2018 – Братск творческий II

Издательская программа администрации города Братска БРАТСК ТВОРЧЕСКИЙ БРАТСК 2018

ББК 84(2=411.2)6 16+ Б 87 Братск творческий / ред. С. В. Анисимов ; сост. М. В. Котенко. – Братск : Полиграф, 2018. – 154 с. : цв. пл. Редакция выражает благодарность за оказанную помощь: Сергею Васильевичу СЕРЕБРЕННИКОВУ, мэру города Братска Сергею Васильевичу КУЗНЕЦОВУ, директору ООО «ЕвроСибЭнерго — Гидрогенерация» Марине Александровне ЗУБАКОВОЙ, заместителю мэра по социальным вопросам Евгению Владимировичу ГУДКОВУ, начальнику департамента культуры Художественные работы, опубликованные в альманахе, предоставлены из фондов МБУК «Братский городской объединенный музей истории освоения Ангары», детских школ искусств и частных архивов Редакция выражает благодарность Оксане Костроминой за помощь в поиске архивных материалов Альманах подготовлен МБУК «ЦБС г. Братска»: Редактор — С.В. Анисимов Составитель – М. В. Котенко Корректор – О. П. Гапоненко Техническое редактирование А.А Хомченко Компьютерная вёрстка М.В. Хомченко Отпечатано в типографии «Полиграф», г. Братск, ул. Южная 8, стр. 3. Тел. 8 93953) 41-00-04. Тираж 500 экз. www.poligrafprint.com e-mail: [email protected] © Администрация города Братска, 2018 © МБУК «ЦБС г. Братска, 2018

Уважаемые читатели! Вы держите в руках второй выпуск литератур- но-художественного альманаха «Братск твор- ческий». Из большого числа рукописей редак- торским коллективом были отобраны самые интересные произведения, возвращены забы- тые имена, открыты новые авторы. Уверен, что этот калейдоскоп уникальных, непохожих про- изведений наших братских поэтов и писателей доставит вам радость и удовольствие, обогатит духовно и культурно. Как показало время, Братску необходима эта творческая площадка, формирующая совре- менную литературную жизнь. На страницах альманаха появляются произведения, которые рассказывают об истории нашего края, об об- щественной жизни, несут то самое «доброе веч- ное», пробуждая лучшие нравственные каче- ства и воспитывая патриотизм. Именно такие издания претендуют в современном мире на роль хранителей и защитников традиций рус- ской литературы и культуры. С первых дней работы над альманахом его создатели определили высокую планку, и по- ставили издание в первый ряд выпускаемой сегодня литературной продукции своим дизай- ном, грамотным подбором материалов, привле- кательностью и продуманностью во всём. Спа- сибо вам за работу! Отдельную благодарность выражаю нашим юным художникам, чьи работы стали безуслов- ным украшением издания. Глядя на то, каким ярким и необычным предстаёт наш мир в этих работах заражаешься непосредственностью, ис- кренностью и хорошим настроением. Выражаю благодарность нашим авторам за их труд и терпение. Желаю творческих успехов, здоровья, работоспособности и процветания! Надеюсь, что и следующий выпуск альманаха будет таким же ярким и увлекательным! Мэр города Братска Сергей Серебренников

Фото - Евгения Верещагина 4

«Братск творческий» №2, 2018 год. Геннадий МИХАСЕНКО Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ Виктор СЕРБСКИЙ Владимир ПАНОВ Игорь ЦВЕТКОВ-НИКИФОРОВ Григорий БОЛЬШУНОВ Альберт ИЛЬИНСКИЙ Вадим КОВРЫГА Василий КОСТРОМИН Василий ОРОЧОН Евгений ВЕРЕЩАГИН Игорь ШАНДРО Сергей МОИСЕЕНКО ВЧЕРА5

Геннадий Михасенко Геннадий МИХАСЕНКО (1936 — 1994). Русский советский дет- ский писатель, драматург, поэт, член Со- юза писателей России и Союза журна- листов России. Почётный гражданин города Братска. После окончания учебы в Новоси- библиотечная система». Братский театр ку- бирском институте приехал в 1959 году в кол «Тирлямы» взял свое название из ска- Братск. Работал мастером на заводе желе- зочной повести «Тирлямы в подземном ко- зобетонных изделий, начальником кон- ролевстве». К 65-летнему юбилею писателя структорского отдела управления произ- в Иркутске издан великолепный четырех- водственных предприятий, инженером на томник, включивший не только известные стройке. Участвовал в создании и работе произведения, воспоминания и библиогра- детского спортивно-морского лагеря «Ва- фию, но и не публиковавшиеся при жизни ряг». Автор произведений: «Кандаурские автора повести «Ау, Завъялова» и «Класс ду- мальчишки», «Милый Эп», «В союзе с Ари- рацких фамилий». стотелем», «Неугомонные бездельники», «Пятая четверть, или Гость Падунского Ге- ракла», «Я дружу с Бабой-Ягой». Геннадий Павлович Михасенко остается непререкае- мым авторитетом в среде литературной об- щественности Братска и признанным клас- сиком в литературе для детей и юношества в нашей стране. 26 июня 1998 года Братская городская Дума присвоила имя писателя библиотеке-филиалу № 1 муниципальной организации культуры «Централизованная МУРАВЕЙ (история) Дед Филипп и внук Ваня рано утром уеха- — Вот он, с нами приехал!... ли на дачу и вернулись к вечеру, когда бабушка — Ах ты, бедолага! Путешественник поне- стала уже тревожиться — что там с ними? Но с воле! — воскликнул дед — А-а, вспомнил! Это ними было все в порядке, они были усталые и когда мы с тобой у калитки ставили корзинку на довольные, поработав в огороде, позагорав на землю, он и залез к нам. Там как раз муравьиная солнце и надышавшись свежим воздухом. Кор- тропа проходит. Вот беда-то!.., зинку с дачными дарами, помидорами, огурца- — Да какая тут беда? — удивился внук. ми, редиской и луком, поставили на стол и да- — Самая настоящая беда! вай все это богатство выкладывать аппетитной — У нас тепло, и еды хватит! горкой перед восхищенной бабушкой. Вдруг — Дело не в тепле да еде, а в обществе! Му- Ваня заметил, что из корзины на стол выполз и равей должен не среди людей жить, а среди му- растерянно заметался... равьев, в муравейнике, с родными и близкими. Там и холод — не холод, и голод — не беда! И — Ой, деда! Муравей! — Где? 6

«Братск творческий» №2, 2018 год. никакое тепло и уют не заменят ему родного Оно должно быть всегда на своем месте! А угла — вот в чем главное правило жизни!... Что точнее — дома!... лее нам с тобой делать, а, горе-путешествен- ник? Ну, не скучайте! Ужинайте без меня! Если успею на последний автобус — вернусь, а нет — — О! Кажется, придумал! Щас! — Дед достал переночую на даче, а утром жду вас в гости! — с полки пустой спичечный коробок, открыл Дед надел пиджак, сунул в карман спичечный его и поставил боком на пути рысканья мура- коробок с муравьем и вышел. вья, и когда насекомое заползло туда, задвинул крышку. — Вот и все! До свиданья, родненькие, — Ох и заполошный наш дед! — недовольно я поехал! вздохнула бабушка. — Куда на ночь глядя? — проворчала бабуш- — Хороший у нас дед! — возразил внук. — ка. Хорошо, что муравей в автобусе не вылез из корзинки! А то бы наверняка потерялся! Пото- — Да какая там ночь? Ночь! Еще светло, фо- му что таких хороших дедов, как наш, наверно, нари вон не зажгли даже. Вот я и обернусь за- мало. светло! — Да, таких дедов поискать! — с каким-то — Да куда же ты, деда? — не понял внук, тайным, вторым смыслом проговорила бабуш- — Как куда? На кудыкину гору! На дачу, ко- ка и принялась прибирать овощи, а внук поко- нечно! Надо же отвезти бедняжку домой! Мо- сился на окно, не слишком ли там темно и не жет, он тоже дед, его там такой же внук, как ты, будет ли деду страшно одному, без него, своего дожидается. Тебе бы понравилось, если бы я внука. вдруг взял и потерялся? Понравилось бы? — Что ты, деда! Но нет, на улице было еще не очень темно, и — Чур-чур-чур! — открестилась бабушка. — Ваня слегка вдруг подосадовал на себя, что не Что ты мелешь на ночь глядя, старый!? напросился с дедом за компанию — вдвоем-то — А то и мелю, что живому существу негоже было бы и веселей, и безопасней! теряться в мире. БРИНЬ-ЖИГАЛО Худой и бледный, Пашка Снетков осторож- Пашка глубоко вздохнул и двинулся дальше. но спустился с крыльца и, держа двумя руками Он не был голоден, но не был и сыт. Мать, ковш с водой, направился в огород. Мальчиш- уходя на работу, оставила ему какой-то суп, ка только вчера встал с постели после болез- картошку в мундире и кусок ржаного ломкого ни и был слаб. Ковш казался ему тяжелым, и хлеба. Пашка съел только хлеб, остальное не Пашка, закусив нижнюю губу, следил, чтобы полезло в горло, Он был вообще некудышным не пролить ни капли. Не воду он жалел, а хотел едоком, а за болезнь привык еще к более вкус- самому себе доказать, что он действительно вы- ному. здоровел и может справляться с теми делами, с Сразу за плетнем огород полого уходил вниз, какими справлялся до болезни. к болоту, где кормились все деревенские утки и гуси, и Пашка не раз видел, подпрыгивая в вос- Однако нет-нет да и падала на босые ноги торге, как гуси, поднявшись где-то с дороги, студеная влага, и Пашка морщился — плохо тяжело и низко, хоть хватай их за лапы, проле- справляется. А тут вдруг на плетень сумасшед- тали над их двором и огородом и бухались в ка- ше взлетела соседская курица, и мальчишка мыши, Обратно они, как утомленные солдаты, остановился, опять плеснув воду. Вчера Сёмка топали пешком.' Ближе к вечеру сюда же при- Аямзин рассказал, что ребятишки Алькаевы в летали и дикие утки, и мальчишки постарше, крапивном углу своего огорода нашли два гнез- имевшие ружья, лупили их, а Валька Косто- да с яйцами, так что, может быть, эта курица глодов, чей единственный дом стоял на отши- намерена спрыгнуть в их, снетковский, огород бе, У самого болота, так тот стрелял прямо из и снестись там где-нибудь. Но хохлатка, увидев форточки и, подбив, посылал в камыши собаку мальчишку, кудахтнула, дернула шеей и слетела Тигру, которая притаскивала добычу прямо На в свой двор. 7

Геннадий Михасенко порог, Пашка вспомнил, что позавчера Васька забыла сложить сорванные огурцы. и Сёмка Лямзины Но вчерашний завод был простым, низким и поймали на болоте раненую крякушу, и вече- без тыквы, и бензин получился, наверное, сла- ром тятя Фаина сварила такой вкусный суп, что бым, иначе бы его не стали пить куры, которых Пашка подчистую съел все, что Сёмка принес утром мальчишка отогнал от полуопрокинув- ему в чугунке. шейся крынки. Без промедления Пашка съел половинку завода и построил новый, с тыквой, А за болотом тянулось гороховое поле, и так что отныне горючее будет крепче. дальше — хлеба с островками леса. Сдвинув срезанную макушку, Пашка вылил Пашка оторвался, наконец, от этой сто раз воду и подставил ковш под нижний огурец, виденной картины, отпил воды, тихонько про- глядя на дырочку, откуда должен был брызнуть шел между грядок и очутился перед своим «за- бензин. Но ничего не брызнуло, только закапа- водом». ло из верхних огурцов, из стыков. Мальчишка подождал немного, прислушиваясь, пощелкал На высоте около метра от корня к подсолну- по трубкам — ничего. «Значит, на завод шпи- ху веревкой была привязана небольшая тыква, он пролез. Хочет, чтобы у нас не было горюче- а чуть ниже — большой огурец. И еще с добрый го, чтобы наши самолеты не долетали до баз... десяток крупных огурцов на разных уровнях Только в какой трубе он сидит?» — подумал были насажены на палки, натыканные в землю Пашка и принялся снизу разбирать хитроспле- вокруг подсолнуха. Все это соединялось между тения, просматривая прямые дудочки и проду- собой полыми трубками от тыквенных листьев. вая кривые. И сама тыква, и огурцы тоже были полыми. Это и был Пашкин «завод». Если теперь в ты- Мальчишка вспомнил вдруг, что сегодня кву сверху налить воду, то эта вода, пройдя по Сёмка обещал показать ему что-то интересное, всем шлангам и бакам, совершенно изменится, и с радостью первооткрывателя подумал, что и из последнего, самого нижнего, огурца, куда тот по его примеру тоже строит какой-нибудь сходились все трубки, вытечет уже бензин. завод, если не для получения бензина, то для изготовления боеприпасов, которые тоже нуж- Мальчишка, пока болел, придумал этот за- ны фронту. вод и вчера, едва встав на ноги, построил его и нагнал целую кринку чистейшего бензина. А И тотчас во дворе послышался Сёмкин го- вечером мать, увидев в огороде странное соору- лос: жение и выслушав разъяснения сына, удивлен- но спросила: — Пашка-а! — Ага! Я туг! Давай сюда! — Что это ты, Паша, сразу за бензин-то И Сёмка забежал в огород. Как и Пашка, он взялся?.. Для начала бы керосинчику что ли для был худой, босоногий, в штанах до пят, но заго- лампы нацедил, а то от лучины-то уж голова релый и с такой удалью в глазах, какой у Пашки кругом. Или б матери стаканчик самогону, Вы- сроду не бывало. пила б я с устатку да со всего на свете, да и, гля- — Что, опять — горючее? — еще издали за- дишь, наплакалась бы вволю, а то трезвому-то кричал он. — О, да у тебя тут все по-другому. не плачется. — По-другому, но не работает чего-то. — Ну-ка, сейчас заработает, — уверенно про- — Нет, мам, только бензин можно. Он же говорил Сёмка, быстрым взглядом окинул весь для самолетов. Его же на фронте не хватает, — завод, высвободил первую же толстую трубку, ответил Пашка, и мать при этом тихо охнула и идущую от тыквы, и показал Пашке глухой ко- оперлась на голову сынишки. нец. — Видишь, у самого листа отрезал. Сюда бы пучки или дидели поставить, у них вот такие Этой зимой Снетковы получили извещение дыры, тогда хоть ведрами бензин относи. На- о гибели отца и мужа, Ильи Снеткова. Он был кажи матери, пусть с полей привезет. И тыкву летчиком. После одного из боев ему не хвати- можно побольше, ло горючего дотянуть до базы, и он врезался во — Чш-ш! — вдруг проговорил Пашка и приг- вражеские окопы, нулся. Присел и Сёмка, с опаской озираясь. — Ты что? — Не слушай, Паша, мать свою, молодую дуру. Играй, сынок, работай. Гони бензин, — проговорила она, повернулась и направилась к калитке, придерживая поднятый подол, куда 8

«Братск творческий» №2, 2018 год. — Курица опять на плетень взлетела, Тихо! первых порах он запретил только ступать на его Но курица разглядела их, закудахтала, по- половину, потом забил дверь и прорубил дру- вернулась, взмахивая крыльями, и соскочила гую, в сени, потом перегородил и сени к сде- обратно. лал себе отдельное крыльцо, а на днях и калит- — Уже второй раз, — проговорил Пашка. — ку особую устроил — не любил он ни сноху, ни Может, у нее гнездо тут, как у Алькаевых. Я бы внуков. сейчас знаешь сколько яиц съел? — Так хочешь? Дед ходил под окнами и обухом топора от- — Ух!.. стукивал свежие полозья для саней, распертые — У вас крапивы нет, а в картошке куры не для просушки в углах сруба. На нем была его несутся. А ты опять поди ничего не ел? Да? странная кожаная шапка с козырьком, кото- — Ел. рую он не спускал круглый год, и черная рубаха — Ты давай ешь, что есть, а то таким хилым навыпуск, перехваченная сыромятным ремеш- и останешься, Посмотри на меня, Вишь, какой ком. я красный да крепкий. Потому что подряд все уплетаю. Картошку в мундире уплетаю: и кар- Про старика всякое говорили в деревне: и тошку, и мундир. что он из раскулаченных, и что свою старуху он Сёмка был на два года старше Пашки и дер- задушил маслом лет семь назад — с килограмм жался с ним строго-покровительственно. Этот в ссоре столкал ей в рот, приговаривая «жри- тон особенно установился во время Пашкиной жри», и что он может коров заговаривать, так болезни, когда Семка нарочно был приставлен что у тех начисто пропадает молоко. Но Паш- к нему, чтобы любыми путями заставлять его ку сильнее всего тронул слух, будто Лямзин не есть. Хоть и голодно было в деревне, да нет-нет бросает своих остриженных ногтей, а склады- и приносил кто-нибудь чего-нибудь посытнее: вает в какой-то мешочек — никак для колдов- кусок пожелтевшего сала, полстакана меда или ства. свежий мосол для супа. Пашка так худо ел, что ежели бы не Сёмкина старания, ежели бы не Как увидел Пашка деда, так и вспомнил про его угрозы, обманы, шутки, то помер бы навер- эти окаянные ногти, и боязно ему стало, А ста- няка. Сёмке волей-неволей перепадали, и по- рик тут оглянулся еще и проговорил: рой лакомые, куски, а сам он иногда приносил хворому друту конфеты, когда умудрялся вы- — Слышь, Сёмка, будь рядом, я вот-вот уйду. красть их у деда. Конфеты Пашка съедал безо — Ладно. всяких понуканий, — Не ладно, а будь. Ладно! Ишь, фифола. — — Ну вот что, Пашк, я обещал тебе что-то И козырек-то, и косматые брови так прятали показать. Брось-ка все это пока, все эти дудки, дедовские глаза, что неизвестно, глаза ли там пойдем. Покажу. или по филину сидит. Хорошо еще, что у деда — А я знаю что. голос не громовой да не хриплый, а то бы — — Что? жуть. — Тоже завод. Он отвернулся и опять тук-тук. Полозья от- — Нет. Ты таких штук сроду не видал. Пошли. зывались глухо — не просохли еще. Пашка пер- Даже не одну, а две покажу. вым шмыгнул в воротца, скорей с виду, а Сёмке — Пойдем, — радостно согласился Пашка, хоть бы хны и дедовские глаза, и ногти, С кем сложил огурцы и трубки подле подсолнуха, и живешь бок о бок, к россказням о том не очень мальчишки побежали. прислушиваешься. Был же у мальчишки к деду, Лямзины жили через двор, В их семье было хоть и побаивался он его и недолюбливал, свой четыре человека — мать, Сёмка, Васька, его интерес. старший брат, и дед по отцу. У Лямзиных был Сёмка с некоторого времени почуял, что у большой пятистенный дом, до войны принад- деда появились конфеты. Вечерами, когда он лежавший всей семье, а теперь разделенный на крыльце пьет чай и когда в это время нароч- надвое, Старик, проводив сына на фронт, сразу но проходишь мимо, шибает таким ароматом, же уединился в меньшей комнате. Причем на что нос выворачивает наизнанку. И он решил найти конфеты. Скорее всего они спрятаны в сундуке, который можно попробовать отом- кнуть гвоздем. Только вот как попасть в комна- ту, ведь, уходя, дед вешал замок. На чердак не 9

Геннадий Михасенко проникнешь, потому что единственный лаз по- — Готовы. Приделать осталось. Это Васька сле раздела сеней оказался на дедовой полови- смастерил. Он и пороху уже достал, у Пулеевых, не. И Сёмка вспомнил, что когда-то из крыши за беремя бересты. Вечером испытывать будем. торчали две трубы, потом одну печь разобрали, Только, чур, молчок. Он мне голову стращал а дыру в скате забили двумя широкими доска- оторвать, если я кому что скажу. Понял? ми. И план созрел. Как-то, наказав следить за жильем, дед куда-то отправился. Сёмка — живо — Понял. на крышу, проследил из-за конька, когда дед — Жахнет чище ружья. Васька говорит, что отойдет подальше, сдвинул заранее оторван- заряжать будем только одну дробинку покруп- ную плашку и — ныр! Через полминуты он уже ней, а не как Федька Антошин. Помнишь, он лихорадочно ковырялся в замке. И открыл его! сыпанул в свой поджиг полгорсти и стрелял с Приподняв тяжелую крышку и ширяя руку туда руки. Так ему палец большой набок свернуло. и сюда под скомканное грязное белье, Сёмка Васька говорит, что одной дробиной сильнее и наткнулся на что-то липкое вперемешку с са- точнее. И еще он фитиль сделает, и мы отпол- харом и табачными крошками, даже двадцати- зать будем, пока фитиль горит... Ну ладно, а то копеечная Монета влипла сюда же. С тех пор дед скоро окликнет, а нам надо еще одну шту- мальчишка время от времени наведывался в ку посмотреть, мою. Только зря я вот с пушки дедову кладовую. Монеты отдавал Ваське, а тот начал. Пушку надо было потом, а то теперь эта говорил, чего, мол, мелочь-то носишь, пошарь моя тебе не больно поглянется. там бумажки, Сатрик же ничего не замечал — Сёмка осторожно накинул на орудие фуфай- или не проверял, или не считал всего, что хоро- ку, проверил, не завалилась и пушка на бок, и нил в сундуке. пополз в другой конец сеновала, где в крыше светлела дыра. На полпути он свернул чуть в Поэтому, когда вошли во двор, Сёмка, пре- сторону, пошарил в соломе и грустно сказал: довольно потирая руки, прошептал: — Только подкладыш. А то б одно можно взять. Плохо несутся, чертяги. Знаешь, сколько — Значит, конфеток добудем. Хочешь? у нас кур было — тридцать штук! А сейчас три — Хочу. осталось. И один гусь, Он с гусями Антошки- — Только бы вправду ушел, а то он забыва- ных и Михеевых ходит. Наш один, у тех три да ет. Скажет, чтобы следил, а сам весь день ложки у тех два — все на стадо похоже... Ну, лезь пер- проделает... Ну, айда в сарай. вым. Сарай примыкал к огороду. Высокий и бре- Мальчишки выбрались на тонкие жерде- венчатый, он был уже старый и покосившийся, вые концы, нависшие над отцветающей кар- с соломенной крышей, досиня исхлестанной тошкой, дождями. Мальчишки по лестнице поднялись У Лямзиных была чудесная картошка, вы- на пустой зыбкий сеновал, беспорядочно про- сокая, густая, старательно окученная, и ежели шитый солнечными лучами. Пахло прелью и опуститься на корточки и глянуть вдоль рядов, навозом — внизу был коровник. На коленях, то увидишь настоящие тоннели, куда тебе захо- чтобы не проваливаться сквозь слабую под- чется тотчас вползти и блуждать по бесконеч- стилку между жердями, Сёмка проегозил в угол ным лабиринтам, чувствуя над головой подат- и, дождавшись Пашку, сказал, указывая на ста- ливый потолок сомкнутой ботвы. рую рваную фуфайку: А вверху она казалась особенно бархатистой — Видишь? и глубокой, так что впору кидаться в нее, как в — Что? воду, вниз головой. — Ничего. А теперь гляди. Пашка с улыбкой зажмурился и прыгнул, и И он откинул фуфайку. Под лучом солн- точно утонул, упав в мягкое междурядье. Сёмка ца медно блеснул длинный тонкий ствол. Это бухнулся в соседнюю борозду и, увидев мель- была пушка. Сплюснутое на конце и прибитое кнувшие сбоку пятки уползающего дружка, к короткой деревянной чурке гвоздями, дуло тоже пополз. Пашке вдруг с такой бросающей в оказалось нацеленным на Пашку и выглядело холод ясностью представилось, что он подкра- так устрашающе, что мальчишка отодвинулся. дывается к вражеским окопам и эти окопы уже — А? — спросил Сёмка. рядом, метрах в четырех, что он нервно выхва- — Ого-го-о!.. А где колеса? 10

«Братск творческий» №2, 2018 год. тил из чернозема подвернувшуюся гнилушку и — Давай. хрипло крикнул: — Приготовить гранаты!.. По Сёмка сбегал, выдернул куст, выбрал из ме- фашистам — огонь! — и швырнул свою лимон- лочи несколько картофелин покрупнее, не- ку, теснее припадая к земле, в ожидании взрыва ровно разрезал их бринь-жигалом надвое и болезненно морща лицо. посадил на лист. Половинки с шипеньем при- липли. Пашка добавил дров и вскоре картошка Но взрыва не последовало. Мальчишка испеклась. опомнился — все это понарошку, и сам облег- — Вкусно? — спросил Сёмка, жуя. ченно гаркнул запоздалое «бах», — М-м... — То-то. Небось и яиц не хочешь. И тут же ребята очутились на дорожке, Сём- — Хочу. ка вскочил первым и с криком «даешь» припу- — Ух, каким ты обжористым стал… А тут и стил, животом рассекая западающие на тропу свинец можно плавить для Васьки. стебли картошки. И они заговорили о том, что надо сходить на Крутышку, где в прошлом году было стрельби- В конце огорода, за грядками капусты и та- ще, накопать пуль, натопить свинца и наделать бака, Сёмка свернул направо и соскочил в не- снарядов для пушки. большую яму. Пашка не ожидал этого и сразле- И тут от дома донеслось: ту почти верхом сел на него. — Сёмка-а... — Дед. Айда. Пусть тут догорает. — Уф!.. Смотри. — Сёмка смахнул в сторону — Полезем за конфетами? — спросил Паш- навес из конопли. ка. — А как же! И за конфетами, и за маслом. У — Печка! — удивленно сказал Пашка. него где-то там еще масло есть. Надо его выбро- Печка была хоть маленькой, с кирпич в ши- сить. Позавчера мамка деду чашку супу с утя- рину и с полтора кирпича в длину, но всамде- тиной отнесла, а он, как в уплату, ложку масла лишной, с поддувалом, с топкой, с трубой, из нам дал. Мамка его — в чугунок, а после смо- которой торчала вьюшка, и с ровным железным трим — сверху червячки плавают, в масле заве- листом. Но главное — Сёмка сложил ее из ма- лись. Вот ведь какой старый хрен жаднющий. леньких глиняных кирпичиков, С десяток их — Сёмка, а зачем он ногти копит? еще лежало подле неиспользованными — чув- — Не знаю. И не видел ни разу. Это брехня. А ствуется, что печник заранее налепил их и вы- может, он из них клей делает. сушил на солнце. Тут же валялись наломанные — Как делает? Варит? прутики-дрова. И топка была уже набита дро- — Не знаю, Это брешут, скорей. вами, так что оставалось только поднести огонь Старик, с крыльца разглядев приближа- к берестяным кольцам, ющихся мальчишек, не стал их поджидать, и Молча Сёмка достал откуда-то кремень, ку- когда мальчишки взобрались на крышу, он уже сочек трута и огниво — резец от сенокосилки, шагал вдалеке в нечищенных сапогах и в новом которое мальчишки называли не иначе как черном кителе и, конечно, в своей шапке. «бринь-жигало», ловко высек искру, раздул — К бабке Свияхе подался, — сказал Сём- трут, от него поджег клочок газеты и сунул под ка. — Раз приоделся, значит, к ней. Как до утла дрова. Пламя тотчас нырнуло внутрь. Коль- дойдет и свернет, начнем. ца бересты зашевелились, скручиваясь еще — Может, я тут, Сёмк, останусь, а? Следить. сильнее. На ней стали вздуваться и с треском — Незачем. У бабки он долго бывает. Да ты лопаться пузыри, точно отпугивая огонь, но не бойся. Я уж раз шесть лазил — ничего страш- он уже ухватился за ее шелковисто-пороховые ного. Хоть крышку поддержишь, а то она тяже- края. Из трубы вырвался дым. лющая, плечо давит, и ладом не пошарить, Только теперь Сёмка посмотрел на Пашку. Дед вдруг чего-то остановился, поискал по Тот сидел зачарованно, сложив руки на коле- карманам, оглянулся, так что мальчишки приг- нях, затем сунул палец в поддувало, потом ощу- нулись за конек, подумал и как-то нехотя по- пал бока печки и трубу, шел дальше. — И жарить можно? — спросил он наконец. — А чего ж. Вишь, какой лист — жарь-парь. 11 Я его у деда из-под крыльца утянул. Он из него еще в прошлом году сечки собирался делать да забыл, а тут вишь, как подошло... Ну что, по- пробуем?

Геннадий Михасенко — Чего это он? — спросил Пашка. летел в сени. Пока Сёмка высвобождал защем- — Черт его знает. Табак, видно, нюхальный ленную, словно капканом, руку и пока затем забыл... Ничего, потопал. запирал сундук, Пашка успел взлететь наверх, а С крыши видна был почти вся Нечунаевка, дед подняться на крыльцо и загреметь вытаски- небольшая и уютная, с тремя тополями возле ваемыми из кармана ключами. И в тот момент, школы, с одной елью возле почты да с циф- когда Сёмка сиганул на чердак с последней рой 74, выложенной из бересты во всю крышу лестницы, дед ступил в сени и вдруг тревожно лесникова дома. Снетковы и Лямзины жили в спросил, очевидно подняв голову: конце деревни, и огород Лямзиных, как и сне- тковский, упирался в болото, узкое и длинное — Эй, кто там? — Дед не только услышал, и изогнутое, как коромысло. Пашка подумал, как дернулась лестница от резкого движения, что надо походить с Лямзиными по камышам. но, видимо, и успел заметить мелькнувшие Пошуметь — авось, и он подранка словит. Пра- Сёмкины пятки. вее Лямзиных зеленело крапивное море, а за ним, на пригорке, ребятишки играли в чижика Несколько секунд висело молчание, затем и что-то весело кричали. И Пашке сразу захоте- мальчишки услышали, что старик подошел к лось поиграть в чижика. лестнице, тряхнул ее и грознее: — Свернул! — быстро проговорил Сёмка. — Айда! — Кто, спрашиваю? Мальчишки спустились по скату ниже, Сём- Пашка почувствовал, что внутри него что-то ка привычно сдвинул одну плашку, помог Паш- холодное до озноба подпирает к горлу, ему за- ке спуститься, нырнул сам и заложил за собой хотелось сесть и к чему-нибудь прислониться, дыру. Свет на чердак сочился отовсюду, но, и он согнул уже слабеющие колени, но вдруг прежде чем глаза привыкли к полумраку, Сёмка выпрямил и окаменел — дед стал подниматься утянул Пашку к лазу, и через минуту они были на чердак, покряхтывая и скобля пуговицами уже в комнате. по перекладинам. Пока Сёмка скреб в замке гвоздем, нащупы- — Прячься, — испуганно шепнул Сёмка, пе- вая собачку, Пашка пугливо осматривал обита- ремахнул связку коромысел и, как мышонок, лище, Деда кормило дерево. Он искусно гнул юркнул в рулон кошмы, А Пашка, уже присмо- сани и коромысла, точил веретена на загляде- тревшись к сумраку, кинулся в другую сторону, нье, вырезал ложки, черпаки, вальки, скалки, поднырнул под висевшие на шесту веники, по- рубели, мастерил топорища, грабли и вилы. Вся добрался под самую кровлю и лег в карнизный Нечунаевка и соседнее селеньице Киндыс шли желоб, задыхаясь в поднятой пыли. к Лямзину за этим добром, то деньгами платя — Кто тут есть, выходи по добру, — послы- за него, то выменивая на что-либо съестное, шался голос Лямзина. — Выходи, а то найду — И все эти предметы разных форм и размеров, башку сверну!.. Ну, держись! уже законченные и лишь в зачине, были разло- Некоторое время было тихо, потом услышал жены на лавках, на верстаке и на полу, У печи, дрожащий Пашка — тук, потом опять — тук, и одним боком выходящей из смежной комнаты, опять, и опять, все ближе, ближе. Это дед взял сушились на полках всякие чурочки, болванки коромысло и двинулся вдоль карнизного жело- и поленья, На «буржуйке», где старик готовил, ба, тыча в него — мягкое нащупывая. Зашурша- видно, еду, на проволочной решетке лежали ли веники, послышалось дедовское сопение и крашеные ложки и веретена. Труба «буржуй- совсем рядом — тук-тук, Пашка сжался в ко- ки», с одним коленом, уходила в печь. мок и закрыл глаза, ожидая, что крючок сейчас — Есть, — сказал, наконец, Сёмка. — При- врежется ему в спину. Уже в беспамятстве маль- держи-ка. чишка почувствовал, что пятку что-то царапну- Массивная, обитая крест-накрест железны- ло, чуть спустя коромысло стукнулось у самой ми полосами крышка так налегла на Пашки- головы, затем дальше и еще дальше. Пашка ны ладони, что он высунул язык. В широкую открыл глаза и расслабленно вытянулся — про- щель Сёмка сунул руку, но тут на улице кто-то несло. Но тут же снова насторожился — а что с смачно чихнул, и за окном проплыла дедовская Сёмкой? Ясно, что дед пока и его не нашел, но шапка. Пашка выпустил крышку и пулей вы- если он тоже в этом же лотке лежит, то пропал — двоим сразу не может повезти. 12 Стук прекратился — значит, дед сделал це- лый круг. Потом Пашка услышал, как Лямзин

«Братск творческий» №2, 2018 год. что-то сердито пробурчал и сплюнул, и все — Вот он где!.. Я с ног сбился, а он спит. Ну- смолкло. И эта тишина царила, казалось, дол- ка, вставай. Новость-то какая! го-долго. В какой-то момент Пашка решил, что дед спустился — внизу, в его комнате, послы- — Что, война кончилась? — просияв, живо шались шаги. Но это могло почудиться, а на спросил Пашка. самом деле старик здесь и ждет, не лопнет ли у кого терпенье, не вылезет ли кто, — Не-ет. Тут бы из пушек палили. — Ну уж из пушек. Где в Нечунаевке пушки, Но вот со двора послышалось: кроме Васькиной. — Сёмка-а!.. Сёмка-а, стервец! — Сразу бы нашли. Вставай, давай. Я высле- Пашка выбрался из желоба, и у трубы маль- дил, где куры несутся. Яиц там, чую — завались! чишки встретились. Страх прошел, и они ти- Вишь, я Васькину кепку взял — складывать в хонько, но с улыбкой рассказали друг другу о нее будем. И пиджак Васькин, чтоб не ожалить- пережитом. Оказалось, что дед даже наступал ся крапивой. на Сёмку, но в кошму не догадался заглянуть. У Пашки заблестели глаза. Он съехал с кро- Дождавшись, когда старик вошел в избу, маль- вати. чишки выкарабкались наружу, прошмыгнули — А не врешь? в огород, и задами Пашка побежал домой — — Ну вот еще!.. Только скорей, а то кто-ни- обычно в обед приезжала с полей мать. будь еще опередит. Ничего не одевай, за мной Поднимаясь по огороду к дому, Пашка все будешь ползти, Айда! всматривался, не вьется ли дымок из их двора, Мальчишки выскочили на улицу. Их оклик- не запалила ли уже мать железную печурку и нули пацаны, приглашая играть в лунки, но не жарит ли уже принесенные с собой сыроеж- Сёмка крикнул «некогда» и, размахивая длин- ки. Но дымка не было, и, подойдя к калитке, ными рукавами, как крыльями, полетел в сто- мальчишка вдруг вспомнил, что мать не обе- рону своего дома. щала сегодня приехать в полдень. «Да, ведь и — Сёмка, а дед-то тебя видел? утром кусок хлеба был больше, чем раньше — — Видел. Где, спрашивает, был, фифола? В на весь день», — еще вспомнил мальчишка и огороде, говорю, печку делал. А если бы нас остановился. Домой идти было незачем - там ограбили, говорит? А я говорю: а чего, мол, у нет ни матери, ни хлеба. Пашка посмотрел по- нас грабить-то — нечего. Он только плюнул да над грядками, увидел свой подсолнух с тыквой. выругался, Гнать бензин не хотелось. Хотелось есть. Паш- — Сёмка, а потом попечем картошки на печ- ка представил горячие половинки картофелин, ке? Мне понравилось. снятые с Сёмкиной печки, душистые и подго- — Сколько хочешь. Можем и яиц напечь. ревшие на срезе, и глотнул слюну. Чего-то надо Сейчас вот насобираем и объедимся. пожевать, заморить червячка, а потом они с Между избами Лямзиных и Гнетовых была Сёмкой еще напекут картошки. большая круглая низина. Ограда, соединявшая Мальчишка нарвал луковых перьев, пошел соседские дворы, обходила низину полукругом, домой, достал из подполья иолкринки просто- а с другой стороны полукругом ее обходила до- кваши, выдвинул из печи чугунок с картошкой рога. Весной, после таянья снега, и несколько в мундире и прямо на шестке немного поел... раз за лето, во время особенно сильных ливней, И тут вдруг Пашку так заклонило в сон, что во впадине скапливалось столько воды, что ре- он, все так и бросив на шестке, еле доплелся до бятишки катались там на плоту — на старых те- кровати, взобрался на нее с трудом, держась за совых воротах. Дня через два-три вода исчезала, спинку, и упал к подножию пирамиды из трех но место оставалось сыроватым, и такая в низи- высоко взбитых подушек. Две верхние скати- не буйствовала все лето крапива-тайга, по плечи лись и укрыли его с головой. взрослому и без просвета. Мальчишки старались Часа три спустя, разыскивая Пашку, Сёмка подальше устраиваться со своими играми, осо- заходил в избу Снетковых, заглядывал в сарай- бенно с мячом — чижик пропадает — не беда, ку, кричал во дворе и в огороде, бегал к болоту, тут же сделал новый, а мяч — штука редкая. У расспрашивал ребятишек — пропал. И лишь ребят же постарше милое дело — сорвать с маль- при втором заходе в дом догадался поднять рас- ца кепчонку и фурнуть ее в самую крапивную сыпанные по кровати подушки. гущу, а тот потом прыгай да ломай голову, как ее достать. А однажды у велосипеда, на котором 13

Геннадий Михасенко почтальонша Клаша летала по деревне, как ис- пройти там, а уж сесть и снестись — тем более. требитель, на самом пригорке перед низиной Может быть, оно на ходу выпало из несушки. порвалась цепь, и растерявшаяся дивчина вре- Пашка протянул руку и с улыбкой взял яйцо и залась в крапиву в легком сарафанчике, Ошпа- опять подумал, что это яйцо тем маленьким че- рив ноги, руки и лицо, она с криком выскочила ловечкам казалось оттуда, сбегала ко Гнетовым за кошкой, и пока забрасывала ее да вытягивала велосипед, опухла бы глыбой, и если бы они догадались раз- до неузнаваемости. бить его, то белка и желтка хватило бы им на сто лет, а скорлупу они превратили бы в терем. Сюда-то и прибежали Пашка с Сёмкой. Воз- ле крапивы бродило несколько куриц, а из глу- — Ну, поправдешнее? — спросил Сёмка, бины зарослей слышалось приглушенное пету- снимая кепку. шиное ку-ка-ре-ку. — Поправдешнее. Теплое, только что снес- — Зовет, — кивнул Сёмка, — Нас зовет. Сей- лась. час мы вас тут раскулачим, не будете прятать от людей добро. Спусти рукава, Пашк, поползли. — Давай его в кепку да дальше поехали. Тут же Сёмка подобрал еще три яйца, и все Сёмка бухнулся на колени, нахлобучил кеп- по одному и все без гнезда. Пашка только гово- ку по уши и брови, запахнулся плотнее и боду- рил «ну-ка, ну-ка» да просился ползти первым, че двинулся вперед. С края густилась низкая но Сёмка сказал ему, что он, видно, невезучий мягкая поросль, которую в начале лета резали — деду- то вон чуть не попались, так что лучше для супа и которая сейчас шла поросятам и ут- ползти ему позади. кам. Такая кудрявая и даже нежная, она сразу Означился просвет, и мальчишки выбра- же так полоснула Сёмку по щиколотке, что он лись на плот, тот самый, который всплывал при вскрикнул, опрокинулся на спину и заболтал в большой воде и на котором мальчишки раска- воздухе коленками. Пашка полз, держа пятки тывали с шестами. кверху, и уберегся от явных ожогов, хотя тонкая Сёмка уселся на прогретые доски и с наслаж- рубаха не очень защищала, и локти уже горели. дением стал чесать ужаленные ноги, не выпу- В старой крапиве полегчало — лапы больше тя- ская, однако, кепку и не разжимая сомкнутых нулись к верхушке. ее краев. Пашка хотел было снизу взвесить ла- донью, тяжело ли, но Сёмка отвел его руку. За мальчишками оставалась настоящая про- — Сколько уже? — спросил Пашка. сека. Пашке стало так интересно, что он забыл, — Четыре, зачем они сюда и забрались. Он подумал, что — Дай глянуть, а. каким-нибудь маленьким человечкам эта кра- — Нельзя. Еще сглазишь — больше не попа- пива показалась бы тайгой, и тайгой ужасной, дется. Давай так уговоримся: хоть сколько яиц ведь коли от ее огня пухнет большой человек, найдем, тебе я дам только одно. то что станет с лилипутиком — он просто лоп- — Одно?.. Ты же говорил, что мы объедимся. нет, А, может быть, такие крошечные люди и — Ну, это я просто так, оговорился. Так что вправду обитают здесь?.. Он повернул голо- только одно. А себе я ни одного не возьму, а ву в сторону, и сейчас же маленькая огненная остальные отнесу в сельпо. Пускай их закола- веточка сунулась ему в правый глаз — только чивают в ящик и на фронт отправляют, бойцам. искры вспыхнули. Мальчишка на миг прижал Ладно? к нему кулак, потом послюнявил палец и пома- — Ладно. Только мне два, а, Сёмка? Если зал веки. два? — Дурень. Если тебе два, то тогда како- — Есть! — крикнул вдруг Сёмка. — Есть! му-нибудь бойцу ничего не достанется. Пони- Смотри, Пашк! Я же говорил, что мы тут под- маешь?.. Бойцу! А не нашему деду. Бойцы, как наживемся. поедят яиц да как дадут из пушки или из авто- мата по фашистам, так. сразу победа. Ты вон, Он чуть отодвинулся, и Пашка, почесы- небось, как проснулся, так сразу «что, война вая глаз, подобрался ближе. Он думал увидеть кончилась»? пышное гнездо, переполненное яйцами, но Пашка в серьезном согласии закивал. От за- увидел всего одно яйцо и без гнезда. Оно лежа- плывшего глаза лицо его как-то перекосилось. ло в полуметре от них, прямо на прелой земле Он опять послюнил палец и приложил к пыла- между трех толстых крапивных стеблей, стояв- ших столь тесно, что курица едва ли смогла бы 14

«Братск творческий» №2, 2018 год. ющим векам. Пашка с радостью ополз Сёмку и, глядя во По дороге прогромыхала телега. Сёмка все глаза, двинулся вперед, не боясь уж ошпа- риться и даже не думая об этом. Как чудо, жа- встал, огляделся, задрав голову, но крапивная ждал он увидеть перед собой белое яйцо, но стена была слишком высока, виднелись лишь чудо не приходило. Зато то там, то тут видне- коньки домов Лямзиных и Гнетовых. лась всякая ерунда. Вон лежит чугунок без дни- ща, вон грязная огромная кость, а вон обломок — Еще до середины не добрались. Сей- кирпича с известкой — от печи, А вот стрела, час возьмем на огород. Слышь, там возятся. сделанная без охоты и старания — расщепил Пошли. какой-то мальчишка кривую лучину, насадил пульку да так и пустил. Не мудрено, что она И они опять поползли. И Сёмка опять оказалась в крапиве. Пашка снял пульку и су- завскрикивал: «Есть!.. Еще!.. Еще!.,» — и взма- нул ее в карман, к бабкам. хивал болтающимся рукавом то направо, то ттллрлл. Пашка поднимался и видел яйцо, до Сёмка молчал и, лишь когда выползли к которого Сёмка тут же ограде, так больше ничего и не найдя, заметил: дотягивался и совал его в кепку. Странно, — Ну, что я говорил? что яйца лежали близко — в полуметре, и сколь- — Неужели из-за разбитого? ко Пашка ни вглядывался дальше, сколько ни — А из-за чего же?.. Я сразу почуял. Ну лад- тянул шею, надеясь первым увидеть хоть одно но, ты иди разжигай печь, а я отнесу яйца, да яйцо, — тщетно. Зато он нашел одного чижика припрячу, а потом сдам. — Одной рукой под- и несколько бабок. держивая кепку снизу и другой сцепив ее края, Сёмка побежал к дому. В кепке набралось, очевидно, уже десятка «Яйца хорошо сдавать в сельпо, — подумал полтора, тогда Сёмка вдруг как-то ойкнул и Пашка. — Тут всякий, даже Маня-дурочка, ска- проговорил: жет, что это яйца. А понеси я свой бензин, так сразу загудят, чего, мол, фифола, с водой но- — Пашк, глянь-ка, вон еще. Уж не расколото сишься, людей сбиваешь». ли оно. Махнув в картошку, Пашка выбрался на тро- пу и побежал вниз. Его голова была в уровень с — Где?.. А-а. Дай я достану, — На этот раз ботвой, которая приятно обхлестывала его зу- яйцо лежало поодаль, и Пашке пришлось дящееся лицо. Он почти ничего не видел, и тем подмять несколько крапивных кустов, чтобы жутче стало ему, когда он заметил в каких-ни- достать его. Оно в самом деле оказалось рас- будь шагах пятнадцати деда Лямзина, поднима- колотым, и из щели тек белок. Мальчишка под- ющегося навстречу. Лишь на секунду мальчиш- ставил ладонь. ка замер, раскрыв рот, а в следующий миг он уже сидел в картошке неподалеку, осторожно — Ах ты, — опечалился Сёмка. — Все про- высунув голову. пало, больше ничего не найдем. Раз разбитое — В одной руке старик нес пучок табака, в значит, все, другой — железный лист, в котором Пашка, не веря своим глазам, признал тот самый лист от — Найдем! — воскликнул Пашка. — Еще до Сёмкиной печки, где они пекли картошку — огорода далеко. вот они, темные следы-кружки. Выходит, дед сломал печку! Такую маленькую и такую кра- — Я знаю лучше. Ты вот что, давай пей это сивую!.. И вдобавок сейчас влетит Сёмке!.. В яйцо, пусть оно твоим будет, а остальные — ша! безотчетной решимости Пашка выполз на тро- — в сельпо. пу и последовал за дедом перебежками, глядя с боязнью на его широкую и какую-то мертвую, — Сёмк, да вот увидишь, найдем. точно закаменевшую, спину — ни плечи не — Пей давай, а то все вытечет, пошатнутся, ни лопатки не дернутся, а свер- Пашка потихоньку высосал белок, потом ху в кожаном чехле — мертвая же голова, тоже разломал скорлупу по трещине, проглотил жел- не шелохнется, только ноги да руки по локоть ток и, сперва облизав губы, вытер затем их ру- движутся. кавом, В воротцах старый и малый Лямзины встре- — Ну-ка, а там сколько? — А уговор? — сурово спросил Сёмка. 15 — Я только посмотрю. — Нечего аппетит нагонять. Увидишь и так жрать захочешь, что в драку кинешься. А так, раз не видно, то их будто и нет. Можешь пер- вым ползти и сколько найдешь — все твои. — Да?!

Геннадий Михасенко тились. У них произошел короткий, не слыш- ближающееся стадо и тотчас за болотом на до- ный Пашке, но по жестам очень пылкий разго- роге показались телеги с колхозниками. Насту- вор, в результате которого дед треснул Сёмку по пал вечер. Но солнцу было еще далеко до леса, башке табаком, а Сёмка отпрыгнул и выпалил однако в это время оно быстро катится, глянь еще что-то такое, от чего деда передернуло. Он — а оно уж, красное от натуги, наполовину вда- запутался в словах, сплюнул и хотел было изло- вилось в землю. Но чаще этого не замечаешь, вить внука, но мальчишка увернулся, выскочил а видишь сперва, что оно высоко, а потом ви- на дорожку и побежал в сторону Пашки. дишь, что его уже нету вовсе, и только пылаю- щие облака подсказывают, тут, мол, оно еще, — Голодранцы! — закричал дед, грозя пуч- недалеко. ком табака. — Думаете, батя ваш вернется, озо- лотит вас — держите!.. Война еще лет десять — Пойдем к нам грибы есть, — проговорил протянется, а что жрать будете, когда крапива Пашка радостно. — Мамка, знаешь, сколько не уродится?.. Передохнете все, как мыши. — грибов наберет? Дед еще раз сплюнул и ушел. — Наша тоже наберет, да и Васька. Ты давай С разгона Сёмка чуть не опрокинул Пашку, приходи. Как поешь, так сразу — пушку-то ис- но, обхватившись, мальчишки устояли. У Сём- пытывать. Я Ваське признаюсь, что тебе прого- ки на глазах держались слезы. Он насильно, му- ворился. За тебя он не заругает. Ну, приходи... чительно улыбнулся и сел в борозду. Пашка по- чувствовал, что и у него наворачиваются слезы, И мальчишки расстались. быстро потер кулаками глаза и опустился рядом. А через час сытый и веселый Пашка снова примчался к Снетковым. Но дома была одна — Сёмк, а ведь он врёт, что война еще десять тетя Фаина, она цедила молоко в крын- ки лет будет? сквозь марлю. — Значит, жив-здоров и уже бегаешь вовсю! — Конечно, врёт. Это он сам хочет, чтоб было — воскликнула она. — Ну вот, так-то лучше. А кому ложки да веретешки продавать. Я, вот по- то лежишь, зеленый да прозрачный, Как стру- годи, все его коромысла перерублю и все поло- чок. Ты, Павлуша, не отставай от Сёмки. Этого зья разогну, выбью колья, и они сами разогнут- ведь леше ся, старый хрыч. Тятька, знаешь, как с ним был? го ни зима, ни лето не берут. На-ка вот пар- У-у!.. Дед его пуще огня боялся, вот и накаркива- ного пивни прямо из крынки. ет, чтоб он не вернулся. Каркай-каркай, все рав- — Я уже пил, но вернется, да как мы ему расскажем про все, — А ты еще. так он его сразу из пистолета и бахнет, прямо в — Так ведь не влезет. кожаную шапку.., Да за тятьку мы с Васькой ему — А ты попробуй. сами башку своротим... Вот что бы ты сделал, Пашка наклонился и сделал несколько глот- ков. если бы кто-то сказал, что дядю Илью убьют? — Ну вот. А мои-то на болото удрали. Раз подранка принесли, так думают, им там каж- — Так он уже убит. дый день будут припасать. Пашка выскочил во двор, обогнул гуся, что- — Я знаю. Ну, а если бы он еще был жив, и то хватавшего в корыте, и направился в огород. Он понял, что Васька с Сёмкой вовсе не на так бы сказали. болоте, а где-то в огороде готовятся испыты- вать пушку. И в самом деле, едва он затворил — Я бы,., я бы,.. Не знаю. Я бы,.. — И Пашка воротца, как услышал легкий посвист и увидел привставшего из картошки Сёмку и его взмах сжал оба кулака и подвернул губы. рукой, мол, ложись, чтоб не видели. Пашка нырнул в ботву и через минуту был уже подле — Верно, — сказал Сёмка. ребят. Мало-помалу успокоившись, мальчишки поднялись и пошли посмотреть, что же сталось с печкой. Разрушилась только труба, потому что она одним краем стояла на листе. Осталь- ное было в порядке, но без листа она и целая походила на развалины. Сёмка занес было над ней пятку, чтобы завершить разгром, но Пашка тихонько тронул его за рукав и сказал: — Не надо. Пусть.., Низко над огородами, свистя крыльями, пролетели на болото две утки, замычало при- 16

«Братск творческий» №2, 2018 год. Пушка, все еще без колес, стояла на высоком стрел с болота, прибежал. Поняли? Ни с места, пока не приду. тонком чурбаке и была нацелена на уборную. В Пашка за сегодняшний день напереживался проволочную петлю у прорези, где должно про- так, что все только что произошедшее он вос- принял как-то тупо. Он чувствовал ту же заин- исходить поджигание, была вставлена круто тересованность и легкую боязнь, что и до вы- стрела, точно выстрела и не было, точно дед все тонкая лучинка. еще чаевничает, а впереди — что-то рискован- но-забавное, Сёмка же казался по-настоящему — Все готово, — проговорил Сёмка. — Пол- испуганным. Едва Васька скрылся за воротами, Сёмка ползком добрался до «огневой точки», ствола пороха. Осталось запалить. чтобы убрать с вида пушку. Но пушки на чур- бане не было, ее, видимо, куда-то ушвырнуло И тут же объяснил, что он все рассказал отдачей. Сёмка опрокинул чурбак, растормо- шил сбившуюся в одну сторону ботву вокруг и Ваське и что в отместку они решили испугать вернулся к Пашке. деда: выстрелить по уборной, когда он будет — Вот это да-а, — только и сказал он. — А высоко или низко был прицел? — спро- там сидеть. сил Пашка. — Не знаю. Васька целил... Вот те на-а... — Сейчас он допивает чай, — сказал Васька. Васька долго не приходил, и даже Пашке стало невмоготу от неизвестности. Наконец, он — А после чая он всегда,.. прибежал и быстрым шепотом рассказал: — Не бойтесь. Деду в зад попало. Кровь мам- Сёмка, потирая руки, улыбался. Это настрое- ка уняла, а дробину самой не вытащить — сан- тиметра на два влезла. Меня за фельдшерицей ние передалось и Пашке, но тут еще примешива- послали. Дед охает, лежит, — усмехнулся Вась- ка, — будто ему ногу оторвало. Меня спрашива- лась пугливость. Васька же был спокоен. Он раза ет, огородом, мол, бежал? Да, говорю. Не заме- тил ли кого с ружьем, говорит? Да нет, говорю, два высовывал голову из картошки и проверял, Не заметил никого, ни с ружьем, ни без ружья. Ах, звери, говорит, ах, рожи завистные.,. не сбился ли прицел, и казалось, что его инте- — Пушку смотрел? — Улетела куда-то. ресовало только одно: как сработает его орудие. — После найдем. Ее, чую, разорвало. А сей- час, Пашк, дуй домой и молчок. Или скажи, что Послышалось сморканье, Мальчики засты- слышно, мол, будто деда Лямзина ранили. Все равно через час вся деревня узнает. — И Васька ли, Сёмка осторожно выглянул из ботвы — дед вдруг так громко рассмеялся, что пригнулся и прижал кулак к губам. — Вот смеху будет, деда шел к уборной. Вот он закрылся. Лямзина в задницу ранили. Не на фронте, не в атаке — в уборной. — Все! — прошептал Сёмка. — Васьк, давай! Сёмка, наконец, рассмеялся тоже. Улыбнул- Васька быстро сработал «бринь-жигалом», ся и Пашка, но его улыбку в быстро густеющих раздул трут, поджег бумажку и поднес к лучине. сумерках ребята, пожалуй, не заметили. — Уходи! — тихо, но как-то страшно прого- ворил он и первым кинулся в сторону, За ним 1 ноября — 22 ноября 1964 г. бросились Пашка с Сёмкой. Метрах в десяти они упали, и через секунду Публикуется по книге Г. П. Михасенко. Избранное: раздался оглушительный выстрел. Мальчишки рассказы и сказки. Екатеринбург, 2014. подняли головы. Дверца уборной распахнулась и оттуда, поддерживая полуспущенные штаны одной рукой и другую подняв кверху, выскочил дед с криком: — Убили!... О, господи! Убили!... Это было так неожиданно, что Сёмка, соби- равшийся рассмеяться, поперхнулся и взглянул на Ваську. Тот растерянно пожал плечами. — Убили! — кричал дед во дворе. — Фаина! Фаинушка, убили! — Что ты? — послышался голос тетки Фаи- ны. — Батюшки, кровь! Да кто тебя? — Из ружья, ироды... Ой, не могу. Мстят за то, что жить умею. Ой, посмотри, что у меня там. — Ну-ка, давай в избу. — Убили. Ах, зверье, — и причитания деда пресеклись захлопнувшейся дверью. — Значит, дробина пробила планки, — про- говорил Васька. — Пороху переложил. Сидеть туг! Я узнаю, не страшно ли. Мол, услышал вы- 17

Иннокентий Черемных Иннокентий ЧЕРЕМНЫХ (1922 – 2004). Писатель. Ветеран Вели- кой Отечественной войны. Член союза пи- сателей СССР. Первый руководитель жилищно-ком- мунальной конторы Братска. Автор 6 книг («Разведчики», «Однополчане», «После во- йны», «Однополчане», «Лихолетье», «Моя деревня Паберега», «Солдаты войны» (в 2 частях)). В 2008 году его имя присвоено Центральной городской библиотеке МУК «ЦБС города Братска». Награжден двумя медалями «За отвагу», медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», орденами: «Знак Почета», «Отечественной войны первой степени», «Отечественной войны второй степени». ПОСЛЕ ВОЙНЫ (фрагмент повести) Потеря хлебных карточек встревожила мо- Вечером сказали мне, чтоб я шел к нему в его начальника цеха Ладиса Александра Алек- кабинет. сандровича. — Есть выход! — встретил он меня в дверях — Как же вам помочь? — говорил он. — За- громовым голосом. — Даже два выхода! Пиши вод, как и люди, обнищал за войну. Нет денег, и два заявления. Одно на выдачу ссуды в три ты- не займешь. У кого есть, тот не даст — сыт го- сячи, другое о сдаче досрочно экзаменов на лодному не верит. Ладис сам испытал в беспри- токаря. Ссуда на приобретение коровы. Месяц зорной жизни голод и холод. Парнишкой про- продержитесь, а там восстановите... брался на завод и прижился. Наперво помогал рабочим протирать станки, убирать стружку, а Не закончив ученического срока, сдаю эк- те ему — кто горсть семечек, кто кедровых оре- замены на токаря-операционника, получаю хов, кто картошку, морковку. На ночь он заби- третий разряд. Отец довольнехонек. рался в темный угол и спал. Утром опять помо- гал. Потом стал масленщиком. Работал и жил в — Врукопашную пойдем на голод и холод! цеху. Не один год так жил. На глазах рабочих и — говорил он мне. — Врукопашную отец с сы- вырос. Да таким верзилой! От масленщика по ном. Матрешка на подхвате... ступенькам поднимался он в должностях и стал начальником цеха. Каждую железку знает, где У проходной зазода стояла Настя из Хому- лежит. тово, и я рукой приостановил отца: — Смотри, девчонка меня ждет. Сегодня суббота, поеду к ней в гости. В бане помоюсь, пельмени поем. 18

«Братск творческий» №2, 2018 год. Маленькие глаза его уставились на меня. «Че-ерт не девка! Поехать? Совесть на вой- По выражению взгляда не понять, что в них. ну списать, как говорит Абрашкин? — в заме- Он, как всегда, долго обдумывал, и я продол- шательстве размышлял я. — Сказать тяте и по- жал: ехать». Разгоревшаяся страсть победила разум, и я крикнул: — Когда она звала меня, я спросил — кар- тошки в долг дашь? А она говорит: «Мама за — Поедем! так нагребет». Это ж здорово, хоть мешка два Она, с маху обхватив руками мою шею, по- не покупать! целовала, оставив на моих губах запах кедро- вых орехов. Под ложечкой у меня засосало. — Два... маловато, — сказал отец. Голод оказался сильнее страсти. — Ничего у тебя аппетит! — удивился я. — В — Слушай, а мешки прихватить под кар- деньгах — полторы тысячи! тошку? — глядя в ее сияющее лицо, спросил я. — Дешево... За два куля картошки запро- Настя усмехнулась: дать себя. Мать ее подумает, что ты жених, за — Кому что, вшивому баня. Не надо, в свои так даст, а потом что? У тебя же невеста есть! нагребем. У меня загорелось лицо, и я опустил голову. В душе все перевернулось. — Стыдно, — продолжал отец. — Потом — Вшивый?! Ах ты, кулачка! — она оторо- куда глаза денешь? Да тебя за насмешку над пела. девчонкой тут на заводе отметелят! А вдруг по- — Ты чё? Пословица така есть. заришься на ее богатство? Дунька в Братске — У сытых эта пословица! — хлестко шагаю наверняка теперь уволилась, ждет, когда за ней к заводу, она едва не рыдающим голосом изви- Шурка приедет. Рассказывает, что замуж выхо- няется мне в затылок: дит. А ты? За картошку продался! — Я без задней мысли! Прости! — Да я только сказал тебе, не продаюсь! — В сердцах распахиваю настежь дверь про- сердился я. ходной, захожу и, тут же захлопывая ее за со- — И не надо! Она пускай другого картошкой бой, оставляю Настю по ту сторону. заманивает, — и отец пошел, я за ним. Настя, увидев нас, нерешительно шагнула Работаем с отцом в одну смену — во вторую. раз, другой навстречу нам, вдруг засеменила. В третью смену станки простаивают из-за не- — Ну чё, поедем? — преградила мне путь. — хватки людей, и Ладис разрешил мне работать Я маме сообщила! до утра. Работаем неделю по шестнадцать ча- — Да как-то неудобно, — смотрю вслед сов. В понедельник на доске показателей наша отцу, отнекиваюсь. — Мать твою стыдно будет. фамилия выше всех. — Ты что, девчонка? Перестань ломаться! — А что ты дома скажешь, кто я тебе? — Это туфта! — возмущался Абрашкин. — — Кто, кто, жених! За две смены и лентяй вырвется в передовики! — Мать твоя возьмет да положит нас с то- бой на одну постель. — Тебе кто не велит! — Не положит, так мы сами ляжем! — Я не жадюга так ишачить! — Но ты даешь! Собрался народ. — Не даю, а надо, — и на каблуке ботинка — Ого! Сто девяносто процентов! — уди- крутнулась передо мной, — видишь, как вы- вился кто-то. — С ума посходили! Из-за них ходилась? — подставила горящее от здоровья норму прибавят!.. лицо с бегающими глазами, — лопнуть хочется. Появилась Настя, враждебно смотрит на — У меня в Братске невеста! меня. — Она далеко, я рядом! В Хомутово у нас — Чё, на свадьбу деньги заколачиваешь? с тобой будет две ночи, — и она, отбрасывая — Кто за него пойдет! — уела меня Настина полы рабочего пиджака, выставила вперед лад- подруга. — Он на людей не смотрит. ную грудь. — Две ночи, суббота, воскресенье «Да голодный я!» — мысленно прокричал я — завлеку, откажешься от своей невесты, — ку- ей в зеленые глаза и выскользнул из толпы. лачками уперлась в бока широкого таза, пока- — Посмотрим, как он в дневную смену даст зывая, что есть чем поразить меня. проценты! — кричал мне в след Абрашкин. И 19

Иннокентий Черемных как только я включил станок, он хватанул к — Пускай хапает!—злился соперник. — На- своему станку, чтоб я не обставил его хотя бы хапает всем на голову! Из-за него нормы пере- на ступицу. смотрят! План добавят! Началось состязание. Станки наши ревут — Начальник цеха давно поговаривает о пе- от больших оборотов один сильнее другого. ресмотре норм, — сказал Кобелев, — Эти нор- От мельтешащей перед глазами ступицы ле- мы были в войну для парнишек, а вы солдаты. тит в разные стороны стружка. Ступиц у него и у меня за спиной как никогда полно, про- ...И снова мы с отцом работаем с пяти часов стоя не будет. Вкось взглядываю на чубатого вечера. После ночного гудка я один в своем соперника. Он торопливо снимает со станка цеху. Станок надсадно гудит. Четвертая неделя обработанную ступицу. Опередил меня на се- проходит. Красноту на моем лице будто серая кунду-две. пыль засыпала. Такое часто бывало на фронте: то поправишься, то побледнеешь, а то и гла- Проходит час, другой, мы не сбавляем тем- за провалятся. Солдатская закалка держала на па. Чтоб не встретиться взглядом, втихаря ис- ногах. И мы с тятей, хоть и на картошке, вы- подлобья следим один за другим. Съемку со стояли. станка ступицы и установку ее на станок де- лаю быстрее, чем раскрасневшийся от спешки «Сегодня хлеб!» — радовался я. Абрашкин, и до гудка на обед опережаю его Спешим на завтрак. Отец весь в древесных ровно на одну единичку. опилках, я в мазуте и чугунной пыли. Со сто- роны глядя, и не скажешь, что мы устали. А — Бежим в столовую! — прокричал он и пу- в голове одна мысль: «Как выбиться из нуж- стился было в бег. ды?» Ссуду проели, восстанавливать надо. Не ослаблять гуж, работать и работать! Покупку — Денег нет! — сказал я, и он вернулся. валенок и телогреек пока отложили на январь, — Я дам рубль! февраль. Завод рядом, на ходу не замерзнем. — Два надо, тятю позову! Сведем концы с концами, тогда и начнем по- — Только рубль могу. степенно одеваться. Самое неотложное для — Тогда иди. нас сейчас — квартира. Губы его сделались сковородником: За завтрак мы с отцом уплели по семьсот — Жадюга! граммов хлеба и большую чашку толченой Назло ему ни минуты не отдыхая и в обе- картошки. На душе полегчало. Разбрасываю денный перерыв, спешу, чтобы больше ото- на пол шинель, отец ложится со мной рядом и рваться от него по выработке. Стыдно будет, своей шинелкой укрывает меня и себя. если я за световую неделю не докажу, что могу — Мы с тобой как солдаты на привале уле- перевыполнять норму и за восемь рабочих ча- глись, — говорю. — Рассказать стих про ши- сов. И я доказал... нель? Вечером на смену мне и моему сопернику — М-мгу-у, — промычал он. по работе раньше времени пришли Гончаров — Ты знаешь, тятя! — и я повернулся к и Кобелев. Они профессиональные токаря, нему лицом. — Поэтов, писателей я только особенно Гончаров. Его имя постоянно было по школьным книжкам знал. Некрасова знал, на доске передовиков, а тут вдруг его ученик Крылова, Максима Горького, Пушкина,, ну занял первое место. Хочу сказать, что я за две и... ишо кого-то, припомнить, назову, дело смены дал такой процент, Абрашкин не дает. не в этом, а дело в том, что вдруг передо мной — Он скряга! — кричит. — На свое пузо живой поэт! Потом стал моим другом. В шко- рубль жалеет! Я обедал, а он нет, и обогнал ле я думал, что писатели особенные люди. И меня. у них бороды, усы растут с детства, у других Ожидая, что скажет Гончаров, смотрю в его волос вылазит от большого ума. А тут смотрю черные с горящими зрачками глаза. на Ваську, он такой же, как мы все, солдаты, — Молодец! Быстро освоил дело, — гово- и пишет стихи! Пишет перед боем, пишет по- рит мой учитель и смотрит на ручные часы. сле боя. Во время передышки читает нам, рас- — Жми! В твоем распоряжении еще тридцать минут. 20

«Братск творческий» №2, 2018 год. сказывает про писателей. Я впервой смотрел Морозная, без снега глубокая осень. Дует с на него жадно! Смотрел, наверно, как сегодня Ангары пронизывающий наши комбинезоны на булку хлеба. «Кому что, вшивому баня!» — холодный ветер. Мы с отцом по-солдатски, в вспомнились слова Насти. — Была страшная ногу, размашисто идем на работу. снежная буря, мы все зарылись в стог соломы и лишь временами выглядывали, чтоб немцы Сестра Матрена, растопырив руки, метелит врасплох не застали, а Васька надел солдат- за нами. На доске показателей завода у нее са- ский котелок на колено и писал: мая низкая выработка, и отец ворчит на нее: Когда-то лютая метель, — Никого не слушает, никому не подчиня- Визжа снежинками, играла, ется. Красит» красит прицепы и тут же с ки- Простая серая шинель — стью в руках уснет. Попробуй разбуди, она с спасибо ей, обогревала. ходу ведро с краской на голову наденет. — Да-а... хорошо сказано, — перебил меня — Сегодня зарплата, — говорю ей. — Займи отец. очередь. Смотри, не прозевай! Когда настанет ночь с привалом, — Не боись, не прозеваю! Она служит как постель, В цехе сборки она с утра принялась за по- В то же время одеялом. краску полуприцепа, стоявшего против кассы, мусолила его до вечера и не прозевала... — Ох ты! Какая правда, — вставил отец. Получаю первую зарплату. В графе ведомо- сти две шестьсот. Забухало сердце. И вот, когда пройдет война, — Аванс высчитали?! — не своим голосом Умолкнут гулы роковые, спрашиваю кассира. Шинель из серого сукна — А то как же, — шелестя красными Напомнит годы боевые... тридцатками, ответила она. Загребаю стопку денег, выбираюсь из плот- — Шинели всегда будут напоминать нам о ной массы людей и к отцу. войне, — заключил я. — Вот это да-а! — радостно воскликнул он, воровата посмотрел влево, вправо, вынул Переваливаюсь на живот, слышу частый из кармана брюк свои тридцатки, соединил с скрежет ложек о чашку на кухне, скрип двери, моей стопкой. — Впервой у нас такие деньги! и к нам в избу просунулась перебинтованная Ну, а у тебя где получка? — спросил он зама- Гаврюшкина голова. занную краской от глаз до пяток Матрену. — Прицеп докрасила? — Можно? — спросил он, перешагивая по- Она, перепуганная утерей хлебных карто- рог. — Извините, у меня вид такой, кирюха бу- чек, крепко держала в кулаке свою зарплату. тылку на башке разбил. — Видно, опять обманили! Одну красеньку и горсть копейками дали, — торопливо сунула Визит его был понятен. отцу. — Выгонять пришел? — спросил я. — Ага, знамо дело, обманили, — как бы все- Он приложил к груди руку. рьез говорил он. — По прицепу в день краси- — Богом прошу, найдите квартиру! Зазно- ла, вот и заработок на горстку шелухи карто- бу я нашел, жизнь налаживать надо! — и он, шешной. Мошенники! — развернул измятую обойдя нас с отцом, вынул из кармана день- тридцатку, приложил ее к стопке денег. — Хоть ги, положил их на стол. — Это тебе на свадьбу! небольша прибавка, а прибавка. Пять тысяч Отдашь, как будут, — обернулся, а тут из кути двести! Кажись, осилим нужду. Осилим про- вышла мать в слезах, сестренка и братишка с клятую! испугом в глазах высунулись. — Осилим, тятя! — соглашаюсь. — Надо — М-м-м! — промычал он болезненно, шагая меню составить на свадьбу. в сторону двери, из-под ладони взглянул глазом Он болезненно сморщился. на меня, сидящего на разостланной на полу ши- — Свадьба тебе! В погашение ссуды отло- нели. — Пропадите вы пропадом! Живите, голь жили б тысячу. перекатная!— рванул дверь и скрылся. Уела совесть... Нас тоже... Нашли мы ма- ленькую комнатушку... Шура уехала в Братск за моей невестой. 21

Иннокентий Черемных — Потом! — говорю, — Ишо так по шест- — Спекулянта высматриваешь или просто надцать часов: в сутки рванем — не одну, а пол- так глазеешь? — спрашиваю. торы, а то и две погасим. — Глазею! — ответил он с усмешкой. — На — Наперво прибрось, сколько надо денег производстве работаю. Сторожем. на картошку, хлеб, соль, чтоб месяц прожить. А ты сразу — «меню», — он подал мне пять ру- — Ты сторож?! блей. В Братск позвони, узнай, когда Шура с — А куда я еще! Никакой специальности. твоей невестой приедут... Кроме одной, сам знаешь. Но пока завязал. Зазноба моя отличная модистка, что схочешь, На центральном телеграфе мне сказали: то и сварганит, а я после дежурства на барахол- — Связи с Братском нет. Где-то прогнившие ке днями торчу. У народа нет денег на дорогие столбы упали. костюмы, все проедают. За полмесяца сделал — А в воскресенье как? — спросил я. всего два оборота, сегодня пришел поторго- — Кто знает. Сколько их свалилось. Всю во- ваться со спекулянтами, надо метраж поде- йну не ремонтировали. шевле купить. Так и живем, концы с концами Война отразилась и па облике Иркутска. сводим. Воровать тянет! Так бы и сунул руку в Слабый рассвет не ослаблял, а только усили- карман! Но не сую, — приблизил свое лицо к вал мрачность давно не беленых домов. При моему, радостно улыбнулся. — И знаешь, по- мутном свете зари уличные малокиловатт- чему? Баба сына обещает родить! Мне, вору, — ные электролампочки совсем побледнели. И сына! Я об этом никогда не думал, а она одно: черные от пыли и сажи заборы казались еще «Завяжи, намертво завяжи, не воруй, будем непригляднее. Только базар словно был в дру- жить, как все люди живут». Я и борюсь сам с гом мире и для него не существовало войны. собой. Но не знаю, — вздохнул он. — Рыжий Отовсюду спешили торговки с ведрами, кор- спекулянт у старух скупает по дешевке золотые зинами, занимали прилавки, раскладывали кольца, серьги, браслеты, а я по пятам хожу за омуль, хариус, таймень, расставляли стеклян- ним, — и он нырнул в толпу. ные банки с рыбной икрой, ведра со смета- Я едва отыскал отца. Он стоял у хозяйствен- ной, вареным с красными пенками молоком. ного магазина, слушал песню: Слюнки текли, так бы и сунул руку в сметану и драпанул, облизывая на ходу, как, бывало, в Эх, дороги, пыль да туман... детстве при жизни в Слюдянке. У киоска слепой в шлеме танкиста пел пла- Пел безногий. Он сидел на тележке с ма- чущим голосом. ленькими колесиками, люди сожалеючи взды- — Покупайте омуль! — кричал справный хали, бросали мелочь в баночку. на вид мужик. — Кому омуль, омуль соленый, омуль с душком! У рыбного киоска опять слепой и с обго- — Слушай, дай инвалиду рыбку! — говорю ревшим лицом, без звука, как изуродованная ему, — Не обеднеешь. статуя, с крышкой от офи-ерского котелка в — Хы! Сердобольный какой! руке сидит, но тут людям некогда разглядывать Отец обернулся: беднягу, тут рыбу красную продают, в очереди — У барыг души нет, с живого шкуру сдерут! шум, гам, ругань. Чтобы не травить душу, уходим в густую, кишащую толпу. Тут мужики, парни в шинелях — В войну такого не было! Молоко и то по- продают трофейные часы, зажигалки, офицер- дорожало. ские ремни, планшетки. Спекулянты что-то носят под полой. Снуют уличные парнишки. — А картошка? Восемьсот рублей стал ку- И, конечно же, воры, карманники всех мастей, лек. праздные зеваки... Все смешалось в большую, шумящую кучу, представляя ошеломляющее Мы с отцом идет к картофельному ряду. Он зрелище. И среди них вижу Гаврюшу с втяну- останавливается возле худенькой на вид ба- той в воротник добротного пальто головой. бенки: — Где таки мешки нашла?! — схватил за верх кулек, поднимает. — Это не мешок! Это торба, только без лямки. — А не покупай, — отрезала оторопевшая торговка. — Не покупай, никто тебя не застав- лят. 22

«Братск творческий» №2, 2018 год. — Бессовестная! — отец выпустил из рук хотению дом продали. Проели. Теперь чё? мешок, и он бухнулся о мерзлую землю, лоп- Я шел с ним рядом и молчал, давая ему из- нул. — Шкуродеры! Ведра понаковали! Это ж котелок! Котелок, а ты за него сто с лишним лить душу. просишь? Где совесть?! — Картошка восемьсот. А чё будет весной? — Чё пристал? — вступилась за испугавшу- Ишо станет дороже! Значит, нам с тобой ишо юся бабенку рослая соседка, — Мешки по сво- шибче надо работать! Не по шестнадцать часов ей бабской силенке в войну нашили! в сутки, а боле. Не выходить из завода! — по- молчал и опять заговорил: — Ишь ты, куда гнешь! Дескать, мы тут без вас, мужиков, пахали. Пахали другие! Вы, ба- — Жили б в деревне, все было бы свое. Кар- рыги, мешки перешивали! Ведра на котелки тошка, капуста, рыба. Свадьбу бы тебе по-де- перековывали! На базаре солдаток обдирали!.. ревенски справили. Тут вон, — кивнул головой в мое ведро, — ржавую горбушу грызть будем. Отец удивил меня. Он никогда не говорил Солдат перед походом такой вот соленой ры- так запальчиво. Страдал всегда в одиночку. бой кормят, чтоб из сил не выбились. И ты ешь, Даже в своей мужской среде никогда не всту- набирай силу, скоро приедет молодая жена. пал в споры, только со стороны поглядывал маленькими глазками, в которых, как у нез- — Тятя, как тебе не стыдно! — вскипел я. дорового человека, стояла постоянная боль. И — Стыдно, говоришь?! А почему ты не по- если он говорил с кем, говорил тяжело, туго. А думал о житейском деле? Как будешь с бабой, тут не походил на себя — бледный, с остерве- спать? Семь квадратных метров комната. По нелыми глазами. квадрату на человека! Корова ляжет, и хвоста не протянуть, — ступив на мост через Ушаковку и — Да-а... А чё такое? сбросив с себя мешок с картошкой, он продол- — Где колхозные мешки? жал: — Каки... мешки?! — Бедная девчонка! Не знает, чё ждет ее. — Высоки! По семь добрых ведер картошки Наверно, радуется, замуж вышла, в Иркут- в их входило. ске жить будет... А как жить?! Вот почему я и Торговка завертелась, глядя на одну, на дру- задел тебя за совесть, — сверкнул глазами. — гую соседку, а отец продолжал: Нарочно повел такой разговор. Нарочно, чтоб — Где те мешки, что ты до войны тут прода- ты наперед умнее был, — хватнул одной рукой вала? Перешила? мешок и, как сумку с сухарями, вскинул его — Во-от он о чем! — торговка замотала го- на плечо. — Что тут в нем? Матрешка за один ловой. — Перешила! Жизнь не та, что была до присяд схряпает! — зашагал по мосту, я за ним, войны! Не та-а!.. — Попробуй прокорми таку семейку тут, в го- — У-у, сова! роде. В деревню, в деревню надо! Помнишь, Мы купили картошку у мужика в солдат- перед войной мы тогда с тобой считай вдвоем ской шапке, отец спросил его: заработали сорок мешков пшеницы! Да шло — Давно из армии? ячмень, просо, гречуху. Амбар засыпали хле- — В конце сорок пятого пришел, — ответил бом. Чуть не на всю войну хватило матери с тот. ребятишками. А вдруг завтра война! По радиву — Недавно! А успел охаметь. все время говорят: Америка, Англия так и смо- — Как все, так и я, — смутился вчерашний три обрушатся на нас — что тогда? Съедят вот солдат. эту картошку и зубы на полку! А деревня опять Идем с базара домой. На плечах у нас по будет жить. Там огороды, свое хозяйство. Там кульку картошки, в руках по ведру квашеной колхоз не даст умереть с голода! Хлеб-то не у капусты, придавленной сверху красной рыбой всех и тогда перед войной был. У лентяев его — соленой-пресоленой! Видно, еще до войны не было, и они не сдохли. Колхоз не дал! была заготовлена, где-то лежала до сегодня, — По разговору, ты вроде готов в деревню высохла вся, и ее продавали по дешевке. убежать, — сказал я. — Это тебе на медовый месяц, — говорил — Нет. Я по мобилизации пришел на завод. мне отец и высказал обиду: — Всему мать ви- И ты теперь увяз по уши. Ссуду взял. Должен новата! Всю жизнь супротив меня идет. По ее корову купить, а мы проели. Теперь надо по- 23

Иннокентий Черемных гашать. Да ишо свадьба. Не будет свадьбы! На ри Кати, овдовевшей в войну, мы семьей, те- потом отложим. На свадебны деньги козу ку- перь уже о семи человек, сели за стол. пим. Отец с обросшим черной щетиной лицом — Козу-у? — удивленно крикнул я ему в за- тамадил: — Ну, я, — начал он, — речей не го- тылок. варивал, — шевельнул по-заячьи пожелтевши- ми от курева усами. — Не знаю, чё и сказать. — Да, козу! Молоко надо Кольке. Козы Скажу только одно. Сын у меня работящий, плодливы. На заводе скажем, что мы с козы до — перевел взгляд на ежившуюся от стеснения коровы дойдем. А сейчас для нас корова недо- невестку. — Ты не боись, с голоду не помрем... ступна! Поймут! Приедет невеста, ужин сыт- ный сделам. Ежели не дура, поймет. — Никакого развития! — возмутилась мать. — Разве об том надо сказать молодым? Поже- С разговорами мы без передышки промах- лай имя жизни хорошей, чтоб одежи много нули едва не все предместье Марата. Открыва- было. ем добротную, в елочку калитку ворот нового хозяина, заходим в глухую ограду, а перед на- — И ребятишек, — добавил хозяин. шими глазами на крыльце сестренка Шура. — Живите душа в душу, — закончил речь отец. Из дома выскочила моя невеста. — Скажи-ка, невестушка, как будем с тобой — Гля тебя бабу привезла! — веселилась се- жить? — вместо пожелания спросила мать. стренка, — Поздравляю! Живите хорошо. Де- — Пока не очень-то хорошо! — выкрикнул тей вам полну кучу! я. — Ишо в войну комиссары говорили, что Не думая об их скором приезде, я буквально пятилетку, а может, и больше придется разру- растерялся. Мешок с картошкой вмиг отяже- шенное восстанавливать... лел. Смотрю то на весело смеющуюся сестрен- — Да не об том я! ку, то на свою покрасневшую жену. На вид она — А об чем? — вмешался отец. — Характер почти как Шура, совсем еще девчонка, только свой хочешь показать? чуть повыше и полней. Мать огрела его взглядом, и он умолк. — Сын, да они как сестры! — заметил отец. — С руганью, без ругани будем жить? — — Глаза почти одинаковы. У дочки сини, у не- спрашивала мать раскрасневшуюся невестку. вестки голубы, — поставил ведро с капустой. — Знай, я больна, нервна. Меня в деревне ни- — Здравствуй, чё ли! До войны мы на конях в кто, окромя Ненилы Кудряшовой, не мог пе- дорогу в Усть-Кут ходили, я ночевал у вас. В реругать... сорок пятом заходил. Ты худенькая была... — Невестка, что корова куплена, —сказал — Теперь шапкой не сшибешь! —добавила наш хозяин Гусак. — Ежели корова ко дво- мать в приоткрытую дверь сеней. ру пришлась, сразу обнюхает все, ись начнет. Отец вскинул голову. Мать удалилась, он Ежели не ко двору, замычит, глаза кровыо повернулся ко мне. нальются, — говоря, он гримасничал, искоса — Чё стоишь? Целуй бабу! взглядывал то на отца, то на мать, — Так к нам Мне и особенно ей было не до поцелуев. Я в дом пришла наша невестка. Строго оглядела протянул ей ведро с капустой и рыбой. нас со старухой, а через неделю мы с ней за- — Варите с Шурой уху. дрались. Она, как мужик, тычмя кулаком мне в — Правильно! — крикнул отец. — С ходу зубы саданула. В другу драку ухватом передние будь хозяйкой! — мигнул сестренке, дескать, вышибла, — открыл пустой рот, — вот только идите, и тут же мне: — Дуй за водкой! — А ког- один клык уцелел. Коренные сами выпали, а да девчонки зашли в избу, он с неохотой в го- етот болит и не выпадает. лосе сказал: — Не боле поллитра купи. — Давай выдерну! — сказал отец. — Две возьму! Надо хозяина пригласить. — Ага, давай, чтоб не мешал! — согласился — Ага, понимаю, — согласился он, — чтоб старик. В комнате, на деревянном диване, он свою кровать уступил? Возьми три, он здорово задрал голову с широко открытым ртом. Отец, жрет! пытаясь надеть на длинный желтый зуб удав- Через час, а может, полтора в зале большого ную петлю дратвы, шутил: дома нашего хозяина Ивана Гусака и его доче- 24

«Братск творческий» №2, 2018 год. — Пасть у тя что сапожна голяшка,, а я ку- Мать помолчит, послушает, как ее сын за «язы- лак не могу втолкать. ком» ползал. Тот, рукой отстранив отца, прошамкал: Она, видно, не уловила слова «помолчит», — Невестка разделала, — взглянул на меня, сказала: — Попробуй ты, у тя пальцы тоньше. Становлюсь на колени перед хозяином. Зуб — Не надо! В войну за вас напереживались, в пустом рту торчал, как сторож у открытой наплакались. Ты какой-то стих рассказывал двери подвала. Надеваю на него петлю дратвы, отцу, рассказывал складно, мне поглянулось. и только дернуть, отец под руку: — Головенку не оторви! Желание мамы пришлось мне по душе. Мне как-то не по себе стало... Стихи — это воспоминание о войне, о нашей — Де-ергай! — прохрипел больной, и я рва- солдатской жизни. Они написаны моим фрон- нул так, что за вылетевшим изо рта зубом хозя- товым другом Василием Дегтяренко. ин повалился на меня. Отец подхватил его, повел за стол, налил Становлюсь в позу перед свадебной компа- рюмку. нией. — Полощи живей, полощи! Старик взял стопку. — Значит, так! — говорю. — Кончилась вой- — За здоровье жениха и невесты! на, мы приехали в город Турка Западной Укра- Все потянулись с рюмками к нам, а Шура ины. Приходим в парк, а танцевать не умеем. завела патефон, и изба залилась голосами во- Девчонки смеются над нами, тянут в круг, а мы ронежского хора. упираемся. Вот тут-то и родил Вася стих. — Горько! — закричал отец. На душе у нас, молодоженов, действитель- Забытый джаз... но было горько. Смычком задел по струнам сердца ныне! Мать недружелюбно взглядывала то на За годы бурь сегодня в первый раз меня, то на Дугусю, мы слегка поцеловались и Почувствовал в душе своей пустыню, вышли из-за стола танцевать. Где затерялась, заросла любовь, Танцуем танго с замысловатыми выкрута- Измазалась по ровикам, окопам... сами — получается хорошо. За столом, умол- кнув, смотрят на нас. — Чё, чё? — перебила мать, —Любовь поро- — Мам, мам! — вдруг расхохоталась сестра сенок, чё ли! Бух в грязь и измазалась, —повер- Матрена, — Он опрокидат ее! Глянь, глянь! нулась лицом к от-цу. — Ну чё, моя потеряна, — Ты, чадо! —говорю, —Танго так и танцу- чумаза любовь, сидишь как исус христос на ют! божничке? Тамади! Угошшай. — Срам! — возмутилась мать. Невеста вдруг стала непослушна мне. Отец заторопился. Я, едва сдерживая гнев — Шура! Вальс «В лесу прифронтовом», — на мать, ушел в комнатушку за русской печкой, прошу сестренку. Маме угодить надо. Идем по маленькую-премаленькую на нашу большую кругу, мать, щурясь, сопровождает нас взгля- семью, заставленную домашней утварью: две дом, и Дуся, пытаясь увернуться от ее глаз, односпальные койки стояли впритык, образуя опережает такт музыки, сбивает меня. Чтобы угол, одна у заборки, другая у стены с окном. мать не успела сказать еще что-нибудь колкое, Кухонный стол с посудой, табуретки. Чтобы кричу под звук патефона: расположиться спать, мы выносили стол и та- — Танцевать учился буквально перед отъез- буретки в узкий проход, идущий из комнаты в дом домой, путем не умею кружиться! куть, и освободившуся площадь застилали по- — Ну и не колеси по избе! Не топчи напрас- стелью для меня и сестер. Теперь койка отца но пол... должна быть нашей с Дусей. — А что делать? Дремать за столом? — Расскажи про войну, — сказал отец. — «Вот мед так мед будет, — отчаивался я, — Отец рядом на полу у койки, мать ногами у наших ног. Злюка, хоть бы за столом помол- чала! «В войну о вас наплакались!» Сегодня не поверишь, что плакала. Сейчас расскажу, как ходил за «языком», выполню просьбу тяти — трону ли теперь ее материнское сердце? А не трону, так скажу: мать, хватит, кончай поедом 25

Иннокентий Черемных ись отца, надсмехаться над ним: «Моя потеря- Боялся, что кровью изойду, что наши и мерт- на, чумаза любовь». вого не найдут, вороны клевать будут. Сколь- ко прошло времени, как немцы от меня ушли, Снова выхожу к застолью. не знаю, и вдруг передо мной что-то черное, — Мама, рассказать, как я там на фронте шевелящееся! Я зажмурил глаза. Кто-то твер- видел тебя? дым задел мне бабочку на ноге, и я вздрог- — Чё.. видел?! — спросила она. нул. По груди лихорадочно побежала чья-то — Да как вот сейчас ты была у меня перед рука. Вздох в лицо и ко лбу прильнули губы. глазами. За «языком» мы ползли, напарника «Наши!» — сразу понял я. Так мы, разведчики, моего убило, я его навалил на спину, пополз к губами узнавали тяжело раненных: жив или воронке. Он тяжелый, прижимат меня к зем- мертвый. Бывало, все тело холодное, омерт- ле, а она усыпана осколками, колет грудь, жи- вевшее, а лоб тепленький, мозг в голове мед- вот. С колен уже давным-давно кожа до мяса ленно остывает. В этом мы убедились за войну. спущена, боль невыносимая, но я ползу, ползу, Разведчик Шлепкин был смертельно ранен, и чтоб не убило! И только спуститься в воронку, мы то один, то другой губами прижимались к ракета взлетела в небо, и тут же пулемет вре- его лбу, а лоб постелен, но остывал и остывал и зал, два немца бросились в нашу сторону, я по- стал совсем холодным, как все его тело. Так уз- нял: «языком» взять хотят! Дал тягу, мина грох- нал и Митя Жампилов, что я жив. Но когда он нулась, тело словно огнем насквозь прожгло, стал переваливать меня через рельс, я потерял и я упал на шпалы железнодорожной линии. сознание. А потом... Что было со мной в сан- Лежу вниз лицом, чувствую под собой мокро- бате, вы не знаете. Могилу вырыли для меня! ту. Слышу какой-то шорох, где-то недалеко от меня посыпались с насыпи комки земли и — Как! — выкрикнул отец. ударились о рельс. Забухало сердце —с тру- — А так! Вырыли друзья-разведчики и при- дом отрываю от шпалы голову, вижу сверка- шли хоронить, а я живой! Вот тут, вернее там, ние трассирующих пуль, звездное небо. Кру- в медсанбате, ты, тятя, всплыл передо мной. жится голова и невольно опускается на шпалу. Впервой за всю войну —ты, тятя, вперед мамы Прилегаю ухом к шпале, слышу отдачу топота. вспомнился мне. Помнишь, как меня прово- «Кто идет?! — спрашиваю сам себя, — Наши, жали в армию, как ты поцеловал меня в санях? немцы?» В шпале отдаются шаги все сильнее — М-м-гу! — промычал он. и сильнее! Кто-то идет вдоль железной дороги. — Целовал, колол бородой и говорил: «Кре- И вот они окружают меня! «Мама!» — едва не, пись, сынок, крепись». А там в санбате, когда вскликнул я и вот тут-то ты, мама, — гляжу на пришли меня хоронить, начальник разведки нее, она в слезах. — Вот такой ты, мама, встала Филипп Иванович Баранов увидел, что я смо- тогда как наяву перед моими глазами! Лежу ни трю на него, как закричит: «Кеша! Заживо ты живой ни мертвый! Сердце выскочить хочет. похоронен-— сто лет тебе жить!» — Встал на Кто-то сопит мне в затылок, хватает за плечо, колени и поцеловал меня, как ты, и я заплакал. срывает погон. «Зольдат!» — говорит. «Нем- Все за столом прослезились, а я, пройдясь цы!» — опять я едва не вскрикнул. туда-сюда, продолжал: Шура и Дуся тревожно заерзали на лавке. — В пути, по железной дороге, я терял со- — Немец, видно, тот же, что сорвал погон, знание, входил в себя и не знал, сколько уже опрокинул меня на спину, сказал: «Капут!» — и дней везут нас, раненых, где мы едем. Спро- они пошли. сил, а в ответ: «Тулун проехали! Скоро Зима». Отец облегченно вздохнул. Я обрадовался: «Земляк, кто ты, куда нас вез- — Нагнал страха! — сказала Шура, —А ут?», а мой сосед по нарам говорит: «Не слу- сколько их было? шай его, звонаря! К Белгороду подъезжаем». — Не знаю. Открыл бы глаза или от боли из- В городе Острогорске меня сняли с эшелона в дал стон, смерть бы мне! госпиталь. Опять резали. Думал, умру. Да всю — А потом... как... кто тебя вынес? — пре- войну смерть не выходила из головы. Быва- рывающимся голосом спросила мать. ло, хоронишь товарища и думаешь: «Так вот и — Потом тоже не меньше страха перенес. меня похоронят». После похорон опять гото- 26

«Братск творческий» №2, 2018 год. вишься в поиск за «языком». Опять думаешь, куску, бох и развяжет». Сожрет один, а я и ба- что убьет, пишешь домой открытку. Я писал по траки хлебам жижу. две: одну домой, одну тяте, — взглядом встре- тился с его взволнованным взглядом. — Тебе я Оторопевший Гусак, чтобы не видеть лицо чаще писал на бумаге, чтоб подсыпать махор- заносчивой квартирантки, отпрянул от стола к ки в конверт. стене, вытянулся ввысь, как оглоблю прогло- тил. А она продолжала отчитывать его: Отец завертел головой, оглядывая компа- нию. — Ты хозяин, мы фатеранты, чё нас сты- диться. Пей, не жди никого. У богачей ни сты- — Ага, правда! — подтвердил. — Получу да, ни жалости к бедному не было и не будет. письмо, ощупываю, есть ли табачок? Есть! Я ето в малолетстве поняла. Мать моя — сука — обрадуюсь. Гляжу на скрутку, представляю кулацкая, бросила меня крошечной и умотала тебя, как ты там в траншее свертывал ее, водил бог знат куда. Потом сообщила, что в Иркут- по губам, примачивал бумагу. Оближу ее, она ске, а адрес не дала. Так мне рассказывали, сладкая... Получил... первую скрутку и распла- когда я уже понимать стала. Тятя поехал искать кался! Командир спрашивает: «Что с тобой?» ее в Иркутске и насовсем потерялся. У брата А-а я ответить не могу, папироску показываю. матери росла и всю девичыо жизнь мыкалась. «Некурящий я», — говорит он. — «Сы-ын!» — Зимой за скотом ходила, летом на заимке бо- говорю, а он; «У-у-било?!» ронила, пахала, сено косила, жала хлеб, мо- лотила. Он — кулацка морда, не жалеючи, все — Тятя! Я специально натирал папироску соки выжал из меня. Переостыла на сто рядов, сахаром. А ты писал мне: «Сын, ты у меня как надсадилась. Теперя х-хво-ора... Н-нервна, — молокосос шло, слюна твоя на скрутке слад- из глаз ее градом покатились слезы. кая». Сестренка Шура от жалости к ней всхлип- Он ладонями смахнул слезы: нула, головой уткнулась в кромку стола. Мать, — Ага! Была сладкая! Счастливьте мы с то- ладонями прикрыв лицо и словно умываясь, бой, сын. Оба живы-здоровы, домой пришли, стерла слезы и с загадочным выражением в — бросил косой взгляд на мать. — Ты должна глазах говорила: радоваться. — О том и я хотел сказать — радоваться! — В последние дни сорок второго и после Она виновато посмотрела на отца, на меня. нового года на наши ворота то и дело сорока И, как всегда, с тяжелым вздохом: за сорокой садились. Сядут, вертятся и вертят- — Нервна я... хвора, все меня злит. ся, щебечут, гостей ворожат, — она бросила Стопки давно были наполнены. Хозяин взгляд через стол на меня, повернулась лицом предлагал выпить, а мы продолжали разговор, к отцу: неужто, думаю, ты али сын домой при- и он осушил свою рюмку. Мать исподлобья дет? А тут от вас в один день письма пришли. взглянула на него. От Кости так и ни слуху ни духу, а сороки про- — Птицу по полету видно! — сказала она. — должают ворожить — то на заплот сядут, то на Человека по поведению за столом. ворота, и я пришла к выводу: «Костя внезапно — Ага-а! — мусоля во рту моченую горбу- объявится!» А бабушка говорит: «Нет, не Ко- шу, подтвердил хозяин. — Я тоже сразу узнаю. стя, душа моя не чует», — мать вдруг задохну- Ваша невестка что корова ко двору пришлась. лась, приложила руку к груди. Только зашла в дом и давай уху варить. — Не об ней я! Об тебе. Ты, видно, из кулац- — Мама! — крикнула Шура, нервно ерзая кой породы? — Гусак завертел головой, свер- на скамейке, —Тебе опять будет плохо! Я рас- кая вылупившимися глазами. скажу. — Дядя у меня был кулак, — продолжала мать. — Мясо на варево завсегда резал сам. Ку- Мать, переведя дыхание, отрицательно по- сочек от кусочка насовсем не отрезал. К сто- мотала головой: лу не звал батраков и не ждал, пока они сядут, сразу хватал ложку и выворачивал из котелка — Я... сама... Поздно... вечером слышу все мясо, приговаривал: «Бох связал кусок к скрип саней на улице, и тут голос почтальона Семена Ивановича Тельнова: «Степановна!» Я к окну, его лицо маячит через стек- лину: «Сте- пановна, радость-то каку я привез! Наши под 27

Иннокентий Черемных Сталинградом свернули немцам шею!» раз отец вперед меня вспомнился. А почему? «Живой», — подумала я о тебе, сын, а Семен — она грудью привалилась к кромке стола, Иванович спрашиват: «Степановна, ты чё приблизилась ко мне: — А потому, что ты моя молчишь? Я те ишо одну радость привез, иди закваска. Я тебя во внутренности своем заве- встречай». У меня в голове мысля пронеслась: ла, выносила, при родах едва не померла, ты «Костя!» кровна частица моя. А ты? — бледное лицо ее построжело, оторвалась грудь от стола, взгляд — Кто такой Костя? — шепотом спросил Гу- переметнулся с меня на Дусю и опять уперся в сак отца. меня: — Так пошто ты, моя частица, не хотел шшитаться с моим мнением, женился? — Брат мой. Под Москвой воевал, и чё слу- чилось с ним, никто не знал. Я ерзал на скамейке, взглянул на Дусю, а у нее уже пылало огнем лицо. — А тут появился?! — Нет, —отец кивнул головой на поблед- — Чё, большой стал? — изливала свою оби- невшую от волнения маму. — Мать ее! ду мать. — Ребенок для матери до самой ста- Гусак и его дочь Катя от недоумения завер- рости ребенок. Я у тебя всегда должна быть в телись. памяти, как в войну! Или чё... Теперя смерть — Вышла я на улицу с мыслями Костю не наступат на тебя, и ты не позовешь, не встречать, а Семей Иванович уже в воротах с крикнешь: «Мама!» Я в детстве не знала свою какой-то бабой, и она развела руки, бросилась мать, а как только дядя или баба его начнут ко мне, кричит: «До-оча! — мама зарыдала, охаживать меня ремнем, я кричала: «Мама, —До-о-оча-а!» На сорок шестом годе от роду мамочка!» Вся жизнь моя прошла в слезах. меня наз... назвали доча... Ноги подсеклись... в Всю жизнь я рвалась к ней. Не знала, где она глазах помутнело... Очнулась на кровати, моя живет, и рвалась. А она, мамочка моя, на сорок свекровь передо мной и она, мать моя. Гляжу шестом годе доче как снег на голову свалилась. в ее лицо, и мне кажется, что эта я принаря- Я вот к чему завела этот разговор. дилась в цветастый платок, смотрюсь в зерка- ло, себя вижу —и опять ушла на тот свет. Я три Я исподлобья взглянул на нее, а она, свер- раза теряла сознание. Я лицом вылитая мать. кая своими белыми, как фарфор, зубами, Она молодее меня выглядела, только седа. На спросила: коленях ползала, прощения просила за то, что бросила. В войну голодуха в Иркутске заста- — Я вот чё боюсь, — не уродился ли ты, сын вила вспомнить, что у нее дочь была. А жива мой, в мою мать? Теперя у тебя жена, возьмешь ли, нет, не знала. На ура поехала в Шаманово, да и бросишь нас. откуда убежала из дома, а там сказали ей, где я живу, приехала к нам. Были у нее два сына, Я, по-прежнему краснея, смотрел в стол. старшего звали Александром, младшего Миха- — Летом опять сороки то и дело вертелись илом. По фамилии они Гущины. Оба погибли. у нас на воротах, то на заплотах, — наконец-то Старик помер. И она ко мне, к доче своей... — отступилась допекать меня мать. — Костя едва Мать вопросительно уставилась на меня: «Ты живой пришел домой. Легкие у него были про- вот говорил, как ты раненый вроде бы с глаза стрелены. Семья стала восемь человек! Хоро- на глаз видел меня такой, как я теперя за сто- шо, что до войны был засыпан хлебом амбар. лом сидю... Такой я и была всю войну. То каж- Бедняжка Костя немножко пожил — умер. дый день почтальон привозил открытки, то Мать от горя за ним ушла. Легла спать и не ничё и ничё. Васька Власов написал, что Кеша проснулась. Моя мать с нами жила год. Жила, пошел в разведку и не вернулся. Как сказали пока хлеб был. Уехала обратно в Иркутск и мне, я тут лее обмерла. Из госпиталя ты напи- там, видно, с голоду померла. сал: «Весь израненный лежу», я всем телом по- — Бог наказал! — вставил Гусак. чувствовала боль твою — опять обмерла. Будто — Кака бы ни была, а мать, мне жалко, — и я сама была ранена. Потому вы там на фрон- мама опять залилась слезами. те в страхе кричали: «Мама!» Не тятя, а мама! На этом наш свадебный обед закончился. Ты сам сказал, что за всю войну только один Публикуется по книге: После войны / И.З. Черемных — Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1986. 28

«Братск творческий» №2, 2018 год. Виктор СЕРБСКИЙ (1933-2011). Поэт. Библиофил. Инженер. Член Союза Российских писателей. Член Всероссийской Ассоциации библиофилов. Создатель библиотеки русской поэзии ХХ века. Автор более 10 сборников стихов и прозы. Лауреат премии «Интеллигент про- винции» и премии Фонда Д. Лихачева «За подвижничество». Почетный гражданин города Братска. Áåñåäû ñ ïîðòðåòàìè ðîäèòåëåé СПРАВКА БУТЫРКИ Мама... Фотографии из Бутырской тюрьмы Я получил справку из Магадана: Без печатей на лицах. «Причина смерти – расстрел». Высылая их мне, И ты перестала приходить ко мне Майор госбезопасности Мокин Во сне. Из Курского управления КГБ Перед этим многие годы Отрезал номера на груди, Я часто видел тебя. Дату съёмки и вид в профиль. Сначала улыбающуюся, молодую. Остался анфас: Потом задумчивую, средних лет. Мама, Позже стареющую, мудрую. Смотрящая с нежной грустью Наконец, добрую старушку. Взглядом, А теперь ты умерла Даже в тюрьме излучающим тепло, – Вместе со справкой... У неё под сердцем уже был я, – И старше меня никого И отец, В нашем роду нет. С горькой усмешкой Дед... Взирающий на «победителей» И сквозь них В моё счастливое будущее. Они надеялись... Майор Мокин стал подполковником. 29

Виктор Сербский ВСТРЕЧА С ОТЦОМ Но перед расстрелом не фотографировали – Эту процедуру к тому времени Здравствуй, Уже считали излишней. Отец. Может быть, твой последний отпечаток Мне 56, Закрепился в глазах убийц? А ты 60 лет Мне кажется, что ты, как живая, Шёл к этой первой Смотришь на меня из стеклянных глаз Встрече со мной. Этих персональных пенсионеров. И вот она – Тюремная фотография ЗАПРЕТНАЯ ТЕМА Двадцать девятого года С казённой печатью на лице, Когда ты приходила ко мне во сне, Присланная мне Мы говорили обо всём, Харьковским КГБ. Только не о лагерях. Здравствуй. Твои близкие – Сестра Мина и подруга Ашхен, ПОСЛЕДНЯЯ ФОТОГРАФИЯ Прошедшие гулаговский ад, Также вели себя – Мы вновь встретились с тобой, Ни слова об этом. Мама, Хава Волович, Пятнадцатого сентября Проведшая в лагерях 20 лет Девяносто второго И написавшая о них книгу, В братском отделении МБР Отмечает, что она (Бывших ВЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ), При «расторжении договора», – Где мне выдали твою фотографию Так называлась процедура Из дела № Р-37297. Освобождения из Озерлага, – На одной карточке профиль и фас, Дала подписку «о неразглашении» Номер 576, дата съёмки - 20/II 29 г., И теперь её могут привлечь... Искажённые фамилия и отчество Ты больше не приходишь ко мне, (Имя – Евгения – впечатано без ошибки). Мама, Тебя ещё не допрашивали, А то бы я спросил тебя: Нет «постановления «Неужели прежде, чем убить, Об избрании меры пресечения», Тоже отбирали расписки?» Но тебя уже объявили преступницей, Но, скорее всего, ты права: Изъяли кошелёк, в котором Эти рассказы не для детей, «Денег 7 рублей 27 копеек» Даже если они уже деды... И вещи: «4 шт. головных шпилек». Это твоя первая фотография ДЕТСКАЯ ПАМЯТЬ В Бутырской тюрьме. Необычная причёска (отобрали шпильки) Я услышал стук в дверь Только подчеркивает красоту лица, И голос мамы: – Минуточку. Внутреннюю одухотворённость, Они вошли втроём. Мягкий, но решительный взгляд: Я запомнил только третьего – За убеждения – хоть на эшафот. Солдата с ружьём, вставшего у двери. Эшафот пришёл в тридцать седьмом Мама сказала: – Тише, ребенок спит. Они увели отца. на Колыме, Солдат с ружьём вышел последним. Это всё, что осталось в моей памяти... 30

«Братск творческий» №2, 2018 год. В лагере на Колыме Обучение оборвалось – Перебираю копии документов Крендели заменила пайка, Из дела № Р-8786, Которую не терпелось тут же съесть. Сверяю даты и места событий. Оборвалась и мамина жизнь... Ссылка. А меня потом долго Тобольск. Туляцкий переулок, 2 Никто не мог научить читать. Четвёртое июня тридцать шестого – В первом классе я «сидел» два года, – Очередной арест отца. После маминой азбуки Мне только что исполнилось три года. Книжную я не понимал. А через месяц – третьего июля – Взяли меня и маму. ДЕЛО №229/Р-8786. Об этом детская память Передо мною ДЕЛО. не сохранила ничего. Номер с дробью, ...У солдата, уведшего отца, Плод мастеров заплечного труда. Было ружьё со штыком. Как подступиться к тощему нагробью Штык я запомнил. Убитых в Магадане без суда? Он преследует меня всю жизнь. УСВИТЛ. Дальстрой. Я эти казематы АЗБУКА Прошёл мальцом – отмерено судьбой. Там, на костях, косматые приматы В ссылке в Тобольске, Устраивали танцы со стрельбой. Когда мне не было и трёх лет, Мама обучала меня азбуке. Что под обложкой? Она пекла крендели – буквы Сердце больно сжалось, И, давая мне кренделёк, В глазах – картины страшные вдали… Разрешала его съесть, Те, кто пытал, не знали слова «жалость». Если я правильно называл букву. А вдруг они под пытками сдались? Вот этот жук – буква Ж. Мама Женя. Вот протокол. Отец твердит упрямо, Вот эта баранка – буква О. Что разделяет взгляды Ильича. Если её сломаем, А мама? Мама… Что же скажет мама? Получим две буквы С. А мама отказалась отвечать Папа Сербский Соломон. . А если сложим два кружка, Врачи, снимите мне кардиограмму, Будет одна буква В. Зажму в горсти свою седую прядь… Витя. Отца – под первым номером. А маму – Я повторял: – Витя, – Под номером десятым – расстрелять. И отправлял в рот кренделёк. А вот буква М. Отброшу ДЕЛО… За окном померкло, Мама. Зажглась в их память первая звезда… Отломим от неё кусочек, А на столе бумажка, что посмертно, Получится буква Л. Коллегией Верховного суда… Положим рядом знакомые буквы. М. Л. В. 31 Мама любит Витю. И мы вместе, смеясь, съедали Это предложение. Очень вкусная была азбука.

УРОКИ ГЕОГРАФИИ Виктор Сербский Учительница географии, ботаники, Зоологии, химии и БЕСЕДЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ сталинской конституции В Бирюсинской школе во время войны Вновь и вновь, Александра Ивановна Дрыгина Мама, Удивлялась моей способности Смотрю на твой портрет, в пятом классе Увеличенный со снимка, Моментально находить на карте Сделанного бутырским фотографом Любой город, пролив или вулкан. Двадцать седьмого октября А ещё я знал, где что растёт Тридцать второго года. И что где добывают, Заостроённые черты лица, Но указать источник знаний не мог. Грусть-тоска в бездонных глазах Только пенсионером, познакомившись И дума. Уже потаённая С вашими «делами» в КГБ, Материнская дума обо мне. Открыл, что моя биография – Она помогла тебе выстоять Это сплошная география. В адской круговерти террора. Прежде всего – тюрьмы: К сожалению, очень недолго, – Курская, Воронежская, Бутырская Всего 5 лет, (В самой столице нашей Родины – Но этого хватило, Москве!) – Чтобы я остался жить вместо вас Там ты сберегла меня в себе, На нашей прекрасной планете. Мама. ... Рядом подобный портрет отца. Наконец Верхнеуральский изолятор – На его небритом лице Моя малая родина. Презрение к палачам Затем этапы, ссылки и лагеря: И добрые напутствия мне... Уральск, Петропавловск, Тобольск, Постоянно беседуя с вами, Снова тюрьма – Омская, Транссиб, Мои дорогие, Владивостокская пересылка, Я узнаю много нового Японское и Охотское моря О вашей и нашей жизни Через пролив Лаперуза, В разные времена. Бухта Нагаева, Колымский тракт, Спасибо за откровенность. Эльген, Верхний Ат-Урях – ОЛП имени Берзина, Расстрельный лагерь Серпантинка. Детприёмники и детдома: Магадан, Владивосток, Иркутск, Тулун, туберкулёзный Барлук, Квиток на гулаговском БАМе И на несколько лет Бирюса. Какие звонкие названия! Детский ум легко усваивает новый материал. Аттестат зрелости по географии Я заработал до поступления в школу... Миллионы соотечественников Прошли свои уроки географии в ГУЛАГе. Могилы их безымянны... 32

«Братск творческий» №2, 2018 год. ПОХОРОНЫ Дорогие мама и папа, А теперь вот государство Из вашего расстрельного «дела» И нам отказывается Лет пять назад я получил Сказать последнее «прости». Копию бумаги о том, Что же было в начале? Что вместе с вами мотал срок У меня (нас миллионы) В лагере на Колыме. Система отняла За четыре года удалось Родину, родителей, Вырвать из УВД Магадана Родственников, родословную, Официальную справку, Дом и семью, детство, Но и она оказалась Национальность, родные языки, Недействительной Дату и место рождения, Без заключения прокуратуры. Место жительства, Я написал в прокуратуру Здоровье, будущее, Заявление о реабилитации, Ещё неродившегося Но получил только справку, Загнали в тюрьму, Что являюсь пострадавшим После рождения – в лагерь, От политических репрессий А потом на всю жизнь ( – Ишь, чего он требует: Сослали в Сибирь. Живой, а хочет назваться жертвой). И вот выясняется, что нас В чем же тут разница? Никто не репрессировал, – А разница в том, что Я, например, просто сын По решению правительства Своих расстрелянных родителей, Жертву должны похоронить Да и это ещё должен доказать. За счёт государства Конечно, в России все, (Поминки справят родственники). Включая палачей, – Это уже какой-то прогресс: Жертвы и пострадавшие. Вас голыми зарыли И всё-таки... В общей яме без креста и звезды... Фото - Евгений Верещагин 33

Владимир Панов Владимир ПАНОВ (1926 — 1999). Поэт. Художник. Ветеран всероссийских журналах «Советский воин» и Великой Отечественной войны. Руководи- «Звезда». Он был соавтором нескольких сбор- тель Братского литературного объединения ников братских поэтов («И пальцы просятся к «Истоки» (1991). перу…», «Братчане на фронте и в тылу», «Братск – Пушкину»). Издал книгу собственных сти- Почти вся трудовая деятельность прошла хов «Откровение» (1997). За участие в Великой в УС БЛПК (художник-оформитель). Живя в Отечественной войне был награжден орденом городе Братске, писал замечательные картины «Отечественной войны», медалью «За отвагу», – пейзажи, портреты, натюрморты, Братскую медалью «За взятие Берлина» и рядом других ГЭС. В 1964 году Владимир стал был участни- наград. Похоронен в Братске. ком первой выставки братских художников. А в 1990 году в городском выставочном зале с успехом прошла его персональная выставка. Был участником многих городских, областных художественных выставок. Многие его рабо- ты включались в различные экспозиции. Член Братского Пушкинского общества и между- народного интернационального Пушкинско- го клуба в Нью-Йорке. Его стихи печатались в различных газетах – местных, городских и областных, во всероссийских журналах «Со- ветский воин» и «Звезда». С 1963 года — член литературного объединения «Истоки» при ре- дакции газеты «Красное знамя». С 1991 года был его руководителем, позже ушел по со- стоянию здоровья. Являлся членом Братско- го Пушкинского общества и международного интернационального Пушкинского клуба в Нью-Йорке. Его стихи печатались в различных газетах – местных, городских и областных, во ЧАСЫ КОМБАТА Лишь через месяц вдруг она (А. М. Рабиновичу) Ему с волнением сказала: Мерцал рассвет сквозь сеть тумана. — А Вашим ходикам ... хана! Вновь миг атаки сверен был. — Смотрите, пуля в них застряла! Часы из брючного кармана Комбат в бушлат переложил. Глазам не верить невозможно. Как много правды в чудесах! Бойцов окинул жарким взглядом – Да, пуля «шмайсера» надёжно Сейчас он их поднимет в бой. Увязла в кировских часах ... Часы стучали с сердцем рядом, Чтоб после стать иной судьбой. Так всю войну часы будили Святую ненависть к врагам. — Вперед! За мной!- и... тихий стон. Они, разбитые, — ходили! Комбата очередь сразила. Часы ходили по рукам. Очнулся в госпитале он Сестра из ложечки кормила. К судьбе большого нет упрёка, Смерть обошла его, но вот 34 Он и теперь, как издалека Часы-калеки достаёт.

«Братск творческий» №2, 2018 год. Весенней песней жаворонка звонкой Мы в днях победных вечно будем жить. Как героическим примером Наш бой суровый снят на киноплёнку – Им верный ход по жизни дан. Ещё в сраженья будем мы ходить! И ходит в школы, к пионерам Седой в отставке капитан. Все будут поняты абсурдные атаки, А нас история покажет ещё так, Ведет рассказ с улыбкой бравой Как со штыком бросались мы на ... танки! Он, воин первой полосы. И в кадр войдёт поверженный рейхстаг! И мы сказать имеем право – Его работают часы! Со всех баталий вспомнят наши раны... Здесь мысль остановилась вдруг на том – У БРАТСКОЙ МОГИЛЫ Мы ... с Куликовской битвы ветераны! Я над могилой братскою стою, Из века в век Россия со щитом! Расслабились натянутые нервы... Здесь сотни павших в яростном бою Из века в век, потомки, нас зовите И здесь мой брат, убитый в сорок первом. К столу с вином, о нас затеяв речь... Спокоен будь, российский славный витязь – Могила - вечность, ну а жизнь течёт, Стоять Отечеству! Есть щит у нас и меч. Суровых лет мы вновь идём по следу... Победа им не виделась ещё, 1984 Но все они погибли за Победу. ЭМОЦИЯ Не малой кровью День Победы взят. О, как скрипка звучала с эстрады! Мне ясно видится, какого цвета глина... Вихрь звуков! Шальной и сквозной! Спокойно спите братья, Коля брат – Мне хотелось кричать: — Не надо! Вы шли со мной до самого Берлина! Был в экстазе рассудок мой. 1971 Мое сердце лежало на плахе! Смычок скрипки иль острый топор? ВИТЯЗЯМ РОССИИ Я душой окровавленной плакал – Уже за нами старость и усталость, Истязал меня музыки спор. Как в буднях нас любезно не жалей – Немного ветеранов, нас, осталось, Иль стонала так страстно эмоция? Не скажешь ни вернее, ни смелей. В час концерта был смят живьём. Паганини, Сальери и Моцарт Нас чтут и чествуют в любое время года. Состязались на сердце моем! Но мы грустим, все больше оттого – Нас наберут когда-нибудь... с полвзвода... Истязанье? А может - награда? Со всей страны! Потом - ни одного! Что ж притих мой смиренно стих? Я почувствовал... Пушкина рядом! Сказать теперь - не поздно и не рано – Ведь не мог же не слышать он их! Вновь над планетой дыбится беда... Быть хочется последним ветераном, 1997 Чтоб знать - войны не будет никогда. 35 Мы все уйдем. Родными или близкими, Друг, ветеран, печаль-тоску рассей – Гранитными столбами, обелисками Стоять мы будем по России всей!

Владимир Панов РАЗДУМЬЕ Где юность жизни подвигом платила, Где труд с мечтой был воедино слит — Живу в плену задуманных идей. Нам монументом стала ГЭС плотина — Их смысл на прочность жизни вороша. Величественной стройки монолит. А сколько лет я в поисках людей – В кровавых ссадинах и сердце, и душа. Не мне ли быть за силу слов в ответе? Обидно ли, что нет годам возврата? Мне ль укрываться от стихии дня? Их сила мужества была так велика! Я чувствую шальной подъёмный ветер, Уходят наши годы не утратой — К каким высотам он понесёт меня? Они в бетон уходят, на века!.. День задумками решительными плотен. Но что это? В Госдуме... драки, ссора?! В какой цене их будет новый шаг? Где сила разума? Очнись, святая Русь! А может быть... я селезень на взлёте Взгляни на нас! И знай, И где-то рядышком охотник в камышах? что Братску - сорок! 1994 Ну, спрячь куда-нибудь задумчивую грусть! НАШЕ ВРЕМЯ (1955-1995 гг.) Все в прирастаньи к нам, вот только б без «пиратства» – Мы в судьбы беспорочные не верим. Никто не думал раньше, не гадал, Жесток он, экономики каприз! Что станем счёт вести своим потерям, Взаимность — по добру Давать оценку пройденным годам. — резон заветный братства, Я все утраты памятью просеял, По-братски жить — вот братский «Прошёлся» по затопленным местам, А был ли он, скалистый мыс Пурсея? наш девиз! Где ж стометровая крутая высота? Чу! Слышится чудесное бренчанье! Стрижи стремительно ныряли вниз игриво, То Дед Мороз на троечке спешит Где резвая река нам взбадривала жизнь, С улыбкой к нам: «Ну, здравствуйте, Хлестала Ангара нас изумрудной гривой, В лицо смеялась: «Ну-ка, удержись!» братчане!» Кафтан на нем из звёзд небесных сшит! Теперь потери нас преследуют, что тени, И кое-кто свой высмотрел закат. И ночка звёздная. С луною! Не лучше ль вспомнить те приобретенья, Впрямь - святая! С вопросом Дед: Которым счёт пошёл от рюкзака. - Как в городе дела? Я знаю, многих благ вам не хватает, От часа первого в таёжный край прибытия, От песни новой, спетой у костра, Но и... не делайте друг другу, братцы, зла! От значимости дивного события – Волненье душ, страны большой волненье, Таёжным морем стала Ангара! Встретишь человека — чужой тебе иль свой? Ждем лучших дней. Богаты мы терпеньем. Возьмем да выживем! Да разве нам впервой?! И разве мало нам того богатства, Что в сорок лет познали, в сорок зим? Богаты тем — не бросили мы Братска, Свой накрепко в Сибирь забили клин! 36

«Братск творческий» №2, 2018 год. — Лучше б дома ты дрых на постели! Надо совесть иметь, ротозей! ПОД СТУК КОЛЕС ...Так-так-так, так-так-так, так-так-так — И он выдал дуплет. Утки пали. Все стучат и стучат колеса. Он навскидку брал даже чирков! Словно мне говорят: — Ты куда? Ну а я был в этюдном запале: Ты куда, друг любезный, понёсся? Словно знал — мне зачтётся очко. Почему свой любимый Урал В полдень все собрались мы у стога... Поменял на сибирские дали? Я клянусь вам палитрою всей — Значит, новый я выбрал причал Мне потом Ерофей всю дорогу И дорога моя без печали. За этюд предлагал... двух гусей! Мне ль не милы уральские зори, 1975 Синь-раздолье любимых озёр? Да зовёт к себе Братское море — ДВЕ СИЛЫ Изумрудом горит светофор. Связав удачно пару строк, Приятно мнить себя поэтом, Как бы, чем мне судьба ни платила — Совсем не думая при этом, Будет плотен бетона замес. Что быть поэтом это — рок! Новой силой взметнётся плотина, Ток для жизни даст Братская ГЭС. Что это — крест! И эта радость Не всем рифмующим дана. Я охвачен горячим волненьем, Но в ней так много от вина — Льются песни парней и девчат. Все тот же хмель и та же сладость! Принимай, Ангара, подкрепленье, В свой рабочий записывай штат! И лёд, и пламя, грех и смех, Всю страсть любви, земли и неба, РАССВЕТ НАД ОЗЕРОМ И хмель вина, и ломоть хлеба — Все мы страстью охвачены милой, Делить обязан я на всех! Каждый занят своею «игрой». Вот клинки-камыши с новой силой И чтоб до звёзд стихи цвели — Начинают рубиться с зарей. Скорей бы тьму ветра раздули! Чтоб вновь по лестнице раздумий Солнце счастьем румяным взымалось. Мне опуститься до земли. Было мне не до посвиста крыл, Мне хотелось, хоть самую малость Два мира — творчество и жизнь, взять зари. Я этюдник раскрыл. Две ревностных взаимных силы. Их видеть врозь — невыносимо. Я мешал кистью трепетной краски, Скандаль, но смысла их держись! Свет зари был торжественно ал. Всходы первые солнечной ласки, Чтоб снова... снова пару строк Распалясь, я в экстазе писал. Из тайн души связав удачно, По курсу правды однозначной Утки вновь надо мной «просвистели». Поставить вехой у дорог. На меня зло кричит Ерофей: 1997 37

Игорь Петрович ЦВЕТКОВ-НИКИФОРОВ Игорь Петрович ЦВЕТКОВ-НИКИФОРОВ (1927 – 1985). Родился в г. Пушкино. Во- евал с 14 лет разведчиком, часто за линией фронта. Поэтому после войны был осужден и отсидел 8 лет лагерей. С 1978 года жил в г. Братске, работал бригадиром сантехников на базе ОРСа БЛПК. Был членом литературного объеди- нения «Истоки». ПАРАД 1941 ГОДА 16 ОКТЯБРЯ Знаменам тоже снятся сны, Мы лежим, ожидая врага, И в непогоду ноют раны. Тишина не обманет солдата. В них оживают дни войны — «И до смерти — четыре шага», Плывут кровавые туманы. И по десять патронов на брата, И в легком шелесте шелков Маршируют враги во весь рост, Грохочет поступь их полков. Водка им рукава засучила. Идут брусчатой мостовой Своей жизни решая вопрос, Они сражаться под Москвой. Отправляем их прямо в могилу. Войны дороги нелегки — Этот бой не опишут слова… В бессмертие идут полки. Мы о ранах своих забывали — Граненых штыков ограда Ведь за нами стояла Москва По Красной площади шла. И Россия. В бой уходить с парада И мы отстояли. Только Россия могла. Стих «Катюши» шальной ураган, Пепел мешался с кровью, Тишину на окопы обрушив. Плетень превращалсяв дот. Дым стелился, как черный туман, Помнили прадедов долю— Лес горел от корней до верхушек. Шли со своею вперед. Мы отбили атаки врага В этот день 41-го года... 38 А в живых нас осталось тогда Только пять От стрелкового взвода.

«Братск творческий» №2, 2018 год. РАДОСТЬ СПАСЕНЬЯ *** Вгрызается лопата в грунт, Мы помним весну,дуновение мая, Ладонь с лица стирает Цветущие яблони в черном дыму. Капли пота. Как пели, последние залпы играя, Сознаньем усмирив желаний бунт, Родные «Катюши», кончая войну. Я продолжаю нудную работу. Империи подлой дымились останки. Копаю землю — рою яму. «Поджаренный» фюрер лежал на ковре. Мечтал когда-то строить корабли! Застыли на месте усталые танки, Но сам себе твержу упрямо: И пепел кружился, как снег в январе. Все начинается с земли... Настала пора нам домой возвращаться — Мечты плывут за облаками. Пришел долгожданный и радостный миг, Мозоли ноют. Падает земля. Но приняли вдруг походные рации— Здесь, верфь была, Праги восставшей не голос, а крик! — Но взорвана врагами, Рванулись на Прагу танкисты Рыбалко, А без нее — Услышав о помощи радиозов! Мне не построить корабля! Развалин Берлина нам было не жалко — Мы помнили камни родных городов. Помчалась на танках стальная отвага, Под нами трещали Берлина мосты, Метался по улицам мусор рейхстага, Сбылись Сталинграда отмщенья мечты. Валились гербы и валялись штандарты, И падали свастики черных орлов. Штабисты едва успевали на карты Названия взятых вносить городов. Мы мчались на помощь сквозь пламя пожарищ, Сметая ограды колючих ежей, По-русски кричали: «Свобода, товарищ!» — Бывшие узники концлагерей. Смеялась и плакала старая Прага, Но юным, счастливым был города взгляд, Столицы Европы спасала отвага Войной опаленных советских солдат! Мы помним весну в дуновении мая, Букеты цветов на могучей броне, Как плакали женщины, нас обнимая, — За радость спасенья в жестокой войне! 39

Григорий Большунов Григорий БОЛЬШУНОВ Окончил Саратовский геологоразведоч- ный техникум, служил в армии. В 1967 году поступил в Кустанайский пединститут. В составе студенческого стройотряда в 1969 году побывал на Колыме. В 1972 году переехал туда жить. Работал тренером, корреспондентом газеты, стро- ителем. В 70—80-е годы принимал участие в работе братского литературного объеди- нения «Истоки». На родину, в Хвалынск, вернулся только в 2003 году. Печатался в журналах: «Простор», «Дальний Восток», «Сибирь», «Волга XXI век». В 2010 году в С.-Петербурге вышла книжка стихов «Вер- тикаль памяти». *** А.К. Говорят мне: «Хватит, успокойся». Говорят: Жить в обнимку с ветром «Пора себя унять»... На глазах у радуг – Я богат: Ничего на свете Есть тумбочка и койка, Больше мне не надо. Есть живая мама у меня. Лишь бы утром рано, В низком доме, Стукнув в мир калиткой, С окнами на Волгу, - С молоком тумана – Знаю: скучно, Есть пирог с калиной. Старенькой, одной. И шагать росою, Почтальон Над родимым Доном – Ей носит «комсомолку», И смотреть на солнце, Что когда-то Приподняв ладони. Выписана мной. Мама, не ругай меня, 1967 Прошу, Счастье — не в скелетах дат И тыщах. Я еще немного поброжу, Я еще душою пображу – Как вино, Чтоб крепче стать и чище. 1964 40

«Братск творческий» №2, 2018 год. В окошко снова Будут лезть акации, *** Дед размотает время-карусель... Горизонты нам по колено. Ты в бой ушёл Уж, такое мы поколенье. Отметив только двадцать..., То, что раньше судьбою звали – А мне сегодня, батя, двадцать семь. Мы романтикой нарекли... По планете шагаем вразвалочку 1971 И любовно как моряки. Всё даётся нам так - по блату... *** Блат наш ветер, Костёр-камин. В окне супружеской тоски Приземляем мы в новый мир – Я гость случайный. Парашюты своих палаток. Не надо штопать мне носки И врать ночами. 1969 Колыма Не ты, а я твоя вдова, И свежий ветер... БАТЕ Мы запечатаны в дома Как боль в конверты. Приеду к деду. Заветный час, Разольём по-русски... Пробил в окно, Зелёную бутылку первача, Я еду. И чокнемся за батю, Вам, с лысым сердцем не дано, Что под Курском... Сие отведать. Потом закурим, Довольно. В жилах ледоход, Про себя ворча. Вскрывайте вены. Дед будет слёзы Пускай всё лишнее сойдёт – Вытирать рубахой Не то — гангрена. И молча плакать, Прислонясь к стене. 1972 Весь маленький, Махоркою пропахший, ПОСВЯЩАЕТСЯ Такой родной, ВАСИЛИЮ ОРОЧОНУ Такой понятный мне. Растают звуки, Горланьте, паводки, пора... Запахи, предметы... Пускай опять меня напоят, Весь мир уйдёт, Колымской хвойною весною Лишь только мы вдвоём... Тугие южные ветра. Опять живой Ручьи-старатели за мной... Отец сойдёт с портрета Зачем тогда стихи на свете, В солдатской гимнастёрке И этот миг, Под ремнём. И этот ветер, Взгляну в глаза, И мы, любимая, с тобой. Родимые до боли, Горланьте, милые. Весна! Смеются губы, На буднях разрешится Ола, Рамка плечи жмёт... Не зря колдует над посёлком Писал письмо Знахаркой полная луна. Ты прямо перед боем, Не зря всю ночь за Колымой Пришла же – Зовёт любимую сохатый, Похоронная вперёд. 41

И хариус на перекатах Григорий Большунов Лезгинку пляшет — Сам не свой. В. КОСТРОМИНУ Горланьте, милые. Весна! Звените, чудо повторилось: Зря связался – Опять черёмуха напилась, Грех на душу взял. Стоит себе, пьяным-пьяна. Отмолить - уже вряд ли успею. И журавли без выходных Перед кем, впопыхах, шапку мял Курлычат, всё поперепутав, И краснел... И солнце в ожерелье уток, Ныне трижды краснею. Как в поцелуях ты моих. За себя, за таких же как Я – Пора: ладони как жарки, Рифмачей, в зазеркалье живущих, Играют солнечною брагой, Кто подлил мне в стакан этот яд, И на «ура» в универмагах: Кто завлек в эти «райские кущи». Палатки, кеды, рюкзаки... Кто склонировал нас и кому Пора — в объятья Колымы Влезла в мозги подобная байка? От водки, карточной чумы. Завяжите глаза: «Колыму» Не нам ли с перевалов машут Я по нюху сыщу, как собака. Медведи-стрелочники наши И ещё пару свеженьких строк... Душой бродяги, как и мы Хоть сто раз уже всё перепето. И какой бы в стране *** Не был строй... Не избавиться ей от поэтов. Не рифмуйте Сибирь, Потерпите, успеете, тише. С. ЖАРИКОВУ И она в благодарность Откроет вам душу сама. Здравствуй, моя хорошая, ...Запылают жарки, Сколько со мной мороки. И черемуха, мая напившись, Вновь я как гость непрошеный Уведет и сведет нас У твоего порога. Как бедных кукушек с ума. Нет, мне не надо милости. Не рифмуйте Сибирь. Всё между нами, кончено. (Лучше вспомним простины) Я не достоин — милая, Ей мужицкая суть, Даже твоей пощечины. А не рифма нужна. Память же — поле минное. Как на гроб Шукшина Вновь я прошу: «Прости». Слезы красной калиной Ты подскажи, мне милая, До надгробной плиты Как это поле пройти. Проливала она. Жить, по одну нам сторону Не рифмуйте Сибирь, Больше нельзя вдвоём. Не хулите напрасно, Лебедь — не пара ворону И тогда, словно мама, Ворону — вороньё. Набросив на плечи закат, Память — река глубинная... Вам она поднесет — Я ж, ни нырять, ни плавать... От всех бед и напастей — Перевези меня, милая, К пересохшим губам, Перевези через память. Будто чашу — Байкал. 42

«Братск творческий» №2, 2018 год. В РАЗЛУКЕ ЛАРИСЕ БОГОРАЗ Любимая, больно. Мы, словно два грустных фужера, Новогодняя ночь как ликёр, Пылимся в серванте С апельсинкой луны. И с жадностью праздников ждём, Бриллиантовый снег Когда наши души В электрическом свете играет. Наполнят веселой мадерой, Тишина сводит скулы, И мы, чуть коснувшись, И даже овчарки не лают, Искрясь, зазвеним хрусталем. И клюёт часовой, Но время - купчиха: И два года ещё до весны. Чаевничать любит, 1978 Братск И мимо Проходит наш праздник... ДРУЗЬЯМ (Не вытерплю больше и дня!) Налейте вина! Если вдруг я не слажу с собой, Я хочу целоваться с любимой, Если вдруг хладнокровье обманет, А после, хоть об пол, Напишите, ребята, домой. «На счастье» разбейте меня. Адрес старый: «Россия. Маме». Напишите, задёрните свет, Всё, что было, душой не кривите, Что бродяга, немножко поэт, Не был трусом, ещё напишите. Напишите: осанны не пел Никому И не пил в одиночку. И что Органы Внутренних Дел Не стихи мои любят, а почки. Не прощаюсь, мы все за кормой. До свиданья, за всё извините. Если вдруг... в понятые - гармонь И стихи мои эти возьмите. Если вдруг... Жизнь, большое спасибо За решётки твои, за урок. Если вдруг... то прости, Россия, Что ничем я тебе не помог. За твои ледяные бараки, За мороз крепче водки И за... Что сумел отыскать в этой драке Ненаглядные эти глаза. За друзей, презиравших портфели, За сирень, За стихи тополей, За весёлые свечки портвейна, Что не гасли на нашем столе. 43

О СЕБЕ Альберт Ильинский А я прожил немало лет – Созреть успел лишь на шестнадцать. Альберт ИЛЬИНСКИЙ Терпенья нет хранить секрет уменья жизни удивляться. (1935-2000). Участник Великой Отече- ственной войны, художник, поэт. Книга Сплелись, мешаясь в голове: стихов «Русалки» выпущена в 1998 г. Любовь, природа, люди, звери. Нормальный, с виду, человек, - ШАРОВАЯ МОЛНИЯ Но в чудеса и в сказки верю,- Очищен воздух. Даль близка – В воде, на суше, в небесах Дождем и свежестью омыта. Ищу, копирую, ворую. И полноводная река Впервые книгу написал Мерцает радужно сквозь сито И в стол пишу - уже вторую. Сплетений солнечных ветвей, Талант при жизни не видать, Падений капелек в потоки Как в сене прячется иголкой. И серебристостью своей, Решусь. Пойду на самиздат – Мешаясь с облаком высоким. Поставят к классикам на полки. Шар ярко-желтый, огневой, 44 В раздумье медленном над лугом, В пяти шагах передо мной Проплыл видением испуга. *** День не ушел - земля пылала где-то. Не дай нам, Боже, заживо сгореть! Густой смолой запекшееся Лето Протягивало руки к Ангаре. Гудело все, а я стонал от гнуса, В лицо взасос - крылатый липкий жар. – Куда-нибудь укрыться от укусов! Поспешностью позорной горожан... Когда - один, иль замерзая с кем-то, В метель, в мороз - и некому согреть, Тебя я вспомню, солнечное Лето! И, может быть, захочется гореть. *** Не иссяк - в подземных жилах бьется Наш родник, не обвалился сруб, И лоток с водою из колодца Мокрых звезд и фыркающих губ. Наш табун опять ушел в ночное, Побежали тени от костра – За рекою доброе, земное Волшебство готовится из трав.

«Братск творческий» №2, 2018 год. Запросто так сумеет выдать, Как дел заплечных мастера, *** Свои нещадные обиды С каждым днем убывает лето, Сегодня,завтра и вчера. И вода зацветает тиной. По зеленой россыпи веток С опаской писем жду обратных, Прядью проседи - паутина. С пометкой - «Выбыл адресат». И желания нет раздеться И глаз моих, всему квадратных, На безмолвном, безлюдном пляже... Не отпускают небеса. Скоро лето пройдет, как детство. С грустью осень на юность ляжет. *** В болото угодила мина – СНЕГ Фонтаном грязь, На хвосте несет сорока Вторая - пролетела мимо. Долгожданный первый снег Не взорвалась. Из далекого-далека, Завораживая всех. Припал ничком на минном поле, В руках лишь щуп, Опускается на землю Не по своей, а божьей воле Плавно, мягко и светло. Я смерть ищу, Жизнь притихла, но не дремлет – Одевается в тепло. Ищу, чтоб тут же обезвредить, Создать проход, А река подслеповато, Пусть небольшой, но шаг к Победе Сквозь прозрачные очки, Наш полк пройдет. Что-то шьет из снежной ваты, Пришивая звездочки. Со мной идут друзья по взводу – Стучат сердца. *** А с ними я - в огонь и в воду Не хочу быть старым: И до конца! Без друзей, без денег, Просто так, задаром, *** Не касаться девок, Мы ночью ехали в санях, не горяча кнутом коня. Не смотреть украдкой В глуши. Без танков, без машин, На чужие ноги, Без воя бомб, снарядов, мин. Не ходить с оглядкой На отдых и на пополненье – На ревнивцев строгих, Стоять в строю до наступленья. И с автоматом кто-нибудь Не скакать с восторгом По очередности дневалил – С Музой на Пегасе. Располагает санный путь Жизнь моя недолга – Ко сну. Другой какой - едва ли. Мир всегда прекрасен. И убаюкали меня полозьев *** скрип и бег коня, В ночи, под звездною короной, покой домашний, откровенный, Крестом фонарного столба уютно-мирный, довоенный. Жизнь вымеряет до микрона Неотвратимая судьба. 45

Вадим КОВРЫГА Вадим Коврыга (1969 – 1991). Учился на факультете *** журналистики Иркутского университета. По облаку гулял Давид Принимал участие как автор текстов Забыв захлопнуть парашют и вокалист в группах «Маниакально- В каморке старый Еврипид депрессивный синдром» (г. Братск), Боялся что его побьют «Горбатая сестра» (г. Ангарск) и других. Трагически погиб. Отряд рабочих Сиракуз Играл в пятнашки на лугу *** Я шел домой стихи писать Я отпускаю с цепи свои сны И кушать сочное рагу Прячу глаза в заплечный мешок Хозяин я принял твой последний урок В природе всякий человек Мне не жалко теперь пустой головы Играет заданную роль На кончиках припухших век *** Писал фломастером король По этим прозрачным но твердым Смеялся Бог над этим всем и кислым на вкус, Собрав Архангелов толпу В карамель запеченным словам Мой дом в районе город Брем Я бегу и чтоб не упасть Там стынет сочное рагу сам себе напеваю: «Тот трус кто не верит дрожащим ногам» Туда обедать я иду Комар на ухо мне орет *** И Петр косит лебеду Плачет мальчик отобрали И песню жалобно поет У него велосипед Зло качает головою *** Добрый дядя Логопед Черный Ангел побитый С больными зубами Петя курит козью ножку понимает с трудом Ничего не говорит Пустые слова Я смотрю в свое окошко У меня душа болит Ну зачем Вы измяли мою душу руками Отчего болит - не знаю На слова разложили Плачет мальчик курит Петр Мои злые глаза Дождик воду проливает Потихоньку каждый литр Нет ни к Вам я пришел Ну и что что двуногий 46 Веревка известно делу венец Кто сказал что помогут эти добрые Боги Мне вздохнуть с облегченьем И вздохнуть наконец

«Братск творческий» №2, 2018 год. *** Я повесил на суку *** Просушить стиха строку Моей любви дано немало крыльев, Отвернуться не успел Так много что болят глаза, Сук гангреной заболел Венок цветов да сущность крокодилья, За черным белым полоса. ВЫСТАВКА Среди ветров мой сон хранит, И не болит ведь, пустота звенит, скорее Один в иглу собравшийся сквозняк, фантомами набитая душа. И хлещет по щекам собрание полотен. Поближе к сердцу - чуть теплее, Кусочки савана с разграбленной могилы, Кровавые мозоли - где спина. Ничто не свято мне ничто не мило, Смеется в зеркало урод, *** И Босхом оторочен рерихнувшийся народ. С железной логикой кретина Морфей и морфий воедино 25-Й ЧАС В СУТКИ Филологически сплелись И кривые тропинки — дорога, И танцевала у камина И прямая дорога — тропинки, Худая злая балерина А крестины — это поминки, И музыка лилась с небес И поминки — крестины немного. В свисток смеялся мелкий бес Подмигивая мне картинно Это час когда был ребенком, Рисовал углями на стенке, *** А потом на большой переменке, Рассчерчен сон мой на квадратики, Почему-то скакал жеребенком. Измят шершавою рукой, И оловянные солдатики, После спать совсем разучился, Бредут смущенною гурьбой. Всё считая муки — минуты, Где-то здесь этот час шизанутый, Крутясь по снегу битой птицей, А иначе зачем я крутился? Агонизируя в стихах , Огнем и северной столицей, Простынь мокрою делая тряпкой, Оставив метки на руках. И бумагу марал под треск свечки, А теперь у сухой Черной речки, Оставив метки на руках, Бестолково машу ржавой тяпкой. Ушел истомой опоив, Разлившись в мертвых витражах, 25-й по счету час в сутки, Янтарным золотом застыв. Час когда засыпают собаки, По горам просыпаются раки, Забытый мною дар уснуть, Но ехидно смеются минутки. Посредь зимы и поля голого, Ложится длинный трудный путь, Час Escape плюс нирваны немного, На плиты плавленого золота. Спят храпят тонтоны-макуты, Где-то здесь этот час шизанутый, Ну а дальше тропинки — дорога. 47

Василий Костромин Василий КОСТРОМИН (1956 — 2014). Поэт. Член Союза россий- ских писателей. Работал электрослесарем, инкассатором, плотником, сторожем, груз- чиком. Один из создателей Неформаль- ного литературного объединения (НЛО) «Шклинда». ДОМ, В КОТОРОМ РАСТУТ ДЕРЕВЬЯ (Поэма) Свет как из дому вышли. легенд Каждый заново все узнавал. от сибирских Клондайков Гасли детские искорки-мысли, я на лопастях видел весла, затерявшись во взрослых заявившись словах. в отцовской фуфайке По неписаным в заповедный кружок ремесла: взрослым законам - Говорят, ремесло умирает, мы теряли прекрасных друзей, процветает халтура вокруг? доверяясь - Ерунда! Снова бег набирает случайным знакомым... гончаров неумаянный круг... Каждый третий из нас - фарисей. Каждый первый из нас - ...пока не были старыми слишком дерзкий, мамы, нерешителен - каждый второй... пока верными были Кто отцы - на данном житейском отрезке мы дружили и дрались из троих - дворами настоящий герой? и в лесу воздвигали Может, я? дворцы. Может, ты? Но из детства 48

«Братск творческий» №2, 2018 год. было сердце любовью согрето, а ведь хочется сердцу - сгореть... Может, все мы мчались вниз - как на санках Среди сопок поросших сосною с горы?.. вниз по Лене - за Пьяным Быком - У огромного древа вселенной жил-был бакенщик Борька Секвойя... наши каменные Реку знал. Браконьерил тайком. топоры. От рожденья он был шестипалым. Невысок - зашибешь черпаком. Тает солнца в реке Так нога его мягко ступала, дорога. что тайга засыпала кругом. Все темней Как начнет по-библейски ругаться, синих сопок тень. хряснет как кулаком по столу: Может, к черту, «Я прожил тыщу сто навигаций!» а, может, к богу Каждый слышащий верил ему. уплывает Так и жил бы, на бакен молился, вчерашний день. соболей промышляя зимой... Капля солнца порвет паутину. Да решил, вишь, проведать столицы Дрянь прибьется волной и вернулся обратно... с женой! к берегам... Видно, к ней (зная - могут очнуться Дни летят - словно молнии - злые тысячи трудных дней) мимо. под ударами сердца качнулся... Но их сила гудит Ну а женскому сердцу видней. по рукам. Для таких, что по свету скитались, Окатила холодной волною будет домом любой причал. тяга древняя В этой близости столько дали. к дальним краям - В ее смехе сквозит печаль. я живу не в ладах сам с собою, У него за плечами сотни обрубив не всегда удачных погонь. у судьбы Он смотрел на нее, как смотрят якоря. одинокие люди в огонь... И хоть пальцы в кулак Коль Секвойю она окрутила, очень плотно, значит, девка неглупой была. насмерть сжаты Их знакомству полгода от силы, для драки с людьми - а она - вот те на! - родила... вдруг раскрылись ладони как лотос, На полнеба дымилась пекарня, потрясенные чувством наш папаша весь в белой муке: любви. «Родила не кого-нибудь - парня, быть ему королем на реке! Почему же Быть ему корабля капитаном, вы смотрите мимо а быть может, и всех кораблей!» и молчите, когда я молчу? И макалися шаньги в сметану. Среди тысячей И на пиво ушло 100 рублей. ваших Мужики из ближайшей деревни любимых усмехалися нагло в глаза: я свою потерять не хочу! «Устарел способ дедовский древний... Среди тысячей ваших секретов я храню свой заветный 49 секрет: