Европейская словесность.Номер10

Выпуск10 Кёльн 2016

- А 10 ё 2016

2 50 А -6 53 А 12 56 59 15 64 19 66 24 Ч 70 28 72 31 75 А 36 77 40 83 43 А А 46 Вы И Р Еь EЯropejskaja sloЯesnosЭ' Оь О -ы AЮsgabe 10(10), 2016 VОrlОРОr: OlРК OlРОrЭ, ЛЧ , VОrКnЭаorЭlТМС Т.S.Н.P.R. O.OlРОrЭ , E-MКТl: sloЯesnosЭ@аeb.de ISSN 2194-1211 х , А , : sloЯesnosЭ@аeb.de  

Виктор Поздняк. (г.Фрязино, Московская область) «Возвращение в долину снов» 1

Вадим Мельников Кудрявой прядью у виска (г.Москва) Напишешь слово и прославишь её ладонь, что так узка, Родился 30 вибрато черно-белых клавиш, августа 1963 ещё - кудрявость волоска года. на шее длинной у ключицы, Образование где задан пульсом чёткий ритм. высшее Но, если слово не случится, юридическое, то чуда мы не сотворим. юридический И станет слава словословьем, факультет беззвучной музыкой пустой. МГУ имени Мы звук в тенета слов уловим, М. В. его пуская на постой Ломоносова. к страницам книг, рояльным струнам, на миг, где каждый звук и слог Место жительства – Москва. вернётся к нам, но только юным, Стихи пишет с детства. из монолога в диалог Издавался в коллективных сборниках. переводя фальцет писклявый, Автор книги стихов «Которым мало места на в спокойный отзвук свысока, земле» где сила, царствие и слава кудрявой прядью у виска... Между строк Невидимые связи Срочно, друг мой, бегите на главпочтамт, и телеграммы-молнии разошлите - В руках у Моисея на скрижалях лето в городе, значит, сбылась мечта. начертаны слова, в которых суть Будет много заглавных литер. уводит в заколдованные дали, Много так называемых красных строк, куда лишь птица может упорхнуть. тексты лета, делёные на абзацы... Жить с заглавной Вы думаете старо? Но суть, её постигших, искалечит, Жить, а может - живым казаться. и не поможет колыханье струй В старый двор запечатанным, как в конверт, заброшенной души и части речи, текстом, плохо рифмованным, неопрятным... рождающие робкий поцелуй. Друг мой, так получается - верь не верь, только смысл между строк упрятан. Что далее. Бессмысленные тени, Так что, быстро на почту, плевать на всё. невнятность звуков и ночная муть... И - заглавными текст напечатать летний. трещат в камине времени поленья, Видите, каждый может быть вознесён, молитесь, чтоб осталось что-нибудь. ну, а всё остальное - сплетни... И в городе торжественно убогом Колокол возможно выжить, если полюбить того, кто ближе - черта или Бога. Безъязыкий колокол не звонит, Не порвалась бы только эта нить. медь литая замолкла бесповоротно, и ушли звонари в никуда. Они Просто думаешь не вернутся уже никогда. И вот нам невдомёк - зачем же и отчего просто думаешь - некто или никто возле церкви толчётся душа босая. это выдумал и расписал по нотам, И строка расслабленной бечевой камертоном проверил, настроил тон - ничего не губит и не спасает. вот и звучат длинноты. Так и пишем. Звоном полны листы - ты их ловишь и правишь, сдаёшь в печать, медь молчащая слову не потакает. ждёшь и думаешь - Боже, когда там вёрстка... Эй, душа звонаря, что пристала ты? и трясёшься - а будет с листа звучать И кому ты нужна такая? или же оборвётся... 2

Дворник к чему не относился слишком строго. Писал вчерне, слюнявя карандаш, Пройдись по незнакомым именам: на листике газетном, на салфетке... знакомых тьма, из тех, что поновее. а что стихи? за них гроша не дашь. Они для всех, они - и вам, и нам, Слова в катрене вычурны и ветхи, они о том, что свежий ветер веет, желты, как будто листья в октябре, и что метла по-новому метёт, как письма с фронта в маминой шкатулке... хотя и дворник, вроде, тот же самый. иди домой, иди домой быстрей, Такой же день, такое же смутьё, под звук дождя, размеренный и гулкий. такие мы живём под небесами, Плевать, что куртка порвана, что стыл и, слава богу, живы до сих пор... промозглый вечер, что плечо о камень что до имён - я рад и тем, и этим. содрал...и всё же Бог тебя простил, Давай, мой друг, закончим старый спор, укрыв стихи под вечными руками. ведь мы с тобою в классики не метим, а новых много, пусть они грешат Руки её на радость нам стихами или прозой. Забавны песни юных кукушат руки её - это кисти, касания - иероглифы, о деревнях, калинах и берёзах. тело её, как атласное кимоно... Пора кутить, пора идти вразнос, только гайджин несуразный, почти а на вопросы дворник нам ответит - уродливый, зачем в миру полно кукушьих гнёзд, сам великан, а замашками - точно гном и сколько есть подкидышей на свете. мелочный и расчетливый. он собирает золото из каллиграфии. складывает в слова, Просто жизнь и обжигает её холодком ментоловым, маленький гномик, сражающий наповал Будем жить. Такая незадача - логику. всё перечитано сверху донизу, вежливая манкость городов а у неё в этой области высший дан. тянет от фазенды или дачи, небо её - это ветер, любовь - бессонница, но закат немыслимо бордов. взгляд - это лезвие лучшей из всех катан... Красит кровью небо грозовое, вот и остаешься на ветру, Знакомо всё думаешь - а может быть усвою эту бесконечную игру - Знакомо всё. Артель \"греми ведром\", там денёк и здесь денёк. Меж ними - запой, похмелье, снова полудрёма... пыль столбом и скука за рулём. с утра привычней Веймарский синдром Будем живы, Господом хранимы, вечернего Стокгольмского синдрома. горькую по стопкам разольём. И снова завоёвывай, борись... Где - неважно. В садиках ли, в скверах, напрасный труд - порука круговая в городе, в деревне, на пути... надёжно защитит заветный приз, под закат всегда приходишь к вере, тебе не отщипнуть от каравая если больше некуда идти, кусочек жизни. Значится, влачи зная - Бог рассудит очень строго, остаток дней, надеясь на удачу. скажет - что предписано - свершись... А там, глядишь, привыкнут палачи а пока что - долгая дорога. к твоей любви. Присядут, посудачат Просто жизнь. Ты знаешь - просто жизнь. о Веймаре, Стокгольме... паритет найти не выйдет, в этом-то и дело. Укрыв руками Но только жить на огненной черте уже давным-давно осточертело. Ползёшь домой, нечёсан и небрит, Какой тут выбор - Веймарский с утра, плечом цепляя камень ноздреватый. Стокгольмский ближе к вечеру. И всё же Твою фигуру месяц серебрит любить и воевать - Et cetera, из куртки выдирая клочья ваты. ни дьявола, ни бога не тревожа... И тени, фиолетовей чернил, тебя сопровождают до порога. 3 А ты теряешь всё, что сочинил,

Голод выкуренный ментол. Бросит окурок, и Плечом по шагрени стены, голову в плечи вжав... немного испачкавшись мелом. выпадет из руки В парадном, где пахнет съестным, чувственна и свежа да так, что гортань онемела, маленькая мечта. глотая слюну. И слезу Что в ней - тепло, уют? морщины читают у глаза. Это зима, читай Попробовать рифму на зуб - звуки, что пропоют что строки елеем помазать. птицы. Поди пойми Не всуе считать этажи, парочку идиом - ни с кем не искать диалога, Боже, а что с людьми? и голодом Божеским жить, Боже, куда идём? чтоб слово услышать от Бога. *** A.D Доверив слово медному листу, Скрипка, вросшая в артерию, тяни строку, как будто по скрижали, сквозь крахмал воротника... от лучших, что ещё остались тут Так легко выводит - верую, до худших, что куда-то уезжали. вдохновенная рука. Пиши, но постарайся не шуметь, \"До\" высоким - Anno Domini чтоб заповеди стали звуком тихим. до сердечной трескотни. Вонзай в стихи податливую медь, До надрыва, до оскомины, отточенный мгновениями штихель. до \"спаси и сохрани\". Твори закон для тех, кто нынче там Плачь, трахея пережатая, и тех, кто здесь. А где-то в небе хмуро вдох надломленный - стони. Создатель снимет с медного листа Стань божественным глашатаем не жизнь, а неудачную гравюру. в неприкаянные дни под смычком. Читай - под лезвием Которым мало места на земле в перепуге струнных жил... Ну, артерия болезная, ...и вот сейчас, когда уже осталось ноты кто в тебя вложил, совсем немного - и конец пути, жилкой рваной в горле цокая... пошли мне, Бог, блаженную усталость, Пой до страшного суда и тихий сон на маленьком вокзале, Anno Domini - высокое где до перрона я не смог дойти. \"до\", летящее сюда... пошли мне этот сон в разгаре лета, среди других талантливых пьянчуг... Зима и подойдёт один из Назарета, мне скажет: \"братец, что ж ты без билета.\" Это зима. Но я смеясь, легко потреплет по плечу... рад почему-то ей, \"таким, как ты, блаженную усталость клёкоту воронья, мне раздавать отец мой повелел, щёлканью снегирей. чтоб отыскать уснувших на вокзалах, Это декабрь, и мне которым до конца осталось мало, хочется снега, но которым мало места на земле...\" только дожди в окне, только туман в окно 4 тычется, как слепой, влажной щекой и лбом. И, увлечен толпой, видит любой в любом только себя. Он скуп, холоден и беспол, выпустит в мир из губ

Виктор Поздняк . «Возвращение» 5

Анатолий Кузнецов-Маянский что сыпались сквозь тюль, (г.Нижняя Тура) на книжицу о капитане Гранте. Кузнецов Вдруг разбудила шустрая оса, Анатолий испившая росинку в Ронсевале.- Михайлович. Бывают же такие чудеса. 1956г. родился Ещё и позначительней бывают. в г. Талица Здесь - улочка всего-то в полверсты. Свердловской Столбы по вдоль обл. Топограф- качаются геодезист. вразвалку. Работал в геологических и топографических партиях по Уралу, А драмы - незатейливо просты, Тюменскому краю и Средней Азии. В малы, юности бывал и кочегаром, и лесным рабочим, и грузчиком, и проч. Печатался в как огоньки литературных альманахах, районных газетах из зажигалки. и в литературных журналах. И птицы свой несут привычный вздор. Полёт И век назад Дух захватило. примерно - Впрочем, это - кстати. так же жили. Последний бой. Свисают до сих пор через забор И я благодарю и соблазняют за шанс яблоки расстаять чужие. в пурпурном закате... Там - справный двор, Я слишком застоялся на Краю. а поперёк - барак. В Британии, И сами уж, пожалуйста, решайте:- Магрибе простец, и Колхиде, гордец, давая волю Сердцу и Мечу, скупой достаточно любил. или чудак - И ненавидел. кто рОвня вам, И, вот, сейчас - и кто - рукопожатен. бесстрастия хочу. Здесь, верно, можно написать тома, Глотаю Неба синие оттенки, вникая с проницательностью Дожа:- гудит в ушах, как за фасадом - усиливаясь, бриз. пёстрые дома В восторге я, скрывают уже внизу Лики светлые. Хан-Тенгри... И - Рожи. Я вверх лечу. - Благодать Хотя - столкнули - вниз. Вот,- час назад я посадил арчу, Мнимость идиллии попутно срезал высохшую вишню. И отдыхаю, Предместье. И представьте - будто - нэцке Вишну. что - Июль. И думать совершенно не хочу. Что спал ты на сиреневой веранде Всё ладно. под звёздами, И о чём ещё мечтать:- дары судьбы, пожалуй, и в избытке. Уж -взял бы Ангел, что ли, под микитки, чтоб совершенной стала Благодать. 6

Точка бифуркации вдруг отразился Мим. Вновь выбирать Тропу на Перепутье, идти Судьбе на Вы, Признание идти на Риск. Я косноязычен, Налево - слышен соловьиный свист, не Златоуст. направо - гул сражения как-будто. Но мастер вовсю чудачить. Кукушка злит И если хотите:- и путает расчёт. Я в Вас влюблюсь, Куснуть больнее суетится Овод. Уже поседевший мальчик. Там - впереди - Вот только придется смириться Вам,- уют? Что в буйном букетном всплеске болезнь? Привык я – почёт?- Полынь Да всё - Обман,- Причислять к цветам подсказывает Опыт. За запах Нельзя никак назад - Роскошно дерзкий. в фантомный Мир, Воспоминание о тюльпанах который поглотила Энтропия. Погаснут вскорь Мицар и Альтаир. Двое суток \"Уазик\" пылил. И шалея от этого марша, И надобен Мачете - я впервые тогда - не Рапира, закурил. чтоб прорубить Маршрут - И не против был до звёздных Дыр ехать и дальше. через Мне не грезился рай Малибу. земной Шиповник. Казахстан. И Крапиву. И Весна.- На чердаке То ли дело! В чулане рухлядь. И штормовка,- И на чердаке. немного БУ, Вещей, чьё назначенье непонятно. романтично Здесь лапти рядом с упряжью. и ладно сидела. Занятно. Зной чуть плавил рабочий обзор. И горсть патронов в тусклом чугунке. А поверх - Картина-кич в узоре паутин. и диоптров и лимба Машинка, дудка, арбалет и мячик. в розоватом дыханьи Озёр И связанных открыток пара пачек. Менуэт И в лампе,- танцевали слышно,- Фламинго. как скребётся Джинн. Был щенячий восторг и азарт. Кусочек мыла, бритва и кувшин, Из транзистора вон, - фильмоскоп давно уже незрячий. Какое-то тряпьё с былых подъячих. лился Часы без гирь, без цепи, без пружин... Аль Бано. Уж здесь-то,- И- думал,- как с плеч Падишаха я совсем один. халат,- Но в зеркале Степь мне в ноги стелила Тюльпаны. 7

Готика ночи за горой впадает Пустынно. Стикс. И дует. И поздно. И живётся здесь легко. И встали Часы. Но - скучно. И Окна - как Стёкла Пенсне Как в условном государстве Икс. смотрят высокомерно. Так случилось. Сакральные Тени И тебя не звали. коснулись Значит,- не Варяг, с проворством Лисы, а - дуралей. наметив грядущий Рубец, И навек достались - головы Олоферна. Трали-вали Расплющен средь вполне классических аллей. в Каньонах домов Это - в Нойшванштайне электрический Свет. бродит Людвиг, Внутри - на Зюйд-Весте где-то - Робинзон. бродят Сны,- Выйду в Ночь, что возникли в Зеркальной чтобы вокруг - безлюдно. эмали. Кому-то присниться бы,- Чтоб и здесь найти какой резон. И увидишь - зная отчётливо, - Нет. в очертаньях стёртых:- как в разводах пыльных Тополей Такая Причуда Сегодня возможна едва ли. пишутся От жажды красивые Офорты в гортани Язык шоколадно горчит. прутьями И чувствуешь чугунных склонность к Изгнанию. Вензелей. Или запою. Вынув Сигналит Месяц острый вживлённый в восторженный Мозг из кармана, Микрочип. вытряхнув из памяти мигрень, Кажись,- напустив это Люди прозвали когда-то - и Жути Любовью. и Тумана, Сойду с тротуара. с Колокольни И сгину на тёмной Тропе. спрыгивает Тень. И, - словно любовница,- Эхо сплавив меня контрабандой, Маян не снизошёл к моей персоне, Лесной закрывает бесшумно свои КПП, не выразил внимания никак. он только ни разу не скажет:- Скучает в лавке скобяной завмаг, и чахнут дневники на антресоли. До скорого, ладно? И веет ветхим духом с чердаков, Приключение Реликвии где Бросишь птицам крошки от печенья, и реликты быта. овода раздавишь на щеке. Мальчишки стали, - жаль, - не любопытны Скудные бывают Приключенья к таким вещам в маленьком заштатном Городке. Впрочем,- на стыке двух веков. есть стада. Им не видать, И нивы - тУчны. не поднимать подков, - В Лету тех, - с пылу - жару - 8

звонких и горячих, И.вот,-огнём крещёный неофит, которые считали мы - удачей, я выживать учился сродни почти что - И молиться. смаку пирожков... Чтоб -скоро снова Я был уж убежать отсель готов, - но вдруг Это - повторить нашёл Эффект гало клочок своих стихов. Какое фантастическое утро! Мороз за тридцать. Нагота Дым столбом из труб. Над горой, И солнце - синеватое как купрум. что подлеском горбата, И очень бел в туше туч в тоске молчанья черканувши пруд. порез,- Стоит гало. солнце - бледная тень листопада, И жаль - случилось поздно. потеряло свой цезарский блеск. Могла судьба иной связать лубок. Икебана.- Лишь колется В стынь свежей пороши весь в золотинках забинтованы кромки канав. воздух, Стало жить - дурашливый как школьная любовь. ослепительней проще Да изморозь прелестна - коли мир - в чёрно-белых тонах словно Фидий Разбег тут приложил искусный свой резец. И виснет чувство - .. А я в бою не чувствовал дыханья, лишь помнил, будто это - видел отстранённо, как в игре когда-то где-то, - о теле,- не сейчас что бежало не здесь. по стерне... Надежда И почему-то - запахах пекарни. С коньячной горчинкой замедленно Что оглушённо падала оса. смакую Раз- по капельке брыз- Сплин. ги-ва-лись непонятно лИца... Понятна - большая Вселенная, Так прОжил -миг, минуту, а люди - полчаса. почти ни один. Я -есть на Свете. Я - тоже для них - Да,и время -длится. Привидение. Обычные пульсируют зарницы. И Бич с колтуном головы И хочется совсем безумно пить, за Морок сознанья затейливый ополоснуть горячие глазницы. меня принимает,- увы. Так дней продолжается перечень: в срок - Утро, а после - Закат. 9

Я, - И в общем,оказался прав,холера. лузгая скучные Семечки, В укромной бухте ждет еще галера... Ни есть, ни пить уже на серебре... пустой совершаю Обряд. Вдруг вспомнилась цыганка из Мечтаю о малом, Палермо... разлакомясь:- Повозку тянет бык с кольцом в ноздре. чтоб Чашу подняв за помин, Я понял взгляд и мысли тамплиера. сказал мне вслед кто-нибудь - ЧТО через час Аксиос! погибнет на костре и кто-то добавил - Ландыш вылез оробело Аминь. Ландыш вылез оробело. Эйфория Лето. Осень. Снова снег. Все приемлю,- то ли дело! На свой всё измеряется аршин:- Как счастливый человек. уход Зимы, Мне в чудных больших просторах, Где вперед или назад, встающая Комета. В пульсации переплетенья жил - Было 30, интриги Сердца Стало 40, и интриги Света. Там, глядишь, - и 50. Хотя готов - Сотню раз, начав с «однажды», То в резон, то вопреки, что скоро Все удачи и промашки из леска Жизнерадостно легки. пророчески Будто вышел порыбачить, как бы из Дельф и Листры Или в храмине стою, вдруг Жизнь – святую звезданёт И варначью весенняя Тоска, С кроткой страстностью люблю. из глаз незрячих Мир в пространных очертаньях высекая Мчится вдаль, не тормозя. Искры. И кукушка причитает Столько,- Познав боль ран, измен Сколько жить нельзя. и синяков, 10 и оценив - камин, коньяк и кресло, наивно до сих пор считать:- легко вот, взять - вдруг - умереть. И взять - воскреснуть. Взгляд тамплиера Есть добрых дел -на тысячу карат. А если убивал порой в субботу.- Господь простит. за что Ему карать.- Меч честно выполнял свою работу Астролог тайно при монастыре. Где в погребке отменная мадера, Туманно намекал,- что - в сентябре...

Виктор Поздняк. «Купаясь в облаках» 11

Анна Токарева Душистая, сочная сладость – То августа лёгкий уход. (г. Егорьевск) Какая безмолвная радость: Погладить ладонями плод. Родилась и живёт в городе Глядеть, улыбаясь, как пчёлы Егорьевске Над лакомством липким кружат, Московской И бледных цветов маттиолы области. Нежнейший вдыхать аромат. Работала Расслабиться, жмурясь лениво, библиотекарем Пленяясь последним теплом, филиала Надкусывать кожицу сливы, Московской Не зная, что будет потом. государственной академии коммунального *** хозяйства и строительства в городе Егорьевске. Стихи пишет с детства. В стране распахнутых ресниц Печаталась в журналах «Молодая гвардия», И откровений молчаливых «Бег», «Мезия», «Поэзия» и других Нам не кормить с ладони птиц, литературных изданиях.Автор двух Всегда голодных и пугливых. поэтических книг: «Лауреат международного литературного конкурса «Золотой диплом». Увы, страна теперь не та: Награждена дипломом МОО СП России «За Бесстрастны взгляды, звуки, лица... верное служение отечественной литературе» Но как же тянет к тем местам и медалью имени нобелевского лауреата Озябшим сердцем прислониться. Ивана Бунина.Член Союза писателей России. Держу синицу на руке, TERRA INCOGNITA Влетела в форточку, пичуга... А боль висит на волоске - Не ломай мой шалашик Моя бездушная подруга. Под названьем \"мечта\", В нём дыхание наше ВРЕМЯ НЕ ПРЯЧЕТ УСМЕШКУ Стережёт темнота. Вот и кончаются Святки, Над соломенной крышей Скована льдом полынья, Всё - ветра да ветра... Месяц на небе – заплаткой, Нас никто не услышит, Нежно глядит на меня. Не найдёт до утра. В рыхлом снегу – углубленья: А как чиркнет по небу Лапок кошачьих следы. Солнце тёплым лучом, Зябко рукам и коленям, Обнажённая небыль В явном преддверье беды. Прикрывает плечо. Время не прячет усмешку: В этой местности странной, \"Глупости всё, чепуха; В дикой области грёз Будут для сердца потешки, Я гощу постоянно Будут любви вороха!\" И почти что всерьёз. Может, и будут – не знаю, АВГУСТ Только в крещенскую лють Жаждет мечта расписная Лиловые, с синим отливом, В тёплое носик уткнуть. На фоне зелёной листвы, Всё падали спелые сливы На влажное ложе травы. 12

ВСЁ ОБРАЗУЕТСЯ, МОЙ ДРУГ КАЛАЧИ Прикрыв пушистой лапкой нос, Ты, буревестник, не кричи Мой котик дремлет на диване, Там, между тучами и небом! А я тяну лечебный морс, Я наскребла на калачи Ловлю брусничинки в стакане. Чуть-чуть муки – и буду с хлебом. Ложись, мой тёплый, под бочок, Лечи хозяйкины недуги. Едва дыша – ресницы вниз – То зябко мне, то горячо, Воркую тихо над мукою. То дрогнет стёклышко фрамуги. Крикливый мир, угомонись! Понятно, ты всего лишь – зверь, Сегодня хочется покоя. Но как же ты умеешь слушать О самой горькой из потерь, Не разрешит моя стряпня Опустошившей мою душу! Проблем взъерошенной эпохи. Простуда – это пустяки, Тусуйтесь ныне без меня Иная боль накрыла плачем! Шуты, торговцы и пройдохи. Дары болота от тоски Мне не помогут однозначно. Приглажу скатерти залом, А у тебя – в колючках хвост: Запарю чаю с бергамотом Ты пропадал два дня в подвале… И крепко-накрепко узлом Мой мир, который так не прост, Свяжу житейские заботы. Поймёшь, мурлыка, ты едва ли. Твоё сердечко – тук-тук-тук, Негоже ныть от неудач! Моё – сплошное замиранье. Я не вприглядку пью, не с \"таком\": Всё образуется, мой друг, Ещё – с изюмом мой калач, За Богом посланною гранью. И даже – с зёрнышками мака! ДЫМ А завтра, выйдя за порог, - Не всё же прятаться в берлоге – Красивый, грустный дым Пойму: из множества тревог Стелился по долинам, Мои – не худшие тревоги. Взметнувшись к облакам, Никак не мог понять: *** Зачем погнался он За клином журавлиным? Мимолётный, чуткий шорох Наверное, хотел утешить и обнять? Притаился средь кустов. Я рукою трону ворох В дымящемся костре Перепуганных листов. Картошины пекутся. Как вкусно захрустят, Обречённо, осторожно Разломятся они, Листья сыпались в траву… Когда из недр золы Невозможно, невозможно Любовно извлекутся… Их утешить наяву. Хотя б за этот миг Ты осень не вини. Явь печальна, ощутима, В жёстких травах меркнет свет, Печальную, как стон, И летит, летит гонимый Промокшую до дрожи, Ветром листик мне вослед. Красивую, как миф, И тихую, как гладь, НА ПЕРЕКРЁСТКАХ ТЬМЫ И СВЕТА Со всхлипом журавлей Над миром непогожим, Идут, совсем не замечая И с дымом, что хотел Бутонов, листьев и соцветий, Летящий клин догнать. Забыв, что были изначально Они – восторженные дети. 13

И каблуками стебель мятный Над смирением, гневом, тревогой, Сминают твёрдо и привычно… Над любовью двоих – на века, Им безразлично, непонятно Над Землёй, сотворённою Богом – То, что другим небезразлично. Облака, облака, облака… На перекрёстках тьмы и света *** Нет постовых и светофоров, У презирающих заветы Потёмки в кувшине, а свет — высоко, Свои законы и соборы. Но я научилась не плакать от боли, И только праведное небо – Взбивать, и взбивать, и взбивать молоко, Одно на всех. Без исключенья. Чтоб масла кусок получился поболе. Сияет крест. Вершится треба. И жаждут души очищенья. Как солнце лучисто, как пахнет земля, Как дождика струйки прекрасны на теле, Сдуваешь с моего плеча Всё радость: и в белом пуху тополя, Листок опавший тополиный. И пёстренький фантик простой карамели! О, как глаза мои молчат, Как смотрят кротко и невинно! Люблю и ценю каждый прожитый час, Который едва ли опять повторится… Надев глухую паранджу В игристом шампанском хорош ананас, На своевольность откровений, Но как ароматен мой хлеб из пшеницы! Я с замиранием слежу, Как кровь пульсирует по вене. *** \"Живи и Бога не гневи\", - Прозрачна ночи чернота, Сама себе внушаю строго. Когда осенний дождик дремлет, Но как же хочется любви - И холод сковывает землю, Глоточек, капельку - немного! И в огородах – пустота. Какая пытка - прятать взгляд За облаками спит луна, И рукава тянуть к запястьям, Густеет мёд в пчелиных сотах, И в этот ранний листопад И мякнет клюква на болотах, Не поддаваться зову страсти! И соком полнится она. ОБЛАКА Уже запели петухи, А не написано ни слова… В неизвестность несётся планета, Что ж, белый день наступит снова – Вздыбив двух полушарий бока, И будут – новые стихи! А над тьмой и ликующим светом – Облака, облака, облака… *** Разрывалась земля от снарядов, И стрелок брал на мушку стрелка – Хочу туда, где тропки узки, Горьким дымом, клубящимся чадом И необъятен небосвод, Обволакивало облака. Где так приветливо, по-русски Стал тяжёлым карман крохобора, Берёзка встретит у ворот. Прохиндей обманул простака – Где росы дремлют на манжетках, Проплывали с безмолвным укором, Мохнатый клевер лиловат, Как свидетели, вдаль облака. И где под крыльями наседки Караваем румяного хлеба Пригрелся выводок цыплят. И парной белизной молока, Где кошка, рыжая Авдотка, Голубями, вспорхнувшими в небо Приходит в гости, как домой, Любовались с высот облака. Где на шести садовых сотках – Над крестами церквей, куполами, Весь мир. И сложный, и простой. Над упавшим зерном колоска, Над младенцем, прижавшимся к маме – Вечный гимн чистоты – облака. 14

Лев Либолев заучи меня насмерть, как вечное \"дважды два\", (г. Вюрцбург, Германия) пусть Учитель за это тебя назовёт зубрилой... всё запомни - лицо и походку. стихи. слова. Одессит, 55 лет, и ещё не забудь, что когда -то меня любила. Автор книг : \"Мысли вслух\", Дорога к шалашу \"Умирать понимая\", \"Из ты не ищи дороги к шалашу, ниоткуда в никуда\". в котором рай. поверь, он только снится. В настоящее время не растворяйся в длинной веренице, автор готовит к идущей в лапы прелести. пишу, печати 4 –й не различая шуйцы и десницы, сборник стихотворений. и сам впадаю в прелесть. так лукав, Телемах так льстив создатель тающих бессонниц... в его кольце подмигивает оникс, никто, поверишь ли, никто как будто озирает свысока не образумит этот норов... стихами очарованных поклонниц, не осеню себя крестом, не оглянусь на свет меноры. идущих на заклание. ему я, написавший это, не товарищ. субботним вечером, впотьмах, я угольки таскаю из пожарищ, напялив джинсовую куртку, к ним добавляя плотную сурьму, во мне живущий Телемах хотя ты мне другие краски даришь... прочертит звёздочкой окурка но не беру. увы, неисправим. сплошую линию туда, от слов пустых испытывая скуку, где не пахал, и где не сеял... уже почти на грани ультразвука, туда, где тучные стада вычитывает черный херувим принадлежали Одиссею. готовый текст. берёт тебя за руку, где не осталось ничего - и тащит в рай, поближе к шалашу, ни виноградника, ни рощи... в прелестный рай, в могильную прохладу... где безотцовщина его ты не ходи. они страшнее яда. страшнее тысяч безотцовщин. скажи - читать стихи не соглашусь. и отрекись... и не читай... не надо. Школьное Сухая ветка заучи меня, как по учебнику - на зубок, как штаны Пифагоровы, можно - законом переломана пополам Ома. с тихим треском сухая ветка. геометрию с физикой свалим в один урок, нет, не выжила - отжила, где знакомые правила станут для нас и уже истекла смола, искомым, словно вытертая салфеткой там, где физика эта физически тяжела, капля крови. был нож остёр, там, где сумма квадратов - квадрату но увяз бы в смолистой жиже... гипотенузы... а бескровность казнит её, заучи меня лучше на память - и все дела, и она упадёт в костёр, геометрия с физикoй - это Гордиев узел. чтобы он эту сухость выжег, разруби его просто всем правилам вопреки, чтоб сгорела она дотла. что-то там разгадать, это, в общем, так мало это лучше, чем постепенно значит. высыхать где-то у ствола, заучи меня правилом левой моей руки, умирать будто не жила, Пифагору под сердце закручивая буравчик. переломанной о колено... 15

Гороскоп Ложе всё начинается с игры, Опять Прокруст готовит ложе. с простых зодиакальных знаков. Идущий, радуйся ночлегу! один рождён под знаком рыб, Закон силён и непреложен - другой рождён под знаком рака, ты будешь сложен, словно Лего. а кто телец, весы и лев, Несложно и логично где-то кто близнецы, а кто - то дева... себя не чувствовать разъятым, мы заигрались осмелев, на ложе спать полуодетым, не ощущая перегрева широкоглазым азиатом. каких - то солнечных систем Небледнолицым европейцем, с приливом лунным и отливом, но белокожим африканцем. и только строчки на листе К Прокрусту сложно присмотреться, рисуют знаки сиротливо. Прокруст умеет изгаляться кто скорпион, кто водолей, над теми, кто слегка длиннее, кто козерог, а кто - то овен. и теми, кто чуть-чуть короче. один всегда навеселе, Они лепечут ахинею, другой не слишком многословен. но в ложе лечь никто не хочет. и заиграться так легко, И, независимо от масти, ведь знаков много. но однако разреза глаз и цвета кожи, не предлагает гороскоп кричат, когда их Лего-мастер несуществующего знака... растянет или обезножит. Разборщик Лего, Лего сборщик Мир играть в бирюльки не намерен - деталькой меньше или больше мир уходящему мне, воздастся каждому по вере мир приходящему снова. на этом ложе. Очень добрый как на войне? на войне Прокруст влюблён душою всею выстрелы без остановок, в игру... Но будет сам разобран, и никаких перемен достигнув уровня Тесея. нe намечается в сводках. хочется правды? взамен Шато дай пятачишко на водку. и не пытай - за кого, вид из окна неизменен - выпью за наших и ваших, облако в рамочке штор. выпью на сороковой - кто доедает пельмени, рожу печали расквашу. кто допивает Шато. что? на девятый не пил, жалок пейзажик оконный. думал - наверное живы... сколько судьбу ни лови - может окопчик в степи в рамках сухого закона скроет от смерти служивых. мало дозволенных вин. может подвал городской, в карте элитных напитков, может мосты, подворотни... выбор, увы, невелик. а погибали на кой? пытка - такая попытка, страшно. повзводно. поротно... дом Периньон и Шабли, выпьем за них через год, Мумм или Круг... постепенно и через десять помянем. выберешь, если не слеп... смертен и этот, и тот, где-нибудь в скромной пельменной, с именем и безымянный. чудом найдя на столе встретимся, поговорим, то, что другие искали... запросто, не по ранжиру... будто Господь невзначай мир не вернувшимся им, счастье оставил в бокале, мир уходящему миру. как мелочевку на чай... 16

Дичок мы в поисках мороза-эскулапа в халате белом. Солью съеден рант... Густой денёк осеннего разлива, Подошвами скользя по липкой жиже, предзимье пахнет брагой и листвой. мы ждём освободителя от ран, Перебродило сусло торопливо который нам позволит быть поближе. в напиток пряный, но не сортовой. Пусть в марлевых повязках. Тает всё, Опал дичок, рассеяный по склонам, уже не скользко, вроде бы, но всё же гниёт в земле, босых не зная ног... нас холод от падений не спасёт. Осенний день разит одеколоном, Возможно, что немного обнадёжит, и у него нет денег на вино. но не поможет. Маленький щенок А то бы пил дешевенький портвешек, скулит... А снег плывёт рапой солёной. пока закат, багровый, как рубин, Нам доктор говорит - запрещено проходит путь по сотням тонких вешек, смывать себя со старых фотоплёнок. по каплям крови ломаных рябин. Оставьте ледяной дагерротип Туда, где город, выкатив кварталы, в каком-то дне, забытом и ненастном, сошелся с полем, убранным давно. так легче повернуться и уйти, Где озеро, и ветки чернотала, слегка скользя по тающему насту. склонясь над ним, просматривают дно. Хотят увидеть в месте неглубоком *** остаток лета... Только всё никак - рябит поверхность, вздрагивая боком, перебороть. загнать куда-то вглубь. как божья тварь под швайкой мясника. чтоб там болело, только не снаружи. Боится видно. Холоду не рада - чтоб эту проржавевшую иглу придёт - прижмёт, придавит свысока... никто другой в тебе не обнаружил. Вода, играя цветом винограда, и дальше жить, хотя бы до утра несёт в себе рубиновый закат. без глупых мыслей - Господи, доколе? и отражает домик. Под карнизом - и понимать, что завтра будешь рад, стрижа, что в камень впился коготком... что только ноет, но уже не колет. А вечер винным запахом пронизан, пока внутри дозреет, как нарыв - вдохнуть легко... и выдохнуть легко. такие иглы не проходят мимо. ржавеют там, под сердцем, до поры... Радиоволны но всё равно болят невыносимо. мы на связи, и в этой связи Нахтигаль недоступные шифры и коды нам порывистый ветер сквозит, такая слабость... хоть верёвки вей... проникающий с черного хода, мой нахтигаль, немецкий соловей, недостроенных нами хором, допелся потихоньку до рассвета. зашифрованных слов и созвучий... и в пальцах дорогая сигарета, засекреченный аэродром а после - только пепел на траве. предоставил единственный случай для обмена паролями нам. остывший столбик, бывший табаком... и теперь мы повязаны этим мой соловей владеет языком неоправданным риском сполна... немецким. но прокуренным и сиплым. мы выходим на связь на рассвете, как будто нечто чуждое прилипло мы себя доверяем ключам, к его певучей речи. незнаком даже плохонькой связью довольны, ощущая пониже плеча ему такой акцент... чеканный звук бессердечные радиоволны. я слабостью сегодня назову. с таким акцентом дохленько поётся, Дагерротип и в нотке задушевной и сиротской я призрачное слышу наяву, Подтает... Наступаешь - снег визжит подраненным щенком с подбитой лапой... и оттого слабею... нахтигаль А мы с тобой - прохожие ханжи, уравнивает друга и врага, 17

их примиряя голосом распетым... Каурый а в пальцах дотлевает сигарета, которая уже не дорога... последний августовский ливень. под ним сентябрь пасёт коней... Сухари уже немного терпеливей вожак относится ко мне. когда-то многоопытный старик, подходит сам и хлеба просит, который был к мальчишкам очень строг, каурый рослый патриарх... учил - сушите, дети, сухари, и выдыхаемая проседь сушите впрок. туманом кроет тротуар. клубится, тает, а под утро но мы его не слушали, шутя в один из августовских дней кричали - надоел ты, старый дед. каурый конь, большой и мудрый а он шептал - покуда всё ништяк, сам приближается ко мне. но быть беде. он ищет хлеба. дождь и солнце - исповедальная пора. не верили, и пальцем у виска и осень медленно крадётся, крутили - мол, сегодня не война. как неумелый конокрад. старик жалел смышлёных задавак, хотя и знал Гончарный круг по опыту из прошлого, что нам Давно утихла за окном шумиха, ещё придётся горького хлебнуть, зной выгнал ребятишек со двора. что каждому отмерила стрaна Гончарный круг постанывает тихо, нелёгкий путь. но вертится уверенно и лихо, хоть и ему невмоготу жара... он умер много лет тому назад, но с возрастом я помню всё острей Но он далёк от суеты и шума, там, под матрацем, несколько наград вращая глину в пальцах гончара. и сухарей... И лиха фунт он, как и фунт изюма, познал, не став печальным и угрюмым, пальтишко спокойно коротая вечера этот вечер начерно исчеркан, в работе. Принимая комья глины - начисто отложим на потом... привычно ожидаемых гостей, чашка чая, мятая \"вечерка\", и наблюдал, волнуясь без причины, сушится промокшее пальто, как медленны, уверенны и чинны плечи скомкав. возле батареи движения натруженных кистей прячется сконфуженно за стул. словно батарею телом греет хозяина, задумчивого мага, мальчик, задремавший на посту. лелеющего глиняный сосуд... слабенький, усталый первогодок, Круг движется всё дальше шаг за шагом, вынужденный к жизни \"начеку\". а на столе, сухим остатком ягод, эх, ему бы тёплую погоду, изюм рассыпан. Дети унесут а ещё горячего чайку. вот ему бы начисто... но слишком его домой... А круг устало вертит, он устал. и чудится во сне забыв на миг про летнюю жару, не давно просохшее пальтишко, мгновения из жизни, и из смерти... а сырая, серая шинель. Пустеет двор, изюм уносят дети, полученный из загрубевших рук... 18

Юрий Макусинский лихих людей и дней не вспоминая, в седьмое небо — к святочным светам. (г. Санкт-Петербург) Макусинский Слова из горсти в горсть пересыпая, Юрий не дав соприкоснуться рукавам, Анатольевич они беседуют о чем-то в недрах рая, родился 8 мая но смысл речей их — недоступен нам. 1958 года в городе Умань, Рождественские сумерки мерцают Черкасской и прилипают к мерзнущим губам. области УССР. С 1988 по 2001 Урок истории состоял в штате киностудии У Горчакова много было дел: младенца Бисмарка лелеял в колыбели «Ленфильм» в различных должностях: и турок бил разительной шрапнелью режиссер группы видеохроники, оператор, идей и слов, но счастья не имел. ведущий инженер цеха звукозаписи, начальник видеоцентра (ТВЦ) и т. п. В И у Лаврова тоже есть предел настоящее время живет в Санкт-Петербурге. возможностей: он мыслит на пределе По образу жизни — фрилансер. Образование реальных слов и нереальных целей, — высшее: Ленинградский институт и хорошо еще, что жив и цел. культуры по профилю «Руководитель самодеятельной киностудии и фотоклуба». В руке моей крошится школьный мел, Автор книг стихов «Петербургский венок», за окнами вовсю звенят капели, «Сочинения», «Записки горожанина». но строгость муз не терпит суеты. Сентябрь Я рассказал студентам, как сумел про русских дипломатов, что умели Еще не прячут недра рестораны, ваять политику предельной красоты. и ветер западный ласкает город мятой, еще бурлит на Невском чужестранный Захару Прилепину бесполый люд — нахальный, но опрятный. Петербург достоин своих строителей: Еще резвятся дети у фонтана, от Петра до Павла — любви стяжателей. считая лужу морем необъятным, Хорошо, когда мы встречаем в Питере но взгляды горожан уже туманны: настоящих русских живых писателей. пока — тепло, но робко и невнятно. Не похож ты вовсе на небожителя, Еще мне выпить хочется спонтанно, и рука тверда — честь пожать ее, и вечер с другом провести приятным. но душа укутана в теплом свитере, Сухим вином наполнены стаканы — а глаза — фотонные отражатели. течет беседа в русле аккуратном. Хорошо, что в небе нет истребителей, Сентябрь полон грусти и обмана, что враги от злости пока не спятили. а воздух — крымским запахом бесплатным. Ты прошел по Лиговке — небо в литерах, не дождем рассыпалось — водосвятием. Двое в городе Слава — Богу, ангелам и родителям, Мимо дворцов, вокзалов и трамваев, и твоим любимым друзьям — читателям! сверяя путь по звездам и крестам, в цветных снегах московских утопая, 19 плывут Цветаева и Осип Мандельштам. Их шаг нетороплив. Стезя — прямая. Бредут по мостовым и по мостам,

Дочери Лариске Давно пронзительная нота отзвучала, над выцветшими линиями — грохот: Ребенок надежный. Мой асс. по актерам. теперь Васильевский не остров, но начало Твой профиль тревожен: то белый на черном, то черный на белом — с улыбкой-вопросом, словесности для школьных скоморохов. и женская тайна в распущенных косах. Тоской заснежены гранитные причалы, а девочки из прошлого — старухи. Умна. Безупречна и в пошлом и в горнем. Со вкусом — порядок. О прочем — Ирине Феляуер поспорим: о фильмах и книгах, о предках раскосых, Вечер тихий стелется над крышами, о крымских степях и сортах кальвадоса. всенощная в храме на Конюшенной: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя...» — Читаю во взгляде характер — упорный, двадцать лет я голос дивный слушаю. но голос — веселый, и юмор проворный, в движениях властных — и скифы и россы, Вьется ладан облаками пышными и нежность румяная — в цвет абрикоса. по родному храму между душами, и плывут над огоньками рыжими Все будет в порядке в реальности вздорной: твои звуки чистые — воздушные. там где-то за кадром отец с папиросой. Над мостами, по Неве поникшими, Владимиру Олейнику над садами — до весны бездушными, писателю, философу и другу над людьми — и важными, и лишними, неприметными, но очень Богу нужными. Я разбрасывал эпитеты, как снасти, Рай — невидим, но из мира вышнего на других друзей я тратил алфавиты, льется музыка, устам твоим послушная. а тебя, едва сказав наутро «Здрасьте...», я угрюмо оставлял в стихах забытым. Про любовь Я с тобой молчу — о родине и власти, Черно-белые духи моей возлюбленной и в сражениях умов давно мы квиты, я готов вдыхать веками — мною куплены, мы не треплем всуе Канта и схоластов, а она, смахнув улыбкой звуки голоса, Кьеркегором и Фурье по горло сыты. теребит мои серебряные волосы. Но поверь, в природе нет такой же масти, Выпадает счастье — кости лягут дублями, чтоб совпала у философа с пиитом жаль, что в нардах были шансы все так же точно, так же прочно, так же страстно, загублены, как у нас с тобой, но в таинстве сокрытом. но зато в любви свезло — налитым колосом я клонюсь к земле: все было, все Наш союз возник внезапно, и не гаснет исполнилось. тихий свет беседы нашей и молитвы. Мной хоромы для нее мечтами срублены, Бродский сын рожден, повержен змий — мечи затуплены, Иосиф, не Виссарионович, прощайте: посадил когда-то дерево, но молодость теперь Вы памятник — себе, стране, эпохе, быстро кончилась — пошли смешные в которой пылкий юноша прыщавый полосы. речами Вашими молился в каждом вздохе. Мои брови черно-белые насуплены, В купели невской ледяной — крещальной, но скрипит по снегу счастье старым полозом. и в скользком воздухе тяжелом, как молока, Ваш нервный дух грассирует печально 20 и тонет в будничной январской суматохе.

Элеоноре Акоповой Иллюзия моя со мной всегда нежна, заботлива в быту, по своему — изящна. Я созову друзей на брачный пир, И есть, и пить, и петь с иллюзиями слаще, на юбилей порочного союза: чем праведно говеть на свадьбе без вина. полвека я сожительствую с музой заботливой — не голоден, не сир. Я погружаюсь в сон, как в океан кипящий, но всякий раз опять не постигаю дна. Надену я торжественный мундир, и серенады стану петь, и — блюзы, Калека как шпагу буду гнуть гипотенузу в пространстве, зарифмованном до дыр. Переведи, сестра, меня через майдан: я от рождения и слеп, и глух — навечно, И ты придешь. Ты принесешь мне мир, не вижу глаз и лиц, не различаю речи, улыбку робкую и радость не в обузу, не ведаю путей. Не избран и не зван. и сладко спрятав лень в уютной блузе, разделишь хлеб со мной, вино и сыр. И для меня твой мир — иллюзия, обман, fata morgana, бред в сознании увечном, А на десерт нам — ломтики арбуза в нем радость бытия предельно скоротечна, из нашей юности. И сливочный пломбир. и правит им не Бог, а лжец и шарлатан. Родительская суббота Я знаю свой маршрут, как старый партизан, кромешный мрак в уме изучен и размечен, Суббота в ноябре. Свинцовая Нева, все слышу наизусть, все вижу безупречно: осенняя — всегда моей тоске причина, вот мостик, вот фонарь, а вот шумит фонтан. из робкой тишины по вечерам — едва мне ваши голоса с молитвой различимы. Ты не жалей меня! Я властвую беспечно в узилищах моих, и от восторга — пьян. Пусть в зеркале моем — седая голова и мудрые глаза усталого мужчины, Городской парк но слышу я в ночи привычные слова: — Мне грустно без тебя, сыночек мой Цветные пятнышки веселого сюжета по парку в полдень разбросало лето: любимый. здесь жарят шашлыки, там в грязной майке пивной мужик катается на байке. Зажгу лампаду, мне — дорога не нова: иду по именам. И список этот — длинный. А вот старушка в крепдешин одета — Но жив мой добрый друг, и мать моя жива, седая правнучка барона и корнета, и неотпетый дед, и предок мой былинный. тиранит таксу словом, как нагайкой, а рядом — правнук с детской таратайкой. У Бога мертвых нет. Реальность — неправа. Дрожит в моих руках молитвослов Щебечут птички, детки, много света, в кустах — заезжий вор и два поэта старинный. с утра текилу пьют и травят байки, и делят яблоко, как лагерную пайку. Иллюзии Плывет блондинка томная в штиблетах, Дождинкой по стеклу стекает время сна, за ней — узбек в оранжевой фуфайке. иллюзии миров роятся в душах спящих, нам дела нет совсем до смыслов настоящих, 21 и вера от отцов нам больше не нужна. В пасхальные часы, когда придет весна, усердно помолюсь в уме для пользы вящей, достаточно раз в год покаяться — не чаще, чтоб новою мечтой упиться допьяна.

Вечер с другом И правит берегом химера металлурга: всегда суровый бронзовый жокей. Мне древний друг сегодня визави: сопит в углу и водку пьет устало, Мартовский дождь мы говорим о Боге и любви, и вифлеемских звездах пятипалых. Давно растаял черно-белый снег Мы обсуждаем город Тель-Авив, колючий и смешной, как стекловата. арабский мир и киевское сало. По скверу шел оранжевый узбек В хрустальной вазе тает горка слив, с метлою и совковою лопатой. но слов хватает нам — о чем попало. Он шел — вперед, не поднимая век, Крепчает хмель и в мыслях и в крови, петляя под дождем замысловато. глаза нам закрывая, как забрала: И каждый год, да что там — каждый век, мы жаждем подвигов, себя отождествив весенний дождь влечет его куда-то. с варягами, достойными Валгаллы. Порой мне кажется, я тоже человек Но сколько душу водкой не трави, неординарный, в курточке с заплатой, всегда ей будет мало, мало, мало. чужих кровей — малороссийский грек, в чужих штанах и с маленькой зарплатой. Аромат девушки В моих слезах сквозь ироничный смех Почему бы тебе не родиться в Арле? весна и дождь, конечно, виноваты. Я бы звал тебя арлеанской девою, изучил бы французский и стал бы Шарлем, Солнце Петербурга попивая бордо — у подножия где-нибудь. И что с того, что солнца нет сегодня? Здесь — окно навеки затянуто марлей, На то он — север, чтобы жить впотьмах: сквозь нее луна, как сквозь сито сеяна, весь день брожу по дому в преисподнем, я живу на стуле — небритый карлик, всю ночь привычно путаюсь в псалмах. ты шуршишь в ночи, окруженной стенами. Тяжелых дум бесстыжие отродья Не Версаль, конечно, не Монте-Карло, шумят в ушах и корчатся в перстах, не блестит корона, как пот на темени! я их гоню молитвою Господней, Я вдыхаю твой аромат хрустальный — они горят в отместку — на устах. результат любви в полуночной темени. Так и живу. Есть у меня в передней И звенит холодной клинковой сталью скелет в шкафу. И есть рояль в кустах. то ли лунный луч, то ли совесть гения. Есть даже хлеб. И даже рубль — последний. Эскиз Все остальное вроде на местах. Вот только солнца нет. Оно намедни Еще не кончились слова о Петербурге, застряло где-то в питерских мостах. и слезы наши — не обильнее дождей: ночами бледными поэты-демиурги 22 творят миры — в размерах ямб-хорей. Вдоль Спаса-на-Крови приезжий бюргер ведет в музей ухоженных детей, а у мольберта, доедая бургер, художник мерзнет — выпить бы скорей. Размеченные с точностью хирурга, блестят каналы в свете фонарей. По набережным бродят драматурги, почти похожие спросонья на людей.

Виктор Поздняк. « Туманные встречи» 23

Ольга Олгерт Растут в смешливое и новое, Где ты узнаешь: будут изданы (г.Кёльн, Германия) Все наши мысли кем-то в будущем, Родилась в г.Целиногра- Смотря на мир сомнений издали, де (сейчас – г. Ты сможешь – лиственные удочки Астана.) С 1998 живу В озёра памяти закидывать, в Кёльне. Где – волны строк и крики чаячьи, Публикации в Смотря,как гаснут в небе идолы, журналах Что ты придумал от отчаянья. \"Дети Ра\", \"Сибирские Где завтра – утро - незабудками огни\" и Украсит ткань сердечной мантии, многочислен И ты пойдёшь сражаться с буднями, ных сетевых Как встарь - оружием романтиков. и бумажных Дарить это просто изданиях .Автор книг \"Игры на облаках\", \"На южном побережье января\", \"От третьего ли- Дарить – это просто: ца\", «За створками рябиновых кулис» . Приходишь и отдаёшь Прохожему в небе улыбки свои и мысли Пришли мне линзы Левенгука, О нежном и вечном, И чувств своих цветную матрицу, И сон твой на быль похож, Чтоб жизнь - небесную науку - Где радуги учат аккорды осенних листьев, Сквозь сон Чьи ноты взлетают, внимательно рассматривать, И травы звучат в ответ, Под микроскопом дней вчерашних И падают звёзды в ладони твоей квартиры, Вдруг что-то новое проклюнется, Дарить – это просто..- И заслонит собой бесстрашно Так небо включает свет Людей, блуждающих по улицам, Над гаснущим миром.. Весну , что целится из лука В проспекты ветреного прошлого, *** Пришли мне линзы Левенгука- Следить ночами за прохожими, Раскроет полночь карту, В чьих мыслях -маетно и тесно, А на ней – Но можно радуги выращивать, Все тропы звёзд, Как молнии, что гений Тесла Забытые когда-то, Привёл из бездны - в настоящее, И впомнится: он тоже был крылатым, Чтоб нам поверить безоглядно Твой певчий дом, где стаи журавлей Во всё, что видится по-новому, Гнездились летом, Смотри - Эхо птичих стай В окне твоём – как летнее стаккато, душа моя - Где ноты алых роз и спелых маков, беглянка- И сны твои, плывущие за край Весной - Вселенной говорящих тополей, навечно окольцована! Что верят в свет июльского ночлега, Где русский лес раскачивает небо Где гаснут сумрачные звуки Души моей.. От книжных ярмарок - до Гатчины, Где Бог на линзы Левенгука 24 Меняет солнечные зайчики. Осенняя разведка А жизнь – нежна по воскресениям, На сутки - небом окольцована, В душе твоей , где сны осенние

*** Считать дома, подъезды, остановки, Попутчиков и молча наблюдать От полночной тоски немея, Как , мятые билеты теребя, Ты разбудишь листву небес, Позвякивая мелочью в карманах, Зевксис, где твоя Гераклея? Они выходят в самых дальних странах, Где любимый тобой Эфес? Забыв неодинокого тебя. Сон – побег из дневного плена Всё повторится – снимут маски дни , Позабытых тобой идей. Прозреют вечера и станут ночи Ты когда-то писал Елену, Ещё светлей, ещё немногострочней, Нарисуй и меня , Растает жизни медленный ледник, посмей, Погаснут в небе лунные столбы, Дай мне руку – не бойся бури, И ты пойдёшь, счастливчик и транжира, Там, за окнами слов –темно, Смотреть , как набирает пассажиров Посмотри на меня, любуясь Маршрутное такси твоей судьбы. Чистотой говорящих нот, Что звучали во мне когда-то.. *** Пусть кротонцы не видят нас, Разложи на цвета заката Улыбчивый почерк луны Тишину изумрудных глаз, В тетради цветущей сирени, Веря в тайны земных вращений, Где ноты твоих озарений Как в мечту , что не всем слышна, В распахнутом небе видны, Нарисуй на холсте прощенье, где музыка льётся с вершин , И - откроется – глубина. и ты в этой нотной тетради- лишь свет, что у ночи украден *** Воркующей сойкой души. Там волны полынных морей Пойдём – последний раз в году Из дальнего дворика детства, С тобой - в осеннюю разведку, С тобой и сейчас по-соседству Где даже яблоки в саду Танцуют в ночном серебре Мечтают стариться на ветках, Стихии на крыльях стрекоз, Сорвавшись в сонную траву... Где – письма от мартовской ночи, Так мы – с тобой – почти надмирны, И детства ромашковый почерк, И голос неба – наяву - И ты, отражённый от звёзд.. Звучит в раю многоквартирном. Там дети солнечных широт *** Поют на лунном диалекте, И дождь с картины Писарро – А там , где над миром не слышно круженья Идёт по нашему проспекту, Листвы, чья торговля тоской незаконна, Где ловят солнце васильки Мой город ночной, я твоё отраженье, На окнах вересковых спален, Твоя недосказанность,неугомонность. И ты целуешь лепестки Я – горечь земли на подошвах осенних, Моей души – росой хрустальной, И сладость росы на проснувшихся травах, И каждый взгляд – счастливый шанс, Я верю, что осенью - всюду спасенье, Что звёзды прятали веками, Что левый мой берег подружится с правым, Где расправляется душа – Что мир – разноцветен и пахнет любовью Тебе навстречу – васильками.. Мой новый двойник за дождливой оградой, Что сумма печалей и всех суесловий *** Равняется сумме негаснущих радуг, И мост над вселенной – всё так же устойчив, Осенний полдень светел и умыт, И мы над предзимьем – две белые птицы, Прозрачны окна старенькой маршрутки. В нас верит премудрый и ласковый зодчий, Ты - пассажир. Уже вторые сутки И учит нас небу, где слов вереницы Ты мчишься в направлении зимы. Не считаны ночью, сосватаны сердцем Листая снов раскрытую тетрадь, Их странно не выучить, - выдумать странно, Тебе непостижимо и неловко Когда, под звучанье торжественных терций 25

Грозы распахнётся душа океана, Ночевали,обнявшись, в травах, Проснётся магнитное поле заката И, в гвоздику влюблённый дрозд, И будет притягивать сонное солнце, Звал рассветы в свои октавы. И город, закованный в медные латы, Где меняла вселенский лик, Прочтёт письмена византийских бессонниц, Вышивая весну под снегом, Где теплится жизнь у мечты в изголовье, Васильковая быль земли, И дремлет камин, разжигая мгновенья, Голубиная почта неба, И ты засыпаешь в обнимку с любовью Там, где сердце звучит слышней, Под вечную музыку ночи осенней. Сквозь дыханье степных метелей,- Только радость – *** И мы над ней, И небес тополиный шелест. Искать себя в траве, среди камней, И вдруг найти – на крыльях медуницы, *** И верить, что кому-нибудь приснится Судьба твоя, как лодка на волне Здесь хранятся сердца переспевших ягод, Безвременья, где каждый звездочёт Лес играет, как лис, расписной листвой, Стремится в ночь –командовать парадом, И осенних кулис ледяная влага Где учат звёзд планировать и падать, Оживляет твой голос, И небу подставлять своё плечо. И он , живой, Где ты пойдёшь ,код вечности открыв, Поднимается ввысь, к журавлиным стаям, Искать себя в кварталах долгой ночи, Рассыпая мелодии прошлых лет... И вдруг найдёшь – в ручье, И покажется небу: земля - живая, Средь разных прочих Словно не было войн – на большой земле, Поющих рыб.. И запомнится : долго во тьме гореть им - Отраженьям закатных степных саванн, *** И почудится : с лиц - облетят столетья, И поселятся птицы в твоих словах, Но беззащитнее мечты– Где, ночные ветра заплетая в косы, лишь небо - Тишина раскачает сверчковый мост, Пей его и слушай, И , в окно запуская влюблённый космос, Когда восторженно глядят Ты проснёшься - и станет чуть больше звёзд. На мир лесные мотыльки, И свет целует как цветы *** Неисчезающие души, Чьи сны - столетия подряд- От всех стрекоз, ночующих в раю Ночуют в травах у реки, Степного царства, звонкого, земного, Влюблённой в моцартовский дождь, Пишу неслышно музыку свою, Не ставший ветреным и прошлым, Где ноты строк выращивают Слово, И ты запомнишь путь земной И новых мыслей общая тетрадь Как самый лучший из путей, Уже на треть заполнена стихами, И сердцем бережно вдохнёшь Где я не знаю, что ему отдать – дурман душистого горошка, Лесному дню, И голос вечера степной Чья молодость и пламя И явь , Сейчас со мной негромко говорят, О прежних и наскучивших сомненьях, И - будущность над ней.. И я иду – который век подряд – В июльский храм – просить благословенья Голубиная почта неба На новый взлёт поющих лепестков, На нежность слов, на дерзость быстрых Старый сад за деревней смолк, молний, Заглядевшись на танцы ночи, На всё, чем он пожертвовать готов- Что любовь одевала в шёлк, Мой летний ветер, выдумавший волны Примеряя свой нежный почерк Земной любви – восторженной, босой.. К тайнам леса, где души звёзд И как мне быть, когда – от всех прохожих – 26

Мне пишет жизнь, где – я - на день моложе, *** И мир живёт, и нет мечты дороже – Сиянье снов продлить над суетой.. Вот - новая повесть и новая полночь, Где голос мой - небом храним, *** Где письма тургеневских девушек помнят Герои роллановских зим. Я как небо - возникну в твоём окне, Где юность моя в тишине обернётся Пенье солнца вплетая в твои дубравы, На шёпот горящей свечи, Подари мне кувшинки с картин Моне, Где флейту волшебную - маленький Моцарт И озёра, в которых я буду плавать. Сумел мне при встрече вручить. И нет расстояний меж явью и снами, В окруженье насмешливых снов берёз, В краю расточительных фраз, Что к утру растеряли лесные гривы, Где танцы души - словно эхо признаний, В летних волнах - сегодня так много слёз, Где - нежность, Но из них половина - моих, счастливых! И - солнце из глаз.. Где земля от мелодий грозы дрожит, И рождаются ливни в земной пустыне, От Форнарины - Рафаэлю Я прославлю однажды тебя и жизнь, Только дай этой жизни - другое имя.. Мне нравится смехом сомненье твоё дразнить.. Мужество – жить на земле Простишь ли кокетство?- Сегодня - оно - невинно. Там скрипки прощаний над миром звучат, Укрой меня небом,пока мы с тобой одни, И падают ноты в траву, И век наш лукавый не продал твои картины, Где ангелы пьют незабудковый чай, Где тени предательств не тронули сны И мысли вдоль счастья плывут, друзей, Там вынесут звёзды полночный вердикт И память холста к одиночеству дней Душе, и растают во мгле.. терпима, И небо однажды меня наградит Где жизнь обещала когда-то любить сильней, За мужество – жить на земле. Рисуй меня ветром, Всем войнам на земле летящим над сердцем Рима! Целуй меня светом В краю потерянных шагов, Чья быль болит во сне, в мелодиях зимних фраз,- Где ночи делят пот и кровь Под нашим балконом однажды их пел Убитых на войне, Гораций.. Зови меня в тайну, Где дым стяжательства пророс Виной неравных сил, где счастье - росой у глаз - Где землю делят сабли гроз Проснётся, На тысячи могил. и ты не захочешь со мной прощаться, И пахнут смертью и золой Где музыка лютни коснётся уснувших стен.. Макеты скорбных лиц, И ты нарисуешь мой шёпот, И небо делят над землёй На души мёртвых птиц. мой смех, мой голос, Дрожат под пулями поля Июльской целины, И чувств обнажённость, И небо просит у землян и губ моих алый плен, Полмига без войны. И в дымке бессмертия - наш ренессансный город. 27

Герман Власов Картина Вермеера (г. Москва) Вот так примерь, стань ближе к свету Власов и не во двор смотри - сюда, Герман - поэт, чтоб солнце высветило летнее переводчик. белки, и сделалась заметною Родился в г. в них заблестевшая вода; Москве в 1966 и воротник на кофте хмурой, г. Член СП как снег на черепице крыш, Москвы с лежал. В тюрбане от гяуров 2006 года. чуть вопросительной фигурой Закончил вполоборота ты молчишь. МГУ им. Молочны лоб и подбородок, Ломоносова (филологический ф-т, РКИ). краснеет приоткрытый рот. Участник студии Игоря Волгина «Луч», Что это - молодость, порода? лауреат и дипломант Волошинского Твой водомеркою сквозь годы конкурса (поэзия, перевод). Автор взгляд испытующий плывет, нескольких книг стихотворений, публикаций сам спрашивая: это жемчуг, в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дружба воск белый, рыбья чещуя? Народов», «Октябрь», «Новый берег» и др. Движенья губ одной из женщин Живет и работает в Москве. в весенней лихорадке шепчут: - Она моя иль не моя? *** Тебе сейчас пойдут любые, Сон, прилипший к дереву улиткой, рождая домыслы подруг. остановленный губами смех… Настали времена сырые… Солнце, солнце, ты - моя улыбка, ты - одна для всех Еще тебя зовут Мария, ты смотришь - с Севера на Юг. Видима сейчас и ощутима... Дальше - несколько часов *** мы идем с тобой, как пилигримы, в море голосов. Жить Москвы не замечая (взгляд куда-то вбок) - Мы несем волшебную минуту проблеск улицы, ее кривая, локон, локоток. эти несусветные часы - В будни взбешенный и пенный, на (окружным маршрутом) двое по маршруту, моргающем коне, - через смуту. милый мой Кривоколенный, ты приснился Вместе мы – весы: мне Если я теперь тебя забуду - в эту Троицу, в Ее субботу связкою ключей: почерк, вес и суть - пядь идущих на работу в тишине звончей; покачнется чудо ниоткуда Ты уток или основа? Нитью, уводящей в рай, и разгонит муть. так на Чистопрудном снова прозвенит трамвай; Свет июля – в замираньи, тени, сутолоке, простоте; уток стая перелетных, пряжа, полотно пруда в листьях, людях, гаме птичьем, в пенье, и чернил подземных откуп - зеркало ливне, духоте. (звончей) вода. Это перстенек потерян, найден. Чиркнул Мы одни на циферблате с ними, стриж. нас не больше двух; Это, сам себе не веря, в зеркало, на дно и тебя, наверно, не отнимет глядишь. разделенья дух. 28

*** Тереби его снова и снова, будто гладя чужого кота. И рыжеватых слов горошин не жалко в августе, когда Проводя между пальцев шерстинки с желаньем глупым и хорошим Или – взвесив – о, хитрый прищур, ночная падает звезда. эскалатором ниже Неглинки Гори, космическая спичка, я похожие лица ищу. вмиг освещая суету. Мы – только имя, ветер, кличка, Все они потянулись навстречу, орел и решка в область ту. позабыли значенье одно. – Наутро яблоки упали Добрый вечер, – твержу, – добрый вечер. на лиственный лоскутный плед, Опускаюсь на шумное дно. на земляном ли одеяле и мы проспали столько лет. И в вагоне умышленно старом А надо было только ахнуть, станет кресло толкать и качать. смутиться, чуду подмигнуть, От короткого слова удары – чтоб не растаять, не иссякнуть, говорить про себя, не молчать. не раскатиться, словно ртуть. Прохладно. Пахнет теплым хлебом. *** Оврагом черным и нагим. Я никогда смиренным не был. Это в сером, это в белом, это кто… Я изумленным был. Другим. не привыкший к подаванию пальто… без улыбки, от которой… без палат *** (даже цвет ее помады небогат)… не смотри на сверкающий ливень Вкус провинции (синица, воробей), майский дождь несговорчив и прям мелкий дождь (скорей со лба его убей), сколько желтых изломанных линий рыжий кот залез на груду кирпичей, разделили окно пополам это город - город русский и ничей… и к стеклу не спеши прикасаться Это церковь… Тонет радуга в реке, там качаются ветви гурьбой лезет божия коровка по щеке… их зеленые листья двоятся Белый клевер, ветки шорох, душный вздох… и в отрыв уведут за собой звезды августа облаял кабыздох… в акварельной такой мешанине Стрекотание кузнечика с куста, где гремит и рябит без конца рядом корчится, как грешник, береста; как у тернера в новой картине режет воздух поезд, давит мошкару… дирижера не видно лица Дождь опять пошел, закончится к утру… но когда отшумит - будет создан *** удивительной радости день словно кто-то расчесывал воздух Хочу отдельности, как летний дождь и прогнал его дымную тень отвесный, - не общности, не сети повсеместной; и теперь она в глине и смальте единственности - карий с голубым метростроевской шахты внутри (не желтый, не зеленый, - не с любым). оттого пузыри на асфальте настоящей земли пузыри Еще затылком, холодок почуя, осмысленности тлеющей хочу я, - *** как молнии, отцарствующей в вышних; Теплота от короткого слова, хочу длиннот - повисшими на вишне. а потом – долгота, маета Слепого солнца рыжие заплаты… 29

Окрылой тишины хочу крылатой; ошую нас улицу и одесную; царапающие – белоградин – санки, когда пишем письма и в почте подолгу икриные, пугливые овсянки их ищем, как нить продевают в иголку, — живому к живым прислоняться несложно, глаза и, будто сложенные вместе, чтоб улица стала нежна и тревожна, — две палочки, две крохотные в тесте. в ней слышен подробный по улице топот, Вот вдумчивость намокшая, нагая в ней пахнет огромный струящийся тополь. так желтоклюво, перисто шагает И ты, возвращаясь, по лестнице вcходишь — по смоченной траве и по болотцам, и нитку находишь, иголку находишь. по маленькой губе, по обороткам от пишущих машин; по их молчанью - *** гудит огонь и пахнет кирпичами. Все кажется и снится, но вместе, — потому Не в зрелости еще, но и не юной – разбужена синица и мышь скребет в дому. хочу пугливой красоты июня; Капель мне память точит, и солнце плавит овсянок, лета, вишни и камина – наст, и молнии хочу, и муравьино… суглинка теплый почерк войти захочет в нас. *** Потянет из отдушин, из леса и болот — из кабельных катушек сооружают плот. без вас обоих как без верных слов И с улиц послезимних бегут ручьи в овраг, все остальное слишком непонятно где резок звук бузинный и каждый дорог где ткань а где канва уток и шов шаг. белила сурик масляные пятна А дом скрипит, простужен, остерегая: — и наконец апреля благодать Стой! наружный блеск зов дудочки лукавой По лестнице на ужин, этаж на пятый свой. и я рискую весело блуждать Прошу, — на черном круге читаю, — как по холсту ван гога куросава повернуть. Где это все, о други, как это все вернуть? а с вами и секунды небыстры то под руку то порознь сестры-рыбы Там листья облетели и черен сухостой, трава деревья звезды и костры а ты все верен теме, как азбука, простой. в одну ладонь устроиться могли бы Подняться, отдышаться, достать дверной звонок и улица чья башенка остра и… — Незачем стучаться — не заперто, и лестница не якова витая сынок. храни тебя от вымыслов сестра серебряная рыба золотая *** *** Мороза искусственный спутник, багульник — с водою в стакане Живому к живым прислоняться сложнее, на кухне. Изменщик, отступник, — чтоб улица стала богаче, нежнее; но кто в него камень? чтоб вырвали темное острое жало, и жалко не стало, и улиц не стало. Когда на цветных парашютах повис и окутан смущеньем; Живому с живым надо, видимо, чаще на стропах, на стебле. С минуту встречаться на лестницах длинных за вглядись в помещенье. счастьем; подробнее видеть, наполниться слухом Увидишь по ямкам на шее, сошествием в почву апрельскую духа, щекам и белкам заблестевшим — что стало немного теплее. когда наполняет почти что пустую Хвала полетевшим! 30

Разуйся и по ламинату Светлана Смирнова пройди — за стеклом, в огражденье в раскрытых антеннах пернатых (г.Уфа) для слуха, для чтенья Родилась в г.Апрелевке стоит он. Парит, невесомый, Московской над блюдцем, над чашкой, над крышей. обл. И жители этого дома Выросла и сигнал его слышат. живу в Уфе. Член *** Российского СП. (секция Теряет, кто боится потерять; прозы) а дерева летучая крылатка – перелетит прополотую грядку, Автор 5 книг: «Старые вышивки». Стихи. глухой штакетник, за которым гать; «'Неземной цветок'» Сборник прозы, когда погожий день – тогда вдвоем 'Поздняя весна' .Стихи,\"Гжель\" . Стихи ,\"Две она на солнцепеке с ветром кружит; стороны луны\" Стихи. она пересечет большую лужу, уйдет за горизонт и окоем; Кафе « Связь времён» и там где сухостой и камыши мешаются с землистою осокой, – Они сидели в кафе. В окно заглядывало она отдаст зерно своей души приземистое дерево с желтеющими на берегу песчаном и высоком; листьями. привязанности нету ни на грамм - Раньше здесь была наша квартира,- вдруг в неслыханной такой воздушной почте, сказал муж. а будет это липа или граб, -Где?, - не поняла она. высокая сосна – узнают после… - Прямо здесь, в этом помещении. Вон те два окна были наши. *** В этом доме мы с матерью жили во время войны, когда я был совсем маленьким. Пасмурных веток оленьи рога А теперь здесь кафе. . .как-то странно. . . ночью от ветра бьются. Я словно переместился на машине времени Если с тобой пойдем на врага, – из начала сороковых прошлого столетия в надо теплей обуться. наши дни. Можно, наверное, и в обратную Зубы почистить, побрить лицо сторону прогуляться? . . . и, прозвенев ключами, на заметенное снегом крыльцо И только он произнёс эти слова, как всё с личными встать вещами. вокруг завертелось, закружилось, и он Из второгодников кто, верзил ощутил толчок, словно кто-то пнул его под к нам накопил обиду, зад. Он упал на мягкую прохладную землю. по скудоумию исказил Ныли колени, болел левый локоть. Но он образ девочки Лиды? поднялся с земли и огляделся вокруг. Надо собраться в парке у лип Был вечер, небо слегка золотилось от по двое или по трое. заходящего солнца, за углом явственно Облака лобные доли – Олимп, слышались скрип, лязг и редкие звонки жидкий подлесок – Троя. трамваев, шум автомобилей. Чей о Щелкунчике рваный текст Он стоял в квадрате своего двора. Из окна, ветром гуляет в поле? вытирая кухонным полотенцем чайную О фарисеи, о крекс-фекс-пекс, чашку, за ним следила мать. о буратинья доля! Тут он увидел, что во дворе находится не Кто самураит и бьет в там-там один. У песочницы стояла девочка Римма из о вдохновеньи свежем? третьей квартиры. Он спросил её каким-то Душно им там, душно им там – чужим писклявым голосом: «А где ребята?» в Лондоне, Киеве, Льеже. - Я – ребята,- разведя руки в стороны, растерянно ответила она. 31

Он отвернулся: «Ну, во что играть с В подвале их дома размещался овощной девчонками?», и вышел на улицу. склад, там хранились солёные помидоры в По проезжей части вели колонну пленных больших деревянных бочках. А во дворе немцев, одетых в синие робы. постоянно сушились тёмные мокрые бочки, Их сопровождали суровые конвоиры с источающие резкий дразнящий аромат автоматами. укропа. Прохожие стояли на тротуаре и, молча, Как-то вышли они с ребятами во двор смотрели им вслед. погулять, видят: лежит помидорка. Видно К нему подбежал незнакомый пацан и, грузчики обронили. И стали гонять её по задыхаясь от спешки, затараторил: « У них двору как мячик. А потом одному мальчику бритовки, бритовки острые есть. Попроси у приспичило и он помочился на неё, из них бритовку!. . .» . хулиганства, конечно. -Тебе надо, ты и проси,- ответил он А в это время мимо проходил нищий пренебрежительно. А колонна уже скрылась старик. Увидел помидорку, поднял с земли и за углом. съел. Он вернулся в дом. В коридоре мальчишки А они, как языки проглотили, ничего не с жадностью ели картофельные очистки. И успели ему сказать. . . он за компанию присоединился к ним. Но тут приоткрылась дверь их квартиры и Жили они в самом центре города. выглянула мать, увела домой и отругала: Неподалёку от дома находился сквер им. «Ты зачем это ешь? Они голодные, а ты-то Ленина, а в сквере был фонтан. Они часто ведь сытый!». там гуляли. Обычно одни, без взрослых, хотя им было по три-четыре года отроду. Много Мать перебивалась как могла и старалась разных историй, хороших и плохих, его кормить более-менее. Им отец высылал произошло с ними в этом сквере. часть своего офицерского жалованья, и они Однажды сидели они с другом Генкой на имели возможность некоторые продукты краешке фонтана, а сзади подкралась покупать на рынке. девочка Юля и столкнула их в воду. Он наглотался воды, но самостоятельно вылез, а Вскоре она собралась и куда-то ушла, его друг чуть не утонул. закрыв его на ключ. Вернулась только к Генка хватался за края фонтана, пытаясь вечеру с незнакомой говорливой женщиной. выбраться, но его рука почему-то постоянно Они долго пили чай на кухне. Он всё ждал, соскальзывала. когда, наконец, она уйдёт. Но тётка никуда Когда он выбрался сам, то вытащил Генку. не ушла, она осталась у них ночевать. День был жаркий. Они сидели на скамейке и Просыпаясь ночью, он видел, как она сушили одежду. Дома всё равно никого не торопливо шарила в их сундуке. Хотел было. А ключ от квартиры мать уносила с спросить, что она ищет. Но снова заснул. собой. Утром мать была в ярости. Эта незнакомая В сквере по дорожкам, усыпанным гравием, женщина, которую она из жалости пустила гуляла девочка в белоснежном нарядном переночевать, украла из сундука её лучшее платьице. И вдруг, нечаянно посадила пятно платье. И мать не знала, где её искать. и очень расстроилась: платье жалко и мама Но случай помог. Буквально через день она ругать будет. встретила воровку на улице в украденном Пробовала оттереть водой – ничего не платье. На глазах у изумлённых прохожих получалось. она содрала с неё своё платье и ушла Тут подошла к ней подружка и сказала: «А удовлетворённая.. . давай, постираем!» Девочка сняла платье и стала стирать его в После отбытия отца на фронт, они переехали фонтане. с улицы Ленина в этот трёхэтажный После этой стирки белоснежное нарядное кирпичный дом дореволюционной постройки платье превратилось по улице Октябрьской Революции, 3. В В грязную серую тряпку. квартире были высокие потолки, высокие - Ну, теперь-то ей точно всыпят,- деловито окна. Но было холодно. сказал Генка, внимательно наблюдавший за Они бросали в ненасытную пасть буржуйки этой сценкой. всё, что горело, но тепла она давала мало. Да и дрова надо было экономить. 32

Его друг, Генка Заболоцкий, жил на втором железом. В этом доме жила тётенька, зубной этаж. Он был очень инициативный врач, на её двери красовалась блестящая шустрый парнишка. С ним постоянно медная табличка, на которой было выбито : случались разные истории. То он из окна со \"Стоматолог частной практики Боровая - второго этажа вывалится и сломает ногу, то Нейман\". Она за рубль удаляла детям из их на трамвае на другой конец города уедет, и дома расшатавшиеся молочные зубы. его все ищут. И вот однажды, он смотрел, смотрел на Как-то играли они во дворе, а потом им крышу этого дома и вдруг увидел, как по стало скучно. Вот Генка и предложил: самому коньку шагают важные гномики в «Пойдём на речку!». И пошли. А было им смешных колпачках.. . . года по три. Перешли дорогу. Вышли на Но тут стукнула входная дверь, пришла улицу Цурюпа. . .Там им повстречался мать и разбудила его. . . незнакомый мужчина. Мужчина бодро спросил: «Куда идёте, Он очень боялся оставаться один, ему не малыши?!» . А Генка и отвечает: «На речку, нравилось, когда его закрывали на ключ. на лодке кататься!». Он их завернул, Пустота и тишина давили на детское проводил до дома и строго наказал: «Никуда сознание, и он цеплялся за мать. не ходите!». Когда она уходила, он обычно пытался Генка прожил недолго. Его мать, по – придержать входную дверь. Так поступил и видимому, такая же взбалмошная, повезла на этот раз. Но дверь неотвратимо его по военным дорогам в нетопленных захлопнулась, прижав со всего маха его вагонах в Ташкент – город хлебный. По мизинец. дороге он простудился и умер от воспаления Мать, услышав его громкий отчаянный плач, лёгких. вернулась. Мизинец был расплющен в лепёшку. Население Уфы в годы войны было Они побежали к врачу. . . разбавлено творческой и научной интеллигенцией, эвакуированной из -Что, что ты говоришь? Я не расслышала, столичных городов. какой мизинец? В их доме жила девочка Оля, Он открыл глаза. По-видимому, он слишком эвакуированная из Ленинграда. У неё были глубоко погрузился в воспоминания. белокурые косички и нарядные платья. Её - А, мизинец . .. В детстве, мать, когда мама, тётя Рита, была очень добрая и уходила, второпях хлопнула дверью и приветливая. Она часто заходила к ним. нечаянно прижала мой мизинец. . .Но, Иногда приводила с собой дочку. Ему ничего.. . .видишь, он цел! Восстановился с нравилось играть с Олей. возрастом. . . Когда они уезжали, Оля подарила ему на память большую гладкую морскую раковину Лавка Случайных вещей в тёмных пятнышках. Если её прижать к уху, то слышался шум далёкого моря. Во время своих бесчисленных пеших Он подолгу слушал шум этого моря, которое прогулок по городу я нечаянно забрёл на никогда не видел, и думал об Оле. незнакомую мне старую улочку. Она ничем Ему было досадно, что он-то не догадался не была примечательна. Узкая и пыльная. сделать ей ответный подарок. Ни одного дерева. К тому же пустынная: ни И Оля скоро забудет о нём. Ведь ей ничто не детей, играющих в футбол; ни домохозяек, будет напоминать о его существовании. спешащих за покупками; ни деловитых или пьяных мужичков. Никого не было. Его часто оставляли дома одного. Ему было Я шёл, лениво разглядывая дома старинной скучно. Игрушки надоедали, он подходил к постройки. Дома лепились один к другому, окну и подолгу смотрел на улицу. Там словно буквы налезающие друг на друга. кипела жизнь: куда-то шли люди, И вдруг в глаза бросилась вывеска «Лавка проезжали автомобили - эмки, лошади, Случайных вещей». В моей душе тут же запряжённые в телеги, тарантасы с вспыхнуло любопытство, и я решил зайти. седоками, зеленели деревья. . . Но не сразу. Постоял немного в Ещё он любил смотреть на дом, нерешительности, переминаясь с ноги на расположенный напротив. Дом был ногу. . .А затем потянул на себя старую двухэтажный, с крышей, крытой листовым 33

неподатливую дверь, которая тяжело со А я обвёл рассеянным взглядом прилавок. скрипом отворилась. Ни одна вещь не вызывала у меня интереса. Под самым потолком тускло горела Ну чем могут быть полезны, скажем, старые лампочка. Прилавки, витрины – всё было никому уже не нужные ключи от дома, непривычное, незнакомое, словно из который давно не существует?. . . прошлого века. Узкие, закруглённые кверху Но тут взгляд мой упал на картину. Холст окна были забраны металлическими был натянут на подрамник небольшого решётками с замысловатым старинным размера, она бы запросто уместилась в моём узором, как в древнерусских монастырях. портфеле. Я почувствовал неловкость и огляделся: Масляная краска на ней слегка потрескалась кроме меня в помещении никого не было. Я от времени и по холсту поползли кривые подумал: «Что за ерунда? Что тут может трещинки. На картине был изображён быть особенного?». чугунный старинный мост через небольшую Но моя любовь ко всему загадочному и узкую речку, которая едва поблескивала на таинственному одержала верх, и я подошёл дне оврага сквозь гибкие ивовые прутья. Ивы поближе к прилавку. так тесно её обступили, сомкнули свои ветви, И в самом деле, ничего особенного я там не словно хотели спрятать или защитить от увидел. постороннего взгляда. Но я, всё же, узнал её. На витрине лежали обычные, бесполезные Это была Сутолока! Ранние детские на первый взгляд, вещи: помятая записная воспоминания замерцали, как киноплёнка. И книжка, футляр для очков, бусы из бирюзы, у меня не осталось сомнений. На картине чья-то открытка, потемневшие от времени была именно она, речка, которой уже нет. ключи, небольшая изящная статуэтка Я стал случайным свидетелем её конца, балерины, писанная маслом картина, листы когда проезжал мимо на автобусе. нотной бумаги – партитура какой-то Неожиданно из окна предо мной открылась незнакомой мне симфонии, старая книга и безобразная картина, которая меня потрясла «Молитвослов» с замусоленными до глубины души. Развороченное, бесстыдно почерневшими уголками. обнажённое русло реки, порушенные ивы с «Случайные вещи, ненужные вещи, обрубленными ветвями лежали по склонам Вы отслужили свой срок. берегов. По днищу оврага полз, урча от И смотритесь ныне зловеще, натуги, красный трактор, разравнивая Это потомкам урок. землю. Время уносит мечты и желанья, Время ломает дома. Речку загнали в трубу, позже убрали и В прошлое лучше не возвращаться, мост. там лишь погибель и тьма» - прочитал я в А на этой картине она жила, как ни в чём не старой книге, открыв её наугад. бывало, переливалась на солнце. И ивы, В эту минуту легко скрипнули половицы, и казалось, шелестели на ветру. И мне рядом со мной оказался невысокий полный захотелось, как в детстве, облокотиться на господин средних лет. «Что, читаете?», - тёплые чугунные перила моста и свесить усмехнулся он. Словно ему были известны голову вниз, любуясь её течением. мои мысли. «А между тем, нет ничего Я не раздумывая, взял эту картину. Я принёс интереснее случайных вещей. Каждая вещь её домой, поставил на полку. Она играла имеет свою энергетику, светлую или тёмную. полными яркими красками: густой зеленью И неизвестно, какую роль она сыграет в листвы, чёрным тяжёлым чугуном моста, и вашей жизни. Попытайтесь, рискните! нежной серебристостью воды моей любимой Возьмите себе что-нибудь на память, то, к Сутолоки. И всё это сквозь патину времени. чему потянется ваше сердце». Имя художника было указано неразборчиво, Меня это сильно озадачило. Я не был готов к мне так и не удалось его разгадать. Наверное, такому поступку. это был любитель. Да и что можно было выбрать из этого С тех пор моя жизнь вошла в свою колею, ассортимента? текла размеренно и вдохновенно, словно я - А вы не торопитесь. Посидите, подумайте, нашёл код своей судьбы. Этим кодом была прислушайтесь к себе. . .А я пока пойду, у связь с прошлым меня незаконченные дела есть. И с этими словами он исчез так же неожиданно, как и 34 появился.

Виктор Поздняк. «Сны ноября» 35

Александр Путяев *** (г.Москва) Пусть барабан земли вращается Александр Сергее С последним утром, вич Путяев – поэт, прозаик, эссеист, целя в лоб, – художник и музы Любимая, кант .Работал в газе Мы не прощаемся, тах «Московская Ведь только-только рассвело правда», «Строи Вдогонку тленью полумесяца… тельная газета», на О, милый белый уголёк! – Радио в отделе ве Поднимешь руки, – щания на США.Из он уместится данные книги – поэтический сборники : «Ды Твоих ладоней поперёк, рочки от флейты», «Любовь спаси и сохра И, будто на уроке пения, ни», Где звуки испускают дух, сборник рассказов «Русское забулдыжье». Нырнёт, Звезда моя, не упади! не ведая шипения, В волну, Заманчиво, заманчиво Белух лаская слух. Копить капель, И мы с тобой не попрощаемся, Чтоб марты поворачивать Пока не выветрится хмель, В сырой апрель; Пока земля неподражаема И Бог не вызван на дуэль… Нестись с тобой под зонтиком И жизнь кипит! В мой зодиак, Трава, кустарники, Где звёзды, как в подсолнухе, – Гора по имени Ссыпай в кулак… Медведь… – Всё паутиною заставлено, А, помнишь, под Тарусою И места нет, Их – как из жерл – Как будто черти лузгали – где умереть! В пустой фужер. Где алое сердце горело Заманчиво загадывать И звать под кров, Я помню подъезд полутёмный – Разбив в стогу закатами Мелками расписанный храм. Колени в кровь. Там жил одинокий котёнок, Умевший читать по слогам. Наверное, я б сжалился И в дом впустил. Казалось, я дам ему спички, Пожалуйста, пожалуйте, И он, обжигая усы, Нам по пути – Обугленной серой реснички Допишет, её загасив, И – в рай, и – в апокалипсис!.. Найдется жердь, Под словом, которому цену Чтобы и нам – как аистам – Он знает, но знает и то, Без этажей, Что жаркому лету на смену Побитое молью пальто У речки, в тяге лиственной И звёзд Постелют из жалости подлой, Среди, И, может, нальют молока, – Кричать одной единственной: И кутайся в грязные полы, «Не упади»! И черпай любовь с потолка, 36

Где алое сердце горело, Что же лишаешь рассудка и памяти, И – шерсти свалявшейся в масть – Даже круги не бегут по воде, Над дверью закрытою – стрелы, Будто рукою бросаю их каменной. Куда даже мне не попасть… Что со мной? Где ты, любимая, где?! Почти что залпом –воскресения Будто с повязкой туманов на горле, Съехавшей с глаз, со слепыми иду … а зеркало всё реже врёт К церкви, манящей меня ореолом И, отворачиваясь в угол, Звёзд, что, скользя, как по тонкому льду, Ухмылкой раздражает рот И передразнивает губы. В синее небо взбираются парами И превращаются в огненный дождь… Но не кривит душой, о, нет: Я лишь, как нищий без кружки на паперти, Я для него всё тот же мальчик, Жду, что ты на руки мне упадёшь. Что, наскоро поев в обед, Гонять во двор выходит мячик, Ведь я скучаю по тебе Бьёт из рогатки вороньё Судьба назначила: И шашкой по деревьям лупит, Я – лев. Ещё не ведая – полюбит Я – царь зверей И в жизни всякого хлебнёт. И символ мужества. А пусть бы крылья лебедей Ему в охотку талый лёд: Шерсть по утрам мою утюжили, Ангина это же – спасенье Пусть звали б в заросли От всех уроков и забот, Почти что залпом – зевать Воскресения! Меня глазастые газели. Готов чужих детей катать, Он и не курит, и не пьёт, Запрягшись в круг для карусели; И с милой девочкою дружит; Согласен и на пресс-папье: Его и крест к земле не гнёт, Мне неохота – А лишь наводит странный ужас. На охоту. Ужимки зеркала – кино, Яб– Где в чёрно-белом бродит Чаплин… Смотрюсь в него, а там темно, Росинантом к Дон-Кихоту, И немы титры и «кричалки»… Иль к Маргарите на метле. Бываю весел, Жду, когда на руки мне упадёшь чаще хмур, Вижу вчерашнее небо с подковой Рычу на всех, Месяца. Кто-то меня обскакал. Как ненормальный, Море послал за тобою вдогонку, Не выговариваю «Му-р-р», Видно, застряло меж вздыбленных скал. Но я учу язык астральный, Язык ромашек и степей, Может быть, волны погладить рукою, Далёких звёзд, Или придумать другого гонца? Вечно со мной происходит такое, продрогших кошек… Как с невезением, – в оба конца… Погладь, Скажи, Легче вселенную переиначить, Выдумать заново жизнь… или смерть, что я хороший, Но не живьём и меня же – в придачу, Ведь я скучаю по тебе… Будто я хуже, чем ласковый зверь. Где я русалки видел хвост Я пил волшебное вино И забавлялся чудом пьянства, Мне открывался смысл иной Непостоянности пространства: 37

Как я, – Оставшись До рвоты одинок, – в тоненькой сорочке. Стремящийся, А я хочу сейчас!.. куда не надо, Сейчас Кружил дамоклов потолок Ты в полудрёме, С блудливой люстрой до упаду, Почти как я – как святая… Без головы… Мне сквозь бретельки на плечах Почём петля и крюк железный Мерещится, иль впрямь Для объяснения в любви Светает? Вселенной, И одиночество болит опоившей бездну? Я вас люблю, Скучает Бог по одиночеству, Луна и мост, Не думаю, что – И через что – По земле, Неинтересно. Где крест ему стоит без отчества, Запомнить рюмку, или место, Как ртутный столбик на шкале, Где я русалки видел хвост? Что – Ты мне видения простишь: И кровь штормит, как в болтанку – И вены – мачтой. как ошпаренный, – Но так и пишутся холсты, А-а… – Шпаргалка мелких непогод, – Чтоб всё про всё узнать заранее: чёрт ли! – На день вперёд, Пишутся, иль плачут?! Я на целый год. Заступил за шнур широт, Мы, Чтоб ты мне встретилась однажды. В водоворот попавший рот точно жимолость, Несёт корабликом бумажным прижимисты К запрудам ласковых очей… Не укоряй меня за пьянство, И крестимся через порог. Когда мне хуже, В нас нет вселенской одержимости: Канючим хором чем пространству, «Дай нам, Когда я – Бог»!.. И дождь идёт, как оно – Ничей! кого-то радуя: В безалкогольных кабаках *** Слегка под градусами – Радуга Я буду падать и вставать, На высоченных Как до твоих дверей ступени. Колесовать отдам каблуках. А сердце, тетрадь, Где лесенкой – будто встало в очередь… Стихотворенья. И столбик кровяной юлит, Но это мой побег, И ничего уже не хочется, Подкоп, И одиночество Подкоп под разум Болит. каждой ночью; *** А иначе – Пыль протирая со стола, зачем, по ком Не плачь: Сходить с ума, когда захочешь?! Салфетки хватит влажной, А я хочу, чтобы сейчас, Чтоб молча вспомнить – Чтоб в полнолунье среди ночи Мне пальцы обожгла свеча, жизнь была, А то, что кончилась, – 38

Не важно. Выкапывать из земли Число задумай, Все «чмоки» из-под обложки, Помолись, Что прежде не извлекли, Представь, Когда я был молод, весел, что – август… Влюблялся, как ротозей, середина… И ждал, что из жил воскреснет, Как мамонт, любви музей, Но не осенний желтый лист Кладёт ладонь тебе на спину, – Где вся моя жизнь – в гармошку, Душа рядится так Где я замышлял побег, Затем, Ромашку рукой взъерошив, – Чтоб раз отмучившись, С гадальным письмом к тебе. Не ожил: Зачем?! – … А «любит – не любит» – губы Решают за нас. Очнись! когда у хризантем Тебя-то пусть не разлюбит От губ твоих – Нелепая эта жизнь. мороз по коже! *** Ты – Из сошедшего огня, Я сам себе Пожалуй, Враг и злодей, И редко сердце чьё-то радую, даже выше А крал бы в небе лебедей, Чином, Повязан дружбой Поскольку верила в меня, С конокрадами, Назвав единственным мужчиной, Глядишь, – Кто знал: На небесах светло, и вышел бы в князья, Там ключ под ковриком – Борзых завёл бы стаю, От рая, Чтобы, И души бьются о стекло, На кочках яблони тряся, В закаты крыльями врастая. Луны серебряный автобус И там, Гонять за облако держась, по синей полосе, Их тени встретятся случайно, Свободной Наймут до церкви дилижанс От дурацких знаков, И будут весело венчаться… Что запрещают по росе А после На головах ходить Физик-дурачок, И плакать. В коллайдере спалив ресницы, Да мне с тобой – Не различит и наречёт Элементарною хоть на чердак, Частицей Уж дал на чай бы горничным Ту, За пятизвёздочный Бардак что стирала со стола С утра – Салфеткой, от слезинок влажной, Пыль, до самой полночи. чтобы помнить, что была *** Она одна Моею жаждой. Как же быстро проходят вёсны, Как же быстро спадает жар *** От ладоней, Какой-нибудь археолог, в которых звёзды Расковыряв гранит, Я давал тебе подержать! Найдёт мой походный холмик И бережно отворит. И будет по чайной ложке 39

Что за жизнь Людмила Свирская Без конца и края, Если надо все время красть (г.Прага) Живу в Праге. То осьмушку земного рая, «Опоздавший Дон-Кихот» Пишу по - То небесную ипостась?! русски. Мечтаю Взмок, о мировой душе. Вообще-то я скопив на замок от замка, больше стихи И теперь, пишу.Но в Завершая путь, жизни иногда Я б хотел – всё так перемешивается! как деревья – Автор книги набок стихов Повалиться и так уснуть Август жизни В белой роще, Август жизни. Катиться к прозе куда молиться Моим дрожкам из чащи рифм - Приходил на тебя не раз, Это первый намек на осень... Где рыдают дождём из листьев Нерешаемый логарифм, Так, Подвернувшийся на дороге, Что вовсе Возведенный в миллионы крат Основаньем моей тревоги - не видно Показатель моих утрат. глаз. Август жизни. Всего лишь август: Я целовал вас в губы жадно Надышаться, напеться - всласть! И горячий от солнца пандус, Всё проходяще в этом мире, Чтобы к осени - прямо в пасть, Чего коснулись хоть бы раз. Чтобы желтые листья прели Зачем меня остановили Под моею ступней босой... Движеньем мимолётным Ведь щедрее сентябрь - апреля: Глаз? Между инеем и росой. Теперь за что ещё в ответе? Прогулки по Италии Не угадать, в какой руке Зажат инопланетный ветер, На via Galileo Galilei Что гнал, как капли по щеке, Такая суета царит с утра, Что я, сказать по правде, не жалею Миры, где судьбы вверх ногами, О мимолетном росчерке пера Но – те же странные мольбы, В божественной руке, меня пославшей Похожие на ураганы, Родиться в неминуемой дали... Что рушат крыши и столбы. Вино разлук с годами только слаще Тогда и вы не непричастны И мягче на другом конце земли. К тому, что наперегонки С листком осенним и от счастья Всю жизнь вдали? Но от кого, позвольте? Я умирал, и от тоски. От тех своих нечаянных врагов, Что, как слова ненужные в кроссворде, И, невменяем, точно жажда, Выплескивают смысл из берегов: Непредсказуемый, как смерч, Он сразу весь теряется, белея Я целовал вас в губы жадно, Внезапно кем-то сорванным бинтом... Как могут только жизнь, Иль смерть. 40

На via Galileo Galilei Я пишу о любви С тобой мы тоже встретимся потом. У стихов не бывает конца и начала: 2 Ниоткуда опять возникает строка. Я пишу о любви, чтобы чуть полегчало, Воздастся каждому по вере: Чтобы чуть улеглась вековая тоска. В ста метрах - море. Там, в конце, Я пишу о любви, чтобы множилась, длилась, По via Dante Alighieri, Заполняя все трещины, щели и швы, Под пальмой - кошка на крыльце, Потому что опять она впала в немилость Отель, москательная лавка, В этом мире, где все мы друг с другом на Кустов лимонных череда... \"вы\". Приколота любви булавка Я пишу о любви(Кто-то должен, однако...) К тугому платью навсегда. И мечтаю сквозь годы, дороги, листы Дотянуться к тебе восклицательным знаком... Нелепый кактус стегозавром Чем еще? У любви вечно руки пусты. На клумбе замер, зная впрок, Что так же точно будет завтра С горчинкой ландышевый чай И via Dante - лишь пролог К тому, что между сном и явью С горчинкой ландышевый чай Сбылось, нахлынуло, взошло... (Как всё вокруг - с горчинкой давней)... И я шепчу тебе: I love you!.. Дождь за окном не выключай, - Лишь распахни пошире ставни. Italiano...non parlo... Вчерашний зной надёжно скрыт *** Шуршащей ливневой портьерой, И сладко плачется навзрыд Какою была тогда осень в Брюсселе! Над каждой крохотной потерей, Изящная крепость бельгийского слога... И листья на кончики веток присели, Над каждым НЕДО... Ergo sum* - Как будто вздохнув перед дальней дорогой. И ты... Весной - не была. Но пыталась представить Любовь моя застыла Броженье, круженье, хотенье, цветенье... Последней каплей на весу - Теперь ничего никому не исправить: Над засухой грядущей... Над городом - вечные черные тени. Милый... Ведь горе не может быть выпито залпом: Ему в наших душах ворочаться тесно... *следовательно, я есть(лат.) Мы рядом...сегодня, а, может быть, завтра Нас кто-то оплачет... вовек безутешный. Синоним счастья – лето *** Синоним счастья - лето. В семь ноль три, Зимой, на остановке, с сумкой полной, Мое детство случилось - давно ли? Всегда немного радостно и больно И как будто бы даже всерьез... Мечтать о нем. И, что ни говори, Моя юность прошла без магнолий Так хочется, вздохнув порой, смешать И цветущих каштановых грез. Дни, как костяшки бабушкиных счетов, Пусть без принцев! Зато без кощеев! Ключ повернуть на двести оборотов - Никого и ни в чем не виня, И ждать, и затаиться не дыша... Я застряла в одном из ущелий Навсегда меж веками двумя. Жасминный полдень. Розовая даль. Пузатых вишен старенькое блюдо. За целый год я счастлива, покуда Синоним счастья - лето. Как ни жаль. 41

Просто о любви И теперь вовеки не забудется Счастье этих нескольких минут, Вот и все. И для нас переписаны роли: Маленькая вечность совпадения... Голова на плече, руки, губы, глаза... Пять часов мне молодость вернут, К поцелую в твоей безмятежной \"corolle\" Словно на пороге пробуждения. Двадцать лет мы брели через \"против\" и \"за\". Ты ведь все же услышал мой шепот, Чай под названием \"Гомер“ любимый, И успел протянуть мне обломок весла... Чай под названием \"Гомер\" ... На том месте теперь горько мокнет рябина. Я заварю себе лениво Так бывает. Гроза ее ночью снесла. И буду просто ждать прилива, Чтоб древнегреческий размер Сколько б мне Почтил строку мою, хотя Ни осталось еще на свете, - Мы как бы из другой эпохи... Как во сне Но что поделать! Охи-вздохи Буду помнить я губы эти, Давно рифмуем не шутя. Дождь и лес, И родное молчанье сосен. Чай под названием \"Гомер\" - До небес В пузатом чайнике удобном, Здесь поднимется скоро осень: Чтоб дивный дактиль шестистопный Скроет вмиг Забрезжил в зимней полутьме... Нашу нежность в твоей \"corolle\", (Чай! На ночь! После сорока! Память книг, Ущерб лицу непоправимый!) Словно действующих паролей, Опомнилась...Зато лавиной Память рук, С далеких гор летит строка, Прикоснувшихся наконец-то... Сметая на пути своем - Память вдруг Раз-два - плотину макияжа... Судьбы давние сдвинет с места. Я твой след Пожалуй, я довольна даже. В бесконечной ночи искала. Мы до утра с тобой вдвоем Двадцать лет Ведем, Гомер, все тот же спор Я сидела с пустым бокалом. О списке кораблей невнятном... Ну, так что ж... И чай - пахучий, свежий, мятный - Мы шампанское пьем в машине. Никем не выпит до сих пор. Лес и дождь, Как всегда, все за нас решили. Мне сладко пишется и чутко Татьяна ль - Онегина? Мне сладко пишется и чутко, Анна Каренина? Как будто двадцать лет назад Я сочинила счастье в шутку А, может быть, просто Джульетта? И перечитываю. В сад И точка. Ко мне слетаются безмолвно Давно забытые мечты. В любви не бывает прошедшего времени. Качают строки,словно волны, Есть лишь настоящее с будущим. Точно. Неторопливы и густы. Я ложусь, а ты уже встаешь. Случайно ль губ июльский ветер Пять часов теперь меж нами - шутка ли! Коснулся,тронув немотой? Тянется к тебе мой бедный дождь Как много нежности на свете, Долгими, как вздохи, промежутками. Неторопливой и густой, Тянется к тебе моя луна Что сыплет в сердце днем и ночью Сгустком постоянства и пророчества. И наугад, и невпопад... Я всего лишь я. Но не она: Мне ведь жить - и жить не так,как хочется... Под дождь осенних многоточий Пять часов меж нами. Замела Когда-то, двадцать лет назад, Звездная печаль мою распутицу. Я тебя однажды догнала, 42

Я угодила не на шутку, Константин Сенькин Застряв в том дальнем сентябре... Мне сладко пишется и чутко - (г.Дублин, Ирландия) Все о тебе, лишь о тебе... Родился в г.Брянске, окончил Брянский До слез родною кажется сирень государственный университет До слез родною кажется сирень, им.Петровского. Когда над белой звездочкой колдую... Лингвист, филолог.в Мне б только пережить вчерашний день, прошлом – А с ним - себя,бесцельно-молодую... переводчик.Работате над изданием Листву шальную сбросившая там, сборника новелл и Впадающая в высохшие реки, прозаических Мчусь за самой собою по пятам, миниатюр. Хочу догнать - и позабыть навеки... Ночное путешествие ...Хотя - есть осень, чтобы забывать Шуршащий ворох собственных творений... Многие, наверное, помнят мрачную Я возвращаюсь в юность - колдовать озабоченность Генриха Гейне древней Над белоснежной звездочкой сирени. сказкой о красавице Лорелей, сказкой, которую ему, видно неспроста, никак не Браво, апрель, брависсимо! удавалось забыть: Ich weiß nicht, was soll es bedeuten, Браво, апрель, брависсимо! Daß ich so traurig bin, Рукоплещу с балкона. Ein Märchen aus uralten Zeiten, Что от меня зависело Das kommt mir nicht aus dem Sinn... Прошлой весной знакомой? Когда-то, будучи в школе, я учил наизусть Лорелей Генриха Гейне и ни малейшего Замыслы знаешь тайные? представления не имел, какую роль в моей Мартовский луч неловкий, жизни этим стихам суждено сыграть. Для Две небольших проталины пионера-комсомольца сказка о волшебнице Возле твоей парковки, Лорелей была всего лишь красивой сказкой. Годы спустя, я путешествовал по Германии Первые листья юные, вдоль Рейна. Это было летом, по высоким Что пожелтеют вскоре... берегам легендарной реки тянулись Я для тебя придумаю виноградники, сказочные деревушки сменяли Сотню смешных историй. друг друга по ходу движения, пахло спелыми садами, солнцем, рекой и счастьем. Вдали Сделать сумею жаркими замаячила скала Лорелей, на которой в Я все твои апрели- сказочном прошлом сидела и пела чарующим Тонким касаюсь шарфиком голосом свои чудные песни неописуемой Рук твоих, чтоб согрели. красоты златовласая нимфа, и губила ротозеев-лодочников, забывавших о своём деле под силой её чар. Недалеко от берега видна каменная скульптура сидящей на камне девушки, увековечившая память об опасной красавице. Мне не нужно было особенно напрягать свою фантазию, чтобы представить себе терпящую крушение лодку у скал на изгибе быстрой реки. На фоне картинной красоты природы такое крушение казалось еще более нелепым и печальным. Я нет-нет, да и вспоминал потом это свое путешествие. Так вот, много позже, однажды ночью мне во сне привидилась девушка-красавица с 43

золотыми волосами. Впрочем, её волосы И Ойли навестила меня еще раз. Мы были не длинными, зато нежные локоны путешествовали по дальним странам или завивались в свободные косы. Она взяла меня просто гуляли по лунной дорожке, и были за руку тонкими прохладными пальцами так близки друг другу, и говорили о любви своей невесомой руки и сказала: так пылко, что казалось, будто этот наш - Я - Ойли! Я хочу немножко погулять с тайный союз навсегда. Душа моя пела, и тобой, ты не испугаешься? сердце билось как у пятиклассника, который - Почему я должен бояться? - смело буркнул впервые ослеп и оглох. я, а сам подумал, что мне еще рано к доктору. Но однажды Ойли заметила, что я не увидел - Почему ты думаешь, что ты болен? – ее тени на тропинке, когда мы гуляли под спросила красавица. Я не нашелся что-либо луной. Голос её стал звонче, более не ответить ей, и подумал, что мне, как видно, переливался и не вибрировал в радостных крышка. интонациях. - Расслабься,- попросила Ойли.- И думай - Твоя любовь слишком земная,- сказала она.- только обо мне! Нам с тобой не по пути. Зачем тебе вечность? А я о чем-то другом думать уже и не мог. Все Вечность – это моя любовь, это мои песни. было настолько реально, что я попытался Ты не любишь вечность. Ты думаешь, что ты себя ущепнуть, чтоб проверить себя, но не любишь меня. проснулся. Видя моё замешательство, У меня похолодело внутри. На щеке Ойли красавица слегка увлекла меня за собой, и мы мерцала хрустальная слеза. Волшебница полетели. Ах, это ни с чем не сравнимое взглянула на меня с укором, взмахнула чувство полёта! Я смотрел вниз, там руками по-лебединому, и исчезла, оставив мелькали огни городов и чернели моря, а над после себя аромат розового сада после дождя головой дрожали звезды и неполная луна и гроздь спелого винограда у моих ног. Я серебром чертила нам дорогу. дышал в пол-дыхания, казалось, сердце - Куда мы летим? – крикнул я, стараясь перестало биться, внутри всё ныло. Лучше ли перекричать шум звездного ветра. любить и потерять, чем не любить никогда? - Тише, -прошептала она.- Мы летим ко мне Я проснулся. Сказка кончилась. Дышать домой. Я хочу, чтобы ты танцевал этой было всё ещё трудно. В груди зияла пустота. ночью со мной. Это даст мне немного тепла и Влажная слабость парализовала моё тело, радости! - И она заглянула мне в глаза так будто меня отключили от капельницы с глубоко, что казалось, будто она старалась допингом. Открыл глаза, но не сразу разглядеть каждую кривизну моей души... сориентировался, хотя алкогольное жамевю Мгновения, и мы уже ворвались в древний исключено, так как вечером пил только рыцарский замок с пылающими на стенах ромашковый чай. «Вот же, привидится факелами! Хор цикад пел нам песню и ветер такое!»- подумалось мне тогда... басил в трубах остывших каминов. Я, может быть, и не стал рассказывать этот - Ты меня любишь? – спросила Ойли. – Я давнишний странный сон, если бы не одно знаю, ты любишь меня! Ты должен меня маленькое происшествие. любить просто потому, что тебя люблю я. Вчера пошел я в магазин за хлебом и Ну, люби же! огурцами к обеду. Иду, думаю о том,о сем, да Цикады стихли, и Ойли запела песню о мало ли? Вдруг вспомнилась мне моя любви. Слова этой песни были так хороши, волшебница Ойли , её песни, её голос. Пошел что мне хотелось плакать от проснувшихся и дождь, обычный для здешних мест. И - забурливших в моей груди чувств. Ойли пела удивительное дело! – дождь ровным потоком и пела своим чистым и просторным, как обрушивался всюду - на асфальт, на газоны, весенний воздух, голосом. на открывшиеся зонтики, и лишь несколько - Ты любишь меня! Теперь ты любишь меня капель попали на меня, беззащитного, я так еще больше? – поинтересовалась Ойли. У сухим и дошел. меня пересохло горло и язык прилип к нёбу. Вот ведь как, неужели Ойли была рядом со - Даа! – попытался я выдавить из себя, но мной?! прозвучало это как-то не убедительно. Наступило утро, и я проснулся, как обычно. 44 Но увиденный странный сон не оставлял меня в покое. Я с содроганием души ждал следующей ночи, и мечтал, и боялся продолжения безумства.

Виктор Поздняк. «В поисках зеркальной долины» 45

Александр Петрушкин Свет, что скрутился в воронку снаружи, всегда посторонен и взрывчат, опять (г.Кыштым) неподпоясанным он остаётся, Александр чтобы – как зренье из стужи – мерцать, Александрович Петрушкин родился в чтобы тобой прирастать понемногу, 1972 году в городе и, умножая через тебя Озерске Челябинской это пространство, в итоге стать богом, области. что промелькнёт, жёлтым смехом скрепя Публиковался в российских и две половины – не лево и право, зарубежных жизнь и свободу, которой чтят смерть, журналах. Автор но вероятные два из побегов: нескольких книг. один, что растёт сквозь второй, что наверх. Координатор евразийского *** журнального портала «МЕГАЛИТ» . С И дождь, который стая птиц, и смерть, в которой жизнь 2005 года проживает в г. Кыштым свила горячее гнездо Челябинской области. для многих своих лиц – всё это ремесла итог, ГЕОМЕТРИЯ ПОБЕГА что вытащит с земли своих прозрачных мертвецов, Справа – бегун, разминувшийся с тенью – которые смогли стены свои попытался разбить, увидеть то, что нам живым, будто метафора он перемены увы, не разглядеть, школьной. Шмелей непроснувшихся нить и потому их плотный хор нас продолжает петь им развернулась, как хлада страница среди стрекоз или кротов, или клубок – прочитаешь теперь? – которые внутри эти засосы (в смысле укусы), сплелись, как некий средний род, где попытались они в егерей который подвели его отмазки и печаль, сны пробурить ход – подземный и страшный и кожа, но не та – в смысле кручённый, как их слюна, таится, как звезда, печать – то полубог глину неба пропашет бугриста и густа. над бегуном, получившим сполна. И вот, когда к моим устам прибьётся темнота – Слева – то дщерь, которую не избежать, то – как видишь – Челябинск возможно/никогда – взорвётся наш стеклянный куст вмятый в одышку, с уральских равнин и некто посетит вынул резак и в щель ветра им машет, мои земные небеса, чтобы пролился гемоглобин, к которым снег летит, и я покину чёрный куб Тмин поднимается – слишком широкий чужого языка, как из ТВ выпадающий снег – с родимым пятнышком, ты попадаешь в его равнобокий – что спит, как птаха, у виска и треугольный, как зрение, след. И распрямляя дождь, как взгляд, который без меня И по тебе в свой Шумер переходят летит сквозь молока спираль слайды, которых возможно и нет, всем мертвецам родня псы (и сие разъяснений не стоит – и видит только зеркала, поскольку любой непонятен здесь свет). что исполняют сад, 46

идущий, с трёх своих сторон, *** не требуя наград, где птицы – это только дождь Нет, не смотри, но умирай со мной, и жалость о себе, всю тьму собрав из синих рёбер леса, ты смерть свою к себе прижмёшь где стрекоза развёрнута спиной во всём её х/б. в его слюну, поддетую на лесу. И будет продолжаться сад Как шевелит она своей губой, и смех пустых стрекоз, взойдя на тьму и хвою торопливой, которые боятся нас своей красивой каменной тоской, и двойников обоз, чтобы скатиться в свет наполовину! где ангелы звенят внутри, И сколько смерть её не посети – и в скважины на свет, всегда останется в ней стыд её бессмертья – ложатся, как вода легки, нет, не смотри, но умирай (прочти: лети и убирают смерть. за края рай, за смыслов своих ветви). *** *** Пернатый город скоро полетит – Потраченный песок, похожим на [почти пустой] петит, что Бог оставил нам, с надутой водородом головою? становится оленем, где всё потоп, а после только воля, взбегая по холмам, а после только шрифт – за ним гудит становится детьми, холодная вода, кристаллизуясь, что спят вовнутрь себя услышав свой, поспевший за ней, ужас – и учатся любви, как новобранец – от судьбы косит. почти что не любя, Кому ещё расскажешь этот город, становится тобой, который текст или о тексте голод? – почуявшей меня, не удивишься, но в его впадёшь, становится углём, как в слабоумие – и если ты решишься, что в ёмкости огня то в шарике за бабочкой спешишь, закручен, как спина она теперь душа, и плачет тонкий голубь у стрелок часовых, которым ты на ниточке висишь, что крутятся внутри подняв, как шпик, почти киношный ворот деревьев неживых, и говоришь с водою, говоришь. становится иглой в руках у темноты, *** которая игрой со смертию на ты Пчёл перемалывая в свет их – увлечена – и что тиха в произнесённом ночь – ответить нам теперь? укус на кожу свою ставит когда она дрожит, там народившаяся дочь. прозрачная, как дверь, Вспугнуть её уже не может где ветерок хрустит ни мать, ни бульк сквозной воды, в несбывшейся руке, ни тот, который нас здесь крошит где мы теряем вид как эти галочьи следы. в расплывшейся реке, И стекленеет в каждом жесте где зверь закроет тьму своём река, не исказив на солнечный сентябрь черты блаженства или вести, в который я нырну что мы отсюда ей видны, чтоб вынырнуть без жабр, что пчёлы падая оттуда в котором никого, приносят полые слова, но – атомарный свет, что умиранье наше – чудный что отдаёт нам Бог, улов в ладонях рыбака. которого здесь нет, проходит сквозь двоих, что, как мутанты спят, 47