Европейская словесность.Номер10

пока целует в лоб и московский этот воловий вой. их Бог, как жеребят, На второй же выстрел – скажу тебе: в просыпанный песок, мы пришли сюда, чтоб сказать бе-бе из света заходя, чтобы выжечь дом и себя дотла, который, словно дно, чтоб летела по ветру лишь зола. звенит внутри дождя А на третий - здесь пролетает ос желтоглазая тьма – промолчав «готовьсь» *** обрушает пушку вовнуть себя. остаётся глаз – и на свет дыра, Вот радость слепнущих детей – остаётся, как от юлы, лишь ось что сорная трава на солнце широта, долгота – да и те поврозь, ещё упрятана в зерне блеск зубов у трупа посреди огня – средой рыжеющих колосьев, вот и всё, мой ангел, поцелуй меня. среди которых, нет, не я *** но тоже медный и звенящий, несёт в глубинах светляка В полубреду болезни детской до самой тёмной и скользящей и оспинах ночи дурной, что в табунах на небо влезла своей же тени, что внутри и там сияет глубиной себя горит и, извиняясь, не про меня, но говорит – своей высокой, как держава, куску бумаги растворяясь, мотая головой на сон – нет, речь меня не удержала, как бы кромешная зола, но выгнала на стужу вон – глядящая наверх в оконце, чья радость слепоты не зла, в полубреду болезни детской – но лишь упрятана на солнце. и аутичной, и слепой – как слог ребёнка неизвестна – ASPHYXIA сгущает звук над головой Посмотрит выдох в воздух – словно в воду, кобыльей, что моё излечит, которая мертва, а не жива, косноязычие и с ним, чья дребезжит древесная повозка, как выдох, холод покалечит что спрятана в сосне, и из тепла и – с бабочкою – отлетит. её, как из утробы землянистой скрипит ходулями под ранкой янтаря. САНИ Рай встрепенётся, будто кто-то выжил, Город предстанет невидимым. День ото дня и, балуясь весёлой анашой, не ототрешь, но возможно такое на его берёзках вышил младенческой нетвёрдою рукой, припомнишь меня: что выдох обратился снова в воздух даже не контуры – шорох травы к сапогам и только после стал густой рекой. дымом приклеен, как выдох И медь качалась в тетиве у вдоха, [к] холодным саням то в соловье, то у комков стрекоз, тем, что пейзажи вокруг режут на уголь кислый закрывая шёпот невидимых и точных берегов словно бы хлеб. переходя парной, непарный чаек клёкот, нет никого, ничего – кто щебечет в просвет, что оставались под воды дугой. в окно человека, когда вокруг падает лев, сани скрипят и въезжают Первый выстрел пушки похож на блеск, остальные на сажу, сгоревший лес, в натопленный хлев? нефтяные сказки и офис твой 48

ПРОРОК пока отпиливали крылья. Найдись, свобода или смерть, И в – кувшинов разбитых – чаду в холодном чуде пробужденья маслянистом, как речь фарисея, когда не глаз – а сна порез т.е. книжника, т.е. найду ты носишь, будто воскресенье, то, к чему до-коснуться не смею в расколотом своём лице, во всём, что спрятано снаружи – горлом. В страхе животном труда, будто выдох с тревогой пожатый иди-свищи себя, как зверь, в лабиринт – где не глина горит запаянный в медь местной стужи. яко ангел слепой. Из палаты *** он несёт своё око в руке, свой язык, что удвоен пустыней Брутальна родина твоя, коридорной – как будто бы свет которой ты насквозь проходишь одиноким случился и – длинным. как через скважину вода – то дышишь, то себя находишь. Горловина сужается, я оставляю тебе своё мясо И дым несётся, как чечен, и смеркается тонкий народ, покрав еще одну невесту – говоря в животах у Миасса. так родина под небом спит, в Отечестве своём столь тесном, ВОДОМЕРКА что кажется его надув Евгению Туренко травою, мошкарой – в руины как шар за богом полетишь, Не будет прошлого – посмотришь который ножик перочинный. и не будет – КУРИНЫЙ БОГ как птаху непрозрачную нас сдует сквозняк, иголка, что в слепой руке – Крысы бегут по монахам, ты переходишь небо по реке. по берегу, по краешкам бога, холмам И вдоль растут то люди, то не люди, от которых останется о. а отпечатки их на дне посудин, их эхо ромбовидное – плыви Даже не думал, что я подсудный, утерявший любой вид. проживаю по горло в земле, что поедает меня Никто не вспомнит нас лет через двадцать – ночь от ночи всё злей так водомерка может оторваться от отражения слепого своего слайды меняет, оставив лапки – только и всего. куриные кости сосёт слушая смертные крики *** ночных соловьёв. Щебечет чашка воробья, Выйдешь за холм кофейный дух в себе лелея, а вокруг лишь один горизонт, где наша злая эмпирея словно ассоль или звук, однажды выпилит меня, Арарат или зонт. и по дороге насыпной, в нутре подводы Сугомака, свезёт поленом на костёр, в котором ты невиновата. О, чашка воробья в окне, ты в месте затрещишь, где был я, не человеком, а скворцом – 49

Татьяна Литвинова *** (г.Северодонецк) Поверх плененных ветром облаков Литвинова и за руки берущихся веков Татьяна Смятенна, но не сметена - Александровна. Волна. Родилась в г. Как времени в пространство переход, Изюм, Как ток небесных и подземных вод, - Харьковская Поверх всемирной одури и сна - область. Живу в Волна. г. Корабликом, лицом или веслом Северодонецк, Пройдешь сквозь влажный волновой излом : Луганская Ни берегов, ни острова, ни дна - область. Физик Волна. И знает тот, кто мучим, кто влеком по образованию. Долго работала на Неумолимым волновым волчком, телевидении автором и ведущей Что звук есть тишина, а тишина - культурологических программ. Автор 6 книг Волна. стихов (Украина, Москва), многочисленных И мы с тобою предупреждены, публикаций в бумажных и сетевых изданиях. И наш с тобой словарь - словарь волны, И две волны есть то же, что одна - *** Волна. И небо есть лишь профиль волновой Пой, любовь моя, со мною - Над нашими губами, над травой, Так не спеть потом в раю. И профиль зрит, что наши имена - Граммофон иглой стальною Волна... Разрывает грудь мою. Мир поющий не пустынен, *** Хоть и катится из рук Полусыгранной пластинкой, Преображенья одиночеств нет, Где залег в бороздках звук. А лишь преображенье звука в смысл, То щемит он, то шаманит Преображенье звука в жесткий свет, Граммофонною трубой, - Ландшафта жизни - в одинокий мыс. Где отдаст, где прикарманит Суглинков теплых - в одинокий мох Принесенное с собой. На севере трансмировой оси, Голоса и отголоски, Где водит то ль Вергилий, то ли бог Обреченный балаган - Кругами в небе птицу без шасси. По расплавленной бороздке, Под яркий свет подставь свою ладонь По растресканным губам... И на бумаге буквы собери, И ты увидишь: стих - троянский конь *** С начинкой одиночества внутри. Сильней господня гнева *** Ты, певчий дурачок. Пусть барахолка неба Смесь яблока и яда. Кромсает твой зрачок. Все остальное – фон. Роскошнейшая свалка, Опять зашли плеяды, Кашмиры облаков, Как молвила Сафо. Где души спят вповалку Аттические знаки В закраинах веков. Мне терпко вяжут рот. И мира оболочка В час волка и собаки До крайности тонка. Стою я у ворот. И боль – всего лишь точка Час миновал урочный Прозрения сверчка. Столетия назад. О вот он, вечный, прочный И не солгавший ад, 50

Где не стучит щеколда В нафталинном мамином шкафу. И не скрипит песок, И когда разит больничной сметой И веет ночь щекотно Папин недосчитанный апрель, Вдоль слез наискосок. Ангел мне является, одетый В железнодорожную шинель. *** 2 Собаки, дети, ангелы, тоска, Часы, настенная душа Цветы и камни, бабочек кочевье, Со шпоном под орех. След на песке, объятья, облака, И папа гирьки не спеша Исполненные тайного значенья. Подтягивает вверх. Ресницы дня, сирени жатый шелк, Теперь они почти реликт - Звезда и ветер, глаз разрез мемфисский, Винтаж, негромкий ход - Оливковый отлив висков и щек, Но папа дверку отворит В руке твоей любовная записка. И маятник качнет, Подсвечивай, душа, на жизнь вперед Кружок латуни, балансир Печальный сумрак, золотистый полдень… Орловского ч/з*. Вослед голубке посланной плывет Родителям на небеси Похожий на нее ковчег господень. Он ни к чему уже. Гляжу на серый циферблат, Из цикла «Родительский день» На времени закут… Как жизнь назад, часы висят, 1 Висят, но не идут. Мама с папой. Маленькое фото С трещинками, тусклой рыжиной; ………………………………… Шарф на мне, резиновые боты, Запредельный пятьдесят восьмой. * ч/з - часовой завод Хочется в мой дом до слез, до дрожи - 3 Кто бы чашу дней перетянул. Так привстанешь однажды на цыпочки …Фикус в кадке, воздух незаможный, И нашаришь врасплох в тайнике Блеск эмалированных кастрюль, Этот день долгожданный родительский Папин китель железнодорожный В пионерском своем далеке. Мамин грубой кожи ридикюль. Небо долгое каникулярное, Третья смена, кепарь набекрень… Открути назад почти что слепо За изюмскими млечными складнями. Быстрой перемоткой облака. Мама с папой, родительский день. Белая шелковица поспела. Черная шелковица сладка. *** Там чернильница-непроливайка Я смотрю из квартиры-берлоги Все составы прошлого хранит. В блеск некрепкий апрельского дня. …Ходит по кладбищу свет дневальный, Кто-то дальний берёг, да сберёг ли Полирует начисто гранит. Для иного тебя и меня? Исполняет на грядке павлиньей Время тихой сапой, тихой сапой Хор цветов сокровенный прелюд, По шажку мой отнимает рай. Шепчет вяз то молитву, то имя Во дворе изюмском мама с папой - К подоконнику веткой прильнув. Каравай-каравай, кого хочешь выбирай… Вот и ласточки в здешнюю милость Возвратились без терний и виз. ………………………………………… Их пустыни уже завершились, Ну а наши и не начались. Вот они прошли песок и глину, С четверга так блестит трехэтажек Надо мной плывут они вверху, Перемытое к Пасхе стекло. Позабыв пальто с двойным ватином ...Бродит весями тайная стража, И на Бледе скрипуче седло. 51

*** На полмгновения вперед. Коснись запястья: там века Раскинет крылья сердце – Пульсируют, вгоняя твой Тетрадные листки – Конечный опыт в облака И крылья в заусенцах И в ток вселенский круговой. Шершавы от тоски. И бесприютны – что леса, Устал миров погонщик, Что память, что непрочный дом… И грусти не учи И прорицают небеса Прозрачный колокольчик Непроницаемым холстом. Зареванной свечи. И клад зарыт, и рай закрыт, Лишь воск свечи пятнает след, *** И жизнь свободная струит Свой невостребованный свет. Время движется стервозно Над долами, над горами. *** Для сирени уже поздно. Для жасмина еще рано. Каждый в паре лишь со своей судьбой : Машет небо подорожной Посмотри вперед, посмотри назад - С иллюзорными дарами. Ты не станешь мной, мне не стать тобой, Для обмана уже поздно. Даже души в связке не полетят. Для расплаты еще рано. Наша кровь по-разному спит во мгле Прыгая с шестом на звезды, И по-разному пишет свои пути... Сеет жизнь цветы и травы. Не бывает тождества на земле. Для разлуки уже поздно. Не бывает тождества во плоти. Для свиданий еще рано. Можем рты и пальцы свести, сцепить, С ярмарки вернутся слезы, Но провал меж нами открыт, отверст. Острова и океаны. И ту воду, что мнила единой быть, Для отрады уже поздно. Рассекает надвое волнорез. Для отравы еще рано. И любовь плывет сквозь воздух *** За воздушными шарами. Для сирени уже поздно. Наше утро прошло, скоро вечер, Для жасмина еще рано. Слишком много сокрыто в тени. Камень вечен и ласточка вечна, *** Ибо грусти не имут они. Ибо грусти смертельной не имут Цыганка-ночь придет – отринет Под последней взошедшей звездой Свет от души, тень от куста, И не лепят из воздуха имя, И руки лгущие раскинет, Как любви безутешной гнездо. Как перекладины креста. Скоро вечер, пора собираться, И руки будут лгать: – Забудься! И на свет все прозрачней рука… И правая твою возьмет, Как волна под Летучим Голландцем, И будут рассыпаться бусы, Жизнь прекрасна, горька, коротка. Огнем кропя прохладу вод. И – словно траурницы – юбки *** Над твердью будут шелестеть, И в леденящем промежутке Кто брал небесную иголку, В одно сольются жизнь и смерть. В полете бабочку следил, Придав узор нагому шелку *** Двух треугольных стройных крыл? - Но в этой радуге летанья Уснули парки. Город спит. И в партитуре трепетанья, Не ждет даров, не ждет щедрот. Наложенных на тонкий шелк, Фонарь на улице горит Охотник каждый знает толк 52

И ловит знаки отраженья Елена Зейферт На шелковых крылах житья, Но не тебя. Ты вся - сквоженье, (г.Москва) Непригвожденная моя: Родилась в 1973 Поверх, и над, и сквозь, и через, году в Ты над догматом тверди - ересь, Казахстане, в г. Дни не уловлены твои Караганде. С Рампеткой длинною земли. 2008 г. живёт в И -смерти лишена отдельной - Москве. Дыхания и цвета взвесь, Профессор Летишь, пространству параллельно Российского И времени наперерез… государственного гуманитарного *** университета, доктор Птицы, зимой поющие, филологических Летом заговоренные, — Лета глаза фаюмские, наук. Член Союза писателей Москвы и Карие и зеленые. Союза переводчиков России Эти синицы нежные Публиковалась в журналах «Знамя», И зимородки пряные — «Октябрь», «Дружба народов», Ваши края безбрежные «Литературная учёба», «Новая Юность», От ожиданья пьяные. «Волга», «Урал», «Нева», «Крещатик» и др. Сестры небесной гильдии, Автор книг стихов «Расставание с Зерна надземных пажитей — хрупкостью», «Детские боги», «Полынный Снежную степь с Египтами венок (сонетов) Максимилиану Волошину», Щебетом зимним свяжете. «Веснег», «Верлибр: Вера в Liebe», «Потеря Пойте, мои печальные, ненужного» (стихи и переводы), русско- Пойте, мои отрадные, немецкой книги-билингвы «Namen der Как над розами чайными — Bäume/Имена деревьев», сборника стихов и Сквозь белизну тетрадную. прозы «Малый изборник» и др. Там, за снегами близкими, Там, за метельным веером, — Портреты Лета глаза каирские, Лета глаза кофейные… *** *** мне с тобой всё легче радостнее и прозрачнее Ты был прощеньем и виною, Меняющимися стократ, ты был у распахнутых дверей Мой нежный сад, мой сад вишневый, ждал у порога опершись о дерево Печальный сад, блаженный сад. и на скате твоего плеча Ты был отличною мишенью, теперь дрожащий голос пробелОв Чтобы пополнить ранг утрат, Сад незабвенных искушений, излишки золота остались на мякише хлеба Мой перистый парящий сад. Но до золы, твой свет хранящей, тебе даровали дар не срывать цветов Ты был сожжен у райских врат, стекающие глаза Мой чудный сад, мой сад щемящий, ресницы растущие в поясном поклоне Прекрасный сад, пропащий сад… ощущение вещества страницы на крупных пальцах их раздолье на моей сетчатке новорождённая пыльца твоих щетинок она в уголке твоего рта где сжатые течения губ встречаются 53

и снова впадают в язык карандаш просеиваешь пыльцу метафор над рисунком умалят ли ангелы мою робость общения с не пальцы а гибкий тоскующий воздух тобой десять дыхательных упражнений при растяжке звукового мазка тебе нужен хоть миг заземления твои радужки устремлены вверх иначе твои любимые медленно уйдут в а веки страхе сгореть иллюзорные стражи твоих границ вниз козочка по имени эсмеральда примеряет твоё византийское платье я целую твоё предплечье у неё пластика королевы лёд феникса под закатанным рукавом рубашки словно прячусь в персональный крыльевой бегство дирижабль в изяществе греческих украшений или прижимаюсь к белёным стенам храма и застенчивой грубоватости римских на крохотном участке земли разбег крупных серебряных стежков по между подножием горы и водопадом твоему широкому поясу взвесь во взбитом каштане волос твои мышцы бесцельно играют под моей рукой ты опираешься только на свои плечи и сквозь замочную скважину ущелья к нам просится две буквы преображённым две ключицы у ножки твоего сосуда первый слой утра опирайся и на мои Валерия Внутренние ландшафты всё вокруг освещено твоей способностью самозабвенно улыбаться ступивший на мостки капитан корабля эмальер своего личика и тела похож на выдыхательное движение ты внутренний скульптор или застывший в воздухе манёвр шахматного коня ты сама сотворила свои восходящие круглые брови короткая ночь на плавучем мосту Понте- девичий овал лица делла-Монета лепную верхнюю губку и звёзды твой вертикальный самолёт не знает ангара пальцы моих зрачков знают только воздух возле твоих губ и носа я держу на руках свою пятилетнюю дочь а ты уже рядом и поддерживаешь её за ты роскошен посреди своего пейзажа щиколотки растущего к естеству а не усилию за двадцать минут ты прилетаешь с другого за кромкой ночи тает грифель конца москвы ко мне заболевшей Зёрна и трогательно гладишь меня по волосам рука твоя говорит только о том как хрупки зёрна косточки моего затылка моего зрения кормят возле кофейных зёрен твоих глаз никогда не разбежавшихся птенцов поселятся морщинки которых так хочется собрать с твоей детской верхней губы левой рукой зажимаешь в кулаке цветной 54

и мягкой поросли подбородка ты ходил по небу, и вернуть в гнездо языка твой приоткрытый рот – вода, но я слушаю твои стихи и мои руки заняты текучая колокольня, воздушными слепками внутри которой ритма твоих пауз звонарь всегда голоден, и говорения а звон насыщен. начиная петь Часть твоего лица молится, ты дуешь в парус своих носа и губ часть – танцует. если прижаться поющим лицом к моим О том, что прозрачно волосам в них откроются люки в твоей квартире впускающие в себя твои плывущие вперёд даже ручки кресел из гладкого леденца черты ставшего прозрачным и тонким и каналы венеции под ними в том месте где наши языки Подъязычная колонна прикасались друг к другу по разные стороны фейсбука *** я поглаживаю твои лопатки Ангелы видят дыхание или складываю твои крылья как мы – как парашют дома и деревья. перед прыжком в сладкое мокрое небо Невидимое и ритмичное, дыхание – ты тоже готовишься к прыжку это хорошие стихи. и берёшь всё в свои руки В них нет плача, страсти, мёртвых корней. как инструктор синхронного плавания Но из дыхания просится море, мускульных бабочек когда запотевает зеркало внизу и стоит точка росы. твоего и моего *** живота Падающий на твой висок и щеку они бы и рады покинуть нас свет но взлётная полоса похож на пощёчину. такая мокрая как любое зеркало Он лежит плашмя, между нашими с тобой языками пока темнота танцует на твоих коротких ресницах, слёзных мы сбрасываем с себя мешках, зрачках. всё что мешает нам взлететь и бабочки сильно-сильно хлопают крыльями Её точечный танец на зрачке как маленькие девочки узок. которые распахивают Свет останется, и снова зажмуривают глаза когда ты уйдёшь, стыдливо пряча не освещённые черты просядут тростниковый сахар под тяжестью молитвы. своих кукольных ресниц Лоб и глаза в черноте, 55

*** Николай Сыромятников она чуть-чуть привставала на цыпочки (г.Москва) когда он целовал её умиляясь Николай Николаевич он целовал её макушку Сыромятников ро- и ощущал над её головой движение воздуха дился в 1951 г. в Пермской обл., г. он догадывался Кунгур. Жил в г. что она флейта Свердловске, ныне г. а он музыкант Екатеринбург, в 1985 ибо им было хорошо вместе г. окончил Свердлов- ский архитектурный в неё дышало небо институт. он сам был небом По сию пору рабо- таю архитектором, прикасаясь друг к другу гл. инженером проектов. они ласкали не кожу Стихи пишу давно, раньше для себя, года три а воздух возле кожи назад начал публиковать. боясь ранить Стихи есть на СтихиРу и в Фейсбуке. Публикации: Литературно-худож. журнал их внутренние реки впадали друг в друга \"Три желания\" №49, 2013г., г Рязань, сбор- ник \"Поэт года 2013\" №22, г.Москва. их расставание не было похоже на танец она обняла его сзади Туда, где основа а он резко выпрямился и шагнул вперёд он удивился – я обжёг огонь? в небе сила, - выси, облака - высосут всю душу без остатка, яркая она легла на землю жизнь земная, как ты коротка! а утром исчезла лакомая, - ты казалась сладкой, - он рассматривал свои руки где найти весы или безмен и искал следы ожогов о её рыжие волосы сбывшемуся? - кто укажет меру? но руки были невредимы и пусты я не знаю, что нести взамен новому портному, костюмеру, - ещё месяц назад она казалась ему чудищем о трёх головах мне к лицу подаренный наряд, - философичная в вибере только в тягость он - душевной болью, чуткая в телефонной трубке все земные смерть благодарят, плавящаяся от его взгляда вживую обретая истинную волю, - она на секунду рождалась вновь нужно стать вершиной или дном, в фиолетовых прямоугольничках отыскать исконное жилище - сообщений вибера не от неё или чахнуть в царстве ледяном, - в это мгновение он мог её обнять но душа свою основу ищет. но не успевал охваченный желанием помедлить с ответом Любовью дразнит он был её воздухом ... мне остаётся но не знал твоя улыбка, что она умеет не дышать когда по лету, ступая плавно, необъяснимой походкой гибкой, едва касаясь цветов поляны, 56

смеясь, - шепчутся вслух стихи, сменяя слова взлетаешь со смехом звонким, - невпопад, так не умеет никто, - единорога впускают и звездопад я знаю, - лишь феи замков сыплется гроздьями лилий в озеро, а затем да амазонки замок любви возникает и зубья стен такое могут, - они глазами и островерхих башен, где трубадуры трубят, - как от любви у влюблённых - глаза горят. повелевая, - умеют звезды У озера и месяц тонкий заставить плакать ... жару одолеваю тут, под пенье феи, здесь облака ленивы, как верблюд, рождая отзвук, - здесь ивы плачут, не перестают, лишь у печали здесь всяческих не чуя пут, жалея память,- я растворяюсь и пишу этюд, - набросок стихотворный... пыльцой цветочной дабы заглянуть и лунной пылью в нечеловеческое, - колдует фея, где мой путь ... свивая кольца, - твой смех Оплачено гневом заливистый, колокольцем, - наивно взмывать над сонливым июлем любовью дразнит, - последней надежде, - совсем нелепо, - почти что скользи осторожно по золоту улья былью... осознанной данью, горчинкой лепты, склоняясь по ангельски, сон отгоняя, Озёрные лилии пчелиные слушая песни, ритмы, медовые рифмы, по звёздам гадая, водоросли, затягивая собой водоём, полезнее лезвия, взмаха бритвы, вьются и многое помнят, - мы, ночью, вдвоём багетной оправы, фотографа птички, треноги «обскуры» и пятен синьки, лилии собирали, лодка плыла под луной, - невинной уловки, премилой привычки, вёсла, бутоны и блики, твой локон льняной, - любить платонически профиль снимка, оплавленный лавой, сферический полдень слитые воедино, - в матовый отблеск луны поклонится вычуре - волнам зноя, сном золотистых лилий, - слова больны, откинув приличия, ангел взвоет, - он вовсе не ангел и он - не угоден губы слепЫ, а шепот, словно двуликий палач суровому богу за дверью небесной, - медлит со взмахом, - неумолимы, - хоть и бог выжигает тавро напева, - плачь, - за то, что напевный, наполненный спесью, бунтует, - он любит земную деву. помыслы, - либо любовью перережет гортань, Напои меня либо молчанье усилит любую грань ... напои меня - обожествления, кристалла молитвенный запахом, шепотом, блик, если пустишь свет чистоты одинокой, он – многолик, - меня на порог, я устал, прячется где-то он, давно ярко-белый бутон изнемог и продрог, светом любви исцелился, - но не о том опустился с вершины 57

затопленный, Не проси ещё ниже, - куда только смог, - ... не прячь голосов ниже только сама ни в себя, Преисподняя ни в хрустальные звоны, - слышишь? - шепотом! - посулы останутся, - в горле комок... высохнут вскриком росы, или ты не одна? сверкнувшие мельком синкопы, - несвободная? мы с ними знакомы ... не прячь голосов, отчего этот холод но спасения и шелесты? - ты я ошибся, - не проси... везде тишина пустота отовсюду Неожиданность слышна... как и раньше, - ... из вторника нехотя выползет крот, прекрасно страшна, - из пятницы - ветчина, бутерброд, искалеченным облаком кокетка, в сыру запечёный картофель, стелется... бутылка вина, молодой Мефистофель, из дырки небес, что луной не закрыта Приюти нагая, прекрасная - Маргарита, откуда-то сбоку - небесная манна, укоризной, инкогнито, плавно, извне, а в шею целует меня донна Анна появилось, с намереньем плыть к горизонту, массирует руки и шею, смеясь, колыхаясь, как ангел, по голубизне, - и мне о любви говорит не таясь... кучерявое облачко, всё в позолоте, откуда пришла и нежданно свалилась приюти ты, на спину меня посади! она на меня - многоликая милость ? я здесь чахну, мне тягостно, - или загину, - раскрошил, промотал, - всё что есть, – Загляни и найди позади, - стану демоном павшим... и просто лезгином, заглядывая «под», увидишь «над», - - любая умозрительна изнанка, на Кавказе поляна, у скал Машука, в тиши земной строка Упанишад там, где камни раскрошены эхом дуэльным, - возводит убедительные замки, - от судьбы оплеуху воспримет щека, - там и стану невинным, - собой, неявное блеснёт и позовёт неподдельным. когда твоих небес откинут полог, в идиллию пустот и позолот, Северная красота где жар воспринимается как холод, сосны да мшистые валуны, где малое по сути, - велико, небеса до краёв синевы полны, - где смерть свою представить невозможно, северная моя, не броско, где вечности цедится молоко, алой клюквой, черники горсткой, где зло – добро, где правда – ложна, ягодные места, северная красота, а идти-то - всего верста... там, - начиная что-то понимать, - там топорщатся сосны хвоей, найдёшь свои родные пепелища, запах леса - лишит покоя, свою метафизическую Мать, оттого, что плачут смолой она давно тебя повсюду ищет, старый лес и подлесок совсем молодой ... земные путы рвущий звездопад, - невинному обещана пощада, - открыты таинства, - они вопят, - в тебе кипящие Упанишады. 58

Галина Гридина сиянье Его голубое. Песчаник и мpамоp, гpанит и гpанат (г.Волжский, Волгоградская обл.) являют единоутpобье; чем дольше исследуешь каменный сад, В 1989 окончила тем чаще встpечаешь надгpобья, Литературный неведомо чьи и незнамо кому - институт им все канули в мpачную Лету, - Горького. но способ осилить забвения тьму Автор четырех Хаpон откpывает поэту. книг и ряда Hа свете незыблемых нету систем - публикаций всё тленно и всё пеpеменно: .Лауреат не станет из камня постpоенных стен - конкурсов останется пенье Камены. \"Неизвестные В полуночном блеске холодных светил поэты России \"(2000) и «Серебрянный узpи, изумления полный: Стрелец» (2008). от \"Камня\", что невские воды взмутил, доныне pасходятся волны. ПЕТРОГЛИФЫ До плоского бpега дохлынет волна, пpизвав безымянную гостью, «Петеpбуpг, у меня еще есть адpеса...» что мелкую гальку подымет со дна Осип Мандельштам почти бестелесною гоpстью; не будет хpанить и не кpикнет \"лови!\", САД КАМHЕЙ а пpосто pассыплет по саду пpизнанье в своей безнадежной любви Сегодня тебя, желтолицый Восток, к суpовому Каменогpаду. едва ли хоть словом пpипомню: сегодня в гpуди - леденящий востоpг ПОСВЯЩЕHИЕ ГОРОДУ схождения в каменоломню, где зpителю, чей каменеющий взгляд Hо в память той невстpечи... пpи виде пещеpы гигантской А. Ахматова не дpогнет, внезапно откpоется сад, не Летний и не Гефсиманский. Ты - Китеж, миpаж, уходящий под воду Зеpкальной повеpхностью взоp отpазив, ночную, валун неизвестной поpоды, и мне до тебя не дойти, не доплыть, не котоpый сюда пpитаpанил Сизиф, домчаться. зияет у главного входа; Тpопы не нащупав, нанизывать тpопы искpится, pассеян по площади всей, начну я, ивpит, чтобы знали потомки, чем вызову негодованье моих домочадцев. в каком беспоpядке сложил Моисей pазбитых Скpижалей обломки; Возможно, и к лучшему то, что, оставшись в кpови непpосохшей, гоpячей еще, поодаль, остёp, точно пpофиль оpлиный, пою о несбыточном; в том, что не вышло кpемень, что давидовой пущен пpащой иначе, - в насупленный лоб исполина. судьба ли виною, в судьбе виновата пpиpода А вот и киpиллица. Вздумал хитpить ль, - со мною безвестный ваятель: неважно: безглавый и впpямь о пpическе не \"Hалево пойдешь - головы не сносить,\" - плачет. замшелый гласит указатель. Мосты сведены, словно счеты в запальчивом Идем по пpямой. Зубоскальству конец: споpе. из нищенской тоpбы уpонен Лишь мост до тебя, pаздвоившись, не хочет булыжник, что, вместо монеты, слепец сводиться; лелеял в дpожащей ладони. не впасть моей Волге, как в детство, в Пpисутствие Бога отчаясь найти Балтийское моpе: в сплошном поединке с толпою, каспийская ближе стоит нефтяная водица. певец отыскал на кpемнистом пути Исчезни, мой Китеж, пpощай, неpеальный 59

Петpополь! падший ангел да мелкий бес. Я все твои статуи, все твои камни целую. Мы не стоим вниманья Бога, Hе хватит бумаги - листами поделится стало быть, обойдемся без. тополь, и все они будут исписаны напpопалую. В ПОЕЗДЕ Появится осень - и в цвет бесконечной Боже пpавый, я все-таки еду... pазлуки (Задыхаясь, почти не дыша.) окpасит листы, состоянье бpосая на ветеp; Сеpдце, пpазднуй над волей победу; и он понесет, издавая пpотяжные звуки, впеpеди паpовоза, душа, посланье туда, где никто моих слёз не устpемляйся, чтоб не было складок заметит, и моpщин на стальном полотне, чтобы путь был свеpкающ и гладок, поскольку сольются, смешаются с влагой и натянут, подобно стpуне. небесной, Полустанки, леса, пеpелески, кислотной, совсем не похожей на воду пеpеезды, pечушки, мосты... живую; Будоpажащим окликом pезким наступит пpохожий на лист одpяхлевший опpокинут баpьеp немоты! дpевесный - О pазвалинах Иеpихона и стpочки pастают, впитавшись в твою пpокpичи, пневматический звук, мостовую. удаpяйся о полки вагона, вышибая стаканы из pук *** и слезу вышибая из глаза. (Hе тpевожься: пустое, дpужок. Обойдемся без посещений Пpосто память - не \"табула pаза\", неких местностей и домов. да в гpуди - ненадежный движок...) Обойдемся без посвящений - Hаплевать! Разбивается к счастью этот жанp тепеpь не нов: тонкостенный казенный сосуд. от каpающей укоpизны Сумасбpодку, влекомую стpастью, в данном случае не спастись. не удеpжат уже, не спасут Без чего еще в этой жизни никакие тепеpь семафоpы! нам положено обойтись? (Мой попутчик, ты что-то сказал? Мне почудилось?) Господи, скоpо, Мы обходимся дpуг без дpуга, скоpо, скоpо Московский вокзал... как поляна без костеpка; как в pечной глубине белуга *** обойдется без pыбака, мы обходимся. Мы обходим С этой ночью тебе не сопеpничать белизной, очеpтанья пpямых углов; легкокpылый Хpанитель, пpиглядывающий скоpо станем толпой уpодин, за мной: обходящеюся без слов. я шагаю пpоспектом пустеющим не одна, а в пpисутствии тени, котоpая не видна. А без выигpышного жеста обходившимся там, вдали, Мы шагаем согласно, ни слова не говоpя. нужно было немного места - В небе облако цвета молочного янтаpя два аpшина pодной земли. удаляется, скоpость сознанья опеpедив, Где полотна их? Где сонаты? в напpавленьи одной из бесчисленных Где непеpеводимый стих? пеpспектив. Разве тем они виноваты, что земля обошлась без них? Хоpошо замечать по доpоге за шпилем шпиль, И без нас она обойдется, пpинимать этот стpогий, пpопоpциональный безучастная, как всегда. стиль, Hас поглотит на дне колодца вспоминая, что здесь, как и было дpевнегpеческая вода; пpедpешено, нас пpиветствуют у поpога 60

похищенье Евpопы свеpшилось чеpез окно. И, домашнее это пpозвище повтоpив, мы, Мой невидимый спутник (иль спутница? Hе воpоша словаpей нутpо, подходящей pифмы пойму) не найдем, окpомя одной, но куда как не позволит к бесплотному облику своему точной: пpикоснуться, и я никогда не узнаю, кто имя гpеческой, неpодной и весьма поpочной путешествует pядом со мною инкогнито. той пpядильщицы, в чьих pуках - Пpимиpяйся, душа, с неподъемной своей пpиближенье гpоба. тоской, Это имя внушает стpах, ибо нpав особа ощутив наконец pавновесие и покой, пpихотливый имеет, что и сама pечонка: и люби эти площади, здания и мосты, обоpвать ничего не стоит ей там, где тонко. забывая о смеpти, в отсутствии темноты. Пой, вpащайся, веpетено, удлиняйся, пpяжа; ФОHТАHHЫЙ ДОМ все, что нами обpетено, pаствоpи в пейзаже, искpивляющемся в воде, пpопадая в Гоpод сузился до одного двоpа, нетях... где стоит флигелек в глубине, укpомен, Мне такого уже нигде, никогда не встpетить. где одна несоломенная вдова почивала чуть ли не на соломе. ВИЗИТ Даже Бог сохpаняет, увы, не всё, - Вижу пpозелень пpофиля, медный глаз так чего ожидать от пpостых, от смеpтных... и слова, доказующие на деле, Пpоскpипело Истоpии колесо что в любви, выставляемой напоказ, по костям, в казенных неся конвеpтах чеpесчуp совpеменники пpеуспели. сообщенья об участи, что людей А подъезд, лишь одно из мильона мест - доpогих, возлюбленных, постигала. не совpу, коли твеpдо скажу \"отхожих\", - Что святой, что пpаведник, что злодей, - пахнет тем, чем и должен вонять подъезд. никогда pазбоpчивою Валгалла По щеpбатой лестнице остоpожен каждый шаг, ибо немудpено сломать не слыла. И тевтонский паучий кpест - на таких ступенях, пpостите, шею. из того же металла, что сеpп и молот. Hа язык уже пpосится слово \"мать\" Человечью плоть с аппетитом ест в сочетании некоем, да не смею на любом языке говоpящий Молох. осквеpнить тишину. Подхожу к двеpи, на котоpой гоpит pоковая дата Лишь один на свете живет язык, (не указан лишь месяц), а там, внутpи, что вовек чудовищу не освоить. пpодолжается жизнь. Это тоже - свято. Только тех, кто пpи жизни его постиг, Hе коснусь я заливистого звонка, за чеpтой не следует беспокоить. никому из хозяев не помешаю, тонкий стебель тpепещущего цветка И когда-нибудь если воздвигнуть мы меж стеною и пpитолокой помещая. ей задумаем памятник (тоже дело!), И сейчас же - вниз, и скоpее пpочь то не здесь, а - там, у воpот тюpьмы. уношу смятение, тоpопясь, я. Как велела. Гpомко тикает, пpедвосхищая ночь, механизм, охватывающий запястье; МОЙКА и стокpатно гpомче стучит в гpуди каждый клапан \"пламенного мотоpа\", Сквозь игольного щель ушка повтоpяя моpзянкою: \"Уходи, пpоскользнувшей нитью не оглядываясь на дом, в котоpом...\" под мостками скользит pека, тоpопя событья, Hе хочу пpодолжать. За меня - бутон мимо сквеpов и колоннад (удеpжись, не цвета капли, выступившей из пальца, pухни: ненаpоком пpоколотого шипом, даже в пpозвище - аpомат коммунальной назовет имя давнего постояльца. кухни). Совpеменникам вынесет свой веpдикт анонимная pоза, в тиши глаголя, - дай Господь, не п о с л е д н я я, как твеpдит, пpопуская стопочку, алкоголик. 61

*** *** Заполнить лакуны в строке легко: Когда немерено седин, поройся в копилке слов — и жизнь - сплошной валокордин, и всё, что запрятано глубоко, того, что голос невредим, найдётся в конце концов. вполне достаточно для счастья: возможность пасмурную речь В слежавшихся грудах забытых дней, в глаголы ясные облечь давно отсиявших лун неубываема, сиречь есть тоже пустоты. Но здесь трудней не может сгинуть в одночасье. избавиться от лакун. И что, признаться, из того, что для бессмертья своего И вовсе уж нечем закрыть провал, мы не предпримем ничего что будет зиять вовек, и в одночасье сгинем сами, провал, что в пространстве образовал когда к бессмертию ведом исчезнувший человек. ручей, заснувший подо льдом, и майский жук, и летний гром, Уходят в подземные города и птичий клин под небесами... немыслимой глубины любимые люди как раз тогда, *** когда позарез нужны. Чистому листу невмоготу Весь мир, где дышали вчера они, ощущать отсутствие творений – кавернами испещрён, и, стремясь заполнить пустоту, в которые наши труды и дни ты плоды ночных своих томлений затянет в конце времён. проливаешь в эту белизну, царствуя, юродствуя и мучась, Придёт оно, мрачное торжество зная, что любую новизну лакун — и смиришься с ним, постигает тягостная участь когда не останется никого тоже стать навязчивым клише, из тех, кто ещё любим. как слова про ≪чудное мгновенье≪. Оттого так пусто на душе *** после точки в каждом предложеньи. Оттого так скорбно на лету Hет, ничего не кончилось, не ушло. воет за окном усталый ветер, Пpосто заволоклось сизоватым дымом. что роняя голос в темноту, Пpосто давно не мыто в окне стекло - ты не помышляешь об ответе. чеpез него и кажется невыносимым И ответа нет. Но голос твой небо, где птицы склевывают темноту, разберут на составные части. чтобы в ее отсутствии спpятать зёpна Он еще не умер, он живой, звездные от постоpонних. Избpав не ту только не в твоей он больше власти. линию жизни, pисуешь обычно чёpной Путь небесный несказанно чист линию гоpизонта. Hо зpенье лжёт: и велик, в отличье от земного… кpаски не умеpли - только пеpемешались И опять тоскует белый лист, с мокpой золой, - да, запомнив былой истлевая в ожиданьи слова. пpосчёт, ноет случайно коснувшийся пепла палец. Кpаски не умеpли - сплавясь в тугой комок, стали способны заполнить собою гоpло, чтобы с земли, ускользающей из-под ног, жёсткое вpемя следов доpогих не стёpло. 62

Виктор Поздняк. «Полёты ночного Петербурга» 63

Герман Титов Музыку мимо кассы — Слов отражённый свет (г.Санкт-Петербург) Титов Герман С Блоком сквозь ночь прогулки Владимирович Там где рябит канал (род. в 1966 г.), Где словно камни гулки литературный Прежние имена редактор Харьковского Где вино из пакета — журнала поэзии Родины красный край «ЛАВА», И кренится планета архитектор, Как скрипичный трамвай культуролог и Где у последней Пряжки историк. Публикации в Харьковской Спит под мостом звезда «Леваде», Мюнхенском «Крещатике», Где и слова не тяжки Петербургской «Авроре» и др.В 2006 году в И глубока вода Харьковском издательстве «Эксклюзив» вышел авторский сборник стихов «Цветная *** Тень». В 2011 – «Сны и Дали» Ждёт попутной музыки трамвай НОЧЬ НА МАРСОВОМ ПОЛЕ Ждёт большой воды отметка горя На воротах Невских — и трава За торжественный небесный пейзаж В род и род запомнит привкус моря За каналы что сокрыты в земле И за шпиля золотой карандаш Ждёт вестей и писем эмигрант У бессмертия на чёрном столе С кровного украинного Юга Но затянут дым как чёрный бант За непаханого поля карман — Бой ведёт летучий корволант Круг сирени — три холодных скамьи И никто не воскресит друг друга За искусства сердобольный обман Пей постылое вино — все свои И никто не промолчит в ответ О войне не ведающей срока За Михайловского замка вдовство Это Осень Русская — и свет И за прадеда на медном коне Жёлтый свет в посмертных окнах Блока За недолгое убийц торжество За возмездие — хотя бы вчерне *** Императора на той стороне Вдоль канала что зябнет и морщится Где ни боли ни чудес ни обид Мимо хлеба что горек и сер Где предательство бессильно втройне Жизнь уходит как офис-уборщица И луна мальтийский крест серебрит В неземное мерцание сфер Пей за ветер на чугунной цепи В непроявленных песен мычание За светила что не тают зимой В чёрный омут — в народ — в новый год И за тех кто умирает в степи Здесь спасительно только отчаянье Чтоб вернулся ты однажды домой Павший счастием вниз бутерброд За сражающихся в мире невстреч — На крылах сквозяка краснофлотского Присносущего земные пути К небесам отрясающим мел За единственную русскую речь Я иду умирать вместо Бродского — Всё имущество что смог унести Там где он умереть не умел *** 64 Я — нахожу прекрасной А почему б и нет

*** Как Павел Петрович Беды Государь А когда он вернётся? — Никогда — в никуда *** И скользит его солнце По фонтанным мостам Петербургская почва — Богом данный сквозняк По чугунной водице Бесприютности почта Где летейский покой И чудес известняк Где уже не приснится Ветер дальной Сумской Потолки типа Armstrong На Морской и Сенной И Поэзии площадь — Рыбка лунного растра Лип тенистая быль Над ростральной блесной Стрелки Лопанской рощи Лета южного пыль Небесам соразмерен Меж густых колоннад Он вернулся б — но видишь Город спит и не верит Упирается путь В приоткрывшийся ад В неба облачный Китеж Где легко утонуть А на Юге всё хуже — Так иди и смотри Где в эфирной могиле Как бессмертна снаружи Ни судьбы ни забот Смерть что носят внутри И кораблик на шпиле Никуда не плывёт *** *** Вспомнить всё: \"...дыханье, Трели соловья...\" Увы мне — в Коломне Там, за красной тканью, Шагать в темноту Родина моя. Я код свой не помню Школьный сквер, с испода - В подъезд не войду Мёртвых веток сны, И пьянит свобода А верфи пространны Медленной весны. Как суд и ремонт Помнишь, в самом деле, И чёрные краны Круг в конце тропы? Грызут горизонт Будто мы - в прицеле Будущей судьбы. Кто землю оставил До вокзала близко, Не стал воевать Где вы - наяву - Живёт мимо правил Поезда из Минска, Печаль — его мать Поезда в Москву? Тают, будто звёзды, Ни дна ни покрышки Цифры на табло. Ни снов налегке Всё уходит? Просто Кленовые вспышки Всё уже прошло, В осенней реке Приключилось прежде. Выверен надир. Он — чей-то сюжет ли Памятник надежде - Беглец ли дурак Привокзальный тир. Квадратные метры Кубический мрак Он — будущей крови Дрожащий словарь 65

Марианна Черкасова Только встретишь (г.Зеленоград) Только встретишь себе подобного - Черкасова Моментально теряешь разум, Марианна, Сразу сердце бросаешь под ноги, родилась Не жалея о том ни разу, 25.02.1970 в селе Тут же радость хватаешь под руку Покровское Удивляясь, как день к лицу ей, Истринского Где апрель синеглазым отроком р-на На обломках зимы танцует, Московской области. И ведешь по аллеям избранным, Учитель Умиляясь, как день под стать ей, физкультуры, Где апрель кучевыми фибрами Мастер спорта Лезет сонной земле под платье, по спортивной гимнастике. Где ручей золотою ниткою Зашивает земные дыры Мой возраст – август И по весям летят кибитками С бубенцами, ветра — проныры. Мой возраст – август. Мой пароль – Меняю свечку на лучинку. Поклоняясь «себе-подобности», Мой торт с осеннею горчинкой – Добровольно вступаешь в рабство, Не крем-брюле, а хлеб и соль. Отдавая свои подробности, Добро пожаловать в глубинку Заодно и коня с полцарством Застывших снов мадам Тюссо. За малейшей надежды признаки, Мой возраст – август. Канделябр На взаимность и, как заклятье Творцом поставленный на небо Повторяешь: «Я буду признанной Напоминает штоф под хлебом, И допущенной до объятья». И воском капает сентябрь, Лица оттачивая слепок – Берешь портрет Октябрь, кап, ноябрь, декабрь, Берешь портрет и вешаешь на стену, Зима… Фигуры изо льда Ведешь с ним молчаливый диалог, И осознанье слова «поздно»… О том, что с каждым годом потолок Мадам Тюссо, не надо воска, Все ниже опускается на темя Пока есть слово «навсегда», И, по углам развешенные тени Пока в лесах щебечут звезды Увесистей колышущихся ног. И птицы блещут в городах, Мы сотню лет являемся не теми, Пока уставшие глаза Кем нас давным давно задумал Бог. На небо смотрят, улыбаясь, И мелочь радует любая, А человек из солнечной системы Скользя лучом по волосам, Для встречи начищает куполок. И радость сине-голубая Порхает, словно стрекоза. Берешь портрет и прячешь в долгий ящик. Никто не смотрит, можно быть собой, Мой возраст – август. Мой девиз – Принять на душу радости прибой Долой все то, что «понарошку»! И слушать, как похрустывает хрящик Мадам, впускайте в осень кошку, В овраге тела - выгоревшем, спящем, Я подсмотрю из-за кулис, Ранимым заострившейся резьбой, Как листья хлопают в ладошки, Чтоб облететь сто раз на «бис». Осенними туманами дышащим, Дымящимся обугленной трубой. 66

А человек на радуге стоящий Было б так — каменея телом - Таким, как есть любуется тобой. Не давать опуститься духу, Не угрюмой совою ухать - Берешь портрет, бросаешь его в лужу, Голубицей резвиться белой. Срываешь тени, белишь потолок, А человек, что чистил куполок Приложила б к печали ухо Уже давно в пути по твою душу. И на дно твоих недр осела б. Он неизбежен, ты обезоружен. Над вами реет маленький стрелок, *\"Я свободен\" - песня в исполнении Кипелова. Ведущий, заблудившихся, наружу, Страхующий, сбивающихся с ног. Из всех Ты думаешь, что птичка в небе кружит? Из всех искусанных локтей - А это кружит в небе ангелок. Я, до конца не отболевший. Из всех отрезанных ломтей - Бы… Я, все еще не зачерствевший. Были б жабры, плыла бы рыбой, Из всех, отправленных в резерв - Был бы голос, как птица пела б. Я, в досягаемых пределах. Кто, начав меня, не доделал - Давай за нас, коварных стерв, Из всего, что могло бы, выбыл. Бокал любви наполним белым. Тишина надо мной, как глыба. Давай, за трусость, коньяку, Я свободна. Привет, Кипелов.* За выгодные сделки с честью, Я могла бы быть майским ливнем, За ножик совести в боку, Я могла бы быть липкой почкой, За боль фантомную, по двести. Я была б в твоих тайнах точкой, Твои тайны вполне бы шли мне. Как славно — облик сохранен, Все живы, все идет по плану - Я была бы настолько прочной - Фужер пузат, стакан гранен, Не вспороть ни ножом, ни бивнем. А, что уж там, на дне стакана - Было б жало, зажала б между Пусть остается тайной дна. Поцелуем и жаждой мести. Из всех, кто ценен гладкой кожей - Кто, начав меня, выбрал вместо - Не вышла сортом я одна. Разучил оставаться прежней. Давай за выбор, мой хороший. Если б выгнал, то было б честно, Порой кольнет, хоть не дыши Объяснять и прощаться, где ж нам? Прихватит, а потом отпустит. Давай за тех, кто вне души - Были б слезы — росою б пала, Вне зоны нежности и грусти. Были б крылья — летала б ветром, То, каким меня мерил метром - Если Ляжет в ноги такой же шпалой. Если я костью в горле — то не держи. Кто, копнув меня, плюнул в недра - Если ломтем отрезанным — голод в Утерял золотник в завалах. прошлом. Если пришла пора собирать ножи - Были б скалы — маяк зажгла бы, Значит настал момент подбирать им ножны. Был бы голубь — писала б письма. Был бы повод — слова нашлись бы, Твой арсенал — кольчуги, мечи, броня. Были б силы — простилась слабость. Чем тяжелей доспехи, тем тоньше кожа. Ты видишь в прорези острую часть меня, Из намерений, даже в мыслях Щит свой царапая о перочинный ножик. Не приемлю одно лишь — благость. 67

Смелость не в том, чтоб, крикнув в лицо: Вода и руки «Стоять!», Ждать, что сраженный натиск покажет Все кончено. Темница на замке. спину. Побег не удался. Спокойной ночи. В каждом поверженном, лезвия точит рать - Подсвечник зажимает в кулаке Раненных, пленных, сломленных Последней свечки огненный клиночек. наполовину. В такие вечера не ждут гостей, Сила не в том, чтоб вечно тягать свой вес Вестей из вне, надежд на избавленье, И, обходя дозором души пределы, Живой воды из бережных горстей, От рук надежных пледа на колени. Целиться в каждую ветку, пугая лес Эхом того, что мог, но решил не делать. Почти мертва, но огненный клинок, Вонзаясь в остановленное время, Мне бы в ладонь уткнуться, а не в кулак, Сбивает темноту с бесшумных ног Мне бы тянуться к солнцу в твоей неволе... И луч, как кладенец кладет на темя. Если со мной нигде, никуда, никак, Сбегают тени с высушенных век, Значит сказать «Прощай» не составит боли. И жизнь большими, сильными руками Мне вешает на шею оберег, Когда вот так Попутно убирая мертвый камень. Казалось – рубанула и конец. Почти жива. И жизнь под локоток Поверилось, что завтра станет легче, Невольницу выводит из темницы. Но душу оккупировал птенец – Ты знаешь, я решила на глоток, Подкидыш неба, видимо. Из певчих. Что мною никогда нельзя напиться. Уткнувшись клювом хлюпающим в грудь, Все тишь да гладь Сжимает горло нежными тисками И страшно шевельнуться и вздохнуть, Все тишь да гладь, все гладь да тишь, Когда вот так он крылья распускает, Глядишь, и роща отшумела. Зима дородным, белым телом Когда вот так, ощипанным комком На острые лопатки крыш Ворочается в точке невозврата, Легла, вздохнула и осела. Отчаянье соленым кулаком В пол силы жить не запретишь. Под ребра бьет и жалости раскаты Скажи, откуда этот страх, Взрывают неприступный бастион. Боязнь пространств и помещений, Тугая туча с мятыми бочками Враждебность комнатных вещей и Гоняет боль в прекрасном и живом, Рассеянный по миру прах Поющем мире плотными толчками. Естественного освещенья? Меня, ослепшую впотьмах Когда вот так, продрогшим и смешным, Распластанным, беспомощным, нелепым, Найди, спаси и сохрани, Он падает с небес, чтобы иным От криков из ночных кошмаров, Твой образ стал. С души снимаешь слепок От уз, удавок и ударов, Недолговечности брони! И каешься, и маешься, и ждешь Пошли семьи у самовара Намека, знака, шанса, звука, слова, В шумящей, липовой тени. Что без меня почти что невтерпеж В себе таить простившего иного. Да будет тишь, да будет гладь, Пусть ветер шорохов и ряби Лесов расчесывает пряди, Из года в год, за прядью прядь. Чтоб просто жить, покоя ради И не бояться умирать. 68

Виктор Поздняк. «В стране парящих рыб» 69

Сергей Тимшин И ты немеешь от удивленья, И ты чаруешься пеньем чудным, (Краснодарский край) И шепчешь звёздам стихотворенья, Родился в И крылья чувствуешь за спиной, Сибири в 1959 И мчишься к башне водонапорной году.Вырос в Заре навстречу станичным утром Крыму, учился Поведать аистам благородным в Донецке. О неизбывной любви земной! Служил на Черноморском Аистёнок и Балтийском флотах. Я знаю, тебя принесли на крыльях Апрельские аисты в этот край, Окончил Уральский педагогический Где я, обрастая быльём и былью, университет. 20 лет жил и работал на Цедил вечерами тоску бобылью, Тюменском Севере.Публиковался в И зори - лечиться - у неба крал. региональных и центральных литературных изданиях: альманах «Эринтур», «Богатство Но ты, восхитительный аистёнок, Сибири» – Тюменская область; «Чаша Стихи рассыпая живой росой, круговая» – Екатеринбург; в журнале «Наш Собой ослепила меня спросонок - современник»; в еженедельниках: До боли, до судороги, до стона! - «Литературная Россия», «Литературная Спасая от этих плацебных зорь. газета», «Российский писатель» и других. Автор 11 книг стихов и прозы.Член СП Родной аистёнок! Я сердцем знаю России (с 2000-го). Откуда в тебе разноцветье слов И сладость ромашковая лесная, Русалка И терпкость полынная полевая, И глубь галактическая зрачков… Вот так живёшь у зелёной речки, Зеленокосой от верб плакучих, Я сам из вселенских сбежал потёмок, Где звёзды плещутся, как русалки, Чтоб от одиночества не истлеть, Но ты не смеешь касаться звёзд, Я сам отпылавших светил потомок! Ты грядки полешь на огороде, И, веришь, мой маленький аистёнок, И дружишь с аистовым семейством, Я знал, что мы встретимся на Земле. Стихи у башни водонапорной, Под их гнездовьем, читая вслух; И знал, что ты будешь чудесной птицей, Вот только не ведал, когда и где Вот так слывёшь чудаком на свете, Нам душами певчими жадно слиться, Оставив в прошлом две трети неба, И в полночь июньскую устремиться И в уходящей весне не знаешь, К одной, не открытой никем, звезде! Своим прозрениям вопреки, Что где-то в очень известном граде, …Светает. На синем твой профиль тонок... До нашей эры ёщё возникшем, Что ж взоры мои опечалил май? Живёт земная твоя русалка, Так молод твой голос - и чист, и звонок! С тоской смотрящая на восток. Я верю, мой солнечный аистёнок, Нас ждёт и земной и небесный рай! Ах, эта маленькая русалка, Русскоязычная в песнопеньях - И пусть между нами ночные дали, Зеленоглаза, русоволоса, И не убежать от сентябрьских дней, И танец солнышек на губах! - И годы, как облачки в небе, тают… Она, читающая восходы, Но аисты осенью улетают Тебя на выселках предзакатных Затем, чтобы вновь озарить апрель!.. Зачем-то высмотрела из далей, Тобой не вычитанных веков. 70

Если небу смотреть в глаза Ни о чём не спрошу, встречая, Всё пойму и скажу негромко: А бывает небо – глаза «Вот и встретились мы, родная! С гипнотической глубиной, Я мечтал о тебе – векАми, Исцеляющей, как бальзам. Я предчувствовал каждый вдох твой!»… И мягка из цветов постель, И притронусь к плечам руками, И щекочет лицо трава, Поведу в захолустный дом свой, И подобна облаку степь. Где, на ждущий порог ступая, Не секреты тебе доверю, И на этом облаке - я, А, небесная и земная, Надо мною солнце - моё, Отворю нараспашку двери! Подо мной планета - моя! «Проходи… Здесь и жил я тайно. И смотрю я небу в глаза, Всё твоё здесь, бери – любое!»... И хмелею от синевы, Уплывая в века – назад, И разломим у окон ставни, Пусть сквозняк погуляет вволю! Где когда-то я уже жил Всё разложим по нужным полкам, И таким же маем дышал, Разберём беспорядка груды. И на белом облаке плыл… Будем жить там светло и долго, Чтоб друг друга любить, как люди! Единственной Чтобы ссориться и мириться, Ревновать и прощать обиды, Я давно тебя знаю, друг мой! Но – до смерти срастись и слиться Не во сне я тебя увидел, Двум скитальцам одной орбиты! Не придумал в тоске безумной, Как начертано изначально… Чтоб украсить свою обитель. Я тебя осознал реальной, А не можешь прийти – до срока Осязающей небо это, Подожди: я и сам, реальный, Под которым многострадально Поднимусь к твоему порогу. Мы живём для добра и света. Постучусь… И, шаги считая, Подниму, утомлённый, веки, Отвергающие двуличность, И навстречу скажу: «Родная, Не приявшие толстокожесть - Вот и встретились мы – навеки!» Мы контрастно во всём различны, Мы зеркально во всём похожи. Нет, жизнь не прошла Вся ты - сотканная из чувства, Вся открытая, как свеченье: Нет, жизнь не прошла, не застыла, Если радость – до безрассудства, Как в фотографическом сне; Если горе – до отреченья! Минувшее дышит в затылок Я такую приемлю крайность. Ещё осязаемей мне! И за эту святую чуткость, За ранимую эту странность, И если в метельной дороге За высокую эту мудрость Прерву я движенье вперёд, Я ценю тебя! Так сбежавший Былое не ляжет под ноги, Раб, пустыней бредущий к цели, А в спину меня подтолкнёт. Изнывая от смертной жажды, Больше воли дождинку ценит. 71 Я ищу тебя, друг мой зримый, Будь, не встреченная, любою: Будь отвергнутой, будь гонимой – Только будь навсегда собою! Приходи неприметной тропкой,

Ирина Юрчук Тяжёлый рок двух заживо влюбленных. Объятия пустот. Паренье над. (г. Ольденбург, Германия) Закон — загон двух равноудаленных От счастья вне систем координат. Родом из Харькова, Уравниваю: Альфа и Омега, ныне Прибавив бесконечность и вину. живёт и Размениваю жизнь на рынке века работает На две монеты — Солнце и Луну....... врачом в Германии, Смех пишет на русском и И выпал смех. Из ничего... Упал с небес, как луч летучий, украинском языках для взрослых и детей. Пошёл феерией созвучий Член Харьковского клуба песенной поэзии Творить из будней волшебство. имени Юрия Визбора. Автор двуг книг стихов и многочисленных песен. Он сыпался со всех сторон, Публиковалась в поэтических сборниках Чтоб солнце щекотало крыши, «Время Визбора», «Артелен», Чтоб снегирям леталось выше «Артелешка», альманахе «45-я параллель». И лился колокольный звон... Лауреат Всеукраинского литературного конкурса «Рукомысло». Он крошки склёвывал с руки, Чтоб две соседские пичужки Учусь У примороженной речушки Лепили из него смешки... Учусь тебя читать: аз, буки, веди... Учусь тебя считать: век - миг, день - год... Чтоб мальчик Кай надел коньки, Крутой замес ночей на лунном свете А Герда навострила лыжи Опровергает довод ВСЁ ПРОЙДЕТ... На Север, чтоб родней и ближе Сплетались дальних две руки... Перевожу слова через дорогу На рыжий суржик с русского фарси Смех жил и таял на губах, И опыт твой от поросли до стога Кружил, дробился на смешинки, Учу по нотам да, yes, oui, ja, si... Во льдах выращивал кувшинки И почему-то морем пах.... И зачитав до дыр ОДНАЖДЫ ДВОЕ, Как дважды два, заучиваю: стих, Он длился, ширился, белел, Твой певчий свет, отпущенный на волю, Согрев ладонями проталин И вечность наизусть от сих до сих... На перекрёстках смежных далей Всех разлучённых на Земле... Из тысяч узнаЮ по нежной силе Твой звук в беспрекословности ночей Накуховарь И пеленгую гОлоса посылы На перекрестах солнечных лучей. Полувесна, полузима. Снег и цветы, хурма и солнце, Ловлю касанья строк душой бескожей И радость теплится в домах, На грани безрассудства и игры, И свет полощется в оконцах. Тобой ведома и с тобою вхожа В ничем не замутненные миры... Кинь эту киноварь в январь И на снегу гвоздикой алой Снотворны дни, тьма ночи внутривенна, Раздуй костёр, накуховарь Невечный бой, не снится нам покой. Такой весны, чтоб запылала, Но отрешённо и самозабвенно Меж двух огней танцуем мы с тобой 72

Свела свирель и свиристель И прядки волос в беспорядке В заветный сад, где сны метельны, Доверятся взмокшим ветрам Из белых ландышей — постель, Дыханий, нахлынувших сладкой Мятежность рук и губ цветенье. Внезапной волною с утра... Чтоб рваться к небу, пламенеть Всё чижится-пыжится март из Двум теням, лепестками сплавясь, Последних живительных сил И спелой предпочесть весне Для гнёзд и оттаявших матриц Зимы невызревшую завязь... Разжиться теплом у светил... Дышать Взгляд вечности долгий и томный, В нём тысячи ярких СЕЙЧАС, Апрелит. Дышать! А теперь не дышать... Что в зимние ночи потом нам И сердцу соскальзывать вниз. Расскажут всю правду о нас.... Чумазые крыши и солнца ушат. Опомнись и ополоснись. Буду Утрись этим утром. Свежей. Хорошей Продень в петлицу света Прижмись, обогрейся, растай Цветущий одуван. Давай примерим лето? Гляди — небеса обнимают стрижей, Ответишь: а давай! Доверившись нежности стай. И солнце без сандалий, Тебе с молоком и покрепче? Давай И ветры без панам И чашечку неба в постель? Из улья звёздных далей Обласкано облако — пенку сдувай, Летят навстречу нам. Благих ожидая вестей. День спел, а вишни винны, Будь строг, проверяя на нужность слова, В том что не скучен сад, Судьбу на ошибки проверь. Что мысли в юбках мини Январь, говоришь? Перемножь дважды два От пяток к небесам. Стиха, и получишь апрель...... Что сарафан зелёный Веснопения Лежит у ног земли, А две руки-гулёны Март тетеревиного тока, На чудо набрели. Май спелого гуда хрущей. А между — лоза с поволокой Нам в пору это чудо И нежность в порядке вещей, И небо по плечу. А лето шепчет: БУДУ, Синь пролесков-проблесков малых, Раз я его хочу. Снежинка слезинкой в горсти, Дрозды — дебютанты Ла Скала, Разнотравье Адажио трав-травести, Разнотравья зелёная юнь... Степ ритмов в степи веснопений — Так душиста Земля-земляника... Дудуки, свирели, рожки... Ты к рассвету её поверни-ка, В садов закипающих пену Дай распробовать этот июнь. Сдуть с облака сути вершки В нарастающем ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, В блаженство древесного сока, В набегающих радостных росах В созвездья фиалковых пчёл, В поднебесном саду абрикосом А в зеркальце неба высоком Спеет сочное солнце для нас. Луна обнажила плечо. 73

С облаков успевают стрижи Дотянусь Состригать белоснежные руны. Свет играет — лучи златострунны, Соловьиной, напевной, пенной Полноструйно пульсирует жизнь. Трелью майская благодать. Мы с тобой посреди Вселенной. Мы плывём, куда Вечность влечёт, Друг до друга рекой подать... Доверяясь воздушным потокам, И искрят замыканья под током То черёмуха, то черешня, Совпадений, и ветры не в счёт. Крепдешиновый рай в цвету. В проблесках синевы кромешной Плещется безмятежная высь Гаснут ласточки на лету. Двух озёр с островками-зрачками, Времена истекают стихами, То сиреневый, то жасминный, Сроки в пенные строки слились. Распахнулся дух тишины, От щедрот своих отломив нам Отпустив в тишину шар земной, На дорожку ломоть Луны. Друг во друга мы перетекаем, Обновясь — ты другой, я другая, Вечер звёзды несёт в подоле, Пестуя — дорогой... дорогая... Засевая цветы Земли. Окрылясь — я тобою, ты мной... Распростёрты объятья поля, К ветру ластятся ковыли... Грусть-печать Май раскланялся в третьем акте, Фиаско ожиданий. Жизнь сургучна. Завершая сюиту-грусть. Лихие времена и грусть-печать. В наш июнь через пять галактик На рынке вера оптом и поштучно. Дотянусь, мой Свет, дотянусь.... Край светлых горизонтов не почат. До седьмого Мелькают дни — семь пятен на неделе — Ни отстирать, ни вывести никак. Мы летим ничейными ночами Апрели — еле-еле душа в теле, Через несказанную мечту, А декабри — как будто на века. Через край заснеженных печалей. Видишь? Набираем высоту. Душа телёнком тычется вслепую Силы береги. Молчи. Ни слова. В пустое вымя вечной мерзлоты Только поцелуи. Мы смогли. И раробщённость разрывною пулей Вот билет. Борисполь. До седьмого. И жгуча болевая точка ТЫ. От винта. От счастья. От земли. Восхожденье сердца к высшим сферам. В единой суше не сольются вместе Остановка солнца. Тук. Тук-тук... Разрозненных сердец материки. Спрятано шасси. Неси и веруй. Мерцают в небе россыпи возмездий Обнимай. Седьмое небо тут... За все несовершённые грехи. Поддавки Спор суд, Закон не писан. Взятки гладки. На мировой арене новый круг. Я поддавалась, щурясь близоруко, Беспроигрышны тёмные лошадки. Не оценив твоих прицелов дальность, Наивен всяк, вступающий в игру... Не разгадав расчетливые блицы, Шутя считала выстрелов щелчки... Но где-то там, за лунною затокой, Зарёкшись от тюрьмы, сумы и тьмы, Но белые простреленные птицы Ждёт у окна Вселенной одинокой, Все падали и падали мне в руки Не гаснет свет несбыточного МЫ. Крылатыми повестками в реальность. Я больше не играю в поддавки. 74

Николай Лобанов *** (г.Киев) Ты улыбалась, вопрошая, Живёт и И целовала смело в губы: работает в Душа имеет форму шара?.... Киеве. По А я лукавил: форму куба. специальности - экономист- Ты выдыхала: связь - преступна.... правовед. Одна Но после, вслух, мечты во имя: из Любовь - как солнце - неприступна? специальностей А я иначил: уязвима. - русская филология. Печалясь, охала гитара, Не обнадёживая грешных.... Занимается бизнесом в сфере искусств. Ты сокрушалась: ночь коварна, Автор международных поэтических А я подначивал: кромешна..... альманахов. Принимал участие во многих коллективных поэтических сборниках Звезды огарок. Поздний ужин. дальнего и ближнего зарубежья. Создатель Луна назойлива, как сводня.... интернет-сообществ \"artelen\" и Ты обжигала: будешь мужем? \"arteleshka\"... А я смеялся: не сегодня........... Закладки лет *** Закладки лет. Из мелочей А к вечеру - выпадет свет Не прорастает суть значений..... И вылетит память в трубу, Луны чело. Виолончель. И выцветут заросли лет, И соло немощных качелей..... И звёзды прилипнут ко лбу. Заныкав горькую слезу, А к вечеру - выгорит клён Развязно ботаешь по фене И осень придёт на постой, И тишины молочный зуб Заглавные буквы имён К утру - желанным из трофеев. Смывая проточной листвой. Проворна времени ладья И вспомнится, вздрогнется вдруг - И нет огня, увы, без дыма, А было давно ли давным: И твой сегодняшний судья - Срастаясь дыханием рук, Позавчерашний подсудимый..... Под солнцем стоять проливным...... Минуя час житейских вьюг, *** Припоминаешь: солнце - падко, (А счастье делится на юг Блажен, кто верует... В смятеньи Без наболевшего остатка)..... Обетованный алый луг И несговорчивые тени Век - суетлив, потешно резв..... Пугают буднями разлук. На сердце - оттепели иней И ангел лёгок на помине, И роза белая - не чайна, Хотя упитан и нетрезв............. И свет луны - не при дворе, И високосный год печали - Подав ночам условный знак, Рабочим днём в календаре............ Не фамильярничаешь: БОЖЕ..... И, обживая полумрак, Опять скупые телеграммы Душа становится моложе........ И век - над пропастью, во лжи........ 75

Перебинтуй мне сердце, мама, На плечи вздёрнутой луны, И сказку на ночь расскажи........ Отяжелев, ложилось небо. В саду И отлетали имена, И стаи мыслей - в меру здравых, А ты, красивая, и рада, И растекалась тишина, Переводя минут часы, Загустевая в сочных травах. Любить меня до листопада, До абрикосовой росы, И я, отчаянно любя, Не исцеляясь той же болью, До леденящего рассказа Встречать готовился тебя О неприкаянности душ, Традиционно - небом с солью. До поздних слив голубоглазых, До перелётных певчих груш, Божий день До вишен, чей огонь потешен, Дождь неуклюж и суетлив, До яблок, чей целебен яд... Сад непригляден после пьянки Испепеляет солнце: ГРЕШЕН, И не хватает нужных слив А дождь отпаивает: СВЯТ......... И предисловия \"Тамянки\". Бесптичье лет. Эпоха стуж. *** Косноязычен дух минуты. И грош-цена молчанью груш, А мир, увы, задирист и колюч, Познавших яблочную смуту. И Божий день печалью обналичен...... Молитвой - жалоба свечи От счастья затерявшегося ключ Из глубины веков и спален..... По прежнему отчаянно скрипичен. А Божий день - слезоточив, Наивен и сентиментален.. Горят огни неведомых столиц, Дымят сердца палитрами наитий Гоголь-моголь И время, подуставшее от лиц, Теряется в мозаике событий. Молочный свет беря взаймы, Скользя по робким травам тенью, Соломинки молчаний и речей, Не зарекайся от зимы, Тропинки будней, вязкие болота, Когда весна искрит сиренью. А на песочном дне твоих ночей - Рассветов затонувших позолота........ Посильный груз минувших лет Храня надёжно за плечами, *** Не пересказывай рассвет Чужому встречному ночами. Небо павшее, впавшее в кому... Догорает светило, отбегав. Внимай черёмухе в саду Окажи солнцу первую помощь - И, обживая счастья нишу, Разотри его, тусклое, снегом. Не перевешивай звезду Как наивны вчерашние речи! С окна погасшего на крышу. Как отважен бумажный кораблик!..... Если дождь не вернулся под вечер - .....Вчерашний день на сон кладя, Собери его с мира по капле....... Припоминаешь, грусть неволя, Прогулки летнего дождя Душа светала..... Вдоль неухоженного поля. Душа светала. Гасли сны. Припоминаешь, как труба Редел прожилок звёздных невод. Лгала, озвучивая дали, И те слова, что по губам Текли, а в сердце не попали...... 76

Настроение номер два Вера Стремковская Письма каракуливы топи (г.Гётеборг, Швеция) И нерадушный скрип дверей.... Стремковская А ямб, увы, не пятистопен Вера И безударно нем хорей. Валентиновна, долгое время И дёрнув осень за косички, жила и работала Нарушив будней тишь и гладь, в Минске. Уехать к тёще на кулички Адвокат В И солнце всуе поминать, настоящее время Толочь усердно в ступе воду, проживаю в Песок и соду, соль и хну, И, проповедуя свободу, Швеции.. Член Союза Белорусских Жить, припеваючи, в плену. Писателей. Пишу рассказы и стихи. Сводя с надеждами приметы, Дерево Не вешать где попало нос, Не ждать, как милости, ответа Я старше, и внешне намного крупнее, но И на лопатки класть вопрос. это не мешает нашей дружбе. С тех пор, как Лео помог мне выбраться из сложной Первак любви ситуации, и справился с этим просто блестяще, мы без конца говорим о чем-то, Малиновые губы стрекозы, не замечая времени. И он все чаще удивляет Кузнечика свихнувшегося соло, меня оригинальностью идей, и точностью Моторика нахлынувшей слезы, мысли. Риторика убойного рассола. Мы познакомились случайно, хотя Не похмелившись, небо за грудки случайностей не бывает. Все происходит Берёшь с азартом праведника снова именно так, как должно произойти. И требуешь, хоть мысли коротки, Я сидела на скамейке около узкой и грязной Полцарства за оливковое слово...... речки, и смотрела, как невысокий парень, одетый во все бежевое, бросает в воду *** кусочки хлеба, и крякающие утки с треском слетаются, подхватывая корм. А мир, увы, задирист и колюч, Боковым взглядом я чувствовала, что он И Божий день печалью обналичен...... следил за мной. Но усердно не подавала От счастья затерявшегося ключ виду. По прежнему отчаянно скрипичен. Вдруг он повернулся, и спросил как-бы в пространство: «Который час?». Горят огни неведомых столиц, Кроме меня и уток поблизости ни кого не Дымят сердца палитрами наитий было, поэтому я сразу ответила: - Мои часы И время, подуставшее от лиц, всегда спешат. Теряется в мозаике событий. - Вот здорово, - приветливо улыбнулся он, - вы хотите опередить время? Соломинки молчаний и речей, Так уж получилось, что мы оба живем Тропинки будней, вязкие болота, словно-бы не в своей эпохе. Это нас и А на песочном дне твоих ночей - сблизило. Рассветов затонувших позолота. А еще мы пишем книгу. Каждый свою. Лео не расстаётся с большой синей тетрадью со смятыми уголками, заталкивая её в тесный рюкзак, чтобы сразу же достать, когда необходимо срочно записать что-то. А я пишу по другому. Мне нужно собственное пространство. 77

Небольшой домик с бассейном в цветущем икры ног, и, стянув тяжелые ботинки, саду, - это и есть то самое остался босиком. пространство, необходимое мне для Словно прислушиваясь к происходящему, творчества. зашагал в сторону наполненного тайнами Иногда я сижу в комнате, размышляя об леса. очередной главе, и горько плачу, Изумрудная трава стелилась ласковым поддавшись настроению написанного. ковром, с глубоко запрятанными в нем Но вот выхожу к бассейну, и, вглядываясь в внезапными мелкими камешками, или прозрачную голубизну, не могу удержаться обломками веток. от соблазна дотронуться до нее рукой. И от - Ой! Он слегка подвернул ногу, наступив прикосновения к прохладной свежести на что-то колючее. Неожиданная боль воды, меня охватывает такой водоворот пронзила насквозь. непостижимого желания жизни, такое И вдруг почувствовал, что происходит что- дивное чувство прорывается внутри меня, с то невероятное, странное, даже пугающее. такой силой, что я с трудом заставляю себя Тело медленно вытягивалось, и крепло. Он отойти, и записать все, потому, что это и уже не видел, и почти не помнил ничего. есть самое важное, неповторимость Только эта голубая высота занимала мысли. мгновения. Качнувшись, он оторвался от земли, и без И если получается точно уложить каждое разбега побежал вперед, сам не зная куда. слово в как-бы прорастающую ветку фразы, то я испытываю настоящее наслаждение, Я развернула квадрат купленной накануне это доставляет мне радость. Мне нравится бумажной скатерти в красные и белые так писать. клеточки, прижав его к земле длинным Но в том, что пишет Лео, есть своя багетом хрустящего хлеба, и двумя особенная тайна. И каждый раз, когда он бутылочками минеральной воды. Зеленые читает мне какой-нибудь отрывок, хочется листья салата все еще хранили капельки поднять голову, и вздохнуть глубоко- воды. Сыр пах свежим молоком, а тонкие глубоко. ломтики копченого лосося источали Лео снимает уютную студию в старинном ленивую томность. Желтые салфетки доме на окраине города. Я часто сложены на уголок. засиживаюсь там допоздна, так что Лео это понравится, я уверена. Но где же возвращаться приходится дежурным он? транспортом. Прошло уже много времени, а его все нет. И всю обратную дорогу, пока я еду в Мало-помалу меня охватило смутное пустом и полусонном автобусе, и даже чувство беспокойства. потом, когда чищу перед сном зубы, я Телефон Лео валялся рядом с одеждой, так продолжаю наш бесконечный мысленный что звонить ему было бессмысленно. Но я, диалог. зачем-то, проверила включен ли он. Рядом с рюкзаком неизменная синяя К этой прогулке мы готовились давно. тетрадь. На обложке неровными буквами Ждали, когда засветит солнце, и по- написано: «Книга хорошего человека». настоящему потеплеет, чтобы Я пролистала рукопись. На первой странице почувствовать, как набирает силы рисунок густого леса. Дальше следовал очнувшаяся от холодов земля, увидеть текст, которые я посчитала невозможным свежую клейкую листву на деревьях. читать, но вдруг увидела мое имя. Небольшая полянка на окраине густого леса Оказывается, Лео записал наш последний будто мягкое покрывало, гостеприимно диалог, причем сделал это очень детально, приготовленное кем-то для нашего и обстоятельно. Эта его скрупулезность, и пикника. то, с каким трепетом, и вниманием относится он к нашим беседам, удивила и - Остановимся здесь, - Лео бросил рюкзак растрогала меня. около срубленного ствола. Светлое в срезе Странный шум не давал сосредоточиться. Я дерево приятно пахло смолой. обернулась. Одним рывком снял с себя рубашку, Взору открылась удивительная картина. обнажив мускулистое тело, закатал до Высоко вверху звенели стройные стволы колен джинсы, так что стали видны крепкие 78

деревьев, словно натянутые струны, все Женщина воткнула мне еще одну вместе, с неким даже восторгом. Чтобы маленькую иголку в бок. И я совсем хорошенько разглядеть происходящее мне перестала замечать все, что осталось там пришлось задрать голову. И Лео, вот внизу, и видела только кроны деревьев, именно Лео был среди них, он был одним перемещающийся, бегущий лес. из этих стволов. Я росла и росла, став наконец высоким К собственному изумлению зрелище это деревом, и, чуть качнувшись назад, сразу совсем не испугало, и не поразило меня. же побежала вперед. Даже не знаю, откуда Напротив, вдруг стало очевидным и мне было известно, что именно так нужно понятным, что ради таких вот начинать движение. удивительных мгновений и стоит жить, и Я устремилась туда, где бежали такие же нельзя упустить чудесную возможность как я деревья. Поначалу это давалось мне с побыть деревом, узнать высоту, стремиться трудом, но постепенно напряжение исчезло, вперед, познавая новые ощущения, новые отпустило, и я успокоившись, стала вершины, покоряя повседневность, и рассматривать бегущих впереди. привычность. Оголенная спина какой-то незнакомой Знание это, и особенно то, что постичь женщины, одетой в дорогое богатое платье, такое дается не каждому, утвердило меня в привлекла мое внимание. Но неожиданно мысли, что теперь-то я уж точно не могу она остановилась, и занялась своим представить свою жизнь без такого вот нарядом. Она стала заметно уменьшаться, воплощения. терять высоту, пока, в конце-концов, - Не бойся, - услышала я чей-то мягкий, но исчезла из вида. с повелительными нотками голос, - я А я все бежала, стремилась вперед. Я сделаю тебя деревом, потому, что ты свободно дышала, наслаждаясь простором принадлежишь этой земле. и высотой. Заложив за спину руки, тесно прижимаясь к Я — дерево! массивному стволу, передо мной стояла странно одетая женщина, в цветастой Gift просторной юбке, и коричневом, плотно Gift - подарок (английский) облегающем, расшитом блестящими Gift - яд (шведский) украшениями жилете. Gift - быть женатым, замужем (шведский) Многочисленные бусы разной длинны дополняли наряд. Перемещаясь по комнате между лампами и - Ты познаешь чудо свободы, и движения, - огоньками, под музыку любимой Италии, продолжала она, - славы, и высоты. Ты- где она когда-то была так счастлива, и с дерево, ты принадлежишь этой земле, у голосом Паваротти, который тянет из тебя есть корни. самого нутра, как раз оттуда, где сейчас так - Но я родилась не здесь, попыталась гулко стучит волнение, обида, желание, объясниться я, и назвала место моего гордость (все они, вместе взятые, стучат и рождения, далеко далеко отсюда. Это, просятся на волю, в свой час и черед), она однако не повлияло на происходящее. чувствовала - происходит что-то очень Она подошла совсем близко, так что я важное. смогла услышать ее легкое дыхание, и различить тихий, волнующий шепот. Хотя, по-прежнему не с кем разделить это Женщина заговорила на непонятном языке. ощущение торжественного начала в каждой Ни одного слова этого заклинания ноте, в дыхании зарождающейся весны разобрать я так и не смогла. Резким среди серого февральского непроглядного движением она вдруг воткнула мне в шею, дня. поблизости с выемкой ключицы, небольшую иголку с шариком на конце. И я Я не знаю, что ты имеешь в виду. - Написал почувствовала, как стало вытягиваться мое он, и она прочла это рано утром, когда тело. Я стала расти, и испугалась этого, но в наступивший день обещал так много, а то же время мысленно успокаивала себя, именно - встречу после долгого промежутка что все еще можно вернуть обратно, стать молчания и его, словно уползания под тем, кем я была раньше. раковину, под панцирь, когда вдруг все Тело мое, однако продолжало выдвигаться. 79

стало просто и легко. Но на работе они по-прежнему делают вид, что живут жизнью посторонних людей, И они договорились пообедать вместе, как никто и не догадывается, что у них есть раз сегодня, и она приготовила борщ... тайна. Столь прекрасно начавшееся утро с треском Так длится их параллельная жизнь до того разорвалось пополам, как ненужный момента, когда надо решать — или конверт, строчками этого письма: «Ты соединять эти две жизни вместе, или наверно думаешь о такой истории между поступить как-то иначе? нами - мной и тобой. Но я не могу сейчас»... А как? Что ты думаешь об идее? Я только что пережил огромную, глобальную, выкорчевшую меня любовь, И никаких предложений любви – о, нет. которая кончилась так печально, и хотя она Разве писатель или автор пишет протокол (эта любовь) - уже труп, и в морге, но я все своей жизни? Ведь писать рассказ и равно еще люблю ее, цепляюсь за каждый проживать жизнь - не одно и то же. Не день и за каждый час, чтобы пережить стоит так трагически воспринимать, что мы вновь. останемся друзьями. Для меня это нормально. Поэтому я был бы просто сумасшедшим, если бы погрузился в еще одну Приходи на обед, - написала она, - я жду романтическую историю. Я просто не тебя, буду рада видеть. переживу и попаду в психбольницу. (Det finns ingen GIFT i min soppa) (шведский) Мы можем быть с тобой друзьями, но не более того. Не жди от меня романтики. Я В моем супе нет яда решил тебе сказать все это, чтобы ты не В моем супе нет женитьбы. была разочарована потом. Вот так. И если В моем супе нет подарка. ты теперь отменишь приглашение на обед, я пойму. Пойми теперь, что она имела в виду, ведь не расшифровывала, а просто написала так. Она написала не сразу, а после некоторой паузы, поместившей теперь в темноту, А потом не знала, куда девать себя в этом вглубь сознания, что-то очень болезненное, неуюте чувства быть отторгнутой еще до отчего застучало внутри живота и стало постижения. Поскольку, не успев узнать трудно дышать. что хранит ее душа (яд, подарок или женитьбу для него), он уже отверг, Она ответила, что не имела в виду никаких открестился. таких романтических историй, а просто предложила ему, как и договорились ранее Слезы текли по щекам, как освобождение по телефону, написать вместе книгу или от того самого, едва родившегося чувства, к рассказ. которому он не захотел даже прикоснуться. А идея такая: мужчина и женщина Стало тихо и пусто в комнате, где еще так встречаются на работе, но там они не недавно торжествовали ноты ожидания и принадлежат друг другу, они просто радости. работают вместе. Приготовленный с вечера обед показался И, лишь когда они возвращаются с работы тяжелым и ненужным. каждый к себе домой, то начинается их другая жизнь, у них есть «тайный сад», Она трижды (как апостол Петр в судный куда можно прятаться: и они много день) пожалела, что отправила ему это разговаривают по телефону, пишут друг письмо. Не надо было отвечать совсем. другу длинные письма, ходят вместе в оперу и на концерты, встречаются и говорят Пусть бы оставался со своей меланхолией и о чувствах... любовью, и избавил ее от всего этого, 80

чтобы не знать, не чувствовать себя какой- то и тарелкой супа не угощу... пусть уж есть то попрошайкой, не того калибра снарядом этот свой суп и проваливает. Так даже для оружия, и чем только еще, просто не лучше. чувствовать теперь всего этого. Если человек - мужчина, так оберегает свое Не понятно вообще - кого он любит разбитое сердце и не чувствует, как жизнь больше: поглотившее его целиком чувство повернула пластинку, а продолжает все еще тоски или ту замужнюю женщину, с петь свою песню, хотя и музыка уже совсем которой они прожили половину счастливых другая, если он так погружен и так жаждет года, а потом она не рассталась со своим испить до самого дна свою меланхолию и мужем, как обещала... Но он все еще любит печаль - то пусть... ее? Свою ли любовь к ней, или конкретного человека? Ах, все это теперь уже так не Разве можно жалеть свое сердце для важно... любви? Разве мало в нем места тому, что вызревает, не просясь, и рвется наружу, и Она открыла гороскоп и прочла: Сегодня чем больше отдаешь, тем больше вы кажетесь наивной и доверчивой, и этим получаешь, и тем бессмертнее сердце твое, захочет воспользоваться какой-то человек. в способности любить и быть любимым. Но давайте вместе пожалеем его. Потому, что настанет время, и вы обведете его Но границы: вот тут могу, а дальше не жди, вокруг пальца, и заставите быть себе это - нет и нет... полезным. И в назначенный час, когда она расставила Слова эти, как ни странно, попали в самую на скатерти в гостиной красивые тарелки и цель. свечи, и зажгла лампы, и включила диск Она внезапно почувствовала, что голодна - Паваротти, он прислал записку по ведь не завтракала и не хотелось вовсе, а электронной почте: Я только что проснулся, теперь открыла холодильник и достала очень долго спал, еще болен и чувствую холодную курицу. Давайте вместе себя плохо, так что приду в полтретьего или пожалеем этого человека (в данном случае в три. Извини... эту курицу)! И она ничего не ответила в этот раз. Но поняла - история все-таки будет написана... И (gift) подарок, так прилежно согреваемый в ее сердце ожиданием встречи, И села к компьютеру, и открыла новый приготовлением обеда, на который впервые файл... пригласила его, и он как-то сразу согласился - этот подарок обернулся в одно Судьба активно участвовала в этой мгновение чем-то другим, пока еще не ядом постановке. От нечего делать, или из (gift), но чем-то странным, не легким, чувства вредности: специально для них - отторгаемым организмом. здесь и сейчас: Ну и что - выдержу. Накормлю его супом, Улице был предан оттенок отвратительной не жалко. И потом пусть все идет туда, куда сырости - дождь вперемешку со снегом, в задумано... Значит - просто не мой человек. доме оглох и онемел телефон, камнем свалившийся на журнальный столик, и Искусство соблазнять посторонних — комната заполнилась громким голосом красивая же кофточка, и как хорошо Паваротти, уступающим разве что сегодня укладываются волной золотистые пилящему звуку электрогитары соседа за волосы... стеной со странным именем Инген (никакой — шведский) и фамилией Реклам Может быть, написать ему, чтобы не (реклама — шведский) на входных дверях. приходил? Так трудно смириться со всем этим. В эту самую минуту он стоял под ее дверью и набирал номер кодового замка - увы, Но получится, что и правда приглашала в безответно (телефон-то оглох и онемел!), и любовь, а когда узнала, что не туда попали, тогда он прокричал ее имя под окном. 81

Но разве можно было конкурировать с снял и просто дал ей – на. И она то Павароти? Еще и больной притом, с пыталась это сделать прямо на ноге - температурой? зашивай, и весело засмеялся — ты все чинишь... Почини меня тоже... И уходя, Вот и уехал обратно на своем велосипеде, и обнял ее молча, и так они стояли долго- написал ей письмо: что сожалеет, опоздал, долго обнявшись у порога. поздно проснулся, потому, что болен, А дальше? Что еще не затронули мы в принял душ, выпил кофе и выкурил рассказе? Подарок... Яд? сигарету, и купил по дороге две булочки с Во сне мы не чувствуем боли, кремом — семлюр (от немецкого «Семля» - Но боль не дает мне уснуть... лакомство у шведов перед постом до Пасхи, И ветер так жалобно воет, из лучших сортов муки, как блины у Что, кажется, может задуть русских на масленицу) — себе и ей. Свечу на столе, и не ходят Часы, остановлен их бой, И приехал к ней, а ее не было дома, и что Когда все застыло в природе, может быть ей необходимо было срочно И сковано долгой зимой... куда-то уехать, или она рассердилась на его Но утро обещано внове, вчерашнее письмо, но лучше бы она сказала И свет проникает сквозь тьму, о своих чувствах, лучше всегда говорить. Навстречу чудесной любови, Где жизнь побеждает судьбу. Ведь дружба с преодолением препятствий - как у Вонегута в книгах... 82 И она набрала его номер и позвонила. - Как же так? Я не выходила из дома и жду тебя. - Но я приезжал... И тебя не было. - Это недоразумение. Я не понимаю. - Сожалею, но я не могу больше. Я болен. - Сплошное разочарование. - Да, но в другой раз... Когда я буду здоров... - Тогда я возьму этот борщ и приеду к тебе. - Нет. Подожди, я буду через 15 минут... И она надела куртку и вышла к дверям встречать его, раз уж так все встало в крутую оборону против них. И жизнь победила судьбу. И он растворился в тепле и уюте ее комнаты: какие красивые картины у тебя на стенах, а это кто? Бетховен? А это? Моцарт, Лист, и дом окутал его, и насытил, и наполнил любовью, и она взяла иголку, снимай-ка свитер, и починила рукава (это из Чехии, я там был несколько лет назад), и заштопала дырку на носке, он так легко

Андрей Дмитриев Боратынский, Батюшков и другие. Поминают его тягу к иерархичности при (г. Нижний Новгород) взгляде на литературный мир и античную Андрей стройность в оценках природы власти. Николаевич Вторые – делают акцент на его Дмитриев диссидентстве, на нежелании ходить строем родился 12 вдоль чётко очерченных границ декабря 1976 дозволенного. Чтят его демократичность года в г. Бор при определении критериев полноты Нижегородской жизни. (Горьковской) Но не о том сейчас думал Павел Ильич области. Бородин, а о том, что Бродский уже в сорок Редактор отдела семь лет получил Нобелевскую премию. экономики Павлу Ильичу шёл пятьдесят девятый, не успеешь оглянуться, а там уж и юбилей, газеты «Земля Нижегородская». Член пенсия. Он состоял в местном союзе Союза журналистов РФ с 2013 года. литераторов, имел с десяток грамот и три Проживает в городе Нижний Новгород. тощих сборника стихов, выпущенных на Автор сборников стихов «Рай для деньги городской администрации в рамках бездомных собак» и «Орнитология воды», плановой работы по поддержке культуры. участник коллективного сборника Вот, собственно, и всё. А ведь за плечами у «Настоящие» из серии «Нижегородское Павла Ильича – филологический факультет собрание сочинений». Публиковал стихи и университета, двадцать два года прозу в журналах «Нева», «Гвидеон», педагогической деятельности, работа в «Зарубежные Задворки», «Новая редакции областной газеты, выступления на реальность», «Журнал ПОэтов», «Южная межрегиональных конкурсах и интервью на звезда», «ЛиФФт», «Нижний Новгород» и радио. Вот только овации по поводу других. творчества Бородина рождались и смолкали в основном в тесном кругу коллег по цеху, а БРОДСКИЙ каждая книжка с пугающим самолюбие тиражом в триста экземпляров стыли где-то Страна, да и весь мир, 24 мая готовились на обочине здешнего литературного отметить очередной день рождения поэта процесса, стремясь попасть хоть в чьи- Иосифа Бродского. Классик современной нибудь руки – поэзии давно уже почил, но до сих пор даже, порой, без дарственной надписи – остаётся символом, определяющим вектор лишь бы быть прочитанной хотя бы до развития изящной словесности, на стыке середины. веков пронзивший литературу в Павел Ильич думал о том, что, пройдя направлении её туманного будущего. большую часть жизни, которую посвятил Ушедшего гения по-прежнему любимому делу, он ничего особенного не расхватывают на цитаты, и каждая сторона, добился. А ведь какие были амбиции. В бьющаяся на фронтах идеологических и просторной квартире с окнами, глядящими мировоззренческих войн, нет да вынет из-за на покрытую молодой весенней зеленью пазухи одну из них, если случай сделает её аллею, думалось о несбывшейся громкой уместной. Однако масштаб того, что мы судьбе особенно тоскливо. Не физическое, называем гениальностью, всегда способен но, возникшее внутри созданных когда-то поглотить всё поле боя целиком, где иллюзий, одиночество стояло за каждой грызутся с ветхозаветной ненавистью шторой и дышало в такт живущего в них сторонники жёсткого или мягкого, чёрного сквозняка. Павел Ильич сделал глубокий или белого, и вообще –приверженцы вдох, поднялся из-за рабочего стола, биполярного взгляда на жизнь. подошёл к стене и строго посмотрел в Одни – поминают имперскую зеркало. С обратной стороны на него взирал величественность Бродского, стоящую на грузный мужчина, которому обильные мощном фундаменте, из которого когда-то залысины придавали вид лимона с не до вырос исполинский монумент Пушкина и конца снятой цедрой. Лимон уже был явно не менее цельные фигуры той эпохи – не первой свежести, и всё же пытался 83

выглядеть благородным цитрусом. За хуже», - встал он на защиту обострённого долгие годы пребывания в атмосфере тщеславия перед чувством меры. официоза это удавалось почти без усилий и Фантазия развернула безбрежную скатерть- вполне естественно. И всё же в глазах самобранку, и вот уже в голове возникли Павла Ильича читалось явное небоскрёбы величия, толкающие небо над неудовлетворение констатацией абстрактным Нью-Йорка в какие-то новые предъявленных реальностью фактов. выси. Вот уже тысячи фотоаппаратов и «Да если б я всё-таки тогда подал видеокамер ловят профиль и анфас того, документы в литинститут, а не двинул с кто честно выстрадал своё право быть этой пустышкой Люськой на юг – вот вы услышанным и прочитанным на обоих все где нынче у меня были бы», – подумал полушариях мира. Ведь он же – за доброе, он и насупился – сморщил блестящий лоб, за вечное, от души, от сердца, что, должно будто скомкал горячую простыню на быть, давно неведомо алчущим хмельного кровати, после того, как её покинули по потребительского счастья Европе и тревоге. Правда, эффекта бодрой реакции Америке. Вот – поэт Бородин обедает с на команду «Подъём!» не получилось – мэром Нью-Йорка – не чёрт знает с кем во складки кожи, сгрудившись над мясистой фраке, а с руководителем крупного переносицей, выдавали лишь нервное административно-территориального раздражение. И тут Павел Ильич снова образования. Фрак! Что за буржуйский вспомнил о Бродском: любимец стареющей фетиш. Есть, кстати, в шифоньере хороший Ахматовой, профессор в шести английский – если не по пошиву, так по американских и британских престижных фасону – пиджак, в котором пару раз Павел университетах, автор, не сходящий с полок Ильич в составе группы литераторов книжных магазинов, где традиционно присутствовал на встрече с главой возглавляет отделы поэзии, сиротствующие городской администрации. Между прочим, в царстве пёстрой беллетристики. А ведь хороший фуршет был тогда, хотя в мэрии что, собственно, этот выскочка может Нью-Йорка, надо полагать, стол-то для предложить в доказательство своей представительских нужд побогаче будет, да гениальности кроме лексических и, наверняка, вместо недорогой водки – хитросплетений, заводящих читателя и приличный виски и настоящее французское критика всё дальше от объективной вино. А, впрочем, простому человеку картины происходящего, и скандала, главное – внимание. Вот – всплыла на затеваемого почти при каждом радужном гребне грёз изысканная Венеция, столкновении формы с содержанием? пронизанная сетью каналов, а по ним снуют Политика, сплошная политика. Сделали гондолы с таращащимися во все глаза подлые янки вашему рыжему биографию на туристами. Вот… острие «холодной войны». Павел Ильич снова взглянул в зеркало – Павел Ильич – как и положено будто оно волшебное и сейчас должно непризнанному гению – расставлял фигуры непременно подтвердить основательность на доске несостоявшейся буйных фантазий, показав документальные головокружительной карьеры с рвением кадры. Но зеркало неожиданно оказалось завсегдатая шахматного кружка. «Подняли куда более буквальной проекцией шумиху из-за какого-то тунеядца, которому нескромной игры воображения. Лицо, напомнили о гражданском долге и появившееся в нём, показалось до боли отправили пахать на север, а когда это не знакомым, однако Павел Бородин не узнал помогло – вышвырнули вон, где иноземные в нём себя, и его охватил дикий ужас. Очки снобы сразу же приписали ему глубинный с толстыми линзами, которых он никогда не смысл русской поэзии», – войдя в раж, носил, делали и без того пронзительные победитель районного конкурса «Золотое глаза живущими сами по себе. Острый перо» и областного фестиваля «Глагол» большой нос, как орлиный клюв, искал становился всё смелее в оценках. И в этом какой-то мифической – достойной пернатой праведном гневе – словно в противовес охоты – добычи. Тонкий – расходящийся по образу перехваленного отщепенца – сторонам кривой линией – рот застыл, то ли сознание поместило на место Бродского тая под нёбом полновесную монету самого Павла Ильича. «Чем я, собственно, чеканного слова, то ли олицетворяя собой долгий шрам, оставленный стальным 84

голосом при попытке прорезаться. С наклоне по-прежнему изящной шеи и при высокого открытого лба стекали сухие каждой смене выражения тонкого лица. Она струи спёртого воздуха, оживлённые переводила взгляд с тарелки с супом то на мелкими блёстками лёгкой испарины. мерцающий в углу телевизор, то на мужа, и Павел Ильич повернул голову, растеряно Павел Ильич стал понемногу косясь в зеркало. Лицо в нём – подобно успокаиваться, посчитав свои страхи медленной луне – покорно сделало пол- следствием временного помутнения. В его оборота вокруг оси и обнажило пучок возрасте, а также учитывая особенности седых волос, обрамляющий ухо и творческой натуры, такие шутки сознания прикрывающий насколько это возможно вполне могут иметь место. Нужно больше пульсирующий тонкими жилками висок отдыхать и чаще проветривать комнату, вот полысевшей головы. и всё. «Я что теперь – Бродский?!», – воскликнул - Дорогой, подай, пожалуйста, соль, - Зоя Павел Бородин, и абсурдность этих слов не Васильевна сопроводила просьбу плавным сразу смогла обрести в сознании статус полётом указательного пальца в сторону фразы, сказанной на полном серьёзе. Он кухонного шкафчика с зеркальными обхватил обеими руками лицо и стал его дверцами. судорожно ощупывать, с пронзительной - Конечно, - Павел Ильич встал с табурета и надеждой пытаясь вылепить из него – как направился за солью. из тёплой, но уже жёсткой глины – свои Когда он увидел своё лицо, отражённое в прежние, привычные черты. Нет же – всё на зеркале, шаг будто споткнулся о какую-то месте. И нос картошкой, и выдающиеся невидимую преграду. На него смотрел слегка вперёд бровные дуги, и полноватые Иосиф Бродский – так, если бы Бродского губы. Но снова взглянуть в зеркало, чтобы действительно кто-то попросил принести убедиться в этом воочию почему-то не соль. Хотя, описаний подобных ситуаций в хватало внутренних сил, липкий страх ввёл мемуарах не встречалось. Впрочем, Павел и тело, и разум в жуткое оцепенение. Ильич не то, что мемуаров, он и стихов-то Внезапно в дверь позвонили. Павел Ильич – нобелевского лауреата толком не знал – за как будто его застали врасплох при очень исключением тех, что уже глубоко ушли в пикантных обстоятельствах – заметался, язык. Вся эта эквилибристика слов и размахивая руками, как беспомощными смыслов, весь этот иллюзионистский крыльями. Однако ему удалось кое-как принцип работы с лексическим реквизитом сориентировался и в три быстрых шага, казались Павлу Бородину попыткой пересекая комнату, он оказался у порога. выглядеть умнее других, не более. Пытаясь непослушными пальцами Сложность созданных конструкций лишала справиться с защёлкой, он виновато возможности пропевать каждую строку с бубнил: «Сейчас-сейчас, минуточку». тем простым и понятным блаженством, с Наконец, дверь распахнулась, и из каким пытливый ребёнок облизывает палец, полумрака показалось лицо супруги – Зои окунаемый в спрятанную от него банку Васильевны. варения. Но поэтические пристрастия были - Ключи дома забыла. А ты что, какой сейчас не при чём. Речь шла лишь о том, взбудораженный? Случилось что-нибудь? где кончается мистика и начинается - Нет, Зоя, всё нормально. Просто я… Я тут банальное сумасшествие. сочинял немного, - Павел Ильич старался Павел Ильич повернулся к жене и замер. Он не смотреть на жену, боясь, что увиденное воплотился в гипсовую маску, какие минуту назад в зеркале – всё ещё является должно быть лепили в эпоху неолита, особенностью его теперешней внешности. изображая духов страха и отчаяния. - Давай ужинать. Там в холодильнике суп и - Ну, так, а соль-то, может быть, всё-таки котлеты стоят, надо разогреть. принесёшь? Когда они сели за кухонный стол, Зоя - Ах, да. Конечно, - резко повернувшись и Васильевна была уже в шёлковом халате и не глядя на отражение, он быстро открыл со смытой косметикой. Однако и в дверцу шкафчика, схватил солонку и чуть домашней обстановке её сильное женское не вприпрыжку вернулся к столу. начало продолжало торжествовать над - Знаешь, Зоя, я думаю мне нужно тихой обыденностью в каждом, казалось немножко пройтись. Что-то весь день бы, незначительном жесте, в каждом голова кружится. Посижу в парке на 85

лавочке, подышу, попишу что-нибудь в шуткой. Но Павел Ильич вдруг блокнотик и вернусь. встрепенулся, будто через него пропустили - Хорошо, Паша. Ты, действительно, электрический ток. На долю секунды ему сегодня сам не свой. Пройдись, только почудилось, словно вместо Геннадия перед сильно не задерживайся. Сейчас по вечерам ним стоит Бродский и смеётся бронзовым заметно холодает. холодным смехом. Однако Щербак, хоть и Павел Ильич проигнорировал лифт и решил носил очки, был человеком настолько спуститься во двор по лестнице. Считая другого типа, что этот образ мгновенно ступеньки, он пытался размышлять растаял, вернув прежнего улыбчивого спокойно и логически. парня. Так или иначе, я – это по-прежнему я. Меня - Что с вами, Павел Ильич? Вам плохо? по-прежнему зовут Павлом. У меня - Нет-нет, просто в глазах что-то потемнело. отличная трёхкомнатная квартира. Пусть - Вас проводить? давно не новая, но почти в центре города. У - Не стоит, Гена. Со мной бывает, давление, меня есть сын и дочь. Уже взрослые. Сын вероятно, скачет. Я лучше вот здесь в парке занимается антиквариатом, возится со на лавочке посижу. всякой древностью, неплохо зарабатывая на - Вам точно помощь не нужна? Я могу с ней. Дочь пристроил через знакомых вами побыть. клерком в городской департамент - Нет, спасибо. Со мной всё нормально. культуры. Девочка способная, поэтому, Беги по своим делам. Я дойду. скорее всего, в обозримом будущем Попрощавшись с Геной, Павел Ильич возглавит какой-нибудь отдел. В прошлом свернул в парк. Он сел на первую же году у меня появился прекрасный внук, и я свободную скамейку и продолжил убеждать надеюсь, что его ждёт замечательное себя в своей индивидуальности, собирая будущее. Да и как может быть иначе, если самые веские доказательства, какие только он растёт в такой порядочной семье. приходили на ум. Павел Ильич, погрузившись в собственные У меня есть – пусть не особо хорошо мысли, совсем отвлёкся от течения жизни оплачиваемая – но, всё же, интересная вокруг, где на волю из распахнутых зеркал творческая работа. Да, редакция наша вышли какие-то фантомы, а если точнее – находится в цоколе полуразвалившегося человеческие страхи. Вокруг что-то здания, а тираж газеты с каждым годом клокотало и искривлялось в пространстве и падает, ведь читают нас одни пенсионеры, времени, но оставалось потусторонним. И век которых недолог, но мы стараемся вдруг из этого хаоса выплыл Гена Щербак – рассказывать о реальной жизни, исследуя её молодой редакционный фотограф. Обычно и преподнося в доходчивом изложении. улыбчивый и добродушный он и сейчас Пусть мы ограничены цензурой, но разве пролился неким лучом сквозь монотонность можно вот эту жизнь – со всеми её бесами и уличного пейзажа. руинами здравого смысла – давать целиком - Здравствуйте, - прозвенел голос Геннадия. – такой, какая есть, не боясь получить – Вы из редакции идёте или просто гуляете? несварение умов. Ведь то, что, пройдя - Гуляю, - промямлил Павел Ильич, но редакционные фильтры, ложится потом на через мгновение на душе потеплело: его газетные полосы, как созданный гумус, узнали. Почувствовав, что ответ прозвучал способно взрастить мысль о необходимости невразумительно и не очень-то приветливо, присмотреться к реальности он добавил развёрнутый комментарий. – повнимательнее, принять её и попытаться Вечер выдался погожий, грех не благоустроить. воспользоваться для хорошей пешей На улице стало темнеть и заметно холодать. прогулки. Я, знаешь ли, ногами привык Павел Ильич вспомнил наказ жены и решил думать, то есть подхватывать ритм шагов и потихоньку возвращаться в сторону дома. в некотором роде идти одновременно в Суета вокруг изменила силу напряжения и двух плоскостях. уже не бурлила, а неспешно фонтанировала, - Понимаю. Я вот тоже решил выбраться. играя брызгами в свете первых фонарей. Хоть и предупреждал Бродский: не выходи Книжный магазин, попавшийся на пути, из комнаты. ещё работал. Поводов, чтобы туда Тут Гена засмеялся над собственной, как заглянуть, долго искать не пришлось. ему показалось, удачной и остроумной Внутри было много света. Играла 86

приглушённая музыка. Книги – от пола до устремляясь туда, где никто не бывал. И потолка. Вот, кстати – хорошая единица лишь, если свет – отрытый в залежах измерения для определения высоты. Яркие грубых пород – становится путеводным ещё обложки – глянец, громкие имена, крик цен. для кого-то, вокруг появляются люди. На нижних полках – издания попроще. Правда, не всегда этот свет различим среди Здесь только бумага и текст – как главное стольких ламп и софитов. Тогда вообще не достоинство. Бюджетный вариант для понятно, зачем рыться так глубоко. желающих прикоснуться к прекрасному. На Павел Ильич прошёлся вдоль книжных стенах – постеры, рекламирующие полок и добрёл до скромного по масштабам книжные новинки. И тут глаза натыкаются отдела поэзии, приютившегося в углу. на плакат, посвящённый грядущему дню Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, рождения Бродского с большой Пастернак – стандартный набор. Из второй фотографией поэта. Как ни странно, это не половины двадцатого века – Евтушенко, вызвало очередного приступа паники. Тот, Ахмадулина, Дементьев. В самом низу – что смотрел с плаката, находился в своём россыпь неприметных книжиц членов измерении и не посягал на какое-то другое. местного союза литераторов, среди которых «Разве не за этим ты сюда пришёл?», - года два назад пылился и последний почти вслух спросил самого себя Павел сборник Бородина, пока не пропал Ильич. Конечно же – сличить, (хотелось тешить себя, что купили). Рядом удостовериться. Теперь здесь дом – цветастое дорогое издание одного из «лесного брата с примесью античности», областных начальников, открывшего в себе как назвал себя Бродский в талант стихотворца. Как видно, количество растиражированном интервью, тут он вложенных денег и административный живёт, а не там – в трёхкомнатной квартире ресурс не сыграли решающей роли, и этот на четвёртом этаже в пятиэтажке советской увесистый том осел на том же илистом дне. постройки, не в её комнатных зеркалах, А на престижном месте, на уровне глаз которые Зоя методично и тщательно среднестатистического покупателя, следуя протирает. Павел Ильич вглядывался в правилам грамотного продвижения товара, лицо на плакате. Теперь это можно было в ряду самых ходовых наименований делать относительно безопасно, ведь оно расположили его – томик Бродского. С действительно ощущалось чужим, пометкой «В преддверии дня рождения глядящим из параллельного измерения. великого поэта». Холодный, но извилистый ум классика – Павел Ильич взял со стеллажа книгу, фосфорицировал в болезненно отрешённых открыл на случайном месте и прочёл глазах и втягивал через них распылённые выборочно. атомы былой судьбы, не оставляя воронок. Неподвижные скулы сохранили импульс – И я, писатель, повидавший свет, достаточный, чтобы произнести слово, и пересекавший на осле экватор, теперь эта неизрасходованная энергия смотрю в окно на спящие холмы подсвечивала изнутри мрамор застывших и думаю о сходстве наших бед: щёк. его не хочет видеть Император, Нет, так может смотреть только стена, меня - мой сын и Цинтия. И мы, осознавшая себя частью великой архитектуры, а не он – Павел Бородин, мы здесь и сгинем. Горькую судьбу обитающий среди суетных дел своей гордыня не возвысит до улики, заблудившейся в бесконечных и что отошли от образа Творца. беспросветных захолустьях родины. Кроша Все будут одинаковы в гробу. в пальцах подсохший хлеб доступного Так будем хоть при жизни разнолики! понимания красоты, чтобы как можно больше серых обыденных воробьёв Это было, пожалуй, исчерпывающе. И даже слетелось на званый обед, не думаешь о не хотелось спорить с таким неожиданным технических возможностях языка или ответом, что чудесным образом долетел из метафизике, как способе познания недоступной живым бездны в самый огромного мира через этот язык. А вот путь подходящий момент. Тугоплавкие стихи исследователя – это всегда путь одиночки, плохо ложились на ухо, заставляя ведь он оставляет всех позади, за спиной, проговаривать их снова и снова, но 87

последняя строчка всё расставила по наибольшим спросом, они востребованы местам. даже у самой неподготовленной публики. А На улице продолжало темнеть. В окнах мне всегда хотелось быть своим, желанным горожан уже торжествовало электричество. и сытным, как хлеб. Простор, поле – это ж и По пути домой сердце становилось ровнее, понимать не надо, просто петь. Петь, забыв а мысли чище. Впрочем, так, наверное, обо всём, пока есть минутка на перекур. всегда и стоит возвращаться куда бы то ни Пока культура подсыпает табачку. Сейчас, было – к родному очагу или к родному сейчас… Поле… Небо… Солнце… Русь… пепелищу, даже, возможно, на место былой любви. Поле, небо. В небе – птицы. Павел Ильич продолжал разматывать Русь в берёзовых серьгах клубок, надеясь, что имеет в распоряжении Мне в пахучем сене снится нить Ариадны. Нужно было вернуться, На окраине села… почувствовать себя в собственном теле, в собственном мире, в собственном космосе. Последние строчки пришли, когда Павел Ведь у меня есть стихи. Свои. Какие ни Ильич проходил мимо зеркальной витрины есть, но свои. Пусть в сетях книжных модного магазина. Мимоходом он магазинов их не найти и в печать их берут, посмотрел в неё и увидел своё отражение. по большому счёту, только наша газета да Цитрусовое лицо вернулось. Выглядело оно небольшой ряд изданий, где работают люди слегка выжатым от долгого ощущения со сходными взглядами на литературу, у тревоги и нелёгких дум, но было таким них всё же есть свои ценители. Я – не родным. Бродский, мои Оксфорды здесь. - Уф, - выдохнул Павел Бородин, Подумаешь, Нобелевская премия. Я вон тут остановившись напротив витрины. недавно в центральной библиотеке из рук «Уф», - прочитал на другом конце света областного министра культуры исследователь Бродского на клочке какой- благодарственное письмо от губернатора то потрёпанной рукописи, продравшись получил и путёвки в санаторий на меня и на через тернии почерка нобелевского Зою, а по нашим местечковым меркам – это лауреата. почти тоже самое. Я это, я. Павел Ильич Бородин. И жена ГАЙКА сразу с порога меня признала, а мы с ней как-никак практически четверть века На производстве Антон трудился вместе. Уж она-то подмену сразу просекла сравнительно недавно – года полтора. На бы. Нет, не Бродский я, не Бродский. И заводе, где всю жизнь проработал его отец, стихи у меня совершенно другие – простые, а строил который ещё прадед, парень лёгкие, земные. Кстати, раньше в такие вот изготовлял самые обычные гайки. минуты внутреннего раздрая я пытался хотя Специфика конвейерной линии с её бы четверостишие написать. Речь выводила монотонным однообразием ещё не успела из мрака бесконечных угрызений и стать рутиной. Гидравлический молот, сомнений. Но о чём будут стихи? Обычный штампующий мелкие детали, человек, редко поднимающий голову вверх воспринимался пока, как железная рука из бурьяна быта, при слове «поэзия» ждёт, будущего, требующая, чтобы от смены к что сейчас ему сделают красиво – дадут в смене ей задавали правильный вектор. И руки готовые формулы души, снабдят Антон рад был служить этой выверенной до знакомыми с детства оберегами, погладят миллиметра силе. по голове и не заставят сильно напрягаться, Цех – являлся для него настоящей галереей чтобы не дай бог в чём-то горько современного искусства в действии. Только разочароваться. Поэзия, идущая вширь, здесь – среди скрежета и грохота – живёт, стремится максимально полно отвечать как ему казалось, настоящий модерн. этим ожиданиям, всех оправдать и Горячие, раскалённые докрасна приравнять. Так о чём же? Наверное, о многоугольники выплёвываются просторе, о тихой пасторали. Символ механизмом с завидной периодичностью, беспроигрышный даже для городского что предстаёт, поистине, завораживающим читателя. Уж ему-то точно простора не зрелищем. Тонны стали методично и хватает. Обычно такие стихи пользуются 88

кропотливо перерабатываются с одной скоростью и размахом, что за ним никогда целью – обеспечить надёжными узами не поспеть глазу – да и разуму не всегда. громадину индустриального мира с Вот она – истинная магия творчества. привычной средой обитания человека. Вот В августе Антона ждёт очередной отпуск. о чём слагали стихи футуристы, и в первую Конечно, хотелось бы к тёплому морю. очередь Владимир Маяковский, Слишком долгая зима средней полосы творчеством которого Антон увлёкся ещё в делает далёкое тёплое море не просто старших классах на уроках литературы. объектом романтических фантазий, а Писать самому у него не получалось в силу каким-то порталом в параллельные миры. отсутствия такого дара, поэтому оставалось Там перспективой владеют большие белые безмолвно восторгаться слаженным и корабли, рядом с которыми всё кажется размеренным ритмом научно-технического второстепенным и потопляемым. Иногда в прогресса. детстве Антон ездил с родителями на юг, и Делая свою работу, Антон часто там он впервые увидел этих белоснежных фантазировал на тему, где найдётся гигантов, по-царски занявших акваторию применение гайкам, изготовленным порта. Над ними кружили и кричали такого непосредственно им. Хотелось мыслить как же цвета чайки – будто бы отпочковавшись можно более масштабно, поэтому первое, от бортов и палуб, чтобы расширить сферу что приходило на ум – поезд. Когда-то влияния величественных силуэтов, давно, когда маленький Антошка вместе с распространяя её не только на воду, но и на родителями ездил за город на дачу, небо. Стоя на пирсе, Антон смотрел тогда огромные сильные машины, толкающие по на хореографию мачт и труб и думал, какая рельсам тяжёлые вагоны, казались просто ж сила должна быть заключена в чреве исполинскими. Будто огромные динозавры, махин, чтобы совершать столь грациозные решившие вымирать только по причине па. Скоро он снова выйдет на берег, и износа и устаревания технологий, они гребные винты опять толкнут к нему неслись по стране, содрогая землю до навстречу яркие кадры ожившей детской самого ядра. Родители приезжали на вокзал памяти. рано утром, чтобы уехать до того, как Интересно, сколько гаек стоит на службе у нахлынет мощный пассажирский поток, и в корабельной надёжности? Десятки тысяч? вагонах электрички можно будет хорошо Сотни тысяч? А ведь среди них вполне устроиться только стоя – да и то могли оказаться и те, что сошли именно с желательно в уголке, прислонясь к этого конвейера в смену Антона. При холодной металлической стенке, где не так мысли о такой возможности в ушах тревожит натиск массивных корзин и послушался гул моря, и казалось, вот-вот в рюкзаков. Внутри поезда Антон и сам лицо подует бодрящий бриз – так уместный чувствовал себя подобием гайки, без в душном цеху. которой никак нельзя было бы обойтись, Смена подходила к концу, и над городом чтобы тронуться к следующей станции. сгущался вечер. Ещё несколько часов и Да, поезд – это то, что нужно. От небо заволочёт тьма. Там – высоко, в Калининграда до Владивостока, от разросшейся тьме – парят в невесомости Мурманска до Краснодара помчится он, огромные орбитальные станции. Они парят преодолевая сотни километров. И где-то даже днём – когда светло, но вот там – в самом центре сложного двигателя, в вспоминаешь о них только в темноте, области его сильных предсердий – будет оказавшись в их стихии – в космосе. надёжно скреплять детали, превозмогая Используются ли гайки в космической немыслимые нагрузки, его маленькая гайка. технике или нет, Антон не знал, но буйная Поезд и сейчас, должно быть, в пути, а фантазия, конечно же, вознеслась и в Антон не знает о его судьбе ровным счётом межзвёздное пространство. Обычная гайка ничего – ни номера, ни маршрута, ни – способна покинуть пределы Земли, и в это фамилии машиниста. Впрочем, вероятно, хотелось верить. Ведь так же и человек – поэтому и мечтается так легко. Ведь то, маленькая деталь цивилизации, которой, чего не знаешь и не видишь, но очень казалось бы, суждено затеряться в пыли хочешь соотнести с реальностью, имеет времени, в какой-то момент вдруг решает свойство материализовываться в судьбу всего человечества. В конце концов, развёртываемом пространстве с такой вся Вселенная состоит из подобных 89

мелочей, а, значит, всё вокруг – в тесной связи. И это прекрасно. Домой со смены Антон шёл в хорошем настроении. Мечты не покидали, да и летняя прекрасная погода способствовала здравому оптимизму. Дорога шла вдоль берега небольшого озера, где мальчишки с рабочего посёлка, соорудив нехитрые снасти, удили мелкую рыбёшку. - Что ж ты грузило то не взял, чудак- человек? – сказал один, видимо, опытный рыбак другому. - Да я думал, у меня осталось одно, а посмотрел в коробочке – нет, - виновато ответил тот. - На вот – попробуй это привязать, может, пойдёт, - бывалый положил на ладонь приятеля обыкновенную гайку. «Вероятно, с нашего завода», - машинально подумал Антон. Мечты улетучились, освободив место скупой реальности. Поезда – умчались, корабли – скрылись вдали, орбитальные станции – ушли на новый виток. Гайка на ладони подростка – не вершила судеб, не выполняла сверхзадач – а просто готовилась повиснуть на леске, чтобы нырнуть в воду, ради щуплого окунишки. Однако радость от первого улова в глазах сорванца представилась Антону пусть скромным, но всё-таки тоже достижением. Вдруг захотелось, чтоб именно его гайка в отсутствии грузила спасла положение незадачливого рыбака. Прямо здесь и сейчас, воочию. Ведь, думается, человеческое счастье – даже такая ничтожная его толика – способно увести дальше и поезда, и корабля, и космического аппарата, потому что все они – в том числе и гайка – всего лишь инструменты, придуманные, в конечном счёте, чтобы делать нас хоть чуточку счастливее. Идти домой стало как-то особенно легко. Будто и Антону кто-то вручил нечто пустяшное, но своевременное и жизненно необходимое. Что ж, во вполне обоснованных мечтах он уже отправил поезд с ценными грузами в дальний предел страны, спустил со стапелей корабль, которого ждут на другом конце земли, запустил в космос экипаж с важной для науки миссией и теперь стал обычным Антоном – парнем с мягким сердцем и подлинным интересом к жизни, как к таковой, где независимо от масштаба события – имеет значение абсолютно всё. 90