Выпуск 11

100 Понедельник 11 Михаил Фартуш, Офаким Представляю читателям альманаха «Поне- дельник» первую главу своего романа «Репродукции картин малоизвестного художника». Когда меня спрашивают, в каком жанре написан данный роман, я затрудняюсь однозначно ответить. Это и психо- логический триллер, и детектив, и военная драма. В романе 3 сюжетные линии: дневниковые записи мальчика Коли, пережившего оккупацию, события, произошедшие в середине 80-х годов, когда из пионер- ского лагеря бесследно исчезли вожатый Денис и один из его подопечных, и спустя 10 лет, когда молодому следователю Коршунову поручают провести допол- нительное расследование по делу об этих исчезно- вениях. Сюжетные линии романа тесно переплета- ются друг с другом, и читатель по мере погружения начинает распутывать клубок человеческих судеб, исторических событий и жизненных коллизий. Уже

Михаил Фартуш, Офаким 101 на начальном этапе расследования Коршунов обна- руживает, что он невидимыми нитями связан с со- бытиями произошедшими 10 лет назад. Анализ этих событий постепенно возвращает главного героя к трагическим событиям из жизни своей родни в годы Великой Отечественной войны. Полностью роман в электронном виде можно прочитать на популярных книжных ресурсах в ин- тернете. Достаточно набрать в поисковой строке название романа «Репродукции картин малоизвест- ного художника». Читателям альманаха «Понедельник» желаю терпения, здоровья и удачи в столь непростое для нас время.

102 Понедельник 11 РЕПРОДУКЦИИ КАРТИН МАЛОИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА. ГЛАВА 1 Мне посчастливилось родиться в самом прекрасном месте на Земле. Наше село располагалась на одном берегу живописного озера, по другую сторону которого находился красивый хвойный лес. А ещё дальше на пригорке было бе- рёзовая роща. Местные жители в хвойном лесу осенью соби- рали маслята, а берёзовая роща служила источником лесных ягод и лекарственных растений. Озеро, как рассказывают старожилы, образовалось естественным путём из ключа, ко- торый бил из-под земли. С этого озера начиналось неболь- шая речка Волк, неизвестно почему так названная. Река нахо- дилась ниже уровня озера, поэтому вода из него перетекала с помощью невысокого, но широкого водопада. У меня отло- жился в памяти звук падающей воды и радуга, которая об- разовывалась от капель. Такое зрелище забыть невозможно. Водяная мельница, которая стояла на берегу реки сразу же возле водопада была очень старой и частично разрушенной. Но мой дядя рассказывал, что её перестали эксплуатировать всего несколько лет назад. Дядя Миша и тётя Света заменили мне с братом маму и отца. Маму я помню очень смутно. И если я где-нибудь встречу её, то вряд ли узнаю. Она бросила нас, когда моему брату исполнился год и с тех пор мы её ни разу не видели. Однажды я подслушал разговор, с которого понял, что наша мама живёт в соседнем селе со своим новым мужем, но я не очень-то верю этому. Неужели за столько лет ей не захотелось посмотреть, как выросли её дети. Подозре- ваю, что и отцы у нас с братом разные. Ходили слухи по селу, что наша мама была очень красивой и легкомысленной. Не-

Михаил Фартуш, Офаким 103 удивительно, что мы с братом совсем не похожи внешне. Я курчавый и темноволосый, со смуглой кожей. Мой брат го- лубоглазый блондин, говорят очень похожий на маму. Но ни один мужчина в селе не признавался в отцовстве. У тёти и дяди не было своих детей, поэтому когда мама нас броси- ла они с радостью взяли на воспитание меня и моего брата. Именно, тётю и дядю, я считаю своими родителями, очень ими горжусь и люблю. У меня очень мало воспоминаний из детства. Помню, как нас возили на подводе в соседнее село в школу. Помню, как с соседскими мальчишками играли в футбол на поляне за селом, а после купались в прохладной воде озера. Помню, как лазили по разрушенной мельнице и играли в прятки в хвойном лесу, где с лёгкостью можно было укрыться, дрались один на один, дабы выяснить, кто из нас самый сильный и ловкий. Но один день отложился в моей памяти навсегда. Мне тогда было десять лет, а моему брату семь. Дядя, если у него не было много работы, очень часто брал нас на рыбалку. Озеро находилось недалеко от нашего дома, в нём водились караси и карпы, а также странная рыба, которую дядя называл краснопёрка. Она действительно имела красный хвост и плавники. Дядя любил рассказывать что-нибудь о своей жизни. Как он, так же как и мы, учился в школе в соседнем селе, как познакомился со своей будущей женой и даже почему они не смогли завести ребёнка. — Понимаете, некоторые женщины болеют, — он пытался популярно объяснить нам насущную проблему, — У них что- то там в организме неправильно функционирует, и медицина бессильна что-либо сделать. К каким мы только врачам не обращались. А ведь очень хотели детей. Мир несправедливо устроен. Моей сестре дети совсем не нужны, но она родила вас, у неё с этим делом всё в порядке. Впрочем, видимо, есть бог на свете, и он внял нашим молитвам. Теперь у нас с ма- мой Светой есть два прекрасных сына. — А если мама захочет нас забрать? — задал я совсем не-

104 Понедельник 11 детский вопрос. — Не заберёт, — уверенно ответил дядя.- Если вы сами не захотите. А вы ведь не захотите? С этими словами дядя вопросительно посмотрел на меня с братом. — Нет, мы останемся с тобой и с мамой Светой, — ответил я за обоих. Мой брат вообще был очень молчаливым и замкнутым, но если он о чём-то говорил или рассуждал, то можно было сразу же заметить довольно высокий его интеллект. Об этом говорили все в селе. Я не очень-то понимал, что это за штука такая интеллект и почему обо мне так не говорят, но пред- полагал, что когда брат пойдёт в школу, то будет учиться там лучше всех. Дядя нас очень любил, и хотел, чтобы мы вырос- ли настоящими мужчинами. Он был очень добродушным и весёлым этот дядя-папа Миша. В этот раз рыбалка у нас зада- лась на славу. Когда солнце уже садилось за горизонт, в на- шем ведёрке бултыхались ещё живые несколько карасей, два карпа и десятка два небольших краснопёрок. Дядя был очень доволен, настроение у него поднялось, и он предложил нам идти домой. На обратном пути, дядя привычно что-нибудь рассказывал. — Вот ты, Колька, когда вырастешь, станешь инженером, будешь проектировать новые машины, — говорил он мне.- Ведь ты любишь что-нибудь разбирать и чинить. А нашей стране нужны толковые инженера, чтобы быстрее прийти к коммунизму. — А ты, Серёга, — сразу же обращался он к моему брату, — Наверняка станешь великим художником. И тобой будет гор- диться вся страна. У тебя же талант. Посмотри, в свои семь лет, какие красивые пишешь картины. Действительно, я тоже гордился своим братом. Его никто не учил рисовать, но он уже написал к этому времени во-

Михаил Фартуш, Офаким 105 семь великолепных пейзажей. Сергей рисовал по памяти и это были окружающие нас великолепные места. И водопад, и старая мельница, и дорога, ведущая к селу, и хвойный лес, и даже наш дом, уютно расположившийся на пригорке. Мама Света очень поощряла такой вид деятельности и, несмотря на то что жили мы очень бедно, каждые два месяца для Сер- гея покупались новые краски и холсты. — Только вы, ребята, никогда в жизни не признавайтесь, что у вас мама еврейка, — заговорщицки негромко говорил дядя.- В нашей стране евреев не очень любят, хотя стараются не показывать это. Поэтому, будьте осторожны. Я тогда ещё до конца не осознавал, что же такое быть ев- реем. И что это вообще такое, поэтому не очень-то вас все- рьёз воспринимал слова дяди. Для меня это казалось чем-то чуждым и мало интересным. — И ещё одно, пацаны, — продолжал дальше свои нраво- учения папа Миша.- Будьте всегда вместе и поддерживайте друг друга. Избегайте ненадёжных, случайных людей, дру- жите только с теми, в которых вы уверены на сто процентов. К чему он это сказал, я только осознал через многие-мно- гие годы. Уже возле самого дома дядя радостно сказал: — Ну вот, мальчишки, мы и дома. Сейчас отдадим наш улов маме, она его почистит, а завтра нам сварит свою фир- менную уху. Нам не суждено было в этот раз попробовать тётушкину уху. Завтра была война.

106 Понедельник 11 Раиса Бержански, Арад Я родилась и училась в Москве. Моя профессия – географ-гидролог. В Израиль репатриировалась из Литвы в 2000 году. Здесь я особенно почувствовала свою причаст- ность к стране, к её народу. Перемена обстановки, доброжелательность окружающих, тёплое море, природа страны, изумительно красивое ночное небо – всё это стало предметом моего творчества. Я была в Хибинских горах, в горах Северного Кавказа, жила в отрогах хребта Черского. Израильская при- рода совсем другая. Она завораживает своей величе- ственной древностью, своей непохожестью на то, что видела раньше. Это другие размеры и пейзажи. Как-то мне в руки попался томик стихов Ма- цуо Басё (1644-1694) и я увлеклась японской поэзией, сложением хокку. Это поэтическая форма в виде

Раиса Бержански, Арад 107 17-слогового трёхстишия, разделённого внутрен- ними паузами на части 5-7-5, родившаяся в Японии XVI столетия. Но главное в поэзии хокку не столь- ко форма, сколько ее дух: передача сокровенного чувства, настроения, выраженного через описание окружающего мира. Я стала пленницей хокку. Для этой формы не характерно активное использование тропов и фигур речи. В хокку рифма отсутствует.

108 Понедельник 11 *** Рукоплещет на ветру Могучий эвкалипт. Ему подвластна высота, Он рвётся вверх и вширь. *** В краю болот и комаров– Божественный кумир, Своею мощью жизнь спасал Строителей страны. *** Хамсин в Беэр-Шеву взял разбег, К обеду он достигнул цели. Жару принёс и рыжей пыли… А на Хермоне выпал снег. *** Прибой смывает Следы чаек на песке, Остатки снасти. *** С ветром играя, Чайки весело кричат, В волну ныряя.

Раиса Бержански, Арад 109 *** Жаркое лето Строит из себя осень – Льёт дождь с градом. *** Над тёмной водой Болота расцвёл лотос – Чистая душа. *** Искусно соткал Полотно одной нитью Паук-отшельник. *** В розовой шляпке Стоит на тонкой ножке Франт – сыроежка. *** Оставив в лужах Отражение луны, Ветер унёс дождь. *** Тишина ночи Оглушительно молчит –

110 Понедельник 11 Слух напрягает. *** Из всех своих сил Кузнечики стрекочут Эхо слушает. *** Бугенвиллия Как руками обвила Ствол кипариса. *** Кипенно цветёт Белая акация, Прильнув к забору. *** Ворон вдумчиво Разбирает добычу – Серьёзный подход. *** Сосна чуть держит Сломанную ветром ветвь – Жизнь на волоске. ***

Раиса Бержански, Арад 111 Под ногами пыль, Перистые надо мной – Высота восемь км. *** Сквозь густой туман Стройный ряд кипарисов Прорвался к небу. *** На сухом дереве, Что у края оврага, Приют вороний.

112 Понедельник 11 Яков Каплан, Бат-ям В далёкой уже молодости я служил в армии, учился в университете, жил и работал журнали- стом на Дальнем Востоке. Оттуда со временем вернулся в украинский город Днепр, где однажды ро- дился и который никогда не был и не будет для меня чужим. А сейчас вот коротаю время на Ближнем Востоке. Пишу прозу, стихи, преимущественно ли- рические, то есть о том, что сам непосредственно переживаю и чувствую. На объективность не пре- тендую. Издал четыре книги, член Союза русскоя- зычных писателей Израиля и Международной гиль- дии писателей…

Яков Каплан, Бат-Ям 113 НУЖЕН МНЕ ХОТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ПОЕЗД. Всё мне кажется – снова я еду… Утолён остывающим чаем, на колёсах во вторник и в среду, а в четверг — на перроне скучаю. Жилы рельс мельтешат в беспорядке, на распластанных шпалах покоясь. Я один здесь, я жду пересадки, нужен мне хоть какой-нибудь поезд. Мы помчимся на фоне заката и мощей обгоревшего лета. Образ родины в сердце закатан. И со мною кочует по свету… ТРУДНО РАЗУМНО ПОНЯТЬ ВСЁ И ВЗВЕСИТЬ. С опаской приглядываюсь к себе. Что там таится в поношенном теле, в которое, как бы согласно судьбе, однажды на вырост меня одели? Мысли, бывает, томят до зари. Трудно разумно понять всё и взвесить. Что там на самом деле внутри? Не пробралась ли коварная нечисть? Но без причины всё время спеша, хочется мне сказать себе сразу: больше всего я боюсь, чтоб душа не подхватила какую заразу…

114 Понедельник 11 ТВОРЧЕСКАЯ ПЯТИЛЕТКА МИХАИЛА ЛАНДБУРГА. Израильский писатель Михаил Ландбург с завидным по- стоянством выпускает в год по книге. Во всяком случае, в последние пять лет. Книги, близкие по духу, по пафосу. По методам творческой реализации. Если говорить в целом и обобщать, то это современная, тонкая, психологичная про- за, со своим графическим исполнением текста, динамичным, музыкальным ритмом, особым симфоническим звучанием, где каждая фраза воспринимается, с одной стороны, как ак- корд, а с другой, как мазок художника-импрессиониста. При этом постоянно ощущаешь, что писатель повествует о собы- тиях, очень близких нам по времени, по переживаниям ге- роев, по тем коллизиям, которые и сегодня не исчерпаны, и еще долго, если не всегда, будут заполнять нашу жизнь. Но это не просто внешний антураж его прозы. Это си- стемообразующий элемент художественного осмысления жизни, органично вбирающий в себя общее и частное, по- зволяющий ставить серьёзные философские вопросы через внутренний мир немногочисленных персонажей его произ- ведений. Всем им свойственно то общее, что можно назвать камерностью, лиризмом. Но это не близнецы-братья. У каж- дого свой характер, своё понимание судьбы, индивидуаль- ное восприятие смысла жизни. Взять, например, роман 2016 года «ПРОСТИ МЕНЯ СЫН» Как мне кажется, автору удалось талантливо показать и трагизм, и обыденность израильской жизни одновременно, напомнить о тех неоднозначных процессах, которые проис- ходят в душах и головах людей, участников войны, их близ- ких, друзей, знакомых. Главный герой Шон получился по-на- стоящему драматической фигурой с его острым внутренним разладом, метаниями, переживаниями и философией, веду- щей в тупик, потому что она противоречит естественному

Яков Каплан, Бат-Ям 115 ходу жизни. Так мне показалось. Не зря он остаётся один, теряет любимую женщину Лину. Впрочем, это не финал. В романе вообще нет финала, раз- вязки. Герой ищет выход. Жизнь, какая она ни есть, продол- жается. Война тоже не за горами. Да и название романа, если я правильно понял, оставляет повод для раздумий. «За что» должен простить сын? За то, что родится, или за то, что не родится? И, правда, интересно… А вот уже роман с оригинальным названием: «У-У-У-У- У-У-У-Х-Х» — 2017 года. Первая мысль после прочтения кни- ги была о том, что она органично вписывается в параметры исповедальной прозы, того плодотворного художественного течения, возникновение которого в русской литературе тра- диционно связывают с началом 60-х годов прошлого века. Откровенность, искренность интонации, рефлексирующий герой, не лишенный в то же время ироничного взгляда на окружающий мир, попытка философского взгляда на жизнь, личностная организация текста. Всё это присутствует в ро- мане. Стилистически точен и выбор названия. У этого «У…х» своя многозначность и многомерность. Это и вдох, и стон, и удивление, и восхищение, и разочарование, и сомнение, и обобщение, и, наверное, что-то ещё… Автор умело и в меру пользуется психологическими оттенками слова в зависимо- сти от контекста, в то же время в его употреблении нет на- вязчивости и назойливости. Внешнее время в романе движется медленно или вообще стоит на месте. Зато время внутреннее пульсирует нервно и напряжённо. «Поток сознания» главного героя, которого зо- вут Ами, словно своеобразная мясорубка перемалывает со- бытия, впечатления, воспоминания, анализирует, сопостав- ляет, оценивает. Хотя узнаваемых персонажей в романе не так уж много, возникает ощущение его густонаселённости.

116 Понедельник 11 Возможно потому, что действие происходит на фоне боль- шого города с его особым ритмом. И Михаил Ландбург это сумел передать… Настоящая жемчужина романа – образ Надин. Нет, это не тщательно выписанный портрет со множеством деталей. Это скорее – штрихи к портрету. Но! Возникает цельное впе- чатление, характер. Мы как бы видим перед собой не про- сто очень привлекательную женщину, но глубокую, тонкую натуру. Мы угадываем в ней чисто женскую искушенность и опытность много пережившего человека, может быть даже драму… И вот Ами, к которому пришла большая любовь. Кто он та- кой, главный герой романа? Судя по всему, человек творче- ский, талантливый, с разнообразными интересами, ищущий. В чем-то, возможно, даже не по летам, наивный, но способ- ный на глубокое чувство и имеющий иммунитет от цинизма. Он не «одинокий волк», бегающий от людей и замороченный навалившимися на него проблемами. Он открыт, привлека- телен, контактен, оптимистичен. Не исключено, что он смо- трит на мир через розовые очки… Действительно. Он наивен, он немного романтик, немно- го мистик, фантазёр. У него поэтическое восприятие жизни, хотя его стихов мы не знаем. Он вообще не говорит о них конкретно, мы узнаём о том, что он публикуется, как бы «слу- чайно». Со слов профессора, который следит за его творче- ством. Из мозаики постепенно складывается картина. Неодно- родная, пёстрая и всё-таки цельная: встречи, диалоги. Пере- живания. Сентенции. Вот одна из них, которую рискну на- звать доминирующей для понимания мироощущения героя и романа. «Уже поздно возвращаться назад, чтобы всё правильно начать, но ещё не поздно устремиться вперёд, чтобы всё пра-

Яков Каплан, Бат-Ям 117 вильно закончить». Никогда не поздно? Это вопрос на засыпку. Ами сомневается, размышляет. Встреча с Надин перево- рачивает его жизнь. На данном этапе. Но мне лично кажется, что Надин как музыкант и профессионал глубже и тоньше, сильнее, чем Ами, как поэт и как человек, она серьёзнее, ос- новательнее, чем Ами, чувство которого не лишено экзаль- тации. То есть, мне думается, что с Надин у него ничего не получится, что она ему просто (пока) не по зубам. Впрочем, это не окончательный приговор. Ведь в жизни возможно всякое. Не зря в финальном аккорде романа, в этом самом «У…х» звучит не только сомнение, но и надежда… К слову сказать, любовь в романах и во многих новеллах писателя это не фон, на котором происходят более весомые события. Практически это главное в жизни героев Михаила Ландбурга, её движущая сила, барометр её успешности или неудачи. И ещё один штрих. Женщины в текстах писателя, как правило, более цельные и глубокие натуры, чем мужчи- ны. Хотя, возможно, это только так кажется. Потому что ге- рои романов М.Л. это не застывшие фигуры, это люди, кото- рые находятся в становлении, в развитии. Ещё более выразителен как личность главный герой кни- ги «ДРУГОЙ БАРАБАН», которая вышла в 2019 году. В центре повествования — Амос, молодой человек, начинающий пи- сатель, в душе и голове которого, словно в разогретом кот- ле, кипят мысли о жизни, о собственном предназначении, о любви, чести, человеческом достоинстве. Не всегда это на- зывается и произносится, но чувствуется в самом настрое- нии героя, его репликах, направленности его размышлений. Он ироничен, у него — проявившийся ещё в детстве не- простой, самостоятельный характер. Именно тогда в нём стало формироваться понятие собственной «особистости», так называемой особой группы крови. Впрочем, какими-то

118 Понедельник 11 необычными качествами в этом отношении герой не наде- лён, многое в его характере типично для творческого, само- стоятельно и критически мыслящего молодого человека. Мы застаём Амоса в самом пекле творческого процесса. Начало романа интенсивное, нервное, эмоциональное. Он недоволен собой, своей прозой, всем миром. Это его нор- мальное состояние. Различные пласты повествования как бы перетекают один в другой, сталкиваются словно льдины. Вот «муки творчества», а вот уже история о настройщике, кото- рая позже оказывается новым рассказом Амоса, но вдруг по- является парень из Газы, и я, как читатель, напрягаюсь, чтобы не потерять нить повествования. Потом герой как бы впадает в детство, и мы вдумываемся в непростой словесный период, рассказывающий о внутреннем взрослении человека, о его размышлениях и, пожалуй, важном для каждого из нас во- просе: как жить, по правилам или… Ритм романа то и дело меняется, эффект «слоёного пиро- га» становится стилеобразующим элементом произведения. Действие порой заменяется рефлексией, воспоминаниями. Философскими рассуждениями. Не только главный герой, но и другие персонажи любят рассуждать о смысле жизни. Философствует едва ли не на смертном одре папа героя. Сестра отца, тётя Рахель – тоже по-своему философ. Не ли- шена мудрости квартирная хозяйка Амоса. Философствуют девушка Лиза и доктор психиатр. Каждому есть что сказать, у каждого что-то не «срослось» в жизни. Мама героя, перед самой посадкой в самолёт произносит: «Жизни безразлично, что ты о ней думаешь, ей важно лишь то, как ты с ней посту- паешь». Я не исключаю, что это и есть главная мысль, идея рома- на. Или одна из главных. Тут ещё стоит вспомнить разговор Амоса с г-жой Матильдой. Она спрашивает о том, что ищут писатели и, получив вполне предсказуемый ответ, безыс-

Яков Каплан, Бат-Ям 119 кусно итожит: смысл жизни в самой жизни, нет жизни, нет смысла. С другой стороны, раскрывает идею романа док- тор-психиатр, который справедливо считает, что попытки увернуться от уколов реального мира не срабатывают, и на- поминает: известны состояния людей, когда некоторых из них предпочтительнее не лечить… А у Амоса, судя по всему, именно такое состояние. Реальная жизнь Амоса проходит на фоне его творческих, философских, нравственных исканий. Особое место в ней занимают отношения с Хагит, трагедия которой испытание не только для неё, но и для Амоса. Насколько я понял, Амос выдерживает это испытание, не отрекается от любимой, под- тверждая свою особую группу крови. Конечно, обезноженная Хагит – это важный элемент сюжета, но по-человечески мне жалко, что автор так жёстко поступил с этой славной девуш- кой, портрет которой получился очень привлекательным. Всё кончается внешне благополучно, хотя и грустно. Амос получает новую работу, его рассказ будет опубликован. Он приходит к Хагит, и она не прогоняет его… И всё же роман оставляет чувство тревоги. Внутренне бескомпромиссный характер героя, его осознанный и нео- сознанный эгоцентризм, поиск параллельного мира, под- спудное желание быть не таким, как все, самоощущение осо- бой группы крови – всё это не сулит спокойной жизни. И ещё роман напоминает, что покой нам только снится, а всё происходящее в мире, давно не ново. Ново лишь то, что не происходит – об этом тоже идёт речь на его страницах. Какие-то ключи к ответам на поставленные в нём вопросы заложены уже в эпиграфах. И о том, что можно восприни- мать жизнь как сплошное чудо, а тот, кто идёт со всеми не в ногу, может быть, слышит другой барабан… Это мысль чётко сформулирована в названии книги. Романный цикл Михаила Ландбурга в 2018 году был как

120 Понедельник 11 бы разбавлен книгой новелл — «СЛЕДЫ». Здесь мы видим разнообразие героев, жизненных коллизий, многие из кото- рых по своей насыщенности тоже вполне тянут на романное действо. Интересная особенность. Однозначно выделить что-то главное, обобщающее в героях этих новелл не просто. И, на- верное, невозможно. Потому что даже достоверно понять, что это за люди, тоже не получается. Нормальные или не со- всем? С изюминкой, с сумасшедшинкой, странные, выбива- ющиеся из общей массы? Или совершенно обыкновенные? Здесь сразу возникает соблазн как-то вывести их за рам- ки этой самой массы, среды, записать в элиту, приписать им этакое глобальное диссидентство, противопоставить серому реальному миру… Это можно сделать, но что-то сдерживает. Потому что это не так. Действительно, герои Ландбурга — не серые, примитив- ные личности. Но в принципе – это обычные люди, которых автор застал, в общем-то обычных житейских обстоятель- ствах, иногда и нелёгких, подчас трагических, драматичных, но от которых в нашем мире никто не застрахован. М.Л. умеет выявлять и высвечивать эти обстоятельства, делает это внешне просто, тонко и естественно, как бы само собой. Швов не видно. Особая печаль разлита в его прозе. Печаль о зря и пусть даже не зря, но всё же прожитой жизни, об утраченном вре- мени, несбывшихся надеждах, неосуществлённых желаниях, не сложившихся отношениях. Явной и скрытой боли. Его ге- рои, как правило, обрисованы несколькими, едва уловимы- ми штрихами. Но они не невидимки. Мы чувствуем их пульс, их живое дыхание. Подчас это просто мужчина и женщина, иногда надоевший приятель, нередко поэт, художник… Сре- ди персонажей новелл редко встречаются (мне во всяком случае никто не запомнился) удачливые, состоявшиеся, при-

Яков Каплан, Бат-Ям 121 знанные люди. Но это не парад неудачников. Такова жизнь — как бы напоминает М.Л., но не говорит это напрямую, открыто, навязчиво. Вольно или невольно, и мы вынуждены признать: да, такова жизнь и от этого некуда деться. Здесь нет социальных конфликтов, ярко выраженных примет времени, живописных описаний природы. Вот, например, открывающая книгу новелла «Сыплются, падают семена» с многозначным эпиграфом «Бесполезно, если не был, и не важно, если был» — из литовского поэта Йонаса Стрелкунаса. Героиня выходит на пенсию и внутренне как бы попада- ет в другой, непривычный мир. И сразу возникает ощущение пустоты. Всё позади. А что впереди? Всё смутно. Одиноко. Непонятно. Тоскливо. Ей хочется остановить время. Но это невозможно. Она идёт «послушать море», но вряд ли и это её успокоит. Как и философские хокку Мацуо Басё, которые не- сколько навязчиво и театрально читает ей первый встречен- ный на прогулке мужчина. Возможно, такой же одинокий и неприкаянный. В реальности это можно было бы считать по меньшей мере странным, театральным, постановочным. Но в ткани прозы М.Л. воспринимается совершенно естественно, психологически оправданно. И звучит, в конце концов, как финальный аккорд: «Цветы увяли Сыплются, падают семена, Как будто слёзы…» Невозможно не продолжить, ни начать сначала. Как в на- стоящей, реальной жизни. — Простите, я устала. Я ухожу. Считайте, что я умерла, — говорит она… Проза М.Л. — музыкальна и поэтична — и по графике, и по внутреннему ритму. Не зря её уже кто-то сравнивал с верли- бром. И не зря многие герои его новелл творческие люди. И

122 Понедельник 11 очень часто читают стихи. Скорее всего, не очень хорошие, как это бывает на самом деле. Потому что хорошие стихи и в жизни случаются крайне редко, к сожалению. И сами по- эты, типа героя новеллы «Мой друг Нестор», конечно – не самые выдающиеся, продвинутые, успешные люди. Это ско- рее странноватые неудачники. Таков, например, Давид из новеллы «Пиво, стихи и зелёные глаза», одинокий, немного чокнутый, для которого смерть любимого кота – глобальная личная катастрофа. У каждого, впрочем, своя тяжесть в душе. И его собесед- ник, от имени которого ведётся повествование, предлагает не верить в эту смерть, как сам не верит в уход любимой де- вушки, который произошёл тридцать(!) лет назад… И, пред- ставьте, он всё ещё помнит. И у него всё ещё болит… Значит ли это, что М.Л. предлагает жить иллюзиями, фантомами, в выдуманном мире? Мне кажется, что и здесь и в других текстах он ничего не предлагает, он просто пока- зывает — искусно, ненавязчиво, деликатно, что это бывает. И как это бывает. И как печально, что это так… «Бледная лягушка» — грустная, обыкновенная история о мужчине и женщине, которым уже нечего делать вместе. «Чушь собачья», на мой взгляд, одна из лучших новелл сборника. Здесь тоже о мужчине и женщине. Но как!!! Через эпизод, через как бы замочную скважину, на двух страничках текста, раскрывается целое романное действо, целая жизнь и ее финал, и характеры. И душа. Та, что болит. “- О чем твои песни? (спрашивает она) — О Боге, о жизни. Женщина покачала головой. — Я часто думаю о Боге и о жизни, — сказала она. — И что же ты думаешь о Нем? — Всякое… — А о жизни?

Яков Каплан, Бат-Ям 123 — О ней лучше помолчать…” Да. Лучше помолчать. Потому что трудно сказать что-то, когда всё так быстротечно, необратимо. Впрочем, в новеллах М.Л. масса сюжетов, жизненных коллизий. Это как бы осколки, каждый из которых реально отражает кусочек жизни. Вот, например, новелла «Следы» давшая название сборнику. Незамысловатый сюжет о моло- дом человеке, ищущем работу. И пытающемся поговорить по душам со случайным прохожим, присевшим рядом с ним на парковую скамейку. Он говорит и спрашивает. Пока не вы- ясняется, что ответа ждать не стоит. «Прости, приятель, я с рождения немой», — охлаждает его пыл не состоявшийся со- беседник. Куда же ведут «Следы»? В прямом смысле в никуда, как это обычно бывает. Но в метафоричном, художественном — в метущуюся душу вечно не успокоенных людей, даже тогда, когда им кажется, что всё позади. Художественному исследо- ванию сопутствующих обстоятельств, думается, и посвящена большая и малая проза Михаила Ландбурга. Он не ищет при- чин, социальных критериев, истоков. Он не рисует страстей. Он, скорее, бытописатель души, если так можно выразиться. Мастер психологической новеллы, где нет лишних слов, а смысл, настроение открывается в интонации, в обрывочной фразе, даже в паузе. Он не изображает антураж, природу. Де- корации условные, почти театральные. Но он заставляет чи- тателя каким-то таким чудодейственным образом вникать в жизнь своих героев, слушать их. И одновременно читателю как бы предлагается и о себе подумать. Ведь всё так бывает похоже… Иногда он это делает с юмором, иногда с иронией, ино- гда с осуждением. Иногда с чувством нескрываемого сочув- ствия и трагизма. Вспоминается новелла «Мужчины», в которой старый и

124 Понедельник 11 малый, дед и внук, глубоко одиноки и несчастливы, потому что рушится целый мир, их единственная на сей час опора, жена и бабушка, уходит из жизни. «Она была старая женщина, и теперь умирала». Она лежала в тёмной комнате, и старик с мальчиком на- рисовали жёлтой краской на потолке прямо над кроватью большое лучистое солнце. А потом зажги электричество. «За окнами была ночь. В городе была ночь. Во все мире была ночь. В комнате, где лежала старая женщина, было солнце. Женщина, которая была очень старая и теперь умирала, смотрела на солнце и улыбалась»… Это проза? Но, может быть, и поэзия. Впрочем, неважно… Главное в том, что, когда «во всём мире ночь» даже от на- рисованного солнца жить и умирать становится легче… И снова роман. Уже образца нынешнего 2020 года – «ГЕ- РАНЬ ИЗ ГОНОЛУЛУ». Сейчас, когда я пишу эти строки на календаре конец сен- тября, роман я читал во второй половине августа и до сих пор не могу отделаться от мысли и чувства, что передо мной сво- еобразный репортаж с места события. Сначала он звучал во мне в каком-то размеренном ритме, я даже непроизвольно торопил действие. Но потом всё стремительно закружилось во времени, насыщенное до предела романное пространство книги стало превращаться в сцепление судеб почти что и в самом деле существующих людей. Людей, которые живут именно сейчас, в реальном време- ни и пространстве, в эти жаркие для Израиля дни. Возможно даже вам удастся их встретить на улице Аленби в Тель-Авиве, или в городе Реховоте, или на пути в аэропорт Бен-Гурион… На их жизненные планы тоже влияет пандемия, они тоже надеются, что злополучный вирус в конце концов отступит

Яков Каплан, Бат-Ям 125 Они с нетерпением ждут, когда откроется израильское небо и они смогут вернуться. Вернуться не просто в город Виль- нюс, где живёт один из героев, а в свою молодость — после бесконечной сорокалетней разлуки. И всё начать сначала… Так бывает? Роман Михаила Ландбурга собственно об этом – о поис- ках утраченного времени, о возвращении к себе. О пронесён- ной через всю жизнь, а сорок лет для человека это фактиче- ски вся жизнь, любви… И хотя финал у этой истории вроде бы благополучный, мной она, как и в других вещах писателя, ощущается немного печальной и грустной. Ничего не проходит бесследно и безнаказанно. Поэто- му, мне кажется, что главные герои этой книги, сами по себе люди очень симпатичные, искренние, одарённые, по боль- шому счёту многое как бы проиграли в своей жизни. На первых страницах книги, а повествование здесь ве- дётся от первого лица основных героев, мы знакомимся с 62-летним Ионой Бером – известным, преуспевающим ре- жиссёром, приглашённым из столицы Литвы в один из теа- тров Израиля поставить пьесу драматурга Леона Горлицкого. В принципе, ничего особенного. И поначалу действие, как, напоминаю, и в других романах автора, развивается очень уж постепенно или вообще не развивается. И обрастает массой как бы второстепенных деталей, изображать которые Миха- ил Ландбург умеет весьма искусно. Тут и сцена репетиции, и дерзкий разговор с директором театра, и обеспокоенная душевным равновесием Ионы ассистентка Сильвия, и исто- рия однорукого соседа по гостинице, который помимо всего прочего озабочен тем, умирают ли от инфаркта мухи. И в то же время параллельным и на порядок более интен- сивным потоком живёт внутренняя память Ионы, то и дело выкидывая его на дальние и ближние берега прошлой жизни. Путешествие в прошлое в варианте Ионы Бера – очень не-

126 Понедельник 11 безобидное занятие. Всё там переплелось и смешалось. Ина- че с чего бы этот преуспевающий, успешный человек так бы метался по лабиринтам своей памяти. То и дело обжигаясь и рефлексируя… Вот он возвращается далеко-далеко назад. «Мои годы учёбы на театральном факультете консерва- тории были наполнены поисками того, во что мне следует верить, кому мне надо бы верить, чему мне необходимо ве- рить», — припоминает Иона, не утверждая, впрочем, что этот затянувшийся на всю жизнь поиск увенчался успехом. Воз- можно, что этот поиск и составляет главное содержание вся- кой нормальной жизни. Что кстати подтверждают и другие романы Михаила Ландбурга. В театре Иона узнает, что Леон Горлицкий, пьесу кото- рого он ставит, тяжело болен. Они успевают встретиться в больнице всего один раз. Но именно эта встреча становится своеобразной завязкой романа, его пространство сгущается, и очень хочется посмотреть в конец: а чем же, однако, всё это кончится? Что же происходит? Сначала — наполненный трагиче- скими реалиями разговор. Не о пьесе, а о жизни и смерти. В какой-то момент Горлицкий достаёт две фотографии. На одной была изображена дочь Дафна, а на другой его мама – в молодости. Взглянув на неё, Иона «Вздрогнул. Оторопел. Оцепенел. Смутился…» Ну и так далее. Он испытал всю соответству- ющую моменту гамму чувств, потому что с фотографии на него смотрел, словно возникший из небытия, самый дорогой в мире человек. Не забытый и не забываемый. Ни на минуту, ни на миг. Это была Лора. Его Лора. Которую он нашёл сорок лет назад. И потерял сорок лет назад. Не буду вдаваться в детали. Кому интересно, а это инте- ресно, потому что это жизнь, советую читать книгу. … А счастье действительно было так возможно! Ей было

Яков Каплан, Бат-Ям 127 двадцать, ему двадцать два. И все у них было серьёзно и по-настоящему… И я только на миг споткнулся, когда дошёл до этих стра- ниц в книге. Я подумал о том, что здесь писателю Михаилу Ландбургу было бы очень легко свернуть с драмы на мелод- раму, сделать Леона сыном Ионы и Дафну его внучкой… Но опытный мастер благополучно обогнул этот рискованный сюжетный риф, возможно, даже не подумав о нем. Ведь он писал совсем о другом. Он, как я полагаю, писал и написал книгу о том, какая это непозволительная роскошь делать в жизни ошибки, которые делать вовсе не обязательно. И как поздно иногда приходит прозрение. Словно сквозная рана все эти сорок лет истязали их мыс- ли о друг друге, о разлуке, о невозможности забыть свою лю- бовь. Жизнь никому из них не предоставила никакой стоя- щей компенсации. Иона хотя и стал известным режиссёром, но остался одиноким, комплексующим, измученным вос- поминаниями человеком. Лора тоже ничего не забыла. Это только со стороны казалось, что у неё провалы в памяти. Она побывала замужем. Совсем недолго, всего несколько недель, кажется. Она не смогла больше отдавать своё тело нелюби- мому человеку. Это казалась ей предательством по отноше- нию к Ионе. Почему же она ушла от него? Потому что в какой-то мо- мент не поверила, что у них есть будущее. Ведь молодой и честолюбивый Иона принадлежал не только ей, но и профес- сии, в которой надо было еще самоутверждаться, и он глав- ные для них решения оставлял на потом, а ей хотелось всё и сразу. И вот однажды она просто сбежала, исчезла, буквально испарилась, оставив лишь письмо-исповедь. И никаких ре- альных следов. Иона очень быстро понял масштабы постиг- шей его личной катастрофы. Но ничего не сделал для того,

128 Понедельник 11 чтобы найти Лору, вернуть её. Хотя в двадцатом веке трудно человеку затеряться бесследно. Страницы романа заполнены описанием искренних пе- реживаний героев. Пассивных переживаний. И беспросвет- ного ожидания, что вот-вот что-то само по себе произойдёт, изменится. В этом их ошибка и вина друг перед другом. Дафна: «Спит бабушка Лора плохо — всё прислушивает- ся, не звонит ли телефон или не стучат ли в дверь. Можно подумать, что она ждёт кого-то»… «Мне всегда хотелось стать счастливой немедленно, — однажды призналась бабушка Дафне, — … Знаешь, в мире многое устроено неразумно…» Думается, с этим не станет спорить и Иона. «Подобно миллионам мужчин и женщин, вступающих в поединок со Временем, — размышляет он в другом месте, — мне при- шлось признаться в том, что всё же последним смеётся Вре- мя. Остановить, приобнять, призвать на свою сторону Время не удавалось, как и не удавалось объяснить себе почему я… в жизни собственной чего-то не доглядел…» Да, Прокрустово ложе времени только сжимается… Иона это чувствует особенно остро. И понимает: ту настоящую, потерянную любовь заменить невозможно. Всё, что прихо- дит взамен – имитация, подделка. «Но разве нелюбовь не фрагмент жизни?», — спрашивает у него одна из случайных подруг. Он толком даже не отвечает на её вопрос. Потому что давно знает цену разъятой на фрагменты жизни. И, когда они встретились, сорок лет спустя, ещё раз убе- дились, что этот колоссальный для человеческой жизни срок ничего не погасил в их душах, он уже не сомневается. И она тоже не сомневается. «Мы глядели друг в глаза – зрачок в зрачок, словно пы- таясь убедиться, что это на самом деле мы, что вновь обрели друг друга»

Яков Каплан, Бат-Ям 129 И он дарит ей при встрече пять красных цветков герани. А потом достаёт старенькую записную книжку и торжествен- ным голосом зачитывает: «2 марта 1980 года Лоре подарена красная герань из Гонолулу. Пять штук». И дальше по тексту романа - «Лора вскинулась: — Сорок лет… В тот день я бы поверила, что та герань не то, что с Гонолулу, а, возможно, с самого Марса или Юпите- ра»… Да, и ещё раз да. Любовь может заставить поверить во всё – возможное и невозможное. И даже в то, что и через сорок лет всё можно начать сначала. Вернуть утраченное время. Отыграть его у, казалось бы, проигранной жизни… И об этом тоже – написанный так живо и трепетно (а как же ещё писать о любви?) новый роман Михаила Ландбурга. И ещё лишь одно, пока замечание. На этом творческая пятилетка писателя не завершена. Его новеллы, миниатю- ры, которые появляются в последнее время, по-прежнему свидетельствуют о высоком творческом тонусе писателя и привлекают читателей и почитателей умением заглянуть в самые глубины человеческого сердца…

130 Понедельник 11 Искос Владимир, Мигдаль Ха Эмек Ну что сказать? Ну что сказать вам о себе? Я лишь гость на этой маленькой Земле. В уединении с Творцом сюда пришёл. И с Ним отсюда к Нему вер- нусь. А след какой оставлю я — решат потомки. По- том.

Искос Владимир, Мигдаль Ха Эмек 131 РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ТЕМУ АЛЬМАНАХА Уединение, одиночество — что значит это для человека? Можем ли мы уединиться и стать одинокими? От кого мы уе- диняемся? Зачем? Вопросы, вопросы, вопросы? Андрей Арсеньевич Тарковский советский режиссёр театра и кино, сценарист 1932 — 1986 говорил: «Мне бы хо- телось им сказать только то, чтобы они умели больше нахо- диться в одиночестве. Любили быть наедине с самим собой побольше. Беда нынешней молодёжи в том, что они старают- ся объединиться на основе каких-то шумных действий, по- рой агрессивных. Это желание объединиться для того, чтобы не чувствовать себя одиноким — это плохой симптом. Мне кажется, каждый человек должен учиться с детства нахо- диться одному. Это не значит, быть одиноким. Это значит — не скучать с самим собой. Человек, скучающий от одиноче- ства, находится в опасности с нравственной точки зрения». О чём он писал? Об одиночестве или об уединении? Чарльз Буковски американский литератор, поэт, прозаик и журналист немецкого происхождения (1920 — 1994) в одной фразе объединил эти два слова: «Долго сидел в темноте, гля- дя в окно. В первый раз за пять дней я остался один. Я – че- ловек, для которого уединение жизненно необходимо. Я не могу без него, как другие не могут без воды и пищи. Каждый день без одиночества отнимает у меня силу. Я не гордился своим одиночеством, но я был от него зависим. Темнота в комнате была для меня как свет солнца.» Некоторые скажут, что уединение и одиночество абсо- лютно или почти разные вещи. С этим можно согласится. Ибо не согласного с этим могут забросать огромным количе- ством цитат известных и не очень известных людей, которые пишут об одиночестве как о негативе, а об уединении как о

132 Понедельник 11 позитиве. И человек сдастся. Останется в одиночестве. Или в уединении? Для этого давайте решим маленькую трудность. Ответим на один вопрос. Зачем нам понятие «ОДИНОЧЕ- СТВО» если есть понятие «УЕДИНЕНИЕ»? Человека, которого не приняло общество — одинок с точ- ки зрения общества, ибо он не может общаться с обществом. Его не понимают. Но насколько данный человек в этом слу- чае одинок? И одинок к кому или к чему? Человек может уйти в пустыню, леса… И там спокойно быть в одиночестве с природой. Или же в уединении? Уеди- нится с природой. Сблизится. Стать частью природы вне об- щества. Ещё один способ одиночества — быть одиноким по отно- шению к обществу, живя в нём, пользуясь минимально бла- гами сообщества. Изучать науки или религии. Быть в уедине- нии со знаниями и так познавать мир. Если же человек решил от злости и тоски считать себя абсолютно одиноким в том понятии, к которому привыкло сообщество, тогда разберём последние два момента. Первый. Есть Творец, а значит он, то есть человек, никог- да не одинок. И всегда в уединении с Творцом. Второй. Человек не верует в Творца и остался один. Тогда он в уединении с самим собой. А это тоже очень большой мир. В нас три начала: Тело, Душа (для неверующего Совесть) и Разум. Есть чувства, мысли, желания, память… Что из этого желает человек ублажить? И где оно тогда одиночество? На мой взгляд. Одиночество придумали те пессимисты, которые больше всего любят жалеть только себя. Люди, кото- рые возвели в ранг кумира себя. И не просто себя, а какое-то одно из своих Я. И если они не могут его ублажить, то это трагедия всего мироздания. С их точки зрения. Некоторые рассматривают одиночество как отсутствие общения. Для того чтобы получить что-то мы должны оз-

Искос Владимир, Мигдаль Ха Эмек 133 вучить своё желание. Пока не озвучим — не получим. Даже Творец просит озвучивать свои желания в молитвах. Иначе считается, что мы одиноки. Я же рассматриваю Одиночество, как разновидность уе- динения, которое, порою необходимо лечить, дав человеку понять, что он НИКОГДА, живя на планете Земля, не сможет быть одиноким в широком смысле этого слова. Он всегда может быть только в уединении. Одиночество можно рассматривать как социальный ста- тус. Наравне с такими как пенсионер, школьник, ребёнок, юноша, взрослый человек… И я согласен, с маленькой оговоркой — без фанатизма — с Никола Теслой, сербским физиком, инженером, изобретате- лем (1856 — 1943), который говорил: «В беспрерывном оди- ночестве ум становится всё острее. Для того чтобы думать и изобретать не нужна большая лаборатория. Идеи рождаются в условиях отсутствия влияния на разум внешних условий. Секрет изобретательности в одиночестве. В одиночестве рождаются идеи.» Валентин Гафт написал великолепное стихотворение об уединении. Или всё же о нашем одиночестве? Я и ты, нас только двое? О, какой самообман. С нами стены, бра, обои, Ночь, шампанское, диван. С нами тишина в квартире И за окнами капель, С нами всё, что в этом мире Опустилось на постель. Мы – лишь точки мирозданья, Чья-то тонкая резьба, Наш расцвет и угасанье

134 Понедельник 11 Называется – судьба. Мы в лицо друг другу дышим, Бьют часы в полночный час, А над нами кто-то свыше Всё давно решил за нас. Эти два состояния: ОДИНОЧЕСТВО и УЕДИНЕНИЕ — идут рука об руку, давая человеку понять кто он на самом деле. Я высказал своё мнение и обосновал. Мнений на эту тему столько же сколько людей. И вот вам задачка. Он и Она. Они одиноки или в уединении? ИСТОРИЯ ОДНОГО НАРОДА Они стояли над городом ночи. Он и Она. Они ждали че- го-то. Вдруг дерево сухое, что рядом стояло, забрало Луну и свет всюду погас. Они стояли над городом в ночи и радовались, что они одни и могут предаться любовным утехам, не думая о за- втрашнем дне. Вот скоро рассвет. Домой уж пора. Но солнце не всходит. И нет луны. И город, кажется, исчез. — Где мы? — спросила она с надеждой у него. — Не знаю, — ответил он ей. — Давай мы у дерева, что Луну забрало, узнаем. — Попробуй. — А почему это я? Хотя. Что терять? Но всё же. Ты же муж- чина? — Конечно мужчина. Я и спрошу. Дерево, что луну забрало с небес, можешь ответить, что нас ждёт? Мы остались одни или ещё есть люди? Налетел ветер и вырвал дерево с корнем, и повалил его на землю. Открылась им луна и озарила своим светом пустыню. — А города то уже и нет, — она сказала.

Искос Владимир, Мигдаль Ха Эмек 135 — Что делать будем? — спросил он. — Ещё не знаю. Но надо жить, — сказала она. – Идём вперёд! Но дорогу им преградило упавшее дерево. — Убери его, ты же мужчина! — Я один не смогу. Поможешь мне подруга? — Помогу. Мы же любим друг друга? — Конечно. Давай его так. И дерево полетело с горы вниз. — Теперь нам путь открыт, — сказала она. — Поищем источник там, где была Луна. — Вот и Солнце восходит. Оно поможет нам. Солнце поднималось всё выше, и скоро его жар стал не- стерпимым. — Где нам укрыться? — спросил он Её. — Давай мы у Солнца совета попросим, — сказала она. — Давай. Один раз с тобою мы у природы спросили. Нам помогли. Спасибо и поклон до земли. — Как же нам быть, Солнце ясное? Мы хотим жить, — ска- зала она. — Как найти нам дорогу там, где Луна была и источник жизни есть? Подскажи нам природа-матушка. — Источник жизни вода. Речка быстрая, серебристая ука- жет вам путь. — Спасибо за помощь, — сказала она. — А как же найти её? — спросил он. — Видишь, вон травинка сухая, а вон там уже живая. — А вон ещё одна. А вон пучок. — Не спеши, друг мой. Нам ещё идти и идти, – сказала она. — Но хочется пить. — А ты палку возьми сверху землю немного убери. Только травинки не трогай.

136 Понедельник 11 — Спасибо подруга. У меня получилось. Есть влаги не- много. Испей подруга. — Сначала ты. Тебе силы нужней. — Тут есть и тебе. И природе оставил. Спасибо тебе, при- рода родная. Неожиданно из-под земли забил воды фонтан. Они об- мылись и напились. Фонтан исчез. Они вновь пошли. Солнце жгло нещадно. — Ох, как печёт! — она сказала. — Давай разденемся, жарко. — Если снимем одежду, мы обгорим. А путь не близок. — Мы уже прошли длинный путь. Давай осмотримся. — Давай. Вон холм. Он зеленью покрыт. Пошли. — Это мираж. — Да нет. Слышишь птицы поют? — Слышу. Прости меня, моя дорогая, и спасибо, матушка земля. — Вот озеро. А вот еда. Здесь ягод много. Это хорошо. — Откуда… — Помолчи. Лучше поблагодари, как я, раздевшись дого- ла. Ложусь на землю, чтобы с нею соединиться, всё время го- воря спасибо ей. — Понял я тебя. Я благодарен природе, и вначале жен- ском, что в моей подруге, любимой заключена. — Теперь пошли и окунёмся, и там соединимся воедино. — Вода и ты дали силы мне. Как ты? — С тобою мне хорошо. Спасибо, милый. — У тебя силы есть? — Поблагодари природу, землю, небо за то, что ты есть. — Спасибо вам всем, что не оставили нас в беде. — Нам пора идти. Давай намочим свои одежды. А потом наденем и в путь. — Но нет одежды нашей. Природа, почему? Дай ответ.

Искос Владимир, Мигдаль Ха Эмек 137 — Смотри. Холм исчез. А вон река свои несёт потоки. — Мы до реки дошли. Но обнажёнными идти? — Мы же с природою слились и нам природа вновь помо- жет. Ты что не понял? Коль ты с уважением и без сомнений ей доверяешь, то и она тебе даёт сполна. Пошли. Мы на земле теперь одни. — Зачем идти куда-то? Здесь есть вода, ягоды, еда, — ска- зал Он. — Этого мало. Ведь ты охотник, воин. Дом нужен где мож- но укрыться от непогоды. — Да, ты права. Но это место мы запомним. — Конечно. Сейчас нам будет проще. — Почему? — Мы с природою слились. Она одежды забрала. Сумки нам дала. Я ягод набрала. Воды взяла. — Спасибо. И вновь простите меня, мужчину. Есть время мне собраться? — Что ты задумал? — Я же охотник. Мы к реке идём. Там рыба есть. Нужна палка-острога. Может что-то есть? — Давай посмотрим. Вот это подойдёт? — Да. А я нашёл вот это. Осталось решить, как раздобыть огонь. Но это по дороге мы решим. — Спасибо дому этому, что приютил и накормил. — Спасибо матушке природе, что помогла нам испытания пройти. Пора нам в путь. — Мы не забыли ничего, мой друг? — А что нам забывать? Мы налегке. От прежней жизни не осталось ничего. Только стеснения немного и знаний багаж. — Держи ещё вот эту палку. Я такую же нашла. Её можно использовать как посох. А там посмотрим. — Теперь уж всё. Прошла минута. Можно в путь. — Да, можно. С любовью хоть на край света.

138 Понедельник 11 — Только вот с какой? — С любовью к жизни и к себе. И к тому кто ближе после себя. — Но это эгоизм. — Нет дорогой. Эгоизм — это когда ты любишь только себя. — А все остальные? — А остальные мусор. Всё остальное нужно только для удовлетворения любви к себе. — Не понял я. Объясни. — Природа нам помогает лишь тогда, когда мы не забира- ем всё, а только столько сколько нужно именно сейчас. — Я понял. Природа нам шанс дала спастись и провела нас через испытания. Мы показали свою любовь к природе, не забирая всё, а лишь столько сколько надо. — Всё верно, милый. — Я первый раз, когда забил фонтан, действовал интуи- тивно. Сейчас лишь понял смысл того, что делал я всё время после ночи той. — Это хорошо, милый. Теперь и лов, и охота удачной бу- дет, если будешь всегда об этом помнить ты. — В разговоре мы быстро двигаемся вперёд. Но до реки еще мы не дошли. Ты не устала? — Я нет. И всё же, идём мы быстро. Отдохнуть пора нам. Вон дерево ветвистое. В тени и отдохнём. — Согласен я. Дерево прикрыло пушистыми ветвями и охраняло их сон. Звёзды нашёптывали им о большой любви. Лёгкий ветерок убаюкивал. А когда он любил её, ей казалось, что она растворяется в огромном куполе звёздного неба. — Спасибо тебе за всё. Мы преодолеем всё вдвоём. Мне хорошо с тобою.

Злата Зарецкая, Иерусалим 139 — Мне тоже хорошо. Тебе не холодно родная? — Нет. Нас природа охраняет и отдаёт своё тепло. Я это чувствую родной. — Прижмись ко мне, а я прижмусь к тебе. Так теплее бу- дет. И у природы для других останется тепло. — Ты умница у меня. Давай поспим, а завтра с ранней зорькой снова в путь.

140 Понедельник 11 Злата Зарецкая, Иерусалим Культуролог, автор 343 статей о еврейском ис- кусстве и богато иллюстрированной книги «Фено- мен Израильского Театра», изданной в Иерусалим в 2018. Это обзор особенной сценической истории Эрец Исраэль более чем за 100 лет. «Труд уникальный. На русском языке ничего по- добного нет»,- так прокомментировал книгу Др Леонид Финкель, Глава СРПИ. Для тех, кто хочет приобрести книгу сообщаю свои координаты: +972504887721 [email protected]

Злата Зарецкая, Иерусалим 141 ЗОЛОТО «Я не искал золота. Меня привлекало, как оно образуется» Что общего между геологией и поэзией, природой и ис- кусством, Валдаем и Иорданом? Голые камни, затаившие «полезное», и хрупкие, лёгкие, как пыль на ветру, листки и строчки — дунь и растают, как не были... Мощная первоз- данность и слабые прикосновения к ней воображения — что бессмертнее ?... И что за линии пронизывают, словно током, дальние точки планеты, превращая ее в единое живое серд- це Человека? Юрий Владимирович Шарков был мой скромный сосед по Маханаиму, «нашему» поселению в Маале-Адумим. Рус- ский отец еврейских детей, более полувека любимый муж красавицы Милены, несгибаемый джентльмен и бездонный шутник. Поразил меня однажды масштабом своей «незамет- ной» личности... Зажгла снега, раскрыла воды Весна и с силой обретённой Тысячецветным ледоходом Пошла долиной потрясённой Ну, кто в наше время не пишет стихи?! Я прислушивалась на концертах к его тихому «настоящему» голосу, но взрыва не было... Слишком старомодна была интонация и обыденно предсказуема рифма. Дрозд отозвался трелью длинной Сперва не в лад и невпопад В прорывы неба на долину Летит лучей золотопад

142 Понедельник 11 Может быть свежо и даже оригинально по образным нео- логизмам («лучей золотопад»), но не до стихов, когда на этой жестокой своей земле надо просто выживать. Прозрение, как ни странно, произошло благодаря сыну. Его тоска была однажды настолько сильной, что я предло- жила ему зайти познакомиться с живым свидетельством 2-й Мировой... Чем можно было оживить душу начинающего мужчины — и я попросила Юрия Владимировича почитать о войне. Ужасен миг, когда встаёт Над кромкой чёрного болота С земли своей, когда идёт, Простясь с землёй, твоя пехота. Не по науке записной, а валом на огонь кинжальный, Ложась, как травы под косой, Под грохот пушек погребальный Ритм классического ямба, как тяжёлого, неотвратимого шага, столкновение шипящих и взрывных создавали звуко- вой образ железных похорон, которым не противостоять — разве что духом, памятью. Высоко на обрубке клёна, Не то живой, не то мертвец - Тяжёлым взрывом пригвождённый, Как на кресте, повис боец. 1941

Злата Зарецкая, Иерусалим 143 Энергия кинематографических-ментальных фотосним- ков очевидца заряжала током Правды, которую не всякий мог так спокойно и достойно выдержать. Сын преобразился, засветился Словом о бесстрашии погибавших. А я заболела: несколько суток мне слышались голоса певших в перепол- ненной теплушке свою последнюю новогоднюю песню 1942 года Темь вагона испятнана лицами В каждом с болью былое живет. Пожилой, с фронтовыми петлицами, Шапку пальцами стиснув, поёт ... Много вёрст по просёлкам избродим мы, Может страшно умрём под огнём, И тогда темнолесую Родину К сердцу мы еще крепче прижмём. Некрасовская муза печали, песенный анапест знамени- той поэмы прорывались в стихе Ю.В., заставляя подумать о синтетичности и пробуждающей «колокольности» его поэ- тической музыки. «Мы ехали на Волховский фронт. Через не- сколько дней половины из певцов уже не было в живых... Они предчувствовали …» Это была не Идеология, но Искусство: в точной детали сказать все о боли мировой бойни! Сын зачастил в гости к Юрию Владимировичу — ему бы- стрее Открылось, что с нами рядом живёт не засохший ста- рый улыбчивый «пенёк», а настоящий Мужчина и Талант! Я затонула в его Истории — сопротивление Торнадо Творца, прорвавшегося как ни странно именно в Израиле, было бесполезно, ибо захватывало неожиданностью и глуби- ной.

144 Понедельник 11 «Я родился 9 августа 1915 года в Петербурге. По маме моя фамилия Соллертинский — искусственная. «Соллер» на ла- тыни — свет. Мой прадед — татарский князь принял право- славие и поменял фамилию, став священником. Дед — Сер- гей Александрович Соллертинский (1855-1917 гг.) — писатель, профессор Петербургской Духовной Академии, упомянутый в энциклопедии Брокгауза-Эфрона. Он был очень образованным челове- ком, дружившим со многими художниками, писателями «се- ребряной» поры... Он пел в Мариинском Театре — подменял иногда заболевших актёров — у него был прекрасный голос. Его брат — Иван Александрович был сенатором, его сын — Иван Иванович. Соллертинский был известным музыковедом. Мама — Александра Сергеевна прекрасно играла на рояле, знала не- сколько языков, была очень красива и безумно любила лоша- дей. Много позже в Забайкалье она ускакала в степь, и отец долго искал ее. А она — потом с радостью:»Володичка, я обо- гнала бурят!». Отец — Владимир Александрович Шарков был из известной купеческой семьи, много сделавшей для Нов- городского края (о чём теперь там в музее есть постоянная выставка). Наследственная любовь к Земле создала его путе- шественником, исследователем. Он составлял лоции сибирских рек, строил в Маньчжу- рии Кяхтинский Тракт, работал в ГосПлане, заведовал до конца (1946 — 1962 гг.) кафедрой в Московском Университе- те, был высоким профессионалом и выжил случайно. С че- моданчиком — куда б он ни ехал — с последними вещами, ибо каждый раз мы не знали, приедет он или нет. О Сталине разговоров не было. Он просто всегда был готов к тому, что не вернется. Мои родители знали все галереи Петербурга и Москвы, обожали Врубеля, а мама читала наизусть Апухтина, А.К. Толстого, Пушкина... Они щедро делились всем с детьми. Я многое увидел и понял благодаря им.»

Злата Зарецкая, Иерусалим 145 Позже, в «военных стихах» воспоминание о маме возни- кает в триптихе «Лунная соната» как несмываемый временем образ прекрасного, которое перекрывало жалость к немец- кой родине композитора. Бетховен. «Лунная». Концерт удачен... Я помню — тёмный сад и светлый луг. Высокий замер куст, луной охвачен, И нет меня, а только свет и звук. Она сидит торжественно и прямо. Раскрыт рояль. Луна легла у ног. Играет «Лунную сонату» мама... ... Вдруг за туманом сладковатым, За минным полем, за чертой, Над той проклятой высотой Возникла «Лунная соната» ... Как ты велик... Но мы по горло В грязи, но мы в крови по грудь. И за кольцом блокады чёрным Наш город строгий и упорный, К нему невероятен путь. Военный цикл Ю.В. обрастал в повествовании о родите- лях новым глобальным смыслом: речь шла не о столкнове- нии «германского и русского гения», но о спасении общего наследия — мировой культуры. История о великолепных родичах не только вновь под- твердила для меня, что она непрерывна, неделима и пред- сказуема, но и объяснила, почему сын стал для многих ду-

146 Понедельник 11 ховным событием: путешественником и творцом — не только поэтом, но и скульптором природы... Вам, спокойным и очень домашним, Любящим тихую благодать, Неугомонный странник всегдашний, Я буду стихи читать. На тусклых стёклах вашей квартиры, На задымлённом небе глухом Смотрите — алые пики Памира Я нарисую чётким стихом Я буду читать вам о далях согретых, О том, как в пустыне пески пылят, Как, ударяясь о солнце, ветры Медью густой звенят. И как над розовым морем пашен Парусом кренится жёлтый клён, Чтоб вы полюбили всю землю нашу, В которую я влюблён. 1946 Это послевоенное кредо автора — молодого героя 31года, было программным: жажда жизни была помножена у него на творческую страсть, но декларировалась в открыто подража- тельной форме. Почитаемый за «громогласность» Маяковский (Сравните: «Вам, проживающим за оргией оргию»...и «Вам, спокойным и очень домашним.») стал у Ю.В., обрамляющей рамой для эпатажа, наполненного гумилёвской «доблестью» странни- ка, обретающего смысл лишь у бездны на краю. Впрочем, и здесь прорывались сквозь «медь ветров парус клёна», но было ли этого достаточно, чтобы стать профессиональным литератором? Позади был Московский Геологоразведочный Институт

Злата Зарецкая, Иерусалим 147 (1931-1938 гг), и «боевое» крещение на Урале у знаменитого академика Ферсмана А.Е. «Мы решали вопросы тектоники и магнетизма, касающиеся всей Земли. Я на всю жизнь увлёк- ся геологией. Параллельно учёбе с 1933 г. работал в НИГРИ Золота. «Я не искал золота. Меня привлекало, как оно образуется» Однако «золото слов», поиск его рудных залежей в соб- ственной душе мучил его не меньше, чем наука. «Я не счи- тал себя «Литератором», хотя стихи писал еще студентом и в 1936 г. впервые стал лауреатом — выступал в Колонном Зале Дома Союзов. Сомнения в своём предназначении привели его с начала к К.Чуковскому (с его лёгкой руки в 1938 г в «Известиях» по- явилась первая публикация), в годы войны — к И. Эренбур- гу, а после — к П.Антокольскому, В.Инбер и П.Васильеву. Все отмечали «божий дар, искренность и технические недостат- ки», вполне преодолимые при непрерывном совершенство- вании... «Самый лучший совет дал мне К.Чуковский: «В ли- тературе, как из тайги, можно выбраться на правильный путь. Ты знаешь, что это очень сложное дело». Он не говорил «Да или Нет», но я все запоминал. В итоге я сознательно выбрал геологию и запретил себе писать. Не хотел стать плохим ли- тератором — а хорошим геологом я уже был». Десятки лет продолжалось молчание... За это время Ю.В. состоялся как Влюбленный, Муж, Отец и Первооткрыватель. Муза была Милена Борисовна Климова — по матери Блю- мина, потерявшая в войну всех своих еврейских родственни- ков (они были расстреляны у горы Машук под Пятигорском — в печальных «лермонтовских» местах, о чем в доме роди- телей «не принято было говорить!»). Она сопровождала Ю.В. с 1938 г. сначала как юная подруга, а после войны с 1947 г и как жена. Его отзыв о Милене был автозеркальным: «Она несёт благородное знамя высокой интеллигентности…» А для Милены ее седой

148 Понедельник 11 «Юрочка» был «мальчик беспокойный». «На Телецком озере он, желая показать мне красоту соседней речки, прыгнул с высокой горы и обогнул всю под водой! Я чуть не выкинула ребёнка, пока он не выплыл рядом !» После трёх войн, кидавших его от Маннергейма до Мань- чжурии, как геолог, он прошёл и пролетел на самолёте поч- ти всю страну. Урал, Сихоте-Алинь, Памир, Кавказ, Украина, Якутия, Байкал... — далеко не полная карта его маршрутов. Бесстрашие, мужество, страсть к Природе, помноженные на живой любознательный ум, привели его к открытию: в 1955 г он защитил диссертацию под названием: «Поиски руд- ных месторождений с самолёта» во Всесоюзном НИИ Мине- рального Сырья. Десятки полезных залежей были обнаруже- ны благодаря разработанной им методике. Государственную премию он не получил, хотя был пред- ставлен к ней трижды. Живой, непосредственный и абсолютно не тщеславный Ю.В. погрузился в любимое дело. 20 лет(1960-1980 гг) вслед за отцом преподавал в МГУ, щедро предоставив лавры на- чальникам. «Мне важнее был интерес к проблеме. Всё скрыто, а ты проникаешь своим разумом в недра....» Наградой за самоотказ от славы была спасённая душа творца. В бесконечных путешествиях постепенно исчезло поставленное самому себе литературное табу. «Я вновь по- чувствовал себя поэтом через геологию: она научила меня понимать природу. Запрет растаял у меня в душе... В Доме Учёных меня поддержали в Литобъединении, я начал учить- ся скульптуре. Очень помогли места, где мы растили детей: «Вороново» под Москвой, (1958-1986 гг) и «Боровичи» под Новгородом, где я сам вырос, и где мы прожили уже до отъ- езда 1986-1992 гг. Там посадили яблоневый сад, там работал лесником, там появились мои работы из дерева...»

Злата Зарецкая, Иерусалим 149 Являются из стружечных пелен Рождённые рукой моей влюблённой, Испуганный моржонок, грустный слон,- Дитя большое Африки зелёной. Как знаки бедствия их людям покажу… Судьба природы и человечества, культуры и прогресса, веры и безверия, трагическое противостояние живого и мёрт- вого становятся сутью его поздней ясной и мудрой лирики. Разрушен Храм. Без купола, растрескан. А строился на многие века. В лицо на чудом уцелевшей фреске Стреляет парень из дробовика. Лихая молодецкая забава. Навскидку бьёт и — в пыль старинный лик. «Молчком — не охнул — кончился старик...»- Хохочет развесёлая орава. Зайдите в храм. Высоко, близ придела, Остался глаз. Один застывший глаз. Ужасно прошлому смотреть на нас. Разрушен Храм... В 1988 г. через 50 лет (после первой публикации в 1938 г., сделавшей имя Ю.Шаркова известным из «Известий») в журнале «Север» сразу в двух номерах появилось 25 стихот- ворений под общим названием «Долгое молчание». «Искра божия», отмеченная издателем, прорвалась и с тех пор раз- горалась в постоянный не затухавший костёр — один из не- многих в поле Большой Литературы. Автору было 73 ! Вскоре в родных Боровичах тихо появились первые куль- турно составленные и очень плохо изданные книжки: «Боча- ги» 1990 г. И «До новых птиц» 1994 г., разошедшиеся с мол- ниеносной быстротой. В последнюю уже вошли стихи об