Вчерашний вечер,утро, день

рость и мощь в мешании кастрюли проявила, что там вдруг все взбилось и стало выползать прямо на огонь, распростра- няя запах горелого кулинарного чуда. Время подбегало к двенадцати. Петух, наверное, уже бил копытом в двери главного входа, а у Люськи проблема. Крас- ное-прекрасное или серое с цветами на пять сантиметров короче? Проблема, прокрутившись по комнате, споткнув- шись о порог непонимания, выскочила на кухню и была в секунду решена специалистом. Мария Ивановна молча ука- зала ложкой-поварешкой на укороченный вариант, и счаст- ливо-опаздывающая Люська выскочила на улицу — пре- красная и неописуемая. Недолгий путь-дорога через трение безнадежно-лелеющих мужских взглядов — и вот главный вход. Двери давно закрыли — 12.30. Петух обалдел в момент, позабыв обо всем. Еще бы! Да в укороченном варианте! Чуть не лопнул от зависти к самому себе. Это как? Определению не подлежит, но все видели молодого человека с одной гвоз- дичкой, неожиданно раздувшегося и покрасневшего при по- явлении девушки. Ну вылитый петух. Осталось хвост пристроить. Свидание началось. Оно не обычное свидание, не как второе или «сто пятое». Оно — первое — определяет. Двое свидевшихся пытаются понять, оценить, предсказать, прочувствовать и… отмести сразу или, наоборот, удивиться простой, свалившейся сверху мысли: это мое, держи! А может, лучше отложить, посмотреть, подумать и уж тогда! Первое тебя (их, нас) знакомит, представляет. Увидел — так себе, а поговорил — клад открыл. Красоту встретил, да ума не нашел. Или: она красивая, умная, приятная. Он кра- савец, атлет-чемпион, параллельно — эрудит. Встретились, провели время и разошлись по углам своих жизней. Нет 51

стыковки! Стыковочные узлы не совпали. Психологический, физический, философский или культурный векторы разбега- ющимися оказались. Из-за судьбоносности этой стремятся подготовиться и предстать во всей красе. Подчеркнуть положительное, при- крыть минусы-недостатки. Оба прикрыли и выпятили. Получи вместе с пятнисто-смазанной картиной тыдру в маскхалате. А если очарование? Оно с ходу мутнит глаз и разум. Оча- рует — и ты в сетях. Сам себе не хозяин. Можешь в этих сетях всю жизнь прошагать заколдованный, так и не учуяв… Нет, как ни глянь, первое — главное, а не боись! Кепочку, чубчик, глазик подправь — и вперед! Да, обувь и чувство соб- ственного достоинства, важные вещи, не забудь — до блеска. Удачи! Обо всем, что написано, ни Люська, ни Вовка Петух не ду- мали. Встретились и, взявшись за руки, ринулись в весну-вос- кресенье любимого города. Огромные качели счастья в сво- бодном падении подбросили сердца к пяткам. Такой нюанс: не уронили, а подбросили. Бывает не со всеми, редко, но бывает. Огромные шары: желтый, красный, голубой, улетая ввысь, спроецировались и материализовалась в вазочках для мороженого. Болтали, смеялись, вспоминали детство, опять смеялись. Кино. Вечерний сеанс. Что-то про любовь. Модерное кино. Люди умные, красивые. От юмора их специфического дела- ешься выше ростом, в плечах осанист, а главное — умен. Это если понял. А пролетело мимо, так не заметил. Настоящее искусство для любого уровня не обидно, да и подтягивает не сразу к «небесам», постепенно. Люська утонула в чувствах героини, и понесло ее тече- нием сюжета, да не сюжета, а жизни настоящей, на экране показанной. Петух смотрел с удовольствием. Главный герой импонировал. Мужественный до дерзости, летел к цели, не 52

оборачиваясь ни на себя, ни на других. И тут женщина. Твер- дая и мягкая. Умная и глупая. Любовь. Не планировалась, а ворвалась в их жизни. Трагедия финала. Сняла с себя талис- ман, отдала любимому. Погибла. Самолет загорелся. Люська не Люська, красавица-бортпроводница в слезах обняла одуревшего Вовку и потащила к выходу из кинотеа- тра, из условностей первого свидания в будущую жизнь-ро- ман «Еще раз про…» 53

Армия Сколько было написано «про армию»! Представить не- возможно. Не про одну — про все. В разных странах, в раз- ные времена и не «про войну», только армия-организация. Вид изнутри. Почему так много? Видимо, армейская жизнь необычна и задвигает молодого человека в свои жесткие, подчиненные своим целям условия. Задвинутый начинает бороться, мимикрировать и даже менять формы. Надел фор- му — меняй формы — действуй, а то все ночи напролет бу- дешь чистить, выгребать и драить. «Про армию» любят писать смешно, с легкой издевкой и тяжелым сарказмом одновременно. Что так? Ведь святее святых — Родину защищать. Дайте лояльно сформулировать. Смех точит и правит инструмент для разных целей. Для святых тоже. Некоторые не согласны, считают: не точит — подтачивает. Вопрос модели. Точат — вострят — инструмент или оружие победы. Подтачивают — что-то возвышающееся с целью уронить. Понятно, те, кто наверху, «возвысившие- ся», не согласны и возмущенно апеллируют, дискутируют, а в подходящие времена третируют, изолируют, стирают в по- рошок или с лица. Есть, о чем писать, есть мотивация рассказать-выплес- нуть, вот и пишут. Женькина гражданская жизнь складывалась и не скла- дывалась. Раньше думалось, мечталось. В последнее время что-то притормаживало. «Приду после армии — будет вид- но». Или: «Обязательно после армии…» Что говорить, армейская обязанность не самая легкая, да и не ко времени. Надо учиться, семье помогать, с под- ружками гулять (и еще, и еще). Ведь взрослая жизнь только 54

начинается, а тут «недовзрослевшего» отрывают и посыла- ют. Так устроено. Делать нечего. Для таких, как Женька, не- чего. Другие устраивают дела, могут. Определили Женьку на подлодку. В Северный флот океанский. На год больше, чем в сухопутных. Пришел домой — мать чуть не в обморок. Отец скис и замолчал. Что не так? Всем надо защищать. Почетно. Действительно. Только родители Женькины — престарелые, больные. Мог бы военком посочувствовать, в другие войска послать, да не стал утруждаться. Женька говорит ему: — Я высокий, за сто девяносто. Какая подлодка? Он смеется: — Есть такие. Увидишь. — Родители… — У всех родители. Проходи. Мать поплакала, поплакала, да и решилась. Все своих де- тей отстаивают, а у нее ситуация малорадостная. Может, сына и не увидит, когда вернется. Вперед. Позвонила племяннику Лёне. Секретарша снимает: — Леонид Михайлович занят. Что передать? — Скажи, тетя Оля звонила по срочному… Разговор вдруг прервался на секунду и включился уже с самим Леонидом Михайловичем: — Тетя Оля, здравствуйте. Как дела? Что нового? — Да Женьку в армию забирают, посоветоваться хотела. Может, подъеду? — Тетя Оля, не волнуйтесь. Женьку пришлите ко мне зав- тра к полдесятому, сами все обговорим. Ольга Михайловна, Женькина мама, за помощью об- ращалась редко, уж если совсем бюрократы и начальники прижмут — хоть живи, хоть помирай. Слава богу, Лёнька вы- бился, мог вопросы решать. Да и не отказывал, душевный па- рень, не хвастун-зазнайка. А как получилось? Ведь подрост- ком кислым был. Комплексовал, сутулился. С хулиганами по 55

подвалам-подворотням, по чердакам-голубятням… Думали, все — на нарах место заказывать пора. Приехали как-то Ольга Михайловна с Женькой в гости. Смотрит Женька-шкет, удивляется: у Лёни кровать в комнате с бабушкой беспомощной, под кроватью горшок. Его, Лёни- на, кровать — напротив, под ней штанга и гантели с гирей. Самого нет — мотается. В общем, оказалось, борьба идет. До- брый Лёня за бабушкой присматривает-помогает. Лёнька-хулиган по вечерам-ночам пропадает по делам своим хулиганным. Лёня-целеустремленный бицепс качает, спину ровняет. Железо тянет. Лёнька-комплекс носом шмыгает. В подвале с кодлой гундосит, папиросу портвейном запивает, ссутулившись над неприглядной гитарой. Еще один плюс нашелся, он и перевесил. Не дурак Лёнь- ка. Голова соображала. Любую математику моментом про- кручивала и на-горá результат выдавала. Верный результат выдавала на-горá. Время-годы перекрутили весь этот компот и на эти же «горá» выдали взрослого фактурного мужчину. Мужчина мог все или почти все. Помогал всем. Бывшим дру- зьям, братьям, сестрам, родителям — всем. А сидел бы на на- рах — кто ему помог бы? Да никто. Вот и получается, сам себя выстроил — сам себя и получил. Женька приехал на встречу. Стесняется, сидя в приемной. Ждет, пока Леонид Михайлович освободится. Вошел в боль- шой кабинет и опять стесняется. Закончился телефонный разговор. Леонид посмотрел на Женьку и с ходу выспросил насчет ситуации и чего хотел бы. Попрощался — и опять за телефон, только засмеяться успел. — Генералом не обещаю, но доложить победно поста- раюсь. 56

Не успел. Повестка из военкомата на следующий день торчала в дверях как солдат на посту. Вызывают. С вещами. Прибыл. Во дворе военкомата толпились, курили, мате- рились. Выкрикивают. Одного, второго, третьего. Женьку чет- вертым. Военком сухо нарубил слов: — На флот не подходишь. Сутулишься. Сразу не заметили. В артиллерию — там выправят. Следующий. Женя не осознал — не понял, как армейские механизмы сработали. То ли действительно сутул — не годится, то ли Лёня помочь успел. Решил, все вместе. Подсказали «более зрячие» сверху: — Чего парня сутулого в тельняшку рядите! Ему пушку ка- тать на лбу написано. Спину править. Откорректировали. Через неделю обнаружил себя Женька в коридоре воен- ной части, на втором этаже, возле окна. На плацу новобран- цы шагают-топают, песню орут-поют. Смотрит на них боец бу- дущий, не переодетый, диву дается. А еще больше — смешно ему. Такой смех разобрал, когда глядел на пацанов обычных, только-только в форму нырнувших. Сообразить невозмож- но — как это? Другая одежда, пусть и форма, и все. Топчут но- гами в сапогах, песню кричат и слушаются плюгавого блон- дина с ефрейторскими полосками, будто он генерал какой. Смеется Женька, заливается, а мимо офицер проходит. Заулыбался-ухмыльнулся: смейся, смейся. Это из тебя граж- данка выходит. Завтра так же шагать будешь, не сомневайся. Вечером постригли, записали, в баню сводили. Первое испытание: напялить хлопчатобумажную форму на распа- ренное тело, а потом еще сапоги с портянками. Кто ловчее, кто хуже — справились. Первый раз строем в казарму. Утром по плацу с песней. Обещали — получи! Днем по- строили всех новобранцев — и вчерашних, и позавчераш- них. Всех. По росту. Длинная-предлинная цепочка получи- 57

лась. Старшина прошел вдоль нее и разделил. От сих до сих, самые высокие — на реактивные установки. От сих до сих, средние — на гаубицы. Низкорослых — на минометы. Все. Пять минут — и воинская специализация определена. Не надо ни тестов, ни дополнительной какой информации. По росту. Лихо. Единственно, лихо не есть правильно. Уверен. Дополнительная информация все-таки сработала. Ночью подняли Женьку плюс еще четырех бойцов. Приказали взять вещи и спуститься на этаж ниже к пушкарям. Во время ко- роткого перехода выяснилось: боец номер один состоял на учете в милиции. Брат бойца номер два сидел. Боец номер три родился в Польше. Родители бойца номер четыре вооб- ще учудили: он был наполовину казахом, наполовину нем- цем. Очевидно, такой «коктейль» снижал боевую готовность и стопроцентную уверенность в выполнении поставленной задачи. Все смотрели на Женьку, понять хотели. С ростом, можно сказать, отлично и выше. В чем причина? Женька краснел, белел, хорошо темно уж было. Дышал как носорог и хлопал ушами. Хотел сообразить, но не получалось. Мель- кали страницы жизни. Детский сад, школа. Октябренок, пи- онер, комсомолец. Что еще? Свидетель-пострадавший. Что еще? Не казахо-немец, не в тюрьме, не в Польше, не в ми- лиции. Что еще? А ничего! Еврей — это все, что оставалось. Сказать? Реакция непредсказуема. Да и этот, родившийся в Польше, скорее «прикрылся» — по виду далек от славянина. Ладно, перетопчутся. Молчать буду. Рассосется. Действитель- но, никто не вспоминал, не проходился. Служба покатилась по ухабам трудностей, перемежавшихся редкими удачами и успехами. Но молодость — она плевала и тянула вперед, как паровоз. Физподготовка страдала. Нагрузки выдержал, нор- мативы сдал. Дисциплина ломала характер и засовывала по ночам на кухню — чистить, в туалет — драить, на край помой- 58

ной ямы — выгребать. Перетерпел. Выстоял. Впрочем, как и многие его товарищи. По несчастью? По счастью? По жизни. Ехали в товарных вагонах-теплушках десять дней и но- чей. «Туда — не знаю куда». Слухов было четыре. Два — на Запад. Два — на Восток. С каждым днем версия «на Восток» крепчала и обрастала фактами. После Байкала осталась одна, да и ехать уж некуда, кроме как через дружественную границу в дружественную страну. 59

Монголо-дневник День первый Просыпаемся утром. Поезд остановился в степи. Напро- тив нашего вагона — юрта. Приоткрылся полог, и на порог вы- шел хозяин. Стоя на пороге совершил первый акт утреннего туалета. Посмотрел на небо и вытащил из-за пояса бутылку с водой. Прополоскал рот. Результат второго полоскания вы- плюнул на руки и освежил лицо. Из недр жилища выпорх- нула жена и продемонстрировала женский вариант туалета. Тут же, у выхода (он же вход). Правда, отошла на метр. По- нятно — эстетка. К обеду прибыли на место. Место было определено стол- бом у дороги и двумя поджидавшими бронетранспортерами. Разгрузка техники. И вдруг (как же без него?) поднялся силь- ный ветер, превратившийся за несколько минут в песчаную бурю. Воздух «сжался» и, не поверите, легкий и прозрачный, преобразился в осязаемую, упругую, непреклонную силу, проникающую всюду. Хочешь летать — лети. Хочешь лежать на воздухе — лежи. Хочешь идти против ветра — пожалуйста, только система сложная: два шага вперед, пять назад. Хо- чешь смотреть? Смотри сколько влезет — с закрытыми гла- зами. Песок с ветром моментально сделали лица похожими на гравюры, зачернив пространство вокруг глаз и складки на лице. Помогли опытные ребята, встречавшие новоприбывших. Раздали (сколько было) самодельные прозрачные маски. Объяснили задачу: сгруппироваться с подветренной сто- 60

роны БТРов и ждать. Минут через сорок ветер уменьшил- ся. Продолжили разгрузку. Сформировали колонну тягачей с орудиями. Тронулись в путь. Солнце соскользнуло за бес- конечный горизонт. Холод только этого и ждал. Набросился. Путешествие в морозильной камере закончилось часа через три. Перешли в холодильную — палатки на вечной мерзло- те — полметра земли и лед. Застелили «пол» шинелями, легли, прижавшись друг к другу. «Счастливцы», оставшиеся дежурить, набросали на нашу кучу-малу все, что было. Про- снулись часа через четыре. Выбежали из палаток. Куда там. Пространство от горизон- та до горизонта заполнено лошадьми. Табуны. Ну и расцве- точка у них — вылитые коровы. Там пятно, тут вообще цвет другой. Странные, не с картинки. 61

Выдержки из дневника, объединенные темой «Как я остался жив» Не буду темнить, строить из себя героя или «удачника». Скажу честно: остался жив благодаря подполковнику Пу- рыськину. Как только его не «кличили»: осел, козел, сова, баран, тушкан… Весь животный мир подключен. Для чего? А как же! Показать, какие мы интеллектуалы, демократы с пацифистским уклоном, умники и еще бог весть что. И где мы? В лапах этого разнузданного солдафона. А он не был ни солдафоном, тем более разнузданным, ни одним из пред- ставителей животного мира. Был одним — человеком. Сейчас посмотришь назад, видно — человеком с большой буквы «Ч». Собственно, кто он, Пурыськин? Солдат Второй мировой. Остался жив. Остался служить Родине — плохой? Хорошей? Своей! Учил молодых ребят, молодых офицеров. Нес ответственность. Спасал их. Меня три раза. Раз первый Что говорил подполковник? Подполковник говорил: — Приехали на местность — оглядитесь. Присядьте, при- лягте, прислушайтесь. До вас здесь тоже жизнь была. Где ока- зались? После этого вспоминайте зачем. Приехали мы как-то с Худым поваром на дальнюю точ- ку. Привезли еду и замену бойцам. Меня выгрузили первым, а сами для выполнения основной задачи поехали дальше. Моя задача (не основная) — по дороге взять несколько проб грунта. По инерции, не оглядываясь, сделал два шага от ум- 62

чавшейся машины. Чувствую — лечу. Куда? Пустыня вокруг! За время полета прокрутилось три версии. Первая — в тартарары или в преисподнюю — не подтвер- дилась. Слава Ему. Слава! Вторая — в лапы к врагу — слава Ему же — нет. И третья — странная — просто полетать захотелось, дав- но… не леталось. Дурь всякая. Настал момент под названи- ем «Бум!». Может, для окружающих он прозвучал бы как «Шмяк!», но они, окружающие, не толпились вокруг, уехали. Бушлат смягчил «приземление», но дыхание нарушилось, в глазах если не мрак, то полумрак. Боль в спине. Лежу, не двигаюсь — мечтаю о добром. До дремоты мечтаю. Минут через сорок вернулась машина за мной, а меня нету! Водитель туда-сюда. Сообщил по рации: — Пропал сержант! Пурыськин, как узнал,— в «газон», два взвода, по тревоге поднятые,— с ним. Один час сорок минут — и я уже в машине на носилках, «оклемываюсь». Для пояснения лишь отмечу, что, кроме меня, в рождении проблемы участвовали: заброшенный оружейный погреб с той войны и степная пустыня с бесконечным количеством бесконечных дорог. Машина проехала — колея. Второй раз проехала — дорога. В такой паутине запутаться легко, вы- браться — нет. Не помогает и ландшафт. Плоскогорье от го- ризонта до горизонта — будто на дне блюдца стоишь. Пе- ревалил через невысокую пологую выпуклость, оказался в другом «блюдце». И так до бесконечности, плутай-надейся. Подполковник Пурыськин ориентировался спокойно, во- дил дивизион, а если надо — и полк, что не просто. Вот и меня спас. Раз второй 63

Ровняли в котловане шестиметровой глубины основу под канализационные трубы. Роем по очереди. Места внизу мало, с лопатами не развернешься. Земля сверху неожиданно по- сыпалась. Мелкие куски земли, а затем более увесистые. Выпрыгнуть по очень крутым, почти вертикальным склонам невозможно. Места для движения почти нет. Оказались за- сыпанными. Головы торчат из земли, руки и остальные члены сдавлены и прижаты. Сверху висит большущая глыба, решает, падать или погодить. Ситуацию разрешили спасатели — наши же ребята. Каждая вторая смена по приказу подполковника дежурила у края котлована в касках и с монтажными рем- нями, прицепленными к лебедкам тягачей. Как только пре- кратилось осыпание почвы, они быстро и мягко спустились к нашим головам и в лихорадочном темпе замахали лопатами. Вытащили! Мы наверху! Глыба от злости, что не успела, рух- нула и развалилась на части. Быть бы нам погребенными под ней, да спасатели, вместо того чтобы отдыхать в пересменку, стояли у края котлована, следили за нами и одновременно хаяли «этого козла» Пурыськина. Спасли! Раз третий Февраль. Тихая солнечная погода. Минус пятьдесят. Уче- ния в поле. Два дня и ночь позади. Ночуем в палатках стоя, как лошади. Печь-буржуйка раскалилась до прозрачности. Одежда спереди дымится, вот-вот вспыхнет. Спина льдом покрывается. Между этим жаром и ледяным холодом на- ходишься ты — будущий борец за мир, а ныне «боец моро- жено-жареный второго сорта». 64

Плюнули на печку. Плевок в полете стал льдинкой и с ши- пением испарился, попав в раскаленную цель. Пошли в каби- ну тягача, завели двигатель, нарушив приказ. Движок пере- гревался, и пары антифриза проникали в кабину. Надо было следить за его температурой и периодически выключать. С этого бодренько и понеслось. Травили анекдоты и все, что было можно и нельзя. Лишь бы не заснуть и не задохнуться в парах этой антифризной дури. Поначалу держались. Двое спят, двое «травят». Потом… Пурыськин подкатил на своем «газоне» и вытащил нас, заснувших и тихо уплывающих в другой мир. 65

ЧП Пропал солдат из учебного подразделения — новобранец бурят. Нигде нет, никто не видел, никто не знает. Лагерь пе- ревернули-перетрясли — нет. Одежды, вещей и оружия не обнаружено. Дезертир? Передвижные поисковые группы по три машины разбе- жались во всех направлениях. Связь через начальника шта- ба. Обмен информацией. На штабной карте множатся крас- ные крестики, зачеркивая проверенные стойбища пастухов, мелкие поселения. Из города патрули докладывают: нет, нет, нет. Зона поиска расширяется. Подключились вертолеты… Через две недели случайно зашли к хозяину по делам в юрту. Сидит. В халате. «Мой жена — твой жена» суетится, пиалки с чаем и сладости подает, ублажить-усладить гостя старается. Взяли парня с собой. Родители уж и не чаяли, что найдет- ся, да и армия с вопросом осталась. А он, придурок, вот. Или не придурок? Так еще хуже. 66

«Губа» Женька два раза на «губе» побывал. Не стремился, не вы- каблучивался, а попал. Вот его повествование-оправдание. Раз первый Пошел в наряд дежурным по кухне. Весь день крутился, обязанности выполнял, старался. К ночи все прибрали, на- чали к завтраку подготовку. Оставил за себя «старшего ра- бочего». Хотел пару часов прикорнуть. Да не удалось. Через час поднял офицер с автоматчиками — и в кутузку, сонного. Кутузка смешная. Настоящую пока не успели, так что приду- мали. Яма, над ней палатка, разрезанная пополам. Из «ме- бели» — доска на двух столбах. Не комфортно — до ломоты в спине. Плюс психологическая составляющая голову «плю- щит». Маялся часов двенадцать. Оказалось, как заснул, ра- ботнички решили себя сгущенкой развлечь. И друзьям, и про запас… Дележка — шум. За стеночкой начальник продоволь- ствия бумаги в порядок приводил. Он наряд и вызвал. Сидеть бы и сидеть, да Пурыськин помог. Объяснил, где надо, что я сгущенку не ем и вообще виноват, но не очень. Раз второй Настоящую кутузку-губу довелось строить своими рука- ми. Домик симпатичный вышел. Пол по проекту был бетон- ный. Бетонный и соорудили. А тут доски половые остались от казармы. Ну я и проявил инициативу. Хороший пол получил- ся — теплый. Будто в будущее заглянул. Первым клиентом новой кутузки сам и оказался. 67

Поспорил с командиром, вместо «есть» другие слова ска- зал, а тот, видать, новое веянье в воспитательной работе на мне проверить решил. Говорит: — Я твоим родителям напишу, что плохо службу несешь, командиров не слушаешься. Меня — током, даже сообразить ничего не успел, так и вы- палил как из пушки: — Напишешь — убью! Вот с этим диагнозом — «угроза командиру смертью» — первым жильцом новой кутузки и определили. Пол теплый — отдыхай. Нервы на пределе — суд светит. По ночам тюрьма снится. Волки воют, душу терзают. Пережил. Подполковник выручил. Объяснил молодым командирам: человека словом в состояние аффекта вогнать запросто, а вот что он в этом состоянии выкинет — большой вопрос без ответа. 68

Дембель Дембель — мечта недосягаемая. Независимо от того, сколько служил и сколько осталось. Нереальная вещь. Ил- люзия. Иногда существо живое, вот оно, вот. Держи! Иногда сон приятный, с деталями и запахами, хоть не просыпайся. Тезка Женькин и земляк, больно нежный и впечатлительный, как-то утром несется, на ходу очки протирая: — Женя, не поверишь, мамины котлеты приснились, и не просто — я их ел! Вкус и запах — подъем снес. Во невезуха! Недосягаемая мечта, а сбывается. У Жени этот постулат подвергся сомнению. Пришел день, собраны вещи, оформлены документы. Последнее построение. Прощание. — Пиши! — Обязательно! По машинам — и в город. Вот там и не сложилось. Билеты заказаны, а получить проблема. Кассир местный напился и пропал. Искали всей армией. Нашли в канаве. Пьян вдраба- дан. Идти ни в какую. Уговаривали, угрожали, тащили, проси- ли. Нет. Вдруг из пьяного чудовища, пожирающего наш дем- бель, вылетает: — Хватит командовать! Это пока еще наша страна! Неожиданно. Казалось, все о’кей: мы приехали выполнять интернациональный долг, помогать, защищать… И тут вдруг в канаве оказывается — мир повзрослел и перестал однознач- но соответствовать. А нам-то домой! Дембель! Срочно! До поезда семь минут! Подняли, понесли гада вредного, даже в кассу запихнули. Поезд чуть руками не держали… Улетел наш поезд дембельский без нас, призраком. Мечты несбы- точность подтверждая. 69

Утром проснулся как с похмелья. Стоит перед ним весь взвод, понять хочет. — Ты что, гад, на «куска» остался?! В переводе на родной-великий: ты что, плохой парень, решил контракт подписать на сверхсрочную службу?! В переводе с языка эмоций: что же получается, мечта все-таки несбыточна? Дней десять валялись на солнышке весеннем. Загар дем- бельский темнил тело, одновременно нервы оголенные за- лечивая. Настал день. Без шума без гама посадили в машины и увезли на станцию — загоревших, с тоской и надеждой в глазах. Поезд тронулся, сердце ёкнуло, а мысль поскакала быстро-быстро, приближаясь к дому, к свободе, к папе с мамой. «Чудесная» армейская жизнь дала по голове шлагбаумом, ровняя солдатушек в легкоуправляемую шеренгу. Заодно по пути по случаю интеллект подравнялся. Многое упростилось, забылось и, казалось, перестало существовать. Женьке по возвращении хотелось выучиться, понять, разобраться. Да просто к нормальному вернуться. Просто, а не просто. Однако потихоньку, с помощью новой-старой жизни на- учился заново говорить, смотреть на вещи по-другому — «не из формы глядя». Родители приласкали. Ленка не забыла, ждала. С работой и учебой образовалось. Новые заботы и условности покатили парня по речке предсказуемо-непредсказуемой в будущее. Отпечаток прошлого потускнел, но то, что осталось, за- крепилось в душе и памяти татуировкой нестираемой. Вчерашний вечер, утро, день… Замелькали трудовые будни, перемежаясь выходными и праздниками. Не все гладко, не все ухабисто. 70

Великий праздник Великий праздник отмечался весельем, весенним настро- ением и, как всегда, демонстрацией любви к Родине и госу- дарству. А поскольку государство имело руководство, так к нему в первую голову. Извините за реализм неуместный — первее, чем к Родине. У Женьки накануне прокол вышел. Прогулял собрание, где должны были решительно осудить Серёгу-хроника в по- следний-препоследний раз. Пренебрег и поехал к Ленке в больницу повидаться. Удрал с собрания нахально. Соврал, что приболел. Ан нет, не проскочишь, застукали. Видели, как веселился, домой ее провожая. Ответ держать надо. А как же? Положено. Судьбина неприятная, занудная. Собрание с обсуждением и копанием в личной жизни совковыми лопа- тами. Бюро с занесением и клятвами неповторения. Стенная печать отобразит личность. В карикатурной форме. Можете не сомневаться: не удержатся — нос увеличат раз в пять. Лич- ность от перспектив этих сжималась, становясь маленькой и уродливо-послушной с неприятным запахом. Спасло, что в канун праздника дали альтернативу: нести «члена» на демонстрации, но не как все нормальные — за «десятку» или за отгул, а вину заглаживая. Утро праздничное. Настроение средней тяжести, посколь- ку ранешенько и работа нелегкая, с аспектами. Невезуха одна не идет, за собой еще черед тянет. Выдали самого-са- мого «члена-пречлена». Ситуация «не любишь, а неси» уве- личивает вес на семнадцать с половиной процентов, плюс пальцами показывают, шепчутся, вопросы задают. Ответ за- рублен на носу: — Люблю — несу. 71

Откуда, кстати, «отношение особое»? Ведь Женька, как капелька в серой массе, понятия не имел, что «там» происхо- дит. Кто хороший, кто плохой. «Отношение особое» — громко сказано. Ассоциативная неприязнь — вернее. В нашумевшей киноверсии «Трех муш- кетеров» главный отрицательный — кардинал. Вот в нем и угораздило увидеть. Что? Почему? Чего вдруг? Непонятно. Тот и другой по одной линии — идеологией заведовали. Лица не похожи, однако общая сухость, этакий псевдоаскетизм проглядыва- лись. Остальное на уровне чувств-догадок. Чувства тонкие, догадки неоправданные, а загреметь со всеми представле- ниями — запросто. Потому держи в себе, не расплескивай. Всучили в руки портрет на палке — тащи, грехи заглаживай. Кстати, наш-то «кардинал» так себе, серенький, не то что ки- ношный в красной шапочке и одеждах красных. Антигерой, плюнуть некуда. Состыковался Женька с другими «членоносителя- ми», идут, на праздник глазеют, девчонкам лыбятся. Флаги, транспаранты, цветы искусственные расцветили пасмурное утро. Подогрели настрой музыкой бравурно-маршевой. На- род поет, улыбается (особенно те, кто «принять» успел), весе- лится. Женьке поначалу кисловато было, потому от предло- жения «согреться» не отказался. Изловчились-исхитрились, не опуская портретов, внимания не привлекая. Тепло. Весело. Праздник. К девчонкам подрулили, треп пошел легкий. Слово за слово цепляется — глупости, конечно, а весело. Портреты эти на палках утомили окончательно, ни туда ни сюда с ними. Приковали к толпе. Пришлось для разрядки и подзарядки еще по чуть-чуть. А что! Часть процесса, не выкинешь. Разу- далились — поем-танцуем. Лихо — по-русски: эх, раззудись, плечо, праздник празднуем, шире круг — жизнь прекрасная! 72

Когда по третьему кругу «грелись» — случилось. Женька передал палку с портретом своим (понятно, не своим, а «кар- динальским») парнишке подвернувшемуся: мол, подержи, я мигом. Прибежал обратно, а его, парнишки, нету. Да бог с ним — «кардинала» нету. Спрашивает там-сям, никто не ви- дел, не знает. Кранты. За такого «члена» затаскают. Выводы сделают, мало не покажется, много будет. Облом. Настроение, взобравшись на «пик коммунизма», покатилось стремитель- но, по пути прихватив веру в лучшее. Лекарство одно и для радости, и для горя. Женька обычно только по праздникам. Так чего сейчас нервничать? Вот он, праздник, и есть. Разли- вай! Распивай! Запевай! К сумеркам очнулся на детской площадке. Грибочки, до- мики, качели, лесенки, песочница, а в ней Серёга-хроник храпит. Руки в стороны, ноги врозь. Одежда некрасиво то- порщится. Общий вид роднит с инопланетянами, неумело перевоплотившимися в наших гомосапинесов. Рядом с Се- рёгой портрет на палке. Пригляделся Женька: на тебе, «кар- динал» пялится. Идеолог — он и есть идеолог: липкий и не то- нет. Да бог с ним, с «кардиналом» -безбожником,— тьфу ты, с перепоя не формулируется. Взгрустнул Евгений. Тащить надо Серёгу, да и «члена» не бросишь, чай одной организацией повязаны. Выдюжил. Встал в полный рост, «инопланетянин» на спине, «кардинал» в руке, на палке. Простоял тридцать семь секунд, подбираясь к рекорду Гиннесса. Может, и дотя- нул бы, а то и первый шаг в будущее сделал бы, да фары-га- ды — в глаза, и все рухнуло. «Милицейские» нагрянули — так сказать, «праздничная уборка». За руки за ноги — и в маши- ну. Власть напоила — власть и отрезвит. Скажи, Серёга. 73

Свадьба Поздравляем! Поздравляем! Скандировали площади и бульвары, маленькие переул- ки и ровные линии. Над широкой рекой в приветственном кличе вздыбились резные мосты, раскачивая фонари и трол- лейбусы. Церемония проходила во дворце при стечении род- ственников, друзей и знакомых, прибывших чуть не со всех концов необъятной. Настроение — главное, и оно создано. Всей обстановкой, торжественно-величавой музыкой, улыбающимися лицами, самой встречей такого количества людей. Не просто людей, повторюсь, родственников, друзей и знакомых. Чьих? Как «чьих»? Ленкиных и Женькиных — они брачующиеся. Словцо корявенькое, но именно его произнесла служащая, пригла- шая в зал регистрации. Расписались, обменялись, поцеловались. Представитель власти в легком цветастом халатике, прикрытом широкой лентой, хлопнула печатью и тоже поздравила. Улыбка в этот раз не получилась, но в целом на высоком уровне — попам и раввинам еще поучиться. Обцелованные всеми присутствующими, молодожены в полушоковом состоянии, в помаде, со сбитой набок фатой, укатили на заказной шикарной машине, облепленной цве- тами и лентами. Второй тур — сама свадьба — состоялся на углу Хлебо- пекской и Фурнитурной, в полуподвальном помещении ре- сторана «Трюм». Между прочим, в последнее время очень модного ресторана, с эдаким моряцко-кавказским прики- дом. Весь антураж: канаты, якоря, бочки, небольшие иллю- 74

минаторы под самым потолком — переносил посетителей в трюм старинного корабля, а может, и плавучей тюрьмы — это на выбор, как воображение настроить. Ну а «кавказское», извините, где? Не ребус. Весь коллек- тив «плавучей тюрьмы-ресторана» спустился с высоких гор, продолжая непрерывно кромсать козлов и баранов огром- ными острыми ножами, выкрикивая магическое: — Шашлык! Шашлык! Вот так: попал под нож — и ты уже не козел, не баран, а «шашлык». Видимо, по задумке организаторов, веселую-развеселую свадьбу желательно было уравновесить, так сказать, «приту- шить» мистически-трепетным, эдакой вуалью-загадкой. Уда- лось! Да и философски объяснимо. Не все, конечно, до высот и глубин допорхали, но не страшно, время есть — доплывут. А пока — вперед! К самому процессу. Встречать прибывающих гостей отрядили целое отделе- ние «горских матросов», одетых в черкески и бескозырки. Ленточки традиционно развевались, и на них золотом гор- до: «Трюм». Каждый «трюмщик» спускал по крутой винтовой лестнице пятерку гостей и на ощупь рассаживал на бочки возле дощатого стола. Успели вовремя. Сумерки загасили по- следние проблески света из иллюминаторов. Гости притихли в темноте, растерявшись, но тут ведущий-тамада зажег свечу в середине стола и заорал как контуженый: — Горько! Горько! Молодых, к сожалению, еще не успели спустить по вин- товухе, так что вроде репетиции не получилось, но зычно, очень зычно. Свеча, скромненько освещая, в то же время успевала от- брасывать зыбкие тени, плывущие по стенам, усиливая идею противовеса «веселухе». 75

Все. Лена с Женей на своих местах. Николай Иванович с третьей попытки налил водки. Получилось в фужер, а не в стопку, да не страшно. Постучал ножом по стеклу, требуя ти- шины. Нацелился поздравить молодых, тост заготовленный сказать. По секрету, в тосте этом было все: поздравления и пожелания, и отцовское напутствие со слезой. Удача была и судьба. Советская власть со строящимися ею дорогами к светлому будущему счастью. Все было. Правда, судьба эта неожиданно похлопала Николай Ивановича по плечу ответ- ственной рукой тамады и попросила-приказала сесть. Оказывается, начинать надо по древнему обычаю с «Горь- ко!». Николай Иванович от неуклюжести ситуации и оби- ды на древний обычай фужер все-таки хлопнул и со всеми вместе включился орать «Горько!», отсчитывая уровень люб- ви молодых. Все захлопали по окончании долгого-долгого, сладкого-сладкого «горького поцелуя». Тамада благородно разрешил выпить и закусить. Темнота закружила свои сюжеты. Например, Дарья Ива- новна, Женькина тетка, точнее, жена дядьки, Наума Изра- илевича из Донецка (сам-то не приехал, не смог, в шахте уголь рубал). Так вот, Дарья Ивановна в подарок на свадьбу сало-шпик привезла. И после того как, перепутав, выпила вместо шампанского бокал «первача», бидон которого из Сибири припер Маркелов, крестный Ленкин, обнаружилось: сало пропало. Туда-сюда, нет. А сало-то не лишь бы в ларьке купленное. Поросенка растили, откармливали по формуле. Специалисту сдали для технологически выдержанного изго- товления предмета великой гордости украинского народа. И вот нету. На столе, под столом, на вешалке — да куда ни ткнись. В темноте этой разве сообразишь. Пришлось рас- строиться Дарье Ивановне прямо тут, на свадьбе — торже- стве веселом. А с расстройства одно лечение — шампанского бокал. 76

— Ура молодым! Рвануло под низкий потолок и эхо с помощью гостей завторило угасающее: — Ура, ура, — молодым — дым-дым. И вдруг: — Эхма! Маркелов-крестный неразбериху урядил. Крик этот зыч- ный — его души дело. Зарубил на корню древний обычай и традиции, придуманные тамадой формалистом-рецидиви- стом. Порушил план веселья. Живого плеснул. Вскочил лихо в круг меж бочек, по дороге Дарью Ивановну прихватив. И давай гопака да «русского» под заграничный свист-твист ка- блучить. Дарья Ивановна после первача, шампанским «прибито- го», не размякла, наоборот, такое выделывать учудила, что Маркел только поспевал то в присядь, то козлом горным. Винегрет сей назывался танец-экспромт, заводил народ, на поступок провоцировал. Задор лихой подхватил Николай Ивановича, выбросился в межбочоночное пространство вместе с Марьей Иванов- ной. Одна рука на талии интеллигентно, другая — ладошка в ладошку. Конвенционально, казалось, не придерись, да тем- нота эта, чтоб ей не просветлеть, прижала Колю к Маше иль Машу к Коле, не разберешь. Да так все совпало — зазора нет. Прижатость эта всколыхнула, дрожь пустила. От дрожи рука Николай Ивановича не удержалась. Съехала ниже талии. Дрожь усилилась, рука еще ниже. Поймите, не нарочно — от вибрации, по закону физическому. Замкнутый круг образо- вался, и непонятно, чем могло закончиться, но «бронислав- ные» чувства победили, и их носительница врезалась меж Маше-Колиным конгломератом, разбив его на две исходные составляющие. 77

Бронислава Борисовна махнула платочком, будто коман- дир флажком: «Огонь!» Трио Шварца Баруха вломило, не задумываясь, да так точ- но — в души. Разрывая темноту, заискрилось фламенко. Ото- рванная от сплочения с Николай Ивановичем Маша — уже не Маша, а испанская гранда. Спина, грудь, ноги — одна струна. Руки-пружины — вверх-вниз, вверх-вниз, и мелким шагом на соперницу. Бронька, черноволосая красавица гордая. Грудь вперед, глаза горят — освещают сцену противостоянием. Да какое там стояние? Каблучки выцокивают — «трюм» гудит. Зубы Николай Ивановича от этой неожиданной нестан- дартности застучали, кастаньеты подменяя. Накал танца взвился ввысь, отрикошетил от потолка и заполнил собою все вокруг. Аж про темноту забыли, вот-вот молнии шаровые заскачут… Не заскакали, разряд прои- зошел. Жена-невеста — белый лебедь. Проплыла вальсом плавным, сказочным. Муж-жених, принц гордый, за ручку ее придержал — и нет молний, противостояний, накала. Музыка животворно-счастливая старое стерла, любовью «трюм» ос- ветила. Свадьба зашумела весельем и молодостью. Счастье не грохочет — счастье шепчет. Великий день для Ленки и Жени. Для родителя радость. Для гостей отрада. 78

Трудовой день День. Не бесцельно-завалящий и праздно-бестолковый — настоящий с большой буквы Трудовой день. К сожалению, утро Трудового дня пасмурное, не сподви- гающее. Оно-то и бьет молоточками по голове, как по шляп- ке гвоздя: надо, надо, надо! Гвоздь в доске. Чувство долга в голове. Вперед, к свер- шениям! Больница им. Среднего уха У Ленки день операции по удалению с одновременным байпасированием. Не первая, но сложная — и по состоянию больного, и технологически. Ленка не врач, хирургическая сестра, но она в команде. В команде профессионалов, пом- нящих о законе: «Ошибка — смерть». Стадион «Трудовые резервы» Глаза спят. Небольшая тяжесть в груди и колики под пра- вым ребром. Всего-то навсего полтора километра без рыв- ков, трусцой. — Просыпаемся! Просыпаемся! — кричит Костя-тренер. Он-то в порядке, крутит педали в прекрасном настроении. Розенблюм «проснулся» и, то ли от команды, то ли «пора уж», побежал размеренно, в привычном темпе. Завтра игра. Не в «форме» — «золотой запас». Так что — давай-давай! Просыпайся! 79

Цех сборки выключателей Не маленьких, как все привыкли, — огромных, для элек- тростанций. Руки чешутся — не в смысле «драться хочется», в смыс- ле зуда кожи от мелких-мелких, невидимых стеклышек. «Умники» придумали отличную электротеплоизоляцию из стеклоткани. О тех «везунках», которым придется с ней рабо- тать, не подумали или по дороге позабыли. Не жизнь — «че- суха». На психологическом уровне. Только увидишь-вспом- нишь — уже кожу колют тысячи «микрогадов». Театр-студия «Под мостом» — И пошли, пошли «жабами». Ближе к полу. Гнемся, гнем- ся. Гримасу.Ух, противные! Царевны! Резко, вместе — все пре- красные! Сердюкова, без разврата! Королевская кровь, стать гибкая. Люся, прогни спину. Уж не жаба, не лягушка. Улыбнись смиренно-оптимистично… Жабы! Жабы! Поскакали… Школа КГБ — Петухов, продолжайте. Без нажима. Сейте сомнения. Будьте партнером, а не врагом. Тему помните? — «Деформация мировоззрения противника. Подготови- тельный этап». — Вот! Вам поверить должны. Не долдоньте утомительно. Фактами очаровывайте. Стройненько их в систему. Позитив- ной энергии подбавьте. Доброжелательности. Стадион «Трудовые резервы» Пять километров — полдистанции.Дышать ровненько. Вон Пушкарь — не мальчик и габариты, а «чух-чух, паровоз, нож- 80

ки кривеньки — без колес!» После «восьмого» рывки нач- нутся. Народ попадает. Пушкарь — никогда! «Чух-чух! Сила!» Больница им. Среднего уха — Елена Николаевна, все готово? Начинаем. Больного под лампу. Инструмент для вскрытия. Подключайте к приборам. — Ефим Борисович, наркоз, как договаривались, плав- ненько, ступенчато. — Читаем показания. Стабильно. Ну, с божьей помощью… Цех сборки выключателей Гаечка не накручивается и не накручивается. Пальцы де- ревянные. Вот упала. Внутрь упала. Магнит на ниточке опу- стил, поднять пытаясь. — Жека, крышку затянул? Тормозишь! Театр-студия «Под мостом» — Лежим, не двигаемся, спящие красавицы. Посмотрите на Люську. На счет «три» — все красавицы мертво спящие. Школа КГБ — Что же получается? Петухов, ваше мировоззрение тре- щит по швам, а у него, врага потенциального, глаз светится. Удача за удачей. Меняйтесь местами, а то договоритесь до полной не нашей победы. Больница им. Среднего уха 81

— Кровь. Вводите по графику. Елена Николаевна, перехо- дим к байпасированию. Зажимы и соединительные материа- лы. Опять же с… помощью. Стадион «Трудовые резервы» — Десять метров рывок — вяло, десять метров рывок — вяло. Резче! Саша, смысл рывка в рывке. Резко, неожиданно для самого себя. Противник вообще в обмороке. Раз! Вяло! Раз! Вяло!.. Цех сборки выключателей — Женька, ну что, гаечку выудил? Молодец, затягивай. Пе- рекрестно. Помнишь? Театр-студия «Под мостом» — Закачались березки под ветром-бураном. — Маша, Катя, головы приклоните. Руки нервничают плавно. Школа КГБ — Ерунда полная! Вас местами меняй не меняй — наша не прет. Вы что? Специально или по уговору? Вылететь хотите и заодно до мест не так отдаленных долететь? Больница им. Среднего уха — Качай кровь, качай. Потом затянем. Сейчас главное — стабилизировать. — Лена, промокни и поле подчисть. 82

Стадион «Трудовые резервы» — С мячом пять минут подвигались в свободном полете. Пушкарь, покажи пируэт… Розенблюм, не плетись за мячом. Он скачет — ты бежишь. Потом наоборот. Цех сборки выключателей — Все, выключатель готов! ОТК, подмарафетим — и на ис- пытания. — Жека, ты в комплекс или за ворота рванем? — А что там? — Переутомился? Там кислые щи и бефстроганов с пюре. А там — свобода, пиво и бутерброд с килькой. Театр-студия «Под мостом» — Перерыв. Драма на малой сцене через двадцать минут. Люся, повтори монолог, а то позорище, как среду вспомню. Школа КГБ — Петух, чего дуреешь? Подставляюсь тебе, подставля- юсь, хоть справа обходи, хоть слева, а ты прешь как танк на амбразуры наши. Не туда прешь. — Провалил, знаю. Материал повторить не успел, думал, логикой возьму, вот логика и завела. Стадион «Трудовые резервы» — Бьем, бьем по воротам. Крученый влетел — плюс, мимо ворот — минус. 83

— Штихель, потренируй молодого. — Кто пять забил — на перерыв. — Видел, Сашок! Молодец! Хитро. Больница им. Среднего уха — Все, слава богу — стабилен. — Леночка, заканчивайте зашивать — и на перерыв. — Ефим Борисович, проследите плавный выход на свет божий. Я у себя, если что. 84

Эпилог Эпилог-лог-лог, эпилог-лог-лог. По большому счету — ка- кой это эпилог? Да и не может он им быть. Так, небольшая заметка-отметка о том, что жизнь продолжается, а повество- вание временно останавливается с одной лишь целью: на- брать побольше воздуха в легкие. Не только воздуха, но и эмоций, событий, ощущений. Герои, что им? Шагай по жизни, радуйся, грусти, живи — и все-все образуется. Не легко, не просто, но сошьются эпизоды, засверкает, за- блестит путь-шоссе, высыхая от дождя, под ярким солнцем обновления. Увидим, услышим. Напишем! Миша Том Лев, 1.05.10 85

Часть 2 Розенблюм, метро и очки Метро. Сутолока. Народная масса мечется под землей, до дома добраться мечтая. Реальность же создает замыслова- тые траектории, противостояние потоков, пробки и тесноту. — Все, не доехать! — Сегодня не доехать! Только турист или приезжий лопух опустит руки и раскис- нет. Настоящие местные, горожане,— как рыба в воде. Знают приемы, ходы и выходы. Проскочат, протиснутся, если надо, обойдут-объедут. Сядут в поезд на одну остановку, пересядут в другом месте. Прорвутся — выгадают. И все на автомате. Ведь это их жизнь, среда обитания. Да, не без курьезов. Да, бывает. Есть что вспомнить-рассказать. Быстрее в вагон сесть… на свободное место… — Ух!.. Встать хотя бы!.. Протиснуться!.. Влезть!.. Прижало лбом к холодному стеклу? Не страшно, газе- тенкой проложим. К блондинке пышногрудо-мечтательной? Вытерпим. Вместе помечтаем. К плечу атлета прибило гвоз- дями? Дотянем две остановки на выдохе. Главное — книжку исхитриться… Удастся — герой! Стоишь в невыносимой позе, дыхание ограничено, но ты не тут, ты там — на Майорке, в белом костюме, с дамой-шпи- онкой в ресторане. Пытаешься разгадать и не быть разга- данным. Шампанское, туманный взгляд… Вдруг холодный ствол у затылка… Нет, лучше назад, к плечу атлета. Нет, не лучше. Хуже. Этот гад-эгоист руку поднимает, время узнать 86

приспичило. Вне времени мы. Нет тут места для его руки с часами-будильником… Выясняется, нет места для меня с книжкой… но удалось! Исхитрился, вывернулся, даже раз- вернулся. Комфорт — громкое слово, здесь требуется что-то поскромнее. Лицом в сумку пенсионерки. Пенсионерка вни- зу выстоять пытается, сумку подняла — и получилось мне в морду, хотя повторяю: у меня лицо! Правда, с носом, и он в сумке вместе с каким-то субпродуктом задыхается. Телесное сжатие, и «задых» этот перекинули опять на Майорку, верхом на шпионку необузданную. Казалось, вот оно, мгновение… Не успел, выскользнула, обучено и, не пре- рывая движения, коленкой в… Ой! Вырвал нос из сумки, глотнул отравленный «декалоном» воздух. Хотел бабке сдачу дать (это она локтем шуранула) да передумал. Вынос тела, ответственность, венки вялые — не для меня печаль эта. Фу ты! Ну ты! Наконец-то! Остановка. Плотину прорвало. Схлынул народ на перрон. Остались трое: я, бабка и девчон- ка в берете красном и очках профессорских. Девчонка оч- ками в журнал толстый уперлась, я — к «своей» на Майорку, бабка — «Ранний брак 2» дочитывать. Три остановки переды- ху. На четвертой — штурм, будто не выходили. Вагон раздуло, как резиновый. Вот-вот лопнет. Меня с девчонкой склинило. Острые коленки под ребро. Очки толстые в дырочку от медали «За отвагу» уперлись. Журнал толстый на спине соседской матроской раскрылся. Читай не хочу. «Майорка» со шпионкой недосягаемо скомка- лись. А тут глаза сами читают и удивляются. Понять пытаются: кого это судьба к сердцу моему прижала? Аж слеза. Неужто про Муму-собачку?.. Комок в горле. Да нет, «Философия любви во французском романе». Читаю, по- нять пытаюсь. Не получается. Через слово термины заумные и словечки французские. Две остановки промучился. Фило- 87

софия есть, любви никакой. Немного отхлынуло. Рассоеди- нился с очкастой. — Двери закрываются! Не успели они. Мужик с разбегу влетел, но только наполо- вину.Тело возбужденное и лицо страдальческое — у нас, в ва- гоне. Ноги — еще бегущие, в белых тапочках— у них, снаружи. Обычно двери в таких ситуациях мгновенно размыкаются, а тут — нет, и поезд поехал. Трагично. «Ну и хрен с ним!» — на весь вагон выпалил мужик разгоряченный — простился. На- род замер остолбенело. Открылись двери. Открылись, куда им деваться. Мужчина — в вагон, на пол, лицом вниз. Жестко, но «дома». «Домашние» грохнули хохотом, сняв напряжение ситуации. Смеялись все, включая плаксивого младенца в ко- ляске и глухого ветерана революции. Девочка не смеялась одна. Очки ее запотели от переживания, и берет покраснел еще больше от словца крепкого, не французского. Тут-то интерес и зародился. «Берет» к выходу, я за ним. Она в потоке пересадочном, я плыву, не отстаю. Она на эска- латор вниз. За ней! За ней! В двери отправляющегося поезда?.. А я?.. Нет, не успел. «Прощай навеки», — судьба шепнула, ручкой помахав. Все, наездился. Домой! В полусгоревшем почтовом ящике — конверт красивый. Три этажа терпел, на кухне столовым ножом вскрыл. Свадь- ба. Приглашение от Люськи и жениха неизвестного. Надо собираться быстренько. Всего три месяца осталось, а шнур- ки опять мятые. Боюсь, не поспею. Ох, Люська! Куда же ты?! Ведь я!.. Ведь мы!.. Эх! 88

Теледрайв Мучился Женька, мучился. Грезил, грезил. Да всему ко- нец приходит, даже учебе этой бесконечной после работы. Ведь семья уже: Ленка, дочка маленькая. Все внимания и заботы требуют, причем справедливо требуют. А тут цейтнот. Нет, Цейтнот! Нет, Цейтнот хронический вульгарный. Закон- чилось мучение, слава партии. Бросился Женька применять свои знания, бессонницей и вечными ограничениями заво- еванные. Оказалось, нужен, но зарплату тихонькую положили. Куда с этим — тоже непонятно. За что? Почему? Как? Все без отве- та. Решил терпеть и жить скромно. За идею работать. Опять грезы из сундука вытащил, проветрил — и в дело. А вокруг не так все и плохо: и марши гремят патриотично, и оратории славят не зазря. Доклады-отчеты светло оптимистичные шаг чеканят. Безмерный оптимизм захватывает и… крепит веру. Еще пару-тройку пятилеток — и достигнем всеобщего. Осо- бенно веселятся музыку заказавшие, их помощники и при- ближенные. Никогда Женька примитивным не был, а тут сомнения. Умные устроены. Работают в местах нужных, дружить умеют с кем надо. Есть, конечно, и немало, кто ворует-подворовы- вает, а тоже оправдание имеют: свое берем, не чужое. На- родное. Притирался Женька, притирался. Решился. Пошел на на- рушение, даже не закона — правила идиотско-дурацкого. На- чал работать после основной работы дворником. Оформили его через подставное лицо. Получил метлу, совок и зарабо- ток, маленький-премаленький, но дополнительный. 89

Отработал год, копил деньги, имел цель — купить цвет- ной телевизор. Не то чтоб без него никак, но хочется мир не черно-белым видеть, да и окружение обзаводится, про- воцирует. Все. Деньги есть. Шагай в магазин, трать свои трудовые. Стой! Стой! Ты чо? В грезах своих барахтаешься? Кто послед- ний?! За углом метрах в трехстах. Там запись. Постоял, по- толкался, записался. Каждый вечер после работы отмечать- ся. Пропустил — выбыл. Закон очереди. По правде сказать, телевизоров-то и не было. Отмечались на случай, если за- везут. Завезли! Такое началось! Списки не пустили, нахлыну- ла «живая» очередь. Все смела. Было-то всего тридцать или, может, сорок. Капля неделимая. Еще больше Женька озада- чился, когда протиснулся посмотреть в «лицо» цветного. Так и сяк, и таблица, и другой канал, и с мастером, и без, как ни смотри — видно, что не черно-белый, но цветов-то тоже на всех не хватило, там да сям по чуть-чуть блекло, то есть соот- ветствует. Тьфу ты! Двинулся домой объяснять, что отмечался. Что не достал- ся. Что не шатался, а пытался. Поверили, конечно, поверили, чай в одной великой процветаем… цветаем… цветаем… Заснул Женька-несчастливец. Ан нет, сон розовый слу- чился во всех красках. Плывет будто Женька на большом ко- рабле по большому морю. Большой город. Большой магазин. Посередине — большой телевизор. Протягивает Женька руку, взять хочет.Телевизор как рявкнет: «А какой утебя„намбер“?!» Повернулся на другой бок. Русская печка, стилизованная под батарею парового отопления. В углу — черно-белый, родной, по экрану марширует интеллигенция гнилая с метлами. Поет «славься» и об успехах. Убаюкали окончательно. Так долго про телевизор этот говорилось и мечталось, что из простой, повседневной, казалось, вещи он превратился в мечту-идола. Практически пик имени Цветного телевизора 90

сравнился, страшно подумать… с пиком Коммунизма. Конеч- но, конечно, смешно представить, ни в какое сравнение, и кто это мог придумать и вообразить глупость такую-раста- кую, и вообще… Тс-с! Во гад капиталистический, хоть и на- шего производства, но по сути — ихний. Мол, смотри в цвете, сравнивай через замочную скважину, слюной капая. Достра- ивай свой черно-белый храм-срам. Проблема чем неразрешимей, тем задорит игривей. Женька и так и сяк, а никак. Случай спас. Приглашен был с Ленкой, женой, на день рождения тетки любимой. Та поста- ралась, выставила восемь салатов рукодельных и три торта к чаю, но это потом. Сначала салаты. Закуска. Под закуску, да еще такую, только чокнутый не чокнется. Было чем и было с кем. Среди приглашенных выделялся нескромностью До- дик, сожитель племянницы. Подняли за тетку, как принято. За мужа, детей и общее процветание. Полбутылки — три салата как не было. Тут Додик тему поднял вместо тоста. Тема страш- нее. В десять раз объемней любого тоста. Под тему литров не хватит, конечно, если стоящая. Какая была у них — Женька не помнил, еле до метро, еле до автобуса. В лифт — скрипя, с трудом. И дома — не в кровать. В ванну с холодной во- дой. Видать, все-таки стоящая тема была, даже очень. Нау- тро: голова, тошнота душевная, синдром и симптом. Хорошо выходной. Русский, нерусский, малорусский — неважно. Удался праздник. Традицию углубили, и тетка рада. Где же случай? Ах да! Пока Женька с Додиком тему «про- булькивали», Ленка с племянницей жизнь трепыхали — не тема, понятно, по-женски мелко, с деталями: где да почем, кто за кого. Не углубляя. Зачем? Больше цвет интересовал и насчет рюшечек, талии и три четверти. Ну и возгласы-эмоции типа: «Во дала!» (это в разделе «Кто за кого»). Каким боком кособоким выгребли на телепроблему — врать не надо, для 91

истории потеряно. Зато решение простое и естественно-ге- ниальное нашлось: Додик звякнет директору магазина на главном проспекте — и телевизор в кармане. Хоть и доро- гой, и недоступный, и большущий, а в кармане. Сомнений нет. Готовь себя смотреть-слушать. Торопись, Олимпиада не за горами! И да. Сбылось! Ночью, на саночках, вывезли с заднего двора страшного, в объезд дежурных по спискам, заморо- женных. Помучились, но добрались до дома. Открыли короб- ку заветную. Телевизор аккуратненько на тумбочку постави- ли, а он, сволочь, «кряк» или «хрум» — в общем, вякнул и пополам треснул. Немая сцена. Только картинки пробегают: старуха у разбитого… Додик с рюмостаканом… Метла пога- ная… И слышится почему-то песня… «Следи-и-ить буду стро- го. Мне сверху видно все — ты так и знай!» 92

Треугольное царство Дымоплавильное предприятие, огромное и значитель- ное. Корпуса раскинулись на необъятной территории, поч- ти в одну шестую часть. Работа шла вовсю. Производилось много шума и дыма — настолько много, что его можно было принять за основную продукцию. А вот и нет, только между нами, по секрету. Продукция была секретная. Конечно, ка- кая-то часть делалась для народа, то есть для внутреннего потребления, но это так, в основном для прикрытия. Главное, важное, секретное — для войны, вернее сказать, для мира, тьфу ты, запутался. Правильно: для сохранения баланса в международных отношениях или по-русски статус-кво. Предприятие таких масштабов ковало не только мечи и орала, но и кадры. Целая сеть учебных заведений выпуска- ла специалистов в различных областях. Объединяло всех одно — идейная подготовка. «Проходили» все, но впитыва- ли и воплощали впоследствии по-разному. Соответствовал «кадр» стандарту — шел вверх по лестнице. Какого уровня мог достичь, до такой высоты и вскарабкивался. Это, конеч- но, грубо. Жизнь всегда правку делает, уточняет. Вот пример треугольника для доходчивости. Учились два товарища по одной специальности. Учились хорошо и еще плюс работали в этом же направлении. Опыта набирались. Казалось, все карты им в руки. Заканчивай обучение и ка- рабкайся по этой самой лестнице, сколько сил и таланта хва- тит. Да тут не все так просто. У каждого из них проблемка имелась. Одного звали Галутин Игорь Израилевич. Еврей. Ну куда денешься — еврей так еврей. С этим жить можно и место не низкое занять, тем более что у евреев этих талантов часто немерено. Не выпячивайся, не выпендривайся, линии соот- 93

ветствуй — и поднимешься, докуда определено и допустят. У Галутина, как говорено, проблемка. Хотели поставить его руководить большим участком сборщиц, да как? Сами по- думайте, постоянно возникают производственные вопросы, и женщины-работницы кричать будут: «Игорь Израилевич! Игорь Израилевич!» Над передовым участком с красным знаменем в углу и портретом на палке — «Израилевич! Изра- иль!..» Понятно — непорядок, даже позор какой-то. Слово-то сочетается только с агрессором, в плане осуждения, да и во- обще в период поголовного интернационализма… Не надо этого, ни к чему. Родился ультиматум, вполне справедливый и оправдан- ный. Определяйся, дорогой тов. Галутин, кто ты — начальник передового участка или «Израилевич» средней руки. Игорь вопрос решил быстро и без обид. Сам понимает, в период такого противостояния негоже. Гибкий он — осознает и про- блемку решает. Выправил паспорт, стал Игорем Игоревичем. Чего осуждать? На себя посмотрите — правила такие. Жизнь ломать? У второго товарища проблемка еще круче. Угораздило, называется. Родился после войны. Мать-еврейка в эвакуации в Казахстане с немцем поволжским оформилась. Сына роди- ла. Для жизни, для счастья. Парень удался. Красивый, толко- вый, плюс гибкий. А как? Жизнь со своими правилами-выкру- тасами непростая. Приспосабливаться надо. Первый вопрос возник, когда паспорт получал. В графе «Национальность» что писать? И так плохо, и так нехорошо. Ломали голову, ло- мали. Порешили. Поучилось: Александр Шварц, еврей. С этим по жизни и пошел. Женился. Взял фамилию жены. Зазву- чало посимпатичней: Горбачёв, еврей. Нормально почти. Жил-поживал. По службе продвигался. Жену даже поменял, Горбачёву. Прошло немного времени — все переменилось. Еврей — в Израиль поезжай. Немец — в Германию. Лафа это- 94

му Горбачёву: что хочешь, то и выбирай. Вот она, гибкость, сестра таланта. Где ж треугольник? Еще вершины не хватает. Пожалуйте, сколько надо — столько треугольников этих и на- строим. Правы. Первый для начала. Пётр Александрович Оле- гов — русский со всех сторон на любой глубине, хоть до та- таро-монгольского ига ныряй, не подкопаешься. Так что же, если русский, так гибкость не нужна? Нужна, конечно. Во как нужна! Петя не был чересчур одарен чем-то другим, кроме гибкости этой самой и природной пронырливости. Оказа- лось, достаточно. Учился в школе так себе. В армии заце- пился по комсомольской линии. С этим в «дымоплавилку» и пришел. На станок. Смотрит руководство через какое-то время. Парень-то гибкий. Рубаха-парень. Душа коллекти- ва. Посмеяться. Анекдот травануть. Различает, знает, где ка- кой, не лишь бы травануть. Опять же на собраниях активен. Пойдет по комсомолу. Пошел-то пошел, да без образования куда? Подсобили, послали учиться. Учиться тяжело. Не потя- нуть самому. Сообразил, пристроился к аиду одному — Кли- герману. Залез в дружбу. Взялись вместе готовиться. Клигер- ман этот все растолкует Пете, разжует, пояснит-объяснит. Как легче запомнить научит. Пошло потихоньку. Выучился Петя с годами. Диплом получил, да и по комсомольской лестнице высоко вскарабкался. Клигермана же в отдел какой-то за- пихнули, чтоб опыта набирался да идеи генерировал. Кому воплощать, там было. Через какое-то время Клигерман женился, дети пошли, а с ними проблемы. Клигерман в науках, может, и разбирался, а с людьми так себе, не получалось. Подсмеивались над ним. Он из этих, «со странинкой», и еврейство выпирает. Картавит, очки с линзами на носу совином огромном. Талант, в общем. Когда совсем поприжало, начал думать, к кому обратиться за помощью насчет детского сада. Кроме как к Пете, оказалось, 95

и не к кому. Собрал себя в кучу и попер в кабинет высокий — не просто, по записи, как положено. А Петя наш — он евреев, как бы так… не то чтоб не любил, недолюбливал немного. Ну это же и понятно. Неприятные они. Особенно такие, как Кли- герман, с выпяченными «достоинствами». Учились вместе, это было, но есть общие правила, очереди и порядки. По ним и топай, не пользуйся выгодами, дружбу старую не погань. Так Клигерман назад и поплелся, себя проклиная за попытку воспользоваться. А Пётр Александрович не зазря в кабинете высоком сидел, знал кому за что и когда, а не просто так — ишь выискался! 96

Неправильный треугольник Жизнь на месте не стоит. Треугольники один за другим выстраивает. Вот и Женька замечать это начал — не сразу, постепенно. Закончилась эпопея с цветным телевизором. Куда денет- ся? Стоит на тумбочке, работает. Гостей созывать ни к чему, а соседку пригласить на чай — святое. Соседка — бабушка пожилая — согласилась, зашла как-то вечерком с гостинцем к чаю. Телевизор посмотрела, похвалила интеллигентно. Ин- теллигентка она была, за километр видно, доктор историче- ских наук к тому же. Чаек попивает, а сама тему за темой поднимает и как орешки их щелкает. Хуже другое — темы-то не исторические какие, а наши дела, современные. И все у нее не так получается, и все на нее не угодить. И не то что сомневается, а четко, с фактами в руках несостоятель- ность доказывает. Женька аж вспотел — не от чая этого, не к добру затеянного, а от того, кто в обвиняемых. Руководи- тели-исполнители, руководители-правители, да еще, не дай бог, сказано будет… А сказано будет, когда приговор зачита- ют: «Хаяли партию и правительство во главе..!» Что делать?! Что делать?! А делать нечего. Пусть соседка, пусть доктор. Начал оппонировать. Она доказывает что-то, а Женька по- красневший-вспотевший кричит: «Не так, нам на собрании по-другому объясняли. А это вообще клевета-происки». Но как-то получалось не в его, то есть нашу святую пользу, а в ее, бабкины, аргументы и факты. Еле отвязались-выпроводили. Ночь потом не спал, боялся, думал, ворочался. А бабка — что же, понравилась ей семья соседская, да и скучновато одной. Стала захаживать, виденье мира свое привносить. Так, тихо, 97

по-тихому, раскрыла-объяснила, что происходит, отчего и по- чему так живем. Недолго, правда, история вилась. Померла соседка. Ста- ренькая была, а жалко. Хороший человек ушел. Одна верши- на треугольника от нее осталась. Где же продолжение? В памяти, вот где. Вспомнил Женька про учебу свою институтскую — конечно, не забывал, а тут всплыл на поверхность один момент. Изучали, как и положе- но,исторически-идеологические науки.Тратили время,много конспектировали первоисточники, слушали лекции, спорили на семинарах, и вот, когда подошли как бы к вершине пи- рамиды, к самой главной науке, объясняющей, что, для чего и почему, тут и появился «учитель-критик». Доцент Шацкий. Выступал он с лекциями перед аудиторией не маленькой. Люди сидели разные. Среди них «гибкие и пронырливые», «погрязшие и ограниченные». Каких только не было! А он не боялся. Непонятно почему, но никто его не останавливал. Студенты с ним дискутировали, когда он «нес», а по большей части сидели удивленные, с открытыми ртами и внутренне соглашались. Пришел Женька к отцу — большому политикану и люби- телю пофилософствовать, да и стал рассказывать, о чем этот самый Шацкий на лекциях вещает. Отец подумал-подумал и предостерег Женьку, мол, неизвестно, откуда доцент. То ли с небес спустился, то ли, наоборот, снизу поднялся. Посему сиди тихо, слушать слушай, но не более. Так Женька и сделал, а потом жизнь закрутила, и как бы и не вспоминал об этом, но суть сомнений в душе застряла, лучших времен ожидая. Кстати, из любопытства чистого, а о чем речь, собственно, что такого открылось. Открылись в общем-то глаза на вещи, про- исходившие вокруг. В теории-то было все гладко и сладко, а в жизни, ею прикрываясь, все тянули каждый под себя. У кого руки длинней и сильней — больше утягивал, а кто и меньшим 98

довольствовался. Ну уж если не тянул, то слыл странным и подозрительным. Сам Шацкий, к примеру. Школьнику треугольник построить запросто: взял линей- ку и карандаш — раз-два-три, готово. Наши же треугольники строить — время надо для осознания и понимания. Вот вре- мечко просыпалось песчинками, дождями осенними проли- лось, и последняя вершинка выстроилась. Вид, правда, у нее был необычный. С гордым названием «отказник его величества». Это еще что за чушь собачья? Не чушь, так наверху сообразили. Подал гражданин просьбу о переезде в другую страну. А ему: «Отказать!» И с этого мо- мента он не гражданин, а отказник. Что значит? Как разо- браться? А не разберешься — все. Судьба его внутри вершит- ся. Спецорганы не дадут гаду этому, предать решившемуся, по стране разгуливать свободно, жить спокойно, других с панталыку сбивать. Все, приехал: суши весла, собирай суха- ри, молчи в тряпочку и еще масса действий этого же типа — вот твоя новая жизнь. Встал против системы в полный рост — получи по башке шлагбаумом многоцелевым. Он и равняет, и не пущает, и просто предостерегает. Граница нашей жизни полосатенькой — полосатенькая. Бывали пояснения на раз- ные темы: «Кто они, йоги?» или «Кто он, Рихард Зорге?» От- вета на вопрос: «Кто они, отказники?» — быть не могло. Так же, как и самого вопроса. 99

Бермудский треугольник Два атлета, два скелета. Две фигуры — просто дуры. Скочевряженно изогнувшись, шатаясь, несут, устоять пы- таясь. Ящик фанерный, а в нем бедолага — алкаш Ермолай, коммунист и трудяга. Несут к проходной, надежду питая. Вдруг сойдет за ли- ству, что в субботник убрали той весной за неделю до Пер- вого мая. Плачевная вершина треугольника. Идиотизм какой-то: «плачевная вершина». С другой стороны, стремление. Колька Ермолай стремился и достиг. Конечно, правы те, кто говорит «скатился». Катился, катился и достиг… нижней точки, верши- ны треугольника. Все простое — просто. Восемь раз обсуж- дали персональное дело Н. И. Ермолаева. Брали на поруки, верили от скуки. Сейчас он в ящике, присыпанный опавшей листвой. Нет-нет — живой, все еще живой. Правда, не с тобой, Валька, не с тобой. Доконал спирт дармовой, довел. Не с то- бой он, Валька, и не с той. Печально, но уже и не с собой. Гришу долго учили крутить гайки и не крутить мозги. Из- вилины от этого выпрямились и стали прямы и незатейливы. Руки, наоборот, замозолились, загрубели, стали крепче. Вся жизнь в борьбе. Быть как все. Быть русским или не хуже. Ра- ботать так работать, пить так пить. Не хилятик, не неврасте- ник — здоровый еврейский парень. Еще увидите, как надо. Еще позавидуете, как могу. Мы не жиды. Жиды не мы! Два двадцать семь. До конца трудового дня — час трид- цать три. За пятнадцать минут помыться и переодеться.Успеть забрать долг сорок копеек у Петрова и не отдать шестьдесят Кудрявому. Итого в правом кармане будет рубль. Не хвата- 100