Выпуск 13

ПОНЕДЕЛЬНИК Международный литературный альманах Выпуск 13 Тель-Авив 2021

УДК 82-1(3) ББК 84(5) П 56 Редактор-составитель: Наталья Терликова Понедельник: международный литературный альманах. Вып. 13 / П 56 Ред.-сост. Н. Терли-кова. — Тель-Авив, 2021. — 180 с. «Понедельник» продолжает знакомить вас с творчеством участни- ков литературного объединения «Понедельник начинается в субботу». В этом выпуске альманаха «Понедельник» представлены новые записки путешественников. На этот раз нам удалось не только удер- жаться в одном челноке, но и разыскать под толщей льда и вечной мерзлоты ирреальный город, в котором люди не прячут улыбки под маской, не боятся друг друга и не запирают сердца и двери на сейфо- вые замки с секретным кодом. Вас ждут произведения самых разных направлений, но все они связаны невидимыми, но живыми нитями в единый сюжет. А внима- тельный читатель обратит внимание на то, что наш выпуск начинается с произведения Александра Вознесенского (Бродского). Ведь наше бу- дущее тесно связано с прошлым. Поэтому, устремляясь к свету и на- полняясь солнечной энергией, хорошо бы помнить и то, чем питаются наши корни... УДК 82-1(3) ББК 84(5) © Терликова Н., составление, 2021

СОДЕРЖАНИЕ Авторы ЛитО «Понедельник», Израиль Наталья Терликова, Холон............................................................7 Нина Ягольницер, Тель-Авив.....................................................13 Алла Кречмер, Нетания.............................................................30 Михаил Гительман, Мигдаль-ха-Эмек................................ 34 Алина Лацинник, Кфар-Сава.................................................... 40 Рина Зильберман, Кирьят Хаим............................................. 63 Денис Камышев, Ашдод............................................................... 65 Алёна Бокова, Тель-Авив............................................................. 70 Владимир Искос, Мигдаль-ха-Эмек......................................81 Анна Подгорная, Ноф-ха-Галиль............................................ 86 Марина Пашанова, Мицпе-Рамон...........................................91 Наталья Кроль, Димона............................................................... 94 Ольга Панарина, Йерухам........................................................ 100

Авторы ЛитО «Понедельник», США Ирина Юркевич, Сан-Диего.................................................... 105 Авторы ЛитО «Понедельник», Казахстан Ирина Арсентьева, Караганда..................................................117 Авторы ЛитО «Понедельник», Россия Андрей Фурсов, Саратов..........................................................122 Татьяна Богомолова, Москва...................................................135 Авторы ЛитО «Понедельник», Швеция Вика Такаренкова, Стокгольм................................................153 Авторы ЛитО «Понедельник», Беларусь Елизавета Полеес, Минск.......................................................... 161 Авторы ЛитО «Понедельник», Литва Роза Злотина, Вильнюс...............................................................166

Предисловие Дорогие читатели! Наш альманах продолжает знакомить вас с творчеством участ- ников международного ЛитО «Понедельник». Напомню, что в про- шлом выпуске авторы отправились в путешествие на волшебной льдине и под толщей льда и вечной мерзлоты обнаружили ирре- альный город, в котором люди не прячут улыбки под маской, не бо- ятся друг друга и не запирают сердца и двери на засовы и замки. Мы остались в этом городе ещё на один выпуск, чтобы познать их великую тайну. В этом номере вас ждут новые записки путешественников из разных стран, но все они связаны единой и самой актуальной на се- годняшний день темой: озарение. И на этот раз узор сюжета нашего сборника мы начинаем плести с последних страниц, с произведе- ния очаровательной поэтессы из Вильнюса Розы Злотиной: «День за днем паутинка событий вышивает узор бытия». Паутинку сюжета подхватывает потрясающий автор из Минска Елизавета Полеес и передаёт её сказочнице из Казахстана Ирине Коробейниковой. И так постепенно мы входим в волшебную страну, в ирреаль- ный город, который авторы обнаружили под толщей льда и вечной мерзлоты. «Иногда двери открываются от стука сердец», — именно так утверждает наш израильский писатель Михаил Ландбург в одном из своих первых романов. И он прав на все сто, потому что авторы нашего ЛитО уже давно живут в едином духовном пространстве и понимают друг друга без слов и условных границ, отделяющих одно государство от другого. И в завершение предисловия мне хочется процитировать свое- го земляка из Ростова, автора ЛитО «Понедельник» Григория Пла-

тонова: «И сегодня, вчитываясь в строки этого выпуска, начинаешь понимать, что наша жизнь не столь уж бесконечна, чтобы прене- брегать каждым новым днём. И не столь мала, чтобы вмещаться в границы государств, где мы в данный момент живём... Наш альма- нах — это все мы со своими радостями и печалями, рассветами и закатами, мечтаниями и реальностью жизни... И историческая за- дача каждого из нас, каждого современного литератора — бережно донести до читателя свои чувства, дать ему возможность соприкос- нуться с прекрасным». Приятного чтения! Редактор-составитель альманаха «Понедельник» Наталья Терликова.

Авторы ЛитО «Понедельник», Израиль Наталья Терликова, Холон О себе писать трудно. В моей жизни было много незабываемых встреч, много успеха, ярких событий, а приключения находили меня сами. И боли было много, и разочарований, и сомнений… И, наверное, что было, то и будет. Потому что я неизлечимый оптимист. Очень лю- блю свою семью, особенно радуют внуки. Люблю свою маму, которая ушла из земной жизни в более тонкое счастливое пространство. Искренне верю, что всех нас связывают невидимые и живые нити, которые мо- гут растягиваться до бесконечности и не порвутся никогда, даже в момент смерти тела. Люблю авторов «Понедельника» и счастлива, ког- да в нашем творческом пространстве зажигаются

8 Понедельник 13 новые звёздочки. Конечно, бывает больно, когда слы- шу или читаю несправедливые и гадкие высказывания в свой адрес. Но всё равно радуюсь. Пусть лучше вы- брасывают камни, которые прячут за пазухой, а вдруг среди них попадутся драгоценные. И мы заложим их в прочный фундамент нашего Храма Литературы.

Наталья Терликова, Холон 9 Сказки старого Воробья Когда я родилась, то не понимала, о чём говорят взрос- лые, но зато я умела разговаривать с птицами. И вот тогда-то у меня появился друг — старый и мудрый Воробей, который летал повсюду и знал, что происходит в городе гораздо луч- ше, чем люди. Мой друг общался не только с птицами и до- машними животными, но и с вещами. А вечером прилетал ко мне, садился на подоконник и рассказывал всё, о чем узнал за день. Поэтому я была в курсе всех городских событий и знала гораздо больше, чем мои родители. Со временем я перестала понимать язык птиц, но исто- рии, которые поведал мне Воробей, запомнила. ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ В нашем городе жил один известный Сказочник. Однажды он пригласил моего друга в гости и угостил деликатесами. И вот какую историю рассказал мне Воробей, когда вернулся от Сказочника. На письменном столе Солнечный луч скользил по гладкой поверхности пись- менного стола, растворяя последние призраки ночи. Первым проснулся молоденький Карандаш, который совершенно случайно выкатился из коробки, и томно смотрел в сторону изящной Точилки, сделанной в виде танцующей балерины. — Э-э-э, братец, поаккуратней с этой красоткой, — про- шептал лежащий рядом Ластик, — ох, скольких таких вот парней она сгубила и сточила. Не перечесть. — Ой, а тебе бы всё подтирать грешки своих любимчи- ков, — съязвила шариковая Ручка и перекатилась поближе.

10 Понедельник 13 — Между прочим, без Точилки все твои бравые молодцы так и остались бы просто деревянными палочками. — Видали, какая умная! А за тобой я грешки не подтираю? Молчи уже, а то напомню, — разозлился Ластик. — В одном ты права: эта стервочка умеет обычные деревянные палочки превращать в настоящих бойцов. Только слишком уж много стружки снимает. — Как это снимать стружку, — заволновался Карандаш и спросил, — это больно? — Скорее приятно, — хихикнула Ручка. Она хотела ещё что-то добавить, но тут проснулась на- ливная Ручка с золотым пером и застонала: — Боже, какой у меня сушняк. Я вчера извела все чернила на автографы, и теперь внутри меня сухо и пусто. — Так тебе и надо, Белоручка, — прошипела Старый Ка- рандаш, которого разбудила эта утренняя суета. — Пашешь, как проклятый, делаешь черновую работу. А как только начи- нается банкет, и пора раздавать автографы, выскакивает эта сучка, как чёрт из табакерки. Прости, господи... — Ну где же Пузырёк со свежими чернилами? — продол- жала ныть Ручка с золотым пером, — мне нужно срочно за- правиться. — Обойдёшься, — вмешалась в разговор Точилка и клацну- ла зубами. — Сегодня обычный рабочий день, и мы не будем попусту тратить чернила. Зазвонил Будильник, и все быстро заняли свои рабочие места. А Ручка с золотым пером гордо удалилась в свой дра- гоценный футляр. Только один молодой Карандаш так и остался на преж- нем месте. Он лежал и ждал, когда же с него начнут снимать стружку…

Наталья Терликова, Холон 11 ИСТОРИЯ ВТОРАЯ Эта история случилась сразу после Нового года. Тогда на городской свалке разгорелся страшный пожар, полиция дол- го искала причину возгорания, но так и не нашла. Жаль, что никто, кроме меня, не понимал, о чём чирикает старый Во- робей. А ведь мой друг видел и слышал всё, что происходило на месте происшествия за несколько минут до пожара. Революция на городской свалке — Я — Новогодняя Ёлка! — возмущалось сухое дерево, ко- торое только что выбросили на свалку. — Ещё вчера вокруг меня водили хороводы. Но вдруг сегодня я оказалась здесь, и не понимаю зачем. — А я — Свадебный Букет, — закричали сухие цветы, ко- торые валялись рядом в яркой блестящей обёртке. — Всего неделю назад за мной охотились все красотки города. А се- годня я валяюсь среди мусора. Зачем? — А я — Газовая Горелка, — прошипела ржавая труба. — Когда-то я сохраняла не что-нибудь, а олимпийский огонь. Вот лежу здесь уже много лет и жду лучших времён. — Лучшие времена скоро наступят! — закричал прилетев- ший окурок, упал на сухие ветки ёлки, вспыхнул, и разгорел- ся слабый огонь. Языки пламени поползли по свалке, вовлекая в костер всё новые и новые персонажи. Так постепенно разгорелся огромный костёр и добрался до газовой горелки, в которой вспыхнул Вечный огонь. Пламя взвилось до небес, внезапно превратилось в облако и скрылось за горизонтом.

12 Понедельник 13 ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ Эту историю поведал мне Воробей от имени своего друга Оскара. Так в точности я и передаю её вам. Оскар, но не кинопремия Меня зовут Оскар, но я не кинопремия, а гораздо кру- че. Поэтому у меня есть личный врач, стилист и тренер по фитнесу. Живу я в квартире с тёплым туалетом. Правда, со мной живут ещё двое неудачников: один редактор журнала, а другая — вообще директор фабрики. Но своими делами они занимаются на улице, потому что на своей территории я по- зволяю им только вечеринки с фуршетом и лёгкой музыкой. А когда заходит нудный разговор о смысле жизни, я тоже задумываюсь. А не пропустил ли я что-то важное в жизни. Может, надо обзавестись собственной семьёй или открыть свою фирму. Но однажды утром после такой вечеринки в квартиру про- брался воришка. Эти двое сразу впали в ступор и позволили нахалу безнаказанно шарить по дому. Пока я не вышел. Пару раз гавкнул, и полиции уже не потребовалось. Люди — существа беспомощные. Они лишены главного — клыков и когтей. Вот и приходится отвечать за недоделки Творца. Поэтому я всё-таки на своём месте — на коврике около двери.

Нина Ягольницер, Тель-Авив Для новых знакомых — немного о себе. Меня зовут Нина, живу в Израиле, воспитываю двоих сыновей. Режиссер по первому образованию, ассистент стоматолога по второму. А по натуре — любопытная соседка, с одинаковой охотой собирающая странности истории и странности характеров, а потом плетущая из них маленькие миры. Моя основная локация и эпоха — Италия до второй половины семнадцатого века, но я нередко заглядываю и в другие времена. Моя неизменная тема — человеческие демоны. Пожалуйте за мной. Я познакомлю вас с некоторы- ми из них. Мою книгу «Фельдмаршал в бубенцах» можно найти по этой ссылке: https://ridero.ru/books/feldmarshal_v_bubencakh/

14 Понедельник 13 СЕМЬ ШАГОВ ПО КРУГУ Зой была третьей из пятерых детей в семье, а потому всегда лучше спала среди шума, чем в тишине. Дребезжание крыш- ки медного чайника, цокот бусин в шкатулке старшей сестры, перебранки братьев, мяуканье донельзя разговорчивого кота и фальшивые песни кухарки — вот лучшая из колыбельных, какую могла вообразить себе дочь городского судьи, не выно- сившая и даже побаивавшаяся ночного безмолвия. И сейчас Зой проснулась оттого, что перестук копыт за- молк, а дилижанс перестал скрипеть и покачиваться. Однако худо было другое: повозка не просто стояла на месте. Все де- ревянные скамейки были пусты, а снаружи доносилась сон- ная ругань и звон сбруи. Зой вздрогнула, подбирая полы плаща и заполошно огля- дываясь. Она никогда не выходила последней... Из восьми учениц мастерской госпожи Эрбис две жили намного даль- ше Зой, почти у Старого рынка. Куда же ее завезли, пока она спала, привалившись к твердому, как баранье ребро, ободу дилижанса? Вскочив, девочка торопливо оправила смявшийся капор, прошмыгнула вдоль скамей и выбралась на подножку. — Мастер Грэг! — окликнула она, а в ее голосе вдруг пото- нуло чье-то растерянное восклицание. Из-за глянцево-блестящего вечерней сыростью бока по- возки показался коренастый тип в сдвинутой на затылок шляпе и с вытаращенными, будто у маринованной сельди, глазами. — Едрить тя в сарай! Да кто ж так пужает-то! — рявкнул он и осекся, увидев на подножке взъерошенную девочку в за- брызганном грязью дорогом плаще. — Это... Вы чегой-то здесь торчите, вашмилость, а? — про- бубнил он и откашлялся, принимая испуганно-строгий вид.

Нина Ягольницер, Тель-Авив 15 — Я... я еду из мастерской. Я ученица госпожи Эрбис, бе- лошвейки и кружевницы, — независимо отчеканила Зой дрожащим голосом, будто щит прижимая к груди корзину с коклюшками. Она всегда была уверена, что рабочая корзина кружевницы — это сама респектабельность... Недаром даже подмастерья из лавки оружейника никогда не свистели и не кричали сальностей вслед питомицам госпожи Эрбис... Однако тип с маринованными глазами нахмурился: — Так это... Ученицы-то... того, приехали уже все. Эта формулировка Зой не понравилась. Так сильно не по- нравилась, что она готова была испугаться еще сильнее, но тип пояснил: — Поздно уже, вашмилость. Папаша Грэг повозку сдал да домой, поди, вовсю чешет. А я Роб, конюх. Лошадков обихожу — и тоже на боковую. И вам домой надо. Нечего вам тута, в Хребтах, околачиваться. И вот тут Зой не испугалась. Нет. Она окаменела, заледе- нела от ужаса так, что корзина примерзла к рукам. Хребты... Хребтами назывался трущобный район, простиравшийся далеко за рабочими кварталами и сбегавший прямо к холод- ной свинцово-бурой реке. Грязный, шумный, зловонный, он был населен беднотой гуще, чем горшок из-под патоки му- равьями. Его верой был завод рыбных консервов, надеждой — каретный сарай, любовью — лавочка самогонщика Смэджа, а публичный дом, где по старой дружбе с хозяйкой квартиро- вал урядник, кое-как годился на роль справедливости. Разумеется, Зой отродясь не бывала в этом ужасном ме- сте, однако слышала вдоволь рассказов о живущих здесь во- рах и убийцах, о повальном пьянстве и ежедневных свирепых драках. Неужели именно здесь живет седой добродушный весельчак мастер Грэг? Бедный... Но следующая мысль разом сбила Зой с ее сострадатель- ного настроя.

16 Понедельник 13 — Но... погодите, мастер Роб... Как же я теперь попаду до- мой? — залепетала она, давясь словами. Хребты были насто- ящим концом света. Привычный безопасный мир лежал те- перь где-то на другой планете, совершенно недосягаемый. А конюх сурово шмыгнул носом: — Вы, барышня, мне тута не плачьте. Я б подсобил, чем мог, да коняки не мои. Выведу без спросу — так меня тут же и под зад, милости просим. Уже грозились. А тогда мы с мате- рью вовсе по миру пойдем. — Он почесал переносицу и вдруг воодушевленно сдвинул шляпу еще дальше на затылок — А вы вот чего. Видите, вона там труба с петухом? Туда и сту- пайте. Там рыжая Беата живет. Ейный муж славный дядька, у него и ослик есть. Вы его попросите, он не откажет. У них самих две дочки. Зой задержала дыхание и отерла слезы шерстяным рука- вом, не хуже наждака продравшим опухшие веки. — А... это далеко? Не заплутаю? Темно ведь... Она пыталась говорить твердо. Однако конюх только по- качал головой. — Да где ж оно темно? Вона, луна! И фонари там-сям. Чего с вами случится-то? Разве что курица чья-то скушает, — и остряк фыркнул, будто издеваясь над страшной судьбой, уже поджидавшей Зой прямо за коновязью. Это было обидно. Так обидно, что на какую-то шальную минуту Зой даже захотелось быть зверски убитой в пяти ми- нутах от конюшни, чтоб этому мужлану в шляпе стало стыд- но за свои похабные шуточки. — Премного благодарна, — прогнусавила она фальши- во-независимым тоном и, вдавив корзину в грудь до жалоб- ного треска прутьев, двинулась к криво замощенной доро- ге, извилисто уходящей вглубь района, будто змея, подбитая башмаком. В первые минуты Зой была почти уверена, что конюх не- медленно одумается и позовет ее обратно. Но мерзкий тип,

Нина Ягольницер, Тель-Авив 17 фальшиво засвистав, снова принялся снимать с лошадей по- стромки, и Зой сжала зубы, прибавляя шаг. Некоторое время она неотрывно смотрела на свою тень, постепенно раство- рявшуюся в тускнеющих отблесках фонаря, и наконец девоч- ку обступила тьма. Темноты Зой боялась еще больше, чем тишины. Отчасти тому виной было неуемное ее воображение, но главным об- разом — изумительный дар рассказчицы, каким была наделе- на пожилая служанка, много лет исполнявшая в семье судьи обязанности няньки. Огюсте шел седьмой десяток, ее одо- левал радикулит, и в играх в пиратов и великанов от нее не было ни малейшей пользы. А потому шумную вечернюю воз- ню хозяйских детей она пресекала простым и действенным способом: гасила на втором этаже лампы и, сев у шандала с вязанием, принималась рассказывать о всевозможной нечи- сти, что таилась во тьме притихшего дома. В нечисти Огюста знала толк. Выросшая в глухой рыбац- кой деревне и научившаяся читать в двадцать восемь лет, она разбиралась в призраках и оборотнях, в упырях и водяницах, русалках, лепреконах, верлиоках и прочей паскудной твари, как бывалая птичница в породах кур и цесарок. Она знала их повадки и привычки, приметы и кулинарные пристрастия, и рассказывала о них с такой живостью и огоньком, что даже Аксель, шестнадцатилетний брат Зой, вернувшийся на ва- канцию из военного корпуса, слегка бледнел и покусывал костяшки пальцев. Однако Огюста не была пустой балаболкой и напоминала подопечным, что на нежить завсегда есть управа. Важно пом- нить лишь три простых закона: нечистая сила живет только в темноте, питается грехом и непокорством, а также не выно- сит благонравия. А посему послушное дитя, как след прочи- тавшее на сон грядущий «Отче Наш» и смирно прячущееся под одеялом, нежити не только недоступно, но и совершен- но неинтересно, а отчасти даже неприятно.

18 Понедельник 13 Акселя задевали эти наветы на тьму, и он пытался было возразить (в конце концов, будущий офицер знал, что все самое интересное в солдатской жизни начинается после заката). Однако Огюста (хотя клялась, что никогда в жизни не прикасалась к картам), умела вовремя выложить козырь: Царство Божие завсегда называлось царством Света, разве не так? А все, что лежит за пределами света — суть тьма, где самое место тем, кто Господа и его законов не приемлет. Да- да, милый, в том числе и всем тем нечестивцам, про коих ты перед ужином истопнику рассказывал. Кабатчикам, владель- цам игорных домов, бесстыжим девкам и прочему отребью, которое при свете дня и носа не кажет. Дома Зой неизменно была на стороне Акселя, поскольку старшего брата нежно и вполне взаимно любила. Но сейчас, когда тьма смолою липла к ней со всех сторон, та самая, чу- жая и недобрая, девочке поневоле подумалось, что Огюсту стоило слушать внимательней... Огюста была права... Нет... Она еще и недоговаривала, ви- димо, щадя подопечных. Старушка ведь всего лишь хотела, чтоб детвора не шастала ночью в кухню за изюмом и не ша- лила на лестнице. Только чего стоила та уютная, пропитан- ная родными запахами, наполненная домашними звуками темнота по сравнению с этой... Безграничной, холодной и совершенно равнодушной. Огюста никогда не рассказывала, что темнота дышит, смотрит сотнями невидимых глаз, урчит и ворочается. Эта чужая темнота пахла отбросами и прогорклым маслом, печ- ной копотью и отсыревшим бельем. Она гортанно повизги- вала собачьими голосами, позванивала цепями, поскрипыва- ла ставнями. Она отмахивалась тухло-рыбным ветерком от покачивающихся чахлых фонарей, лениво гоняла вдоль вет- хих частоколов солому пополам с золой, жирно поблескива- ла лужами, черными, как колесная мазь.

Нина Ягольницер, Тель-Авив 19 Домашняя темнота была... игрушечной. Как плюшевый щенок с мягкими ушами и бусинами глаз, пахнущий корич- ным печеньем и мылом, трогательно и смешно притворяю- щийся собакой... А эта темнота никем не притворялась. Она воочию была цепным волкодавом, смердящим влажной шер- стью, скалящим клыки из непроглядного нутра покосившей- ся конуры. Зой рвано вдохнула, вдруг ощутив, что челюсти онеме- ли, так неистово она сжимала зубы. Остановилась, припод- нимая напряженные плечи и оглядываясь. Куда она так не- сется... Эдак можно выбежать прямиком к реке. Флюгер... Флюгер-петух над укосом жестяной трубы, такой заметный издали... Где же он? Вокруг теснились частоколы, потемневшие от времени и дождей. На одном висела криво прибитая вывеска: «Пирож- ки с требухой тетушки Джун». Зой невольно поежилась. Бед- ная тетушка Джун... Наверное, это было на свой лад смешно, но сейчас заблудшая кружевница из Верхнего города без тру- да поверила бы хоть в тетушкину требуху, хоть в дядюшкин окорок... Луна то и дело скрывалась в облаках, дорога все дальше уходила в путаницу трущоб, и только одинокая крыса выско- чила из зарослей крапивы, шустро обогнула лужу и юркнула в груду овощных очисток, сваленных у калитки слева. Крыши топорщились мятыми изломами, чернели слуховыми окош- ками, скупо чадили торфяным дымом. А флюгера не было... Где же она? Как далеко забрела в недра этого ужасного места? Зой затряс мелкий озноб, и она опрометью бросилась назад... или вперед... куда-то дальше, надеясь, что из-за крыш снова выглянет жестяной петух. Плащ волокся по грязи, чавкали ботинки, коклюшки дроб- но позвякивали в корзине. Девочка выбежала из-за очеред- ного угла и, взвизгнув, отшатнулась назад, едва не рухнув в

20 Понедельник 13 канаву у края дороги: на земле, прямо в густой слякоти ли- цом вниз лежал труп. Распростертые руки бессильно цепля- лись грязными пальцами за расквашенную глину, у самой го- ловы лежала расколотая бутылка. Зой всхлипнула, давясь своим голосом, а потом ринулась прочь, уже не заботясь о тишине и отчаянно рыдая. Она бе- жала сквозь тьму, смрад и круговерть тусклых огней. Бежала, оскальзываясь, спотыкаясь, наступая на край плаща. Бежала, пока не вылетела на маленькую площадь, посреди которой стоял старинный колодец с толстой бухтой ржавой цепи на вороте. У колодца высился масляный фонарь, выхватывав- ший из темноты круглое светло-оранжевое пятно. Кружевница секунду стояла на месте, потом бросилась к фонарю и села наземь, мелко дрожа и прижимаясь к его мо- гучему подгнившему основанию, покрытому наметом мха. Все... Она будет сидеть тут, в этом светлом круге, пока не на- ступит утро. А потом... потом что-то будет. Все равно что-то случится... Но зато будет светло... Главное дожить до этого света... Ведь тот, который... оставил убитого в грязи... он же наверняка где-то есть. Быть может, он даже видел Зой. Отту- да, из этой непроглядной темени... И сейчас вот-вот подой- дет сзади и тронет за плечо... — Эй... Плеча коснулись чьи-то пальцы, и Зой с задушенным во- плем взвилась на ноги. Позади нее стоял... мальчик? Девочка? Подросток невнятного пола в широких замызганных штанах, рабочей блузе и с легкомысленной лентой в длинной косе. Лицо было полускрыто тенью заломленных кверху полей се- рой извозчичьей шляпы. А существо сдвинуло шляпу на затылок и одобрительно произнесло: — Ты тут сидишь, чтоб искать легче было? А если не я пер- вая найду, а, кукла?

Нина Ягольницер, Тель-Авив 21 Зой откашлялась и хрипловато прогнусавила: — Я тут сижу, потому что темно. И... я не кукла. — Как же не кукла? — ухмыльнулся подросток, — кукла и есть. Я в Верхнем городу всего раз была, так на витрине та- кую видела. Вон тоже — кудри, капор, корзиночка. Красивая... Тебя как сюда занесло-то? Зой нахмурилась, оправляя плащ. Спокойствие наглеца подростка... нет, наверное, все же девочки... начинало ее раз- дражать, и это неожиданно приободрило. — Я просто заснула в дилижансе. Случайно завезли, — пробормотала она, а потом вдруг добавила: А там... там ле- жит... — она подавилась следующим словом, запоздало сооб- разив, что не надо кому попало сознаваться, что видела, чего не след. А существо покачало головой: — Да, я уже видела, что лежит. Бедняга. Зой нахмурилась: — А ему... помочь уже поздно, да? Подросток, оказавшийся девочкой, пожал плечами: — Да пытались уже. И папаша мой пытался, и урядник, и тетушка Джун... «...Та, у которой требуха», — мелькнула дурацкая мысль... — ...Но человеку ж не поможешь, коли он помощи не хо- чет. Ему теперь только смэджев самогон и помогает. Худо ему. Совсем. Зой покусала губы, чувствуя, что запуталась. — Так он просто... пьян? — пробормотала она. А девочка невесело хмыкнула: — Он уж недели три, как на свет белый сквозь донышко глядит. Жена у него с дитем от кори померли. Вот и ему в землю хочется. — От кори? — кружевница недоуменно моргнула, — а раз- ве от кори умирают? — Еще как, — скривилась девочка, — одного кого зацепит — и пойдет косить.

22 Понедельник 13 — Но я сама болела корью! — Зой едва не забыла о сво- их невзгодах, — и брат мой младший! И ничего страшного, родители даже на бал к мэру поехали! Доктор сказал — все пройдет, даже рубцов не останется! — Дооооктор! — с непередаваемым сарказмом протянула девочка, — у нас таким словом только старого Сейна называ- ют, что опиумом балуется. Слушай, кукла, ты хоть от фона- ря-то отойди! Зой нахмурилась: тон девочки понравился ей еще мень- ше, чем предложение. Она снова села наземь и нахохлилась: — Я не кукла. И от фонаря не отойду. Тут светло. Девочка ухмыльнулась: — До утра просидишь? — Да. — Дура. Кружевница вспыхнула: — Я не дура! На себя погляди, то ли парень, то ли девка! Еще договаривая эту запальчивую фразу, Зой уже пожале- ла о ней: с непредсказуемыми хребтовцами ссориться было до ужаса глупо, но девочка отчего-то не обиделась. Она за- думчиво поковыряла грязь носком башмака и протянула: — А у вас, значит, все правильно. Все как надо. Парни в сюртуках, девки в кружевах, корь доктор лечит, мэр балы дает, а где светло — там и хорошо. Зой уже набрала воздуха, но осеклась, кусая губы: да, все было так. И это было правильно. Только отчего же это звуча- ло так... обидно? А девочка подошла ближе и зашагала по самому краю оранжевого круга: — Один... два... три... четыре... пять... шесть... семь... А ты знаешь, кукла, что тебя на этом пятачке от самой реки видно? Ночные сторожа уже на слюну изошли, глядючи, как ты тут нижними юбками щеголяешь.

Нина Ягольницер, Тель-Авив 23 Зой крепче вжалась в столб, натягивая плащ до самой земли: — Не ври. Никого тут нет. И вообще, хватит меня куклой называть. Я Зой. — Рэнди, — кивнула девочка. — Очень приятно, — пробурчала кружевница. Рэнди... Это почти мужское имя отлично шло босяку с лентой в косе. А босяк с косой снова ухмыльнулся: — Только ты кукла и есть. И живешь ты в кукольной лав- ке, поняла? Вот тебе и нравится на витрине сидеть, чтоб все глазели и пальцами тыкали. А у нас тут не лавка, Зой. И на витрине сидеть нельзя. Не те здесь покупатели. Рэнди бесцеремонно схватила Зой за руку и вытащила из светлого конуса обратно во тьму ночной площади. — Пусти, — кружевница вырвала руку из хватки сильных мозолистых пальцев. — Ты чего? — Рэнди поморщилась, — боишься меня, что ли? — Я темноты боюсь, — огрызнулась Зой, оправляя рукав, — там... черт знает что прячется, будто смотрит кто-то. И звуки всякие... Чего кривишься? Снова дурой назовешь? Давай! — Зой повысила голос, в горле снова забился плач. — Вы тут, наверное, всех нас презираете, да? С нашими кружевами и сюртуками! Кукольными лавками... Нижними юбками... Уж ты-то, наверное, темноты не боишься, а? Вон, гуляешь ночью! Меня б мать за такое выпорола! Ай! Зой взвизгнула, когда пальцы Рэнди клещами впились в ее запястье. — Не ори, — зло прошипела хребтовка, — чертова кукла, хватит гонор показывать! Я тебе помочь хочу, дура набитая! А ты истерику катаешь! Она отволокла кружевницу дальше от фонаря и так брезг- ливо отшвырнула ее руку, что Зой показалось — девочка сей- час оботрет пальцы о блузу.

24 Понедельник 13 — Мать ее выпорет... — Глаза Рэнди поблескивали в тем- ноте. — Хотела б я, чтоб меня мать на худой конец хоть вы- порола! Только у меня матери нет, поняла? Некому пороть. Отец с братом на консервном заводе колотятся, а ночью ры- бацкие барки смолят. Иначе хрен бы меня кто из дома выпу- стил, когда ты орать на улице начала! Зой молчала, тяжело дыша. Ручка корзинки трещала в пальцах. — Пойдем к нам, — глухо проворчала Рэнди, — нельзя тут торчать. У Смэджа сейчас самая торговля, скоро пьянь шастать начнет. Кружевница покорно подобрала грязный подол плаща. Эта безумная ночь отказывалась заканчиваться... ...Рэнди жила в двух кварталах от площади в приземистом домишке под замшелой черепичной крышей. Крупный кос- матый пес, лежащий у двери, приподнял голову со скрещен- ных лап и цепко взглянул на Зой, но не заворчал. В доме пахло мокрой печной золой и неизменной рыбой, запах которой пропитывал в Хребтах даже камень. Зой нес- мело опустилась на низенькую скамью у очага, оглядываясь в тусклом свете чадящей керосиновой лампы. Всего одна комната... Как они живут тут втроем? Топчан за отодвинутой занавеской... На сером одеяле сидит замусоленный серый медвежонок. Рэнди. Это ее кровать, потому и занавеска... Оловянная посуда на прибитых у очага полках, в углу откры- тый сундук с ворохом рабочей одежды. Рэнди проследила за взглядом Зой и, отчего-то смутив- шись, захлопнула сундук, одергивая свою широченную блузу. «Хрен бы меня кто из дома выпустил...» А ведь это она в спешке выволакивала из сундука одежду, слыша крики Зой на улице... Кружевнице стало как-то по-но- вому неуютно от этой мысли. Хребтовка же откашлялась и снова взяла свой уверенный тон:

Нина Ягольницер, Тель-Авив 25 — До утра у нас пересидишь. А завтра папаша Грэг в Верх- ний город поедет, ну и тебя, ясен каравай, прихватит. Он же тебя, поди, знает. — Знает, — прошептала Зой. Только сейчас ей пришло в голову, что за ад сейчас царит дома. Она ведь так и не вер- нулась... Отец наверняка поставит на уши всю жандармерию, мама... о маме сейчас лучше не думать... Зой всхлипнула, но тут же сжала зубы: плакать перед Рэн- ди было стыдно. А та сбросила шляпу и подошла ближе. — Ну... — примирительно проворчала она, — чего скуко- жилась? Не бойся ты. Завтра чин-чинарем домой вернешься. Здесь тебя никто не тронет. Моих папку с братом в Хребтах уважают, они ж за меня кого хочешь в шуруп скрутят. Вот и ты не робей. Зой подняла взгляд: лицо Рэнди, уже не скрытое тенью полей шляпы, вдруг оказалось совсем другим. Большие се- рые глаза, мягкие очертания подбородка, совсем девчоночья прядь, выбившаяся из косы и заложенная за ухо. Кружевница вдруг улыбнулась: — Тебе не идет имя Рэнди. Оно мужское. И хребтовка смущенно улыбнулась в ответ: — Ну... я, вообще, Миранда. Папка Мирой называет. Брат — тот вообще Мышкой. Дурак... Только они за меня боятся. Их же дома вечно нет. Вот папка и велит в юбках не бродить. Ну, сама понимаешь... Так ведь и задрать нечего. Да, Зой поняла. Отец и Аксель тоже вечно тряслись над нею и ее старшей сестрой, будто все проходимцы на пять- десят миль окрест охотились только за ними. Но никто не заставлял их ходить в мужской одежде и носить мужские имена, будто скрывая свою девичью суть. А Миранда вдруг села рядом и сморщила нос: — Смотришь все... Ну да, знаю, что чучело огородное. Только ты не думай, у меня даже платье есть. Нет, правда! Смотри!

26 Понедельник 13 Она метнулась к сундуку, долго рылась в нем и выволокла на свет платье из темно-серого полотна. Встряхнула его и не без гордости приложила к себе. — Вот. Почти по размеру. Мне его тетушка Джун подарила. Ее-то дочка из него выросла. Я еще хотела к нему... ну... обо- рочку пришить. Только не умею. Зой встала и, подойдя ближе, внимательно рассмотрела поношенное кухарочье платье с тщательно застиранными жирными пятнами. А потом вскинула глаза: — Мира... Я умею. Смотри, что у меня есть! Она порылась в корзине и вытащила длинную полосу кру- жева, над которым трудилась две недели под чутким при- смотром госпожи Эрбис. — Хочешь, вот тут его пришью? И Зой приложила кружево к подолу платья. Обтрепанное серое полотно проглянуло сквозь прозрачно-белые ирисы в розетках ажурных листьев, и Миранда закусила губу. — Ты чего, блаженная? — дрогнувшим голосом пробормо- тала она, — куда сюда такую красоту? — А для чего еще красота нужна? — Зой уже доставала бу- лавки. — Чтоб украшать. Это ж кружево, от него больше ника- кого толку. Оно для этого и придумано. ...Они просидели у керосиновой лампы до самого рассве- та. Зой увлеченно отделывала платье, Рэнди, стиснув в руках медвежонка, следила, как белые ирисы изморозью ложатся на серый подол. В шестом часу вернулись отец и брат Рэнди, оба высочен- ные, выдубленные ветром, пропахшие смолой и до остекле- нения усталые. Зой в первый миг смутилась, а Миранда бро- силась к отцу: — Папка! Гляди, какое Зой мне платье рукодельничает! Грузный, словно медведь, рабочий стащил шляпу и поте- ребил дочь за косу.

Нина Ягольницер, Тель-Авив 27 — Ишь ты... — смущенно протянул он, — прямо хоть под венец... Барышня, а вы того... чего вскочили-то? Вы не тушуй- теся. Сейчас завтракать будем. Ну... ежели вы трескою не по- брезгуете. Нет, Зой не побрезговала ни треской, ни перловой ка- шей. И с каким-то странным затаенным чувством следи- ла, как хребтовцы едят, тщательно снимая с рыбьих костей последние клочки мяса. Как дотошно выскабливают миски. Неожиданно вспомнилось, как за завтраком она сама могла оставить у недопитого стакана с молоком едва надкушен- ный ванильный кекс... А ведь ее собственной порцией Рэн- ди наверняка могла бы пообедать... Отчего-то снова стало до жаркого румянца неловко, и Зой так же тщательно скобли- ла ложкой оловянную миску, боясь оставить хоть несколько пресных перловых зерен, к которым здесь относились с та- ким непривычным ей уважением. А около семи часов кружевница уже ехала в знакомом ди- лижансе, оставив Рэнди в подарок свой капор. На козлах бормотал молитву мастер Грэг, трижды поме- нявшийся в лице при виде Зой и с четверть часа причитав- ший, будто старуха. Спать отчего-то не хотелось, руки все еще пахли треской, подол схватился засохшей грязью, и проплывавшие за по- лотняным окошком дилижанса просыпающиеся Хребты уже вовсе не казались грозными, вдруг обнажив безнадежную се- рую усталость, убожество и неизбывную готовность бороться за свою безрадостную жизнь. ...Ад царил не только дома. Верхний город перетряхива- ли всю ночь, даже не подумав обыскивать Хребты, поскольку мастер Грэг клялся, что высадил всех девочек, а конюх Роб явно струсил и промолчал. Мама, изжелта-серая от мигрени, опухшая от слез, битых сорок минут рыдала, сжимая блудную дочь в объятиях. Разом постаревший отец молчал, трясущимися руками разжигая

28 Понедельник 13 трубку и просыпая табак на ковер. Огюста крестила Зой тря- сущимися руками. Исплаканная сестра спала, стиснув кота. Аксель еще не вернулся с поисков. Конечно, на уроки Зой сегодня никто не отпустил. Ее то в четыре голоса бранили, то расспрашивали, то обнимали, то снова бранили и грозили запереть дома на неделю. До порки, к счастью, не дошло, хотя Зой была готова и к розгам, если те означали бы окончание всеобщего переполоха. ...А ночью отчего-то снова не спалось, хотя глаза горели от усталости, а под веками словно были набиты опилки. На городской колокольне уже давно отзвонили половину пер- вого ночи, и дом судьи был тих и темен. Зой сидела на подоконнике, завернувшись в древнюю и не- вероятно уютную шаль Огюсты, так густо облепленную кошачь- ей шерстью, что, казалось, от ее близости чихала даже моль. В комнате было темно. Игрушечной плюшевой темно- той. Только лампа горела на табурете, отчего тьма отползала в углы и густилась там, еще более плотная и домашняя, как мамин кашемировый халат. А за окном простиралась другая темнота, бескрайняя и совершенно настоящая. Там не было ни лепреконов, ни при- зраков, ни вампиров. Там вообще было не до сказок. Там была девочка, которая могла пойти под венец в кухарочьем платье с кружевом ручной работы. Там был человек, чью жизнь пре- вратила в мертвую пустыню глупая детская болезнь, которую Зой перележала в кровати с книгой и коробкой мармелада. Там был отец, не разрешавший дочери носить юбку. Там была драгоценная перловка и топчан за занавеской. Там были бес- численные люди, насмерть бьющиеся за право прожить каж- дый новый, бесконечно тяжелый, изматывающий день. И по- чему-то тоже умеющие любить, сопереживать и надеяться. Зой обернулась и посмотрела на лампу. Спрыгнула с по- доконника и зашагала по оранжевому кругу. Один... два...

Нина Ягольницер, Тель-Авив 29 три... четыре... пять... шесть... семь. Кусочек света среди тьмы. Островок уюта, из центра которого темнота кажется осо- бенно страшной. И туда не хочется смотреть. И знать о том, что в ней прячется, тоже не хочется. А она смотрит на тебя, кудрявую куклу в зыбкой оранжевой витрине ненастоящего спокойствия. И усмехается твоей наивной вере в этот ку- кольный мирок. Зой наклонилась к лампе и дунула на огонек.

Алла Кречмер, Нетания Тот, кто связал свою жизнь с медициной, знает, что эта область деятельности требует полной отдачи, поэтому писать я стала довольно поздно, в предпен- сионном возрасте. За время работы у меня накопились наблюдения за характерами людей, отложились в па- мяти интересные истории, которые однажды попро- сились на бумагу. В настоящее время являюсь автором пяти романов и трёх поэтических книг. Роман «Затя- нувшийся вернисаж» стал лауреатом международного фестиваля «Открытая Евразия» в 2018 году в Тайланде. Стихотворения и рассказы опубликованы в сборни- ках, изданных в России, Израиле, Беларуси, Болгарии, Бельгии, Германии, а также в журналах «Русское лите- ратурное эхо», Израиль; « Байкал», «Свет столицы» и «Союз писателей», Россия. Тем, кто заинтересован в приобретении книг авто- ра, просьба обращаться на сайт «Книжное агентство «Понедельник»» или на email [email protected].

Алла Кречмер, Нетания 31 СТЕКЛО ЗАПОТЕЛО Стекло запотело от долгих дождей, Тоску непогода приносит. Потёки сливаются в тонкий ручей, Я пальцем пишу слово «Осень». И вдруг проясняется дальний пейзаж, Висящею влагой размытый. И сорванных листьев последний вираж, И крон чёрно-белое сито. Прочерченный тёмной полоскою лес, Несорванных яблок планеты. Мне видятся из-за туманных завес Лишь пятна осеннего света. И, кажется, знаешь его наизусть, Тот вид из окна мне знакомый. Унынье уйдёт, но останется грусть, Что серым ненастьем ведома. И вспомнится то, что уже позади. О нём позабудем едва ли. Как сорванный лист, моя жизнь улетит В холодные чёрные дали. Я СНЫ МОИ ПЕРЕЖИВУ Я сны мои переживу, Как карты, их перетасую. Я по-другому в них живу, А в яви только существую.

32 Понедельник 13 Летаю выше облаков; Легка, как пух, быстра, как ветер. И, начиная от азов, Во сне я знаю всё на свете. В вишнёвой темноте ночной Раздваиваюсь, и опять я В далёком городе с тобой. И так нежны твои объятья. А на рассвете гаснет сон, Как светлячок в траве высокой. И немоты со всех сторон Меня охватывает кокон. И вновь узор на потолке, И зайчик солнечный бегущий. Лишь пустота в моей руке И голос твой, вдали зовущий. НЕ ПОНЯЛИ Не поняли, мы ничего не поняли И разбежались, в бездну бросив взгляд. О нас с тобой на всех углах трезвонили. И разносил известья листопад. О том, что ты… Но важно нам, неважно ли, Я зачеркну потоки мутной лжи. Воспоминанья — голуби бумажные Летят, кружат над нами виражи.

Алла Кречмер, Нетания 33 Мы разбежались. Кто-то скажет: «Брошена». Другой заметит: «Бросила». Молчим. И объясняться от простого к сложному, И души открывать мы не хотим. Поглощены годами светло-серыми, Зимой и летом монохромность дней Мы разбавляли суетой, карьерами, Взамен уже несбывшихся страстей. О СЛОВАХ Порой слова теряют смысл, Они затёрты, как монеты, И бродят целый день по свету Среди базаров и кулис. И тяжело понять порой Достоинство тяжёлой меди. Быть может, мы однажды встретим Цены эквивалент другой. Любви замены в мире нет, А без неё пустыня в душах. Когда желаньями иссушен, Словесный остаётся след.

Понедельник 13 Михаил Гительман, Мигдаль-ха-Эмек Родился в Одессе в 1963 году. Получил средне-техни- ческое образование. В студенческие годы писал тексты для самодеятельности и КВН. Много лет интересует- ся медициной, психологией, социологией. В Израиле с 1998 года. Руководит брачным агент- ством и работает в сфере недвижимости. Прозаик, публицист, эссеист. Имеет публикации в израильских газетах и журналах: «Исрагео», «Isralove», в литературных альманахах на русском языке, на ли- тературных сайтах Канады, США, России и Украины. Член Союза писателей Северной Америки. Руководит службой знакомств «Надежда» в Изра- иле. Среди клиентов Михаила жители Израиля, США, Канады и Германии. За четырнадцать лет работы им накоплен большой опыт. Создана солидная база данных, реальные встречи с людьми. Пары, возникшие благодаря службе знакомств, проживают в Израиле и США. Телефон: 972-52-5494293 e-mail: [email protected]

Михаил Гительман, Мигдаль-ха-Эмек 35 ПОКЛОННИКИ НАСТОЯЩИЕ И МНИМЫЕ. В ЖИЗНИ И В КИНО Фильм «Любимая женщина механика Гаврилова» запом- нился не только съёмками в моём родном городе, замеча- тельной музыкой Мажукова и сильным актёрским составом. Эта история о сложности человеческих отношений. О без- ответном чувстве, о том, что и взаимная любовь не всегда праздник, о непростых ситуациях с родственниками и под- ругами. Фотограф Паша привык к безответному чувству, ему очень уютно в холостяцкой квартире, но появляется предмет его страсти Рита (Людмила Гурченко). — Паша, побрейся, Паша, — требует она. — Мой знакомый механик бреется дважды в сутки! Механик Гаврилов — невозможно обаятельный, в него влюблены все женщины в радиусе поражения, вот он и ста- рается. А Паше зачем, кто его видит, кроме мамы и редких коллег? Но Рита намекает, что всё может быть, и он приоса- нивается и расправляет плечи. — Я больше зарабатывать буду, я сумею, — неуверенно го- ворит Паша и в доказательство своей решительности бьёт антикварную тарелку. Рита с грустью наблюдает за всем этим и понимает, что её сердце отдано Гаврилову. И в конце фильма легендарный механик появляется, немного потрёпанный, но такой милый. Он подходит к стеклу, которое их разделяет, прижимает к нему руки — холёные, белые, с тонкими пальцами, шепчет, что-то невнятное, и Рита плачет… Много ли ей надо? Я читал роман Сомерсета Моэма «Театр», но экранизацию видел только одну — это фильм Рижской киностудии 1978

36 Понедельник 13 года. Для меня навсегда Джулия Ламберт — Вия Артмане: красивая, аристократичная, немного отстранённая. У обыва- теля создаётся впечатление, что жизнь актрисы это рай: она играет в собственном театре, замужем за респектабельным джентльменом, воспитала замечательного сына. На самом деле жизнь Джулии скучна и однообразна, она переживает кризис среднего возраста. Ей хочется любви и удовольствий, но по-настоящему счастливой она бывает только на сцене. Холодный и самовлюблённый супруг, самый красивый муж- чина Англии по его версии, довольно взрослый и самостоя- тельный сын. Интересно, что к мужчинам актриса относится снисходительно и в то же время несколько хищно: «Бедный ягнёночек, — подумала Джулия». Душа требует перемен, она присматривается к своим по- читателям и решает проявить расположение к одному из них. Выбор падает на лорда Чарльза, её давнего воздыхателя. «Я стояла, как наложница-черкешенка», — вспоминает Джулия. Все старания напрасны, Чарльз не ответил на порыв. Мо- жет быть, просто был не в состоянии, а возможно лорда не интересовали женщины? Напомню, что действие романа происходит в чопорной Англии, и безответная влюблённость в актрису — удобное прикрытие. — Сэр Чарльз, почему вы до сих пор один? — Ах, мой друг, я безответно влюблён в Джулию Ламберт! Итак, о поклонниках. Пишу только о людях, свободных от брачных уз. Наверное, женщине приятно осознавать, что у неё есть поклонник (поклонники). Это улучшает настроение, повышает самооценку и стимулирует. Знакомый (нередко виртуальный в наше время), оказывающий знаки внимания, тайный воздыхатель, который годами говорит о своих чув- ствах. Есть ли шанс, что такой кавалер станет близким дру-

Михаил Гительман, Мигдаль-ха-Эмек 37 гом, любовником, мужем? Моё мнение: шанс есть, но очень небольшой. Как правило, такой мужчина ничего не хочет ме- нять, его устраивает существующее положение вещей. Чело- век, который хочет построить отношения, проявляет иници- ативу и действует. ОДНА ТАКАЯ Виктория поймала себя на мысли, что специально идёт окольным путём. Дома ее никто не ждал. Сегодня необычный и торжественный день: ей присвоили звание подполковника. Поднимая на банкете тост, генерал так и сказал: «Виктория Иосифовна, вы у нас такая одна!», и это было правдой. Она единственная в области женщина следователь по особо важ- ным делам. А вот и дом высокий, старинный, сохранивший остатки былой красоты. Почему она, подполковник полиции, живёт в коммунальной квартире, в таком старом доме? Конечно, при желании Вика давно могла бы переехать в район новостроек. Да и по закону ей положено ведомственное жильё. Только не по силам оставить старые стены, которые помнят родителей, их голоса и улыбки. Эту картину подарили маме пациенты, а стеллаж для книг смастерил отец. Вот он улыбается на ста- ром фото — молодой, красивый, в форме морского офицера. Войдя в квартиру, она переоделась и поспешила на кухню. Поставила чайник на огонь, закурила. Столик располагался у окна, Виктория любила пить чай и смотреть во двор. Сорок девять — время подведения итогов. Вот только причин для радости нет. Неужели её удел — одиночество? Их ранний с Андреем студенческий брак закончился разводом, диагноз «бесплодие» разрушил все мечты. Есть любимый человек.

38 Понедельник 13 Олег — интересный, умный, понимающий. С ним не быва- ет скучно. Он хорошо её изучил, пожалуй, слишком хорошо. Потому так сложно прекратить эти странные отношения. Ка- кие могут быть перспективы у романа с женатым мужчиной? Она сделала глубокую затяжку, выдохнула и посмотрела в окно. Во дворе инвалид Козаченко мастерил швабры и надсад- но кашлял. Соседский мальчишка, согнувшись под тяжестью ранца, уныло жевал бублик. Из парадной выскочил тощий серый кот с рваным ухом. Дом, красивый и добротный в про- шлом, ветшал и разрушался: карниз осыпался, старинная лепнина скрылась под толстым слоем краски, ржавые разво- ды на крашеной крыше. Вздохнув, она прижала пальцы к вискам. — Вам плохо, — спросила соседская девочка. — Нет, мне очень хорошо, — тихо ответила Виктория и плотнее запахнула кардиган. СЛОЖНЫЙ ПЕРИОД Собеседница настаивала на личной встрече, объясняя это деликатностью темы. Наше свидание состоялось в торговом центре в первой половине дня. К счастью, в это время в кафе было мало по- сетителей. Моя визави небрежно бросила в кресло дорогую сумочку, заказала мокачино с шоколадной крошкой, и мы на- чали трудный разговор... — Ну как вы не поймёте? Она зло скривила губы, и я обратил внимание на помаду модного оттенка. — У меня сложный период.

Михаил Гительман, Мигдаль-ха-Эмек 39 — В чём проблема, вы замужем? — В гражданском браке. Мы двенадцать лет вместе. Он всегда меня любил и баловал. Не то, что эти «состоятельные кроты», которые выдают по зёрнышку в день! — И она указала на пешеходов за витриной кафе. — Мой друг тяжело болен, у него неоперабельная онкология. Я его не брошу, буду рядом до конца, но мне чрезвычайно трудно. Нужен мужчина, кото- рый поможет пережить это время. — Не думаю, что свободный, серьёзно настроенный муж- чина, готов к такому знакомству. Что вы ему скажете: «Подо- жди, котик, я скоро освобожусь»? — Это не проблема! Она резко тряхнула мелированной чёлкой. — Не сомневайтесь, будет немало желающих! Я ещё выби- рать буду! Посмотрите на меня — разве такая женщина будет долго одна? — как-то неуверенно сказала она и поправила интересное кольцо с бирюзой. — Да, я цинична, но не лице- мерна. Мне нужно думать о дальнейшей жизни! Вдруг мне стало холодно в этом уютном кафе. Захотелось закрыть глаза, заткнуть уши и просто выйти в окно... Мне за- хотелось бежать, куда угодно от этой зло красивой женщины, которую больше не будут баловать.

Алина Лацинник, Кфар-Сава Живу в Израиле с 1990 года. Приехала из Москвы. Учи- лась на филологическом факультете Московского педаго- гического института (бывший МГПи), но уехала в Изра- иль после окончания третьего курса. В Израиле продолжила учёбу и окончила Еврейский Университет в Иерусалиме, получила степень бакалавра, а через некоторое время — магистра детской психологии развития университета имени Бен-Гуриона. С тех пор работаю по этой специальности в центре детского раз- вития в Тель-Авиве в собственной психотерапевтической клинике. Первую попытку писать я предприняла в детстве. Помню, лет в пять или шесть мне приснились стихи. Под влиянием просмотренного мультфильма или прочи- танной книги. Но тогда мама отнеслась к моим опусам скептически, и они прекратились. Дальше были периоды взлетов — когда я писала, и падений — в затишье. Послед- нее затишье длилось почти тридцать лет.

Но, как часто бывает, жизнь полна случайностей. Одна моя знакомая случайно решила организовать встречу коллег. Я случайно решила на нее пойти. Там я совершенно случайно подружилась с коллегой, и когда она потеряла свою машину, я помогала ее искать. Коллега оказалась еще и переводчицей. Потом я сломала ногу. Вот тут-то, совершенно случайно получив в подарок свобод- ное время, я вспомнила про коллегу-переводчицу и тоже решила попробовать. Потом присоединилась к иеруса- лимскому семинару переводчиков при доме наследия Ури Цви Гринберга. И уже совершенно случайно познакомилась с Натальей, которая предложила мне принять участие в альманахе «Понедельник».

42 Понедельник 13 Ури Цви Гринберг БЫЛЬ О КОЛОДЦЕ И РЫБКЕ (Перевод с иврита Алины Лацинник) Расскажу о колодце, Сыне бездны глухой. Реке и ручью завидует он, Мечтает выйти на свет хоть ключом. Разлиться желает, омыть берега, Обнять рукавами луга И рыбок в притоках чужих подобрать — Ведь можно реке у ручьев отбирать, И рыбок к морю нести! — Потому колодец грустит. А я тогда маленьким был, До пояса взрослым едва доходил. Явился ко мне колодец во сне — где каждый может, поверилось мне, и тело иметь, и голос живой... во сне колодец стонал: «Соседский сынок, — он шептал, — Я твои пеленки стирал! В жаркий полдень жажду тебе утолял!» Меня обуяла зависть к ручью, к реке и даже к малютке-ключу. Веселые рыбки плещутся в них... А я одинок. Почему — не пойму.

Алина Лацинник, Кфар-Сава 43 Усталость и боль, как никто, я уйму. Кувшины моей наполняют водой, Не речной. У меня на душе стало грустно тогда. Я колодцу сказал: «Вот беда — Твои речи печальны. Им больно внимать. Всевышний решает, не я, В чем сила моя?» И я заплакал навзрыд, Лицо одеялом закрыл. А колодец меня обнял, Какой же мокрый он был! — Не плачь, дорогой, — колодец шептал, — Проснёшься — к ручью поспеши, Поймай мне рыбку в рассветной тиши. Я рыбку дочкой своей назову И нянчить буду ее наяву. Я расхохотался во сне. Проснулся — светает в окне! Я выполнил все, что колодец велел, Но тайну его раскрывать не хотел — Секреты хранить я умел! Вот вечером с мамой я дома сижу. Волнуюсь немножко. В окошко гляжу. В сиянии звезд у колодца народ, Рассевшись на бревнах, смеется, поет. А бревна сосновые молча грустят,

44 Понедельник 13 Но евреев ни в чем не винят: Евреям деревьев рубить не дано. Еврей дровосек? — смешно! В ту звездную ночь нам оставил Творец На небе письмо, запечатав луной. Вдруг слышу: «Ой вэй!» Грохотанье дверей — Из каждого дома к колодцу скорей Бежали евреи. Их трепет объял. Я тоже, конечно, со всеми бежал. — Что будет? О, ужас! Поможет нам Бог! — Достигли колодца, сгрудились в кружок. Поблекла луна и висит как мертвец, Предвещая конец, Глядит она с неба тусклей и тусклей, В водах колодца отражена, И видит луна: Дрожит и трепещет в круге людей рыбка, которую выловил я. Видать, водовоза спустилась бадья Воды из колодца набрать. В деревянной бадье задрожала вода — моя рыбка попалась туда. Из бадьи она прыг — и скорей удирать! На дорожке на лунной упала она, Бьется боком, к земле припадает, скользит, Народ на нее, не мигая, глядит — Вот это кошмар! Не догадались в толпе К бедняжке полуживой подойти, Поднять и в ручей отнести.

Алина Лацинник, Кфар-Сава 45 Евреев в тот миг смертный холод пробрал. Плоский череп луны равнодушно взирал, Пока народ трепетал: — Рыба в колодце? — Как же рыба смогла в колодец попасть? — Рыбы в речках живут, на то Господа власть. — Это бес, а не рыба, ее тронуть не смей! Отойдем от нее поскорей! А я тогда маленьким был. До пояса взрослым едва мог достать. Хотел я нагнуться, чтоб рыбку достать. Ведь знал я: она из ручья, Как рыба, что мама на стол подает На праздничный ужин в шаббат. Бедняжка скосила глаза На меня... но ропот прошел по толпе: «Эй! Куда! Ури-Гершеле, стой! Из круга не выходи! К бесу не подходи! Тронуть не смей эту жуть! Вместе со всеми будь!» Они рыбки боятся... разобрал меня смех. Я смеялся до колик — так и лопнуть не грех! Извивался и ерзал, в диком танце снуя, И едва не взлетал, как пузырь из вранья. Может, бесы вселились в меня? Шепот звезд в вышине услыхал я тогда. Над колодцем нависли те звезды плотней, Их глаза-перламутры стали ярче гореть, Не пойму, почему не упали с небес... Вдруг рыба раскрыла свой маленький рот

46 Понедельник 13 И вслух изрекла — изумился народ: «Дорогие евреи, есть ли сердце у вас? Я плескалась в ручье. Но сегодня с утра Ваш мальчишка меня подцепил на крючок И забросил в колодец из родного ручья. Пожалейте, прошу, и поможет вам Бог!» Будто рыба, народ онемел, изумлен: Может быть, занесло это чудо в галут Прямиком из библейских времен? Притихла она, ее черный зрачок, Сияющий бездной, поблек. Тут жалобным плачем залился народ. Бессильным и тихим, словно лепет сирот. Я плакал со всеми. Кто же рыбку спасет... Но тут я заметил, что рыба тайком Глядит на меня. Я пробрался ползком — Чтоб рыбку в ручей возвратить поскорей... Но вдруг подошел полицейский-злодей. «Евреи, — сказал, — что за ярмарка тут?» Он и левый, и правый покручивал ус, Ремень подтянул, мол, герой, а не трус, А рыбку заметив, решил: разберусь. Собравшись на подвиг, нагнулся чужак, Запрыгал на корточках эдак и так, Пытаясь с земли нашу рыбку поднять... Она не дается, она — ускользать. Плашмя ударяясь, сверкая зрачком, Бока расцарапав, вертясь, кувырком... Мне горло сдавил безысходности ком. Решили евреи: вояка-злодей, Он рыбою скачет быстрей и быстрей И рыбой родится, жалей, не жалей...

Алина Лацинник, Кфар-Сава 47 Усач нашу рыбку схватил наконец, Зажал в кулаке, как тисками кузнец. Друг другу в глаза посмотрели они, Внезапно устав от ненужной возни. Никто никого не винил. И встал полицейский, и рыбку поднял, В платок носовой не спеша завязал. А дома зажарит на сале свином Он бедную рыбку — и дело с концом! Тут детское сердце мое до краев Печаль затопила, как воды ручьев. Жалел я колодец, его немоту, И рыбку жалел я несчастную ту, Что так и не смог возвратить я в ручей... Зажарил ее полицейский-злодей. Душа моя, словно колодец, грустит, И заново боль наполняет её: Как только на небе луна заблестит — Дрожат и колодец, и сердце моё. Я долгие годы поведать секрет Ни маме, ни лучшему другу не мог — Страдал я, что гибель на рыбку навлек. Читайте, пускай пронеслось много лет, Как рыбка плескалась в колодце. Смеётесь? А боль остается...

48 Понедельник 13 СТРАНА, ГДЕ ИСПОЛНЯЮТСЯ ЖЕЛАНИЯ Ваня всегда поможет маме разложить в холодильник про- дукты из супермаркета. Подержит и подаст папе шурупы, когда тот новую люстру вешает. И бабушке он поможет кош- ку погладить и молочком ее попоить. Друзей у Вани тоже много: с Васькой они в песочнице замки строят и за мячом бегают, с Максом в компьютере играют, а с Олечкой лечат кукол и мишек. Только одна беда: Ваня хочет, чтобы все, что он пожелает, было сделано. Чтобы ребята делали все, как он скажет. Как будто у них своих желаний нет! Вот, например, только Вась- ка начнет с машинкой играть, а Ваня говорит, что это часть команды спасателей, и она должна ехать за главным спаса- телем — за ним, конечно. Начнет Макс магниты складывать, а Ваня скажет, что это скучно, и что сейчас надо строить из кубиков военную базу. А если Макс не захочет строить, то он ему больше не друг. Даже воспитательницу Ваня не всегда слушает: скажет она, что он в красной группе, а Ваня спорит и требует быть в зеленой. Скажет она ему, что на занятиях нужно пересесть на другое место — он сквозь зубы огрыза- ется. И дома Ваня тоже пытается устанавливать свои поряд- ки. Скажет мама вечером идти мыться, а Ваня продолжает в компьютер играть, пока папа не прикрикнет. Или попросит бабушка мусор выбросить, а он ей: «Сама выкидывай!» А однажды вот что случилось. Мама приготовила на ужин омлет с укропом. А Ваня уперся — не буду укроп, готовь пиц- цу! Мама уже полезла было в морозильник за пиццей, а тут, как назло, папа с работы пришел. — Это что еще тут за капризы? — рассердился папа. — Не- чего ему потакать! Не хочет — пусть голодный ходит! Рассердился Ваня. Тарелку со злости оттолкнул, а она —

Алина Лацинник, Кфар-Сава 49 хрясть — со стола — и разбилась. Папа потребовал собрать осколки, а Ваня вышел из кухни и еще дверью хлопнул! Ну, тут папа совсем разозлился, компьютера и телефона лишил и велел идти в свою комнату. Что теперь делать? Зашел Ваня в комнату, прилег на кровать, размышляя над тем, как папа и весь мир несправедливы... — Вот бы улететь отсюда в страну, где все будет по-моему! — думал Ваня. — Но где же взять такую страну?! И вдруг — раз! Словно провалился куда-то! Закружился, полетел и — хлоп! С размаху на попу плюхнулся! Огляделся Ваня: куда это он попал? Какой-то большой пустырь. Ни ро- дителей, ни бабушки нет. На детский сад это тоже не похоже. И ребят со двора никого, да и двора нет. И домов нет. И ма- шин. Небо какое-то хмурое, а земля вся перекопана, как на большой стройке. Только ничего не строят. Трава не растет. Деревья тоже все жухлые, многие высохшие. И никого... Но вдруг шорох какой-то. Оглянулся Ваня — приближает- ся к нему непонятное существо: с виду робот роботом, и ан- тенны из головы торчат, только зеленый, с хвостом и шипа- ми, как у динозавра. Двигается, как динозавр. А говорит, как робот. Подошел он к Ване и давай обнюхивать, как собачонка. — Ты кто? — спрашивает Ваня. — Я Родик. А ты? — А я Ваня. А ты кто такой? — Я мальчик, неужели непонятно? — Мальчик? А сколько тебе лет? — А я наполовину робот, наполовину динозавр, — гордо ответил Родик, — и мне шесть лет. — Надо же! Мне тоже шесть лет! Только я никогда таких мальчиков не видел! — Это потому, что ты раньше в нашей стране не был, — объяснил Родик с умным видом. — Ты же видишь, что это не- обычная страна. Здесь сбываются желания. Я любил роботов