Баян Мақсатқызы - Баян

Баян И, понимаете, я настолько в себе была уверена, что призналась ему в любви первая и прямо в этот же вечер. Так и сказала: «Я тебя люблю, только мне еще два года нужно подождать, чтобы выйти за тебя замуж». Меня настолько «избаловали» мои предыдущие поклонники, у меня даже мысли не возникло, что он может ко мне чувствовать что-то другое. Он ответил: «Ты красивая девчонка и тоже мне очень нравишься», – и все! А на самом деле у него уже была девушка, которая, впрочем, не дождалась его из армии. Эту печальную историю мне потом рассказала тетя. Девушка оказалась племянницей ее мужа, то есть фактически мы с ней были родственницами. «Он ее очень любит, – рассказала мне тетя. – Об их красивой любви знал и говорил весь Уральск». Я совершенно упала духом и, конечно, захотела посмотреть на соперницу. Мне рассказали, где эта Жанна бывает, и я в прямом смысле слова села возле этого ресторана – очень было популярное в Уральске место – в засаду. Оделась неброско и стала ждать. И вот появилась Жанна. Одного взгляда на нее мне хватило, чтобы понять: я проиграла, еще даже толком не начав игру. Прекраснее существа я в жизни не видела. Помню эту ярко- желтую кофту, шикарные длинные черные волосы. Знаете такие конфеты, на фантике изображена казахская красавица? Так вот Жанна была вылитая эта самая красавица. Черные раскосые глаза, длинные ресницы, пухлые губы, точеный нос, кожа персикового оттенка. Прелестные белые зубы. Я не могла не признать, что она – вне конкуренции. Она шла к ресторану, и ее тяжелые блестящие локоны развевались на ветру. Кто я для Лешки по сравнению с этой красавицей? В лучшем случае – временное утешение, невинное развлечение, нехитрый бальзам на израненное сердце. 51

Баян Я сидела в своей засаде и чувствовала себя маленькой, несформировавшейся девчонкой с какими-то непонятными рыжими волосами (у меня на самом деле очень светлые волосы), бледной молью, а Жанна плыла по улице, и все смотрели на нее. И женщины, и мужчины, и дети, и парни, и девушки. Не знаю, почему после этого я не отступила. Я сама звонила Лешке и предлагала куда-то пойти – погулять, в кино, куда угодно! Чаще всего он отказывал: «Баяночка, давай – может быть, завтра?» Я переехала к тете, потому что квартира Лешки была в доме напротив, так что теперь вся моя жизнь сосредоточилась на тетином балконе. Утром я ждала, когда он проснется, наблюдала, как он выходит на балкон делать зарядку, а потом он курил там, облокотившись о перила. Он не звонил, не звал меня никуда. В те редкие дни, когда Лешка соглашался увидеться, моя любовь становилась еще сильнее. Я боялась, что сойду с ума: у меня болела душа, болело сердце, слезы лились бесконечно – и все это рядом с телефоном в тщетном ожидании его звонка. Если бы он тогда сказал мне: «Баян, спрыгни с десятого этажа!» – я бы спрыгнула. Он никогда не говорил, что ему со мной хорошо или интересно. Я пыталась, честно пыталась – развлекала его, смешила, рассказывала какие-то истории, но взамен не получала ровным счетом ничего. Классическая безответная любовь. В его глазах все время была тоска по ней, Жанне, к которой он не может вернуться из гордости. Не знаю, почему я еще на что-то надеялась. Однажды мы оказались вдвоем дома у моей тети. Я знала, что она еще долго не вернется, и мужа не было, и детей. Мы были наедине, и я решилась… Так и сказала: «Леша я люблю тебя, я уже большая, мне уже 16, вот она я, я полностью твоя. Рожу тебе детей, буду тебе хорошей женой! Не предам, не брошу, жизнь 52

Баян 53

Баян свою за тебя отдам, если нужно!» Он сидел на диване и улыбался, а я говорила все это и горько плакала. Он поцеловал меня (благодаря ему целоваться я все-таки научилась), потом сказал: «Ты еще очень маленькая, ты ничего не понимаешь. Подрастешь – поймешь. Я очень ее люблю. Ничего между нами быть не может. Я вернусь к ней». У меня началась истерика. Я рыдала и спрашивала: «Ну чем, чем я хуже ее??? Я не маленькая, я уже большая!» Постепенно я успокаивалась, и отчаяние мое сменялось страшной злостью. Я подумала, что меня унизили, оскорбили, страшно, просто ужасно обидели. И тогда я уже с сухими глазами сказала ему: «Знаешь что, Леша. Ты всю жизнь будешь жалеть о том, что так со мной поступил. Бегать за тобой я больше не буду, звонить тебе не стану. Я уезжаю в Алма-Ату. И отныне ты будешь смотреть на меня только с экрана». Вот так я сказала ему тогда, не имея абсолютно никакого плана, но во мне бушевала ярость. Он попрощался и ушел, а я сразу позвонила маме и сказала, что возвращаюсь домой. 54

Баян Глава II Девочка, хочешь сниматься в кино? Вернувшись из Уральска, я восемь месяцев почти безвылазно просидела дома и только смотрела на телефон. Мне все казалось – вдруг он одумается? Позвонит, тогда я быстро соберу вещи и вернусь. Душа моя болела так, как никогда в жизни, и все эти восемь месяцев мама прорыдала вместе со мной. Ей тоже было очень больно: невозможно смотреть, как страдает твой ребенок, и понимать, что ничем, ровным счетом ничем ты не можешь помочь ему. «Как же так, мама? – плакала я. – Я люблю его, я хочу быть с ним, мама, сделай что-нибудь!» Но мама просто меня покрепче обнимала и шептала: «Тише, моя девочка, тише. У тебя будет сто таких леш! Забудь его!» «Вы меня не понимаете!» – еще громче рыдала я в ответ. Через восемь месяцев я взяла себя в руки. В голове опять что- то щелкнуло – помните, как в фильме про Рокки? Он переворачивал на голове кепочку и побеждал. Так и я мысленно перевернула на голове кепочку и решила: да, я проиграла бой. Но теперь мне нужно выиграть войну. «И на этом для тебя, дорогая Баян, закончилась любовь к мужчинам. Теперь будут любить тебя», – сказала я себе. Я «вышла из дома» и придумала план. Мне нужно срочно сняться в кино. Чтобы обо мне узнала вся страна. Чтобы он пришел на премьеру и понял, как ошибся, кусал бы себе локти, но – поздно. Я тщательно накрасилась, надела свои самые лучшие вещи и села на автобус номер 61, который ходил по проспекту Аль-Фараби до «Казахфильма». Я знала, что на этом автобусе на работу ездят все киношники, в том числе помощники 55

Баян режиссеров. Я не просила папу помочь мне и познакомить с кем-нибудь, не просила маму – все хотела сделать сама. Я две недели ездила туда и обратно, с 10 утра до 17 вечера. И вот однажды ко мне подошел мужчина с бородой и в шляпе (я всегда знала, что люди искусства выглядят именно так: носят бороды и шляпы) и сказал: «Девушка, вы очень красивая, хотите сниматься в кино?» Все произошло именно так, как я себе и представляла. Мне выпал шанс, за который я ухватилась всеми конечностями. «У нас как раз сейчас фотопробы. У вас есть время?» «Да-да, – с напускной небрежностью ответила я, – немного времени у меня есть, пойдемте». Впервые попав на территорию «Казахфильма», я почувствовала себя так, словно пришла домой: не было ни страха, ни стеснения, я сразу поняла, что мне можно здесь остаться. На своих конкуренток я едва взглянула – наверняка среди них было много достойных кандидаток. Но мне-то эта роль нужна была больше всех! Нас загримировали, заплели какие-то косички и принялись фотографировать. Я включила все свои «рецепторы ненависти» и сосредоточилась на командах. Хотите, чтобы я улыбнулась? Пожалуйста. Надо заплакать? Нет проблем! «Надо же, какая талантливая девочка! – сказали про меня. – Давайте-ка сразу покажем ее режиссеру!» Тот взглянул на меня, отметил, что, мол, «неплохо», и обещал позвонить. Мне действительно перезвонили через какое-то время с «Казахфильма» и пригласили уже на видеопробы. Там конкуренция была меньше: скажем, не 50 человек, а всего 10. Они все красивые девочки, но я не боюсь: им не надо сниматься в кино так, как мне. Сценарий для видеопроб был таким: мы сидим у костра, и я говорю парню – знаешь, у меня много поклонников, но мне нравишься только ты. «Надо же, как совпало», – удивилась я. 56

Баян И все, ощутила полную гармонию между происходящим внутри меня и снаружи, сразу вошла в роль и все произнесла именно так, как надо. Режиссер командует: «Снимаем крупный план! Заплакать сможешь?» «Вам как надо, чтобы рыдания, или просто чтобы катилась слеза?» – деловито уточнила я. «Просто слеза», – отвечает. И я у костра этого смотрю на того парня, и по щеке у меня медленно катится крупная красивая слеза. Легко. Все мысли в голове – только о том, как я гениальна, и как же мне нужна эта роль. Режиссер в восторге: «Это же находка!» Словом, я прошла видеопробы, меня утвердили, но окончательное решение должны были принять в Москве – слово было за директором Всесоюзного Центра кино для детей и юношества Роланом Быковым. Но он обычно прислушивался к мнению режиссера, так что я особо не волновалась уже. Но все равно каждый день просила: «Господи, пусть Ролан Антонович выберет меня!» Тогда, в юности, я и начала разговаривать с небом, и часто делаю это до сих пор. Дней через десять мне позвонили и сказали, что Быков утвердил меня на главную роль в фильме «Станция любви». Эту новость я приняла достаточно спокойно: мне не так сильно нужно было это кино, как отомстить Лешке, а самое главное я уже сделала – пробилась. Я была «заряжена» только одной идеей: вот мне аплодирует весь зрительный зал, и среди зрителей – он, и я вижу его глаза, только его глаза среди тысяч других. 57

Баян Глава III Звездная болезнь Когда начались съемки, мне уже исполнилось 17 лет. И столько во мне было нерастраченной нежности, что, может быть, поэтому картина стала действительно очень популярной, одной из культовых картин о любви. На съемках случалось всякое. Играть мне было легко. А некоторый цинизм, приобретенный мною после того, как меня отверг Лешка, – он даже помогал. Помню, ко мне подошел исполнитель главной мужской роли Куанышбек, в фильме – Орал. И, очень волнуясь, сказал: – Баян, ты знаешь, что завтра у нас с тобой очень важная сцена? – Какая? – удивилась я. – Ну как бы это тебе сказать… сцена поцелуя! – замялся он. – И что же в ней такого важного? – Тут такое дело… Понимаешь, я в жизни еще ни разу не целовался. Может… Я не знаю… Давай отрепетируем? Он очень чистый и неиспорченный был парень. И я улыбнулась: – Не волнуйся, – сказала я ему. – Я все понимаю, все будет хорошо. Сцену поцелуя мы снимали на восходе. Все голодные, злые, нервные. А я сидела рядом с Куанышбеком, и мне казалось, что он по сравнению со мной такой наивный! Очень взрослой и «прожженной» женщиной я себя тогда чувствовала – после того, как меня отвергли. Такой, знаете, «повидавшей жизнь». И говорю: «Успокойся. Сейчас ты все поймешь, это несложно». Режиссер дает команду «Мотор!». – Я люблю тебя, Орал. – Я люблю тебя, Гульназ. 58

Баян – Так, пошли, целуемся! – кричит режиссер. Я нежно прикоснулась к его нижней губе, он рефлекторно понял, что делать дальше, поцеловал меня в ответ, и получился в итоге один из самых красивых и нежных поцелуев в истории казахстанского кинематографа. Было на съемках не только веселое. Например, трудности с горячей водой – для меня, воспитанной мама с ее куманом и фантастической чистоплотностью, это было мучительно. Или вот однажды надо было играть сцену, где я должна была быть очень злой. Я не знала тогда, что у режиссеров есть свои «технологии», как раздраконить героиню. Режиссер при всех громко заявил, что я «бездарная индийская околокиношная актрисулька». Это было настолько унизительно, что вместо того, чтобы выплеснуть свою злость в сцене, я просто покинула съемочную площадку и заявила, что тогда вообще не буду играть. Группа была в ужасе – время идет, деньги утекают, а тут я «встала в позу»! Ко мне ходили, меня уговаривали, просили подумать о других, но я уперлась, сказав, что никто и никому не давал права оскорблять другого человека. Три дня я просто лежала на диване, мне было все равно, что меня оштрафуют. Мой гонорар за фильм составлял всего 300 рублей – это по тем временам две средних таких зарплаты. Подумаешь. А потом пришел режиссер и все-таки извинился. Его извинения я сразу приняла, и съемки продолжились. Мы закончили фильм. Я помню премьеру в Доме кино в Алма-Ате. Но меня не так сильно интересовала она, как премьера в Уральске. А мы все ездили по каким-то другим городам: Талды-Курган, Целиноград и так далее. У картины был такой большой успех, что зрители буквально ломились в залы, на всех мест не хватало, и приходилось даже вызывать ОМОН, чтобы сдерживать толпу. 59

Баян Я упивалась свалившейся на меня популярностью. У меня получилось! Я поставила цель и достигла ее – впервые в жизни! Только вот Уральска внезапно не оказалось в списке городов, куда мы должны были приехать с премьерой. И тогда я пошла к режиссеру и наплела ему с три короба – мол, как же так, это же моя родина, там мои предки, там дедушка с бабушкой, вся родня, я должна отдать дань своим землякам, как же без Уральска? Режиссер все эти красивые слова «проглотил» и согласился. И вот наступил этот день, к которому я шла почти два года – день Страшной Мести. Премьера, как всегда – аншлаг, пресс- конференция, и я сижу на ней вся из себя звезда – да, я действительно тогда «поймала звезду», была искренне уверена, что вот теперь-то «весь мир у моих ног». Хорошо, что это случилось так рано, и звездной болезнью я переболела без особых последствий. Итак – толпа, очередь ко мне за автографами, я раздавала их, наверное, часа три, и все это время была занята только тем, что искала глазами в зале его лицо. Меня ничто больше не интересовало – ни красивое платье, ни успех. Только мысль: придет ли Лешка? И, наконец, я его увидела среди зрителей. Он пришел. Он видел фильм. Это было главным. На этом война для меня была выиграна. Я с большим интересом отношусь к нумерологии, и у меня в судьбе «три девятки» – мне объяснили, что это значит, – я всегда «довожу тему» до конца. В общем, я закрыла этот гештальт и могла просто наслаждаться известностью. Меня узнал сразу весь Казахстан, в аулах встречали бешбармаками, я поехала в Берлин на кинофестиваль, впервые увидела там красную дорожку. Узнала, что такое знаменитые актеры мирового класса, что такое в принципе 60

Баян капиталистический мир. Голова у меня, как говорится, закружилась – вокруг толпы поклонников, над которыми я буквально издевалась. Я могла познакомиться с любым, кто мне приглянулся, и я могла прогнать прочь любого, кому приглянулась я – просто потому, что мне, например, не понравились его носки. Я издевалась над мужчинами, потому что мое самолюбие все еще страдало. За мной ухаживали, водили по ресторанам, ловили такси, а я говорила – в эту машину не сяду, она мне не нравится. Спору нет, мое поведение было неадекватным. Это я сейчас понимаю. А тогда откуда мне было знать, что этим своим обещанием «теперь никого любить не буду, пусть любят меня» я практически наложила на себя проклятие? Некому мне тогда было сказать, что самое страшное – это жить, не любя, и посылать каждый день эту мысль «в космос». Бог услышал меня. Он как будто сказал: «Не хочешь любить? Хорошо, я понял». При этом мужчины влюблялись в меня даже как-то болезненно, а я заставляла их просто служить мне. Этот «хоровод поклонников» начался еще до того, как я стала сниматься в кино. Когда спустя 8 месяцев добровольного заточения и любовных страданий я вышла «на божий свет», я первым делом перевелась из педагогического училища в Уральске (куда я по настоянию матери поступила после школы) в педагогическое в Алма-Ате. Очень скоро я оттуда сбежала, поняв, что учителем не буду никогда и ни за что (мне хватило одной практики в школе, чтобы понять это), и поступила на театральное отделение в Казахскую национальную академию искусств им. Жургенова. О том, как меня оттуда два раза отчисляли, я расскажу позднее в этой книге – это отдельная история. Поступила, кстати, в тайне от родителей. Моя мама была категорически против того, чтобы я становилась артисткой. 61

Баян 62

Баян Можно даже сказать, она поставила мне ультиматум. Так что призналась я им уже спустя полгода после того, как отучилась в театральном. Мама заявила, что я совершила большую ошибку. Тогда я ответила ей так: «Хорошо, мама, пусть даже это и ошибка. Но это – моя ошибка, если что, и отвечать за нее я буду сама. Тебя мне не придется ни в чем упрекать». Так вот, пока ко мне еще не пришла известность, мне легко было морочить парням головы – я вполне себе играла десятки разных ролей. Одному я представлялась как Сауле, другому как Гуля, третьему как Алия, и так далее. Наши отношения не заходили дальше вполне невинных свиданий, но кавалеров было столько, что я совсем завралась и забыла, кому кем представлялась, и где для кого я «учусь». Пришлось завести специальную тетрадку, в которой я составила списки. Они выглядели примерно так: «Даурен – Сауле, медицинский; Аскар – Гуля, педагогический; Ермек – Алия, биологический». Я запуталась в отношениях и устала от всего этого: врать, ходить на свидания под чужими именами, поняла: это я все еще тешу свое больное самолюбие, надо что-то делать. Точку в моих размышлениях на эту тему поставил отец. Авторитет отца для меня непререкаем – и был, и остается до сих пор. Одно его слово значило для меня все. И вот однажды, когда я пришла вечером домой, он вызвал меня на разговор. «Баян, я сегодня весь день был дома», – сказал он и сделал паузу. Все, что он после этого сказал – всего несколько слов! – было разделено такими же весомыми паузами (он же звукорежиссер!). «Тебе звонили 19 раз. Голоса все разные. Определись». И это точная цитата. После этой тирады я попыталась как-то привести в порядок свои отношения с мужским полом. Из, 63

Баян скажем, 30 имен в своей тетрадке я решила оставить 7. Было жаль вычеркивать всех этих замечательных парней, но папа сказал определиться, значит – все. Итак, я оставила семерых, но это все равно не спасло меня от «историй». Алма-Ата – не такой уж большой город. Приличных мест, куда можно пойти, совсем немного. Поэтому со своими ухажерами я ходила в одни и те же рестораны, и каждый раз тряслась, что меня узнают. Завешивала лицо волосами, выбирала столики в каких-нибудь уголках подальше и потемнее. Однако и это не помогло. Однажды в дальнем и темном уголке итальянского ресторана я сидела с одним своим парнем. И увидела, что туда зашел другой мой поклонник со своим другом. «Ну все, – думаю, – я попала. Не дай бог еще драка начнется». Но это я еще не «попала». «Попала» я тогда, когда почти сразу туда вошел третий мой ухажер! И каждый из них думал, что я – его девушка. И все они меня увидели. – Баян, – спросил второй, подходя к нашему столику. – А кто это? – Ээээ… Мой брат! – ляпнула я. – Какой я тебе брат?! – возмутился первый и посмотрел на второго. – Ты вообще кто? – Это моя девушка, – говорит второй. – Нет, это МОЯ девушка! – возражает первый. Подходит третий и говорит: – Нет, ребята, это вообще МОЯ девушка. У всех троих глаза по пять копеек, но я, вместо того, чтобы паниковать, решила вопрос довольно четко. – Я тебе что-нибудь обещала? – спросила я у первого. – Нет, – говорит. – Хорошо. А тебе что-то обещала? – обращаюсь ко второму. 64

Баян – Нет, – честно отвечает он. – Тоже отлично. А тебе обещала? – говорю третьему. – И мне нет, – признается третий. – Ну вот и отлично. Тремя меньше. Всем пока, – сказала я и ушла. Вот такие были истории. В какой-то момент я поняла, что все это выглядит уже совсем неприлично. Словом, я «наигралась» и решила, что мне надо выйти замуж. 65

Баян Глава IV Лихие девяностые Замуж я «выходила» три раза. И только последний увенчался успехом. Надо сказать, что практически все мои поклонники замуж меня звали почти сразу. Ну максимум на третьем свидании. Так что я могла выбирать. Мне в общем было все равно, раз я никого не любила – значит, было важно, кто сильнее любит меня. Первым я выбрала хорошего мальчика по имени Казбек. Парень с московским образованием, интеллигент, начинающий предприниматель. Я познакомила его со своими родителями, они купили согым (помню, первый раз этим занимались моя старшая сестра и ее муж), уже было куплено платье. И вот незадолго до свадьбы мы ехали в машине и поссорились. Вроде бы из-за ерунды. Он включил музыку, какую-то жуткую попсу, которую я с детства не переносила (у меня же был изысканный музыкальный вкус!), и попросила его выключить магнитофон. Дала свою кассету – мол, давай послушаем это. А он мне: – Я – мужчина, и мы будем слушать то, что скажу я! Я отвечаю: – А я – женщина, и мы будем слушать то, что я тебе дала! – Да ты неуправляемая совсем! – кричит он. – Да, я неуправляемая, и замуж за тебя я больше не выхожу! – рявкаю я в ответ, выскакиваю на улицу и хлопаю дверью машины. На следующий день он в полном смятении пришел к моей маме: как же так? Я уже потратился на приготовления к свадьбе, может, был и неправ, – поговорите со своей дочерью! Мама ко мне: что ты с Казбеком сделала, мы же согым уже купили, подарки для кудалар… «Нет, мама, извини, но за него я замуж не пойду». Моя мама, как вы помните, всегда вставала на мою 66

Баян сторону. «Извини, – говорит, – Казбек, но за тебя она не пойдет». Так Казбек остался без меня, зато с любимой музыкой. Буквально через неделю я уже была невестой другого парня, Нурлана – симпатичный, из хорошей семьи, он сделал мне предложение, и я согласилась. Но все испортил обед с его родителями. Милая мама Нурлана, очень интеллигентная и утонченная, завела со мной разговор: – Ты же у нас, – говорит, – АРТИСТОЧКА? – Актриса, – сухо поправила я. – Ах, да неважно! – продолжила вещать она. – Мы вот, Баян, решили, что ты будешь учиться в Нархозе. От неожиданности я даже вилку с ножом отложила. – Что, простите? А можно я сама буду решать, где мне учиться? Я актриса и не собираюсь учиться в Нархозе. И тут… Нурлан меня толкает меня ногой под столом: мол, ты что, это же мама, перестань! А мама проявила выдержку и все гнула свою линию: – Если ты собираешься быть женою нашего Нурланчика, то твоя профессия, извини, нам не походит. – Тогда, если вам не подходит моя профессия, вы уж тоже извините, мне не подходите вы и ваш Нурланчик. Встаю и ухожу, а Нурлан бежит за мной до лифта и кричит: – Что ты наделала! Мы же уже все решили! – Знаешь, что? – ответила я ему. – Я привыкла сама все решать. Если ты женишься – ты женишься на актрисе. Послушный сын в Нурлане победил влюбленного жениха, и так расстроилась моя вторая свадьба. Главное – мои родители опять организовали согым… Не дочь, а сплошное разорение! В «лихие девяностые» красивая девушка, которая встречается с рэкетиром, была не такой уж редкостью. После того, как рухнул Советский Союз, несколько лет во всех бывших республиках 67

Баян творилось примерно одно и то же. И можно подумать, что я попала в какую-то такую «волну», когда бандитский образ жизни некоторыми женщинами романтизировался. Однако на самом деле я не входила ни в какую такую «тусовку». Я жила совершенно отдельно от нее и с криминальным миром не пересекалась. Понимала, что в городе творится, мягко говоря, беспредел; что девушек бьют, увозят, насилуют. Но для меня все это было чем-то далеким: все, с кем я общалась, были людьми творческими. И я всегда обходила стороной парней, которые не могли говорить со мной на моем языке. Люди из того, чужого мира рэкета и легких денег, безусловно, ко мне подходили, но я всегда могла сказать им «нет»: это было в светлое время суток, при свидетелях, никто не пытался меня украсть или убить. Правда, один случай все же был… Мальчиков, которые занимались криминалом и увозили девочек, тогда называли презрительно «физра»: они одевались в уродливые спортивные костюмы. И вот однажды мы с моей подругой Мадиной Балгабаевой пошли на дискотеку. Там всегда собиралась только творческая молодежь, приличная: дискотека была в Доме ученых. Специально отведенное место. Она даже называлась как-то вроде «Клуб творческой молодежи». Там собирались студенты театральных, музыкальных вузов и училищ, консерватории. Так что ходить туда было безопасно. Мы выпили шампанского, настроение было прекрасным – стоит ли говорить, что ничего ненормального в том, что две совершеннолетние студентки выпили вина? В безопасной обстановке, в хорошем настроении, среди «своих»… Потанцевали, поговорили, посмеялись. Вышли ловить такси. Дом ученых находится неподалеку от улицы Ленина (сейчас – Достык). Там неподалеку гостиница «Казахстан», место тоже безопасное, людное. Поймали такси, сели в него, совершенно ни о чем не по- 68

Баян дозревая. И вдруг услышали, как щелкнул автоматический замок: водитель заблокировал двери. И услышали: «Девочки, а вот теперь мы поедем совсем в другое место». У нас был шок. Мадинку начало трясти. Но я взяла ее за руку и шеп- нула: «Сиди спокойно, слушай меня. Но главное – сиди спокойно». Машина развернулась и поехала вверх по Ленина, в сторону гор. Попетляв по маленьким улочкам, мы остановились возле особняка. Нас встретили две огромные собаки! И один из «физры» с золотыми зубами завел нас в огромный дом. Там сидело еще примерно двадцать таких же «физруков»: курили, выпивали. Расслаблялись всячески. Приняли нас радостно: «О, девочки! А сейчас мы с вами поиграем!» У Мадины началась истерика, а я – до сих пор не знаю, почему! – была довольно спокойна. И только шептала подруге: «Замолчи. Молчи. Рот закрой». Не знаю, откуда, но я понимала: истерить нельзя. «Ребята» предложили выпить. И я сказала им: «Баловаться будем? Ну хорошо, давайте, наливайте». Они налили нам непонятно что – впрочем, это было уже не важно. Мы с Мадиной выпили залпом – а что было делать? Вы можете себе это представить? Глушь, загородный дом, двадцать(!) молодых парней, которые вот прямо сейчас хотят сделать с нами все, что пожелают… Тут у меня в голове родился план. Я сказала: – Ребят, все нормально. Сейчас поиграем. Только очень… в туалет хочется! Можно нам во дворе присесть? – Да там, девочки, собаки! – и гогочут. – Ничего, – отвечаю, – уж как-нибудь. Просто очень хочется. – Хорошо, – разрешили они. – Только пойдете босиком и оставите свои сумки. – Ладно, – сказала я. И мы вышли во двор босиком и без сумок. Мадинку колотило по-прежнему – и совсем не от холода. А я только лихорадочно думала о том, как бы нам 69

Баян выпутаться из этой безвыходной на первый взгляд ситуации. Вообще-то мы и правда хотели в туалет. И, пока мы в этот туалет ходили, все это время на нас смотрели две огромные собаки. Я тихо их приманивала голосом и в это время оценивала ситуация: высоченный забор, наглухо задраенные ворота – не знаю точно, какой высоты, но большой. И я сказала: – Мадина, сейчас я перелезу через этот забор. И ты тоже. Потому что вариантов у нас нет. Мадинка такая же стройная и легкая, как я. Но, увы, не такая цепкая: я же все детство по деревьям лазила! Так что я довольно легко «взяла» этот забор – секунд, наверное, за десять. Зацепилась за все, что подвернулось под руку, и перелезла. Потом стояла сверху, протягивала Мадинке руку и вытаскивала ее через этот забор. Она вопила: – Я не могу! Я в ответ шипела: – Быстро, тихо! И эти две собаки. Я не знаю, почему они нас не тронули. Но в итоге мы оказались по ту сторону от забора. Побежали мы с какой-то космической скоростью, и все время с правой стороны мы видели мусульманское кладбище… Сколько мы так бежали – босые, в темноте, – я не знаю. Может, минут сорок – без остановки. Мне в тот момент даже не было особо страшно, я только все время говорила Мадинке: «Бежим, бежим…» Потому что мне все время казалось, что вот- вот нам в спину хлестнет свет фар от догоняющей нас машины. Но свет так и не появился. Погони за нами не было. Добежали до Ленина, там поймали такси. Выбрались живыми. Я не знаю, что бы было… да нет, на самом деле, я знаю, что бы было. Изнасиловали бы, убили и закопали. Такое в то время было своего рода нормой… 70

Баян Глава V Замужем И вот тут в моей жизни появился Бахытбек. Я много раз в интервью уже рассказывала о том, как мы с ним познакомились. Пошли с подругой на дискотеку, на дворе – все те же «лихие девяностые», на нас напали двое, запихали в машину, и внезапно появляется он, герой «в черном плаще». Вытащил нас из машины, «навалял» этим бандитам… Сказал: «Вы что, не видите – девушки не хотят с вами ехать! Что не понятно?» Он был самый молчаливый и самый щедрый из всех. Привозил мне цветы ежедневно. Даже если не приезжал ко мне на свидание, он передавал цветы через кого-то. В моем доме все время были цветы! В вазах, тазах, корытах, ведрах… Я подозревала, что он занимается, ну, скажем, рэкетом, но никогда не спрашивала его об этом. Я видела – классика: малиновый пиджак, золотая цепь, печатка, крутая иномарка… Но в нем было столько мужественности по сравнению со всеми остальными! Плюс романтика: шикарные рестораны, подарки, и он никогда не спорил. Я говорила: хочу туда-то – и мы ехали. Бахытбек никогда не расплачивался при мне, чтобы показать, сколько он на меня тратит, а денег у него было много. Он был очень самостоятельным. Я не оправдываюсь, но хочу, чтобы вы поняли. Моей большой ошибкой было выйти замуж без любви – но я искренне считала, что смогу его полюбить. Миллионы женщин на планете так создают семьи – без любви. А мне было только 20 лет. Что я могла знать, что я могла понимать? Брак с рэкетиром, который мне нравился, казался тогда самой разумной идеей. Молчаливый, щедрый, мужественный, сильный, смелый, любил меня больше, чем все остальные поклонники. Не навязывал свои вкусы и 71

Баян предпочтения, не ставил условий. Этого мне было достаточно. «У нас будет самая лучшая свадьба», – сказал он. И мне нравилось, что, очень самостоятельный, он как бы сам себя «женил». Все, что нужно, купил сам. Впрочем, были и родственники его, которые пришли меня сватать, свадьба была абсолютно по казахским обычаям. Плюс веяния времени: шестисотый «Мерседес», 500 гостей – весь «цвет казахского рэкета». «Пацаны» в пиджаках и с печатками. Помню, на свадьбе ко мне подошел мамин друг и сказал: «Баян, мне так тебя жаль. Он тебе не пара, ты не будешь с ним счастлива. Вам не о чем разговаривать, вас ничто не связывает». Потом пришла соседка, тетя Лида, и она расплакалась, когда увидела его. «Баяночка, ты же как белый лебедь, что же ты делаешь, он тебе не пара», – такими были ее слова. Я запомнила их, но мне в тот момент было обидно, что все эти люди лезут не в свое дело, критикуют принятое мною решение. Неэтично говорить такие вещи, когда я в уже в белом платье и сижу за свадебным столом. Ведь при том, что любви к мужу я не чувствовала, я очень его уважала. Помню, он сказал мне такую вещь: «У меня никогда не было матери, но есть две сестры, и я их очень сильно балую, потому что они не получили материнского тепла. Если у нас с тобой когда-нибудь будут дети, я дам им всё самое лучшее, что у меня есть. Потому что сам этого не получил». Меня очень подкупил этот его принцип: я считала его надежным мужчиной и не ошиблась. Он действительно был надежным мужчиной. Почти сразу после свадьбы я поняла: праздник-то закончился! Муж привел меня в свою двухкомнатную квартиру улучшенной планировки, где все было готово к нашей жизни, все чисто, аккуратно – холодильник, телевизор, видеомагнитофон, стенка, ковры – словом, все, как надо. Бахытбек был очень хозяйственным. И вот эта квартира и стала для меня теперь 72

Баян целым миром, в котором больше не было места свиданиям, дискотекам, шумным компаниям и поклонникам. Из театрального мне пришлось уйти – муж запретил. Но сделал это как-то даже мягко, сказав: «Любимая, ты же и так талантливая актриса, зачем это тебе? Поступи куда-нибудь в другое место, раз уж так хочешь учиться, изучай что-то, что тебе близко». «В принципе, разумно», – подумала я и пошла в КазГУ на журфак с прицелом потом устроиться на телевидение. В итоге диплом я получила поздно – уже лет в 26. В кино Бахытбек мне тоже сниматься запретил – очень ревновал. Да, впрочем, сниматься меня больше и не звали, так что эту историю я для себя закрыла. Еще он очень ревновал меня ко всему, что было связано с прошлой жизнью. Кто-то – не знаю, кто – сказал Бахытбеку обо мне: «Она не будет с тобой счастлива. Она – как сабля: возьмешь не той стороной – порежешься». Что, конечно, хорошего настроения ему не прибавило. Он постоянно меня доводил своей ревностью до истерик, и я кричала ему: «Но ты же знал, ты все знал еще до нашей свадьбы! Зачем тогда на мне женился?!» В 1996 я принимала участие в конкурсе «Жас Канат», заняла третье место. Сразу скажу, что не рассматривала для себя карьеру певицы: у меня приятный голос, хороший слух, но нет выдающихся вокальных данных. Тогда мне просто хотелось попробовать. В ателье «Сымбат» я заказала себе шикарный костюм фиолетового цвета, в пол, с казахским орнаментом, вышитым золотыми нитями. Сама этот наряд придумала. Уж не помню, почему, но после конкурса Бахытбек взял ножницы и изрезал платье со словами: «Ты не будешь артисткой!» Ведь он впервые увидел меня на сцене, понял, как реагирует на меня публика, и приревновал. Хотя уже на следующий день просил прощения и – вот оно! – впервые переложил на меня 73

Баян 74

Баян ответственность за свое поведение. Сказал: «Это ты меня довела». Я опять ответила: «Ты знал, на ком ты женишься». Я забеременела чуть ли не в тот же день, что и вышла замуж. Радостно ждала ребенка, успокаивая себя тем, что беременна. И что в общем у меня все есть, в доме достаток. Я с удовольствием хлопотала по дому, делала уборку почти каждый день, готовила очень вкусную еду – как ни странно это звучит, но я хорошая хозяйка. Муж приходил домой и спрашивал: «Баяша, а почему вазочка для варенья такая несвежая?» По его стандартам она должна была быть кристально прозрачной, без следов варенья по краям – так же, как и масленка. Я послушно каждый раз выкладывала масло из масленки и намывала ее, чтобы блестела. Бахытбек оказался невозможным педантом и чистюлей, даже мои высокие стандарты чистоплотности и аккуратности оказались не вполне соответствующими его. Помню себя стоящей обеими ногами в ванне и постоянно протирающей кафель. Нанять домработницу как-то даже в голову не приходило, не было это тогда принято. Но и без домработницы у меня дома было, как в аптеке. Приходили подруги и на полном серьезе спрашивали, куда им можно сесть – так все вокруг сверкало и блестело. Бахытбек приносил домой столько денег, что я могла купить себе все – шубы, бриллианты, – иногда я даже не знала, на что, собственно, эти мешки наличности тратить. Вот только меня это все не особо радовало. Я говорила себе: «Баян, хорошо. Ты жена, ты будущая мать, ребенок успокоит твою душу, приглушит амбиции, а дальше что?» Как-то в гости пришла мама и увидела меня в очередной раз намывающей что-то, что, по мнению моего мужа, недостаточно блестело. И она сказала мне: «Баян, я тебя родила, вырастила и выдала замуж не для того, чтобы ты похоронила себя в четырех стенах». 75

Баян Глава VI Боль Я уже вот-вот должна была родить. В тот вечер мы с Бахытбеком снова поругались из-за его ревности. Ночью я спала плохо. Меня бросало то в жар, то в холод. Живот ходил ходуном, волнами. Но я была молодая и здоровая, еще неопытная, мне даже в голову не пришло вызвать скорую. Под утро жар прошел, ребенок успокоился, и я заснула. Когда проснулась, поняла, что шевеления внутри не чувствую. Тогда уже я сказала мужу, что мне срочно нужно в гинекологию, и мы поехали. На УЗИ врачи сказали, что сердцебиения нет, ребенок внутри меня умер… Очень странно, что я до сих пор помню все, что случилось потом. Мне всегда казалось, что в таких случаях мозг как-то отключается, защищает себя. Защищает разум. Но я все это помню. Меня экстренно повезли в один роддом – не приняли. Сказали, что не знают, что со мной делать, потому что кесарево сечение делать нельзя – может быть заражение. То же самое сказали и в другом роддоме. В третьем взяли, но заставили написать расписку: случай сложный, если что – их ни в чем не винить. Не знаю, наверное, сейчас все по-другому, медицина стала более продвинутой. Но тогда было так. Десять дней я лежала в больнице, и внутри меня находился мертвый ребенок. Десять дней меня «под завязку» накачивали лекарствами: я лежала под капельницами, пила таблетки, мне ставили уколы внутримышечно. Лет десять после всего этого, наверное, на моих ягодицах можно было найти следы этих бесчисленных уколов. Ужасные гематомы – мышцы были настолько измучены, что просто «выталкивали» все лекарства назад. В день мне ставили примерно 40 уколов. 76

Баян Десять дней меня готовили к родам мертвого ребенка. О том, что происходило тогда у меня в голове, я даже не хочу писать. Я девять месяцев с восторгом ждала своего первенца. И все это упоительное ожидание обернулось настоящим адом. Даже сегодня, после того, как я чудом осталась жива, и долго и мучительно восстанавливалась, я могу с уверенностью сказать: именно те десять дней были самыми черными в моей жизни. Я ощущала себя высохшим деревом без корней. К тому же, меня предупредили: если что-то пойдет не так, мне удалят матку. И тогда я больше никогда уже не смогу стать матерью… я перестану быть женщиной… Через десять дней приехал какой-то профессор, и мне сказали: «Баян, а теперь тебе будет очень-очень больно. Шейку матки придется расширять механически, потому что сама она у тебя не откроется. Наркоз тоже делать нельзя. Придется потерпеть». Меня положили на стол, вкололи Кетонал, и вот я вижу на столике медицинские инструменты. Они были похожи на кости животного – тонкие, потолще, еще толще и так далее. Мне объяснили: «Начнем с маленького и так дойдем до большого. Терпи». В меня втыкали все эти инструменты по очереди. От маленького до большого. Такой боли я не испытывала больше никогда. Даже когда рожала своих дочерей. Не знаю, сколько времени я корчилась и кричала. Вот в меня воткнули самый толстый инструмент, вот поставили мне капельницу на обе руки, и я даже не могу схватиться за живот и хоть как-то попытаться унять боль. Рядом сидела мама и плакала, а я просто просила ее помассировать мне живот. Врачи «прошляпили» момент, когда должен был выйти ребенок. И он стал выходить сам, а рядом не было даже акушерки. Мама приподняла одеяло и увидела головку, сказала 77

Баян 78

Баян мне: «Ты рожаешь!» А я лежу на кровати, даже не в кресле. Мама побежала звать врачей, и в это время моя девочка родилась. Я была совершенно одна. Помню, она была очень красивая. За десять дней в моем животе с ней ничего не случилось. Губки бантиком, маленькое милое личико, очень похожа на меня, только кожа немножко напоминала рыбью чешую. Она не дышала… Я видела, как в палату вбежали врачи. И потеряла сознание. Когда очнулась, то первым делом спросила – на месте ли матка? Мне ответили – да, все в порядке, вы еще сможете родить. Ребенка забрали на исследование. Меня тоже полностью обследовали. Невероятно, но факт: я оказалась абсолютно здоровой молодой женщиной. Моя погибшая дочка – абсурдно звучит! – абсолютно здоровым младенцем. Вот только мертвым. Умершим по неизвестной причине. Через три дня меня отпустили домой. Никогда еще я не чувствовала себя такой опустошенной. У меня был живот – теперь его не было, и ребенка тоже не было. Зато молоко лилось рекой, грудь набухла и болела, и это была двойная боль – смотреть на это никому теперь не нужное молоко. Помню, как стояла в душе и плакала, глядя на то, что вытекает из меня и никому уже не принадлежит… По ночам я тоже все время плакала. Плакал и Бахытбек. Я винила его в том, что произошло, говорила: «Это ты меня довел! Из-за тебя я, может, больше не смогу иметь детей!» Навалилась глубочайшая депрессия. Муж обнимал меня и отвечал: «Не переживай, все будет хорошо, у нас еще будут дети, а если ты родить не сможешь – возьмем ребенка из детдома». И тогда я спросила изумленно: «Так ты не бросишь меня, если выяснится, что я больше не смогу стать матерью?» Хотя мне и сказали, что смогу, внутри поселился страх снова родить мертвого малыша. 79

Баян «Конечно, не брошу», – ответил Бахытбек твердо. Тогда первый и единственный раз в жизни я побоялась быть брошенной, оказаться ненужной мужу «пустышкой», бесплодной. Для меня это было очень важно. Я продолжала работать по дому – механически, ничто не радовало. Врачи запретили мне рожать как минимум год. Надо было восстановиться, попить витамины. Но, наверное, у меня совсем не было тогда культуры предохранения; а может, я в глубине души все-таки была уверена в том, что стала бесплодной – вообще в голове была на эту тему какая-то пустота. Так или иначе, через три месяца я уже снова ждала ребенка. Всю свою вторую беременность я провела в диком страхе. Раз девять, наверное, лежала на сохранении, потому что все время была в ужасном стрессе. Так что каждый месяц добровольно укладывалась в больницу и проходила бесчисленные процедуры – капельницы, кислородные маски, барокамеру, прием глюкозы. Я очень боялась повторения этого кошмара. И вот почти ровно через год – те страшные роды были 25 мая, а это было 22-е (я страшно переживала, что опять все начнется именно 25-го), – в час ночи у меня начались схватки. Рожала я очень тяжело. Помню, в первый раз я была какой-то более собранной. А здесь я орала и корчилась от боли. Муж положил меня в лучший родильный дом – тогда это был Институт матери и ребенка. Когда я увидела Айсауле, услышала, как она кричит, когда мне положили ее на грудь, я, наконец, почувствовала себя полноценной женщиной. Мамой. Была очень красивая выписка из роддома – розовое одеяльце, дорогое шампанское, красивая коляска, все были очень счастливы – и я, и муж, и мои родители, и сестры. Я провела в эйфории месяца два. А потом снова ощутила 80

Баян 81

Баян внутри себя пустоту. Да, вот я мама, у меня есть ребенок, но в то же время я понимала, что не могу жить без дела, без творчества. Не знаю, сколько бы это все еще тянулось, но случился один эпизод, который, как я теперь понимаю, и определил всю мою дальнейшую жизнь. Я с большим рвением занималась домашним хозяйством, хотя теперь на мне была еще и малышка. И все равно – горячие супы, блины, оладушки, сверкающая вазочка с вареньем, чистая и ухоженная дочка, наглаженные рубашки. Я изо всех сил старалась угодить мужу. Он уходил и приходил, никогда ничего мне о своих делах не рассказывал, да я и не спрашивала. Приносил деньги, содержал семью. Мне даже не нужно было ходить по магазинам – все нужное покупал и приносил Бахытбек. Как я говорила, он очень хозяйственный мужчина, и сам всегда знал, чего не хватает в холодильнике или ребенку, какие нужны подгузники, пюре или лекарства. Мне оставалось только разложить покупки по местам. Так пролетело больше года. И вот однажды муж в очередной раз пришел с работы. Я поправляла покрывало на кровати, дочка спала, а Бахытбек стал снимать с себя одежду. Кинул рубашку на кровать, расстегнул брюки, спустил их, повертел на одной ноге, а потом… Потом он бросил мне их через кровать прямо в лицо и коротко приказал: «Погладь». Не знаю, поймете ли вы. А я себя очень хорошо понимаю: Мне. В лицо. Прилетели. Брюки. И вслед за тем мне отдали команду, как собаке. На голове моей в тот момент снова перевернулась воображаемая «кепочка Рокки». Я подобрала с пола эти брюки и швырнула их ему обратно. Процедила сквозь зубы: «Я тебе – не домработница. С этой минуты я больше никогда – слышишь? вообще никогда! – не буду делать ничего 82

Баян по дому (и, забегая вперед, скажу, что с тех пор действительно больше никогда не занималась домашним хозяйством). Я была рождена не для того, чтобы мне в лицо кидали мятые штаны. Завтра ты наймешь няню и домработницу, а я пойду работать. Хочешь ты того или нет». Айсауле тогда было уже больше года. И я не кормила ее грудью – после того, как в первый раз мое молоко никому не приго- дилось, организм как будто объявил забастовку, и больше моло- ко не пришло. Так что физически я к ребенку не была привязана. Но Бахытбек, конечно, совершенно не хотел, чтобы я шла работать. Тогда он в первый (и единственный, не считая всем известного эпизода) раз поднял на меня руку. Когда муж сказал, что не пустит меня работать, я устроила страшный скандал. Наговорила ему много обидных, жестоких слов… И в какой-то момент он не сдержался и ударил меня ладонью в лоб. Бахытбек – спортсмен, рука у него тяжелая, от одного этого удара я упала и потеряла сознание. Не знаю, сколько я так пролежала, десять минут или час, но пришла в себя от плача дочки. Входная дверь была открыта нараспашку, мужа не было. Из зеркала на меня взглянула девушка с синим лицом и отекшим носом. Если честно, я даже обрадовалась: у меня появилась причина для развода! Ведь я уже тогда понимала, что не хочу жить с ним. Я позвонила маме и попросила меня забрать, рассказала, что случилось. Через час они с отцом приехали, я быстро покидала в сумку какие-то вещи, схватила ребенка и перебралась к ро- дителям. Мне понравилось ощущение свободной женщины, на развод я подала сразу. И тут начались чудеса: в суде меня мурыжили, откладывали решение, предлагали подождать месяц, два. Потом вообще отказались рассматривать дело, потому что судья, мол, 83

Баян ушел в отпуск, предложили начать все сначала по месту прописки мужа. Там опять тянули время, в итоге снова сказали, что развести нас не могут, потому что судья перешел на другую работу, а новому надо заново подавать заявление… Я молодая совсем была, ничего не понимала, конечно. Все это тянулось девять месяцев. Девять месяцев нас отказывались развести, хотя я перепробовала все! За это время я не взяла у мужа ни копейки, сдала в ломбард все свое золото, продала шубы. И все эти девять месяцев он не оставлял меня в покое: приходил на работу, к родителям, просил прощения и, наконец, заявил: – Ты что, еще не поняла, что развод тебе никто не даст? Можешь обращаться в третий суд, четвертый, пятый, да хоть во все суды мира. Ничего не получится. – Так это, значит, ты с судьями договариваешься? – уточнила я. – Да, я, – ответил он. Фактически меня загнали в угол, делать было нечего. Когда он пришел в очередной раз с цветами, поклялся перед моими родителями, что больше в жизни на меня руку не поднимет, разрешит мне работать – что угодно, лишь бы я вернулась! – я сдалась. Но попросила его опять же перед моими родителями дать клятву, что никогда и ни при каких условиях он не будет мешать моей карьере, моему развитию. Что я буду работать, где хочу, приходить домой тогда, когда закончится моя работа, и он не будет возмущаться и ставить условий. Бахытбек поклялся, забрал меня и ребенка, и мы поехали домой. Я ехала и думала – наверное, такая у меня судьба. – Ты ведь знаешь, что я тебя не люблю и, наверное, никогда не полюблю? – спросила я его. – Знаю, – сказал он. – Но вот увидишь, наступит такой день, когда я докажу тебе свою любовь, и ты меня полюбишь. Я 84

Баян потерплю. Моей любви хватит на двоих. И никто и никогда не будет тебя любить сильнее меня. – Ладно, люби, – ответила я. Выхода у меня все равно не было. Потому что он сказал еще одну вещь: если я ему изменю, он никогда в жизни меня не простит. И я стала перед ним испытывать физический страх, прямо-таки животный. Итак, мы с дочкой вернулись домой, наняли нянечку Леночку, которая, конечно, готовила не так вкусно, как я, но зато ребенок при ней был сыт и ухожен, и я продолжила работать. 85

Баян Глава VII Учеба и учителя Но прежде, чем я расскажу про работу, стоит, наверное, написать, какое же образование я в итоге получила. Как я уже писала, когда муж настоял, чтобы я ушла с театрального отделения и выбрала себе другую профессию, я решила выучиться на тележурналиста. И не только потому, что меня привлекало телевидение. Помню, когда я поступала в тогда еще институт (сейчас Академия) театра и кино имени Жургенева, мы должны были написать сочинение. Тема была свободная, и я долго сидела и обдумывала, про что бы мне написать. И вдруг представила себя известной актрисой, которая приехала на Венецианский кинофестиваль, разгуливает в красивых нарядах по городу, катается в гондолах… Когда-то в детстве я слушала пластинку группы Ricchi e Poveri, у них была песня «Venezia». Я не понимала, о чем она, но песня была красивая, поэтому благодаря ей я выстроила в голове образ этого города и решила, что обязательно поеду туда когда-нибудь с любимым человеком. Поэтому я написала сочинение о Венеции. Вспоминала ту песню, представляла себе все в мельчайших деталях – даже запах плесени от воды! Уж не знаю, как я угадала. Там было еще про то, как я иду по красной ковровой дорожке в умопомрачительном и тоже красном наряде с длинным шлейфом, меня приветствуют люди, снимают камеры, потому что я сыграла очень сложную роль, и фильм имел оглушительный успех. Вот это все я описала в сочинении. Потом, когда объявляли результаты, мужчина, который читал это сочинение, остановился на моем листке. Он спросил: – Кто такая Баян Мухитденова? 86

Баян Я ответила: – Это я. – Знаете, вы, может быть, неправильно выбрали профессию? – спросил он. – Вам нужно быть журналистом. Вы настолько ярко все описали, я очень проникся. – Нет, – говорю, – спасибо, конечно, но я очень хочу быть актрисой. Я уже говорила, что из театрального меня отчисляли два раза. Я поступила туда, когда меня утвердили на роль в «Станции любви», но съемки еще не начались. А начались они уже во время учебы, зимой, в феврале, я уехала на пару месяцев. Итак, февраль и март мне пришлось пропустить из-за съемок. Вернувшись в институт, я обнаружила свое имя на «доске отчисленных». В шоке я отправилась прямо к ректору. – Меня отчислили! – с порога заявила я. – Да, знаю, – спокойно ответил он. – Но как же так? Я не прогуливала, я в кино снималась! Это же часть моей профессии. Вы можете пересмотреть свое решение? Пожалуйста! – А, вот так? – удивился ректор. – А мне-то просто сказали, что тебя не было на занятиях. Хорошо, учись дальше. На втором курсе театрального со мной приключилась жуткая история. Я тогда подружилась (мы дружим и по сей день) с Мадиной Балгабаевой (она сейчас известная телеведущая), еще мы общались с другой нашей однокурсницей по имени Жанна. Она приехала из другого города и жила в общежитии. Однажды Жанка пригласила на с Мадиной в гости. Мы пришли, подруга жарила картошку и резала салат, а нас отправила мыть руки. Возле раковины висело довольно свежее полотенчико, и я, обычно очень брезгливая, рискнула вытереть об него руки. Поужинали, попили чай, все чудесно. 87

Баян Дня чрез два-три у меня жутко зачесались руки и живот. Появилась мерзкая сыпь. И у Баголи тоже, она тогда жила со мной в одной комнате. Мама сразу поставила диагноз: чесотка! Но я отказывалась верить? Как это так? Чесотка? У меня?! Тем не менее, пришлось пойти в кожвендиспансер, где нам с Баголей подтвердили диагноз: да, чесотка. Выписали серную мазь, которую нужно было использовать, раздевшись догола, и из дома нельзя выходить три недели. Через эти самые три недели, поправившись, я вернулась в институт и снова увидела свое имя на «доске отчисленных»! Да что ж такое. И, главное, справку не принесешь: заболеть чесоткой, как мне казалось, – это очень стыдно. Еще интересно: мы все видели, что Жанка все время чешет руки (думали, это что-то нервное), но никто из нас, находясь с ней в одной аудитории, не заболел, а вот через полотенце… И тут еще один сюрприз: оказалось, что и в первый, и во второй раз инициатором моего отчисления была преподаватель по актерскому мастерству. Я объяснила ей, что не ходила, потому что болела, но она и слушать ничего не пожелала: – Я очень хотела отчислить тебя еще в прошлом году, – призналась она, – но не вышло. Но уж в этом-то ты у меня точно вылетишь. И я все поняла. Однажды она нам сказала, что страстно мечтала быть актрисой кино и театра. Но у нее ничего не получилось. И книгу по актерскому мастерству она пишет, но никак не может закончить. Мне стало ясно, что эта женщина – глубоко несчастный человек: ничего у нее в жизни не получилось, а тут я. Когда мы остались с ней вдвоем в аудитории, она так мне и сказала: – Не хочу, чтобы такие смазливые пустышки, как ты, портили наш кинематограф. Твоя проблема в том, что ты любишь себя в искусстве. А надо любить искусство в себе. 88

Баян И тут я, что называется, «закусила удила»: – Да, – говорю, – я люблю себя в искусстве. А что любите вы? Вы вообще ничего не любите, у вас ничего не получилось, вам больно, потому что я молодая, и меня снимают в кино, а вы старая. У вас все уже закончилось. А у меня – только начинается. Мне только 20 лет, а вас не взяли ни в один театр. Такие жестокие вещи я ей говорила… Ни в коем случае себя не оправдываю! Просто меня в тот момент «понесло», мне было очень обидно. Я увидела, как ее глаза моментально стали влажными. Я поняла, что сделала ей больно, мне стало стыдно, и я ушла. Из аудитории я снова направилась прямиком к ректору, объяснила ему все. Честно сказала, что болела чесоткой, и мне было неловко признаться. Показала шрамы на руках. Он очень смеялся! Меня снова восстановили в институте. Я была первой студенткой, написавшей заявление о том, что не хочу учиться у такого-то преподавателя. Мне пошли навстречу, и больше я с той женщиной не встречалась. Театральный дал мне многое. И главное вот что. Несмотря на нелюбовь ко мне, эта преподавательница была интеллигентная, образованная и красивая. Она была какая-то другая, «европейская», что ли – не такая, как мы. Студенты (и я в том числе) смотрели на нее, раскрыв рот от восхищения. Она рассказывала нам чудесные вещи про то, как живут в Париже, как ухаживают настоящие джентльмены, как важно знать Ницше и читать Островского, Бунина, Булгакова. Благодаря ей я на всю жизнь влюбилась в Чингиза Айтматова, он и по сей день – мой самый любимый писатель. И вот когда муж предложил мне выбрать другую профессию, я вспомнила об эпизоде с сочинением и пошла в КазГУ (теперь КазНУ) на факультет журналистики. Правда, вступительные экзамены уже прошли (на дворе стоял ноябрь), из-за разницы 89

Баян в предметах меня не смогли взять на третий курс, только на второй. Я потеряла этот год и стала учиться на журналиста. В аудитории я уже привычно столкнулась с неприязнью девушек и интересом парней. Но в сентябре я вышла замуж, так что на парней внимания не обращала, да и вообще времени дружить с кем-то у меня просто не было. Мой муж сам отвозил меня на занятия, а после давал мне лишь пять минут, чтобы собраться – забирал домой. Демонстративная неприязнь однокурсниц вызывала у меня даже не обиду или неумение, а просто смех. У меня они симпатии, кстати, тоже не вызывали, я не помню ни одной их фамилии. Единственной девушкой, которая со мной подружилась, была Гайни Кудайбергенова – все звали ее Гайка. Яркая, умная, с жуткой химией на голове, мы встретились взглядами (она единственная из всей аудитории мне улыбнулась) – и стали подругами на всю жизнь. Ей было наплевать на общественное мнение, она подошла ко мне и сказала: – Ты классная девчонка, ты снималась в кино, я тебя узнала. Хотя все они тебя тоже узнали, так что не обращай внимания. А вскоре я родила ребенка и вообще перевелась на заочное обучение. Но все эти четыре года учебы у меня была моя подруга, Гайка. С учебой бывали разные курьезные моменты. Например, однажды мне надо было сдавать экзамен по мировой литературе, а у меня маленькая дочка, совсем не было времени подготовиться. Естественно, вытянула билет, ответа ни на один вопрос не знала, но преподавательница дала мне еще один шанс. И вот я вышла и говорю: – Гайка, что делать? Ничего не знаю, времени нет, как я все это быстро выучу? Она мне отвечает: 90

Баян – Знаешь, говорят, она «берет». Ну, не деньгами, а коньяк там хороший, конфеты… Вручи ей презент! Я в жизни никогда никому презентов не вручала, абсолютно не знала, как это делается. Гайка продолжила меня наставлять: – Зайди в аудиторию, пошурши пакетом! Я купила хороший коньяк и конфеты, зашла, а пре- подавательница мне говорит: – Берите билет! Я с пакетом. А на него внимания никто не обращает. Я начала им шуршать, но ничего не изменилось. Я шуршу громче! Картина маслом: в одной руке билет, в другой – пакет с коньяком… И я по-прежнему, что называется, «ни в зуб ногой». – Вы будете отвечать? – спросили меня. – Нет, я не готова, – призналась я, – может, дадите мне еще один шанс? И на всякий случай снова пошуршала пакетом. Препо- давательница мне ничего не ответила, я так с этим пакетом и вышла из аудитории. Гайка, смеясь, сказала, что я лохушка и дурочка, а я для себя поняла, что раз уже не умею «давать на лапу», то учиться этому, видимо, поздно. Поэтому пришла домой и засела за книги. За три дня я прочитала какое-то неимоверное количество литературы. У меня в голове образовалась полная каша, особенно из героев Шекспира – Гамлет, Отелло, Капулетти- Монтекки… Когда я в третий раз пришла на экзамен, вытянула билет, и мне попался именно Шекспир, я даже не удивилась. Только сразу объяснила преподавательнице, что, конечно, это читала, только могу запутаться. И на каком-то ломаном языке рассказала, кто там с кем поссорился, и кому какое привидение явилось. Экзаменатор мне сказала: – Баян, я понимаю, вы мать, вы замучились. Ставлю вам тройку. 91

Баян С этой тройкой я вышла из аудитории в таком чудесном настроении, как будто мне поставили пять с тремя плюсами! И вот когда мне уже пора было писать дипломную работу, нужен был только допуск, я пришла за подписью к заведующей кафедрой. Это была пожилая интересная женщина, очень ухоженная. Тем большей неожиданностью стали ее слова: – Баяночка, а тебе не кажется, что в этой жизни тебе все дается слишком легко? У меня, милочка, такое впечатление, что ты думаешь – мол, за твои длинные реснички тебе в жизни все достанется просто так. Но нет. Визу я тебе не поставлю, и допуск по моему предмету ты не получишь. Останешься на второй год. Если честно, я даже не особо удивилась. Такие вещи для меня уже стали привычными… Я была молода, у меня была работа, поэтому я совершенно спокойно сообщила мужу, что меня оставили на второй год, каким-то образом опять отучилась, сдала экзамены (ходила на сессии уже, как к себе домой) предмет за предметом, и в итоге все-таки получила диплом. Да, довольно поздно, но я его получила. Тема моей дипломной работы звучала так: «Развлекательные передачи на телевидении». Среди членов комиссии были Арманжан Байтасов и незабвенный наш мэтр Марат Карибаевич Барманкулов. Я легко и с большим энтузиазмом написала 80 страниц за две недели – даже отпуск специально для этого взяла на работе. И вот, элегантная, в светлой рубашке, строгом костюме, пришла защищать дипломную работу. Мне поставили высший балл! Сказали: Баян Есентаева сдала на пять с плюсом. Плюс нельзя было поставить в табель, но вся комиссия мне аплодировала, потому что тема моей работы меня саму вдохновляла. Так и вышло, что училась я порой на тройки, но дипломную защитила блестяще. 92

Баян Глава VIII Работа Работать я решила пойти на телевидение. Первым моим телеканалом стал «Рахат». Первой начальницей – Светлана Ивановна Татенко. В штат меня, конечно, сразу не взяли, но мне было все равно – лишь бы выйти из дома, лишь бы чем- нибудь заниматься. Но деньги какие-то мне там все равно платили. В первый день Светлана Ивановна сказала мне: – Баян, ты у нас, вроде бы, студентка факультета журналистики? Отлично. Вот тебе оператор с камерой и задание. Сегодня – день рождения Пушкина. Сними про это сюжет. – А как? – растерялась я. – Просто иди и делай, – был ответ. Это какой же, – думаю, – можно сделать сюжет про день рождения Пушкина? Зашла в редакцию, где сидели, кстати, сплошь взрослые женщины. Говорю: – Помогите мне! Сказали сделать сюжет про день рождения Пушкина, куда мне ехать? – Ты же вроде журналист? Тебе сказали делать – иди и делай, нам-то какая разница? Вот такое было ко мне отношение. Хорошо, что оператор Леша оказался более отзывчивым. – Поехали в парк панфиловцев, – говорит, – там разберемся. «Бобслей» сделаешь. Он-то опытным уже был. – Каааакой еще бобслей? – не поняла я. – Бобслей, – объяснил мне Леша, – это когда ты подходишь на улице к людям и задаешь им вопрос. Говоришь: «Здравствуйте, 93

Баян сегодня день рождения Пушкина. Что вы о нем знаете?» Ну как-то так. Вон, смотри, вроде нормальный человек идет, спроси у него. – Здравствуйте, – говорю я «нормальному человеку», – сегодня день рождения Пушкина. Вы что-нибудь о нем знаете? – Ничего я о нем не знаю, – огрызается «нормальный человек» и идет себе дальше. – Леша, он не знает! – в отчаянии говорю я. Как будто Леша этого не слышал. – Ничего, держи хвост пистолетом, – отвечает он. – Смотри, вот еще один идет. Спрашивай. – Здравствуйте! – повторяю я уже отрепетированный текст. – Сегодня день рождения Пушкина. Вы что-нибудь о нем знаете? – Знаю! – Леша, он знает! – ликую я, а потом снова сникаю. – А дальше-то что? – Стихи! – суфлирует мне оператор. – Спроси, какие его стихи он знает! Вот так я сделала первый в своей жизни «бобслей». Когда мы вернулись в офис, Леша уже привычно скомандовал: – А теперь – кодируй! – Что? – снова не поняла я. Оператор завел меня в «кодировочную» и стал объяснять буквально «на пальцах». – Смотри, вот кнопка. Жмешь сюда. И сюда. Вот это – общий план, это средний, это крупный. Монтировать можно этот с этим, а вот так клеить нельзя. Вот это панорама. Теперь нужно написать текст. Узнай что-нибудь про Пушкина. А Интернета тогда толком еще ни у кого не было. Узнать про Пушкина? Но что?! Ужас! Я вспотела вся, пока написала этот текст. Сидела за компьютером и понимала, что мне никто не поможет. Злилась. Но это была хорошая, спортивная злость, она 94

Баян придала мне сил. Вроде: ах, так? Ну я вам всем докажу! Леша показал мне, как выбирать самые удачные куски видео. «Это же элементарно! – смеялся он. – Что тут непонятного? С текстом тоже: это вот главное, тут будет кульминация, и в конце «будьте здоровы!» Ну? Ясно?» Мне было не до смеха, непонятным мне казалось абсолютно все, но я по сей день благодарна Леше за то, как он со мной тогда возился. Оператор первым объяснил мне, что такое структура сюжета! Когда я показала получившийся текст выпускающему редак- тору, он ничего в нем править не стал. И отправил на монтаж. Сказал: – Там текст наговоришь. – Куда наговорю? – В микрофон, куда же еще! Вечером вышел в эфир мой первый сюжет. Его не убрали, не забраковали, его поставили в новости. Я возвращалась домой и была абсолютно счастлива: я думала, что вот теперь, наконец, приношу какую-то пользу. Я не овощ. Я – полноценный человек. Жизнь не заканчивается, только начинается. В этой жизни есть добрые и отзывчивые люди – такие, как Лешка. Очень счастливым в итоге стал мой первый день на телевидении. На следующий день меня вызвала Светлана Ивановна и сказала: «Поздравляю, Баян. Вчера я специально сказала всем, чтобы тебе не помогали. И теперь вижу, что способности у тебя есть. Ты перспективная. Я бросила тебя, как котенка, в воду, а ты выплыла. Молодец, работай дальше». Как ни странно, меня очень быстро взяли в штат, я скоро совсем освоилась в новостях, легко и радостно делала сюжет за сюжетом, и вскоре мне даже предложили вести новости экономики – мол, внешность у меня подходящая. Попробуем тебя в качестве диктора. У дикторов тогда на «Рахате» не было «суфлеров» – 95

Баян специального оборудования, с которого можно читать текст, глядя в камеру. Все ведущие читали текст с листочка, который лежал перед ними на столе. Но я решила, что так не пойдет. И предложила оператору такую штуку: я распечатала текст крупными буквами, и мне под камерой эти листки показывали. Создавалось впечатление, что у меня просто феноменальная память! Не знаю, почему до меня на канале никто не догадался сделать так. Меня даже Дарья Клебанова вызывала и говорила: «Баян, это что, ты все так хорошо выучила? Ну и память!» Я ей, конечно, про свою «хитрость» все рассказала. «Хорошая идея!» – сказала она и тоже стала пользоваться этим методом. А потом, спустя несколько месяцев, произошел скандал. Мне пришлось выехать на съемку с оператором-новичком. И потом, когда я отсматривала снятое им видео, я поняла, что сюжет из этого не получится склеить ну никак. Поэтому, чтобы не позориться, я вообще не сделала материал. Естественно, на ближайшей планерке меня за это отчитали. Мол – как так, почему? Я спокойно объяснила, что у меня серьезные претензии к оператору: он не снял то и это, а то и это было очень нужно, так что сюжет просто не получился бы. «Это было непрофес- сионально, оператор не справился», – так я и сказала. Поэтому сообщила, что с этим человеком на съемки больше ездить не хочу. В ответ я получила целый поток негатива. Светлана Ивановна повысила: – Что это значит – ты не хочешь? Ты кто тут вообще такая, чтобы свое мнение высказывать? Хочет она, не хочет она! Будет тут мне каждый «хотелки» свои высказывать!!! Она очень возмущалась, а я от неожиданности оторопела. Потом пришла в себя и спокойно сказала: – Светлана Ивановна, не повышайте, пожалуйста, на меня голос, я и так все понимаю. 96

Баян Я спокойно вышла, чтобы написать заявление об уходе. Через какое-то время я записалась к ней на прием, пришла, а она встретила меня спокойно и с улыбкой: – Ты что, Баян, какое заявление? Я на тебя накричала? Да забудь! – Вы уж извините, – сказала я, – но в такой обстановке я работать не могу. И уволилась. Устроилась внештатным корреспондентом в тогда «новости номер один в стране» – «Информбюро» на 31 канале. Я решила: раз они лучшие, работать надо с лучшими. Приняли меня не очень хорошо. Там в то время работали сплошь «звезды репортажа» – по крайне мере, они себя таковыми считали, – и говорили мне: «Что ты тут забыла? Тебе надо на какой-нибудь музыкальный канал». Им не нравилось, что я прихожу на работу как на праздник – в красивой одежде и на шпильках. Мне твердили: «Есентаева, забудь эти свои штучки, у нас тут нет ни мужчин, ни женщин, у нас тут только журики, снимай давай шпильки свои». Все они и правда были «журиками»: носили кеды, банданы, мятые футболки (вроде такой тренд: «журику» даже стыдно быть красивым), а я упорно не расставалась с туфельками. Хотя главный редактор Бекжан Идрисов все время посылал меня на съемки куда-нибудь на городскую свалку. И смеялся: – Может, все-таки кроссовки наденешь? Я не сдавалась, на шпильках и с накрашенными ресницами ехала на помойку, там меня выворачивало, но я приезжала с сюжетом. И назавтра опять меня отправляли в самое грязное место города. Мое упорство не смогло переломить «снисходительного» отношения ко мне коллектива. Меня все равно воспринимали как какую-то куклу, которая попала в новости по сущему 97

Баян недоразумению. Тем не менее, я хочу сказать Бекжану спасибо за прекрасную новостную школу, хотя его любимой фразой в мой адрес было «покопаешься в говне». Я очень многому научилась в «Информбюро». Меня три раза оттуда увольняли и три раза брали в штат. Так я шесть лет то уходила оттуда, то приходила снова. Я все помню – всех, кто меня «травил», и всех, кто поддержал тогда. Ни одной минуты не жалею я об этих годах работы в теленовостях. Пусть я не стала великим журналистом, но кое-что для своей будущей деятельности определенно почерпнула. Моей последней «новостной обителью» стал телеканал «Южная столица» (вообще я понемногу поработала почти на всех телеканалах, кроме «Хабара» – туда меня почему-то упорно не брали). Исаак Яковлевич Дворкин стал для меня поистине «железным учителем». Однажды я у него переписывала свой текст 16(!) раз. И вот как-то я поехала на очередную съемку, а, возвращаясь с нее, уже в машине придумала текст. Вернувшись в редакцию, написала его буквально за пять минут. В голове у меня была уже готовая картина: из чего будут состоять блоки, куда я засуну «синхрон» и так далее. Этот сюжет стал последним в моей жизни. Я просто поняла, что работу довела до автоматизма; все, что мне нужно было, я уже узнала; больше в том, что я делала, не было души. На следующий день началась новая глава моей телевизионной жизни. 98

Баян Глава IX Я хочу 500 долларов Итак, на следующий день я пришла в кабинет Исаака Яковлевича и сказала: «Я больше не хочу работать в новостях. Мне 27 лет, я взрослый человек. За ночь у меня родилась идея авторской программы. Я знаю, как это сделать, я могу это сделать». И подала ему синопсис, где было расписано – что это будет, как выстроено, почему «выстрелит» и так далее. Это был проект программы «Желтый салон». Идея была в следующем: я собиралась ходить по домам звезд, в прямом смысле заглядывать в их холодильники и задавать самые неудобные вопросы. Дворкин согласился, что идея хорошая, но сказал, что я еще не доросла до собственной программы, поэтому ничего у меня, скорее всего, не получится. Тогда мы с «Южной столицей» очень мирно и по-хорошему расстались. И начался этап моего «хождения по мукам». С распечатанным синопсисом я обошла все телеканалы Алматы. Мне было очень важно сделать эту программу. Может, важнее до этого в жизни было только «сняться в кино», но тех пор прошло уже 10 лет, и сниматься меня больше никто так и не позвал. Срочно надо было найти свое место в жизни, заняться тем, для чего я родилась, избавиться от становившегося все более навязчивым ощущения что «я никто и звать меня никак». Я сказала себе: «Баян, 10 лет назад тебе просто повезло. Сейчас надо, наконец, взять свою жизнь в свои руки и не зависеть от случая. Несколько лет назад ты ничего не умела. Но теперь ты что-то из себя представляешь. Поэтому пойди и докажи это всем остальным». И я каждый день брала этот свой синопсис и шла «доказывать». Двери не открывались передо мной сами по себе. Чаще всего приходилось в них стучать до посинения, иногда – ломиться. 99

Баян Могу ли я сейчас посчитать, сколько раз секретарши с неприкрытым презрением не пускали меня дальше приемной директора телеканала? Вряд ли. Но я продолжала ходить и предлагать. Я говорила: «Здравствуйте, у меня есть идея». А мне отвечали: «Пффф, девушка, а вы знаете, сколько у нас тут таких «идей»? Оставьте, может, мы почитаем». В какой-то момент я уже почти отчаялась, но что-то все-таки мною еще двигало. Однажды я случайно встретила мою давнюю подругу Светлану Чуйкину – на тот момент она была уже востребованным режиссером. Я попросила ее провести меня на прием к руководителю телеканала «Тан», где она работала; объяснила, что у меня есть идея, которая обязательно «выстрелит» – надо только, чтобы мне дали шанс. Света помогла мне, и Бахытжан Кетебаев стал первым, первым (это не опечатка) руководителем канала, который меня принял. Он задал мне только один вопрос: «Вы кто?» Я объяснила: «Меня зовут Баян Есентаева, я придумала отличную программу, ее все будут смотреть, и вообще я умею делать все, дайте мне шанс». Кетебаев, что удивительно, даже не стал смотреть мои бумажки. «Мне нравится то, что вы в себе так уверены, – ответил он. – Я дам вам оператора, кассету и десять дней. После этого приходите и покажите, что у вас получилось». Через десять дней я сидела на худсовете, как королева. Смотрела смонтированную мною 25-минутную программу и сама же понимала, что это бомба. Вообще-то все звезды, которым я позвонила после того, как Кетебаев «дал добро», мне отказали. Согласился только мой друг Ерлан Кокеев. Он мне не отказал, потому что очень уважал моего отца (да, вот так в первый раз в жизни имя папы помогло мне в работе). Я пришла к Ерлану домой, попила с ним чаю, познакомилась с его мамой, задала массу вопросов на грани фола, вроде «когда у вас первый раз случилось «это»?» и так далее. И я, благодаря работе в 100