Родной дом. Сказы пасечника

Сказы пасечника Родной дом 3 Николина Вальд

Сказы пасечника. Николина Вальд. Серия Родной дом. Книга третья/ Библиотека Галактического Ковчега, кол-во стр. 118, 2022 г. © Николина Вальд © Обложка Anita Zotkina СОДЕРЖАНИЕ 1. Сказки пасечника 2. Большой медведь 3. Марита 4. Встреча 5. Богданко 6. Анка-пулемётчица 7.Школа жизни 8.Олеся 9. Маринка 10. Новая колдунья 11.Клеопатра 12. Колесо судьбы

В гостях у пасечника Начинало светать. И над селом Берёзовым разнеслись голоса проснувшихся птиц, напевавших свои утренние песни вслед за петушиным пением. А самая первая птица, которой положено встречать утреннее солнце, был, конечно же, наш домашний Петя-петушок. Да, жизнь в неволе навсегда отучила его летать, как это продолжают делать его далёкие пра-прапредки в Индии. Но встречать красное солнышко навсегда осталось его прямой обязанностью. Ко-ко-ко!.. пора вставать, Солнце всходит, хватит спать! Хватит ёрзать на боку, Все с шеста! Ку-ка-ре-ку-у!.. Я в рассветный час встаю, Гимны солнышку пою. Выходите без нытья Из объятий забытья. Вниз с шестов, мои друзья – Летом долго спать нельзя! Рыжик сладко подтянулся на плетёном кресле, на которое Кристина положила специально для него мягкий пуховый плед, несмотря на то, что это вызвало недовольство у бабушки: – Ну что же вы совсем из него неженку делаете! – Все деревенские кошки спят летом на улице и мышей ловят, а этот – ну прямо игрушка плюшевая, а не котёнок. Даже Персей сообразил и ложится спать рядом с Трезором, а этому, может быть, ещё перину с лебяжьим пухом постелить изволите? Конечно же, Трезор с Персеем предлагали Рыжику разделить с ними ночлег, но Рыжик был теперь обижен на целый свет. Ведь до сегодняшнего времени самым главным в доме был он, для Кристины во всяком случае. А теперь что ж выходит? Принесли в дом какого-то самозванца птичьего рода. Да, мало того, этот приблуда теперь живёт в комнате Кристины, в которую Рыжику теперь вход заказан. А Персей, тоже друг называется – предатель! Прошлым вечером Рыжик опять под шумок пробрался в комнату и как только прыгнул к сорочонку, так Персей мгновенно кинулся на него и за шиворот оттянул от корзинки, за что получил от своих хозяев внеурочную порцию докторской колбасы. А Трезор за это ещё похвалил его, облизав своим шершавым языком. Нет уж, дудки! Рыжик лучше будет спать на веранде в застеклённой её части на плетёном кресле. А его приятель домовой, если захочет с ним поиграть, то и тут его быстро найдёт. Хотя он чего-то этой ночью не пришёл к нему играть, наверное, тоже Кешку нянчит. Да, видно в этом доме все помешались вместе с домовым. Занимаются с утра до вечера Кешкой,

а Рыжика совсем забыли, а ведь он тоже ещё маленький. Несправедливо!.. – Ж-ж-ж-ж-ж-ж! – прервало его грустные размышления жужжание рабочей пчёлки, которую привлёк запах, собранного накануне Кристиной букета, который она заботливо поставила в небольшую керамическую вазочку на веранде. Собрав с полевых цветов остатки нектара, пчёлка, по-видимому, решила полететь обратно в свой родной улей, но не сообразила, что нужно лететь обратно той же дорогой, и начала биться о стеклянную часть веранды, явно не понимая, что её тут держит. – Пчёлка, пчёлка, давай с тобой играть, – кинулся к ней довольный Рыжик. – Некож-ж-да мне з-з-з тобой игр-р-р-ать, да и никож-ж-ж-да я ни с кем не игр- р-р-ала, мы пчёлы труж-ж-ж-енники, с рассвета до з-з-з-аката нектар-р-р собир-р-р- аем и з-з-з-а подр-р-р-а-стающим поколением ухаж-ж-ж-иваем, чтоб р-р-р-осли нам на смену, лучше помо-ж-ж-ги мне выбр-р-р-аться отсюда. – Прожужжала пчела. – А вот и не покажу, пока не поиграешь со мной! – воскликнул Рыжик и кинулся ловить бедную пчёлку, которая продолжала биться о коварное стекло, не выпускающее её наружу. Возмущённая пчела, ужалила его в лапку, а сама упала умирать на подоконник. Ужаленный Рыжик поднял сильный плач. Его маленькая лапка начала сильно распухать прямо на глазах и ему больно было на неё ступить. На его отчаянный плач прибежали Персей с Тимошкой, но помочь тоже ничем ему не могли. Персей только пробовал лизнуть его больную лапку, а вытащить оттуда жало, которое обжигало лапку, как раскалённая игла, было выше его собачьих сил. Но тут скрипнула дверь и на пороге появилась заспанная Кристина, разбуженная этим шумом. Увидев у Рыжика распухшую лапку, которая по размеру была равна всем четырём другим, вместе взятым, Кристина сразу всё поняла. Подняв его на руки, она попыталась вытянуть оттуда жало, но у неё ничего не получилось, так как Рыжик сам непроизвольно его довольно глубоко загнал, и при всякой попытке вырывал лапку точно так же, как все маленькие дети не дают намазать ранку зелёнкой. – Оставь его в покое, сказала вышедшая из кухни бабушка, – на следующее утро всё заживёт, как на кошке. И не забудь, что мы сегодня приглашены в гости к дяде Павлу, так что быстро завтракать и собираться. Кешку с собой возьмём, а Рыжик пусть с Трезором и Тимошкой остаётся, в другой раз не будет с пчёлами играться. – Мяв, мяв, мяв… – продолжал хныкать Рыжик, прихрамывая на больную лапку. Но, когда Кристина налила ему в блюдечко молока, он начал его с жадностью пить и немножко успокаиваться. А мёртвую пчелу с удовольствием съел на завтрак Кешка, вместе с дождевыми червяками, которых ему притащили Гришка, Колька и Валерка. А потом все дружно собрались и, прихватив с собой корзинку с Кешкой, которую взяли в руки с разных сторон Игорёк и Гришка, пошли на пасеку. Довольного Персея взяли с собой. А Рыжик уселся около Трезора и начал жаловался ему на свою жизнь. Солнце ярко светило, и вся природа ликовала под его яркими лучами, так

приятно гревшими летними днями. Все крестьяне были заняты домашними делами. Хороши праздники!.. Но очень быстро кончаются и начинаются обыденные будни. Обогнув фруктовый сад, вся компания подошла к красивой деревянной калитке, ведущей в сад, который детям напомнил сказки, рассказанные им в детстве бабушкой. – Здравствуйте, медвежата, добро пожаловать в мой дом! – поприветствовал их хозяин дома, который своим видом походил на сказочного волшебника. Его курчавая борода и косматые брови, которые он умел так прищурить, когда надо было сделать грозный вид, напоминали сказочного старичка-лесовичка. Его «хоромы» тоже напоминали лесной теремок, что ни низок, ни высок. По двору гуляли куры во главе с петушком. А весёлое жужжание пчёл, суетящихся вокруг цветов, сразу подсказывало, что хозяин – пасечник. На цепи сидел большой дворовый пёс Полкан, который вначале оскалился на гостей, а потом, когда увидел, что его хозяин приветлив с ними, завилял им тоже своим лохматым хвостом. На деревянной скамейке сидела кошка с белым животиком, чёрной спинкой и такой же чёрненькой шапочкой и внимательно следила за мальчуганом лет шести-семи, который играл с её котятами. Казалось, что она следила с видом опытной воспитательницы как за своими двумя серо-белыми котятами, так и за хозяйским сыном. Но когда увидела незнакомых детей, да ещё с собакой, быстро созвала котят и скрылась с ними в огороде. А малыш, по имени Богданко, подошёл к гостям и поприветствовал их как хозяин дома. Персей, вильнув ему своим хвостиком, подставил голову, которую Богданко с удовольствием погладил. – А почему вы нас медвежатами называете? – спросила любопытная Кристина. – Ну, коли мы все потомки Большого Медведя, так мы все и есть медвежата. – Какого такого Большого Медведя? – А того самого, от которого наш род идёт, да вот вы нынче ночью чего в лесу- то углядели, уж не моих ли родственничков? Эх, вы, искатели клада! Ну чего вам там наговорили мои умершие родственники. – С нами разговаривал наш дедушка Матвей. А с ним был какой-то незнакомый парень с волком, а потом такая тётенька красивая появилась, прямо-таки копия хозяйки медной горы, а медведь такой страшный был, да нас только он не тронул, наверное, ему тётенька запретила. А, вообще, страшно было аж жуть, – ответил Игорёк. – А вчера мы в лесу бабу Ягу видели. Так она сказала, что на Лысой горе на шабаше была, а когда обратно летела, то тоже всех нас видела. – Какой такой шабаш на Лысой горе! – рассмеялся пасечник. – Уж не Ульяну ли вы встретили вчерась? Она баба хитрая, всех постращать любит, да только силы у неё прежней уже поубавилось. Ей бы только новичков да слабаков пужать. – Дедушка, ну коль вы ведун, так вы, наверное, на Лысой горе бывали, расскажите как там шабаши проходят. Пасечник, от смеха чуть не поперхнулся. Редко его таким весёлым видели. Да, сказки о Лысой горе давно уж все заумные головы будоражат. Вот мне давеча дочь моя Анка стих Пушкина «Гусар» показывала. И чего он там только не

описывал, видать его хорошо нянька настращала в детстве. Да только там никаких шабашев не было и не будет По поводу места, на котором был поставлен во второй четверти XII в. бенедиктинский монастырь, в XVI в. была приведена такая легенда: \"На Лысой горе некогда жила некая Госпожа, о которой рассказывали, что она будто бы под этой горой победила Александра Македонского. Она требовала, чтобы ее называли богиней Дианой. Однако бог ее наказал – замок был разбит молнией; от него до сих пор остались груды камней. На том самом месте стоял храм трёх идолов, которых звали Лада, Бода и Леля. К ним, к этим идолам, простые люди сходились в первый день мая возносить им свои мольбы и приносить жертвы. Тогда княгиня Дубравка приказала построить костёл и посвятить его святой троице. В XV в. около монастыря существовала ярмарка, где в дни \"зеленых святок\" проводились игрища с плясками, против которых выступали монахи-бенедиктинцы. В 1468 г. Казимир Ягеллончик перенес ярмарку со старой ритуальной горы в иное место. Там в далёкие, теперь уже былинные, времена, существовал алтарь нашей великой славянской богине любви, праматери всех богов и людей – Ладе и дочери её богине молодости и любви Леле – на капище в те времена. А когда всех древних богов изгнали люди из своего сердца, и всё бурьянами поросло и тайнами покрылось, придуман был ведьмин шабаш. Там в древности волхвы собирались, но не шабаш дьявольский устраивать, а костры свои жечь, чтобы выходить с их помощью в параллельный мир, где обитают потусторонние силы, как их теперича называют, и где души умерших отдыхают до своего нового рождения. А уж кем им в ней родиться приходится, так это за них одна богиня решает, которую мы раньше Карной прозывали. В этом миру волхвы и выведывали, чего им и живущим близ них людям ожидать в будущем придётся. А ведьма, или правильнее ведунья, волховица, при язычестве очень уважаемой была. Она лес охраняла, а его обидчиков жестоко наказывала. – А почему ведьмы сегодня такие злые и вредные как Ульяна и баба Гаша? – А потому, что не ведьмы они, а попугаи заумные. Перво-напервое наше правило не нарушать равновесие в природе. Вот как ваши мама и тётя давали после окончания института клятву Гиппократа, так и у нас ведунов такая клятва имеется. А кто её нарушит, сам потом жестоко наказан будет духами земными и небесными. Вот так наши деревенские ведьмы и пострадали за её нарушение. – А бабушка нам говорила, что вы такие интересные сказки и предания знаете, и нам их можете рассказать. – Ну, вот что медвежата, усаживайтесь на веранде да послушайте мои сказки, а потом вы мне о своём житье-бытье расскажете. Отведайте моего медку с домашним хлебцем, который нам сегодня тётка Устинья испекла. Мой мёд самый лучший в деревне, ведь моих пчёл сам Водяной дедушка охраняет, я его за это каждый год своим первым медком угощаю. – Это какой Водяной, который сельсоветчиков утопил?

– Нет, это дело было давным-давно, когда Водяной дедушка сильно заездил ночью лошадь и бросил её мёртвую в болото. Когда рыболовы опустили невода в это болото, то вместо рыбы вытащили улей с пчёлами. От этого улья развелись пчёлы по всему свету. А потом, когда один из рыболовов хотел украсть матку, пчёлы сильно его ужалили. Тогда знахари решили, что для того чтобы вылечить его опухоли, ему нужно съесть матку. За это открытие от укусов пчёл Водяной дедушка навсегда передал пчёльное дело в руки знахарей. Получив покровительство пчёл, они изобрели разные способы их охраны. – А как знахари их охраняют? – поинтересовалась Кристина. – Ну, например, как только ударят к утрени на Велик день, надо быть на колокольне и после первого удара отломить кусочек меди от колокола. Этот кусочек меди приносят на пасеку и кладут в сердовой улей. А свой плетень пчёльники сбрызгивают особым отваром из дурмана и тысячелистника, чтобы свои пчёлы не улетали на чужие дворы, а чужие не приваживались. Во время роения пчёл заблаговременно приготавливают улья, окуренные еловой курушкой, и вытертые жгучей крапивой, украшенные разными присоскам, получаемые от приходящих бывалых людей, ставят в ряды, на юг, восток, запад – так, чтобы пчёлы прямо вылетали на восток. И одна замечательная черта деда-пчельника заключается в предпочтении водить пчёл по лесам. – Ну что ты детям всякие небылицы рассказываешь, сама в детстве помню, как на Благовещение Порфирьич, растирая пасхальную просфору и саму пасху произносил: «Господи, Творче неба и земли и вся твари видимыя и невидимыя, как послал еси святого Архангела Гавриила к деве Марии благовести зачатие Сына Божия и сим исполнил небеса радостию и веселием, так пошли, Господи, угодника Твоего Зосима пчелам, и изобилие от росы небесныя, от влаги земныя, от всех дерев и зелий цветущих, дабы они собирали мёд и воск с радостию и веселием Тебе, Господи, на хвалу, а мне рабу твоему Тимофею на пожиток». Он думал, что никто не видит, да только дед твой Богдан мне да Матвею велел тихо притаиться и послушать. Но хотя, кто его знает, может он и ведал, что мы шпионим, да вид только делал, что не замечает. А нам он всегда говаривал, пчела-божья тварь, весну отворяет и песни нас одной научил: Ты пчёлочка ярая, Ты вылети з-за моря, Ты вынеси ключики, Ключики золотые, Отомкни летечко, Замкни зимушку. – А Вы Лизаваета Сергевна к чему клоните? – Да мне ещё моя мать-покойница сказывала, что пчела самая что ни наесть

тварь божья, им и созданная. Поэтому в церкви воск пчелиный на свечи используют. А Водяной может и создал, да только шмелей – пчёл земляных. – Вот что Лизавета Сергевна нас учителя в школе, да и вы в том числе, учили, что нет ни бога, ни чёрта, а теперь глянь, какие все набожные стали. Как по стране новая революция прошла, так все снова в Бога уверовали. Боженька добрый все грехи прошлые простит, а простят ли нам наши потомки. Вот наш род из глубины веков тянется, всегда мы в мире и с Богом, и с нежитью были, только от людей все наши несчастья тянутся. Да и ваши внуки к нашему общему роду своё отношение имеют. Поэтому и называю их – медвежатами. Приказано было нам медведям выжить при любых обстоятельствах, да с любой властью мириться, не бунтовать. А власть всегда менялась на протяжении веков. А с новой властью часто и религия новая приходила – и все в один голос кричали, что она самая что ни наесть правильная, а прежние верования были неправильные. Вот и разберись поди, где правда… Не успеешь к одной подстроиться, так уже другая ей на смену идёт. Эх, Мать-Сыра земля, зачем ты нас людей сотворила. Нужны ли мы тебе были, а то мы ведём себя, как все непослушные дети, как мать свою в гроб загоним, так потом сами не знаем, что нам далече робить, и воем: «Пожалейте нас сиротинушек горьких». Дерутся дети про меж собой, а для матери они все едино родные и любимые, вот и скорбит она по своим чадам неразумным, которые её своими распрями до могилы доводят, а не то, как разгневается она однажды да пошлёт нам вулканы да ураганы, чтоб образумить своих чад заблудших. А вот, если задуматься, а нужны ли вообще ей люди. Танками по ней идут, огнём палят, жгут её бедную, заводы свои строят и портят её воды химией, зверей бьют ради забавы, да что перечислять, все мы всё знаем и понимаем, а остановить эту адскую машину уже не в силах. Эх, Господи Исусе Христе – Сыне божий, помилуй нас грешных… Что с тобою, мой свет, люди сделали? Испохабили жизнь умы. Над планетой куражатся демоны Из подземного царства тьмы. Мать Земля чёрным злом расстроена, Чувство долга смердит в золе. Грудь растерзана, перекроена, Раны скорбные на челе. Не работают догмы спорные, Сострадание взаперти. А голубку с письмом злые вороны Сбили насмерть на полпути. Наши козыри ветром гонятся,

Грешность прячет в молитвы страх – Не защитница нынче конница, Не герои на стременах. Оглянись-ка вокруг на деяния, Посмотри-ка Земле в глаза – Не спасут ни чины, ни звания, Ни молитвы вой, ни слеза. Засвистело в ушах, заухало, Опаскудила чрево сыть, Человечество зааукало – Потеряла руль, дальше плыть. Растеклась во зле кровь утробная, По поверхности и внутри, В скудном выборе – жуть бездонная, Беспросветная! Хоть ори! Оскудела Земля, обанкротилась, Отслужила урочный час. Пусть в предсмертный час позаботится О себе самой, не о нас!.. И трижды перекрестившись, пасечник закурил свою трубку, пуская дым к небу, и, как бы немножко задумавшись, начал рассказывать старинные предания, связанные с его семьёй. Клубы дыма поднимались к небу, принимая какие-то причудливые формы и образы. Пасечник тихо начал свой сказ, так, словно он не только гостям поведывал а и самому себе, переживая все радости и горести, которые довелось пережить его предкам, начиная с самого первого – Большого медведя.

Большой Медведь Волшебный лес Не закрывайтесь пеленою, Не нарушайте бег времён, Тут бородатый с хитрецою Под величавою сосною Старик отшельником рождён. Волшебный лес влечёт магнитом, Деревья тихо шелестят, Их листья в чаще позабытой Не осквернённой, не изрытой, Поведать таинства хотят. Чуть вкось – волшебная тропинка ! С восторгом дальше в лес густой: Но необычная картинка – На полпути чуть-чуть заминка: Их – две, а выбор не простой.

В места от сует удалённых, В края таинственной глуши Увидеть жителей, влюблённых В красу и ширь морей зелёных, В тайгу дремучую спешим. Пошли направо. Захотели Найти избу, где «царь» живёт, Где воют долгие метели, Где летом говор коростелей, Где косолапых древних род Построил терем под сосною, Украсил шишкою венец, А на поляне дуб листвою Закрыл верхушкою живою От глаз бревенчатый дворец. Он помнит старые виденья, Когда не властвовал топор, Когда от самого рожденья В сплошных лесов переплетеньях, Порядком ведал Святибор. Был лес большой уделом бога – На троне собственном сидел, Следил с особенной тревогой, Чтобы сухой была берлога, Где косолапый сны глядел. Но главным там Бог Велес строгий, Хозяин мудрый трёх миров, Мог одарить под небом многих – И воздаёт ему убогий И всяк хвалу за хлеб и кров. В лесу не надо балагурить, Нудить о жизни городской, Нет места в нём блаженной дури, Не жгут костров там и не курят, Вкушая царственный покой. Ушли в историю древляне,

Угас костёр в тумане лет Грустят медведи на поляне, Срубили лес, куда не взглянешь Волхвы-провидцы, где ваш след? В который раз трещит обитель, Рассудок сморщили века… Славян великий прародитель, Большой медведь, небесный зритель, С тоской взирает свысока. Были эти действа в те далёкие времена, когда не было ещё ни России, ни Украины – Руси Киевской. Проживали тогда на нашей земле разные славянские племена. И звались они все по-разному: поляне, древляне, северяне, кривичи, вятичи, радимичи. Со стороны степей жили воинственные племена булгар, кипчаков и печенегов. В предгорьях Кавказа проживали хазары да косоги. А в северных областях, где стояли леса непроходимые, текли реки быстрые и дымились болота топкие, проживали племена – мери, чуди, воинственные русы, роги и рузы, ведущие своё начало от немецкого племени россоманов, вытесненного другими немецкими племенами готами в сторону северных болот. Не имели покоя от них славянские племена. То на них печенеги, то византийцы, то русы, то хазары, то варяги нападали, не давали спокойно жить. А то и между собой войну учинят, город на город идёт. А резня такая кругом, что реки крови текли и людей в ней топили. Вот и решили новгородские славяне пригласить на своё княжение варяжцев, во главе с их новым конунгом Рюриком и его братьями Трувором Белоголовым и Синеусом. Рюрик сел на княжение в Новгороде, Синеус в Белоозере, а Трувор в Изборске. Но умер вскоре Трувор Белоголовый, а за ним и Синеус. Поговаривали, что Рюрик в их смерти повинен был, чтобы властью своей с ними не делиться. Но кто это докажет за давностью лет. Присоединил он после их смерти к Новгороду их владения. Но двое из его единоземцев Аскольд и Рогдир захотели своё собственное княжество иметь. Поехали они со своей дружиной в Царьград и увидели по дороге небольшой городок на Днепре. Этот город раньше построили три брата Кий, Хорив, Щек и сестра их Лыбедь. А после их смерти город стал называться именем старшего брата Киев. Захватили Аскольд и Рогдир этот город и стали в нём княжить. А племянников своих, сыновей умерших князей Сигурда и Олега, Рюрик к себе на воспитание взял. Но не давал им всем покоя Киев, в котором проживали мирные поляне. Они были мирными землепашцами. Город их находился на реке Днепр, так что могли они и рыбу ловить и торговлю хорошо вести. Вот и решил сын Синеуса Олег, которого потом прозвали вещим, завладеть Киевом. Послал Олег наёмных убийц под видом купцов, которые и предложили князьям красивые вещи, в том числе знаменитый пояс украшенный драгоценностями, которым заинтересовался

Рогдир, очень падкий ко всем красивым вещам. Пока князья рассматривали вещи, которые купцы им предложили, те вытащили мечи свои и убили князей киевских. Пошёл после этого князь Олег войной на Киев. А Рюрик ему обещал войска свои новгородские в помощь дать, если потом посадит князь Олег на княжение в Киеве сына его Игоря. Согласился Олег, так как сыновей собственных у него не было, а Игорю тогда было не больше пяти лет. После этого предложил Олег и другим славянам, мери и чуди, принять участие в этом походе. Согласились древляне, кривичи и вятичи, мерь и чудь на участие в том походе. Захватили они Киев-град и сел Олег на киевский престол, но о своём обещании перед участниками похода забыл и обложил данью все славянские племена, которые ему в этом походе помогали. Но и сами русы по своей малочисленности со славянами через браки объединились и стали одним общим народом, а княжество своё назвали – Киевская Русь. А жило в те далёкие времена в лесах дремучих, которые теперь волынскими кличут, племя одно. Именовали они себя древлянами. Лес был их родным домом и защитой от неприятелей. Зимой жили они в срубах, летом в шалашах. Едой им служил мёд диких пчёл и мясо убитых ими на охоте зверей. Одежды свои они из этих же шкур готовили. В распрях и ссорах своих, убивали они друг друга. Не похожи они были на миролюбивых киевских полян, с коими торговлю вели. Они не знали браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, как это было принято у мирных полян, а просто уводили или похищали понравившихся им девиц, во время праздника бога плодородия и весенних плодов – Купалы. Сходились они на игрища между селениями во время праздника, когда летнее колесо солнца на зимнее время начинает поворачиваться и, поймав понравившуюся им девушку, обегали с ней вместе три раза вокруг дуба. Это и было их языческое венчание. И начинали они после этого одной семьёй жить. Но и две, а то и три жены иметь, было у них делом обыденным. Но постепенно и до древлян добралась власть княжеская, и начали они тогда и свои селения выстраивать. Вместе враг не так страшен был. А главным их занятием, как и прежде, была охота. Зверя пушного много в лесах тогда водилось. Мясо и шкуры убитых ими на охоте зверей служили им едой, одеждой и товаром для обмена. А деревья, росшие в их лесах, шли на постройку хором княжеских и небольших избёнок для простых людей. Но время шло, и как только пришёл в Киеве к власти князь Олег, то обложил он данью все славянские племена и чем-то вроде бы и объединил их. Построили и древляне небольшой городок для себя и своих князей, который назвали Коростень. И эти события, которые пойдут в рассказе произошли во время правления в Коростене князя древлянского – Мала. Была поздняя осень. По лесу проехал на лошадях небольшой отряд древлян в шлемах и железных кольчугах, подпоясанных обоюдоострыми мечами и копьями, а за спиной у каждого висел колчан со стрелами. Направлялись они в глубину леса на охоту. Лес уже готовился к встрече с богиней зимы Мореной. Поэтому птицы, не

дружившие с ней, уже давно в тёплые края на зимовку полетели. А звери одевали свои новые меховые одежды, которым не страшны слуги морены: морозы, снежные вихри и метели. А кто не мог себе такой одёжки достать, наевшись до отвала и накопив тем самым жирок, ложились в зимнюю спячку и просыпались только тогда, когда Морена покидала эти края и её место заменяла Жива – Весна. И сам её муж, бог солнца – Даждьбог проезжая по весеннему небу в своей солнечной колеснице, будил всех засоней своими огненными стрелами-лучами. Был среди этого отряда один молодой и сильный воин, которого звали Первуша. Мать его Красава умерла сразу после его рождения. Отца своего он, отродясь, не видел. Жил он у деда своего Гостомысла и бабки Добронравы – родителей Красавы. А как пять лет ему исполнилось, погиб на охоте Гостомысл. А в ту пору древнюю, когда хоронили мужа, то по обычаю его жену тоже около погребального костра закалывали и вместе с ним в этом огне сжигали. Не желали славянки жить на белом свете без своих мужей. А многие даже на войну с ними вместе шли и тоже гибли в сражениях, не уступая своим мужчинам в мужестве. Смерти они не боялись, так как твёрдо знали, что после смерти прожив некоторое время в царстве мёртвых, снова на земле родиться должны. Ну, а князь Мал взял после похорон Гостомысла с Добронравою осиротевшего Первушу в свой терем, и воспитывал вместе с другими такими же детьми – сиротами, которые вырастая, если проявляли большие воинские способности занимали место в его личном войске, заменяя убитых прежде воинов. Для всех таких сирот он становился князем-отцом. Первуша отличался от многих своих сверстников кроме своей молодецкой силы ещё и недюжим умом, проявившимся ещё в младенчестве, и красотой, доставшейся ему от покойной матери. Имя его родного отца было окутано тайной. Ходил слух, что его отцом являлся сам бог леса – Велес. Как-то во время праздника Купалы, за его матерью погнался один знатный древлянин Ратибор, желая сделать её своею второй женой. Но Красава к нему никаких чувств не испытывала, и поэтому помчалась в глубь леса, проявляя при этом необычную для неё прыть, что сама не заметила, как свернула в запретную зону, которую все древляне обходили стороной. Стоило конному или пешему, воину или охотнику ступить в это заколдованное место, как он сразу же исчезал бесследно. А жрецы поговаривали, что там находится жильё Велеса и медведей, которые ему прислуживают. Ратибор, вернулся ни с чем, и рассказал, как видел, что вдруг Красава как будто бы растворилась в воздухе, а на него вышел такой огромный медведь, который во много раз крупнее обычных. Но когда он вытащил свой меч и приготовился к бою, медведь вдруг повернулся назад и тоже так же растворился, как и прежде Красава. – Значит Красаву выбрал в жёны сам Велес, сказал ему сидящий у костра волхв. А ты должен принести ему большую жертву за то, что позарился на то, что тебе по праву не принадлежит. Но спустя три года Красава, будучи уже на сносях, пришла в родительский дом, сказав родным, что её муж разрешил ей родить своего первенца в родительском доме, но не велел ей ничего о своей жизни рассказывать, так как это будет стоить ей

жизни. Но вдруг не удержавшись, она рассказала о своём житье-бытье своей любопытной матери. Она теперь живёт в полном достатке в большом лесном тереме, не хуже самой княгини. Её муж сильный и могучий лесной колдун по имени Большой Медведь, который охраняет весь их большой лес, а весь его знатный род ведёт своё начало от самого лесного бога – Бога Велеса. Эти роковые слова стоили Красаве жизни. Родив Первушу, она тут же испустила дух. Это единственное, что знал Первуша о своих родителях. Но во дворце среди сверстников, чувствовал он себя не очень уютно. Больше всего он любил конным или пешим углубляться далеко в лес. И часто он каким-то внутренним чутьём чувствовал, что кто-то следит за ним, то с дерева, а то из-за куста. Но, он быстрее всех своих ровесников научился скакать на коне, владеть мечём, копьём и стрелами. В сражениях он всегда скакал впереди и лез в самую гущу сражений, но всегда выходил невредимым, словно сам Род, Бог судьбы, его оберегал. Как только брали его древляне с собой на охоту, то всегда с богатой добычей домой приходили. Вот и теперь они ехали на охоту, желая раздобыть огромного медведя, который по слухам появился недавно в их краях. Медведь был словно заговоренный, сколько на него не охотились, ни стрела, ни кинжал его не брали. Только охотники возвращались все израненные, так как стоило медведю замахнуться на них своей огромной лапой, как они падали на землю и больше ничего не помнили, а потом, очнувшись, раненые и опозоренные добирались до своих жилищ залечивать «боевые» раны. Первуше, уже не раз древляне предлагали принять участие в охоте на этого медведя, но он каким-то внутренним, непонятным ему самому чутьём всегда отказывался от этой охоты. – Добудем медведя для нашего князя, – сказал Ратибор, ставший уже воеводой, но иногда ещё украдкой вспоминавший молодую Красаву. Сыновей у Ратибора не было. Одни только дочки рождались на свет. Поэтому он с радостью взял опеку над Первушей словно он был его собственным сыном, которого начал обучать всем военным премудростям. Шаг за шагом через непролазные колючие кусты отряд углублялся всё дальше и дальше в лес, но медведя нигде не было видно. Они подстрелили двух оленей, небольшого тура и трёх кабанов, так что домой уже могли вернуться не с пустыми руками, но этот огромный медведь никому не давал покоя. Но вдруг, когда Ратибор уже начал думать о возвращении в замок, он и шедшие с ним воины услышали грозное рычание медведя. Все моментально схватились за копья и приготовились к бою, но что удивительно рычание было слышно так, как будто медведь находился где-то рядом, но никто его не мог увидеть. Воеводе этот звук вдруг показался знакомым и мгновенно в его памяти вспыхнул образ покойной Красавы. Взглянув в строну откуда доносился рёв, Ратибор вдруг увидел туманный силуэт своей бывшей мечты, который взмахнув своей красивой ручкой, поманил его в другую сторону, противоположную той, от которой исходило это грозное рычание. – Что за наваждение? – подумал воевода. – Неужто сам Велес меня запутывает? А пока он думал, Первуша выставив вперёд своё копьё для битвы, помчался в

том направлении, откуда доносилось рычание медведя. Отряд всадников, разгорячённый предстоящей битвой, помчался вслед за Первушей. – Стойте! – пробовал остановить их Ратибор, так как сразу же узнал то место, где исчезла в своё время Красава. Но было уже поздно. Оттуда выскочил огромный медведь, в котором Ратибор узнал своего старого знакомого. Тут же в сторону медведя посыпались горы стрел, но они падали на землю, едва коснувшись его красивой шубы, словно она была сделана из крепкого дуба. А когда Первуша кинулся на него копьём, медведь сломал его одним прикосновением своей огромной лапы. Первуша выхватил свой двуострый меч из-за пояса, подаренный ему самим князем Малым после битвы с печенегами, в которой он особо отличился, и соскочив с коня пошёл на медведя в рукопашную. Став на задние лапы и направившись к Первуше медведь одним махом переломал меч, так же само как пару минут назад копьё. Оставшись безоружным, Первуша понадеялся на свою природную силу и приёмы медвежьей борьбы, которой его обучили Ратибор и сам князь Малый. Но ему на помощь уже мчался с копьём Ратибор. Тогда медведь взмахнул в его сторону своей огромной лапой, что конь его замер на месте, словно окаменел. Да и весь отряд не мог шевельнуться по непонятной им самим причине, и только мысленно все призывали на помощь молитвами – кто Велесу, а кто Перуну. А медведь, словно играясь с Первушей, то наступал на него, то отступал. Но, по-видимому, медведю очень скоро надоела эта игра и он ударил лапой Первушу по голове, что юноша свалился на землю. Но вдруг после этого люди увидели, как медведь вдруг растворился, как в дымке, а вместо него перед ними оказался довольно рослый мужчина внушительно вида, чем-то напоминающий им волхвов. Его седые, чуть курчавые волосы и лоб, были перевязаны небольшой ленточкой. Длинная одежда его была из простого домотканного полотна, а ноги совсем босые ступали по мокрой, холодной земле. Подхватив на руки как пушинку потерявшего сознание Первушу, он воскликнул повернувшись к Ратибору: – Опять ты на моём пути, если не желаешь смерти, то быстро поворачивай домой вместе со своими воинами, иначе отберу у вас всю вашу добычу, а нам потом отдашь из своего дома то, что нам принадлежит. После этого, повернувшись к запретному месту и ступив на него своими босыми ногами, вместе с Первушей на руках и его конём, который продолжал покорно идти за своим хозяином, этот неизвестный старик растворился в дымке, так же само, как в своё время покойная ныне Красава. Когда прошло оцепенение, в которое впал весь отряд, то, пока они обдумывали своё недавнее происшествие, налетел на них сильный вихрь, и недолго думая погнал их коней в сторону родного дома, что они не заметили, как оказались на княжеском дворе. Князь тут же собрал на совет своих волхвов, которые ему ответили: – Не ищи Первушу князь, родной отец в свой дом его забрал, и прекратите охоту на этого медведя, так как сам он не простой лесной медведь, а сын Велеса. А то ещё на весь наш народ беду накличешь. Лучше принесите Велесу богатую жертву, тогда

всё успокоится, а то он нас в свой лес больше охотиться не допустит. Очнулся Первуша в небольшом деревянном доме. Он лежал на сухой соломе и сене. На стене висели сушёные травы. Дырка, представлявшая собой окно, была перетянута бычьим пузырём. В комнате стоял деревянный стол и такие же стулья. На столе лежал свежеиспечённый желудёвый хлеб, а рядом стояли глиняные миски с грибной похлёбкой и лесными ягодами, по всей видимости, собранными накануне. И какой-то вкусный запах доносился из глиняного кувшина. Голова ныла, коснувшись лба Первуша обнаружил повязку, под которой находись какие-то травы. – Кар, кар! – услышал раненый Первуша крик молодого ворона, который подлетев к нему, уселся на его руку и начал его внимательно изучать. – А потом в открытую дверь просунулась голова оленя, который мог бы зайти в помещение, если бы его не смущал лежащий Первуша. Постояв и подумав ещё одну минуту, олень, высунув свою любопытную голову ещё раз, передумал заходить в данное время в избу. Первуша попробовал приподняться, но из-за слабости ему удалось это сделать только с огромным трудом. С детства бегавший по лесу босиком, и одевавший сапоги только зимою в снег и мороз, или во время военного похода, крепыш Первуша не привык болеть, и поэтому это необычное положение приводило его в непривычное замешательство. Но вдруг он услышал чьи-то шаги и почувствовал своим голодным желудком запах жареной оленины, доносившийся из котелка, который нёс в руках рослый седой старик. Ворон, тут же подлетев, уселся на его плечо. Поставив котелок на стол, старик подошёл к Первуше и чуть насмешливо спросил: – Ну как герой будем выздоравливать, или ещё раз попробуем побороться? Вдруг Первушу пронзило какое-то непонятное для него доселе чувство. Он вспомнил своих покойных деда и бабку, от которых он в детстве получил немножко ласки, в которой так нуждаются малые дети. Но после их смерти для этого чувства никому больше не было дела. В те далёкие и тяжёлые времена выживал только сильнейший, у которого не было места в душе для таких смешных чувств. Иногда во сне он видел красивую женщину, которая его пыталась обнять, но тут же она растворялась, как в дымке. Ему говорили волхвы, что это его посещала во сне умершая мать, которая его пытается оградить от земных бед. – Ты кто, мой хозяин? – спросил слабым голосом Первуша. – А я, стало быть, твой пленник? – Сперва встань с моей помощью на ноги, а потом решим, как нам дальше поступить – ответил старик и протянул Первуше глиняную чашу с жидкостью какого-то непонятного цвета, с запахом трав. Выпив эту жидкость, Первуша почувствовал небольшое облегчение. Потом старик рукой показал ему на стол, явно приглашая принять участие в трапезе. Когда они оба усели за стол, старик пододвинул к Первуше котелок с олениной и отломил ему кусок хлеба. Потом разлив по стоящим рядом глиняным кружкам жидкость из кувшина, предложил её выпить. Этот напиток оказался медовой сытой. Выпив по

кружке, они оба стали есть. И что удивительно, старик не прикоснулся к жареному мясу, а ел только хлеб с грибной похлёбкой, а потом закусил ягодами, запивая всю свою трапезу этой самой сытой. А голодный Первуша очень быстро всё уписал за обе шеки, закусив потом предложенными ему ягодами. После обеда старик, сняв с головы Первуши старую повязку и переложив её новыми листьями, снова обмотал раненую голову. Больше старик в течении нескольких дней не проронил ни слова, а только знаками показывал, когда садиться к столу, когда делать перевязку. Только смешной воронёнок залетал в это скромное жилище, и пытался говорить с Первушей на своём вороньем языке. А когда Первуша пробовал выйти наружу, его отбрасывало обратно в избу какой-то непонятной силой. По истечении примерно двух недель Первуша совсем окреп и почувствовал в себе прежние силы. В лесу уже выпал снег. И старик мороз, завывая, носился по лесу, исполняя свой зимний гимн, приветствуя им свою хозяйку Морену. На этот раз седой старик вошёл в избу и, бросив на солому, на которой спал в эти дни раненый Первуша, котомку с красивой одеждой, предложил Первуше одеться. – А теперь, молодец, когда ты выдюжил и окреп, пришло время узнать тебе правду о себе и твоём роде, который тебе доселе был неизвестен, – сказал старик, удобно усевшись на деревянный стул. – Так вот знай, отрок, что я старый колдун, которого лесной народ зовёт просто – Большой Медведь. Род наш идёт от самого Велеса. Но не все дети Велеса получают такой дар, которым владеем мы, его избранные, отмеченные его печатью. Мы получаем также посвящение от самой Матери-Сырой земли, Перуна и Сварога. Сейчас люди всё больше и больше отступают от них, строят себе города, в которых мы, посвященные, жить не можем, так как теряем там свою силу и задыхаемся под городскими стенами. Наше дело охранять лес, лечить раненых охотниками зверей и птиц, и перед Велесом и Святибором ответ потом держать. Мы все почти не едим мяса, а только кормим им раненых людей, которые нам попадаются в лесу. А отбираем для этого убитых зверей у жадных охотников, которые сильно много зверья убивают. Но и это только для того, чтобы поднять на ноги их же раненых соплеменников, так само, как я выхаживал тебя. Нам же для еды хватает в лесу ягод, грибов и кореньев. А весной мы сдаиваем лесных олених-рожениц и лосих, и пьём их целебное молоко, а за это подкармливаем их зимой сеном, которое специально для них летом заготавливаем. У нас свои ульи с пчёлами, подаренные нам ещё Водяным, и эта сыта, которая тебе понравилась, приготовлена из этого мёда. У нас тут свой сад и огород. А раненные звери сами к нам приходят за помощью, будь то олень, кабан или волк. Мы не можем просто умереть, пока не передадим свой дар своим сыновьям, либо случайным прохожим, в которых свою родную душу почувствуем. А после смерти, отдохнув в садах Сварога, наши души снова на землю возвратятся и родятся в своих дальних потомках. Ты часто видел и чувствовал меня за своей спиной. Будучи невидимым для людских глаз, я следил за тобой на охоте и в сражениях, чтобы ты не погиб прежде времени. Неосторожно себя твоя мать повела,

и за это раньше отпущенного ей срока от нас ушла. Но не спокойно её душа себя чувствует, пока ты свой земной выбор не сделаешь. Поэтому подумай, коли со мной останешься, мою науку узнаешь и своим сыновьям её передашь. Если тебе больше по душе жизнь при княжеском дворе и военные походы, тогда садись на своего коня и езжай обратно к своему князю, но тогда всё забудешь, что видел и слышал, так что выбирай себе дорогу в жизни, которая тебе больше по душе. Жизнь волхвов тоже нелегка, скоро и для всех нас тяжёлые времена настанут. Большой огонь пройдёт по Коростеню от рук грозной княгини, а как родится её внук, так привезёт он в наши земли нового Бога, а наших старых богов начнёт гнать из родных мест. Большой плач и стон пройдёт среди нас волхвов – потомков велесовых. Но мы выстоим и не сдадимся, с нами сам Велес. Не предадим мы своих богов, которые нас породили. Подумал Первуша и решил остаться у своего родного отца, которого он так мечтал увидеть. Всей нехитрой наукой волхвов он овладел быстро. У него навсегда пропала охота зверей и птиц лесных убивать. Начал он, как и его отец от ловушек и охотников их спасать. Раненные звери сами приходили к их избушке за помощью. Они жили в лесном замке Большого Медведя, находящегося недалеко от этой летней хижины. По замку свободно летали лесные птички и распевали свои песни. Внутри росли в больших деревянных кадках какие-то необычные деревья – подарок самого славянского Бога Велеса. Белочки и зайцы свободно бегали по ступеням дворца, как в наших современных домах бегают кошки и собаки. А олень, который недавно заглядывал в хижину, со своими важенками спокойно пасся в дворцовом саду, и с удовольствием ел сено из рук Первуши, с которым он быстро подружился. Но когда к дворцу подходил раненный волк или рысь, оленья семья быстро пряталась от них в другой части сада. Но хищники и сами понимали, что если пришли к хозяину лечиться, то нельзя обижать его домочадцев. А весною Большой Медведь доил олених и туриц, и они пили с Первушей их вкусное парное молоко. В доме хранился большой сундук с драгоценностями. Но, похоже, эти ценности интересовали только любопытного воронёнка. Схватив одно из украшений, он носился с ним по дворцу, потом усаживался на карниз и начинал с ним играться, как маленькие дети играют с погремушками. А потом сам же относил «очередную игрушку» обратно в сундук. Все драгоценности, собранные не одним поколением волхвов, они получали в подарок от богов и тех редких людей, которых они иногда брали в свою хижину лечить, если находили их в лесу сильно ранеными. Но когда здоровые люди покидали их дом, то по велению лесных хозяев, сразу же обо всём должны были забыть. А когда волхвы надолго отлучались, то этот дом они закрывали своим только им одним известным заклятием, чтобы не обнаружили его корыстные люди. Вот, как только прошло небольшое времечко, говорит Первуше Большой Медведь: – Науку мою ты хорошо освоил, приближается время, когда я смогу покинуть землю и переселится к душам своих предков, но хочу я знать, как ты мою науку освоил. Прислонись правым ухом к земле и послушай, что происходит на ней. – Слышу я гул копыт, – ответил ему Первуша. – Приближается к Коростеню

небольшой отряд, во главе с главным князем – хищным волком. Ждёт в недолгом будущем их тут гибель неминучая по своей же собственной вине. Но потом я вижу Коростень объятый пламенем большим. – Правильно видишь, – сказал Большой медведь. – Обернись теперь орлом и слетай на двор к Ратибору и присмотри, какая тебе из его дочек по душе приглянется. А потом, во время большого огня заберёшь её в наш дом. С нею тогда и наш род продолжится. А после моей смерти сам Большим Медведем называться будешь. Воткнул Первуша двенадцать ножей в осиновый пень, натёрся тирли-травой и обернувшись орлом, полетел к Ратибору на двор и уселся на крышу его терема. Видит он, ходят по двору три его дочери с няньками, одна краше другой, но какую из них выбрать, не мог он надумать. Вдруг, видит, что вышла из дома какая-то незнакомая ему раньше женщина. Лицо у ней резко отличалось от лиц древлянок, к которым Первуша привык. Волосы её были не чёрные, как вороново крыло, а пышные и кучерявые, какого-то бледно рыжеватого цвета, собранные на затылке в пучок. Глаза серо-голубого цвета, напоминавшие небо. И одежда её резко отличалась от одежды древлянок. – Береника, быстро уйми свою плаксивую дочь, не маленькая уже, чтобы маме плакать! – закричала вышедшая на ступеньку крыльца жена Ратибора – Борислава. – Дочкам наложниц няньки не положены! Понял тогда Первуша, что Ратибор привёз в свой дом красивую гречанку Беренику, полюбившуюся ему на старости лет, которая и родила эту «плаксивую» дочь. Ударившись о Землю, он обернулся серой мышью и незаметно проник в дом, знакомый ему с детских лет. Тогда он увидел маленькую светлую девочку лет пяти, очень похожую на свою мать. Береника вошла в дом и начала рассказывать сказку своей расплакавшейся дочке – Любаве, которая так раздражала своим плачем старшую жену Ратибора. Самому Первуше нередко от вредной Бориславы розгой перепадало, когда Ратибора рядом не оказывалось. Даже после смерти Красавы не могла Борислава забыть любовь, которую к ней испытывал её муж Ратибор, чуть не сделавший её своей второй, а может даже и более любимой женой. Вот и теперь, стоило только Ратибору уйти из дома, как на голову молчаливой Береники и её дочке, сыпался град упрёков, которые тихая гречанка молча терпела, не смев пожаловаться о них Ратибору. – Пусть подрастает, а потом я её в свой дом заберу, – подумал Первуша, и обернувшись орлом полетел к своему отцу. Но время шло неумолимо. Ненасытный Великий киевский князь Игорь, сменивший Олега, потребовал вскоре от древлян неурочную дань. Ослеплённый своим корыстолюбием, он не слушал советов и увещеваний коростенских послов, пробовавших усовестить его. Тогда разъярённые жители Коростени умертвили князя, привязав его к двум стволам берёзы, которые разорвали жадного князя пополам. После этого, разгневанная княгиня Ольга – вдова казнённого ими Игоря, прискакав со своими войсками и маленьким сыном Святославом, спалила весь

Коростень. Выбегавших из горящих домов жителей, русичи добивали стрелами и рубили мечами. Первуша, обратившись орлом, сидел на высоком дубе и наблюдал за этими кровавыми событиями. Но он твёрдо помнил наказ своего отца Большого Медведя не встревать больше в дела людей, чтобы среди них не происходило. Кровью обливалось его доброе сердце, когда он видел, как погибали его земляки, которых он знал с самого детства. Но вот из дома воеводы Ратибора выбежала Береника с маленькой Любавой на руках и помчалась в сторону леса, внутренним чутьём чувствуя, что там она найдёт спасение. Но за ней устремился один из русичей на своём коне. Расстояние между ним и бегущей Береникой быстро сокращалось. И русич уже протягивал к ней свои хищные руки, тогда в одно мгновение Первуша слетел с дерева и, ударившись о Землю, обернулся большим медведем. А Береника увидав медведя вскрикнула и упала на землю потеряв сознание, уронив дочку на землю. Тогда Первуша, схватив её на руки вместе с маленькой Любавой, обернулся воином и вскочив на коня упавшего русича, поскакал с ними в свой замок. Дома он перепрыгнул через ножи и опять Первушей стал. С радостью встретил их в замке уже совсем постаревший Большой медведь. Зажили они так небольшой семьёй. Береника с маленькой Любавой занялись небольшим хозяйством, собирали в лесу ягоды и грибы и готовили из молока сыры, чему научилась ещё в детстве у себя в Византии. Любава подросла и стала женою Первуши. Большой медведь ещё успел понянчить своего первого внука – Ратибора. Береника прожила недолго, слишком много тяжёлых испытаний пришлось на её жизнь: война, рабство в чужой стороне, вредная, сварливая жена человека, который сделал её своей наложницей. Потом новая не совсем понятная ей жизнь, среди чужих для неё богов, да и климат очень суровый вдали от тёплого моря, около которого она родилась. Но в жилах Любавы текла древлянская кровь её отца Ратибора, и это был её родной край. У Первуши, которого теперь тоже звали Большой Медведь, после смерти его отца родилось трое сыновей. Любава оказалась хорошей женой и матерью. Как и предсказывал его покойный отец, у сына этой злой княгини, которая спалила их родной Коростень князя Святослава родилось три сына –Ярополк, Олег и младший сын от ключницы Малки – Владимир. Вначале во время ссоры Ярополк убил Олега, а потом Владимир убил Ярополка и сел на киевский престол. Жесток был князь Владимир, как и его отец Святослав! Он провёл свою жизнь в военных походах, топя в крови другие народы и города, которые ему оказывали сопротивление. Силою брал он, понравившихся ему женщин, не обращая никакого внимания на их слёзы. А потом также быстро к ним охладевал, когда на его пути встречались новые красивые женщины. Его ненавидели и жёны и родные сыновья. Жестокие были те времена и жестокие жили тогда люди. Владимир ревностно служил своим богам и велел приносить им в жертвы первенцев своих подчинённых, желая сыскать за это у богов поддержку в военных походах. А на старости лет, как и предсказывал Большой медведь решил привести Владимир в Киев нового Бога, который был очень милостивым к врагам и мог простить все прежние злодеяния человеку, если тот ему

чистосердечно покается в своих прежних грехах. Новому Богу не нужны были кровавые жертвы. Он отменял заклание и сжигание вдов на кострах со своими умершими мужьями. Этот новый Бог нёс в мир любовь и покой. Но и тут Владимир проявил своё жестокосердие. Идолов Перуна и Велеса велел привязать к лошадям и протащить по всему Киеву, стегая их по дороге плетьми, а потом в Днепре утопить. Людей созывали, несмотря на лютый мороз, и, прорубив в Днепре полынью, велели им туда нырять и принимать святое крещение от нового, доныне неизвестного им Бога. Кто тонул в этой проруби, а кто принявший крещение выплывал и получал в подарок новую холщёвую рубашку. Плач стоял повсюду, не хотели люди от своих старых богов отрекаться. Пробовали поднимать бунт, но князь все эти бунты жестоко подавлял, а бунтарей казнил, вместе с волхвами, которые по его мнению народ мутили и от нового Бога отвращали. Разозлились тогда на людей прежние боги и навсегда их покинули, и уже никакой помощи им больше не оказывали. И только у потомков волхвов осталась с ними прежняя неразрывная связь. А у простых людей вся надежда теперь была на их нового Бога. Но время идёт вперёд. И как всегда во все времена и века, новая религия приходит на место старой и новые поколения, родившись в новое время, уже свободно воспринимают эту новую религию, как свою родную. Постарел и Первуша, и, как только почувствовал, что скоро и ему нужно покидать этот бренный недолговечный мир, позвал к себе трёх своих сыновей – Ратибора, Богдана и Гостомысла и поведал им свою последнюю волю. – Слушайте, дети мои, мне уже пора в иной мир переходить. А вам я повелеваю принять также в своё сердце и этого нового Бога, в которого всю свою короткую жизнь верила ваша бабушка Береника, но и о наших старых богах не забывать. Силу свою колдовскую я вам всю до конца передаю. Тяжким бременем ляжет она на ваши плечи в новые времена. Вы и ваши потомки будете понимать и лечить зверей, а также и людей. Вы будете очень сильными и отважными, так как вы все Медведи – Велеса потомки, отмеченные его печатью. Я вам всем троим передаю талисманы нашего рода. Три золотые монеты, с одной стороны на них голова медведя, а с другой змей. Это священные животные Велеса, чьи обличья он сам иногда принимает и приходит в таком образе в мир людей посмотреть на их житьё-бытьё. А с ними и три вещи – золотую пастушью дудочку, ножик и охотничий рожок. А вы трое пойдёте в три разные стороны, один на север, другой на запад, третий на восток. Как мы с матерью умрём, вы нас подожжёте в священном огне вместе с нашим родовым замком. А сундук с сокровищами вы около замка глубоко закопаете, чтобы никто из людей не мог его отыскать. И Велес тогда сразу закроет его своей печатью. Эти сокровища людей делают безумными, и чтобы овладеть ими брат убивает брата, друг убивает друга. Они не должны попасть в руки людей до тех пор, пока люди не станут такими честными, как того желает новый киевский Бог. Не хочу, чтобы наш родовой замок и эти сокровища когда-либо достались жестоким и алчным людям. А много веков спустя ваши потомки встретятся и узнают друг друга по этим трём вещам и талисманам.

Марита Осень давно вступила в свои права. Осенний ветер насвистывая, безжалостно сбрасывал с деревьев пожелтевшие листья. Нахлёстывал мелкий дождик, а над водой поднимался к небу прозрачный туман. Журавли и аисты собирались в стаи и улетали на юг, чтобы перезимовать там суровую зиму, которая правила балом в этих краях. Мелкие птички: мухоловки, зяблики, соловьи тоже готовились к перелёту и наедались напоследок толстыми осенними, разжиревшими мухами, бабочками, закусывая их вкусными осенними ягодами. Да время летит быстро и на смену Весны приходит Лето, за ним Осень, а там и Зима недалеко. Белки сушили на зиму грибы и заготовляли орехи, лесные пчёлки собирали последний нектар с осенних цветов. Куропатки и перепела уплетали за обе щеки осенние ягоды, набирая себе на зиму жирок. А медведи и ежи, разжирев на летних и осенних харчах, готовили себе убежища для зимней спячки. Только волки и лисы, сытые и весёлые, резвились, бегая наперегонки по лесу, словно не чувствуя угроз старухи Зимы, во время которой они голодные бродят по лесу в поисках зайцев или оленей, которых ещё надо ловко суметь поймать, чтобы не умереть зимой от голода и холода. Да, да, холода, несмотря на их тёплые зимние одежды, на пустые желудки накопленного жирка не хватит, будут они бродить по лесу голодные и холодные, и выть свои волчьи

серенады, приводящие в дрожь крестьян, которые едут зимой в лес за дровами. Но пока лес и его обитатели занимались своими звериными делами, люди занимались своими. И в этот осенний лес въехала небольшая крестьянская повозка, на которой сидели три красноармейца, покуривая свои наспех собранные самокрутки и козьи ножки. А на дне повозки метался в бреду четвёртый, сильно израненный в недавней стычке боец. Судя по тому как заботливо его охраняли эти казалось бы закалённые в боях видавшие виды солдаты в будёновках с красной звездой, раненый был их красным командиром. Над страной нависло тяжёлое время. Не успев закончить Первую мировую войну, которая унесла жизни миллионов людей, явился грипп испанка, который косил людей не только в России, но и по всей Европе, а теперь вот уже новое бедствие – война Гражданская. Это было страшное для России время – брат убивал брата, сыновья отрекались от отцов. Волна революции прокатилась по стране и принесла с собой нового царя и бога в одном лице. В помощь царской России были посланы войска из пятнадцати стран. Но что могли сделать эти 15 маленьких стран по сравнению с одной большой Россией, территория которой занимала три четверти всей Европы и Азии и соответствующее ей огромное население, проживающее на этой территории. Буржуи и дворяне, предки которых часто своим горбом в борьбе и непосильных трудах завоевали эти сытные места, совсем расслабились и как говорится в теперешнее время, спустили тормоза. Это повторялось уже далеко не в первый раз в мировой истории. Так было и в древнем Вавилоне и Персии, в Риме, а в средние века среди воинственных крестоносцев, монгол, турок. Да одни сильные мира завоёвывают, а их последующие потомки со временем расслабляются и погибают в борьбе перед новым сильным и более искушенным противником, который живёт скромно, даже, можно сказать, иногда по спартански. Вот так это и случилось в России. Почти всё мужское население страны воевало. Очень часто случалось в семье, что один сын принимал сторону красных, а другой белых. Причём каждый считал свой выбор правильным, а несчастные матери и отцы метались между воинственными сыновьями, которые в этой борьбе становились врагами, готовыми при первой же возможности перегрызть друг другу глотку. А когда в город или деревню вступали войска, то крестьяне и мещане держали наготове приветственные портреты: то ли портрет царя, то ли Ленина, то ли Петлюры. «Посоветуй сосед, что сегодня повесить на дверь, в город входят польские войска. Вот я в прошлый раз перепутал да и повесил на стенку портрет Ленина, а меня за это петлюровцы нагайкой отстегали» – говорил один шепетовский обыватель из романа Н.Островского «Как закалялась сталь». Но что было общего во всех вступающих на данную территорию войск – так это то, что они усиленно начинали всех обывателей грабить и уносить с собой в свой новый поход все припасенные хозяином запасы, в доме которого они останавливались, совершенно при этом не задумываясь, ни о самом хозяине, ни о его родных детях, которые были потом обречены на голодную смерть.

Но, тем не менее, время шло, и эта тяжёлая долгая бойня начинала подходить к концу, и явный перевес оказывался на стороне Красной армии, и поэтому части белой армии уходили за границу, либо переходили на сторону красных. Так и эти красноармейцы, ехавшие в повозке, были кубанскими казаками, которые тоже перешли под командование красного командира С.М.Будённого, поскольку сам он был казачьего рода. – Пить, пить, – стонал со дна повозки раненный командир, мечась в бреду и истекая кровью, которую не могли до конца остановить наспех сделанные на поле боя повязки. Ему в бреду, казалось, что он находится у себя дома, около своей любящей жены. – Аксинья, дай же пить, где ты родная моя? – Близко ещё до вашего хутора? – спросил крестьянина, сидевшего на вожжах, высокий чернобровый казак, протягивая фляжку с водой своему раненому командиру. – Да, далече ещё, но, думаю, к вечеру и до моей хаты доберёмся. Но, но! Пошла Сивая, вытягивай, не подведи! Вдруг из-за леса все услышали медвежий рёв, оглашающий о своём выходе всю окрестность. Лошадь шарахнулась и сама помчалась вперёд, не нуждаясь ни в плётке, ни в понукании. А в это время из-за деревьев показалась голова бурого медведя, в глазах которого светилось скорее любопытство, чем инстинкт охотника. Сидящие в повозке схватились за свои винтовки, но крестьянин, которого звали Антип, перекрестившись, заорал нечеловеческим голосом: – Помилуйте! Не стреляйте, а то и себе и мне беду на голову накличете. Он заговоренный, не берёт его никакая пуля. Только обозлите его больше, а тогда нам всем будет крышка. Ведьмака*, этого вам не простит. Он и сам уйдёт. Бурый, иди себе в лес, мы тебе ничего плохого не сделаем, дай нам спокойно до дому добраться. Мы твоей хозяйке гостинцев привезём. И что удивительного! Медведь как будто всё понял и, что-то бурча на своём языке, свернул в лесную чащу. – Ты что там несёшь старый? Какая такая ведьмака? Цыганка что ли, которая на привязи медведей водит? А медведь как будто не дурной, неужто понял тебя? – Да не цыганка, а ведьмака, что живёт у нас далеко за селом, можно сказать в лесу. А медведя этого она зимой подобрала, когда ещё совсем малый был. Мать его залётные охотники зимою завалили, а он чуть ли не слепой в её зимнем логове едва не сковырнулся. А эта ведьмака нашла его и домой притащила. Из соски молоком с мёдом выкармливала. Он за ней как собачонка на привязи бегал. А как подрос, в лес ушёл жить. Зверь, всё-таки, не собака же! Да только её не забывает. Она в лес ходит травы собирать, а он рядом завсегда, охраняет её. Люди поговаривают, что он её хахаль. То ли он ночью человеком обращается, то ли она медведицей. – Да что ты, старый, болтаешь? И где ты это таких сказок наслушался. Вот наш вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин говорит, что ни бога, ни чёрта нет. А колдуны да ведьмы сами себе всякое волшебство придумывают для своей пущей важности, что есть и чего нет, с три короба наплетут, чтоб таких простых и

тёмных людей, как ты, за нос водить. Как это человек может медведем стать. А ведьмака сама красивая али может седая да беззубая, как баба Яга, которой меня моя бабка с детства пугивала, когда я её не слушался? – Да я то что? Я человек незаметный. Это люди в селе про неё болтают. А сама она тоже така краля, яку ни у нас, ни в близлежащих сёлах не отыщите. Она хоть и ведьмака сильная, да только подмигни она кому, за ней любой парень на край света побежит. Да она никого знать не желает. За ней из города купцы богатые пробовали охотиться. Да она как дунет вокруг себя, так и исчезнет, словно и не было её рядом. А один дюже настойчивый оказался, так за ней в лес увязался, а как изловить её пытался, так на него из-за кустов сам Бурый и вышел. Задрать – не задрал, а только нашли его хлопцы лежащим и мычащим чегось непонятное. Его они тоды в село принесли. Так сам отец отой ведьмаки Порфирий Тихонович его лечить взялся. Кое- как оклемался. А потом Порфирий Тихонович велел ему уезжать, но строго настрого наказал, ни её, ни какую другую девку портить не сметь, а то вообще ума лишится. Тот потом и уехал к себе. А что далее он делал, да как жил, никто более того не ведает. Только раз один слуга его из города привёз Порфирию подарков и для дочери монист, плахт да оксамитов гарных, как бы извиняясь за прошлое. – Да что там за семейка такая колдовская? – Да они у нас уже давным-давно живут. Гутарят, что какой-то там прапрадед ихний сюда с каких-то дальних краёв набрёл, да так тут и осел. Женился на одной местной крале. Да не только он, деды наши ещё сказывали, что все они есть его прадеды, да и он самый им ведунами приходятся. От их глаз ничего не утаится. А ежели у кого болячка какая случится, так если они с ней не совладеют, так уж никто другой не берётся. Как кто раненый к ним пожалует, так они запросто и руду** ему остановят и кости вправят. Вот ещё до войны наш батюшка с ними ссориться пробовал. Тюрьмой да Сибирью им грозил. Бумагу в город писал, что, мол, эти еретики, Господа нашего Иисуса Христа не почитают, людей всяким зельем смущают, да Земле и Солнцу поклоняются. А чего не поделили промеж собой, то ясно. В церковь они всей семьёй исправно ходили. Воск на свечи всегда исправно поставляли. Десятину ей платили, как и полагалось. Все посты да исповеди они всей семьёй соблюдали. Да видно жаба попа задавила, что больше к ведуну, чем к нему крестьяне бегали. Раньше таких знающих завсегда из сёл выгоняли, да петуха красного в ихний двор запускали. А только времена нынче другие. Но вот как только дочь малая у попа захворала, и никакие доктора из города не могли с её хворобой справиться, клюнул жареный петух попа в одно место, так как дочь и так мала, да ещё слабеть начала, ходить долго не могла, лежала в люльке и ныла. Вот попадья и решилась к Ведмидям, фамилия их такая, на поклон пойти. Вошла к ним в дом и плачет: – Пособите горю моему! Вот вам крест, не будет больше муж на вас доносы строчить, заплатим вам, сколько попросите, только дитя моё спасите, и… бух им в ноги. Да, если дитя при смерти, чего только не сделает его родная мать, чтоб спасти. Порфирий только глянул на попадью своим оком ведуна и молвил:

– Мы цену свою никогда не требуем. И вы сие знаете. Берём только то, что нам люди от души за спасение своё дают. И как видите, ни в чём особом не нуждаемся. Люди к нам со всех окрестных сёл захаживают. А только эта болезнь вам кара божья за то, что нас извести хотели под самый корень, да людей без помощи нашей целительной оставить. Вот и спасенье вашей дочери от вас самих и зависит. Вы её у нас и оставить должны, а сами потом покаяться перед Господом нашим да прощенья просить со святыми молитвами. А дочь моя, Марита, ею займётся. Она у нас самая сильная в нашем деле целительном. А сами просите у Господа нашего Иисуса Христа прощения за свой злой умысел, который супротив него и нас имели. Сами ведь ведаете, что мы без иконы и молитвы к нему и воды святой ни за какое лечение не берёмся. А теперь сама думай. Если решишь оставить у нас дочку свою, то через месяц придёшь за ней, если дочь моя с её хворобой справится – заберёшь. А если Бог к себе её забрать решит, то не прогневайся. На всё его воля сверху. И ему одному виднее, карать нас всех или миловать. Попадья аж с лица спала. Крестится с перепугу, «Да воскреснет Бог» и «Отче наш» читает. Но решила таки оставить. Так Марита за неё и взялась. Она топила баню, и приготавливала в ней землю в корыте и заводила туда больную девочку. Потом, после того как распарит девочку, прикладывала её к земле и говорила: «Мать-сыра земля, Здоровья давай или к себе принимай!» Когда девочке немного легче стало, начала её в землю, аж до шеи, закапывать и что-то одной ей лишь ведомое над ней читала: «Как с гусей вода, с леса роса, с травы цветы, так вся боль в землю уйди!» А уж потом её свечёной водой обрызгивала. И выдюжила ребёнка! Люди сказывают, что Марита и с землёй, и с ветром, и с солнцем язык общий находит. А со всеми зверьми и подавно. Через месяц поп самолично со своей попадьёй к ним пожаловали. А дочь их бодрая, да румяная, сама к ним навстречу пошла. Они тогда руки Марите целовали, да такими подарками её отдаривали, что помещице, да и только, эти наряды впору одягать. А родителям столько всякой еды навезли! Да и чего только не отдашь, когда дитя родное с того света им вернули. Потом поп не только сам, но и другим их забижать не позволял. Вот такое бывает. – А дочь их, Марита, что за такая разособенная? – Да про дочь их то сказ отдельный. Она вообще, если б до церкви не ходила, то её б за нежить считали. Красота у ней какая-то особенная, черноволосая как цыганка, на наших девок не смахивает. Да что красота. Она с детства какая-то блаженная была. По лесу сама бродит, с деревьями разговор ведёт. То с волчьей стаей

переговаривается. Как-то охотник видал, как она среди их стаи зимою сиживала, а они её рядом обступили и ластятся к ней, как псы домашние. Все дети крестьянские, как дети. Себе играют да ни о чём не думают. Кто лягушку камнем вдарит, а кто горобца рогаткой стрельнёт. А она как будто со всяким зверем разговор вести умела. Если увидит такое, то, как глянет на того, кто зверя зря мучит, так у него рука и онемеет. Рогатка али камень с неё выпадет, а потом и вовсе ею двигать не может. Аж до тех пор, пока Маритка не позволит. Вот как на селе свинью, али корову, кто резать надумал, а она, стерва, брыкается. Кому охота под нож-то идти. Так Марита, как только подойдёт и глянет, да шепнёт что-то животине. Последняя успокоится, словно смиреет перед своей участью. А бывает и так, она подойдёт к хозяину и скажет: – Чего это ты корову такую резать собрался? Дай ей ещё пожить чуток, она тебе ещё молока принесёт, потерпи малость. А один мужик в селе у нас был, буйный такой, не знает, куда силу девать и то на свою жинку, то на соседей руку поднимает. Так Марита тогда ещё мала была. Вот стоило её к нему поднести, как тот сразу смиреть начинает. А если же в лес охотники собрались. То к Марите на поклон перед тем ходили. Говорили, что она с самим Лешим в каком-то сговоре, за то и звери к ней ластятся. Вот и говорит, кому и когда идти надобно. Да и сколько убить зверя можно. А если кто ослушается её и зверя убьёт лишнего, так она может его и вовсе удачи охотничьей лишить навсегда. Чисто Вирява***, да и только. – А не сильно ли много вы ей приписываете. То она с медведем, то с Лешим в сговоре, а может она и Водяному кумой приходится? – Да я то что, я человек малый, незаметный, говорю вам, что люди про неё гутарят. Да только она больше зверей лечит, вот и мою Сивую вылечила, а мы думали, что и вовсе помрёт. Людей она не шибко лечит. Только если отец не может с их недугом справиться, так она завсегда берётся. Ну а если и она откажет, так уж никто их не выдюжит. Когда она в лесу обнаружит зверя раненого или птенца выпавшего, так завсегда домой приносит и выкармливает, а потом обратно в лес на волю относит. Вот так и с медведем тем Бурым, которого вы в лесу своими глазами бачили. Да и сам лес для неё, что для нас дом родной. Может в лесу запросто заночевать, да по неделям домой не заходить. Там, сказывают, у неё есть жильё, что для простых людей не ведомо. Она его от людей своими чарами укрывает. Идёшь по тропинке и не видать ничего. – Вот что, Антип, В таком случае вези нас прямо к этим ведунам. Пусть эта ваша ведьмака, о которой ты мне так гарно сказываешь, нашего командира лечит. Его в этом бою сильно шашкой порубили. А последний раз шашка вражья на голову его нацелилась, так конь его Буланый на дыбы вскочил, и шашка прямо по его шее попала. Он смертельно раненый как упал, так и Акимыча под себя подмял. Жизнь ему спас, да кости попереломал. Вот он теперь в сильном жару, с костями заломленными да ещё кровью истекает. Мы скоро дальше выступаем. Харчей мы им на днях привезём и ещё чего прихватим, чего им там понадобиться. Пусть только

нашего Акимыча выдюжит. Да и охота мне на эту ведьмаку поглазеть. Больно я до красивых баб охочь – засмеялся всё тот же статный молодец, подкручивая свои чёрные усы, которые не одну бабу с ума свели, как только он со своими козаками с Кубани, военными тропами пошли. – А чего та ваша Марита ещё умеет? – Да вот ещё сказывают, дар она пророческий имеет. Эти ведуны-батьки её ни за такое, ни за ворожбу, не в жизнь не брались. Говорили, что им Богом окрим целительства нечем другим заниматься не велено было. А как война началась, так к Марите со всех концов бабы и потянулись. Каждому охота была знать, живы ли ещё их мужья али сыновья. Вот Марита им всем и предрекала, ни разу говорят не ошибилась. А то и поворожить иногда могла, если уж сильно плачет да убивается какая баба. Да только Порфирий недовольно на то ворчал. Мол, не положено это им было делать согласно завещания их родовых древних дедов, от которого они сей дар получили. Да ведьмака та, хоть и гневливая дюже, да немного и сердобольная. Больно ей было жаль тех баб, что запрашивали. А однажды у одной нашей хуторянки Палажки, брат из лесу не вернулся, когда за дровами пошёл. Махновцы его, говорят, там порешили на месте. Так Марита ей точно то место и указала. Нашли его бедолашного и схоронили потом на нашем кладбище за селом. – Слушай старик, – спросил молчавший доселе один из казаков. – А эти ведуньи умеют заговаривать ружьё или саблю, а то и самого солдата идущего на войну. – Порфирий в эти дела не вмешивается, говорит не велено ему ни военными, ни мирскими делами заниматься. Ему положено только лечить людей. А вот Маритка вмешалась, так то я знаю, когда к ней одна наша баба Параська заплаканная прибежала. Пятеро сыновей у ней было. Так четверых вместе с батьком ихним война сгубила. Последний у ней остался, а и того призвали. Вот Маритка над ним заговор и зробила. А как война закiнчиться, от тодi й побачим. Так незаметно за беседой они и доехали до лесной опушки, где эти ведуны проживали. Казаки увидели добротный дом, окружённый невысоким частоколом, на котором висели крынки и миски всевозможных форм и размеров. Дом, сложенный из брёвен, был покрыт камышовой крышей. Над крышей из трубы вился дымок и доносились какие-то вкусные запахи, что казакам захотелось посидеть около того очага. Со двора залаял хозяйский огромный пёс, около которого сидел с самым важным видом чёрный кот. Он, лениво потянувшись, потёрся о собачий бок и скользнул через забор куда-то в темноту. – Уху-уху!.. – раздался из лесу голос филина, который малограмотные люди иногда принимают за крик Лешего. – Сплю-у, сплю-у! – раздался в ответ голос совы, которую в народе за это и прозвали сплючкой. – Чур меня, чур! – воскликнул Антип и перекрестился. – Чего это ты, дед, так струхнул, сам нас сюда привёз, а теперь сам и трусишь, что-то на тыне черепов не видно, миски только одни весят. – Эй, Тихоныч, отворяй ворота, человека спасать надо, а то ненароком и

преставится перед богом в дороге! – крикнул Антип, постучав в ворота. Скрипнула дверь, и на пороге показался старик в простой домотканной одежде, довольно внушительного вида с тёмно-русыми волосами и бородой, которых уже начала касаться седина, которая не только не портила, а как бы придавала всему его облику некий непонятный, по своему, даже благородно-внушительный вид. Когда он подошёл к калитке, сидящие в повозке казаки увидели, что его пронзительные глаза, которые их тщательно изучали, светились завораживающим теплом настолько, что они очень быстро почувствовали к нему какое-то граничащее со страхом расположение. – Проходите, люди добрые, – поприветствовал их хозяин. – Уже давно вас дожидаемся. – Будь здоров, хозяин, а откуда тебе ведомо, что мы к тебе собрались. – Мне ведомо всё, что на нашей земле происходит. От судьбы не всем уйти удаётся. А тебе, Степан, я вот что скажу, раненого Петра Акимыча у нас в хате залишай, да и отроки, что с тобой пожаловали, у нас заночевать могут, мне утром помогут дров нарубить. Моя Ганна для них с утра пироги затеяла. А сам ты езжай к Антипу ночевать, а утром к своим возвращайся. За командира не волнуйся, хворый он дюже, места живого на нём нет, руду надобно у него остановить, но выдюжим его к весне. А ты в наши края больше не заглядывай, тогда спокойно проживёшь аж да самой старости. А те большие бедствия, что на нашей земле грешной предвидятся, тебя тогда стороной обойдут. А то, что ты теперь затеваешь, тебе и нам большим злом обернутся. – Ты что болтаешь старик, откуда тебе моё имя ведомо, кто передал, что мы к тебе заедем, мы вообще к Антипу собрались? – Повторю, что мне всё ведомо, что в мире происходит. Вот вы за царём новым пойти решили, могу вам сказать, победа за вами будет, но потери потом пойдут огромные, не раз о том пожалеете, как тот царь, Пирр грековский, у которого войска погибло столько, что и победе той не был рад. А тебе я ещё раз сказываю, уйдёшь, как тебе советую заживёшь после войны неплохо, может ещё и в начальники выйдешь, не уедешь, болезнь тебя сломает, вспомнишь потом семью мою словом недобрым, да и мне беды в дом накличешь. – Да что мне, будёновцу, беды опасаться, да не в жизнь не бывало, чтоб казак струсил, открывай ворота! Я любую беду своей казацкой шашкой да винтовкой встречу. А тебе старик, если нашего командира выдюжишь, первое место да первая чарка в доме нашем будет. – Я по гостям не хожу, да мне и ничего не надобно. Нас во все века лес кормил. Да и хозяйство у нас небольшое. Пчёлы, да куры, и то только, чтобы людей лечить с их помощью. Ни корову, ни свинью не держим. Нам сами люди молока, да мяса приносят, когда выдюжаем кого. А муку да рыбу, мой друг мельник Остап поставляет, а я ему мёду. Вот так и живём. А мирские заботы да суета нам ни к чему. Повозка быстро въехала во двор. Раненого Петра две пары дюжих рук внесли в

дом на наспех сооружённых утром паре носилок. Там уже стояла приготовленная постель из набитого душистым сеном тюфяка и свежих простыней. А рядом на табурете стояли в склянках настои трав, от которых веяло непривычным густым запахом, который погружал всех в воспоминания весенних запахов леса. Рядом лежали ножи, сахарные щипцы, пинцеты, бинты. И всё в доме говорило о том, что гостей уже давно ждали. Рядом крутился мальчуган лет шести-семи на вид. А его любопытный взгляд, тоже проникающий в глубь души, как и у его отца, говорил о том, что малый уже многое смекает. К ним навстречу вышла хозяйка дома. Она была ещё довольно красивой бабой, одетая в домотканные крестьянские одежды с красивой украинской вышивкой черно-красных тонов на рукавах и на фартуке. На голове красовался красивый очипок, поверх которого была уложена косынка с двумя рогами, как полагалось всем замужним женщинам на Украине, из-под которого надо лбом видны были волосы, уложенные с пробором, на которых просвечивала седина. Весь её облик выдавал благородное величие домашней хозяйки, которая жила за своим мужем как за каменной стеной. Ей не нужно было, как нередко бывало во многих украинских семьях, гоняться за пьяным мужем с кочергой или макогоном, чтобы научить уму разуму. В их крепкой семье все её члены понимали друг друга с полуслова и каждый был занят делом, а не валандался по селу от безделья, собирая сплетни. – Прошу всех к столу, гости дорогие, в горницу, – приветливо попросила Ганна Ведмедиха (как звали хозяйку), – вижу, вы устали с дороги, так отведайте моих пирогов и наливочки из черёмухи. А раненым муж с сыном займутся. Только уйдите и не мешайте им. И не таких больных на ноги ставили. А потом у нас и заночуете. Я вам всем в горнице постелила. Дважды повторять не пришлось. Казаки, уставшие и проголодавшиеся в дороге после тяжёлого боя, с большим удовольствием пошли в горницу. Перекрестившись на висевшие на стене образа Христа-Спасителя, Пресвятой Богородицы, а также Зосимы и Саватия, Николая Чудотворца, Варвары Великомученицы, Пантелеймона- целителя и Григория- Победоносца, украшенные вышитыми рушниками тонкой работы, голодные казаки присели за стол, украшенный красивой скатертью, тоже вышитой по краям украинской вышивкой, за которым им гостеприимная хозяйка дома поставила в чугунке приготовленный в домашней печи грибной суп с ржаным хлебом, пироги с черёмухой и домашнюю наливочку, приготовленную из тех же ягод, которая своим запахом уже щекотала их пустые желудки. Казаки сразу вспомнили свой родной дом, оставленный на Кубани, белые хаты с садом и таких же, как и Ганна, заботливых матерей и жён. А как они сейчас там живут, им давно уже не ведомо. Грамоте они обучены не были и поэтому писем не писали и не получали. Уж сколько лет их война то мировая, то гражданская по стране гоняет, а дома брошены жёны, маленькие дети, пашни. Дети растут, что скоро и не признают отцов своих, когда те домой вернутся, которые их малых, ползающих по полу, а кого-то ещё и в люльке дома оставили. Только Степану спокойно не сиделось за столом и он, несмотря на недовольный

взгляд хозяйки дома, встал и подошёл к двери, за которой происходило какое-то непонятное ему таинство и прислушиваясь к доносящему оттуда бормотанию, заглянул в замочную скважину. В комнате суетился хозяин с сыном. Прочитав над раненым «Отче наш», они начали извлекать из его ран боевые пули. Отец держал своими дюжими руками раненого командира, а мальчуган вынимал из его ран пули. Сильно хлестала кровь, тогда перевязав раны, хозяин склонился над ним и положив руку на его пылающий жаром лоб произнёс заклинания: «На море, на Океане, на острове на Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет. Под дубом сидят тридевять три девицы, колят камку иглами булатными. Вы, девицы красные: гнётся ли ваш булат? Нет! Наш булат не гнётся. Ты, руда, уймись, остановись, прекратись. Слово моё крепко!» Степан не поверил своим глазам, кровь текущая из ран начала уменьшаться, а потом и вовсе успокоилась, тогда знахари занялись его поломанными ногами. Потом там голоса перешли на шёпот, а затем и вовсе всё стихло, только стон раненого, которому перевязывали раны, меняя окровавленные повязки на чистые, а затем дали выпить какое-то питьё из чашки, которую перед тем трижды перекрестили. – Ну, вот, ребятушки получайте на память, – сказал вошедший из той таинственной комнаты хозяин дома, и вручил Степану, извлечённые пинцетом из тела Петра пули. – Пусть далече проспит до утра, я ему сонного зелья дал. А ноги его поломанные мы с Тимошкой (так звали мальчугана) ему с досками перевязали. Эх, гипса бы достать, да только где сейчас его отыщешь, война та нынче ще не залышилась. Только не тревожте его. А утром я с него переляк яйцами откачаю. Теперь ему необходим покой и время. А завтра нам Антип из деревни молочка да сальца доставит. Будем выхаживать. – За харчи не беспокойтесь, – властно сказал Степан. – Мы вам всего, сколько надо, завтра привезём, только командира нашего выдюжайте! После ужина, Антип домой засобирался, а казаки улеглись на полатях, где им Ганна постелила. Трое молчаливых казаков быстро почили богатырским сном, один только Степан полночи ворочался с боку на бок, всё никак сон ему в голову не лез, а в мыслях была та красивая ведьмака, о которой так интересно Антип рассказывал. Но почему её нет в доме, и батьки о ней не обмолвились ни слова? Что-то они видно скрывают, та и это странное предсказание, которое Тихоныч обронил ему при встрече? И Степан решил сам всё разведать. Вдруг в полночь он услышал, как скрипнула калитка, а затем входная дверь. Сонно гавкнул домашний пёс, видно поприветствовал кого-то хорошо знакомого, а может даже и члена семьи. Степан быстро, как по команде, вскочил с постели и на цыпочках босиком подошёл к двери и прислонившись к ней правым ухом начал прислушиваться. Раздался приятный женский голос, свидетельствующий о том, что его обладательница была независимой и уверенной в себе молодой девушкой. – Зачем вы впустили его в дом? – говорил тот певучий голос. – Сказывала я вам

нынче утром, что уже скрепят колёса моей судьбы. Не будет мне при нём жизни в родных краях, власти своей надо мной он пожелает, да не справиться ему ни с Матерью-сырой землёй, ни с лешаками лесными. Да и любая русалка его одолеет. Утром нынче под колесо мельничное я заглядывала, да дорогу свою в воде привидела. Уж больно долго я засиделась в родных краях, пора навстречу судьбе идти. Да пока раненого не выдюжаю, заминка будет. – Вот что дочь моя, – ответил голос хозяина. – От своей судьбы не уйти ни конному, ни пешему, вот так и он не пожелал. Что поделать? Чего нам Макошь**** сплела на своей прялке, то и сбудется. А чтобы путь твой облегчить, надень на шею старинный талисман нашего рода. Его сыновьям передавать положено вместе с даром нашим, но Тимошка ещё мал больно. Не справиться ему ещё. Так что ты надевай его. А как время подойдёт и вы встретитесь на этом свете, возвернёшь ему вместе с моим благословением, которое я пока тебе одной даю. – Уйду я с рассветом, – ответил тот же молодой голос. – Может ещё судьба смилостивится над нами двумя. На рассвете прискакал красноармеец на взмыленном коне, за которым следовало ещё три свободных. – По коням ребята, приказ командования отступать, петлюровцы идут. Командование роты вместо Петра Акимыча возглавит Степан! И, сбросив с коней мешки с мукой, сухарями и салом перед Порфирием, добавил: – Это вам на зиму, чтобы и Вам и Акимычу хватило. А победим врагов революции, ждите нас снова в гости. Командира нашего только выходите. Вместе мы с одной станицы, как пошли воевать, так и носит нас нелёгкая по всем фронтам. Быстро вскочив на привезенных коней казаки, распрощавшись с хозяевами, помчались догонять отступавшие войска Красной армии. Как только лошади свернули на лесную дорогу, Степан заметил мелькнувшую в кустах женскую фигуру, которая скорее могла принадлежать молодой девушке. Красивые волнистые чёрные волосы рассыпались по её плечам, и искрились, переливаясь, под косыми лучами осеннего солнца. Сама голова была перевязана алой лентой. Лёгкий полукафтан, украшенный искусной вышивкой, придавал ей довольно живописный вид. Тёмного цвета юбка с вышитыми по низу цветами, с выглядывавшим из под подолу кружевом плахты, и вязовые постолы, перевязвающие шёлковой лентой светлые онучи, дополняли её и без того красивый облик. Она не шла, а будто бы плавно плыла по осенней траве, пестревшей яркими багряными красками осени. – Постой красавица! – крикнул Степан, и, пришпорив коня, направился в её сторону, – Уж не ты ли та Марита, которую в вашем селе ведьмакой кличут? Девушка, повернувшись в его сторону, и сверкнув на него своими чёрными лучистыми глазами, обрамлёнными красивыми длинными чёрными ресницами и бровями, молвила: – Ведьмакой али чем другим, тебе то что? Ты всё равно ни в бога, ни в чёрта не веруешь, вот и не лезь в неизвестное. Сказано тебе было моим батькой поворачивать

отсель, пока сама Судьбина к тебе своим лихим глазом не повернула, так чего не послушал. А люди всегда болтали и будут болтать. Для этого у них и языки во рту без костей придуманы. А мне ведовство дано Матерью-сырой землёй, чтобы я лес охраняла, да перед Лешим ответ за то держала, а не для того, чтоб дураков развлекать. Для этого в цирке залётном артисты промышляют, либо цыгане с медведями по деревням ходют. И она, повернувшись, попробовала свернуть с дороги в чащу леса, чтобы окончить этот неприятный для неё разговор. В это время солнце начало подниматься выше к небу, и Степан заметил у неё на шее золотой медальон, переливающийся бликами на солнце. А на нём была выдолблена искусной рукой голова медведя. Марита пробовала свернуть в сторону, но Степан, распалённый тем, что впервые встречает на своём пути девушку, которая его отталкивает, загородил ей своим конём дорогу. – Постой красавица! Тут болтают, что ты сама с медведем по лесу бегаешь, вот и вчера недалече мы твоего дружка видывали, стращать нас пробовал. – Ну, болтают и пусть. На чужой роток не накинешь платок! Бурый меня охраняет за то, что я его от верной смерти спасла. Животные не такие неблагодарные, как вы, люди. – А ты что же сама нелюдь, что-ли? – Сказано тебе, что за лесом я слежу, уйди с дороги, недосуг мне с тобой лясы точить. – Вот что красавица, я в эти людские басни не верю, предлагаю тебе, как только война закончится, я за тобой вернусь, выйдешь за меня замуж. Вот что, как война закончится, езжай домой. Там тебя твои родные дочки ждут. И Анисье голову покрой, а то ей всяк в лицо этим тычит. А дочек твоих родных байстрючками обзывают. – Я ещё не женат, а Анисья всего лишь прислуга в нашем доме. На улице её мать моя подобрала, когда она голодная по станице бродила. Дом её залётные бандиты сожгли, семья вся в огне сгорела, только Анисью спасло то, что за станицей в сей час была. И у неё всего одна дочь. – Ты когда уезжал, она беременная оставалась. Скоро новое время грядёт. Всех богатых выселять из сёл будут, и только Анисья тебя спасёт, если женой и хозяйкой в дом возьмёшь. А дочки твои кровные, кроме них у тебя других детей не предвидится. А я не твоя судьба. Лучше после войны домой езжай, пока совсем не испортился. А то слава сильно всем головы кружит. Степан хотел спрыгнуть с коня и поймать непокорную дивчину, но в это время подскочили на своих конях его спутники и живо напомнили ему, куда и за чем едут, а Марита незаметно скрылась из его глаз в лесной чаще, в которую помчалась быстрее лани. А Степан пришпорив коня помчался догонять своих спутников, решив после войны вернутся в эти края и чуть ли не силой, если понадобится поймать непокорную дивчину и сделать своей женой. Такая краля ему ещё никогда на глаза не попадалась за все его 26 лет жизни. А потом раздался грозный рёв Бурого,

услышав которого кони быстро помчались, как и прошлым днём, не нуждаясь в понукании. По всей стране продолжалась война, кипели по округе ожесточённые бои. Раненого Петра к весне семья Ведмидей вылечила, как обещала. К старому Порфирию часто заглядывали со своими ранами как красные, так и белые, как петлюровцы так и махновцы. Иногда семье приходилось в одном погребе прятать одних раненных, а в сарае других, чтобы не было конфликтов между воюющими по разным сторонам баррикад. – Все они под Богом ходят, и ему одному их судьбу решать, а мне только Богом лечить их велено, коли за помощью ко мне обращаются, – говаривал Порфирий. На зиму Маритка с подрастающим Тимошкой в лесу грибов, орехов и ягод набирали и... желудей. Да, да, именно желудей, которые они высушивали, растирали в муку, в воде замачивали, сколько надобно было, и пекли из полученной муки хлеб, когда пшеничная либо ржаная мука кончалась. Хорошим подспорьем был огород, который они за домом развели и, конечно же, пчёлы: воск, перга, и мёд, которые, кроме еды, также шли на лечение всех страждущих, обращавшихся к ним за помощью. В лесу бил небольшой ключ с целебной водой, ведомый только их семье. Они ключевую воду с рассветом набирали и мешали её с мёдом и пергой, что называлось медовой сытой. И сыту ту давали пить всем больным. Тайна того ключа до сих пор никому не известна. И не приведи Господь, чтобы узнали о нём бравые большевики да сельсоветчики – быстро бы весь засыпали, как они всегда поступали в других местах со всем непонятным, а значит и ненужным. А тайна потом с Тимофеем Порфирьичем в могилу ушла. А о Маритке гремела слава провидицы по всей округе, только злые языки за её спиной продолжали о ней судачить, как о ведьме, которой место было на костре, и давно бы невежды и злыдни запалили её хату, если бы не Порфирий. Что ж, люди во все века были недобрыми, за незначительным исключением, и завистливыми, и более всего завидовали чужому таланту, чужой славе. Но вот к лету, как раз к после Троицы, ближе к Аграфене-Купальнице, опять отряд красноармейцев нагрянул в их края. Вдовы и солдатки поодевались во всё лучшее, что у них дома было и красные бойцы с удовольствием захаживали в гости к приглянувшимся им молодым бабам, а те жарили и шкварили, так что приятный аромат пирогов, вареников, домашней горилочки, стоял по всему селу. А Степан начал захаживать к Порфирию в дом и Мариту караулить. Никакие отговоры родителей и самого Петра Акимыча, которого с того света вернули, не помогали. Став теперь красным командиром всего красноказачьего войска, он искренне полагал, что для него никакого запрета не существовало. Вместе с подвыпившими солдатами Степан прочёсывал лес в поисках Мариты. Но найти и связать её, как ему хотелось не получалось. Она как сквозь землю провалилась. Степан начал свирепеть и угрожал спалить дом Порфирия, если он сам не приведёт к нему свою непокорную дочь.

– На всё твоя воля. Как хочешь, поступай, но если потом что с тобой случится, в себе самом и вину ищи, – отвечал ему смело Порфирий, сверкая своими грозными знахарскими глазами. Но Степан не отступался и от этих слов только больше свирепел, словно ему сам чёрт разум затмил. И вот когда наступил вечер накануне Ивана Купала, все местные девки пошли в лес искупаться, как и положено по старому обряду, и через костёр попрыгать. А молодые, не успевшие ещё побывать замужем девицы, венки со свечками по воде пускали, гадая о суженых. А потом, искупавшись в одних исподних рубахах с венками на головах, они плясали вокруг купальского костра, забыв в этот момент про войну. Распалённые красноармейцы высыпали тоже в лес, чтобы ловить понравившихся им красавиц. А те с криком разбегались по лесу, но больше для виду, а сами, как только оставались один на один со своими «преследователями», замедляли свой бег и позволяли им самим себя поймать и потащить в кусты. Прямо, как та курица, которая убегая от петуха, про себя раздумывала: «Не сильно ли быстро я бегу». Только Степан, ещё более обозлённый, скакал на своём коне по лесным тропам и продолжал поиски Мариты, совсем не обращая внимания на красавиц, бегавших перед ним в венках и белых исподних рубахах после купания, когда мокрая от купальской воды рубаха облекала их красивые молодые формы, и пробуя тем самым его самого завлечь за собой, но потом поняв, что совсем его не интересуют, убегали дальше в лес в поисках менее привередливых молодых людей. Но вдруг Степан увидал далеко в лесу красный огонёк. – Поскачу на него, – решил Степан. – Неужто то и есть тот самый папоротник, про которого столько болтают. А может и Марита где-то рядом с ним находится. Пришпорив коня, Степан помчался в сторону этого огонька, который с каждым новым прыжком всё больше и больше увеличивался. Этот огонёк оказался небольшим костром далеко в глубине леса, на лесной опушке. А около него Степан увидел Мариту в длинной белой рубашке, плясавшей около костра, словно вышедшая из воды русалка. После купания чётко выделялась её стройная фигура, красивые ноги, но, совсем босая, и она так свободно двигалась в такт танца, что было заметно, что она ходит босыми ногами весеннее и летнее время года. И не смущали её ни упавшие ветки, ни колючки. А змеи или пчёлки земляные ей как будто бы сами уступали дорогу. На голове у неё был венок, сплетенный из цветов ромашки, братков, чабреца, лопуха и медвежьих ушек. Её длинные чёрные волосы переливались яркими огоньками от света костра и, казалось, что около неё плясали ещё какие-то похожие на неё тени. А сами деревья вокруг словно кивали им своими могучими кронами и что-то нашептывали. Такое чудо Степан увидел впервые в жизни, так что невольно мурашки побежали по его телу. Но, собравшись с духом, Степан подъехал к костру и, спрыгнув со своего коня, направился к танцующей Марите. – Что? Попалась ведьма, теперь от меня не уйдёшь, добром со мной не

пойдёшь, силой свяжу и увезу. Еще на свет та девка не родилась, чтоб Степана за нос водить могла. До сих пор это было только в моей власти. Не боись, в бедности не будешь жить. У меня дом в станице богатый. А Анисье я добра отвалю и в другой станице дом построю, чтоб под ногами не путалась. В накладе не останется. – Эх, Степан, Степан. Вот когда война закончится, новая власть богатых по миру пустит. Мало ли, что ты за неё воевал, но ты спасёшься только тогда, когда Анисью женой своей сделаешь. А меня в других краях мой суженый ждёт. Супротив обозначенного судьбой идти бессильны мы с тобой оба. В последний раз тебе говорю, уезжай с наших краёв сам, а то в повозке увезут тебя. И Марита расхохоталась каким-то диким смехом, что у Степана мороз по коже прошёл, но глаза его ещё больше распалились, и он своими огромными руками ринулся в её сторону, силясь поймать Мариту за её длинные распущенные, волосы. Но как только он её хватал, Марита вдруг словно дымка растворялась в его объятиях и снова оказывалась на значительном расстоянии от него. Она его словно дразнила всё больше и больше распаляя его воинственный дух, в котором наверное проснулся дух его далёкого предка древлянина, Когда-то его предки древляне во время языческого праздника Купалы умыкали понравившуюся им девушку и, обежав с ней три раза вокруг дуба, что заменяло им современное церковное венчание, делали её своей женой. И часто имели не одну жену, а несколько, как позволял тогда их языческий обычай. Но Марита была всё-таки не простой девушкой, а ведуньей, в которой тоже проснулся дух её предков, которые были славянскими волхвами, и были тогда у славян может быть даже в большем почёте, чем сегодняшние попы и дьяки. Вконец потерявший терпение Степан, схватив привязанную к седлу рыболовную сеть, специально приготовленную на крайний случай и набросил её на Мариту. Но как только он кинулся поймать запутавшуюся в ней девушку, вдруг, глядь, а она то русалкой с хвостом обернётся, то нежитью какой, то змеёй огромной, а то просто серой волчицей или лисой рыжей. Степан замешкался и опять струхнул, но вдруг из лесу что-то засвистело, послышался медвежий рёв, волчий вой, лисье тявканье, вдруг зашевелились деревья, из кустов ему начали чудится какие-то страшные рожи, которые потянули к нему свои страшные лохматые лапища. И вдруг из лесу на него направился со страшным рёвом знакомый ему бурый медведь. Расстояние между ним и Степаном быстро сокращалось, и, грозно взревев, он замахнулся на Степана своей огромной когтистой лапой. Свет потемнел у Степана перед глазами, его мгновенно окривило, язык перестал его слушаться, а потом всё вокруг исчезло, и он просто провалился в какую-то пустоту, промычав что-то непонятное. Очнулся он на следующий день в знакомом доме у старого Порфирия. Вокруг него хлопотали сам хозяин дома с сыном и его боевые соратники. Оказалось, пока они тут веселились, начали наступление белоказачьи войска, и казаки не знали, что с ним делать. Озверевшие красноармейцы, не стесняясь перед отступлением, грабили дома крестьян, в том числе и своих бывших полюбовниц. По селу шёл вой одиноких баб, которые неизвестно о чём больше выли – о награбленном добре или об уходящих дружках, которые так подло с ними поступили напоследок. Нужно

было срочно давать бой либо отступать. Выздоровевший совсем Акимыч уже мог сам возглавить войско. Но не знали, что делать со Степаном. Оказывается, что Порфирий поздно ночью поехал в лес и нашёл его мычащим около костра, внутри очерченного вокруг него и костра головешкой круга. А Марита, чьих рук это было дело, посчитала, что может теперь совсем исчезнуть и пойти навстречу своей собственной судьбе. Её миссия в этих краях закончилась. А чтобы этого горе жениха нечисть лесная не задушила, она очертила вокруг него и костра этот круг головешкой от самого купальского костра, и дала мысленно знать своему отцу, чтобы приехал на подводе и забрал этого «горе-бабника». И как она и предсказывала Степану, его отступавшая часть на телеге забрала его с собой. Порфирий, как мог, откачал его куриным яйцом, остальное должно было сделать время. Он впоследствии так полуинвалидом и остался. А вернувшись домой, он обвенчался с Анисьей. И теперь ни ей, ни дочкам не нужно было ходить по селу с опущенными головами и слышать со всех сторон насмешки и оскорбления, даже от самых последних баб, которые сами грешили при первой возможности, но имели прикрытую голову. И как ему предсказала Марита, это в дальнейшем спасло его от выселения как всех кулаков во время коллективизации. Только женитьба на сироте бездомной очень многое в те времена значила. Но он до самой смерти помнил эту гордую недоступную красавицу, и часто её звал во сне, то ругал и проклинал самыми последними словами, когда был в пьяном угаре. А будучи трезвым, даже подумать о ней боялся, не то, что на словах вспоминать. Саму Мариту в этих краях больше никто не видел. Вместе с ней исчез и Бурый. Только люди сказывали, что когда шли бои в этих местах, так побеждали лишь те войска, которые видели перед боем видение – красивую черноволосую женщину в белой рубахе, рядом с которой был огромный бурый медведь. А белые они были или красными, для неё роли не играло. Иногда раненые воины, очнувшись после тяжёлого боя, обнаруживали себя кем-то перевязанными, и после этого шли быстро на поправку. Иногда перед ними тоже всплывало видение красивой черноволосой женщины, которая, их перевязывая, шепча при этом непонятное заклинание на остановку течения руды. Местный батюшка предложил по Марите панихиду справить. Помнил всё-таки, как она дочь его от смерти спасла. Только Порфирий наотрез отказался: – Где это видано было, чтобы по живым людям панихиду справлять. Жива моя дочь. У неё теперь своя семья и людей она лечит в тех краях, где ей судьба жить предназначила. Война Гражданская наконец-то закончилась полной победой Красной армии, как и предсказывал Порфирий. И люди, как началась коллективизация, а за ней и большой голодомор по всей Украине и части России, завидовали убитым, которые в этой войне полегли и теперь числились в героях. А где-то не то в Черниговской области, или где-то в Ровенской, некая целительница появилась. По описанию она была очень похожа на Мариту. Говорят, что один красноармеец её с собой в родное село привёз, поскольку она его после боя

обнаружила умирающим и выходила при помощи лесных трав и своей колдовской силы. Когда они в его село вернулись, то застали там одни пепелища и сидящую на пепелище его старенькую седую мать, убитую горем из-за сожжённого дома и потери сына, которого она уже не чаяла в живых увидеть. Мариту она вначале в штыки восприняла, что, разве в нашем родном селе девушек красивых нет, что ты какую-то иногороднюю домой привёз? Но когда с помощью Мариты они и хату новую выстроили, и дела хозяйственные наладили, изменила мнение, и не только сама Мариту полюбила, но и соседям не позволяла слово плохое о ней молвить. А когда Марита начала людей лечить и лечить пораненных животных со всей округи, то её все в селе полюбили. Когда по Украине прошла волна Голодомора, Порфирий с Ганной помереть к тому времени успели. А когда толпы голодных людей из других мест, озверевших от голода, убили старого мельника вместе с женой и сожгли от злости их мельницу, не найдя ни грамма муки в ней, а потом и дом старого Порфирия, Тимофей, уже повзрослевший к тому времени вместе с сыном мельника Панасом куда-то исчезли, а вернулись в село вместе со своими жёнами, когда жизнь там уже начинала налаживаться. Те, кто их встретил, видели на шее у Тимофея Порфирьича этот золотой медальон с головой медведя. И сила у нового знахаря была даже посильней, чем у его умершего отца. Но так как в колхозе уже нельзя было чем-то самостоятельно заниматься, то он стал там работать колхозным пасечником, а Панас, как и все его предки – мельником. Дом Тимофей новый построил на окраине села, где находилась колхозная пасека. А тот старый сгоревший дом на опушке леса травой зарос и больше там никто ничего не строил. Вот правда Анка что-то мудрит, но не говорит ничего наперёд, может быть, она собирается тот ключ лечебный отыскать и своё собственное имение на месте старого дома, где несколько столетий проживали её предки, построить. Теперь это возможно, если власти разрешат ей ту часть леса купить. *Ведьмака – персонаж славянской мифологии и демонологии, колдун. **Вирява – мать лесов и покровительница зверей у мордвинов ***Руда – кровь ****Макошь – славянская богиня судьбы.

Встреча

Воюют долго. Но всему, рано или поздно, приходит конец, сколько б действо не продолжалось. И первая мировая война, а затем и гражданская война закончились. Оставшиеся в живых мужчины возвратились по домам, однако, были и такие, особенно среди молодых, кто в чужой стороне решил корни пустить. Победила Красная армия, а остатки Белой армии, которые всё ещё пытались вернуть былую Монархию, должны были сдаться на милость победителей, которые, как оказалось после, не всегда были настроены благодушно, как к своим, так и к чужим. Вот так оказалось и с белыми офицерами и казаками – либо на месте расстреливали, либо высылали в Сибирь на тяжёлые работы, откуда живыми нельзя было практически выбраться. Кто был поумней да попроворней, скрылись за кордоном, где местные хозяева жизни оказывались более милостивыми. Как в песне поётся: «Эсаул, эсаул, что ж ты бросил коня, Пристрелить не поднялась рука. Эсаул, эсаул ты оставил страну, И твой конь под седлом чужака» А в стране на царский трон воссел новый царь и вождь мирового пролетариата В.И.Ленин. Землю он, как и обещал, дал в пользование крестьянам. Но недолго и это мимолётное счастье длилось. Этот вождь, который устроил в стране великий революционный переворот и усадил себя на трон, издал два лозунга: «Заводы – рабочим», «Землю – крестьянам». Да, но если землю по клочкам переделить можно, то завод по квадратам не разрежешь. На заводе снова появились директора, которые три шкуры драли с рабочих, как и в прежнее время, с той лишь разницей, что раньше на самого фабриканта работали, а теперь на новое государство. А в деревнях приставили сельсоветчиков, которые должны были в пользу государства оброк, что раньше продразвёрсткой, теперь налогом называется, так же само, как прежде на барина, сдавать. Но вот умер этот царь. А его трон перешёл к его соратнику по партии товарищу И.В.Сталину. Гениальный ученик первого вождя Сталин И.В. ввёл понятие трудовой рабочий день для колхозников, проще – трудодень, который оплачивался натуральным продуктом в конце года согласно трудодням. А если раньше в деревнях дьяки детей грамоте обучали, то теперь там школы построили и настоящих учителей в них пригласили. А вместо знахарей – городских врачей и медицинских сестёр. А попам и знахарям под угрозой высылки в Сибирь запретили этим делом заниматься. У нового царя или, официально, генерального секретаря, были свои новые методы управления. Старых министров, которые при прежнем были, он велел либо расстрелять, либо в Сибирь выслать, а своих лично-преданных на их место

приставить. Репрессированных в новой стране было не меньше, чем погибших в войнах. И указы свои новые он издавать велел. Вот захотел он, чтобы не только рабочие заводов и фабрик, но и крестьяне такое же управление имели. И повелел он издать указ, чтобы все крестьяне свои земли и животину в одно общее дело сдавали, и при этом деле и работали. Называться это будет коллективным ведением хозяйства, проще говоря, колхозом, а они теперь будут не крестьянами зваться, а колхозниками. А кто в колхоз вступить добровольно не пожелает, того большим оброком обложить, либо, если он богатым был, то есть две-три коровы имел, в кулаки записать, богатство отобрать, а самих в Сибирь на поселение отправить. А в деревнях понятное дело, завсегда были и бедные и богатые. Богатые трудились до седьмого пота, излишки понятно продавали и богатели от своих рук собственных, мозолистых. А бедными были те, кто детей по 10-15 душ заведёт, а чем кормить не больно задумывается. Либо весельчаки, либо плясуны. Всё бы им веселиться да винца домашнего попивать. А то и по лесу шастают, может быть, им клад лесная мавка укажет. У них всегда и дома, и в кармане пусто было. Не всем же в жизни попадается волшебная щука, как Емеле-дурачку, которая за него одним махом хвоста все жизненные проблемы решила, да ещё и царём сделала. Ну а как в колхоз записываться, так с этим всё понятно. Первыми туда все бедняки да пропойцы записывались, да кое-какие середняки, для которых страшны были и засуха, что посевы погибали, и дожди затяжные, что хлеб гноили-портили. У них жизнь и так не налажена была, хозяйства никакого, так что для них колхоз в самый раз был. А богатые, что своим горбом всё нажили, не хотели всё бесплатно колхозу отдавать. Тогда местные сельсоветчики лютовать начали. Силой всё у них отбирали, а их самих с детьми малыми либо, как обычно, в Сибирь, либо по миру пускали. Вот так и в селе Берёзовом, до которого Советская власть добралась и у богатых крестьян всё поотбирала. Но коли в колхоз вошли, так тоже работать надо. Богатым то дело, конечно, привычное, но их повыгоняли как врагов народа, а бедные, которые и на себя в своё время не шибко работали, в колхозах начали валандаться да пьянствовать. Порфирий Тихонович с Ганной к тому времени уже совсем старыми стали, но ещё себя крепкими чувствовали, а сын его Тимофей уже статным молодцем стал, лечить уже мог, как батька его. Вот как-то позвал его отец и сказал слово отеческое: – Наступают для нас тяжёлые времена. Я с маткой к тому времени помрём, а тебе нужно о людях позаботиться. Тебе уже в дальнейшем в нашем доме жить не придётся. Будешь в колхозе пасечником работать. Так что присмотри себе новое место для дома, чтобы поближе к саду колхозному, где бы пчёлки наши пастись могли. А к тебе люди и так ходить будут. Будешь ты у них за первого советника. Но найди в лесу место и вырой там землянку большую, чтобы много людей в ней перезимовать могло в случае нужды. Пророй до неё земляной ход, чтобы от дома твоего нового по нему убежать можно было. Да с осени туда желудей, грибов да ягод наноси, чтобы было им, чем прокормиться. Но никакая чужая душа о том ведать не

должна. Поэтому закроешь эту землянку нашим семейным заклятием. И пчёлок кормилец наших с собой на то время тяжёлое заберёшь. Ведь в дом твой ещё недостроенный чужие люди петуха красного пустят. А ждёт тебя и Панаса потом дорога дальняя. Много вёрст по стране нашей истерзанной пройдёте. Голод для вас никогда не страшен будет, пока лесом идти будете. Мать-сыра земля да Велес вас в пути охранять будут. Лес кормилец наш завсегда вас прокормит. А как Мариту, сестру твою родную сыщите, там и судьбу свою встретите. Марита тебя остальному и обучит и талисман наш наследный тебе вернёт. Как только закончил старый Порфирий разговор с сыном, в дверь постучал один из сельсоветчиков. Впустила его старая Ганна, а он и молвил: Пора вас всех к делу приставлять. У нас в советском колхозе, кто не работает, тот не ест. Ты Порфирий вижу старый и недюжий, а сын твой молод, так что пусть в колхозе работает. Хотел я его на конюшню послать или за плугом поставить, но вот решили мы на совете, что колхозу свои пчёлы нужны. Сад у нас большой будет, так что сдавай своих пчёл в колхоз и смотри за ними. Мёд нужен будет советскому государству. А людей водить за нос своим мракобесием не нужно, не то, как все шаманы, в Сибирь поедете. У нас для этого настоящий врач из города приедет. Да и кур ваших на колхозную птицеферму отнесёте. Хотел Тимошка по молодости вспылить, да Порфирий на него грозно взглянул да одёрнул: – Не спорь с новой властью, бесполезно всё одно. Лучше смирись для виду, а не то вышлют отсель далече, а люди тогда без твоей помощи останутся. А нам старший Ведмидь велел с любой властью мирно уживаться, а свои мысли и дела при себе держать. Ну что ж. Делать нечего. Место для пасеки Тимофею выделили, а рядом сад большой разбили, саженцы молодых плодовых деревьев посадили. Там и хату свою велели ему строить, чтобы за пчёлами мог целый день присматривать. Тут и Порфирий старый ему помогать взялся. Да и сельсоветчики людей из колхоза для помощи выделили. Когда хата, более-менее достроена была, и пчёлы перенесены на новое место были, начал потихоньку Тимофей ход земляной прокапывать. Тут и семья мельника помогать взялась. Мельницу их тоже к колхозу приписали. А как готово всё было, – говорит ему Порфирий: – Тимофей, оторви мне две щепинки. – Зачем, батя? Ты умирать собрался, жизнь только налаживается. – Нельзя мне более тут оставаться, тяжкое ныне время настанет. Люди будут от голоду пухнуть, друг друга есть. А тебе дорога дальняя предстоит. Я её не потяну. Ты мою науку всю перенял. Будешь тут заместо меня. Пора мне уже перед старшим Ведмидем отчёт держать за прожитую жизнь. Отстругал им Тимофей две щепинки. Старый Порфирий на эти щепинки наговорил и сжёг потом. А как сделал, так той же ночью вместе с Ганной и преставился. Хоронили их всем колхозом на сельском кладбише. Все колхозники плакали, прощались. Все их в селе любили. А жизнь продолжалась. Тимофей с Панасом всё лето запасы готовили, как перед смертью отец велел.

А когда наступил тяжёлый 1933 год, и началась сильная засуха, то прокатились по всей Украине серия голодоморов. Не сумели городские сельсоветчики в сельском хозяйстве разобраться. Как на зиму, так овец стричь, а те зимой сдыхали. Свиньи в колхозных свинарниках друг друга от голода поедали. Коровы мёрли, так как сена на зиму не хватало. Центр требовал урожаи сдавать, а они нынче не уродились, как положено по планам, из-за засухи. А начальство городское требует план. Они посевное зерно да то, что на зиму для еды оставлено, отбирать начали. Лютуют сельсоветчики. Ведь при царском режиме они прав никаких не имели, а теперь сами начальниками стали. А хуже всех хозяев бывший раб, который сам хозяином стал. Они на людей орут, по домам разъезжают, да отбирают все зимние запасы. В селе нашем семья из шести душ обедать села. Дети все – мал-мала меньше. А под печку мешочек с семенами буряка сховали. Так те изверги ворвались в хату, картошку со стола на пол покидали, у маленькой трёхлетней девчушки её из рук вырвали да на полу растоптали своими сапожищами. А семена, обнаружив, отобрали, а потом по дороге обратно рассыпали их по земле. А что им скажешь, чуть что, расстреливали на месте как врагов народа. И прокатился по земле украинской голодомор лютый. Люди от голода пухнут, звереют с ума сходят. Матери детей родных убивали и ели. Сёла пустели, и люди толпами пытались идти по миру. В города их не пускали. В лесных местностях хоть шишки да жёлуди, а в степных – шаром покати. Вот так одна озверевшая толпа пришлых дошла и до Берёзового. А там и самим есть нечего, а пришлые на них с камнями кинулись. До мельницы добрались, думали муки или чего другого поживиться найдут. А там пусто, шаром покати. Они от зла мельника с женой камнями забили и мельницу подожгли. Тимофей с Панасом и другими людьми из лесу возвращались, увидели всё это и поняли, настало время в лесу им прятаться, кинулись все к дому Тимофея. А толпа их издалека приметила да за ними и кинулась. А они быстро под пол дома и по вырытому переходу в лес кинулись. А толпа от злости и их дом подожгла. Потом тоже в лес кинулась, и старый дом Порфирия тоже подпалила. А Тимофей с Панасом людей до землянки довели и велели тут до весны переждать, может утихнуть страсти. А сами, как было им покойным Порфирием велено, в дорогу. – А, может быть, зиму переждём, а потом в дорогу пойдём? – спросил Панас, который побоялся зимней дороги. – Нельзя более время тянуть, чувствую, моя сестра мне знак подаёт. А тут останемся и себя и людей погубим. Мы сюда по весне вернёмся, а люди пока в землянке нашей перезимуют, да за пчёлами моими присмотрят. Весной их на землю выносить надобно. А нам в пути сам Велес поможет, не умрём ни от голоду, ни от холоду. Вот так попрощавшись с людьми, отправились они в дорогу. Морозы в ту порую лютые были. А они как шли по лесу, так само солнце зимнее им дорогу освечивало. Тимофей все тропинки в лесу знал, к вечеру они костёр разводили, из снега чай, да суп варили, в который они грибы сушёные да крупы припасенные кидали. Мёд с сотами им за место сладкого был, не до праздников зимних им в лесу было. Иногда

до какой-нбудь заимки охотничьей доходили, так там сухари да солонину припасенную находили. Волки выли и иногда целой стаей за ними рыскали, но Велес им велел охранять путников от других людей. Пару раз на них озверевшие люди ружьё нацеливали, но сами тогда от волчьих зубов погибали. Один раз они на землянку одну набрели, а холод такой лютый был, так волки рядом всей стаей спать улеглись и своим теплом их отогрели. А утром обнаружили они убитого волками оленя. Как будто серые с ними поделиться добычей решили. Тогда они костёр развели, да со снегом сварили себе кусок оленины. Но, тем не менее, и зиме конец приходит и походу, который они затеяли. Весна их в пути встретила. На реке Водяной лёд рубить начал, русалки выглянули. Как к речке они вышли, чтобы клюквы набрать, так Водяной дедушка им рыбки протянул: – Поешьте, ребятушки, а то отощали за зиму. – Спасибо тебе дедушка, а долго ещё нам пробираться по чащам лесным. – Да уж недолго осталось, сами Жива с Лелей вам помогут. Вот и сам апрель месяц в гости пожаловал. Кругом ручьи текут, фиалки, подснежники по лесу пестреют. Рёв медвежий в лесу слышен, значит, сам хозяин проснулся. Птички на деревьях запели серенады, Лелю-Весну встречают. Да и лес уже всё реже становится. А Даждьбог на колеснице своей разъезжает по небу над лесом и всё хозяйство своё весеннее осматривает, лучами своим жаркими Мать-сыру землю прогревает. Да и Лесовик вышел порядок в лесу наводить, вместе с мавками лесными. Наконец, путники вышли на лесную поляну, а по ней ключ бежит с прозрачной водою. Наклонились они водицы испить. Да как попили вволю той прозрачной водицы, такую силу и бодрость во всём теле почувствовали! А в это время к ним Мавка одна подходит и протягивает им два лукошка с ягодами, что вроде и не по сезону, как будто. А под ягодами в каждом лукошке по одной расписной коробочке, и по одной большой лесной шишке и жёлудю лежит. – Это для вас и ваших наречённых от Лесовика, подарок к свадьбе. Пошли они с этими лукошками. Захотел Панас ягоды попробовать. А Тимошка его отдёрнул: – Не ешь ягоды, они волшебную силу имеют. А так, что ты подаришь своей наречённой, если с собой ничего за душой не имеешь. А тут такой подарок, что ни одному Сельсоветчику не снилось. Вот идут они дальше, долго ли, коротко ли, а лес всё реже и реже становится, а потом и совсем закончился. Вышли они на пригорок, а солнышко весеннее лучами своими светит, припекает. Жаворонок песню запел, звонко-голосисто, с ним хочется вместе взлететь и увидеть сверху то, что он видит. Почки на деревьях распустились, бабочки весенние летают. А травка молодая, зелёная, нежная, мягкая, как пух. А по травке суслики бегают. И что-то тоже серьёзное решают. Панас аж расхохотался. Дома суслики врагами полей считались. А тут, когда не связан с их вредными для крестьян пакостями, чего бы не улыбнуться вместе с этими милыми, да такими потешными.

Но, вдруг, суслики чего-то насторожились, встали на задние лапки, осмотрелись, и резво в норки свои юркнули. Оказалось, какая-то большая собака выскочила на полянку. Но не охотится, а поиграться с ними псу захотелось. Пёс побегал по травке, а потом завидев двух молодых парней к ним кинулся. Панас вначале отскочил, думал пёс куснуть хочет, но Тимофей его отдёрнул: – Не бойся. Этот пёс дружелюбный. Погладь его. Видишь, как он нам своим хвостом завилял. Он как будто давно нас ждал, а теперь отвести нас куда-то хочет. Панас тогда руку псу протянул, а тот его лизнул, как старого знакомого. А Тимошка ему из котомки кусочек сала протянул. Пёс угощение съел и запрыгал от радости, а потом отбежал в сторону и на них посмотрел, словно звал за собой куда- то. Пошли они за ним, а пёс вёл их дальше и дальше. Видят они по полянке две девчушки молодые бегают. Одна светлая с длинной пшеничной косой, перевязанной широкой голубой лентой. В лёгком кафтанчике, из под которого сарафан синий выглядывал. На голове косыночка светлая, а на ногах лапти. А вторая чуть крупнее, коса у неё толстая, русая, а глаза – озёра синие. – А ну, Настасья, сымай свои лапти и давай по траве весенней побегаем, как нас тётя Марита учила! – крикнула она своей подружке и расхохоталась, обнажив ряд белых зубов. – Рано ещё Олёнка по росе бегать, давай пока просто росой умоемся. И обе дивчины опустившись на корточки начали умываться росой. – Кто это вас росой умываться учил? И кому это Марита тёткой приходится? – спросил подкравшись к ним незаметно Тимофей. – Моя! – крикнули в два голоса обе девчушки, и быстро, как молодые козочки, отпрыгнули на большое расстояние, явно показывая, что ещё не доверяют незнакомым молодым людям. Но пёс, который привёл к ним молодых людей, кинулся к своим хозяйкам, явно показывая чьих хозяев он будет, так что перепачкал их одежды своими огромными лапами, которыми бегал по мокрой утренней росе. – Ладно, козочки молодые, ловить и обижать вас мы не собираемся, но поведите нас к своей тётке. – Это можно, – ответили снова в один голос красавицы. – Братик мой родненький Тимошка, живой! Панас, ну и вымахал ты, прямо не узнать, каким красавцем стал! – воскликнула Марита, когда девушки привели к ней измученных долгим путём двух искателей счастья. – Ну давайте быстро в хату, я вам с утра баньку растопила, попарьтесь с дороги. А вы девчата живо на стол накрывать. Это и есть ваши суженные. Видите не только нежити лесные, а даже наш Рябко это понял и сразу в них друзей признал. Ну а дальше события быстро развернулись. Эти девчушки были родными племянницами Маритыного мужа Павла, дочками его родной сестры Дуняши. Муж Гордей её на фронте погиб. Да и она недолго прожила, как узнала о его гибели. А девчушек потом Павел с Маритой к себе в дом забрали и вырастили их вместе со своими родными дочками Нюшей и Марусей. И с самого начала знала ясновидящая Марита, как судьба их приёмных дочек дальше повернётся, а одна потом её

невесткой станет. Алёнка Тимофею приглянулась, а Настасья - Панасу. Вот и решили они, не мешкая, свадьбу справить. – А гулять то на что будем, - спросили обе невесты. – У нас тут тоже, как колхоз объявили, хоть шаром покати! – А нам Мавка лесная от Лесовика такой подарок передала, что и на свадьбу и на дорогу домой хватит, – ответил Тимофей. – Завтра в колхозе о сговоре объявим, а через недельку и свадьбу сыграем. В колхозе порядком удивились. Весна только началась, какая может быть свадьба. Но все знали, что если что от Маритки идёт, то так тому и быть. И вот как собрались всем колхозом, столы пустые расставили, оркестр свой деревенский сопилки, бандуры, гармошки. Вышли молодожёны всех встречать. И лукошки при всех своим невестам в подарок вручили. А те в свою очередь тогда ягоды по столу разбросали, и вмиг на столах всякие соления, копчения, пироги появились, словно в помине того голоду проклятого и не было. Потом они шкатулки достали и раскрыли их. А из них платья для невест красоты неописанной, для женихов костюмы и всякие ленты, цветы и другие атрибуты, что на свадьбах иметь полагается. Поп местный их в своей церкви обвенчал, а Марита ещё велела около большого дуба, который она лентами шёлковыми украсила три раза вокруг обойти, чтобы дух этого дерева им в жизни потом помогал, как раньше у славян было положено. Да и местный председатель у себя в сельсовете расписал и выдал им документы о той росписи свидетельствующие, как теперь по новому, советскому закону было положено. Ну, свадьбу отгуляли, домой пора собираться. Вывела их Марита на лесную опушку и велела по шишке на дорогу бросить. Как только они это выполнили, из каждой шишки лошадь с подводой появилась. И на подводе по сундуку. А в сундуке том приданное такое, какое всем невестам до революции иметь было положено. Тимофея сестра крепко поцеловала на прощание и одела ему на шею их семейный золотой талисман с головою медведя. На подводе молодожёны быстро до родного села Берёзового добрались. Жители уцелевшие их там радостно встретили, сами они понемножку начинали родные дома отстраивать. Пчёл тимошкиных они около сада поставили, как Тимошка им велел. Ну, пошли тогда в землянку Тимошка да Панас с молодыми жёнами. Когда утром на рассвете вышли они из землянки на свои пепелища, то каждый на своём пепелище по жёлудю бросил. И лесные и водяные духи вышли им тогда на помощь. Колхозники тоже им помогать начали, а сами диву давались, отчего так быстро всё строится. Только не сказывали им Тимофей да Панас об этих лесных подарках. Правда, когда сельсоветчик новый в селе обявился, то велел им лошадей с подводами на колхозную конюшню отвести. Не положено при Советской власти своих лошадей дома держать. Ну, делать нечего, отвезли они телеги на колхозный двор, а лошадей при сельсоветчике на конюшню отвели и он самолично всё к колхозному имуществу приписал. Но как только Тимофей с Панасом вышли, так кони их заржали и начали в лебедей превращаться, а потом через окно выпорхнули и на речку полетели. А подводы просто растаяли водицей, словно снежные были,

только место мокрое от них осталось. Конюхи с перепугу креститься начали, «Отче наш читать». Сельсоветчик за ним помчался и орать принялся: – Да я на вас как напишу, что мало не покажется, а ну верните колхозных лошадей на место. – А как мы их вернём. Тут все колхозники видели что мы их на конюшню добровольно привели и сдали, а то что они улететь пожелали, так то не наша вина. Лесовик их лично нам подарил, а не колхозу. Вот они и не пожелали на конюшне жить. А если напишешь об этом начальству, то тебя самого в психушку упрячат. Ты ведь нам тут всё время толдычишь, что нету ни бога, ни чёрта, и всё это поповские выдумки для устрашения народа. А что же ты теперь своему начальству скажешь? Что я своих лошадей в лебедей превратил и на речку пастись отправил, чтобы в родной колхоз не сдавать. Раздался лёгкий смешок, который немножко разрядил обстановку, после того шока из-за увиденого. Попробовал тогда Сельсоветчик сорвать с шеи Тимофея их семейную реликвию – золотой медальон с головой медведя. Мол всё золото имеющееся в домах нужно сдавать в государственную казну. Но как только потянулась к шеи жадная рука, так её и покрыло ожоговыми волдырями. Понял сельсоветчик, что тут ничего не поделать и отстал от них. Тимошка своими пчёлами занялся, а Панас, как и все его предки, мельником стал.

Богданко

Тем не менее, жизнь в селе Берёзовом начинала налаживаться. Стал съезжаться из соседних сёл и станиц крестьянский люд. Голод по всей стране, как будто бы, прошёл, но люди, наевшись хлеба, начали мало-помалу мечтать о чём-то другом, лучшем и пытались найти другой район, другую землю, на которой они смогут начать новую жизнь. Это касалось особенно молодых ребят и девчат, окончивших семь классов средней школы. Они поступали в ФЗО, ремесленные училища, учились там на водителей грузовиков, механизаторов-трактористов, а потом разными хитрыми способами меняли место жительства. Свои сельсоветчики дома жить не давали, и многие жители умудрялись переезжать в другие районы, в надежде, что там будет лучше. Переехать в те времена было очень и очень не просто. Дело в том, что в сельских районах по указанию верховного начальства, за подписью И.В.Сталина не выдавали паспортов. Тогда ещё народ сочинил известную поговорку: «Без бумажки я букашка, а с бумажкой человек!» Эта фраза использовалась позже теми, кто заканчивал техникум или институт. Получив диплом, молодые люди занимали инженерные должности, а если ещё умудрялись вступить в партию в студенческие годы, то перед ними расстилался необъятный карьерный путь… Однако, в сельской местности становилось более-менее нормально, жизнь налаживалась в зависимости от начальства. Вначале начальник на тебя не налетает с криком и с кулаками, а даёт время привыкнуть да пообвыкнуть. А потом как прирастёшь к земле, он и начинает тебя донимать. Вот и думаешь, стерпеть это или по вызову на стройку на Днепрогэс махнуть. Но, правда, разрешили им в доме кое- какую живность домашнюю держать. И постепенно начали опять в сельских домах, как в прежние времена, кудахтать куры, мычать коровы, хрюкать свиньи. Огородные участки свои колхозники начали засаживать. Люди после окончания колхозных работ начинали у себя дома по вечерам, да по выходным и праздникам своё маленькое хозяйство восстанавливать. Имеющие крепкое здоровье выдерживали. А слабые, как придётся. Вот тогда и Сергей Иванович со своей женой, Кристиной Фёдоровной, сюда жить приехали. Сергей Иванович в колхозе счетоводом работать стал, а Кристина Фёдоровна школу открыла. А с Тимофеем они быстро подружились. Умные люди всегда общий язык между собой найдут. Да и у самого Сергея Ивановича – бабушка родная Олеся, тоже хорошей травницей в своё время слыла, хоть и не такой сильной, скажем, как семья Тимофея, но к ней люди тоже часто за травами обращались, поскольку в деревнях лекарей не было, только знахари да травники. Панас мельницу свою, как только отстроил, заменив лопасти на колесе на новые, так и начала она работать не хуже прежней. Настасья, как настоящая мельничиха, хозяйство своё нехитрое вести начала. Да и школа Мариты ей пригодилась! Она хорошо знала, как в лесной зоне собирать травы, коренья, а по осени ягоды. С водяными жителями всегда ладила и русалки ей помощницами в