plamja_vechnogo_ognja

— А коморки для батраков, заметь, рядомс тем же хлевом или на чердаке — сквознякомпродутые. Побросали добро, бежали впопыхах. Насвой фашистский аршин нас меряют. Скотинашатается меж дворами, мычит, сосцынабрякли. В деревне улицы вымощены булыжником,заборы из спаянных цементом несокрушимыхгранитных валунов. Тоскливо на безлюдье,мертво, нигде собака не залает. Два-три домаближе к окраине вывесили бело-красныефлаги: польские семьи живут. Мы нынче покинем деревню, а в следую-щей, назавтра, уже не так мертво. Вернулиськое-где беженцы, выпрягают лошадей из фур-гонов. Не прячутся - выглядывают робко заворота. С моим немецким языком одни конфузы.Меня позвали к капитану. По виду дом отли-чен от прочих. С претензией, вроде дачник-горожанин в толпе сельских жителей. И вкомнате всюду бумага. Испещренная замыс-ловатой готикой или четким латинским шриф-том - ползет стопами со стульев, столов, изящиков бюро. Вот ради нее позвали меня ка-питан и парторг старшина Краснов. Я вижу оставленный на стуле мундир: зе-леный с белыми лацканами, с шитьем, на брю- 200

ках лампасы. Какой-то местный чин, сту-пенька громоздкой иерархии, во всей атрибу-тике важности и власти. Капитан рассматри-вает длинную узкую шпагу в серебряных нож-нах (не серебро, разумеется, мишурная туск-лость), с кистями, как на старомодных гро-бах. Вдвинул в ножны, швырнул в угол, оназадребезжала. Фигурно изогнутая нержа-вейка, тупая - игрушка для парадов. Но вот бумага, тонкая, хрустящая. Оби-лие ее меня смущает, и аккуратность шрифта,солидный вид. Кипы журналов, множестворезких фотографий. Ага, Гитлер, Геринг, мо-ложавый — Геббельс, других по внешностимы не знаем. А что касается языка... Мои по-пытки переводить — скорее угадывание. Ябеспомощен перед каверзами словообразова-ний и синтаксических нагромождений. Из секретного ящика капитан вынулпапку документов с типографскими штам-пами, орлами, глянцевитые бумаги с печа-тями. Перед канцеляризмами я вовсе пас. Ка-питан, вздохнув, завязывает папку. Своимисилами не обойтись, придется отвезти в разве-дотдел, к переводчику. Недавно командир роты вручал мне зна-чок «Отличный разведчик». Наверно, наде-ялся на большее. Я рьяно листаю журналы,толкую вкривь и вкось. Краснов — мягкая 201

душа — соглашается, не возражает. Пони-маю: могу идти, никто не держит. Впрочем, не один бы немецкий приго-дился. Вокруг сейчас — настоящее смешениеязыков, великое передвижение народов. Повсем дорогам идут, как отлив, навстречу вой-скам. У поляков дом близко, к бело-красномуполотнищу мы привыкли. Французы: на пе-редней тачке трехцветный флажок. Велоси-педы, тележки, детские коляски, одинокийбитюг, запряженный в пароконную плат-форму с дутыми шинами, рюкзаки у каждого. Приятный народ французы! Какая б нирвань, хоть лагерная куртка, мужчины носятнепринужденно, щегольски. Черный берет, упожилых усы, красная розетка в петлице,цветной лоскут. Поляки озабочены скорой 202

встречей с домом. У французов заботы да-леко, они пьяны свободой. Движется группа. Первые по инерциипройдут, но дальше непременно застопорится,завяжется. Улыбки, рукопожатия, хлопки поплечу. Здравицы с хорошим искренним пафо-сом. Откуда ни возьмись, появится бочонок скрасным вином. Светло на сердце и чисто,жива мечта об интернациональном братстве. Француженки вопреки ожиданиям несплошь красавицы, зато просты, приветливы.Похвастается ли кто из наших оказанной емублагосклонностью, на веру брать едва листоит. И то не в ущерб достоинству францу-женок. У наших, освобожденных флажков не ви-дать, свои без того узнают. Парней, зрелыхмужчин нет. Старухи: вечная сетка морщин с 203

дорожками слез, приникнет иная близко, при-говаривает. Обернешься потом: крестит вспину, пальцы щепотью. Молодые, девчата...Блеклые, истощенные, в сером тряпье. Гово-рят шепотом. Речь с чужими словами: ляйтер,цивиль, блок. Да как же их измучили, истер-зали в неволе! Не я один, мы многие желали им немед-ленного здоровья, мгновенного восстановле-ния. Но не так скоро выпрямляется ущемлен-ная душа. Гордая — тем труднее. Им былогорько, что застали в унижении. Их угнеталастрадательность, пассивность положения.Многие, чуть ожив, просились в армейскиечасти. Война ведь не кончилась. И мы, солдаты,без громких слов, как прежде исполнялислужбу, не спали сутками, едва не валилисьот усталости. Не беда! Все тяжкое, трудноезаслонялось весенним половодьем радости,восхитительным сознанием неисчерпаемостисил, масштабности задач, безграничности воз-можностей. Свершалось наяву, чем грезили,во что верили. Усилия и жертвы вознаграж-дались немедленно и зримо. Высшая справед-ливость торжествовала в самых будничныхнаших делах. 204

Татьяна Цареградская член Союза журналистов  Есть вещи, прикосновение к которым при-чиняет почти физическую боль. К таким ве-щам относятся старые фотографии, на кото-рых близкие люди молоды, красивы и...живы. Потому мы часто прячем эти снимки, аслучайно наткнувшись на них, подолгу вгля-дываемся в родные лица, словно ищем спасе-ние от мучительного осознания безвозвратнойпотери. Я никогда не знала своего деда Григория.Пара фотографий, да маленький солдатский 205

треугольник со скорбным известием — вот ивсе, что осталось мне на память о нем. В дет-стве, приходя к бабушке в гости, я часто до-ставала эту фотографию из темного конвертас бабушкиным «архивом» и думала: надо же— мальчика и мужчину забрала война, а жен-щине и девочке сохранила жизнь, и след отсгиба между ними — как линия судьбы, раз-делившая их навечно. На обороте снимка чуть угловатым бабуш-киным почерком надпись: «20 июля 1941года. Проводила на фронт». Они сфотографи-ровались всей семьей — последний раз вме-сте: 27-летняя бабушка, 3-летняя мама, еебрат Славик и дедушка. На фото есть ещеодин ребенок — бабушка на восьмом месяцебеременности. Она долго не могла проститьмужу, что он ушел добровольцем на фронт,оставив их среди хаоса и ужаса. Но комму-нист Григорий Кулешов не мог поступитьиначе. Через месяц он был тяжело ранен подДнепропетровском, а 7 сентября 1941 годаумер от ран. Но бабушка ничего не знала оего судьбе аж до конца войны, когда ей пере-слали с родины деда — небольшого села вХерсонской области — письмо от однополча-нина Николая Бесараба, написанное в октябре1945 года. Он сообщал о смерти красноар-мейца Кулешова и заканчивал: «Передайте 206

его родным, что его нет в живых, и пусть егоне ждут». Безжалостные, страшные слова. Но ба-бушка хранила этот исписанный бисерным по-черком листок бумаги, и сейчас ему тоже 60лет. У бабушки родился мальчик, которого вчесть отца назвали Гришей. Но он ненадолгоего пережил: через несколько месяцев малень-кий Гришик умер. А бабушке с детьми уда-лось эвакуироваться, когда Керчь уже содро-галась от бомбежек: «Я бегу по дороге, Све-точку и Славика держу за руки, кругомрвутся бомбы, я кричу и дети кричат, и этотак страшно, так страшно!» Бабушка, как имногие пережившие войну, неохотно вспоми-нала об этом. Так — короткие фразы, не-сколько предложений, за которыми — чернаябездна горя. Они уехали в Азербайджан, где ели чере-пах и фрукты — так и выжили. Но когда воз-вращались домой, в дороге дети заболели ко-рью. Мамин организм оказался сильнее. Ко-гда она пришла в себя и спросила — а гдеСлавик? — бабушка ей ответила: «А Славикумер». Могла ли знать красавица-хохлушка ВераНезаймаева с Кировоградщины, что голодо-мор, отнявший у нее всю семью и вынудив- 207

ший уехать в Крым, — не последнее испыта-ние? Откуда она черпала силы, чтобы пере-жить все, что выпало на ее долю? И не опу-ститься, не сломаться, не озлобиться? Бабушка больше не выходила замуж и че-рез полвека после смерти деда ушла вслед заним. Может быть, там, где все мы однаждыбудем, она встретила своего Гришу и они вы-яснили и простили друг другу все недоразу-мения и обиды. В судьбе моей бабушки Веры, как в зер-кале, отразились судьбы тысяч женщин, чьямолодость пришлась на огненные сороковые.Тысячи их детей и внуков сегодня спраши-вают себя: а что было бы с нашей семьей, еслибы не война? Сколько двоюродных братьев исестер было бы у меня, если бы не умерлиСлавик и Гришик, если бы дедушка был живи у них с бабушкой, которые сами из много-детных семей, были еще дети? Это неправда, что с годами мы перестанембыть связанными с той войной. Да, возможно,лучше будет забыть о ее кровавых деталях, апомнить лишь ее уроки. Но боль войны, войдяв плоть и кровь наших дедов и отцов, осталасьв них навсегда, передаваясь по наследству.Ибо противоестественные, насильственные из-менения в прошлом фатально влияют на бу-дущие поколения. 208

И я не забуду о том, что война отняла трехмужчин у моей семьи и тем самым изменила имою жизнь. И в наших детях и внуках, рас-сматривающих семейные фотографии, одна-жды вдруг проснется генная память, и сердцесожмется смутным и тревожным отзвуком да-леких страданий... Май, 2005 г. 209

Алла Чаплюн  Это было просто. Даже банально. Ба-нально до пошлости, какою теперь окруженовсё то, что они когда-то, в своих детствах имолодостях почитали святынями. Наверное,они до сих пор живут в этом своём измерении,не давая себе труда задуматься, что наше из-мерение иное, что думаем, мыслим и ощущаеммы всё — иначе. А этот дедуган пришёл на урок и раздална каждую парту по две-три фотки. Смотрите,сказал, просто попробуйте понять, что они ду-мали, что они чувствовали, эти дети — за ко-лючей проволокой, в бараках, в длинной ве-ренице бредущих к какому-то небольшому 210

строению, где словно находится кабина нуль-Т — назад не выходит никто. На некоторыхфотографиях, сказал он, есть я и мои дру-зья… Я с усмешкой повертел ксерокопию и по-вернулся к соседке поделиться впечатле-нием… Хотел повернуться… … Я прижался к стене ещё сильнее, чтобыпросто её почувствовать и доказать себе в оче-редной раз, что не плаваю в темноте, что явообще ещё могу что-то ощущать. Рядом кто-то вздохнул. Наверное, это та самая девочка,которая нравилась мне в школе миллионы летназад. Даже если и не она, то я себе её пред-ставлю. Странная вещь — тьма. Из неё можно вы-лепить любые образы. Как вылепливалименя, когда я был ещё куском глины. Но по-чему Тот, Кто с любовью тёплых пальцев со-здал меня, не поможет, не спасёт? Почему Онтак равнодушно смотрит на всё это? Зачемоставил наедине с тьмой? Всё это бесполезные вопросы, ведь Он со-здал и тех, кто запер нас. Он не любит ихбольше, чем меня, а просто любит. В помещение, подобно сороконожке, про-неслось шуршание. И снова тихо. Тихо схва- 211

тило шуршание за хвост своей длинной обгло-данной кистью и проглотило. Тут обиделосьтило, оно отбросило все схва и прогло и ушлопрочь. Чь в свою очередь надоело, что пронего все ходят; оно надулось, как мешок, иулетело, похлопывая зелёными ушами. Мне было очень жарко, так жарко, что ажзнобило. Но ни знобило ни жарко не хотелиобщаться между собой, потому что мамашалихорадка однажды отшлёпала их обоих зато, что жарко в силу своей глупости и юностивысушил мозг одному мальчику по имениАдольф без разрешения мамаши. Я не знаю, что со мной происходит. Я незнаю, зачем война топчется по моей жизни. Ябольше никогда не буду кричать на мать,драться с мальчиками, бить колени и рватьштаны. Неужели это всё из-за той дохлойкрысы, что я подкинул в учительскую? Хотьбы на минутку, на одну минутку попасть до-мой. И можно умереть. Что-то новое и очень недоброе появилосьрядом. Я чувствую его, правда, не знаю, чем.Что-то огромное и чёрное нависло надо мной.Рука. Огромная рука возле моего плеча, про-жигает кожу и, кажется, что сейчас схватит.Одно движение и конец. Я пытался не ды-шать, не шевелиться, а в груди ворочалсядревний, неизбывный ужас. Некоторое времячёрная рука висела надо мной, показалось, 212

что это время длилось ровно одну вечность.Рука уползла от меня, значит, сегодня онаутащит кого-то другого, того, кто покажетсвой страх. … Я осторожно перевёл дыхание. И ощу-тил в кулаке что-то тёплое, живое, раздавлен-ное. Сердце рванулось в гортань, стремясьсбежать от этого нового, немыслимого кош-мара. Я разжал кулак. Гвоздика. Кровавоемесиво из красной гвоздики. Их нам раздали— вручить… Я поднял глаза на дедугана. Разве емугвоздики наши нужны?.. И неужели он по-нял? — Рука, прохладная, успокаивающая,легла на моё плечо. Мы победили… страх. 213

Анна Чудновская член «КГЛито «Лира Боспора»  Памяти моего дяди И. Л. Раскина, ветерана 51-й Армии Мои дядя и тётя жили в Симферополе.Иногда летом они приезжали к нам в Керчь.Тётя, высокая, уже немолодая женщина спышными волосами и яркими, детски голу-быми глазами, певунья, очень любила море ивообще воду. Она сама себя за это называл«уткой». Всей семьёй мы шли на пляж. Тётя сразушла купаться. Она заходила в воду на такуюглубину, чтобы доставать дно, и медленноплыла вдоль всего пляжа туда и обратно, такчто, на берег выходила не скоро. А дядя садился на топчан спиной к морю,и взрослые о чём-то тихо беседовали. Нам, де-тям, это было неинтересно. Мы с разбегу бро-сались в море, визжали и брызгались неда-леко от берега. Когда солнце начинало уж очень сильноприпекать, дядя заходил в воду по колена.Мы звали его: «Дядя, иди к нам!» Ведь совзрослыми купаться всегда интересней: за нихможно цепляться, как за буёк, там, где уже не 214

достаёшь дно, а не плескаться на мелководье,как лягушата. Но дядя не слышал нас. Он стоял в водеи смотрел куда-то в даль пролива. И было вего взгляде что-то такое, что мы, ребятишки,даже шуметь переставали. Простояв так с пол-часа, дядя набирал в горсти морскую воду,выливал её на свою совершенно безволосуюголову и возвращался на топчан. Никогдаглубже чем по колена он в воду не заходил.Только уже будучи подростком, я узнала при-чину столь странного дядиного поведения. …Шла война. В мае 1942 года немцы про-рвали оборону Крымского фронта. Наши вой-ска отступили к Керчи. Часть бойцов удалосьна катерах переправить на Таманский берег,но вывезти всех не представлялось возмож-ным: не хватало катеров, немецкая авиацияпостоянно бомбила пролив. Дядя воевал в 51-й Армии, часть которойосталась на крымском берегу. Многие ушли вАджимушкайские катакомбы. Дядя рассказы-вал: «Я пошёл, посмотрел. В катакомбах мнене понравилось». Он вообще был немного-словным человеком. Но теперь-то я понимаю,что своим практичным крестьянским умомдядя понял: войти — легко, а вот выйти от-туда живым… 215

Он решил, как и другие, переправлятьсячерез пролив самостоятельно. Дядя был авто-механиком, поэтому он снял с брошенной ма-шины колесо и из покрышки сделал плавсред-ство. Такие же приспособления он сделалдвум девушкам, которые тоже собирались пе-реправляться. Плавать дядя не умел. Нашикатера подбирали плывущих в проливе бой-цов, но под бомбёжкой далеко не всем удава-лось достичь спасительного берега. Я не знаю, доплыл ли дядя сам, или егоподобрал катер, но он остался жив и воевалдальше. Однако он никогда не забывал эту пе-реправу. Под разрывами бомб на утлом плав-средстве, совершенно не умея плавать. Для нас, детей, пролив был тёплым и лас-ковым морем, а для дяди он навсегда осталсяграницей между жизнью и смертью. 216

СОДЕРЖАНИЕ Часть 1. ПОЭЗИЯАлексеева Лариса Ветераны……………………………………Андронова Злата «Самолёты ещё садились….…………..Анисимова Татьяна Была война…………………………………Артёмин Константин«Спустившись с Космоса на Землю…»Бондаренко Елена Керчь………………………………….Бурова Светлана Их высокая мечта……………………… Украинская трагедия…………………… Пусть мир спасёт любовь……………….Вдовенко Алексей Фронтовик……………………………… Апрельский день…………………………. О Мире………………………………... Отцу……………………………………… Победа…………………………………. Судьба человека………………………. Дедушкина бескозырка…………………Володин Владимир Сон фронтовика………………………… В музее Великой Отечественной войныДерий Фаина Сестре……………………………………… 217

Тишина………………………….Коваль Вера Алюминиевая кружка……………… Фронтовые богини……………………..Котельников ПётрПарад на Красной площади.…………………Размышления у могилы неизвестного сол-дата…………………………………Котлер Юлия Античный променад…………………..Лапченко Елена Мой дед……………………………….Левченко Татьяна «Девчонка вспомнилась одна…»…… Военные ордена……………………….. Минута памяти……………………….. День Победы……………………Лось Владимир Их именами…………………………….. Монолог солдата……………………….. Тяжела была война………………………. У памятника погибшему воину………. Чайки…………………………………….. Берёза…………………………………Молодцова Марина Пламя Вечного огня…………………… Детство моё, босоногое……………….. Это было……………………………….. Открытое письмо Киеву………………..Нестеренко Василий Колыбельная для деда……………… Жив отвлекающий десант……………. 218

Рисунки Аджимушкая…………………..Панин Леонид Десанту «Огненной земли»…………. Цветы под землёй……………………Рабочая Елена «На улице холод…»………………….Руденко Виолетта В сорок первом далёком году………. Цвета крови тюльпаны…………………..Смашная Валентина Керчь…………………………………….Тищенко Любовь Мамина молитва……………………….Храмкова Людмила Молчаливые герои……………………… За честь Отечества…………………….. Опалённые войной…………………… Ноктюрн пустоты……………………. Моя Россия…………………………… Святой долг…………………………Цареградская Татьяна Старый город…………………………Чудновский Михаил Война продолжается…………………. Часть 2. ПРОЗАИщук Татьяна Негаснущий Победы свет…………….Коломейцева Елизавета Военные строки………………………. 219

Кучмина Ирина Две свечи………………………………. Любовь к жизни……………………….Лапченко Елена Военная бабушка……………………Маковецкий Василий Наш земляк Георгий Титов ……….....Молодцова Марина Дети войны Сквозь годы и невзгоды…….......... Валя-Валентина………………………..Молодцов Сергей Крах проекта «VIKING» ……………..Славин Наум Мой автомат……………………….. Европа на перекрёстках………………Цареградская Татьяна На всю оставшуюся жизнь……………..Чаплюн Алла Мы победили…страх……………………..Чудновская Анна Пролив……………………………...... 220

Литературно-художественное издание Пламя Вечного Огня посвящается 70-летию Великой Победы сборник произведений керченских авторовСоставители сборника: Марина и Сергей МолодцовыФото: Людмила Бахарева; фотоархив периода ВОВ.Вёрстка, макет, дизайн: Татьяна ЛевченкоСборник издан в авторской редакции Формат 84х108 1/32. Заказ № 95 Печ. л. 96,5. Тираж 150экз. Бумага офисная. Печать цифровая «Керченское городское литературное объединение «Лира Боспора» 221