Приморская 49. В гостях У Сербского

Приморская,49. В гостях у Сербского что не все родители стремились отправить туда своих детей. Но я ездила в лагеря три раза и мне там нравилось. Мы не только отдыхали, но и работали: прибирали свой корпус и подметали вокруг. Мы дежурили на воротах лагеря, а на кух- не чистили картошку, но ещё мы рвали берёзовые веники. Однажды наш вожатый, а был он просто старшеклассник, а потому ещё очень глуп, решил победить другие отряды в соцсоревнованиях. Он прилично завысил норму сдачи вени- ков и мы все стёрли руки до крови. Может, у меня были сла- бые руки, но я страдала больше всех, так как на руках боле- ли кровавые раны, а той нормы я так и не выполнила, отчего страдала ещё и морально. До массовых освобождений заключённых нас возили «на одиннадцатый сельхоз», не объясняя, что там трудятся подне- вольные. Мы любовались красивыми невиданными цветами на клумбах, и я узнала название полюбившегося мне цветка – фацелия. Были там и флоксы, и левкои, но больше всего меня удивили добрые тётеньки в платочках, как-то непривычно тепло говорившие с нами. Сельхоз занимался выращиванием клубники, и нам по- казали, как растёт эта крупная красная ягода под названием виктория. Когда мы покидали сельхоз, нам дали с собой ягод на весь пионерский лагерь, и в полдник каждый ребёнок по- лучил по большой тарелке вкусного лакомства. Речка Тайшетка, протекающая неподалёку от лагеря, была мелкая и прохладная. Мы бродили в ней и стирали наши тру- сы и майки. На следующий год был готов большой бетониро- ванный бассейн под открытым небом. Его глубина доставала до подмышек. В жару искупаться, да и просто побродить в нём было наивысшим наслаждением. Я любила забредать в лесную чащу, где росли марьины коренья, а по берегам Тайшетки собирать ещё зелёную чёр- ную смородину, и привозила её домой в качестве подарка. Но почему-то моему подарку были не очень рады. На кочках высыхающего болотца росли вкусные ягоды, похожие на ма- 50

Галина Гнечутская лину. В лесу водились осы, они больно кусались, и одна де- вочка долго плакала, жалуясь, что мы завели её к этим осам специально. Ещё про одну соцзащиту хочу рассказать. В тот год мама заказала мне в ателье новое демисезонное пальто. Оно было из красивой плюшевой ткани синего цвета. Правда, мамочке оно не очень понравилось, но я была довольна. Со старень- ким красным шерстяным пальтецом не хотелось расставать- ся, но я уже выросла из него, потому бегала в нём возле дома. К новому синему пальто сестра Клара прислала мне красный капор из ворсистой ткани. Неожиданно в школе дали талон на бесплатное приобрете- ние какой-нибудь одежды. Я очень обрадовалась, что бесплат- но, и что я смогу выбирать сама. Но мамочка была не рада. Я подозреваю, что она гордилась, что без чужой помощи вырас- тила детей и в подачках не нуждалась. А ещё она сказала, что там ничего хорошего не может быть. Но я пошла выбирать. Магазин тот оказался на колёсах, потом такие станут на- зываться «автолавками». В нём было много всего тёмного и одноцветного, что невозможно рассмотреть и выбрать. Вне- запно моё внимание привлекла тёмно-синяя фетровая шляпа. Я примерила. Шляпа подошла по размеру. Я решила взять её к синему пальто. Больше мне ничего не стали предлагать, хотя шляпка была маленькая. Довольная, я побежала домой порадовать мамочку. Но она почему-то не обрадовалась. Наверное, я взяла уже вышедшую из моды дамскую шляпу. У неё был не девичий цвет, а глав- ное, удивлял огромный фетровый бант того же цвета, но мне он показался похожим на корону. Этот бант был всё-таки че- ресчур нелеп, но, глядя в зеркало, я видела себя в причудли- вой короне, поэтому примирилась с бантом и стала носить эту шляпку в школу. В ней было что-то французское. 51

Приморская,49. В гостях у Сербского Фарфор Сине-белый фарфор С Петербургским мостом Не позволит бесед о пустом. Ни домашних одежд, Ни унылых невежд – Только самых высоких надежд! И художник, замысливший Дивный фарфор, Красотою наполнил узор: Золотым ободком Он обвёл окоём С белым небом и синим мостом. Я на этом мосту Сорок лет тебя жду. Приезжай на изысканный чай! В эту чашку налью И глоток отопью… Ты меня не разбей невзначай. 52

Владимир Громов Владимир Громов Моя Сибирь Я родной Сибирью с детства дорожу, Никуда мне от неё не деться. Я к берёзам, как к невестам, подхожу, Чтоб глядеть на них – не наглядеться! Я привык к её лесам, лугам. В знойный день спешу в тени укрыться, Чтоб припасть к студёным родникам, Воду пить из них и – не напиться! Рад порою послегрозовой Под открытым небом оказаться, Ощутить озоновый настой, Чтоб дышать им и – не надышаться! Тают медленно обильные снега В запоздалые коротенькие вёсны. В эту пору просыпается тайга, Где смолистые разлапистые сосны. Хороша сибирская земля! Никогда к ней сердцем не остыну… Мне другие не нужны края, Я Сибирь родную не покину! 53

Приморская,49. В гостях у Сербского Дарю тебе осень С ветвей листву Легко в траву Порывы ветра бросили. А я несу Тебе красу – Охапку братской осени. Прощальный зов Её лесов, В ней ветки и растения! Пахучих нет. Лишь слабый след Как память о цветении. Но краски в ней горят сильней. И в эту пору зябкую Я, как с огнём, врываюсь в дом С оранжевой охапкою. 54

Владимир Громов У Сербского Здесь множество книг со стихами! Забудешь про телеэкран! Сердец человеческих пламя Хранит рукотворный Монблан. Возьмешь поманившую книгу, Читать увлеченно начнешь, И чувствами яркими мигом Ты душу свою обожжешь. И места не надо другого. Звучит стихотворная речь. Со знанием дела, толково Хозяин умеет беречь Шутливых бесед атмосферу И этот домашний уют, И эту глубокую веру В людей, в их таланты и труд. Но быстро он гасит улыбку, И взгляд его строг и суров, Когда у поэта ошибки Рождают корявость стихов… Мы к Сербскому вечером снова С опаской стихи принесли. О Виктор! Не будь к нам суровым И наши стихи похвали! 55

Приморская,49. В гостях у Сербского Вера Дедова Дом-музей поэзии им. Сербского Скатерть на круглом столе цвета кофе с молоком, В гостях у Екатерины весь Литературный дом. Игра на флейте, каждая книга – скрипичный ключ. Вдоль светло-лимонных стен – комнатные деревья, уют. На бежевом кожаном подлокотнике дивана – чай, Взбитые как сливки, облака плывут в окно: «Встречай!». Литературный работник, филолог, искусствовед. Даже фиалки шепчутся, что в Дом проливается свет. 56

Вера Дедова *** Палка способна громко и сильно ударить, Бочка имеет возможность плотно придавить, Длинную можно по фэн-шую в угол поставить, Круглую попробовать с альпийской горки скатить… Международные конкурсы красоты приглашают С чистоплотной репутацией стройных, молодых. Бизнес-модели наращёнными ресницами плачут, Надменно смотрят на денежных мужчин скупых. Североамериканские участницы искусно торгуются, Но с короной, украшенной бриллиантами, честно: Шутить безнравственно с красотой – не зарифмуется, Из пятидесяти стран финала – предпоследнее место. Царица пшенично-васильковых полей – в десятке. In the Beauty Contest of Miss World модных государств, Победительницей становится жгучая брюнетка – Жрица южноамериканских виноградных яств… И полные бочки потекли слезами горького пива, Высморкались, нахимичили кудри интересно, И побрели в бетонных антуражах авантажно, терпеливо, Ревнуя к женским спортивным лимитам 90-60-90. Да не споткнуться бы им о плоскогрудые палки, И не воскликнуть громче всех: «Господь мой отец!». Но в любви кулуарах страдает и блеклая и яркая, Надеясь, что бабочка коснется светом, наконец. 57

Приморская,49. В гостях у Сербского Валерия Домрачева Источник Я мягкая глина и тонкий шёлк, И чистый родник идей. Выстрел в лесу, что тебя нашёл Вдали ото всех людей. Я легкое облако, жёлтый луч, Соломенный нож под дых. Не реагент для разгона туч, Сосуд не для глаз чужих. Меняю состав, нахожу родство, Встречаю в себе рассвет. Я плавлюсь и чувствую волшебство, Сама излучая свет. 58

Валерия Домрачева Ржавое сердце …и обнять тебя так по-девичьи горячо, подставив под щеку хиленькое плечо, ради блажи быть выбранной впопыхах сжать твое ржавое сердце в своих руках. Мы потом уже будем додумывать вопреки, и искать дорожные сумки, как маяки. И дурацкие рожи разглядывать вдалеке, становиться талой водой в реке. Уходить, не зная, кто погасил эти искры, что вновь не осталось сил. А потом уже дома, не целясь, стрелять в висок фейерверком несказанных слов. *** Прости, я не хотела, просто сверх Того, что сталось – выплыло наружу. И то, что громко – это не о тех. А что молчит – останется в подкорке. Я не болею, это отговорки, Которые в себе не обнаружу. Мой и чужой. Ярчайшим цветом губ Улыбка выходная засияет. Не провожаешь, избегающий разлук. Мы мастера прощаний навсегда. И дождь – вода, и снег – вода. Вода По самую макушку накрывает… 59

Приморская,49. В гостях у Сербского Послание в бутылке Снадобье выпито, вылито внутрь, залито бабье горе, Слезы – вязкий сургуч или ртуть – и бесполезны морю… Вырыдать, вычеркнуть дурака, лучше июль, чем март. Из сотни вытяну наверняка только крапленую карту. Осточертело маяться мне, но счастье всегда перечит. Прыгнем и встретимся на глубине! И бог не отменит встречи… Обида Моя обида приходит молча, без приглашения. Рассмотрю-ка её воочию, установлю отношения. Как-никак, двадцать лет терпимся. Я ей шлю приглашения, а в ответ: «Заскочила отметиться!» А пока не время, мне не звони, пережди, перемелется. Всё равно ведь после любви встретимся… 60

Валерия Домрачева Наше горе Застигнутый врасплох уходит в море, В подполье, в узнавание, в себя. Однажды ты поймаешь наше горе, Поймешь, что не любить его нельзя. И я теперь не то, чтобы попалась, Но, видно, зацепилась за него. Пропала, залюбилась и осталась. Как водится, признала своего. *** …и отправят нас недолюбленных долюбить, И заставят нас эти части тонкие починить. И посадят лицом к лицу, что не убежать, И придется чувства донашивать (дочитать). И желания рыбками выпрыгнут косяком, И потянет двоих нас в прошлое босиком. И посмотришь ты мне в глаза, и я всё пойму, И в последний раз плечи жесткие обниму. И сорвется с края, дрожа, струна, И любовь моя станет тебе тесна. 61

Приморская,49. В гостях у Сербского Татьяна Дякивская *** Не вели с нами умных бесед, Мы росли, как репьи при дороге. В нас голодного времени след, И довольны мы были немногим. Проросло из того то, что есть. Далеко то минувшее время. Нам внушали, что главное честь. Мы – эпохи достойное семя. И сомнение давит висок: Так ли жили, тому ли учились? Временной выжигает бросок, Как приправа из перчика-чили. *** Нахожусь в полусне, забываюсь ли сном и стираются четкие грани… Только чудится мне в измеренье ином, что иду я по зыбкому краю то ли Вечности, то ли Мгновенья. Я проснусь где-то там – Лишь наступит мой срок – под струящимся ласковым светом, и войду в дивный храм – вдохновенья чертог, где в ночú двери настежь отверсты – под Вселенной волшебное пенье. 62

Татьяна Дякивская *** Ночь припудрена звёздной порошей. Подари мне пленительный сон, Где я в платьице белом в горошек Колокольчиков слушаю звон. Где в венке из ромашек и клевера Я брожу по опушке лесной. Ветерок, налетевший не с севера, В догонялки играет со мной. То поднимет стрекоз самолётики, Учинив надо мной кутерьму. Я в ответ одуванчиков дротики Метко целю вдогонку ему. Где я черпаю солнце ладошками Из прохладной озёрной воды. И ступая разутыми ножками, На песке оставляю следы. Этот сказочный сон мне навеет Тишина воронёной ночи, Где я встречу волшебную фею, Что подарит мне к счастью ключи! Весна Земля проснулась ото сна, Умылась первым дождичком. Пошла по городу весна! Вонзаясь ветра ножичком, Вскрывала почки деревам. Под синью поднебесною 63

Приморская,49. В гостях у Сербского Спешила юная трава Укрыть собой окрестности. И мать-и-мачехи глазок Из прошлогодней опали, Прорвав мохнатый поясок, Проклюнулся под тополем. И день за днём бесцветный мир Стал наполняться красками. И вот уж первый гром гремит Басами громогласными! *** Осенний ветер обрывает листья, Деревья раздевая донага. С дождём на пару тротуары чистит – Природа-мать по осени строга. Ей не перечь! Управьтесь до Покрова, Помощники: и ливни, и ветра. Сучится белоснежная основа – Ей новый облик примерять пора. Рыжеволосой бестией промчалась, Над деревцем глумилась и кустом. И в каждое оконце постучалась Игриво своим огненным перстом. И очень скоро поступью царицы Она войдёт в унылые дворы. И белоснежность всюду воцарится Морозцем обжигающей поры. 64

Нина Жмурова Нина Жмурова Далёкое детство Далёкое детство и русская печка, Где мама хлопочет, где шаньги с блинами. Вот стайка подружек плескается в речке, Петух на заборе, плетень за домами. Подсолнух за солнышком тянется прямо, Ребёнок весёлый бежит по дорожке. Берёзку бодает бычок лбом упрямо, Видать, у телёночка режутся рожки. Герань, как принцесса, цветёт алым цветом. Как весело птицы порхают над лугом! Идёт, как танцует, девчонка с букетом, А копны в рядочке стоят друг за другом. Отец смотрит сети, – улов-то приличный! И черпает вёслами облачки в речке. Вокруг всё прекрасно, денёк-то отличный! Присядем, подружка, с тобой на крылечке. Вот солнце скатилось за Мыс, за деревья, Тепло и спокойно, и пахнет травою. Луна-желтоглазка плывёт над деревней, Давай-ка споём нашу песню с тобою. 65

Приморская,49. В гостях у Сербского Новая жизнь Вошла в вагон и села у окна, И сразу как-то изменилась. Под стук колёс «одна, одна, одна». А рядом грусть с ней примостилась. Сосед – попутчик, видно, ветеран, (Солдата сердце всех жалеет), Принёс горячего чайку стакан: «Попей-ка, дочка, потеплеет». С расспросами бестактными не лез, И без того понятно было: Что слёзы горькие не от чудес, И что душа от боли ныла. Внучок на ухо что-то прошептал, Бабуля сумкой зашуршала. Конфетами мальчонка угощал, И как-то радостно всем стало. Прогнала грусть и вытерла слезу, Чему-то скромно улыбалась. «Тебя, родной, домой, домой везу…» В ней жизнь другая зарождалась. 66

Нина Жмурова Поле Как завораживало поле, Когда росточки-зеленя Манили в изумруд раздолья, Очарованием маня. Когда колосья, тяжелея, Склоняли голову к земле, От ветра тёплого хмелея, Качались, словно на волне. Когда потоком золотистым Зерно стекало в закрома, Над полем, вспаханным и чистым, Вилась снежинок кутерьма. Пусть под пушистым одеялом Приснятся полю зеленя, Чтоб поле вновь весной позвало, Очарованием маня. 67

Приморская,49. В гостях у Сербского Яна Зрилина *** «Не дай мне бог очнуться от стихов…» промолвила душа поэта. а мне вот дал… или отнял… как правильно сказать об этом? Устали рифмоваться строки, из-под пера смешные крохи опять не издают ни звука. Очнуться от стихов… вот мука… *** Искрился цвет атласа синего, и белизну плеча укутав мехом, дарила счастья миг невыразимого лукавым взглядом, беспричинным смехом... И в окружении толпы – беспечная, таинственная и необъяснимая, такая хрупкая царила женщина, всегда желанная, всегда любимая… *** …едва уловимой дрожью срывается сердца биение. опутано сетью-ложью – обещанное забвение… …и самые близкие дали окажутся недостижимы, если друг другу станем мы абсолютно чужими… …и самое теплое море 68

Яна Зрилина застынет холодной лужей, такое страшное горе – если ты мне не нужен… …а самое доброе слово жгучим ужалит ядом… только дышать не стану, если тебя нет рядом… *** Я не боюсь услышать ветра стон, когда уныло гонит он листву, и холодом пугает старый дом, и душу рвет, бросая в пустоту… Я не боюсь увидеть нерассвет, когда под утро распахну окно: ни звезд, ни облаков, ни неба – нет, а вместо солнца темное пятно… Я не боюсь почувствовать покой под тяжким гнётом прожитого дня. Боюсь лишь в каждый миг такой с собою рядом не найти тебя… *** Темных окон мутные глаза безразлично провожают тени торопящихся успеть назад, в их стремлении вернуть потери. Повседневности блажен покой, заглушивший стоны тишиною. Пусть сегодня я уже с тобой, только завтра ты еще со мною. Темных окон мутные глаза безразличны… тени бесконечны… Лишь вчера ты о любви сказал, а сегодня мне ответить нечем… 69

Приморская,49. В гостях у Сербского Альберт Ильинский *** Весна взломала панцирь льда И понесла за льдиной льдину, Вздымалась талая вода Неудержимою лавиной. Земле в прозрачности зеркал ополоснуться – утереться. И скоро вынесет река Черемуху на полотенца. Этюд Из воды – по клеверу! Как мальки над речкою врассыпную веером из под ног – кузнечики. Ни гвоздя, ни стеклышка, Ни консервной банки, Только я, да солнышко В золоченой рамке. 70

Альберт Ильинский *** Сгустились тучи, словно тени со всей округи налетели. И дождь пошел осеннее-рыжий, и под сосною вырос рыжик, и кулачками в мир разжатыми пошли за рыжиком рыжата… Несут в ладошках неба крошки – клюются солнышку в ладошки. Одиночество С собакой вдвоем аппетитней есть, С собакой теплее спать. Мне так хорошо, что собака есть – Есть слово кому сказать. И в жизни собака, как человек, Она понимает жизнь. Не станет собаки – один навек. К чему без собаки жить! За просто так не поможет никто, Ни добрый сосед, ни гость, А бескорыстно поможет лишь тот, кто гложет к обеду кость. 71

Приморская,49. В гостях у Сербского За просто так нищета к нищете, Где дружба не за рубли, А значит, собака – одна из тех, Кого бы мы сберегли. И я без собаки один, как перст… Кого мне еще любить? Как хорошо, что собака есть! И мне без нее не жить. А если придется мне вдруг остыть, Собака сойдет с ума И будет тоскливо и долго выть, Пока не умрет сама. Ремонт Говорят о том обои, Словно письма прежних лет: До меня здесь жили двое – Две судьбы обид и бед. Рассыпаясь, пучит краска, Пол из трещин и морщин, То доска прогнется тряско, То на кухне кран скворчит. Дверь навешана неплотно, Ни к чему торчащий гвоздь. Отпечаталось на окнах Все хозяйское «Авось». По страничке, слой за слоем, Я читаю сверху вниз, Что в квартире жили двое, И, наверно, развелись. 72

Анатолий Казаков Анатолий Казаков Зликалка – А не злюсь я вовсе на людей, зликалка, вишь, укорот дала. Мужики, строившие дом, сели передохнуть, и жадно тя- нули в своё нутро махорку. И теперь, глядя на деда Пантелея в старой, дыроватой наскрозь засаленной телогрейке, как-то враз незаметно подошедшего глянуть на строительство дома, подначивали старого: – Как это не злишься ни на кого, святой ты что ль, дед, не верится, старче. – Что, и со старухой своей не ругаешься? – интересовался молодой плотник Игнатий Черемшов. Дед не спеша подошёл к Игнатию, быстро глянув в глаза, тут же опустился на бревно. Выглядел Пантелей Семёнович и вправду как дед, был весь в морщинах, сухой и костлявый, а меж тем, было ему пятьдесят семь лет: – Ты, ежели хошь знать, думаешь, легко мне такое говорить? – А ты раз такой правильный, в церкву иди к батюшке. Пантелей тихо отвечал: – Я в Храм хожу, молюсь. Тюрьма, война, я ить тоже злился на людей, ишо как злился. На Колыме помахал кайлом, как выжил – по сю пору дивлюсь. Молодой плотник, закончив перекур, быстро закончил раз- говор: – Да это ты от старости своей всех простил, ясно. Плотники рьяно принялись за работу: заказов на строи- тельство было полно. После самой страшенной войны про- шло двадцать семь лет. Вдовы с неминуемой надсадой повы- растили своих детей, и среди старых деревенских изб, то тут, то там, стали строится новые дома, шло такое явление по всей России, отудбили же от войны деревенские жители в самую последнюю очередь. В городах уж давно шло полным ходом 73

Приморская,49. В гостях у Сербского строительство, да и построено было великое множество все- го, что надобно человеку. В селе и на деревне шло развитие намного медленнее. Быть по-другому и не могло, ибо за счет деревни кормились все города. И вот теперь приспела заслу- женная пора и деревенскому жителю новые дома ставить. В деревне, где жил Пантелей, было пятьдесят четыре избы. И вот среди старых домов, которые и домами-то можно было назвать с большой натяжкой, стали появляться новые. И уже одиннадцать новёхоньких домов красовалось в их деревне. Радовало плотников и то, что, покуда они строили новый дом, к ним уж шла новая хозяйка договариваться о строительстве. Дед по-прежнему сидел на брёвнышке и глядел на работу плотников. Всю войну прошагал он рядовым солдатом, имел пять ранений, три медали. До ордена не дослужился, но во- все не жалел об этом – война все лишние и не лишние мысли повыскоблила, осталась одна сплошная прореха жизни. Вер- нулся в свою старую избу, обнял жену, дочку и сына и в кол- хозную жизнь впрягся. Да вот недолго пришлось поработать, прибежала жена Галина в гараж, где он трактор старый латал, и громко заголосила: – Пантелеюшка, соседку нашу арестовывают, говорят за колоски, в кармане нашли, ироды окаянные! С соседкой Галина всю войну перемогла, спасали друг дружку всяко разно. Бывало, нисколечко у Галины не оста- лось из еды, бежит к соседке Любе, а та грибов сушёных на- сыплет, картошки даст. А тут её подружку-спасительницу заарестовывают, ну, и кинулась к мужу. Пантелей подоспел, когда Люба сидела у себя в дому на лавке и странное дело – не плакала, два сынишки обвили свою мамку и плакали: – Не плачьте сыночки, я-то вот слёзы свои все по мужу- фронтовику погибшему, тяте вашему, ещё в сорок первом вы- плакала. Вон бегите к тёте Гале, она вас поддержит. К Любе быстрым шагом подошёл человек в новенькой ми- лицейской форме: 74

Анатолий Казаков – Хватит тут разводить антимонию, собирайся живее, а то свяжу сейчас и в телегу. Вот эти слова и застал рядовой солдат, ввалившись в дом соседки. Не раздумывая, взял за грудки милиционера, но оду- мался, бить не стал, но для срока и этого было достаточно. Посадили и Любу и Пантелея, и Галине пришлось кормить вместо двух четверых. Выручили, как всегда, грибы, ягоды, рыба, ибо картошки никогда не хватало при эдакой жизни. Колыма, Колыма! Сколько жизней тут пропало - не сочтёт ни одна электронная машинка. Помахал Пантелей кайлом тут до- сыта, пока не ослабел. Человек, пока живёт, надеется, так уж устроен человек. Только у побитого не раз блатарями и над- зирателями и вконец обессилевшего от голода Пантелея за- родилась в душе новая странная надежда. Думал он так: когда поведут на работы, он выйдет из общего строя в сторону, и конвоир обязательно его застрелит, и это была его надежда на избавление. Над ним, прошедшим всю адовую войну, во всю издеваются блатари и надзиратели, которые даже близко не знают, что такое война! И им больше не унизить меня, сол- дата! Скорей дожить до рассвета, только бы побыстрее, когда поведут, вырваться из общего строя, силы чтобы не подвели, а там уж – верная пуля-спасительница. Настало утро, повели на работы и Пантелей рванул, что было сил, из строя, но сзади за шиворот его схватил фронто- вик Семён Деревягин, и Пантелей остался жить в этот день. Потом холодная, как смерть, больница, и вот тут везение: вра- чом в больнице был фронтовик, Пантелея оставили при боль- нице санитаром… Поднявшись с брёвнышка, Пантелей потихоньку пошёл до дому, вослед ему молодой плотник Игнатий кричал: – Ну ты чё, дед, не обижайся, не злишься ни на кого, и не злись. Я, может, доживу до тебя, так тоже злиться не буду. Помолчав немного, Игнатий добавил: – Хотя я, наверное, буду злиться, характер у меня не тот, и зликалка, как у тебя, дед, у меня не закончена. 75

Приморская,49. В гостях у Сербского Прожил Пантелей на удивление долго, дожил и до девяно- стых годов. Кто-то подкинул ему книгу Варлама Шаламова. Незадолго до смерти дед Пантелей говорил так своим внукам: – Я особо-то ведь книги никогда не любил читать, неколи было: работа, родителев ваших ростили со старухой. Но вот писатель Варлам Шаламов тронул крепко душу мою, он на- писал то, что я видел своими глазами и пережил. Истинную правду написал этот писатель. Немного помолчав, собравшись своим старческим духом, Пантелей продолжил речь: – Великий он писатель, я так думаю. Отец у него священ- ником был, и вот помог Господь пережить этот кромешный ад Варламу. Сейчас многие на жизнь обижаются, такие они люди и есть. Очень многие просто зажрались, чего тут скры- вать. Вот ежели бы они прочли книги Варлама Шаламова, мо- жет, изменилось бы у них нутро. И снова у старика появилась надежда, но не на пулю, как на Колыме, на что-то другое… 76

Римма Ковалева Римма Ковалева Три минуты В автобусе я ехала по ГЭС И панорамой сверху любовалась. Прекрасных видов на земле не счесть, А нам такая красота досталась: Сужение отвесных берегов, На горизонте сопки как собратья, И небольшая группа островов. Рассматривать несложное занятье. На фоне неба нити-провода Серебряные стройные опоры. Им сорок пять, немалые года, История – не просто разговоры. На сопках небольшая синева И розовые блики на опорах, Конструкции подобны кружевам Весь этот вид душе до боли дорог. Вот Ангару я помню не такой, И в прошлое на время погружаюсь – Бурлящие пороги, непокой, Теперь ее покоем наслаждаюсь. Я три минуты ехала по ГЭС И панорамой сверху любовалась Прекрасных видов на земле не счесть, А нам вот эта красота досталась. 77

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Ах, какое бабье лето! Ах, какая красота! Золотистая монета Смотрит с каждого листа. Ветер «денежки» срывает, Но, почувствовав обман, На обочину кидает, А желающим – в карман. Ах, какое бабье лето! Ярко-розовый закат, Солнцу красному карета, Но на вечер, на прокат. Ах, какое бабье лето! Неба ширь над головой Нет от милого привета, Он в душе всегда со мной. Наслаждаюсь бабьим летом, Наслаждаюсь и грущу, Всю растрату, до монеты, Яркой осени прощу. 78

Ольга Корепанова Ольга Корепанова Мать и Мачеха Где-то и когда-то давным-давно, – никто не знает, когда это было, и было ли когда жили-были Мать и Мачеха. Они очень хотели иметь детей. И вот наконец-то в один прекрасный день Мать родила девочку, которую назвала Жизнь. А Мачеха привела к себе мальчика, которого звали Смерть. Он жил в приюте для бездомных детей. – Сироту никто не хотел брать из-за странного имени… Но Мачеха так хотела, но никак не могла родить ребенка, – и была рада кому угодно, а потому взяла кого угодно – и приютила его… В первый день рождения дочери Мать подарила своей любимой девочке Тысячелистник, чтобы та жила долго и счастливо. А в первый день рождения сына в отчем доме Мачеха подарила своему любимому мальчику Бессмертник, чтобы тот жил вечно и бесконечно. 79

Приморская,49. В гостях у Сербского Дети жили по-соседству и когда выросли, то полюбили друг друга. Вскоре они поженились, дав клятву, что будут жить вместе, в мире и согласии, в горе и в радости, пока смерть не разлучит их. И действительно всю жизнь она любила его, а он не мыслил жизни без Жизни. Но дни летели, а время бежало… Они, как и хотели их матери, жили долго и счастливо, вечно и бесконечно. И казалось, это не закончится никогда. Но ровно через тысячу лет в кем-то назначенный час Жизни не стало. Тут же следом за ней ушел и Бессмертный. (он оказался Смертным)… Они совсем не заметили, как пролетела их жизнь. Она промелькнула, как один день, словно кто-то перевернул лист календаря. На следующий день их не стало… Когда они ушли, на их могилках выросли Тысячелистник и Бессмертник, а между ними – Мать-и-Мачеха… 80

Ольга Корепанова Сон и Бессонница Сон сидел и зевал. Его совсем замучила зевота, и он то и дело прикрывал рукой рот. Его глаза слипались. В перерывах между этим нехитрым занятием он грезил о таинственной Незнакомке и мечтал, чтобы она стала его Знакомкой. Но его так сильно клонило в сон, что он ровным счётом ничего не мог с этим поделать. Рот сам собою открывался, а глаза сами собою закрывались. А между тем он боролся с собой. Однако это были совершенно бесполезные усилия. Наконец, Сон это понял и решил-таки прикорнуть. Он лег на подушку, закрыл глаза и провалился в глубокий сон. Вскоре он захрапел... «Храп Храпа прихрапнул» рядом… А по соседству с ними, совсем не далеко и неподалёку, жила-была Бессонница. Она всё никак не могла заснуть, ее мучила бессонница. В результате бессонные ночи совсем вымотали её… А между тем Сну приснился сон. И это был, что называется, сон в руку. Он путешествовал в лабиринтах непонятных, но прекрасных сновидений. Там, в стране чудес, он встретил странную Странницу. Она была привлекательна, хрупка и беззащитна. Он непременно захотел познакомиться с нею. И это было для него, что называется, вопросом жизни и смерти. Но всё дело было в том, что они изначально, первоначально никогда не могли встретиться. Этого не могло произойти по той простой причине, что когда он вставал, она ложилась, а когда он дремал, она бодрствовала. Этого не могло произойти и по той простой причине, 81

Приморская,49. В гостях у Сербского что когда он приходил, то она уходила и наоборот. С тех самых пор он совсем потерял всякий сон, он стал меньше спать и все время ворочался. Его это сильно расстраивало, беспокоило и раздражало. Он пил снотворное, но таблетки не помогали. А он глотал их снова и снова. Однако результат был один – безрезультатным. А потому Сон не находил себе места и метался из стороны в сторону. И всё это происходило из-за того, что он никак не хотел усыплять в себе желание осуществить желаемое. А потому, несмотря на своё неспокойно-беспокойное состояние, Сон изо всех сил продолжал искать свою прекрасную Неизвестницу в надежде, что она станет Известницей. В связи с чем, все ночи напролёт и поджидал её. И как-то в какой-то момент, когда он потерял всякую надежду, – «О, счастье!», – в тот самый момент, когда он только проснулся, а она только прилегла, он, наконец, увидел её, а она его… Именно так они и повстречались. С тех самых пор они больше никогда не разлучались. Однако они поменялись ролями. Роли были разными. Он не спал, чтобы увидеть ее, а она пыталась заснуть, чтобы встретиться с ним. Вскоре она выздоровела, а он заболел. Она спала крепким и здоровым сном, а он никак не мог сомкнуть глаз… Так они совсем запутались, где сон, а где бессонница? И не понимали, кто Сон, а кто Бессонница? Но для них это было уже совсем не важно. Главное: они нашли друг друга… 82

Галина Кравец Галина Кравец Ирреальное Я не хочу быть главным героем в этой пьесе. Бабочкой в сладком, мухой ли, стрекозою, увязая в стрессе, ты неизбежно слагаемые меняешь местами. Тошнит от сладкого? Отраженью пеняешь? Плачешь мечтами? А спецдиетой можно помочь отрасти крыльям, переливающимся точь-в-точь как шарик мыльный? Никто не может сменить сценарий на ирреальность. Ты выберешь кладбище иль колумбарий? Какую крайность? Ни в гроб под землей, ни в огонь не желаю. Страшит по-любому... Я каждую ночь во сне умираю. Совсем по-другому! 83

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Спящие белые черепахи По берегам ледяного Байкала. Это не камни, а спящие страхи, Светятся слабо, лишь в пол-накала В свете зари, обнажающей берег. Летом они же горячими будут. И оживут? Если кто-то поверит В то, что они из волны изумрудной Выползли ночью на берег Байкала! Ну а сейчас весна, и на пляже Спят черепахи, вздыхая устало, Слушая чутко, что волны расскажут. Девять белых тюльпанов Девять тюльпанов, девять девиц на выданье... Девять принцесс — смотри и дивись: не идолы, коим должны поклоняться, а хрупкость нежная. Девять прелестниц-девственниц ждут по-прежнему лордов, милордов, принцев. Полны надеждами... Их красота мимолётна недолговечная. Где будут завтра платьица подвенечные? 84

Галина Кравец В подземном переходе В подземном переходе робко флейта Поет о чем-то нежно-грустном. Флейта... И девочка, целуя змейку-флейту, Всех провожает влажными глазами. В подземном переходе в полумраке Поет о чем-то флейта чисто-чисто. А шляпка попрошайкою-ладошкой Печально подаянья молча ждет. В подземном переходе змейка-флейта. В подземном переходе плачет шляпка. В подземном переходе тихо-тихо... *** Прольются три слова на лист – Ушедшего дня отраженье. Тот лист был заманчиво чист И стал беззащитной мишенью. И мне незавидная роль Судьбой уготована тоже – Быть глупой мишенью. И боль Рисует мурашки на коже. 85

Приморская,49. В гостях у Сербского Елена Кудрина *** Я даже не кляча – Я чучело клячи. И ржу и скачу. Пожелай мне удачи! Мне книжная мудрость Соломой служила, И ей под завязку Себя я набила. О, Гудвин, великий! К тебе я спешу. Мозгов бы мне капельку, Очень прошу! 86

Ирина Лебедева Ирина Лебедева Война По линиям счастья прохладной ладони Судьба буйным ветром к ненастию клонит. Пожар разыгрался, как вихрь, повсюду. А где-то над бездной восхвалят Иуду. Разрушены храмы, и попрана вера. Солдаты под кайфом жестоки без меры. Из сырости в серость. Свинец в междубровье. И смертное тело, залитое кровью. Седым пепелищем изрыта окрестность. Уставшие души уходят в безвестность. И нет покаянья, и нет утешенья. У раненой ночи не сыщешь прощенья. *** Уставая от собственной смелости, Удивившийся собственной наглости, Ты захочешь однажды стать целостным, Переполненным светом и благостью. Еретик был, а ныне юродивый, Отлученный от сна вдохновением, Сам себе обернешься пародией Непонятно в каком измерении. Здесь недуг поселился неведомый, И система расшатана нервная. Впали щеки безжалостно бледные. То любовь твоя, юноша, первая! 87

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Золотом станут столетья. Будет нектаром лимон. Я обретаю бессмертье На перегоне времен. Жизнь, словно нить гобелена. Соткан рисунок в судьбу. Самый нежнейший оттенок Я для тебя подберу. Слава как кружево ткется. Только не прочен станок. Нить истончается, рвётся. Лавровый вянет венок. Я ещё не распознала, Что сотворила рука: То ль лоскутки одеяла, То ли шедевр на века. 88

Ирина Лебедева *** Мир мерцает, словно солнце на поверхности воды. Он туманами клубится, рассыпается в песок. Я считала, что основы плотны, словно ткань; тверды, Будто камень. Мир же тонок, словно нежный волосок. Что ж теперь? Течёт сквозь пальцы время – не поймать в силок, Шелестит листом опавшим, умирает на заре. Ветер птицей пестроперой улетает за порог. Станет мир листом вчерашним на чужом календаре. Ожидание Обесточенный день в белоснежном мундире Не желает мечтать в пропадающем мире. Он безбрежно застыл, от ветров притомился, Стал не дорог, не мил, без тоски и без смысла. Отутюженный снег, как тончайший пергамент, Выпал будто извне на тревожный орнамент. Я дрожащую грань отдаю на закланье, Рву ажурную ткань на груди ожиданья. 89

Приморская,49. В гостях у Сербского Юрий Лейдерман Альфред Эдвард Шалон When I was one-and-twenty I heard a wise man say, “Give crowns and pounds and guineas But not your heart away; Give pearls away and rubies But keep your fancy free.” But I was one-and-twenty, No use to talk to me. When I was one-and-twenty I heard him say again, “The heart out of the bosom Was never given in vain; ’Tis paid with sighs a plenty And sold for endless rue.” And I am two-and-twenty, And oh, ’tis true, ’tis true. Перевод: Когда двадцатый год настал Мудрец мне говорил: Чтоб я богатства распродал, Но чувства сохранил; Отдал рубины и жемчуг, Но только не любил, – Мне слушать было недосуг, Я обо всём забыл. Шутя промчались двадцать лет, Грозясь, твердил он вновь: 90

Юрий Лейдерман Напрасно не транжирь, поэт, Своей души любовь, Заплатишь муками – едва Раскаешься, простак. И вот уже мне двадцать два, И всё случилось так. Гэмлин Гарленд Do you fear the force of the wind, The slash of the rain? Go face them and fight them, Be savage again. Go hungry and cold like the wolf, Go wade like the crane: The palms of your hands will thicken, The skin of your cheek will tan, You’ll grow ragged and weary and swarthy, But you’ll walk like a man! Перевод: Ты боишься сильного ветра? И стрел хлещущего дождя? Встань лицом к ним и в бой вступи, Будь несчастным – судьбу не кляня, Будь голодным, как волк, Замерзай, как журавль на болоте, Станут грубыми руки твои, С щёк румянец исчезнет навек, Будешь ты укрываться в лохмотья свои, Но ты идти будешь как человек! 91

Приморская,49. В гостях у Сербского Геннадий Михасенко Сербский Любовь замешана на жертвоприношенье, Сквозь тернии пробилось естество. О, как сложны с Отчизной отношенья, Как драматично с Родиной родство! Отца и мать убил Иосиф Сталин, Перемолов в гулагских жерновах, А сына жить насмешливо оставил, Какое мягкосердие – вах, вах! Но выжил сын и стал отцом и дедом, И боль мужала, ширилась, росла, И что бы он в текучке дней ни делал, Казалось, все – не те его дела! А что же то? Чего же сердце хочет? Какой идеей разум одержим? Он отомстить прижизненно хлопочет За зло, что отпустил ему режим! Но отомстить он хочет не банально, Не зло за зло и не исподтишка! Пусть будет эта месть парадоксальна: За зло добром! Вот, власть, его рука! И он стихи кровоточаще пишет Про боль души и про архипелаг. Рождается поэзия – вот так! Жаль, что отец сыновьих слов не слышит! 92

Геннадий Михасенко Но слышат люди, устно, из газет, И постигают, веря тем газетам, Что и поэт, по сути, тоже зэк, Что в сей стране нельзя не быть незэком! Он, тыщи книг в своем жилье собрав, Готов отдать их городу задаром, Но властный мэр, по сути, тоже раб, Хотя и не валяется по нарам. Не властен он на своевольный жест, Не достает решающей пружинки. Каким бы ни высоким был насест, Он все равно подгнившая жердинка. О, господи! Да сколько же рабов? А где ж любовь, и дружество, и братство? По Сербскому выходит, что любовь, Она и то – лишь разновидность рабства! Он, грешный, прав! Кабален человек! Он промыслом повязан крепко-крепко! Он в клетке своей жизни – раб и зэк! Не вырвешься! Куда? В другую клетку? 93

Приморская,49. В гостях у Сербского Владимир Монахов Дерево-путешественник Фрагменты из поэмы Эпилог Глубинка осени – листья, листья, листья и в бульоне луж – облака... 1. В отогретую флейту берёз В зимнем лесу Бог неприметен Прячется в сердцевине Потрескивающих деревьев А с притоком влаги От загрубелых корней Разбегается По стволу По веткам По жилам К нарывающим Почкам будущего Где жизнь тепло любит Где ранней весной Клейкими листочками Нового бытия Бог Вдыхает ноты капели В отогретую флейту берёз. 94

Владимир Монахов 2. Верхом на яблоне Время повзрослело И отправилось путешествовать Верхом на яблоне По временам года: То прошелестит молодым листочком, То упадет оземь плодом созревшим, То зависнет под луной Снежной шапкой, отражая небо, А то замрёт сухостоем – Поводырём для ветра… Иногда, как Господь Бог, Заснёт в жаркий день Плодоношения в тени кроны, С любопытством наблюдая Как целуются двое Под вечно цветущим Деревом-путешественником… 3. На пляже В толпе червяк становится драконом… Из дневника ________________________ Мы познакомились у реки. Она протянула мне яблоко. – Мытое? – спросил я. – Конечно, – улыбнулась ты, но на всякий случай протёрла плод влажной ладонью. 95

Приморская,49. В гостях у Сербского Я взял румяное яблоко и надкусил его так сильно, что даже тебе в лицо брызнул сок. – Ой, – вскрикнула ты, – не ешь его, там внутри червяк! Я рассмотрел яблоко и увидел уползающего червя, который норовил спрятаться в мякоти. – Это не червяк, – пошутил я. – Это наш с тобой змей-искуситель! И ты одобрительно рассмеялась! 4. Биография абрикоса – Расскажи о себе, – попросил я состарившееся под окном дерево. – Да что рассказывать… вся жизнь связана с тобой. Давным-давно маленьким мальчиком детской лопаткой ты выкопал крохотную ямку и бросил в неё косточку абрикоса, который только что с аппетитом съел. – Ничего не вырастет, – скептически заметила твоя мама. – Буду поливать, – возразил ты. И я проросло. Весной и летом ты ухаживал за мной, а когда выпал первый снег – ты укутал меня в его плащаницу. 96

Владимир Монахов С тех пор мы стали друзьями. Я провожало тебя в детский сад и школу, а когда ты полюбил девочку из нашего двора, только я понимало твои волнения. Потом случилась маленькая война в далекой стране, и мы вместе с девочкой тебя ждали... Когда ты вернулся, была большая свадьба, у тебя появились дети, и они лазали по моим веткам – иногда ломали, но я терпело... Потому что всегда был ты – готовый меня лечить! С друзьями на пустыре ты посадил новый сад вокруг меня, но я осталось твоим старшим деревом, возле которого ты проводил короткие минуты отдыха, рассказывая мне о жизни, протекающей уже за пределами моего зрения… Но пришли чужие активные люди и решили спилить наш сад, чтобы построить большой дом для других... Ты сначала сопротивлялся и даже плакал, а после согласился – ведь людям, которых ты тоже любил, нужно было где-то жить... Однако ты сумел отстоять мое право на существование и я осталось стоять и плодоносить под твоим окном... Теперь чужие дети стали лазить по мне, ломали ветки, но ты терпеливо лечил и восстанавливал любимое дерево... 97

Приморская,49. В гостях у Сербского Однажды ты опять уехал. Оказалось, навсегда. Всего несколько раз ты приезжал на похороны сначала мамы, потом бабушки и подолгу стоял рядом со мной, рассказывая, как живётся в неведомом мне краю, под таинственным названием – Заполярье. Пришло время, когда приезжать уже не было смысла – всех родных увезли на кладбище... Но ты всё равно помнил обо мне в далеком холодном городе, и я чувствовало твою тоску и ждало, когда ты еще хоть разок появишься под моей кроной. И вот ты снова здесь и сейчас. А я, посмотри, – совсем одряхлело, весной на мне и цветы бывают редко, а уж плоды даже не завязываются. Меня опять хотят спилить, чтобы расчистить двор для нового дерева, и я знаю, что на этот раз ты мне уже не поможешь. Понимаю, это будет тяжелый, но все же счастливый день! Ты тоже, как и я – стар! И мы оба стали здесь лишними! Но хочу сказать тебе, только тебе, спасибо за всю мою жизнь! Приходи погреться к костру из моих поленьев! И не забудь бросить косточку в остываюший пепел. Она прорастёт, чтобы снова ждать тебя деревом тут. 98

Владимир Монахов 5. Каждое лето одно и тоже Каждое лето регулярно хожу в соседний дом, хозяйка которого уезжает в отпуск на Украину, и поливаю комнатные цветы... Каждое лето одно и тоже – дерево лимона за несколько дней печали резко сбрасывает пожелтевшую листву, а потом, нехотя привыкнув ко мне, снова набирает зелень! Дерево, словно делая одолжение, потихоньку зацветает и даже формирует новые крохотные завязи плодов... Но крупные лимоны, готовые к созреванию, продолжают бастовать и отказываются набирать приятную желтизну спелости ... Плоды словно прознали, что обещаны поливальщику в качестве оплаты и в молчаливом протесте норовят, сохраняя преданность, продержаться до возвращения хозяйки домой... 6. Гимн зеленых Дубы, клены, ясени, ели, яблони, груши, вишни, абрикосы – все деревья объединились в партию зеленых. – Скоро выборы солнцеликого! – распространили заявление. – И мы не должны 99