не отдам мою ногу хирургам. Я хочу нтти рядом с тобой твердой поступью по всякой дороге, по всем про­ сторам до Берлина. Как сказал товарищ Ходжа Насредднн: «На земле нет края лучше того, где ты родился и вырос». Я хочу, чтобы он был еще лучше для тех, кого ты сама вскормишь грудью. Но пока я тебе не скажу этого вслух. Я не спрашиваю тебя, когда ты меня покинешь. Мо­ жет быть, это случится через несколько минут, как только мотор перестанет гудеть и машина плавно скользнет на землю. Тогда этот сон прервется. Ты снова коснешься губами моих губ, снимешь белый халат и превратишься в воина. Я не посмел бы ради любви позвать тебя с поля боя... Ж ена моя! Черноглазый мой маленький верблюжонок! Как нужно мне скорее выздороветь, чтсбы скорее закон­ чить победой войну и вернуться домой... К нам домой... К мирной жизни, ученью, к труду, к любви... Вот это я скажу тебе вслух... на прощанье.