Не выходи из комнаты

Сергей Мордашов на четыре часа – так у нас, сами видели, всего одна взлётная полоса. Ну да, экипаж прибыл из Ташкента, а непосредственно в Ташкент он прилетел другим са- молётом, в качестве пассажиров. Ну, так у нас принято, мы на логистику кадров влиять не в состоянии. А то, что общежития для экипажа и элементарных удобств для пассажиров у нас нет, – так это вина не наша, аэ- ропорт сдавали к годовщине Великой Октябрьской ре- волюции. Всё необходимое у нас в наличии, остальное будет достраиваться в процессе. Разбился самолёт, го- ворите? Мы в курсе, не наша ответственность, экипаж выполнил осмотр борта, доложил, что всё в порядке, самочувствие пилотов удовлетворительное, местная медэксперт до полётов допустила. Все доклады выпол- нялись по расписанию, разве что в 23:45 сильно напу- гали каким-то «беспорядочным вращением самолёта». Мы не виноваты, мы свою работу делаем, не мешайте нам, пожалуйста, самолёты сажать! Всё это я ещё на этапе анализа услышал и в до- кументах прочитал. Но когда увидел своими глазами, конечно же, получил более «яркие» впечатления. Беза- лаберность сотрудников поражала. У них самолёт раз- бился, а они и в ус не дули. Возможно в том, что никто не воспринимал меня всерьёз, свою роль сыграл мой юный, на их взгляд, возраст. Нужно было доложить об этом дяде Жене, он умел общаться с такими людьми и быстро наводил порядок. Так или иначе, ловить в Кар- ши было нечего. Я ещё пошатался по взлётному полю, заглянул во все места, куда пустили, несколько раз прошёл аэровокзал вдоль и поперёк, что было совер- шенно бесполезно, и не солоно хлебавши сел в маши- ну и отправился обратно в Ташкент. Всего на поездку я 50

Не выходи из комнаты потратил почти два дня, а ночевали мы с водителем в машине, скрючившись на неудобных жёстких сидениях. По дороге обратно, несмотря на нечеловеческую усталость, мне не удалось поспать. Даже в сумерках и темноте я потел и задыхался, словно поросёнок, запер- тый в душной парилке. На момент моего возвращения в Ташкент, я уже больше суток провёл на ногах и едва стоял на них от обезвоживания. Надо было попытаться поспать перед завтрашним разбором. Я надеялся, что опытным коллегам повезёт больше, поскольку мне не удалось разузнать ничего путного. Завтра всё должно было окончательно решиться. Я уже подходил к подъезду общежития, как вдруг услышал где-то сбоку бодрый возглас: – Братан, огоньку не найдётся? Я обернулся. Из тени ко мне вышел высокий муж- чина крепкого телосложения, с добрыми карими гла- зами, большим носом, полными щеками и островатым подбородком. Хоть время и было позднее, но он всем своим видом излучал добро и безмятежность. А ещё он немного картавил. – Я не курю, извините, – ответил я. Тот махнул рукой и пристально уставился на меня. – Секундочку! А я тебя знаю! – выпалил он после непродолжительной паузы. Тут его глаза сузились, и в них сверкнул недобрый огонёк. – Ты же вместе со сто- личной комиссией прибыл! В «почтовом ящике» рабо- таешь? Только грубого выяснения отношений мне и не хва- тало – как раз после того, как я проехал сотни киломе- тров и очень хотел принять горизонтальное положение. – Мне запрещено разговаривать с вами. Всего до- брого! 51

Сергей Мордашов Я резко развернулся, давая понять, что наш разговор окончен. Но здоровяк и не думал сдаваться. Он прак- тически мгновенно сделал два шага, крепко схватил меня и развернул лицом к себе, как тряпичную куклу. – Молодой, ты эти шутки брось со мной. Мы, лётчи- ки, не любим таких, как ты. Ходите себе, разнюхива- ете, выясняете, ищете, в чём бы нас обвинить, как бы нам жизнь испортить! Что, нравится тебе твоя работа, школяр? – Тут он начал медленно забываться в выра- жениях. – Нравится слушать предсмертные крики на- шего брата с магнитных лент? Ничего у тебя внутри не ёкает? Конечно, ёкает. Тут у кого хочешь ёкнет, ночей потом спать спокойно не сможешь. Вот только ты, здоровая дылда – последний, перед кем мне хотелось бы отчи- тываться. – Руки свои от меня убрал! Я попытался вырваться из его цепких лап, но куда там! – А мы потом от ваших решений крутимся как белки в колесе. Регламент – то, регламент – сё. Жрёте вы, лёт- чики, слишком много, летать ни хера не умеете, оши- баетесь, пассажиров гробите! Створки закрывать не смейте, а то намеченный курс не удержите! В солнце пяльтесь, ничего, не ослепнете! Врезать бы тебе, де- бильскому отродью, да посадят меня! А ты гнида, ещё и прав окажешься! Гнида, дебильское отродье – всё это было не страш- но. Но вот про створки он зря сказал, ох, как зря! Со всей силы, со всей своей злобой на неудачный день и губительный климат я точно врезал ему справа, прямо в красивый, почти мальчишеский, карий глаз. Он охнул и отступил. 52

Не выходи из комнаты Я замер на несколько секунд, прикидывая, ударит он меня в ответ или нет. Мой незадачливый собесед- ник стоял напротив, чуть наклонившись вперёд и сжав кулаки. Вполне возможно, он выжидал следующий шаг. А вообще я сильно сомневаюсь, ощутил ли он мой удар, ведь в сравнении с ним я был просто крошечным. – Что, подраться любишь? – наконец сказал он, оскаливаясь. С меня хватит. Глядя прямо ему в глаза, не моргая, я заговорил грозным, металлическим голосом. – Слушай, дядя, мне плевать на тебя, твои оскор- бления и твоё поведение. Но со створками ты перег- нул палку. Мои родители погибли, потому что один чу- дак на букву «м», прямо такой же, как ты, поспорил с другим чудаком на букву «м», что посадит самолёт вслепую по одним только показаниям приборов. И не тебе, дядя, судить меня за то, что я после этого поклял- ся сделать небо чуточку безопаснее. Катись к чёрту и дай мне пройти. Он опешил. Я потёр слипающийся от усталости глаз запястьем, развернулся и медленно, не оборачиваясь, пошёл в сторону подъезда. Кто его знает, вдруг он за мной увяжется. Всё-таки увязался! Только на этот раз он не стал меня разворачивать. Такими же быстрыми шагами он настиг меня прямо перед дверью в общежитие, засло- нив проход своим корпусом. Путь к отступлению был отрезан. – Парень ты... это... извини меня, – неожиданно ска- зал он, выставляя руки перед собой. – Я не знал, что твои близкие из неба не вернулись. Не в себе был ма- ленько. Берега потерял. 53

Сергей Мордашов Я ничего не ответил. Он спокойно сделал шаг впе- ред, и мне показалось, что его глаза снова стали спо- койными и добрыми. – Ты это. . . выпить хочешь? – Не пью. Он присвистнул. – Не пьёшь, не куришь... Чёрт побери, зачем же тебе нужны деньги? Нет, это уже слишком. Как бы нам снова не сце- питься. – Наверное. . . – начал я раздраженно, потом выдох- нул, сдерживая зевок, вдохнул и с новыми силами за- кончил, – наверное, это моё личное дело, правда, дядя? Судя по взгляду, его это очень обидело. – Парень, ну что ты обстановку накаляешь. Я ж несе- рьёзно. И не надо меня дядей погонять. Я Лёха. Лётчик Лёха. В ответ я представился. – Очень приятно, – сказал он, по-дружески протянув мне руку. – Пойдем пополуночничаем, товарищ «по- чтовый ящик». Я с тобой харчами своими поделюсь, ты, небось, устал с дороги? Руку пожать было приятнее, чем бить в глаз. *** Я был голоден как волк и поужинал с большим ап- петитом. Лёха сидел на стуле около окна и рассказы- вал мне о себе и о своих полётах. На дворе стояла глубокая ночь, но жара всё равно не спадала. Лёха был из Красноярского края – части России, на- ходившейся в самом сердце нашей необъятной роди- 54

Не выходи из комнаты ны. Мне доводилось многое слышать о красноярской лётной школе, о её человечных качествах и взаимо- отношениях. Оно и понятно – в Сибири, с её суровым климатом было принято подставлять плечо друг другу. Сегодня я тебя выручу, завтра – ты меня. Красноярцам были чужды замкнутость и стукачество. Наверное, поэ- тому он не дал мне сдачи у подъезда. И Лёха был самым настоящим сибиряком – добрым, общительным парнем. А взъелся он так, потому что же- лал выяснить, что же случилось с экипажем злополуч- ного Ту-154. Но ещё больше он хотел чтобы его со- ратников – других таких же лётчиков – не обвиняли во всех смертных грехах. Я не мог рассказать ему о результатах анализов бортовых самописцев. Пришлось отовраться, что ещё ничего не понятно. Он наверняка заприметил фальшь в моих словах, но не подал виду. – Летчик – это романтик, брат, – говорил он, делая небольшой глоток прозрачной огненной жидкости из граненого стакана. – Послезавтра я снова увижу небо. Знаешь, эта жара доконает любого. Мы с ребятами го- товы уже куда угодно хоть сейчас, лишь бы убраться отсюда. Я в Ташкенте в третий раз. Представляешь, когда были тут впервые, так плохо спали, что на пред- полётном осмотре доложили: лететь не можем, мол, режим отдыха экипажа нарушен. А тётка-врач, гнида, отправила нас «отдыхать» – по инструкции обратно в этот гадюшник. Через четыре часа мы уже не рыпались, полетели, как миленькие. Завтра отсыпаться буду, на- мучен горьким опытом уже. Я многозначительно промолчал. Лёха, судя по все- му, любил философские монологи. Или, может, у всех лётчиков такая манера общаться – с некоторым лири- ческим оттенком? Они же все без исключения роман- 55

Сергей Мордашов тики, раз Лёха сказал. Я был другой. Более сдержан- ный, молчаливый, лишённый такого драматизма. Мне нравилось меньше говорить и больше слушать. – Ты не сердись на меня за то, что я на тебя на- бросился. Нам органы безопасности постоянно жизнь портят. Работа у нас тяжеленная, незавидная, кроме шуток. А платят гроши. Хотя забавно, знаешь, я имен- но из-за денег и пошёл в лётчики. Я, не поверишь, с детства хорошо рисовал и поступить хотел в художе- ственное училище, причём лучшее в Союзе! Ну, в Риге которое, знаешь, где это, брат? Ну вот, приехал, зна- чит, пошёл посмотреть что почём и случайно ректора у входа встретил! Тот меня увидел при параде – с моль- бертом, альбомом, прочей лабудой и говорит: «Небось поступать идёшь? Дай, гляну, умеешь ли рисовать». Я ему альбом даю, он посмотрел, полистал и молчит зараза, как воды в рот набрал. Потом головой пока- чал, улыбнулся, альбом вернул: «Ну, ты, Микеляндже- ло, – говорит, – мы тебя без экзаменов берём! Зайди ко мне после обеда, зачислим тебя!». Не поверишь, так и было. Я на радостях аж запрыгал, забегал по двору, кричал от счастья. И тут вижу, студенты мимо проходят, идут куда-то. Я их остановил, говорю: «Мальчишки, как учиться здесь? Как стипуха?». А они на меня посмо- трели, головой покачали и отвечают: «Общежитие пе- реполнено, а комнату снять самую дешевую пятьдесят рублей стоит. Стипуха тоже пятьдесят рублей. Только не обижайся, говорят, но ты стипухи не получишь. Извини за прямоту». Вот так мечта моя и рухнула. – Его голос слышно было всё тише и тише. Я впадал в забытьё, всё глубже проваливаясь в вязкий сковывающий омут. 56

Не выходи из комнаты – Но знаешь, – раздалось где-то там наверху напо- следок, – я в тот момент улыбнулся, махнул рукой и сказал: «Здорово! Летать буду!» Летать… буду. . . Буду ли я летать. .? Чёрт возьми, я проспал! Не заметил, как наступило утро! Анализ вот-вот начнётся! Я вскочил с кровати, споткнулся непонятно обо что и судорожно заметался по комнате. Чёрт, проклятье, как меня угораздило! Дядя Женя мне голову оторвёт! Я так хотел, так стремился стать специалистом по лётной безопасности и в первой же командировке проспал важнейшее совещание! Бегом, прочь отсюда! Лёха! Ты где? Где здесь выход? Оглядевшись, я заметил, что Лёха мирно сопел, раз- валившись в кресле, неприметно расположенном в углу комнаты. За окном уже проснулось и беспощадно жарило утреннее солнце. В голове моей звенело, уста- лость так и не прошла, казалось, что я не проспал и часа. Хорошо хоть этой ночью я не видел во сне свой «первый полёт», иначе меня бы вдобавок трясло. Но надо спешить! Позабыв обо всём на свете, кроме со- вещания, я стремглав ринулся к двери, схватился за ручку, резко повернул её и. . . Матерь божья! Это же невозможно! Я понял, что застыл с открытым нараспашку всем ветрам ртом, схватившись за дверную ручку обеими руками, и не могу заставить себя сделать ни шагу от дикой мысли, прогремевшей в моём мозгу. Мой разум отказывался в это верить. Любой здравомыслящий че- ловек, услышав несусветную чушь, что взбрела мне в голову, усомнился бы в моей адекватности и посовето- вал бы поскорее обратиться к врачу. Но, господи! Это же объясняет всё, абсолютно всё! 57

Сергей Мордашов Так всегда бывает, когда ты осознаёшь первопричи- ну. Почему несчастье всё-таки случилось. И в этот мо- мент ты чувствуешь, как стены смыкаются, а пол преда- тельски уходит из-под ног. Ты проваливаешься вниз, на самое дно ямы. И с каждым разом она становится всё глубже. Я тряхнул головой от досады. Объясните мне: как, каким образом и кто допустил, чтобы экипаж... Что это? Что за шум? – Что ты? Что с тобой? Ты в порядке? Это Лёха. Он увидел меня у двери и с беспокойным видом стоял посреди комнаты, протягивая мне непо- нятный предмет. Я поначалу не разглядел, что именно он сжимает в руке. А потом понял, что в спешке забыл очки. Я подошёл к нему, шатаясь точно пьяный, с выпу- ченными глазами и открытым ртом. Увидев моё выра- жение лица, Лёха отступил назад, точно я был буйно- помешанный. – Не-е-ет. . . – ответил я не своим от волнения го- лосом. Я заставил Лёху вздрогнуть от неожиданности, слишком быстро протянув руку за забытыми очками. Нет, я ужасно далёк от того, чтобы быть в порядке. . . *** – Малёк, ты что от жары окончательно сбрендил?! Когда я учился в школе, то состояние особого вол- нения, которое случалось иногда, мы с ребятами назы- вали «мне лихо». «Мне лихо» – это когда ты забыл, как зовут учительницу, а она внезапно попросила тебя об- ратиться к ней по имени и отчеству. «Мне лихо» – это 58

Не выходи из комнаты когда ты попался на глаза завучихе в начальной школе, рисуя человечка на стене. «Мне лихо» – это когда ты тянешь билет на устном экзамене по дифференциаль- ному исчислению в университете, выучив, дай бог, пять билетов из сорока. «Мне лихо» – это когда ты немытый, не переодетый, потный, с засаленными падающими на лоб волосами, без очков, которые ты потерял пока бе- жал, стоишь перед дядей Женей и тремя другими экс- пертами по расследованиям и говоришь то, что пришло тебе в голову, когда ты очнулся в душной комнате лёт- ного общежития после отключки. Реакция професси- оналов оставалась неопределённой, а вот Дядя Женя всем своим видом давал понять – сейчас мне будет очень и очень лихо! Остальных «инквизиторов» я называл про себя в соответствии со зрительными ассоциациями: Тощий, Толстый и Дяденька С Бумагами. Последний даже не поднял головы, когда я влетел в комнату точно реак- тивный снаряд, распахнув дверь плечом с наскока. Нет, он оставался совершенно невозмутимым и сидел, ут- кнувшись в огромную кипу бумаг перед собой, читал, не отрываясь, не глядя по сторонам и, как казалось, изредка вдыхая воздух. – Давай-ка ещё раз с самого начала, – медленно заговорил дядя Женя. – Ты получил от меня задание съездить в Карши, осмотреть всё и доложить на сегод- няшнем заседании. Что происходит вместо этого? Ты опаздываешь на анализ на сорок минут, влетаешь без стука неопрятный, воняющий как последний сукин сын, и с порога, даже не поздоровавшись, заявляешь нам, что экипаж уснул во время набора высоты? Я ничего не упустил? 59

Сергей Мордашов Дяденька С Бумагами даже бровью не повёл, лишь отложил очередной лист в отдельную стопку и про- должил чтение. Тощий и Толстый уставились на меня, наклонив головы чуть вправо. Их лица были пугающе похожи друг на друга. – Дядя. . . Женя, – я всё ещё задыхался от продол- жительного бега и никак не мог связно заговорить, – дядя. . . Женя. . . могу. . . доказать. . . могу. . . Только тут я понял, что от волнения, назвал его дя- дей Женей в присутствии коллег. Вот же я влип! Тощий и Толстый резко опустили взгляды вниз, наверняка, они таким образом сдержали смех. Дяденька С Бумагами чуть заметно поправил очки, но от чтения не оторвал- ся. Дядя Женя покраснел, подошёл ко мне вплотную и медленно, жёстко, чеканя каждое слово, заговорил с плохо скрываемым раздражением: – Молодой человек. Я даю вам ровно пять секунд, чтобы объяснить мне, что с вами происходит. И две из них уже прошли. Я положил руку на сердце, которое колотилось, как пулемёт. Этот звук отдавался у меня в ушах и мешал соображать на элементарном уровне. Да ещё и язык заплетался от страха. Из последних сил, чуть не плача, я пролепетал: – Товарищи. .! Не говорят же. . . во сне. Повисла гробовая тишина. Я понял, что для меня всё кончено. Сию же минуту меня посадят на первый по- павшийся самолёт, отправят домой и никогда больше не подпустят к расследованиям. Дядя Женя уже открыл было рот, чтобы скомандовать мне убираться, но вдруг неизвестный мне голос его окликнул: – Дядя Женя! 60

Не выходи из комнаты Оказалось, Дяденька С Бумагами всё это время вни- мательно слушал нас и ничего не пропустил. Меня не- сколько удивило, что он допустил ту же фамильярность по отношению к куратору, что и я. Может, он так решил подшутить надо мной. Но дядя Женя почему-то сразу перестал меня отчитывать и развернулся в его сторону. Дяденька С Бумагами поднял голову и заговорил спо- койным, монотонным голосом, действующим на окру- жающих как успокоительное. – Господа. . . – он внезапно прервался, – то есть я хотел сказать «товарищи», – он опять на секунду осёк- ся, – да, впрочем, сейчас это совсем неважно. На пер- вый взгляд утверждение молодого человека звучит совершенно абсурдно. Однако, если рассмотреть его более подробно, – он опять остановился, взял в руки большую кипу документов, пролистал её до середины, вытащил что-то и положил в сторону, – то оно покажет- ся нам весьма занятным. Он встал из-за стола и передал несколько найден- ных листов Тощему и Толстому. После чего произнес: – А если его тщательным образом проанализиро- вать и сопоставить с фактами, то оно предстанет как вполне логичное объяснение этого авиационного про- исшествия. Я не поверил своим ушам. Тощий и Толстый никак не отреагировали на пространный монолог Дяденьки С Бумагами. Один лишь дядя Женя язвительно проком- ментировал: «Ты по ходу дела, Сан Саныч, сам основа- тельно пригорел на здешних курортах». Вместо ответа Сан Саныч открыл очередной доку- мент и, стоя над сидящими Тощим и Толстым, продол- жил, держа в руках исписанные листы. 61

Сергей Мордашов – Прежде чем рассмотреть предположение о нару- шении режима отдыха экипажа, я предлагаю нам ещё раз обсудить результаты эксперимента, проведённого в Москве нашими товарищами, поскольку молодой че- ловек опоздал, и у него не было возможности с ними ознакомиться. Вы садитесь, садитесь, молодой чело- век, – неожиданно обратился он ко мне. – Вы же бежа- ли, запыхались, вам отдышаться нужно. Водичка у нас в графине есть, попейте. Не стесняйтесь, вы заслужили. Такую работу проделали! Мне не понравился тон, в котором он со мной разго- варивал, я почему-то посчитал его издевательским, но у меня не было выбора. Я решил сесть, а свободен был лишь один стул за столом – стул Сан Саныча. Я замер в нерешительности, но сразу же услышал: – Да что вы в самом деле, молодой человек! Сади- тесь на моё место. Что вы стесняетесь, здесь все свои. Пришлось повиноваться. Я сел за стол, стараясь не прикасаться своими вспотевшими ладонями к бумагам на столе. Неожиданно передо мной появилась рука со стаканом, это дядя Женя принёс мне воды. Мне даже показалось, что он улыбнулся мне. Я поблагодарил его, взял воду и начал аккуратно пить, стараясь не издавать ни звука. Сан Саныч подождал, пока я допью, кивнул головой и продолжил: – Как я уже говорил, в Москве был проведён экс- перимент на авиационном тренажёре, позволяющий оценить действия экипажа с точки зрения руководства по лётной эксплуатации. Была достигнута интенсивная тряска самолёта с критическим углом атаки и падением мощности на двигателях. После полной отдачи штурва- ла от себя самолёт свободно выходил из режима... 62

Не выходи из комнаты – Ну, не совсем свободно, конечно, – аккуратно вме- шался Толстый, – а с потерей высоты. Сан Саныч согласился. – Да, совершенно верно, с незначительной потерей высоты. Были выполнены две имитации с совершенно одинаковым результатом, что доказывает полное со- ответствие самолёта характеристикам, полученным на государственных испытаниях. Это даёт нам основание признать действия экипажа по сохранению простран- ственного положения самолёта грубым нарушением. Мы с товарищами согласовали мнения по результатам этого эксперимента, пока вас не было, молодой чело- век. Вы согласны с нашим заключением? Я слушал очень внимательно, стараясь ничего не пропустить, но моё состояние всё ещё не позволяло мне адекватно воспринимать информацию. Я нашёл в себе силы только на неуверенное: «Ну да…». Дядя Женя покачал головой с беззлобной усмешкой. – Хорошо. Это очень важный момент, мы к нему обя- зательно вернёмся, – Сан Саныч неожиданно резко со- брал исписанные листы в аккуратную стопку и отдал их дяде Жене, – а теперь поговорим о версии молодо- го человека. Если мы правильно вас поняли, вы утвер- ждаете, что экипаж спал в кабине? Все уставились на меня. От волнения я замямлил: «Ну. . . я. . . это». Дядя Женя подошёл к столу и уверенным голосом выпалил: – Малёк, никто тебя здесь не съест. Вбегать в ком- нату, куда пускают только избранных, и орать с поро- га, что ты во всём разобрался – у нас это называется «женская логика». Выкладывай факты. Я тряхнул головой и с закрытыми глазами заго- ворил: 63

Сергей Мордашов – Ну, я съездил вчера в Карши, ничего нового там не выяснил и вернулся обратно. Ехал я долго. Пока я ехал, пытался поспать в машине, но из-за жары проболтал- ся без сна аж до возвращения. Что делал, как вошёл в общежитие, не помню, но я, скорее всего, просто выру- бился. С утра понял, что проспал, и кинулся к двери, и меня вдруг осенило. – То есть это только твои догадки? – одновременно спросили меня дядя Женя и Сан Саныч. Только Сан Са- ныч сказал «ваши» вместо «твои». Я знал, я чувствовал, что это было так! Там, в об- щежитии, в спокойной обстановке, я бы привёл мно- жество фактов, прямо подтверждающих это. Если бы тот же Лёха услышал мои объяснения, он бы наверняка воскликнул: «Да! Именно так всё и было, вне всякого сомнения!». Но здесь, в состоянии глубочайшей напря- жённости, я только и смог ляпнуть: – Вы же... вы же сами наверняка чувствуете что-то подобное. . . – Да не так же, ну! – воскликнул Тощий. Дядя Женя сел на краешек стола. Сан Саныч подо- шёл поближе ко мне с другого краю. Я почувствовал, что все они смотрят на меня. В этот момент я всеми нервами ощутил, что они согласны со мной и просто чего-то ждут. – Нужны логические объяснения, – подсказал мне Толстый. Но я не мог ничего внятно сформулировать. Тогда Тощий повернулся ко мне: – Давайте я вам помогу. Как экипаж там оказался? – Прилетел из Ленинграда. Пассажирским рейсом, – чуть не плача ответил я. – Куда он прилетел? 64

Не выходи из комнаты – В Ташкент. Ой! – Тут я оживился и не дал Тощему задать следующий вопрос. – А из Ташкента их повезли в Карши. И там задержали рейс на четыре часа. – Лететь из Ленинграда до Карши далековато, а они всё это время находились на ногах. Как долго? – спро- сил меня Толстый. Я прикинул: – Не знаю. Больше суток. Все утвердительно кивнули. – Что произошло дальше? – спросил меня Тощий. – Дальше они должны были осмотреть борт. Должны были пройти медкомиссию, на которой их обязательно спрашивали о самочувствии. – И что они там сказали? Я не знаю. Хотя, если подумать. . . разве у них был выбор. – Они сказали, что готовы. Потому что отдыхать в аэропорту Карши было негде. – А после этого мы имеем что? – Экипаж, который долго мордовали на земле, ко- торый хочет одного – поскорее убраться из Карши восвояси. – И весьма подозрительную тишину перед тряской в течение достаточно большого промежутка времени, – подытожил Толстый. Дядя Женя закурил сигарету. – Я всё-таки не верю, что экипаж всем составом мог просто так лечь баиньки в кабине, зная, что самолёт летит на автопилоте. Причём не просто летит, а нахо- дится во время набора высоты со всеми вытекающими. – А никто и не говорит, что они легли спать, – уве- ренно парировал Тощий. – Молодой человек утвержда- ет, что они уснули. Это немного разные вещи. Они были 65

Сергей Мордашов очень уставшие, без должного отдыха, протаскавшиеся по жаре целый день. Сморило от усталости... – Хорошо, – дядя Женя не сдавался, – даже если так. Почему во время тряски они сохраняют высоту и убавляют режим, а не отдают штурвал от себя? Это же самоубийство! На секунду воцарилась тишина. Но тут, неожиданно для себя, я выпалил: – Потому что АУАСП не работал! – Именно, – ласково прокомментировал Сан Са- ныч. – А они думали, что он работает. Из-за чего могли оценить причину тряски как-то по-другому. Как же? – Чёрт его знает. Но нам известно, что верная на их взгляд мера – понижение мощности двигателей. Убрать режим. Так обычно делают при помпаже, – от- ветил Толстый. Дядя Женя неодобрительно фыркнул: – Братцы, вы что? Какой помпаж? Помпаж – это срывной режим работы двигателя, от него трясёт так, как от ударов кувалдой по фюзеляжу с частотой два раза в секунду. Всё это заставляет срать кирпичами бортинженера. А тут лёгкая трясочка! – Ну, это легко понять более-менее выспавшемуся человеку, который сидит на земле с сигаретой во рту. А там спросонья, наверное, это воспринимается совсем по-другому, – возразил ему Толстый. – К тому же они наверняка были уверены, что АУАСП работает. А раз сигнала опасного угла атаки нет, значит, причина тря- ски на их взгляд была в другом, вот они эту причину и искали. Опять же, спросонья если... – тут он замолчал. – Таким образом, дорогие товарищи, цепочка собы- тий выглядит следующим образом. Мы склонны пола- гать, что экипаж с грубейшими нарушениями режима 66

Не выходи из комнаты отдыха выполнял взлёт с включенным автопилотом и, не выдержав напряжения, уснул, – уверенно заговорил Сан Саныч. – А дальше есть несколько нюансов, – подхватил дядя Женя. – Во-первых, самолёт был загружен по са- мое «не могу», что должно было учитываться при рас- чёте скорости и максимальной высоты полёта. – Во-вторых, – заговорил за ним Тощий, – отметим, что температура на эшелоне вместо нормальных минус пятидесяти пяти градусов была всего минус тридцать, поэтому двигатели развивали меньшую тягу. Плотность горячего воздуха меньше, соответственно и подъёмная сила при той же скорости ниже. А вес самолёта – тот же. – И, наконец, последнее. Автомат углов атаки, по неустановленным пока причинам, не работал, поэтому начавшаяся из-за нехватки скорости тряска была оце- нена проснувшимся экипажем как помпаж, а не начало срыва, – подытожил Толстый. – В результате сто девяносто один пассажир и де- вять членов экипажа в течение трёх с половиной минут кружились в вальсе с вертикальной скоростью восемь- десят метров в секунду. С предсказуемым финалом, – дядя Женя докурил сигарету, почесал подбородок и неожиданно спросил, – что у нас с неработающим АУ- АСП? Есть идеи? – Отключение АУАСП можно также списать на уста- лость экипажа, – тут же сказал Тощий, – забыли вклю- чить при взлёте. – Позволю заметить, что мы прослушали перегово- ры экипажа, – вмешался Сан Саныч. – Ага, я тоже помню, что бортинженер доложил о включении АУАСП, – поддержал дядя Женя. – Хотя он 67

Сергей Мордашов мог ответить и чисто для галочки. Если уж мы действи- тельно склоняемся к тому, что экипаж был уставший. – Я позволю себе напомнить об определенных сложностях. . . – Да все мы о них знаем, Сан Саныч, – перебил его Тощий. – Есть у нас пара идей. Во время повторного осмотра обломков были найдены следы утечки хими- катов из туалета, находящегося непосредственно за кабиной пилотов. Часть проводки пролегает как раз под этим туалетом. Таким образом, могло иметь место обесточивание. – Это уже поинтереснее, – похвалил дядя Женя. – Нужно проверить эту версию. Я совершенно не понял его оценки. «Поинтерес- нее» – это как-то непрофессионально звучит для лю- дей, ставящих логические объяснения превыше всего. Но вмешиваться не стал. – Получается, дорогие товарищи, что основная часть нашей работы сделана. Необходимо составить подробный отчёт о случившемся. Я возьму на себя эту задачу, – Сан Саныч тихо проговорил это и неожидан- но замолчал. Замолчали и остальные. Через некоторое время я ощутил беспокойство, мне показалось, что сейчас я нахожусь не на своём месте, и молчат они только по- тому, что в комнате находится посторонний человек. Или даже проще – потому что они знают что-то, чего не знаю я. – Я прошу меня извинить, но что будет дальше? – спросил я настолько вежливо, насколько мог, стараясь подражать манере Сан Саныча. 68

Не выходи из комнаты Дядя Женя тяжело вздохнул и вышел. Тощий и Тол- стый переглянулись, но ничего не сказали. Сан Саныч махнул им рукой и тихо-тихо заговорил: – Вы извините нас, молодой человек. Мы бок о бок работаем уже много лет и прошли через огонь, воду и медные трубы. У лётчиков есть особое, крылатое, вы- ражение – спетый экипаж. В каком-то смысле мы тоже экипаж. Спетый или нет, не знаю, но понимаем мы друг друга практически без слов. Вы – человек новый и, разумеется, вам пока не понятны наши опасения, свя- занные с результатами ваших умозаключений. Он говорил очень сложно, используя затрудняющие понимание речевые обороты. Но я начинал догады- ваться, что его очередная вступительная речь не сулит ничего хорошего. А он между тем продолжал: – Вы проявили блестящую гибкость воображения, выдвинув свою версию. Именно благодаря вам, мы смогли с наибольшей степенью вероятности воссоз- дать хронологию недавней трагедии. Будущие лётчики и пассажиры будут благодарны вам за всё. Однако к величайшему сожалению наш доклад скорее всего не будет принят. – Что?! – не удержавшись, вскричал я. Тощий и Толстый зашипели, прислонив указатель- ные пальцы к губам, – дескать, слушай, юнец, не пере- бивай! Сан Саныч поднял руку ладонью вперед, призы- вая меня к спокойствию: – Я ожидал подобной реакции с вашей стороны. Понимаете, мы уже много лет живём с этим режимом и не позволим вам разрушить вашу жизнь и карьеру из-за нескольких слов, которые обязательно будут не- верно интерпретированы. Через некоторое время по- сле окончания составления отчёта мы будем обязаны 69

Сергей Мордашов представить его на рассмотрение нашему начальству. Уверяю вас, молодой человек, говорю вам положа руку на сердце, – и он немедленно продемонстрировал этот театральный жест, – наш отчёт им очень и очень не по- нравится. Меня поразил даже не смысл сказанного, а интона- ция, с которой он всё это произносил. – Не понравится он им по достаточно банальной причине: экипаж злосчастного Ту-154 был поставлен в нечеловеческие условия работы и не справился. Од- нако вы, молодой человек, наверняка прекрасно по- нимаете, что на просторах нашей необъятной родины найдётся не один и не два экипажа, доведённых до та- кого же нечеловеческого состояния. Да что это я, вы же их видели, когда ездили в Карши. А о чём это говорит? Это говорит о том, что начальство обращается со свои- ми работниками, мягко говоря, прескверно, отказывая им в элементарных человеческих потребностях и нор- мальных условиях труда. Скажите мне, молодой чело- век, какое начальство, находящееся в здравом уме, пу- блично признает это перед лицом своих подчиненных? Его слова убивали меня, они нещадно били по мо- ему ещё молодому сердцу, оставляя на нём незажива- ющие рубцы. Я посмотрел на Сан Саныча исподлобья и прорычал: – Но... это же подло... – Конечно, подло – согласился Сан Саныч. – Бо- лее того, любой интеллигентный человек согласится с вами. Мы все с вами согласны. Мы лишь хотим доне- сти до вас логику начальства. А оно и наше и ваше, молодой человек, раз уж вы с нами в одной комна- те. В одном экипаже, если вам будет угодно. И более опытные члены этого экипажа, в лице меня, дяди Жени 70

Не выходи из комнаты и наших дорогих товарищей, – он указал на Толстого и Тощего рукой, – уже не раз сталкивались и с более подлыми решениями и с бесчеловечными случаями. К сожалению, в отличие от вас, молодой человек, мы уже сейчас, находясь в этой комнате, прекрасно знаем, ка- кие организационные выводы сделает начальство. Оно не привлечёт к ответственности бездарных строителей аэропорта Карши за то, что они возят людей за пятьсот километров по жаре как скот. Они не изменят требо- ваний к медкомиссиям, профилакториям, аэровокза- лам, к чему угодно. Они не заинтересованы, подчер- киваю, не заинтересованы в том, чтобы сделать жизнь лётчиков проще, во всяком случае, сейчас, при нашем государственном строе. Всё, что они сделают – внесут одну-две мелкие поправки в правила эксплуатации Ту- 154. Возможно, если нам повезёт, они несколько из- менят конструкцию самолёта, убрав, вы уж извините за мой французский, проводку из-под сортира. Но не более того. Им проще обвинить экипаж в том, что он свалил самолёт в штопор по своей собственной глупо- сти. Вы же помните, как я обратил ваше внимание на эксперимент с опусканием носа, когда вы только при- соединились к нам? Для объяснения произошедшего этого совершенно достаточно. В горле у меня пересохло, я не нашёл в себе сил хотя бы кивнуть в знак понимания. Еле-еле я выдавил из себя: «А как же переговоры экипажа?» Хотя и знал ответ на этот вопрос. – Они скажут, что бортовой самописец был повре- жден, а «сонная версия» – это всё ваши домыслы. И будут совершенно правы, – спокойно ответил Толстый. Сан Саныч грустно покачал головой. 71

Сергей Мордашов – Да, именно так. Молодой человек, вам нужно от- дохнуть. Пойдите в профилакторий, попытайтесь ус- нуть. И подумайте о том, что я вам только что сказал. А мы с дорогими товарищами закончим тут. Я послушно встал и, с трудом сдерживая слёзы, по- плёлся к двери. Но на полпути я остановился. Я не мог уйти и оставаться в неведении. – Что же будет дальше? – спросил я. – А ничего не будет, молодой человек. Я состав- лю отчёт, в котором будут отражены все отмеченные нами факты. Абсолютно все без исключения, в том числе и высказанные вами. Этот отчёт будет подписан четырьмя независимыми экспертами, то есть нами, и представлен к докладу в соответствующих органах в Москве. Разумеется, вашей подписи в нём не будет, – уточнил он. – Начальство ознакомится с докладом и сделает соответствующие выводы. Они почти наверня- ка будут такими, какими я их описал. Но наша и ваша совесть будут чисты. Легче от этого мне не стало. Сан Саныч подошёл ко мне, положил руку на плечо и проводил до двери. – Знаете, молодой человек, – сказал он мне, – как и в любом экипаже, все мы здесь профессионалы своего дела. Но всегда должен быть человек, который прини- мает решения и несёт ответственность. Этот человек отстаивает убеждения экипажа, даже если это сулит неприятности. В нашем экипаже, разумеется, есть та- кой человек, и именно его мы из уважения называем дядя Женя. Напоследок скажу вам самое главное: те- перь он может гордиться вами. И он тихонько закрыл за мной дверь. 72

Не выходи из комнаты *** За дверью то и дело слышались крики, периодиче- ски перерастающие в самый отборный мат. Я думал, что так виртуозно сквернословить может только дядя Женя, но голоса за дверью звучали самые разные. Мы – я, Сан Саныч, Толстый и Тощий – толпились в коридоре, ожидая окончательного решения комиссии. Только что я узнал, что авиационное происшествие под Учкудуком стало крупнейшей по количеству жертв авиакатастро- фой за всю историю СССР. И что-то мне подсказывало, что решение комиссии мне не понравится. – Я не смогу после этого спокойно спать, – сказал я, опустив глаза. Толстый и Тощий даже не шелохнулись. Сан Саныч, напротив, улыбнулся. – Знаете, молодой человек, был такой великий учё- ный, его звали Янош фон Нейман. Американцы назы- вали его на свой манер Джоном. Он был одним из тех великих учёных, кто работал над первой в истории человечества атомной бомбой. После бомбардировок Хиросимы и Нагасаки многие спрашивали его, может ли он спокойно спать по ночам. На что он отвечал, что вовсе необязательно быть ответственным за мир, в котором ты живёшь. Результатом этих неймановских взглядов явилось активное распространение позиции социальной безответственности. – Но ведь погибло двести человек, – холодно воз- разил я. – Это ужасная трагедия, но вы не виноваты в том, что большинство людей настолько глупы, что не в со- стоянии сделать из этого соответствующие выводы. Вы блестяще справились с вашей задачей. Что каса- 73

Сергей Мордашов ется результатов, они обязательно будут востребова- ны. Просто не сейчас. Много позже о них обязательно вспомнят. Возможно, у нас, возможно, в другой стране, но об этом тяжёлом авиационном происшествии обя- зательно заговорят на самом высоком уровне. К ве- личайшему сожалению, поводом для этого послужит гибель людей в аналогичной ситуации. Мир так устро- ен, люди практически никогда не понимают с первого раза. И ошибкой будет полагать, что так бывает исклю- чительно у нас. Как говорила моя покойная матушка: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится!» Я слушал его вполуха, потому что мне было тошно и противно. Но, как показало время, мудрый Сан Саныч ни в чём не ошибся. После авиационного происшествия под Учкудуком всем пилотам гражданской авиации было выдано со- ответствующее указание: запрещается набор высоты на автопилоте. Типа, крути руками, так не уснешь. Через несколько лет, уже после развала Советского Союза, очень похожий случай произошёл в Иркутске. Снова Ту-154, снова сваливание на низкой скорости (правда, по другой причине), те же слова экипажа не- посредственно перед столкновением с землёй и от- сутствие выживших. Тогда про случай под Учкудуком вспомнили. После необходимых разбирательств этот запрет тихо убрали и ограничили полётный вес лай- неров на больших высотах, чтобы был запас по свали- ванию. 74

Не выходи из комнаты 05 часов 45 минут 44 секунды Абсолютного Времени Я перебираю бумаги, опасаясь что-либо упустить. Устав искать причину гибели А330 в небе, я спустился на землю. Может, здесь есть ненайденные нарушения? Комната, комната. . . Я по-прежнему в комнате. За окном по-прежнему ночь. И ответов на мои вопросы по-прежнему нет. Есть отчёты о стоянке А330 в аэропорту Рио-де-Жа- нейро. Судя по ним, он простоял двадцать дней на от- крытом воздухе, из которых двенадцать дней за са- молётом никто не следил. Дождей не было, сильного ветра тоже. Есть фотографии самолёта на стоянке – ни- чего подозрительного. Конечно, двенадцать дней без осмотра говорят о полнейшей безалаберности, но как это могло повлиять на полёт? Может, как-то и могло, но самолёт спокойно летел три часа, пока ни с того ни с сего не упала приборная скорость. Нет, это решительно ни о чём не говорит. Времени всё меньше и меньше. Я не успею в одиночку разобраться. Нужно встать, похо- дить по комнате, размять онемевшие конечности. Уже в десятый раз за ночь я встал из-за стола, по- тянулся и обошёл стол вокруг. Что делать теперь, вер- нуться на место? Но что я найду там? Может, стоило бо- лее внимательно изучить сведения о пилотах? Не было ли у кого-то из них психических отклонений? Может кто-то из них преднамеренно. . . Нет, это невозможно. В кабине было два человека, один бы заметил. И тут зазвонил телефон. Номер был незнакомый, но я всегда отвечаю. Вот только желания держать телефон у уха у меня сейчас нет. Я включил громкую связь и положил телефон на стопку отчётов о плановом техни- ческом обслуживании. 75

Сергей Мордашов Ох, зря я ответил на этот звонок! – Привет, Ботаник 747, – послышался в трубке до отвращения знакомый голос. Он снова нашёл меня! Я уже трижды менял номер, но этот отвратительный бессердечный человек, обо- жающий рыться в грязном и окровавленном белье, каким-то непостижимым образом умудряется меня находить. Мне захотелось наброситься на телефон и вышвырнуть его в окно, лишь бы никогда больше не слышать этот голос. Но у меня не осталось ни сил, ни воли для резких движений. В полном отчаянии от соб- ственного бессилия я сел возле стены, обхватив рука- ми колени и положив на них свою отяжелевшую голо- ву. Стол возвышался надо мной, как башня, и где-то там на её вершине слышался тот, кого я ненавидел больше всех на свете. – Ну что, как твои дела? Удалось разузнать что-то новое? Вы с вашими мозгами уже три года кормите об- щественность пустыми обещаниями. Не пора ли честно признать, что вы облажались? Не тебе указывать, что и как мне делать. – Ладно, не хочешь говорить, молчи. Мне так про- ще. Я всё равно знаю, что ты скажешь. Начнёшь всё подробно объяснять, как ты любишь это делать. Почему нельзя хоть раз в жизни отказаться от вашей тупой ма- неры и не сказать прямо: виноват Иван Иваныч, нака- жите Иван Иваныча, посадите Иван Иваныча в тюрьму. Ага. Особенно, если Иван Иваныч мёртв. Если бы всё было так просто, ни один самолёт не поднялся бы в воздух. Но тебе это бесполезно объяснять, потому что... – Потому что это справедливо. Есть такая вещь – правда. Ботаник, люди хотят знать правду. А ты со сво- 76

Не выходи из комнаты ими речами водишь их за нос, вот они тебя и недолю- бливают. Здесь ты чертовски ошибаешься. Люди в большин- стве своём не хотят знать никакой правды. Они не хо- тят разобраться сами. Они хотят, чтобы им объяснили. И тебе они верят больше, потому что твои объяснения проще. Их можно слушать, читать, повторять, переда- вать из уст в уста, совершенно ничего в этом не пони- мая. Самолёт упал, потому что тяжелее воздуха. Боль- шинство твоих утверждений недалеко ушли от этого. – Слушай, ну ответь ты мне наконец. Я понимаю, что ты злишься на меня. Но ведь прошло столько лет! Мы могли бы забыть старые обиды, встретиться, выпить по бокалу Мартини в уютном ресторанчике, разглядывая непогоду за окном. Ты потерял вкус к жизни, дорогой Ботаник. Тебе надо встряхнуться. Наверняка ты совер- шенно одинок, и никому в целом мире нет до тебя ни- какого дела. Ты – последний человек в этом мире, с которым бы мне хотелось иметь дело. Ты и подобные тебе унич- тожают всё то, что я пытаюсь донести до людей, мало знакомых с авиацией. Ты любишь их пугать, это выгод- но тебе, ведь им читать о страшных вещах и ужасах гораздо интереснее, чем о чём-то хорошем. Пугать, внушать людям, как страшно на самом деле жить, – это твой хлеб. Я не хочу больше слышать тебя ни секунды. Ты про- тивен мне, я хочу, чтобы ты навсегда исчез из моей жизни. Я должен встать, должен выключить телефон. – Слушай, мне всегда было интересно... после слу- чившегося... ты слышишь детский плач по ночам? Ах ты, бессердечный мерзавец... 77

Сергей Мордашов 49043 часа 50 минут 23 секунды Абсолютного Времени Тогда, несколько лет назад, ещё до авиакатастро- фы над Атлантикой, я вышел из метро на станции Пуш- кинская. Стояли солнечные майские деньки и на буль- варном кольце на деревьях уже начали распускаться листья. Я мог доехать до здания ТАСС на такси, но мне захотелось пройтись перед пресс-конференцией. Нуж- но было почувствовать что-то приятное, пока это ещё было возможно. Я прошёл мимо Макдоналдса, затем фонтана, пере- шёл дорогу и, стараясь не торопиться, медленно заша- гал по дороге в сквере, усыпанной гравием. По вспо- могательным дорожкам слева и справа от меня то и дело проносились дети, люди выгуливали собак, кто-то сидел на скамейке, переговариваясь, прихлёбывая из спрятанных в пакеты бутылок. Жизнь проносилась мимо меня, и мне очень хотелось быть вместе с ней. Хотелось искренне, всеми фибрами моей души. Был риск, что меня узнают, и этот риск пугал меня. Я подозревал, какой эффект произвёл отчёт, опублико- ванный при моём непосредственном участии. Средства массовой информации не стеснялись в своих харак- теристиках, причём «бессердечный» было самым мяг- ким из употребляемых ими выражений. Если бы кто-то из родителей, играющих с детьми неподалеку от меня, подошёл бы и плюнул мне в лицо, это было бы... пред- сказуемо, что ли. Но вполне возможно, что я излишне драматизировал. Вместо этого мне надо было отвлечь- ся, пройти хотя бы это крошечное расстояние без нега- тивных мыслей и ожидания неизбежного неприятного 78

Не выходи из комнаты выступления. Как я ни старался, ничего хорошего в го- лову мне не приходило. Зря я сунулся в сквер. С другой стороны, меня мог узнать и таксист… Прямо перед собой я заметил мальчика, ехавше- го на самокате. Он ещё не освоился с управлением и ехал, всё время глядя вперед, крепко вцепившись обе- ими руками в руль. Неожиданно, чуть в стороне, пока- зался другой мальчик, ехавший на велосипеде. Он всё время смотрел куда-то в сторону, на машины, мелькав- шие за железной оградой. Естественно, через несколь- ко секунд они столкнулись. Послышались детский плач и слёзы, вдруг возникли две матери, начали устраивать разборки между собой. Я ускорил шаг, меньше всего мне хотелось наблюдать, как кто-то в кого-то врезался. До здания ТАСС оставалось идти недолго. Серое неприятное здание, как будто сложенное из объективов телекамер,– чья-то гениальная архитектур- ная задумка. Земной глобус тёмного цвета, подвешен- ный под аркой в форме буквы «П», буквы в больших кубиках под ним – вот он вход. Мне осталось только предъявить пропуск, войти в лифт, подняться наверх и пройти по коридору в комнату. Мне следовало бы чуть-чуть «опоздать», из принципа самосохранения, – в комнате до начала конференции будет негде спрятать- ся от их взглядов. Трусость ли это? Вряд ли, я так или иначе войду туда. Это не более чем тактический ход. Я посмотрел вверх, на небо. Облака, солнечные лучи, пролетающие птицы, несколько инверсионных следов от самолётов. Пора. 79

Сергей Мордашов *** Дядя Женя учил меня, что любая аудитория условно делится на три группы. Впереди сидят «лошади», они за всех пашут. В середине сидят бездельники, они за- нимаются понятно чем. Позади сидит пресса, она ждёт сенсаций. Сегодня всё было по-другому. Впереди, лицом к зрителям, сидящим в удобных креслах, расположенных полукругом, за белоснеж- ным столом в точно таком же удобном кресле сидел я. Рядом, конечно же, сидели и другие специалисты – представители ответственных авиакомпаний, предста- вители МАК, представители министерства транспорта, представители чего угодно... но отдувался за всех один я. Так что, впереди, по сути, было одно единственное место. В середине, непосредственно передо мной, сидели репортеры, направившие на меня свои диктофоны, как заряженные пистолеты. Больше всего вопросов мне за- давал один человек в синем пиджаке, белой рубашке и с волосами и бородой пепельного цвета, из-за чего все остальные журналисты слились для меня в его образ. Можно сказать, что он был там один. И хоть вопросов было действительно много, их содержание не отлича- лось от речи недобросовестного шестиклассника. Ну, это как всегда. А вот сзади сидели они. Мужчины и женщины. Моло- дые, старые, самые разные, но все с пустыми, навсегда угасшими глазами. Женщины тихо плакали, когда зву- чал очередной бездарно сформулированный вопрос, мужчины мрачнели или закрывали лицо руками. Это были не просто родственники погибших. Это были их родители. 80

Не выходи из комнаты Около двух лет назад для пятидесяти двух детей одной элитной гимназии города Казани была органи- зована поездка в Испанию в качестве поощрения за отличные успехи в учёбе. Это были прекрасные умные дети – победители олимпиад, участники спортивных состязаний, будущие художники, танцоры и учёные. Их отвезли в Москву, но они опоздали на свой самый важ- ный в жизни рейс. Тогда, чтобы всё у них было хорошо, чтобы их отдых не был омрачен этой неприятной ситу- ацией, авиакомпания согласилась организовать специ- ально для них дополнительный рейс. Чем это в итоге кончилось, знает весь цивилизован- ный мир. И нам пришлось разбираться, искать ответ на вопрос, который задавал каждый: почему? Вот только всё оказалось очень неоднозначно, очень глупо и невыносимо кошмарно. Когда наша ра- бота была уже практически завершена, один из убитых горем родителей линчевал диспетчера. Это произо- шло практически одновременно с публикацией отчё- та. Убийство подняло ещё больший шум и вынудило организовать дополнительную пресс-конференцию, на которой мне пришлось присутствовать. Я бы очень хотел, чтобы диспетчер был виноват. Совершенно искренне я впервые пожелал человеку чего-то нехорошего во время этого расследования. Он не проявлял совершенно никаких признаков рас- каяния, а, напротив, вел себя с высокомерием и пре- зрением. Вина этого человека всё сильно упрощала, а последовавшее за этим убийство выглядело как за- кономерный финал. Красиво, поэтично, пусть и неза- конно, но именно так, как всем и нужно, а в первую очередь несчастным родителям. У меня только-только родился сын, и мне было страшно представить, что они 81

Сергей Мордашов чувствуют. Но факты говорили. . . А интересовали ли эти факты кого-то кроме меня? Массовую истерию вызвало несоответствие оконча- тельного отчёта и ожиданий убитых горем родителей. Правильнее было бы сказать, что реальность оказалась страшнее поэтической истории с убийством из чувства мести. И сомнительная честь расхлёбывать эту кашу выпала мне. В ярком свете ламп окружившие меня журналисты походили на судей, палачами были родители. Где-то там, у дальней стены, стояли лётчик Лёха, Тощий, Тол- стый и Сан Саныч. Дядя Женя не дожил до того дня, очень скоро после командировки в Узбекистан его от- странили от работы, он начал сильно пить и не выбрал- ся. Помочь мне никто из них не мог. А ещё по углам стояли четыре камеры. Пытка началась. – Вы участвовали в составлении окончательного от- чёта? – спросил меня журналист. Меня удивило, насколько неприятным может быть голос человека, хотя тон его был предельно вежлив и уважителен, что в дальнейшем изменилось. – Да, я с коллегами принимал непосредственное участие в расследовании столкновения Боинг-757 с Ту- 154, произошедшего... – Вы имеете в виду. . . – перебил он меня. От неожиданности я растерялся и прослушал окон- чание фразы, в которой журналист использовал ка- кое-то красивое название из тех, что обычно приду- мывают для авиационных происшествий. – Я стараюсь выражаться как можно более точно. Надеюсь, мы говорим с вами об одном и том же, – за- кончил я. 82

Не выходи из комнаты – Расскажите, как именно проходило расследо- вание? – Мы работали совместно с нашими испанскими коллегами. Окончательный отчёт расследования, в ко- тором тщательнейшим образом описаны наши дей- ствия, находится в открытом доступе. Непосредствен- но расследование заняло у нас около двух лет. – Отчего так долго? Ведь «чёрные ящики» были найдены на следующий же день после катастрофы, – парировал журналист. Я насторожился. – Содержимое бортовых самописцев необходимо было тщательно проанализировать. После завершения анализа нами были найдены подозрительные проти- воречия, исследование которых заняло у нас огромное количество времени. Эти данные также отражены в опубликованном отчёте. Я старался вилять, чтобы выиграть время и оттянуть самый неприятный и волнующих всех собравшихся во- прос. Это было глупое решение, и мои попытки вызы- вали у присутствующих раздражение. – О каких противоречиях идёт речь? – Мы обнаружили противоречия в инструкциях и руководствах по эксплуатации у. . . – Позвольте, о чём вы говорите? – снова перебил меня журналист. – Ведь на расшифровке переговоров слышно, как диспетчер даёт указание Ту-154 снижать- ся прямо на летящий пересекающимся курсом Боинг! При чём здесь какие-то инструкции? Ничего в переговорах не шифруют. И слышно там совсем не это. Я вспомнил, как слушал и даже читал переговоры Ту-154. Я выписал их на отдельный лист, для удобства указав в скобках время до столкновения: 83

Сергей Мордашов (-50 сек.) Ту-154, автоматическая система TCAS: Кон- фликтный борт, конфликтный борт. (-45 сек.) Диспетчер: Ту-154… снижайтесь, эшелон полета… 350, ускорьте, у меня пересекающий борт. (-40 сек.) Ту-154, кто-то из экипажа: Снижаемся. (-38 сек.) Боинг 747, автоматическая система TCAS: Снижайся, снижайся! (-35 сек.) Ту-154, автоматическая система TCAS: На- брать высоту, набрать высоту! (-34 сек.) Ту-154, второй пилот: Командир, система набирать говорит! (-32 сек.) Ту-154, кто-то из экипажа: Снижайся, блядь! (-30 сек.) Диспетчер: Ту-154, снижайтесь, эшелон полета 350, ускорьте снижение. (-25 сек.) Ту-154: Ускоряю снижение до эшелона 350, как слышите. (-20 сек.) Диспетчер: Да, у нас борт, вам под два часа, сейчас на 360. (-19 сек.) Боинг 747, автоматическая система TCAS: Ускорить снижение, ускорить снижение! (-13,3 сек.) Боинг 747, экипаж диспетчеру: Выполня- ем снижение согласно TCAS. (-11 сек.) Ту-154, кто-то из экипажа: Блядь, где он? (-9,5 сек.) Ту-154, автоматическая система TCAS: Ускорить набор высоты, ускорить набор высоты! (-5,3 сек.) Ту-154, кто-то из экипажа: Да система вверх говорит! (-3,8 сек.) Боинг 747, кто-то из экипажа: Ругань (не- разборчиво). (-1,8 сек.) Ту-154, кто-то из экипажа: Крик. 84

Не выходи из комнаты (0 сек.) — 1 час 35 минут 55 секунд московского времени. Столкновение. Ту-154 догнал Боинг и врезал- ся сверху почти под прямым углом. Я много раз перечитывал эти сообщения, объяс- нял их содержимое своим коллегам. Диспетчер, как ни странно, интересовал меня в последнюю очередь. Куда больше беспокоил вой системы предупреждения стол- кновения самолётов в воздухе. Реакция экипажей на эти сообщения и была тем самым злополучным про- тиворечием. Нужно было как-то объяснить это непо- священным людям, да к тому же безнадёжно убитым горем. А это была совсем непростая задача, учитывая помехи со стороны журналиста. – Хотелось бы вам напомнить, что помимо якобы неправомерных указаний диспетчера, на последних секундах полёта отчётливо слышны предупреждения автоматической системы... – Мы с вами топчемся на одном месте. В опубли- кованном отчёте присутствуют требования диспетчера снижаться, чётко и ясно адресованные Ту-154. Это од- нозначно указывает на его вину в случившемся. Как вы можете защищать его, находясь в одном помещении с родственниками погибших? – снова перебил меня журналист. Впервые в его голосе прозвучали нотки злорадства. Если я сейчас начну оправдываться, мне конец. Нужно предельно аккуратно прояснить свою позицию. – Диспетчер не был осведомлён о намерениях эки- пажа Боинга-747 продолжать снижение согласно ука- заниям системы... – Но это же ложь! Экипаж Боинга прямо доложил об этом приблизительно за тринадцать секунд до стол- кновения! 85

Сергей Мордашов – Это сообщение не было получено диспетчером, поскольку одновременно с ним на связь вышел другой самолёт на той же частоте. – Послушайте, вы отрицаете очевидные факты. То, что диспетчер не может принять сообщение, свиде- тельствует о его преступной халатности и только под- тверждает его вину в произошедшем. – Нет, это говорит о безобразной организации ра- боты в частной компании «СтарФордж», осуществляю- щей управление воздушным движением в том секторе. Произнеся эти слова, я схватил стакан воды, стоя- щий на столе прямо передо мной, и быстрыми глотка- ми осушил его. Я находился в состоянии повышенного стресса и постоянной борьбы с самим собой. Всё из-за того, что я был вынужден защищать человека, который был мне противен. Я общался с ним лично, с его руко- водством, и эти разговоры в своё время не принесли мне ничего, кроме испорченного настроения. А между тем диспетчер был совершенно ни при чём! Но у журналиста и окружающих было на этот счёт диаметрально противоположное мнение. – Какое отношение имеет «СтарФордж» к случив- шейся катастрофе в конкретном месте в конкретный момент, связанной с вполне конкретными действиями одного конкретного человека, по вине которого погиб- ло столько детей? – Последние слова журналист про- изнёс резко повышенным тоном. За его спиной я видел пылающие от ненависти гла- за матерей и отцов, которые неотрывно смотрели на меня. Они были готовы растерзать меня на месте и сде- лали бы это, стоило мне ещё раз аппелировать к од- ной единственной детали. Нужно было менять тактику. 86

Не выходи из комнаты Рассказать всё от начала до конца. Я бы сделал это в самом начале, но внезапные вопросы помешали мне. – Вы совершаете непростительную ошибку, возводя в абсолют один из фактов авиационного происшествия, пусть он и кажется вам наиболее значимым, – я на- чал говорить медленно, но настойчиво, чеканя каждое слово. Я наклонился вперёд, стараясь заглянуть в глаза журналисту и родственникам жертв, положив руки пе- ред собой на стол ладонями вниз. – Между тем любая... катастрофа, как вы говорите, является суперпозицией нескольких ошибок, зачастую совершенно идиотских. Мне бы хотелось... – То есть указание диспетчера снижаться – досад- ная и идиотская ошибка, а сам он – белый и пушистый? – Вы искажаете мои слова и не даёте мне договорить. Мне бы хотелось, глядя в глаза вам, уважаемые роди- тели, – я провёл глазами по рядам, стараясь выглядеть настолько театрально, насколько мог, – рассказать, как всё было от начала до конца. Я прошу вас, – обратил- ся я к журналисту, – дать мне возможность полностью выговориться. После этого я отвечу на ваши вопросы, если они возникнут. Это несколько разрядило обстановку. Хотя в глазах людей по-прежнему отчётливо просматривалась нена- висть. – Всё началось в Японии, приблизительно за пол- тора года до... – я хотел сказать «столкновения», но, ощущая на себе озлобленные взгляды, закончил «ави- акатастрофы». – Какое отношение имеет. . . – снова попытался пе- ребить меня журналист. Но в этот раз вместо меня на него начали злиться родители: они зашикали, потребовали замолчать, слы- 87

Сергей Мордашов шались даже грубые выражения. Я подождал, пока на- конец восстановится тишина, и продолжил: – Тогда активно вводилась в обращение система, предназначенная для уменьшения риска столкнове- ния воздушных судов. Аббревиатура английских слов звучит как «TCAS». Коротко говоря, система обозревает пространство вокруг воздушного судна, обнаруживая другие борты, оборудованные ответчиком TCAS. В слу- чае возникновения риска столкновения система пред- упреждает об этом пилотов. Я сделал небольшую паузу, ожидая, что меня пере- бьют. Но этого не случилось. Казалось, что количество диктофонов в аудитории увеличилось. Нужно было продолжать. Монолог обещал быть длинным. – Как я уже сказал, за полтора года до постигших нас трагических событий в небе над японским зали- вом Сурага находились два самолёта, оборудованные системой TCAS. В какой-то момент возникла ситуа- ция опасного сближения. Диспетчеры, дежурившие в тот день, осознали всю катастрофичность ситуации и предприняли необходимые меры. Однако их команды противоречили указаниям TCAS. Ситуация осложнилась тем, что ни один из экипажей сближающихся самолё- тов не проинформировал диспетчеров о возникших противоречиях. Более того, командир одного воздуш- ного судна посчитал указания диспетчеров приори- тетнее указаний автоматической системы, в то время как другой командир принял решение действовать с точностью до наоборот. В результате самолёты чуть не врезались друг в друга, разойдясь на расстоянии ме- нее ста метров. Меня слушали уже внимательнее, поскольку на под- сознательном уровне начали появляться некоторые 88

Не выходи из комнаты ассоциации. Нужно было продолжать. В конце концов, какое им дело до какой-то Японии? – Такие случаи в авиации называются серьёзными авиационными инцидентами – когда катастрофа долж- на была произойти, но не произошла, потому что неве- роятно повезло. Наши зарубежные коллеги тщательно изучили показания пилотов, диспетчеров и составите- лей нормативных документов и пришли к следующим выводам. Во время интеграции TCAS в авиационную среду, инструкции по её использованию были описа- ны недостаточно чётко, а именно не уточнялось, чьи команды приоритетнее – автоматической системы или авиадиспетчера. Вдобавок авиадиспетчеры не получа- ли данных об указаниях TCAS. Результаты этого рассле- дования, – я тяжело вздохнул, – обсуждались, но край- не неохотно. Дальше разговоров в стиле «да, надо бы усилить систему» никто не пошёл. И вот наступил переломный момент. Я увидел, как родители напряглись, вытянулись вперёд, стараясь не пропустить ни единого слова. Они уже догадывались, о чём я буду говорить дальше. – К огромному сожалению, дважды в одной и той же ситуации счастливого финала не бывает. В ту ро- ковую ночь, как назло, в «СкайФордж» проводились регламентные работы, поэтому отсутствовала внутрен- няя связь «интерком» у диспетчера. Радар работал в режиме ограниченной функциональности и не преду- преждал об опасном сближении. К тому же вместо двух авиадиспетчеров в испанском центре «СкайФордж», ответственном за сектор, дежурил лишь один: его на- парник ушёл на перерыв. Стыдно признаться, но та- кие нарушения допускались регулярно: руководство «СкайФордж» закрывало глаза на то, что ночью лишь 89

Сергей Мордашов один диспетчер управляет воздушным движением. В общем, человек находился в сложнейшей ситуации – один за двумя терминалами, лишённый возможности оповещения об опасном сближении и, по сути, связи со смежными секторами. Ему была выделена резервная линия связи, но и она оказалась неисправной. Поло- жение, мягко говоря, незавидное. Я говорю это не для того, чтобы вы прониклись сочувствием к нему. Вся эта информация необходима, чтобы оценить его действия с правовой точки зрения. Последнюю фразу я произнёс быстро, чтобы пре- сечь неверное толкование. Не дай бог, они посчитают, что я симпатизирую убитому диспетчеру. Журналист еле удержался, чтобы не перебить меня. – И вот за сорок пять секунд до столкновения дис- петчер вдруг обращает внимание на то, что у него два самолёта летят совсем рядом и пересекающимся кур- сом. Он незамедлительно даёт экипажу Ту-154 указание снизиться, чтобы предотвратить столкновение. Если бы экипаж Ту-154 выполнил эту команду в одностороннем порядке, без каких-либо ответных действий со сторо- ны Боинг-747, мы бы с вами здесь не сидели, – тут я понял, что надо было выразиться по-другому, мягче, но нужно было продолжать! – Данное указание ави- адиспетчера абсолютно адекватно сложившейся ава- рийной ситуации и соответствует всем без исключения требованиям и инструкциям, – я злобно посмотрел на журналиста. – В том числе и тем, за которые предусмо- трена уголовная ответственность. Он отдал команду и получил от экипажа подтверждение о её выполнении. Журналист посмотрел на меня с вызовом, сложив руки на груди. Всем своим видом он давал понять, что 90

Не выходи из комнаты наше противостояние не будет окончено после моих разъяснений. – Однако в то же самое время автоматическая си- стема TCAS дает экипажам прямо противоположные команды: Ту-154 набирать высоту, а Боингу-747 сни- жаться. Обращаю внимание всех на важнейший мо- мент – ни одно сообщение о противоречиях в указани- ях автоматики диспетчером не было получено. Экипаж Ту-154 об этом умолчал, а сообщение Боинга-747 «Сни- жаемся согласно требованиям TCAS», отправленное за тринадцать секунд до столкновения, не было получе- но диспетчером, поскольку он отвлёкся на передачу другого самолёта смежному сектору. Если бы работала внутренняя связь, он услышал бы. Я не выдержал и потянулся за стаканом с водой. Но он был пуст. Кажется, все понимали, что самые главные слова будут сказаны именно сейчас. – Из-за того, что расследование японского инциден- та не было должным образом обработано, возникла схожая ситуация: Ту-154 стал добросовестно выполнять команду диспетчера, а Боинг-747 – указания автомати- ки, в результате чего оба самолёта стали снижаться. В довершение этого за двадцать секунд до столкнове- ния авиадиспетчер сделал ошибку, запутав экипаж Ту- 154 сообщением о том, что Боинг якобы приближается справа, хотя на самом деле он приближался слева. Сейчас будет самое отвратительное. Мне нужно со- брать все свои душевные силы, чтобы произнести сле- дующие страшные слова. Перед ними. – В итоге через пятьдесят секунд после начала раз- вития аварийной ситуации Ту-154 был разрезан вер- тикальным хвостовым стабилизатором Боинг-747 на несколько частей, а сам Боинг-747 по сути потерял 91

Сергей Мордашов хвостовое оперение. Ту-154 взорвался в воздухе, а Бо- инг-747 потерял управление и рухнул на землю. Все погибли. Я закончил говорить. Матери тихо плакали, уткнув- шись в плечи отцов. На лицах моих коллег застыло ка- менное выражение, некоторые из них смотрели в стол, боясь поднять голову и встретиться взглядом с роди- телями. На мгновение я закрыл глаза. Передо мной возникли образы погибших детей, смотрящих на меня беззлобно живыми светящимися глазами. Они тянули ко мне свои руки. Они смеялись. Они должны были жить, радоваться, влюбляться, становиться великими, делать новых людей. Но вместо этого они плыли по небу. И я должен был сделать так, чтобы этого больше ни с кем не произо- шло. Я просто обязан! Я встал, снял очки, потёр вспо- тевшей ладонью своё измученное, дрожащее от напря- жения лицо и произнёс: – Мы, работники авиационной безопасности, долж- ны были полтора года назад обратить внимание на произошедшее в Японии. Мы должны были изучить противоречия в указаниях авиадиспетчеров и авто- матических систем самолётов. Мы должны были сво- евременно внести изменения в инструкции, чтобы исключить непонимание пилотов и чётко расставить приоритеты. Мы не должны закрывать глаза на то, что в ночную смену лишь один диспетчер управляет воздуш- ным движением, тем более, если он лишён элементар- ной возможности связаться с соседями. Мы не должны закрывать глаза на разгильдяйскую организацию ра- боты в «СкайФордж». Из-за нашей лени и недально- видности погибли ваши дети. И мы, работники авиа- 92

Не выходи из комнаты ционной безопасности, просим у вас за это прощения. Простите меня! Из моих глаз всё-таки полились слёзы. Я мог бы рас- сказать ещё многое. Например, то, что бортовые само- писцы функционировали на обоих самолётах до стол- кновения с землёй, что я своими ушами слышал, какие муки испытывали пилоты Ту-154, задыхаясь в разря- жённом воздухе, и как экипаж Боинг-747 до последней секунды боролся за жизнь, пытаясь обуздать лишив- шуюся управления машину. Но, боюсь, это никому не было бы интересно. Кому в целом мире кроме меня есть дело до страданий экипажей? Никакого сентиментального момента не получи- лось. Смекнув, что мне больше нечего сказать, журна- лист вновь атаковал: – Это очень трогательно, но вы сами сказали, что авиадиспетчер допустил ошибку, запутав экипаж на- шего самолёта, неверно сориентировав его в про- странстве. Неужели вам не очевидна его вина в сло- жившейся ситуации? Совсем не опасный аргумент. Мне было несложно его оспорить: – Эта ошибка блекнет в сравнении с нарушениями, допущенными работниками авиационной безопасно- сти. Вы также могли бы сказать, что авиадиспетчер не обеспечил безопасное расхождение самолётов, отдав команду на снижение слишком поздно. Но, если бы в своё время инструкции TCAS были чётко расписаны, эта ошибка не сыграла бы вообще никакой роли. И са- молёты бы не столкнулись. – Скажите прямо. Вам жаль диспетчера? Вы ведь в курсе, что он был убит? 93

Сергей Мордашов Этот вопрос ничего общего не имел с прямотой. Жаль не жаль, какое это имеет значение? Симпатий я к нему никаких не испытывал. Но он был невиновен. – Я не считаю себя вправе давать какие-либо ком- ментарии, касающиеся моего личного отношения к сложившейся ситуации. Что касается юридической от- ветственности авиадиспетчера, то он был признан не- виновным в трёх различных судебных процессах. – То есть вы считаете, что его убийство – престу- пление? Конечно да, это же самосуд! – Без комментариев. Журналист злорадно улыбнулся: – Вам не стыдно это говорить перед пятьюдесятью двумя семьями, потерявшими самое дорогое, что мо- жет быть – детей? Я мог ответить на этот вопрос. Другое дело, что мне этого совершенно не хотелось. Но мне не дали. Помощь пришла совершенно с неожиданной стороны. – Слушайте вы, не знаю как вас там, – послышался голос лётчика Лёхи. – Это вас надо спросить, не стыдно ли вам выступать перед родственниками погибших. Ро- дители человека, которого вы так азартно допрашива- ете, погибли в авиакатастрофе. И пилот, который несёт за это персональную ответственность, досрочно вышел из тюрьмы, причём утащил он на тот свет куда больше народу, чем погибло здесь. Его почему-то никто уби- вать не стремится. – Да, но этот пилот, судя по вашим словам, сидел в тюрьме. А этот авиадиспетчер гулял на свободе бла- годаря самому гуманному правосудию в мире. Ваши слова вообще делают из него мученика и жертву об- стоятельств. 94

Не выходи из комнаты – А ваши слова разрушают жизни, пугают людей без причины не хуже самых оголтелых наших поли- тиков. – Это уже разгневанный Сан Саныч пришёл на подмогу. – Вы, репортёры, не разбираясь в ситуации, не потрудившись прочитать ни одной самой простец- кой книжки про самолёты, внушаете людям, что при- чиной их невыносимых страданий являются вполне конкретные люди. Вы никогда не пишете о приятных вещах, это слишком просто, неинтересно. Тем лучше, чем хуже и страшнее – вот ваш лозунг! Это вам плевать на родителей, которые сидят здесь, в этой комнате, же- лая узнать одну-единственную вещь – как погибли их дети. Вам нужна эта история с плохим диспетчером и хорошим, но несчастным отцом, в состоянии тяжелей- шего аффекта совершившим убийство. А то, что с та- ким подходом в аналогичной ситуации погибнет ещё несколько самолётов, – это выше вашего понимания! Зато история получилась, нарочно не придумаешь! Я не слышал их дальнейшей перепалки. Мои глаза закрылись. Я не мог больше слышать всё это, видеть и чувствовать на себе взгляды пустых, потерявших вся- кий интерес к жизни глаз. Я очнулся, когда все разошлись. Я остался один на своём месте и совершенно не помнил, каким образом завершился этот ужасный процесс и день, ставший моим личным судным днём. Мне было нечего больше здесь делать. Я шёл по коридору, эхо моих шагов опережало меня, и я чувствовал крайнюю степень одиночества. Снова лифт, снова проходная, сдать пропуск. И передо мной – опустевшая улица. Я стоял, вдыхая грязный московский воздух, пыта- ясь вернуть ощущение жизни. Но у меня не получа- 95

Сергей Мордашов лось. Я видел глаза погибших детей, и мне негде было укрыться от них. Наверное, они так и будут смотреть на меня всю мою оставшуюся жизнь. – Спасибо вам, – внезапно раздался незнакомый голос. Передо мной из ниоткуда возник мужчина с седой бородой, оттопыренными ушами, крупным носом и не- большими залысинами на седой голове. Это был чело- век, постаревший не по времени. – Спасибо вам за вашу честность, – повторил он. – Теперь я знаю, почему погибла моя маленькая звёз- дочка. 07 часов 39 минут 36 секунд Абсолютного Времени Прошла уже половина ночи, а я по-прежнему в ком- нате, и перспектива выйти отсюда с жизнеспособной версией более чем туманная. Проспект за окном прак- тически затих, лишь изредка одинокая машина про- носилась за окном с бешеной скоростью. Город ждал начала нового дня. Я яростно стучал пальцами по клавиатуре ком- пьютера, постоянно переключаясь между Интерне- том, отчётами и компьютерной реконструкцией. Часы на комоде безжалостно отсчитывали минуты и часы, приближая момент принятия окончательного решения. Поспать этой ночью мне не удастся при всём моём же- лании. Рядом с компьютером лежал телефон, из кото- рого я вытащил аккумулятор, – ещё одного звонка от журналиста мой истерзанный рассудок не выдержит. Все мои коллеги были онлайн, а начальство, скорее всего, спало безмятежным сном, – не им ведь надо ис- кать первопричину. Я ничем не рисковал, действитель- 96

Не выходи из комнаты но важные звонки начнутся ближе к девяти утра. Вот тогда я и вставлю аккумулятор обратно. Я соображал уже гораздо хуже, чем несколько часов назад, мои глаза слепли от мерцания монитора, сте- ны и потолок, казалось, хотели раздавить меня, из-за чего я периодически тряс головой. Всё чаще я чувство- вал головокружение, тогда я цеплялся руками за край стола и опускал взгляд вниз, на пол. Именно в такие моменты я считал свою работу невыносимой, мне хо- телось провалиться, испариться, исчезнуть, выйти из комнаты, лишь бы никогда не видеть монитор, отчёты, документы, показания. Мне нужны были ответы, но я был слишком глуп или слишком ленив, чтобы правиль- но сформулировать вопросы. Я не знал, где искать и блуждал впотьмах. Почему упал самолёт? Потому что пилоты свалили его. Почему они его свалили? Потому что приборная скорость ни с того ни с сего упала, на что «мудрый» бортовой компьютер отреагировал отключением авто- пилота. Почему упала скорость? Потому что. Так пове- лел господь бог. Так было предначертано судьбой. Так сложились звёзды. Просто так получилось. Не для тво- его ума задача. В воздухе зацепок нет. На земле зацепок нет. Пило- ты профессионалы высшего класса. Самолёт техниче- ски исправен. Взлётный вес в норме. Показания при- боров ничем не отличаются от тех, что наблюдаются на сотне точно таких же Эйрбасов. Никакие эксперименты на авиатренажерах не смогли сымитировать аналогич- ной ситуации. Ничего. Пусто. Дядя Женя учил меня проверять всё по десять раз. Не может человек делать всё сходу верно, без ошибок. Я проверил уже больше сотни раз и не нашёл ошибок. 97

Сергей Мордашов Сан Саныч учил меня правильно расставлять при- оритеты. «Все причины происшествий можно класси- фицировать в порядке убывания вероятности их воз- никновения, – рассказывал он мне, – ошибки пилотов, ошибки диспетчеров, ошибки персонала по наземно- му обслуживанию, работы техники и пилотов на из- нос из-за решений авиационных менеджеров, меткие стрельбы отважных зенитчиков, давление на пилотов со стороны какого-то авторитетного лица, ошибки ин- женеров, крупные представители пернатых, терроризм. Нужно только понять, на что похожа причина твоего происшествия». Я пытался понять. Но падения прибор- ной скорости всё равно объяснить не мог. Тощий учил меня, что нужно быть предельно акку- ратным при обработке версий. Аккуратным, как при- лежный ученик, чтобы твои аргументы мог понять че- ловек в десять раз глупее тебя. Всё можно объяснить простыми словами. И я мог объяснить абсолютно всё в мельчайших подробностях так, что меня и ребёнок бы понял. Всё, кроме падения приборной скорости. Этого я объяснить не мог. Толстый считал, что новые, нестандартные причины падения самолётов уже сложно найти. Их уже столь- ко упало! Поэтому нужно искать похожие случаи, про- изошедшие до того, как тебе выпало сомнительное удовольствие заняться собственным расследованием. Я нашёл эти случаи. На Эйрбасах могли обледенеть датчики скорости, находившиеся снаружи, за бортом. Из-за этого было даже несколько авиационных прои- шествий, – точно такое же падение скорости и отклю- чение автопилота. Но... эти конструктивные недостатки нашли, устранили, доработали и написали отчёт. Упав- ший в воду Эйрбас уже был с измененной конструк- 98

Не выходи из комнаты цией датчика и был лишён этих недостатков. И здесь тупик. Что бы я ни делал, где бы ни искал – везде я слышу, как мой внутренний голос говорит: это не влечёт паде- ния приборной скорости! Нет, определенно дело в датчиках! Иначе просто быть не может. Я начал лихорадочно искать на столе их техническое описание. Они по-прежнему лежат на дне моря? Но их осматривали перед вылетом! И само- лёт летел спокойно до попадания в мертвую зону, если бы что-то с ними было не так, неприятности начались бы ещё при взлёте. О нет. Только не это. Только не тот ужасный вечер. Зря я последовал совету Толстого – вспоминать похо- жие случаи. На свою беду вспомнил. Где-то там, в самом далёком уголке жёсткого диска я отыскал нашу с Лёхой фотографию, где мы стоим на фоне Ниагарского водопада. Я летал туда с семьёй в отпуск, а он тоже летал, потому что был лётчиком. Мы стоим, обняв друг друга за плечи – он слева, я справа. Наши свободные руки подняты вверх, в моей руке – какой-то блестящий камень, в его – бокал с каким-то напитком. Лучшие друзья – лётчик и работник МАКа. Это так нетипично, обычно представители наших профессий молча недолюбливают друг друга. А мы вот дружили, советовались, ходили друг к другу в гости. Как бы я хо- тел, чтобы он был сейчас здесь, рядом со мной, в этой проклятой комнате. Он бы, как опытный лётчик, посмо- трел бы на проблему под другим углом, высказал бы неожиданно новые идеи, интересные предположения. Ведь он летал и на таких самолётах. Он бы наверняка разобрался быстрее меня! 99