Родной дом. Сказы пасечника

хозяйстве были. Когда детки малые у неё родились, то русалки их под свою охрану взяли, если малые плачут, так в зыбке их укачивали, а когда те к воде интерес проявили, тоже присматривали, а то всегда любопытным малышам, все знать надо. Мать не уследит – утонуть могут. Но вот, наконец-то, и Алёна, Тимофея жена, почувствовала, что дитя под сердцем носит. Захотела она, чтобы её ребёнок рос таким же знающим, как его бабушка Марита. И вот как земля прогреваться стала, и можно было босиком по ней ходить, она каждое утро босиком по росе бегала, вначале только по пригоркам около речки, а потом всё дальше в лес захаживать стала. Говорила, что какая-то неведомая сила её туда влечёт. Да и ребёночек её в утробе, дома шевелится до боли, покоя не даёт, а как в лес она пойдёт, он успокаивается, словно он уже из чрева требовал лес родной ему показывать. А как медведь или волк на дороге покажется, так у неё никакого страха, да и сам зверь ей словно бы дорогу уступал и в лес сворачивал. – Это сам Лесовик со своими мавками нашего сына охраняют, – говорил Тимофей, которого уже в селе как старшего, за его мудрость Порфирьичем величать начали. В селе давно все знали, что, как только хворь какая нападёт, то не лекарь городской, а Порфирьич скорее поможет. Лекарь приезжий пробовал на него донос в город писать, а Порфирьич к нему в гости заглянул как-то и молвил – Не строчи донос то, а выбрось его в печь лучше, а то потом и сам вслед за своими доносами загреметь можешь. А если не веришь, так погляди, как наш Сельсоветчик скоро сам по этапу загремит, под него уже подкапываются. Новый тоже не лучше будет. Занимайся лучше тем делом, к которому тебя приставили, тогда и жизнь свою сбережёшь. И действительно нашего Сельсоветчика Игната Степаныча с семьёй по этапу погнали, а вместо него другого городского прислали, товарища Мерзенко. Да и тот не долго задержался. Не умел он ни с людьми, ни с нежитями в ладу и мире ужиться, вот последние и сгубили его, злодея, вместе с его друзьями закадычными, которые его к этому делу приставили. Как сказал И.А.Крылов: «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, А сапоги тачать пирожник: На лад их дело не пойдёт…» Праздники церковные новая власть отменить велела. Не бегать колядовать под окнами накануне Рождества Христова, не святить на Пасху куличей в церквях, не жечь свечи в венках на речке ни на Троицу, ни на Ивана Купала. А Мерзенко потом и дальше пошёл, велел вообще церковь снести. Но праздники люди потихоньку, кто посмелее, в своих домах всё же отмечали. А коли какой Сельсоветчик нагрянет, так специальным вафельным полотенцем прикрывали праздничный стол, где стояли ритуальные блюда. Так вот. Когда на дворе праздник Аграфены-Купальницы был, ходила уже на

сносях Алёна, жена Тимофея Порфирьича, босая по росе. Прямо как по стихотворению С.Есенина всё вышло: «Матушка в Купальницу по лесу ходила, Босая, с подтыками, по росе бродила. Травы ворожбиные ноги ей кололи, Плакала, родимая, в купырях от боли. Не дознамо в печени судорга схватила, Охнула кормилица, тут и породила. Родился я с песнями в травном одеяле, Зори меня вешние в радугу свивали. Вырос я до зрелости, внук купальской ночи, Сутемень колдовная счастье мне пророчит. Только не по совести счастье наготове, Выбираю удалью и глаза, и брови Как снежинка белая, в просини я таю Да к судьбе-разлучнице след свой заметаю». Так и у Алёны случилось. Не хотел её пускать в лес этим временем Порфирьич, да она несвойственное ей своеволие проявила. Как только он за порог, так она в лес потопала. Его срочно в один дом вызвали. Сынишка маленький в одной семье в колодец угодил. Вытащить – они вытащили его. Да он, как онемел после случившегося, всё мычит и мычит. Тимофей Порфирьич из него переляк начал выкачивать, а у него самого на сердце неспокойно. Когда окончил он мальца лечить, в лес помчался, несмотря на уговоры родителей присесть к ним за стол да чарочку, другую выпить. Когда он добежал до леса, первой встретила его Мавка лесная и молвит: – Не переживай, мы роды у твоей Алёны уже приняли, а чтоб она одна в лесу не боялась оставаться, так мы к ней баб из вашего села приманили. Наш будет малец. Если и боятся ему в жизни, то только людей злых и завистливых. Тяжёлое для всех вас времечко наступило. И действительно, как добежал Порфирий до жены, она слабая от родов лежала на земле, вся листьями прикрыта и улыбается уже. А ребёнок малый голос подаёт, рядом с нею, спелёнатый в её разорванную нижнюю рубашку. А около них три деревенские бабы Параска, Мотря и Васелина охают: – Ох да что же то будет. День нынче неспокойный, нечисть сегодня распоясывается, а вдруг ребёнка вашего на своего подменили. – Цыть, дуры безмозглые! – заорал Порфирьич. – Али забыли с кем разговор ведёте. Ребёнок нам Богом даётся, вот Богданом и назовём его. А вы бы лучше в село за подводой сбегали, чем причитать тут бестолку. Ну, бабы живо помчались в село за подводой. А Порфирьич рядом с Алёной остался. Маленького Богдана она к груди приложила, он, как только молоко

материнское почувствовал, так сразу и орать перестал. А сама Алёна довольная, наконец-то и наследник появился. Настасья уже третьим беременная ходит, а у неё всё никак не получалось, вот и ей наконец-то счастье улыбнулось. – Знаешь, Тимофей, у меня как схватки начались, так какие-то три девушки на тётю Мариту похожие надо мной наклонились, потом не помню ничего, боль сильная меня пронзила, металась я, как в бреду. А потом очнулась, а Богданко около меня уже спелёнутый был. А девушки в глубь леса пошли так плавно, словно плыли, а там их старик какой-то бородатый ждал. А потом, все они, как в тумане, растворились. – Да, это мавки лесные у тебя роды приняли, а Лесовик за ними следил. А как закончили, так и исчезли, а к тебе этих баб дурноголовых направили, чтобы ты не испугалась одна. Теперь мавки за нашим сыном присматривать будут. А тут уж из колхоза Панас на подводе примчался. Алёну с ребёнком уложили на подводу и домой повезли. А время нынче уже новое. Дома никому сидеть не велено было. Порфирьич пасечником работает, а Алёну дояркой к коровам приставили. Как только посевная начиналась, Настасью обеды колхозницам готовить послали. А дети около неё крутятся. Декретных отпусков тогда не давали. Если у кого родители были старые и могли присмотреть, тогда хорошо было. А у кого не было, с собой на работу брать приходилось. Как раньше крепостные крестьянки у панов, детей грудных с собой в поле брали, грудью покормят и под куст укладывают, а сами они то ли сеют, то ли жнут, что положено в данную пору, а если какая свинья по полю шастает, то жди беды. Как описал это в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н.А.Некрасов. Вот так и Алёна с собой Богданко на работу таскала, иногда Настасья к себе племянника брала. А когда у Порфирьича минутка свободная была, он с мальцом занимался. Потом для этого важного и нужного дела наше новое Советское государство придумало ясли и детские сады. В городах это по возрастам было организовано. А в деревнях детей меньше было, так они часто в одну группу собирали и маленьких и дошкольников. А сама воспитательница одновременно и на ставке заведующей была. Была у нас тогда баба одна, вредная солдафонка, Калиной Ивановной звали, ей бы комиссаршей на фронте быть, но война-то нынче закончилась. А она о власти всегда мечтала. Думала в своё время за Порфирьича замуж выйти и ходить важно по селу, как нынче жёны начальников ходят. Но Порфирьичу такая баба не нужна была. А как только Алёнку он привёз, так Калина аж кипела от злости, как только видела счастливую Алёнку. Когда Богданку 3 года исполнилось, понесла его Алёна в ясли отдавать. Встречает её Калина словами: – Я твоего Тимофея раньше тебя знала, и на мне он жениться должен был, я в селе первой красавицей считалась. – Должен был жениться на тебе, а взял в жёны меня, так Лесовик пожелал. – А сейчас, вообще, разводы разрешаются. Неизвестно ещё, чем кончится.

А Богданко как увидел, что на мать его кричат, два пальца к голове в виде рогов приставил и начал ей то язык, то другие рожи корчить. Дети, увидев, все в хохот, а Калина Ивановна побагровела от злости: – Что? Ребёнка воспитать не можешь, не знает он, как вести себя со старшими? – А ему сами старшие пример показывают. Отдавали родители детей в детские сады, потому что другого выхода не было. А воспитательницы там самосуд устраивали, чуть что не так, детей за уши таскают, лупят. Трусики с них снимали, и позорили перед всей группой. А если мамам дома дети пожалуются и ходят тогда их мамы выяснять, так воспитатели всё отрицают. Мол, всё это изобретательная детская фантазия. После ухода родительниц воспитательницы детей других детей в группе настраивают: – Побейте все этого ребёнка. Он – ябеда, дома всё на всех доносит. Ну, а детям только разреши, старшие младших завсегда дразнить и лупить любят. Но Богданко никого не боялся. И быстро у всех детей своим вожаком стал. Калина Ивановна к нему больше всех придиралась, не любила она, когда под её дудку плясать не желали. Вот она один раз за провинность руки ему сзади крутить начала, за то что, мол, расшалился не в меру. Он аж красный от этого стал, и заявил ей в глаза: – Чтоб ты сдохла, дура старая. – Что-о? – только и вымолвила эта мегера. Дети все онемели. Никто не мог ей противоречить. Тогда она взяла мыло, и язык ему мылом натёрла, приговаривая: – Так наказывают всех плохих детей, кто слова бранные старшим говорить вздумал. Тогда он ей тогда в обед в тарелку с горячим супом вбросил кусочек мыла из умывальной комнаты. А ночью ей, вдруг, начали в окне всякие кошмары мерещиться. То черти рогатые, а то ведьмы и лешие лохматые. И так в течении нескольких ночей. Она вымученная на работу приходит, уже не до детских наказаний ей было. Пришёл тогда Порфирьич сына из сада забирать и говорит ей: – Вот что, Калина, нечего свои неудачи на моей жене и сыне вымещать, а не то нечисть тебе покоя совсем не даст. Ты – девка у нас красивая. Вот скоро к нам учителя из города пришлют, он потом директором школы станет, и ты за него замуж выйдешь. А если не успокоишься до поры до времени, то больной станешь, и никакие доктора городские тебе не помогут, и жизнь свою проиграешь по своей же собственной глупости. Утихла на время Калина Ивановна. Так и случилось. Вскоре прислали из города учителя по математике Тараса Макаровича и Калина Ивановна за него вскоре замуж и вышла. Потом у них двое детей родилось, Оксана и Сергей. А Тараса Макаровича со временем директором школы поставили, как Порфирьич предсказывал. Маленькая Оксана всё с Богданкиной компанией дружить хотела, но Калина Ивановна её к этой

троице на пушечный выстрел не подпускала, обзывая их хулиганами. Но дети всегда между собой общий язык найдут, а если взрослые не велят, так тем более будут своевольничать потихоньку. Вот в своё время Н.А.Некрасов, лазейку у себя в заборе проделал, чтобы убегать из дома и с детьми деревенскими играть. И сколько не наказывал его за это отец, всё бестолку. Поэтому за своеволие и за непослушание властный отец лишил его родительского состояния. А Богданко ещё в детском саду подружился с одним мальчиком по имени Матвей. И вместе они начали от других старших мальчишек и девчонок одну маленькую хрупкую девочку по имени Лиза защищать. Потом как в школу пошли учиться Богданко вместе с Матвеем за одной партой сидели. Матвею учёба трудно давалась, но был он усидчивым все уроки, если не понимал, то просто зубрил. А Богданко всё очень легко давалось, но мучился он в тесной школе. Всё его в лес тянуло. Он, бывало, поймает малую мышку серую и пустит её в классе. Учителя и девчонки визжат, а он хохочет: – Чего это вы такие большие малую мышку пугаете, у неё бедной и так сердце в пятки уходит. Один раз большого земляного паука тарантула где-то поймал. И учительнице на стол положил. Девочка одна увидела его и началась у неё истерика от испуга. Однажды, Богданко в лес весной ранним утром забрался и двух гадюк сонных гадюк под корягами нашёл. Положил их в мешок и в школу с собой понёс. В школе они в тепле отогрелись, выползли из мешка и поползли по полу. Началась в классе паника. Учитель истории Олег Петрович его за ухо схватил и к директору в кабинет поволок. А директор под руководством своей жены Калины Ивановны быстро разобрался, что тут можно и что нельзя. Начал учеников к себе в дом отправлять, чтобы огород вскапывать и рассаду высаживать. У них к этому времени уже своя дочка была, и Калина Ивановна опять беременная ходила. И ей будто бы вредно на домашнем огороде работать, вот он учеников с уроков снимал и посылал к себе в дом огород обрабатывать. А после истории с пауком и гадюками он и велел в целях наказания трудом, как придёт время огород свой домашний идти вскопать, чтобы Богданко и другие ученики, которые плохо учатся или ведут себя, к нему шли огород капать и садить картошку и другие культуры огородные. Пошли к нему домой двоечники и хулиганы. Калина Ивановна весь день к Богданко больше всех придиралась. Но он лучше всех работал. А когда закончили копать и сажать, он незаметно подошёл к свинарнику и открыл защёлку. Оксана выскочила, когда матери рядом не было и сунула ему потихоньку сладкий пряник, который ей отец из городу привёз. А когда все ушли с огорода, так свинья, которая у них жила вышла и всю картошку высаженную поела. Калина Ивановна орать начала, что, мол Богданка это работа, а чем докажешь. Пришлось им снова учеников к себе на посев отправлять. В школе контрольную на следующий день объявили, а в классе все её боятся. Богданко принёс из дома большую иглу, которой отец его обувь сшивал и воткнул её в провода. Свет перегорел, и контрольная работа не состоялась. В замок на двери своего класса спичку один раз тоже воткнул. Пока с замком разбирались – пол урока

прошло. Учительницу одну крикливую Зинаиду Фёдоровну, в собственном доме снаружи закрыл на щеколду утром перед школой. А в праздник Ивана Купалы, чего только не придумывал, то трубу колхозникам перекроет, то животных, если кои имелись, выпустит во двор, то водой из-за угла обольёт. А темно и его не было видно. И его, в одно и то же время, видели в разных местах, это вся нежить, которая в селе жила в его игру вступала и резвилась вместе с ним. И никто не мог с этой компанией справиться. Церковь закрыли, а Порфирьич сам хохотал за этой игрой издалека наблюдая и вспоминая свои молодые годы, которые затронула война и не до игр было. Нужно было вместе с отцом людей и животных покалеченных лечить. Сергей Иванович на все руки мастер был, а Кристина Фёдоровна много читала в своё время, и о многом могла рассказать. Вот так собиралась у них в доме вся компания долгими зимними вечерами. Богданко с Матвееем у дяди Серёжи учились мастерить чего то, а Кристина Фёдоровна им сказки и мифы разные рассказывала. Очень понравился Богданко греческий миф о Дионисе – боге вина и плодородия, который ходил по лесу в окружении сатиров и львов. Были у Богданко красивые белые волосы, такого же цвета, как у его матери Алёны и чуть курчавившиеся, как у его отца Тимофея, и такие же, как у матери, синие глаза. Вот он однажды и говорит Богданко Лизе и Матвею, давайте вместе колхозников разыграем. И вот как-то раз девушки и бабы пошли в лес ягоды и грибы собирать. И выходит им навстречу Богданко. Белой простыней перемотанный в той форме, какую в древней Элладе в античные времена носили, на голове венок из плюща. А рядом Лиза с Матвеем сажей перемазанные, на голове рога, на подбородке бороды козлиные (он их сатирами одел, как в мифах описано было). А на поводке свою домашнюю собаку Альму под льва загримировал, гриву ей из конского волоса и овечьей шерсти привязал, а «сатиры» домашних козочек на поводках вели. Все бабы в крик, откуда им мифы знать, за нечистую силу всех приняли. Бегут домой орут, крестятся, молитвы читают, у коих сердце в дороге схватило. Все к Порфирьичу на пасеку помчались – Спасай нас, отец родной! Ну, а как узнали в чём тут дело было, колхозники смеются над ними, аж животы надрываются, а бабы злятся, что их так по дурному разыграли. Потребовали, чтобы всех троих сурово наказали, да выпороли перед всем селом. А Кристина Фёдоровна возмутилась: – Книжки читать надо по выходным дням, а не пьянствовать на посиделках. Тогда бы разобрались, что к чему. Откуда в нашем лесу льву заводится. Да и коз он быстро бы сожрал, если бы настоящим был. Не говоря, что по размеру он чуть меньше медведя и больше волка. Для чего в колхозе избу-читальню вам открыли, и для чего тогда грамоте обучаетесь? А как-то однажды, в день весенний нашёл Богданко в лесу воронёнка малого да желторотого. Из гнезда выпал и погиб бы, наверное, если бы он его не подобрал. Богданко его домой принёс и пинцетом выкормил. А Лиза с Матвеем ему личинок и

червяков собирали. Богданко воронёнка своего назвал Хугин. И Хугин его так полюбил, что улетать не захотел, как вырос. Богданко по селу бегает, а Хугин у него на плече сидит. А пару раз и в класс на урок залетал. В классе урок, разумеется, срывался. Хугин в классе на люстру или на шкаф садился и кричал, как его Богданко научил: – Карр, карр, Калина фас! Калина фас! Карр, карр… Дети все в её ежовых рукавицах побывали в раннем детстве, и хохотали так, что остановиться не могли. А Калина ещё больше злиться стала, и начала в город бумаги писать, что этот ворон по наущению Богданка у неё цыплят в доме ворует. Но в городе люди серьёзные сидят, только смех их разбирал от этих заявлений. Они людей по разным доносам под расстрел, да и по этапам в Сибирские лагеря пускали за то, что ссыльные не чтили Советскую власть. Так что на смехотворные заявления они не реагировали, только смеялись. Тут уж и муж Калины Тарас Макарович и председатель наша новая Степанида Васильевна пытались урезонить, ни в какую – не слушала баба. Тогда Порфирьич начал этого «избалованного ворона» в клетку сажать, на то время пока Богданко в школе находился. А как Богданко домой со школы приходил, то сразу своего любимца выпускал на свободу. А позже у Богаданко явилась на свет новая фантазия. Как-то одним зимним вечером Кристина Фёдоровна им о викингах рассказывала. А как услышал Богданко, что их главный бог, был богом войны и назывался он Один. И когда Один к людям выходил, то его узнавали сразу, потому как на плече у него сидели один или два ворона, а рядом с ним на поводке вместо собаки волк ходил. Тогда Богданко начал своего Хугина учить новым словам: – Кар-р, кар-р, я Хугин – ворон Одина, кар-р, кар-р, – кричал теперь Хугин на русском и на немецком языках. Захотелось Богданко ещё живого волка завести. И вот весною в 1941 году, услышал Богданко, что в соседнем селе один волк днём выскочил и схватил из колхозного стада одного ягнёнка, когда пастух вдруг днём задремал на солнышке. И решили тогда колхозники на эту волчью семью облаву сделать. Тогда Богданко стрелою помчался туда, где флажки красные охотники развесили и начал караулить. А как только ранили волков, пошли охотники по их следу искать логово. Когда нашли, то волков родителей тут же застрелили. А потом вытащили из логова пятерых волчьих детёнышей. И тут же на месте их прикладами добили, а один более разумный волчонок под близлежащий куст подполз. – Мавка лесная, помоги мне! – попросил Богданко. Мавка лесная покрыла его легким туманом так, что его видно не стало. Он тогда под плащом невидимкой подполз к этому кусту и достал умного волчонка. Потом тут же его в свой мешок уложил, который был к его поясу привязан, и помчал без оглядки домой. А дома у Альмы как раз щенки малые были. Он и подложил своего волчонка к её щенкам, предварительно подержав его в тряпке, на которой щенки лежали, чтобы исчез запах волка и появился запах её щенков. И Альма,

нюхнув его, облизала и приняла в свою дружную семью. А Порфирьич, когда узнал о содеянном, впервые в жизни на него осерчал: – Ты хоть понимаешь, что этот волчонок тебя погубит! Пойди посмотри под мельничное колесо, и сам тогда всё увидишь. – Ну и пусть, а волчонок мой. Ты сам повторяешь всегда, что Род написал, то и сбудется, и мы не в силах что-либо изменить. Но вот вскоре грянула Великая Отечественная война. Велели Степаниде Васильевне, Тарасу Макаровичу и другим коммунистам вместе с документами эвакуироваться, как немцы стали к посёлку Берёзовому подходить. А Сергея Ивановича за старшего в деревне оставили. Он заранее с другими мужчинами землянку в дальнем лесу выкопал, и должны были они партизанами стать. Кристину Фёдоровну из-за немецкого происхождения и безукоризненного знания языка партизанской разведчицей назначили. И на Богданко, как на помощника надеялись, он очень хорошо знал лес и невидимым мог пройти через любые преграды. И вот люди ждали, что же теперь их ожидает с приходом немцев. Многие семьи эвакуировались. А кто не рискнул свой дом бросить, остались. Калина Ивановна на удивление всем пекла пироги, чтобы встретить немцев как положено. Да и колхозник наш один Силантьич, сильно обиженный коммунистами, но не высланный по этапу за доносы на своих же, уже потирал руки, мечтая как он отомстит всем обижавшим его. Что ж поделать, есть множество подобных экземпляров, для которых никакой морали не существует. Они примут любую власть, даже самую мерзкую, лишь бы получить от неё жирный кусок от грабежа своих соседей, и при этом схватить немножко власти над другими, над теми, кто ещё не потерял совесть. Был в лесу один могучий дуб, который однажды молнией побило. Раньше, в языческие времена, люди говаривали, что это метка Бога Перуна, и там где такое дело случалось, ставили Перуну алтарь и приносили на нём жертвы грозному богу грома и молний, который также выполнял у славян функции бога войны и был покровителем князей. А с принятием христианства функции Перуна перешли к пророку Илие, а функции Велеса к лешему и чёрту. И теперь такие метки считались наоборот нечистыми, так как считалось, что это Илья-пророк хочет убить чёрта, а так как чёрт прячется в дерево, то бьёт то дерево, в котором чёрт спрятался. А может убить и человека, в которого чёрт спрячется. А чтобы такого не случилось, нужно молиться во время грозы, чтобы чёрт в тебя не вселился, и ни в коем случае не нужно прятаться во время грозы под дерево. В те языческие времена, считалось, что человек убитый молнией, имея такую перунову метку, попадает прямо в рай, который в языческой вере назывался Ирий. И считалось, что он находится на седьмых небесах. Поэтому мы до сих пор повторяем фразу наших предков: «Он на седьмом небе от счастья!» Так вот этот мощный в своё время дуб, который рос в глубине леса в селе Берёзовом, после такой метки, которая опалила его могучую крону, расти перестал. И в нём образовалось огромное дупло. Так как люди во все времена любили распускать слухи, то родился слух, будто в этом дупле Леший живёт. Но

любопытный Богданко, конечно слазил в это дупло и обнаружил там возмущённого филина, в гнезде. Не долго думая, он начал приносить филину пойманных в капкан крыс и мышей, а кое-когда и внутренности от убитых на бойне животных, то быстро с этим филином подружился. А как-то вечером сосед крестьянин, нёсший из лесу хворост, услышал там крик филина, а потом увидел Богданко, спускавшегося из дупла вниз. – Ты что там делал? – Да ничего особенного, в карты с лешим играл, слышишь как он возмущается, что я его покинул и не доиграв положенную партию! – Уху-у, уху-у! – раздалось из дупла, что у крестьянина мороз по коже пополз, а когда из дупла вылетел на ночную охоту сам хозяин, перепуганный крестьянин помчался домой, бросив на землю собранный в лесу хворост. И тогда Богданко притащил его на своих плечах и положил крестьянину на порог, не предупредив при этом перепуганного крестьянина. И это крестьянин тоже принял за проделки лешего, который к нему подступает, и пока только задабривает, чтобы завладеть его душой. А по деревне поползли опять слухи, одевая на голову Богданко новый ореол таинственности. Только Сергей Иванович со своей женой над всеми его проделками посмеивались от души. Но договорились, что все сведения, которые его жена раздобудет, Богданко будет относить в лес и класть в это таинственное дупло. Но вот немцы вступили в наше село, без боя. А когда увидели Богданко с Хугином на плече и волком, которого он называл Гери, воскликнули: – Какой красивый мальчик, прямо Водан молодой! Это была хорошая встреча, которая сулила всем удачу. Ведь дело в том, что Гитлер, страшно ненавидевший евреев, мечтал, как только завоюет всю Европу, то уничтожит и христианство за то, что Бог Иисус Христос был евреем по рождению. А уж после этого вернуть немцам языческую религию их предков. Они снова будут поклоняться Рунам. А главным их богом станет Бог войны, который назывался Один или Вотан. Когда-то примерно в 1916 году, был организован арийский орден под названием «Туле», где молодой Гитлер нашёл место своим честолюбивым амбициям. Члены этого ордена, считали себя потомками атлантов, чистыми арийцами. Кто тогда мог предполагать, во что выльется эта на первый взгляд безобидная игра. Себя они называли «лесными эльфами». Звучала музыка Рихарда Вагнера из «Лоэнгрина», рыцаря Святой Чаши Грааля, где мастер совершал магические действия копьём Вотана. Тотемный знак – солнечный круг свастики и магические руны-письмена. Это ещё раз доказывает, как можно превратить во зло языческие символы плодородия, направленные на добро. А для достижения власти они не брезговали ничем, будь то буддистский оккультизм или чёрная магия. Даже был среди них специальный жрец, приносивший древним богам кровавые человеческие жертвы, используя для этих ритуальных целей – цыган, евреев и славян. Поэтому, увидев Богданко с вороном и волком, они приняли это за хорошее предзнаменование и даже велели повару, готовившему мясные блюда к их столу,

отдавать все внутренности и ненужные для готовки куски мяса и жил Хугину и Гери. Да и Богданко часто приглашали на свои праздничные обеды, на которые были также приглашены Кристина Фёдоровна и крестьянки, «подружившиеся» с немцами. Но Богданко не мог из-за своего шалопайского характера спокойно заниматься порученным ему делом. Вот так однажды, крутился он перед обедом возле кухни и бросил в варившийся на плите суп кусок мыла, как раньше в тарелку Калине Ивановне. Немцы вначале не поняли, в чём тут дело, но когда на них после обеда напал понос, начали искать виновного в селе. – Да это же Богданка работа, – просветили их Силантьич и Калина Ивановна. Возмущённые немцы пошли к Богданко домой, но на пороге их встретил Порфирьич со словами: В дом войдёте вы как гости, Уберу я ваши хвори, Головой за то ручаюсь! Только сына вы не троньте, А не то во гневе Один Бурю сильную поднимет, Грозно молнии пуская. А потом к кострам Вальгаллы Ваши души не допустит, И пойдут они ночами В стуже, холоде скитаться, Не найдя кругом покоя, Коль людей с похожей меткой Самосудом уберёте. Силу грозную вы лучше На врагов своих направьте, А со мной вы лучше мирно Суть проблемы разрешите. И Алёна им на подносе настой из ягод черёмухи принесла. Порфирьич нашептал над ним заговор и предложил выпить. Первым выпил настойку корчившийся от боли Курт, денщик полковника. После него выпил сам полковник, а потом и все остальные пострадавшие. После этого немцы начали захаживать к Порфирьичу, и он начал лечить их застоявшиеся болезни. Как-то раз холодной зимою, их полковника-оккупанта ангина прихватила да так, что задыхался, есть ничего не мог. Тогда немцы сразу за Порфирьичем послали. Он над ним «Отче наш прочитал», а потом начал поглаживая по горлу приговаривать: «Тебе тут не быть, красной крови не пить, белой кости не ломать, опухоли не давать рабу Божьему Хайнеру. Иди туда, где солнце не светит, и ветер не веет». Так,

приговаривая около трёх раз, больное горло начинало успокаиваться, и полковник уснул с облегчением. А потом и вовсе прошло. А сколько раз к нему немцы прибегали из-за замучившей их бессонницы или нервного расстройства. Тогда он давал им с собой засушённые травы: мелиссы, ромашки, тысячелистника, липы. Велел дома заваривать и пить по три раза в день. Оно и понятно, пришли в чужую страну захватчиками, исполняя волю своего фюрера. Им сражаться и гибнуть под пулями, оторвавшись от семьи и родного дома, а ему лавры получать в своём Бундестаге. А местные люди за свою Родину гибнут, грудь подставляют, терпят голод, нищету, бесконечные зверства обозлённых захватчиков, а их вождь из Кремля командует. А они, слепо в него веря, как в самого Господа Бога, кричат перед боем: «За Родину, за Сталина» и без страха под вражьи пули лезли. Хотя, на тот момент, может быть, так и надо было делать в суровые годы войны. Когда по селу прошёл ропот возмущения, Порфирьич ответил, что не имеет права отказывать страждущим в исцелении, будь то друг или враг, как заповедывал людям Иисус Христос. Если на этот раз весь конфликт разрешился благополучно, немцы простили Богданко, то в следующий раз он отколол выходку похуже. У немецкого полковника была одна небольшая слабость. Он любил собирать марки. И всю свою коллекцию возил с собой по тропам войны, пополняя её в завоёванных странах новыми раритетными марками. А Богданко с Матвеем тоже имели слабость к маркам. Вот так однажды Богданко поспорил с Матвеем, что украдёт всю коллекцию полковника и его никто не поймает, побоявшись местной нечисти, которая, в случае чего, за него заступится. Они взялись за руки, и Лиза их разбила, как полагалось в споре. Богданко этой же ночью под прикрытием мороки, искусством которой он хорошо владел, пробрался в спальню полковника по подземному переходу, который в своё время прорыл ещё молодой Порфирьич. Когда полковник хотел перед сном полюбоваться своей коллекцией, то обнаружил пустой ящик. Ярости его не было предела. В таком гневе его давно не видели подчинённые ему солдаты. Наутро во всём селе устроили облаву, словно ловили партизан. А на краю села была установлена виселица для виновного вора. В бараке сидели подозреваемые в краже крестьяне и с ужасом ожидали своей участи. А сам Богданко с видом героя появился с этой коллекцией в партизанском отряде, тогда Сергей Иванович, впервые в жизни дав волю своему гневу, тут же вытащил из-за пояса свой ремень и, отлупцевав им героя, закричал: – Ты можешь понять, что по своей шалости ты нам всю операцию сорвал. Немцы могут простить многое, но воровства никогда. Теперь ты остаёшься с нами до конца войны, а если появишься в селе, то тебя там повесят на первом же суку. – Не повесят, поскольку мне другая смерть уготована, – хныкал в ответ Богданко, которого так лупили первый раз в жизни. Но, тем не менее, это дело нужно было как-то унять. Утром полковнику пришла на приём Кристина Фёдоровна, которая пробовала его слёзно молить никого не вешать, а она попробует сама разузнать о марках у односельчан. Она уже знала от

Лизы об этом споре, и ей жутко было представить, какие могут быть его последствия. – Ты что забыла, что сама являешься немкой. Наш великий фюрер велел всех воров, нищих и безбилетных пассажиров на месте расстреливать, чтоб другим паразитам неповадно было. – Хорошо, я согласна с вами, но если вы даже всех тут перестреляете, то коллекция всё равно не найдётся. Наши люди под пытками вам ничего не скажут. Лучше дайте мне самой всё разузнать. А повесить вы всегда успеете. После этого она написала Богданко записку: « Богданко, немедленно верни полковнику коллекцию, если она находится у тебя. Твои шалости уже зашли слишком далеко. В противном случае пострадают абсолютно невиновные люди. Самого вора ждёт смерть через повешение. А если они не найдут вора настоящего, то повесят десять невиновных людей в нашей деревне». После этого она привязала записку на шею Гери, которого Богданко послал в село на разведку, и он побежал прямым ходом на немецкую кухню, на которой его всегда повар подкармливал. Получив угощение, он довольный, с запиской на шее побежал к своему хозяину. Но дело было в том, что Силантьич, который хотел перед немцами выслужиться, сам придумал коварный план. Когда Богданко, ночью принёс и положил эту злополучную коллекцию в дупло, где Матвей должен был её той же ночью забрать и отнести в село, Силантьич начал невдалеке караулить ребят. В полночь Богданко явился с коллекцией и около дуба передал эту коллекцию своему другу. – Осторожно Матвей, где-то шакал поблизости бродит, помоги нам Леший, – сказал на прощанье Богданко другу. А когда Матвей уже был на краю леса, Силантьич подскочив к нему, свалил его на землю ударом тяжёлого кулака, и затем, отобрав марки, направился прямиком к немецкому штабу. Но вдруг сзади него что-то грозно зарычало. Повернувшись назад он увидел чудовище, которое смахивало на огромного медведя, а то и на косматое чудовище вроде заросшего огромной шерстью трёх-метрового человека с огромной косматой бородой, повидимому, напоминавшего гоголевского Вия. Открыв пасть, чудовище показало ему свои клыки и кинулось за ним. Собрав все свои силы Силантьич помчался в село, чудовище за ним. Около немецкого штаба великан замахнулся на Силантьича и растворился в воздухе. Заорав нечеловеческим голосом, Силантьич упал на землю и начал биться в припадке. Немцы в спальном белье выскочили из штаба и увидели мычащего Силантьича, а рядом с ним на земле лежала коллекция полковника. – А вот и вор, повесить его немедленно. Своих предал и нас обокрасть решил Иуда. – заорал унтер-офицер по имени Гельмут. Вот так неожиданно и разрешился весь конфликт. «Заключённые» были выпущены на свободу и Богданко мог вернуться с Гери и Хугиным домой. Страшно негодовала только Калина Ивановна, которую немцы в свой сонм не допустили. Она

уже сильно обабилась, а немцам нравились женщины помоложе и постройнее. А своими кулинарными способностями в нашем селе их могла удивить любая крестьянка. Но, тем не менее, и война подходила к концу, и немцы начинали отступать под натиском крушивших их советских войск. Село после окончания сражения и отступавших немецких войск горело огнём. Порфирьич собрав свои последние силы, подошёл к пылающим языкам пламени и произнёс: «Шикаллу! Лакалу! Слетелися вороны на богатый пир! Повернулося колесо, повернулося! Что было высоко, то стало низко! Шагадам! Подымися, ветер, С Севера, налети на ворогов моих! Кулла, Кулла! Разметай костёр, погаси огонь!» Открывай Стрибог свой терем, Выпускай на волю ветры. Пусть они летят на север И погонят небом тучи Дождевые, грозовые! Пусть они погасят пламя, Окропят дождями землю. Мчитесь тучи грозовые, Лейтесь капли дождевые, Орошайте ниву нашу! Жизнь живым, покой для мёртвых Вы на землю принесите. Помоги Перун славянам И огонь что тут бушует Убери, не дай погибнуть Своим чадам неразумным. Дождь пошли свой благодатный Светлой Матери – Земнице, Мы потомки вашей дщери Доброй Славы, что мир божий Нам, славянам, породила. И мгновенно, как по волшебству, чистое прежде небо потемнело от выплывшей на нём огромной тучей, за которой тянулись другие тучки чуть поменьше. И на наше село обрушился проливной дождь, который не баловал нас в течении месяца. А теперь вперемежку с крупным градом он хлынул на землю, и довольно быстро залил

пылающие языки пламени, и разогнал по разные стороны отступающие и нападающие войска. После чего обе враждующие стороны посчитали себя победителями. После всех событий, вернулись в село скрывавшиеся в лесах партизаны. Война закончилась, вернулись с фронта оставшиеся в живых солдаты. Да и среди партизан были и не местные бойцы, которые женились на наших колхозницах, оставшихся вдовами после войны, и остались затем жить в нашем селе. Думали люди, что теперь жизнь пойдёт спокойнее. Вернулась Степанида Васильевна и другие коммунисты из эвакуации. Тарас Макарович тоже вернулся, но с раком желудка и долго не протянул. Но вот по стране опять пробежала волна сталинских репрессий. Были разосланы по всей стране агенты КГБ, которые должны были выяснить, чем занимались люди, жившие под немцами, которые не решились в своё время эвакуироваться. Были высланы в Сибирь, республики Средней Азии, Казахстан, Алтайский край целые народы – немцы, татары, ингуши, болгары, греки, цыгане и другие. Чтобы избежать тотального убийства от захвативших Крым германских немцев, крымские цыгане выдавали себя за татар. Но после окончания войны их вместе с татарами отправляли в Среднюю Азию. В душные вагоны-телятники запихивали всех подлежащих депортации людей настолько плотно, что многие не доезжали до мест назначения. Их трупы выбрасывали из вагонов по дороге, и они становились пищей для летевших за эшелонами стервятников. А прибывшим в места поселения людям выдавали ножи, лопаты, и оставляли посереди зимы, на морозе, строить себе вначале землянки, а потом дома. Были направлены советские войска для чистки в Западную Украину, но не всегда хватало вагонов-пульманов для высылки всех подозреваемых. В Армению выселялись армяне, разбросанные по всему Советскому Союзу. А после нашумевшего на всю страну «Дела врачей», готовились также выселять в Биро-Биджан евреев, проживавших по всей территории Советского Союза, и уже были готовы поезда, в которых их утром должны были перевозить, как и выше упомянутые народы. Но в ту же ночь на шестое марта умер отец народов, и практически сразу остановилась на этом бесжалостная репрессионная машина из-за отсутствия главнокомандующего. Евреи видели в этом перст судьбы своего Бога и радовались, как в своё время их далёкие предки после победы Мордехая над Аманом, и затем их собственная победа над персами, которую до сих пор отмечают под названием Пурим. А выживших на Гулаге после допросов и пыток врачей оправдали, с почётом вернули домой и даже восстановили на работе, публично извинившись за содеянное по ошибке. На наше село тоже в то тревожное время выпало нелёгкое испытание. К нам был прислан лейтенант Совенко на должность участкового в районный отдел милиции. Одновременно он был агентом КГБ, и должен был искать в районе скрытых врагов Советской власти. Женщин, которые были любовницами находившихся в нашем селе оккупантов, провели с позором через всё село, а потом на чёрном воронке увезли на допрос и суд с криками:

– Подстилки немецкие, шоколадницы! По окончании суда их всех отправили в Сибирь, на Архипелаг Гулаг. Присутствие участкового Совенко было последним шансом Калины Ивановны, которая после смерти мужа лишилась «звания» директорской жены. И теперь она быстро и напористо нашёптывала участковому обо всём, чем дышали в нашем селе колхозники. А к Богданко и Порфирьчу она испытывала такую лютую ненависть, что написала заявление в органы о том, что Порфирьич лечил немцев во время войны, а его сын Богданко им прислуживал. А волк их Гери нападает на и без того немногочисленный колхозный скот и тем самым наносит убыток советскому хозяйству. – Последний раз прошу тебя, уведи своего Гери подальше в лес и выпусти на волю, – пробовал Порфирьич уговорить своего непослушного сына. Но эти уговоры ни к чему не привели. Напротив Богданко сам сбежал вместе с Гери и Хугиным в неизвестном направлении. Порфирьич понял, что ему нужно умереть, иначе вся его семья скоро отправится по этапу на Гулаг, а свой дар передать по наследству. Сыну Богданко он не мог передать из-за его «шалопайного» характера. Тогда он вызвал к себе Лизу и Матвея и сказал им: – Дети мои! Я умираю, а после моей смерти Богданко тоже не жилец на этом свете. А вы должны жить. Я благословляю вас на семейную жизнь. Вы должны потом, как придёт время, пожениться принять мой целительный дар, дар волхвов. В тебе тоже есть хоть и малая капля, но тоже кровь Великого Медведя нашего предка, которая к тебе перешла от твоей прабабки. А в дальнейшем ты перед своей смертью вернёшь этот дар моим прямым наследникам. – Алёна, не реви, – обратился он затем к своей жене. – Тебя я не могу с собой забрать. Ты должна вырастить внука. Наш род не должен исчезнуть с лица земли. После этих слов он отпустил руку Матвея и начал холодеть. – Разберите в потолке дырку! – скомандовал бодрым голосом Матвей и закрыл умирающему Порфирьичу глаза. Горько рыдали над умершим знахарем Алёна, Лиза и другие пришедшие с ним проститься колхозники. А когда приехал к ним чёрный воронок, то застал его уже холодное тело. Хоронили Тимофея Порфирьича всем селом, только одна Калина Ивановна бесилась от злости. Даже мёртвого его она ещё продолжала ненавидеть. И теперь вся её ненависть обратилась в полной мере на Богданко, который появился в селе в день смерти отца. После похорон она настроила товарища Совенко на то, что Гери нужно немедленно пристрелить. И вот после окончания похорон и поминок Совенко явился со своим пистолетом в их дом. – Что, явился домой, щенок! Нужно было тебя вместе с твоим батькой по этапу пустить, чтобы знали, как немцам прислуживать. Да вот сковырнулся этот старый леший. Ничего, вот тебе скоро повестка в армию придёт, так я уж позабочусь, чтоб тебя дальше Соловков заслали. Белый снег на дворе,

И поют, шумят метели. Я на тройке лихой Поскачу по Северу – издевательски пропел в ответ Богданко. – Именем советской власти этого волка нужно застрелить! – заорал взбешённый Совенко. – Не-е-е-т – заорал Богданко и кинулся заслонить своим телом воспитанника, в том самый момент, когда участковый навёк на него пистолет и спустил курок. И в этот роковой момент, как грянул выстрел, пущенный в Гери, попал в Богданко прямо в сердце со стороны спины, когда он заслонил собою своего четвероногого друга. У Совенко задрожала рука от содеянного, но тут же добродушный Гери, который прежде ластился ко всем людям, как собака, грозно зарычал и показывая свои волчьи клыки, подтверждая тем самым, что он лесной волк, а не домашняя собака, вцепился участковому в горло своей волчьей хваткой, и тут же перегрыз его. А после сего содеянного акта через открытую дверь калитки умчался в лес. – Это твоя работа убийца, будь ты трижды проклята, кричали Калине Ивановне колхозники, которые, успев только-только похоронить Порфирьича, уже шли хоронить его сына. Днём у Алёны постоянно находились Лиза и Матвей, сестра Настасья с племянниками. Сергей Иванович и Кристина Фёдоровна, по окончании их трудового дня тоже шли к ней домой. Горю Алёны теперь не было предела. В один миг потерять любимого мужа, с которым прожила душа в душу, и единственного сына. А ночью, когда все уходили домой спать, она ходила по селу, как безумная, желая услышать голос их душ или увидеть их очертания. Но она ничего не видела, так как горе просто залепляло её глаза. А через три месяца она как-то вечером услышала в доме Калины истерический крик её самой и её дочери Оксаны. – Мерзавка, я тебе покажу байстрюков в подоле домой приносить. Немедленно в город завтра аборт делать или, если не хочешь, тут же ночью будешь сидеть париться. Мне только не хватало кровь этого выродка у себя дома видеть. Быстро навострив уши и собрав всю свою силу воли Алёна поняла в чём тут дело. Оказывается, когда Богданко убежал с Гери в лес, то влюблённая в него ещё с детства Оксана бегала к нему тайком от матери и приносила им обоим еду. И теперь возмущённая Калина требует, чтобы Оксана сделала тайно аборт. – Так вот внук, которого я должна вырастить, – догадалась Алёна и впервые за это время улыбнулась. Открыв калитку она громко постучала в двери, а когда Калина открыла дверь, то она с несвойственной ей до этого времени силе, отпихнула её в сторону, ворвалась в дом: – Оксана, никаких абортов ты делать не будешь, быстро собирай свои вещи, или можешь вообще ничего с собой не брать, и переходи жить ко мне. Я не отдам своего внука на растерзание этой ведьме. Будешь жить у меня дома заместо дочки.

– Ты кто такая, чтобы тут командовать. Вон из моего дома, сука! – заорала в ответ Калина. – Или ты сию же минуту отпускаешь со мной Оксану, хоть в том, в чём она стоит, или я сейчас же подниму всё село криком, и тебя посадят за этот задуманный аборт – орала в ответ осмелевшая Алёна. – Мама, спаси меня! – крикнула ей Оксана и вцепилась в руку Алёны, ища в ней спасения, как цепляется утопающий за соломину. У соседей в близлежащих домах начал загораться свет, и они, наспех накинув на себя одежды, бежали к Калине во двор, чтобы узнать, что там происходит. А их приход был не в пользу Калины, которую после доносов все в селе ненавидели, а после гибели Совенко у неё исчезли последние шансы на власть. Тогда Оксана в присутствии соседей, быстро собрав все свои нехитрые пожитки, перешла жить к Алёне в дом. А утром председатель колхоза Степанида Васильевна, узнав о произошедшем ночью событии, запретила Калине появляться в доме Алёны и пугать Оксану. А когда подошёл срок, родила Оксана мальчика как две капли воды похожего на погибшего Богданко. Назвать его решили Павлом, как звали родного дядю Алёны и Настасьи, который их после смерти родителей забрал в свой дом и вместе со своей женой Маритой вырастил и воспитал вместе со своими родными дочками. Их любимая тётя Марита тоже их часто навещала и учила внука всем своим знахарскими премудростям. А что касается Гери, то он на время исчез из поля зрения колхозников, и скитался где-то по лесам. Только ночью на окраине села иногда был слышен его жалобный вой. Он пел свою жуткую, волчью песнь о погибшем хозяине. А когда Оксана переехала жить к Алёне, то Калина в один из дней обнаружила у себя утром дома свинью и кур с перерезанными горлами, но все их мёртвые тушки были на месте целыми и необъеденными. А Гери на следующий день обнаружили мёртвым на могильном холмике своего любимого хозяина Богданка. Анка - пулемётчица Жизнь прожить, не поле перейти. Не у всех она лёгкая, как в песне: «сладку ягоду рвали вместе мы, горьку ягоду – я одна». В том селе для всех примером были две вдовы: Алёна и Оксана. Они дружно зажили в доме Алёны, как две библейские героини: Ноэми-свекровь и Руфь-невестка. Ни одна, ни вторая замуж повторно выходить не хотели и остались до самой смерти верными своим погибшим мужьям. Оксана тоже, как и в своё время Алёна, ходила босиком по земле, по утренней росе. Только вот, когда срок её беременности подходил к завершению, захотелось ей увидеть тётку Алёны, знаменитую ведунью Мариту.

– Успеешь ещё, роди сначала, а потом с дитём вместе в гости поедем, – уговаривала её свекровь. Но Оксана всё чаще и настойчивее начинала её просить. И, вдруг, как-то неожиданно рано утром они услышали стук в дверь. На пороге стоял неизвестный им доселе высокий мужчина. Кожаная кепка, посаженная на его высокий лоб, который обрамляла русая курчавая шевелюра и пиджак, показывали, что он имеет на службе какой-то чин. А вышитая русская рубашка, выглядывавшая из-под чуть расстёгнутого пиджака, показывала, что он хоть и начальник, но всё-таки деревенский. Его жилистые, мускулистые руки говорили своим суровым видом, что они никакой работы не боятся. – Мир вашему дому! – поприветствовал их незваный гость. – Зовут меня Миколай Свиридович. Марита, бабушка моей жены Ани, послала меня разыскать и привести на колхозной подводе её внучатую племянницу, которую она давно не видела, вместе со своей племянницей невесткой Алёной. Жена моя врачом в нашей больнице работает, так что пусть в наших краях ребёнок на свет появится, а то бабушка сказывала, что неспокойное у вас для ребёнка место. Она сама должна благословить его появление на свет. В наших краях и окрестим его. А я в селе первый человек, председателем работаю, похвастался в конце своей речи незваный гость, который оказался их дальним родственником, мужем дочки Мариты Анны. – Ну, уж я бы с удовольствием, да кто ж меня отпустит? Да и за домом присмотреть некому будет, – посетовала Алёна. – За пасекой я теперь присматриваю. Да и за коровами никто лучше меня не доглядит. Вот как Оксана родит, тогда меня заменит на ферме. А я уж потом одна пасекой займусь. Нужно дело мужа продолжать. А то мужчин у нас после войны мало осталось. – Да Настасью с Панасом попроси за домом и за пасекой присмотреть. А с председательницей вашей о твоём законном отпуске я сам договорюсь. Дело было сделано, и обе женщины, довольные и счастливые, усевшись на прибывшую за ними подводу, поехали в гости к своим родственникам. Алёна, погостив 12 дней, была потом отвезена Миколаем Свиридовичем домой. А Оксане Марита велела остаться, и после рождения правнука, так годков четыре – пять, пожить в их доме под её присмотром. А потом можно будет и в родной дом им вернуться. В селе Берёзовом жизнь постепенно налаживалась. Калина сильно сдала, после пережитых событий. Люди её старались обходить стороной. А со временем, сын её Сергей окончил в Кривом Роге металлургический институт и поступил там же в аспирантуру. Он удачно женился на Ларисе, дочке одного из преподавателей института, и остался там жить. А после, когда молодые обзавелись квартирой и детьми, забрали они Калину Ивановну к себе жить. И как только она покинула родное село, услышала Алёна рано утром знакомый скрип телеги. Выбежав на крыльцо, она увидела на ней Миколая Свиридовича, рядом с которым сидела чуть располневшая Оксана с маленьким Павликом на руках. – Ну вот, бабушка, принимай невестку с внучком! – приветливо

поприветствовал Алёну Миколай Свиридович. Жизнь продолжалась, несмотря на все её трудности и преграды. Павел, так его назвали в честь почившего мужа Мариты, был, в отличие от своего вертлявого и неугомонного отца, очень тихим и даже замкнутым. Он не любил детские игры и шалости, но зато, как и его покойный отец, любил лес и его обитателей. С самого детства он крутился около пчёл на пасеке, которой теперь занималась Алёна, не хуже покойного Порфирьича. – Вот и наш будущий пасечник растёт! – шутили другие колхозники. Но он рос тихо и незаметно. Окончил школу, отслужил армию. После поехал в последний раз навестить свою прабабушку Мариту, которая его первая на этот свет приняла и запеленала. Она всё крепилась, за жизнь держалась, пока он к ней не приехал на побывку. С ним она и свой последний час встретила, подав ему свою старческую руку и что-то, одному лишь ей и ему ведомое, сказала перед смертью. Он ей и глаза закрыл напоследок. А похоронив любимую прабабушку, вернулся в село Берёзовое вместе с женой Устиньей. Говорил, что Марита ему и просватала её перед смертью. А какого она роду-племени, никому не сказывал. Молчаливый он был по своей натуре. И жена его Устинья тоже слова лишнего не вымолвит. А сама была красавица, станом высокая, волосы чёрные, как вороново крыло, такие же чёрные брови и под ними красивые лучистые глаза. Старожилы, которые ещё помнили Мариту, поговаривали, что она очень на неё смахивает. Итак, время упрямо шло дальше вперёд. Павел принял в наследство работу на пасеке. А Устинья стала медсестрой при медпункте работать. Пришло время, и родилась у них дочка. Назвали её Анкой, но оказалось, что в отличии от своих тихих и молчаливых родителей, она унаследовала полностью характер своего деда Богданка. Так что, со временем за ней закрепилось и прозвище – пулемётчица, за то, что любила с деревенскими мальчишками стрелять по спинам прохожих вишнёвыми косточками из трубочек-стрелялок. Всё село, да и сельская школа опять стонали, как раньше от её знаменитого деда. Она не хуже своего деда лазила по деревьям и вдохновляла всех деревенских мальчишек на всевозможные проказы, какие только можно было устраивать, начиная с битья стёкол из рогаток и луков, до пальбы по соседским садам. В пять лет, научившись под руководством Оксаны читать, она полюбила сказки про индейцев. И теперь по деревне бегала компания раскрашенных мальчишек с перьями на голове, и с улюлюканьем бегала по всем окрестностям, стреляя из самодельных луков стрелами, которые нередко разбивали окна колхозников. А впереди всей ватаги всегда бежала раскрасневшаяся Анка. А однажды, они вынули и размяли стержни простых карандашей и вымазали ими свои лица, которые их мамы потом долго не могли отмыть. В этот раз они играли в папуасов-дикарей. Единственно, что запрещала Анка делать своим «подчинённым», которых быстро подмяла под свой каблук, так это мучить животных. Если замечала, что кто-то мучит кошку или даже лягушку, могла кинуться на него как тигрица и могла исцарапать личико маленького злодея. А однажды, как только увидела, как пьяный конюх лошадь свою ни за что принялся лупить, она с боевым кличем

подпрыгнула и повисла на его тяжёлой руке, которой он замахнулся на Гнедка. От неожиданности он и кнут свой выронил. А Анка как заорёт на него нечеловеческим голосом: – Ещё раз лошадь ударишь, так у тебя самого рука отвалится. Рука, конечно, не отвалилась, но вечером, перед входом в свой дом, он поскользнулся о порог и упал неудачно на руку, отчего сломал её ненароком. Все удивлялись, откуда у такой хрупкой на вид девчонки берётся такая огромная сила. – Так ей же, как и раньше её деду покойному, вся нежить местная помогает, обронила как-то по неосторожности Оксана, за что потом получила нагоняй от Алёны: – Нельзя эти вещи говорить, если не хочешь потом беду на внучку свою нагнать. Забыла разве, как твой муж, дед Анки, погиб. Когда Анке исполнилось шесть лет, Алёна померла, научив правнучку перед своей смертью немножко разбираться в лесных лечебных травах. И в случае травм, Анка перевязывала подорожником раны своих «подчинённых». Но иногда они могли и выкрасить травами свои лица, чтобы никто из колхозников не мог определить, кто именно из их компании стрелял по их белым рубашкам из трубочек вишнями или другими какими-то ягодами, так как все были в краске и перьях на одно лицо. Поэтому все «пострадавшие» ходили жаловаться родителям Анки. Но Анку, казалось бы, ничего на свете не смущало. Её фантазия не знала предела, а все учителя постоянно жаловались на неё родителям, сетуя на то, что они слишком много воли ей дают. Только одну Елизавету Сергеевну эти фантазии всегда приводили в восторг, и Анка, когда успевала слишком набедокурить, всегда находила надёжное убежище в её доме. Да и Матвей Степанович часто брал её с собой на ферму, когда нужно было лечить заболевших животных. Анка была лекарем от природы, что было, видимо, заложено у неё в крови. А сама Елизавета Сергеевна к ней привязалась как к родной дочери. – Вот кому перед смертью я свой дар передам! – поговаривал дед Матвей. Фёдор, сын Елизаветы Сергеевны, поехал учиться в Одессу, и тогда Анка стала всё своё свободное время проводить в доме любимой учительницы. А когда Прохор вернулся из армии и собрался на белом деревенском коне поехать свататься к красавице Катерине, то Анка, зная, как любил её Фёдор, решила сыграть с Прохором в отместку злую шутку. Надев свой белый казацкий кожух и взяв в руки огромный букет роз, торжествующий победу Прохор, усевшись на всегда спокойного Малыша, собрался под рукоплескания конюхов ехать со сватами к своей зазнобе. Как вдруг всегда спокойный Малыш заржав, вскочил на дыбы и сбросил своего седока в жидкую грязь. Раздался хохот, а сконфуженный Прохор, поднявшись в своём теперь уже грязном костюме, обнаружил под сидением Малыша колючку бодяка, которая, по-видимому, и разозлила бедного коня. – Кто это сделал? – орал на присутствующих взбешённый Прохор, который теперь был вынужден переодеться в обычный, но чистый костюм, чтобы поехать

свататься на два часа позже назначенного срока. – Да тут недавно Анка с пацанами крутилась, сказал конюх Трофимыч. Наверное, эта работа – её рук дело? Да это была Анкина работа, после прочитанных ею книг о жизни индейцев и ковбоев. Два дня после этого случая Анка отсиживалась в доме Елизаветы Сергеевны, которая запретила Павлу впервые в жизни отлупить дочку своим кожаным ремнём. С Прохором у Анки были свои счёты. Анка была младше Прохора и Фёдора на десять лет. И если Фёдор с ней мог нянчиться как с младшей сестрёнкой, то Прохор относился к ней презрительно, как ко всей худой мелкоте, обзывая её воблой, киздрой, а иногда и «шкелетом» ходячим. И тогда Анка могла в отместку, тихонько подкравшись к нему сзади, забросить ему за пазуху дождевого червя или гусеницу. А заметив его любовь к Катерине, она, подкравшись к ним, сидящим рядышком во время свидания, могла сунуть им под нос лягушку либо мёртвую крысу или мышь, держа за хвост. Катерина начинала истерически орать, и, таким образом, их свидание было испорчено. Могла и выстрелить из своего оружия-трубочки по спине Катерины, и также по спинам других женщин, смотревших на Прохора влюблёнными глазами. А иногда было и похуже дело. Стоило Прохору с Катериной выйти на ночную прогулку, как из крон окрестных деревьев начинались раздаваться хором голоса мальчишек из Анкиной команды: – Катруся! Люба моя! Прохор багровел от гнева, но он не мог лазить по всем окрестным деревьям, ища виновного, если голоса раздавались со всех деревьев одновременно. Пробовал Прохор их сторожить, но всю ночь не просидишь! И если бы зачинщиком был пацан, то Прохор мог бы быстро скрутил его в бараний рог, но воевать с маленькой девчонкой было, по крайней мере, стыдно. Но Анка почему-то сознательно отравляла ему жизнь неуёмной фантазией. – Слухай, Устя! От я колись як доберусь до твоєі доньки, да як усиплю її по м,ягкому місцу. Чого вона до Катрусі причепилась, мала ще! – Попробуй только тронь её, тогда я тебе такого наделаю, что к тебе не только Катруся, а и русалка с омута не подойдёт! – вскипела молчаливая всегда Устинья. – Ишь умный какой выискался, с девчонкой состязаться вздумал, не дразни её, так и она тебя трогать не будет. А то Анка у нас такая, что за себя постоять умеет. Ишь! Петух на всё село! Иди, своих баб пугай, которые с тебя глаз не сводят. Но со временем мучения Прохора прекратились. Анка, окончив восьмилетку, поехала в Кривой рог поступать в медицинское училище. – Бедные будут её новые преподаватели! – говорили школьные учителя. В школе они с ней порядком намучились. Ученье ей давалось легко, но не хватало только усидчивости сидеть и выполнять нудные задания по математике или заучивать длинные стихи. В школе, где властные учителя пытались учеников подмять под себя, с Анкой этот номер не проходил. Её вольная душа жаждала свободы и воли:

«Б-квадрат – слетал в вольный град, Мельницы стоп – идёт Дон-Кихот, А и Б – сидят на коцюбе!» Все эти присказки и многие другие Анка писала в темноте, углём на стенах школы. На школьных концертах она прекрасно танцевала на сцене гопак, чечётку, цыганочку. Но окончив своё выступление, могла потом высунуть голову из-за занавеса и показать всему залу язык, шокируя учителей. В зале поднимался детский хохот. В школьной пионерской организации она была барабанщицей. А если организовывались походы в лес за ромашкой и другими лекарственными травами, то Анка была первой, она лучше всех разбиралась в травах и набирала одна лекарственных трав больше, чем весь класс. Старожилы села, пережившие войну почти все переселились в мир иной. Давно почили Степанида Васильевна, Алёна, Сергей Иванович, Кристина Фёдоровна, только Калина всё ещё держалась на этом свете. Она продала свой большой дом другой директорской чете, и вырученных денег сыну с невесткой хватило, чтобы доплатить при обмене квартиры и на покупку мебели. Они теперь прекрасно жили в городской четырёхкомнатной квартире. Первое время Калина нянчила детей и успела ещё немножко вдохнуть лавры матери – доцента, учёного, которым стал со временем Сергей. Но время всегда неумолимо. Со старостью у неё отказывали ноги, потом начался склероз, но стойкое здоровье молодых лет не позволяло ей покинуть этот бренный мир. Она, однако, теперь была уже в тягость невестке, которая не очень охотно с нею возилась, внуки только злились, а правнуки уже начинали её передразнивать, пока старших дома не было. Она иногда с проявлением сознания вспоминала Оксану и хотела бы увидеть её перед смертью. Сама Оксана, тоже сильно постарела, а Павел с Устиньей не испытывали никакого желания её видеть. Тогда Сергей с Ларисой, решили сами к ним в гости заехать и привести их к себе в гости на своей машине. А когда узнали, что Анка желает поступать в медицинское училище, предложили остановиться ей у себя на квартире, с условием, что за проживание Анка будет у них убирать, готовить обед и присматривать за умирающей прабабушкой Калиной. Таковы были условия для современной Золушки. Но Анка ничего не боялась и, поэтому, легко согласилась. – Оксаночка, доченька моя родненькая, – запричитала Калина, увидев на пороге Анку, которая как две капли воды походила на свою бабушку Оксану. – Это не Оксана, а её внучка Анка, – пробовал возражать Сергей. – Цыть, деда! – прошептала Анка. – Она мою бабушку давно ждёт, потому и помереть не может не прощённой. Итак, её душа на этом свете мается, пора уже ей на суд перед Всевышнем предстать, молитесь лучше за её грешную душу, а мне надлежит её последний вздох принять да глаза её грешные прикрыть. Понадеемся на милость Божью. Тогда Лариса, презрительно вздохнув, ушла заниматься своими домашними делами, считая, что её миссия по отношении к свекрови, окончена. Дальше это будет

заботой Анки. Правнучку поселили в комнату Калины. Пока в её обязанность входила только уборка квартиры и досмотр за умирающей Калиной. Но Калина долго себя ждать не заставила, и как только Анка сдала экзамены и была зачислена в медицинское училище, старая грешница той же ночью и преставилась. Поздно ночью, когда довольная проделанной работой Анка, заснула крепким сном, её разбудили сильные стоны Калины. Последняя металась в бреду и просила прощения у Богданко и Оксаны, словно они стояли перед нею живые. Вспоминала и других людей, загубленных по её доносу, о которых Анка слышала раньше только краем уха. А когда Анка побежала будить домашних, которые, кряхтя, поднялись со своих тёплых кроватей, и вернулась опять к Калине, то увидела, как та билась в предсмертных конвульсиях. – Оксаночка, прости меня грешную, а то не будет мне покоя на том свете. – Прощаю, мамочка, – прошептала Анка. После чего Калина в последний раз открыла глаза и, отвернув голову чуть в сторону, испустила последний вздох. Анка закрыла её глаза. А приехавшая скорая помощь зафиксировала её смерть. Позже, по настоянию Анки и явному неудовольствию Ларисы, вызвали на дом местного попа, который, как положено по православному обычаю, отпел умершую, и Анка потребовала, чтобы автобус с гробом повёз покойницу в село Берёзовое и похоронил Калину рядом со своим давно почившим мужем. – Ишь, раскомандовалась тут, в нашем доме, – возмущалась Лариса. – Не знаешь, в какие деньги это обойдётся? На местном кладбище ей тоже неплохо было бы находиться. – А по завещанию покойной, моей прабабушки, со сберегательной книжки вы можете взять всё, что за автобус и за похороны выйдет, себе на бедность! – огрызнулась в ответ Анка. – И чего там вам, деревенским, положено, когда она с нами жила? А ты переедешь в общежитие, когда твоя учёба начнётся. – Ну и перееду! Я, всё-таки, деревенская и неизбалованная, мне никакая работа не страшна, не то, что вы тут! Городские неженки! Этот спор прервал Сергей, пообещав Анке, что всё будет сделано, как просила Калина при жизни. И похоронный автобус повёз покойницу в село Берёзовое, где около почившего Тараса Макаровича было приготовлено место для его любимой жены Калины, которую, несмотря на её вредный нрав, он очень любил до самой смерти. Анка, погостив у родителей, переехала жить в студенческое общежитие. По прошествии срока, когда нотариус в присутствии всех родственников вскрыл завещание Калины, в котором чёрным по белому было написано, что лежащие на книжке 5 тысяч рублей должны перейти к Оксане и членам её семьи. Павел снял эти деньги и, отсчитав Сергею и Ларисе сумму, причитающуюся им за похороны Калины, навсегда распрощался со своими родственниками.

Школа жизни В самом конце июля Анка, погостив у родителей в деревне, собрала снова свой небольшой чемоданчик и приготовилась в дорогу. Она окончила блестяще медицинское училище и теперь с большим энтузиазмом собиралась подавать документы в киевский Медицинский институт имени А.А. Богомольца, чтобы продолжить медицинское образование. Она, как и все её предки видела и чувствовала людей «насквозь», так почему бы не попробовать себя в роли невропатолога или психотерапевта с настоящим медицинским дипломом. Тогда никакие власти ни новые, ни старые не будут «ставить ей палки в колёса» и писать на неё доносы, как это было с её предками. А лечить людей она сможет как по науке, так и по методу её предков – народных целителей. Это и будет её самым верным решением. И вот к селу Берёзовому подъезжает знакомый автобус, который её довезёт до железнодорожной станции. Жалко расставаться с родным домом. Анка чувствовала своим вещим сердцем, что уже никогда не вернётся в родное село, так как её дальнейшая судьба решится в стольном Киев-граде. Ну что ж над своей уготовленной судьбой не властны даже потомки волхвов, как это в своё время хорошо знала её прапрабабка Марита, которая уже давно почила в лоне Матери- сырой земли, которую она так любила на протяжении всей своей довольно долгой жизни. А теперь на земле настало время Анки. Да, стучат колёса киевского поезда, которые её везут в новую жизнь! Здравствуй, стольный Киев-град! Здравствуй – Крещатик! Здравствуй Медицинский институт. Анка сдала блестяще все вступительные экзамены и была зачислена на первый курс. Поселилась Анка в общежитии института. С нею вместе комнату занимали ещё две первокурсницы Ленка и Нинка, приехавшие из киевской области, желавшие покорить Киев, чтобы в дальнейшем остаться в нём жить. Но её глупые соседки, по- видимому, не понимали куда, попали. Чем ближе к центру, тем больше возможностей, но об этом хорошо знает и криминал. Анка насквозь видела их недалёкие натуры. Девицы пробовали строить из себя паинек, а сами мечтали только о красивых шмотках и лёгкой жизни, без забот и хлопот. Очень часто мы жалеем бедных провинциалок, которые сильно влипли и стали жертвами негодяев. Хотя, если посмотреть на это с другой точки зрения, то почему у них алчно загораются глаза при виде больших денег и титулов, совершенно не оценивая другую сторону жизненных интересов, перспективы и интересы врачебной работы. И почему они летят, как ночные бабочки на свет в клубы, где собираются криминальные миллионеры, а не смотрят на простых мужчин с добрым сердцем, которых можно ещё встретить, если хорошо поискать. И почему им не приходит в голову первым делом добиться чего-то своим трудом, а обязательно станут искать более подходящий им способ существования, например, с помощью «древнейшей профессии», которая очень часто бывает чревата непредвиденными последствиями и

болезнями. Одной из тысячи повезёт, а остальные, падая, гибнут, опалив в огне жизни свои глупые крылья. И, потому, ссылаясь на учёбу, Анка наотрез отказалась бегать с ними на дискотеки, в ночные клубы, где всё, как говорится, поставлено на удачу. А эти «притоны» быстро всасывают в себя всех деревенских дурочек, которые за красивой шмоткой, подаренной очередным ловеласом, видят любовь, а не вышедшего на охоту «красивого зверя», человека без совести и чести. Соседкам Анки учёба давалась неплохо, но они потом начали часто пропускать лекции, а в комнате Анка стала обнаруживать окурки на столе, невымытые бокалы с запахом водки или вина, огрызки фруктов, пустые консервные банки от каких-то деликатесов, грязные следы на простынях, на не застеленных постелях. Во всех этих следах Анка обнаруживала присутствовавших в её отсутствие гостей и очередную модную вещь, стоившую по тем временам недёшево. А однажды подвыпившие красавицы вместе с очередными ухажёрами ввалились ночью в комнату с намерением остаться там ночевать. – Вот что, дорогие мои, – ответила им возмущённая Анка. – Я вам не мать родная, чтобы указывать, что такое хорошо, а что такое плохо. Но, пожалуйста, не пачкайте нашу общую комнату, вы тут, всё-таки, не одни живёте. У нас в общежитии имеются свободные туалеты, души, комнаты отдыха, туда и отправляйтесь кутить. И, недолго думая, она вытолкнула всю подвыпившую компанию за дверь и заперла её. А в дверную скважину она вложила изнутри ключ, чтобы её не смогли открыть снаружи. Примерно часа через два, Анка услышала стук в дверь и голос возмущённого вахтёра общежития, которому наглые девицы пожаловались, что будто бы Анка заперлась в комнате со своим хахалем, а их бедных несчастных не пускает на своё законное место. Открыв дверь, заспанная Анка вначале не поняла в чём дело, но вахтёр вместе с «понятыми» начали шарить под кроватями, в шкафах в поисках её «любовника». – Он по водосточной трубе вниз спустился и скрылся, как только стук в дверь услышал! – кричала возмущённая Нинка. – Да ты хоть знаешь, что за клевету и наветы тебя постигнет кара Господня. А ну-ка клянись в сказанном перед образами! – воскликнула возмущённая Анка и показала на висящую над своей кроватью икону Божьей матери с ребёнком. – Делать мне больше нечего, ты сама лжёшь, сука! – Ну, так потом не проси моей помощи, когда слезами зальёшься, – в сердцах воскликнула Анка, предчувствуя беду. – А перед вами, – обратилась она к вахтёру, – я отчитываться не желаю. Вот когда поймаете с поличным, тогда и предъявляйте обвинение. А пока, это только клевета с вашей стороны, за которую по законам юридического кодекса полагается наказание. На этом инцидент в тот вечер закончился за неимением улик, и все улеглись спать. Но её соседки по комнате, не зная о колдовских способностях Анки, решили её до конца унизить и уничтожить. Всю неделю они вели себя паиньками и даже пробовали к ней ластиться, на что

Анка отвечала холодной полной презрения улыбкой. А в конце недели, студентка из соседней комнаты Иванка пригласила их всех на свой неожиданно возникший день рождения. Анка сразу почувствовала какую-то тревогу и, прочитав «Отче наш», попросила у Иисуса Христа защиты. Заметив на стенке тень Иисуса и Николая Угодника, Анка, приободрившись, решила пройти это выпавшее на её долю испытание. Скинувшись втроём на красивый букет и блестящую кофточку, они пошли в соседнюю комнату поздравить именинницу. Из комнаты доносилась музыка Мodern Talking и голоса гостей, поздравлявших именинницу. Когда все три девушки, постучавшись, вошли в комнату и вручили имениннице подарок, сердечно поздравив и поцеловав раскрасневшуюся от выпитого вина Иванку, хозяйка бала усадила их за свой «стол» украшенный по известной студенческой бедности бутербродами всевозможных образцов. Масло было перемешано с селёдкой, зеленью и креветками. Им были смазаны бутерброды, на которой мастерской рукой были разложены нарезанные тонкими ломтиками кусочки докторской колбасы, варёные и сырые овощи, принявшие формы различных цветов и невиданных зверей. А на столе стояли бутылки пива и дешёвого красного вина. Но вдруг раздался стук и на пороге появились двое разодетых кавалеров, в которых Анка узнала недавних дружков своих соседок. Как по мановению доброго волшебника на столе появились ими предложенные деликатесы: икра чёрная и красная, балык, ветчина, сервелат, игристое шампанское и венец всего – знаменитый киевский торт и зажжённые свечки. Хозяйка онемела от восторга и побежала готовить им чистую посуду. А кавалеры, самостоятельно приняв на себя роль тамады, начали вести речи за тостом и всем разливать шампанское. Но с особым почётом они поднесли его Анке. У Анки забилось сердце, сразу почуяв беду, а на стенке показалась тень её прапрабабки Мариты, которая своим указательным пальцем показала на бокал, который ей было предложено выпить. И все сидящие за столом своими глазами, полными нескрываемого хищного задора начали за ней следить. Тогда Анка, сразу оценив всю ситуацию и прислонив к губам бокал, как бы по неосторожности уронила его на пол. Он тут же разбился, и остатки его брызг чуть замочили её новую юбку. Но Анка заметила на полу остатки не успевшей до конца раствориться таблетки. – Наверное мне её специально подложили, – мелькнуло у неё в голове. Вся публика мгновенно онемела, не смея вымолвить ни слова. – Извините, я разбила ваш бокал и испачкала шампанским свою чистую юбку, сейчас я сбегаю в свою комнату и переоденусь, а потом снова к вам вернусь, и мы продолжим веселиться, – вымолвила Анка, собираясь больше не возвращаться. Но когда она вбежала в свою комнату и, достав из шкафа свою домашнюю одежду, собралась переодеться, то обнаружила на диване лежащего огромного амбала в одежде и уличной обуви, который, рассматривая её как продающуюся на базаре лошадь, ухмыльнулся своей хищной улыбкой, от которой Анку всю передёрнуло. Первой её мыслью было выбежать из комнаты и позвать кого-то на помощь. Но вдруг в дверях снаружи скрипнул ключ, закрывая их обоих от внешнего мира. Анка поняла всё. Эти именины и таблетка, брошенная ей в вино – всё было

задумано её соседками и их кавалерами для того, чтобы её втоптать в грязь и опозорить перед всем общежитием и институтом. – Нет, не на ту напали! – мелькнуло в Анкиной голове. – Не вам, шакалы, состязаться с потомками Большого медведя. – Чего испугалась, киска? – ответил, ухмыляясь, амбал, которого звали Ренат. – А ты сучка красивая, меня кореша не обманули, ничего, мы с тобой хорошо повеселимся. Ты ведь ещё ни ху-ху, как мне сказали. И поднявшись, он, не спеша, своей наглой походкой направился в её сторону, расстёгивая на ходу свою ширинку. – Убирайся вон, сволочь вонючая, а не то евнухом тебя на всю жизнь сделаю! – крикнула Анка. – Что это, мыша пищит, угрожая коту в его лапах? – рассмеялся Ренат, приближаясь к своей жертве. Но Анка, не раздумывая долго, врезала ему своей сильной ногой, которой она без всякого страха перед камнями и колючками бегала каждое лето по сырой земле, в нижнюю часть паха. Всю свою недюжинную, данную ей природой силой, вложила она в этот удар. А пока этот несостоявшийся насильник, упав на пол, корчился от боли, схватившись за своё мужское хозяйство, Анка кинулась к купленной накануне новой чугунной сковородке, и, схватив её такой же сильной рукой начала его, лупить по голове и спине оставляя на них синяки и кровопотёки. На его истошный крик, напоминавший рёв умиравшего от смертельной раны медведя, примчались студенты из соседних комнат, во главе с вахтёром и, взломав запетую дверь, увидели Анку со сковородкой в руках, стоящую над корчившимся от боли с окровавленной головой насильника. Заметив ворвавшихся людей, Анка крикнула громким голосом, торжествуя свою победу: – Признавайся перед всем честным народом, какой продажный Иуда тебя ко мне подослал, или на всю жизнь евнухом останешься! А вы вызывайте милицию и составляйте протокол вместе с собравшимися понятыми о случившемся. Прибывшая милиция и скорая помощь увезли «горе-насильника» вначале в больницу, а затем после перевязок в следственный изолятор. После всех расследований он и его друзья получили сроки. Лену и Нину исключили из института за аморальное поведение. Так же поступили и с Иванкой, которая, позарившись на деликатесы, устроила свои мнимые именины, совершенно не задумываясь о последствиях. Несмотря на то, что она клялась и божилась, что ни о чём таком она и не предполагала, так как не была до конца поставлена в известность. Ей, так же как и другим соучастникам, дали сроки условно. Но в скором времени в связи с Перестройкой все герои этой истории были выпущены на свободу. Анка поняла, что если она хочет спокойно учиться, то нужно искать частную квартиру, поскольку неизвестно, каких очередных соседок к ней снова подселят. Она теперь ходила в институте в героинях, что к ней начали обращаться за помощью

более слабые девушки, которых всю жизнь обижали более сильные соседи, начиная с детского сада, школы и соседей по коммуналкам. Олеся – Анка, помоги мне, сил моих нет больше, – обратилась к ней за помощью студентка по курсу, которую звали Олеся. – Бабушка моя семейный обмен со мной сделала. Я в её однокомнатную коммунальную квартиру переехала, а она живёт с моими родителями. Сосед мой по коммунальному жилью житья мне не даёт. Весь общий на две квартиры коридор и кухню заставил своей мебелью и обувью. Я чуть шаг сделаю, так он орать начинает, что я грязь развожу. На кухню выйду, орёт на меня. В комнате сижу, и выйти боюсь. Он неделю в Киеве, неделю в командировке. Казалось бы: отдыхай – не хочу, пока его нет! Однако, не всё так просто! Аппарат газовый водонагревательный, который нагревал комнатные батареи, здесь называют АГВ – он выключает, и ключ с собой забирает, что холодной зимою, а то и весной и осенью спать невозможно. Укрываюсь тремя одеялами, а то и пальто зимнее ложу сверху. А утром рано в холод так тяжело высовываться из-под одеяла в холодной нетопленной комнате. А вставать на лекции надо. – А родители чего не вмешаются или бабушка твоя? – Эта квартира бабушкина. Она раньше стояла пустая, а бабушка с нами жила. Мама в школе математику преподавала, полторы ставки, домой каждый день горы тетрадей на проверку приносила, и заниматься хозяйством ей было, просто говоря, некогда. Папа – только требовал много да упрекал вечно за каждую потраченную лишнюю копейку. Бабушка у нас до сих пор готовит, убирает, стирает. А теперь, когда я подросла, так мы и сделали этот семейный обмен. Сосед мой, бывший друг детства моей мамы. Бабушка моя его и его маму с хорошей стороны помнит. Вот и не верят мне, говорят, что это я плохая, неумеха, даже с людьми не могу общего языка найти. Не любили меня родители, не верили мне. Так вот и в школе надо мной и дети, и учителя потешались и чуть ли не измывались. Бабушка моя, пойдёт в школу выяснять, что да как, а классная руководитель ей всегда в ответ: – Это она всех бьёт, она – хулиганка, царапает всех и кусает! Бабушка Олеси учителям всегда верила. Домой приходит и всё это родителям докладывает. И снова Олесе попадает. А что ей было делать? Худенькая, небольшого росточка, да ещё моргающая… Её, как мячик рослые детки кидали в разные стороны, тянули за руки в разные стороны. Но бывало, что она, как извернётся, и укусит кого- то из обидчиков, так те к учительнице бегут и следы её зубов на руках показывают. А учительнице проще было одну Олесю обругать, чем со всем классом из-за неё ссориться. Сэ ля ви! Тем более, что многие дети имели высокопоставленных родителей или, скажем, успешных и состоятельных дельцов. Классная руководитель

от них всегда, в отличие от родителей Олеси, богатые подарки получала. Пробовала Олеся на другие этажи убегать на переменах, так её и там эти обеспеченные выродки-откормыши находили и тащили обратно на свой этаж волоком. Однажды она на первом полуподвальном этаже в самом углу под лестницей спряталась. Так там её один мальчик-отличник нашёл и за косы вытянул. – Ты чего девочку трогаешь? – воскликнула проходящая мимо учительница. – Да что вы, Катерина Ивановна, она меня за волосы больно хватает! – соврал жуликоватый отличник. Закончились мучения Олеси в «элитной» школе, когда восемь классов окончила. А потом, она, также как и Анка, поступила в Медицинское училище. Дома от родителей ей тоже не сладко приходилось. Одни упрёки и претензии, а что не так – скандалы постоянные начинались и не кончались. И думала она, и надеялась, как только семейный обмен со своей бабушкой сделает, так и заживёт своей собственной жизнью. Учёба ей в школе тяжело давалась, зубрила целыми днями непонятные для неё темы. Больше всего хлопот у неё с математикой было. Трудно приходилось. За это и со своей собственной мамой не могла общего языка найти, так как мать делила всех детей, в том числе и своих собственных, на отличников и двоечников. Брату младшему Грише, математика давалась легко в отличии от неё. Вот и не было у него проблем в школе ни с детьми, которые могут у него списать, ни с учителями, так как учился он в той же школе, где мама математику преподавала. А у Олеси этого не случилось, так как её мама во время её учёбы работала далеко от дома, в другом районе. А затем, когда они новую квартиру получили в районе Оболонь, мама её перешла работать в школу, что находилась рядом с домом. После окончания училища Олеся в Медицинский институт экзамены сдала. Казалось бы всё устроилось, как нельзя лучше. Так теперь новое испытание на её долю выпало от склочного соседа Алексея Борисовича Гринкевича. И Олеся, не выдержав, разрыдалась на Анкином плече. – Анка, помоги мне, придумай что-нибудь, а если хочешь, то можешь, вообще, ко мне жить переехать. Я кавалеров не вожу, скромно живу. Мне бы самой только выжить в этом жестоком мире – нам золушкам не до развлечений. Вместе нам даже веселей будет! За квартиру платить не надо, а коммунальные услуги и общее хозяйство так поровну с тобой и разделим. И в тот же день Анка, собрав свои нехитрые пожитки, переехала жить к своей новой подружке. Они выбрали для переезда уачную неделю, когда сосед Олеси находился в командировке, и спокойно могли устроить свой новый быт. Жила Олеся в старом доме на улице Богдана Хмельницкого. Типичный многоквартирный двор, где проживали сравнительно небогатые люди. Кто побогаче да попроворней сумели переехать в новые квартиры, как государственные, так и кооперативные в районе Оболонь. А кто менее расторопный, ютились в своих коммуналках и грызлись по каждому поводу со своими соседями. Теперешняя комната Олеси имела двенадцать квадратных метров площади, кухню на две семьи и небольшой коридорчик с этим зловредным соседом. Общий

большой коридор, туалет и душ с ещё одной семьёй. Правда в душ те соседи не пускали и кидались с кулаками, обзывая последними словами, на который способен был весь наш знаменитый и всеизвестный матерный лексикон. Сосед Алексей Борисович овдовел пять лет назад. Семнадцатилетняя дочка его связалась с нехорошей кампанией, и её год назад нашли убитой под мостом. А с ним в его двухкомнатной квартире доживал свой век уже совсем склерозный отец. Стоило Олесе поставить на кухне кастрюлю варить и отлучиться из кухни, как дед тут же лез в неё своими грязными руками, так как ходил по милости своего сына вечно полуголодный. Вся нехитрая бабушкина мебель, была старой, чуть ли не дореволюционной, но из крепкого дерева, хотя её покрытие, которое когда-то крашеное то ли лаком, то ли краской, было теперь поблекшей. Только обои были более-менее новые, семейный обмен, да и вообще любой не разрешали делать, пока в квартире не сделают ремонт. Одна старая софа, правда, двойная, так как в своё время маленькая Олеся больше жила у бабушки, чем у родителей, поскольку последние тоже ютились в небольшой 24 метровой комнате в другой коммуналке, состоящей из пяти семей, до получения квартиры в районе Оболонь. Анка, выросла в красивом деревенском доме, построенным наподобие сказочного теремка, где в своё время ещё начинал Порфирьич с помощью двоюродного брата Панаса, «рукастого» друга Сергея. Потом в нём что-то мудрили Богданко с Матвеем, а окончил всю красоту уже Анкин отец, прошедший школу у друга своего покойного отца Матвея. Так что, Анке было у кого учиться прикладному искусству во всех его областях, да и сама она участвовала в художественном оформлении своей школы и Криворожского Медицинского училища. Единственными большими недостатками Анки были её строптивый характер и не в меру острый язык. Так в своё время её вызвали на ковёр к директору училища, а потом в наказание отправляли на штрафные работы в виде мытья стен коридора училища за одну не очень позволительную шутку. Учительница русского языка, вообразившая себя тонким ценителем искусства и поэзии, на одном из своих уроков расхваливала яркие краски осеннего периода года. – А что мы с вами можем сказать о красотах осени? Валя Петриченко, ответь нам на этот вопрос. – Осень – очень красивая пора года. Листья пестрят изумительными красками. Как сказал великий русский поэт А.С.Пушкин в своих стихах: «Осенняя пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса. Люблю я пышное природы увяданье, В багрец и золото одетые леса...» – Садись, Валя, а кто хочет что-то добавить от себя? Пожалуйста, Анна Ведмидь. – Ну, осенью листья краснеют и желтеют, таким образом, подчёркивая закат

этого периода жизни умирающей природы, звери наедаются, чтобы легче пережить зиму, птицы улетают на тёплый юг, льют дожди, проливные и противные, настроение не такое уж хорошее, как животворной солнечной весною. – Скажу, что ты ничего не понимаешь в красоте, так как «у природы нет плохой погоды», а у великого гения русской поэзии А.С.Пушкина самое большое вдохновение приходило как раз осенью во время проливных дождей. – Так это от того, что он только осенью успокаивался и брался за перо, а весною у него не было времени радоваться распускающимся почкам и цветам, веселым щебетаньям вернувшихся из дальних краёв птиц, проснувшимся от зимних спячек зверям, восторгаться оживающей природой, зелёными лугами, холмами, лесами и, конечно же, наслаждаться теплом. – Анна, ты, наверное, ничего не понимаешь, коли так рассуждаешь, садись на место и почитай дома стихи великого поэта. – А что мне понимать, я выросла в деревне на природе и знаю все её особенности. Просто у А.С.Пушкина, как у любого живого существа, весною начинался активный гон, который с наступлением жаркого лета постепенно переходил в пассивный и поэтому вместо того, чтобы смотреть на возрождающуюся природу, на цветы, он увлекался цветастыми юбками. Лето он тоже не любил из-за большого количества злых комаров и нахальных мух, восстанавливал силы от весеннего гона. И только лишь осенью, полный сил и энергии, брал в руки перо, ставил рядом чернильницу и принимался за работу, создавая свои неповторимые творения. А уже морозной зимою, с завывающими от страсти метелями, он играл в карты, пил вино и иногда любил. В классе поднялся дружный хохот. Такую наглую шутку перед властной учительницей они услышали впервые. Урок был сорван. А сама учительница, с квадратными от ужаса и негодования глазами, вначале онемела от гнева, сжав крепко губы, а потом вся красная выдавила из себя: – Какой чудовищный бред! Ну, знаешь ли... К директору!.... И, крепко схватив Анку за локоть, потащила её к директору «на ковёр». – А у нас, между прочим, началась Перестройка, и товарищ М.С.Горбачёв предоставил нам всем право на свободу слова и мысли! – выкрикнула Анка в ответ под новый взрыв хохота. Улыбнувшись, и вспомнив этот забавный эпизод из своей жизни, и поскольку в этот период на дворе как раз стояла золотая осень, у Анки в голове мелькнула идея: – Олеся, давай махнём на природу в парк и наберём осенних листьев, шишек, желудей и сделаем из них пару живых картин на стенку, и комната наша сразу оживёт. Можем даже съездить за город и набрать в поле остатки соломки. Я знаю, как с ней работать. А если мы её замочим в зелёнку, синьку, марганцовку у нас будет много цветных материалов для работы. Только бы достать бархатной бумаги. – Так в этом нет проблем, а знаешь у меня сестра двоюродная Маринка в художественном училище учится, может нам помочь с красками, материалами и идеями. Она из папье-маше таких красивых кукол делает и в народные костюмы их

одевает. Может нам даже инструменты для работы недорого раздобыть. В школе, вообще то, она очень плохо училась, ну просто дуб-дубом, как говорила моя мама, а в училище хорошо учится. Она – художник по призванию и очень любит животных. Как только подружки обустроились на новом месте, Анка прошлась по двору. Дети различных возрастов гоняли мяч. А подростки, чуть постарше, играли в теннис. Как только футбольный мяч подлетел к Анке, она тут же вступила с ними в игру, да так стремительно, что «гоулкипер» не мог ни поймать, ни отбить ни одного мяча. Все пенальти Анка умудрялась использовать, вспоминая свою детскую деревенскую команду. – А с нами в теннис вы могли бы сыграть? – окликнул её один подросток постарше. – Научите меня, тогда сыграю, – рассмеялась Анка. К концу недели Анка стала всеобщей любимицей детской половины двора в отличие от пожилой вредной половины в образе бабушек-старушек, которые любят целый божий день сидеть на лавочке и перемывать косточки всех обитателей двора. А живые дети их постоянно выводят из терпения. А если не дай бог мяч попадёт в стекло, то тогда ждите беды. Тут же заявление, как положено по инстанции. И появляется на горизонте участковый или управдом. Но была от них и одна положительная сторона, все дети были под их неусыпным оком и если в какой-то семье случался адюльт, то эти милые бабушки знали об этом ещё перед началом. Поэтому любителям адюльтов, нужно было искать другие места для своих приключений, дабы не нарушать целомудренный семейно-дворовый устав. – Дылда здоровая! Делать тебе нечего с огольцами по двору гонять, лучше бы с кавалерами гуляла! – попробовала поучать Анку одна из старушек-сплетниц. – Гулять с кавалерами, а потом десять абортов сделать, как некоторые. Это не для меня. Мне нужен сразу принц на белом коне. Бабка сразу изменилась в лице, так как Анка проницательным взглядом сразу узнала чёрные пятна из грехов её молодости. А кто больше всех читает нам нравоучения и учит уму-разуму – бывшие старые грешницы, которые на старости лет становятся ещё большими ханжами, в отличии от добрых людей, остававшихся такими же до самой старости. А весёлая Анка, по-разбойничьи свистнув своей «новой команде», побежала с ними гонять по чердакам и крышам, но при этом получив нового врага в лице старой ханжы, тётки Маруськи. К концу игры они увидели заходящего во двор плачущего Лёнчика со своей грозной мамой. – Чего ревёшь, Лёнчик ? – добродушно спросила Анка. – Кто тебя обидел? – Две двойки в школе схватил сегодня, – огрызнулась мама. – Ну, погоди у меня, два дня никаких футболов и теннисов, будешь сидеть дома, уроки учить! – Ну что тут плохого? – засмеялась Анка. – А вы сложите их и посчитайте. И не так уж плохо получается. Две двойки, если сложить вместе, будет одна четвёрка. А если добавить ещё единицу, то вообще пятёрка получится. Так что Лёнчик получай завтра единицу, вот тебе и пятёрка будет. А теперь, если посмотреть с

другой стороны, то единицы и двойки не так уж и плохо. Вот, например, в благополучной и богатой, как вы знаете, Германии вообще за пятёрку наказывают, а за единицы и двойки у них школьников хвалят и даже награждают. Вся детская команда подняла хохот, а мама «осуждённого», что-то буркнув себе под нос, и ещё крепче схватив своё непослушное чадо за ухо, направилась в свой подъезд. – Анка, а у меня тоже в школе с математикой плохо, – пожаловался один пятиклассник из команды, голубоглазый Павлик. – Я учусь в сто пятой школе, а учителя к нам такого вредного учителя приставили, Михаила Ивановича, что мы ничего у него понять не можем, а когда родители приходят в школу, так он им всем подряд кричал оскорбительные выражения. На следующий день Анка с Олесей написали стихотворение в пародийной форме на грубого учителя, которое они вместе с Олесей в институте напечатали под копирку в шести экземплярах, найдя в машбюро института пишущие машинки с украинским шрифтом, и раненько утром расклеили их у входа в школу и на близлежащих столбах. В школе был невообразимый скандал. Когда этому горе-учителю удалось выяснить через своих «доносчиков», чьих это рук дело, он сообразил, что, для того, чтобы призвать к ответу Анку, он не имеет никаких юридических прав. Тогда, в тот же вечер, он позвонил матери Олеси и сообщил, что в квартире вместе с её дочерью поселилась хамка-хулиганка, связанная с какой-то нехорошей компанией, и что нужно её немедленно выселить, поскольку она плохо влияет на тихую Олесю и на всё подрастающее поколение во дворе дома. А что касается самой школы, там начиналась вместо иерархии, такая же анархия, какую в своё время устраивал в школе дед Анки, ныне покойный Богданко. – Грязные свиньи! Вы посмотрите, какую вы тут в классе грязь развели, – орала возмущённая учительница истории на своих учеников. Тогда в ответ её семикласники, как по команде начинали хрюкать не раскрывая рта. Багровая от гнева учительница побежала на них жаловаться директору. – Кретины, дегенераты! – орала на своих семиклассников учительница химии, которую они за глаза называли Химерой Водородовной. Тогда они всем классом начинали кривить глазами, ртом, трястись руками, как это получается поневоле у людей-инвалидов. – Черти полосатые, вы чего по школе гоняете, как ошалелые! – пробовал отчитывать после перемены своих учеников учитель математики. Это тоже заканчивалось тем, что все ученики прикладывали к своей голове по два указательных пальца и строили рожи, изображая тем самым чертей. – Вы что себе позволяете, может вашим родителям на работу написать, чтобы их лишили премии и прогрессивки, тогда вы не получите на праздники обещанных подарков? – пробовала стращать их молодая директор школы. – Так раз нас учительница сама назвала грязными свиньями, поэтому мы и начали хрюкать.

– Нас называют кретинами, а у кретинов нарушена координация мускул лица и рук, поэтому они так дёргаются. – А у всех чертей на голове рога, а на лбу страшные глаза, мы это у Н.В.Гоголя прочитали, отвечали невозмутимо на все замечания ребята, получив на это предварительную консультацию у Анки. Учителя пробовали писать на работу родителям, но было уже не то время, когда на это реагируют родители, либо предприятия, на которых они работали. В стране уже начинался полный Развал-Петрович. Коммунистическая партия доживала свои последние деньки жизни. Единственное, чем можно было детей наказать, так это заставить их мыть и чистить школу. А директор школы, Елена Ивановна, на одном из заседаний педагогических советов строго предупредила, чтобы все учителя прекратили называть детей всевозможными кличками, если не хотят, чтобы последние лаяли, как собаки в ответ или прыгали по партам, изображая из себя шимпанзе. К концу недели мама Олеси Ирина Петровна и бабушка Рая были у них дома. Ирина Петровна собиралась по учительски во всём разобраться и навести порядок. А бабушка, как все наши милые бабушки в таких случаях, наварила им вареников с сыром и напекла пирожков с яблоками. Маринка Когда Ирина Петровна и бабушка Рая переступили порог квартиры Олеси, их поразила необычная для коммуналки чистота. Пол свежевымытый, ещё пахнул каким-то шампунем, оконные стёкла блестели. А из кухни доносился аппетитный запах украинского борща и свежевыпеченных пампушек. А за столом на кухне, незнакомая им раньше девица в косыночке и домашнем передничке перетирала макогоном в миске чеснок с постным маслом и солью. Как обе женщины поняли, этой незнакомкой была Анка, о которой им прожужжали уши вредоносные соседки и Михаил Иванович. А когда обе женщины прошли в комнату Олеси, то увидели сидящую за письменным столом Олесю, сшивающую большие утиные, гусиные и индюшиные перья в виде головных уборов, которые носили индейцы – герои американских фильмов. На столе лежали нарезанные и сшитые полоски из шёлка, по-видимому, изготовленные из старых женских лифчиков с вышитыми на них узорами. – Мама, бабушка, добрый день! Вы решили навестить нас? – поприветствовала их Олеся, оторвавшись от своего занятия. – Чем это ты занимаешься, ничего не пойму? – задала ей вопрос мама. – А это мы с Анкой для ребят во дворе индейские головные уборы шьём, просто Анка сейчас занялась обедом, она очень вкусно готовит, а я пока продолжаю шить.

– А я думала, вы тут голодные сидите, и наварила вам вареников и пирог твой любимый испекла, – сказала бабушка. – Да нет, мы тут не голодаем. Анка из деревни посылку с продуктами получила. – А с какой компанией твоя Анка дружбу водит? – строго спросила мама, предвкушая целый час нравоучительных бесед со своей стороны, в отличие от бабушки, которая была рада, что её внучка, за неумением самой готовить, будет теперь есть то, что приготовит её новая подружка. – Итак, компания Анки – это дети со двора, проще говоря, дворовые дети. Она мне тоже предлагала поиграть с ними, зачем говорит нам слушать нравоучения нудных старых ханжей. Давай лучше снова окунёмся в детство, так как дети самые бесхитростные существа из людского сообщества, и несут в мир положительную энергию, если только их родители им её не испортят постоянным сидением за школьными уроками или игрой за фортепьяно. – Ах, так она к тому же ещё большая хамка, как мне позвонили из школы. – Анка говорит, что, как утверждает римское право, нужно выслушать обе стороны перед тем как кого-то осудить, – невозмутимо ответила Олеся. Этот бесконечный диалог мог бы длиться до вечера, если бы его не прервал неожиданный звонок в дверь. На пороге стояла заплаканная сестра Олеси Маринка с большой сумкой. – Что случилось, Маринка? Проходи в комнату, мы как раз обедать собрались. Анка на кухне борщ доваривает, а бабушка с мамашей вареников и пирогов нам притащили. Здесь следует сказать пар фраз о Маринке. Отцы Олеси и Маринки были родными братьями. Но если отец первой выбрал профессию токаря, то отец второй решил стать маляром. Мать Маринки в своё время работала в ателье портнихой, но с рождением Маринки, а затем второй дочки Наталки эту работу бросила и занялась домашним хозяйством, а в перерывах между делами успевала кое-кому пошить новое платье либо подремонтировать старое. У мамы Олеси эта семья вызывала полное учительское презрение, как все «неучи», не желавшие после школы продолжать учёбу, хотя бы заочно. А у мамы Маринки Людмилы Павловны, которую называли в «миру» тёткой Людой, вызывала презрение мама Олеси, которая мучила и своих и чужих детей постоянной учёбой и нравоучениями ментора. Если Маринка была одета с иголочки, то Олесю одевали в дешёвые вещи, приговаривая при этом, что человека украшает ум, а не одежда. Олеся все школьные годы корпела над учебниками и вызубривала все уроки, побаиваясь дома родительского гнева. А Маринка вообще учиться не желала и поэтому её мама старательно обшивала всех её учителей, чтобы последние не сушили понапрасну мозги её ребёнку. Маринка с детства любила рисовать и что-то лепить из пластики и глины, поэтому тётя Люда отдала её учиться в художественный кружок при Доме пионеров. Тогда все работы Маринки запестрели на районных выставках. А по выходным дням Маринка посещала кружок юных натуралистов при

киевском зоопарке. И дома у них постоянно появлялись то хомячки, то морские свинки, то попугаи. Причём из перьев Маринка также мастерила красивые работы. А когда школьные годы Маринки начали подходить к концу, тётя Люда наняла для неё учителя по рисованию, который одновременно преподавал в художественном училище, и после окончания школы Маринка, безмерно счастливая, поступила в художественное училище тоже не без помощи своей щедрой мамы. Поставив на пол большую сумку, Маринка, всхлипнув, вымолвила: – Я с мамой поругалась и убежала из дома. – Что ж ты на этот раз натворила? – строго спросила Ирина Петровна, предвкушая радость, что может ещё раз повторить нравоучения Маринке-двоечнице. – Дитёнка малого домой принесла, а мама на меня за это разозлилась и начала кричать, я тогда схватила сумку и решила убежать к Олесе. – Как это ребёнка домой принесла. Твой жених Серёжа, насколько я знаю, через полгода или год домой возвращается с Дальнего Севера с большими деньгами и собирается обзавестись хорошей квартирой, потом заняться каким-то серьёзным делом, а ты решила ребёнка в подоле домой принести. – Я его уже три года честно жду. Но я же тоже имею право на личную жизнь? – Личная жизнь будет, когда ты замуж выйдешь, а не любовь на стороне искать будешь. Это всё грязь и разврат. Кто отец этого ребёнка? – Володька – Серёжкин друг. Он получил неожиданно предложение поплавать не то год, не то полтора под иностранным флагом автомехаником. – Ах, вот оно что! Мало того, что ты Серёжке изменяешь, так это ещё с его близким другом! Вошедшая незаметно в комнату Анка, прыснула со смеху в кулачёк. Но обе разгорячённые стороны её не заметили. И она, усевшись рядом с Олесей, стала наблюдать за дальнейшими действиями. А Маринка продолжала: – Я никому не изменяю. Серёжка наоборот поручил Володьке за мной присматривать и охранять в случае опасности. А это его ребёнок, которого он меня попросил приютить у себя, так как он ещё маленький и требует постоянной ласки и заботы, как все маленькие дети. А родители Володьки могут его только кормить, а играть с ним не будут. А его братик и сестричка его просто замучают. – Ах, вот так! Он решил своего внебрачного ребёнка подкинуть такой непутёвой, как ты. Пусть его родители сами своих байстрюков воспитывают. Погоди, погоди, а где сейчас этот ребёнок находится? – Сейчас я его вам покажу. И Маринка быстрым движением расстегнула до конца уже чуть-чуть расстёгнутую змейку на своей огромной сумке, в которой оказалась большая железная клетка. Маринка открыла в ней дверцу, и мгновенно по её руке побежал крысёнок-подросток бело-чёрной окраски. Усевшись на Маринкино плечо, он начал умывать розовый носик, забавно пошевеливая своими белыми усиками. А затем принялся умывать свой длинный, тоже розового цвета хвостик, всем своим видом показывая, что ни на кого не сердится и ему всё по душе.

– А, а, а! Караул! Крыса! – заорали в один момент мама и бабушка. Ирина Петровна мгновенно вскочила на комнатный стол, на который Анка собиралась ставить борщ, но когда услышала весь диалог и сразу разобравшись, в чём тут соль проблемы, решила пока его из кухни не вносить, а бабушка Рая забилась от страха в угол. На этот истерический крик прибежали с другого конца коридора соседи, вместе с маленькой собачкой Кнопкой, которая была хоть и маленькой, но чересчур вредной. И мало того, что она постоянно на всех громко лаяла, она могла также и куснуть кое-кого исподтишка за ногу. Заметив на Маринкином плече сидящую крысу, эта «деятельница» подняла на неё по своей собачьей привычке довольно звонкий для её малого роста лай. Тогда испуганный крысёнок, перепрыгнув с плеча Маринки на плечо Олеси, забрался под её халат, считая себя там в полной безопасности. Олеся почувствовала, как бьётся в его тёплом мягком тельце испуганное сердечко, и в ней проснулось какое-то необычное чувство, граничащее с материнским. Она улыбнулась той редкой, долгой улыбкой, которая изредка достаётся всем современным Золушкам. Тут Анка быстро вложила в рот два пальца и засвистела молодецким свистом. Этот свист немножко отрезвил «артистов» и «зрителей», а Анка тем временем рявкнула на соседей: – Вы чего тут рты пораскрыли, цирк что ли увидели? Убирайтесь все живо по своим норам! В это время в коридоре послышался шум отпиравшегося замка от входной двери, свидетельствующий о том, что с довольно долгой на этот раз командировки приехал их ненавистный сосед. Но не успел он закрыть дверь, как раздался сильный звонок и в открытую им дверь ворвались мама Маринки с упомянутым выше Володькой. Оказывается, когда Маринка убежала с крысёнком из дома, её мама в тот же час помчалась домой к Володьке со скандалом, и на своё счастье не застала дома его маму, которую боялся весь их двор, называя грозой. Ведь не дай бог кого-то из её детей обидеть! Она могла тогда обидчика обругать всеми словами знаменитого всеизвестного отборного матерного лексикона, а то и в волосы вцепиться, если понадобиться. – Маринка, если у вас дома такой скандал из-за моего Ларсика, давай я его заберу обратно, у меня ещё есть неделя до рейса, я его отдам кому-то из друзей. Я не думал, что твоя мама так панически боится крыс. Ведь крысы это самые умные из грызунов, а со своими хозяевами очень ласковы и преданы не хуже собаки. – Да пусть он у нас остаётся! Видишь, он в Олесе сразу почувствовал друга, – предложила Анка. – Ты кто такая, что распоряжаешься в чужом доме? – вскипела Ирина Петровна. – Я не потерплю в своём доме никаких крыс. Убирайтесь немедленно из дома вместе с этой гадостью – Мама, но это уже мой дом, – вымолвила осмелевшая Олеся, чувствуя уже покровительство Анки. – Ах вот оно что! Ну, так ноги моей в этом доме не будет, пока тут находится эта мерзкая крыса, – зашипела Ирина Петровна и, соскочив на пол со стола,

направилась к двери. Володька взглянул на Олесю, так что у обоих кольнуло в сердце что-то непонятное. – Люда, – обратилась бабушка к маме Марины. – Пойдём и мы домой! Пусть молодёжь тут без нас разбирается. Они у нас уже не такие маленькие, как нам кажется, дадим им наконец-то покой. Вернётся твоя дочка домой, как я понимаю без этой крысы. И, накинув свои плащи, они вышли на улицу догонять взбесившуюся Ирину Петровну. – Маринка, помоги мне немножко на кухне. Коли взрослые разбежались, так мы спокойно поедим и борща, и вареников, – сказала Анка, почувствовав, что Володька и Олеся приглянулись друг другу, и надо их хотя бы на двадцать минут оставить одних. А приехавший сосед, который был довольно смелый разве что со слабой Олесей, решил не выглядывать, пока в её комнате находятся две её подружки и довольно высокий и крепкий парень с чёрными кучерявыми волосами и чуть смуглым лицом, которого сосед принял за кавказского парня. А уже на следующий день он намеревался устроить Олесе свой обычный скандал, так как она теперь лишилась поддержки родной мамы. Новая колдунья Когда взрослые разбежались, их взрослые чада спокойно пообедали, а потом до вечера спокойно сидели и болтали, словно они были знакомы с пелёнок. Анка рассказывала им о своих знаменитых предках, а Володька, начитавшийся книжек, в перерывах, когда Анка уставала от рассказов, делился своими знаниями. Потом они приступили к разработке дальнейших планов действий. Володька пожелал в последнюю оставшуюся неделю поближе познакомиться с Олесей, а Маринка с Анкой. Крысёнок Ларсик в их обществе был безмерно счастлив. Когда все приходили домой, его тут же выпускали из клетки, чтобы он побегал по полу. А набегавшись, он забирался на колени к Анке или Олесе, а потом, перебирался на плечо, и сидел там часами, словно помогал им готовить уроки. И Маринка и Анка обладали от природы определённым художественным вкусом и одновременно были большими любителями животного мира, а потому однажды решили полазить по киевским паркам, которые Маринка в отличии от Анки знала наизусть, и набрать там нужные для задуманных работ материалы. Они отправились в киевский зоопарк, где надеялись собрать гораздо больше красивых перьев, чем от домашних птиц на киевских рынках. – Кто вы такие, и что вы делаете в чужой квартире? – накинулся на них сосед,

когда они с полными сумками «профессионального материала» в виде листьев, шишек, желудей, соломки, осенних листьев всех цветов радуги, какие только может придумать осень, и перьев птиц различной окраски заходили в квартиру. – Мы – сёстры Олеси, – выпалила Анка. – Меня звать Анна Павловна, потомственная ведунья. Умею колдовать, ворожить и вызывать полтергейстов. А по ночам иногда на метле летаю. А Марина Аркадьевна, с которой вы уже знакомы, моя помощница. – Тут коммунальная квартира, а не притон. Завтра я в милицию заявление напишу, и будет вам тут и зелье, и метла. – Ну, дело ваше хозяйское, только не обижайтесь, пожалуйста, если к вам ночью приятель из болота придёт в гости, дабы побеседовать на философские темы о житье-бытье. Конечно, воспитанный в атеизме, как и все советские люди, Алексей Борисович в подобную чушь не верил, но решил стравить «колдунью» с дворовыми бабками, которые на подобное быстро клевали. К концу дня, когда он выносил в контейнер мусор, то, заметив первую дворовую сплетницу, упомянутую выше тётку Марусю, сразу выложил ей всю информацию со своими собственными прикрасами и домыслами. И довольный, словно кот слопавший на обед жирную мышь, направился в свою комнату. Но, правда, утром рано он проснулся с чугунной головой и синяками. А Анка, Олеся и Маринка спокойно занимались своими делами в свободное от учебных пар время, ни о чём не подозревая. Но вдруг Анка заметила, что все дворовые бабки перед её появлением начинали креститься и убегать. А мамаши крепко держали за руку своих милых чад и не подпускали к ней. – Анка, это правда, что ты ведьма? – задал ей вопрос один из «огольцов» её команды. – Конечно, да! – рассмеялась Анка. – Вот мы вам с Маринкой костюмчики упырей и вурдалаков смастерим и будем тогда по ночам всех вредных бабок пугать. И три подружки принялись за работу. Маринка не пожалела на эту затею красок, так как сама в своё время любила попугать в пионерском лагере детей, накинув на себя ночью белую простыню, или вытянуть из-под кровати покрытую красной краской руку. А кто не желает, при возможности ещё разок окунуться в детство? Только зловредные старухи и соседи. Олеся ещё продолжала пугаться вредного соседа, а Анка и Маринка начинали его немножко поддразнивать под видом паинек. И сосед начал строчить на них доносы в ЖЭК и милицию. Когда костюмчики были готовы и розданы ребятам, в дверь раздался звонок. Анка почувствовала, что это пришли два ушлых деятеля по их души. В этот день они мастерили кукол из папье-маше. На полу стоял большой таз, в котором лежали замоченные листы старых газет. Рядом небольшая миска с клеем ПВА. На столе лежали всевозможные краски, кисточки и различные инструменты. А в мешках и сумках, собранные природные материалы, которые Анка с Маринкой собирали целую неделю. Вначале Анка и Олеся начинали клеить картинки из сухих листьев. Но неожиданно Маринка предложила им смастерить кукол из папье-маше, собираясь

позже одеть их в украинскую одежду. На полу стояли сумки с собранными ветками и соломкой, из которых собирались смастерить небольшую хатынку, паркан, на котором будет висеть различная утварь. У Маринки на такие произведения всегда бурно работала фантазия, а теперь, когда у неё появились две помощницы, так чего бы не поработать для души! Когда их работа была в самом разгаре, так что мастерицы перестали замечать испачканный пол, стол, не говоря уже о вымазанных в клее и красках лицах, они услышали громкий стук в дверь: – Открывайте немедленно и предъявите документы, на каком основании вы тут проживаете? Олеся вся сжалась в комок и задрожала. Даже Маринка чуть-чуть струхнула. Только Анка ответила невозмутимо: – А на каком основании вы врываетесь в квартиру без предъявленных документов и ордера на наш арест. – Открывай немедленно, сейчас вы узнаете, как в коммунальной квартире притоны устраивать и зелье варить. – Сами открывайте, если вам нужно. Но предупреждаю, что завтра над вами будут хохотать все ваши сослуживцы. Эта бесконечная перепалка могла бы ещё час продолжаться, но Анке захотелось свою угрозу привести в исполнение. Тогда, достав из серванта бутылку постного масла, она разбрызгала его по полу около двери, рядом придвинула таз с мокрой бумагой, а около него стул со стоящей на нём миской клея ПВА и пододвинула поближе этюдник с разбавленными красками. Оба молодых милиционера начали ломиться в дверь, и Анка вытащила из неё палку, которая висела в дверных петлях. Дверь под натиском сильных рук открылась и оба стража порядка, как булгаковский герой Берлиоз, поскользнулись на облитом маслом полу, упали в таз головой, а сверху на них вылился клей ПВА и краски. Ларсик быстро юркнул к себе в клетку и запищал из неё от испуга. Анка там временем, вскочив на подоконник, открыла окно и, вложив два пальца в рот, громко засвистела, а потом крикнула своей дворовой команде: – Ко мне упыри! Ко мне вурдалаки! На помощь! Вся её команда, в маскарадных костюмчиках с криком и улюлюканьем кинулась по лестнице на помощь к своей «атаманше». От их крика повыскакивали соседи и кинулись за ними, желая узнать, что же там происходит. А сосед уже вызывал по телефону настоящий наряд милиции, так эти двое были всего лишь стажёры из милицейской школы сержантов, которых он нанял, пока только попугать, так как не ожидал такого поворота действий. Пришлось ему отделаться взяткой с хорошей выпивкой и закуской, для прибывших уже настоящих стражей порядка. Стажёрам, «виновницам» пришлось оказывать медицинскую помощь и стирать испорченные мундиры. Но потом стажёры получили взыскание и насмешки своих однокурсников, как им Анка пообещала. А детские костюмчики вурдалаков «модельерам» было велено передать в драмкружок для постановки спектакля «Вий». И туда же передать для театрального

музея сделанную из папье-маше экспозицию украинской хатынки. Но за это они получили от драмкружка похвальные грамоты и благодарные отзывы в «Вечернем Киеве» и по месту учёбы. И Анка опять ходила во дворе героем. А сосед скрипел зубами. Он продолжал придираться ко всем бытовым мелочам. Его склерозный отец, постоянно пачкал, но вредный сосед орал за это на Анку и Олесю. – Сделай ему хорошую порчу, напусти на него чертей. А то никак не угомонится и не отвяжется от нас, – предложила Анке Маринка во время очередной перепалки с соседом. – Сделала бы это с большим удовольствием, но не хочется тратить на это силы, которые нужны для более серьёзных дел, чем воевать с соседом. Да и не положено потомкам Большого медведя порчи делать. Наш Великий предок завещал нам свой дар для добра, а не для зла. Наш недоброжелатель и так уже желудком от своей злости страдает. Эх, я для него кое-что другое придумала! И пролистав в «Вечернем Киеве» и «Рекламе» объявления от убитых горем хозяев, которые потеряли своих собак, она написала им письма. «Тов.(Фамилия, имя отчество)! Ваш любимый Шарик находится по адресу(Адрес и телефон соседа). Приходите рано утром не позже семи часов. Принесите с собой бутылку вина, так как без бутылки он вам не отдаст вашего питомца. Он вообще не желает их отдавать и поэтому его нужно долго об этом упрашивать». А сам автор письма был инкогнито. И в результате по утрам начались бесконечные звонки. Алексей Борисович страдал эрозией желудка, готовой в любую минуту перейти в язву, и поэтому на всякие вина мог только смотреть. Эти бесконечные звонки и посетители, от которых он только успевал отбиваться до того его измучили, что ему уже было не до соседок. А когда Анка с Олесей вернулись с Карпат, где они на каникулах отдыхали со студенческим отрядом, то обнаружили бедного соседа всего в синяках и кровоподтёках, избитого очень ретивыми хозяевами, «которым он не желал вернуть их любимого щенка». – Анка, посмотри, что мне Серёжка прислал на день рождения, – похвасталась прибежавшая к ним в гости Маринка. – Давайте в ресторане на них гульнём! И выложила перед подружками на стол пачку денег, которые она получила по переводу, и как бы, играясь, разбросала все купюры по столу. Но в это злополучное время к ним заглянула одна соседка со двора, которая слёзно умоляла Анку сделать порчу её мерзкой соседке по коммуналке. Но Анка была непреклонна. – А откуда у вас столько денег появилось? – поинтересовалась соседка. – Мы станок для печатания денег изобрели при помощи колдовских чар, – пошутила Анка. Возмущённая соседка пошла к себе домой и позвонила в милицию с доносом на Анку. А когда приехавший наряд милиции потребовал ответа на это заявление Анка ответила: – А мы станок соседке передали, у неё и ищите.

Конечно же, станок за неимением такового стражи порядка обнаружить не могли, но зато нашли у доносчицы самогонный аппарат. А Маринка, после составления протокола, показала милиционерам справку о полученном с Севера переводе. Анка её отговорила от похода в ресторан, так как деньги им в скором времени понадобятся для бизнеса, с которым они со временем далеко пойдут. Клеопатра Тёплым майским днём весь столичный град Киев радовался яркому солнцу, распустившимся каштанам на Крещатике, красным тюльпанам и пестревших на солнце всеми оттенками сиреневого и белого цветов кустов сирени. На диком винограде, по всей длине его гибкой змеившейся лиане зеленели молодые листочки, оживляющие гранитные стены массивных домов центральной части города Киева. Впрочем, за Киевом закрепилась слава одного из самых зелёных городов нашей необъятной Родины, а то и мира. По оживлённым улицам мчались большие переполненные людьми троллейбусы. И в выходные дни доперестроечного периода жизни, при советской власти, многие работали, а не предавались праздности и лени, как об этом теперь думают современные новые украинцы, у которых уже «всё схвачено, за всё заплачено!» А их жёны, порой устают от чрезмерного просмотра сериалов, смачно уплетая за обе щеки шоколадные конфеты, возлежа на своих мягких импортных диванах и креслах, обитых натуральным бархатом. А их обеспеченные по всем параграфам детки балдеют от своей безмерной вседозволенности и безнаказанности. Но кто мог тогда предполагать, что в нашей стране, о которой нам в школе учителя внушали как самой мудрой и справедливой, довольно быстро люди разделятся на бедных и богатых. Прогремит Великий Путч Времени, после которого Генеральный секретарь ЦК КПСС М. И. Горбачёв вместе с дурковатым лидером Борисом Ельциным ликвидируют Коммунистическую партию вместе со всеми её Обкомами и Горкомами, которые держали 70 лет всё наше большое население в ежовых рукавицах. А наши дружные при Советах республики восстанут против своего старшего брата и, при помощи новых, точнее сказать, формальных революций своих республик, пожелают жить самостоятельно. А кто станет по-прежнему бороться за справедливость, получит удар в спину из-за угла от нанятого конкурентами киллера. Но это, всё сказанное, нас ждало несколько впереди, а пока по всей стране уже кипела новая жизнь под новым притягательно- волшебным названием «Перестройка». Теперь, прежние нарушители закона, за которыми охотилась милиция, называя их «спекулянтами», именовались предпринимателями и даже более восторженно и уважительно: «бизнесменами». Да и торговля их, теперь вызывала у людей почёт и уважение. А все интеллигенты, которые в прежние годы демонстративно морщили перед необразованными и

безграмотными нос, могли теперь удостоиться чести устроиться продавцами в их палатках, либо в лавках торговцев. Да, прежний НЭП возрождался из пепла, как птица Феникс, и снова накрыл своими мощными крылами всю огромную страну. И что интересно, на улицах начал процветать и детский бизнес. Толпы ребят караулили дорогие иномарки, предлагая свои услуги мойщиков их владельцам. На всех возможных точках, рядом со взрослыми торговали также всевозможными детскими товарами дети. Но были и такие предприниматели, как просто рэкетиры-бандиты, так и «рэкетиры-вымогатели», которые всю ночь просиживали на занимаемых ими торговых площадках, а утром требовали от пришедших торговцев плату за эти насиженные места. Итак, этим воскресным утром детская команда из пяти человек ехала на рынок продавать пушистых котят. Дело в том, что в их дворе жил благородный кот ангорских кровей. Конечно, в его распоряжение хозяйкой были предоставлены: постоянно чистый песочек, всевозможные кошачьи деликатесы, призы на кошачьих выставках и также в его гарем поставлялись самые красивые невесты-кошечки города Киева. И конечно же это приносило большую прибыль его хозяйке, которая в нём души не чаяла. Но, однажды, когда его счастливая «маман» оживлённо беседовала со своей соседкой по лестничной клетке, хвастаясь своим «сокровищем», «дитя» незаметно шмыгнуло у неё между ног и побежало из своей золотой клетки гонять по дворовым крышам и чердакам. Через три дня её дорогое чадо было снова поймано, обласкано и водворено на своё прежнее место. Но, за эти дни оно успело осчастливить своей милостью пару простых домашних кошечек, дворового звания. И вот теперь, когда эти красавицы счастливо разрешились бременем, их хозяева естественно не стали этих котят топить. А когда их дети-аристократы подросли, их младшие хозяева, собрав всех в сумку, решили их выгодно продать. По дороге на рынок они оживлённо между собой беседовали, как они их будут продавать, какой барыш за это получат, и на что его потом потратят. Но, когда они пересаживались с одной станции метро на другую, то одного из котят они случайно по дороге уронили и на беду не заметили. Бедный перепуганный котёнок начал бегать по платформе и мяукать, до конца не осознавая своего незавидного положения. Когда через несколько минут остановился новый вагон и через дверь его вагона начала выходить большая толпа людей, перепуганный котёнок побежал к противоположной стенке и забился в угол. Один подвыпивший мужчина от нечего делать подошёл к бедному котёнку и начал на него шипеть, удачно имитируя кошачье шипение. Котёнок выгнул с перепуга свою спинку и пробовал тоже в ответ зашипеть. Рядом собралась группка хохочущих зевак, нашедших в этом новое для себя развлечение. В это время с эскалатора спускалась другая толпа людей, спешащая в остановившуюся электричку, из которой вышла молодая черноволосая девушка. Заметив происходящее, она подбежала к ним и, растолкав толпу зевак, схватила одной рукой бедного котёнка и посадила его в свою сумку. – Если вам скучно, идите к памятнику Т.Г.Шевченко в сквер и поспорьте с такими же как вы бездельниками, о том что нужно или не нужно делать на благо

нашей родной Украины. А то велика сила слабых котяток передразнивать! Полаяли бы на немецкую овчарку или ещё лучше на московскую сторожевую, – крикнула им возмущённая незнакомка и села в уходящую электричку. – У-у! Стерва! Лучше бы дома борща мужу варила, а не котят в подоле приносила! – крикнули вслед уходящему поезду недовольные прерванным развлечением мужики. Как мы правильно поняли, этой девушкой была Анка. Она в это самое утро ехала в гости к Маринке, так как последняя собиралась раскрашивать матрёшек, и предложила Анке принять в этом участие, а Олеся пожелала на этот раз остаться дома на хозяйстве и готовить курсовые, которые ей давались с трудом, и она часами сидела и вызубривала все свои записанные конспекты лекций. Их маленькая комнатка приобрела вид то ли сказочного теремка, то ли мини музея. По стенам они развесили картинки, выполненные из соломки, высушенных листьев и сухоцветов. На полках стояли всевозможные коряжки, чуть подшлифованные и прокрытые лаком, которые обозначали лесных зверюшек и лесовичков. Рядом с ними из желудей, каштанов, орехов и их скорлупок маленькие человечки, среди которых одни стояли, другие сидели на выполненных из таких желудей лошадях. Третьи сидели на лодке из ореховой скорлупы и удили рыбу в пруду, вылепленном из пластилина. А на стенке висела ещё одна картинка нарисованная Анкой масляной краской. На ней был изображён маленький седой, заросший старичок бело-серого цвета. Это был, как утверждала Анка, их Домовой. Она хорошо знала, что домовые любят по ночам играть с кошками их цвета, и поэтому, как только она увидела брошенного котёнка такого цвета, то поняла, что он и станет ночным другом их Домовому. Конечно, Анка поняла, сегодня уже будет не до матрёшек, но заехать к Маринке надо хоть на один час. Доехав до нужной остановки, она вышла вместе с мяукающим в сумке котёнком и, свернув в переулок, вошла во двор, где проживала Маринкина семья. Перед входом в подъезд, Анка заметила большой мешок и разбросанные около него вещи, которые, как она догадалась, когда-то принадлежали ещё маленькой Маринке и Наталке. А в воздухе витал запах дешёвых сигарет, и Анка почувствовала какой-то тяжёлый воздух. Подняв кверху руку, Анка провела ею по воздуху очертив известный лишь ей одной знак, чтобы немножко разобраться в увиденном. Перед её глазами мелькнула яркая женская фигура и мгновенно исчезла, рассмеявшись каким-то дьявольским смехом. – Какой-то обман в женском обличии, – подумала Анка. – А вещи чего тут разбросаны, дай-ка я их соберу и верну хозяйке. Позвонив в дверь и поприветствовав на пороге тётку Люду, Анка спросила: – Зачем вы выбросили такие красивые платья? – Да вот тут одна бедная женщина приходила, не то цыганка, не то молдаванка, – ответила ей тётя Люда. – Сильно плакалась, что у них в Молдавии было сильное наводнение, дом развалился, и она с дитятками на улице осталась. А их у неё семеро. Так я ей дала вещи, которые от моих дочерей остались и пирогов, которые сегодня к твоему приезду напекла. Она просила ещё денег, так я сказала, что

пока нет, вот завтра или послезавтра заказ заберут, тогда и деньги будут. Правда, она ушла недовольная. – Ей что, не на что достроить свой дом в Одессе на Ленпосёлке, или бельё французское уже натирать стало? – возмутилась Анка. Вот ваш мешок, вещи ношенные ей не надобны. Где Вы тут вообще нищих видели? Это же мошенники, с миру по нитке, а потом и дом, и машину купить есть на что. Забыли, как на них в Одессе облаву делали, и киевские войска для этой операции взяли, так как местные с ними связываться побоялись. Для них закон не писан. В одесских катакомбах целые цеха по выпуску различных вещей у них нашли, начиная от жвачки, которой они людей травили, и кончая джинсами. Так они пока по другим городам промышляют гаданьем и протянутой рукой. А потом как страсти утихнут, так снова за старое примутся. А вещи эти в детский приют отнесите и самим детям в руки дайте. Или в близлежащую деревню повезите и отдайте в многодетную семью. – Ну Анечка, мне всегда моя покойная мать сказывала, что нельзя отказывать страждущим. А мне тогда сторицей воздастся. – Страждущим, да! Но не тунеядцам и хмырям. Вот недавно мы с Олеськой наблюдали, как один старый дидусь на асфальте сидел и просил, мол, подайте в фуражечку участнику войны. Медали на грудь нацепил, хрен старый. А как день трудовой закончился, и вечереть стало, так он перешёл через дорожку и сел на свой легковой автомобильчик, который ему за ветеранство выдали, и умчался на нём прямёхонько в дорогой ресторанчик. Сослуживцев своих только позорит, а может быть и ещё хуже, если медали купил у настоящих страждущих, которым стыдно попросить чего-то в военкоматах. Безумцы, очи приоткройте, Зачем Господь вам разум дал? Вы перед Дурью спину гнёте, А Негодяй справляет бал. Сидит, согнувшись перед домом, Нас хочет жалостью пронять – А мы твердим по прописному: «Убогим, нужно помогать!». – Привет, подружка, успокойся. Сама меня учила, что нечего размениваться по мелочам. Лучше быстро раздевайся, скоро новые пироги поспеют, а мы пока матрёшки дораспишем. И зачем тебе нужен был Медицинский институт, переходи лучше в наше училище, тут твоё призвание. Вот скоро Алёшка в гости придёт, познакомлю. Он так хорошо рисует, что преподавателям трудно придраться, когда он пары прогуливает. Его батька потомственный краснодеревщик, вот его и приглашают все шишки исполкомовские в свои дома, когда что-то старинное реставрировать надо. Он и Алёшку с детства своему ремеслу обучил. А какие

чеканки Алёшка делает. Он за мной приударяет, но у меня уже Серёжка есть. Хочу его с тобой познакомить. Он добрый парень, только немножко легкомысленный, как все художники. Просто взрослый ребёнок, которого всегда нужно успокаивать и даже подхваливать, а потом уж можно верёвки с него вить. – Ах, так вот оно что! Дело оказывается не в матрёшках, просто ты решила мою личную жизнь устроить. Но моя судьба не тут гуляет, хотя дорожка к ней уже потянулась, раз ребёнок беленький по дороге прибился. Дай ему немножко молочка, если есть. Но, наверное, матрёшки сегодня уже не получатся. Нужно киску домой отвести и определить, что с ней дальше будет. Я ведь всё-таки не у себя дома живу. Олеська ничего не скажет, но что этому хмырю в голову придёт. А скоро Володька вернётся из рейса, вот Олеся решила остаться одна на хозяйстве и сварить борщ, как я её учила. И Анка, раскрыв свою дорожную сумку, выпустила на пол испуганного котёнка, который тут же начал мяукать и звать на помощь, то ли свою маму, то ли прежних хозяев, которые его уронили по дороге. – Ах ты, красавица, ну прямо-таки Клеопатра! Хотя нет, Клеопатра была жгучей брюнеткой, а ты у нас блондинка Анжелика! – воскликнула Маринка. – Клеопатра, так Клеопатра, а то Анжеликой может какая-то соседка оказаться и тогда обидется на нас. А Клеопатры в наше время пока ещё не попадаются, – рассмеялась Анка. Испуганный котёнок робко начал исследовать новое помещение, и его внимание привлекли бегающие по полу две пёстрые морские свинки, Макс и Мери, которые тоже в свою очередь пришли с ним познакомиться. Все трое были одинаковые по размеру, но очень скоро друг друга не поняли. Первым осмелел Макс, и, вытянув вперёд свою любопытную голову, начал подходить к Клеопатре и обнюхивать её пушистую шёрстку, которая ему явно понравилась, так что он даже решил её попробовать на вкус. Клеопатра тоже решила его обнюхать и вытянула в его сторону свой розовый носик, а потом, улегшись на пол, начала свои кошачьи игры маленькими лапками, которые по-видимому Максу не понравились из-за выступавших из под мягких подушечек коготков. А когда она во время игры начала его покусывать за ушки, выражая тем самым своё дружелюбие, то он, взвизгнув, начал её в ответ кусать, явно не принимая её правил игры. Тогда Маринка, чтобы успокоить обиженных свинок принесла из кухни им морковку. Мери тут же вытащила у Макса изо рта его законную морковку, которую он первый схватил из рук Маринки. Тогда необидчивый Макс принялся за другую, предложенную ему Маринкой. А когда они оба принялись уплетать за обе щеки предложенное им лакомство, Маринка начала Макса слегка поглаживать по спинке. Довольный Макс стал издавать своё у-уканье, означающее полное удовольствие. Но вся беда в том, что ничего не понимающая в языке морских свинок Клеопатра, приняла это за угрозу для себя и начала в ответ на него шипеть, рассмешив всех «зрителей». А потом забилась под диван, посчитав там более безопасное для неё место. Пришлось Маринке посадить свинок в аквариум с опилками, чтобы котёнок вылез из своего

укрытия и попил молочка из предложенного ему Наталкой блюдца. – Ату его! Ату! – закричал из своей клетки голубой волнистый попугайчик Кешка. – Свистать всех наверх! Полундра-а! – Кто его этому научил? – спросила рассмеявшаяся Анка. – Да это работа Наталки! Начиталась книжек о пиратах, и теперь мечтает о морях и океанах, либо самой стать женой моряка. А мечтать, как известно, не вредно! – ответила старшая сестра. – А ты сама мечтаешь о богатом принце, – выпалила Наталка в ответ и показала сестре язык. – Ну ка быстро в свою комнату уроки учить. А старшим не грубить и не мешать. – А я в школе четвёрки и пятёрки получаю, а ты в школе круглой двоечницей была, как тётя Ира тебя называла. – Ну, ты меня уже достала, вот я тебе сейчас дам подзатыльник. Может быть, Наталке и досталось бы сейчас от Маринки. Она, как часто младшие братья и сёстры, любила делать Маринке назло, зная что ей это всегда сойдёт с рук по малолетству. Но в это время в дверях зазвонил звонок, и их мама пошла открывать дверь. Наталка, убегавшая от Маринки, случайно задела ногой блюдце с молочком, которое та поставила около дивана, под которым спрятался котёнок и, поскользнувшись на разлившейся лужице, упала на пол и проехалась по «молочной реке» в коридор, и влетела головой в пришедшего к ним в гости Алёшку. Он свалился на пол, уронив кулёк с львовскими конфетами и кулёк с травой, которую он нарвал по дороге для свинок. В это время Маринка догнала сестру и схватила за руку. А избалованная Наталка подняла такой отчаянный крик, словно Маринка её уже колотила. В одно мгновение, поднявшись с пола, Алёшка схватил обеих за шеи и растащил, словно дерущихся пацанов. – Не люблю, когда девушки дерутся! Оставьте эту привилегию за нами, мужчинами, – рассмеялся он. Дуэли – это мужские игры, а женщины вне игры. Анка быстро притащила из кухни половую тряпку и вытерла разлившуюся по полу дорожку от молока, по которой минуту назад проехала «вредная» Наталка. А Наталка, достав из другого аквариума спящего ангорского хомячка, побежала с ним поиграть в другую комнату. – Быстро положи его на место! – прошипела Маринка, погнавшись за ней вслед. – Чип – ночное животное, и днём ему спать нужно. – Вот когда Серёжка в гости приходил, ты сама его схватила и за пазуху ему сунула, а мне нельзя с ним поиграть? Я его хочу расчесать, а то вся его шёрстка запуталась в опилках! – возмущённо парировала Наталка и кинулась навстречу к Алёшке за защитой. – Если не прекратите сориться, то я всех зверей за окно повыбрасываю! – раздался из кухни строгий голос тёти Люды. – Прямо не семья, а сумасшедший дом какой-то. Что большая, что малая, а ум у них одинаковый. Если одна хватает хомяка или свинку, то другой в этот момент нужен именно этот же самый зверь. – Позвольте мне с хомячком поиграться! – детским голосом сымитировал

Алёша просьбу, рассмешив при этом всех присутствующих и разрядив тем самым обстановку. И Наталка передала ему в руки хомяка вместе с зубной щёткой, которой собиралась его причёсывать. – Слушай, Маринка, а почему ты не пошла в ветеринарный техникум, ты же так зверей любишь? – рассмеялась Анка. – Она – двоечница, поэтому и не пошла! А вот я в институт поступлю и буду ветеринаром. – выкрикнула Наталка, находясь рядом с защищавшим её Алёшей, который хохотал до слёз из глаз над их перепалкой. – А как же моря и океаны? – не сдавалась Маринка. – А я там буду тигров и львов лечить. – А китов и акул тоже? Хомяк-виновник спора, из-за которого произошла вся эта буча, тем временем залез через рукав к Алёшке под свитер и, свернувшись на груди калачиком, решил спокойно доспать свою дневную норму. Для того чтобы помирить всех присутствующих, тётя Люда принесла из кухни тёплый испечённый пирог и поставила его в гостиной на расставленный для этого стол, покрытый импортной цветной скатертью. На ней уже стоял расставленный сервиз и чайник с заваренным в нём зелёным чаем. Уже было не до росписи матрёшек, да и Анка торопилась домой, предчувствуя в доме что-то неладное, а что именно, не могла понять. Клеопатра тем временем вылезла из-под дивана и начала дальше обследовать комнату. Новое блюдце поставили уже не около дивана, а в углу и котёнок с удовольствием вылакал всё предложенное ему снова молочко. Маринка поставила в углу маленькую мисочку, в которую насыпала немножко опилок – туалет для котёнка. Когда все расселись за столом и принялись кушать свежеиспечённый пирог с творогом, Чип почувствовал вкусный запах своим розовым носиком. Как только Алёшка поднёс свой кусок пирога ко рту, Чип вылез у него из-за пазухи и ухватил своими крепкими зубками пирог с другой стороны. Все за столом подняли хохот, а Маринка взяла хомяка рукой, вместе с его «законным» куском и посадила в аквариум. Довольный Чип побежал вместе с отвоёванным кусочком в свой домик, так как боялся, что у него его кто-то отнимет, и больше не высовывался из своего дома до вечера. Алёшка всё время не сводил глаз с Анки. Такой красавицы он ещё не встречал в своей жизни. А как художник он умел оценить женскую красоту. И всё представлял Анку на своих полотнах то в роли Клеопатры, то в роли ласковой Аспазии. А может нарисовать её Семирамидой на своём царственном троне в Вавилоне? А захочет ли она ему попозировать? Как будто она не походит на тех глупых натурщиц, которые являются в мастерскую к его друзьям, опытным художникам со стажем. Ему батька тоже обещал добиться разрешения на собственную мастерскую, через своих богатых и влиятельных клиентов, работающих в верхних эшелонах власти. И у Алёшки в голове созрел план: – Послушайте, девчонки. Меня пригласил к себе на дачу один крупный

продвинутый адвокат, для работы у него. Хотите поехать вместе со мной? Можем и Олесю с собой взять. – А мы что там делать будем? – спросила Маринка. – У него дача, что вам и не снилась. Батька мой там у него из дерева скульптуры вырезал. А теперь этот жук захотел, чтобы у него весь винный погреб был обит чеканками. Так батька решил меня к делу пристроить. Мы уже все работы дома исполнили, и нужно их теперь прикрепить к стенкам. Он за нами в воскресенье машину с шофёром пригонит. Так я ему скажу, что со мной приедут мои коллеги- дизайнеры, чтобы оценить и что-то ещё посоветовать, если нужно. Вот вы и будете моими коллегами. – А я тоже хочу с вами поехать, – раздался Наталкин голос. – А тебе что там делать со взрослыми? Возьми в руки верёвочку и пойди с Клеопатрой поиграй, а то ей тоже скучно одной сидеть, – огрызнулась Маринка – А пусть Алёша меня тоже нарисует! Алешка поперхнулся пирогом, а у Анки по сердцу прошла какая-то непонятная иголка, вроде сладкого предчувствия. – Подрасти сначала и поумней! – буркнула Маринка – А почему всё только тебе. Твои краски, твои звери и твой Серёжка. А я хочу с Алёшой играться. Он не такой вредный, как ты. – А хочешь, я тебя в Зоопарк поведу? – предложил ей растроганный Алёшка. – Смотри только не покусай его по дороге! – рассмеялась Маринка. Дело было в том, что у Маринки с Наталкой в детстве были постоянные перепалки. Особенно, когда к Маринке приходили друзья, то Наталка, как нарочно, не давала им покоя. А если Маринка не выдерживала и могла её хорошенько отлупить, когда рядом не было мамы, то мстительная Наталка уходила в другой конец комнаты и около часа тихо сидела и выжидала удобного момента. А когда беззлобная Маринка забывала о её существовании и начинала заниматься своими делами, то Наталка могла тихо кинуться на неё исподтишка, и со всей силой вцепиться зубами ей в руку, иногда даже до крови. Конечно, Маринка после этого её снова лупила, но Наталке на этот раз было не так обидно, коли она уже успела сестре отомстить. Да, самое сладкое – это месть, как говорил в своё время Иосиф Виссарионович. – Вот что, друзья, с вами хорошо, а дома лучше, – сказала Анка. – Наверное, матрёшки в другой раз порисуем, что-то меня сильно домой потянуло, боюсь, с Олесей что-то приключилось. Да и котёнка нужно отвезти. – Знаешь что, если дома Клеопатра не приживётся, отвези тогда обратно к нам, – предложила Маринка. – У вас, всё-таки, коммуна с подселением, с одной стороны собака, а с другой этот мухомор старый живёт. – Могу его к себе забрать. У нас в мастерской с ним тоже весело будет. Натурщиц наших веселить во время перерыва будет, – засмеялся Алёшка. А Клеопатра тем самым временем спокойно обследовала кухню, и, обнаружив на полу сумку со старым головчатым луком, принялась их вытаскивать из корзины и

гонять по кухне. Ей тут явно понравилось. – Хорошо! – сказала Анка. – Если она у нас не припишется, верну её вам на воспитание. Усадив котёнка в сумку, она заторопилась домой. А тётя Люда протянула ей в другую руку пакет с пирогом на дорожку. – Алёша, проводи Анку домой! – предложила неожиданно Маринка к его большому удовольствию. Да, Анка не напрасно спешила домой. Около дома она с Алёшкой попрощалась, пообещав сходить с ним в другой раз в кино. Когда она повернула дверным ключом дверь, ей навстречу кинулся сосед с криком: – Безобразие какое! Пожар решили устроить в квартире. сейчас милицию вызову! Анка, действительно, почувствовала запах горелым. Когда она забежала на кухню, то обнаружила там пустую кастрюлю, стоящую на только что выключенной соседом горелке. Следы выкипевшей воды, и лежащий на дне сваренный бурак, говорили о том, что в этой кастрюле несколько минут назад ещё была вода. А нарезанная на кухонном столе капуста, морковка, лук и стоящий в банке томат-паста подтверждали, что Олеся собиралась варить овощной борщ, как её Анка учила. Открыв комнату, Анка увидела валявшиеся на полу погрызенные конспекты. А на столе сидел Ларсик и спокойно грыз книгу «Анжелика – маркиза ангелов», которую Володька перед отъездом подарил Олесе. – Что же случилось с Олесей и где она сейчас? – мелькнуло в испуганной Анкиной голове. Посадив недовольного Ларсика в клетку и выпустив из сумки на пол Клеопатру, Анка снова вернулась на кухню, чтобы понять куда же исчезла Олеся. Среди всех компонентов, полагающихся класть в борщ, Анка не обнаружила картошки. – Неужели Олеся пошла в погреб за картошкой и там с ней что-то приключилось? – мелькнуло у Анки в голове. И она стремглав побежала в погреб. Общая дверь во все дворовые подвалы была закрыта. А в дверях висели Олесины ключи. Открыв дверь, Анка обнаружила там плачущую, замёрзшую Олесю. Оказалось, что когда Олеся начала варить борщ, и обнаружила, что у неё нет картошки, пошла за ней в погреб, оставив пока на плите вариться полную кастрюлю воды, в которую она положила пока только один бурак. Открыв ключом общую дверь, она по своей рассеянности оставила общий ключ в двери и пошла открывать свой погреб, в которой они с Анкой хранили овощи, варенья, соленья. Но, набрав картошки, бедная Олеся не смогла выйти из погреба, так как общая дверь, закрывавшая все погреба, захлопнулась с оставшимися в ней снаружи ключами. И Олеся осталась взаперти, в надежде на то, что кто-то тоже пойдёт за чем-то в погреб и выпустит её из этой темницы. Но, к сожалению, в выходной день все поехали отдыхать и никому этот злополучный погреб не понадобился. Анка отвела замёрзшую подругу в дом и поставила на плиту чайник. Когда он