Призраки острова Чар

1

Ирина и Александр Путяевы Фантастическая повесть в стиле флажолет Призраки острова Чар 1. НОВОЛУНИЕ Эта история случилась задолго до появления на острове Чар грубых и невежественных вандалов, которые однажды пришли и разрушили волшебный и процветающий город Ар, омываемый водами средизвездного моря. Наверное, сегодняшние археологи – наткнись они спустя тысячелетия хотя бы на развалины этого города, очень изумились бы мастерству древних строителей, умевших чуть ли ни из воздуха и песка строить величественные храмы, замки и частные дома. И они бы, конечно, ни за что не поверили, что в домах этих жили когда-то не люди, а призраки, но все-таки гуманней называть их людьми, потому что в чём-то они их даже превосходили. Это были художники и поэты, учёные-алхимики, математики, астрономы и мужественные капитаны. Души одних – доставлены на эти залитые солнечными лучами берега летучими голландцами, другие явились по зову сердца, третьих привёл случай. Кроме духовной пищи пришельцам из ниоткуда мало что требовалось: плоть их была воображаемой, скорее напоминающая одуванчик с семенами на пушистых волосках, а из одежды – кто, в чём прибыл. 2

Маленький Алиик появился на острове Чар совсем недавно. Корабль, на котором он возвращался с родителями и сестрой в родной Гунаур из путешествия, попав в жестокий шторм, налетел на рифы и разбился. Не спасся никто. Последнее, что помнил Алиик, была рыба-камень, которая повисла на кружевной оборке платья его младшей сестры Дуньян. Она утащила девочку на самое дно. А, может быть, это был дурной сон, который подхватил его вместе с мачтой, перебитой бурей, и перенёс на берег мертвецов. Всё его наследство уместилось в небольшом деревянном сундучке, за который он инстинктивно цеплялся в момент катастрофы. В сундучке лежали цветные мелки, самодельный компас, укороченное для удобства павлинье перо с обсидиантовым наконечником, – им можно было писать по сырой глине, – и две склянки с бурой жидкостью. Флакончики были помещены в сундучок в самый последний момент по просьбе отца. Тот, выбитый из колеи суетой, связанной со сборами, забыл положить его к своим вещам. Он предупреждал: – Смотри, не разбей их, малыш. У меня ушла целая жизнь на это изобретение. Очень скоро мы станем богатыми. С помощью этих веществ я превращу все камни мира в золото! Лучше бы он превратил безжалостные камни в песок – корабль не разбился бы о рифы, и все остались живы. Просто диву даёшься – на что взрослые тратят свои жизни!.. Алиика приютила престарелая чета призраков Ые. И тётушка Чёк, и дядюшка Нут в прошлой жизни были 3

художниками. Они были аборигенами этого острова. Никто из них уже и не помнил, как на него попал. – Помню только, – рассказывала тётушка Чёк, – был июнь. Во всю цвели алые розы. Наш сад был сплошь переплетен этими прекрасными цветами. Нут держал меня за руку, и мы летели по небу. Этот полёт ни с чем нельзя было сравнить. Будто мы бежали с высокой горы куда-то назад, в далёкую юность. И я вновь увидела нас молодыми и счастливыми. А потом какая-то птица подставила нам своё крыло… И вот мы здесь. Теперь я даже и не знаю, было всё это правдой, или так распорядилась фантазия. Всё время, что мы здесь находимся, я пытаюсь воспроизвести то ощущение счастья, но у нас кончились краски… Те, что можно добыть в горах, слишком унылы… После того разговора Алиик вспомнил о своих сокровищах и подарил тётушке Чёк цветные мелки. Если бы вы только видели её счастливые глаза. Возможно, мы - более счастливы от предвкушения счастья? – Когда картина будет готова, я обязательно её тебе подарю. А, может, ты и сам что-то на ней изобразишь? У тебя был свой сад? – Был. Правда, я больше любил бегать по улицам или пускать с крыши бумажных голубей. В саду нельзя нагуляться. Ходить от яблони к груше так скучно!.. – Тебя можно понять: маленьким мальчикам не интересно сидеть на одном месте и возделывать грядки. Это удел стариков. В нашем возрасте хочется украсить каждый клочок земли, точно он самый последний, хотя теперь я точно знаю, дело не в этом… Ты видишь луну? 4

– Да, вижу, конечно… – Это новолуние… Появилась новая луна! И другой такой уже никогда не будет… Наслаждайся тем, что видишь, а не тем, что знаешь… – Точно. – Сказал дядюшка Нут. – Знания наши равны песчинке на берегу. Зрение, слух, осязание, обоняние… И это всё? Теперь вот прибавились предчувствия и угрызения совести, а ведь это тоже не всё, малыш… Ночью при полной луне людям снятся вещие сны… Что ты хочешь, чтобы тебе приснилось? – Папа с мамой и сестра. Он отошел от мольберта, на котором стоял подрамник с недописанным холстом, и произнёс, точно обратился с мольбой к кому-то неизвестному: – Дай ему…Пусть будет так, ибо в снах своих люди и призраки одинаково не вольны… В комнате Алиика потушили свет, и она наполнилась звоном серебряных колокольчиков. Тёплая волна, похожая на материнскую ладонь, накрыла его с головой и погрузила в сон. 2. СМЕРТЬ… ЭТО ИГРА «В ПРЯТКИ» ? Тихо падал снег за окном, а в доме пахло ёлкой. К хвойному настою примешивался запах свежих огурцов: мама готовила на кухне салат. Ровно в двенадцать родители сядут за стол, а их с Дуньян будет отчаянно клонить в сон. Чуть бы раньше 5

начинался новый день, чтобы его нельзя было пропустить… Глубоко вздохнут часы в деревянном футляре, и их механизм, состоящий из колесиков и пружины, издаст какой-то потусторонний, протяжно- убаюкивающий звук. К бою часов привыкаешь, и раскатистые «четверти» с «половинками» плавно проникают в сознание, действуя, как снотворное… Будет гореть камин. На огонь можно смотреть часами. Особенно занятны огненные пассажи головешек: точно смотришь на чёрную свирель, по которой бегают подушечки пальцев, стараясь загнать разыгравшиеся язычки внутрь. Можно даже услышать чудесную музыку и дирижировать ею хоть до самого утра… Так что да здравствует праздник! Рождество! Ура! Да здравствуют бумажные белки и зайцы на ветках! Да здравствуют фантики от конфет и сами конфеты! Да здравствуют разноцветные гирлянды и снежинки, вырезанные из старых газет!.. В окошке кукольного домика горит свет. Под елкой по стойке «смирно» стоит дед мороз из ваты. Одежда и борода припорошены блестками. Куда уходит детство? Куда уходят сны? Почему нельзя вернуться в прошлое, чтобы погладить его рукой? Это не известно даже коту Масику. Он главный по снам: профе6ссор и снововед. Спать он может, кажется, целую вечность. Сны – его родная стихия. Мы пытаемся приучить его к нашим развлечениям, а кот прячется по укромным уголкам, и единственная 6

приемлемая для него игра – игра в «прятки». Он получает истинное удовольствие от наших бесплодных поисков, а сам, наверное, мнит себя в такие моменты хитрой, удачливой мышью. Вообще-то, ему даже на время, даже мысленно, такое перевоплощение унизительно и обидно, но он снисходителен: ладно уж, пусть дети порезвятся, пока он им не поддастся. Масику, что праздники, что будни – всё едино, лишь бы в его тарелке была еда. А, вообще-то, он был нежадным. От своих щедрот Масик мог принести вам в постель мышь. Хорошо ещё, что в доме была одна единственная мышь – искусственная. С ней-то он и забавлялся, а, когда она ему надоедала, клал ее обязательно в свою тарелку, давая понять, что фальшивку пора поменять на настоящую дичь. Масик обожал карточные фокусы. Когда Алиик показывал их сестре, кот занимал удобную позицию на коленях, и при всяком удобном случае пытался выбить лапой карту из рук. Особенно неравнодушным был почему- то к картам бубновой масти. Для него процесс царапанья и был настоящим фокусом, а сущность же заключалась в ином. Карты с картинками и «десятки» раскладывались на пять кучек, и факир следующие свои действия подкреплял рассказом. Сначала выкладывались десятки – дома принцесс. Десятки накрывались дамами. Дамы выходили замуж – стопки пополнялись валетами. Потом Алиик придумывал целую историю из жизни молодых сиятельных особ, которая кончалось ссорой. Короли, выступавшие в качестве примирительной стороны, перекочевывали в карточную кучу-малу. Спор не решался, и тогда в ход шли тузы. Они тоже занимали место с 7

верху в каждой из четырёх новообразовавшихся кучек. Тузы в этом фокусе играли роль судей. Они повелевали собрать карты и заново их перемешать. После расклада на пять стопок десятки ложились отдельно, дамы – отдельно и т.д. Если несведущий человек пытался повторить фокус, он у него не получался. Дело в том, что складывать, и перемешивать карты надо было в определенном порядке: не тасуя, а перекладывая стопки листов друг за другом. Алиик подумал: «А что если досмотреть все сны до конца, а потом, правильно их тасуя, вернуть назад и дома, и людей в них, и всех котов, и всех собак и мышей, а, главное, то счастливое семейное рождество, которое они встречали всей семьей? А почему – нет? Просто надо разгадать этот сложный порядок, по которому выстраивается жизнь»... 3. ЛЕГЕНДА О ВЛЮБЛЁННЫХ И КАРТОЧНЫЙ ФОКУС – Просыпайся! Просыпайся! – Будила его тётушка Чёк. – Уже пора. – Но ещё ночь?! – Проспишь самое интересное. – Сейчас расцветут звёзды в горах. Слышишь стрекотание крыльев? – Что-то слышу. – Подойди к окну. Такое бывает только раз в году. Это горные колибри собирают волшебный нектар. Надо и нам 8

не опоздать. Мы с Нутом запасаемся звёздным соком впрок. Он необходим для приготовления красок. – Точно. – Подтвердил дядюшка Нут. – Краски без нектара быстро жухнут. Ты ведь пойдёшь с нами? – Ночью в горах, наверное, страшно? – Здесь тебя никто не обидит. В горах полно призраков. От их фонариков будет светло, как днём. Так что, оденься теплее – и в путь. – И всем нужен нектар? Здесь все рисуют? – Почти все. По дороге в горы тётушка Чёк поведала Алиику о древнем предании. Когда-то в здешних местах жили двое влюблённых. Его звали Ал, её – Роз. Они были молоды, и сколько себя помнили, не видали никого из людей. Им очень хотелось побывать где-нибудь ещё, но остров можно было покинуть только на корабле. Ал не был мореплавателем, да и корабля у них не было. И вот однажды, гуляя в горах, они набрели на древний колодец. Он образовался естественным образом. Поскольку порода острова состояла на четверть из известняка, а дожди, питавшие горную реку, шли здесь достаточно часто, через миллионы лет вода постепенно размыла русло и ушла под землю, точно её впитала губка. Надо было срочно найти воду, чтобы не умереть от жажды и не остаться без урожая. И тогда Ал спустился по веревке на дно колодца и обнаружил там кладбище кораблей. Они догнивали в озере огромной пещеры, своды которой были сложены из сталактитов. 9

Больше года они с Роз поднимали наверх доску за доской. На одной из них отчетливо читалось название, а скорее всего часть названия корабля-призрака: «ЧАР». – Тогда-то, я думаю, остров и получил своё имя. – И им… Ну, этим двум влюблённым удалось построить корабль и покинуть остров? – Спросил Алиик. – Похоже, что так… – Сказал Нут. А звёздным нектаром они заделали щели, ведь он сродни смоле. Наверное, они сели на свой серебряный корабль и уплыли далеко-далеко… Говорят, для успешной навигации они использовали примитивный компас: свободно плавая в глиняной чаше пробка с намагниченной иглой довольно точно указывала расположение полюсов земли. – А где они взяли магнит? – Нашли камень, содержащий железо. Магнитные линии в нем идут от полюса к полюсу. – И что? – Натерли им иглу, и она приобрела свойства магнита. – Но, – спрашивал Алиик, – если пещера существует, значит, остались и проклятые корабли? Ал и Роз не могли использовать все корабельные доски… – А тебе у нас уже наскучило? – Нет. Но я тоскую по своим. – Это пройдёт. – Это никогда не пройдёт. – Все так говорят, а потом привыкают. Человек ко всему привыкает. Даже к этому, то есть… к тому свету. До 10

сих пор путаюсь, в какой системе координат мы существуем… – Не слушай его Алиик. Он сам не знает, что говорит. Ты прав. Даже если мы живём в раю, я бы хотела чего-то другого. – Ты женщина. А женщине никогда не угодишь. День выдался солнечным. Похоже, здесь никогда не бывает пасмурных дней, а времена года не меняются, как на экваторе. Здесь всегда лето. Здесь всегда жарко. Исключение – ночь. Ночью становилось прохладно, и температура опускалась до минус пяти… Но разве можно сравнить эти холода с зимними морозами Гунаура?! Как бы хотелось сейчас Алиику побывать на городском катке! Папа, наверняка, заказал бы себе стаканчик глинтвейна, а им с Дуньян хватило бы двух порций мороженого. Растирание красок, их перемешивание – дело нудное. Алиик под благовидным предлогом отделался от четы Ые. Он направился прямиком в горы на поиски таинственной пещеры. Он обязательно отыщет древний колодец, построит приличный ковчег, и, подобно Ною, вывезет с острова этих потерянных людей, потому что близких не должна разлучать даже смерть. Так не должно быть! Это не справедливо! 11

4. ДОН КИХОТ ЧАРСКИЙ… И ТЕНИ БЕЛЫХ ПАРУСОВ Одно преимущество у призраков всё-таки есть: им не страшны физические нагрузки. Мускулатура не чувствует напряжения; руки, ноги – при ходьбе не болят. Потому-то Алиик легко преодолел большую часть намеченного пути. Остановило его любопытство. На склоне, поросшем густой растительностью, он заметил крепостную стену. Вернее, то, что от неё осталось: смотровую башню и бегущую от башни влево и вправо вертикально стоящую ступенчатую ленту из массивных камней. Алиик подошел ближе. По всему было видно, что этой постройке - не одна тысяча лет. Тщательно подогнанные друг к другу валуны просели под собственной тяжестью. Нижние ряды кладки ушли под землю и смотрелись, как поры гигантских сморщенных грибов. В проломе каменной стены, куда, – так казалось, –могла бы вместиться целая конница, неподвижно стоял одетый в латы воин. Латы, правда, весьма странно выглядели. Не латы, а заплаты. Приплюснутый, как тарелка, шлем без забрала, погнутые фрагменты железных пластин на нагрудном облачении, рваные рукавицы и погнутоё копьё. В своем облачении незнакомец был похож больше на дворника с железной метлой, чем на рыцаря. «Уж ни Дон Кихот ли это? – Подумал Алиик». 12

Поравнявшись со странным рыцарем, Алиик пошевелил прутом консервную банку, которая, наверное, оказалась здесь во имя смешения веков, не иначе. Банка с грохотом покатилась по правому склону. Печальный господин остался невозмутимым. Алиик поздоровался: – Здравствуйте. Сколько здесь мусора, однако. Рыцарь кивнул в ответ, но промолчал. – И вы не хотите меня ни о чём спросить? – Настаивал Алиик на продолжении знакомства. – Спасибо. Я ни с кем не знакомлюсь. – А позвольте узнать: вы тот самый рыцарь печального образа? – Молодой человек, вы знаете, куда вы попали? – Приблизительно. – А раз вы всё знаете приблизительно, то хотя бы из вежливости оставили меня в покое. Я ведь тут не кондоров поставлен пугать. И вы мне не интересны, потому что на вас нет печати зла. Я работаю. Наблюдаю за всем, что происходит на острове. – Я вас сразу узнал. Я читал о ваших похождениях. Я предлагаю вам свою помощь, господин Дон Кихот. – Мне уже многое предлагали. Предлагали даже перейти на работу в полицию. Все почему-то думают, что у героев книг не может быть души, и потому они не имеют права селиться на астральных островах. Чушь. Мой древний род древнее камня и плоти. Нет, я не возмущаюсь. Я могу 13

перетерпеть. Мои доспехи выдержат и эти удары. Они издеваются надо мной… – И здесь? Да кто же это может быть. – Они, видите ли, из добрых побуждений хотят построить на берегу специально для меня ветряные мельницы. Зачем, спрашивается, мне мельницы?! Наивные, они полагают я не отличу бетонный столб от остолопа! Даже Дульсинея покинула меня. Ушла к математику. Он обещал в её честь решить сумасшедшее уравнение: Марс в степени «n» умноженный на Сатурн в степени «n» равен иксу в степени «n» при значении «n» не больше двух. Разве это серьёзно? А перед тем, как уйти к математику, она две недели жила с поэтом. Тот в ее честь то ли писал стихи, то ли ковырял в носу. Второе вернее. – Я бы ее бросил. – Куда-а?! – Пусть живёт, с кем хочет. – Она только тем и занимается, что живёт, с кем хочет. – А вы найдите себе другую богиню. – Во-первых, я не могу отойти от канона, тогда я буду не Дон Кихотом, а Дон Жуаном… (Кстати, он тоже здесь, и мне сочувствует)… во-вторых, как это ни печально, я её люблю. Просто я застоялся без подвигов. Ни на ком нет печати зла. Я знаю: зло неистребимо… Но нет печати… Я должен найти эту проклятую печать, и Дульсинея ко мне вернется… – Давайте искать вместе. Я тоже кое-что ищу… 14

– А я отвечу решительным «нет». Извините, не знаю, как вас по имени… – Алиик. – Простите и прощайте. – Лицо его, обветренное, обожженное солнечными лучами, вытянулось ещё больше и сделалось особенно печальным. – Все мы когда-то становимся призраками…Если, Алиик, вы столкнетесь со злом, я приду к вам на помощь, а пока что, извините… мне надо готовиться к подвигу… Заручившись поддержкой Дон Кихота Чарского, Алиик решил подняться в гору еще выше. Здесь было немного прохладнее. Легкий, порывистый ветерок, задевая бутоны исполинских цветов, качал чаши лепестков, и из них проливалась собранная во время дождя влага. Этот своеобразный водопой собирал мелких животных и птиц. Поблизости могли быть и змеи. Но ядовитых пресмыкающихся на острове не водилось. Алиику послышалось журчание ручья, и жажда сама повела его на этот звук. И точно: сразу за зарослями шиповника, пробивая путь в каменном лабиринте, текла небольшая горная река. Она было очень мелкой и шириною чуть больше метра. Вода доходила Алиику только до щиколоток. Небольшие заводи у самых берегов были чуть глубже. В одном из таких затонов охотилась мышь. Дно просвечивалось. Среди камней гуляла рыба. Она-то и была предметом охоты. Прямо у Алиика на глазах в сторону зазевавшейся мелюзги метнулся острый мышиный трезубец, и вот уже, прихваченная за кончик хвоста, рыбёшка повисла в воздухе. 15

Алиик цыкнул на мышь, – она была ему неприятна, – наклонился над водой, сполоснул руки, и промочил рот. Странно, его мучила не жажда, а воспоминание о ней. Передохнув какое-то время, – видимо, с привычками прошлой жизни сразу не расстанешься, – Алиик решил двигаться дальше, идя вдоль русла реки. Предчувствие подсказывало ему, что таинственное кладбище кораблей откроется именно сегодня. И судьба неожиданно помогла ему найти ещё один затерянный мир. Если бесконечная вселенная обязана своим рождением «Большому взрыву», (Кстати, почему только одному, а не нескольким разнонаправленным?) то вселенная изотерическая ещё более многогранна. Люди это – непознанные планеты. Одни холодны, как лёд, другие неприветливы, как пустыня, третьи сентиментальны и чувствительны… И все они находятся в вечном движении. Орбиты их пересекаются. Меньшее зло поглощается большим злом. Добро присоединяется к добру. Ничто ещё не закончено. Столкновения вечны, как вечна мысль… Она летит на встречу непознанному не только через ворота сознания, но плутает и по подземным лабиринтам, и вонзается в ядра планет, и не только ради истин: уж слишком они примитивны, когда к ним приходишь… Ещё неизвестно, что важнее, правила или упражнения… Не прошел Алиик и двухсот метров, как поток, разбрасывая брызги, резко нырнул вниз и провалился в расщелину. Алиик присел на корточки, и заглянул в колодец. Пелена испарений мешала рассмотреть дно. Он бросил в 16

расщелину камень, но тот даже не отозвался, из чего можно было заключить только один вывод: колодец, похоже, был бездонным. «Может, там, внизу, и находится кладбище кораблей-призраков?.. – Подумал Алиик – Может, в толще горы есть какой-то проход в иной мир, ведь не проваливаются корабли в океаны сквозь земную твердь, и не сыплются в чистилище прямо с неба?.. А если так, то, возможно, есть пути к возвращению… Может, и не надо изобретать машину времени, а просто сесть на один из тех кораблей, поднять паруса и дождаться попутного ветра»?.. Учащенно билось сердце. Отчаянно хотелось проникнуть в пещеру прямо сейчас. 5. ЗАКЛИНАТЕЛИ КРАСОК Мастерской, как таковой, у четы Ые ни в той, ни в этой жизни не было. Рисовали они на кухне, здесь же готовили краски. В основном над красками колдовал Нут. В глиняной ступе он толок порошки, а потом раскладывал их по стеклянным баночкам. И каждая была подписана. «Охра». «Кадмий». Мелки, подаренные Алииком, были весьма кстати. Они были яркими и стойкими. Некоторые краски, изготовленные местными алхимиками, содержали вещества, которые легко разрушались временем. Правда, время способно разрушить абсолютно всё и вся, но, согласитесь, вечность так притягательна! Некоторые считают, что вечность вредна всему живому, мол, обладай человечество всесильным эликсиром молодости – самоубийства были бы не исключением, а 17

модной привилегией. Глупые, что они знают о смерти? Что знает о нас она? Чем можно остановить жажду творчества? А вот это вот, вечно свербящее «А что там, за горизонтом?... Что там… дальше»? – почему оно не проходит, как болезнь? У кого они есть, шпаргалки с готовыми ответами?.. – Нут, – спрашивала мужа Чёк, – согласись: рисовать новыми красками - огромное удовольствие. – Да, теперь - другое дело. Дай-ка я подправлю твой лепесток. – А, по-моему, он и так хорош. – Нет, ты пропустила тень. – Зачем этому миру тени, Нут? – Не будем расхолаживаться. – Тебя не поймёшь: в той жизни ты пытался изобразить то, что не существует в природе, а в этой ты опять рисуешь то, что осталось в прошлом, что уже не существенно в этой. – Видишь, значит, я - постоянен. – Ты упрям! – Хоть что-то пусть останется от меня прежнего. Они могли спорить по пустякам целую вечность. Ну, разве так уж важно, на сколько розовая роза розовая, а белое облако белое? Кому-то – нет, а им это было нужно. В той, земной жизни, они были бедны, но по-своему счастливы. Не всегда, конечно, но были! Пусть у них не было дорогих нарядов; пусть в глазах обывателей они выглядели чудаками, инопланетянами, не 18

заработавшими себе не то, что на новую планету – на новую тыкву с пристяжными мышами; пусть речь их казалась никчемным бормотанием, а мысли – лущеным горохом, отскакивающим от стены, – их это не беспокоило, не могло обидеть или ранить. Они жили тем самым «потом», тем славным «когда-нибудь», тем великим «завтра»… Что остаётся от походов за респектабельной жизнью? Сказать? Да, почти ничего: мозоль на вышедших из моды трусах, морщины пресыщения, да опротестованное детьми завещание?.. Не замечали, как они алчут вашей смерти?.. Нут не был подарком, перетянутым красной тесьмой, но он был натурой увлекающейся. Ему был дан талант от Бога. На востоке поэтов приравнивали к пророкам. Поэзия красок правит мирами! Оглянитесь вокруг: это – алая ночь! Это – Звёздная тень! Это – синяя зябь! Это – тот ещё день!.. Старость какое-то время обходила его стороной, а потом повела куда-то в сторону мышцы и кости. Зацепила. Зацепила. И если бы не жажда творчества, не желание успеть сделать, как можно больше – валяться бы ему на белых простынях, и ходить под себя, как ребёнку… Смерть от лопнувшего сосуда с голубой кровью, которую ты рисовал всю жизнь – это ли не награда?! Скажут: «Это сказка для взрослых»… Хорошо! Хорошо! Тогда… конечно, если вы всю жизнь переходите одну и ту же улицу на один и тот же свет, или вы привыкли мыслить только от кутюр, тогда черт с вами и с вашими детьми! Пожалуйста, оставайтесь невежами. 19

Покупайте книги для умственно отсталых детей и омолаживающий крем для младенцев... – Дорогой, у нас получается. – А почему у нас не должно получиться? – Розы, как живые. – Мне тоже так кажется. – А помнишь тот куст, который рос перед домом? – Белый? – Да. – Конечно, помню. Мы ещё думали, что он не выживет после морозов. – Но он выжил! – Интересно, поливают ли его наши внуки, или он давно погиб? И где его душа сейчас, не знаешь? – Она где-то рядом… над нами, – Нут, точно принюхиваясь, поднял голову вверх, изобразив кистью «мертвую петлю», – Я уверен. Мы и его изобразим на холсте. Я помню каждый лепесток… и твои губы, погруженные в запахи роз… – И наши цветы оживут. Ты веришь? – А кто мы без веры? – твари дрожащие!... 20

6. ЭХО АРИАДНЫ …Твоё эхо не принадлежит тебе: оно принадлежит твоим предкам. Это они выходят на связь с тобою, когда ты блуждаешь среди сосен, собирая грибы, или возмущаешь покой бездонной пропасти. Они будто пытаются вручить тебе нить Ариадны, чтобы ты шел вперед, чтобы ты не сдавался, пробираясь через непроходимые пущи… Цепляясь пальцами за выступы древней кладки, и аккуратно ступая по ее шатким ступеням, Алиик спускался вниз. Скользкие камни то и дело срезали шаг легким свистом, грозя каждую секунду оборвать восхождение… в мрачную бездну. Колени непроизвольно дрожали, кожа на них лопалась, будто мыльный пузырь. Брызги сбивали дыхание. Хорошо ещё, что горловина расщелины была растянута, точно старенький свитер, и Алиику оставалось пространство, свободное от воды; будь поток шире и яростней, он бы без труда затянул его вниз. Не чувствуя ни страха, ни пронизывающего холода, он спускался всё ниже и ниже. Вот уж показался верх бездонной бочки. Он посмотрел под ноги. Там – ничего! Он крикнул: «У… у»… Показалось, что кто-то ответил детским стишком: «Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу. Вот-вот доска кончается… сейчас я-я-я»… И в этот момент нижний камень вылетел из пазухи кладки, и Алиик сорвался в пропасть. Странно, желания найти опору даже не возникло. Он уже когда-то испытывал это ощущение полёта. Он просто 21

закрыл глаза, распластал руки, как крылья, и вернулся в совсем уж далёкое детство. Он представил себя парящим над площадкой для игры в крикет, увидел лица сверстников и своей сестры, потом откуда-то появились пушечные ядра, копья и стрелы, густой частокол стрел, за которым проступали искаженные болью лица… Прямо под ним рушились дома, окна вырывались из них и летели прочь, оставляя за собой осколки стёкол, а в них отражались метущиеся тени и цепочки огней повторялись, как в старинных зеркалах, умеющих множить пламя свечи… Восходящий поток поднимал Алиика всё выше и выше… А потом вдруг маленькая светлая точка на верху пропала, будто кто-то надвинул на бочку тяжелую крышку, а ещё через секунду бездну под ним осветили лучи яркого солнца, запахло выброшенными на берег водорослями и кипарисом. Он ударился о землю, но удар был не таким страшным, какой испытывает тело, падая с огромной высоты: его будто подменили лёгкой пушинкой. Алиик ещё подумал: «Наверное, здесь другие законы всемирного тяготения… Дурацкие законы, бессмыслица, придуманная людьми… То у них в солнечной системе восемь планет, то девять. Какая разница?! Большой взрыв… На сколько большой? Что в чём взорвалось?.. Ничто в «нивчём»?.. А кто поднес спичку ко всему этому безобразию»?.. Ему вдруг захотелось рассмеяться, будто он вдохнул порцию веселящего газа. И тут он услышал: «У- а-э-э… Иди за мной, иди за мной, иди, иди, иди»… И он подумал: «Вот и эхо отозвалось… Точно, ничто не исчезает 22

бесследно, даже крики о помощи. Рано или поздно помощь приходит. Жаль, что иногда слишком поздно»… Алиик точно находился во сне. Он не чувствовал своих шагов, но, тем не менее, ноги помимо его воли передвигались сами собой. Они были, точно из ваты. Он испытывал необычайную легкость во всем. Его пронизывали невидимые потоки. Эти потоки складывались из обрывков неподвластных его сознанию мыслей и желаний, в них будто внедрились чужие «Я», незнакомые «Нет», запретные «Да»… Потоки сталкивались, обволакивали друг друга, сеяли дурман, рассыпали восторг и непонимание. Он будто шел по песку, где каждая песчинка была миром чьих-то грёз. Ему хотелось остановиться, задержаться возле каждой, ощупать и понять; он –будто примерялся к каждой из них, но все они были другими, чужими, и настолько смутными и острыми, что мысль кровоточила, как открытая рана, спеша перешагнуть через пропасть сознания… Кто-то властный и сильный вёл его в страну проклятых кораблей. И вот свершилось: (Alea jacta est)* Рубикон перейдён! Тысячи летучих мышей, напуганные яростным светом, сотрясая крыльями воздух, рванули прочь из пещеры. Они были похожи на обрывки черных парусов, покинувших мачты призрачных кораблей. Обнажились, заиграли лучами выпущенные на волю светлячки сталактитов. В тихой гавани, накрененные влево и вправо, развалившиеся на части, почерневшие и неуклюжие, как манекены, жалкие, в лохмотьях парусов, раскачивались, точно больные шизофренией, спеленанные смирительными рубашками, останки кораблей. 23

Повсюду, как вещи, недостойные, отслужившие свой век, были разбросаны скелеты, ржавые багры, якоря и крючья, обрывки цепей, обмылки топоров, пушечные ядра… В куче истлевшего тряпья всё еще поблескивали пуговицы, бляхи и кокарды, по которым, наверное, когда- то давным-давно можно было судить о рангах и достоинствах людей, коим они принадлежали. Теперь же весь этот хлам не подлежал ни отчетности ни разборке, ни амнистиям… И всему этому «гардеробу» не нашлось места даже на вешалках из догнивающих мачт. Обросшие ракушками и тиной, корабельные останки беспомощно бултыхались в затхлой воде. Они боязливо подталкивали друг друга к выходу в море, и напоминали траурное шествие на воде. И Алиик понял: это был ещё один тоннель, ведший в тупик небытия. Может, там, в глубине безнадежной бухты, мечется, дожидаясь отправления на необитаемые острова и его злополучный корабль?.. Только кто его пассажиры? Кто?... Спаси их и сохрани! *Alea jacta est. – Жребий брошен............... 7. БЕЗ КОПЬЯ, НО СО ЩИТОМ Ужасный грохот ознаменовал падение в расщелину другого скитальца. Это был ни кто иной, как Дон Кихот Чарский. Если бы ни усы и борода, его можно было принять за подгулявшую в морской пене Афродиту. 24

Смешно отфыркивая воду, он, что называется «с порога», произнёс монолог: – Приветствую вас, молодой человек. Я так и знал, что наше знакомство на этом не закончится. Хорошенько подумав на досуге, я решил предложить вам место оруженосца. Вот вам моя рука. – И ради этого вы чуть не свалились мне на голову? – Исключительно ради этого. У вас добрые и печальные глаза. Обычно люди подыскивают себе друзей по каким-то ненадежным параметрам: по силе влияния в обществе, по умению заводить нужные связи, наконец, по состоянию кошелька… У меня другие требования. Мой друг должен быть немного грустным и чуть-чуть веселым. Эти качества помогают выжить. – Разве призракам это так уж и важно? Ведь вы, если не ошибаюсь, тоже некоторым образом фантом? – Я? Мне всегда было трудно о себе говорить, да я этого никогда и не делал: не выпячивал своё «Я». Пока другие герои строили планы и копошились в навозной куче, которую они называли жизнью, я просто жил и любил. Настоящая любовь не умирает. Жаль, что теперь это чувство устаревает. А устаревает оно оттого, что люди не уважают свой внутренний мир. Они торчат у чужих замочных скважин, завидуют чужим удачам, примеряются к чужому счастью, и спят с кем попало… Меня устроит и стог сена, и колченогая лавка в таверне, и дерюга в хлеву со свиньями; но не под головой, а в голове должен храниться любимый образок с печальными глазами. Замечали? – люди, которые не смотрят вам 25

глаза, закрыты, как могильные склепы. Они похожи на воров, брошенных за решётку небытия. Растянутые до ушей улыбки говорят о тупости и невежестве. Если мне что-то кажется смешным, я говорю вслух: «Да, это смешно». Мне, действительно бывает смешно, но не от вида чужой глупости и дешевого шутовства, я не падаю от хохота в обморок. Мне смешно, когда люди принимают меня за неудачника, когда они хватаются за животы в то время, как я сражаюсь с врагом. Они не понимают главного: одиночество это тоже подвиг… Быть одиноким значит быть не таким, как все. Дон Кихот стоял чуть ли ни по стойке смирно. Казалось бы, эту пафосную речь должна сопровождать особая жестикуляция; но нет, Чарский был похож в эту минуту на отставного оловянного солдатика. Он говорил тихо, без всякой назидательной интонации. Казалось, он боялся быть услышанным. В трудное положение поставил Алиика этот благородный чудак. Побуждения его понятны. Достойны признательности. Но, что поделаешь, и о д и н о ч е с т в а устроены по принципу несовпадения. Они, как разноименные заряды, отталкиваются друг от друга. Два одиночества вместе – уже совсем другая ипостась. – Ну, молодой человек, наполним паруса ветром? Мне раньше не приходилось участвовать в морских боях, но я постараюсь. Алиик встал благодарно на мыски, и, положив бескорыстному Чарскому руку на плечо, сказал: – Я бы с радостью, но мне надо найти своих. 26

– Вот мы и будем искать их вместе. Сначала отыщем печать зла, а всё остальное приложится. – Здесь не приложится. – Откуда такой пессимизм? – Опыт подсказывает? – Какой опыт?! Вы меня пугаете! В таком юном возрасте говорить об опыте? Я, если хотите знать, всякий положительный опыт считаю предвестником ошибок. Опыт расслабляет. Я знаю средство лучше – подвиг. Вот что является мерилом правильного поступка. – Я сейчас только и думаю о подвиге. – Я здесь. – Я думаю, как мне выбраться наверх. – Только и всего? Я и это предусмотрел. Хорошо, не надо морских боёв, не будем сеять разумное в пустыне, не станем вытирать ноги на пороге истории… Там, наверху, я оставил своё копьё. К нему привязана веревка. Дальше, думаю, объяснять не надо. Но мне важно знать: вами движет любовь? Алиик повёл плечами и обиженно отвёл взгляд. – Это я так, от сырости… Я и не сомневался в вашем благородстве. Жуткая сырость… Суставы ноют. Возраст, знаете ли… Ещё с десяток лет, и о подвигах можно будет забыть… – Вам-то забвение не грозит. – А порою так хочется, чтобы о тебе все забыли… 27

8. В САДУ НЕСКОНЧАЕМЫХ РОЗ На обед тётушка Чёк испекла розовые ватрушки. Нут выложил на стол приборы: деревянные, расписанные цветами, ложки. Непонятно, какое он видел им применение. Чарский сидел на топчане, положив ногу на ногу. Снять свои промасленные, несколько заскорузлые ботфорты он не захотел. В манере его поведения чувствовалась некоторая скованность. Вероятно, причиной тому было присутствие дамы. Пусть пожилая Чёк и не была дамой его сердца, но он перед нею робел, боясь проявить красноречие. Он был убеждён, что его слова могут растрогать до слёз незнакомую женщину, а это бы уже было не честно по отношению к Дульсинее. Ей одной он мог открыться без опасения вызвать сочувствие или восторг. Ранимый и чувствительный, как ребёнок, Чарский страшился исповедей натощак. Когда его попросили не стесняться, и накладывать в тарелку столько, сколько захочется, он все-таки не выдержал и рассыпался в благодарности, уверив, что у него совершенно нет аппетита, что он почти только что, ну, совсем недавно, пару, тройку веков назад, уже кушал: – Спасибо. Бесконечно тронут вашим вниманием. Розы прекрасны и хороши. Они просто удивительны. Но пусть они достанутся дамам… Тётушка Чёк приняла слова на свой счёт, и машинально поправила седую прядь в ответ на порцию внимания: 28

– Да вы не стесняйтесь, у нас просто…. Чувствуйте себя, как дома. Женщин невозможно переделать. В чем-то они все одинаковы. Они, даже витая в облаках, рисуют перед собой дорогу. Влюбляясь в талант, они требуют денег на обратный тракт, а, сойдясь с разбойником, прекрасно чувствуют себя на виселице. Странные существа!... К розовым ватрушкам никто так и не притронулся. Чёк даже обиделась: «Выходит, я зря готовила»?.. Дон Кихот собрался было откланяться, но тут взгляд его остановился на прекрасной картине, кисти четы Ые. Ему вдруг померещилась среди кустов печальных роз обнаженная Дульсинея. Он ничего не мог с собой поделать. Рука сама потянулась к палитре с красками. И пока Нут и Чёк вышли на террасу полюбоваться видом гор, Чарский попытался включить в пейзаж даму своего сердца. Алиик поздно заметил пляшущую палитру в руках друга. Он только успел сказать: «Стоп». Но было уже поздно. Дульсинея нагло разлеглась на траве под кустом. – Это она! Это она! – Носился он по комнате в неописуемом восторге, пачкая стены краской. – Кто это?! Боже, нам сейчас сильно достанется! Люди писали эту картину столько долгих лет, а вы ее испортили в один миг. – Да, но зато какой миг! Это… Это она! – Это две палки и огурчик. – Ты ничего не понимаешь в живописи, мальчик. 29

– Зато я понимаю в наказаниях. Меня за такие проделки ставили в угол. – Правда? – Правда. – Тогда, мне кажется, твои родители не стоят того, чтобы мы ради них шли на подвиг. – Мои родители меня любили. А я любил их и свою сестру. Родители существуют отдельно от наказаний. Главное, что я на них никогда не обижался. – Алиик достал из кармана пузырёк с бурой жидкостью, чтобы попытаться смыть… непрошенную мазню. Чарский отстаивал право на своё видение картины. – Да как ты не понимаешь, что она хороша?! На картине царило скучное однообразие. Сплошное сюсюканье в манере голландцев. Повторяющиеся объекты сентиментального характера. А с моей дорисовкой картина стала шедевром! – Ну, знаешь ли, с тобой невозможно спорить, Чарский. Хорошо, давай для полного счастья, так, чтобы и мне угодить, допишем на ней снег, камин, маму с папой и мою сестру…. Слабо? – В моём лексиконе нет таких слов. Я всегда готов к справедливой критике. Твоих близких я помещу на переднем плане. Фантастика! Ко мне пришло вдохновение, и теперь меня невозможно остановить. Остановить его, действительно, было уже нельзя. Чарский, удачно увертываясь от ветоши смоченной в таинственной жидкости, успевал наносить кистью безумные мазки. Он будто сорвался с цепи. 30

В какое-то мгновение кисть в его руке скрестилась с пузырьком, и жидкость выплеснулась наружу. Алиик сделал последнюю попытку спасти картину, закрывая ее своей грудью, но в этот момент послышался протяжный гудок парохода, в глазах потемнело, и он почувствовал, что летит на санках в снежную бездну… Отчетливо слышался скрип полозьев. Кто-то крепко обнимал его за пояс… Открыв глаза, Алиик увидел склонившуюся над ним маму. Она гладила его по волосам и успокаивала: – Слава Богу, что ты очнулся. Все хорошо. Больше ты никогда не будешь болеть. Я обещаю. – А Дуньян… Что с ней? – Она спит. – А папа? А Масик? – Папа спит, а Масик катается с мышами на коньках. Успокойся, малыш. Тебя нельзя долго разговаривать. У тебя был жар. Алиик провел рукой по лбу. – Не надо снимать повязку… Еще рано… Да, хотела тебе, любимый, сказать: теперь у нас новые соседи. – Пожилая пара? Мужчина и женщина – художники, так?... – Точно. Они справлялись о твоём здоровье. Кстати, тебе они передали в подарок картину. На ней изображено море и корабли. Я повесила ее в гостиной. – А Дон Кихот? 31

– А что – Дон Кихот?.. Тебе снился Дон Кихот? – Он испортил картину. – Какую картину? Мама отодвинула занавеску на окнах. Алиик привстал на локтях с постели, и увидел за окном цветущий розовый сад, и человека в железных латах, держащего под руку необыкновенно красивую обнаженную женщину… От усталости Алиик снова закрыл глаза и тихо сказал: – Не надо… не надо всё превращать в золото… Оно того Не стоит… 32

33

34