Никколо Макиавелли. Государь

Annotation Государь — самая значительная и неоднозначнаяработа флорентийского государственного деятеляэпохи Возрождения Николо Макиавелли. Долгие годыэта книга ассоциировалась с политикой яда и кинжала.Современному читателю это сочинение можетпоказаться не столь уж сенсационным. Многиеположения автора воспринимаются как сами собойразумеющиеся, нашедшие свое воплощение в историиXX века. Николо Макиавелли *** ГЛАВА I ГЛАВА II ГЛАВА III ГЛАВА IV ГЛАВА V ГЛАВА VI ГЛАВА VII ГЛАВА VIII ГЛАВА IX ГЛАВА X ГЛАВА XI ГЛАВА XII ГЛАВА XIII

ГЛАВА XIV ГЛАВА XV ГЛАВА XVI ГЛАВА XVII ГЛАВА XVIII ГЛАВА XIX ГЛАВА XX ГЛАВА XXI ГЛАВА XXII ГЛАВА XXIII ГЛАВА XXIV ГЛАВА XXV ГЛАВА XXVInotes 1 2 3 4 5 6

Николо МакиавеллиГосударь Николо Макиавелли — его светлости Лоренцо деи Медичи

*** Обыкновенно, желая снискать милость правителя,люди посылают ему в дар то, что имеют самогодорогого, или чем надеются доставить ему наибольшееудовольствие, а именно: коней, оружие, парчу,драгоценные камни и прочие украшения, достойныевеличия государей. Я же, вознамерившисьзасвидетельствовать мою преданность Вашейсветлости, не нашел среди того, чем владею, ничегоболее дорогого и более ценного, нежели познания моив том, что касается деяний великих людей,приобретенные мною многолетним опытом в делахнастоящих и непрестанным изучением дел минувших.Положив много времени и усердия на обдумываниетого, что я успел узнать, я заключил свои размышленияв небольшом труде, который посылаю в дар Вашейсветлости. И хотя я полагаю, что сочинение этонедостойно предстать перед вами, однако же верю,что по своей снисходительности вы удостоите принятьего, зная, что не в моих силах преподнести вам дарбольший, нежели средство в кратчайшее времяпостигнуть то, что сам я узнавал ценой многихопасностей и тревог. Я не заботился здесь ни о красотеслога, ни о пышности и звучности слов, ни о какихвнешних украшениях и затеях, которыми многие любятрасцвечивать и уснащать свои сочинения, ибо желая,чтобы мой труд либо остался в безвестности, либо

получил признание единственно за необычность иважность предмета. Я желал бы также, чтобы не сочлидерзостью то, что человек низкого и ничтожного званияберется обсуждать и направлять действия государей.Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститьсяв долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, иподняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, таки здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо бытьгосударем, а чтобы постигнуть природу государей, надопринадлежать к народу. Пусть же Ваша светлость примет сей скромныйдар с тем чувством, какое движет мною; если высоизволите внимательно прочитать и обдумать мойтруд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю Вашейсветлости того величия, которое сулит вам судьба иваши достоинства. И если с той вершины, кудавознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либообратиться на ту низменность, где я обретаюсь, выувидите, сколь незаслуженно терплю я великие ипостоянные удары судьбы.

ГЛАВА IСКОЛЬКИХ ВИДОВ БЫВАЮТГОСУДАРСТВА И КАК ОНИПРИОБРЕТАЮТСЯ Все государства, все державы, обладавшие илиобладающие властью над людьми, были и суть либореспублики, либо государства, управляемыеединовластно. Последние могут быть либоунаследованными — если род государя правил долгоевремя, либо новыми. Новым может быть либогосударство в целом — таков Милан для ФранческоСфорца; либо его часть, присоединенная кунаследованному государству вследствие завоевания— таково Неаполитанское королевство для короляИспании. Новые государства разделяются на те, гдеподданные привыкли повиноваться государям, и те,где они искони жили свободно; государстваприобретаются либо своим, либо чужим оружием, либомилостью судьбы, либо доблестью.

ГЛАВА IIО НАСЛЕДСТВЕННОМЕДИНОВЛАСТИИ Я не стану касаться республик, ибо подробноговорю о них в другом месте. Здесь я перейду прямо кединовластному правлению и, держась намеченноговыше порядка, разберу, какими способами государимогут управлять государствами и удерживать над нимивласть. Начну с того, что наследному государю, чьиподданные успели сжиться с правящим домом, гораздолегче удержать власть, нежели новому, ибо для этогоему достаточно не преступать обычая предков и впоследствии без поспешности применяться к новымобстоятельствам. При таком образе действий дажепосредственный правитель не утратит власти,еслитолько не будет свергнут особо могущественной игрозной силой, но и в этом случае он отвоюет властьпри первой же неудаче завоевателя. У нас в Италии примером может служить герцогФеррарский, который удержался у власти послепоражения, нанесенного ему венецианцами в 1484 годуи папой Юлием в 1510-м, только потому, что род егоисстари правил в Ферраре. Ибо у государя,унаследовавшего власть, меньше причин и меньшенеобходимости притеснять подданных, почему они и

платят ему большей любовью, и если он необнаруживает чрезмерных пороков, вызывающихненависть, то закономерно пользуетсяблагорасположением граждан. Давнее ипреемственное правление заставляет забыть обывших некогда переворотах и вызвавших их причинах,тогда как всякая перемена прокладывает путь другимпеременам.

ГЛАВА IIIО СМЕШАННЫХГОСУДАРСТВАХ Трудно удержать власть новому государю. И даженаследному государю, присоединившему новоевладение — так, что государство становиться как бысмешанным, — трудно удержать над ним власть,прежде всего вследствие той же естественнойпричины, какая вызывает перевороты во всех новыхгосударствах. А именно: люди, веря, что новыйправитель окажется лучше, охотно восстают противстарого, но вскоре они на опыте убеждаются, чтообманулись, ибо новый правитель всегда оказываетсяхуже старого. Что опять-таки естественно изакономерно, так как завоеватель притесняет новыхподданных, налагает на них разного рода повинности иобременяет их постоями войска, как это неизбежнобывает при завоевании. И таким образом наживаетврагов в тех, кого притеснил, и теряет дружбу тех, ктоспособствовал завоеванию, ибо не можетвознаградить их в той степени, в какой они ожидали, ноне может и применить к ним крутые меры, будучи имобязан — ведь без их помощи он не мог бы войти встрану, как бы ни было сильно его войско. Именно поэтим причинам Людовик XII, король Франции, быстрозанял Милан и также быстро его лишился. И герцогу

Людовико потому же удалось в тот раз отбить Милансобственными силами. Ибо народ, который самрастворил перед королем ворота, скоро понял, чтообманулся в своих упованиях и расчетах, и отказалсятерпеть гнет нового государя. Правда, если мятежная страна завоеванаповторно, то государю легче утвердить в ней своювласть, так как мятеж дает ему повод с меньшейоглядкой карать виновных, уличать подозреваемых,принимать защитные меры в наиболее уязвимыхместах. Так в первый раз Франция сдала Милан, едвагерцог Людовико пошумел на его границах, но вовторой раз Франция удерживала Милан до тех пор, покана нее не ополчились все итальянские государства и нерассеяли, и не изгнали ее войска из пределов Италии,что произошло по причинам, названным выше. Тем неменее, Франция оба раза потеряла Милан. Причинупервой неудачи короля, общую для всех подобныхслучаев, я назвал; остается выяснить причину второй иразобраться в том, какие средства были у Людовика —и у всякого на его месте, — чтобы упрочитьзавоевание верней, чем это сделала Франция. Начну с того, что завоеванное и унаследованноевладения могут принадлежать либо к одной стране ииметь один язык, либо к разным странам и иметьразные языки. В первом случае удержать завоеванноенетрудно, в особенности если новые подданные ираньше не знали свободы. Чтобы упрочить над нимивласть, достаточно искоренить род прежнего государя,

ибо при общности обычаев и сохранении старыхпорядков ни от чего другого не может произойтибеспокойства. Так, мы знаем, обстояло дело вБретани, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которыедавно вошли в состав Франции; правда, языки ихнесколько различаются, но благодаря сходствуобычаев они мирно уживаются друг с другом. Вподобных случаях завоевателю следует принять лишьдве меры предосторожности: во-первых, проследитьза тем, чтобы род прежнего государя был искоренен,во-вторых, сохранить прежние законы и подати —тогда завоеванные земли в кратчайшее времясольются в одно целое с исконным государствомзавоевателя. Но если завоеванная страна отличается отунаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тутудержать власть поистине трудно, тут требуется ибольшая удача, и большое искусство. И одно из самыхверных и прямых средств для этого — переселитьсятуда на жительство. Такая мера упрочит и обезопаситзавоевание — именно так поступил с Грецией турецкийсултан, который, как бы ни старался, не удержал быГрецию в своей власти, если бы не перенес туда своюстолицу. Ибо, только живя в стране, можно заметитьначинающуюся смуту и своевременно ее пресечь,иначе узнаешь о ней тогда, когда она зайдет такдалеко, что поздно будет принимать меры.Обосновавшись в завоеванной стране, государь,кроме того, избавит ее от грабежа чиновников, ибо

подданные получат возможность прямо взывать к судугосударя — что даст послушным больше поводовлюбить его, а непослушным — бояться. И если кто-нибудь из соседей замышлял нападение, то теперь онпроявит большую осторожность, так что государь едвали лишится завоеванной страны, если переселится тудана жительство. Другое отличное средство — учредить в одном-двух местах колонии, связующие новые земли сгосударством завоевателя. Кроме этой есть лишь однавозможность — разместить в стране значительноеколичество кавалерии и пехоты. Колонии не требуютбольших издержек, устройство и содержание их почтиничего не стоят государю, и разоряют они лишь техжителей, чьи поля и жилища отходят новымпоселенцам, то есть горстку людей, которые, обеднев ирассеявшись по стране, никак не смогут повредитьгосударю; все же прочие останутся в стороне и поэтомускоро успокоятся, да, кроме того, побоятся, оказавнепослушание, разделить участь разоренных соседей.Так что колонии дешево обходятся государю, верноему служат и разоряют лишь немногих жителей,которые, оказавшись в бедности и рассеянии, несмогут повредить государю. По каковому поводууместно заметить, что людей следует либо ласкать,либо изничтожать, ибо за малое зло человек можетотомстить, а за большое — не может; из чего следует,что наносимую человеку обиду надо рассчитать так,чтобы не бояться мести. Если же вместо колоний

поставить в стране войско, то содержание егообойдется гораздо дороже и поглотит все доходы отнового государства, вследствие чего приобретениеобернется убытком; к тому же от этого пострадаетгораздо больше людей, так как постой войскаобременяют все население, отчего каждый, испытываятяготы, становится врагом государю, а так же врагимогут ему повредить, ибо хотя они и побеждены, ноостаются у себя дома. Итак, с какой стороны нивзгляни, содержание подобного гарнизона вредно,тогда как учреждение колоний полезно. В чужой по обычаям и языку стране завоевателюследует также сделаться главой и защитником болееслабых соседей и постараться ослабить сильных, акроме того, следить за тем, чтобы в страну как-нибудьне проник чужеземный правитель, не уступающий емусилой. Таких всегда призывают недовольные внутристраны по избытку честолюбия или из страха, — такнекогда римлян в Грецию призвали этолийцы, да и вовсе другие страны их тоже призывали местные жители.Порядок же вещей таков, что, когда могущественныйгосударь входит в страну, менее сильные государствапримыкают к нему — обычно из зависти к тем, ктопревосходит их силой — так что ему нет надобностисклонять их в свою пользу, ибо они сами охотноприсоединятся к созданному им государству. Надотолько не допускать, чтобы они не расширялись икрепли, и тогда, своими силами и при их поддержке,нетрудно будет обуздать более крупных правителей и

стать полновластным хозяином в данной стране. Еслиже государь обо всем этом не позаботится, он скоролишится завоеванного, но до того претерпитбесчисленное множество трудностей и невзгод. Римляне, завоевывая страну, соблюдали всеназванные правила: учреждали колонии,покровительствовали слабым, не давая им, однако,войти в силу; обуздывали сильных и принимали меры ктому, чтобы в страну не проникло влияниемогущественных чужеземцев. Ограничусь примеромГреции. Римляне привлекли на свою сторону ахейцев иэтолийцев; унизили македонское царство; изгналиоттуда Антиоха. Но, невзирая ни на какие заслуги, непозволили ахейцам и этолийцам расширить своивладения, не поддались на лесть Филиппа и незаключили с ним союза, пока не сломили егомогущества, и не уступили напору Антиоха,домогавшегося владений в Греции. Римляне поступалитак, как надлежит поступать всем мудрым правителям,то есть думали не только о сегодняшнем дне, но и озавтрашнем, и старались всеми силами предотвратитьвозможные беды, что нетрудно сделать, если вовремяпринять необходимые меры, но если дожидаться, покабеда грянет, то никакие меры не помогут, ибо недугстанет неизлечим. Здесь происходит то же самое, что с чахоткой:врачи говорят, что в начале эту болезнь труднораспознать, но легко излечить; если же она запущена,то ее легко распознать, но излечить трудно. Так же и в

делах государства: если своевременно обнаружитьзарождающийся недуг, что дано лишь мудрымправителям, то избавиться от него нетрудно, но если онзапущен так, что всякому виден, то никакое снадобьеуже не поможет. Римляне, предвидя беду заранее, тотчаспринимали меры, а не бездействовали из опасениявызвать войну, ибо знали, что войны нельзя избежать,можно лишь оттянуть ее — к выгоде противника.Поэтому они решились на войну с Филиппом и Антиохомна территории Греции — чтобы потом не пришлосьвоевать с ними в Италии. В то время еще былавозможность избежать войны как с тем, так и с другим,но они этого не пожелали. Римлянам не по душе былапоговорка, которая не сходит с уст теперешнихмудрецов: полагайтесь на благодетельное время, —они считали благодетельным лишь собственнуюдоблесть и дальновидность. Промедление же можетобернуться чем угодно, ибо время приносит с собой какзло, так и добро, как добро, так и зло. Но вернемся к Франции и посмотрим, выполнила лиона хоть одно из названных мною условий. Я будуговорить не о Карле, а о Людовике — он дольшеудерживался в Италии, поэтому его образ действия длянас нагляднее, — и вы убедитесь, что он поступалпрямо противоположно тому, как должен поступатьгосударь, чтобы удержать власть над чужой пообычаям и языку страной. Король Людовик вошел в Италию благодаря

венецианцам, которые, желая расширить своивладения, потребовали за помощь половинуЛомбардии. Я не виню короля за эту сделку: желаяступить в Италию хоть одной ногой и не имея в нейсоюзников, в особенности после того, как по милостиКарла перед Францией захлопнулись все двери, онвынужден был заключать союзы, не выбирая. И он могбы рассчитывать на успех, если бы не допустил ошибоквпоследствии. Завоевав Ломбардию, он сразу вернулФранции престиж, утраченный ею при Карле: Генуяпокорилась, флорентийцы предложили союз; маркизМантуанский, герцог Феррарский, дом Бентивольи,графиня Форли, властители Фаэнци, Пезаро, Римини,Камерино, Пьомбино, Лукка, Пиза, Сиена — всеустремились к Людовику с изъявлениями дружбы. Тут-то венецианцам и пришлось убедиться вопрометчивости своего шага: ради двух городов вЛомбардии они отдали две трети Италии. Рассудите теперь, как легко было королюзакрепить свое преимущество: для этого надо былолишь следовать названным правилам и обеспечитьбезопасность союзникам: многочисленные, но слабые,в страхе кто перед Церковью, кто передвенецианцами, они вынуждены были искать егопокровительства; он же мог бы через них обезопаситьсебя от тех, кто еще оставался в силе. И, однако, неуспел он войти в Милан, как предпринял обратное:помог папе Александру захватить Романью. И незаметил, что этим самым подрывает свое могущество,

отталкивает союзников и тех, кто вверился егопокровительству, и к тому же значительно укрепляетсветскую власть папства, которое и без того крепковластью духовной. Совершив первую ошибку, онвынужден дальше идти тем же путем, так что емупришлось самому явиться в Италию, чтобы обуздатьчестолюбие Александра и не дать ему завладетьТосканой. Но Людовику как будто мало было того, чтоон усилил Церковь и оттолкнул союзников: домогаясьНеаполитанского королевства, он разделил его скоролем Испании, то есть, призвал в Италию, где самбыл властелином, равного по силе соперника, — каквидно, затем, чтобы недовольным и честолюбцамбыло у кого искать прибежища. Изгнав короля, которыймог стать его данником, он призвал в королевствогосударя, который мог изгнать его самого. Поистине страсть к завоеваниям — делоестественное и обычное; и тех, кто учитывает своивозможности, все одобрят или же никто не осудит; нодостойную осуждения ошибку совершает тот, кто неучитывает своих возможностей и стремится кзавоеваниям какой угодно ценой. Франции стоило бывновь овладеть Неаполем, если бы она могла сделатьэто своими силами, но она не должна была добиватьсяего ценою раздела. Если раздел Ломбардии свенецианцами еще можно оправдать тем, что онпозволил королю утвердиться в Италии, то этот второйраздел достоин лишь осуждения, ибо не может бытьоправдан победной необходимостью.

Итак, Людовик совершил общим счетом пятьошибок: изгнал мелких правителей, помог усилениюсильного государя внутри Италии, призвал в неечужеземца, равного себе могуществом, не переселилсяв Италию, не учредил там колоний. Эти пять ошибок могли оказаться не столь ужпагубными при его жизни, если бы он не совершилшестой: не посягнул на венецианские владения.Венеции следовало дать острастку до того, как онпомог усилению Церкви и призвал испанцев, но,совершив обе эти ошибки, нельзя было допускатьразгрома Венеции. Оставаясь могущественной, онаудерживала бы других от захвата Ломбардии какпотому, что сама имела на нее виды, так и потому, чтоникто не захотел бы вступать в войну с Францией за то,что Ломбардия досталась Венеции, а воевать сФранцией и Венецией одновременно ни у кого нехватило бы духу. Если же мне возразят, что Людовикуступил Романью Александру, а Неаполь — испанскомукоролю, дабы избежать войны, я отвечу прежнимидоводами, а именно: что нельзя попустительствоватьбеспорядку ради того, чтобы избежать войны, ибовойны не избежать, а преимущество в войне утратишь.Если же мне заметят, что король был связанобещанием папе: в обмен на расторжениекоролевского брака и кардинальскую шапкуархиепископу Рушанскому помочь захватитьРоманью, — то я отвечу на это в той главе, где речьпойдет об обещаниях государей и о том, каким образом

следует их исполнять. Итак, король Людовик потерял Ломбардию толькопотому, что отступил от тех правил, которыесоблюдались государями, желавшими удержатьзавоеванную страну. И в этом нет ничего чудесного,напротив, все весьма обычно и закономерно. Яговорил об этом в Нанте с кардиналом Рушанским,когда Валентино — так в просторечии звали ЧезареБорджа, сына папы Александра — покорял Романью:кардинал заметил мне, что итальянцы мало смыслят ввоенном деле, я отвечал ему, что французы малосмыслят в политике, иначе они не достигли бы такогоусиления Церкви. Как показал опыт, Церковь и Испанияблагодаря Франции расширили свои владения вИталии, а Франция благодаря им потеряла там все.Отсюда можно извлечь вывод, многократноподтверждавшийся: горе тому, кто умножает чужоемогущество, ибо оно добывается умением или силой, аоба эти достоинства не вызывают доверия у того, комумогущество достается.

ГЛАВА IVПОЧЕМУ ЦАРСТВО ДАРИЯ,ЗАВОЕВАННОЕАЛЕКСАНДРОМ, НЕВОССТАЛО ПРОТИВПРЕЕМНИКОВ АЛЕКСАНДРАПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ Рассмотрев, какого труда стоит учреждать властьнад завоеванным государством, можно лишьподивиться, почему вся держава Александра Великого— после того, как он в несколько лет покорил Азию ивскоре умер, — против ожидания не только нераспалась, но мирно перешла к его преемникам,которые в управлении ею не знали других забот, крометех, что навлекли на себя собственным честолюбием. Вобъяснении этого надо сказать, что все единовластноуправляемые государства, сколько их было на памятилюдей, разделяются на те, где государь правит вокружении слуг, которые милостью и соизволением егопоставлены на высшие должности и помогают емууправлять государством, и те, где государь правит вокружении баронов, властвующих не милостьюгосударя, но в силу древности рода. Бароны эти имеют

наследные государства и подданных, каковыепризнают над собой их власть и питают к ниместественную привязанность. Там, где государь правитпосредством слуг, он обладает большей властью, таккак по всей стране подданные знают лишь одноговластелина; если же повинуются его слугам, то лишь какчиновникам и должностным лицам, не питая к нимникакой особой привязанности. Примеры разного образа правления являют внаше время турецкий султан и французский король.Турецкая монархия повинуется одному властелину; всепрочие в государстве — его слуги; страна поделена наокруги — санджаки, куда султан назначает наместников,которых меняет и переставляет, как ему вздумается.Король Франции напротив, окружен многочисленнойродовой знатью, привязанной и любимой своимиподданными и, сверх того, наделенной привилегиями,на которые король не может безнаказанно посягнуть. Если мы сравним эти государства, то увидим, чтомонархию султана трудно завоевать, но по завоеваниилегко удержать; и напротив, такое государство какФранция, в известном смысле проще завоевать, нозато удержать куда сложнее. Державой султана нелегкоовладеть потому, что завоеватель не можетрассчитывать на то, что его призовет какой-либоместный властитель, или на то, что мятеж средиприближенных султана облегчит ему захват власти. Каксказано выше, приближенные султана — его рабы, итак как они всем обязаны его милостям, то подкупить

их труднее, но и от подкупленных от них было бы малотолку, ибо по указанной причине они не могут увлечь засобой народ. Следовательно, тот, кто нападет насултана, должен быть готов к тому, что встретитединодушный отпор, и рассчитывать более на своисилы, чем на чужие раздоры. Но если победа надсултаном одержана, и войско его наголову разбито воткрытом бою, завоевателю некого более опасаться,кроме разве кровной родни султана. Если же и этаистреблена, то можно никого не бояться, так как никтодругой не может увлечь за собой подданных; и как допобеды не следовало надеяться на поддержку народа,так после победы не следует его опасаться. Иначе обстоит дело в государствах, подобныхФранции: туда нетрудно проникнуть, вступив в сговор скем-нибудь из баронов, среди которых всегда найдутсянедовольные и охотники до перемен. По указаннымпричинам они могут открыть завоевателю доступ встрану и облегчить победу. Но удержать такую странутрудно, ибо опасность угрожает как со стороны тех, ктотебе помог, так и со стороны тех, кого ты покорилсилой. И тут уж недостаточно искоренить род государя,ибо всегда останутся бароны, готовые возглавитьновую смуту; а так как ни удовлетворить их притязания,ни истребить их самих ты не сможешь, то они припервой же возможности лишат тебя власти. Если мы теперь обратимся к государству Дария,то увидим, что оно сродни державе султана, почемуАлександр и должен был сокрушить его одним ударом,

наголову разбив войско Дария в открытом бою. Нопосле такой победы и гибели Дария он, по указаннойпричине, мог не опасаться за прочность своей власти.И преемники его могли бы править, не зная забот, еслибы жили во взаимном согласии: никогда в ихгосударстве не возникало других смут, кроме тех, чтосеяли они сами. Тогда как в государствах, устроенных наподобиеФранции, государь не может править столь беззаботно.В Испании, Франции, Греции, где было много мелкихвластителей, то и дело вспыхивали восстания противримлян. И пока живо помнилось прежнее устройство,власть Рима оставалась непрочной; но по мере того,как оно забывалось, римляне, благодаря своей мощи ипродолжительности господства, все прочнееутверждали свою власть в этих странах. Так чтопозднее, когда римляне воевали между собой, каждыйиз соперников вовлекал в борьбу те провинции, гдебыл более прочно укоренен. И местные жители, чьиисконные властители были истреблены, не признавалинад собой других правителей, кроме римлян. Если мыпримем все это во внимание, то сообразим, почемуАлександр с легкостью удержал азиатскую державу,тогда как Пирру и многим другим стоило огромноготруда удержать завоеванные ими страны. Причина тутне в большей или меньшей доблести победителя, а вразличном устройстве завоеванных государств.

ГЛАВА VКАК УПРАВЛЯТЬ ГОРОДАМИИЛИ ГОСУДАРСТВАМИ,КОТОРЫЕ, ДО ТОГО КАКБЫЛИ ЗАВОЕВАНЫ, ЖИЛИПО СВОИМ ЗАКОНАМ Если, как сказано, завоеванное государство снезапамятных времен живет свободно и имеет своизаконы, то есть три способа его удержать. Первый —разрушить; второй — переселиться туда нажительство; третий — предоставить гражданам правожить по своим законам, при этом обложив их данью ивверив правление небольшому числу лиц, которыеручались бы за дружественность государю. Этидоверенные лица будут всячески поддерживатьгосударя, зная, что им поставлены у власти и сильнытолько его дружбой и мощью. Кроме того, если нехочешь подвергать разрушению город, привыкший житьсвободно, то легче всего удержать его при посредствеего же граждан, чем каким-либо другим способом. Обратимся к примеру Спарты и Рима. Спартанцыудерживали Афины и Фивы, создав там олигархию,однако потеряли оба города. Римляне, чтобы удержатьКапую, Карфаген и Нуманцию, разрушили их и

сохранили их в своей власти. Грецию они пыталисьудержать почти тем же способом, что спартанцы, тоесть установили там олигархию и не отняли свободу иправо жить по своим законам, однако же, потерпелинеудачу и, чтобы не потерять всю Грецию вынужденыбыли разрушить в ней многие города. Ибо в действительности нет способа надежноовладеть городом иначе, как подвергнув егоразрушению. Кто захватит город, с давних порпользующийся свободой, и пощадит его, того город непощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа воимя свободы и старых порядков, которых не заставятзабыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ниделай, как ни старайся, но если не разъединить и нерассеять жителей города, они никогда не забудут нипрежней свободы, ни прежних порядков и при первомудобном случае попытаются их возродить, как сделалаПиза через сто лет после того, как попала подвладычество флорентийцев. Но если город или страна привыкли стоять подвластью государя, а род его истребили, то жителигорода не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, содной стороны, привыкнув повиноваться, с другой —не имея старого государя, они не сумеют нидоговориться об избрании нового, ни жить свободно.Так что у завоевателя будет достаточно времени,чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себебезопасность. Тогда как в республиках больше жизни,больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда

не умирает и не может умереть память о былойсвободе. Поэтому самое верное средство удержать ихв своей власти — разрушить их или же в нихпоселиться.

ГЛАВА VIО НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ,ПРИОБРЕТАЕМЫХСОБСТВЕННЫМ ОРУЖИЕМИЛИ ДОБЛЕСТЬЮ Нет ничего удивительного в том, что, говоря озавоевании власти, о государе и государстве, я будуссылаться на примеры величайших мужей. Людиобычно идут путями, проложенными другими, идействуют, подражая какому-либо образцу, но так какневозможно ни неуклонно следовать этими путями, нисравняться в доблести с теми, кого мы избираем заобразец, то человеку разумному надлежит избиратьпути, проложенные величайшими людьми, и подражатьнаидостойнешим, чтобы если не сравниться с ними вдоблести, то хотя бы исполниться ее духа. Надоуподобиться опытным стрелкам, которые, если видят,что мишень слишком удалена, берут гораздо выше, ноне для того, чтобы стрела прошла вверх, а для того,чтобы, зная силу лука, с помощью высокого прицела,попасть в отдаленную цель. Итак, в новых государствах удержать властьбывает легче или труднее в зависимости от того, скольвелика доблесть нового государя. Может показаться,

что если частного человека приводит к власти либодоблесть, либо милость судьбы, то они же в равноймере помогут ему преодолеть многие трудностивпоследствии. Однако в действительности кто меньшеполагался на милость судьбы, тот дольше удерживалсяу власти. Еще облегчается дело и благодаря тому, чтоновый государь, за неимением других владений,вынужден поселиться в завоеванном. Но, переходя к тем, кто приобрел власть немилостью судьбы, а личной доблестью, какнаидостойнеших я назову Моисея, Кира, Тезея и имподобных. И хотя о Моисее нет надобностирассуждать, ибо он был лишь исполнителем воливсевышнего, однако следует преклониться перед тойблагодатью, которая сделала его достойнымсобеседовать с богом. Но обратимся к Киру и прочимзавоевателям и основателям царства: их величиюнельзя ни дивиться, и, как мы видим, дела их иустановления не уступают тем, что были внушеныМоисею свыше. Обдумывая жизнь и подвиги этихмужей, мы убеждаемся в том, что судьба послала имтолько случай, то есть снабдила материалом, которомуможно было придать любую форму: не явись такойслучай, доблесть их угасла бы, не найдя применения; необладай они доблестью, тщетно явился бы случай. Моисей не убедил бы народ Израиля следовать засобой, дабы выйти из неволи, если бы не застал его вЕгипте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не сталбы царем Рима и основателем государства, если бы не

был по рождении брошен на произвол судьбы и если быАльба не оказалась для него слишком тесной. Кир недостиг бы такого величия, если бы к тому времениперсы не были озлоблены господством мидян, мидяне— расслаблены и изнежены от долгого мира. Тезей немог бы проявить свою доблесть, если бы не засталафинян живущими обособленно друг от друга. Итак,каждому из этих людей выпал счастливый случай, нотолько их выдающаяся доблесть позволила имраскрыть смысл случая, благодаря чему отечества ихпрославились и обрели счастье. Кто, подобно этим людям, следует путем доблести,тому трудно завоевать власть, но легко ее удержать;трудность же состоит прежде всего в том, что имприходиться вводить новые установления и порядки,без чего нельзя основать государство и обеспечитьсебе безопасность. А надо знать, что нет дела, коегоустройство было бы труднее, ведение опаснее, а успехсомнительнее, нежели замена старых порядковновыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием,его ожидает враждебность тех, кому выгодны старыепорядки, и холодность тех, кому выгодны новые.Холодность же эта объясняется отчасти страхомперед противником, на чьей стороне — законы; отчастинедоверчивостью людей, которые на самом деле неверят в новое, пока оно не закрепленопродолжительным опытом. Когда приверженцыстарого видят возможность действовать, они нападаютс ожесточением, тогда как сторонники нового

обороняются вяло, почему, опираясь на них,подвергаешь себя опасности. Чтобы основательнее разобраться в этом деле,надо начать с того, самодостаточны ли такиепреобразователи или они зависят от поддержки состороны; иначе говоря, должны ли они для успехасвоего начинания упрашивать или могут применитьсилу. В первом случае они обречены, во втором, тоесть если они могут применить силу, им редко грозитнеудача. Вот почему все вооруженные пророкипобеждали, а все безоружные гибли. Ибо, в добавлениек сказанному, надо иметь в виду, что нрав людейнепостоянен, и если обратить их в свою веру легко, тоудержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым ктому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставитьего поверить силой. Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будьони безоружны, не могли бы добиться длительногособлюдения данных ими законов. Как оно и случилось внаши дни с фра Джироламо Савонаролой: введенныеим порядки рухнули, как только толпа перестала в нихверить, у него же не было средств утвердить в веретех, кто еще верил ему, и принудить к ней тех, кто уже неверил. На пути людей, подобных тем, что я здесьперечислил, встает множество трудностей и множествоопасностей, для преодоления которых требуетсявеликая доблесть. Но если цель достигнута, если царьзаслужил признание подданных и устранил завистников,то он на долгое время обретает могущество, покой,

почести и счастье. К столь высоким примерам я хотел присовокупитьпример более скромный, и думаю, что его здесьдостаточно. Я говорю о Гиероне Сиракузском: изчастного лица он стал царем Сиракуз, хотя судьба неодарила его ничем, кроме благоприятного случая:угнетаемые жители Сиракуз избрали его своимвоеначальником, он же, благодаря своим заслугам,сделался их государем. Еще до возвышения онотличался такой доблестью, что, по словам древнегоавтора, «nihim illi seerat ad regnandum praeterregnum»*[1]. Он упразднил старое ополчение и набралновое, расторг старые союзы и заключил новые. А натаком фундаменте как собственное войско исобственные союзники, он мог воздвигнуть любоездание. Так что ему великих трудов стоило завоеватьвласть и малых — ее удержать.

ГЛАВА VIIО НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ,ПРИОБРЕТАЕМЫХ ЧУЖИМОРУЖИЕМ ИЛИ МИЛОСТЬЮСУДЬБЫ Тогда как тем, кто становится государем милостьюсудьбы, а не благодаря доблести, легко приобрестивласть, но удержать ее трудно. Как бы перелетев весьпуть к цели, они сталкиваются с множествомтрудностей впоследствии. Я говорю о тех гражданах,которым власть досталась за деньги или былапожалована в знак милости. Такое нередко случалось вГреции в городах Ионии и Гелеспонта, куда Дарийназначал правителей ради своей славы ибезопасности; так нередко бывало и в Риме, гдечастные лица добивались провозглашения себяимператорами, покупая солдат. В этих случаях государи всецело зависят от воли ифортуны тех, кому обязаны властью, то есть от двухсил крайне непостоянных и неприхотливых; удержатьсяже у власти они не могут и не умеют. Не умеют оттого,что человеку без особых дарований и доблести,прожившему всю жизнь в скромном звании, негденаучиться повелевать; не могут оттого, что не имеют

союзников и надежной опоры. Эти невесть откудавзявшиеся властители, как все в природе, чтонарождается и растет слишком скоро, не успеваетпустить ни корней, ни ответвлений, почему и гибнут отпервой же непогоды. Только тот, кто обладает истиннойдоблестью, при внезапном возвышении сумеет неупустить того, что фортуна сама вложила ему в руки, тоесть сумеет, став государем, заложить те основания,которые другие закладывали до того, как достигнутьвласти. Обе эти возможности возвыситься — благодарядоблести и милости судьбы — я покажу на двухпримерах, равно нам понятных: я имею в видуФранческо Сфорца и Чезаре Борджа. Франческо сталМиланским герцогом должным образом, выказаввеликую доблесть, и без труда удержал власть,доставшуюся ему ценой многих усилий. Чезаре Борджа,простонародьем называемый герцог Валентино,приобрел власть благодаря фортуне, высоковознесшей его отца; но, лишившись отца, он лишился ивласти, несмотря на то, как человек умный идоблестный, приложил все усилия и все старания, какиебыли возможны, к тому, чтобы пустить прочные корни вгосударствах, добытых для него чужим оружием ичужой фортуной. Ибо, как я уже говорил, еслиоснования не заложены заранее, то при великойдоблести это можно сделать и впоследствии, хотя быценой многих усилий зодчего и с опасностью для всегоздания.

Рассмотрев образ действия герцога, нетрудноубедиться в том, что он подвел прочное основание подбудущее могущество, и я считаю не лишним этообсудить, ибо не мыслю лучшего наставления новомугосударю. И если все же распорядительность герцогане спасла его крушения, то в этом повинен не он, апоистине необычайное коварство фортуны. Александр VI желал возвысить герцога, своегосына, но предвидел тому немало препятствий и внастоящем, и в будущем. Прежде всего он знал, чторасполагает лишь теми владениями, которыеподвластны Церкви, но при всякой попытке отдатьодно из них герцогу воспротивились бы как герцогМиланский, так и венецианцы, которые уже взяли подсвое покровительство Фаэнцу и Римини. Кроме того,войска в Италии, особенно те, к чьим услугам можнобыло прибегнуть, сосредоточились в руках людей,опасавшихся усиления папы, то есть Орсини, Колонна иих приспешников. Таким образом, прежде всегонадлежало расстроить сложившийся порядок и посеятьсмуту среди государств, дабы беспрепятственноовладеть некоторыми из них. Сделать это оказалосьлегко благодаря тому, что венецианцы, в собственныхинтересах, призвали в Италию французов, чему папа нетолько не помешал, но даже содействовал, расторгнувпрежний брак короля Людовика. Итак, король вступил в Италию с помощьювенецианцев и с согласия Александра и, едвадостигнув Милана, тотчас выслал папе отряд, с

помощью которого тот захватил Романью, что сошлоему с рук только потому, что за ним стоял король.Таким образом Романья оказалась под властьюгерцога, а партии Колонна было нанесено поражение,но пока что герцог не мог следовать дальше, ибооставалось два препятствия: во-первых, войскоказавшееся ему не надежным, во-вторых, намеренияФранции. Иначе говоря, он опасался, что войскоОрсини, которое он взял на службу, выбьет у него почвуиз-под ног, то есть либо покинет его, либо, того хуже,отнимет завоеванное; и что точно так же поступиткороль. В солдатах Орсини он усомнился после того,как, взяв Фаэнцу, двинул их на Болонью и заметил, чтоони вяло наступают; что же касается короля, то онпонял его намерения, когда после взятия Урбинодвинулся к Тоскане, и тот вынудил его отступить.Поэтому герцог решил более не рассчитывать ни начужое оружие, ни на чье-либо покровительство. Первым делом он ослабил партии Орсини иКолонна в Риме; всех нобилей, державших их сторону,переманил себе на службу, определив им высокиежалованья и, сообразно достоинствам, раздал места ввойске и управлении, так что в несколько месяцев ониотстали от своих партий и обратились в приверженцевгерцога. После этого он стал выжидать возможностиразделаться с главарями партии Орсини, еще раньшепокончив с Колонна. Случай представился хороший, авоспользовался он им и того лучше. Орсини,спохватившиеся, что усиление Церкви грозит им

гибелью, собрались на совет в Маджоне, близ Перуджи.Этот совет имел множество грозных последствий длягерцога, — прежде всего, бунт в Урбино и возмущениев Романье, с которыми он, однако, справилсяблагодаря помощи французов. Восстановив прежнее влияние, герцог решил недоверять более ни Франции, ни другой внешней силе,чтобы впредь не подвергать себя опасности, и прибег кобману. Он также отвел глаза Орсини, что те сначалапримирились с ним через посредство синьора Паоло —которого герцог принял со всевозможнымиизъявлениями учтивости и одарил одеждой, лошадьми иденьгами, — а потом в Синигалии сами простодушноотдались ему в руки. Так, разделавшись с главарямипартий и переманив к себе их приверженцев, герцогзаложил весьма прочное основание своегомогущества: под его властью находилась вся Романьяс герцогством Урбино и, что особенно важно, он былуверен в приязни к нему народа, испытавшегоблагодетельность его правления. Эта часть действий герцога достойна внимания иподражания, почему я желал бы остановиться на нейособо. До завоевания Романья находилась подвластью ничтожных правителей, которые не столькопеклись о своих подданных, сколько обирали их инаправляли не к согласию, а к раздорам, так что веськрай изнемогал от грабежей, усобиц и беззаконий.Завоевав Романью, герцог решил отдать ее внадежные руки, дабы умиротворить и подчинить

верховной власти, и с тем вручил всю полноту властимессеру Рамиро де Орко, человеку нрава резкого икрутого. Тот в короткое время умиротворил Романью,пресек распри и навел трепет на всю округу. Тогдагерцог рассудил, что чрезмерное сосредоточениевласти больше не нужно, ибо может озлобитьподданных, и учредил, под председательствомпочтенного лица, гражданский суд, в котором каждыйгод был представлен защитником. Но зная, чтоминувшие строгости все-таки настроили против негонарод, он решил обелить себя и расположить к себеподданных, показав им, что если и были жестокости, тов них повинен не он, а его суровый наместник. И вотоднажды утром на площади в Чезене по его приказуположили разрубленное пополам тело мессера Рамироде Орко рядом с колодой и окровавленным мечом.Свирепость этого зрелища одновременноудовлетворила и ошеломила народ. Но вернемся к тому, от чего мы отклонились. Итак,герцог обрел собственных солдат и разгромил добруючасть тех войск, которые в силу соседствапредставляли для него угрозу, чем утвердил своемогущество и отчасти обеспечил себе безопасность;теперь на его пути стоял только король Франции: сопозданием заметив свою оплошность, король непотерпел бы дальнейших завоеваний. Поэтому герцогстал высматривать новых союзников и уклончиво вестисебя по отношению к Франции — как раз тогда, когдафранцузы предприняли поход на Неаполь против

испанцев, осаждавших Гаету. Он задумывалразвязаться с Францией, и ему бы это весьма скороудалось, если бы дольше прожил папа Александр. Таковы были действия герцога, касавшиесянастоящего. Что же до будущего, то главную угрозу длянего представлял возможный преемник Александра,который мог бы не только проявитьнедружественность, но и отнять все то, что герцогу далАлександр. Во избежание этого он задумал четыремеры предосторожности: во-первых, истребитьразоренных им правителей вместе с семействами,чтобы не дать новому папе повода выступить в ихзащиту; во-вторых, расположить к себе римскихнобилей, чтобы с их помощью держать в узде будущегопреемника Александра; в-третьих, иметь в Коллегиикардиналов как можно больше своих людей; в-четвертых, успеть до смерти папы Александрарасширить свои владения настолько, чтобысамостоятельно выдержать первый натиск извне.Когда Александр умер, у герцога было исполнено тричасти замысла, а четвертая была близка к исполнению.Из разоренных им правителей он умертвил всех, докого мог добраться, и лишь немногим удалосьспастись; римских нобилей он склонил в свою пользу, вКоллегии заручился поддержкой большей частикардиналов. Что же до расширения владений, то,задумав стать властителем Тосканы, он успелзахватить Перуджу и Пьомбино и взять под своепокровительство Пизу. К этому времени он мог уже не

опасаться Франции — после того, как испанцыокончательно вытеснили французов изНеаполитанского королевства, тем и другимприходилось покупать дружбу герцога, так что еще шаг— и он завладел бы Пизой. После чего тут же сдалисьбы Сиена и Лукка, отчасти из страха, отчасти назлофлорентийцам; и сами флорентийцы оказались бы вбезвыходном положении. И все это могло бы произойтиеще до конца того года, в который умер папаАлександр, и если бы произошло, то герцог обрел бытакое могущество и влияние, что не нуждался бы ни вчьем покровительстве и не зависел бы ни от чужогооружия, ни от чужой фортуны, но всецело от своейдоблести и силы. Однако герцог впервые обнажил своймеч всего за пять лет до смерти своего отца. И успелупрочить власть лишь над одним государством —Романьей, оставшись на полпути к обладанию другими,зажатый между двумя неприятельскими армиями исмертельно больной. Но столько было в герцоге яростной отваги идоблести, так хорошо умел он привлекать и устранятьлюдей, так прочны были основания его власти,заложенные им в столь краткое время, что онпревозмог бы любые трудности — если бы его нетеснили с двух сторон враждебные армии или недонимала болезнь. Что власть его покоилась напрочном фундаменте, в этом мы убедились: Романьядожидалась его больше месяца; в Риме, находясь присмерти, он, однако, пребывал в безопасности: Бальони,

Орсини и Вителли, явившиеся туда, так никого и неувлекли за собой; ему удалось добиться того, чтобыпапой избрали если не именно того, кого он желал, то покрайней мере не того, кого он не желал. Не окажисьгерцог при смерти тогда же, когда умер папаАлександр, он с легкостью одолел бы любоепрепятствие. В дни избрания Юлия II он говорил мне,что все предусмотрел на случай смерти отца, длявсякого положения нашел выход, одного лишь неугадал — что в это время и сам окажется близок ксмерти. Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чемможно было бы его упрекнуть; более того, мнепредставляется, что он может послужить образцомвсем тем, кому доставляет власть милость судьбы иличужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокуюцель, он не мог действовать иначе: лишьпреждевременная смерть Александра и собственнаяего болезнь помешали ему осуществить намерение.Таким образом, тем, кому необходимо в новомгосударстве обезопасить себя от врагов, приобрестидрузей, побеждать силой или хитростью, внушать страхи любовь народу, а солдатам — послушание иуважение, иметь преданное и надежное войско,устранять людей, которые могут или должныповредить; обновлять старые порядки, избавляться отненадежного войска и создавать свое, являтьсуровость и милость, великодушие и щедрость и,наконец, вести дружбу с правителями и королями, так

чтобы они с учтивостью оказывали услуги, либовоздерживались от нападений, — всем им не найти длясебя примера более наглядного, нежели деяниягерцога. В одном лишь можно его обвинить — в избранииЮлия главой Церкви. Тут он ошибся в расчете, ибоесли он не мог провести угодного ему человека, он мог,как уже говорилось, он мог отвести неугодного; а разтак, то ни в коем случае не следовало допускать кпапской власти тех кардиналов, которые были имобижены в прошлом или, в случае избрания, могли быбояться его в будущем. Ибо люди мстят либо из страха,либо из ненависти. Среди обиженных им были Сан-Пьетро ин Винкула, Колонна, Сан-Джорджо, Асканио;все остальные, взойдя на престол, имели бы причиныего бояться. Исключение составляли испанцы икардинал Руанский, те — в силу родственных уз иобязательств, этот — благодаря могуществустоявшего за ним французского королевства. Поэтомув первую очередь надо было позаботиться обизбрании кого-нибудь из испанцев, а в случаеневозможности — кардинала Руанского, но уже никакне Сан-Пьетро ин Винкула. Заблуждается тот, ктодумает, что новые благодеяния могут заставитьвеликих мира сего позабыть о старых обидах. Так чтогерцог совершил оплошность, которая и привела его кгибели.

ГЛАВА VIIIО ТЕХ, КТО ПРИОБРЕТАЕТВЛАСТЬ ЗЛОДЕЯНИЯМИ Но есть еще два способа сделаться государем —не сводимые ни к милости судьбы, ни к доблести; иопускать их, как я полагаю, не стоит, хотя об одном изних уместнее рассуждать там, где речь идет ореспубликах. Я разумею случаи, когда частный человекдостигает верховной власти путем преступлений либо всилу благоволения к нему сограждан. Говоря о первомспособе, я сошлюсь на два случая — один издревности, другой из современной жизни — и темограничусь, ибо полагаю, что и этих двух достаточнодля тех, кто ищет примера. Сицилиец Агафокл стал царем Сиракуз, хотявышел не только из простого, но из низкого ипрезренного звания. Он родился в семье горшечника ивел жизнь бесчестную, но смолоду отличался такойсилой духа и телесной доблестью, что, вступив ввойско, постепенно выслужился до претора Сиракуз.Утвердясь в этой должности, он задумал сделатьсявластителем Сиракуз и таким образом присвоить себето, что было ему вверено по доброй воле. Посвятив вэтот замысел Гамилькара Карфагенского,находившегося в это время в Сицилии, он созвалоднажды утром народ и сенат Сиракуз, якобы для

решения дел, касающихся республики; и когда всесобрались, то солдаты его по условленному знакуперебили всех сенаторов и богатейших людей изнарода. После такой расправы Агафокл сталвластвовать, не встречая ни малейшего сопротивлениясо стороны граждан. И хотя он был дважды разбиткарфагенянами и даже осажден их войском, он нетолько не сдал город, но, оставив часть людейзащищать его, с другой — вторгся в Африку; в короткоевремя освободил Сиракузы от осады и довелкарфагенян до крайности, так что они были вынужденызаключить с ним договор, по которому ограничивалисьвладениями в Африке и уступали Агафоклу Сицилию. Вдумавшись, мы не найдем в жизни Агафокланичего или почти ничего, что бы досталось емумилостью судьбы, ибо, как уже говорилось, он достигвласти не чьим-либо покровительством, но службой ввойске, сопряженной с множеством опасностей иневзгод, и удержал власть смелыми действиями,проявив решительность и отвагу. Однако же нельзяназвать и доблестью убийство сограждан,предательство, вероломство, жестокость инечестивость: всем этим можно стяжать власть, но неславу. Так что, если судить о нем по той доблести, скакой он шел навстречу опасности, по той силе духа, скакой он переносил невзгоды, то едва ли он уступитлюбому прославленному военачальнику, но, памятуяего жестокость и бесчеловечность и все совершенныеим преступления, мы не можем приравнять его к

величайшим людям. Следовательно, нельзя приписатьни милости судьбы, ни доблести то, что было добытобез того и другого. Уже в наше время, при папе Александре,произошел другой случай. Оливеротто из Фермо, вмладенчестве осиротевший, вырос в доме дяди сматеринской стороны по имени Джованни Фольяни; ещев юных летах он вступил в военную службу под началоПаоло Вителли с тем, чтобы, освоившись с военнойнаукой, занять почетное место в войске. По смертиПаоло он перешел под начало брата его Вителлоццо ивесьма скоро, как человек сообразительный, сильныйи храбрый, стал первым лицом в войске. Однако,полагая унизительным подчиняться другим, он задумаловладеть Фермо — с благословения Вителли и припособничестве нескольких сограждан, которымрабство отечества было милее свободы. В письме кДжованни Фольяни он объявил, что желал бы послемноголетнего отсутствия навестить дядю и родныеместа, а заодно определить размеры наследства; что втрудах своих он не помышляет ни о чем, кроме славы,и, желая доказать согражданам, что не впустуюрастратил время, испрашивает позволения въехать спочетом — со свитой из ста всадников, его друзей ислуг, — пусть, мол, жители Фермо тоже не откажут ему впочетном приеме, что было бы лестно не только ему,но и дяде его, заменившем ему отца. ДжованниФольяни исполнил все, как просил племянник, ипозаботился о том, чтобы горожане встретили его с

почестями. Тот, поселившись в свободном доме,выждал несколько дней, пока закончатсяприготовления к задуманному злодейству, и устроилторжественный пир, на который пригласил ДжованниФольяни и всех именитых людей Фермо. После того, какпокончили с угощениями и с принятыми в таких случаяхувеселениями, Оливеротто с умыслом повел опасныеречи о предприятиях и величии папы Александра исына его Чезаре. Джованни и другие стали емуотвечать, он вдруг поднялся и, заявив, что подобныеразговоры лучше продолжать в укромном месте,удалился внутрь покоев, куда за ним последовал дядя идругие именитые гости. Не успели они, однако, сесть,как из засады выскочили солдаты и перебили всех, ктотам находился. После этой резни Оливеротто верхомпомчался через город и осадил во дворце высшиймагистрат; тот из страха повиновался и учредил новоеправление, а Оливеротто провозгласил себявластителем города. Истребив тех, кто по недовольству мог емунавредить, Оливеротто укрепил свою власть новымвоенным и гражданским устройством и с той поры нетолько пребывал в безопасности внутри Фермо но истал грозой всех соседей. Выбить его из города былобы так же трудно, как Агафокла, если бы его неперехитрил Чезаре Борджа, который в Синигалии, какуже рассказывалось, заманил в ловушку главарейОрсини и Вителли; Оливеротто приехал туда вместе сВиттелоццо, своим наставником в доблести и в

злодействах, и там вместе с ним был удушен, чтопроизошло через год после описанного отцеубийства. Кого-то могло бы озадачить, почему Агафоклу иему подобным удавалось, проложив себе путьжестокостью и предательством, долго и благополучножить в своем отечестве, защищать себя от внешнихврагов и не стать жертвой заговора со сторонысограждан, тогда как многим другим не удавалосьсохранить власть жестокостью даже в мирное, а не точто в смутное военное время. Думаю, дело в том, чтожестокость жестокости рознь. Жестокость примененахорошо в тех случаях — если позволительно дурноеназывать хорошим, — когда ее проявляют сразу и посоображениям безопасности, не упорствуют в ней и повозможности обращают на благо подданных; и плохоприменена в тех случаях, когда поначалу расправысовершаются редко, но со временем учащаются, а нестановятся реже. Действуя первым способом, можно,подобно Агафоклу, с божьей и людской помощьюудержать власть; действуя вторым — невозможно. Отсюда следует, что тот, кто овладеваетгосударством, должен предусмотреть все обиды,чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изодня в день; тогда люди понемногу успокоятся, игосударь сможет, делая им добро, постепеннозавоевать их расположение. Кто поступит иначе, изробости или по дурному умыслу, тот никогда уже невложит меч в ножны и никогда не сможет опереться насвоих подданных, не знающих покоя от новых и

непрестанных обид. Так что обиды нужно наноситьразом: чем меньше их распробуют, тем меньше от нихвреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали как можно лучше.Самое же главное для государя — вести себя сподданными так, чтобы никакое событие — ни дурное,ни хорошее — не заставляло его изменить своегообращения с ними, так как, случись тяжелое время, злоделать поздно, а добро бесполезно, ибо его сочтутвынужденным и не воздадут за него благодарностью.

ГЛАВА IXО ГРАЖДАНСКОМЕДИНОВЛАСТИИ Перейду теперь к тем случаям, когда человекделается государем своего отечества не путемзлодеяний и беззаконий, но в силу благоволениясограждан — для чего требуется не собственнодоблесть или удача, но скорее удачливая хитрость.Надобно сказать, что такого рода единовластие — егоможно назвать гражданским — учреждается потребованию либо знати, либо народа. Ибо нет города,где не обособились два эти начала: знать желаетподчинять и угнетать народ, народ не желаетнаходиться в подчинении и угнетении; столкновение жеэтих начал разрешается трояко: либо единовластием,либо беззаконием, либо свободой. Единовластие учреждается либо знатью, либонародом, в зависимости от того, кому первомупредставится удобный случай. Знать, видя, что она неможет противостоять народу, возвышает кого-нибудьиз своих и провозглашает его государем, чтобы за егоспиной утолить свои вожделения. Так же и народ, видя,что он не может сопротивляться знати, возвышает коголибо одного, чтобы в его власти обрести для себязащиту. Поэтому тому, кто приходит к власти с помощьюзнати, труднее удержать власть, чем тому, кого привел

к власти народ, так как если государь окружен знатью,которая почитает себя ему равной, он не может ниприказывать, ни иметь независимый образ действий.Тогда как тот, кого привел к власти народ, правит одини вокруг него нет никого или почти никого, кто не желалбы ему повиноваться. Кроме того, нельзя честно, неущемляя других, удовлетворять притязания знати, номожно — требования народа, так как у народа болеечестная цель, чем у знати: знать желает угнетатьнарод, а народ не желает быть угнетенным. Сверхтого, с враждебным народом ничего нельзя поделать,ибо он многочислен, а со знатью — можно, ибо онамалочисленна. Народ, на худой конец, отвернется отгосударя, тогда как от враждебной знати можно ждатьне только того, что она отвернется от государя, нодаже пойдет против него, ибо она дальновидней,хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискиваетперед тем, кто сильнее. И еще добавлю, что государьне волен выбирать народ, но волен выбирать знать,ибо его право карать и миловать, приближать илиподвергать опале. Эту последнюю часть разъясню подробней. Слюдьми знатными надлежит поступать так, какпоступают они. С их же стороны возможны два образадействий: либо они показывают, что готовы разделитьсудьбу государя, либо нет. Первых, если они некорыстны, надо почитать и ласкать, что до вторых, тоздесь следует различать два рода побуждений. Еслиэти люди ведут себя таким образом по малодушию и