Заражение COVID-19

Паоло Джордано Заражение

«Заражение. Covid-19, наука, общество и глобальный кризис»: Аннотация «Эпидемия коронавируса требует от современной медицины немедленного ответа, претендуя на роль самого серьезного вызова нашей эпохи. Не первая и не последняя, не исключено, что она и не самая страшная…» Паоло Джордано Заражение COVID-19, наука, общество и глобальный кризис © Nel contagio, Paolo Giordano, all rights reserved © 2020 Giulio Einaudi editore Published by arrangement with MalaTesta Literary Agency, Milan , and ELKOST International literary agency, Barcelona The Author will donate part of his royalties to medical research charities and to those working to cure the infected. Автор передаст часть средств от продаж книги благотворительным организациям медицинского профиля и тем, кто ухаживает за заразившимися. © Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2020 Паоло Джордано (р.1982) – итальянский писатель и сценарист. Получил всемирную известность после публикации романа «Одиночество простых чисел» (2008), удостоенного премии Стрега (итальянский Букер), изданного общим тиражом около полутора миллионов экземпляров на более чем сорока языках. В России вышли три из четырех его романов: «Одиночество простых чисел», «Человеческое тепло» и «Черное и серебро». По образованию физик-теоретик, кандидат наук. Живет в Риме.

Жизнь поставлена на паузу Эпидемия коронавируса требует от современной медицины немедленного ответа, претендуя на роль самого серьезного вызова нашей эпохи. Не первая и не последняя, не исключено, что она и не самая страшная. Вполне возможно, число ее жертв будет не больше, чем у других эпидемий, при том что уже через три месяца после появления она установила рекорд: SARS-CoV-2 – первый новый вирус, столь стремительно распространившийся по свету. Другие вирусы, например похожий на него SARS-CoV , были побеждены довольно быстро, а, скажем, ВИЧ ведет против нас партизанскую войну уже многие годы. SARS-CoV-2 оказался куда более дерзким. Его нахальство заставляет нас задуматься о том, что мы всегда знали, но недооценивали: какое множество связей объединяет нас на самых разных уровнях и до чего сложен мир, в котором мы живем, – не только в политическом, экономическом и социальном отношении, но и с точки зрения межличностных взаимодействий и психологических структур. Сегодня, когда я пишу эти строки, в тот субботний день 29 февраля, что выпадает только раз в четыре года, число зараженных коронавирусом в мире уже превысило 85 тысяч человек – из них почти 80 тысяч только в Китае, – а число смертей приблизилось к трем тысячам. Я смотрю на интерактивную карту, составленную Университетом Джона Хопкинса. По серому фону расплываются тревожные красные круги – зоны заражения. Может, стоило выбрать какой-нибудь другой цвет, не столь тревожный? Впрочем, всем известно, что вирусы – красного цвета и кресты на машинах скорой помощи тоже; Китай и вся Юго-Восточная Азия залиты красным полностью; остальной мир пока в отдельных красных пятнах, но уже понятно, что скоро эта сыпь покроет его целиком. К удивлению многих наблюдателей, пальму первенства в этом пугающем соревновании захватила Италия. Но это пока. Вполне вероятно, что через несколько дней ситуация в других странах окажется еще хуже, причем в какой именно, заранее сказать невозможно. Да и само понятие Италии в настоящий момент теряет смысл: нет больше ни границ, ни областей, ни городских кварталов. Нынешний кризис превыше культурных и национальных различий. Эта зараза в точности отображает современный мир – глобальный, пронизанный бесчисленным множеством запутанных связей. Я прекрасно отдаю себе в этом отчет, но тем не менее, глядя на накрывшее Италию красное пятно, не могу сдержать волнения. Встречи, которые были мне назначены на ближайшие дни, не состоятся из-за карантина; другие я отменил сам. Неожиданно для себя я оказался в пустоте. И не я один – мы все существуем как бы в подвесе, вырванные из привычного ритма; так бывает в некоторых музыкальных композициях, когда смолкают ударные и мелодия словно растворяется в наступающей тишине. Школы закрыты; в небе редко-редко пролетит одинокий самолет; в музейных залах не слышно шагов. Повсюду тишина. Вирус поставил нашу жизнь на паузу. Я решил, что во время этой паузы буду писать. Чтобы вместо гаданий попытаться осмыслить происходящее. Писательство иной раз оказывается своего рода якорем, не позволяющим тревоге унести тебя далеко от берега. Но дело не только в этом. Я не хочу упустить того, что эпидемия говорит о нас самих, о том, что мы собой представляем. Как только этот ужас закончится и страхи останутся позади, серьезные мысли и намерения тоже испарятся, – так всегда бывает после болезни. Когда вы будете читать эти строки, ситуация изменится. Цифры будут совсем другие. Эпидемия или распространится по всему миру, затронув каждый его уголок, или будет укрощена. Но даже в лучшем из этих вариантов размышления, которые она породила, не потеряют значения. Ведь то, с чем мы имеем дело сегодня, – не случайность и не бич божий. Да и происходит оно не впервые – такое уже бывало в прошлом и еще повторится в будущем. День ботана Помню, в старших классах школы нам задавали на дом примеры по алгебре, в которых

надо было «упростить выражение». Я переписывал из учебника длинный ряд цифр и символов, а затем постепенно приводил его к лаконичному и понятному ответу: 0, – ½, а2 . На улице темнело, пейзаж за окном стирался, и в стекле отражалось только мое освещенное лампой лицо. Это были спокойные и мирные часы, островки порядка посреди моря хаоса, кипевшего вокруг и внутри. Главным образом внутри меня. Задолго до писательства мои тревоги обуздывала математика. Еще и сегодня мне случается, проснувшись утром, начать считать в уме или выстраивать последовательности чисел – это верный признак, что что-то идет не так. Полагаю, именно это и делает меня ботаном, и я не возражаю. Но сегодня, судя по всему, математика из любимого занятия зануд становится инструментом, помогающим понять, что происходит, и держать эмоции в узде. При эпидемиях нам нужна не только медицинская скорая помощь, но и математическая неотложка. Дело в том, что математика – наука не столько о числах, сколько об отношениях: она описывает связи и обмен между разными сущностями, независимо от того, что это за сущности, сводя их к абстракциям в виде букв, функций, векторов, точек и площадей. Зараза – это инфекция, проникающая в сеть наших взаимоотношений. Математика заражения Мы видели, что на горизонте собираются темные тучи, но… Китай так далеко. И потом, как всегда, «здесь, у нас, такое не возможно». Когда зараза добралась до нас, она нас оглушила. Чтобы рассеять собственные сомнения, я счел нужным обратиться к математике, а именно к так называемой SIR -модели, позволяющей анализировать распространение эпидемий. Здесь важно сделать одно уточнение. SARS-CoV-2 – это название вируса, а COVID-19 – болезни. Скучные, безликие названия, выбор которых, возможно, объясняется желанием ограничить их эмоциональное воздействие, но они являются более точными, чем популярное «коронавирус». Поэтому я буду использовать именно их. Для краткости и чтобы избежать путаницы с эпидемией 2003 года, вместо SARS-CoV-2 я буду писать просто CoV-2 . CoV-2 – это самая примитивная из всех известных нам форм жизни. Чтобы понять, как она действует, нам следует принять ограниченность ее интеллекта и посмотреть на себя ее глазами. И напомнить себе, что вирусу CoV-2 совершенно не интересно, кто мы такие: сколько нам лет, какого мы пола и национальности и каковы наши предпочтения. Для вируса человечество делится на три группы: восприимчивых (S ), то есть тех, кого можно заразить; инфицированных (I ) – тех, кто уже заражен, и переболевших (R ) – тех, у кого выработался иммунитет и кого заразить больше нельзя. Восприимчивые (S ), инфицированные (I ), переболевшие (R) – SIR . Судя по карте у меня на экране, число инфицированных в мире растет и в настоящий момент насчитывает 40 тысяч человек; группа R – выздоровевшие – чуть более многочисленна. Но наблюдать надо за другой группой, численности которой нам не сообщают. Но я могу ее назвать. Восприимчивых, то есть тех человеческих существ, которые еще могут заразиться, на планете около семи с половиной миллиардов. R-ноль Представим себе, что мы – семь с половиной миллиардов шариков. Мы восприимчивы и неподвижны, и вдруг на нас со всей дури налетает инфицированный шарик. Этот зараженный шарик – нулевой пациент, который, прежде чем остановиться, способен коснуться еще двух шариков. Каждый из этих двух шариков коснется следующих двух и так далее. И так далее.

И так далее. Так начинается заражение – по принципу цепной реакции. На первой стадии его рост идет, выражаясь математическим языком, по экспоненте, то есть людей заражается все больше и все быстрей. Скорость распространения зависит от числа, являющегося определяющим для эпидемии. Его обозначают символом R0 , и оно есть у каждой инфекционной болезни. В нашем примере с шариками R0 равно двум: каждый инфицированный заразил как минимум двух восприимчивых. Для COVID-19 это число составляет примерно два с половиной. Много это или мало? Трудно сказать, да это и не особенно важно. R0 кори равно примерно 15, «испанки» – испанского гриппа, свирепствовавшего в начале прошлого века, – примерно 2,1, что не помешало ему выкосить десятки миллионов человек. Нас сегодня интересует совсем другое. Ситуация улучшается, если показатель R0 меньше единицы, то есть если каждый инфицированный заражает меньше одного человека. В этом случае распространение эпидемии останавливается само, и болезнь вынуждена признать поражение. Если, напротив, показатель R0 больше единицы, пусть даже совсем ненамного, начинается эпидемия. Хорошая новость заключается в том, что R0 может меняться. В каком-то смысле это зависит от нас. Если мы снизим вероятность заражения, изменим свое поведение так, чтобы вирусу было труднее переходить с одного человека на другого, R0 уменьшится, и эпидемия замедлится. Вот почему мы перестали ходить в кино. Если нам хватит стойкости держаться достаточно длительное время, R0 опустится ниже критического уровня и эпидемия пойдет на спад. Снизить показатель R0 – вот математически выраженный смысл наших самоограничений. Этот безумный нелинейный мир Начиная с полудня я жду, когда появится свежий бюллетень департамента гражданской обороны. На данный момент это все, что меня интересует. В мире продолжают происходить другие события, в том числе важные. О них говорят в новостях, но я не смотрю новости. 24 февраля подтвержденное число инфицированных составило в Италии 231 человек. На другой день оно подскочило до 322. На следующий – до 470. Затем до 655, 888, 1128. Сегодня, в дождливый день 1 марта, их насчитывается 1694 человека. Это совсем не те цифры, которые мы хотели бы видеть. И не те, к которым мы готовились. Для простоты понимания предположим, что вчера было десять зараженных, а сегодня их стало двадцать. Инстинкт подсказывает нам, что завтра департамент гражданской обороны объявит, что в стране болеет 30 человек. Послезавтра – 40. Послепослезавтра – 50. Плюс десять человек каждый день. Наблюдая за ростом чего угодно, мы склонны полагать, что он будет равномерным. То есть, выражаясь опять-таки языком математики, линейным. Это в нас заложено. Но в реальности число случаев заражения увеличивается все более быстрыми и, как нам кажется, непостижимыми темпами. Я бы даже добавил, что вирус использует эту тактику, чтобы вернее ввергнуть нас в растерянность, если бы верил в его интеллект, по правде говоря весьма ограниченный. Все дело в том, что природа вообще не следует линейной логике. Она любит либо стремительный, либо едва заметный рост, предпочитая геометрическую прогрессию и логарифмическую зависимость. Природа по самой своей природе нелинейна. Эпидемии – не исключение. Но то, что не удивляет ученых, всех остальных вгоняет в оторопь. И тогда начинаются разговоры о «вспышке», а в медиа рост числа заболевших называют «тревожным» и «драматичным», хотя он был предсказуем с самого начала. Страх вызывает все, что кажется ненормальным . В Италии и в других странах заболеваемость COVID-19 растет неравномерно, но на этой стадии болезнь и должна распространяться с ускорением, и в этом нет ничего, ну правда ничего, загадочного.

Остановить заразу – Что нужно, чтобы остановить то, что находится в стадии бурного роста? – Много сил. Много жертв. Много терпения. Теперь мы уже знаем, что для противостояния эпидемии необходимо снизить число R0 . Трудно чинить протекающий кран, не перекрывая воду. Если давление в трубах повышается, нам надо сначала заткнуть бьющую в лицо струю, а уж потом заниматься ремонтом. Это фаза приложения силы. Добившись уменьшения R0 ниже критических значений на протяжении достаточно долгого периода – во время которого проявятся все случаи предыдущего заражения и ни один из зараженных не передаст вирус дальше, – мы вскоре обнаружим замедление процесса. Зараза еще продолжит распространяться, но уже не так быстро. Это фаза жертв. Впрочем, я недостаточно подробно остановился на том, что такое R0. Я забыл упомянуть, что есть и плохая новость. В тот самый момент, когда и в Китае, и в Италии предпринимаются чрезвычайные карантинные меры, показатель R0, по всей вероятности, подскочит до своего «естественного» значения, который составляет 2,5. Если вы уберете затычку из находящейся под давлением трубы, струя воды снова ударит вам в лицо. Так и зараза мгновенно вернется к экспоненциальному росту. Тут и наступает самая трудная, третья фаза – фаза терпения. С наилучшими пожеланиями Вчера вечером я ужинал у друзей. В последний раз, поклялся я себе. Когда число заболевших перевалит за две тысячи, я добровольно уйду на карантин. Я ни с кем не обнялся, что немного задело некоторых из гостей. На самом деле они были не столько обижены, сколько удивлены. Вообще вся эта история с эпидемией беспокоит меня гораздо больше, чем, казалось бы, должна. Я веду себя как классический ипохондрик и через день прошу жену перед сном потрогать мне лоб. Но дело не в страхе перед болезнью. Заболеть я не боюсь. А чего я боюсь? Того, как может измениться наша жизнь. Того, что здание знакомой мне цивилизации рухнет, как карточный домик. Я боюсь, что наш привычный мир будет сметен без остатка, но одновременно боюсь и обратного: что мой страх окажется напрасным и в мире ничего не изменится. За столом гости на все лады повторяли, что «через неделю все это закончится». «Вот увидишь, еще пара-тройка дней, и все вернется в норму». Одна знакомая спросила меня, почему я молчу. Я пожал плечами и ничего не ответил. Мне не хотелось показаться алармистом, а тем более – накаркать беду. У нас нет антител к вирусу CoV-2, зато есть антитела ко всему, что нам не нравится. Мы хотим знать точные даты начала и конца всех вещей. Мы привыкли не покоряться ритму природы, а навязывать ей свой ритм. Поэтому я требую, чтобы эпидемия прекратилась через неделю и жизнь вернулась в нормальное русло. Я требую этого и надеюсь на это. Но в случае с эпидемией полезно знать, какие у нас есть основания для надежды. Потому что желать себе лучшего и вести себя наилучшим образом, чтобы эти пожелания исполнились, – не одно и то же. Завышенные ожидания неизбежно ведут к разочарованию. Главный недостаток подмены действительного желаемым во время подобных кризисов – не в том, что это самообман, а в том, что она способствует росту наших страхов. Настоящая победа над заразой – Но есть ли способ действительно остановить заразу? – Есть. Это вакцинация.

– А если вакцины не существует? – Тогда надо набраться терпения. Эпидемиологам известно, что единственный способ остановить эпидемию заключается в том, чтобы снизить число восприимчивых (S) среди населения. Их плотность должна уменьшиться настолько, чтобы дальнейшее распространение вируса стало невозможным. Надо отделить шарики друг от друга. Как только частота их соприкосновения снизится, цепная реакция прекратится. Вакцина обладает математической властью перевести нас из группы восприимчивых (S) в группу переболевших (R), хотя мы и не болели. Мы интересуемся вакцинами потому, что они спасают нас от вируса, но еще больше ими интересуются врачи-инфекционисты – потому что вакцины спасают нас от эпидемий. Нам даже не обязательно делать прививку всем поголовно – достаточно, чтобы процент привитых достиг уровня, обеспечивающего так называемый коллективный иммунитет. Но касательно вируса CoV-2 справедлива примета, согласно которой новичкам везет. Он застал нас неподготовленными и безоружными. У нас нет ни антител, ни вакцины. Мы никогда не имели дела ни с чем подобным. Если вернуться к SIR-модели, то эта новизна означает, что в группе восприимчивых – мы все. Вот почему нам придется держаться столько, сколько надо. Единственная вакцина, какой мы располагаем, – это осторожность, причем довольно некомфортная. Математика осторожности Я хотел любой ценой попасть в горы. Я сдал экзаменационную сессию и заслужил каникулы. Мои друзья рвались туда не меньше моего, тем более что все было оплачено – отель на горнолыжном курорте Ле-дез-Альп и даже – верх нахальства! – недельный пропуск на подъемник, так называемый скипасс. На выезде из туннеля Сальбертран нас застиг снегопад. Судя по всему, он только начался, потому что шоссе было еще свободно. Проедем, решили мы. Через десять километров мы уперлись в вереницу стоящих машин. Мы надели на колеса цепи противоскольжения, что оказалось непросто, особенно учитывая, что проделывали мы это впервые. Когда мы собрались двинуться дальше, снег доходил нам до щиколоток. Я позвонил отцу. Он очень спокойно объяснил мне, что в некоторых обстоятельствах отказаться от задуманного – это и есть самый мужественный поступок. Я обязан ему этим уроком осторожности, но главное – тем математическим доказательством, которое он под него подводил. Превышение скорости всегда было его пунктиком. Если на дороге мимо нас, обгоняя, снарядом пролетала другая машина, он повторял, что сила удара при столкновении увеличивается не пропорционально скорости, а в квадратной зависимости от нее. Я был ребенком и, конечно, не понимал смысла этих слов. Но годы спустя, начав изучать физику, я их вспомнил, и они наполнились для меня новым содержанием. Действительно, в формуле кинетической энергии, описывающей движение тел, фигурирует не скорость, а квадрат скорости: Е = ½ mv2 Столкновение – это и есть энергия (Е): отец имел в виду разницу между линейным и нелинейным ростом. Тем самым он внушил мне, что интуитивная мысль – не всегда верная. Гнать по автостраде было не так опасно, как я это себе представлял, а намного, намного опаснее.

Рука-нога-рот В Милане закрылись школы, университеты, музеи, театры и спортивные залы. Мне на телефон приходят фото с опустевших центральных улиц. Сегодня 2 марта, но город выглядит как в разгар феррагосто – сезона летних отпусков. У нас в Риме обстановка пока кажется почти нормальной, но все мы ощущаем дыхание скорых перемен. Зараза уже разорвала многие наши связи и принесла нам одиночество наподобие того, какое испытывают больные в реанимации, вынужденные общаться с другими через стекло. Но мы открыли для себя еще один вид одиночества, более смутного и расплывчатого, – мы сжимаем рты под масками, мы с подозрением косимся друг на друга, мы сидим по своим квартирам. Зараза посадила нас, свободных людей, под замок. За неделю до своего двенадцатого дня рождения я подхватил энтеровирусный везикулярный стоматит – болезнь, которую также называют синдромом «рука-нога-рот». Вокруг губ и на конечностях у меня появилась сыпь. Температуры не было, и даже ничего не болело, мешал разве что противный зуд. Но, поскольку болезнь эта заразная, меня поместили в нечто вроде домашнего изолятора. Выходя из комнаты, я, как Человек-невидимка, надевал белые матерчатые перчатки. Дурацкая кожная болезнь, совершенно не опасная, но я хорошо помню охватившее меня тогда чувство одиночества и унижения. В свой день рождения я плакал. Никому не нравится быть изгоем. Сознание того, что наша изоляция от мира носит временный характер, – слабое утешение. Мы испытываем мучительную потребность быть вместе с другими людьми, среди других людей, на расстоянии хотя бы метра от тех, кто для нас важен. Это кажется нам таким же насущным, как потребность дышать. Поэтому нас охватывает возмущение. Я не поддамся ничьим влияниям, я не позволю какому- то вирусу сломать мою социальную жизнь. Ни на месяц, ни на неделю, ни даже на минуту. Нам твердят, что мы обязаны это делать, но что, если они ошибаются? Дилемма карантина Если рассматривать заражение в терминах холодных математических абстракций, то следует признать, что это игра. Макабрическая, бесспорно, – но все же игра. В ней есть свои правила, свои стратегии, свои цели (продолжать оставаться собой / не заболеть). Есть в ней и свои игроки – это мы. Назвать эту игру мы могли бы так: дилемма карантина. Предположим, что сегодня вечером – хотя это и понедельник – мы решили отметить день рождения одного из наших друзей. Собраться договорились в небольшом ресторанчике. Но министерство здравоохранения, а тем более Всемирная организация здравоохранения настоятельно рекомендуют избегать мест массового скопления людей и держаться на безопасном расстоянии от всех кашляющих и чихающих. Мы знаем, что в ресторане соблюсти дистанцию в один метр между приглашенными будет невозможно. К тому же это будет выглядеть идиотски! У каждого из нас есть альтернатива: отправиться на вечеринку, скрестив на удачу пальцы, или остаться дома – в отвратительном настроении и завидуя тем, кто сейчас празднует. Я знаю, что все приглашенные рассматривают обе эти опции, и не без доли недоброжелательства надеюсь, что некоторые из них решат остаться дома, в результате чего народу в ресторане окажется меньше обычного. Это было бы идеально. Но затем у меня возникает вопрос: а что, если все придут к тому же выводу, что и я, и рискнут заявиться на вечеринку? И что, если среди них окажется носитель вируса? Ой, нет, об этом я даже думать не хочу.

Математики – народ объективный; они присваивают выбору каждого участника цифровое значение, сводят эти значения в таблицу и следят за тем, что происходит, просматривая клетку за клеткой. Иначе говоря, наблюдают, кто выиграет, а кто проиграет. А в конце сообщают нам результат, отличный от того, что нам подсказывала интуиция. И выясняется, что наилучшее решение – не то, которое я принимаю, отталкиваясь от собственного эгоистического интереса. Наилучшее решение – то, в котором учитывается мой интерес и интерес других участников. Короче говоря, я должен сказать имениннику: «Прости, друг, увидимся в следующий раз». Против фатализма Итак, эпидемия вынуждает нас относиться к себе как к членам коллектива. Она заставляет нас сделать над собой усилие, на которое в обычное время мы не способны, напрячь воображение и понять, что мы неразрывно связаны друг с другом, а значит, совершая тот или иной выбор, должны учитывать присутствие других. В условиях заражения мы выступаем как единый организм. В условиях заражения мы снова становимся сообществом. В последние дни я часто слышу следующее возражение. Если, судя по всему, летальность болезни, вызываемой этим вирусом, не слишком высока, особенно для людей молодых и здоровых, почему я не могу продолжать вести обычную жизнь, ведь рискую при этом только я сам? Разве право на капельку фатализма не входит в перечень неотчуждаемых прав свободного гражданина? Нет, никто из нас не должен рисковать. И тому есть по меньшей мере две причины. Первая – чисто количественная. Нельзя недооценивать процент зараженных COVID-19, которым потребуется госпитализация. Согласно сегодняшним данным, которые могут измениться, примерно 10 процентов заболевших оказываются в больнице. Если за короткий период времени количество заражений резко увеличится, то эти 10 процентов будут представлять собой огромное число, и в больницах для них не хватит ни коек, ни медицинского персонала. Вся система здравоохранения затрещит по швам. Вторая причина – гуманитарная. Она имеет прямое отношение к той подгруппе из числа восприимчивых, которые чуть более восприимчивы, чем остальные. Это пожилые люди и люди с ослабленным здоровьем. Назовем их сверхвосприимчивыми. Если мы, молодые и здоровые, подставляемся вирусу, тем самым мы немного приближаем его к этим людям. Во время эпидемии восприимчивые должны защищать себя в том числе и для того, чтобы защитить других. Восприимчивые – это еще один санитарный кордон. Все, что мы делаем и чего не делаем во время эпидемии, касается не только нас. И это одна из тех вещей, о которых я не хотел бы забыть, когда все кончится. Пытаясь найти краткую формулировку сути происходящего, какой-нибудь легко запоминающийся слоган, я наткнулся на статью в журнале Science за 1972 год, озаглавленную «Больше – значит разнообразнее». Ее автор, Филип Уоррен Андерсон, писал об электронах и молекулах, но его выводы приложимы и к нам, людям: эмерджентный эффект от наших единичных воздействий на группу отличается от простой суммы этих воздействий. Если нас много, каждое наше решение имеет такие глобальные последствия, которые иной раз трудно себе представить. В условиях распространения заразы отсутствие солидарности означает прежде всего нехватку воображения. Еще пара слов против фатализма

Сообщество, о котором мы должны заботиться, не ограничивается пределами нашего района или нашего города. Это не отдельная область, не Италия и не Европа. В условиях эпидемии сообщество – это совокупность всех человеческих существ. Так что если мы решили утешить себя тем, что у нас в стране отлично поставлена государственная санитарная служба, то напрасно. Вот какая важная мысль приходит в голову: попробуем представить себе, что могло бы произойти – и произойдет, – если COVID-19 начнет распространяться в странах Африки, где больниц гораздо меньше, чем у нас. Или нет вообще. В 2010 году я с миссией «Врачей без границ» побывал в Киншасе – столице Демократической Республики Конго. Миссия занималась профилактикой ВИЧ и оказанием помощи зараженным вирусом ВИЧ, в том числе проституткам и их детям. Я до сих пор как наяву вижу ангар, служивший огромным борделем, в котором отделенные друг от друга грязными занавесками люди жили целыми семьями, а женщины торговали собой прямо на глазах у детей. Я запомнил это навсегда, потому что впервые столкнулся с такой абсолютной, такой бесчеловечной нищетой. Для меня это было шоком. Сегодня я пытаюсь представить себе, что в этот ангар проникает вирус CoV-2 – потому, что мы не подсуетились вовремя, чтобы его остановить. Потому, что нам хотелось любой ценой попасть на день рождения нашего друга. Кто возьмет на себя ответственность за наш вроде бы законный фатализм? Мы все восприимчивы к вирусу по-разному, и к сверхвосприимчивым относятся не только пожилые и люди с ослабленным здоровьем. Миллионы и миллионы людей попадают в эту категорию просто из-за социальных и экономических условий, в которых они живут. И пусть они отделены от нас гигантскими расстояниями, их судьбы касаются нас напрямую. Ни один человек – не остров Когда я учился в лицее, то и дело проходили демонстрации антиглобалистов. Я принял участие всего в одной из них и испытал разочарование. Мне никак не удавалось понять, чем именно мы недовольны – все казалось слишком абстрактным, слишком общим. Откровенно говоря, мне глобализация нравилась; она открывала новые возможности – путешествовать, слушать отличную музыку… Даже сегодня слово «глобализация» смущает меня своей неопределенностью и многозначностью. Но сегодня это многоглавое чудище непонятной природы постепенно обретает видимые очертания: их позволяют увидеть побочные последствия глобализации. Например, такие, как пандемия. Или такие, как новая форма коллективной ответственности, отвертеться от которой уже не может ни один из нас. Правда, ни один. Если поместить всех людей на воображаемую карту и соединить линиями тех из них, кто взаимодействует друг с другом, мир предстал бы перед нами гигантским клубком каракулей. В 2020 году даже самый упертый отшельник вынужден общаться с другими людьми. Наш граф, возвращаясь к языку математики, состоит из гораздо большего числа линий. А вирус скользит по этим линиям и добирается откуда угодно куда угодно. Затертая всеми нами метафора Джона Донна, заметившего, что «человек – не остров», сегодня, во времена распространения заразы, приобретает новый, пугающий смысл. Полеты Мы не шарики. Мы – человеческие существа со своими желаниями и многочисленными неврозами. И с кучей обязанностей. Мы путешествуем чаще, чем все предшествующие

поколения, и на более длинные расстояния; мы сталкиваемся с таким числом других людей, какое и не снилось нашим предкам. Если нам случается подхватить насморк, вирус, поселившийся в нас, перемещается вместе с нами; мы тащим его в собой в Милан и в Лондон, в супермаркет, куда ходим через день, и в квартиру родителей, с которыми обедаем по воскресеньям. Заразе все равно, к кому прицепиться, ей достаточно, чтобы мы чихнули. Особенно быстро она распространяется, когда у большинства инфицированных заражение протекает бессимптомно. Подобно тому как пчелы и ветер разносят пыльцу, мы разносим свои страхи и свои патогенные неклеточные агенты. SARS-CoV появился в 2002 году на рынке в Южном Китае, в провинции Гуандун. В больнице им заразился врач, который затем отправился в Гонконг и поселился в отеле. Здесь он контактировал с двумя женщинами, позднее улетевшими одна в Торонто, другая в Сингапур, где соответственно были зарегистрированы вспышки заболевания. Разными путями инфекция проникла и в Европу, но, к счастью, не вызвала серьезных последствий. Воздушное сообщение полностью изменило судьбу вирусов, позволив им в самое короткое время колонизировать самые отдаленные территории. Но мы передвигаемся не только по воздуху. У нас также есть поезда и автобусы, автомобили и даже суперсовременные электросамокаты. Одновременное перемещение семи с половиной миллиардов человек – вот что такое сегодня транспортная сеть коронавируса. Быстро, удобно, доступно – все как мы любим. С появлением заразы наша эффективность превратилась в наше проклятие. Хаос Все эти одновременные передвижения создают невообразимый хаос. В нашем сознании слово «хаос» связано с представлением о чем-то таком, что не поддается не только строгому математическому анализу, но и любому рациональному объяснению. Между тем существуют весьма хитроумные приемы, позволяющие управлять беспорядком; есть уравнения, точнее сказать, наборы уравнений, позволяющие описать эволюцию хаотической системы. Приблизительно по этому принципу работает прогноз погоды. Метеорологи снимают показания с бесчисленных термометров и барометров, установленных в разных точках земного шара, изучают спутниковые снимки, измеряют скорость ветра и количество осадков и на основе этих данных составляют уравнения в рамках атмосферной модели. Затем загружают их в программу-симулятор, которая и выдает прогноз. Но сегодня, 3 марта, мы имеем дело с совершенно иным прогнозированием. Нам нужны данные – очень много данных. Мы хотим знать, сколько точно человек живет в каждом конкретном населенном пункте и куда они собираются перемещаться. Но этого мало. Нам известно, что развитие эпидемии зависит от нашего поведения: пошли мы на работу или нет, соблюдаем между собой минимально необходимую дистанцию или нет, боимся мы или нет, а если да, то насколько велик наш страх. Наша программа-симулятор должна учитывать все эти факторы. Таким образом, к работе, помимо математиков, подключаются физики, медики, эпидемиологи, социологи, психологи, антропологи, урбанисты и климатологи. Никогда еще ученые так не страдали от недосыпа. Все они бьются над тем, чтобы наполнить реальным содержанием SIR-модель и понять, где завтра проявится вирус CoV-2. Хорошая программа позволит нам выиграть у заразы пару-тройку дней. На рынке

О будущем CoV-2 нам известно больше, чем о его прошлом. Обстоятельства его зарождения туманны, и нам наверняка понадобится немало времени, чтобы их прояснить. Зато механизм его действия понятен: подобно вирусу SARS и вирусу ВИЧ, CoV-2 попал к человеку от животного. Все обвиняют летучих мышей, заразивших нас вирусом SARS. Но с CoV-2 история другая. В отличие от предшественников он перешел к человеку не прямо от летучих мышей, а через посредника, возможно змею. В организме хозяина РНК вируса мутировала таким образом, что он стал представлять угрозу для нашего вида. Тогда вирус совершил второй прыжок и проник в организм одного или нескольких человек – нулевых пациентов общепланетарной пандемии. Предположительно все это произошло в Китае, на рынке Уханя, где живые представители самых разных видов диких животных имеют возможность близкого соприкосновения – фактор, способствующий распространению патогенов. Выяснить, как, где и когда произошел этот «перескок», эпидемиологи пытаются не из праздного любопытства: эта задача не менее важна, чем обуздать сам вирус. К тому же она намного более трудна и требует гораздо больше времени. Многие поспешили найти истории появления CoV-2 простое объяснение: «В Китае едят всякую дрянь, да еще живьем». В супермаркете Один из моих друзей женат на японке. Они живут в пригороде Милана. У них дочка пяти лет. Не далее как вчера мама с дочкой пошли в супермаркет, где к ним подскочили два типа и начали орать, что это они во всем виноваты и что пусть они валят обратно в свой Китай. Страх заставляет нас совершать странные поступки. В 1982 году, когда я родился, в Италии был диагностирован первый случай заболевания СПИДом. Моему отцу было тогда 34 года, и он работал хирургом. Как он позже рассказывал мне, в первое время врачи понятия не имели, как себя вести, – ведь никто не знал, что это за вирус. Если им приходилось оперировать зараженного пациента, они надевали вторую пару перчаток. Однажды во время операции с руки больной женщины на пол капнула кровь, и анестезиолог с воплем отскочил подальше от стола. Отец и его коллеги были врачами, но они боялись. На самом деле никто на сто процентов не готов встретить новый вызов. В обстоятельствах, подобных тем, что мы переживаем сейчас, можно наблюдать самые разные реакции: гнев, панику, равнодушие, цинизм, недоверчивость, смирение… Следует помнить об этом и стараться вести себя чуть более осмотрительно, чем раньше, а также проявлять к окружающим больше сочувствия. И уж конечно не набрасываться в супермаркете с руганью на ни в чем не повинных людей. Я даже не говорю о нашем неумении определять происхождение людей с азиатскими чертами лица: в конце концов, в распространении эпидемии виноваты не они. Виноваты все мы. Передвижения Мир до сих пор – поразительно неведомое место. Нам кажется, что мы досконально изучили его, но существует целая вселенная, населенная микроорганизмами, о которых мы не знаем ничего, – так же, как даже не догадываемся о возможных взаимодействиях между разными видами. Наше агрессивное поведение по отношению к окружающей среде увеличивает частоту контактов с новыми патогенами, которые до недавнего времени оставались в своих естественных нишах и не выходили за их пределы.

Сведéние лесов и неукротимая урбанизация приближают нас к ареалам расселения организмов, не рассчитывавших на наше присутствие. Ускоренное вымирание многих видов животных приводит к тому, что бактерии, привыкшие жить в их внутренностях, ищут себе новых хозяев. В результате интенсификации животноводства сама собой возникает среда, способствующая быстрому размножению чего угодно. Кто из нас способен сказать, какие природные силы вырвались на свободу после чудовищных пожаров, прошлым летом бушевавших в Амазонии? Чем обернется недавняя массовая гибель животных в Австралии? Микроорганизмам, о существовании которых наука даже не подозревает, может срочно понадобиться новая «родина». Почему бы им не выбрать нас? Нас много и с каждым годом становится все больше, мы так восхитительно восприимчивы, так много контактируем друг с другом и так быстро перемещаемся! Пророком быть нетрудно Вирусы – не единственные беженцы из мира, пострадавшего от разрушения природной среды. В том же ряду – бактерии, грибы, простейшие. Если нам удастся избавиться хотя бы от части своего эгоцентризма, мы обнаружим, что это не новые микробы нападают на нас – это скорее мы сгоняем их с насиженных мест. Элементарный голод вынуждает миллионы людей употреблять в пищу животных, к которым лучше было бы не прикасаться. Например, в Восточной Африке многие едят потенциально опасных летучих мышей, хотя известно, что они – настоящие склады вируса Эбола. Контакты летучих мышей с гориллами, – через которых Эбола легко передается человеку, – облегчило обилие спелых фруктов на деревьях, появившееся благодаря все более резкому чередованию ливней и засухи, в свою очередь являющемуся одним из последствий изменения климата… От всего этого голова идет кругом. Какая-то смертоносная цепь причин и следствий. Но цепочки подобного рода, имя коим легион, требуют нашего срочного осмысления с участием все большего числа людей. Потому что не исключено, что, справившись с нынешней пандемией, мы вскоре столкнемся с другой, еще более страшной. А еще потому, что настоящей ее причиной являемся мы и наше поведение. В начале своих заметок я позволил себе немного пафоса, заявив, что происходящее сегодня уже бывало в прошлом и повторится в будущем. Это не пророчество на пустом месте. Это вообще не пророчество. Сегодня я могу добавить к своим словам, что, рассуждая объективно, то, что произошло с COVID-19, будет происходить все чаще и чаще. Потому что зараза – это только симптом. Источник инфекции – в нашей экосистеме. Дождь в солнечный день В 1980-х в моде были пышные прически. Каждый день в воздух распыляли гектолитры лака. Потом выяснилось, что из-за фторхлоруглеродов в озоновом слое образуются дыры, и мы, если не примем мер, рискуем изжариться на солнце. Все быстро сменили прически, и человечество было спасено. В тот раз мы действовали солидарно и эффективно. Но вообразить себе дыру в озоновом слое легко. Дыра – это дыра, и каждый из нас отчетливо представляет себе, как она выглядит. То, что нам предстоит осознать сегодня, намного более смутно и неопределенно.

Вот парадокс нашего времени: чем сложнее становится окружающая реальность, тем упорнее мы сопротивляемся этой сложности. Возьмем для примера изменение климата. Повышение температуры на Земле связано с политикой цен на нефть и нашими планами на отпуск, необходимостью выключать за собой свет и экономическим соперничеством между Китаем и США; оно также связано с мясом, которое мы покупаем на рынке, и со сведéнием девственных лесов. Личное и глобальное сплетаются в такой загадочный клубок, что мы в бессилии опускаем руки, даже не пытаясь выпутать из него хотя бы одну ниточку. Если мы перейдем от причин глобального потепления к его последствиям, картина станет еще неопределеннее. С одной стороны, пожары в Амазонии, с другой – наводнения в Индонезии; с одной стороны – самое жаркое в нынешнем веке лето, с другой – самая суровая зима. Ученые предупреждают, что под угрозой само наше выживание, а потом говорят, что напрасно мы беспокоимся из-за жары, у них слишком мало статистического материала, чтобы делать какие-то выводы, а жалобы отдельных индивидов вообще не стоят внимания. Единственное, в чем мы можем быть уверены, так это в том, что наш мозг явно не слишком приспособлен к ответу на нынешние вызовы. Значит, нам надо поскорее обзаводиться подходящим инструментарием. В числе болезней, которым на руку изменение климата, помимо вируса Эбола, такие напасти, как малярия, лихорадка Денге, холера, болезнь Лайма, вирус лихорадки Западного Нила и даже диарея, которая лично нам, возможно, не страшна, но для людей, живущих в других странах, представляет самую серьезную угрозу. Мир готов обделаться по-крупному. Вот почему зараза – это повод задуматься, тем более что мы все равно сидим на карантине. О чем мы должны поразмыслить? О том, что мы принадлежим не только к человеческому сообществу. Мы – самый агрессивный вид в прекрасной и хрупкой экосистеме. Паразиты Лето я обычно провожу в Саленто, на юго-западе Апулии. Стоит мне вспомнить об этих местах – что случается часто – как в памяти тотчас всплывают оливы. Вдоль шоссе, ведущего из Остуни к побережью, встречаются такие древние и величественные экземпляры, что к ним трудно относиться как к обыкновенным деревьям. У них потрясающие, словно живые стволы. Иногда, поддавшись соблазну, я подходил и обнимал такой ствол в надежде, что он передаст мне часть своей волшебной силы. Бактерия Xylella fastidiosa появилась в коммуне Галлиполи в 2010 году. Отсюда она неторопливо, километр за километром, двинулась на север, поражая по дороге оливы. Вначале казалось, что их листья просто обожжены солнцем, но постепенно деревья превратились в скелеты. Прошлым летом, проезжая по автомагистрали из Бриндизи в Лечче, я своими глазами видел целые кладбища серых деревьев. Между тем споры о том, что именно погубило оливы, не утихают уже десять лет.



А паразит тем временем продолжает свое победное шествие. Сегодня он замечен в Антибе, на Корсике и на Майорке. Xylella любит курорты. Эксперты 4 марта. Правительство только что объявило, что по всей Италии закрываются школы. Я успел поссориться с двумя-тремя знакомыми. Споры в основном ведутся по поводу различий между COVID-19 и сезонным гриппом. Еще спорят о мерах по самоизоляции: одни считают их недостаточными, другие – чрезмерными. Ничего нового в этом нет. С самого начала были те, кто настаивал на тяжести протекания COVID-19, утверждая, что каждый заболевший должен быть госпитализирован, и те, кто считал, что болезнь, что бы о ней ни говорили, не страшнее обычного насморка. Те, кто верил, что достаточно будет немножко чаще, чем всегда, мыть руки, и те, кто требовал введения строжайшего карантина. «По мнению экспертов», «послушаем экспертов», «эксперты полагают, что…» «Священное в науке – это истина», – писала Симона Вейль. Но о какой истине можно рассуждать, если ученые, анализируя одни и те же факты с помощью одних и тех же моделей, приходят к прямо противоположным выводам? На фоне заразы наука нас разочаровала. Мы хотели получить точные ответы, а услышали только разноречивые мнения. Но мы забыли, что это всегда происходит именно так, точнее говоря, это и не может происходить никак иначе, а если в науке и есть нечто священное, то это не истина, а сомнение. Но сегодня это все нас не интересует. Мы наблюдаем за схватками специалистов, как дети наблюдают за ссорой родителей, глядя снизу вверх. А потом начинаем ссориться сами. Транснациональные корпорации Там, где отсутствует порядок, начинают расти сорняки. Они способны пролезть в любую щель. Научные сорняки – это конъюнктурные домыслы, полуправда и откровенное вранье.



Никто не мешает нам верить, что CoV-2 начал распространяться среди китайского населения после того, как из секретной лаборатории, экспериментировавшей с новыми видами

биологического оружия, украли пробирку. Возможно, эта гипотеза выглядит привлекательней, чем передача вируса от летучих мышей. Но в отличие от задокументированного факта она требует гораздо большего количества ни на чем не основанных предположений и допущений, таких как существование секретной лаборатории, военного проекта, пробирки и плана операции по ее похищению. Наука в подобных случаях прибегает к принципу бритвы Оккама: не следует множить сущности сверх необходимости. Иными словами, самая простая версия, опирающаяся на наименьшее количество воображаемых доказательств, по всей вероятности и есть верная. А что касается секретной лаборатории, то про нее, возможно, когда-нибудь снимут кино. Великая стена Я два десятка лет верил, что единственное на Земле искусственное сооружение, видимое с Луны, – это Великая Китайская стена. Почему я в это верил? Потому что кто-то мне об этом сказал. И потому, что поверить можно во что угодно, если не дать себе труда хорошенько подумать. А потом, в один прекрасный день, я сам поднялся на эту стену и с часок по ней погулял. И понял, насколько абсурдно то, во что я верил. Стена – очень величественное сооружение, нет слов, но она низкая и узкая. Увидеть ее с Луны попросту невозможно. Фальшивые новости распространяются с такой же скоростью, как эпидемии. И по той же самой модели. По реакции на очередной фейк мы снова делимся на три группы: восприимчивых, инфицированных и иммунных. Чем больше нас пугает, возмущает или злит полученная информация, тем уязвимее мы к заразе. Вчера все медиа утверждали, что эпидемия в Италии пошла на убыль. Сегодня утром эксперты заявили: ничего подобного, напротив, она ширится. Но новость уже вырвалась на волю. Ее подхватили Facebook, Twitter и многочисленные группы в WhatsApp. Если COVID- 19 разнесли по планете самолеты, то вранье с не меньшим успехом разносят смартфоны. В конце концов, убедившись, что остановить эпидемию не удалось, люди испытают разочарование. Некоторые из них поспешат подыскать ему очередное конъюнктурное объяснение, добавив его к вышеприведенным. Наши домыслы тоже складываются в своего рода экосистему. Она не имеет границ и в ней возможно все что угодно. Бог Пан Когда ежедневные газеты приняли решение не публиковать число зараженных на главных страницах своих сайтов, я возмутился. Почувствовал себя обманутым. Я начал просматривать другие источники. Во время эпидемии точная и честная информация нужна нам не только потому, что мы имеем на это право. Она становится чуть ли не главным средством профилактики. Чем лучше информирован восприимчивый – о числе заболевших, о местах вспышек, о заполненности больниц, – тем адекватнее будет его поведение. Всегда есть отдельные люди, совершающие странные поступки, но большинство из нас вполне разумны. В научных моделях наша сознательность учитывается как один из факторов, смягчающих течение эпидемии. Тем не менее буквально с первого дня послышались обвинения в адрес тех, кто публиковал точные цифры: якобы они сеют панику. Видимо, лучше их замалчивать или использовать такую методику подсчета, которая рисовала бы более благостную картину. Но тут неожиданно выяснилось, что именно при таком подходе и начинается паника: если от нас

скрывают правду, значит, на самом деле все гораздо хуже, чем нам говорят. Через два дня цифры вернулись на главные страницы новостных сайтов и больше с них не исчезали. Эти шараханья – признак испорченных отношений. В современном мире граждане, власти и экспертное сообщество – это стороны любовного треугольника, переставшие понимать друг друга. Если представители властей еще доверяют экспертам, то нам, гражданам, у них веры нет; они не считают нас достаточно эмоционально устойчивыми, чтобы адекватно реагировать на эпидемию. Эксперты о нас тоже не слишком высокого мнения и предпочитают разговаривать с нами упрощенным языком, в чем мы мгновенно улавливаем подвох. Что до властей, то мы и раньше поглядывали на них с подозрением, и у нас нет причин менять свое к ним отношение сегодня. Мы бросаемся к экспертам, но они слишком непоследовательны. В результате мы совершаем все более неразумные поступки, из-за чего доверие к нам падает еще ниже. Вирус обнажил механизм этого порочного круга, это закольцованное недоверие, которое воспроизводится вновь и вновь, стоит науке войти в соприкосновение с повседневной жизнью. Как раз оно и порождает панику, а вовсе не точные цифры потерь. Впрочем, по мнению древних греков, паника – это изобретение бога Пана. Голос у него был такой зычный, что иногда, крикнув что-нибудь, он так пугался, что убегал сам от себя куда глаза глядят. Считаем дни Я только что получил имейл. От организаторов коллоквиума в Загребе, которые хотели собрать вместе представителей разных дисциплин из разных стран, чтобы поговорить о поиске новой европейской идентичности. Сегодня они предложили мне «пересмотреть» возможность моего участия в этом мероприятии. Компетентные органы порекомендовали им воздержаться от приема гостей из «зон риска», к которым относится и Италия – наряду с Китаем, Сингапуром, Японией, Гонконгом, Южной Кореей и Ираном. Забавная компания. Большая заразная семерка. Эпидемия продолжает распространяться – число зараженных приближается к ста тысячам, – а в моем рабочем календаре появляется все больше пустых дат. Март пройдет не так, как планировалось. Посмотрим, что будет в апреле. Меня одолевает странное и непривычное чувство потери контроля, но я не спорю. Среди моих встреч нет ни одной, которую нельзя было бы без сожалений перенести или отменить. Мы столкнулись с чем-то куда более значительным, заслуживающим внимания и уважения. С чем-то, что потребует от нас жертв и ответственности – всей, на какую мы способны. Нынешний кризис – это во многом про время. Про то, как мы управляем своим временем и сжимаем его. Мы оказались во власти микроскопической силы, которой хватает наглости принимать решения вместо нас. Мы злимся и негодуем, точно застряли в глухой дорожной пробке, но вокруг нас – ни души. Запертые в невидимом футляре, мы жаждем вернуться к нормальной жизни, полагая, что имеем на это полное право. Вдруг выясняется, что нормальная жизнь – это наша главная святыня. Мы никогда не придавали ей значения, а правду сказать, даже не пытались определить, в чем же она заключается. Но мы требуем, чтобы нам ее вернули. Нормальная жизнь откладывается, и никто не знает, как надолго. Настало аномальное время, и нам предстоит научиться жить в этой аномалии. Мы должны найти рациональное объяснение тому, почему мы с ней соглашаемся, и не сводить его к одному лишь страху

смерти. Возможно, вирусы и лишены интеллекта, но в чем-то они способнее нас – они быстрее меняются и приспосабливаются. Пожалуй, имеет смысл взять у них пару уроков. Мы загнаны в тупик, и нас ждут ужасные последствия. Потеря работы, стальные ставни на витринах магазинов, развал целых отраслей экономики – каждый из нас уже успел почувствовать что-то из этого ряда на себе. Наша цивилизация может позволить себе многое, кроме одного – замедления. Но размышлять о том, что будет потом, для меня – слишком сложная задача. Признаюсь, я не в состоянии охватить это разумом. Капитулирую. Буду реагировать на все перемены по мере их наступления, шаг за шагом. В эти дни мне часто вспоминается 89-й псалом:   нас так счислять дни наши, «Научи нам мудрое». чтобы приобрести сердце   Возможно, он приходит мне на память потому, что с тех пор, как началась эпидемия, мы только и делаем, что считаем. Считаем, сколько человек заболело, сколько выздоровело и сколько умерло; считаем, сколько пациентов попало в больницы и сколько учебных часов пропало у школьников; считаем, сколько миллиардов потеряли биржи, сколько масок продали аптеки, сколько часов ждать результатов теста; считаем, сколько километров нас отделяет от очередного очага заражения, сколько человек не попадет в заранее оплаченные номера в отелях. Мы считаем друзей и знакомых, с которыми можем поддерживать связь. Считаем вещи, которые стали нам недоступны. Но главным образом мы считаем дни. Сколько еще дней должно пройти, пока не кончится карантин? Тем не менее мне кажется, что этот псалом должен натолкнуть нас на еще одну мысль. Может быть, нам стоит поучиться «счислять» свои дни, чтобы понять их ценность? Понять, что ценен каждый день, включая те, которые представляются нам бесконечным ожиданием и пустой тратой времени. Можно внушить себе, что COVID-19 – это трагическая случайность, или невезуха, или бич божий. Можно кричать, что во всем виноваты «они». Пожалуйста! Но можно также постараться осмыслить происходящее. Использовать освободившееся время наилучшим образом. Подумать о вещах, которые в нормальной жизни скользят мимо нашего сознания. Например, как мы дошли до всего этого и какой мы хотим увидеть свою жизнь после эпидемии. Давайте будем считать дни. Давайте попробуем приобрести сердце мудрое. И не допустим, чтобы наши нынешние мучения оказались напрасными.