Иностранная литература - 2021 - 01

12021 СПЕЦИАЛЬНЫЙ НОМЕР “ИСКАТЬ, НАЙТИ, ДЕРЗАТЬ…” НОМЕР ПОСВЯЩЕН АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

[1] 2021 Ежемесячный литературно- художественный журнал “Искать, найти, дерзать...” Номер посвящен английской литературе Вглубь стихотворения 3 Берил Бейнбридж С днем рождения, друг! Нобелевская премия Перевод Е. Суриц Переперевод 135 Альфред Теннисон Улисс. Составление и Литературное наследие вступление Андрея Корчевского Диккенс Ничего смешного 145 Дорис Лессинг Зима в июле. Повесть. Перевод Ольги Долженковой БиблиофИЛ 181 Джейн Остен Гордость и предубеждение. Авторы номера Фрагменты романа. Перевод и вступление Александра Ливерганта 243 Роберт Саутвелл Стихи. Перевод и вступление Дмитрия Якубова 250 Нина Дмитриева О “Тайне Эдвина Друда” 268 Ивлин Во Эдвард Великолепный. Портрет молодого карьериста. Два рассказа. Перевод Анны Лысиковой 277 Новые книги Нового Света с Мариной Ефимовой 281 Среди книг с Александром Ливергантом 284 © “Иностранная литература”, 2021

До 1943 г. журнал выходил Главный редактор под названиями “Вестник иностранной литературы”, А. Я. Ливергант “Литература мировой революции”, Редакционная коллегия: “Интернациональная литература”. С 1955 года — Л. Н. Васильева “Иностранная литература”. С. М. Гандлевский А. В. Гладощук О. Д. Дробот Т. А. Ильинская ответственный секретарь Международный Общественный совет: редакционный совет: Ван Мэн Л. Г. Беспалова Томас Венцлова Н. А. Богомолова Матей Вишнек Е. А. Бунимович Милан Кундера Т. Д. Венедиктова Кэндзабуро Оэ А. А. Генис Роберт Чандлер В. П. Голышев Ханс Магнус Ю. П. Гусев Энценсбергер С. Н. Зенкин Г. М. Кружков М. А. Осипов М. Л. Рудницкий В. А. Скороденко И. С. Смирнов Е. М. Солонович Б. Н. Хлебников Г. Ш. Чхартишвили Выпуск издания осуществлен при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям

Берил Бейнбридж [3] ИЛ 1/2021 С днем рождения, друг! Перевод Е. Суриц Оглавление Мичман Эдгар (Тафф1) Эванс Июнь 1910 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон Июль 1910 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 34 Хозяин, капитан Роберт Фолкон (Кон) Скотт Март 1911 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 57 Лейтенант Генри Робертсон (Птичка) Бауэрз Июль 1911 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 92 Капитан Лоуренс Эдвард (Тит) Оутс Март 1912 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114 © Beryl Bainbridge, 1991 © The beneficiaries of Beryl Bainbridge 2010 © Е. Суриц. Перевод, 2021 1. “Тафф” по-валлийски — “Валлиец”. (Здесь и далее — прим. перев.)

Мичман Эдгар (Тафф) Эванс Июнь 1910 [4] ИЗ дока в Вест-Индии мы вышли в первый день июня и взяли курс на Кардифф. Никто особо не печалился, ну, ИЛ 1/2021 не печалился и Хозяин. Месяц целый к нам на борт тас- кались разные шишки, во все совали свои ученые носы, оставля- ли отпечатки пальцев на меди, слепящей под солнцем, и дамоч- ки под парасольками содрогались притворно, когда чугунные чушки, балласт то есть, летели за борт у них на глазах. “Ах, какая прелесть! — щебетали дамочки. — Ах, как ужасно, ужасно волни- тельно!” Ну а нам полагалось исключительно блюсти себя, по мере сил избегая мата. Как нанялся я на эту службу, так сразу и выпил больше, чем следует, и назавтра, и послезавтра. Я, понятно, не горжусь моим поведением, тем более, при таком небогатом жаловании и жене толком денег не выкроишь, вот, но чем заняться вечером челове- ку, когда он вдали от дома и не знает, где голову преклонить? Покуда на корабле был ремонт и гальюн для нижних чинов закрыт, мы с Томом Крином примазались к Уильяму Лэшли, которого приютила родная тетя в собственном доме на Со- бачьем Острове. Одна беда: Крин, он не любитель выпивки и компании, а нам с Уиллом уж не такая радость великая торчать у камина в обществе этой самой родной тети и ее закадычного усатого-полосатого друга. И вообще, сухопутная жизнь на мо- ряка по-всякому ведь влияет. Один к ней ворочается, как будто уютно обулся в пару заношенных шлепок, ну, а другой долго хо- дит раскорякой, как бы ни был обут. Однако нам с Уиллом долго тосковать не пришлось; как пронюхал народ, что мы с “Терры Новы”, каждый прямо меч- тал выставить нам выпивку в обмен на наши байки. Лэшли, тот может вернуть к жизни больной мотор, как спасают ребе- ночка, чуть не задохшегося от крупа, а вот с родным языком он не в ладах. И байки, значит, плести приходилось мне. — Расскажи-ка им про бурю на Касл-Рок, — Лэшли, бывало, меня подначивает, — расскажи-ка про тот момент, когда Винс предстал перед своим Творцом. Ну, я и давай стараться. Тут весь фокус в том, чтобы мобилизовать внимание публи- ки и дальше следить, чтобы ее вниманье не иссякало, и такому искусству я с малолетства обучался у Айдриса Уильямса, на- стоятеля нашей церкви в конце Гламорган-стрит. Тут главное дело — понять, откуда ветер дует, и, соответственно, смело ста- вить паруса. А каждый раз по-другому описывать холод и льди-

стые цветы, в стужу расцветающие по припаю, — это, по мне, [5] сугубо на любителя. ИЛ 1/2021 — В марте 1902 года, значит, — начнешь бывало, — наше “Открытие” бросило якорь в заливе Мак-Мердо, под горой Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Эреб. Промелькнет всего-навсего неделька-другая, и солнце завалится за горизонт, на покой, и уже оно не покажется, по- куда не минет долгая, сплошная зимняя ночь. Далее подкинешь подробностей: как мы ставили палатки для себя и конуры для собак, хотя для псин это мы зря стара- лись, им приятней в снег зарыться, — и как мы забивали тюле- ней при скудных остатках дня: заготавливали для борьбы с цингой свежее мясо. А еще, бывало, мяч гоняем, хоть на скользком льду футбол — рисковая штука. — Вот вы знаете, что с лошадью делают, когда она ногу сло- мает, а, ребятки? — спрошу и жду, когда мои слушатели зайдутся от хохота. — Так и тут, — гну свое, — вот, например, вы все, небось, ду- маете, будто вам понятно, что такое “стужа”? — И мне разом за- кивают мужики, ходившие под парусом по Южно-Китайскому морю, где волны взвихряются на сорокафутовую высоту, и мок- рые штаны тебе задницу облеплят не отлепятся, как пиявки. — Но вы и не нюхали стужи, — продолжаю себе преспокойно, — ес- ли не бывали на подступах к Южному полюсу. Там понятие “сту- жа” означает, что температура упала до минус шестидесяти по Фаренгейту, что ртуть застыла в термометре. При такой темпе- ратуре и горючее не горит, и лайка не сможет работать — от- мерзнут легкие... — Тут я опять умолкну, я стисну челюсти, будто одно воспоминание об эдакой муке оледенило слова у меня во рту. И содрогнусь, и оттолкну свой пустой стакан. И кто-то ми- гом заменит мою порожнюю посуду на полную, и я заключу по- бедно: — Да, стужа — это когда сопля застынет в носу, и выдох льдышкой падает тебе в бороду, вот. И я же правду говорил, правду истинную. Так и было, и даже хуже, когда мы искали Хару, барахтались в сумерках, и вьюга вы- ла нам в уши. Хозяин погнал нас к шельфу — проверить, как мы ходим на лыжах и какой груз сможем на нартах вытянуть в случае чего. Сперва погода нам, что называется, улыбалась. Всего-то ми- нус десять, хотя, конечно, трудновато брести по колено в снегу, чуть не догола раздевшись, и тянуть эти треклятые нарты, по- скольку никто пока не научился обращенью с собаками. А на шес- той день поднялся буран, а Хары этого все нет как нет. Трое ре- шили повернуть назад, его искать. Вот это жуть! Собаки охрипли от лая, путаются в постромках; ветер режет лицо как ножом. А у Винса на сапогах не было шипов, он и поскользнулся, и как понесло его, как понесло...

[6] Что-то он крикнул, когда летел мимо... я не разобрал... не расслышал... буря ревела. ИЛ 1/2021 И на этом месте я обыкновенно опять смолкаю, но тут уж какие шутки, тут уж сколько раз ни рассказывай, заново пере- живаешь: вот он Винс, он здесь, и сразу же — его нет, его со- всем нет, нигде нет. Конечно, никто никогда не узнает про то, что мое сердце аж екнуло и покатилось: это не мне, не мне, это Винсу каюк! И еще я понял, что лучше не говорить про то, как тяжко далась Хозяину весть о гибели Винса. Крин ночью слышал: Хозяин плакал. Доктор Уилсон не отходил от него, утешал, мол, на все воля Божья. Но не из тех наш Хозя- ин, кто виноватит других, и он винил во всем одного себя. Ну, и кое-кто из нас считал, между прочим — хоть при мне они, конечно, про это не заикались, — что винит он себя не зря. — А назавтра, — так я бывало, закругляюсь, — вернулись мы честь честью в лагерь, а море застыло, и по припаю расцвело лепными цветами, не отличить от восковых венков на роди- мых кладбищах у нас дома. И опять я говорил правду истинную, ну, может, не назав- тра это было, а раньше-позже на недельку-другую, ну и что? Иногда, если матросня вокруг еще не допилась до того, чтоб не различать слов человечьей речи, я подброшу, бывало, рассказ про то, как мы с Хозяином шагнули в пустоту на том самом Фер- рарском глетчере. Ну вот, значит, ползли мы по плато этому по хреновому, взбирались на треклятые горы, и метель в кровь сте- гала нам лица, и полозья протерлись вдрызг, и мело, мело, и где уж разжечь горелку, так и жевали мерзлый харч для поддержа- ния жизненных сил. А ночью жались друг к дружке трое в одном спальнике, и сперва нам с Лэшли как-то неловко было спать с офицером вместе, пока мы не сообразили, что мешок плюс его какое-никакое тепло да еще плюс наше спасает сразу нас всех. Ну, как спасает? Лэшли, тот жутко обморозился, бедняга, пальцы на руках у него взбухли и стали багровые, как сливы. Ну вот, значит, идет он впереди, мы с Хозяином плетемся сза- ди, и вдруг — р-раз — ступаем в трещину. Сани, которые мы воло- чим, подскакивают, встают дыбом, встают над нами мостом, и мы, притиснутые друг к другу, как полюбовники, болтаемся меж- ду синими торосами, глядя в глаза друг другу, глядя в глаза смер- ти. И вот ведь какая штука! Холод убийственный, а у меня вдруг — стояк! Наверно, в тот миг лучшее, что было во мне, восстало про- тив погибели. Перепугался я до ужаса, а все равно различал, ка- кое сверканье-сиянье вокруг, и лед — он не то, что синий, он весь прошит розовой ниткой и слепит, и я аж сощурился, можно по- думать, — смеюсь, и тень от плеча Хозяина полощется и меняет цвет, то зелено-синяя сплошь, и вдруг она сизо-лиловая вся. Хозя-

ин висит на фут примерно меня повыше, и вот я поднимаю глаза [7] и — никогда я не видывал такой тревоги в глазах у человека, и прямо на лице у него написано, что он беспокоится не о себе, он ИЛ 1/2021 беспокоится обо мне! И тут он вздыхает, глубоко-глубоко, будто до той секунды дышать не мог, и спрашивает: “Ну, как ты там, а Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Тафф?” И я ему отвечаю, я ему очень уважительно отвечаю: “Обо мне можете не беспокоиться, сэр”. Ах, какие слова кружились, прокручивались у меня в баш- ке, когда мы выбрались из переделки живьем и распластались на льду, но я не нашел ничего лучше, чем: “Ой, ну надо же!”. По большей части я эту историю рассказываю всю, как есть, только насчет полюбовников пропускаю обыкновенно. И на этом месте моего рассказа мы, бывало, дернем еще по стаканчику, что называется, в теплой и дружеской атмосфере, пока кого-нибудь из посторонних не угораздит послать за под- креплением, после чего, Крин не даст соврать, нас буквально волокут домой, и мы орем, бывало, что за нами сам дьявол го- нится по пятам. Как видно, это Винс за нами гнался. Кстати, Том Крин, вот кто меня разбередил: Хозяин, ока- зывается, снова на юг намылился! Крин, он раньше служил рулевым на военном судне “Бастион”, под началом Хозяина, и это когда-а-а еще слух прошел, мол, Шеклтону1 всего ниче- го осталось до полюса, а он вдруг взял да и обратно повернул. “Может, и нам попытать счастья? Как, а Том?” — спросил Хо- зяин, и Том ответил: “Почему бы не попытать?” Я не особо суетился. Я неплохо себя выказал в прошлый раз, и теперь только заяву подать, и мигом меня зачислят, так я рассудил. И не ошибся. — Видно, сборы были долгие, а Тафф? — Хозяин спросил с хитрой такой ухмылкой, когда я приехал в Лондон и предстал перед ним в его конторе на Виктория-стрит. — А я и не знал, что дело спешное, сэр, — отвечаю, улыбаясь уважительно так, но тут главное дело — не пересолить. Иногда Хозяин чересчур налегает на так называемое правильное пове- дение. — Рад видеть, рад видеть, Эванс, — говорит, — не то коман- да была бы неполной. Вскорости нашим ежевечерним кутежам пришел конец. Команду укомплектовали, монтажники сдали судно в наше рас- поряжение, и, кое-как приладив свои подвесные койки, мы по- ступили в ведение старпома. Крин считает, что вот оно, опять 1. Эрнест Шеклтон (1874—1922) — англо-ирландский исследователь Ан- тарктики.

[8] началось дивное времечко старикашки “Открытия”: он, да я, да Лэшли, плюс Хозяин и доктор Уилсон. Вообще-то я ничего ИЛ 1/2021 не имею против доктора, хотя его трудновато втянуть в разго- вор, если только ты не спец по птицам и птичьим яйцам. Му- жик он, конечно, толковый и обо всем у него особое мнение, причем не как у людей, плюс он шибко религиозный. И я не ви- новат, что не могу восхищаться Доктором так же, как Хозяин. Происхождения они оба довольно скромного, как считают, уверен, в высших сферах, в том смысле, что из-за неблагопри- ятных обстоятельств и всяких превратностей оба вынуждены зарабатывать себе на жизнь. Насчет семьи Доктора я вообще не в курсах, а вот у Хозяина две сестры-портнихи, а третья по- далась на сцену, но не танцевать, а на роли “кушать подано”. Откуда вывод, что Доктор выбрал себе дорогу в соответствии со своими духовными запросами, а Хозяин мается, подчиняясь тяжелой необходимости. Поймите меня правильно; кто-кто, а уж я-то исключительно ценю Доктора, ведь даже циник и тот не может отрицать его изу- мительных качеств. Если кого можно признать миротворцем, так это Доктора. Во время экспедиции 1905 года он не раз отво- дил Хозяина в сторонку, чтоб сказать ему пару ласковых. Хозяин с Шеклтоном, дело известное, были на ножах, и это плохо сказы- валось на общей атмосфере. Хозяин вообще вспыльчивый, что да, то да, и если чем недоволен, то может и раскричаться. Не ска- жу, что теряет контроль над собой, просто нервничает человек, и кто же его осудит, учитывая, какой на нем груз ответственно- сти? И, ясное дело, он надеется, что Доктор его успокоит, всегда подставит плечо. И Хозяин называет Уилсона дядя Билл, хотя тот его помоложе будет! Кают-компанию надраили в честь Бауэрза, которого доста- вили нам из Бомбея: он был кадет на “Вустере”, и нам его пре- поднес Индийский королевский флот аж в чине лейтенанта. Красотой он ну никак не блещет, ножки короткие, рыжий, нос, как у попугая — офицеры сразу его окрестили Птичкой, — а Хозяин, говорят, с первого взгляда припечатал: “Ничего-ни- чего, оказались в одной лодке — притремся”. Но Крин гово- рит, не принять его было никак невозможно, поскольку его с наилучшей стороны рекомендовал сам сэр Клементс Маркэм. И вот, значит, Бауэрз преспокойно раскладывает свои по- житки, потом шаг назад и — р-раз! — с девятнадцатиметровой высоты грохается в трюм. Я сверху смотрю и вижу: лицо у не- го аж свекольное с натуги, грудь колесом, пыхтит, просто жуть, — и говорю: “Дышать-то он дышит, ребятки, да только он не жилец”. И мы все думали, он шею себе сломал, а десяти секунд не прошло — он вскакивает, живой и невредимый.

С тех пор Хозяин его исключительно зауважал, а я что? я [9] тоже признаю: да, он силач и работяга. Лэшли, тот вообще го- ворит: “Он еще всех нас за пояс заткнет”, и на мой вопрос, с ИЛ 1/2021 чего это он взял, отвечает: “Да посмотри ты на него. Такой урод вечно должен всем доказывать, что он не верблюд”. Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Хозяин вообще высоко ставит физическую силу; может, потому, что в детстве его считали слабаком. Этим я не хочу сказать, что он без конца болел, а просто ему, как видно, не хватало осанки, выправки ему не хватало, и он часто хандрил и куксился. Я вообще замечал, что люди чувствительные, ко- торые вечно волнуются, придают чересчур большое значе- ние мускулатуре. Я себя чувствительным отнюдь не считал, и потому мы с ним так спелись. Кстати, он не прочь шутить и хохотать, но только когда шутник ему ровня; и наверняка он бы огорчился, если бы я себе позволил подобное; совмест- ный провал в трещину еще не повод забывать свое место. Од- но я знаю: я умру с этим человеком, я жизнь положу за этого человека, если, не приведи Господи, припрет такая нужда. Скоро еще один тип пожаловал к нам из Индии, капитан Оутс из пятого его величества драгунского полка. Объявился на пристани в древнем капоте, в допотопном котелке, а мы не знаем, с чем такое едят, и кто-то даже его принял за фер- мера. Он тыщу фунтов выложил, Крин говорит, за то, чтоб его взяли в нашу экспедицию. Но я и так сообразил, что у не- го насчет денег полный порядок, уж очень он вольно дер- жится, и ему плевать, как он одет. Он, говорят, отличился на англо-бурской войне; был обнаружен к востоку от Кааркстро- ма: лежал в речном пересохшем русле, пробитый пулей. А к нам его взяли в силу того, что он дока по лошадям, думали его в Сибирь направить, пусть помог бы мистеру Мирзу ото- брать для нас самых лучших пони, да только все сразу в него влюбились и уговорили Хозяина никуда его не отпускать. А на днях он явился с берега еще расхристаннее, чем раньше. В тот день всем было велено явиться на осмотр к зубному, вот я его и спрашиваю, каково ему показалось в зубоврачеб- ном кресле. — А я не ходил, — он говорит, — я взял у друга мотоцикл и гонял до самого Гринвича. — Да вы что, сэр? — говорю. — Как же это? Холод черт-те что выделывает с человечьим ртом. Я знал, что говорю, недаром на мысе Крозье1 я потерял все мои зубы от нижней челюсти. 1. Мыс в восточной оконечности острова Росса в Антарктиде.

[ 10 ] — Лично я, — он мне отвечает, — противник всей этой ме- дицинской профилактики. Какой только дичи не несут о мик- ИЛ 1/2021 робах. В Индии всем делают прививку от оспы, причем сил- ком, чуть не под дулом пистолета. Я отказался. — Счастливо отделались, сэр, — говорю. — Какое там, — отвечает, — я подцепил-таки эту пакость в Бомбее, чуть не сдох. Он со мной исключительно мило беседовал, а кто я ему? но я чувствую, буквально, вокруг него особое поле. И есть у него манера разглядывать тебя как бы издали, когда ты сто- ишь с ним рядом, впритык. Единственный среди офицеров, кто портит погоду, так это мой тезка, лейтенант “Тедди” Эванс. Он поведет корабль до Кейптауна, поскольку Хозяину придется от нас отстать, чтоб заплатить по счетам и еще подсобрать деньжат. Лейтенант Эванс довольно-таки исправный моряк, кто спорит, но по мо- ему сугубо личному мнению, страдает манией величия. Имея в Кардиффе полезные связи, он пополняет средства для экспе- диции, шныряя туда-сюда по Стране отцов и собирая фольк- лор, — причем валлийской крови в жилах у него примерно столько же, сколько у Кайзера. У него на меня зуб, якобы из-за пьянства, прямо прелесть, если учесть, что он вытворяет в ка- ют-компании, когда офицеров обносят портвейном. Позавчера возимся мы на полубаке с лейтенантом Бауэр- зом. Он отвечает за припасы — то есть за еду, парафин, смен- ную одежу и все такое, — а на моей ответственности, значит, научное полярное снаряжение. Не мне судить, чья работа от- ветственней. Упаси вас Боже оказаться на берегу, где в вашем распоряжении будут сплошь сани с негодными полозьями, лампы без фитилей и спальники без подкладки; но я сильно сомневаюсь опять же, что вы будете скакать от восторга, най- дя все это в большом порядке, но при полном отсутствии жиз- ненно необходимых продуктов. Я как раз искал накладную на химикаты для фотосъемки и с этой целью передвигал ящик виски, пожалованный нам в дар одной винокурней, и тут яв- ляется этот Эванс и говорит: — Так-так, мичман, я вижу, понимает что является предме- том первой необходимости. А у меня как назло был под глазом синяк. И по тому, как он на меня зыркнул, даже слепой котенок мигом бы сообразил, что он нарывается на скандал. — Да, сэр, — отвечаю с полным моим достоинством, при- чем аккуратно следя за каждым своим словом, — худшее, что может сделать человек, — это принизить другого. И не силь- но лучше — возвысить самого себя.

— А я внимательно приглядываю за вами одним глазком, — [ 11 ] он говорит, но с улыбочкой говорит, как бы намекая на мой фингал. ИЛ 1/2021 — Что и требуется нашей службой, сэр, — отвечаю с тон- Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! кой такой подковыркой, и, по-моему, он все понял и съел. Первоначально-то он у нас полярным снаряжением ведал, но скоро я наткнулся на только-только доставленные нам из Норвегии негодные лыжи и доложил об этом Хозяину, и тот сразу приказал лейтенанту всю эту хреновину сдать под мою ответственность. А лейтенант Бауэрз, тот стоял, свесив голову, и молчал как рыба. Будь он постарше, он бы мог за меня заступиться, по- скольку присутствовал накануне вечером и видел, как один матрос, проходя мимо, споткнулся и нечаянно саданул меня локтем по переносице. Когда лейтенант Эванс уже не мог его слышать, он сказал: — Испортить человеку репутацию легче легкого. Потом-то уж, обдумав это дело, я рассудил, что мне следо- вало самому за себя постоять. Надо бы прямо заявить этому Эвансу, мол, если я такой говноед, за какого вы меня держи- те, то как же, по-вашему, я мог годами состоять преподавате- лем физкультуры в гимназии, не говоря уж, что победил в со- ревновании на лучшую барабанную дробь два года назад, а какой конкурс был! Крин, он недавно своими ушами подслушал, как доктор Уилсон сказал, что Тедди веселый малый, но в нем есть что- то от Питера Пэна, так вот, Крин, значит, советует мне быть покамест тише воды ниже травы, поскольку время работает на нас. Прошел слух, Крин говорит, что якобы Эванс совсем уж собрался снарядить собственную экспедицию, но Геогра- фическое общество отказало ему в поддержке. Из-за этой на- глости Хозяин не сильно его жалует и вот-вот убедится, я сильно надеюсь, что тот ему на фиг не нужен. Нам пришлось прервать нашу работу и готовить к отплы- тию “Терру Нову”. А это китобойная развалина, аж 1884 года выпуска, — и Хозяин, он же всей душой прикипел к своему старому, доброму “Открытию”, но Компания Гудзонова зали- ва сама с ней не захотела расстаться. Когда эта самая “Нова” кое-как заползла в док, первым де- лом надо было избавиться от баков с ворванью. От этой вони даже крыса сблевнула бы. Дэвис, судомонтажник, стрельнул взглядом по этой “Нове” и объявил, что этим обломкам ко- раблекрушения самое место на свалке. Конечно, он малость сгустил краски. Если уж очень вглядываться, можно было за- метить предательские крепления сальников и глубокие шра-

[ 12 ] мы, оставленные при встречах неприветливыми глыбами льда, но, когда ее выскоблили, побелили, отполоскали швер- ИЛ 1/2021 цы, она стала прямо красотка. Вообще-то, “Нову” пришлось не столько ремонтировать, сколько переделывать. Теперь-то она в самый раз подходит для нужд экспедиции: на юте оборудованы лаборатории для научной работы, есть особые затененные помещения для фо- тографии, на камбузе поставлена новая печь, имеется ледник для замороженного мяса, а верхнюю плоскость ледника, по- скольку там нет железа, мы облюбовали под компас. Не поддается описанию, какую уйму всякой всячины мы по- натаскали на нашу “Нову”. Половина товаров — табак, сигары, фигурные шоколадки, засахаренные фрукты, мясные консер- вы, рождественские пудинги, печеные бобы, даже пианола нам досталась за так, и команда, кажется, приписала это щед- рости соответственных славных компаний. Уж я-то мог бы им популярно объяснить, как возрастут доходы мистера Борроу и мистера Уэлкома, когда из рекламы выяснится, что это они по- ставляли все-все, нужное для фотографии мистеру Понтингу, участнику полярной экспедиции, не говоря уж, как сказочно оживится торговля компании Уолси по выпуску нижнего бе- лья, когда та, нахваливая свои подштанники, вскользь упомя- нет, что это те же, какие спасали от ледяного ветра покорите- лей Южного полюса, но внутренний голос мне подсказывает, что лучше держать язык за зубами. Знавал я суда, до того по- грязнувшие в воровстве, что уберечься могла только печка на камбузе: а вы пробовали хотя бы дотронуться до раскаленного железа? Хозяин сто фунтов выложил в нужные фонды, чтоб “Терру Нову” записать как яхту. А значит, мы теперь в своем праве мчать под гордо реющим британским военно-морским флагом и, что куда важней, обманывать бдительность чиновников из министерства торговли, которые иначе объявили бы ее суд- ном, не готовым к спуску на воду, в соответствии с известным актом, учитывая, как глубоко она проседает в воде, а пытаться смыть с нее ватерлинию — только зря время терять. Свежевы- крашенная черным, как сажа, вперемежку с желтым, как лю- тик, чистенько-беленькая вокруг носа, она стала шикарная вся, прямо картинка. Лэшли одно беспокоит: как начнет она уголь жрать, не оказалась бы прожорливей самого черта. *** Уже нам выходить из вест-индского дока, уже супруга Первого лорда Адмиралтейства подняла наш стеньговый, наш военно- морской флаг. Со всех сторон, на мили кругом гудят-свистят-

поют корабли, а мы — мы входим в реку. Громадная толпа при- [ 13 ] шла пожелать нам счастливого пути; бегут, орут, бросают вверх котелки, носовые платки взлетают снежной метелью. Ну ИЛ 1/2021 да, умом-то мы сознавали, что скоро отбудем, но только теперь поняли сердцем — пора, пора, и кое-кто украдкой смахивает Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! слезу. Мистер Понтинг, фотограф, протиснувшись поближе к Хозяину, роняет: “Ого, какие проводы, какова же будет встре- ча?” Хозяин не разделяет его восторгов, он отвечает, что не любит пустой суетни разлук и встреч, а чего он хотел бы, един- ственно, так это кончить работу, начатую на “Открытии”, и вернуться к будничной флотской работе. По-моему, мистер Понтинг не сильно нравится Хозяину, он его подозревает в ко- рысти. Говорят, когда дело доходит до копирайта, мистер Понтинг неприлично торгуется. Девять дней добирались мы до Кардиффа, то и дело оста- навливались, подтверждая получение денег и надеясь полу- чить еще. К нам присоединился сэр Клементс Маркэм с ком- панией и супруга Хозяина. Миссис Скотт, дама очень даже эффектная и уверенная в себе. Взойдя на борт, она прямиком подходит к капитану Оутсу и говорит как ни в чем не бывало: — Вижу я, вы нацепили ботинки со шнурками, капитан Оутс. Капитана аж передернуло. Хозяин, я приметил, разок-дру- гой на нее глянул, с опаской, видимо, как бы она еще чего-ни- будь не отмочила. Первая наша остановка была в Гринхизе, там мы бросили якорь со спортивного судна “Вустер”. Хозяин вскорости со- шел на берег — забрать два флага, пожалованные королевой Александрой1, один с условием, чтобы вернулся, побитый всеми ветрами, а второй, чтоб его водрузить как можно бли- же к Южному полюсу. Если так дело пойдет, у нас, глядишь, вскорости флагов будет больше, чем парусов. Прежде чем сойти на берег, Хозяин обратился к курсантам, мол, если они желают осмотреть “Терру Нову”, он ничего не имеет против. Миссис Скотт, уходя, мне сделала ручкой. Ростом она повыше Хозяина, и шляпа тут ни при чем, я же ее и без шляпы видел, когда он меня посылал к себе домой за документом, который забыл. Дома она ходит с распущенны- ми волосами и босиком. Поздоровались, и она мне говорит: — Так вы, значит, и есть мичман Эванс. Кон часто про вас рассказывает и называет вас не иначе как Добрый Великан. 1. Датская принцесса, супруга Эдуарда VII, короля Великобритании (1844— 1925).

[ 14 ] Кон — это домашнее имя для Фолкона, полное имя Хозяи- на — Роберт Фолкон Скотт. Я покраснел. Она настоящая ле- ИЛ 1/2021 ди, но когда с тобой разговаривает, буквально впивается в те- бя взглядом. Живут они не скажу чтоб шикарно, нет. Ковров у них я не заметил, только там-сям валяются половички, и, хоть тут я не поручусь, у дивана по правому борту вроде не хватает ножки. Она спросила, не хочу ли я глянуть на малыша, я сказал, что хочу, и она повела меня в сад за домом. Малыш был в колясоч- ке с откинутым верхом, а дул сильный ветер. — Нет ничего полезней для здоровья ребенка, — она гово- рит, — чем свежий воздух. Ну, и любовь, конечно. Я было заикнулся своей супружнице насчет свежего возду- ха, так она стала орать, что кой-кому свежий воздух и действи- тельно в самый раз, но если будем нашего мальца вытуривать на задний двор, так он и недели не протянет, надышится сер- ных паров с лудилен, и сажа по всему Суонси летает, и он бу- дет у нас как негр. Без Хозяина лейтенант Эванс чувствовал себя на коне. Он прошел кое-какое обучение на “Вустере”, и ему не терпелось вернуться Главным на знаменитом судне, хоть его исходно и оборудовали для китобойного промысла, а теперь яхтой вы- рядили ради маскарада. Покуда юнцы, во все глаза глядя во- круг, гуськом поспешали в его кильватере, он то и дело погля- дывал на меня, замечая: — Наконец-то отчалили, э-э, мичман? — причем с таким валлийским выговором, будто впитал его с молоком матери. — И не говорите, и не говорите, сэр, — отвечал я с точь-в- точь таким же выговором, но мой тонкий юмор отлетел от него, как перышко на ветру. Глаза у него сияли, как у мелкого пацана, и я потом пожалел о своей иронии. Когда вернемся, капитанство ему обеспечено, как пить дать, а там, глядишь, и внесут его в списки на производство аж в адмиралы. У каждо- го своя мечта, и я знаю свою. Теснота, тухлый запах тряпья, просыхающего возле ками- на, — вот что погнало меня в море. И первое, что супружница делает, узнав, что вскорости я сойду на берег, — поскорей по- кончив со стиркой, ставит подставку для зонтиков таким мане- ром, чтоб дверь была настежь открытая. Рос я быстро, сразу вымахал, и чем я крупней становился, тем тесней становился материн дом, ни тебе кресла, чтоб удобно рассесться, и кро- вать коротка, не растянешься. Возвращаясь, например, из сор- тира, я вечно стукался лбом о притолоку. По большей части я чувствовал себя, как рыба в неводе. Молодой был и, только бо- роздя океаны, мог расправить руки-ноги, дышать вольней.

Теперь-то я уже сбавил скорость, не стану отрицать, и, вот [ 15 ] ворочусь из плаванья, стану думать, как бы мне завязать с мо- рем и приобресть пивнушку поблизости от залива Кардиган. Я ИЛ 1/2021 там подолгу гостил в детстве, в доме у дяди, материна брата, вблизи городка Криккиет. Дом как дом, тоже не бог весть что, Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! но перед фасадом стелется изумительный луг, а позади фрук- товый сад, и оттуда вид на пески, пески под цвет задумавшего- ся молока. В удачный сезон тетушка, бывало, кладет медяк на оградку в саду, оберегая груши-яблоки от набегов скотины, и уж фруктов, фруктов на варенье... мы, бывало, ночами не спим, скармливаем огню палки да сучья. Яблочную падалицу печем в золе, а потом перекидываем с ладони на ладонь, чтобы рот не обжечь. А наутро все-все кругом пахнет вареньем. Уж как я старался и супружницу свою урезонить, настро- ить на такой положительный лад, рисовал словами восходы- закаты, и синее-синее небо, и ни струйки дыма, и как колум- бина всползает змейкой по садовой стене, и у нашего малого щечки рдеют наподобие альбертины в цвету, да только она у меня пессимистка, на все смотрит хмуро, толкует исключи- тельно про беды, про смерть, про убогую вдовью пенсию, про то, что ее с малым сплавят на попечение прихода. Но все рав- но, все равно, я же слышу, никогда она не упустит случая по- хвалиться тем, куда меня отправляют. Третьего июня мы прибыли в Спитхед, на борт поднялось местное начальство, и пошла дикая кутерьма. Я был весь на нервах, а ну как Хозяин не поспеет на свой день рожденья, но четвертого он объявился. Я припас для него подарочек: две гаванские сигары плюс открытка с портретом лорда Нельсо- на. Мы уже приобрели три тысячи триста пятьсот сигар на общие нужды, и мне не хотелось, чтобы он думал, что свой подарок я оплатил не из собственного кармана. Я преподнес ему эти сигары утром шестого июня, причем подгадал, чтобы он был в кают-компании один. Сидит себе на своем кресле во главе стола над пачкой бу- маги и что-то карябает на верхнем листке. — В знак моего к вам уважения, сэр, и от всей души, — гово- рю. — Долгих вам лет жизни и, главное, здоровья. — Большое, большое спасибо, Эванс, — отвечает. — Я тро- нут, — а сам сует мой презент в карман, даже не распаковал, и, глазом не моргнув, продолжает карябать. Не знаю, не знаю, уж чего там я ожидал, ну, может, что он крепко пожмет мою руку, а может, мы с ним опрокинем по стопарю, раз такое де- ло, причем я буду долго отбрехиваться, он будет наседать, и только потом я ему уступлю. Так или иначе, но я себя почув- ствовал идиотом.

[ 16 ] Вечером, после наблюдений над магнитным полем в Со- ленте1, лейтенант Эванс объявил, что мы приглашены на ИЛ 1/2021 борт “Непобедимого”, который стоит на якоре прямо рядом, рукой подать. — Само собой, — говорит, — вы, я надеюсь, будете себя вес- ти, как воспитанные люди. Приходим мы, значит, к восьми, все честь честью, а офи- церская пьянка из кают-компании на весь корабль грохочет, причем сам Эванс орет громче всех. Кто-то из его дружков, клацнув зубами на чьем-то брючном поясе сзади, отрывает беднягу от стула. Окончание вечера я не очень-то помню, ну, подарили нам две пары саней, а в полночь Лэшли, меня и Крина призвали к старпому, Кэмпбеллу, и тот велел нам принять на борт сколь- ко-то кусков парусины и на обмотанных веслах грести к на- шей “Терре Нове”. А уж там Хозяин призвал меня с нижней палубы на пару слов. — Я должен отлучиться, Тафф, — говорит, — мы встретим- ся в Портсмуте. — Слушаюсь, — отвечаю. — В Портсмуте, так в Портсмуте. — И знаешь, что я сделаю, — он говорит, — перед тем, как покинуть Англию? — Завещание сочините, сэр? — отвечаю сходу. — Приблизительно, — говорит, а сам улыбается. — Я поеду домой, вырежу свои инициалы на дубе, который сам посадил, а потом сяду под этим дубом и выкурю одну из твоих чудесных сигар. А насчет завещания-то я, оказывается, в точку попал! Он с нами объединился восьмого, а в тот день был жуткий туман. Нас взял на буксир “Верный”, потом суда класса дредноутов вы- строились в бухте Уэймут в знак уважения. Мы прошмыгивали между этими великанами, как пескарики под конвоем китов. Подумать только, скоро ведь сила рук человека, его знания об отливах, ветрах и прочее будут никому на фиг не нужны, хоть я-то лично, слава Богу, к тому времени отплаваюсь подчистую. Мы буквально не дыша шли мимо дредноутов, мимо их пушеч- ных жерл. И туман усугублял наше благоговение, и все затаили дух, и молчали как рыбы, огибая врата преисподней. Мы обогнули Портлендский мыс на закате, а вскорости Хо- зяин всех собрал на корме и попросил, чтобы каждый соста- вил завещание. Он хочет дать нам совет, как распределить на- 1. Солент — западная часть пролива между островом Уайт и Великобрита- нией.

ши деньги. Мы про себя помирали со смеху, распределять бы- [ 17 ] ло нечего, у большинства ничего не было, кроме долгов, ос- тальные могли уместить в носовом платке все свое богатство. ИЛ 1/2021 Пока Хозяин давал нам свои советы, лейтенанту Эвансу Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! пришлось сбавить скорость “Терры Новы”, посигналить, сдать полный назад, чтоб не столкнуться с пароходом; голос у Хозяи- на дрогнул; он кашлянул, чтобы это скрыть. Как Лэшли выра- зился, хороши бы мы были, досрочно утонув в отечественных водах. Одиннадцатого июня мы бросили якорь у “Дорог Кардиф- фа”, на борт поднялся лоцман и направил нас к Роат-Доку, где мы причалили возле крытых флагдуком складов горючего. Никакой бизнесмен, учтите, никогда ничего вам не даст, не рассчитывая на выгоду. От государственных складов нам за- дарма достались триста тонн сжатого угля в брикетах и би- тум, но Хозяину пришлось отдуваться за эту щедрость, выдер- живая общее обожание еще на одной отвальной. Он прекрасен на таких вечерах, весь собранный, как пружинка; одна его улыбка — и дамы дрожат от восторга, но по тому, как он озирается через плечо, удостоверяясь, рядом ли доктор Уилсон, видно, какая это все для него морока. Под его присмотром уголь загрузили в тот же вечер. Он не обязан при сем присутствовать, просто ему, наверно, было здесь веселей, чем с директорами компании плюс их полови- ны. Когда кончили загрузку, всех высадили на берег, чтоб про- извести на судне дезинфекцию, удалить угольную пыль, после чего нас пригласили — в благодарность от руководства — в мю- зик-холл. Хозяин кинулся в Лондон. Та же нудная процедура — загрузка, дезинфекция — повто- рилась и в субботу, так как мы переместились на Бьют-Док, а там загрузили на борт еще сотню тонн парового угля. И вот тут-то оказалось, что не зря судомонтажники каркали и нас стращали. “Терра Нова” опасно низко осела, на носу образо- валась течь. Мы сообща конопатили тимберсы. Лейтенант Эванс нам советовал держать язык за зубами, не то поползут слухи и нам не удастся вовремя отчалить. По мнению Лэшли, вся штука в том, что какая-то сволочь в доке подсунула нам плитки не того размера для укрепления судна на случай столк- новения пузыря с ледяными торосами. В субботу вечером нас отпустили на берег, и я пошел к сво- ему шурину Хью Прайсу, куда моя супружница Лоис приехала аж из Россили, чтоб повидаться со мной на прощанье. И моя мать пожаловала, и ее братец, мой дядя Дэвид Уильям из Крик- киета, но тот на старости лет настолько не в ладах с собствен- ной башкой, что не отличает дня от ночи. И зачем только сама

[ 18 ] она приползла, мать, рыдает надо мной, будто нам уже не суж- дено свидеться на этом свете, и, главное, мне ж приходится ИЛ 1/2021 еще и ей уделять внимание, в ущерб мальцу и Лоис. Еще трое взрослых сынков моего шурина тут же околачивались, да сосе- ди то и дело к нам совались, чтоб пожать мою руку, одним сло- вом, очень даже скоро меня потянуло обратно на борт. И ведь всегда их всех терзает один-единственный вопрос, и всем не терпится его задать, а именно, каким манером человек справ- ляет нужду при минусовой температуре. Перво-наперво терпи, держи себя в руках, я отвечаю, когда, стало быть, тебе приспи- чило отлить, но как припрет кое-что посолидней, крутись не крутись, а обмороженная жопа тебе обеспечена. Тут я, конеч- но, юлил, потому что на самом деле все обстоит не совсем так. Бывало на “Открытии” и такое, что испражняешься прямо в штаны, а как говно замерзнет, его вытряхиваешь. А уж разругались мы с Лоис, жуть! Пристала как банный лист, скажи ты ей да скажи, каким манером до нее будет дохо- дить мое жалованье. Я ей толкую, мол, полгода целых мо- жешь жить — не тужить, а уж потом — зависит, какие средства экспедиции сохранятся в банке. — Да успокойся ты, — говорю, — и в ус, — говорю, — не дуй, Хозяин честное благородное слово дал, что наши семьи ни в чем не будут нуждаться. — Да что мне теперь, — тут она в крик, — утереться этим его честным благородным словом? Когда ты и твой драгоцен- ный хозяин будете от меня за тридевять земель, а? И оба снежного человека разыгрывая, что один, что другой? Нельзя сказать, чтобы шурин спас ситуацию: — Я фото видел в газете утрешней: капитан Скотт с супру- гой, — вставляет он. — Ты мне рассказывал, что она женщина из себя очень даже интересная, и ей-богу так оно и есть. — Что-то не припомню, — говорю, — чтоб я высказывал об ее внешности то или иное мнение. — Нет, — уперся, — ты высказывал. — Это я про его мать высказывал, — говорю. — Капитан Скотт обожает свою мать. А он все никак не может слезть с этой темы, идиот несча- стный! Здесь мне на выручку поспешает мать, толкает локтем своего братца и орет ему в ухо, что я-де больше всех на свете ценю капитана Скотта. Я потрясен: и зачем ей понадобилось посвящать дядюшку в эти подробности; судя по его ошара- шенному взгляду, ему трудно сообразить, кто такой я, не гово- ря уж о Хозяине. — Ну, не больше всех на свете, — мямлю я и пытаюсь по- жать под столом руку своей благоверной, но та дергается,

брезгливо, как будто до жабы дотронулась. Меня буквально [ 19 ] терзают, буквально рвут на части, и потому, когда Хью Прайс заикается о том, что не грех бы заглянуть в кабак, я хватаюсь ИЛ 1/2021 за эту идею. Ну а жена — да что жена? Она что, каждое мое слово ловит? Печенку надрывает, чтобы мне угодить? Совсем Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! даже наоборот, мечет в меня громы-молнии своим взглядом, пока я допиваю чай. А в пабе один мужик сразу разлетается прямиком ко мне, желая лично от меня узнать, правда ли, что “Терру Нову” при- знали негодной для мореходства. — С чего это вы взяли? — спрашиваю. — В газете прочел, — он отвечает, — там написано, что пришлось насосы применять. Ну, я, само собой, даю ему суровый отпор, но чуть погодя шурин умудряется-таки все это повторить при моей мама- ше, — мне только ее новых рыданий тут не хватало... Главное мое желанье — скорей залечь в постель, ведь как- никак это последняя наша ночь с Лоис перед долгой трехлет- ней разлукой, но она мне заявляет, что прежде всего она должна покормить мальца и вовсе ей не надо, чтоб я тут мель- тешил у ней перед глазами, пока она будет его распеленывать и снова пеленать. Хью Прайс достает из буфета карты. Старого дядюшку ук- ладывают на диван; каждый раз, как поправляют огонь в ка- мине, или кто-нибудь матерится, или со стуком побивает ко- зырем туза, он орет: — Это ты там стучишь, а, Лиззи, это ты, лахудра? На что мы орем в ответ: — Тише! Лиззи давно легла. Что в некотором роде вполне соответствует действитель- ности, учитывая, что дядюшкина жена Лиззи мирно почиет в земле последние двадцать лет. А когда от соседей, на ночь глядя, вытолкали кота и бедняга заорал трагическим голо- сом, дядюшка очень прямо сел на диване с воплем: — Цыц, курва, я еще не кончил! Спал я плохо. Газовый фонарь под самым окном то и дело с шипеньем высветлял полосу обоев над шкафом. Все было как-то странно, вдруг мне показалось даже, что стена качну- лась и стронулась с места. Перед рассветом часы в передней встали, и тишина как набрякла и стала громче всякого тика- нья. Ничего-ничего, — лениво ворочались мои мысли, — Хью Прайс их заведет чем свет, ясное дело, куда он денется, а вот когда остановится мое бедное сердце, никто его не подкру- тит, нет еще такого ключика, не изобрели. Потом я стал пере- бирать в уме, что я делал в жизни плохого: врал, таскался по

[ 20 ] бабам, сорил деньгами, спер те две несчастные сигары, еще этикетку аккуратно сдвинул на сторону, чтоб замести сле- ИЛ 1/2021 ды, — но почему-то была и радость в этих печальных мыслях. Видно, перед долгой дорогой человеку положено бабки под- бивать. Видно, так сама природа его готовит к превратностям судьбы. Видно, когда человек мается из-за того, что каких-то дел не доделал, каких-то слов не досказал, он и в работе не сможет выложиться на всю катушку. Я пробовал сжиться с тем, что я слабак, поносное говно, но стоило мне вытянуть руку, сжать кулачище в свете фонаря, и сразу я чувствовал, какой я сильный и выносливый. Была одна опасная минутка, была, когда я игрался с мыслью: а что, если взять и вроде как исповедаться собственной супружнице, сра- зу я стану чистенький, сразу заблистаю, как новенькая булавка. В завершенье бреда в голову вползла мелодия “Христово воин- ство, вперед”1 — ну да, это ж любимый гимн Хозяина; и, когда мы пробовали разжечь примус возле того глетчера, он же именно этот гимн насвистывал, верней пытался. Губы от сту- жи растрескались, ему давалась от силы одна нота из десяти, ой, ну и пел же он тогда! — точь-в-точь кукушка по весне. При этом воспоминании я хмыкнул, и, видно, довольно громко: жена шелохнулась во сне. Перед тем она допустила ме- ня к своему телу, еле-еле, со скрипом сдалась на мои уговоры. Якобы от меня перегаром несет. И вот чего я никак понять не могу — как это может быть, что в ту самую минуту, когда мужчи- на с женщиной телами спаяны друг с дружкой в точности, как решенный навечно пазл, в ту самую минуту, да, мысли их раз- бредаются, как попало, растекаются в разные стороны? В конце концов я все же заснул, наверно, потому что наутро жена ворчала, что ей пришлось прикрывать мне рот ладонью, чтоб я мальца не разбудил, я все выкрикивал имя какое-то. — Что еще за имя за такое? — спрашиваю, а сам боюсь под- лить масла в огонь. Эх, наскочил я во Фриско на бабеночку од- ну, такая полубелая, полуиндианочка, аж в душе засела. — Вроде бы Иисусе, но, зная тебя как облупленного, я ду- маю, что это все-таки была Сьюзи. В полдень проводил я их с матерью на поезд до Суонси, об- ратно. Сказал, что меня ждут на борту к обеду, хотя, строго говоря, до заката мне на борту делать было нечего. Долгие проводы — лишние слезы, и поэтому я на вокзале все больше помалкивал. Ну, слегка подсюсюкнул; да я ведь их и вправду 1. Гимн из “Книги общих молитв”, положенный на музыку Артуром Сал- ливаном (1842—1900).

люблю обеих, но как-то они учуяли, что уже я как бы отрезан- [ 21 ] ный ломоть. Не знаю, как объяснить, но, когда человек вот- вот уйдет в море, всем кажется, что он уже отчалил, и рас- ИЛ 1/2021 стояние между ним и теми, кого он покидает, увеличивается с каждой секундой. Мать отобрала у Лоис мальца и погнала нас в дальний ко- нец платформы, чтоб хоть напоследях нам без посторонних побыть. Но из этого ничего не вышло. Моя фотка красова- лась во всех газетах, и каждый норовил подойти похлопать меня по плечу. Один явился с махонькой такой собачонкой вроде шелудивого кролика, и, когда она со всех сторон обню- хала мне штаны, а я пнул ее ногой, он сказал: — Я думал, вам полезно потренироваться перед встречей с эскимосскими лайками. Я еле удержался, чуть не заржал. Упряжная лайка — да это же зверь, прямо волк, понимаете, и она с первого взгляда гото- ва искусать тебя до костей, а в его несчастненькой твари жиз- ни примерно столько, сколько в материной горжетке, в кото- рой она фигуряет в церкви по воскресеньям. Жена гордо удалилась; думала, небось: да, ему весело, ему-то что. Тут, запы- хавшись, вбежал на платформу поезд. Мать сидела в вагоне как каменная, все глядела в окно, все глядела на меня, наглядеться не могла, и головенка мальца, лысая, как яйцо, светлела на ее темном плече. Поезд тронулся, Лоис прижала пальцы к губам, послала мне поцелуй. Вот уж когда меня проняло. Слезы щипа- ли глаза; мать, до чего ж она старая, а жена, до чего ж молодая. *** Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Течь “Терры Новы” оказалась не пустяшная. В понедельник мы возились с помпами четыре часа из двенадцати. Один кочегар, бельгиец, по прозванью Рип Ван Винкль1, все ныл и каркал, мол, в настоящем виде корабль не дотащится даже до Мадейры, не говоря про Кейптаун, и надо, мол, отложить плавание до тех пор, когда все у нас будет тип-топ. Отчасти он верно говорил, несмотря что иностранец. При попутном ветре все, может, и сойдет, а не то мы провозимся до второго пришествия. Мы с Лэшли аж надрывались, вправляли мозги бельгийцу, напирая на то, что надо кровь из носа поставить базу вовре- мя, до антарктической зимы, — а он ничего не петрил насчет юга и все ныл и ныл, так что в конце концов я предложил вы- бросить его за борт. Тут миляга Том Крин, добрейший му- 1. Герой одноименной повести Вашингтона Ирвинга (1783—1859).

[ 22 ] жик, отвел меня в сторонку и шепнул, что у малого дома не- приятности, которые тому надо как-то уладить. ИЛ 1/2021 — Да у кого же их нет, а? — спросил я, хотя отлично его по- нял. На душе у меня было паршиво. В понедельник вечером наш экипаж, включая жен, был зван в Торговую палату Кар- диффа, офицеры — на ужин по семь шиллингов шесть пенсов в “Роял-отеле”, мы, прочие, — на ужин по полкроны, подаль- ше, в отеле “Барри”. Я помянул про это Лоис, но она сказала, что лучше ей домой вернуться — за старшим приглядеть. Я со- всем расстроился, мы и расстались-то нескладно, и я не на- стоял на своем. А мать на что? Могла приглядеть за внучками, свободно могла приглядеть. Я улучил минутку и спросил у лейтенанта Бауэрза, будет ли кто его провожать, он сказал, что вряд ли. Мы все еще втаскива- ли на борт экипировку и припасы, Бауэрз в своей стихии, по ко- лено среди ящиков имбирного вина, в съехавшей на затылок шляпчонке, что-то строчит в своем блокноте. Мистер Черри- Гаррард был на подхвате. Милый мальчик старается всем понра- виться, всем угодить и ради этого не гнушается самой черной ра- ботой. Он как бы запрыгивает тебе в глаза, как бы ждет, что вот сейчас ты ему заедешь кулаком по морде, и как бы даже на это на- прашивается, и тогда бы он показал, какой он отважный боец. — Да я уж был дома, попрощался со своими, — ответил Бау- эрз, — мать и так не в восторге, что я уезжаю, зачем мне та- щить ее сюда, очень надо, чтобы она тут орошала слезами пристань. — Вот и я точно такого же мнения, сэр, — говорю, — что толку длить муки? Далее он мне поведал, какой дивный шерстяной джемпер связали ему сестренки и как прекрасно он провел время, пры- гая прямо в море с горки у них за домом. Сообщил, что страш- но любит плавать, спросил, согласен ли я, что плавание — са- мый лучший вид спорта? — Капитан Оутс, — он заключил, — подумывает, счастлив- чик, не завести ли бассейн в своем имении в Эссексе... ну, то есть когда он вернется. Правда, роскошная идея? — О да, сэр! — ответил я со всем тем пылом, какой сумел изобразить, так как, по правде сказать, лично я бы уже был на седьмом небе, если б мог соскрести с себя грязь в чем-то чуть побольше цинкового корыта перед камином, не говоря уж о полоске воды, в которой можно рыбками полюбоваться. При первой же возможности я перехватил Хозяина. — Тут такое дело, сэр, — говорю. — Я, конечно, дико изви- няюсь, сэр, — говорю, — я насчет жалованья беспокоюсь.

— Жалованье будет доставляться по всегдашним кана- [ 23 ] лам, — он отвечает, и довольно раздраженно причем. — По- моему, я доходчиво все объяснил. ИЛ 1/2021 Ну да, он объяснил, конечно, но еще он говорил, что наде- Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! ется на добровольные пожертвования, а где они, спрашивает- ся? Не так чтобы текут рекой. Мне дико не хотелось к нему приставать. Глаза его такие синие, и в них усталость, и в них такая забота обо всех, не то разве бы я к нему сунулся? — Да я-то и не беспокоюсь, сэр, — говорю. — Супруга вот беспокоится. — И у супруги нет оснований, — он говорит, и таким раз- драженным я его еще никогда не видел. — Ваша правда, сэр, — говорю. — Большое вам спасибо, сэр. — Поворачиваюсь и ухожу. И знаю, что он пойдет за мной. — Послушай, — он меня окликает. — А если я напишу мис- сис Эванс? Это исправит дело? — Еще бы, сэр, — говорю. — Я буду очень вам благодарен. Золотой человек Хозяин; я доверяю ему на все сто. Кто-то скажет: подумаешь, дело большое, письмишко навалять! Да ничего подобного! Дел у него — вагон и маленькая тележка, забот полон рот, человек пожиже не выдюжил бы, рухнул под такой жуткой ношей. А вот он, да, он, не прошло и часу конеч- но, написал письмо Лоис. Словом, я облегчил душу и преспокойно дождался вечера. Всей компашкой, включая бельгийца, мы пораньше при- франтились и, сверкая пуговицами и обувкой, зашагали к од- ному шикарному заведенью возле улицы Пресвятой Девы. В каждом, ну буквально в каждом пабе, куда бы мы ни сунулись, нас приветствовали, как особ королевской крови. У “Принца Альберта” оказалась фотография работы мистера Понтинга на всю стену: на фоне “Терры Новы” выстроился в ряд весь наш экипаж. Я, по причине роста, гнусь в три погибели где-то сзади, а вот в замке Карнарвон1, между прочим, имеется сни- мок, так там я один-одинехонек, на палубе, присел на корточ- ки, заглядываю в палатку. Рядом пристроился наш судовой котяра, Крин говорит, вот если бы эту картинку оттиснули на жестяных коробках для печенья, хотя меня там, конечно, пришлось бы изъять... А вот и сам герцог Йоркский, скачет, выхватив мушкет, и по всему фасаду реет громадный флаг с рекламой уютного крова, где могут выпить-закусить прито- мившиеся открыватели Южного полюса. Фирма не щадит за- трат: пиво — бесплатно. 1. Старинный замок в Уэльсе.

[ 24 ] Аж голова кругом, до чего чудно — я знаменитость, при- чем пока еще палец о палец для этого не ударил! И ведь я не ИЛ 1/2021 единственный, кто может попасть в число счастливцев, кото- рые водрузят на полюсе наш флаг. Среди нижних чинов я признаю своим соперником только Лэшли, Крин не в счет, Крин не будет локтями пробивать путь к успеху, как-то неза- чем ему. А Лэшли — он с меня ростом, плюс еще он механик, правит моторными санями и, значит, будет востребован до самого что ни на есть до последнего конца. Кто-то из нижних чинов уж точно им занадобится, помяните мое слово. Чтобы их, Боже упаси, в кумовстве не обвинили. И на последних фотках, на всех, на заднем плане взовьется по ветру добрый старый Юнион Джек, куда ж без него? В “Герцоге Йоркском” Лэшли и Ван Винкль схлестнулись буквально с пеной у рта. Я все почти расслышал — навострил уши на всякий случай, а вдруг бельгиец заведет эту свою бодягу насчет протечек. Что-то уже звучало такое, якобы все мы веч- но трепемся, вечно надеремся и халтурим. Ван Винкль шипел: — ...и все видят вашу халтуру, учти! И Лэшли отвечал презрительно (или мне так показа- лось?): — А тебя, думаешь, легко терпеть? Тут я вступил в дебаты, заехав бельгийцу в зубы и заметив ему, что он типичный говноед. Я Лэшли защищал, как самого себя. Вот уж кто не пьяни- ца, нет, и никогда не сопьется, правда, если только от страха, чем по убеждению. Ну а я, да, я пью, когда среди выпивох, — а иначе как блистать остроумьем в общей беседе? Но Лэшли, в благодарность за все мои труды, обозвал меня идиотом, пе- решел за другой стол и подсел к нашему коку. Ну а попозже я пошел к ребятам, и там был Ван Винкль, съежился на полу, раскачивается, обнял руками голову. Муха жужжала у него над ухом, он ее раз — и прихлопнул, — сразу видно, что не в себе человек. — Да ладно, — я ему говорю, — я не хотел сделать тебе больно. — А захотел бы, куда тебе, — он говорит или что-то в таком роде. — Не понял, — говорю, и тут он простонал: — Только она, одна-единственная может сделать мне больно. Оказывается, он в жене души не чает, а та пристрастилась к бутылке, после того как втюрилась в одного хмыря из ювелир- ного магазина. Мать бельгийцу пишет, гуляет, мол, твоя-то, ка- ждую ночь ее где-то носит, за деточками приглядеть некому. — Вставай, — говорю, а у самого прямо тошно на душе ста- ло, встряхнул я его, поставил на ноги, кровь вытер возле

губ. — Куда нам плыть положено, — говорю, — так там мороз [ 25 ] перво-наперво жрет того, у кого сердце разбитое. ИЛ 1/2021 И ведь это правда истинная, пусть и горькая правда. Коли- чество съестного прикинешь неправильно — и то ох как отду- Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! ваться придется; а уж неподходящего человека наймешь, тем более в долгий путь, — ей-богу, накличешь беду. Она аж в зубах навязла, старая байка про одно гнилое яблоко в бочке. И мы все подцепляем заразу, тут никуда ты не денешься. Ну что мне бельгиец этот; я, в общем, его жалею, и, будь моя воля, попут- ный ветер мигом бы домчал его до дому. И вовсе я не виноват, что вмешался, поскольку его дерганье, его метанья опасны ни- чуть не меньше, чем искра возле пороховой бочки, ей богу. Отель “Барри” нам закатил шикарный обед: суп с пореем1, телячьи отбивные, и пива — залейся. На эстраде в дальнем кон- це зала оркестр сплошь из молодых ребят наяривал умпу-пум- пу, а на меню сверху была фотография “Терры Новы”, и снизу надпись: “Вышли из Кардиффа в июне 1910 года”. Я сложил это меню, вот, ей-богу, и сунул в карман, Лоис чтобы побало- вать, но наутро хватился, аж карманы повывернул, а там толь- ко сигарный бычок, да две ложечки для пуддинга, кремом вы- мазанные. Кто был при жене или с девушкой, те веселились вовсю, не то что мы, горемычные, рассаженные между богатеями с ихни- ми дамами. Парочки то и дело вскакивали и пускались в пляс, а нам приходилось беседу поддерживать. А я, кстати, не такой уж дурак. И, главное, мне посчастливилось свести знакомство с людьми такого пошиба, как Хозяин, так что я мигом отличу человека благородного по природе от того, кто благороднича- ет, когда ему надо, и хотя принимающие нас деятели вовсю ста- рались нам угодить, у них только деньги есть в банке, а так — чем они, спрашивается, лучше меня? Справа от меня сидел субьект, по всему судя, мелкая сошка в государственной топливной фирме. Так он без конца ко мне приставал с вопросом, сколько да сколько, мол, стоят брике- ты, которые нам подарили. Знал я, знал цену этим брикетам до последнего пенни, но ради смеха вдвое ее увеличивал. Ему это щекотало нервы, он то и дело вскакивал, то к одному по- дойдет, то к другому, и всем рассказывает, как я опростоволо- сился, или, ударив кулаком по скатерти, требует, чтобы я оце- нил, во сколько лично ему обошлась обстановка камбуза, все эти ножи-вилки-кастрюльки. Уж как я головой мотал, какие 1. Тут тонкость гостеприимства: Кардифф — столица Уэльса, порей — сим- вол Уэльса.

[ 26 ] рожи ни корчил, намекая Крину, что, мол, пора смываться, но тут вдруг тип в манишке и фраке взбирается по ступенькам ИЛ 1/2021 к оркестру, хлопает дирижера пониже спины, в смысле: да брось ты эту палку свою. — Лорд-мэр Кардиффа, — ревет тип, — будет весьма призна- телен морякам с “Терры Новы”, если они пожалуют в королев- ский отель и присоединятся к капитану Скотту и к членам Тор- говой палаты Кардиффа для непринужденной беседы. И вот мы шагаем к отелю гуськом, а тип в манишке, как главный, идет впереди. Прохожие улыбаются нам, встречные на нас озираются, заламывая котелки. Когда минуем страхо- вые конторы, голубь метит густой празеленью плечо нашего предводителя. Тот, ничего не подозревая, приписывает ис- ключительно веселому настроению наш восторженный рев. Кое-кто шмыгает в переулок, видимо, навострив лыжи в бли- жайший паб, ну а я, конечно, я не подведу Хозяина. Он не тер- пит официального трепа, и, скорей всего, это он надоумил мэ- ра нас пригласить. Он, миссис Скотт и лейтенант Эванс с супружницей на пра- вах гостей остановились в резиденции лорда-мэра. Лейтенант, тот, конечно, весь аж лоснится от восторга, ну а Хозяин, не со- мневаюсь, этими светскими церемониями давно уже сыт по горло. Мы подоспели к самому концу ужина, нас усадили в даль- нем конце стола, и там снова я увидел меню, плюс брошюрки, из которых уяснялись научные цели нашей экспедиции. Я ис- хитрился глянуть в меню: их потчевали говяжьим филеем “Терра Нова”, суфле “Капитан Скотт” и мороженым “Южный полюс”. Изумительная столовая вся сверкала серебряными канде- лябрами, золочеными карнизами, и, ей-богу, в жизни я не ви- дал такой уймы цветов, в вазах, в медных ушатах, что ли, и чуть не все белые, все больше лилии — как бы на тему белых снегов Антарктиды, а пол устилал синий с желтым турецкий ковер, до того шикарный, что, ступив на него, я себя почувствовал пря- мо преступником. А в ушах журчали, гудели голоса, как будто пчелы жужжат в саду, неприлично упившись нектаром. Хозяин сидел во главе стола. Я заметил, он тянет шею, видно, нас высматривает, да только нас упрятали за большу- щей пальмой в кадке. Лейтенант Бауэрз тоже был тут как тут, и старпом, и миссис Эванс через двух человек от Хозяина. Миссис Эванс — дама прямо сногсшибательная, тут я не спо- рю. Вся в белом, причем сама брюнетка, и с бледным цветком в волосах. Миссис Скотт сидела слева от лорда-мэра. Раскину- лась в кресле, скучала, по-моему, и была в фиолетовом платье.

От капитана Оутса не было ни слуху ни духу. Он вчера еще [ 27 ] объявил Лэшли, что на подобные сходки, хоть ты его озоло- ти, не заманишь, и что он лучше сдохнет, чем сядет ужинать ИЛ 1/2021 с подобной публикой, с этой сворой лейбористов-социали- стов. Сомневаюсь, что он в принципе против таких полити- ческих собраний, и уж тем более не от стеснительности, про- сто он такой человек, сам по себе, всегда и везде ему скучно, ну и пускай делает, что ему Бог на душу положит. Только-только мы расселись, минут через десять примерно легкий гул голосов прокатился, мол, дамам пора припудриться, почистить перышки, одним словом, и тотчас оркестр грянул “Героя Юга”. Миссис Скотт, видимо, втихую скинула туфельки, потому что теперь она нагнулась и что-то нашаривала под сто- лом, встав наконец на ноги, покачнулась, и Хозяин поддержал ее под локоток. Она ему улыбнулась, мазнула его по щеке сал- феткой. И по тому, как он сжал ее этот локоток, сразу видно бы- ло, что у них отношения самые дружеские, это да, но не как у му- жа с женой. Официант вкатил сервировочный столик с остатками “Юж- ного полюса”, чуть скособоченного на серебряном блюде; Крин выдернул из горной вершины флажок и заткнул себе за ухо. — Если вы не против, — говорю я официанту, — нам бы чего- нибудь эдакого, прохладительного, и, главное, чтобы покреп- че. Объявили куплетиста и арфистку, уж они, мол, нам скучать не дадут. Куплетист вышел и спел песенку Джорджа Роби1 про то, как гулящий муж приперся в мюзик-холл с девкой, напорол- ся там на свою жену, и тут хор, к которому мы с превеликой ра- достью примкнули, подхватывает: Стоит и смотрит на меня, Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Стоит и смотрит на меня Жена! Стоят и смотрят на меня, Стоят и смотрят на меня Жена и наш жилец! Мы бы с полным нашим удовольствием еще послушали ку- плетики, но тут встряла эта арфистка, началась суматоха, под- нялся галдеж, и сразу ясно стало, что ни у кого настроенья нет слушать ее тюрлюлю. Чтоб возместить ей моральный 1. Джордж Роби (1869—1954) — английский актер-комик, куплетист.

[ 28 ] ущерб из-за не очень-то восторженного приема, мы под ко- нец чуть ладони себе не отшибли бурными аплодисментами, ИЛ 1/2021 а лорд-мэр ей поднес букет. Только я расположился за пальмой с полным бокалом в ру- ке, как вдруг мистер Тревор Джонс, председатель Палаты, кричит лорду-мэру, чтобы тот преподнес Хозяину флаг с гер- бом города Кардиффа. Этот самый флаг был аккуратно сло- жен, но когда Хозяин решил его продемонстрировать в знак благодарности и восхищения, он как-то неправильно взялся за дело. Ткань все вываливалась и вываливалась на скатерть. Миссис Скотт зашлась от хохота. И тут Хозяин, сражаясь с непослушными шелковыми складками, простонал: — Мичман... Эванс... Ну где же он? Глиссолд, наш судовой кок, схватил меня за шиворот, под- нял на ноги. Он уже хорошо набрался и явно хотел грубой си- лой толкнуть меня через всю комнату. Я бы, конечно, увер- нулся, но Хозяин завидел меня, замахал мне рукой: — Скорей сюда! Я то наклонялся, то распрямлялся, одним словом, чувство- вал себя полным идиотом, но вот Хозяин выкрикнул, и голос его звенел: — Милорд мэр, леди и джентльмены, позвольте мне вам представить моего друга и верного соратника в полярных по- ходах — мичмана Эванса! В ответ раздался такой веселый гогот, такие вопли в знак бурной поддержки, что не показаться после этого всего было бы прямо неприличным ломаньем. Ну и вот, значит, старпома сослали на дальний край стола, а меня усадили между Хозяином и лордом-мэром. А миссис Скотт все хохочет, уняться не может. Хозяин, как сейчас пом- ню, все перегибался через меня и шипел: — Кэтлин, милая, перестань, ну, прошу тебя, ради Бога. Но вот он встал, поблагодарил всех за флаг — лейтенант Бауэрз еще колдовал над ним, возвращая к разумным масшта- бам, — и пообещал, что при нашем выходе из Кардиффа этот драгоценный дар будет реять на мачте и будет водружен сно- ва, когда мы достигнем полюса. Тут он загнул, конечно. Там, куда нас несло, и самим-то было не распрямиться, не то что такой громадный флаг водружать. — Мы вовек не забудем, — говорил Хозяин, — доброты и щедрости города Кардиффа, где мы нашли отличнейший уголь, отличнейшее снаряжение и поддержку, на какую толь- ко может надеяться полярный исследователь. — Тут он зап- нулся, прочистил горло и больше не мог говорить. Многие ду- мали, что он умолк из-за того, что не мог совладать с

переполнявшей его благодарностью, но миссис Скотт все [ 29 ] еще душила хохот салфеткой, и я понял, что Хозяин переба- рывает совершенно иные чувства. ИЛ 1/2021 Лейтенант Бауэрз тем временем уменьшил флаг примерно Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! до размеров сложенной палатки и пристроил к спинке своего стула. Хозяин, очнувшись, почтительно похлопал по флагу, вытянув руку, и произнес наконец такие слова: — Поверьте, мы вовек не забудем того, как нас принимали в Кардиффе, и про этот флаг. Нам никогда бы не пережить суеты и волнения сборов, если бы не поддержка жителей Юж- ного Уэльса. Память о вашем великодушии, — здесь он раски- нул руки, как бы желая обнять всех-всех присутствующих, — будет нас вдохновлять, я уверен, на поистине великое дело. Тут он снял флаг со спинки стула, прижал к себе и, повер- нувшись ко мне, объявил: — Я без малейших колебаний вручаю эту драгоценную ре- ликвию на хранение мичману Эдгару Эвансу, нашему валлий- цу, истинному сыну Уэльса и моему соратнику по прежним экспедициям. Ну мог ли я предвидеть такой оборот дела: крики, стук по столу, в том смысле, что теперь я обязан ответить, а между тем улыбка Хозяина светила мне одному, и оркестр грянул “Hen Wlad fy Nhadau”1. В общем и целом я, по-моему, держался очень даже непло- хо. Я, конечно, не считаю себя чересчур ученым или шибко воспитанным, но, когда я встал, на меня откуда ни возьмись нахлынуло непонятное чувство, — и выпивка вовсе тут ни при чем! — будто бы я — частица чего-то такого огромного, тако- го, что, как говорится, овеяно славой. Но не успел я открыть рот, тип с козлиной седой бороденкой как заорет: — Прибей гвоздями к полюсу этот флаг, слышь ты, мич- ман Эванс! И ведь он не шутил. Кто-то хихикнул, еще кто-то, но не бы- ло взрыва смеха, какого я ожидал, ну а я-то, я совсем не оби- делся, чего на такую темноту обижаться, и к моему сердцу, на- оборот, прихлынула гордость, что я — валлиец, я — Бог знает до какого колена валлиец. Исключительно для Хозяина я перевел на английский надписи, вышитые по флагу: “Бодрствуйте” и “Дракон Уэль- 1. “Страна отцов” — традиционно считается гимном Уэльса наряду с так же признаваемым в Уэльсе британским гимном “Боже, храни Короля / Королеву!”. Слова Эвана Джеймса, положенные на музыку Джеймсом Джеймсом, его сыном.

[ 30 ] са везет тележку”, — тогда-то в этих словах мне мерещилась глубина, а сейчас я вообще не вижу в них никакого особого ИЛ 1/2021 смысла. — Никто, — я сказал, — никто, кроме капитана, калачом бы меня не заманил снова на этот самый Южный полюс. Но наш капитан, он внушает каждому чувство преданности, уваже- ния... любви. Тут я смахнул слезу. Конечно, в слезы я ударился потому отчасти, что слегка перебрал, из песни слова не выкинешь, но как будешь душу вывертывать наизнанку, сперва не при- няв на грудь? И говорил я, опять же, чистую правду. В общем-то, я даже радовался, что Лоис здесь не присутст- вует и не слышит моих этих слов; конечно, она бы гордилась, что я такая важная шишка, но и убивалась бы, посчитав, что занимает в моем сердце только второе место. Я заприметил, что у Хозяина очень серьезный вид, что он глубоко тронут, да и миссис Скотт отперла ридикюль и вынула носовой плато- чек, хоть она-то, возможно, собралась утирать слезы от сме- ха, кто ж ее разберет? Потом, чтобы разрядить, что называется, атмосферу, я обратился к типу, который с козлиной седой бороденкой: — Уж если мы доберемся до полюса, я его лучше с собой в Суонси возьму, чем в Национальном музее Кардиффа ему пы- литься! И тут толстяк с другого стола, такой с виду важный по должности, предлагает мне десять фунтов, если я оторву от флага лоскуток и втихую ему передам. И я в мгновение ока кричу в ответ: — Почему бы не внести плату авансом? И кончаю я свою небольшую речь такими словами: — Может, мы там погибнем... и соединимся с беднягой Винсом, на веки вечные зажатым среди льдов... но, если суж- дено нам вернуться, мы будем рады встретиться со всеми ва- ми в Кардиффе. И, не успеваю я сесть, этот толстяк объявляет, что припас пятьсот фунтов для фонда пожертвований в нашу пользу. Кто-то подхватывает его пример и жертвует пятьдесят два фунта десять шиллингов. За пятнадцать минут Хозяину на блюдо из-под мороженого накидали чуть не тысячу фунтов. — Спасибо, Тафф, — сказал Хозяин и крепко пожал мне ру- ку. — Диво ты дивное, чудо чудное! Ну а я тоже не ударяю лицом в грязь и, как следует быть, ему отвечаю: — Рад стараться, сэр. И списали бы вы кочегара, бельгий- ца этого. Он помрет, как только мы отдадим швартовы.

Потом я беседовал с супругой лорда-мэра до тех пор, пока [ 31 ] сам не услышал, как говорю, что Ллойд Джордж1 мне родня, а потому поскорей извинился и на полной скорости взял курс ИЛ 1/2021 на “Терру Нову”. Зачем портить репутацию, тем более после такого успеха? Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Назавтра, как отобедали, приехала из Суонси моя племян- ница Сара — со мной попрощаться. Девчонка она бедовая, и ко- телок у ней варит, книжки из библиотеки берет-читает. Сыз- мальства заслушивалась моих рассказов про Южный полюс, особенно какие там птицы водятся, ну и рыбы опять же. Как-то написала письмо доктору Уилсону, какой-то ее заинтересовал вопрос, и он заодно с ответом прислал ей свой рисунок: поляр- ный буревестник. Самого рисунка этого я не видал, но от мате- ри Сариной знаю, что девочка его повесила над кроватью и по- верх папиросную бумагу приладила, чтоб не пылился. Саре хотелось осмотреть “Терру Нову”. Я слегка скис после того, что Крин мне порассказал за завтраком, и меньше всего хотел, чтоб она заговаривала с кем бы то ни было из экипажа, тем более что сейчас они думали исключительно про наши де- ла. Как-то нехорошо получилось; она ж, небось, сама видела, что на судне полно посетителей. Пришлось соврать, что это гости офицеров, все до единого. — Да про тебя во всех утренних газетах пишут, дядя Эд- гар! — она говорит. — Ты знаменитей всех офицеров. — Да в чем дело-то? — спрашиваю. — Что там про меня пи- шут? — Ты кучу денег огреб, — она говорит, — благодаря своей речи. Тронул все сердца. — Да ну? — говорю, а сам чувствую, как мне полегчало, и обещаю с ходу завтра, с утра пораньше, показать ей научную лабораторию, то место, где доктор Уилсон будет изучать сво- их птичек, правда, про то, что птички в основном дохлые бу- дут, — молчок. Ночевать она собралась у шурина у моего, так что я выдал ей несколько пенсов на чашку чая с пирожком и пообещал с утра пораньше с ней свидеться. Лейтенант Эванс на весь день пропал с концами, правда, я не то чтобы уж очень по нем томился. Отлить ему на сапоги, это да, это я целиком за, особенно если он при этом смотрел в другую сторону, хотя, может, кто-то из ребят сплел эту байку, чтоб меня раззадорить, а может, сам лейтенант уж до того око- сел, что не соображал, что к чему. Ну а флаг и как им покрыли 1. Дэвид Ллойд Джорж (1863—1945) — английский политический деятель; премьер-министр (1916—1922).

[ 32 ] трамвай на конечной остановке — вот что выше всякого моего понимания! Если бы этот козел Джонс его не засек, так бы и ИЛ 1/2021 кататься ему по Кардиффу. Слава тебе Господи, все обош- лось — Крин соскреб с флага и смыл насосом всю пакость, и потом еще парусный мастер прошелся по нему утюгом. В последний вечер я не сошел на берег. Надо было при- смотреть за всякими мелочами, и вообще я счел за благо, по- ка суд да дело, залечь на дно. Хозяину, бедному, пришлось та- щиться в ратушу на ужин а-ля фуршет. Потом уж выяснилось, что речей там не потребовалось, да и беседовать особо не пришлось, поскольку Королевский женский хор Уэльса под управлением мадам Хьюз-Томас не умолкал ни на минуту. Лейтенант Бауэрз тоже никуда не пошел. Он не спал до ут- ра, что-то чиркал в своем блокноте, кудахтал над своими про- виантскими ящиками, как наседка над яйцами. Он молча при- нял у меня свою чашку какао. Его молчаливость я приписал тревоге. В конце концов, кто же знает, что нас ждет впереди? Стараясь его успокоить, я, стреляный воробей, заметил, как, мол, это чудно — знать, что завтра мы тронемся в путь. — Чудно? Почему? — Ну как? Ведь сколько ждали, сэр, — говорю. — Взять, к примеру, собаку — спустишь ее с поводка, а она и не знает, бедная, в какую сторону теперь податься. — Не понимаю, куда вы клоните, — говорит он. — Она, бедняга, иной раз может след потерять, сэр, и мы то же самое, — говорю, — по крайности, мне так кажется, что тут наблюдается сходство. — Не имея удовольствия быть собакой, — он, значит, отве- чает, — я с трудом улавливаю вашу аллюзию. — Да, сэр, — говорю, — вас понял, сэр, — говорю, — наде- юсь, настроение у нас улучшится, как только мы отдадим швартовы. — Кое у кого, — он отвечает, — вообще никогда не бывает плохого настроения. По угрюмому взгляду, который он в меня метнул, я понял, что не ошибся: он сейчас комок нервов. И кто же его осудит? Южный полюс, небось, это вам не Индия. На том мы и расстались, а я вышел на палубу полюбоваться мерцающим городом, дрожью уличных фонарей под дождем. В судне, когда оно стоит в доке, есть что-то, не то что жалост- ное, а как вот в птице, когда она бьется в луже пролитой неф- ти. “Нова”, стреноженная канатами, спутанная цепями, стоя- ла, как у коновязи, у причала. Я чувствовал, как ее трясет у меня под ногами, как она дергается, рвется из пут. Было уже совсем поздно, а люди шли и шли — на нее поглазеть. Я знал, что они

видят: плетево такелажа в неясном свете, мерцание краски и [ 33 ] меди, красное пятнышко, прожженное в черноте сигарой, ко- торой попыхивал вахтенный. Лучшее в ней было невидимо, но ИЛ 1/2021 и словами не описать. Бывают суда хорошие, бывают суда плохие, а мореходны они, нет ли, — это дело десятое. Будь у меня фантазия побога- че, я бы, небось, до того договорился, что у некоторых судов есть душа. Бывают суда, сооруженные так, чтобы побеждать все напасти, какие только может наслать Всемогущий, но и те, случается, гибнут в одночасие, без единого стона, а быва- ют другие, хлипкие скорей, — так те, растеряв в борьбе со стихией мачты, реи и паруса, плывут и плывут себе, пока не достигнут родимой гавани. Имея опыт, только-только ступив на борт, настоящий моряк мигом отличит одно от другого, причем не на взгляд, не на ощупь, а вот есть, есть что-то та- кое, что навек засело у каждого в глубине. Я стоял на палубе больше часа, все надеялся перекинуться парой добрых, тихих слов с Хозяином, пока не вспомнил, что его же в ратушу пригласили. *** Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Бельгиец ушел перед самым обедом. Я наткнулся на него меж- ду палубами: показывал “Терру Нову” Саре. Он молчит, и я мол- чу, и притворяюсь, что не вижу его вещевого мешка. Сошлись- разошлись, поравнялись, развели глаза, вот и вся недолга. А через несколько минут старший стюарт меня извещает, что Хозяин ждет меня в своей каюте. Я прихватил с собой Сару — на всякий пожарный. Я так рассчитал, что если до него, паче чая- ния, дошли слухи насчет флага, не станет же он меня песочить в присутствии постороннего человека, тем более родственницы. Но, оказывается, это лорд-мэр пожелал попрощаться со мной лично и презентовать мне свою фотографию. Одну он мне, прав- да, уже презентовал, на том вечере с непринужденной беседой, и его память о том событии, выходит, не отчетливее моей. Я и на первую-то не успел налюбоваться: его холуй всучал ее мне, когда вертушка “Роял-отеля” уже выметала меня на улицу. Ничего страшного, фоточка мэра, небось, не картина маслом и, жела- тельно надеяться, катается себе на трамвае туда-сюда. Миссис Скотт тоже присутствовала в каюте, и доктор Уиль- ямс. Уж как доктор старался Саре угодить! Она поинтересова- лась, есть ли книги касаемо птиц, какие он советует ей почитать. И он не сходя с места выдал ей целый список. И вот, значит, он с ней разговаривает, а я слышу, как лорд-мэр говорит Хозяину про “опаснейшее задание” и, опять же, интересуется, “будет ли оно выполнено?”. И Хозяин ему отвечает: “Либо я дойду до Южного

[ 34 ] полюса, либо вообще не вернусь”, и миссис Скотт вскрикивает: “Кон, миленький, ну что ты, все-все у тебя получится!” ИЛ 1/2021 Мы вышли из дока в час дня, “Боевой петух” толкал нас в кор- му, а “Сокол” тащил за нос. В жизни вы не слыхивали такого па- радного рева, как тот, что гремел нам вслед, покуда нас протас- кивали по шлюзу: выли, ревели, визжали гудки и сирены, палили пушки, тысячи провожавших орали под моросящим до- ждем. Когда уж мы вышли на канал, от нас не отставали прогу- лочные катера, набитые публикой. Мы подняли флаг Кардиффа на стеньге, на бизани мы подняли флаг Уэльса, и кто-то из офи- церов — капитан Оутс, не иначе, — присобачил к нему два боль- шущих листа порея, и тут один остряк из Торговой палаты как заорет в матюгальник, мол, валяйте, валлийцы, одолевайте ва- лы, и что он, мол, надеется, все неполадки мы устранили. Да где уж там, все оказалось совсем не так, когда буксиры от нас отста- ли и мы пошли на своих парах, стало ясно, что в нашем судне, на- оборот, поприбавилось неполадок. Поздно вечером, когда миновали Плавучий маяк, Хозяин и лорд-мэр со своей компашкой сошли с “Терры Новы”. Но спер- ва Хозяин созвал на корму всю команду, всем пожал руки, мне — так чтоб отдельно — ничего не сказал, только глянул в глаза и прошел дальше вдоль строя. А уж потом такую речугу толкнул: — Мы давно знакомы, друзья мои. Все вы мне служили ве- рой и правдой. И теперь пусть каждый внесет свою лепту в то великое дело, которое мы только еще начинаем. Пусть же каж- дый с честью исполнит свой долг. Желаю вам счастливого пу- ти и жду того часа, когда мы снова встретимся в Саймонстауне. Еще летал поределый дождь, но уже повеяло свежестью. Миссис Скотт держалась за шляпу, когда ее вели на буксир. Вах- тенные на полуюте, те, кто не занят помпами, остались у перил, чтоб пожелать Хозяину счастливого пути. Да только вряд ли он хоть бы что расслышал. Духовой оркестр на “Соколе” наяривал “Auld Lang Syne”1, и музыка клочьями падала в уже потемнелую воду. Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон Июль 1910 Три дня мы торчали у Мадейры, пополняя запасы, и, чем без дела сидеть, я затеял экскурсию на Палейро, прихватив с со- 1. Буквально: “Доброе старое время”. Шотландская песня на стихи Роберта Бернса: “За дружбу старую до дна / За счастье прежних дней” (перевод С. Маршака).

бой Тита Оутса и Птичку Бауэрза. Мы продвигались вверх — [ 35 ] мимо камелий, мимо португальских лавров, вымахавших на сорокафутовую высоту. Не прошло и четверти часа, а уже ИЛ 1/2021 Тит объявил, что не в силах тащиться таким черепашьим ша- гом, пришпорил мула, как на охоте, повернул, оскользаясь, Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! обратно и, взметнув пыльный вихрь, исчез на витой тропе. Я не мог налюбоваться на эти обрывы, балки, муравчатые холмы, водопады, утесы и райское разнообразие мхов, папо- ротников, красавок. На миг воздух заполняется мерзким запа- хом черного кунжута (Oreodaphne foetens), так названного именно из-за своей гнусной вони, но тотчас его перебивает свежая благодать ландыша (Clethra arborea). Поднимаясь в гору, мы поравнялись с процессией скорбя- щих, несших на странном подобии дрог мертвого ребенка. В знак сочувствия мы спешились и со всей отчетливостью раз- глядели крохотное тельце, все в белых кружевах, сложенные на груди кукольные ручки. Другой ребенок отгонял от него мух. Гордый ответственным поручением, он тайком улыбался и сосредоточенно размахивал над дрогами пальмовым листом. Из Палейро мы отправились через смотровую площадку ос- матривать церковь в горах, прославленную многими чудесами. Птичку особенно впечатлил рассказ о чуде, сотворенном Ма- донной. Когда остров совсем погибал от голода, островитяне долгой чередой поднялись к этой церкви и взмолились о спасе- нии перед статуей Пресвятой Девы. А назавтра груженный зерном корабль вошел в гавань, а статуя эта вся взмокла. Кое- кто даже уверял, что видел своими глазами, как впереди кораб- ля плывет Пресвятая Дева и тащит его на буксире с кабельто- вым в зубах. Неподалеку от этой церкви — Монте-Квинта, с нее открыва- ется волшебный вид на залив Фуншал, перетекающий в сизую синеву океана. Волнение Птички так трогательно, и вообще этот мальчик мне по сердцу, в нем такие завидные качества: са- моотвержение, любознательность, работоспособность, внима- ние к мельчайшим деталям и прежде и превыше всего — невы- сказываемая, но глубокая вера в любовь Божью. Лицо у него стало красное, как кирпич, пот лил с него в три ручья, я побаивался, как бы он не растаял прямо у меня на глазах. Он говорит, что ненавидит жару до такой степени, что готов оспаривать Данта, круг холода, как горшего из зол, расположившего ниже пекла. Я заметил ему, что его точка зрения, скорей всего, переме- нится, когда мы приблизимся к месту нашего назначения. — Не знаю, не знаю, — ответил он. — Следствия чрезмер- ной жары — неутолимая жажда, жар и бред, тогда как холод,

[ 36 ] судя по тому, что мне довелось читать, отключит разум и бу- дет тихо убаюкивать вас, пока не заснете навек. ИЛ 1/2021 А может, он прав? Хотя, стоит мне глянуть на шрамы, изукра- сившие мою ладонь, сразу я вспоминаю о пагубности низких температур, и собственные записи того времени вмиг воскреша- ют для меня истинный бич нашей первой экспедиции. Правда, опыт, который долго меня преследовал в жгучих ночных кошма- рах, давно уж поблек и выцвел, превратясь в зябкий сон. Одним словом, все те сомненья, какие еще оставались у ме- ня насчет повторной экспедиции на Юг, растаяли, как лед в па- лящих лучах солнца. После пяти недель на море я стал здоров как бык и даже слегка раздобрел. В необходимости тяжелого труда — наше благословенье, уж от чего-чего, а от недостатка физических упражнений мы не страдаем. Я могу долго стоять, замерев и смешивая на палитре акварельные тона неба и моря; но сохранять равновесие, когда корабль кренится, можно толь- ко при напряжении мышц, в существовании которых вне стра- ниц анатомического атласа я прежде сомневался. И нет ничего более утомительного и трудоемкого, чем четырехчасовая возня с насосами. А уж после перемещенья угля из главного вместили- ща по бункерам я весь в поту и черен, как африканец. Теперь я просто не понимаю, почему мысль о том, чтобы ос- тавить свою работу и обречь себя на жизнь на три года вдали от дома, казалась мне такой мучительной. Иногда меня буквально бросает в дрожь при воспоминанье о том, как больно мне было расставаться с моей милой женой Орианой и как быстро я сжился с разлукой. Могу только предположить, что такова при- рода человека вообще и моя в частности, — похоронив сожале- нья, я не растравляю душевных ран, когда жребий брошен. Со спутниками, конечно, мне удивительно повезло. За ис- ключением двоих-троих — причем я готов признать, что ан- типатия моя вызвана не столько их пороками, сколько моим плачевным недостатком терпимости, — лучших и пожелать нельзя. Из Кэмпбелла может выработаться отличный лидер, Пеннел и Аткинсон несравненны, Нельсон истинное сокро- вище, Черри-Гаррард заслуживает всяческого поощрения. Ну а касательно Тита Оутса я начинаю подозревать, что он ку- да содержательней, чем можно предположить, если судить по этой его дежурной молчаливо-кислой ухмылке. Но есть еще Птичка: меня поражает расторопность судьбы, умеющей вовремя подсунуть нам того человека, который нам как раз и нужен. Вот и Бауэрз встретился на моем пути, я уве- рен, не случайно. Слушая его рассказы — а он скромнейший из людей — о том, как он плавал на “Иравади”, как, сойдя на берег в Индии, колесил на велосипеде по местам, кишевшим медве-

дями, леопардами, слонами, не имея при себе более грозного [ 37 ] оружия, чем сачок для охоты на бабочек, — можно только ди- виться его мужеству. ИЛ 1/2021 Кон, тот сразу его оценил, сразу взял в команду. А мы-то Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! все судили по внешности: отнюдь не блещет красотой, моло- косос, и росточком не вышел, одним словом, хвастаться не- чем. Да, с этим умозаключением не поспоришь; но не грех бы вспомнить Наполеона. На другой вечер, перед самым ужином, Нельсон засек пор- тугальский линкор, выходивший из порта в сине-стеклянной пене. Как они хороши, эти корабли, когда отражают небо и воду! Без моря они сразу линяют и гаснут, как свечи, синь сте- кает с них, как нагар. Все же я набросал эскиз этого корабля. Птичка, сверив мою свежую акварель с подурневшим ориги- налом, подивился тому, как наглядно рука Господня все озаря- ет и животворит. Удивительно, но за короткое время мы освоились друг с дру- гом и научились работать командой. Мы с Птичкой по утрам обыкновенно встаем раньше всех. После того как наше судно во- шло в штилевую полосу экватора, пар на нижних палубах стоит, как в турецких банях, а спим мы поверх ледника. Я не знаю бо- лее острого удовольствия, чем то, какое испытывал, лежа под падучими звездами и слушая милый голос Птички, задающего мне свои нескончаемые вопросы под стоны ветра в снастях. Начинается день с возни у насосов: наша старая посудина течет, как решето, — потом кто-то отходит дальше по борту ку- паться, кто-то ведрами таскает морскую воду. Я, признаюсь, не- сколько охладел к купанию, после того как акула нацелилась на нашего Птичку. Он, глазом не моргнув, содрал с себя преслову- тую зеленую шляпу, которую носит не снимая, и, размахивая ею над головой, заорал так, что акула, струхнув, сбежала. Когда я спросил, испугался ли он сам, Птичка ответил: — Ну, конечно, испугался, дядя Билл, но уж постарался, чтоб противник этого не заметил. Когда хлещет дождь — вещь более чем заурядная в здешних широтах, — на палубе вообще невесть что творится. Весь эки- паж оголяется и в таком виде стоит под тропическим душем. Кое-кто устраивает постирушки в водовороте, образующемся между лабораториями и слуховым окном офицерской каюты. К восьми часам я обычно сажусь в своем укромном закутке за мачтой с альбомом и красками. Какие здесь зори, какие зака- ты! Бывает, небо экватора встает над нами просторным, неве- домым континентом, где, отороченные блеском, высятся сне- говые громады и океаны синеют в расплавленном золоте берегов. А бывает, тучи, из розовых становясь зелеными, по-

[ 38 ] том сизо-лиловыми, мрачными, опускаются, опускаются и так на нас давят, что корабль дрожит, придавленный, в черной во- ИЛ 1/2021 де, а потом замирает под стеклянным куполом неба, покуда солнце, закатываясь за горизонт, не зальет все небо кармином, будто взрезали сонную артерию. Часа два-три я бесплодно пытаюсь предать это чудо бума- ге, потом возвращаюсь к своему отзыву о работе лорда Лова- та о болезнях тетеревов, который рассчитываю кончить ко времени, когда мы доберемся до Саймонстауна. А в остальное время сижу в кают-компании, набрасываю смету будущих рас- ходов: пища для собак, то-се. Бог знает, что бы я делал, если бы меня лишили доступа в мой укромный закуток. Не говоря о том, что здесь самая выиг- рышная точка обзора, здесь я вдобавок могу побыть один. Веч- ное пребывание на людях изнуряет меня, и, если бы не одино- кие часы под райским небом, я не вынес бы толчеи наших шумных вечерних встреч. Я как снулая рыба, и, хотя мне лест- но, когда кто-то из парней является ко мне с жалобами — рано или поздно все они являются, — слухи о моем терпении и бес- пристрастности, боюсь, идут от моей апатии и лени, а не от доброты и участливости. Смолчать лучше, чем осудить, под- дакнуть лучше, чем спорить, и, главное, гораздо приятней. Чутье у Кона куда тоньше моего, даже сравнивать нечего! Только-только познакомившись, например, с Черри-Гаррар- дом, он мигом раскусил, что это робкий молодой человек, при- ниженный властностью отца и натужной опекой матери. Не пойму, как Кону удалось прийти к такому выводу за столь крат- кий срок, но это была чистейшая правда. И я уж не стал спо- рить с его логическим выводом: что у Черри доброе сердце. В том, что мы все так быстро спелись, немалая заслуга Тед- ди Эванса. Пожалуй, его можно счесть недалеким и он черес- чур ребячлив, но именно этот недостаток сложности, всегда ровное и одинаковое настроение служат на пользу морякам под его началом. Он хорошо влияет на парней и, например, никакой досады не затаил против мичмана Эванса, чьи безо- бразные попойки после приема у лорда-мэра в Кардиффе — мы еле взволокли его на свой корабль вшестером — так поко- робили многих. В наших стесненных обстоятельствах от ру- ководителя требуются бодрость и жизнерадостность, и тут уж более удачной кандидатуры, чем Тедди, не найти. Он в первых рядах, когда дело пахнет жареным; и, кстати, это он ввел на корабле изначально невиннейшую игру “Как поп скуфью потерял”, которая обернулась тем, что теперь вся кают- компания то и дело сидит без штанов. Давно я так не хохотал. И пусть Тит ворчит, мол, он даже не подозревал, что бывает та-

кое бесстыдство, все равно это милая, невиная шутка. Как буд- [ 39 ] то мы снова мальчишки, и каждый готов ринуться на защиту друга, и это веселье, это буйство, я убежден, — хорошая трени- ИЛ 1/2021 ровка для более серьезной игры, поджидающей нас впереди. Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Минувшей ночью, когда мы лежали рядом с Птичкой в спальных мешках на леднике, он, умучив меня расспросами о способе размножения дельфинов, зимородков, морских ли- сиц, вдруг спросил, что я думаю про Кона: — Вы к нему ближе, дядя Билл, сам я бесконечно его ува- жаю, но мне хочется знать ваше мнение. — Он лучше всех, — сказал я, ни минуты не раздумывая. — Иногда он бывает суховат и неподступен, но это исключитель- но из-за своего представления о порядочности. Он не хочет, чтоб заподозрили, будто у него есть любимчики. А еще как-то он мне признался, что, хотя считает морскую службу своим призваньем, ни на что бы ее не променял... но иногда на него вдруг находит, и тогда он считает себя неудачником. Тут Птичка пристал ко мне как банный лист: объясните да объясните, что бы это значило? Я постарался втолковать ему, что Кон, мальчишкой в сущности, с ранних лет подчинившись морской дисциплине, иногда жалеет, что отрезал себе путь к другому какому-то истинному призванию. Вообразил, что море сделало его негибким, слишком нетребовательным к себе. — А вот я, когда маленьким служил на “Вустере”, — сказал за- думчиво Птичка, — меня каждое утро волокли под насос и скреб- ли палубной шваброй, до крови скребли. Особенно доставалось носу, поскольку он такая выдающаяся часть моего организма. — Бедненький вы мой, — вскрикнул я от всей души. Можно себе представить, какой он тогда был кроха. — А что же он считает своим истинным призванием? — вдруг спрашивает Птичка. — Не знаю, — говорю. — Он и сам не знает. В его натуре так странно сплелись деятельность и мечтательность... — Тут я осекся, тут я спохватился, что и так уже черт знает сколько лишнего наговорил, и чуткий Птичка сразу сменил галс и заще- бетал о том, как он хочет добраться до Южного Тринидада, просто ждет не дождется. В теплой, укромной тьме думая про свою жену Ориану, я вдруг перескочил на Птичку и Кона и решил, что в обоих есть нечто женственное, оба в равной степени тонки, хоть смеш- ным из них двоих бывает только один. Вот не знаю, не знаю, нравится ли Кон Ориане, ведь Кэтлин она явно не жалует. Несмотря на резковатые повадки миссис С., я готов за нее заступиться, да-да, и не пойду на попятный, ведь она как-никак осчастливила Кона. Однажды она без тени

[ 40 ] улыбки мне сообщила, что не выносит бабья и, будь ее воля, предпочла бы мир, населенный сплошь детьми и мужчинами. ИЛ 1/2021 Понятно, опять же, что Ориана считает Кона чуть ли не разлучником, поскольку он некоторым образом то и дело ме- ня у нее отнимает. Когда мы с ней советовались, стоит ли мне отправляться на Юг, я ей сказал, что чувствую, как я нужен Кону, и чувствую даже, что я за него в ответе. — И еще, — она сказала, — ты чувствуешь, конечно, абсо- лютную необходимость ишачить день и ночь... пока это все не кончится. Не устаю удивляться, как часто женщины проникают в са- мую суть, имея весьма туманное представление об этой самой сути. *** Что-то стряслось со мной утром 16 июля, в девятую годовщину нашей свадьбы, и теперь у меня сердце не на месте. Занимался рассвет, я стоял в своем закутке, проверяя, какой выйдет эф- фект, если провести большим пальцем по жиденькой акварель- ной киновари, мурлыкая песню Шуберта, которую напевала Ориана в тот вечер, когда мы познакомились, но вдруг ни с то- го ни с сего в голову мне полезли картины из далекой поры, ко- гда я был студентом-медиком. В те дни — и теперь содрогаюсь, вспоминая, каким тогда был пижоном, — я всерьез собирался стать миссионером. Отец взбунтовался — еще бы! Он безропотно меня содержал те три года, когда я учился в университете и потом еще два проходил медицинскую практику в госпитале Святого Геор- гия, а теперь все псу под хвост — и чего ради? Ради Африки? Он не требовал, чтобы я об этом и не заикался, ничего подоб- ного, он только сказал, что лучше отложить решение до тех пор, когда я сдам выпускные. Самоуверенное убеждение, что я годен на то, чтобы учить других, безусловно восходит к той поре, когда я учительство- вал в воскресной школе, читал детям библейские истории и занимал их лекциями о жизни далеких стран, прибегая к по- мощи волшебного фонаря и время от времени меняя слайды. Никогда не забуду трущобного оборванца с забинтованными по поводу не то офтальмии, не то блефарита глазами, кото- рый был у меня на подхвате. При каждой перемене картинки он секунду-другую тайком поглядывал на нее из-под грязных бинтов, а потом сидел, спрятав лицо в ладонях, пока щелчок фонаря не возвестит ему новую смену слайда. Никак не могу сказать, что просвещение чумазых детей доставляло мне райское блаженство, — девчонки воняли даже

больше мальчишек, и они притаскивали с собой грудничков, [ 41 ] и те все время орали, и мороженщик на углу надрывно нахва- ливал свой третьесортный товар, и через стену от нас репе- ИЛ 1/2021 тировал оркестр Армии спасения. Бывало, придя домой, я не мог из себя слова выдавить — только сипел. Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Я вспоминал миссию, ряды бритых голов, озаренных ко- сым пыльным лучом, как вдруг, по прихоти ранней зари, мо- ре разбилось на тысячи слепящих осколков, и в сверкании неба вдруг я четко увидел существо — полуптицу, получелове- ка, — реющее над волнами. Только что мне было жарко, как в печке, а тут я сразу око- ченел, я весь трясся и, трясясь, сморгнул, и вмиг исчезло то существо, но я успел заглянуть в те глаза без век, вперившие- ся в меня взглядом, разглядеть, как могучие плечи перетека- ют в крыла, и проследить за тем, как от легкого касанья страшных когтей серебрится море. Какое сомненье? Это был вестник смерти, и в блеске той злой минуты во мне вскипало нечто между сексуальным возбужденьем, что ли, и страхом. Я трясся, у меня стучали зубы, и сквозь этот треск, этот хруст я слышал, как сам твержу: “Холодно... холодно... холодно...” Не знаю, долго ли меня трясло; время с разбегу останови- лось как вкопанное. Далеко не сразу я снова увидел то, что ря- дом, то, что вблизи: небо, сизое, синее небо, и неспокойное море, и солнце, заливающее горизонт, и свою руку, дрожа- щую на блокноте, и свой окровавленный палец. Кое-какое объяснение этому я нашел, хоть далеко не бес- спорное. В первый год моей больничной практики я как-то, вскрывая труп, поцарапал палец, и пришлось сдвигать взбух- шую кожицу и выпускать гной. Что было, то было, ну а потом моя мысль перескочила на несчастного малого с забинтован- ными глазами, а потом все это навело меня на сопоставленье природного мира с духовным, заставило удалить шоры, какие нас замыкают во тьме, заслоняя от нас то, “что и не снилось вашим мудрецам”1. Меня встревожило это знаменье, это предвестье — ах, да как хотите назовите, — и я удивился своей тревоге, ведь мысль о смерти мне давно не чужда. Был период после того как под- цепил палочку Коха, я даже хотел, чтобы смерть пришла по- скорей, я даже ее торопил. Вся моя жизнь свелась к микробам, мокроте, отхаркиванью, точной порции пота, выделенного в ознобную ночь, и я больше не мог, я устал. Трудней всего было обходиться без курева. Несколько месяцев я еще упирался, я 1. “Гамлет”, акт I, сц. 5. Перевод М. Вронченко.

[ 42 ] махнул рукой на запрет, но в конце концов приступы кашля по- сле каждой блаженной затяжки перекрыли все удовольствие. ИЛ 1/2021 Был один такой вечер в Альпах, когда я взобрался на восемь тысяч футов над долиной Дишмы, и мои легочные боли, отда- вавшиеся в ребрах, и зашкаливающий пульс меня довели до от- чаяния, я отказался от борьбы, я готов был добровольно поки- нуть этот мир. Желать смерти — не грех; грех — считать, что ты вправе назначать ей срок. Я бродил между кустов, я топтал тра- ву, я прижимал к больной груди пучок камнеломки в цвету и ждал, нет, скорей не конца — начала. А потом за лиловыми лу- гами, за зелеными лиственницами я услышал, как дятел стучит в бору, и у меня перехватило дух, и я понял: нет, еще не пора, остаюсь, ради того хотя бы, чтоб исполнить обетованье, — не зря же я послан на эту землю. Пути Господни неисповедимы, да уж. Год спустя, зафрах- товавшись в полярную экспедицию 1901 года в качестве вра- ча и зоолога, я плыл на юг. И вот что странно: солнце, здоро- вая еда, горный благодатный воздух не вылечили моих больных легких, тогда как недоедание, стужа, обмороженные руки-ноги и мучительные метели исцелили меня. Как живет тело, так и дух живет, и то и другое должно родиться, раз- виться и кончиться, чтобы затем уж увидеть тот ослепитель- ный свет, — всё своим чередом. Несколько дней я никому ни слова не говорил о своей пти- це. Но вот 23-го, сразу после полуночи, жуткая сумятица зву- ков разбудила меня, и я обнаружил, что Ренник, Тедди Эванс и Птичка топают и горланят под звездами. Эта воинская пля- ска была, оказывается, посвящена моему тридцать восьмому дню рождения, и успешно разбудила всех на борту. Потом пошла дикая свалка, мы зверски спорили, не обош- лось без рукоприкладства. Черри, Кэмпбелл и я отстаивали детскую против остатков кают-компании. Детская, изначаль- но предназначенная для четверых, но приютившая шесте- рых сравнительно молодых людей, нанятых из-за их интере- са к науке, плюс пианола, — ныне служит проходом между машинным отделением и кают-компанией. Здесь только одна дверь, и Оутс и Аткинсон с диким грохотом обрушили что-то деревянное, каким-то чудом выдержавшее удар. Ну и мы вы- держали удар; правда, к концу борьбы кое у кого был оголен зад. Не знаю, не знаю, неужели это безобразие продолжится, когда власть перейдет к Кону? Нет, он никого не станет нака- зывать, это ясно как день, но самое его присутствие мигом по- ложит конец разнузданности. Только к утру я снова влез в свой спальный мешок и, повер- нувшись к Птичке, поведал ему о том, что видел на прошлой не-

деле в один предрассветный час. Я не сомневался, что он сочув- [ 43 ] ственно меня выслушает. Иначе я бы рта не открыл; хотя, если честно, язык у меня развязался после весьма обильных возлия- ИЛ 1/2021 ний. С другой стороны, я считал, что не такой же он кретин, чтобы предположить, будто бы я видел всего-навсего огромно- Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! го альбатроса, — и все же к его ответу я не был готов. — Скорей всего, — заключил я, описав ему то сиянье между небом и морем, — это уловки восхода, мираж, наколдованный внутренним зрением. — Здесь я с вами не соглашусь, дядя Билл, — сказал он. — Ко- нечно, некоторые видят то, что хотят увидеть, но вас я никак к такой категории не отнесу. Ну да ладно, не о том речь. И он мне поведал следующую историю: — Весной 1902 года я служил на “Лох Торридоне”. Радости мало... из-за обстоятельств, в которые не хочу входить. Что-то сразу не задалось на этом корабле; капитан был никудышный, и каждый раз, после того как мы заходили в порт, одного-двоих экипаж не досчитывался. Мы бросили якорь возле Аделаиды, чтоб загрузиться сульфидами, салом, пшеницей. Стюард куда- то смылся, а мне пришлось идти в город вызволять из застенка кока. Борт заполонили новенькие, сплошь пьяные в доску. Осо- бенно был хорош один, грубый скот с татуировкой в виде золо- того орла на лысине; на его фоне и мичман Эванс покажется ан- гелом. — Ладно уж, — я перебил Птичку, — будьте справедливы. Эванс примерный работяга и капли в рот не берет после то- го, как мы вышли из Кардиффа. — Вас понял, — сказал Птичка. — Во всяком случае, тот тип был уж точно свинья и ужасно портил мне жизнь. Я пробовал уломать капитана, чтобы выгнал его, но тот и слушать не хотел. В конце концов как-то в три часа ночи мы подняли якорь, по- правили реи, поставили паруса и были таковы. Никогда еще я не чувствовал себя таким подлецом. Я много читал, понимаете ли, кое о чем передумал... обо всем передумал. На душе у меня кошки скребли из-за того, что я бросил мать. Ей не нравится из- бранная мной стезя, да, но она никогда не останавливала меня. Я у нее единственный сын. И я чувствовал себя эгоистом. Он уставился в темноту, стараясь определить, понял я его или нет. Я не понял — то есть понял, но не до конца. Это у них общее: у него, у Кона, у Черри и Тита, у всех такая связь с мате- рями, — но отцы-то у них у всех давно поумирали, а мой жив. Это он, милый старый папка, привил мне интерес к ботанике, подбивал на долгие пешие прогулки по лесам и лугам, и нечего удивляться, что он мне ближе, чем мать, что у нас с ним куда больше общего. Когда я был в Кембридже, мать писала мне

[ 44 ] слезные письма, она, мол, не понимает, что у меня на уме, я та- кой замкнутый, я такой скрытный. Ее письма я рвал в мелкие ИЛ 1/2021 клочья, но эти жалобы застряли у меня в голове. — Думаю, — продолжал Птичка, — я страдал от одиночест- ва. Жизнь на борту делает человека рабом природы. — Ну нет, я не могу себе представить, — возразил я, — как это вы страдаете от одиночества. Кто угодно, только не вы. — Ну, не то чтобы страдал, — промямлил Птичка. — Но иногда чувствуешь потребность с кем-то разделить свою боль и тоску, с кем-то определенным. У меня мелькнула мысль, уж не женщин ли он имеет в виду? Не раз он поминал каких-то девиц, которых встретил в Мельбур- не, сестер, которые однажды в субботу пригласили в гости его вместе с кем-то из офицеров, а потом еще прислали ему банку домашнего варенья, но как я ни напрягал фантазию, я видел в нем исключительно чистейшего девственника. На Мадейре, на приемах, которые нас обязывали посещать, он неизменно был душой общества, но, когда полагалось встать с места и танце- вать, багровел, как рак. Что-то непобедимо комичное было в его внешности, когда он скакал, бешено и безнадежно, не в такт, ос- кользаясь на вощеном полу. Есть люди, прекрасно выглядящие в любых обстоятельствах, Кон например. Но не Птичка, нет; вне моря и без мундира ты его примешь за плюгавенького страхово- го агента. А глянешь на палубе — мускулистые голени напряже- ны бортовой качкой; он в своей стихии. А ту пустую банку из-под варенья, между прочим, он хранит у себя в шкафу. — Как-то ночью, — рассказывал Птичка, — ко мне, клянусь, приходил Христос... ну, не то чтобы в узнаваемом виде... нимб там... ночная рубашка до пят... ничего такого... и все же. Он приходил... — Но, мой милый Птичечка, — вскрикнул я, — ничего даже отдаленно похожего на Христа не было в моей непонятной птице. Скорей, это существо походило на дьявола. — Без одного нет и другого, — не сдавался он. — Начиная с той ночи, я понял, кажется, что для меня важно, что нет. И еще я понял, что мое честолюбивое стремление к успеху всту- пает в противоречие с моим духовным взрослением. — Я тоже честолюбивый, — брякнул я и сам себе удивился: на- шел чем хвастаться. Помню, понес свои рисунки в одну лондон- скую галерею, и там их отвергли с порога. Я, собственно, пред- видел разнос, но никак не предполагал, что буду так беситься. Кон тоже честолюбив, но он насчет этого почестней, что ли; а скорей, та его часть, какая восходит к Фоме неверующему, по- зволяет ему видеть вещи в их истинной перспективе. Я плетусь в хвосте, хотя, положа руку на сердце, считаю, что достоин идти

в авангарде. Кон возглавляет шествие, хотя считает, что его ру- [ 45 ] ководящей роли здесь никакой нет. Часто я думаю, что Кон, и сам я, и Оутс, и даже похожий на Питера Пэна лейтенант Эванс, ИЛ 1/2021 обожающий раскачивать вас, схватив зубами сзади за пояс брюк, — все мы неудачники, все мы жертвы меняющегося мира. Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! Трудно, трудно теперь человеку угадать, где бы он мог приго- диться. Все, во что нас учили верить: любовь к отечеству, гор- дость Империей, преданность долгу, — все теперь поднято на смех. Надежность классовой системы, побужденья честных, об- разованных людей теперь надо рассматривать в лупу как парази- тов, окормляемых шотландскими тетеревами. Такое измельча- ние цели наводит тоску и, возможно, заставляет меня прятать свое честолюбие под щитом пуританства. Нет, неспроста слова “неприкрытое” и “честолюбие” частенько сходятся в тексте. — Мне кажется, — сказал Птичка, — нам следует раз и навсе- гда выбрать между духовным и материальным миром, и если мы, предположим, не станем святыми, то, по крайней мере, об- ретем душевное равновесие и в некотором роде будем в ладу с собой. И я знаю твердо: все — полная чушь, одно только важ- но — всегда стеной стоять друг за друга. Меня потрясала та ловкость, с какой он облекал подобные мысли в слова. Я могу, скажем, думать то же самое, что и он, но никогда мне не научиться так четко и естественно изъяснять- ся; часто я боюсь показаться ослом. — Послушайте, — продолжал Птичка, — я побаиваюсь, что окажусь не на уровне, когда мы доберемся до Юга. На всякий случай готовьтесь к тому, что я буду опираться на вас. Я расхохотался: мысль о Птичке, прибегающем к чьей-то помощи, показалась мне ужасно смешной. — Мой мальчик, — говорю, — вы оснащены лучше нас всех. Я, может, и прорвусь, но инвалидом, а вы-то явитесь домой с победно реющим штандартом. На это ничего не ответил Птичка; ну, я решил, видно, погру- зился в раздумья. Через минуту, однако, раздался могучий храп, разбудивший самого Птичку, и я услышал, как он бормочет: — Хорошо, что холоду нас не пронять. В общем, мило поговорили; но чувство неловкости не отпус- кало меня. Ох, как трудно взять и забыть эти злые глаза без век. *** Два дня спустя мы завидели Южный Тринидад, свернули пару- са и встали в четырех милях от острова. Птичка признал, что я ничего не преувеличил, рисуя столь мрачный его вид. Но вот ночь вступила в свои права, и лунный свет превратил эту не- приглядность в сказочный замок с башнями, башенками и ми-

[ 46 ] наретами, тронутыми серебром. Птичка чуть не всю ночь не спал, упиваясь красотами и жалея, что его дорогая мамочка не ИЛ 1/2021 может на них взглянуть. Каждый раз, когда над нами летела птица, он толкал меня локтем в бок и спрашивал: не ваша? Ну вот зачем, думаю, теша свое тщеславие, я ему выболтал, что, когда мы здесь были в 1901 году, Кон потребовал, чтобы всех прежде неизвестных пернатых впредь называли моим именем. Бред собачий, конечно, а ведь приятно — летает где-то там птичка и носит имя Aestrelata Wilsoni. И если издаваемый ею звук есть нечто среднее между истерическим воплем кукушки и блеянием, которое издает на току бекас, мне что за дело? В полшестого утра мы подошли поближе, и остров предстал перед нами во всем бесстыдстве, во всей откровенности своего безобразия. Горы стылой вулканической лавы, взрезанные рва- ми, в резких прожилках базальтовой руды цвета горчицы и красной меди перетекали в каскады лиловой и черной вскры- ши, и та розовела от первого луча солнца. День просыпался, яс- ный, ни облачка, только густой дым кучерявился над верши- ной, и чернильного цвета башенки пронзали его, вытягиваясь навстречу заре. Мертвый лес покрывает весь остров, приютив папоротни- ки высотой до восемнадцати футов и, куда реже, — акацию и цветущую фасоль. Почвы здесь почти нет, а если и попадется какая, то главная ее составляющая — пыль, похожая на вулка- нический пепел. Редкие песчаные отмели покрыты оползня- ми угольно-черных камней и кишат крабами. Самое разумное объяснение гибели деревьев, какое мне до- водилось слышать, сводится к тому, что некогда, и даже не так уж давно, здесь произошло извержение лавы, все сгубившей на своем пути. Может, так все и было, а может, остров накрыло приливной гигантской волной, погубив всю растительность в соленой воде. Кстати, еще я слышал, что в семнадцатом веке сю- да ссылали приговоренных к пожизненной каторге. До сих пор еще ходят байки, мол, кто-то когда-то обнаружил развалины примитивных лачуг по наветренной стороне острова. Сердце кровью обливается, как подумаешь, что человек человека может обречь на вечное пребывание в этом Богом забытом месте. Опасливо, под грозный рев валов, разбивавшихся об уте- сы, мы дошли до западной бухты и бросили якорь на глубине в пятнадцать фатомов. Тедди Эванс рвался дальше, к юго-за- падной бухте. На карте адмиралтейства указана желательная глубина в десять фатомов, но я-то знаю, что на такой глубине полно затонувших скал. И вот что еще важней: берег открыт штормовому ветру, а это бич здешних мест, пугающий, страш- ный памперо.

Кроме того, я знал из множества опубликованных Коро- [ 47 ] левским географическим обществом документов, что попыт- ки высадиться здесь в июне, июле и августе — отчаянная ИЛ 1/2021 блажь, потому что в здешних широтах это зимний сезон. Тем не менее я помалкивал. Если бы не возня с насосами утром, Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! днем и вечером, наш путь был бы, прошу прощенья, усыпан розами. И нам, я понимал, нужно окрепнуть в предвидение грядущих лишений. Так что я подавлял свою обычную осто- рожность и старался мыслить так, как мыслил бы в подобных обстоятельствах Кон. К моей вящей радости вода в западной бухте оказалась чис- той и тихой, мы отчетливо видели якорь на дне, видели, как стайки резвящихся рыб — акулы, дельфины, морские ерши — вспыхнут и сразу же гаснут. Мы вышли из своего вельбота, на- чинили плашкоут оружием, ромом, ножами, галетами, табаком и пресной водой и погребли дальше. Место для безопасной вы- садки оказалось не так-то легко найти; но вот мы наткнулись на природный пирс, образованный рухнувшей скалой, и кое-как выкарабкались на сушу. Группа энтомологов, то есть Райт, Тедди Эванс и Птичка, приготовилась к высадке. Я беспокоился за Птичку: он до дрожи боится насекомых, особенно пауков. Однажды в Рангуне мать, совсем еще кроху, купала его перед сном, и вдруг тарантул побе- жал по стене возле крана. Мать закричала, на крик примчался слуга, шлепанцем раздавил тарантула, и тот, почти целиком обернувшись мерзкой слизью, все еще непристойно дрыгая ножками, плюхнулся в воду, кружа возле детских коленок. Я знал про тот случай и предложил Птичке присоединить- ся ко мне и Черри. Нет-нет, он об этом и слушать не желает. Это очень мило с вашей стороны, дядя Билл, но в том, чтобы убегать от опасностей, ничего милого нет. В конце концов было условлено, что Оутс с Аткинсоном, который, мало того что отличный судовой врач, еще и при- знанный знаток бактерий, отправятся к мысу пониже Найн- пина, а мы с Черри-Гаррардом вдвоем проберемся к горе Са- харная Голова с подветренной стороны острова и, таким образом, идя поврозь, будем искать птиц и стрелять их, ис- кать птичьи яйца и собирать их. А еще мы взяли с собой матроса одного, такого Мерфи, ливерпульского оболтуса, я его начал лечить от желудочных колик и посчитал, что день на свежем воздухе ему не повре- дит. В общем, он, возможно, и симулянт, но я пока не имел случая в этом удостовериться, так как он ступил на борт в са- мую последнюю минуту в Кардиффе вместо одного бельгий- ца, которого Кон вдруг невзлюбил и прогнал.

[ 48 ] Предполагалось, что мой пациент будет мирно пастись на пляжном песочке; но я совсем упустил из виду мерзких пуче- ИЛ 1/2021 глазых крабов под желтыми панцирями, тысячами роящихся в здешнем краю. Наткнетесь на них, бросите им что угодно съестное, и они замрут, уставя в вас почти сатанинский взгляд, потом разорвут еду в клочья клешнями и только по- том, только потом уже начнут жевать. Они не пускают слю- ней и, не имея век, не могут уставить в вас какой-то иной, а не почти сатанинский взгляд, при этом зловеще напоминая кли- ентов кое-каких рыбных ресторанов на Стрэнде. Стоит вам зазеваться под теплым дождичком, и они живо изжуют ваши ботинки, а там и до вашей шеи доберутся. Вряд ли в их силах одолеть взрослого, здорового человека, но оставлять им на милость недееспособного молокососа как-то мне не хотелось. Мерфи же уверял, что очень даже в силах за себя постоять. — Только вы не дергайтесь, сэр, — говорил он, — уж я этим засранцам покажу, кто кого, и пусть на себя пеняют, если по- дойдут ко мне ближе чем на милю. Мы устроили Мерфи под самодельным навесом, оставили ему вдоволь еды, припрятав дневное довольствие рома так, что ему ни за что не найти. Ох, до чего же мы веселились, снаряжая в путь команду стрелков-охотников: пернатые на Тринидаде не видывали лю- дей и усматривают в вас нечто не более грозное, чем выступ, который может служить насестом; зеленая шляпа Птички, в ча- стности, у них пользовалась особым успехом. Оутс, корча брезгливую мину и орудуя, как тростью, ружьем, ворчал, что дробь можно бы и не брать с собой, и ружейных стволов за гла- за бы хватило. Три часа целых мы с Черри трудились в поте лица, прокла- дывая путь к Сахарной Голове. Почва здесь вся прогнила, и частенько на каждый наш шаг вперед приходилось по два шага назад — ступишь и оскользаешься, и сползаешь вниз, и все на- чинай сначала. И при очередной неудаче олуши и бакланы, об- севшие скалы вокруг, тут же отчаянно взмахнут крыльями, и взмоют, и кружат, и кружат над нашими головами. И собирать яйца тогда — детская забава, они лежат здесь ничем не прикры- тые, не защищенные гнездами, словно выставленные напоказ. Изнемогая от боли в спине, мы с Черри кое-как обошли Са- харную Голову, спустились к юго-восточной бухте и зашлепали вдоль берега, изукрашенного черепашьими следами. Наконец, безмерно меня обрадовав, Черри объявил, что мы заслужили отдых. Когда высаживались, я ушиб щиколотку, и теперь рас- слабил шнурки и потер пострадавший сустав с отчетливым ощущением счастья.

В бухте громадились обломки кораблекрушения; доски, [ 49 ] птичьи клетки, бочки, порожние бутылки из-под джина, об- глоданные свиные кости. С присущим ему добродушным ли- ИЛ 1/2021 ризмом Черри заметил, что скелет — человека ли, животного ли — есть грубое напоминание о бренности плоти. Я понял Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг! ход его мысли; редко кто — хоть иногда, хоть изредка, — гля- дя на круженье и опаданье листвы, не вспомнит о смерти. Я промолчал, но чувствовал, как у меня осунулось, вытянулось лицо. В последний раз я ел жареную свинину — на берегу, ес- тественно, — в последнее воскресенье, когда мы обедали у ро- дителей Орианы перед самым нашим отъездом в Кардифф. Ориане нездоровилось. Ей пришлось прилечь, покуда ос- тальные расправлялись с едой, и, когда я заглянул к ней и хо- тел ее поцеловать, она отвернулась, сказала только: “У тебя жир на подбородке”. Ей взгрустнулось, наверно, из-за того, что я демонстрирую столь завидный аппетит накануне, прямо на- кануне нашей разлуки. Черри пнул выбеленные кости, забросал их песком, потом потоптался на месте, выравнял горку. Я уже ждал, что вот сей- час он соорудит крест из всякой всячины, отторгнутой морем. Он совсем еще мальчик, наш Черри. Вот снял очки, протер кра- ем рубашки, и, хоть лицо у него от загара совсем потемнело, глаза тревожно глянули, обрамленные белыми лунами. — Вот мученье эти очки! — Он беззащитно озирался. — От малейшего усилия туманятся. А еще, бывает, от пота соскаль- зывают аж на кончик носа. — На холоде еще хуже будет, — я его предупредил. — Ми- гом заледенеют к чертям. — Ничего, как-нибудь, — он сказал. — Я научился жить с та- кими глазами. Уже я отвернулся от моря, уже на него не смотрел. Задул тугой, крепкий ветер, и я, честное слово, почуял смешанный с тончайшим духом прохлады и тертого яблока дух свиных шкварок, подскакивающих на сковороде в горячем меду. — Дядя Билл, — вдруг спросил Черри, все еще с детской до- садой пиная песок, — а правда, что страданья обнажают луч- шее в человеке? — Да, — мигом ответил я. — То есть в хорошем человеке. — Я смотрел ему прямо в глаза, я знал, что он думает о предстоя- щих тяготах и о том, выдюжит ли он; я хотел без слов ему ска- зать, что да, по-моему, выдюжит. — У человека нашего круга, — объяснял я, — есть одно пре- имущество. Его с детства учат спокойно принимать приговор рефери, не спорить о том, кто прыгнул выше, когда имя сча- стливца уже просияло на табло. Подчинение правилам — от-