Мирослав, князь дреговичский

вызнати? и как наполнити памятью, еже необъятна? Менее затронут Новоуставленьем Солнцеворот, еженазывают исстари Купалье, ибо очищение родей свер­шается бегущими водами; от иных услышишь нынеЯрило, и то неверно: Ярило — початок Купалья, имяноворожденного Даждь-бога. Се припевы в Дреговичехи в Руси, и в Полянех: Ярило, Ярило, дай жито и силу, дай землю и воду, и скотью породу, дай крепкое племя и легкое стремя! Купалье починается о самый долгий день лета, егдазавершен укос и сложено сено, и сеятель лицезрит ни­ву, прося у бозей; урод и неурод ведь от снисхожденияи милости Ярилы: от него тепло, и свет, и ветры, идожди, от него расплод всякой летучей, ползучей и ска-кучей твари. За три дня до Купалья, в Распряженье,мужи выгоняют скотей на пастьбу, оставляя луговати;чистят клети, подклети, стойла, закрома и голубяни,посыпая золой и толченой крапивой и полынью; женыи девы скребут, моют и выметают, в избах полы устила­ют свежей полынью, двери венчают ярилиным ок ом ; изярицы и гречи готовят сыту, лапшу, блины, пекут хле­бы и квасят квасы, сносят в дом огороднину; сами жеядут кисели овсяные, холодные щи и всякую зелень.В ночь ловят рыбу сетью, острогой не бьют, понежерыба потребна быти живой, и сажают в морды; кадиже со хмельем еще запечатаны. В стародавнье медовыебраги и хмельные зелья держати по семьям возбраня­лось, се бысть забота общины, и хмелились сокупно вуставные дни; иные скажут, винопитию пристрасти­лась словень от Скуфи; более достойные ручаются, нра­вы поколеблены хунеми, от Скуфи же воскурения ко­нопель, дурмана и лешьего лыка, обычай почти забы­тый; в Дреговичах не воскуряли вовсе, разве чтохолопичи и кенды; прежде меды варились общиноюк свадьбам, поминальным тризнам, к Купалью, Руса­лочьей седмице, Корочуну и Первоснежью; подносилиеще недужным и раненым. А злого вина не пили дажена княжих застольях, считая отравой. И было позоромвезти хмелье на торжища. Пристрастившихся пороку(винопития) изгоняли из общины; умерших с перепоюхоронили в скотей яме. Ныне нее, како е и ж ю , обычай150

иной; воротившиеся из походов, идеже причаствовализастолью руси и варязей, тянутся хмелитись, хваляобычай; хвалит чюжое (человек) от скуки жизни сво­ей и от тягот ее непреходящих; потребны подпоры,чтоб устояти валкому. Накануне Купалья, с полудни, оставляют работы игасят очаги; каждому вменяется наряжати ся в об­нову, а у кого нет, возьмут у старейшины псясы и ряд­но. В Ярилин день выходят из домов до света и стучатв горшки палкою, с первым лучом разбивая (их). За­тем в чистых одеждах идут в капище класти требы.Жены и девы в венках из полевых цветов, у жен своивенки, у дев, не познавших мужского ложа, свои и уотроковиц свои,— всякому приметно. Старейшина от­бирает из стада жертвенных быков или овнов, или иноескотье — по имению общины. Мужи несут белых ку-рей, и старейшина указует подобающую птицю; при­несший вспомогает волхву при заклании, преждедругих получая с общего стола. Умерщвляя петуха,волхв кровию окропляет жертвенный камень; петухподлежит Огню; жены и девы мечут Огню венки изярилина цвета; чей сгорит, того жертва принята,а чей не сгорит, тот немедля пойдет и даст откуп До­мовому, какой назначит волхв. Прежде чем поглотитОгнь, петуха извлекают, и волхв гадает по внутренно­стям о грядущем общины, и если предсказание худо,умножают дары, жертвуя голубей или горлиц; если(и этого) мало, приносят в жертву священного журава;если и журава недостает, волхв объявляет о желанииОгня людьской крови; и приносят в жертву свершив­шего последнее преступление, достойное казни; ино­земцев жрети Яриле не принято, только Перуну и набранном тризнище. Прежде в иных родех по Словень-ской земле, сказают, приносили Яриле младенца, рож­денного последним; одевали в дорогие одежды, по­кладали в челн и пускали по течению. Се баснованиеправдиво, ведь и до сего дни в утро после Купальядевицы и паробки рыщут по рекам младенца; ктонайдет жйвого, Еозьмет (его) сыном, и то знак божье­го расположения; князь же одаряет нашедшего. Паки уклонился по неумению; многословие — сепорча книжию: скудно и угрюмо густолесье, а опушкарадует и зверем, и грибом, и ягодою. Рекут мудрей­ 151

шие: «Песчинку увеличю рассуждением и увижю го­ру». Разумнее поэтому не касаться тайн Неба: вот днинаши, вот наши руки, вот наши словы и свершения,остальное не наше. Покончив с гаданьем, жертвуют быков или овнов,сожигая кровь и внутренности. По знаку волхва му­жи относят туши на шкурах к священному Древу, воз­жигают Огнь и пекут на угольях мясо, а жены прино­сят дровье и садятся за спиною мужчин; следятпорядок, указуя, стольники и обедники из почтенныхстарцев, они же раздают хлебы. К яденью мяс и медо-питию пригласят чужеродника и чуженина, каликуили странника и посадят подле старейшины. Послеблагодарения Роду скомороси поют былины и сказаюто славных м уж ех; скоки и плясанье не уместны. Охме­левшему без меры старейшина укаж ет: «Пойди в кут»,и он тотчас исполнит, и се позорище, ибо вместе с нимудалятся (все) из его семьи, хотя бы (он) был моло-дейшим. Отобедав, (люди) шествуют к могилам и косхоронам предков, идеже волхв рассыпает пепл жертви сожигает шкуры закланных животей; заклиная,окончит словеми: «Яко небо покрытие земли, яко шку­ры покрытие жертвам нашим, тако и вы покрытие намна вечные времёны; пока целы вы, и мы невредимы»-По кои людье расходится в молчании; плакати и при-читати не принято; усопшего в сей день не погребают. Вечерьем, после возжжения Огня, и если бози не вос­претят бранью или нежданной бурей, починается К у­палье: уравняются от мала до велика, и нет уже ниволхва, ни князя, ни старейшины, и никому нет судадруг на друга; даже за преступление судят позднеесудом общины. Преждь таинство Обновления сверша­лось не столь исступленно, како ныне, егда развраще­ны нравы и расшатаны устои; не было обид и злочи-ний, коими укоряют ныне правоверей христы, утаивая,еже сами бессчетно злочинят по Русьской земле, инет сравнения бедам, иже навлекают. Купалье — се божья Купель, очищающа от стом-ления ложью буден и зряшных хотей, возрождает (че­ловека) к небесному имени; оттого обряжается вели­ким торжеством. Идут к реке общиною и раскладыва­ют на береже по кругу костры, от каждого дворища; укостров на белых рушниках ставят угощение — хле­152

бы-прощенники и медовые квасы. И по знаку волхвасвершается всеобщее замирение; младый да прыгнетчрез Огнь обиженного им, старый да подаст Огню дес­ницу свою ; сице обретают (все) прощение, и чисты,ядут от хлеба друг друга, смеясь с доверием. Для волх­ва возжигается Огнь в среде круга. Вопрошает (волхв):«Все ли замирились? Все ли довольны миром?» Колинайдется строптивец, судит прилюдно, не отзовется ис­тец, велит (каждому) взяти от костра горящую голов­ню, и вси идут в молчном пении ночи к воде, и напол­няется река блуждением огней и тенями; в воде гасятОгнь, приговаривая положенное,— клянутся Роду. Ра­зоблачись, омываются нази; после же, рассыпавшисьпо бережи, ищут люб люба, оставаясь до зари, ктос кем пожелает, и то угодно Могожи и Роду, и Рожа­нице, и есть не прелюбодейство, но обет братства ижертва богам восторженная; нет ведь володетеля че-ловецу серед человецей, но друзии и сомысленники отединого Рода, в нем пробужденные и в нем засыпаю­щие ; ревнующих не случается, ревность — гнусенгрех и бесстыдство обретателя; дети же, из чьих чреслни вышли бы от сей ночи, угодны богам, и растут всемье матери, яко дети мужа; дознание, кто от когозачат, преступно и навлекает беду. Преждь было: откнязя рождала простолюдина, а смер совлекался с же­ною князя. Увы, увы, обет первородного братства нетаков уже ныне: властоимцы, наследуя противоправ­но, извратили и мудрый обычай, порицая и осмеивая,и се воздвигли новую стену промеж людьем и управи­телями; ныне по Русьской земле купальствует обыка,талдыка да колупай, а передние мужи и посередышиуже сторонятся; не купаюцца, но омакиваясь для ви­да, торопятся с домочадцеми в домы, быццам граби­тели уже расхищают имение и х; сходятся с чюжоюженой отай, обманом, пакостят, насиля, хуже безот­ветных тварей, але поучати горазды; позорище окру­жило нас и ложь, тяжко дышати ныне; стоим же, вер­ные Могожи, и не валимся: тяготы — промысл Небаи испытание. Обличаем христами яко соромное дело,обычай чист и многоречив: не потерпи, человече, округся стяжающих себешников; всё от общины, сам по се­бе (человек), затворившийся в тесноте своей, чернеетнутром от алчности и неволи; всем чужой и одинок 153

навеки; свободен творити бесчестное, а чести себе ужене обрящет. Под взорами Неба вершится Купалье; с первою за­рею торопятся (люди) в капище, идеже волхв возжи­гает курение и приносит общую жертву. Тако наста­ет Искупление, и вси веселятся и поют подобающиепесни; затеваются игрища, и всяк вспоминает передсходом о неправдах князя или общинника, а сход одоб­ряет или не одобряет ропотом или рукоплеском; не сни­скавший одобрения откупается брашном; когда лее ис­тощатся упреки, подарки вымогают шуткою, и завер-шаецца общим обедом. В Искупленье гадают о гряду­щем по сливу ручьев, плыни рек и клокотанью криниц.Ведуны и балии сбирают утрем на Искупленье травыи листья древ; собранные раньше или позднее малополезны плоти. Есть еще предание, быццам в Искуп­ленье, полночью, русалки открывают клады, а в лесьезацветает папороть, и цвет ее для ворожьбы и чародей­ства; кто найдет, тому удача во всем. Баснование илиправда, трудно судити, людье же не усомняется; в(эту) ночь ходят оборотни, губя и похищая неповин­ные души. Велми исказились Нововведением Громы, Перу­нов день; воспрещены жертвы кровью и поединки;и починается с хождения к могилам. Мужи с оружиеми в бронех, але в клятвах уже мало торжества. Нака­нуне топятся бани, и, моясь, покрывают (люди) лицеи тело тестом из толченых в ступе еловых порослейи из травы-новогодицы. В полудень свершается Ристание; родовичи состя­заются в беге, скачках и кулачном бою; награды ри-стателем бывают немалые и почет велик. Прежде силь­нейшим мужем позволяли выбирати из (всех) невест,вено же платил род. В Громы пестрят праздничныеодежды, свиты, полощеницы и белотканные кошули:опоясанные мужи, ходившие в походы, сияют сереб­ром и златом. Жертвы приносят обилные, и только Пе­руну; общие обеды бывают скудны. Винопитие воз­браняется, уличенных в соитии в день сей отлучаютобщины. В Громы много любования силою и ловкостьюи всякой потехи; скомороси и гудошники поют были­ны о богатырях. Любо праздновати в стольном граде,тут и князь, и владыко, и вся старшая чадь в бога­154

тых одеждах; Ристание многолюдно, мужи блещуторужием и жалованными гривнами, а жены похваля­ются узорочьем. В Громы дреговичи возлагают щит икопье князя у Огня Турьского святища; в иных сло­веньских племенех, принявших Обряд Володимира,возлагают к подножию кумира. В осень, по обмолоту, егда поля, отдав ноши, отды­хают, и тишина снисходит округ, скотье же, умиротво-рясь, сбивается в стада, а птицы отлетают в полднев­ные стороны, славят Рода и Щура 189, поминая усоп­ших и принося жертвы из приплода и урожая (года),и меняются оберегами 19°. Волхва по всей Русьскойземле отвергла (тут) Нововведение и соблюдает ста­ринный обряд: отцы и матери ведут отроков и отро­ковиц к Священному Древу, идеже волхвы посвяща­ют в мужей и в выданниц. Отрада глядети на младыхдев, наряженных в платья с поддевами, зрелых и цве­тущих летеми; каждая принесет рукоделье, волхв сослужками и мамкою, плакальницей, восславит искус­ниц и раздаст (им) колты 191. Отроков остригут, акивоинов, и вручат копье и стрелы. И вот уже юные му­жи, состязаясь, стрелят в цель и мечут копье, ингдаскачут на конех. До сумерек празднуют Рода и Щура,вечеряют по хатам, накрывая Щуру у порога, а Родуоставляют в капище. По седмице от Рода и Щура в стольном граде празд­новали Дружину; в сей день набирал князь ратников,и сходились богатыри отовсюду, именитые и простород-цы, и являли доблести в состязании, яко надлежитдружем. В стародавние леты, сказают, ристааше (сам)князь, позднее вместо нъ испытывал мужей сильней­ший из гридей. Сходящихся на Дружину одарялищедро конеми и паволоками, победивших князь бралв службу. Ныне редко уже празднуют Дружину, а ко­ли и празднуют, инакш, нежели прежде, ибо пали нра­вы. Даже Мирослав, строгий в блюдении обычаев, на­бирал в дружину из сородичей подручников да боляр-цей; они же вымогают; оттого сила дружины уже нета, что прежде. Нелегко урожденному для ратного по­двига вступити ныне в дружину,— мало поклонитись,ища благоволения воеводы. Трудно зимьем; жив, коли сыт, только и жив на­половину; зима — пора усыпания, гуда вьюг и унылой 155

1скорби. Кто зимовал один или с немногими сотоварища­ми серед снежной пустоши, при недостатке, согласится;другие вольны глаголити, еже заблагорассудят; ветр,ветр мненья людьские: чем уже щели, тем выше зву­ки, в листьях шумит, а на поле не слыхать. Зима —ночь для духов усопших, и лишь весною (они) ожива­ют, едва заблещут по лугам рябые воды и распуститсяверба. Души безвинных, души обиженных и претерпев­ших, русалки, ищут отмстити за невыразимую боль;и се оборотятся злыднями, зовя в помогу водяных илеших, полевиков, болотных кикимор и берегинь; ка­раулят, идеже не ж дут,— в святых рощах, по ручьями рекам, по колодезям, криницам и багнищам. В Ру-салье каждый не преминет дати откуп, притом бога­тейший, ведь в сей праздник не ядут от закланного —грех. И горят огни по ночам всю седмицу; вот же сло­вы клятвы: «Лутше помрети, нежели обидети слабо­го, лутше не знати ни роду, ни племени, чем обидетиправого». То совесть человецей, от них отделенная,—русалки; часто казнят неправдою, како и мы казнимближнего; но не нашим безрассудьем,— просветляяум, еже спокоен лишь в глупости, в шорах и дрёме.Казнят искушеньем (русалки): иному ни за что вве­ряют богатства и указуют пути, другого улозляют втенеты и губят; хуже всего, если отпугивают духов вНаявье, и те не приходят, и тако удача сторонитсядома. Дваждь видех русалок. Прежде на охоте; до по­лудня гнали лося, и вдруг оборвися след — впередитопь непролазна, и вялые огни в сумраке,— пляшутрусалки; нази и бессоромны, впрямь обольстительныедевы; будто бесплотны, прозрачны, руки дымом вьют­ся, изгибаются; и хохот: обманули охотников, со сле­да сбили, ложными увлекли, очнулся, егда по пояс втя­нули в болото, насилу уберегся. И вот уже недавно,ночью, предвестьем новой и непоправимой беды. Ехалв один на коне чрез брошенное поле и пустое селище,сожженное христовереми; поворотила дорога к лееыо.И се чю до: скачет лунный свет по листыо. Приглядел­ся — русалки серед ветвей, купавницы и чаровницы,белотелы, со власами долгими и зыбкими, яко туман,ухают филинами; тянут руки, путь загораживают, бы-ти худу; конь фырчит, упирается, дыбится, прядет156

ушами. Бросил русалкам кольцо златое, единствен­ное мое, и заклинаю в голос. И отступили, не тронули;будто стая ворон, прошумели над головою и скрылись. Нелюбый праздник Мирославу — Русалье; на же­ну его, Улебу, берёмицу, навели безумье русалки итако напужали, что выкинула и сама умре от крово­течения. Нелюбый праздник, и обереги носил князь(только) от русалок, и в ладони николи не бил, акивси старцы, еже и на вече рукоплеска не приемлют,даб.л не дразнити русалок,— забавный предрассудок. Сия книжиця малая, но многотрудная — то ли за­бава, то ли утешение. Погляжу, како судьба створи­лась и что (со мною) поделала; вот, долгие леты по­трачены на учение и размыслие о мужах наидостойных,але глуп и наивен по-прежнему; тяготы и скорби со-путят поискам совершенства. Когда воспомянет душа,еже обманут и оскорблен в сокровенном, и отчаяниеосилит, мнится книжиця последним прибежищем на­дежды: с кем еще поделюсь, кому скажу страдальноеслово? Много людей на земле, а велми пусто бывает. Разве вешние воды воротишь? сошли — и нет их.Разве забудешь обиды? — невыразимы, занозят па­мять. И непреклонность моя — кому утехой? Но сыт ли, голоден, болит ли сердце или не болит,хмельное, доверясь суетному, тружю писало, назидаяо добром,— худое ведь само себя учит. Чего хочу, ча­сом не ведаю,— все перетрусилось во днях; жаль одна­ко немого людья. Округ смеются: «Не жалей, поболетвоего счастливы нехитрые люди». Оле в жалостехнепостижимых. Счастлив, конечно, и петушок, и жу­чок, и таракашка,— всяк по своему разумению; что жечеловец? не для мудрости ли путь ему уготовлен? ивозможно ли славити свое, коли счастие других мимо­летно и ничтожно? Лишнее глаголю: кто ведает, чтовелико, а что мало? Сказано: «Не ищи, что важнеесего, а что важнее того. Час приидет, и важно то, часприидет, и лишь се значит. Не торопись с указкой,идеже злато, идеже назем, ошибешься»- Светелочка моя махонькая, оконце о двух пузы­рях, и свету снопок. Зажгу свечечку. И чадит, и пламядрожит от сквозняка, и мышка подстенница тихо-тихоскребется, и жизнь где-то неуловимая рядом, может,за дверью, идеже не продохнуть от истомленного рат­ 157

ного людья; храпят, набившись, на лавах да покатомна полу, плачет ребёночек, аз же не ропщу, всех пожа­лею и тем одушевлюсь; испыо водицы, закушу короч­кой, заем луковкой и раскрою книжицю; придвинуберестяный лист и почну сам с собою рассуждати, исвидетели мне добрые духи. Заполонят слове свете-лочку, и каждое просится, болит каж дому; а в Огнене воск потрескивает,— дни жизни калики перебро-жего, иже в отчине искал и не сыскал отчего и горькотужит о слепоте. Одинок (человек), еже восчувствует:нечто рушится в мире, и нет уж привычного, а онбессилен.

Глава четвертей ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ СМУТЫ ову человеца по имени, и нет ря­ дом,— се горе необъятно. Аз есмь песчина средь вихря, что обо мне? — времёны смертны, не пре­ одолеть. Одумался ли кто, услыша правду о себе или мире? Правда то лето, и греет, то зима, и холо­ дит, то весна, и дарит надежду, то осень — лишает мечты. Нет преж­ них дней и прежних дорог, немож- но вернутись к прошлому, иначекак переступив (через него). Радовался солнцу или жебеде ближнего, (все) вынесет на суд могильный курган,ибо смысл (жизни) — в благодарности и вере грядущихследом; не оскудело бы в родех дерзающими, и самрод — не погубился бы ложью. Иные сделают вид, буд­то постигли нечто, но рекут не об истине, но о своемвидении. Сути просты и глубинны, к богам уходят, ана вершинах мудрости не различимы уже ни ложь, ниправда; смыкаются добро и зло, отвернувшись от чело­веца, но Истина еще резче воссияет далеким светом.Неизреченно истинное, изреченное же с пороками из­рекшего. Народы уходят в человецах; како сказати о них? Смурен и тяжек сердцем воротися Мирослав изКыева. Ночью пришел на конех в Турье и сразу послалвестников по Дреговичам — кликати на думу князейда нарочитых мужей, а сам заперся в гриднице с ближ­ними советчиками — Чередою, владыкой, провидцеми вещуном; князем Видбором, посадником, двоюрод­ным братом своим; Буслом, воеводою; Тур-Ольсичем,градским старшиной. И поведал Мирослав о беде и

угрозах Володимира, они же сказали: «Кустом пуга­ешь. Кто повелит отречись от веры, ежели сами рядими судим и даней (никому) не платим?» И дума в свойчеред подивилась заботем Мирослава: «Не туда оглоб­ли воротишь, в Кыеве пусть нагишом ходют, нам чтоза докука?» Не проникнув тревоги, упрекали: «Мно-зие леты служил по чюжим столам, про свой запамя-тал». Громче всех возглашал противные речи Ольсич,турьский старшина, князь, володевший таболичеми, откых сильнейший род в Галичех, еще велбмичеми иезёричеми, иже возводят домы посреди вод на сваях;в пределах Ольсича жили и деревляны, бежавшие отутеснений кыевцев; но больше всего деревляны поселив Турье, их община бе самой многочисленною во грг.де;князи их Буен Бык и Немизь держали ремесла и за­морские торги, а богатьем могли сравнитись с Володи­миром; возвели за Торгами святище Могожи, отливкумир из чистого злата в две сажени высотою, и людьесбегалось отовсюду поглазеть и полюбоватись, славяСумника из Случья, сына Радея-лодейщика, еже со­деял кумира. Рече Ольсич: «Хотим наследовати и поДреговичем, како уставилось ныне по Русьской земле;ни князю, ни старшине, ни старейшине не возможносудити по совести и правити по уставлению; сверша­ют (все) с оглядкой, не ведая, держати назавтра кор­мило или покрытись стыдом и пасти жертвою заговор-щцей, завистников, смутьянов и лежебок; людье раз­вращено, и нету прежнего сладу, в распрях общины исмеры; милее им вече стояти, нежели поле орати».И закричали, одобряя Ольсича, старейшины от кобо-рей и от дулёвцев; и были заодин с ними кроены, а ещесидевшие по Непру виты, полёши, дёрбичи и радичи;другие молчали 192, не принимая стороны; и Велигамолчал, второй подручник в Дреговичах; княжилв Друтеси, держа в те поры друтичей, смйличей-скидё-лей и мерёю, род уже смешанный, како и (сами) дру-тичи. Выслушав Ольсича и согласных с ним, Мирославрече: «Грядет пагуба обычаю, и вы пособляете воро­гам. Не вы ли соперничаете, побивая друг друга? не выли подкупами и посулами истощаете людье в кровавыхпобоищах? не вы ли требуете и берете с общин больше,чем обурочено мною? не вы ли, развратясь богатьеми винопитием, бежите селищ и ставите городища, и на­160

бираете челядь сверх нужи, сманивая отовсюду умель­цев ради бессчетных похотей? Что нее пеняете смерем?Что вопите о злобе черни? Сядете наследно, погибнутДреговичи, утратят свободу: много бед причинит свое­волец. Минет час похмелья, и всхощет чюжого, и най­дет причину для ссоры, кто его остановит? Самодержцастрасть — всесилие, и закон ему помеха; спокойно спитсредь своеволей соучастник кривды, а доискивающимсяистины некуда встать». И вот, ожесточась, спорили доутра, але не столковались. Мирослав, не желая, чтобынаследовали, потребовал осудити противных обычаю 193.Потребовал еще увеличити полюдье ради умножениядружины и укрепления градей и вновь звати в думцыволхву от родей, како до Рорика. И не послушали Ми­рослава, и разошлись на три дни, дабы остудитиголовы. Крепко прогневися Мирослав, ибо промолчали надуме мужи, считавшие ся единомыслами; промолчалведь и Видбор, брат его. Рече владыко Череда: «Далечезашел, князю, поздно поворотити, быти сговору меж не­другами. На кого хощеши опертись, тому дай; ты женамерен еще и взяти; не будет опоры, таковы ведь иблизкие и далекие». И минул день, и стаяла надежда:решились за Ольсича лотвичи, род, умножившийся засчет жудйнов и корсей, а также видмйны, нёвры и крё-в ы ; Ольсич назвал в Турье сородичей, и пировали, гро­зя Мирославу. Рече владыко Череда: «Обложили тя,яко волка, и завтра загонят». Отрече Мирослав: «Вче­ра хотел отдати княжение, теперь не уступлю; близо-ручцы тянутся к власти». И велел сбирати немедлядружину и кликати вече; ударили биричи в било, ивестники поскакали; сам же Мирослав укрылся в чю-жом доме. Искали его противники, ходя по домам соружием, и не нашли. Меж тем собрались на площетурьские мужи, болып тысячи, и сильно взволнова­лись из-за слухов, что Ольсич станет домогатись княже­ния и уменьшит полюдье и градские дани; был ещеслух, быццам по прихоти Мирослава разбранились сКыевом, и ятвязи уже седлают коней. Просто оговори-ти, а людье завседы верит, ибо злорадно. Явися на вече Ольсич с приспешниками и всталперед Горкой, так что встревожился воевода Бусл заМирослава; случалось, убивали князей на вече, под-в Зак. 1997 161

сылая наймитов. Ведая однако, что Мирослав слиш­ком горд, чтобы нарушить обычай, Бусл выпустил изтемницы двух разбойников, приказав: «Бегите на ве­че к Горке, просите князя и людей о помиловании»;сам же со сторожеми бросился вдогон и тем остерегмужей Ольсича 194; средь суматохи появися Миро­слав с писцом и глашатаем и взошел на крытую к о б -ром Горку. Рече Мирослав: «Кто даст народу разумбольший, нежели тот, которым он владеет?» И поведало хрищении в Кыеве и о споре с Ольсичем. Говорилнеторопко и разумно, але без успеха: мнозие новостигедь вредят разумению, и вече любит слушати не о муд­рости, но о своем желании. Реша турьские мужи:«Кыевцы тамо, мы еде; болит сильнее, что при нас.Верим те, князю, але внемли и Ольсичу: обессилелолюдье от раздоров и злочиний властолюбецей, что нилето, урезают при переделах землю, отчаяли смерей;не осталось веры к держителям. Пусть и наследуют, датолько вернут справедливость и спокой, уймут разврати остерегут смутьянов. Пусть и наследуют, поклявшись,еже не преступят обычай, како преступают». Воскли-ца Мирослав: «Самогубцы, не ведаете, еже творите.Потеряв совесть, можно ли вернуть честь? Похеривобычай, что уповати на клятвы?» Люди же закрича­ли сердито, осекая: «Замолчи!» Не велит князю обы­чай словити более двух раз, разве что отвечая. И бы­ло, будто Мирослав уже неугоден, и стали глаголитилюди Ольсича, и не гнушались подлостью, понося Ми­рослава; за него же никто не вступался. И се прибли­зился к Мирославу отрок от Велиги, подручника, ипередал его словы: «Заступлюсь за тя и поворочулюдье, ты же обещай вперед исполнити просьбу». Ска­зал воевода: «Соглашайся». Мирослав отверг: «Покудакнязь, честен, а бесчестному и в холопех не ходить».Меж тем потребовали ольсичи: пусть (Мирослав) по­кажет о своем имении, не утаивает ли полюдье. И воз­будились вечцы, и содеялся шум велик; хватали заплатье Мирослава, и было позорищем, он же молчал.Владыко Череда, стоя рядом, ободрял: «И се стерпи,минет час безумия. Указчиками старшим назначилибози младенцев, судией мудрых призвали глупцов.Прости людем и неправду, ибо ты для них, а не онидля тя. От них обвинение, но от них и прощение, от162

них хула, от них и слава, от них грязь, от них же ичистота. Прежде сотворены народы, а потом мудрецы.Прости им и николи не требуй и не ожидай благодар­ности, николи не прикрывайся ими и не обеляй себязаботою о них; жертвуй для них безгласно, ибо ничегонет человецу в мире, кроме них, кроме радости, от нихнисходящей, и обиды, причиняемой ими». Отчаявшись,сказал от себя Бусл отроку Велиги: «Пойди к госпо­дину своему, будет исполнено желание». И поднялсяна Горку Велига, муж многославный, умевший скры­вать пороки, и речь его была долгой и гневной; не при­бавил к Мирославу, но вече вдруг умолкло, и просветли­лись люди, и унялась смута в душех, ибо минул часбезумия. И впросил владыко Череда, егда окончил Вели­га: «Что, мужи, оставим Мирослава?» И закричали:«Да будет (так), владыко!» Вернувшись домови, впроси Мирослав: «По своейволе услужил Велига или по наущению?» И призналсявоевода в своеволии, Мирослав же опечалился: «Неведаю, что попросит, але попросит много, недаром рас­сорился с Ольсичем. Не потянула бы жажда его большековша моего». И совещался с друзиями о грядущихзаботах. Рече владыко Череда: «Коли уж вече зако­лебалось, сохранить ли обычай, погибнет он». Речевоевода: «Берегись Ольсича; вели выслати из Турья,идеже и кум его, и сват; Дрютьскому же князю при­бавь за счет ольсичей». Мирослав рече: «Не тронуОльсича, не стану враждовати с градскими общинами,пусть плетет сети на виду, а не за спиною. Велига жеи без того сильнейший в Дреговичах. О брате заботамоя и о деревляньских князех». Рече владыко Чередак Мирославу: «Древо к воде пригнулось, дабы укре-пити корени и не упасть в воду. Наклонись и ты к не-ДРУГУ, дабы вырвати меч из рук его. Пошли Видборапосадничать к дулевцам и кроснам; спорят меж собою,ссорятся с кобореми и ятвязям грозят 195~196. С княземидеревляньскими, что ныне заодин с Ольсичем, поступитак: пусть Буен Бык посадничает в лотвичах и вйдни-сах, берет полюдье в летьголи, уряжается с полотою иловит с кривичеми диких варязей 197. Немизь же пустьправит твою волю в скоболех, еже сварятся с ольсиче-ми». И не принял совета Мирослав, говоря, уповают вобщинах на порядок и правду, что им новые погонялы 6» 163

и нахлебники; пойдут посадники с домочадцами и че­лядью, с разным допоможным чином, кто напита­ет (ИХ)? 1ШИ позвал Видбора, и узнал, не ворог ему брат, но отяг­чен бременем жизни и едва влечет. Рече Видбор: «Нехощу боле ни мирити, ни ссорити, ни дарити, ни от-нимати, змеи округ опостылели; аз есмь не посадник,но торговец страстями и ловец пороков, обрыдло при­творство сторонних, и свое невмоготу; стыд потерял,и жажда жити пропала, нет больше чистой радости».И оставил Видбор посадничество, и дом свой, и семью,и посвятил ся богам, отшельничая. Удручась велми,Мирослав не стал претися и не осудил брата, превоз-могша немало напастей: единый сыне умре в юныхлетех, дщерь, совращена нечестивцем, утопилась отсраму, а любейшая из жен сгорела в пожар, испустивдух на руцех Видбора; сам не раз иссекался ятвяземии чуть не загинул на ловех от медведя; вещун же пред­рек (Видбору) двойную смерть — от яда и от ножа. Ре­че Мирослав: «Брате мой чтимый, бысть неоскуднамилость твоя ради мя, немало проблукавша по чюжимземлям, не презри заботу, ступай в Заславье, идежеудалившиеся от скорбей судьбы,— и прежний влады-ко волыньский Скордята, и болгарьский пленник умаЧстень; серед достойных сыщеши успокоение устало­му сердцу». Были у Мирослава в Заславье, отчем владенье, дватерема; один о трех ярусех на гранитных валунах,столь красив, что, увидев однажды, Володимир, вели­кий князь, впроси: «Кто, вдохновленный Влесом, воз­двиг сию райскую обитель?» Узнав же, упросил умель­цев в Кыев, дав общине и Мирославу отступное всорок гривн. Расиустясь с Рогнед 198, просил продатизаславьский дворец, Мирослав же подарил с прилежа­щей землею в десять поприщ; отдал Володимир (дво­рец) Рогнед, и поселилась в нем. В другом тереме, присвятище, приветил Мирослав волхвов и отшельников.Тамо нашел пристанище Видбор, раздавший пред темимение: половину родичам, половину святищу Мого­жи в Турье — на голодающих и сирот. По уходе Видбора упросил Мирослав посадничатьв родех, не колебнувшихся в верности, воеводу Бусла;се быша радичи, нёвры, карговичи, вёнты, сутйны, бе-164

личане и любичи 199. Воеводити же стал Севко, стар­шина Менесьских общин, беличанин. И позвал Миро­слав в дом свой Ольсича, идеже с глазу на глаз осте­регал от вражды и заговора. Отрече Ольсич, выслушавугрозы: «Крепкому древу довольно своих кореней,гнилое же и на подпорах не устоит. Ты стар, Миросла­ве. Мужи долга всегда стары. Видишь родной землю,еже у тя в мечте, чужда в яви». Сице сказал Ольсич иушел, и щемили дерзкие словы. И повелел Мирославпозвать на конь дружину; поставил недалечь от Турьяи всякий день упражнял ратной заботою, не позволяявинопитие и веселье, так что мужи вскоре взроптали.Рече Мирослав: «Кто хощет служити, служи, кто не х о­щет, ступай прочь». Изгнал нерадивых, взамен набравусердствующих. Не позволял лежебочити и старшейчади, раздавая работы, посильные для старателей.Строго обошелся и с деревляньскими княземи, потре­бовав во всем блюсти свою волю. Како ни полнится река вешними водами, не изме­няется лик пространства; внезапу же случается раз­лив, и вот уже блещут воды до небесного окоема, ме­чутся люди, гибнет скотье и зверье, и жизнь предстаетсовсем иною. Се Мирослав: тешился надеждой, и вдругпереполнился тревогой: заповеди, яко черепки разби­того горшка, и закон еле держится; не чаял уже вер-нути утраченное, необъятным предстало половодьебесчестия и неправды. Не уповая, просил владыкускликати дреговичскую волхву, чтобы подумати с нею.Владыко уклонися: «Зачем смущати смущением?»И поверил Мирославу великую тайну: съезжается ужебелая волхва со всей Русьской земли и решит о гряду­щем; идеже съезд, утаил. И были слухи, что кыевскиесвятища разграблены, и многие волхвы схвачены;иных пытают, иных расточили по темницям, еще иныхуже убили отступники, подстрекаемы гречскими душе­губами. Призраки страха подняли ся над обыднями.И принес Мирослав жертвы Перуну и Влесу ради ско­рой погибели христов, и жертвовал в старом святище,без ликов и без кумиров, под небом и ветром, влеку­щим по свету пыль сомнения и пыль веры, пыль удачии пыль невезения. И прибыл вскоре вестник из Кыева: «Просит Во­лодимир ожидати в Заславье; идет в надобех, по нуж­ 165

де, а при нем Добрын». И поспеша Мирослав в Заславье,и встал, дожидаясь, в Дозоре, веже за частокольем, ежепритыкалась в те поры к Безымянке, узкой, але пол­новодной, ибо не сыпали еще вала и не запружали.И се сошлись в тереме Рогнед; Володимир с Добрыноми с епископом Иоанном, а также с Чудином, переяслав­ским болярцем, и Шихберном, варяжином, казначеем;Мирослав с посадником Буслом. И трапезовали, и Рог­нед сидела обочь Володимира; первостольник ел мно­го и вина пил довольно, не вспоминая о деле, и се за­ботило Мирослава; бе вдогадех, еже пожаловал не ра­ди полюбей с Рогнед. И прежде не раз наезжал таем;любы их быша странны и порочны, ссорились и бра­нились, а свиданья не скончались. По смерти Рогнед 200рече Володимир в слезех: «Сладка жена, всколебавшаястрасти; незабвенна же, в кой увидел ся и уразумел».В сих словех нахожу облик Володимира: есть ли со­крытое в человеце, что не открыто его любовью? Пре­дают великое, ибо требует всего человеца, ничего необещая. Слава ведь всегда ущербна, особно, коли оспа­ривают. Себя зрел князь в очех Рогнед; всякий знаетущербность свою болып, нежели людье; николи неубеждает других, но себя. Гордися Володимир, взявв жены Анну, свидетельствуют однако, ничей приго­вор не принимал ближе к сердцу, нежели Рогнед. Онаже тяготела к варязем, а не к словени; Добрына не­навидела люто, и он не должал, заслоняя князя; Доб­рын поторопил распуститись, пугая заговором, ибо ва­рязи славили повсюду Есислава 201, сына Рогнед, якопреемеца великого князя. Повторял Добрын о Рогнед:«Ни мать, ни жена, ни цариця,— любодейная ослиця.Ничтожна песчина в сапозе, а далеко шагнуть не дает». Всему сыщешь не одну, но много причин и многообъяснений найдешь. Впроси Мирослав у Володими­ра при Рогнед: «Почто отринул веру и тем обрёк набеду Русьскую землю?» Князь отшутися: «Рогнедвиною, укоряла в женолюбии, блудил же по неспокоюсвоему, але неспокоен и поныне». Рече Рогнед: «Серд­це утишается, обретая пристанище; коли на времёны,не обойтись без тоски. Меня же (ты) взял по державно­му происку. Не была и любовь домом твоим, но съез­жей избою. И разве великий муж способен услажда-тись жизнью? Приемлет человецей и события, яко тро­166

пу в дальнем пути; ластишься к нъ, а он уж в иномместе, среди других голосов». Г.01И открылось нежданно: идет Добрын с епископомИоанном порушити веру отчич и дедич в Новогород­ской земле, завернули же в Заславье охристити Рог­нед; христили зарано с тиунами и конюшими, со всейчелядью, с отроками и отроковицами, и Мирославапонудили зрети се премерзкое бесчестие и разврат ду­ха. Приняла Рогнед пострижение, и вскоре пошел слух,быццам по хрищении свершилось чудо: исцелисяхромый сын ее Ярослав и почал ходити, а прежде неходил. Лживый слух пущен христами; в те поры Еси-слав и Ярослав оставались в Кыеве, и лечили Ярославацарьградские балии ядом змей, вылечив гораздо дохрищения Рогнед; Ярослав не был хром от рождения,но захворел отроком, ибо купали дядьки в Непре, внечистом месте, куда сбросили кумир Перуна, и (то­му) есть очевидецы; лживому слуху благотворно оп­ровержение; (он) лишь крепнет, оттого и слукавилихристовы блудодеи 202. Впроси Володимир Мирослава: «Что замышляютсупроть мя волхвы? Камо сокрыл ся владыко Чере­да?» Отрече: «Пять дней назад зрел владыку в Клече-си творящим дознание о краже в святище». Засмеялсязло Володимир: «Замышляет волхва недоброе супроть,але час ее миновал, коли уже в святищех завелись та­ти». И добавил: «Не неволю, помятуя, что служилправдою, однако поразмысли. До дни сего не дают по­людья (одни) дреговичи, и се дурной пример для Русь­ской земли. Нетерпимо, бо платят уже без отвороту иВатичи, и Русь скоро понесет вместо подарков устав­ные дани. И от Запорожи, и от Тмутараканя. Помыслио сем, Мирославе. Ныне же прошу: нужа мне ставитив Заславье монастырь и церкву, с казною же стесненье».Рече Мирослав: «Когда дарил терем, не думал, ежевторгнешь во грудь гнездилище ненавистников. Чюжимкочедыком да в мой лапоть. Смею ли потворити?» По­багровел Володимир, але не вспетушися: «Ожидать липомоги?» Отрече с твердостию: «Не могу противногочести, и люди (мои) не станут; серебра же пришлю вКыев, коли кругом издержался и на Христа просишьот М огожи». И хотел прочь, да Володимир удержалмягкостию, усугубив тревогу: не ищет ссоры, како же 167

чает заполучити полюдье? чему молчит о хрищенье? Ввечеру, егда застолье клонилось к концу, Мирославрешися разведати о замыслье Володимира. Реуе:«Велми поскорбишь, еже приял чюжого бога. Народ по­добен реке,— мнозие веки складывается русло. Изме­нив русло, не изменит^ ли реки? Что, кроме обычая,единит народ?» Володимир, охмелен, указал отвещатиза ся епископу. Иоанн рече: «Если истина просит из-менити лик и сердце, что помешает? Христос — истина,остатнее ложь». Оспорил Мирослав: «Знаем истинусвоего желанья и мгновенья, не знаем истину вечности.Один бог — како не помрет со скуки?» Рече Иоанн:«Суть бога выше нас, ты же измеряешь человецем».Отрече Мирослав: «Ежели суть бога выше меня, то вы­ше и тебя, смеешь ли судити суждения мои? Да и чтобогу служити, не помня людьского долга? Разве бозине то, что окружает и что наполняет? Не в познаниили себя познание и х?» Иоанн рече: «Ваших болвановнет, а наш бог есть». И засмеялся Мирослав: «Гущенаше, и наша каша, и наша параша. Болваны — уте­шение глупых, пять лет, како измыслены, а преждьтысячи лет обходились без оных» 203. Вмешался в спорВолодимир: «Растерянность души — се многобожие;коли Рим отказался, и цесари отреклись, и нам нетсраму». При сих словех погасли огни на светцах, астояло много в гриднице по углам,— будто задул кто.И было знаком, и вси взволновались. И стали расходи-тись, Добрын же молвил: «Кто хощет величия, подоб­ного величию других народей, узнает и унижения их;кто хощет слаЕы иной, узнает и бесславие иное». И про­молчали мужи, быццам не поняли. Утром же разъеха­лись, и оставил Володимир для Рогнед попа со служ ­ками и дружин. Пришед в Турье, всхоте Мирослав напитись изколодезя. И принесли ковш. Только пригубил, прибе­жал огнищанин и рече: «Ж дет Велига». И выпал изрук Мирослава ковш и соскочила (с него) серебрянаоправа, и было к худу. Рече Велига: «Помнишь ли обе­щание?» Отрече Мирослав: «Помню». И попроси Ве­лига в жены себе Всенежу, жену Мирослава; взял ееМирослав перед походом в Корсунь, и была из ятвя­зей, дщерь князя Уилы, имя же ей от рождения Арда.Велми поразися Мирослав просьбе, тем паче что (Все-168

нежа) неплодна бе; любил ее Мирослав, хоть и взялради мира с Уилой. Але сдержался, не дал ся прогне-й&ти: «Коли не пойдет за тя?» Рече Велига: «Пойдет».И привели Всенежу, и согласилась распуститься. Миро­слав, заподозрив в ошеломлении, еже блудодеяла, по­звал челядь и девок, чтоб обличили под клятвой; ониже не свидетельствовали против, то ли боясь гнева его,то ли будучи подкуплены. И всех тотчас отпустил сослужбы Мирослав, дав нескупно, сам же велми огор­чился: «Всё рушится, и нет уже святого, не боятся бо­зей; забывают благодарность, понеже сами добра неделают». И взял трех случайных свидетелей, уплатилсудье виру 204 и распустился с женою, а вено велелотослати к ее отцу 205. Велиге же сказал: «Твердо моеслово, не отступился его. Если же забудешь (об этом),спрошу вдвойне, ибо поступил подло». И се возворотися владыко Череда. Рече к Миросла­ву: «Мнозие еще почивают душою, пробудившись, про­льют кровавые слезы. Недаром сказано в Книжии:«Егда умирают бози, безумеют людьские дети». И по­ведал о великом вече волхвов; сошлись и выбрали вла­дыку владык — Боруслава от Деревляньской земли ив совет ему Череду от Дреговичей и Святозара от Кри­вичей; от Полян и Руси (никого) не выбрали, ибо преж­ние их владыки были заточены Володимиром. И гадалио судьбах земли и веры. Рече Боруслав: «Пока право-веры еще повсюду, преступно промешкати; пока силь­нее христов, но силы тают. Володимир поклялся предепископами в Вышгороде искоренити веру, не жалеяпротивящегося и не щадя заблудшего. Неразумно од­нако отмстити вероотступнику смертию, наследуютдети его, хрищенцы, и пока малы, приставят (к ним)христы гонителей еще пущ е; умолкшие варязи во-стщатся вернути прежний глас и приведут еще варязейотвне, дабы источити словеньскую силу. И греки неупустят добычи; учил цесарь христителей, наряжаяв Кыев: «Оплот Христа — мы здесь, блюдите нашуправду. Не сумеете словом приумножити стадо, допо-можем силой». Бахвальство в угрозе, не выступят гре­ки, ибо в смутах и раздоре, могут же купити печене­зей и толкнути болгарей; христова ложь ведь лишаетнароды зрения своего и смотрят уже чюжими очьми.Не лепей ли почати законный спор за первостолье; об­ 169

ретя, восставити веру и порушенный обычай, возвыситинравы, уладити в общинех, покончив с усобицами?»Восклица Мирослав: «Справедливо!» Но остудил вла­дыко Череда горячность его: «Ко глупой голове мудро­сти не приставить. Шумети шумели, и в грудь били, ибородами трясли, а конь ни с места; едины в желании,да не едины в старании. Одни глаголили: «Кто вернетпрежнее? — не волхва, но князь; приищем князя».Другие перечили: «Почто первыми бранитись? — на­кличем на ся погибель; не волхве встревати, оспариваямирское, надобь порядити с Володимиром, не можетбыти, чтобы всех понудил; кто не хощет, останься всвоей вере, а тамо поглядим». Третьи рассуждали:«Чему спешити? — надобь приготовитись; чем болыпразозлит Володимир народ, тем (нам) легче». Иные жеи вовсе советили уйти из Словеньской земли: «Со­вокупимся и пойдем, куда глаза глядят, приищем но­вую обитель». Были еще и пятые и десятые. Те говори­ли: «Како спорити с христами? — не знаем, что про­поведуют; пусть кто-либо скажет, почнем толковатив родех и племёнех о христовых неправдах». И вот чтоположило вече: послати к Володимиру трех мудрей­ших мужей, и уже по их приговору решити дальше». Огорчися Мирослав мешкотою, и владыко Чередатужил велми. И впросил Мирослав звезды о грядущем,и указали на долгое бесславие и бедствие. Рече Миро­слав: «Не проворонить бы в Дреговичех. Отменю Но­вовведение, бо развращает волхву». И было правдою;раньш волхвы жили от трудов, получая лишь (немно­го) за суды о наследстве; Володимир же обурочил об­щины поити, кормити и одевати волхвов с семействомих, и давати по нужде коней, надела же лишил, дабыдень свой проводили в служении богам, устройстве свя-тищ и заботах о нравах. Але вышло не по доброму за-мыслью, како случается, когда к великому делу под­ступают невеликие. Раньш понуждал ся волхв орати исеяти вместе со смереми, в урожай радовался, в голодтерпел, от старейшины и князя не зависел, первымполучая надел; считался лишь с обычаем и совестью.Нововведение удалило волхва от мира, иные почалитяготитись селищным, перебрались во грады, идеже вкапищех кормление было гуще, а одежды расшиты зла­том; получая обилие от старейшин, (волхвы) по нево­170

1 ле угождали им; мира больше не признавали, понеже перестали избиратись общиной, но назначались влады­ кою; владык же искушали нарочитые мужи, предла­ гая наперебой своих чадей и сородичей, ибо не в меру легок стал хлеб волхвователя 206. Рече владыко Череда к Мирославу: «Яд от доброй пищи, Нововведенье от владык. Смотри, восставишь су­ проть ся волхву и лишишься опоры». Внял Мирослав словем, але было нестерпимой понудою; переживал до конца дней, еже послушал владыку, а не последовал совести. Сокрушался позднее и о том, еже не ходил в полюдье,— по старинному обычаю, проглядев мнозие перемены. Всуе быша самоукоры; видел и понимал, и толковал верно (князь Мирослав), але что возможет человец, если и бози порою не хощут вступити за ся? Зимою пошел Мирослав на пересуды. И объехал земли бранчан, лютичей и ольсичей, идеже сказал ему некий муж : «Замышляют твою смерть, князю, будь насторож е»; Мирослав же не поверил, ибо ходил с ним как раз Ольсич, и клялся в дружбе, выпросив обменя- тись оберегами. Всюду судил и пересуживал Мирослав нелицеприимно, а в Кутех, Дорах, Горыни, Поставцех, Узречье и Рысице изгнал в то лето старейшин за лихо­ имство и утеснение правды. Людье однако не радова­ лось, боясь мести; и вот оставил для назирания дру­ жин, сам же повернул домови с немногими спутника­ ми, и была вновь стюя^а. Придя в Голядь по бездорожи, всхотел ночевати, бо нависла метель, и спешился у крайней хаты; и увидел, ветха и непригодна для оби­ тания ни человецу, ни скотью; нашел однако в ней, серед снега и тряпья, четырех малолеток, пятый, грудник, бе уже мертв. И тулились друг к другу, з^- мерзаючи, людьские дети, и плакали от страха; зави­ дев князя, молили о пощаде. И прознал князь, еже от­ ца их, смера, забил мечник за утай зернья, сбираючи полюдье, и отнял скотей, а мати свел ко старейшине. Велми прогневися князь; вошед к мечнику, узре тамо старейшину и волхва, предающихся винопитию и тво­ рящих блуд с чюжими женами. И вопияли беззакония их. Собрав общину, Мирослав казнил старейшину и мечника, а волхва, взяв в цепи, забрал на суд влады­ ке; хотел взяти и детей, мати же их, безумна от горе­ стей, не отдала; и подарил несчастным Коня. Отъехав 171

изрядно от селища, вернулся, чтобы забрати сирот, ибовзболело сердце, але вновь не дала вдовиця. И увидел,зарезали уже его коня и ели запретное всей общиной.И не усовестил их. Вдовицга лее оделил гривной злата;других страждущих не оделил, ибо (ничего больше) неимел с собою. Возвратясь в Турье, узнал: и вдовиця,и дети ее убиты разбойниками, искавшими гривну.Рече волхв при известии: «Се наказание бозей: отныне,что не станем творити в радость, обернется скорбию».И горезал Мирослав о случившемся, и много думал обустройстве общин, пугаясь разорению и нищете сме-рей. Надумал воспретити продаж наделоз; и не согла-сися (с ним) большинство нарочитых мужей, и князьОльсич, и князь Велига, называя грехом, если не за­сеет кто поле и другому не даст. Рече владыко Череда:«Не налагай запрета, неимущих не спасешь, имущиеже восстанут». Мирослав не послушал и до Пробудейпослал по градем и селищам объявити о запрещениипродан: (земельных наделог,), а также о наследованииземли и переделах единождь в три лета; почали ведьпередсляти бесчестные едЕа ли не дважды в лето, оби­жая слабых, так что иные все болыи богатели, иныеже беднели и не могли преодолети бедности, и оплаки­вали свою долю. И вот известили по Дрегозичем об ука­зах, а ликования ни в ком ке нашли; противники Ми­рослава, осмелев, пеняли (ему) прилюдно за своеволие,шептуиы за спиною пускали порочные небылицы. Всяк, творя добро, да усомнится в деяниях; не пер­вый и не последний на земле, спроси, достиг ли правдыправдейший? Знай, наследник, любя преемеца, ке всенаследуется (даже) самыми благодарными. Ожесточаеьсердцем, не дал ся Мирослав сомнению; но стану лиосуждати? — бе одинок, и времёны быша одиноки:каждый Еспсминал (лишь) о себе, оставлен боземи инадеждой; единой Правды не было, ибо ке нуждались(в ней), а правда пустых словей всегда пуста: отзвуча­ла — и кету в помине. Если б свершившееся сверши­лось иначе? Праздно вопрошать: если б могло, сверши­лось бы, а то ведь Небо не допустило. Мелкими обнару­жились человеци в сравненье с желаньем, а бози не ума­лили желанья и не возвысили людья. Возможно уклони­тесь иных ударов судьбы, нельга уклонитесь судьбы.Але продолжю, оставив отвлечение, дань вздоху о не-172

сбыточном; повестити надобь, не прибавляя от себя и- не заботясь о приговоре, но как избежати пристрастия? .но Приде Мирослав к Буслу, посаднику, в Менесь. И рядился с Рогнед, ибо требовала много жита, и мяса, и меда, и огороднины, не спеша платити; нагнала хо- лопей до сотни, штодень везли к ней черниц, и мона­ стырь почали уже зиждити, имея своих камнесечцев и;плотников; в окрестье же сеяла смуту, понося Мо- гожь и Влеса. Спорили с нею, отступницей, и с попом отшельники-правоверы, Видбор, брат Мирославль, и Чстень, болгарьский пленник ума; Скордята л:е скло­ нялся ко христам, и были ссоры, и сходились в Заславье мнозие мужи, бранясь кулачно. Рече к Мирославу Дом- жар, заславьский старейшина: «Не счесть зла от гне­ здовья скверны; дай им угодья, пусть сами сеют и па­ шут, и ходят на ловы, а нас не скребут». И поступил по совету; рече к Рогнед: «Пусть твои люди сами до­ бывают пищу, а у моих не берут, аз прибавлю земли, дам поле и выпасы, и лесье, и озерище рыбное, ты же воспрети попам творити непотребное и не доводи до побоища». И позвал землемерей, и объехал с Рогнед на конех угодья, размежевав. В то же лето, предвидя беду, заложил на Немизи, за Горками, остережье с каменной вежею, а также новую усадьбу. Работал Притыка, плотницкий старшина из Случья, прозвищем Рутын, бо кривичского племени, из рутов. Остережье постави­ ли на развилье дорог, у брода; во сне явися к Миро­ славу старец в белом и рече: «Ставь на развилье, Вил обережет»; оттого наречено место Свилье; тамошние смере назовут и по-старому Немизь. Когда ятвязи при­ ходили в Дреговичи и сожгли Менесь, Свилье переиме- нили в Менесь, сице почестив павших. И приключилось вскоре: шел Мирослав второпех в Турье и переходил Птичь в самой быстрице, и пото­ нул конь челядина, еже перевозился первым. Птиця же вещая рогай кричала в кустех, не взлетая. Рече волхв: «Худой знак, вернемся». И вернулись на бы- тень, заночлежив; ночей неведомые люди покусились на Мирослава,— бросили в палатку тяжелое копье. И попало в верею, раздробив в щепы. Рече волхв: «Ищут смерти твоей, воротись в Менесь». Мирослав по­ смеялся: «Смерти пугаться или жизни? Смерть всегда (следует) по пятам, а жизнь впереди». И велел седлати. 173

Миновали Птичь и въехали в чащ у; и закричали вне-зап люди, и упал замертво отрок, ехавший обочь Миро­слава: пронзила горло стрела, ятвяжская, со злоюотравою, так что не успел молвити ни слоЕа. И искалубийцу Мирослав, але всуе; гадал, кем подослан, ивышло: «Клянущимся в дружбе». Пало подозрениена Ольсича. Реша верные муж и: «Вели пытати». Миро­слав же отказался: «Нет улик, а чести мало судитипо подозрению». Вскоре случися пожар в княжьемтереме, и сгорела клеть с одрищем, загинули две холоп­ки; Мирослав спасся, и опять не нашли душегубей. Ветр, пробежавший над полем, идеже след твой?Мгновения источают долгие веки, мелкие беды, капляза каплей, губят великую силу (в человеке). Кто укро­ется от стрел Стрибожьих? — тлетворное во времёнехживительно, живительное тлетворно, а чистая радостьлишь коснется и тотчас исчезнет. Без смысла вечноевне суетного, и великое смешно без ничтожного, алепоздно приходит разумение. Стражди, человече, гласитИльменьское Откровение, стражди, бо нету жизни безстрасти; стражди и не робей; страх — все несчастиетвое, и все нечистое в тебе — страх. Воздаю Мирославу: превозмогал страх; и в бедах,умножающихся трудной порою, держал крепко корми­ло судьбы. Еще не стихли пересуды о пожаре, а ужлюдье заговорило о новом преступлении. Рокш, пле­мянник Ольсича, убил князя Улеба, своего отца. Схва­тили люди злочинца, чтобы казнити по обычаю, забро­сав каменеми, он же кричал в оправданье, еже отецвзял силою его невесту. Отбил княжича мечник Ско-рына; и выпало судити Мирославу. Рокш же был един­ственным прямым наследником Ольсича; хотел (Оль­сич) спасти княжича и говорил округ: «Станет Миро­слав судити пристрастно, хощет лишити мя преемеца».И собирал недовольных, смущая облыжными речеми.Мирослав, пытав княжича и выслушав очевидцей,дознался, еже Улеб силою сходился с невестоюсына, дщерью купецкого старшины. Однако, решая пообычаю, казнил смертию княжича на градской площеи на Ольсича, брата Улебова, наложил немалую вируза посрамление девицы в пользу отца ее. И было спра­ведливо. Ольсич же вскопытился, подстрекая людье;подкупом замирился со старшиною и понудил очевид-174

дей отречись от сказанного прежде. И вот всхулилиМирослава, упрекая в жестокости.^ Что же торопитись с правым судом? И правда, слу-чаецця, кормит ложь и бесчестие, а искусство князя(в том, чтобы) крепити правду, ибо людье безответно вгорячности и не зрит зримое искусным управителем.Како яд врачует, врачует и малая неправда, от боль­шей же неумолимая смерть. Честь среди бесчестных —возможет ли помочи добру? О горько, горько сие бес­стыдное признание, але в чем еще вина Мирослава? Не миновало лета, и вновь всколыхнулось во столь­ном граде, догукнувшись аж до Кыева и Новгорода:Буен Бык, деревляньский князь, схватил в своем домеБоголепа, сына Мирославля; застал творяще блуд сженою и боряшетися с ним, и хотяше связати; вбе­жал на крик сын Быка и ударил Боголепа ножом, Бо-голеп же, защищая ся, убише его. Хитер и коварен,Буен Бык не стал мстити тотчас смертию, но выдалБоголепа турьскому старшине Ольсичу. И пытал Оль­сич Боголепа железами и крючьями. Заспорили Миро­слав и Ольсич: кому (из них) вершити суд и приговор?Обычай не возбранял судити сородича, главным же су-диею был князь. Ольсич однако оспоривал, говоря, судкнязя лицеприятен, ибо в преступлении уличен сын.Созвали гридей, и (те) высказались в пользу Мирослава.Но не спало бремя с души, был Боголеп любимым сы ­ном; преждь отличался кротостию нрава и послуша­нием, разумностию и прилежанием в постижении мно-гомудрия жизни. И се открылось, подвержен порокам:брал отай подарки и подношения от нарочитых мужейи от людья, обещая замолвити слово пред Мирославом;жил с княжною Лагодой, сестрою, яко с женой, и родилсына от Весейки, холопки ее; обретя в товарищи пусто-гласов и приживал, пил (с ними) хмельное зелье и тво­рил богопротивное, обижая просточинцев; отнимал ко­ней и дорогую сбрую, не исполнял обещаний. ВпросиМирослав, плача внутри ся, но с твердостию присущей:«Знаешь ли, что должен умрети?» Отвещал Боголеп:«Знаю, батюшко, и готов». И назначили казнь, и вночь пред казнью повеле Мирослав привести Боголепав дом, и хоте усадити за стол с яствами, и позва мати(его) и брата; он же рече: «Приведите Лагоду». И во­шла, не подымая глаз. И поцеловал руки (ее), и просил 175

отпустити грех, заклиная М огожью; вслед за тем велелей уйти; и впроси ключевой воды, и даша исиити.Испив, рече: «Близок час разлуки, и жизнь завершена,хощу побыти один, яко и бывает человец во днях судь­бы. Прости мя, батюшко, не достоин имени твоего, ивсе простите». Вернися Боголеп в темницю, и плакалакнягиня, и Мирослав бысте велми печален. Приде вла-дыко Череда и почаша утешати: «Впроси наутриялюдье турьское, хотят ли помиловати, заменив казньвечным заточением? Аз подучю, и скаж ут: хотим. Си­це убережешь сына». И не всхоте Мирослав послуша-ти: «Како уберегу, коли не уберег? Не по обычаю со­вет, сын уж мертв, сушит сердце недостойная смертьего». Казнили княжича на площе, до светанья, и палачтриждь рубил выю, ибо осекалась рука его. И поднялисьв небо горлицы, и ударил сокол, и сшиб, и упала (одна)птиця на лобное место. Рече волхв, бывши при том:«Се знамение, свершили (мы) по обычаю, але не угодноебогам, не праведное». И разошлось людье молча. Беда же не оставила Мирослава: искала удавити сяЛагода, дщерь, токмо случай спас от погибели: вошедневзначай, увидела холопка и почала вопити, отвра­щая. И не принимала Лагода пищи, таяла свечою;узнав про то, Хелмор, князь Рутский, из кривичей, по­желал Лагоду в жены; и отдал Мирослав, считая му­жем благородным и славным. Хелмор, присоединив земли своей прежней женыпо смерти ее, володел в те поры землею до моря, и мко-зие роды быша вдачи ему; поссорясь с полотьскимкнязем, посадником и подручником Володимирозым,Хелмор едва не завладел всею Полотою, помешали ва­рязи, ударив в спину; и был конюгом 207 их РыжийУлаф, служивший неколи Ярополку. Але не пересилив,позвал Улаф в помощь ятвязей, и те пошли. СпросилХелмор Улафа: «Чего ищеши?» Отвещал: «Богатстваи славы 208. Коли не дашь ни того, ни другого, вернистановища у моря, кыми владели, ходя в Греки».И стали варязи теснить дружину Хелмора, и хотя (Хел­мор) замирился наспех с полотьским посадником, по­терпел поражение. Захватив иные из градей и осте-режья, варязи однако затупили мечи. В зиму, егда при­шла внезапу стюжа и варяжьи лодии вмерзли в лед,одолел Хелмор, и находники бежали; ушли в свои пре­

делы и ятвязи, пограбив, сколько могли. Вот как (об­стояло дело) с Хелмором. И пришел к Мирославу заСвузьем и помощью супроть ятвязей, полоты и нозого-родцев, иже приготовились воевать Рутскую землю.Рече Хелмор: «Дай серебра, найму варязей и одолеюПолоту и новогородцев, пока не ущитились довольно;возьму землю ятвязей и (тогда) рассчитаюсь с тобой».Мирослав же, сомневясь в успехе, осторожничал и темобманулся; были Руты опошней надеей, але не уразу­мел; коли ж и разумел, чаял минути спора с Володи-миром. Обещал серебра и не дал в свой час. Честныемужи паче иных казнимы есмы; рисковати нее — ис­кусство князя, егда приходят времёны смуты; страхупреждает славу, мелкое отнимает великое, и дни, бе­гущие борзо, лишают вечности. Надеялся Мирославперестояти судьбу, але кто в ливье останется сух, колине под кровлей? Что бы ни постигали, постигаем (одну) душу свою.Непрочно счастие, и жизнь зыбка и скоротечна; глаго­лю себе, согрешая во всякий час не против другого, нопротив самого себя: ищи себя в себе, всем рискуя и ни­чего не жалея, божье ищЬшь; в этом и совершенностьи несовершенство,— скорбим ведь о дорогах, кие вы­брали. Хощет потешити, усладити душу человец, а итут поле неоглядно: сколь ни паши, ни сей, урожайбудет съеден и забыт, и назавтра взрыхлять новое по­ле. Не достигнуть вершины в делах, всегда будет (ка­заться) мало; и мало есть. Обретший величие велминесчастен бывает, узрев просторы, от взоров других со­крытые. Любуюсь лесьем и полем, и теплыми лучами, и за­пахом пашни; любование сущим — исток радости. Нотакже не беспредельна (радость), ибо рядом стражду­щие, помыслы о них истязают вновь и вновь. А днейжизни хватает лишь, чтобы воскликнути горько: сежить не умеем, и уроки житья не впрок, ждали напрас­но и поклонялись чюжому. После отъезда Хелмора приснися Мирославу стран­ный сон: округ спелое ржище, а не жнут, у дороги же,впереди, дуб, не стар, но кроковат; и жарко князю, ивсхотел опертися о дуб, але сломал его; и вот пред нимподколодный змей, ползет ужалити; и стал рубити его(князь) на части, але каждая часть обратися в змея; и 177

чем больше сек, тем болып становилось. Пробудясь,позвал Мирослав Дукору, вещуна и провидца, и Дуко-ра истолковал сон: «Не ищи (ни в ком) опоры и (ни скем) не бранись; оставь, как есть». И было заведомойложью, ибо вошел Дукора в сговор; Мирослав же пове­рил и в нерешимости навлек на ся новые беды, страш­нее прежних. Задумав сгубити человеца, изматывают злые духипрежде душу его. Придоша гонцы от Володимира:«Кличет первостольный. Седлай скоро и скачи борзо».И взял Мирослав в догад, что донесли в Кыев согляда­таи о посольстве Хелмора, и се всполошило. Але нестал перечити и чинитись. Едва съехал со двора, на­гнал его челядин купецкого старшины, неколи опозо­ренного Ольсичевым племянником, и рече: «Господинмой на смертном одре, истомлен хворобой, неведомойпрежде по Словени, обратилось тело его в сплошнуюязву; никто не хощет навестити, боясь смрада и тлена,все отвращают лице, и чада, и жены; покинули ходив­шие прежде в друзиях. Ступай к нъ, поведает тайну».Поворотил коня Мирослав и заехал к старшине; и был(тот) уже при последнем дыхании. Рече в тяжкостиугасания: «Тебе есень, мне огнь да плесень. Обвороти-ли тя, князю, не повинен Боголеп, сын твой, веролом­ством и хитростию заманил его в сети Ольсич, прознаво порочной любви к Лагоде. Казня совесть, склонялик винопитию, брали же подарки и отнимали коней отего имени; к жене Быковой приволокли, оглушив зель­ем, и сына Быкова не убивал Боголеп; егда насилилинад простолюдьем, Боголеп унимал зачинщиков, ониже расходились еще пуще, ища ославити (тебя) в людь-ской молве. Велик заговор, и Ольсич, и Буен Бык, и Ве-лига — кропоткие души, недруги, продают тя на всехторгах». Сказал Друсь, воевода, провожавший князя:«Поправити зло не можешь и сына не вернешь, остави­ти же правду в обиде грешно. Вели схватить заговорщ-цей, явлю вину их пред всеми и вырву ядовитое жало».Отрече Мирослав в печали: «А з есмь убийца, кто еще?Обо мне ли думати? Доказати же вину коварных погу­бителей моих — непростая задача, жди, пока возвер-нусь». Рече Друсь внове: «Схвачю злочинцев». И вос­претил князь, и паки было роковой промашкой. Содеяводну, трудно упредити новые.178

Пошел Мирослав к Кыев, а при нем немнозие гридии отроки, и брат Видбор, и Чстень, болгарин, поклокяв-щййся древлим богам своего рода, и Дыю, и Могожи.Й се близ перевоза открылся взорам Кыев, чюдесеиград на холмех; полыхает (в нем) пожар, и дымитсядо облацей, и багрово в водах Непра, и било гудит тре­вогою. Рече путник, шедший на колах: «Пылает в на-родех, горит в домех. Схватил Володимир волхвов, ежепридоша умиритись и спасти веру; ин молвит, христовпожигают, друг сачит — правоверем мстят за долго­терпение их. Яга в Словеньском краю, отступники ука­зали дорогу». И подъехали к Речным вратем, еже ныне зовутсяГостиными; сторожи на конех и пеши, прохожан рас­спрашивают, под рубахи лезут, порты ощупывают,иных пропускают, других волокут на дознание; толпашумит, кони ржут, колы скрипят, жены на колах пла-чют. Дорога перед рвом — колдобины, грязная жижа,коню едва не до брюха; быша в те поры Речные вратыбревяны, але мостки надо рвом подымались не на пень­ковых веревьех, яко в Турье, а на железных цепех, по­добное в Святицких вратех и Печенежих. И почалисторожи разгоняти людье кнутами, мостки же припод­няли. Рече Мирослав: «Се примета, братия: творимоеу ворот града творимо и во граде. Небывалое преждеви ж ю : непорядок и бестолковица, и глумление над лю-динеми». И послал отрока объявити о приходе. И долгождали; и вот опустились мостки, и явися болярец вкрасной шапце и шемаханьском накиде, медяныйхрист на шее, грязен и нечесан, кокоший пух во брадеи голос сипл; мечем опоясан, а рукоять у пупа. Речек Мирославу: «Те оружие дозволяю, але у твоих отбе­ру: повеленье Володимира; разбой во граде». ОтвещалМирослав: «Почто отбирати, ежели разбой? Безоруж­ны не въедем, бо противно званию и обычаю». И отъ­ехали от ворот, и встали на взгорье. Окинул Мирославвзором простор и рече в грусти: «Тут стояла Трияновароща, тысяча лет дубраве, аз славил в ней бозей, при-шед впервые в Кыев; ныне пни догнивают». И покло-нися пням. Чстень же указал на отрасль у пней: «По­гибли, но возродятся. Если б не теряли, не обретали.Кто не страждет, тому ничто не дорого; кто не дости­гает богатства, не может восславити нищету; совершен­ 179

ное от несовершенства; познаём чрез невежество».И сподобились словы Мирославу, ибо думал о сыне.Рече: «Все же многое творится непонятно, и не отсту­пают сомнения». Чстень рече: «Мужу, кый все разуме­ет, нечего (делать) на свете». Промедление — се зрак зряшных. Заполдень при­шли от Володимира; мужи чинные, на борзых конех сдорогой сбруей; пропустили Мирослава и свиту в во­роты, и людье смотрело со всех сторон, але без любо-пытья. И пустися дождь, унимая дальний пожар. Ра­дости же не было ни в конных, ни в пеших, иже попа­дались по мосткам; свои заботы у Кыева; се селищане,голыть, недоеды, изгои, толпясь пугливо на Ряднойплоще, дожидались найма; се холопе с рогожными ку-леми на головех, зазывали на постоялые дворы, обе­щая овес конем и мясы постояльцем. Все примечалМирослав, быццам хотел провидети, что ожидает у Во­лодимира. Миновали тесный посад, низкие клети, сконя рукою достати стреху, узкие оконницы, глухиевороты; проехали Болярский Конец, двухъярусные хо­ромы за огорожеми, и расступилась улица — за осен­ним садом свинцовые кровли великокняжьей усадь­бы — терема с узорным стеклом и петухами на спицах.И вздрогнул Мирослав, и придержал коня: се поддождем на холме, за площей, насупроть дворца, будтотолока,— множество людья. Спросил провожатых:«Идеже святище Перуна?» Отвещали: «Нет больше;на том месте ставят храм святого Василия». РечеЧстень: «Уж не Володимир ли свят? 209 Вчера в татех,ныне в святех. Высоко поднялась христова церква, алене простоит долго на чюжих подпорах». И осекли му­жи Володимировы: «Злоречивым коротят языки. Небоишься, старче?» Отрече Чстень: «Страх велик —пред всеми имети страх. Никто не прожил время стра­ха своего». Пытлив и недоверлив, Володимир встретил приба­утками: «В дождь и в стюжу гость нужен, в день по­гожий — упаси боже». Рече Мирослав: «Чюждой сталастолица». Отрече: «Мнозие винят мя, а ведь хочю доб­ра, верша по знанию своему». Вот то-то ж е; и спросилМирослав о волхвах. Признал Володимир, что брошеныв темницу, прибавив: «Требовали невозможного и гро­зили. И без того штодень поджоги и убиения. Волхвы180

['Г почали уже войну и думают, супроть мя — супроть Русьской земли; неправая их брань». Рече Мирослав: «Доволен ты собою, и се худо. Преждь друзей искал, а ныне сытишь ся холопеми». Встал Мирослав со свитою на княжьем дворе, в при­ ставном теремце; прислуживал Сйвер, старший коню­ ший, знакомец по дружине Святослава. Хотя и хри- щен, блюл отай свою веру. Открылся (ему) Мирослав, он же уберегал от соглядатаев. Созвал Володимир подручных князей и поверил им, еже сбирается на хорватей, замысливших отречись от соузья и передатись лехам. Каждому вменялось сказа- ти, сколько приведет дружины и ополченья и сколько даст серебра, коней и припасов. И открыл Сивер Миро­ славу, не в лехах причина,— в нежелании хорватей принять христову веру: убили посланного епископа и прогнали посадника, вотщивша ся поставити церкву; опасался Володимир, еже в досаду (ему) приимут хри- щение и опеку от Рима 21°. И еще открыл Сивер, вы­ спрашивая, кто сколько даст, Володимир выведывает силу и замыслия подручников; донесли (ему), еже лу- кавецы и прижимы утаивают наполовину и войско, и серебро; Кыеву же невмочь и границы стеречи, и дер­ жаву держати, и земли христити; претяжкая обуза, але решено промеж Володимиром и Добрыном, глав­ ным подсказчиком, и нетерпеливыми епископами, с кого почнут и на ком окончат; готовы уже идти на Тмутаракань, смущающу Русь и всю Русьскую землю вольницей; в Тмутаракань ведь побежали тысячи му­ жей из Кыева и иных градей, спасаясь от хрищенья, не в Запорожь, еже открыта набегам степнякоз. Исполнися надеждою Мирослав, але росла и трево­ га; видел: противятся повсюду христам розно, хотя и с успехом, како в Тмутаракани и Новгороде, о чем скрывал Володимир. Христил об симу Добрын-посад- ник мнозих из нарочитых мужей Новгорода; понеже дружина не пожелала прннятн Христа, прогнал дру­ жин со службы, наняв взамен варязей, однако лишь усилил вражду. Летом, приведя митрополита Михаила и трех епископов, почал свергати кумиры и рушити святища, вознамерившись христити поголовно, людье же, поощряемо волхвою, возмутися и переби приспеш­ ников Добрына, ревнителей-христов и варязей; оби- 181

женные нарочитые мужи и дружины, и людье нового­родское составили необоримую силу, и покидали Хри­ста уже хрищенцы. Сам Добрын с трудом выбралсягизНовгорода; один епископ был убит, а митрополит ра­нен. И встал Добрын под градом, пугая Хелмором ирутеми и хитростями склоняя к послушанию, граясанеже положили на вече изгнати Добрына из Новогород­ской земли, како святотатца и насильника. И се на­брал Добрын новых варязей, и подступили ко граду;правоверы же затворили вороты и приготовились к бит­ве. И се пожгли варязи посад, убивая старых и малых;и вышел воевода Угомон, и разбил варязей наголову, аДобрын бежал в Кыев. Радуясь, не радовался Мирослав: одержав победу,бездейничали правоверы, христы же сбирали все но­вых вспомощников, и Добрын уже приготовился во-ротитись. И се прислал владыко Череда к Мирославуберёсту; жалуясь на разноголосицу, просил сведати осхваченных волхвах, а коли удастся, вызволити; изатруднялся Мирослав дознатись об узниках, было со­крыто даже от Сивера. Но больше томило, еже в безде­лице погубляет дни, сидя обочь событий, а Володимирне отпускает. И замыслил бежати; Добрын, пришед,рече: «Не погуби безумием княжения, доносят на тяОльсич и Велига; прислали к Володимиру, согласныприняти хршцение; он же пока не ответил, не желаяссоры». Внял Мирослав словем Добрына, видя благо­расположение (его); и сам воздавал должное сему не-подражаему мужу, изменявшему порою замыслиям, нониколи не изменившему почутью. И взмолил МирославДобрына отпустити домови, и по твердости отказа по­нял, не ради прихоти задерживает великий князь, нопо дальнему расчету. И просидел, бременя ся, Миро­слав в Кыеве до зимы, и другие просидели: от криви­чей и от радимичей, старшины от запорожей и два годь-ских вождя — от родей, подданников Тмутаракани. За­бавлял Володимир (князей) ловами бобров и гонами напущного тура, угождал дорогими подарками и веселилбогатыми пирами; на пиры сзывал отовсюду плясу­нов, шутов-пересмешников и гудошников; гордилсянемнозими скоморосеми, насильно хрищенными; и пе­лись сказы, и говорились преданья, и были затеи сряженьем и учеными медведями, а словеньские бози182

не поминались. Первостольник, с утра хмур и напорист,неутомим и распорядителен, ввечеру предавался вино-питию, часто безудержному; захмелей, любил непри­стойности и сам бысть велми горазд на выдумку; же­нил (кого-либо из) подгулявших мужей на козе, убеж­дая, се заколдованная цариця, и понуждал, глумясь,ко старинному обряду со сватами и хорами, с показоммужской срамоты по скуфьскому обы ч аю 211; и волок­ли жениху в постелю козу в паволоках и парче, заутреже требовали ягнят на съедение. С отчаянием взирална шумное застолье Мирослав, видел омраченной ду­шою не приметное ок у: не от силы и радости гультай-ская щедрость и безудержные смехи, но от усталостии сомнения; бе растерян князь князей и снедаем тяж ­кою думой; по слухам, не ладил уже с Добрыном, ста­рым, але по-прежнему многомудрым вольником; неспорили уже, враждовали, и на думе, по свидетельствуСивера, грозился Володимир повесити на суку Добрына,яко обузу стола. Будто бы прежняя жизнь вершиласьпо Русьской земле,— сеятель пахал в поле, коваль сош­ников раздувал горны, судья брал виры, купец спешилна торги, корабельщик ставил ветрило, гриди правиликняжью волю, мытники считали полюдье, жены зачи­нали, носили плод и рожали; вершилась жизнь, и все жне было прежнего, таилось по дням роковое. Ослепи­тельно сияла слава Володимира, але в сиянии пропа­дали черты и князя, и (его) державы. Зиждили, не ща­дя сил, але гибло, не щадя зиждителей. Возводили вКыеве два великих храма 2|2, Дружинный двор, Конюш­ни, ставили новые стены с неприступными вежами, алемногое из сотворенного рушилось и горело; набираликняжьи мужи смысленных отроков и учили грамоте,письму, счету и христовым заповедям по болгарьскимкнижиям, а епископы с прихвостнями отнимали силоюи скупали повсюду древлие словеньские пергаменыи бересты, знищали в огне великую мудрость и памятьо минулом; вот и воеводы недрёмно сторожили гра­ницы от печенезей и похвалялись силой, но сколько нисходились в чистом Поле, побеждали (слишком) доро­гой ценой, так что не было радости от побед; креплипеченежьи рати и уже приводили с собою целые полкиправоверей, бежавших от понуд и утеснений; и пусто-шили полдневные селища и грады, так что бросали 183

смеры поля и домы, и зарастала земля лопухом и дер-нйцей. Мирослав не одобрял, еже прибегают правозерек помоге ворогов и соединяются с ними, але разделялотчаяние и горечь бежавших; видел, не сотрясают на­беги киевского стола, но упрочают, ибо округ молчат,и глядит Володимир уже заступником всей Русьскойземли и миротворцем. Ускользала правда, и не находи­лось (ни в чем) опоры, а людье, ради которого страда­ло сердце, уклонялось борьбы и страдания и жило, неощущая уже вечного течения жизни, но горьким мгно­вением и короткой надеждой. Рыскали в ночех сто-рояш и караульщики по градем, але умножались гра­бежи и разбои, и в утро находили зарезанных, а раз­бойников не находили; казнили о всякой седмице, исходились ротозеи к лобному месту с охотою, нибы кобщему застолью. Се проклинали нравы нехристейпопы и епископы, возглашая льстиво кротость, любо­мудрие, умеренность и послушание, воспретили водитимногие жены, оскорбив словеньский обычай; и сокра­щалось племя, и умножался разврат; во хрищенныхградех бродили волочайки, и залеживали их старцы иотроки на глазах у людья. Славили христы здоровье,а недужных прибавлялось бессчетно. Славили христыцарство трезвости, а вцарилось винопитие, и в церквывступали в грязи и небрежении, одуревши от хмеля.Все смешалось и спуталось. Нищие и бродяги заполо­нили землю; вещали округ о предстоящем конце све­та и уже ожидали громы и падение Неба, але мир неугасал, не скончался, не освобождал казнимых от каз­ней их. Серед правоверей смутьянили отступники, на­зывая ся пророками, и обличали белую волхву, учапрозрению, како есть искушение у слепцов. Прорица­ли, еже грядет невиданное безбожие и идолопоклон­ство, голь и срам души; победят христы и всех рас­пнут, но все будут жить, медленно умирая, и наступятбездневные дни, когда желаний прибавится, а испол­нений (их) убавится; когда процветет рабство, лень,бесчестие тела и ума, вспучится язва чинопочитания ивозобладает блуд языка, младые не всхотят тружа-тись, а старые, прозябая в пианстве, забудут имя родасвоего; и будет яйцо учить курицю, а жена плевать вмужа, и обмелеют сердца, и обмелеют реки, и выро­дятся мужи, и выродится лесье, и почнут дышати смра­181

дом, яко на пожаре, и приидет новый Хун, разрушитграды и сожжет селища, сравняет погосты и осквернитд^ ты н и, обесчестит жен и дщерей, а потом убьет всех;и скажет в отчаянии последний: «Нелюбь человеца кчеловецу погубила народ сей, бражник и лентяй обес­силели его, раб духа и своего бесчестья», но скажет темне все; да и что словы? Приснися Мирославу вещий сон; узряху разом лю­дей, населяющих вси земли, и труды, и скорби их, ипробудился в неком озарении: вот, отличны племеныи обычаи; противное одним по вкусу другим, поученияне совпадают, ибо страждут разно, и превыше всегоМысль Обо Всех Ж ивых; нет такого закона и заботы(такой) не дано, а Мысль благоденствует, и от теплаее человец прорастает в человеце, и бессмертны гордо­стью оба. И еще понял (Мирослав): страшен ненасыт­ный, но пуще насыщаемый; ложь уловляет лгущих,заждители своего счастья разрушают свою судьбу, абози только смеются глупости; и душа должна ведатичасы сна и отдыха, просить пищи, а насытясь, ке тер-затись новыми похотями; хуже зверя боящийся смер­ти, но хуже зверя и вовсе не боящийся ее; люди ушлис указанной тропы и бродят то справа, то слева, истин­ный путь потерялся в гущех ложномудрия и пустогознания. Уязвляют явью мечтания о высоком, и мелкое ос­корбляет неодолимостию. Приходим к понятию, а на-утре отрекаемся, ибо плачет душа, не найдя места впросторном мире. Уплывают воды в Вечное Море, влекут события кПредначертанному. Вскручинилась Анна, великая кня­гиня, встосковала по родным сторонем; и обещал Воло­димир, ублажая, воздвигнути Царь-град посреди Кые-ва. Собрав камнесечцев, иных приведя издалека, почалставити дворец богаче и роскошнее цесарева; везли ка-мени на плотех и на колех из Корсуни и из Болгарей,в Кыеве отливали всякую зодчую надобь, выжигалиплинты и тесали столпы, гранитны и мраморяны. Возво­дили (дворец) в княжьем саду, простиравшемся о тепоры до градской стены у Пучайны, идеже неколи бы­ша лодейные торги. Дивясь хлопотам, Чстень рече:«Растут дворцы — взрастет и полюдье». И ходил на-зирати, хотя запрещалось строго, и стояли повсюду сто­ 185

рожи. В некий день приметил: сторожи, отперев желе-зяные двери, вошли в стену, неся брашно и питие вкадях нибы свиниям; и придя в ночь, в снег и стюжу,стоял (Чстень) у отдушины и чуял смрад и слышаллюдьские стоны, и видел отблески света. И спустил вотдушину бечеву, а на ней берёсту, впросив: «Кто в узи­лище сем?» И отозвались: «Волхвы, послы от святищаИльменьского». И се известил Мирослав о тайне влады­ку Череду; быша от него в Кыеве мужи на торжищах.И миновал тыдень, и случися в ночь во дворце небыва­лая суета и смятение, окружила дворец княжья сторо­жа, и искали по всем клетям и истобкам, на кровлех ив подполех, в углах и закоулках. Встретив Володими­ра, полного заботы и гнева, рече Мирослав: «Ужливновь печенези?» И не всхоте отрешти; от Сивера жеузнал: бежали из узилища некие преступники-душе­губы. И вскоре после того Стефания, в правой вереПанйду, болярца, кому быша подначальцеми теремныесторожи, заменили варяжином; мнозих из сторожейсхватили и, пытав свирепо, казнили без у к а за 213; бы­ли, сказают, правовереми; сгубили ся за малое, лишьнепреклонностью заплатив за смерть, ибо открылся за­говор прежде срока. Але кто вправе осудити: умретиза малое — не в том ли великое сердца? Терзаясь неудачею, Мирослав захворел; рече вскорби: «Коли грех давлеет, все грешны, над каждымпреступление, свое или чюжое, содеянное наяву илисвершенное в мыслях». Отрече Видбор: «Коли все греш­ны, смерть николи не приходит рано». По прошествии многих испытаний возьмешь в ра­зум: жизнь (человека) есть жизнь духа (его); презрит(человек) лишения и страдания плоти, творя свою судь­бу. Насыщения же не дан о: съел — и опять голоден,взял — и вновь пусты ладони, але пережитое душоюи открытое ею мудро и пребывает вовек; довлеет долячестному, на кого же в обиде? Тепло жизни в челове-це, является же отвне, и счастие в обретениях души,иное — блуждение и суетные ожидания. Тяжко страда-ти, но разве дано лишь нищему? Тяжко лишатись итеряти, но что теряти голому? И вот: обретаю, чтобытерять, страдаю, чтобы блаженствовать, достигаю, что­бы отступатись. Ярмо же ненавижю и насильникане терплю: нет надо мной хозяев, окромя Могожи и188

Влеса и окромя души, ими возжженной для совести!Но полно, остановись писало, не тупи ся понапрасну,еще не час тризны, еще время труда и правдивой пове­сти,— доколе плачешь, не иссякла надея; надея жене оставит: прекрасна жизнь, пока жива душа. Почали искати волхвов по всему Кыеву, боялисьзаговора и чинили немало насилия над неповинными,ходя вназырь за всяким совестником. А по весне по­гнали тысячи кыевцев, со скотеми и детьми, к пол­дневным границам, в припустелые запорожские сели­ща ; ужасно бысть зрелище невольников, лишенныхкрова и очага, и родной общины, без счету умирали впути. Володимир приставил к изгнанникам своих му­жей, и велели селитись по холмем и рекам; едва об­живались, понукали бездолей возводити остережья изаставы от степняков, иже заняли исконные земли(руси) по Непру. Сказают, мысль сселяти непокорныхвнушил Володимиру митрополит Леон, сменившийумершего вскоре Михаила 214. Како бы ни было, истор­гла мысль слепота и ненависть; и се прониклись пе­чалью пространства, рыдание потрясло Русьскую зем­лю; след за кыевцами погнали на выселки из другихградей,— вереницы бездольных. Опустел Новогород,осиротела Сиверь, притихло в Деревлянех, Кривичех иТиверцех. Злой понудой и кровию сеяли христы холо­пий нрав по душам, люди же недоумевали: не инопле­менники неволят к покорству,— вчерашние братья; нобратья ли вознесшие ся вероломством и подлостиюнад питающими их? Все (наши) потери и утраты судьбы — восполнениенедодач в жертвоприношении помыслами и деяниями;вдали бозем менып, нежели получили. Не скорбети опотерях, ибо не наше. Але скорблю и не утешаюсь. В лютые морозы пришел к Мирославу посланник отДруся, Турьского воеводы, и от Бусла, Менесьского по­садника: «Ворочайся, сносятся недруги потай с Воло-димиром, возмущают супроть тя людье. Изнемогли вспорах и ссорах, поправити же (дело) не можем». РечеМирослав к великому князю: «Отпусти восвояси, нету(мне тут) службы, бесполезен. Не отпустишь охотой,неохотой уйду». Отрече: «Ступай, колн невтерпеж, нопрежде женись на сестре моей снохи, жены Вышесла-ва 215; чем не люба? И ты (ей) по сердцу. Х ощ у пород- 187

нитиеь». Рече Мирослав: «Хотел бы, отдал бы дщерь».Отрече Володимир: «Старшая в подлетех, не гоже сва-тати. Не хощещи женитись, твоя воля. Вот нее дело не­вольное: поднялись волхвы уж открыто, перечат вла­сти моей, нарушив клятвы и обещания. Доносят,решено волхвою восставляти роды супроть Кыева ихристианской веры; сбираются противитись оружием;презрев обычай, избрали себе нового князя, беглеца ипреступника Могуту, и се отребье, лживые самочинцыищут взергнуты Русьскую землю в раскол и усобицы,погубити единство ее и силу. Преступления волхвы ста­ну отныне карати без пощады, пищем запищат, илюдье не шелохнется, бо моя правда, а волхвы — по­собники печенезей; кто им пособник — лютый мневорог». Взликовал Мирослав, услыхав о выступленииволхвы, але и опечалился: хитер и коварен Володимир.Рече без объездов: «Плутуешь, князю, наговариваешьна волхву. Не приемлю христов, николи же не истреб-лял (их) веру, терпел в гридех и дружине. И что волх­вы? — не они ли пособили те на первый стол, не они лиутверждали славу твою? Ныне жаждут самого малогои самого разумного, еже бывает в людьских спорах —терпения: кто хощет, христись, кто не хощет, поклоняй­ся своим богам». Рече Володимир, почав в ярости,окончив в лести: не ведала узды в страстех стеснен­ная душа его: «Не бывати двум верам в одной земле,едина правда на свете, и бог един. Велик был хаканКазарьский, слава затмевала солнце, але пустил вцарствие чюжого бога, принял иудейскую веру, и пре­ломилась держава: идеже ныне Казарь? Быша волх­вы украшением племен, ныне не так; о весне поют, ауж реки остановились, восклицают о зиме, а уж цветётпо лугам. И Череда мутит воду, гляди, не навлек бына тя жестокой беды. Се моя воля: всхощет Могутапройти в Деревляны, идеже ожидают раскольники, непропусти чрез Дреговичи, смерем и холопем бежати(к нему) не дозволяй, аще соблазнятся». Рече Миро­слав: «Содею по воле, але и совесть отмою, коли на­прасно закидаешь грязью. Ведай ж е: держал, нынедержати холопей при себе не стану. Один лжец окле­вещет десять честных мужей, один холоп охолопит ты­сячу». Засмеялся Володимир: «Минули времёны ни­щей чести, ныне всяк служка с кружкой, требует188

(себе) слуг; погляжу, чем заплатишь подручникам.Откупился бы, достало бы серебра; не слепой: предомною до пояса изгибаются, в своем уделе в ноги кланя-тись велят, вси беззаконники, бичуют не токмо холо-пей, але и смерей по прихоти; коли же рассудити,како и сдержати ленивое и дерзкое людье, коли нестрахом? Развращены волхвою и обычаем,— абывсяксебе князь». Не сдержа ся Мирослав: «Высокомерноеречешь; холопей ищешь, холопеми откупаешься, аусидети чаешь». Рече Володимир: «Казнил бы тя смер-тию, да премного заботы. Прими ж поцелуй». Сицерасстались. Отъезжая из Кыева, сказал МирославЧстеню и Видбору, брату своему: «Державный муж,еже хвалим в голос, но порицаем в шёпот, (ничего) недостиг; (ничего) не достиг и тот, чью волю не испол­няет слуга, первым услышавший о ней. Во времёиывеликого властеля ожидают добра, во дни ничтожногобоятся беды; великий учит далеко зрети, ничтожныйвопит (о том), что под носом». Се словы заметили спут­ники Мирослава, и мне радость указать их. Умное сло­во — лутшее украшение всякой жизни, она же — дело. Воротясь в Турье, позвал Мирослав Друся, Еоево-ду, Бусла, посадника, и старейшин: Демиша от ради-чей, Яруна от полешей, Соловья от беличан, Перко отсутиней и Дмира от вентов. Реша мужи: «Втуне хло­поты твои. Лутше бы не возвращался, повернул Оль­сич против тебя, мы нее немного успели. Завтра по­кличут вече, и распрощаемся» 216. Соблазнил Ольсич мнозих мужей, требуя законапродавати (земельные) наделы, наследовати куплен­ные и выделятись из общины с наделом; вчера, запа-мятав обычай, хотели мужи, чтоб старейшины держа­ли в родех до недужной дряхлости, сёння, заручасьподдержкою, глаголили: наречем (старейшин) боляр-цеми, пусть наследуют подобно князем. И говорилОльсич, ища поссорити Мирослава с гридями и дружи­ной: пора умножкти покорм старшей чади, жито по­дорожало, а серебро подешевело. И впрямь возрослимени из-за неуродов,— за короб ржи или полбы про­сили в полтора раза болын прежнего, за быков — вполтора раза, за коня — вдзое; кадь меду шла за триновых векши 217, а высадка воску — за семь; але запустую хвалу, показуя власть и богатство, уступали 189

нередко князи корсуньцем или варяжским гостем то­вар дешевле прежнего, сами нуждаясь в нем. Совещался Мирослав со владыкою Чередою в свя-тище Хорса; таился владыко сторонних взглядов, ибокругом быша соглядатаи. И узнал Мирослав, нет един­ства в белой волхве, раскололись, ослабив ся; Чередадержит сторону Буруслава деревляньского и Богоми­ла новогородского, мужа велми мудра, прозвана радисладкоречиа Соловьем; оба хотят немедля ответи­те христам силой на силу. Святозар же от кривичейи Хвост от переяславцев противятся; Боруслав хощетвосставите права древлей знати, Богомилу и Святозаруи слышати (о том) противно, боятся оттолкнути наро­читых мужей из новой чади; Боруслав наряжает по­слов в Тмутаракань, Святозар склоняется к варязем,ибо много варязей среди сподручников его, Хвост жепоносит тмутараканей за криводушье. Злой дух спот­кнется в неразберихе; поет каждый свое, а песни неслыхать. Впроси Мирослав: «Идеже днесь Могута?» Отрече:«Скоро узнаешь». Рече Мирослав: «Дам (ему) в по­мощь, что имею и сверх того, лишь пустити через Дре­говичи не пущу, бо дал слово Володимиру». Рече вла­ды ко: «Володимир ворог тебе и сам слова не держит,почто лезешь в петлю?» И было как бы погрозою. Уди-вися Мирослав: «Что же переменился ко мне?» И уко­рил: «Уж и дружины ущитились, селища полыхают,и кровь льется, тысячи убиенных безвинно, а ты всетолкуешь о мире и непорочной чести». И узнал ещеМирослав, ограблены прихвостнями Володимира ка­пища, раскрадено их обилие. И Богоздань осквернилихрищенды по наущению грек, растащили несметныесокровища, а были (среди них) жертвенные дары и Мирослава, и (его) предков. Ведомо, Богоздань первое святище на Словеньской земле; в Деревлянех, а не в Полянех, како есть тяжба промеж родеми,— в трех сменах коней от Турья, коли держати на Полудень. Не все допускались зрети чюдесы, но (только) свершившие подвиги. За пять лет до поверженья кумиров на Щеко- вице топорами и крюками отступников, цвело озери- ще, еже обочь взгорья и рощи, кровавым цветом, и прорекли гибель Богоздани. И свершилось: разрушена до основания обитель духа, разбиты жертвенники, воз­ 190

веденные Авйстом и сыном его Дулебом во времёныСкуфи. Ступень Судьбы со священными письменами отВдеса уволочена и утоплена; тащили на полозех покаткам сто коней, и кони пали, людины же, творившиесвятотатство, поражены слепотой и беспамятьем. И сезлодейство: загублены жерцы богозданьские, послуш­ники их и служки, а всего за сорок мужей. Аз зреах ступень, и Мирослав молися пред нею посмерти Святослава о благодати и вечной памяти пав­ших. По преданию иссечена Ступень пращурами, алеписьмены на ней не от руки человеца; прочтены вотражении, егда залило Камение вешними водами, и(то) вершит ся единожь в столетие. Словы, взывающиек размыслью, повторены на златых скрижалех в Иль­меньском храме, уже по-словеньски. Вот же они, зву­чавшие при вокняжении Володимира в устех ГорюнаВитсьского, богозданьского владыки: «Аз есмь Послед­ний Свидетель Прошлого, царь царей, владыка владык,смертный в познании, радостех и скорби, бессмертныйв исканиях и надежде; говорю (вам) в день сей и вкаждый из дней: — не торопите времён, ибо не возможете замедли-ти и х; — горе починающим сызнова, если лишены пупо­вины; горе (тем), кто отступает заповедей предков, ониже ведали неведомое ныне и остерегают; — нет одного откровения, еже заполонило бы душумечтой и верой, сомнение и печаль присущи (челове­ку) от зари до зари; нет и одного дела, нет и однойбезделицы, нет и одной надежды; — жизнь чюдесна во всякий час, ухудшают ее улуч­шающие для себя; алчность неволит ум, сковывает ру­ки и пустошит сердце; — един ум слаб, множество полагающихся (другна друга) еще слабее; — нет блага, ради какого должно отдати (всё), чемвладеешь, и беды нет, ради избавленья от какой стоилобы пожертвовати миром; — нет знания, нет и невежества, неотвратимо исто­чающих счастье; — жена снизу, а бози сверху; не опускайте бозей,чтоб не попрати ся, не возвышайте жену, чтоб не пастьна колени и не погубити людьского рода; 191

— верьте Небу, сколько себе, и сколько себе, неверьте; закон Неба — обман ваш, как обман Неба —ваш закон; — поклоняйтесь красоте и жертвам (ее) неустан­но, нет ничего (в поднебесной), кроме красоты, и жизньсама — красота, отличившая ся от хаоса и лжи духа;ищите несправедливость в (самом) человеке; — вечны круги искания: болын тружаемся, болынпредстоящих трудей; дальше уходя, приближаемся,ближе подходя, удаляемся, и ничтожное застит очем;в искании познаем волю бозей, в суете покорствуемнелепости; — словы, иже заповеданы, правдивы сокупно, по-розь — ложь духа, цепь сердца, отрава разума; — не бойтесь повторения, лишь повторение уберега­ет ; придя поздно к новому для себя, возопите горько; иновое не явится новизною». Указают многомудрые: разумеем бедою, не разуме­ем радостию; бездонно Откровение, скорее постигнемтечение звезд на Небе, нежели проникнем словы Егоединой мыслью; але и блуждение — Истина, доколеблуждают светло. Недаром Стрибог — покровитель Бо-гоздани: ветры бытия, несущие дожди, тепло и стюжу,несут и страсти; зацветают (люди) или увядают. Во дниотрочества моего Стрибогу ставили самую старую прял­ку; прядет на ней Стрибог свои ветры, чтобы сшити бо­гам одежды; тако и мы прядем мысли, чтобы одети Ис­тину. Но вернемся к событиям. Сказал Мирослав владыкеЧереде: «Завтра сойдется вече, что делати?» Сказал Че­реда: «Князи проходят, а обычай пребывает. Волхвамвзрыхляти поле души и сеяти заповеди: се удел наш, ос­тальное ваше. Вот, изменив обычаю, восхвалили волхвыВолодимира, вознесли до небес, и что же? — пожелал всвятые и отрекся восхваливших. Кто возьмет мирское,упустит божеское, а кто держит божеское, не даст упа­сти и мирскому. Се наука нам и слово тебе, не требуйокромя». Не отступил Мирослав: «Помози, Ольсич сно­сился уж с Володимиром о хрищении. Отдам все свое се­ребро, возьмите тихо еще из святищ, чтоб не толковалив людех, ибо донесут в Кыев». Череда сказал: «Многонадеи было на тя, теперь вижю, напрасно полагался,—трепещешь Кыева. Серебро же оставь себе, аз повелел от192

нужи вскрыти скуфьские усыпальни; не осуди и не вос­препятствуй, не на жизнь сошлись с христами, но насмерть; кто убережет память (о Скуфи), если не усто­им?» Велми огорчися Мирослав: «Како смеем скверни-ти? И наши могилы разроют, коли тревожим усопших».Отвещал Череда: «Истинно речешь, але идеже взятиоружие? Идеже сыскати коней? Нам повсюду теперь за-града: Олов, застольник и сображник Володимиров 218,воспретил торговати ратной сброей, и в Корсуни требу­ют княжих печатей. Превозможем суетное, восторжест­вуем, предадимся соблазнам дня, упустим вечность.Егда враждуют людьские бози, нет людью мира от пола­гающих, еже постигли их волю. Моравы забыли Дыя иРода, уступили грецем, надеясь на защиту, а ныне и мо-равы, и чехи заискивают пред немцем, содеяли ся рев­нителями чужого бесстыдства 21Э. Блукают племёны, те­ряя исконную веру, и всем холопе». Неустрой и неуряд смутил Мирослава: впервые вла-дыко Череда не разделил (с ним) думы. На другой деньпозвали (князя) на вече. И вот, минуя толпище, слышаприветы, но болып поношения, подумал: «Не ради ли(этих) людей страсти мои? Почто же томим гордыней,еже хощу лутшего, нежели они?» И прояснилось. По-клонися Мирослав людем, они же, подусканы Ольсичем,возопили: «Хотим продавати и покупати наделы!» Ре­че Мирослав: «Буди отныне по-вашему, если откупщи­ка примет община». И возопили: «Хотим, чтобы ста­рейшины правили закон без оглядки, пусть наследу­ют!» Паки рече: «И се буди по воле большинства, колисогласится родовой сход». Видя разрушение хитростей,вскричал Ольсич: «Удвой покорм дружине и гридям!»И опять рече Мирослав: «Коли хотите, утроим, алепрежде решите об утроении полюдья; и гражанем пла-тити: аз кормлюсь ведь больше от отчины, отдавая(все) на гридей и дружин». И взроптали тогда конце­вые 220, быцца в те поры в Турье четыре конца о дюжинеобщин: Княжий посад, Деревляньский луг, Гридин рядс Торгами и Застенье, идеже преобладали закупы и ря­довичи; вечевати же им возбранялось. Реша концевые:«Мы свой обычай не уступим!» Одумались и болярцы: «Негоже умножати бремя смерей, и без того велико иподымное, и подушное». И взнегодовали на Ольсича.Мирослав же еще болып вразумил, поведав об избиении7 Зак. 1997 193

волхвы и насилиях над правовереми, ниже (о том), чтоОльсич просил Кыев христити. И взяли мечники свиде­теля и, раскалив железо в огне, заставили принестиклятву. И сказал людин, что лжет Мирослав; когда жеподвели к огню, чтоб поручился, обличил Ольсича. И за­кричали вечцы неутерпно: «Не хотим Ольсича град­ским старшиною!» И лишили Ольсича гривны старши­ны. Разошлись люди в возбуждении, восхваляя Миро­слава; он же, радуясь нежданной удаче, отправилсяпеш в святище и принес жертвы Могожи, Влесу и Роду,и жгли костры всю ночь, и раздавали мясо жертвенныхбыков, было же их болып двадцати, Але переменлив нрав удачи, сникает счастье, едваобъявив ся. Вскоре наезжаша в Турье послы от Хлуды,хорватского князя, и от Велизара, волыньского князя;рекоша к Мирославу: «Час спасати словеньскую веру иобычай от посягателей грек и от изменника, присягнув­шего им ; восстала волхва повсюду, и роды подымаютсявослед; Могута сбирает в Ладожи великую рать, стека­ются к нъ отовсюду, из Кривичей и из Ватичей. Будь снами заодин». Убеждал и владыко Череда: «Решайся,единожь судьба предлагает, зря потом искушает». Ме­тался Мирослав; хотел заодин с Хлудою и Велизаром ибоялся погубити Дреговичей: обещал ведь Володимирне порушати прав земли. Вселися в Мирослава дух Ви­ла, и раздвоилась душ а; страдал (князь) пуще, нежеликогда казнил сына. И позвал думу, мужи однако сказа­ли: «Скоро уж отзимит, пора подумати о земле, мало-снежь бысть ныне до лютых морозов, что, коли на не-урод? и что нам с неугомонами? все равно не устоитВолодимир, продался лживому богу, и будет наказан,назовут хорвате еще ятвязей, лехи да печенези пойдутв помощь; нам же абы тихо». И отказал Мирослав кня­жим послам. Рече владыко Череда: «Не защитившийбозей честен ли? Созерцающий молча глумление неглумливец? » И взял в сердце словы Мирослав, и занеду­жил. А тут явились послы и от Володимира, покликалина брань с хорватеми. Узнал Мирослав, уж и е о й с к о вы­ступило, да задержалось в пути из-за переполошья встольном граде; случися небывалое знамение: рубилилед рыбари у Кыева, и всплыл в прорубь Перунов исту­кан из каменя; и побежали, испугавшись, рыбари воград, и рассказывали о том повсюду; и собрались люди,194

попы же успокаивали, обличая рыбарей и грозя распра­вой; и пошли все на Реку, и увидели, что правда; хри-стЫ'Же, подошедшие близко, дабы сокрушити истукана,провалились и потонули. И почалось во граде смятение,так что вернулся Володимир и ездил по площам, вну­шая, что не было истукана; очевидцев же схватил и по­весил, обвинив в поджигании церквы святого Илии, пер­вой из церквей на Словеньской земле; она же сама воз­жглась от переполнявшего лицемерия. Спросил Мирослав (у послов): «Пойдет ли на хорва-тей сам Володимир?» Отвещали: «Уже идет по советуДобрына и митрополита Леона, дабы явити пред усом­нившимися христианское мужество». И понял Миро­слав: торопится Володимир, боясь соузья взроптавшихс ятвяземи и Печенежью, ибо успели уже сговоритись слешским князем Болеславом221. Болеслав же без про­медлений выступил встречь Володимиру, и бе удача емув сопутех; але поступал с хорватеми и Волынью, быц-цам с холопеми, требуя от них низкой службы и сереб­ра, и раскаялись вскоре, что позвали его. Володимир жевелми прогневися, ибо в осень еще, принимая в КыевеБолеслава и одаривая богатыми подарками, получилуверения в дружбе и слово, что не вступит в сговор спротивными столу. И се послал Володимир к чехам, и теобещали супроть Болеслава, натерпевшись от негопрежде. Рече Мирослав к послам: «Недужен ныне, идти впоход не м огу». И снарядил Славуту, сына своего, и сним 500 конных; двести из дружины и триста из охо­чих мужей. Проводив войско, встретил весть о кровавомхрищении в Новгороде. Случися же вот что: егда Мо­гута объявися в Ладожи, новогородцы решили не пуска-ти (его), убоявшись угроз Володимира. И просил Могутао соузье князя Хелмора, противника новогородцев; по­ка уряжались, Володимир прислал к Хелмору, увещаязамиритись с Новгородом, а Могуту не слушати; Хел­мор согласися, пожелав серебра, и Володимир обещал,однако тянул, подговаривая варязей схватити Могуту. В те дни перестали подчинятись Володимиру Свя-тицкие словени и Меря. Сказали Могуте: «Приди кня-жити и защити (нас): рубят старую знать под корень, и ловкие холопе, христясь, завладевают обилием». Со­ брался Могута, але изменили нанятые варязи и схвати­ 7 195

ли его; держа под стражею день и ночь, впросили Воло­димира, сколько даст (за него). Ответил: «Вдвое противтого, что просите, коли поднесете отдельно тело и главуМогуты ». Добрын в тот час подошел к Росставью, имея пятьтысяч конных. Появясь внезапу, вошел во град без сечии казнил с жестокостию нарочитых мужей, детей и жен(их) отослал в Кыев, людье же христил, кропя водою наморозе, и поставил епископа. Святич Воложский взялхитростию, обманув, что идут росставьцы, спасаясь огДобрына, и беспечные, поверив, отчинили вороты.И христил людье, пожегши древлие капища; разрушилсвятище Х орсу, идеже жертЕОЕали с трепетом и морд­вы, и булгари; кумир из чистого злата семи локтей вы­сотою с подставою из меди похитил. И оставил в Сбя-тиче своего воеводу и часть войска, и держали они гра-жаней в страхе, лютуя по навету и наговору 222. Послетого двинулся Добрын к мятежному Новгороду. Ново­городцы, извещены о жестокостях в Росставье и Святи-че, приготовились к битве; але в нарочитых мужех небыло согласия, дваждь вечевали, прежде нежели вы­брали старшиной и воеводою Угоняя, тысяцкого, слав­ного родом и храброго в опасности. В тот день люди отильменьской волхвы напали на варязей в Ладожи и пе­ребили (их), освободив Могуту. Позвал Угоняй Могуту вНовгород, говоря: «Буди воеводою». И отказался: «Нехощу воеводити лживыми, попросят христы продать мя,и продадите, ибо торжище для вас дороже святища». Меж тем подошел Добрын; бе оттепель, и вскрылисьреки, и разлилось, так что встал Добрын близ города,ожидая, пока спадут воды. Схватиз трех владык из Иль-менья, рече к новогородцем: «Стучусь к вам от велико­го князя, не достучюсь, казню смертию владык, а сле­дом и вас, зачинщиков». Однако Богомил, владыко Но-вогородский, призвал людье стояти крепко, не уступая,и вывели (новогородцы) на мост через Волху пороки,сняв со стен, а мост разобрали на самой середине. И секазнил Добрын владыку Крота пред стенами града, ибыло неслыханным поруганием обычая; Перун не пора­зил святотатца огнем в укор раздорному людью, людьеже, возмутясь, проникло в дом Добрына; и убили женуего и сородичей, кого нашли в городе, а усадьбу разме­тали и предали Огню. Узнав (о том), приступил Добрын198

с отчаянием, и была сеча у предмостья и на мосту, и пе­ресилил Добрын, заняв Гончарную горку, и пристани, иторэкигце, в те поры обнесенные лишь малым валом.И возгласил: «Не считает грехом Христос изгубленьелясеЕерей. Однако кто христит ся, сохранит жизнь иимение». И почали христити, силком волоча людей кИоакиму, епископу из грек, хрищенцы же, не дойдя додому, отрекались. Казнив немало, увидел Добрын, ежекровию не вспоможешь, и раздавал подарки принимав­шим Х ри ста; приходила чернь, одни и те же людины помногу раз. И вот стало (положение) у Добрына усу-гублятись, зароптали дружи из новогородцев, обличаяего жестокость; близко к Новгороду подошел Могута, идозоры его уже наезжали на дозоры Добрына, посекаяих. Замыслил (Добрын) отступити, ибо не хватило сил,помога же из Кыева задержалась: шли слухи о вторже­нии печенезей, а Володимир с войском увяз в Хорватех.И попытал Добрын хитростию, послав во град перебеж­чика, иже поведал Угоняю, что близко Могута, а Доб­рын в намерех сняти осаду. Угоняй не поверил перебеж­чику, але, укрепляя дух, открыл новогородцам о Могу-те, и се бысть роковая ош ибка: только и говорили отне-ле, что о помоге, имя Могуты было на устех, и восполь­зовались (тем) вороги. Ночью перевез Путята, воеводаДобрына, на лодиях тысячу росставьцев выше Новгоро­да и, сделав крюк, подошел с ними на рассвете к Чудь-ским вратем. Спросили сторожи, что за войско, и сказалПутята, войско Могуты, прося поскорее проводить кстаршине. Взликовали новогородцы, не подозревая об­мана, и пропустили, дав провожатого. И вошел Путята вдом к Угоняю, и поднялась тревога. Але поздно, пере­били христы безоружных; Угоняя схватили с чадеми идомочадцеми и сказали: вели отворить вороты Добры-ну; коли не исполнишь, убьем тебя и детей. И подъеха­ли к вратем, Угоняй же, сидя на коне, крикнул сторо­ж е: «Не отворяйте, измена!» И пал под ударами ме­чей 223. Не растерялись сторожи, вступили в сечу с яро-стию, але силы быша неравны. Овладел Путята вратемии впустил Добрына с дружиною; успели занять Медве­жий угол прежде, нежели были остановлены владыкойБогомилом, исполчившим простолюдье для отпора на­сильникам. Облаченный в кольчугу, с копием в руце,владыко Богомил крепко ободрял новогородцев; и ста­ 197

ли теснити войско Добрына, когда же подоспела дружи­на, и вовсе погнали, ранив Путяту и епископа Иоакимаи убив немало из нарочитых мужей. Видя бедствие из­немогающего войска, послал Добрын к варязем, слу­жившим Новгороду: «Можно пересилити Добрына, алениколи великого князя Русьской земли. Аще перейдетена сторону законников князя, каяедый за день сей полу­чит, яко за год службы». И переметнулись варязи с ко-нюгом Ш ихберном; следом за варязьми перекинулсяГостята, концевой Нерева, а с ним Веребей, купецкийстаршина 224, сородич и друг Добрына, бывый с ним всговоре, ненавистник Угоняя. Веребей освободил хри­стов, запертых гражанеми на конюшем дворе Малогодетинца; и вот толпище христов, сыскав оружие и ко­ней, ударило в потыл новогородцам, однако было рас­сеяно и с позором бежало; и затворились христы в церк-ве 225 и тамо молились. Возмущенные же правоверыразбиша церкву, убиша христы и разграбиша домы их. Але (для победы) мало было Добрыну Шихберна,Гостяты и Веребья, повелел поджечи избы и дворы про-столюдья в Плотницких рядах; и занялся великий по­жар, и испугались гражане, бысть еще самый початоквесны, другая седмица,— куда податись лишенным кро­ва? И побежали тушити, каждый к себе, остались ведьв избех дети да жены, и запросил владыко Богомил за­мирения. Рече к Добрыну: «А з восстал и восставиллюдье супроть тя, душегуба, мя судите, у других винынету». Схватил Добрын Бомогила и всех волхвов и, ско­вав цепеми и приставив стражу, пеше повел в Кыев, иде­же загибли в пытках. Усмиряя, казнил новогородцевбез счету против обещания. Сокрушил, глумясь, куми­ры и святища; согнав людье в Волху, еще стюжливу,во льдинех, христил порозь мужей и жен. И се поднял­ся тяжкий стон по граду, ибо мучили (всех), кто отре­кался; искавших спастись побегом, ловили и убивалина месте. Иные из подвижников веры сами лишали сяжизни, говоря: «Что теперь без бозей? — пуст мир, егдаопустела душа». И в лето наполнися земля нищими исиротами, и бездомные скитались по всем дорогам 226. Получив вести о Новгороде от случесьского купца,ходивша в СЕеи, рече Мирослав к друзиям в смятении:«Прав владыко Череда: не уклонитесь Дреговичам спо­ра с Володимиром, не избежати с ним брани; лутше198

вспомочь Могуте, нежели после казнити ся, оставшисьбез, яоузцев». Болюч опыт жизни, не ищу легких дней, дабы неотяготити (их); пуще всего не ищу холопей, боясь охо-лопитись; чернь гнусна — безвинно лишили ее людь-ской природы; але еще подлее холоп, поменявшийсяместом с господином по воле бескровного случая,—несть гнуснее бёзделя, горше пианицы, свирепее само­дура, безжалостней истязателя; велми трудно, даже не-можно холопу обрести добродетель мужа, оттого вовсякий час проклинаю холопство, корень бед нынеш­них и причину несчастий грядущих; вся мерзота, ежезатрудняет хождение в людех,— от холопей или кичли­вости холопей в одежех вольных мужей,— се клятвоот-ступье, лень, равнодушие, бессовестность, самомненье,алчность, трусость, глупость, лживость, страсть окру-жати ся холопеми; вглядываюсь, трепеща: сколькоокруг мя честных, николи не бывых холопеми? Але чтозагадки? Дни загадают и дни переиначат, оправдавпредчутья, не оправдав желания. Принесли новую вестьМирославу: князь Ольсич отказался давати полюдье.И судили еще мужи о дерзости, егда приспело и другоеизвестие: «Друтичи заодин с ольсичами, таболичи, ве-лемичи и бранчане; хотят, сложившись, схватити Ми­рослава, зная, что нету большой дружины». ВосклицаМирослав: «Не обнажи сердце, человец, пред людине-ми: тотчас ударят. Что мы и наше томленье? — гибливеликие царства и вместе с ними знавшие о причинахпогибели. Однако же потянем, не сетуя, что глупостьпобедивших громче мудрости поверженных в прах».И велел Друсю, воеводе, кликати дружину и звати вой­ско. И прознал, сговорились старейшины меж собою,верховодит не Ольсич, но деревляньские князи БуенБык и Немизь; деревляны обещали пособити Ольсичуна Турьский стол, он, в свой черед, вспоможти Могутесупроть Володимира; старейшинам же посулил Ольсичумножити покорм и позволить наследовати. Се горькое усмешье судьбы : разве Мирослав не былдушою с Могутой? Ставят нам в нежелание желания на­ши и пеняют за несодеянное, добрые словы обращаютсупроть нас; приближаем свою беду, ища отдалити. И миновал день; была сильная буря, шел дождь, иМирослав оставался с дружиною в Турье. Опустело в 199