По следам германских преданий. Николина Вальд

ПО СЛЕДАМ ГЕРМАНСКИХ ПРЕДАНИЙ 1

НИКОЛИНА ВАЛЬД По следам германских преданий. Николина Вальд/Библиотека Галактического Ковчега, кол- во стр. 68, ред. 2022 г. Обложка - немецкий замок Эльц, фото из инета. © Николина Вальд Вход в замок 2

Бавария Бавария – цветущий сад, хочу вернуться к ней назад, К её ухоженным лесам, старинным мельницам, ветрам, В цветы одетым городам, старинным замкам и садам. Куда автобус нас привёз? – В страну мечты, чудес и грёз. Прозрачный горный водопад, дворцов чарующий каскад, Увитых хмелем и плющом, герб родовой висит, ещё Увидим рыцарский турнир, а после игр обильный пир – Любимый край весенних грёз благоухал парадом роз, Укрытым зеленью густой, умытым утренней росой… Свернулась радуга-дуга, мостом связала берега, Озёр весёлый хоровод, играет блюз пучина вод, Гнал скот под дудочку пастух – старинных саг оживший дух. 3

Идут по лесу егеря, трубят в рога, горит заря. Долины, пашни, берега, пестрят цветущие луга На мирном Изаре весной. В лесах, где влажно, в осень тень, Где мхом укрыт подгнивший пень, штайн пильцы* в шляпке набекрень. Навстречу шествует олень, он стадо важенок ведёт, Увидев нас, замедлил ход, в глаза нам смотрит, что-то ждёт. Благоухал парк красотой, повсюду сладостный покой, Выходит страсти властелин безумно сказочный павлин. Старинный замок Траусниц орлом над городом парил, В том замке шесть веков тому, Георг, богатый герцог, жил, В доспехах герцог вниз съезжал, в низовье земли охранял, На шпагах драться обожал, врагов успешно прогонял. Ядвигу герцог полюбил, принцессу милую, тогда В честь свадьбы рода короля, Ландсхут бурлил, как никогда, В наряды знать облачена, камней и золота полна – Георг сумел в тот раз собрать всю титулованную знать. Мой милый край из глубины легенд, преданий старины, Мне радость Изар передал, он чувства добрые рождал В сердцах и мыслях без прикрас, чтоб я уведомила вас, Чтоб вы смогли увидеть бал – Весёлый летний карнавал! *Штайн пильцы – Белые грибы Боровики **Ландсхут – Столица нижней Баварии 4

Трир Трирский монастырь Как сказывает летопись, в те солнечные дни К скалистым склонам Мозеля причалили челны, Прибился из Ниневии изгнанников отряд, Когда шальная мачеха устроила им ад. Семирамиде хитрой, когда довлела страсть, Владыка Ассирийский отдал на сутки власть. А, получив корону, царица, хохоча, Супруга неразумного вручила палачам. Сказала строго пасынку её супругом стать! Он, зная цену блажи, решил тотчас сбежать, Оставив злую мачеху. Им жребий выбрал путь, В Европу незнакомую им подсказал свернуть. 5

Итак, из жаркой Азии отплыл однажды в ночь Отряд числом в полсотни из Ассирии прочь С царевичем Требетою на вёслах в челноках, Уплыли правым берегом в безлунный час впотьмах. Разгневанная фурия, завыла, как дракон – Покинула Ниневию, построив Вавилон. Интриги, страсти бурные, кипели как в котле… А спутники с Требетою блуждали год во мгле. В скитаниях до Мозеля добрались беглецы, Приветили их кельты – блаженных мест жильцы. Чтоб жителей от хищников и злыдней защитить, Требета дал совет простой: селенье оградить. Семьсот блаженных лет прошло, пошёл другой виток, И Трирской предыстории подводит жизнь итог. Октавианом Августом нарушен был закон – Отважных римских воинов ступает легион. Сбежали, кто проворнее, и спрятались в лесах, Пылали их селения, а пленников в цепях Вели с собой рабами, как на продажу скот – Бесстрастно эхо вторило, кричал горящий кот. Ограблено селение, обуглены жильцы, Смеялись, пили крепкое, доспехи сняв, бойцы… А чтоб на пепелищах им селенье возродить, Из леса стали римляне сбежавших выводить. Вернулось племя треверов, и переждав грозу Смахнув на пепл обугленный сбежавшую слезу, Построили базилику, как строил римский мир… И нынче город праведный зовём с любовью Трир. 6

Туристам Ульма Из Кёльна многоликого с центрального Bahnhof* Добрались мы до Ульма за несколько часов, Спустились со ступеней, горел огонь в глазах – Старалось солнце летнее на синих небесах. На улицы старинные ступили мы едва – От видов впечатляющих кружилась голова. Но главное желание томило ум и взор, Увидеть побратима тут – готический собор. Бежала речка долгая. Без благ и выходных, Работала с усердием на местных и иных, Ловил народ в ней рыбу столетия назад, Пасли коров, охотились, сажали виноград. Селенье строить начали в период непростой – 7

Единым миром делали за стенкой крепостной Ворота караульные, что охраняли вход, Уютные жилища, и кирху и приход. На берегах Дуная теперь красивый сад – Сад-город Ульм. Чарует бегущих вод каскад, Миниатюрных улочек живая красота, Окошки любопытные, улыбок доброта. Вот только встарь ворота zu enge**, нет пути, Строительные брёвна для стройки занести. Всё думали, гадали, да всё не шло на ум, А бюргер, как известно, хороший тугодум. А, может, отказаться от стройки и затей? Нет-нет!.. Им дал подсказку обычный воробей, В минуты дум терзаний пришла задумки соль – Вносил хитрец соломку не поперёк, а вдоль! С подсказкой этой бюргеры смогли сообразить – Продольно надо дерево в ворота проносить! Работа дальше двинулась – собор встречал рассвет, С ним воробьишко символом под стрехою с тех лет. Столетьем позже ратманы в одеждах дорогих Бросали взор под стрехи крыш на птенчиков благих, Шли с ними камерарии*** – прислуга барыша, А преданный нотариус законом завершал. Ушли в закат сражения, раздоры и бои… Чудесный город! Царствуют повсюду воробьи! Ульм красочной палитрою их в памяти хранит, Туриста и прохожего нарядами пленит. *Bahnhof(нем.) – вокзал **Zu enge(нем.) – слишком узки ***Камерарий(старонем.) – казначей 8

Слон в городе В тот мирный год, в июль горячий, случиться было суждено Немаловажному событью – осталось в памяти оно. Волну речную как спасенье Дунай вдоль берега катил, А вот купаться на теченье не каждый в городе любил. Прохладным утром в час блаженный, гуляли люди у реки, С детьми и без, и старожилы и в день воскресный чужаки. Вдруг что-то всех остановило, внезапно стихла детвора – Из вод Дуная на теченье поднялась серая гора. И породила сонм догадок, бурлила мыслей кутерьма, Шептались жители, гадали, оставив душные дома. Не мог почтенный бюргер Ульма принять явление всерьёз, Но серый холм из вод Дуная на их глазах всё выше рос. Гигант, набрав прохлады в хобот, толпу зевак потоком смыл – Кто похитрее, дали дёру, и также те, кто с ними был. А elephant на берег вышел, за дрессировщиком с прутом, Казалось, возгласов не слыша, пошёл на службу в Шапито. А дело было так, как было – приехал цирк в июльский зной, Вблизи собора разместился шатёр огромный под луной. 9

Жара в ту ночь одолевала, и чтобы зверю не страдать, Решили старшие по цирку слона немного прогулять. Ночь… Тихо, мирно. Город в дрёме, в осоке пение цикад, Близ речки сладкою прохладой манил бегущих вод каскад. Спустились ниже Schausteller* и слон к бормочущей воде, Тут слон не выдержал и в воду, нет сил сдержать его в узде! Порвав залог повиновенья, огромный зверь в Дунай вошел, Не удержал анкас колючий, циркач знал норов хорошо. Порвав оков оцепененье, в воде прохладной слон поплыл, В объятьях старого Дуная науку цирка позабыл. *Schausteller – Хозяин аттракциона Фото из архива А.Стрельникова 10

Дунай и Слон Набада в Ульме благодатном На процветающей земле, Где встретит вас простой и знатный Улыбкой доброй на челе. Дунай под солнцем серебрился, Ульм донимал июльский жар. В ночь шапито на плац явился, А слон, шалун, в Дунай сбежал. Огнём дышало лето в Ульме, Калило солнце кровли жесть, Циркач, как рыцарь караульный, Сидел под ивой – время есть. А перед ним в волне Дуная Живой «утёс» из никуда, С утёса, струйками играя, Стекала чистая вода. 11

Под крики деток вдруг очнулся, Проснулся сказочный гигант, И, сделав шаг, чуть развернулся – Толпа взревела: «Elephant!» Стоял народ в лучах палящих, Резвились дети в меру сил, Зверь от души зевак стоящих Дождём блаженным охладил!.. Сменилась оторопь восторгом, Восторг родил эмоций шквал – Толпа в реке!.. И слышал долго Дунай весёлых брызг скандал! И мал и стар в одеждах длинных Купались!.. Брызги!.. Слон ревел!.. Набады праздник в день тот дивный Небесной радугой горел. Слон вёл себя вполне достойно… А ночью, выйдя из воды, Пошёл с эскортом в цирк довольным, Роняя мокрые следы. Пронзало город солнца жало, И не спасала флоры сень… Июльский Montag завершало Набады буйство в жаркий день. 12

Ульмский собор Довольны были жители, построив город свой – Домов ряды уютные за крепостной стеной, Строения добротные, ремесленников ряд, Товары превосходные – глаза купцов горят. Случалось, что за городом давали бой врагу, Их церковь неказистая ждала на берегу. 13

Отбив врага решил совет построить в Ульме храм, Чтоб шли на мессу «Глория» все семьи прихожан. Двенадцать тысяч жителей собрали, кто что мог, Начать тогда строительство собора город смог. От всеизвестных Парлеров явились мастера Те, что соборы строили в былые времена. Так в Праге златоглавой воздвигнут их трудом Собор Святого Вита, на Рейне – Кёльнердом. Строитель Генрих Парлер в работе лучшим стал, Фон Эсинген чуть позже проект хороший дал. Командовал строительством сын Парлер молодой, Велев потомкам далее проект продолжить свой. Но боковые нефы их чуть большей толщины Обрушились, хоть были там крестом освящены. Из Аугсбурга прибыл к ним герр Бургхард Энгельберг, Всё просчитал и нужные поправки внёс в проект, А устранив ошибки – фундамент, арки, свод, Проверил там, где нужно, дав делу новый ход. Но шла война… В осаде крушил враг города, Замолкло на столетие строительство тогда. И снова лютеране за дело принялись – Собор свой прихожанам достроить собрались. Второй этап возглавил сам Фердинад фон Трэн, А Людвиг Шей по службе сменил его у стен. Сбежало вод немало, Дунай оставил след, И строился красавец пять сотен долгих лет Стоял собор, поддерживал чуть облегчённый свод Скульптурными шедеврами украшенный приход, Пестрели в окнах броские картины витражей, Земель гербы старинные, горгульи, воробей. Летели бомбы чёрные сжигая грудь земли… Вернувшиеся жители увидели в пыли Разрушенные здания, но злу наперекор, Остался в добром здравии готический собор. 14

Гном - Стеклянный человечек 15

На вершине гор отлогих исполинский чёрный лес, Сквозь века молва доносит много сказок и чудес. Теребил весёлый ветер кудри сосен молодых, Жуткой ночью духи леса звали в топь на все лады. В том лесу сосну рубили на постройки и дрова, По Некару и по Рейну на плотах гнала братва. В Кёльне ждал по договору постоянных дел купец – Так кормил годами швабов лес могучий как отец. Только было одно место на бугре Еловом встарь Там, где ели-великаны. Топором по ним ударь – Отлетит топор от древка, ранит ногу остротой, И стволы столетних елей похоронят под собой. Там владенья горных духов, что решали судьбы всех, Жизнь неслась тяжёлым грузом, а могла и дать успех. Был один Чудак из духов – добрых швабов вдохновлял, Кто родился в день воскресный, к тем он слабость проявлял. Мог помочь и бедолагам, чьи долги, как страшный сон, Не любил гуляк охочих и трактирный пустозвон. Звался он Хранитель Кладов, что спасает от долгов, И Стеклянным Человечком величался добрый гном. У артели стеклодувов покровителем он был, Помогал советом добрым, охранял от злобных сил. Не любил он лоботрясов, посещающих кабак, Беднякам и детям помощь поднести мог просто так. По стволам могучих елей рыжей белочкой скакал, Не скрывал своё обличье, кто его по праву звал!.. В островерхой чёрной шляпе шёл, полями набекрень, В куртке белой, шароварах и в чулках под бант ремень. 16

Михель Голландец Было времечко. В Щварцвальде образцовый жил народ – Самый честный, самый добрый, как теперь, наоборот. У работников хозяин был богат, но справедлив, Верил в Бога, ввёл порядок, скажут люди: прозорлив. Вдруг пришёл из ниоткуда в чащу леса великан, Появился он в Шварцвальде неизвестно с коих стран. Он в артели лесорубов поработать захотел, И работой той несложной в полной мере овладел. И хозяин был доволен, тот работал за троих, Очищал кору и сучья на стволах за краткий миг. В два удара двухметровый малый дерево валил, И несли бревно на берег, как хозяин говорил. 17

Словно щепки отлетали под могучим топором, Для продажи сосны, ели и тащили всемером. Комель нёс Михель двужильный метров около двухсот, А верхушку лесорубы – близ реки вязали плот. Проработал он полгода, захотел добраться в Кёльн, Чтоб узнать, кому же брёвна продавали там и сколь. Разузнал, что перекупщик в Кёльне лес перекупал, А потом тройную цену в Нидерландах* получал. Предложил Михель артели этот торг самим вести, И наивных лесорубов смог вкруг пальца обвести. Прибыль выросла, но, к слову, не служила для добра – Без семьи они в трактирах всё спускали до утра. Был один в артели дружной парень, честный и с умом, Говорил им, не по чести врать тому, кто кормит дом, Что хозяин богател их, но рабочим помогал, Помогал и семьям в бедах, и провинности прощал. Всё напрасно. Лесорубов охватил безумный пыл, Но Михель Голландец хитрый, парня слов не позабыл. Лес продав с большим наваром, поделил навар Михель, Все в тавернах, а мошенник продолжал полнить кошель. Парня в тёмном переулке он схватил, пенькой связал, И прожорливым торговцам как живой товар продал. Так остался в Роттердаме тот мошенник дальше жить, Лесорубы из Шварцвальда продолжали лес возить. О деяниях Голландца правда всплыла, наконец, Как ломались доски в барках, ждал людей на дне конец, Как ценой души их грешной помогал разбогатеть, Породил дурные нравы – пьянство, карты мог воспеть. А потом, исчезнув, вскоре объявился тут как тут, Знал, что жители за гульден свои души продадут – Не нужны сердца богатым, кто деньгам покорно рад, Продадут сердца ребята, он отправит души в ад. Переходят в Царство Теней, коль земной подходит срок, На одре погибнет смертном ими выбранный итог. 18

Заколдованный подарок от Михеля – яд со злом! Но в капканы шли ребята с кружкой пива, под хмельком. Коли бури свист в Шварцвальде, знали швабы, ночь хитра, Продолжается Михеля двухсотлетняя игра – Пусть бракованные доски на строительство пойдут, Пусть суда при первой буре в свой последний путь плывут. Так рассказывали… Швабы в те далёкие года, Выпив тёплого глинтвейна у камина в холода, Хлеб доев в таверне сытный с запечённым глухарём, Уходили… Ночь встречала отрезвляющим дождём. *Голландия, теперь Нидерланды 19

Фридрих Швабский 20

Народ в Тюрингии известной Легенд слагает перевязь, Что под пятой горы отвесной Ждёт час король, не торопясь. Чертог в Тюрингии волшебный Лежит под скальною горой Во тьме пещер с водой целебной Ждёт торжества судьбы иной. Он в этом замке – погружённый В тысячелетний колдовской Сон непробудный, отрешённый Согласно воле роковой. Дух в императорской короне, Сжав скипетр грозною рукой, Сидит, молчит на царском троне В обычной позе волевой. В свой век король краснобородый Водил войска в суровый бой – Склоняли головы народы, Пугал он красной бородой, Мечом, горящими глазами, Напором яростных атак – Катились головы шарами Туда, где правил вечный мрак. Сегодня сам бесплотным духом Во тьме за мраморным столом, Душа в иных мирах по слухам, А он в Германии с Орлом. Но раз в сто лет ему доносит Гном Альбрих, старый нибелунг, Суть дел земных, что рыцарь просит Под череду господних струн Проверить, вороны раздора 21

Летают в небе над страной? Тогда, согласно договору, Ещё не пробил час земной. Как только дважды обернётся Могильный мрамор бородой, Орлом могучим дух взовьётся, Проснётся рыцарь молодой. Король привстанет над гробницей, Расправит плечи, взгляд лукав… И над страной взметнётся птицей Его могучая рука. Оставив мир озёр подземных, Вернётся к людям в мир живых, Вернёт идеи благоверных И души, храмам нежилым. Вперёд, Великий Барбаросса!.. Но, чтоб не вляпаться в беду, Сегодня Бундестаг без спроса Не даст «Добро» свершить судьбу. 22

Вюрцбургский вампир Во Франконии чудесной Воз историй – все не счесть, Но вот эта интересна, Рассказать – сочту за честь. Случай в прошлое скатился – Время гонит, давит быт Поистёрся, не прижился, Стёрт из памяти, забыт. В девятнадцатом столетьи Вюрцбург слухами кипел, Говорят, что слухи эти Сочинял, кто как умел. Было в те деньки непросто Доказать, кто прав, кто нет... И покрылся сплошь коростой 23

Кровоточащий секрет. Доктор Шпатц, военный доктор, В благий Вюрцбург въехал жить, Умудрившись по дешёвке Дом с усадьбою купить. Он и славный и почтенный, Уважаем всеми был, И с супругой незабвенной Иногда на бал ходил. Знать и свет – его клиенты, Двух студентов обучал, И большие дивиденды За услуги получал. Богател, но жил он скромно, В экипаж всегда простой Подбирал народ бездомный, Иногда давал постой. Но бездомный, не осудим! Подлечившись, уезжал. Доктор, сказывали люди, За рукав их не держал. В доме слуг и прочих лица Не желал и не имел. Приглашал на день трудиться, Ну а ночью дом пустел. Два студента-ассистента Помогали по ночам. Мягко тело пациента Подчинялось трём врачам. Видя кровь, глаза студентов Загорались, как огни, Поняв, не до сантиментов, Стал задумчив в эти дни. И случилось, как случилось, 24

Доктор бросился в бега, Все бы так, скажи на милость, Если шкура дорога. В Прагу он с женой уехал Или в Австрию сбежал… Ему было не до смеха, Зная жизненный финал. Ассистенты кровь запили После практики ночной. Одного за кровь убили, И повесился другой. Перед смертью сочинил он Для полиции донос, Что почтенный – был вампиром, Настоящий кровосос. Власти в поисках тяжёлых Доказательства вины Восемнадцать трупов голых Извлекли из глубины. Хоть полиция прекрасно Потрудилась в те года. Оказалось всё напрасно – Скрылся доктор навсегда. Кем же был маньяк-анатом? Был вампиром или нет? Может, просто был фанатом, Изучал живой скелет. Как же много мрачных оргий Добрело до наших дней В тайнах, полных тяжкой скорби, И одна другой страшней. 25

Владычица гор На разнотравье гор альпийских Пасли отары старики, Каньоны, кручи, воздух чистый, Туман в низине серебристый И шум грохочущей реки. Вблизи снегов седой вершины Жила хозяйка синих гор, Спускалась изредка в долины В своём обличие картинном – Блеск глаз и сказочный убор! По тропам каменных владений Средь эдельвейсов всей толпой Бродили серны и олени, Чуть опираясь на ступени, Взлетая с камня на другой. Но с грузом лет по склонам тело Носить ей стало нелегко, 26

В последний час поднявшись, села, Коснулась неба, ослабела И стала, как предрешено. Утёсом стала, острым взглядом, Смотрящим гордо с высоты, Скалою белой с небом рядом, С его весёлым звездопадом Ссыпала белые цветы. Преданье древности глубокой Передают из уст в уста. Она ж окаменевшим оком, Взирает вниз на мир жестокий, Скалой качая неспроста. Уйдут года, пройдут столетья, Сгорит последняя сосна, Расплавят горы лихолетья, Остынет жар и нам ответит Она, очнувшись ото сна. 27

Перкено 28

Одна из главных достопримечательностей города Гайдельберга - огромная бочка для вина. Дегустатором при бочке служил один карлик итальянец по имени Перкено, поскольку на вопрос, не желает ли он выпить, всегда отвечал \"А почему бы и нет?\" - \"перке но?\" по итальянски. Всю жизнь прожил при бочке. Умер либо от разрыва сердца или отравившись обычной водой. Вдоль Мозеля и Рейна на склонах и холмах Взлетели виноградники на каменных полях. Напитки виноградарей чисты, и вместе с тем Ассортимент внушительный и по карману всем. Туристам предлагается не с чаем самовар, Сухое полусладкое – полухмельной товар, Букет событий горных, как солнышко лучист, Пусть радость растекается под физгармоний свист. Курьёзными легендами наполнен дивный край: Вот бочка в Гайдельберге, огромна как сарай, Курфюрсту предназначена для чести и вина, Следил народ внимательно, чтобы была полна. Как мзду в казну хозяина в дубовых бочках вёз Крестьянин кровь игристую из виноградных лоз, В поту трудился каторжно и постный суп хлебал, О чём в трудах лирических экономист* писал. Разбавить чем-то истину им в голову не шло, Ведь дегустатор тамошний знал тонко ремесло. Работник с долгим опытом, к мошенничеству глух, Хоть малый, да удаленький, сказать не стыдно вслух. Росточком он не выдался, был весел, песни пел, Вино с рожденья нежного вкушал и не хмелел, Вертлявый, проспиртованный с манерой знатока Стакан имел от каждого въездного мужика. Лет тридцать пять тому назад, когда его маман Под бочкой разродилась им, чернявый мальчуган Кричал, как будто резали младенца на куски. А мать его повесилась, слух ходит от тоски. Пьянчуги сердобольные от криков одурев, 29

Ребёнка спать отправили в прохладу меж дерев, И перед тем напоенный из бочки «молоком» Заснул младенец розовый в траве мертвецким сном. Текли года под бочкою, как сын, ни дать, ни взять, Вспоила грудью щедрою его хмельная мать, Крестьяне приезжавшие давали хлеб и соль, А влага золотистая глушила в сердце боль. Камзол – награда синяя. Заслуга велика! Разбавить виноградную ведром воды рука Крестьянина не двинется под взглядом чёрных глаз: «Такого не случалось уж лет тридцать пять у нас!» На фразу:«Хочешь рюмочку?», малыш давал ответ: «Перке но!?» - Переводится: «а почему бы нет?». Два слова итальянские. Вот весь его словарь, И мать – громада ёмкая – учитель и букварь. Перкено смерть ужасною трагедией была, Когда насмешка жёлчная с косой подстерегла. Случился неожиданно такой вот оборот: Воды налили карлику, и только взял он в рот, Раздался смех обидчика, что дал воды стакан, Но тот через мгновение застыл, как истукан. Пока соображал народ и помощь ждал с небес, Чудила перепуганный в густой толпе исчез. Такого надругательства не вынесла душа И в небо улетучилась, оставив малыша… Сегодня подзабылось всё. Эх, времечко летит! Лишь мама сиротливая до наших дней скорбит… * Карл Маркс 30

Прогулка по горному лесу 31

Горы, скалы, лес дремучий. Мы идём лесной тропой, Ежевикою ползучей приоделся склон крутой. Иван-чай, отряд крапивы, мать-и-мачехи листы, Зверобой, репей игривый наблюдают с высоты. Череда, тысячелистник, одуванчик и лопух Распустили свои листья и вдыхают летний дух, Синеглазка-горечавка, колокольчик-бирюза, Желтой пуговкой купавка и над нею стрекоза. Нам деревья великаны, эры девственной сыны, И над ними сад Морганы закивали со стены. Кисти рдеют цветом алым на зелёном фоне кущ, Рядом путником усталым на траве разлёгся плющ. Барабанщики при деле – звук в лесу, как сотня бит, Свист летящей коростели, где-то иволга грустит, Яркой сойки крик задорный, козодоя всхлип во сне, Рыжих белок бег проворный по раскидистой сосне. Хмель под сводом умилённо обнимает старый пень, Мхи, лишайники на брёвнах… Но покуда светит день Поднимаемся всё выше, обошли крутой утёс, На вершине говор слышен и залаял чей-то пёс. . Посетили графский замок, посмотрели старину – Башни, памятник упрямо помнят радость и войну. Находились мы немало, время двигаться назад, Солнце за гору сбежало в томно-розовый закат. На пути нашли малинник и набрали туесок, Попросила я малину подарить один росток: «Под скалою подрастает непослушный мальчуган, Корень с почвой откопаешь – он оправится от ран!» Откопала осторожно и свернула кое-как, Он топорщился, но всё же переправила в рюкзак. Вниз спускались по знакомой нам тропинке через лес, Вуппер в сладостной истоме отражал пожар небес. 32

Засуха (Заклинание в Средние века) Фея Регентруда* как-то летним днём Крепким сном заснула под усохшим пнём. Ненавистный людям Фойерманн** примчал, В огненном пожаре страсти обвенчал. Травы угасают и горят поля, Стонет от безводья пыльная земля, 33

Высыхают русла ручейков и рек – Зной вредит здоровым, не щадит калек. Выгорают в поле даже сорняки, Головы склонили книзу васильки, Очумела живность, травы полегли, Жители деревни корм не сберегли. Стало очень худо, дышится с трудом – Надо вызвать фею в пересохший дом. Вспоминают люди нужные слова, Чтоб проснулась фея и взяла права. «Фея Регентруда, с забытья очнись, Ветерком кочующим с запада явись, Пусть придёт на землю благодатный дождь, Ждёт обильной влаги на дельницах рожь, Нынче прах средь пыли, где текла вода, Фея Регентруда, возвратись сюда! Под палящим зноем больше ждать невмочь, Прогони злодея Фойерманна прочь!» * Регентруда – фея дождя ** Фойерманн – дух огня 34

Поэма о чёрной кошке Богат плодами дивными... В дни благ и непогод Торгует Мозель винами успешно круглый год, Заказчики солидные тревожат без конца, Текут деньжата видные от сладкого винца. Но были очень терпкими далёкие года, Что не хватало к вечеру закуски иногда. Вино не пиво пенное, оно – товар хмельной, Игристое, отменное – продажи никакой! Напиток, год отстоянный себе не оставлял Наш винодел расстроенный. Всё в речку отправлял. К тому ж искал спасения от малых дьяволят – Рать мышек без зазрения губила всё подряд: То бочки, то провизию, то разный инструмент. Из-за такой коллизии настал, таки, момент: Терпение у Берхарда окончилось, похож - Купил он кошку чёрную, отдав последний грош. Охраннице доверили хозяйские \"ключи\" - Держать порядок в келлере, особенно в ночи. И кошка благодарная работала всю ночь, 35

Зубами и рычанием погнав злодеек прочь. Винарь приобретению был несказанно рад, Особа с редким рвением служила, как солдат. Удача с кошкой чёрною пришла, как в дом сестра, Три гостя долгожданные явились в Целль с утра. Застряли с пробой длительной – все вина хороши, Все вина убедительны в томлении души. А вот когда к последнему бочонку добрались, Решила кошка троице преподнести сюрприз. Торговцы захмелевшие, обняв громадный чан, Три кружки опустевшие подставили под кран, Она пантерой гибкою, решительно, как рысь, Взлетела чёрной молнией на эту бочку ввысь. Щетина дыбом, выгнулась, шипит, клыков оскал, Хозяин, кошку знающий, того не ожидал. Смекнули покупатели, что коль запрещено… Конечно ж! Здесь находится отборное вино! Перемигнулись знаками: «Сочтём себе за честь Не выглядеть зеваками, а взять бочонок весь». В Аахене раскидистом в ближайший выходной, Где жил народ задиристый, всё продали с лихвой. Их снова в Целль отправили взять разом весь товар... С тех пор хозяин праведный и город процветал. А в благодарность жители среди Централен Плац Соорудили памятник любимой Шварце Кац. 36

Крысолов Гласит легенда старая, как было. Каждый дом Заполонил бессовестно в безумии хмельном Большой всепожирающий, сопя, крысиный полк – От ужаса бессильного и стар и млад умолк. Пугала Хамельн благостный «бубонная» молва – Терзали блохи спины в кровь, чесалась голова, Исчезли все запасники зерна на целый год, Страдали семьи, улица и бюргерский приход. Какое наказание! О, Боже! Помоги, Твоих трудов создания похуже, чем враги. У дам наряды с дырами, погрыз незваный гость – Меха их, шляпы модные сегодня пыли горсть. В амбарах тварей тысячи копались по ночам, В конюшнях и по комнатам без страха тут и там, Ни кроликам, ни курочкам покоя нет от них – 37

Крольчат, цыплят всех слопали, родители одни. Собак кусали скопищем, скотину и людей, Жирея, быстро множился разнузданный злодей. О Боже, пожалей-ка нас, спаси и сохрани! Вдохни надежду жителям в трагические дни. Явился в Хамельн горестный неведомый чудак, Весёлый, в пёстрой мантии, манерами чужак, Волшебной флейты звуками владел исправно он, Пообещал злодеек рать собрать и выгнать вон. Но вот сначала нужно было знать наверняка, Где прячется за соснами глубокая река, Узнать обход за холмиком и полон ли ларец, И за труды какая мзда наградой, наконец. Измученные бюргеры, взяв быстренько безмен, Собрали гору крейцеров в неразберихе цен, Добавили и гроши к ним из слитков серебра, Два талера туда же в плюс и всякого добра. Волшебной дудки бюргеры услышали мотив, Из всех дворов ухоженных, дыханье затаив, Глядело всё селение в тот день во все глаза – Юнец всех завораживал, ни слова не сказав. Какое представление, и даже те, кто горд, Внимали звукам благостным. И под его аккорд Маршировали крысы с ним, попискивая чуть, Сзывая все их полчища на предпоследний путь. «Построиться!» – командовал волшебник-музыкант, И сам шёл пританцовывая, будто бальный франт, С ним в ногу подобающе в такт стадо грызунов, Хвостатых звук безудержно манил в объятья снов. И вот в глубоком Везере в бессилии плывут, Остаток сил и воздуха на несколько минут… Укрылся прайд безжалостно холодною волной, И город с облегчением вздохнул в тиши земной. А договор \"Согласия\" отвергнут словом: «Вон!», 38

Меняет люд порядочность, как цвет хамелеон, Надули грубо юношу за благодатный взнос… И тот готов к отмщению без плачей и угроз. Сегодня флейта звонкая старалась, как хорал – Собралась любопытная с округи детвора. За крысоловом двигаясь, исчезли за горой, Вернулись только два из них – слепой и друг немой. Гласят легенды разные, что в Везере-реке Он утопил детишек их, иль где-то вдалеке. Другие же надеялись, что деток он любил, В стране, что светит радостью, навечно поселил. 39

Сказание о златокудрой Лорелее 40

На Рейне есть предание. В былые времена Жила в одном селении красавица одна. Селение Бахарахе был город небольшой, Но у мужчин, живущих там, нарушен был покой. Все парни , все удалые, тогда лишились сна, И в городе поднялася кулачная война. Разгневался на это сам епископ городской, И вот сию виновницу ведут к нему домой: «Доколе будешь, милушка, покой наш нарушать, Иль, может, просто ведьма ты, умеешь колдовать? По небу ночью звёздною летаешь на метле, И зелье приворотное кипит в твоём котле?» «Не гневайтесь! Прошу я вас, послушайте меня, Глаза мои огромные горят как два огня! Лицо моё красивое и нежен голос мой, Взглянув в глаза горящие, теряют все покой. Нет, нет! Не виновата я, не ведьма я, отец, Вели тотчас казнить меня, и дел всему конец! Хожу я неприкаянной по городу одна, Но было сладко времечко, была я влюблена. И что могла поделать я, коль бедность и нужда, А жениху богатая и знатная нужна. То время в Лету кануло, и он к другой ушёл, Желанную и с титулом в другой земле нашёл. Любимый мой живёт теперь в далёкой стороне, Никто не нужен более до самой смерти мне!» «Так собирайся, будь добра, в монахини пойдёшь, В стенах святой обители ты истину найдёшь, Молитвою усердною залечится душа...» Тут голос у епископа вдруг странно задрожал... Суровые охранники ослушницу ведут, Близ Рейн волною сердится, предчувствуя беду. На Рейне скалы чёрные, как стражники стоят, Грохочут волны грозные и пеною кипят. В отчаяньи глядит она на замок небольшой, Где жил её возлюбленный – красавец молодой... 41

Отбросив стражу с копьями, в сжигающей тоске Метнулась дева юная к бушующей реке. Проворными движеньями на скалы взобралась И замок тот в последний раз увидеть собралась. На крохотном судёнышке внизу рыбак плывёт, Поднял он кверху голову, как будто бы зовёт. Забилось сердце девичье, и в трепетном чаду Сказала кротким голосом: «Любимый, я иду!..» С тех пор не раз все видели, как на речной волне Плыла русалка белая при молодой луне. На камень между скалами садилась всякий раз И о любви напевами поведывала сказ. Потом, вздыхая горестно, чесала локон свой, Кудрявый, цвета золота. И гребень золотой. 42

Лорелея Страсти занозой пронзали души земные в быту, Алчные чувства вскрывали жёстких черствин наготу 43

В беге тревожных столетий долгие сказы певцов Жертвам любовных соцветий в жадных потугах творцов. Дева открытой душою, слыша предательский смех Милого сердцу красавца в гуще любовных утех, Крик издала, громы с неба!.. Рейн свои воды взметнул – Сгинул баркас, как и не был – с ним и обман утонул. Мысли, как карты, смешались, свод почернел от тоски, Бросилась дева с утёса в водовороты реки, В заводь под тёмные скалы Рейн её тело отнёс, Ночью луна освещала драму и скользкий утёс. Много столетий минуло, дева с утёса глядит – Локон – прозрачные волны, глаз неземной хризолит, Волосы, свет излучая, ночь оживляли собой, Звёзды приветно мерцали, месяц глядел молодой. Арфу ласкала ундина, трогая мягко струну, Песня тоску разносила под молодую луну, Множили вздохами ветры девы глухую печаль, И на крылах уносили с песней в туманную даль. «Где ты любимый? Не знаю, Где-то в далёком краю… Я тебе снова играю, я тебе снова пою». Песни чарующей звуки каждого к деве влекли – Тонкие пальцы привычно вдоль по аккордам текли. Волю и мысль усыпляли звуки мелодии той – С лодкой рыбак отдавался в руки судьбы роковой. В танце смертельном резвился Рейн на крутых валунах, Лодка щепою кружилась и исчезала в волнах. Сказы о деве печальной в местных легендах живут, Деву обители водной тут Лорелеей зовут. В Кобленце чтут Лорелею – символ небесной любви, Эту красавицу с гребнем ласковый Кёльн полюбил. Тайну ундины ревниво стражи реки берегли, Волны потоком безвинным в синие дали текли. В образе милых русалок вот уже тысячи лет Честь и любовь воспевает в сагах влюблённый поэт. 44

Таинственный утёс Узнаём из сказов древних, Сединой давно покрытых, Скальдов саг полунапевных И легенд полузабытых, Из обычаев народов, Что на Рейне раньше жили, Узнаём о жизни готов, И о войнах, и о мире. Много сказок и преданий Воды Рейна рассказали. Из глубин забытых знаний Всё как было передали. Тайны с мифами роднятся С тех времён до дней недавних. 45

Волны бешеные мчатся, Разбиваются о камни. Над поросшим лесом брегом, Что века служил приютом, Встал утёс под синим небом, Добрым - добрый, злобным - лютый. Если кто его окликнет, Он, не медля, отвечает, Отзовётся, эхом крикнет, И - легенда оживает. В глубине его пещера, От свидетелей сокрыта. Но жива в народе вера, И легенда не забыта. В той пещере по преданью Нибелунги побывали. Эльфы, как гласят сказанья, Их богатства охраняли. Ходят слухи, что из Кёльна В неё гномы перебрались, Появились здесь невольно, Присмотрелись и остались. Как-то летним утром рано В те года поэт известный Юный лирик фон Брентано Сказ поведал интересный. Видел, как ундина ночью На утёсе горевала, Своей песнею воочью О себе всё рассказала. Говорил, что эта дева Из пещеры выплывает, Под печальные напевы Локон свой перебирает. Рейн и скалы освещает Сила глаз её лучистых, Пена брызг огнём пылает От кудрей её златистых. 46

Голос сладостной печалью Завораживает властно, Кто услышит, тот встречает Свой финал судьбы ужасный. Как под арфу ночью лунной Запоёт она с тоскою, Рыбаки в ночи безумной Смерть находят под скалою. Живописцев и поэтов Манят тайны скал на Рейне. Их воспел в своих куплетах Сам романтик Генрих Гейне. 47

Привет хозяйке медных гор Привет Хозяйке медных гор От рейнской Лорелеи – Судьбой обижены, с тех пор Мы с каждым днём умнеем. Ты недр владелица, кумир, 48

Хранящий свои тайны. А мой удел – зелёный мир И рейнский берег скальный. Судьба навечно нам с тобой Отмерила страданья, Мне предназначен волн прибой, Тебе же – гор дыханье. Любовь земная нам сердца Безжалостно разбила, И с ней Вселенского Творца Навек ожесточила. Бессмертны мы, но тяжкий крест Без выхода и смысла Несём без стона и словес Дорогою тернистой. В своём дворце на берегу Судьбу решили норны*. Сгребу тоску я, как могу, Гремите звонче горны! Ты удальцам в своей горе Готовишь испытания, Цветок волшебный на заре – Признанье иль страдания. Нам не отмерила судьба Куска земного счастья, Лишь неустанная борьба, А в звёздный час ненастье. Поспорим с Сент Экзю-Пери По всей программе полной: Тебе поможет лабиринт, А мне помогут волны. * Норны - германо-скандинавские богини судьбы - Урд, Верданди и Скульд. 49

Скала Дракона Горный массив Семигорья с Рейном в союзе давно, Счастье делить, как и горе, вечно друзьям суждено. Сотни веков пролетело с той незабвенной поры, Давность, когда зародилась жизнь семиглавой горы. 50