Приморская 49. В гостях У Сербского

Братск 2018

МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮджетное УЧРЕЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ «ЦЕНТРАЛИЗОВАННАЯ БИБЛИОТЕЧНАЯ СИСТЕМА ГОРОДА БРАТСКА» Библиотека русской поэзии 20 века им. В. Сербского ББК 84 (2 = 411.2) 6 +12 П 76 Приморская, 49. В гостях у Сербского : 25-летию поэтического клуба «У Сербского» : сборник / группа авторов ; сост. : Т. Безридная [и др.]. – Братск : Полиграф, 2018. – 160 с. 25 лет исполнилось поэтическому клубу «У Сербского». Этому событию посвящена книга, в которую вошли стихи 41 автора Братска. Их объединил в конце прошлого века В.С. Сербский в доме № 49 на улице Приморской, где начиналась история библиотеки русской поэзии. © МБУК «ЦБС г. Братска» © Библиотека русской поэзии 20 века им. В. Сербского © Оформление «Полиграф»

Предисловие Поэтическая библиотека им. В.С. Сербского известна мно- гим братчанам и гостям города. И порой гости города знают о библиотеке Сербского больше, чем горожане. История этой библиотеки и ее хозяина – Библиотекаря с большой буквы Виктора Соломоновича Сербского – вдохновляет других со- бирателей книг, в том числе книг поэзии, но главное – эта история и атмосфера библиотеки вдохновляет поэтов. Не- возможно не вдохнуть воздуха поэзии, невозможно не «за- болеть» этой высокой болезнью – Поэзией – находясь в этих стенах, вдыхая воздух многих и многих томов со стихами… «Поэзия – мой бог, и я хочу обратить в свою веру все раз- умное человечество», – эти слова навсегда остаются в памяти людей, посещающих это место. Сравнительно недавно Поэтическая библиотека им. В.С. Сербского обрела новый дом, в просторных помещениях ко- торого собираются, как некогда и в тесной от множества книг квартире на Приморской, любители стихов и прозы, а также сами пишущие. При библиотеке поэзии уже много лет, с 1993 года, суще- ствует поэтический клуб, авторы которого известны как в го- роде Братске, так и за его пределами. 25 лет… Это целая жизнь. И вот уже 25 лет мы встреча- емся, читаем друг другу стихи, обсуждаем их, знакомимся с новинками литературы – не только поэзии, но и прозы и лите- ратуры «нон фикшн», пополняем свои знания литературных приемов… Вторники у Сербского – а поэтический клуб собирается каждый первый и третий вторник месяца – это всегда празд- ник. Потому что мы встречаемся там с единомышленниками, с людьми, которые разделяют нашу страсть к поэзии и сами не чужды написанию стихов, укрощению хореямба, играм в слова. 3

Приморская,49. В гостях у Сербского Жизнь участников поэтического клуба при библиотеке русской поэзии ХХ века им. В. Сербского проходит очень на- сыщенно. Это и «Большие весенние игры поэтов», и проекты по выявлению молодых талантливых авторов, и сотрудниче- ство с актерами, режиссерами, филологами, литераторами из других регионов и нашего города. Если последовательно пролистать поэтические сборни- ки клуба, то можно легко проследить эволюцию авторов, их творческий и духовный рост. От подражательных стихов о сугубо личных событиях, от «датских» произведений поэты поднимаются до высоких строк о Вечном – о любви, смысле жизни, поиске себя и своего места в непрерывно меняющемся мире. Ибо что есть поэзия, как не поиск себя в мире людей, что есть стихи, как не приют для мыслей поэта о самом себе? Ав- торы меняют свои строчки и меняются ими сами. Они хотят поделиться самым сокровенным с читателями и слушателя- ми, именно затем и задумываются и издаются коллективные сборники стихов участников творческого клуба при библи- отеке им. В.С. Сербского – и не только. А из коллективных сборников наиболее талантливые авторы созревают до соб- ственных поэтических книг. Мы призываем наших читателей и гостей библиотеки раз- делить с нами радость праздника, имя которому – поэзия. Да, стихи – не зря созвучны со словом «Стихия», это то, что но- сится в воздухе и проникает в человека вместе с дыханием. Но только в человека, который открыт миру. Татьяна Безридная 4

Клубу Сербского 25 лет Клуб «У Сербского» Каждый человек здесь, как алмаз, который занимается самоогранкой. Блеснёт ярким лучиком удачная фраза сото- варища по перу, вдохновит этот перл и тебя на новый сти- хотворный подвиг. Писать плохо – стыдно. Совсем не писать – невозможно. Вот и происходит взаимоогранка наших скром- ных поэтических задатков (не скажу – дарований). И растём мы с каждым заседанием Клуба, поднимаясь над собой, над бытом, над насущными проблемами, украшая своё и окружа- ющих существование на этой грешной Земле всё более звон- кими, яркими, запоминающимися строчками. У каждого свой стиль. Все разные. И все друг другу рады. Искренность – вот что объединяет. Искренность, доверие, открытость. Доброжелательность. «Мы умом и душой воспаряли…» Откуда эта фраза – не помню. По-моему, из моих же ранних опусов. Но она верна. Многие из нас уже не молоды. Но стремление к чистоте, к красоте мысли, к её полёту не покидает наши поседевшие головы и не стареющие души. Как мы радуемся ажурным строчкам, точно найденным словам, оригинальным поворо- там темы! Какмы ждём эти встречи! Как готовимся к ним! И несём себя на суд друзей. И вдохновение, и волнение, как перед свиданием. А вокруг – книги. И, кажется, сам воздух наполнен аурой тысяч прекрасных строк, за которыми чьи-то бессонные ночи, радостные мгновения оттого, что – ПОЛУ- ЧИЛОСЬ!!! – нашёл нужную, точную фразу. Мы знаем, как это бывает. И мы в ряду тех, кто творчеством своим делает непростую эту жизнь немного чище, добрее, красивее. Нам хорошо вместе. Спасибо Господу за это! Регина Румянцева 5

Приморская,49. В гостях у Сербского Adeli *** В вечерний час, Мой обнимая ствол, Не плачь, не плачь, Я так Тебя люблю... А после смерти – стать сосной. Высокой, золотистой, сильной. Глядеться в омут неба синий И разговаривать с луной. С восходом солнечным алеть И пламенеть с его закатом, Своим янтарным ароматом Сердца лечить и души греть. Хранить влюблённых имена На чешуе прохладной кожи. И быть на остальных похожей. И знать, что одному нужна. Метель! Метель! Сейчас бы мне метель! Чтоб было радостно лететь, Чтоб ветром било по лицу, Отдаться снежному венцу! Бежать! Сугробами бежать! С деревьев гроздьями срывать Упавший снег, горячий лёд – В глаза, в открытый жаркий рот! 6

Adeli Забыть! Метелию кружить! Бежать! Лететь! Любить! Любить… *** Падали сиреневые хлопья, Плавно убаюкивая день. – Вы – моя любовь, моя утопия, Вы – ночами бродящая тень. Не будя меня, к постели сядете, Аккуратно два сложив крыла, И меня по голове погладите... – Я любила больше, чем могла. Вы – моя мечта непоправимая И неуловимая теперь... «А любовь у них почти старинная» – Скрипнет пол и отворится дверь. *** Нетопленая печь с утра И заоконный сумрак синий, И на перилах нежный иней, И лёд на донышке ведра... А дальше... Из-под топора Сосновые взмывают вздохи. И добрые лесные боги Обеспокоены с утра. И целый день и стук, и звон 7

Приморская,49. В гостях у Сербского Разносятся по чудо-лесу. И смотрят грустно ангел с бесом И ветер с четырёх сторон. Печальный выйдет домовой На деревянное крылечко. И солнца медное колечко Закроется чужой трубой. Здесь будет дом, а может храм Для ищущей души усталой. Но так спасенья будет мало В натопленной печи с утра. *** Распались на миры и атомы Оплакавшие смерть глаза. «Тебе всё то, что мне не надобно, Я завещаю», – Ты сказал. Ты завещал, и я наследую, Преследуя любовь времен. Но я душой своей не ведаю Других, других, других имён. И плача с мерным причитанием, Нежданную открою суть: Ведь мы увидимся когда-нибудь В других глазах. Когда-нибудь… 8

Лидия Аксёнова Лидия Аксёнова *** Тёмное небо. Падает пушистый снег. Стою возле столба с горящей лампочкой наверху. Запрокинув голову, смотрю ввысь. Вскоре показалось, что начинаю медленно поднимать- ся в небеса, что вокруг меня всё кружится быстрее и бы- стрее и в каком-то стремительном танце проносится мимо, а я – творец этого ликующего хоровода. И слова, мне кажется, так же порхают, кружатся, танцуют, как эти лохматые пухлые снежинки, только на землю они не падают, а уносятся вглубь мироздания по винтовой спирали, чтобы через многие года хотя бы эхом отозваться мне. А услышу ли себя когда-ни- будь? Пойму ли? *** Приоткрыла я створку души, а ты мимо прошёл, тё- плый свет не заметив её. Наш неоконченный роман не- повторимою рябиновой горчинкой в памяти сберёгся. И грустно, и смешно, и нет надежд на встречи. А мне так хорошо – ведь впереди капелей звень, журчание ручьёв, цветение весны, качелей взлёт и птиц прилёт, и неба сине- ва, и яркость солнца долгожданная. И чей-то взгляд мне юность чудную в сей миг напомнил. В твоих глазах несбыв- шегося стынь, но счастлива, что не осталось горечи в моих. Не беру я гитару: играть не умею. Если вдруг запою, значит, горе, разлука, беда ли стороной обошли моих близких, зна- чит, кто-то родной вот-вот возвратится домой. Может, ты? *** Мотыльком уж давно не порхает по белому свету душа. Видно всё-таки одряхлела, хотя толки идут, что она молодая всегда. Устала донельзя и не рада уже ничему? За окном лу- чисто солнце искрится, нетающих в тени сосулек с крыши 9

Приморская,49. В гостях у Сербского длинный ряд свисает – так и хочется до них металлической палочкой дотянуться и позвенькать, надеясь, что и льдинки музыкой весенней отзовутся. Подтаявший снег поражает чер- нотой и грязью. Полки тяжёлых туч опоясали горизонт, ввысь подняться не в силах. Дней пять назад, перед самым Покро- вом, одуванчик цвёл. Зачем? Почему? Солнечная грусть за- туманила мой взор: у каждого своя судьба, даже у растений. *** Чёрный ворон кружит, кружит над лесной поляной – над душой моей. Что пророчит он? Посулит ли что? Радуют кого ли бренной суеты жалкие плоды? Глас Божий слышен ли в убийственном лязге войны? Вольные просторы чем мне заменить? Свежие идеи, веяния что в мой мир внесут? Цельность мироздания с наскоку не понять. В серой будничности не до вышних сфер. В гвалте оголтелых как познать себя? При думе о тебе встрепенётся ль сердце? *** Не светла печаль отказа от любви. Твоей ли? Иль своей? Не столь уж важно чьей: моя последней оказалась, надежды не оставив на иную. Любила, о чуде взаимности не помыш- ляя. Верила грёзам сердечным, их несбыточность ясно умом понимая. Сердцу не прикажешь всё вмиг забыть. С болью и трево- гой встреч с тобой не жду. В синей дымке глаз твоих не вяз- ну. Отмечталось. Знойное солнце не прогрело ни пропитан- ную одиночеством душу, ни застуженное разлукой сердце. Фантазии любви рассветной росинкой бесследно исчезли. У соседской калитки рябина алой спелостью гроздьев меня восхищает. 10

Аида Акулова Аида Акулова Послание неизвестному брату День. Июль. Белорусский вокзал. 12 часов между поез- дами. Изначально было 12. Уже меньше. Намного. Примерно полтора. Какие ассоциации с июлем могут возникнуть? Жара. Солн- це. Возможно, дым. Пекло. Пыль. Копоть. Но нет. Ничего этого. Зато есть дождь. Который льёт как из ведра. Которым всю пыль и прибило. Есть толпа, которая, пытаясь укрыться от небесной воды, сформировалась под аркой. Я стою в этой толпе. Рядом со мной – подруга Елена. Это она завезла меня в «убежище». Я не боюсь дождя. Он меня вдохновляет, а иногда даже впечатляет, как некоторых «Диснейленд». Почему? Мне было восемь. Я тогда училась в первом классе. И безумно боялась проспать. Потому что школу обожала, учителей любила, за- нималась хорошо. «Занималась хорошо» – это я не про оцен- ки. А про то, что отдавалась процессу обучения на все сто. «Отлично» у меня было только по поведению. Зато у един- ственной в классе. И надо было держать марку. Это было для меня жизненно важно. То, что я примерная девочка, стало не- кой альтернативой воздуху, которым дышалось легко, словно после дождя. Я не гордилась, нет. Я просто тихо радовалась. И была не против того, чтобы компания примерных учеников в нашем маленьком классе из семнадцати (вместе со мной) человек только пополнялась. Но как бы человек ни старался учиться хорошо, как бы он ни ладил с классом и учителями, если он опаздывает в школу, никто ему пятёрку за пример- ное поведение не поставит. Поэтому я жутко переживала, что когда-нибудь всё-таки опоздаю. До того памятного дождя. Грозового. Это было ночью. На ту ночь грозы никто не про- гнозировал. Тем не менее она началась. Как и все грозы, она 11

Приморская,49. В гостях у Сербского была недолгой. И, казалось бы, на что там смотреть, гроза да гроза. Подумаешь. В первый раз, что ли? Лучше посидеть у компьютера или телевизора, а не пялиться в окно. Но нет. Та- кой гроза предстала предо мной впервые. Были в ней мощь и власть завораживать взор. Сверкали по пять красных молний сразу. Небо как будто бы кровило и содрогалось в конвульси- ях. Следовало лечь спать. Но невозможно было не смотреть на эти молнии. Они были армией небесных заклинателей, а я змейкой, послушной, влюблённой в своих хозяев. Странно, но после этой грозы ничего в мире не переменилось. Если подразумевать под «миром» улицы города, деревья, газоны, небо… Однако намного более важная для меня перемена про- изошла точно. Изменилась я. Эта перемена, скажем так, со- шла с небес на землю. В виде грома, молнии и дождя. Долго не спалось: прокручивалась в памяти недавняя гроза, она кончалась везде, кроме меня. В ушах бился гром, кровавые молнии мелькали перед внутренним взором. Казалось, гроза возобновится за окном по щелчку пальцев, а если включить в комнате свет, то и в люстре заиграют молнии. Эта гроза была близкой как сестра. В школу я, конечно, опоздала. Но мне казалось, что в ту ночь произошло нечто на порядок лучше любого сна, таин- ство, не меньше. С тех пор больше никогда не было страшно опоздать в школу. Дождь освободил меня из плена страха, как принц освобождает свою принцессу из плена дракона. Но по- сле него появился иной страх – больше никогда не увидеть такой грозы. Уникальной. Неуёмной. Красной. Стоя в арке, в толпе, рядом с Еленой, я вспомнила мою гро- зу. Мне стало немного грустно. И светло. Ярко-красные мол- нии никогда больше не посещали моей улицы. Но они на ней были. Возможно, для того, чтобы о них вспомнить. Сейчас. Вот так за ходом моих мыслей проходит дождь. Я наблюдаю за тем, как с неба текут мои мысли. Медленные. Романтич- ные. Почти бесшумные. Мысли о дожде. Опускаю взгляд на свои бусы. Даже они немного похожи на дождинки. 12

Аида Акулова – Смотри!!! – восклицает Елена. Смотрю. И вижу в небе красную молнию. А потом его. Это парень обычной комплекции, среднего роста и возраста, лы- сый, с красивой улыбкой. Он хромал, было видно, что вместо одной ноги у него протез. А я на коляске. Так что да, встрети- лись. Он идёт ко мне. Внимательное, сосредоточенное лицо, доброе. Он всё ближе. Смотрит прямо на меня. В глаза. Мне не страшно. Наоборот. Чем он ближе, тем спокойнее. Он идёт так: видит цель, верит в себя и не замечает препятствий. Не все здоровые умеют так ходить. Знаю, что он идёт ко мне. Но понятия не имею зачем. Этого в его серых глазах прочитать невозможно. На какую-то долю секунды мне кажется, что он просто спросит: «Который час?» и, получив ответ, пой- дёт дальше. Но нет. Для такого незатейливого вопроса у него слишком серьёзный вид. У ведущих политических программ лица не столь серьёзные. Это лицо человека, который решил- ся на отчаянный шаг. Хотя в нашем с ним положении любой шаг – отчаянный. Мне кажется, он идёт бесконечно долго. На- верное, двуногим кажется, что так же бесконечно долго иду я. Из-за протеза его шаги имеют особенную мелодию, которую не заглушишь ритмом мегаполиса. Лица людей, которые не прячутся от ливня под аркой, мелькают передо мной, как ва- гоны движущегося поезда. Я стараюсь больше не смотреть на него. Нельзя. Долго смотреть на человека, который физиче- ски похож на тебя немного больше других – все равно дурной тон. Рыбак рыбака видит издалека. Видит. Но не пялится. От- вожу взгляд, смотрю на Елену. Но…Я знаю, что он может не- правильно истолковать мой долгий взгляд, однако более чем уверена, что такое возможно только в теории. Он всё поймёт правильно. Здесь и сейчас. Поэтому снова смотрю на него. Наконец, словно для того, чтобы подтвердить мои мысли, он подходит совсем близко. Останавливается. Протягивает мне руку, сжатую в кулак. Что, бить будет? Подумал, что я стою на его территории? Рядом Елена, которая очень внима- тельно следит за ситуацией. Скоро вернётся мама. Меня не 13

Приморская,49. В гостях у Сербского дадут в обиду. Но все равно не по себе. Есть устойчивое со- четание слов: «Почувствовать себя не в своей тарелке». Я по- чувствовала себя не в своей коляске. Она как будто стала мне мала. Или велика. Я села иначе, чтобы вернуть былой уют. И получилось так, что как бы отодвинулась от протянутого кулака. Парень был спокоен как банкомат. Решимость. Вот единственная эмоция, которую я в нём вижу. И она не покида- ет его лица. Она, кажется, его верная подруга. Или адъютант. Или глашатай. А может быть, всё это одновременно. Реши- мость. Вот чего мне не хватает. Особенно сейчас. Мне кажет- ся, что этот человек знает некий секрет, который поможет мне жить и выжить. Хочется спросить его о том, что именно это за секрет. И сделать это как можно скорее. Ведь уйти он может в любой момент. Даже пройти сквозь меня, как сквозь стену. Но знаю, что сейчас не время прерывать молчание, которое затянулось или же только началось. Я знаю, что заговорить первым должен он. – Возьми, – его голос звучит так, словно он говорит с млад- шей сестрой, он разжимает руку. На ней горка мелочи. «Что-о-о?», – восклицаю я мысленно. Обидеть человека не хочется, равно как и брать деньги (если горку мелочи можно назвать деньгами). Я уставшая, но красивая: особо никогда не крашусь, но сегодня губки покрыты розовым блеском, на них играет улыбка, на шее красивые бусы. Неужели даже на- личие всего этого не наводит на мысль, что милостыню мне подавать не нужно? – Спасибо, но не нужно, – вмешивается Елена. Отнекиваться начинаю и я. Парень совершает ещё несколько попыток вручить мне ме- лочь. Желает мне удачи и уходит ни с чем. Было боязно его обидеть. Но сейчас понятно – даже если бы я сильно хотела сделать это, у меня бы не получилось. – Молодец, что отказалась, – говорит Елена, – ему нужнее. 14

Аида Акулова Сама видела с утра, как он эту мелочь здесь зарабатывал. Дура! Я самая настоящая дура! Как у меня вообще могла закрасться мысль о внешности!? Ведь с самого начала знала, что она здесь совершенно ни при чём. Он руководствовался чувством долга. И думал, что не может поступить иначе. Но я не дала ему исполнить его долг. Потому что тоже не могла поступить иначе. Прости меня, незнакомец! *** Сорванный Божий глас зовёт тебя по ночам. Ты возведёшь строфу, станет она как храм. Будет в ней свет гореть солнцем весенних снов, Будет ладони греть Бог у твоих стихов. *** И вот, всё ближе, всё реальней становясь, Любовь моя мне нож вонзает в спину. И ждёт, коварная, что этот мир покину, И превращается вдруг в ненависть, смеясь. И вот, всё ближе, всё реальней становясь, Любовь моя в висок стреляет метко, И под ногой так горько стонет ветка, Что я теряю с твердью божьей связь. Всё ближе и реальней свет, тоннель, Конец всему, что написать не смею, Конец любви и страха перед нею, И ощущенью будто бронзовею, И всем попыткам быть, мечтой искрясь. Любовь моя, послушай, я не струшу. Пронзи металлом хладным боль и душу. И пристрели их. Чтоб наверняка. Я так хочу сказать всему: «Пока», 15

Приморская,49. В гостях у Сербского Но не уйти во свет, тоннель, к страданью. Воскреснуть к новой жизни – наказанье. Ещё одной не выдержу. Я знаю. Так что даруй мне смерть. Прошу. Дерзай. Покойная душа – дорога в рай. 16

Марина Акулова Марина Акулова Тетрадь Однажды на семинаре я села за последний стол, мне почему-то захотелось посидеть одной, не помню, то ли не вы- спалась, то ли чем-то была расстроена. Засунула сумку в стол, а когда в конце занятия стала доставать её, вместе с сумкой из стола выпала тетрадка. В чёрной дерматиновой обложке, с загнутыми уголками, старенькая, ничего особенного. Из лю- бопытства я заглянула в неё. От корки до корки она была ис- писана, между прочим, очень необычным, красивым почер- ком, это были стихи. Я подумала, что если верну тетрадь на место, её возьмёт кто-нибудь другой, и что это будет хозяин – маловероятно. Уж лучше я возьму, почему-то мне очень за- хотелось, ну очень. Следующую пару я не занималась. Меня поглотило чтение. Никогда до этого я не увлекалась поэзией, поскольку изучала её в школе исключительно в рамках пред- ложенного программой. Неожиданно для себя я не могла ото- рваться, как будто много лет до этого испытывала недостаток поэзии, а тут меня допустили до неведомого и позволили на- сытиться всласть. Много стихов, авторов: Багрицкий, Ахма- дулина, Высоцкий, Заболоцкий, Асадов, Симонов, Щипачёв и ещё, ещё… Тетрадь стала с того момента и на долгие годы самой большой моей драгоценностью. Уже в моей библио- теке были книги Цветаевой, Ахматовой и других поэтов, но тетрадь всегда была со мной. Я мысленно посылала незнако- мому труженику, переписавшему стихи, слова благодарности и тысячи извинений за мою невольную кражу. Через много лет вместе с дочерью я уехала в Белоруссию. Нас не было почти год. За это время в квартире был сделан ремонт. Когда мы вернулись, то я не могла найти многих ве- щей, в том числе и тетрадь. Муж сказал, что все мои студен- ческие тетради, медицинские книги («потому что ты же уже 17

Приморская,49. В гостях у Сербского не будешь работать врачом») он аккуратно связал и отнёс в кладовку в подвал. Я решила при наличии свободного време- ни заняться этим… Галя Уже в который раз я встречала её у окна в подъезде, она сидела на корточках, читала газету и курила. И так всегда. Я бы и внимания на неё не обратила, мне всегда всё равно, кто и что вокруг меня, есть только мои заботы. Но невозможно было её не заметить. Глаза. Вот причина. Когда я проходи- ла в первый раз мимо неё, она на меня просто посмотрела. Вскользь. Таких глаз я никогда не видела: огромные, не шучу, красивейшие голубые глаза. Такие невозможно не заметить, забыть тоже можно не пытаться. Как-то в полночь раздался звонок в дверь, я этого сильно не люблю, но лучше открыть, иначе совсем не уснуть, думая о том, кто и зачем приходил. Передо мной стояла красавица соседка, смотрела на меня своими чудесными глазами, в кото- рых читались смущение, извинение, тревога. – Простите, пожалуйста, мне Лена из восьмидесятой ска- зала, что Вы педиатр. У меня заболела дочь, не знаю, что де- лать. Я не сторонница подобных просьб, честно скажу, «у меня есть право на отдых во внерабочее время», как и у всех моих сограждан, «мы не в глухой деревне живём, чтобы не было куда обратиться». Но здесь я не могла проявить свою всег- дашнюю резкость, почему-то мне нравилась моя соседка, хотя я с ней никогда ни одним словом не обмолвилась, мы даже не здоровались. – Да, конечно, я сейчас выйду. Пятимесячная Сашка была точной копией своей мамы. Я сделала свою обычную работу. Мы стали здороваться. Потом подружились. Я всё дума- ла о том, что причиной нашей дружбы стали глаза, «которые нельзя не заметить». Как-то коллега по работе сказал, что был 18

Марина Акулова на вызове у моей соседки. На вопрос «у какой», он ответил: «С глазами. И ещё дочка у неё с глазами». И для ясности мак- симально расширил свои глаза, видимо ещё и для убедитель- ности растопырил пальцы рук. Но никакими жестами невоз- можно было передать красоту её лица, блеск пепельно-русых густых волос, изящество точёных музыкальных пальцев, при- рода щедро её одарила, всё при ней, как говорят в таких слу- чаях. Она оказалась журналисткой и поэтессой, читала мне на кухне свои стихи, и я почти теряла сознание от чего-то для меня недосягаемого. Я млела от гармонии, иногда даже не вникая в текст. Мне нравилось. На какое-то время мне нужно было уехать в Новосибирск. Вернулась я только через два года. И сразу к ней, к любимой соседке. Она, казалось, стала ещё краше. Периодически она сообщала, что была вчера у Сербского, что там собираются поэты, и там так здорово и замечатель- но. Глаза её блестели, она с кошачьей грацией брала сигарету, прикуривала и томным голосом читала мне стихи, которые она читала в поэтическом обществе. В рассказах её звучали имена, фамилии… Виктор Соломонович («он меня сегодня похвалил»), Владимир Монахов («ему понравились мои сти- хи»), ещё кто-то, она рассказывала обо всех, кто приходил туда в качестве гостя, о событиях, праздниках. Приходила от- туда всегда весёлая и счастливая. Когда-то мои родители работали на ЦРМЗ, потом там ра- ботал мой брат. Наши с Сербскими дачи были на соседних улицах. Я помнила, что у них первых появилась клубника, и мы, дети, каждый день планировали, что ночью пойдём воро- вать ягоду. Но, набегавшись за день на свежем дачном возду- хе, сваливались и спали беспробудным сном до самого утра. А потом и у нас появилась клубника, или виктория, как гово- рила мама. – Галя, я тоже хочу посещать эти вечера. 19

Приморская,49. В гостях у Сербского – Там собираются поэты. Хорошо бы что-нибудь написать. Попробуй. Хотя двери у Сербского для всех открыты. Но ты попробуй всё же. Работа, рутина, проблемы, суета, мгновения, и дни проле- тают. Как-то придумала, пришла к Гале, произнесла: Птички щебечут и каркают. Воздух щекочет в носу. Как меня всё это радует. Как же люблю я весну. – Ты шутишь? – Издеваюсь. Просто так получилось. Я больше так не буду. Посмеялись и забыли. А потом я встретила его. И про- пала. Подруга мой выбор одобрила, и когда на меня снова на- шло, выслушала мой опус с серьёзным лицом. Ты – мужчина. И больше никак, Мой любимый, единственный, милый… и так далее. – На что-то уже похоже, только не поняла концовки, поче- му такая фатальность? Или снова издеваешься? – Не знаю, так пришло. Почему-то так написалось. Жизнь моя наладилась так, что уже ни о чём не думалось, не было проблем, было одно только безоблачное счастье, лёг- кость бытия, беззаботность и беспечность. Ну когда-то же, в конце концов, должна была наступить у женщины беззабот- ная юность. В тридцать два – самое то. Я была полностью поглощена своей любовью, и ничего больше уже было не надо. Но подружки в таком деле не поме- ха, наоборот, без болтовни на кухне совсем невозможно пере- жить такие мощные эмоции. Галя продолжала рассказывать о своих делах, мне так же нравились её стихи. И как-то у меня снова появилось желание чего-нибудь придумать. Как всегда, моим ценителем была соседка. На этот раз она сказала, что уже ничего, видимо страсти провоцируют меня на подвиги. Ну уйду. И что тогда? Что случится, что стрясётся? 20

Марина Акулова Ну, положим, иногда Сердце ёкнет и забьётся. Память что-то всколыхнёт. Ум немного помутится. Ну и что? А всё пройдёт. И забудется-простится. Всё по руслу потечёт. Будут новые заботы… Встрепенулась, и вперёд – В макияж. И на работу. Потом Галя уехала в Питер. Аида Когда Айке исполнилось пять лет, мы познакомились с очень интересными людьми. Случайно. После рождения до- чери мне было совершенно некогда выгуливать нашего лю- бимца Митьку, умнейшего и добрейшего пса. И пришлось отпустить его на вольный выгул. Утром он бежал к двери, я выпускала его. И до обеда можно было не ждать: первым пунктом его программы был «Приморский» рынок, там его уже ждали, кормили до отвала, кто чем мог. Потом он бежал в «Сибирский», где ему тоже было готово угощение. Потом ещё куда-нибудь по своим собачьим делам. Сытый он возвра- щался домой, высыпался, и вечером мы гуляли уже все вме- сте. Митька свою службу знал чётко, он шёл рядом с Айкиной коляской, охранял её, если я отходила, не подпускал никого. Как-то мы проходили мимо небольшого магазинчика. Нас остановила девушка и спросила, наша ли это собака. Оказа- лось, что как-то зимой она хотела забрать Митьку к себе, по- тому что было холодно, и он выглядел очень несчастным. Но мама её отговорила, уж совсем не походил он на бездомного: чистый, ухоженный, постриженный и расчёсанный – было за- метно, что хозяин есть. Митька даже не зашёл в магазин, как бы его ни заманивали, только поднялся на крыльцо, посидел 21

Приморская,49. В гостях у Сербского немного, вздохнул и ушёл, – рассказали Женя и Светлана Вла- димировна. Так мы познакомились, а потом заходили к ним почти каждый день. Они оказались интересными, добрыми и душевными людьми, их дом был полон кошек и собак, кото- рых они подбирали на улице, лечили, выкармливали, заботи- лись обо всех одинаково хорошо. И никто не был обижен, как по Стругацким. Аида очень любила эти визиты, вынужденная изоляция от общества сверстников была для неё тяжелым испытанием, общительная и пытливая от природы она нуждалась в новых людях, новых впечатлениях, в общении. Она уже научилась читать сама, но наши ежевечерние чтения вслух никто не от- менял, были прочитаны все имевшиеся дома детские книги, их тексты она пересказывала наизусть, очень любила стихи. И с огромным энтузиазмом читала их нашим новым дру- зьям. Как-то Светлана Владимировна предложила Ае самой попробовать сочинить стихотворение, в качестве предмета описания предложила Лушку, которая жила здесь же в мага- зине. Кошка была любимицей хозяев. Они подобрали её, ког- да были сильные морозы, выходили, но отмороженное ушко спасти не смогли. Так и жила она без ушка. Первую строчку предложила хозяйка, Ая продолжила. И получилось стихот- ворение «Лушка без ушка». Скоро наши новые знакомые уе- хали в Иркутск. Очень жаль, что так часто те, кто становится дорог и близок, расстаются с нами. А потом… Аида всерьёз увлеклась сочинительством стихов, даже выполняла «зака- зы» для школы, при подготовке к различным мероприятиям в «Сосновой горке», где она периодически проходила курсы реабилитации. Она стала жить поэзией, много писала и сти- хов, и прозы. Дошло до того, что написанного ею накопилось достаточно для небольшой книжки. Аида прочитала написанное мной и сказала, что о себе она сама может написать, так что наложен запрет на дальнейший рассказ о ней. Стирать уже написанное не буду, потому как жалко. Только вот длинное это вступление имело целью под- 22

Марина Акулова вести к самому главному. А именно к тому, что два года назад она сообщила радостно, что показала свои стихи кому-то, тот ещё кому-то, и в результате Екатерина Сербская пригласила её в библиотеку на встречу с поэтами. Я не ослышалась? Вот это судьба. Первый день в поэтическом клубе я не забуду ни- когда: как нас приветливо встретили, представили, Михаил Глебович спел Аиде проникновенно о том, что почему же мы не встретились в те года мои далёкие, взяв её за руки, как Аида прочитала свои стихи, как не хотелось уходить из этого гостеприимного дома. И вот уже много лет мы с ней почти не пропускаем эти прекрасные вечера. Мечты сбываются, даже если они давно забыты. *** В марте случился пожар в подвале моего дома. На следу- ющий день я пришла проветрить квартиру. Около подъезда лежало множество чёрных мусорных мешков, набитых тем, что осталось в подвале после пожара. Коммунальщики сказа- ли мне о том, что горела моя кладовка, что было много обго- ревших медицинских книг и стопки тетрадей. Я посмотрела на мешки ещё раз: где-то в них была и та моя тетрадь… Соседка – Ну что, принести тебе? – Нет, – резко ответила она и отвернулась к стене. Уже второй день, как температура стала нормальной, анти- биотики отменили, поэтому утром меня перевели в эту палату на втором этаже. Палата была двухместная, большая редкость для советского роддома. Хотя Академгородок не совсем со- ветский, есть что-то здесь такое, заставляющее думать, что ты немножко в другой стране. Даже больницы другие, и есть то, что можно назвать сервисом. Одна койка уже была заня- та, соседка лежала лицом к стене. Я поздоровалась, назвала своё имя и стала выкладывать из пакета в тумбочку свои ве- щички. Помещение небольшое, но довольно светло, тепло и 23

Приморская,49. В гостях у Сербского чисто. Что ещё нужно для отдыха после всего этого кошма- ра, называемого родами и послеродовым периодом? Просто чудо, что всё закончилось, и всё благополучно, три дня я не видела сына, сегодня, наконец-то, мне принесут его, не могу дождаться, так хочется прижать его к себе и никому уже не отдавать. Хотя бы на время кормления. Завтрак, подготовка к кормлению, жду и в нетерпении складываю-раскладываю по- лотенце, только бы на что-то отвлечься. *** В отделении патологии было всего три палаты. Беремен- ные, в одинаковых по цвету и размеру нелепых больничных халатах, в странноразмерных потрескавшихся от обработки многоразовых кожаных тапках, мы были похожи на смешных матрёшек. За несколько дней все перезнакомились и от не- чего делать ходили в гости друг к другу, общались в столовой и на вечерних измерениях давления, провожали рожениц и с нетерпением ждали о них новости. Вместе со мной в палате находились ещё три девушки, студентки, как и я. Все жда- ли родов, у одной была миома, у другой рахитический таз, у меня и Иры – крупный плод. Каждая боялась по-своему, и все одинаково дрожали, когда из родзала доносились крики и стоны, матки дружно у всех приходили в тонус, что в конеч- ном счёте нас веселило, хотя смех был нервным. Первой из нас родила Света, та, которая с миомой, за ней следом увезли на роды Иру. Акушерка по секрету сказала, что роды были очень тяжёлыми, и ребёнка «выдавливали». На следующий день мы узнали, что ребёнок не выжил. Сказать, что было очень страшно, ничего не сказать. Мы были охвачены ужа- сом. У самых слабонервных случилась истерика. Ничего себе сохранение! В больнице процедурный лист пустым не может быть, мне назначено было сразу всё и побольше. На третий день моя кожа не выдержала и отреагировала так, что трое суток я не 24

Марина Акулова могла ни спать, ни бодрствовать, от зуда сходила с ума. На- конец доктор сообщил, что решено вызывать роды, с утра велено было явиться в родзал. Снова я всю ночь не спала, из- мученная своим дерматитом, от которого ничего не спасало, кроме душа и массажной щётки. В половине восьмого я уже стояла перед врачом, с нетерпением ожидая его действий. Мне всё сделали, ввели «хлористый», ещё что-то, и зуд сразу почему-то прекратился. Я дошла до кушетки, легла и усну- ла. Богатырским сном. Иногда я слышала, что меня пытаются разбудить, чувствовала, как бьют меня по щекам, понимала, что дают кислород через маску, но не имела сил открыть глаза и всё глубже проваливалась в сон. Выспалась я часам к шести вечера. Родовой деятельности не было. Совсем. Около меня было два доктора и акушерка, они перевели меня к креслу, подключили «капельницу», давили на живот, всё было беспо- лезно. В конце концов было произнесено: эмбриотомия. Тут я окончательно проснулась и взвыла «да я вам, да я вас, на вас, я сюда пришла за сыном, а не за его частями, делайте кесаре- во», «невозможно, кожа…», «плевать на кожу, режьте, зажи- вёт, мне нужен мой сын». Наконец спасительное: «готовьте операционную». Наркоз, видимо, был неглубокий, я слыша- ла, как говорили, как звенели инструменты, голос Инны Васи- льевны произнёс «какой хороший мальчик», и куда-то вправо унесли первый крик моего ребёнка. *** Наконец принесли, вглядываюсь, стараясь разглядеть и за- помнить, а то ведь снова заберут до следующего кормления. Глазки как вишенки, реснички как паутинки, их почти не вид- но, только блестят на свету, из всего этого кулёчка только ли- чико и видно. Молчит, кажется, что тоже разглядывает меня, хотя, конечно же, это только так кажется. Так и молчим вме- сте, наскучались друг без друга. Ощупываю через пелёнки ручки, ножки, всё целое. Потом спрашиваю: ты ещё не про- 25

Приморская,49. В гостях у Сербского голодался? Он словно понял меня, забеспокоился, и мы при- ступили к кормлению. Приносят на полчаса, поэтому успели немного пообщаться, я рассказала своему мальчику о том, как долго выбирали ему имя, и поэтому поначалу я путалась, на- зывая его то Пашей, то Васей и только потом Коленькой. Хотя сын уже сладко спал на моих руках, я знала, что он всё равно слышит мой голос, поэтому и посапывает спокойно. Зашла медсестра, подошла к моей соседке, потрогала за плечо и спросила: «Может, всё-таки покормишь?» «Нет, не надо приносить, я не буду». Затем она подошла ко мне, спро- сила, как поел, забрала Колю и вышла из палаты. Повисла тишина. Долгая и тягостная. Соседка встала, вы- шла из палаты. Я стараюсь быть нелюбопытной и тактичной, не расспрашиваю никого ни о чём, считаю, что если кто-то считает нужным рассказать о себе, он сделает это сам. Но ког- да соседка вернулась, я почему-то стала приставать к ней с разговорами. Снова представилась, узнала, что её зовут Юля, и она скоро выпишется. Одна. Юля была очень стройной, трудно было поверить, что она только после родов. Очень красивое лицо, слегка смуглая кожа, симпатичная родинка над верхней губой, карие мин- далевидные глаза, густые чёрные крупными локонами вью- щиеся волосы, приятный мягкий голос. Такая восточная кра- савица, прекрасная пери. Вид у неё был независимый, гордо вскинутая голова, решительный взгляд. Не подступиться. Как оказалось, всё это было защитной реакцией. Превентивные меры от чужого любопытства, от неудобных вопросов, от раз- говоров вообще. В течение дня мы говорили на нейтральные темы, когда один на один, и нет никого больше на целом эта- же, общения социальному животному человеку трудно из- бежать. Ко мне приходили родственники, принесли разных вкусностей, разумеется, я поделилась, угостила. Спросила, почему к ней никто не пришёл за целый день. «Никто не знает, что я здесь. Мои все в Б-ске, в Новоси- 26

Марина Акулова бирске нет никого. В общаге думают, что я уехала домой, дома, что я учусь. А я тут, родила вот. Легко выносила, легко родила. Мальчика. Без мужа. Когда мой парень узнал, что я беременна, то просто исчез. Аборт делать не стали, потому что поздно обратилась. Я не могу взять его отсюда, меня дома не поймут, будет позор для всей семьи, слава на всю округу, боюсь, что домой не пустят. И куда я с ним? В общежитие с ребёнком не пустят тоже. Что мне со всем этим делать? И ему лучше, хотя бы крыша над головой у него будет. Меня целы- ми днями спрашивают, буду ли я кормить, а я не могу, потому что знаю, если соглашусь, то потом уже не смогу от него от- казаться. Даже не могу смотреть, как ты кормишь Колю. Я написала отказ и завтра выпишусь. И обо всём забуду. Дальше буду учиться, и никто ничего не узнает.» Всё это она говорила быстро, глотая слёзы и сморкаясь в полотенце, Юля плакала и долго не могла успокоиться. Ну да, обычная история, ничего не скажешь. Мальчики, мужчины, любовники. Прошлые, на- стоящие и будущие, помолитесь за всех брошенных и нерож- дённых детей, ведь и вы, исчезающие, тоже причастны к этой брошенности и нерождённости. Сколько бы ещё было на све- те счастливых детей с мамой и папой в ладошках? Может, и детских домов не было бы, кто знает? Когда маленькая девоч- ка впервые берёт в руки куклу, она уже хочет детей и семью, даже не понимая этого. И когда она любит вас, она стремится к этой мечте, никого не обманывая, она верит, что это навсег- да. А потом мечта исчезает. Мечта рушится, и теперь только самой нужно решиться на что-то, взять на себя ответствен- ность. И единственным решением становится выскабливание зарождающейся жизни, кровавая жертва непонятным богам. И стекает в таз вместе с кровью несостоявшаяся маленькая девочка, которая не возьмёт в руки куклу, или мальчик, кото- рый никого не оставит… Мы долго молчали потом. «Юль, откуда ты знаешь, что твоя мама не поймёт тебя? Ведь не враг же она тебе. У вас доверительные отношения? 27

Приморская,49. В гостях у Сербского - она помотала головой. – «Ну попробуй рассказать ей обо всём, мне, постороннему человеку рассказала, а мама ничего о тебе не знает. А может, она давно ждёт внуков и обрадуется, и будет счастлива. Ты же сама себе придумала, что выгонят из дома, сама себе поверила и боишься теперь. В ординаторской есть телефон, думаю, по такому поводу тебе разрешат позво- нить домой. И покорми сына, он ведь твой, ему нужно твоё молоко, а его кормят сейчас смесью, когда мама рядом, на этом же этаже. Подумай, ты легко родила, он никаких хлопот не доставил, и дальше не доставит, будет хорошим ребёнком. Ведь ты с ним вместе девять месяцев прожила под одной кры- шей, вместе ели, вместе пили, он всегда тебя любить будет, точно говорю. Попробуй, в самом деле, потом вспоминать, переживать и мучиться не будешь, жалеть будет не о чем, спать будешь спокойно. А он тебя своими ручками обнимет, когда подрастёт, мамочкой будет называть. Представляешь, как это здорово!» Ещё что-то долго говорила и говорила, мне было жаль её и малыша. Она молчала, но я видела, что она слушает меня, наверное, она и сама себе это всё говорила, но убеждала себя в обратном… *** – Ну что, будешь кормить? – равнодушным голосом спро- сила санитарка у моей соседки утром и отвернулась от неё уже автоматически. – Да. Принесите мне сына. Санитарочка повернулась к Юле, постояла ко мне спиной несколько секунд, потом, спохватившись: «Сейчас я бы- стренько принесу,» – вышла из палаты. Минут через пять она внесла в палату белый кричащий свёрток, аккуратно передала вновь приобретённой маме в руки, потом помогла приложить к груди и, видимо, не желая уходить (вдруг передумает, или помощь какая-нибудь пона- добится), встала рядом и смотрела, ничего не говоря. Я тоже наблюдала за процессом, привстав и затаив дыхание, словно 28

Марина Акулова боясь спугнуть. Малыш был похож на Юльку, остренький но- сик двигался в такт сосанию, тёмные глазки были широко от- крыты, словно в удивлении, из-под платка виднелись чёрные пушистые волосики, над верхней губой была маленькая ро- динка. Ребёнок наелся и уснул. Медсестра вышла, давая воз- можность маме побыть с сыном. *** – Я назвала его Николаем, чтобы тебя не забывать. У нас с тобой будет два Коли, ты Акулова – у тебя Акулёнок, а мой Галчонок, моя фамилия Галкина. Мне сегодня главный врач разрешил поговорить по телефону с домом. Ты оказалась права, мама сначала переспросила, потом расплакалась, по- том сказала, что это здорово, что всё будет хорошо. Завтра она приедет утром забирать меня отсюда. Утром Юля сразу после кормления стала торопливо соби- рать вещи, всё выглядывала в окно, наконец, кому-то пома- хала рукой. Я тоже выглянула. «Это мои родители,» – сказа- ла соседка. Под окнами стояли двое: довольно импозантный мужчина, похожий на тогдашнего, и последнего, генсека, не- смотря на декабрьский мороз он был в шляпе, из-под пальто виднелся белый воротник рубашки и галстук, в руках он дер- жал большую сумку, рядом с ним – стройная красивая жен- щина, она улыбнулась дочери, помахала в ответ. Они пошли в сторону выписной комнаты. – Собирайся, за тобой пришли, – санитарка вошла в палату, – ничего не забывай, подойдёшь к хозяйке, спуститесь с ней в гардероб, она выдаст тебе одежду, вот держи бумажку, ей отдашь. Все документы и ребёночка тебе отдадут в выписной. Санитарочка вышла. Мы с Юлей обнялись, вместе произ- несли «будь счастлива, до встречи». Моя соседка взяла вещи. Какое-то время мы смотрели друг на друга. Ещё раз обнялись, она повернулась и быстро вышла. Я подошла к окну, подума- ла, что завтра 31 декабря, нас с Колей выпишут, и Новый год мы всё-таки встретим дома. Из двери роддома вышли Юля с 29

Приморская,49. В гостях у Сербского мамой, следом за ними шёл отец, неся в руках Колю, завёрну- того в одеяло, перевязанное синей ленточкой. Юлия помахала мне, я ей, они дошли до такси и уехали. Я знала, что мы никогда больше не увидимся. Думаю, что она тоже это знала. Бывают люди, с которыми можно встре- титься только однажды. Потому что так надо. 30

Татьяна Безридная Татьяна Безридная *** Так радуйся, покуда не в петле, а на земле зависла, как компьютер... Пусть обесцвечен или бесприютен – он никакой сегодня не атлет, твой дух, устал... Передохни. Пройдет. И ударенья расставляй вернее – тебе ведь ни ошибок, ни сомнений прощать не станут. Всякий идиот покрутит пальцем у виска – да что там! Твоих бессонниц вечная работа – в полове слово верное искать, и брать, найдя, за шкварник, как щенка, и в мутные пока еще глазища заглядывать – ну где еще отыщешь лекарства от беспамятства... Пока еще живешь – таи себя внутри, не знай о скользком крае перекрестка. Вон, пуховик уляпала известкой – похоже на мишень, поди сотри... 31

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Дмитрию Мурзину Невыносимо жить в провинции. Но ТАМ – еще невыносимей. Отчаяние владеет лицами моей нищающей России. Погода добавляет соли нам: из глаз ветрами выбьет слезы, которых без того-то пролито с небес седеюще-белёсых. Молитва держит на плаву еще, хоть рабский труд копейкой мечен. Впервые страшно перед будущим, и заглушить тревогу нечем. * ** К какому богу обратиться, какую жертву принести, чтоб слово выпорхнуло птицей и камнем не было в пути? Чтоб не шипастой в сердце раной, чтоб черной розой не цвело, чтоб, вызревая неустанно, не билось, выпростав крыло из пелены бессонных смыслов, что тайна только до поры, чтоб было точным, словно выстрел – по древним правилам игры, 32

Татьяна Безридная где ученичеству в придачу приходит – неизменно в срок! – слепая верная удача, таящаяся между строк? *** Сопровождаем легким звоном, весенний дождь кропит святой по всем законам, пока идешь, благословляя на открытье в себе с утра свечения и стихопролитья etcetera. *** …а потом я каааак реинкарнирую! Стану диким зверем, яму вырою, Превращу в уютную нору. В логове надежном пять детенышей, Наверху навес из сосен стонущих, Ветер в небе плачет поутру. И, клубком пушистым теплым дышащим Буду в шкуре зверьей долго жить еще, И, капкан не обойдя, умру… *** Ветер, байки бающий, да не за пятак, недоумевающий, если можно так о погоде выразить мнение свое, – на свободе выросший, 33

Приморская,49. В гостях у Сербского треплющий белье, плещущий простынками женщинам в лицо, тоненькими льдинками оземь, ветер, цо- кающий, мятущийся, как мятежный дух, от рожка пастушьего отлетевший вдруг, Пану-Дионисию помогающий, ветер, независимо пробегающий от тебя (придуман ли?) до меня (и кем?), что вольготно дунул бы, если б не в строке… *** Ветер, приносящий мысли. Мысли, рождающие ветер. Листья, несомые письмами. В белый свет как в копеечку. 34

Татьяна Бравленкова Татьяна Бравленкова *** Вновь прикасаюсь к жизни лета, Держа в ладонях семена. В них столько солнечного света, Дождей звенящих и тепла, И раскалённого дыханья, И суховеев, и ветров, И потаённого желанья Июльской ноченьки без снов… В них запах августа, ромашек, И скромность поздних васильков, И безупречный вальс букашек Средь зреющих семенников… *** Я хочу запомниться тебе Не смешной, не ласковой, не сильной, А такой, как воздух по весне, Трепетною песней лебединой… О плохом я думать не хочу, Только если влюбишься в другую, Не заплачу, нет, не закричу, А по-русски страшно затоскую… 25.03.18 35

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Сердце холодеет от потерь… Ничего поделать здесь нельзя. Верь потом в утрату иль не верь, Тяжесть горя на плечах неся. Хочется сбежать с росой в поля И кричать, насколько хватит сил, И чтоб рядом плакала Земля, По усопшим ветер голосил. А когда сомкнутся облака, Пряча души в солнечный закат, Возвратиться в дом и жить, пока Ранней зорьке радуется взгляд. Ливень Дождь, без капли состраданья, Бил, как плетью, по лицу. В страхе юное созданье Вихрем ринулось к крыльцу. Тяжко охнув, половицы Занесли девчонку в дом. Мчались молний колесницы В небе с проливным дождём. Пузырились, вздувшись, лужи, Глубже ставшие в разы. Окна, мокрые снаружи, Дребезжали от грозы… 36

Татьяна Бравленкова *** Тишина, тишина, тишина… Лучик солнечный спит на полу. Чья-то Муза, оставшись одна, Задремала на полке в углу. Завтра снова нахлынет народ – Будет яблоку негде упасть. И, предвидя такой поворот, Тишина отсыпается всласть… С тесных полок из гущи стихов Мысли в души людей упадут, И с волнующей музыкой слов Чувства прошлого вновь оживут. Ощутится дыханье веков, Боль утрат, радость солнечных дней, И могучая сила стихов Удивит сердце правдой своей. С ней сплетутся в единый венок И рождённые ныне стихи… …Сербский нам подарил уголок, Где поэзии бьют родники… *** Ты с поэзией, знать, не дружна, Коль понять не сумела стихи, Где с надрывом рыдает струна Изболевшейся нежной души. В них капель, будто песнь соловья, Разбивает скорлупку снегов И, воскресшая из забытья, Расцветает нежданно любовь. Лишь от радужных мыслей всегда Зарождаются строки стихов… Неужели тебе не понять Смысла сердцем написанных слов? 37

Приморская,49. В гостях у Сербского Мария Бурина *** Не наказывай меня, Боже, сильнее, чем ты можешь наказать всех. Мой удел коротать время и не брать на душу грех. Не лишай меня, Господи, воли, ум мой в ясность, прошу, приведи. И, пожалуйста, пошли мне друга или спутника впереди. Я тоскую, стенаю и каюсь, знаю я небезгрешноть свою. Но молитву свою я направлю, ведь я все-таки жизнь люблю. Дай мне, Господи, спутника жизни, чтоб толков он был и умен. И чтоб я его очень любила, и был он тоже влюблен. *** Я впитала в себя тайгу. Я впитала в себя деревню. Я босой по траве бегу Под дождями из мокрого неба. В лужах стыло струится дым, И роса на траве осыпалась. Я устала писать о любви. Я проснулась, как будто выспалась. 38

Мария Бурина *** Успокой свою душу усталую. Не тревожь свое сердце бессмертное. Будешь жить ты так долго и счастливо, На судьбу никогда не сетуя. А когда ты услышишь заповедь, Ту, в которой ты лишь дыхание, Кто-то скажет: «Помилуй, Господи!» – А к кому-то придет раскаяние. Так что будь в своем сердце верная. Не греши и не делай глупостей. Вот тогда ты узнаешь первая Тайну нашей житейской мудрости. 39

Приморская,49. В гостях у Сербского Елена Вахрушева *** И я люблю обыкновенье пряжи... (О. Мандельштам) И я люблю обыкновенье пряжи, Обыкновенье серого клубка, И тот мотив, что повседневно вяжет За мельницей текущая река. Обыкновенье домика под крышей Удвоено уверенностью в том, Что мой предел – шарлотка с пьяной вишней Да мельница на вышивке крестом. Все качественнее, ошибки тоже, И я – хозяйка домика, пока Не вижу за мешком из-под картошки Очарованья спального мешка. Тогда – разрыв. Жалею – не жалею О домике, погасшем вдалеке... Туманная звезда Кассиопеи, Серебряная нитка на виске. 40

Елена Вахрушева *** Что? Куда? На актерские курсы, что ли? Нет, это город впал в Средиземное море От красоты твоего светового шоу, Каракатица Сепиола. Розовый гусь Фламинго, поднявший ногу, Так и не может переступить порога, Так и стоит, навеки к тебе прикован, Каракатица Сепиола. Только подрагивает лебединой шеей. «Кто вы? Скажите! Наверное, рак-отшельник?» Вышел фламинго, розовый и прекрасный, И Каракатица Сепия вдруг погасла, Как погасают все, кто в себя не верит... Ветер ослеп совсем. Он перепутал двери И раздувал нескончаемое мгновенье До фотографии «до» в рекламе средства для похуденья... Так загорайся вновь, темно друг без друга. Гонит алая кровь по изначальному кругу Жизни, и мы летим к тому, кто сияния полон, Даже если сгорим каракатицей Сепиолой. ...Очевидно, сгорим каракатицей Сепиолой... 41

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Теплая осень. Не опадают листья, А на ветвях остались. И постарели. И постарев, просто не видят смысла Падать и ушибаться. И акварелью Осень подсвечивать. Только на самом деле, Если проблемы юности и полета Вытеснены заботами о здоровье, То, когда первый снег неровности скроет, Замаскирует ямы и повороты, Падают все равно, Но – вестниками несчастья, Снег засыпая картой пиковой масти. 42

Елена Вахрушева В больничной палате Изучаем, насколько ровно К потолку привешены лампы, И течет лекарство в иголки Из систем, похожих на ландыш. Став сиамскими близнецами, С двух сторон подставляем вены Струйно – капельному мерцанью Стройно вытянутой системы. Ты, засушенная постелью, Шевелишь узловатым пальцем. Накормлю – выпадает челюсть, Напою – подтекает памперс. В безысходности обвиняешь, Что ворую твои продукты. Не сержусь, потому что знаю – Мы повязаны одной трубкой. Мы – разобранные матрешки И разложенные по кучкам. Кто-то выйти хотел в окошко – У окна отвинтили ручку. Меня выпишут слишком рано. И другая придёт, наверно, На очистку твоих бананов. На распятие. Под систему. 43

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Утро. Раннее пробуждение. Встала. Потянулась. Достала. Всех достала Разговорами о РОЖДЕНИИ, Оттого, что малая Клетка пошла на деление. Выросла и сейчас могла бы обнять Вселенную, Но лень. Не стала. Довольствуюсь малым – Строю клетки для денег, Животных и даже растений. Называю заборами, Теплицами помидорными. Но все мало. Строю клетку себе Выше Эльбруса, глубже Байкала. Мелочи клею и клею, Вся в шелухе, обидах, Меня уже и не видно... Слышите, рыцарь с руками, делами, Вовремя сказанными словами? Я превращаюсь в Буку, В букву, выпавшую из строя. Видимо, буду ползти до прозы Или диван украшать собою, Как торт – масляной розой. 44

Елена Вахрушева *** Мы втроём ходили в секту Ради психотерапии, Проходя по новым трассам В тупики чужих дорог. Провожала нас при этом Индианочка Сабрина, Разрисованная классно С головы до самых ног. Мы втроем ходили в секту. Кундалини поднимали, Опускались на колени, Наклонялись до земли, Исступленно, как коллектор, Небесам надоедали, Да еще и мир спасали, Да еще и не спасли... У одной судьба колечком Завибрировала в воздух, А потом шизо, и вряд ли Состоявшийся полет. Я отделалась полегче – Просто опухолью мозга, А у третьей все в порядке – И святая, и цветет. Мы втроем ходили в секту... 45

Приморская,49. В гостях у Сербского *** Легкий гелий летит с Земли, Водород улетит с Земли, А тяжелое – оседает. Тяжесть Космоса на плечах. Кремний. Тысячи тонн сейчас Накопились, и давят, давят... И не годы, и не века. Возраст – это когда река Все летучее испаряет. Алюминия блеск на дне Котелка. Его в тишине Хлебной корочкой драят, драят... 46

Галина Гнечутская Галина Гнечутская Избранные главы из книги «Заярск, или Детство на обочине Ангарлага» Всего один день Все мои родные были строгими, и с того времени, как я по- шла в школу, строгали меня без конца, пока не заметили, что их старания удались и я выучилась многому и даже большему, чем они планировали. (А заметят они это очень не скоро). Но я-то их строгость воспринимала иначе: мне не хватало тепла и любви. Их равнодушие я научилась использовать себе во благо, думая, что вот так будет лучше для всех, когда каждый сам по себе. Из этого следует вывод, что настоящей близости у нас не сложилось, хотя мне этого очень хотелось. Но лю- бовь к родным как пришла с рождением, так и осталась, и ей даже смерть не помеха. Когда я подросла, то болела нечасто, а болезнь восприни- мала как отдых и наслаждалась мамочкиным присутствием и участием. Но всего один день мама позволяла себе ухаживать за мною, ведь больничных по уходу за детьми тогда не дава- ли. Отчаиваясь, что с пропуском даже одного дня дадут денег меньше, она сетовала, что я не слушаюсь и брожу по лужам. Но я была так счастлива, что моя мамочка со мною! Потому старалась не обращать внимания на её воркотню. Я была всё-таки закалённым ребёнком и никогда не носила носков, а в резиновые сапоги мама научила меня накручивать фланелевые портянки. У меня не было шарфа – в школу и на прогулку всегда с голой шеей, и было тепло. Но внезапный жар валил меня с ног. Это случалось после уроков, и вечером мне ставились компрессы, а ночь проходила в бреду. У мамы была перина в оранжевую полоску и все любили 47

Приморская,49. В гостях у Сербского на ней понежиться. И вот в первую ночь болезни я ощущала, как эта перина в виде скрученного огромного валика начинала надвигаться на меня и душить. Меня тошнило, я задыхалась, кашляла. Мамочка прикладывала своё прохладное чуткое ухо к моей груди, а потом к спине и слушала, нет ли хрипов и бульканья, то есть воспаления лёгких. Жар спадал, валик исчезал, я засыпала, положив руки под подушку, а утром просыпалась счастливая. Сегодня мама не пойдёт на работу, а возле кровати на табуретке в поллитровой баночке меня ждал прозрачный яблочный компот, который я очень любила, но получала только во время болезни. Это был самый дешёвый компот, но очень вкусный и такой полезный, что я быстро поправлялась. Чужой портфель Я училась в третьем классе. Была весна, хотелось прогу- лок, и скучный путь от школы до дома я старалась чем-нибудь приукрасить. Я шла не на север, а на юг – навстречу солн- цу, потом по улице Набережной вдоль домов начальников. В доме, где раньше жила семья Горюновых, теперь жили Носы- ревы. Саша учился в нашем классе, но тяжело заболел брюш- ным тифом. Елизавета Васильевна беспокоилась, как он нас «догонит», а главное, за его жизнь. Я шла мимо его дома, же- лая ему скорейшего выздоровления. Саша был очень умный и потерять такого ученика учителю не хотелось, и, думаю, что всем девочкам тоже было его очень жаль. Он был не только умён, но ещё хорош собою, всегда всё знал и никогда не за- давался. Я пришла домой, пообедала и взяла в руки портфель, не подозревая, что он чужой. Когда же его расстегнула, была не на шутку озадачена: чей и откуда? Посмотрела тетради: уче- ницы 4-го класса Малютиной Ольги. Я догадалась, что с этой Ольгой у нас одинаковые портфели. Но что же делать? Идти снова на Набережную искать Ольгу? Я знала, что она там жи- 48

Галина Гнечутская вёт. Решила «проверить» не только тетради, в которых были пятёрки, но и посмотреть учебники. В «Родной речи» был целый клад! В ней размещалась большая коллекция обёрток от шоколадок. Я таких красивых прежде не видела и такие шоколадки никогда не ела. Каждый год в день своего рож- дения, просыпаясь, я шарила под подушкой, где с волнением искала и находила «Дорожный» шоколад в жёлтой обёртке. Мама могла купить только самый дешёвый, а я и ему была очень рада! Перебирая Олины фантики, вместе с их запахом я ощуща- ла их вкус. Особенно мне понравились две шоколадки: «Мок- ко» и «Сказки Пушкина». Что такое мокко, я не знала, и много лет никто не мог от- ветить на мой вопрос. Мокко – это, оказывается, сорт кофе. Значит, шоколад был кофейный. А «Сказки Пушкина» я зна- ла! У «Мокко» был особенный аромат, а у «Пушкина» – кар- тинка! Она называлась так: «Александр Сергеевич Пушкин и его няня Арина Родионовна» Это была репродукция извест- ной картины. Но для неё был подобран синий фон, золотые буквы… Настоящая сказка! Я решила унести Оле портфель, похвалить её коллекцию и, может быть, даже попробовать шоколада. Очевидно было, что Оля ела шоколад не один раз в год. Но по дороге я встретила делегацию, идущую мне на- встречу с моим портфелем. И мне оставалось на протяжении трёх лет изучать витрины. А продолжение истории с шокола- дом будет в Братске. Социальная защита Такого выражения, как «социальная защита», тогда я не слышала, но, может, оно и существовало. В то время в школе не было бесплатных завтраков и ничего подобного я не пом- ню. А что же всё-таки было? У нас же многодетная семья, а тогда уже в моду вошли семьи с одним или двумя детьми. Были путёвки в пионерский лагерь, их давали почти всем желающим. Может и за деньги, но небольшие. Странно было, 49