Мирослав, князь дреговичский

лось супроть христов и Володимира. Але не нашелпохвалы в ватичских велможах,— пребывали обочьсобытий, суетой питая свои надеи, бранитись не на жи­вот, а на смерть остерегались; убеждал их Могута, ониже искали, что легче, а не что справедливей, како вси,не заметные в мире, повторяя мудрость постороней:«Нет счастливее веребья в просе». Много жил, много ходил и мнозим внимал,— блу-кают люди, вопя, еже хощ ут воли,— не воли алчут, нопозлащенных цепей, выгоды и успокоения. НаставляютВеды: «Нельга обрести, не отдав, а душа николи не бы­вает довольна. Истина в человеце, егда вокруг (него),и вокруг, егда утвердися в нем; и там, и тут купно, алене там и не тут врозь». Скорблю о терниях знания; ма­ло исполнитесь могуществом Даждь-бога и неоскуднымвсесилием Могожи, мало постичь Творение во всем на­полнении, ибо чем болып хотения, тем менып ведаюто себе, а чем болып ведают, тем болып хотения; вот бе­да — означен ли предел, кроме Смерти? Одни бози со­здали зримое и незримое, слышимое и неслышимое, дру­гие, подобно кругам на воде, произвели рождение, тре­тьи — вдохнули в живые души тоску о прекрасном ижажду совершенного, четвертые — перемешали истинуи ложь, говоря: конец (всякой) истины да явитсяложью, предел во лжи да станет началом истины; естьеще и пятые, и десятые, побуждающие в беспределье исамообольщение, а последних нет и по имени (до сихпор) не названы. Мудрец, посмейся над мудростию своей. Узревше­му свет истины мерзко нетерпение и плач себялюбия:не одни (мы) во вселенной и, равные солнцу, не равныулите. Не торопитесь к счастью, несчастие ваше впере­ди. Попрекаем себя: не ведаем, куда грести, куда пра­вите челн желаний, але ведь нету ему единого пути; иведение то уже не есть бытие духа, але умирание его.Затвердили: наказаны, наказаны! А за что? За похотьлегкого, за возалкание сладкого, за прославление бле­стящего, за унижение силой лутшего. Стали поклоня-тись одному Перуну — кто возопил о богоотступниках?Стали улащивати духов добрых и уклонитесь злых, неразумея причин и сути доброго и злого,— кто оскорбил­ся гнусностью? Стали терпеть двуязычие, кто остерег,еже погубляют правду, кто обличил двуязыкого? Пуще250

же всего бысть блудение духа от бессилия и невежест­ва,— вера в вечность праведника и спасающую десницуНеба. Але не вспомогут радивому и не воскресят умер­шего для неомраченного бытия — всему непреложныйзакон. Вот и вера в Христа, купленного у грек,— вопло­щение робости и лени, щадящей ся, а не истину. Тешитуши, да жжет язык. У бозей ведь свои заботы, в людь-ские не мешаются, опричь духов, во всякий час стере­гущих и искушающих, от них сердце то тверже каме­ней, то мягче терёбицы; встают бози в помощь познав­шим волю (их), а как войти в познание,— о том лишьсловесы, яко горошины, круглые, куда наклонишь, ту­д а покатятся. Единожь втолковывал о вере фрязем, ипотешались: «Если бог не заступник, кто ж е?» И сеутробное разумение; и птиця ждет своего, и червь; ачеловецу не совестно и не глупо ли? Даны бози всемусущему, и образ им — сущее, иного нет. Чувствующийд а восчувствует чувством бозей, зрящий да узрит зени­цею их, мыслящий да прилепится к течению МыслиИзвечной. Смёшное хотенье — низводити божескоев кокотей, несущих яйца. Несуразица и глумление!И вот еще бесстыдство — ожидание рая. Нет ни рая,ни ада, кроме жизни протекающей, нет и уставов, кро­ме уставленных; дума о бессмертии противна жизни.Изречено: всяк волен жити во дне бегущем, грядущемили ушедшем, волен и во всех сразу, всяк волен удли-нити (свой день) или скоротити, и живет, сколь захо­чет, и что ему час разлуки? Отселе устав дерзающим:искати бессмертия в смертности своей, превозмогатипреграды, согласуясь в Творением, еже завсёды спра­ведливо и прекрасно. Оттого прекрасно подражаниеТворению. Бози вдадут и заберут назад, прекрасное жене уходит (от нас), повсюду оно, але не приметить не­зрячему. Останусь собою, како сотворен, чтобы достало жиз­ни. Не устрашусь утечением реки: дней (моих) доволь­но, если и завтра уже срок; живущий по заповедям непогибает от суеты, и всего у него в достатке, не проситдней лишних, а отпущенные не теряет, тружаясь, и но-щию сожигает свечу размышления. И оконченное неокончено у нёпутя, умелец же дело завершит, и не окон­ченное (у него) окончено; что дом, что поле, что скотье,что слово изреченное — во всем безмерное от Творения.

Мало ведающих, много несведущих; (им) просто слож­ное и сложно простое. Ильменьское Книжие уловляет:идет к правде и бегущий от нее, жива Истина, если и неназвана; первый шаг к Истине равен последнему, по­неже путь одинаково нескончаем, а заповедям нет кон­ца, и одни противоречат в слове другим; сице что-ли­бо зрят с разного расстояния: то великое, то малое, акакое — кто знает? Что же остается? Жити, але ради чего? Ради сла­вы? ради чести великие? ради богатства, власти, утех?чего ради? И вот: ради штодневной радости — творитиживое из неживого, достигая совершенного. Але и это —дым от огня тающий и искры гаснущие, огнь — (само)творение, егда чаруем ся красотою сотворенного в не­устанном добромыслии. Бесконечье — и миг. Чтущийсловы се не разумеет, разумеющему же (они) излишни. Взболит и всплачет душа, встретив ликующего обид­чика. Повещу о времёнех, пронзивших сердце, и кровьистекает, не ослабевая. Промешкали сильные, поздноспохватились, и растаяла (их) сила, и отступили, иокруг восторжествовали христы. Сами сковали цепи и сами надели их. В лето, егда Могута ушел от Кыева, не осаждая 266,съехались христы и освятили церкву Святой Богороди­цы, назвав соборной, и была о 25 верхах, по числу зе­мель Словеньской земли, але под рукою Володимирастояло (всего) 19 земель 267. И была церква велми рос­кошна, пол из гладких разноцветов, лики по стенам изсмальты и злата, а на потулке краской-водяницей ото­бражены жития святых и самого Володимира; не по­стыдились кривды и мерзкого тщеславия. И се Володи­мир, вознесен лицемереми и хитрыми пролаземи до об-лацей, позволил епископам брати с прихожан десятуюдолю от обилия их 268, а сборщиком поставил мздоимцаи кознодея Анатаса, гонителя словеньского духа. Сицеобирали людье ради насыщения христов; представля­лись же печущимися. По освящении Десятинной церк-вы раздавали по площам хлебы и мясы, задобряя прос­тодушных, але в ту ночь рокотал гневный Перун, ивспыхнула огнем церква, и едва потушили, а пристрой­ки сгорели дотла. Рыскали мечники и сторожи по гра­ду, аки серые влоки, искали поджигателей; и вот уви­дели люди в церкве Илии кумир Хорса, стоявший в ал-252

щ таре выше Х ри ста; и вспомнили о правде отчич и дедич и о защитниках веры, волхвах, и всплакали. И взнена- видели грек и варязей, беззаботно пирующих на чю- ясом застолье, и гридей Володимира взненавндели, бес- честников сих, отчепродавцев, долбивших лбом пред болваном осмеивающего их бога. И говорили с радостию о Могуте; и се потекли изверившиеся ко князю подоб­ но ручьям, еже устремляются к м орю ; он же воротися из Ватичей, не поладив с тамошними княземи, думав­ шими не о Влесе и Могожи, но о пирогах с грушами, о златой рыбице в грибах да о чюжих волооких женах. Паки встал Могута по Непру, так что ни купцы, ни перекупцы, ни вестники, ни повозники полюдья не мо­ гли пройти от Новгорода или от Кыева без великой охраны. И озлясь, умыслили (христы) новую беду на правоверей и на словеньские роды. Скликал Володимир подручников и указал им христити людье в родех и об- щинех поголовно; тех же, кто восстанет и возропщет, не желая Христа, хватати без промедления и казнити без суда. И узнялось неслыханное по Русьской земле, ибо всякий холоп искал преумножити указанное госпо­ дином; вот, куда ни взглянуть, повсюду оглобли и усердные плети, и плач неповинных, и кровь честных; день ото дня множилось число господ, и каждый (из них) искал добыти себе холопей, а вольных преследо­ вали. Завели болярцы дружины, и грабили без совести на себя и на князя, и на попа, и на великого князя, до­ нага раздевая смерей; противящихся же постыдному, неправому и непосильному бремени бросали в узилища и убивали. И возопила благим матом Русьская земля от беззакония, вспомнили люди прежние времёны, егда не утесняли душу, лишь своя нужда велела тружатись, а не погрозы тунеядцей; и бежали в лесье или в иные земли, или, обессилев и обнищав, скитались по градем, селитись же могли только в СЕободех, вне стен, и бедст­ вие сих изгоев поневоле вопияло. Жалок удел лишивших ся своих бозей,— одиноки (они). Сколько бы ни богатели, бедны, скудным думам их нет опоры, и делу не положены корени. Лишившие ся своих бозей, лишают ся и своей судьбы. Смута, смута торжествовала по Словени. Аз есмь сын и не нахожу матери, аз есмь плуг и не нахожу по­ ля. Все мне чюжое, ибо воздвигнута ложь меж челове- 253

1цеми, ввергнуто недоверие меж ними и розь; утесняютдруг друга ради своего, и никому нет надежной доли. Многоцветие мира — причина зрящего ока. Видятнебо и белым, и синим, и красным, и черным,— какоеоно? Сице блуждение Правды, знание и незнание Исти­ны — причина разума. Какая она, Истина? Близка лиПравде моей? Видя боль людьскую, паки восчувствуюсвою. Великий князь Володимир, отвергши труды мои,порицал: «Язычник! Ненавидишь Христа!» А возмож­но ли полюбити бесчестие? Скоблят ныне книжия древ-лих подвижников, словы мудрые извратно пишют, неразумея, тщатся утаити Истину. Зачем? О ней ли суди-ти смертным? Ведь и сами пройдут, пустомыслы, а Ис­тина пребудет, и сияние ее не ослабнет. И что маратнвздорное в угоду епископу? или князю, требующу се­бе мудрости, как полюдья, но лишь пьянеющу от угож­дения и безумеющу от славословия? Не растет и лопух,коли п р и ста в и т листья дуба. Зелены ветви притворныхпохвал, но и они обнажаются, открывая сокрытоепрежде. Желает смерти моей лживо прославляющий мя. Кем стал в родной земле, не ведаю ныне, бегу по от­чине травленным зверем, и нет пристанища. Але не от­вернусь гласа судьбы: служ ю боли и совести, не кала-чю и не мягкой постеле. Не должен никому серед долж­ников; закуплены по последний день, не ведают радос­ти от воли в душе; ядут и совлекаются ради яденья исовлеченья, а дни мимо в ложной торопливости и пус­той суете. Идеже восчувствовать бозей, коли нету слу­жителя им? В лихой год хрищенья обретал ся в Кыеве стольнымлетописцем, обучен грамоте милостью Будислава Сивер-ца и нужею разума отца моего Солна, сына Домослав-ля, неколи старейшины в Ипутех; приняти Христа от­казался с негодованием; Истина ведь одна, если бы ми­ров и было бессчетно; чюжие же бози хуже своего ле­шего. Болярец Ингерд, тысяцкий, купно с попами отгрек наущал тогда Володимира прогнати или казнитиослушников; простое замышляли: посечи прежние опо­ры, а свои поставити, искоренити князей словеньских,дабы самим вокняжитись. Не вышло, цел о лысину, сло-мися гребень о нечесанную браду; наветы и клевета по­трясли гридей, штодень вершились побойные споры и254

уреканья, однако устояли. Дружины роптали: «Комун ы н е князь в служ бех?» И людье ударило в набат, едваопрокинули кумиры на Перун-горе, и учинило непови­новение; немало пролилось крови; унесена волнами,с м ы т ы следы, але вечно преступление в душех преступ­ников, и правда пугает их. О мука мук — зрети подлого раба, жгущего святынювольного мужа! С поспешеньем татей ломали святища,и правили во граде корсуньские лукавецы да кыев-ские недотепы. Много трудов, да мало плодов. Забыты быша моистарания: и бденье по остережьям, и хождения в Пече-н е ж под стременем Ярополчим, и посольство в Булгарь;в с е забыли и самого недосеку-одноручеца; издержалсяд о последних меней кормилец престарелому отцю, се-стре-вдовице, хворым женам и неразумным еще чадем;д в а холопа были, касожин Коча да муром Анко, отпус­тил на волю — нечем кормити, а продавати по честнойслужбе — совесть; снес в торги гридиче платье, бисер иколты от жен, и коня, и седло печенежье в серебряныхбляхах, и землю продал, и дом ; только и осталась клетьо едином окне, плетеный короб с книжиями да берёс­тами от знатных мужей; да еще меч русьский, жало-ван Святославом. Чего ждал в Кыеве? — соромно бы­ло нищу и бесславну ворочатись в Менесь, да и как? —менып четверти гривны за двенадцать душ провоза невстанет, да еще брашна напасти. Сице терпел в заботех,пренебрегаем былыми друзиями, але не падал духом :в с е переменливо, не токмо удача, но и бедствие. Об летое щ е так сяк: поднимусь до зари, выйду с детками чрезПолнощные вороты, выпрошу у перевозчиков долбушу,отведем повыше по Реке и бьем рыбку острогою или вы-ловляем удою. Заскрипят возы на ближней дороге, сме-р е на торжок повалят с луком, репой и мясами, а мыу ж тут как тут — домой трусим. Коли уловно, жены ры­бу запекут в дубовом листке, убрусы пониже повяжутд а ко Своду пойдут,— люди в маяте суда-ряда дожида­ются, того вирники привели, того мечники притащили,а другой и сам от судьи правды всхотел. Иные купятрыбу и квасу попьют с охотою, а нам пропитание. Обзиму, ведомо, потуже,— куда однорукому на охоту? —дровишек собрати, и вся забота. Жены, те напрядут инаткут, да много ли возьмешь за товар? На Менном 255

дворз жито уже не дают, запрещено указом. В голод ихолод били челом волхвам; кормили отцы обычая, обо­гревали, не оставляли в отчаянии; сестру и батюшкусхоронити пособили и на тризну серебра дали. Умыш­ляли ведь христы коли не силою, то разорением и ни­щетою растлити и расслабити душу; ввергнути (чело­века) в одиночество искали, оставив глаз на глаз с бе­дою. Але не падали правоверы, бо поддерживали другдруга; легче легкого ведь погубити ся, коли радети(только) о себе. Мирослав, случай повстречав мя, пло-кал чистой слезою : до чего довели! А з же бедствую, алев услужение не иду; обида безмерна, да и людье округдержалось стойко, не отступало бозей. И горшечникико мне приходили, и мостари, и коЕали, и швецы, и ры­бари, вси отверженные, и ободрялись взаимно. Подсы­лали доносчиков от митрополита, да убирались нечес­тивцы не солоно хлебавши: записная харя чумаза, даза сто поприщ блестит. И се учинили христы искушениедля бедствующих; возводя в Кыеве Богородицкуюцеркву, позвали тружатись, кто хощет; нароком пла­тили хлебами и мясами в изобилии. Але никто из ис­тых правоверей не соблазнися. Возведена церква от­ступниками да холопеми. В Ведах же сказано: «Со­творенное холопем не утешит сердца и не простоитдолго». О мука бессильных свидетелей! Поруганы капища,кумиры посечены, кощуне святым каменем мостят пло-щ у пред церкЕОЮ; образы древляные, искусно сработан­ные, обобраны, сорвано (с них) злато, сковырены жем-чуги. Спасено мало; уцелелое собрал на своем подворьеМихаил, митрополит, и потай пустил на изгуб. На гра­моты, на жития и летописания охотились, быццам наредкого зверя; платили серебром по весу. С умысльемтоптали Слово Предков, и князь Володимир, ослепнувв угождении лукавому Христу, потворил сожигателемсотворенного подвижниками на радость человецей ипросветление их. Се преступление преступлений, не сы-скати (ему) искупляющей кары. Взращаемы в долгомприлежании, аки жито, мудрые книги пособляют кре-питись в напастех судьбы. Предпочтет смерть человецодинокости своей и отчаянию, коли не услышит гласачеловеца, в ком признал бы единодумца во страстех инадеях. И се книги, творящие чюдо вспоможения от256

I души к душе, знищены, и нет их отныне; осталась боль: в людех, и неизживна. И вот еще бесчестие Володимира, за него опозорен навеки. Собор возводимый не возводился: что в день построят, в ночь разрушат, и творили сами христы, да­ бы спихнути на волхвов, говоря: их колдовство и гада­ ния вызывают злых духов. Схватил Володимир волхвов, а с ними владыку Провида Полянина, и задушили в узи­ лище, еже под митрополичим теремом. В ту же ночь христы подожгли домы правоверей в Старом посаде, и сгорело до сотни, людей и того болып. Сгорел дотла и Олгов Дом, святище чюдесно, единец по земле; в До­ ме прорицали прежде грядущее, и прореченное сбыва­ лось; предсказали ведь и хрищение, и низложение Перуна, и отречение от бозей, але никто не принял над­ лежаще; дальнюю беду не держат на виду, особно бес- печливая словень. Заложен Дом Олгом, сыном Свято- славлим, еще в отроческих летех, и строили десять лет поляне и деревляне, сосуды для треб, злато и самоцве­ ты для украшения от руси и тиверей; мнозие племёны почтили Дом своими дарами, и болгаре, и моравы, и ле- хи. Быша воздвигнут на тёсаных столбех из черного ка- меня; вежа с помостеми и перилами, крыта медяным накатом; жертвенник белокаменный, кумиры серебря­ ны, литы по изложницам Ступой, ильменьским волх­ вом, а всего сорок кумиров. Прежде чем запалити, огра­ били христы святище, растащили его владение: не сыскалось на пепелище ни единого кумира. И взнялась неистовая смута по Кыеву, и ходили воеводы, утишая гражаней; иных убили, иных расточили по темницам. И мя схватили, тати: пристукнул было некого богоот- ступеца клюкою за нечестивую речь. Скрутили вервием и бросили в яму с водою по колено. Ни пити, ни ясти, думал, отойду уж о света, але не скорбел о себе, о чадех малых мыслил и добрых моих семейницех — что с ни­ ми? Видел, и их похватали и покидали в воз волочай- кины выметки; пожить, яже сыскалась в клети, раста­ щили; благо, что книжия и летописания, томим предчутьем, отправил прежде сородичем к брату Пере- свету в Менесь. Больно, больно глаголити. Сице судьба распорядилась: вчера был среди нарочитых мужей, и князи наперебой справлялись, здоров ли, сёння по­ вергнут в грязь, и всеми забыт. Се имя ж изни; блажен9 Зак. 1997 257

умерший до своего позора и унижения; але не назовусчастливецем миновавшего напасти: иная нищета егодней. Сидючи в яме, не взроптал на бозей: человецемитворимо доброе и злое; заступничества не просил, уте­шался вещими словеми волхва Водимы: «Нет мирапромеж боземи, пакуль нету промеж людьми, им жерт­вующими». Тяжко стояти, злой дух искушает: погоди, самообойдется; а ведь не обходится николи. Уклоняющий­ся тягот уклоняется жизни. И что сомнение? Краса су­щего — в переведанье силою; сдюжити, перестояти,одолети ворога явного и тайного, превозмочи усталостьи страх и добитись правого и желанного, како бы нипреобразилось,— радость земная, торжество достойного.От бозей почати и к богам придти, сохранив от челове­ца,— искупление за муку дней присно и во веки, въяв-ление Могожи и познание ее. Вразумлял ся, угасая вбессилии: что есть во днях, кроме радости? она суть исмысл всего сокровенный. Дерзати, доколе возможно, серадость, а большей нет. Радоватись, чтоб не печалити,—тут межа человецей. Але ведь и радость разнится в ду-шех. Изрекаем, а к Истине ближе, когда молчим. Засыпали мя землицею и ужо засыпали, однакоспасся, ибо не терял терпения и дух испустити не поспе­шал. Донесли Володимиру о мече Святославлем, и про-будися на миг в нъ совесть, взнегодовал на дотошныхприслужецей. Вытащили мя, обмыли колодезьной во­дою, раны снадобьем смазали, одежду приискали, питии ясти поднесли, сбирайся, говорят, к Володимиру. Азже прошю показати моих чад, что (с ними) сотворили?И дали коня, и поехал с провожатыми к Вышгороду. Наполдороге свернули в лесье, за лесьем остережье — ве­жа за частоколом, у ворот сторожа верхами, и главныйсредь них Ферлавь, варяжин, христившийся триждь:в Царь-граде, в Корсуни и в Кыеве. Не пропустил, за­спорил с провожатыми, мне же недосуг ожидати —шасть в вороты; кто знает надумье судьбы в следующеемгновенье? Что отложишь, почти николи не сбудется.Мати моя, Могожь, заступница правых, ужасное отверз­лось! Дыхом не дыхнуть — полон двор и конюшнястраждущих — жены, и дети, и старики. Все домочад­цы не отрекшихся, схвачены в Кыеве, вторую седмицювзаперти; окромя репы, ничего не дают, огнь возжечи258

не велят, а воды — по ковшу на брата за долгий день.Разыскал своих в околевающем сем улье, больно зретинесчастных. И вот вести: умре младшая дщерь Оленя;животик распучило, ручки-ножки задубели, синюха полицу и горлышку — и конец. Сторожи-христы свирепы,пристанешь с нужею, прибьют; погребенье воспретили,забрали Оленю в мешок да и закопали в лесье, яко па­даль; человечьему телу, божьей плоти мыслящей, ка­ково во червех изводити ся? Се поругание, забвениекрасоты жизни, подлость и стыденье памяти. Дам волюгневу — паду под мечеми, едва поразив одного из не­честивых; они же того ожидают; и се скрип зубов­ный — мое дерзанье и ясная ненависть без предела —залог моей перемоги. Вывел отца-старца, противных и чадушек, да раз­ве возликуешь, коли округ страдания? Детки малыебегут следом, цепляются за порты, просют хлебушка —разрыв души голос голодного. Сице возвернулись домови; ночь — и гонец от кня­зя с двумя плетеными ларями при свече. В одном мечмой, платье велможное, шапка, подбитая соболем, са-пози мягкие, опоясье с серебряной застежей; в другомларе — мясы копченые да хлебы, да вины заморские,да сласти корсуньские — виноград сушеный, орехи ипрочее, чему нет названия на языке моей бедности. За­глаживает князь кривду, а мне обида еще пуще; гры­зут чады хлебушек-то, а у мя слезят очи: во роднойземле гонимы и побиваемы — за что? Заутре ко князю; поморили на подворье, впустилив ожидание. В светлице всё чернецы, немчура смугля-ная. Кликнули мя в Стольную палату. Вот и писцы си­дят, а пусто. Вот и окны, набраны желтым корсуньскимстеклом, отворены настежь, а дышать нечем. Прежде-то княжье седалище осенял серебряный Перун, отли­тый и отверстанный Ступой,— с тяжкой мыслию ста­рец, в одной руце — пук стрел, во другой — сноп жи­та, живые колосы. Ныне вместо кумира распятие —жертва, измученная истязанием, холодный мертвец, ис­ход человеца в сем беззастенчивом мире. Экая нелепицяпосеред злата и шемаханьских коврищ, и светильниковиз турьих рогов, оправленных в самоцветы: вот одинпронзенный искатель правды, и всякий другой прииметнеотвратимо подобную же казнь. Пугают Христом: се9* 259

доля праведника серед поклоняющихся словем о пра­ведности. И Еошел великий князь, смур и сутул, движенья не властеля, но заговорщца; постаршел, посивела брада,запали очи. Рече: «Что поклон? Не все ли равно от та­ кой чести? Друг мне — возлюбивший Христа, иной не­друг». А з не удержал гнева: «Вчера был другом кла­нявшийся Перуну и Влесу. Справедливо ли мордачитиза верность своим богам? Или не ты учил верности? Ру­бишь опоры стола своего, потакая иноземцу, у него жеиное на уме, и мера иная; кто больше даст, тому и слу-жити горазд». Рече Володимир: «Остановите ли пущен­ную стрелу? Идеже много бозей, много голов, полагаю­ щих ся первыми. Великому же царству без единой волине быти. Явися свет, а вы всё впотьмах. Про­тивитесь в блуждении духа. Или не отец Еам любящий,или не Русьской земле слава моя и совесть?» И возра­зил: «Единая голова у ничтожного тела, и то оба бе­зумны; како же приставите едину к великому телу? —не счесть нелепостей». И услыхал от великого князя: «Ежли б ни упрямство волхвы, разве затеял бы пере­ворот? Не помнишь, как упрашивал их признати вла­дыкою? Не токмо першим, и опошним не всхотели».Притворщик Володимир пуще скоморосей на игрищах,але на сей раз не притворил; побурел в лице, вспомниво несговорчивости ильменьских владык; осмеяли послеболгарьского похода: «Вси человецы под Небом, и кня­зи. Владык же выбирают из познавших бозей в уменииправите страсти». Урекали за блудодейство; не ведалужо, чем смирите ся ; по всем землям выискивал дико-1винных жеребиц. Аз попенял Володимиру за велмож от варязей игрек, застящих правду. Отрече: «Како обойдусь безних? Свои-то лукавят: попросишь помоги, нарядятполк, а чуть споткнешься, обступят тремя. Да и то при­чина: словень без соперников обыкла дремати; середсебя звезд не терпит; только соперничая, явит несрав­ненную силу; со словенью ведь проще всего бранитесьмиром». Чюжие, лживые словы осели на устех; сицевнушают находники о своей пользе. Что волею влезетупрямецу в уши, клещеми из головы не вытащишь. Неоттого ли усомнилась в себе словень, что округ столасгрудились варязи да греци и, перемигиваясь, напере­260

бой подхваливают друг друга? Сговорясь грабителями,повсюду говорят о себе: мы и умнее, и сноровистей, ичестнее, и справедливей; а что часто твердится, то ведьи крепко в душу садится. Не каюсь, еже не сдержал ся: с негодованием от­верг служити Володимиру, склонял мя ставити остере­ги по Ирпеню. Сказал ему напоследок из Вед: «Создав­ший дом в нем чуж ой». И сказал Володимир с небыва­лой кротостию: «Вси камени правящему божью волю,одинок до могилы, утешит лишь лживый». Вспоминая горькое, уклонился повести; продол­жи). Вот сходились ко князю Мирославу в Менесь оби-ясенные, и давал иным землю, иных селил во градех ибрал в дружину, и было вызовом, нетерпимым для хрис­тов. Ненавидели окаянные и строили ковы. Володимирбез надобей, быццам посла, держал при Мирославе Еси-фа, попа из Переяславля, полянина, искушена в хрис­товом учении, мужа неистова и льстива, в очех мысличитающа, по руцем судьбу предсказующа; был согля­датай после епископом в Смилени. И вели просторныебеседы, ища поколебати один другого; люди же следи­ли, чья правда возобладает. Рече Мирослав к Есифу:«Христы глаголют: рожден человец для страдания, от­чего?» Отрече: «Сия жизнь — ступень к загробной, сяпризрачна, та подлинна. Посему нет (здесь) надеждыот человеца, но лишь от бога; гибнет правый и винова­тый, всех уложат, яко снопы, в свой час». Рече Миро­слав: «Живем, егда живы, и живы, пока не истощилинадежды на человеца, и бози не при чем, понеже вершатзаконы, а не поступки. И се колодезь надежды: никтоне поступит со мною, како не было еще (поступлено)с человецем преждь, путь хоженый, радость и скорбьновы для меня, не новы для бывых на земле. И колитерзаюсь, чтобы возгласити о боли, тоже ведь было;приму судьбу достойно и с твердостню, хуже (мне) небудет, чем было (другим); стану утверждати ся напере­кор всему, коли считаю правым, ибо тяжелее всего уй­ти, унеся совесть в молчании: нет ведь суда божьегокроме людьского». Сказал Есиф: «О мудрости жизни охотно рассуж­дают несчастные, сытые счастием рекут о будничном,уловляемом в очевидном. И что искати слишком боль­шой силы, коли следом приидет бессилие? Пустая ве­ 261

ра — начало человеца и пустая вера — исход его».И паки возрази Мирослав: «Не создан мир ни нашимибоземи, ни вашим богом, но из бозей соткан. Коли небыло (ему) почина, не будет и конца; коли не былосмысла, не будет и бессмыслия, коли не было истины,не будет и лжи». Сказал Есиф: «Ваши бози — пустые знаки, не моле­но их уловити в буднях. Наш же един и во всякий чассущ в трех лицех: бог-отец, бог-сын, и бог-дух». Ска­зал Мирослав: «Украдено суждение; указуют Веды:бози — что зришь, о чем размышляешь и закон, по ка­кому совершается. Веды же писаны до Христа». Сказал Есиф: «Учение Христа было и до Христа,але не открыто для людей и не познано ими. Искалинаградити хлебом, потребна же была истина. Вот, за­спорили неколи богач и мудрец, кто больше даст голод­ным. Богач возгласил: «Аз накормлю». Мудрец оспо­рил: «Накормишь на день или на два, аз же дамистину, еже накормит во всякий день». Ваши бози, чтобогач, наш Христос, что мудрец». И посмеялся Миро­слав. «Сю притчу слышал от дед своих. Але есть и дру­гая еще: «Некий князь пожелал узнати, кто в племенинаибольший искусник. Созвал для суда мудрейших.И пришел человец, и высек из каменя лик князя, по­добный живому, и все изумились, говоря: «Искусник!Зрим одно и одно чувствуем». И пришел другой, и от­лил из серебра некую вещь. Сказали: «Се ящерка».И еще сказали: «Се орел, расправивший крылы».И приговорили мудрецы: «Еще больший искусник:зрим одно, а чувствуем многое». Обиделся умелец, при­ходивший первым, и послал к судьям своего холопа;он же, влача горшок с горстью пыли, вопил: «Великаясвятыня! Великая святыня!» Сказали мудрецы: «Сейнепревзойден, зрим многое, а чувствуем одно». И за­ключил Мирослав: «Егда чересчур внушают людем,сомневаются в правоте; со временем переубедишь и тех,кто думает инакш, але правда останется, какою была,и увидят ее вдруг среди застолья лжецов». Сице спорили Мирослав и Есиф, не таясь от мужей,внимавших спору. И однажды вошел к ним огнищанини рече: «Взгляните в окно». И увидели во дворе волхва,неколи ушедша в Кыев со словеми: «Не стоит брани-тись с сильнейшим; и слабейшего ничтожнти без смыс-262

яа. Все свершается помимо нас, и если не защитят себябози, что (им) наша заступа?» И вот стоит без ушей ибез носа. Позвали несчастного, и впроси Мирослав:«Кто посмел надругатись над тобою, обезобразив?» От­рече: «Христы, понеже был неразумен и упорствовал.Ныне же принял Христа и отверг Могожь и Влеса, исчастлив. Христись и ты, ибо долг, тяготящий душу,обуза, и нет святого ни в нем, ни в ней». ОтпустилМирослав богоотступеца и велел уйти Есифу, невмочьуняти огорчения. Призвав владыку Череду, впроси:«Устоят ли смере, коли отрекаются волхвы?» Отрече:«Прежде всех отрекаются поучавшие, возомнив, ежепостигли; але до нового страдания в судьбах. Будетновое страдание, и новый позор, и новое бесчестиепоучавших и внимавших поучениям, и приидутк прежнему, ибо в конце всякого пути — начало его».Сказал Мирослав: «Народ теряет свой прок — вот горе.Будет уже новый народ и не признает прежнего».И утешил владыко: «Нашего ли ума забота? Народне подсуден; сам судия, сам истец и сам ответчик.Але и он часом вершит неправду и тогда ненавидитправедников». Воскликнул Мирослав: «Кто же, кроменарода, услышит правду и сохранит истину? — нетникого!» В то лето умре Добрын, Новогородский князь, под­ручник, николи не бывый подручником. И встужилавелми Русьская земля,— почил муж, зревший сквозьвремёны 26Э. Страшившийся одинокости, умре Добрынодиноко, в ссоре с Володимиром 27°, и был слух, еже от­равлен, понеже усомнися в христах; не велел уже гна-ти древлюю веру и не принимал епископов из Кыева, ноставил своих, требуя в Новгород митрополита. Достове-рит о том Мотримон, книжник, бывый при Добрыне доопошнего часу. Разум трезвый, не застящий себе пред-рассудеми и неразумным своеволием, увиде (Добрын),сколь крови и горя приняли словеньские роды за бозей,Христос же не осчастливил, вместо радости умножи­лись скорби, и торжествовали льстивецы и угодники,радетели напоказ, а честных мужей губили, како губятмогучие древы, иже видны древосечем издали; покло­няясь Христу, болярцы поклонялись князем, а огнища­не болярцем, а тиуны огнищанам, а стольники и чаш­ники тиунам, и младший ожидал, что прикажет стар- 263

ший, а старший ожидал, что повелит старейший, и всибездейничали, когда времёны требовали непромедленияи действа; и негодовал Добрын, не терпевший в слугаххолопей, но искавший в них ревнителей своей воли. Роп­тала еще душа (Добрына), встречая гнусное нетерпениечеловеца к человецу и лютую злобу к инакомыслам;прежде Еедь жили в Словени по правоверным градем имагомеды, и огневцы, и мертвоеды 271, и не замышлялиодни искоренити других, како замыслили христы, ра­зящий меч подлых заговорщцей. Осуждал Добрын де->сятину и наследные наделы гридем, предрекая: «Поло­жили жизни, чтоб единити Русьскую землю, стануттащити по кускам ; у мелких мужей узкое горло, давостры ради того зубья». Воздаю памяти Добрына, доблестна мужа, норовомкрута, горяча, жестока, в походех неутомима, в сечехнеустрашима, вина не пиюща, подражающа (в том) ве­ликому цесарю 272, жен не балующа, но держаща в стра­хе, тружающа ся от зари до зари и всех понужающатружатись, пуще всего (своих) чад; (при этом) глаголю-ща: «Рай — егда есяк в поте лица добывает себе хлебы.Не ведающий цены Езращению доброго не уразумеетцены ни человецу, ни боя^у; всуе взывати к совести,нету хребта в (его) понятиях; како богатье, возвышая,низвергает в нищету, сице праздность, веселя тело, ос­копляет дух». Князь Мирослав мнозие леты служил Кыевскомустолу обочь Добрына; егда спросил о велмсже, припом­нил не сечи и не охоты, не застолья и не державные ду­мы, но некое размовленье при осаде Корсуня. Было же,осердясь, оттаскал Добрын за браду воеводу Шихбернаи повздорил за то с Володимиром; пришед в шатер кМирославу, с горкотою рече: «Вопят о равности; пла-чю : не равны человецы. Равны пред боземи, але не вбозех, пред истиною, але не в истине. Судят о муже потому, что содеял ради мзды и выгоды днесь — и своп,и чюжие, прея:ние плоды и будучие от взращиваемыхсадов не в счет». Обронил Мирослав, ища успокоитп:«Лутше всех судят отец и мати». И отверг в нетерпе­нии: «Потатчики — кому в добро, а болын — в худо.И сын, и дщерь, и жены благодарны (нам) опосля (на­шей) смерти, егда уразумеют во днях жизни (то), что неуразумели в нас». Впроси Мирослав: «Како ж судпти о201

человеце? Идеже мера?» Отрече: «Что содеял человецлз себя сам и что за то заплатил — се мера, и едина.Батюшко мя колотил и гладом морил, егда не по его во­ле, аз же плакал, негодуя. А мати рекла: «Все равнодрав, даже неправый, ибо хощет блага твоего и верит,что простишь». Ныне понял: бысть многомудра матимоя. Отец рос сиротою, преодолел тяжкости судьбы, несломившись, судити его нарядили от племени и не ху­лили николи. Мне ли было порицати волненья духа?мне ли, не знающу его муки, не содеявшу добра и со­тую от его?» Се словы запали в сердце Мирославле, иоблик первого велможи запечатлелся в них. Каждомунемногое оставляют богатые люди, но многим достаетсего (богатства) с лихвою. Умре Добрын, и быццам лопнул обруч на кади,—рассыпались все надеи; гадали волхвы и реша: грядутновые беды. И в тревоге собрались отовсюду на погребе­ние, и не было Володимира; Добрын же завещалсхоронити ся по древлему обряду, без христовой ко­лоды; и схоронили близ развалин прежнего Слав-гра-да; кургана не сыпали,— по обычаю словени доСкуфи; тризновали новгородцы, вси без понуды,оплакивая Добрына, и правоверы, и богоотступецы-хри-щенцы. И пришел Мирослав поклонитись праху, и при­шел еще некий, неузнанный м уж ; позволяет ведь обы­чай тризновати, скрывая свое лице. И воскликнул мужсей, меча горстьми земль в угасшее кострище: «Про­сторный храм разрушен, нет подобного!» И скочил наконя, и открыл лице, сверкая взором, и отшатнулисьлюди в страхе и удивлении, ибо то был князь Могута.Озадачились сим бесчестники и долго еще гадали... Великий дает (нам) уяснити ся; и мысль, и чувство(его) равно увлекают бездной; але поняти (великих) неможем: самое великое (в них) искажено нашим корот­ким зрением и недоступно. Умре Добрын, и потрясла (его) смерть, взывая кправде. Возмутися роды в Росставьской земле и в Сюж-дале, и в Муроме; изгоняша лихоимных князей, поби-ша новых болярцей, отверзоша узилища и темницы,пожгоша церквы, убиша попы, закликаша к себе волх­вов и восставиша старейшин, и те, усмиряя людие, по-слаша лутших мужей к Могуте и к булгарьскому хака­ну, прося о помоге; Володимиру же сказали: «Тебя не 265

хотим, нерадив к племёнам, берешь непомерное по­людье, потворишь беззакониям». Реша болярцы в Новгороде: «Не хотим и мы пла-тити в Кыев, отощали роды и нам пеняют». Реша по­добно болярцы в Смилени: «И мы не хотим». Могута же, собра вой многы, пошел в Ватичи, кВоложе, туда ведь бежали ильменьские волхвы, спасаяВеды и иные святыни. Увиде Володимир, все ропщут округ и недовольны.Позвал епископов, они же, проклиная мятежей и молясвоего бога наказати их, сказали о Русьской земле:«Ненадежна обитель сия деля Христа. Кто сеет скупо,и пожнет скупо, а кто сеет щедро, и пожнет щедро».И вспроси Володимир у епископов серебра на дружи­ну, ибо издержался и не доставало. И не отказали, про­лазы, сев по первых лавках в княжей гриднице, и мно­го льстили Володимиру; и вот, лишен друзей, ещеболын полюбил хвалебные глаголы, еще выше вознессягордыней, сделавшись подозрителен к мужам, реку-щим встречь; сице не уверенный в своей правде и всвоем уме, опаслив к вещающим независимо о справед­ливости и ненавидит прозорливых. Спросил думцев:«Како уняти чернь и смуту ее? како одолети поганых?»Сказали: «Чтобы отнять, нужда прежде дати. Укажиотменити смертную казнь для бродяжей, разбойникови уклоняющихся полюдья; мятежат гонимые отчаяни­ем, неудержимы лишенные надеи». И упразднил Во­лодимир смертную казнь, заменив тяжкою вирою,уставил по землям полюдье, уменьшив до виверицы отдыма 273, како было преждь. И утвердил торжищные ме­рила, спуды и свесы, указал по торгам твердые мыта,повелев менятись безобманно 274. И ублажив подаркамииных из недовольных велмож, послал большое вой­ско в Муром, и Сюждаль, и в Росставь, требуя повино­вения и обещая не понуждати боле к хрищенью. Ва­тичи, меря и мурома, поверив лживым обещаниям, рас­сорились с М огутою: «Не хотим тя ни князем, ни вое­водою. Володимир ищет замиритись, и наша воля».И кончатно разделились волхвы; держались стойкие дотой поры едино, и не стало совсем согласия; также исеред ильменьских владык; говорили одни: «Истощи­лась земля от кровопролития, идеже можно словом,почто мечем?» Другие негодовали: «Пусты обещания;266

дока не скинем Володимира и не прогоним грек, невосставити веры». И приключися позорная сеча междружиною Могуты и войском ватичей; надумали строп-тивецы полонити Могуту ради похвалы Володимира, ибе ранен Могута. И се вернули воеводы Володимира князей и боляр-цей на прежние земли, а мятежей хватали и казнили.Искали Могуту, але (тот) ускользнул с дружиною вКривичи. И подступил после того Володимир к Булга­ри 275, идеже сокрылись мнозие мятежи, ища купитиза злато дружбу хакана; не надежна такая дружба,продается купленное, не продается лишь выстрадан­ное; и выдал хакан по сговору бегляней до двух тысяч,волхвов же более сотни. Поклялся Володимир не казни-ти их смертию; однако, сковав цепеми, отправил с охра­ною на Сулу возводить остереги и сыпати валы от пе­ченезей, и послужило к изгубленью несчастных: тяж­кие заботы, глад, хвори и степняки быша им палачами. Идя к Росстави, послал Володимир к новогородцем:«Помозите дружиной; коли не уймем холопей, и вассметут». И дали два полка. Володимир задержал их вВатичех, сам же пошел с войсками в Новгород 276; исе унял высокоумье наивецей, обвинив в самоуправст­ве и посадив князем старшего сына Вышеслава от Оло-вы-варяжки, тогда как в Росстави посадил Ярославаот Рогнед, а Глеба и Бориса, от грекини Анны, в Сюж-дале и Муроме, поделив землю Ватичей и Мери. В Новгороде Володимир стоял до холодов, ибо роп­тали новогородцы, не желая Вышеслава; стращал од­них, одаривал других и примучивал третьих — сицеугомонил; сбирался ужо в Полотсь и в Смилень радихрищения, егда напали печенези; и не удержали (их)воеводы на Медведице, сиречь Русь-реке, ибо поселипо ней запорожи. Печенези, разбив соузцев торков, раз­грабили и сожгли Уветич и подступили к Белгороду.Затворились белгороди, прося помоги от Кыева и Пере­яславля, они же не присылали, не имея свободного вой­ска. И не перестояли бы осажденные, не подсоби князьМогута. Продвигаясь к Кыеву от Здвижена, столкнисяМогута с печенежей ратью, але не уклонися сечи, ибовнушали христы по Русьской земле: «Могута заодинс печенеземи, лютыми ворогами». И было у Могуты до8 тысяч, у печенезей болып 12 тысяч, и разбил пече-

незей (Могута), прогнав в Поле 277. Понесла весть о славной победе сама земля, и вскоре достигла (весть) Володимира, але не сыскалось радости в его сердце. На дворе долгий ветр -— зима будет снежная, дол­ гая будет. Знаю: великий труд просит ежедневной леп­ ты, и тяжко в недугех понуждати ся тружатись; вчера глядел в оконце — одевалось в зелень, ныне стюжа стеклянит белые лужи, и сил зимовати в заботех уже созсем мало. «Дни жизни тесны,— глаголааше волхв Яромил,— и человец — пружина в замке, согбен и на­ тужен; ждет распрямитись и новой доли ждет, но не будет. Назначение открывать и закрывать — не ему входити в дверь, не ему любоватись убранством свет­ лицы. Свершается жизнь сёння, яко вчера и позавче­ ра, и леты назад; недостает ступеней к мечте, ибо там, идеже ищем, нету истины; но и подле не сыскати». Грустно, звучит вихрь над ветхою кровлей. В пусте:; надеюсь; дни бегущи и есть мои дни, а другие не при­ надлежат и новых не будет. От цепей тяжко, и вопим, корчась, але ведь без цепей еще тяжелее, и нет ничего.Добровольные возлюбили, понудные ненавидим; по-нуда — от слабости и бесчестия, а добрая воля — отсовести и долга. Исполнити долг — се честь, но и тутпричитаем о тяготах; отступая долга, попусту тратимдни; быша мнозие услады, идеже ныне? Пред лицемсмерти не воспомянем об отлетевших радостех,— о дол­ге станем скорбети и исказимся небывалою еще м у­кой; возможно избежати правды о мире, але о себениколи. Иной скаж ет: вот честный, исполняющий заповеди,украшающий род свой, вот и бесчестный, ублюдок, по­зорящий имя отец своих; и первый бывает унижен инесчастлив, второй часто живет дольше и сытнее иездит на богатом коне. Се правда; повторял и повто­ряю : разумно. Если бы непременно воздавала судьбаза честь, всяк потянулся бы за наградой; честь же исовесть сама себе награда, и выше нет; какою б ни бы­ла судьба, честный и совестливый служат примером,дышут втрое шире, и время (их) течет медленнее, радо­сти глубже, нужда в них для рода непреходяща и вели­ка, хотя бы нечестивый был князем, а муж долга чис­тил его конюшни. Смеются над совестливыми, но сеторжество глупых; истязают их, но се преобладание268

осознавших свое ничтожие; завистливы к ним узкиедушою и мерзкие помыслами; по зависти отличишьтех и других. Видя свершающееся, вспоминаю притчу, слышан­ную от переяславской руси. Поспорили злые и добрыедухи. Злые сказали: «Человец плох, обуян гордыней,берется за непосильное, и потому вечны его блужде-ния». Добрые сказали: «Человец хорош. Творит же посилам, ежели берется за непосильное». И позвали двухкнязей в сокровищницу, искушая: «Тут мешки, естьволшебные, уемные, в них спрячешь и гору, есть и дру­гие, простые, однако беда — те и другие дырявы, азалатати нечем». И взял первый князь волшебный ме­шок: «Накормлю народ, и еще останется, и прославятмя». Второй поднял простой мешок: «Мне много неунести, накормлю тех из народа, еже тружаются безудачи; успокою (тем) совесть». И набрали злата, сколь­ко хотели, и понесли, и видят: не выдержали мешки,сыпется злато сквозь прорехи. Сказал несший в вол­шебном мешке: «Что останется, оделю нищих». Другой,сложив мешок вдвое, взял втрое менын, говоря: «Те­перь вполне посильно бремя. Накормлю тех, кто кор­мит своею мудростью». И не донесли ни первый, нивторой, оба пришли с пустыми мешками. Вопрошаетповестящий внемлющего: отчего напрасны трудыобоих? Иные, не уразумев смысла притчи, говорят: нет вней простора сомнению. Аз же зрю серед велмож русь­ских несущих и непосильное, и всуе желанное, и себя­любивое, предвосхищая конец их. Известно ведь, глу­пые признают мудрость, покуда не обличает глупости;непонятное же глупо и для мудрецов. Бози не спорят супротив ся. Уставленное сверша­ется; чему быти, будет, чему не бывати, не случится.Слыхал проповедников, сулящих златые яблоки на ра­китах, и удивлялся, еже внемлют речем их с охотою.Слыхал и споры: что лутше у яблони: побег юный?Цвет весенний? плод сладкий? ствол усохший, пригод­ный на клюку старцу? И видел: не шутя затеяли спо­ры, горят огнем глаза спорющих. Коли бози во всем,можно ли безо лжи указать: вот лутшее, вот важней-ше? Всё — само по себе, и хотя одно желанно более,чем другое, возьми, и прояснеет: от заблуждениа. Ма- 269

ющее надеждой не лутше того, что изводит скукою ;чего хощу, не лутше того, что имею; але не во внеш­нем, во внутреннем. Куда ни взгляну, все одинакохорош о; сегодня обойдусь без сего, а завтра не смогу.Не прибавляти,— убавим, не убавляти,— прибавим безнадоби. Но где же дерзость к переменам? В событияхвремя, а в созерцании — мгновенная вечность. Каковни есть час судьбы, равно прекрасен; и в слезех небоюсь повторите; се воспринял муку и восстал супротьутеснптеля, и победил в потерях судьбы, але не прокляли часа страдания, понеже помог избавите мя. Влады­ко Мифей учил: «Лечи здорового, толкуй мудрому.Всякий день чюдесен, и чюдесней не ж ди; у всякогосвоя забота и своя правда, но равно неповторимы вчюдесах». Постигнув словы, не отринешь суеты и непогрязнешь в ней; себя же не пощадишь. Горечью наполнилось сердце, кровию сочится па­мять, вжимает в земь обида, людье округ не замечаетмя, и слабость шепчет унижению моему, аз же глаго­лю: прекрасен день мой! И вчерашний лутше не был,и завтрашний хуже не станет; аз же содею ся лутшенаперекор всему, увижю дальше и больше, восчувствуювдохновенней и повторю необъятное: прекрасен деньмой! Трудился бчелою, летел облацем, падал дождем илежал туманом. И что горести, разве не от жизни? Ктоза меня преодолеет? — у других свои. Во дни надежды неомраченной, егда увязло войскоВолодимира в Булгари, кликнул Мирослав дружину;и гадал о походе; и выпало: «Что выиграешь, давновыиграно, что проиграешь, давно проиграно». Не сму-тися однако прорицанием и выступил в поход на Ве­лигу, Дрютьского князя. Велига же, давно ожидая рас­платы, держал наготове дружину и сторожей по гра­нице ; едва Мирослав достиг Берёсны, вышел навстречь,послав за подмогою к Есиславу. Есислав же не пожелалввязатись в спор, ненавидя Велигу за полюбы с Рог­нед, вершившиеся бессоромно, в очех людья; але нетерпел по узкодушию и Володимира, отца, попрекаязаглазно буйствами и расточительством. И послал Ми­рослав к Славуте, воеводе Есиславля, говоря: «Употре­би ся, сыне, дабы не встрял Есислав». Рогнед же, све­дав (о том) от осведомителей, послала к Славутеберёсту с коварными словеми: «Пора те в князи вместо270

о т ц а , нет (от него) спокоя соседям, и нелюбим Кыевом./цце пошлет Есислав войско и скажет «ступай, але неввязывайся», ты, напротив, смело вступай в битву;коли одолеешь Мирослава, клянусь Христом, сядешьв Менеси вместо отца, его же час пробил». И вот Есислав известил Мирослава, еже не хощетбранитись и пошлет войско для отвода глаз, уступаядокукам от Рогнед. И поверил Мирослав. Вскоре послетого сошлись дружины Мирослава и Велиги; крепкостояли друтичи, однако одолел Мирослав, и бежал Ве­лига; войдя в Друтесь, Мирослав сжег церкву и про­гнал попов, и людье приветило его освободителем изаконным князем. Схватил Мирослав всех из рода Ве­лиги, и малых и старых, и объявил заложниками. До­шел до Витьси, и легко взял Витьсь, и занял Усвяты,И передал Есиславу: «Вернул свое; хощеши владетимоим, проси, и урядимся». И повернул с дружиною вМенесь, але внезапу заступил дорогу Славута, испол­нив свое войско для сечи. И пошли дреговичи в обход,смеясь шутке Славуты, полотьцы же встретили стре­лами; и вот пали мнозие мужи, обливаясь кровию; иумирали в стогнах: «От обмана погибель. Отмсти, кня­зю !» Видя то, Мирослав оставил коня, снял шелом,бросил меч и пошел встречь полотьцам: «Лутше по-мрети, нежели терпети позор; час гибели моей насту­пил; что тебе, Русьская земля, если сын уже мечетстрелы в отца?» Закричал Куфин, воевода: «Вяжитекнязя, не ведает, еже творит от горя!» И бросилсяк М ирославу, заслоняя от ворогов, и тут же пал на­земь, пронзен стрелами. Ударили дреговичи, не сму-тясь потерею, и смяли в ярости полотьцев, рубя топо­рами и коля сулицами, и беягала, оробев, дружинаЕсиславля; Славуту полонили и нашли при нем берё­сту от Рогнед. И се выдал Мирослав Славуту волхвам, и выпалосудити владыке Череде; рече: «Достоин смерти Сла­вута, але ведь опошний из сыновей Мирослава, нетбольше наследника его роду. Возвернется в прежнююверу, помилуем, а тамо, может, смягчится и Мирослав:прощают отцы детям чаще, чем дети отцам, ибо отяг­чены не одной, но мнозими обидами». И согласилисьволхвы, и известили о том Славуту. Рече Славута:«Снимите цепи, совестью моей одеты уже навечно».

И сняли; поклонившись волхвам, он сказал: «Смеюли вернутись к родным бозем, если отверг отца?» И вы­хватив меч у стража, ударил себя в грудь и испустилдух; никто ке успел помешати. Узнав о смерти сына,Мирослав занедужил от горя, але не осудил самогу-беца. Погребли Славуту по словеньскому обычаю близМенеси на берегу Птичи и насыпали великую могилу;тризновали же скупо. Постучит беда в окно, отчиняй двери. Забыли о Ве-лиге, запамятовали, волнуясь другими волнениями, алепобитая змея жалит наверняка; объявися Велига вРадимичех; получив от Рогнед довольно серебра, нанялдружину из радимичей и присовокупил еще пятьсот но­вогородцев, пообещав Новгороду Усвяты. И пришел(Велига) в Друтесь, перебил людей Мирослава, освобо­дил заложников, вернул попов из изгнания и заложилновую церкву Богородицы 278. Есислав же вновь занялВитьсь; найдя однако в Усвятех послов от новогород­ской думы, поссорился с Велигою, пеняя ему за об­ман; Велига, в свой черед, упрекал Есислава за не-блюдение ряда. И вот Велига восставил прежнеевладение, а войско Мирославле, посланное в Друтесь,потерпело поражение. У (всякой) беды длинное начало. Было еще вот ч то:жила в Полотей жена Славуты с дщерью Оляной, лю­бимицей Мирослава; и позвал к себе их Мирослав посмерти сына, они же отказались, прокляв его за поги­бель отца и мужа. И взял Брячислав, сын Есислава,Оляну в жены; Мирослава даже не позвали на сва­дебный пир и подарки его вернули, не распечатав.В первых гостех пировали на свадьбе Рогнед и Велигаи пророчили Брячиславу княжение в Менеси. Ослепясьненавистью к Велиге, подметнул Есислав к Володими­ру безымянную берёсту, обличив заговор и плутни Рог­нед; не утаил, еже передарила Велиге серебро от Воло­димира, и кубки, и сосуды, называя новых володете-лей из радимичей; и о том не утаил, еже родила (Ро­гнед) от Велиги и умертвила младенца, боясь позора. Володимир же, вернувшись из Новгорода, возносилв моленьях с епископами хвалу Христу за избавленьеКыева, убеждая кыевцев, еже господь навел на пога­ных ослепление, оттого перебили друг друга; кто же,возмутясь ложью, называл избавителем Могуту, того272

пытали страшными пытками. И носили по улицамцареградские мощи, и Володимир раздавал гражанеммясы, хлебы и вины. Получив подметную грамоту с обличениями Рогнед,Володимир посчитал, еже от Мирослава. Ненавистенчеловецу раскрывший позор его; сице Володимир: за­мыслил лишь недоброе на дреговичского князя. Распа­лясь однако ревностию и обидой, велел некому церков­ному велмоясе ехати в монастырь и сведати (обо всем),дабы уличити Рогнед. Явися посланник в Заславье,и расспрашивал у черниц и привратников о Рогнед,она же истолковала се кознями Мирослава и мстиланаговорами. Застят взор слезы, омрачают ум терзания души, ка­ко пересилите ся, како узрети правду и сказати оней? — выше н а с; добра ли, зла ли, выше, а сказати —перший долг (человека), ведь и совесть (всего лишь) —жажда правды. Безутешен, сыщу и утешение: любовьмешает узрети правду, але ведь она же и вспомогает.Богам люди что рыбы и травы, хощут сохранити техи других, але невмочь: твари, обретшие волю для тво­рения, замыслили соперничанье и уже не повинуются.Скорбное безумье окончится самоизгубленьем, единаправда, никому не уклонитись. Ненавижю Володимира,но и сникаю пред ним с восторгом. Изречено: самыйсправедливый несправедлив и справедлив самый не­справедливый; аз же, убогий, зрю прежде снопы наполе, а не зернье в колосех. Свидетельствуют, еже Во­лодимир возвратися из Новгорода с иным сердцем;приумножило правды, вкусив от горечи ее; преждь былопекаем Добрыном; оставшись один и трудно нащупы­вая дорогу, ужаснулся бремени самодержца и покину­тости средь сонмища кланяющихся; полно округ при­служивающих, да мало служащих, довольно советую­щих, да мало правящих волю ; много порицающих мзду,да вси мздоимецы. На могиле Добрына почуял внезапграницю жизни, яко дыхание в лице; становятся (сами­ми) собою люди, все свершившие и от людей в сверше­ниях более уж не зависящие. Таким стал Володимир;уразумел, еже свершил возмоясное свершити, а невоз­можное не свершит; уехал удачлив, вернулся мудр,уехал молод, вернулся стар, дней же пробежало совсемнемного. Быццам отверзлись очи: оувиде алчность и 273

ненасытность ближних — протянули руки и к богу, ив нем зрят должника своего, дойную корову, нечесан-ную овцю. Жалися Володарю, первому воеводе: «Пакиглаголют слуги христовы: мало даров и приношений,хотят еще болып; торопят умножити стадо, ради чего?Богу-то дороже заблудшие, не грех ли творити насилие,поспешая излишне? Епископам что? — держат ответпред богом, а мне еще и пред людием держати,— лег­ко ли (жити) нелюбиму с любящим сердцем? Неволяострит обиду». Однако же не прозрел судити о боге пожерцам и уступил еще немало в то лето, прибавив кцерковным судам 279. Человец, что кадь: аще вычерпает из себя, растрес­кается. Сице Володимир: свершив многое, предал сясомнению. Не любили его люди и выказывали явно.Придя в Будути, идеже бысть рожден матерью, оувидеВолодимир: сидят старцы под дубом и ведут беседу, аего, приметив, не примечают. Подъехал на коне, речек ним: «Чему не встанете и не поклонитесь? аз есмькнязь ваш». Старцы же не встали и не поклонились,а некий (из них) отрече: «Преждь князи не молвили ник сельчанем, ни ко гражанем, сидючи в седле, людьеже поклонялось токмо бозем». И было то больно Воло­димиру, понеже считал ся достойным благодарности илюбви. В тоске души искал Володимир уловляти сердцачеловецей; завел частые застолья и звал на пиры, кро­ме гридей и попов, простолюдье — смерей и ремеслей,ниже купцов и христов-скоморосей 280; скомороси пля­сали и пели, играли на гудцех и забавляли ученымимедведями и собаками, показывали чуды и дивы, ска­зывали былины о предках, поминая Перуна и Влеса,и Володимир не осекал, епископы же называли былиныбогомерзкими и затыкали уши. И внимал Володимир оделах Русьской земли всем, приходившим на застолье,однако редко следовал советам. Сведущие приводятего словы: «Уйдут от мя силы, коли уйдут люди. Дру­зей обманешь, жен обманешь, народ не обманешь.Сколь ни стращай плетью, не станет слушати, скольни раздавай пирогов, благодарити не будет, коли неузрит в князе заступника правды и не почует в делахего доблесть и мудрость». Раздавая подарки и брашно,оделяя же болып всего нищих и калек, чаял Володимир274

еще спасти душу, отягченную неблаговидными поступ­ками. Однажды зимою привели к Володимиру почти на-зих правоверей, старца с сыном, иже не бунтовали су­проть Христа, но, ходя по погостам, учили народ без­мыслию и покорности судьбе. Реша придворцы к Воло­димиру: «Словень уже повинуется, нет в ней большесилы поклонятись болванам». Впроси Володимир при­веденных: «Что несете?» Рече старец: «Покорностьсудьбе». Рече младый: «Терпение»; и взяв из жаровнигорящий угль, держал в ладони, доколе не запахлопаленым. И дал им Володимир серебра и одежду, иотпустил, оставшись в тяжкой задумчивости. Спроси­ли придворцы: «Почто хм ур?» Отрече: «Не заблуждай­те, народ от мя отшатнулся. Да и другой у ж е : не токмотерпит, но ищет смысл и радость в терпении. Если не­правда остается, а они учат «молчи», нет уже (ни­кому) надежды». И озлясь, повелел вернути во дворецстарца с сыном; и пытали странников, и забили до-смерти. Страшна безответная любовь, дика и ревнива, срод­ни ненависти. Похвалялись епископы чюдёсами,исцеляя немощных, и се пришел к Володимиру По-визд Овручанин, и рече: «А з силою Могожи и Влеса,исхитряющего мудрости, содею чудесы, еже не соде­ют христы». Рече Володимир к епископам: «Дайтекого-либо, кто мог бы прилюдно потягатись с волхвом».И дали мужа из грек. И привели двух хворых людиней;гречин исцели одного словом, волхв же исцели другоговзглядом. Рече гречин: «А з расчислил беги небесныеи увидел: быти завтра затмению солнца». Отречеволхв: «Аз глянул в небесное книжие и виж ю: не бу­дет затмения, но лишь подтечет в полдень солнце, а вночь падут на землю звезды». И случися по волхву.Узре Володимир, еже волхв наделен большею чудотвор­ною силой, и впроси: «В чем твоя сила?» Отвещал:«В руцех». И схватили волхва, и связали ему руки;приторочили к дикому коню и пустили коня в степ,и волочил волхва за собою, доколе не умре несчаст­ный в мучениях. Жестокость возбуждаема страхом. Како унятистрах, коли совесть неспокойна? Неспокойна же, т >кинув обитель обычая. В старину рекли! «Два дни (ос­ 275

талось) до смерти — день (проведу) на пашне, любу,ясь посевом; день до смерти — полдня (проведу) середлесья и поля, любуясь красотою». Ныне нет уже спо­койствия души, события непонятны, труд наслаждаетмало, а красота бередит зависть. Увы потерявшемуопоры духа, и ходит, а погребен, и сущ, а бесплотен. Случися в Турьской земле великое зло. У болярцаСвятополча именем Улис, христа из свеез, безумеца су­ща, не было детей; которую жену ни возьмет, всяканеплодна. Наконец, уродися сын, але пожив с месяц,помре. И повеле Улис собрати детей со своей волости,иже родися в то же лето, еже почивший сын, говоря,зовет тризновати; детей убил и закопал Еместе со сво­им младенцем. И восстало людье; Улис же послал му­жей с оружием, и перебили восставших. Однако сведаво причине возмущения (людей), взнегодовали самиратные мужи; Улис бежал в Случье, идеже был схва­чен и казнен по воле Мирослава. Ища ссоры, говорилповсюду Володимир: казнил Мирослав болярца, дабытолкнути людье супроть Святополка. И леденели всеболып словы Володимира; чуял Мирослав, хощет сгу-бити (его) великий князь, како сгубил уже мнозих изстарой знати. И се встребовал Володимир полюдья отДреговичей, быццам на войско супроть печенезей,сам же желая брани. И растоптав гордость, понеже неимел силы протиБитись, стал давати Мирослав от сво­ей волости, а Святополк давал от своей. Когда же Во­лодимир позвал в Кыев, (Мирослав) ехати отказался,сославшись на недуги; пребывал в тревоге и томлениидуши, видя с грустию таянье дней своих под солнцемчюжой удачи. Самые сильные люди, уставая, тоскуютпорой о смерти; безмерны быша их силы, еще безмер­ней явилась усталость. Ища забыти позор и горе, пре­возмогал ся Мирослав; тружался без покоя и посла­бления. «День труда и есть день праведной жизни,—повторял.— Добыт хлеб в поте лица и съеден благо­дарно,— тело жизни, а думы и мечтания — одежды ее;богаты и бедны бывают, но сохраняют тепло. Отрека­емся желаний, видя недоступность (их), и се изменабогам, посеявшим желания ради дерзания истины».Старейшин и чадь без надоби не звал, просьбами недокучал, советы всуе не расточал, сам же по обычаюразумел всякое дело: бобра ловити, оленя травити.276

рущного тура гоняти, влока стреляти; рыбу неводомподнимал и острогой бил, с бортниками мед выби­рал, с огородниками лук и репу сеял, со смереми под­секу вел, на соху сошники ставил, жито косил, снопывязал и в бабки складал, в овине сушил, цепом моло­тил, зернье веял да по корзинам сыпал. И бабьей ра­боты не чурался, але уже со служ кой: сыту сварит,малину и чернику сберет и посушит, бруснику намо­чит, гриб засолит и завялит, крыясовник в меду на­стоит, зерно истолчет да и хлебы испечет. За плотниц­кое дело возьмется, на обе руки ловок, на оба глазавостер; ведает, когда какое древо валити и сколькодержати; станет избу рубити, бревна отешет, венцызаправит, выпуски разузорит; ни пилы, ни гвоздей(ему) не надо, на тыбли поставит, швы мхом заложит,шатровую маковку на тереме еловым венцом покроет.Любил глядети на плотницкую толоку, пуще же, колис пением. Плотники ведь лутшие певцы по Словени,идеже еще услышишь складное многоголосье? развечто у исконной руси? В песнях приобщение к миру, ивсякое дело спорится у поющего. Вот наша работа, полюбуйтесь! Вот наша работа, полюбуйтесь! Старшой увидит, похвалит, князь посмотрит, заплатит, девица вздохнет и улыбнется, баба на сносях вздрогнет, молодец затылок почешет, а старый плюнет и скажет, посохом стукнет и скаж ет: «А прежде-то работали лутше». Любо душе пение, когда ведет голос тонкий да за>топыристый, а хором припевают, и всякий раз по-своему. Судил Мирослав редко, но строго, пытливо и скоро.Другие князи брались больше за пересуды, к Миросла­ву шли с (любым) рассудом, и николи не прогонял: нисмера, плачуща о потраве жита, ни рядовича в жалехна хозяина, ни мечника, обличающа повалившего дре­во с гнездом аиста, ни падчерицу с выбитым от мачехиоком,— кому кудель прядут, кому вретенищем в зени­цу суют. Каленым железом пытал, починая с обидчи­ка, с молодейшего или с того, кто богаче; карал смер­ило злоумышцев-убийц и поджигателей, прочих, еже 277

раскаялись, изгонял из племени. В трудных делах кколдовству не прибегал, преступника по крику птицили теням на лице не искал, но коли подозревал кого,держал в заточении. В спорах о наделах был велмиосторожен, дознавался о подробностях, семейные на­делы делити не позволял, како пошло при христах вКыеве и Чернигах. Сказают, рече однажды (Мирослав)к жадному купцу, притащившу на суд переброжегояры ж ку: «Украл у тя хлеб? Отдай несчастному ещестолько же по добру. Пусть поверит в человеца. И кеему дашь,— себе». Невзгоды жизни пускают корени в душу, и челоиецбежит в дело и в думу для отвлечения; чем строже(их) власть, тем сильнее страх и чувство: зияет округпустота; небо сокрыло от взора бездну пространства,суета, являя никчемность дней, сокрыла от мысли прахи безвременье; по краю предчувствия ступает (чело­век) и не сознается (себе). Сице вижю ся, если и лгусебе. Не оттого ли волнует отрочество? Не оттого лиманят прежние леты? Вот, любил Мирослав старин­ные вещи; гордился дулебскими светцами из меди,скуфьским походным котлом, русьским мечем, сар-матьскою тулою с серебряными накладами и дрегович­скими тавлеями из оленьего рога. Хвалил, говоря:«Жизнь остановленная струит. Несуетность и красотаприсущи бесхитростным вещам древлих; быша вещивершением их судьбы». И разве не прав? Ныне вещьюукрашают скорый день, холопеми творимы они;преждь подолгу не менялись, запечатлевая времёны иотмечая судьбы; люди жили просто, даря ся друг дру­гу, дана была беспредельность тоске, оттого и радостьбывала беспредельной; скупо бысть имение их и болыпимети не жаждали. Тяжко было жити, але объясне­ния себе не требовали: дождеми падали и ручьямиутекали. Довольствовались охотой и пиром, и мудройбеседой, и лаской жены, и не было мало, хотя неиз­мерим человец. Мирослав ведал обычаи и обряды, жалея, ежеиные забываются в превратностях жизни племён и ро­дей. Се истинно: ныне редко скажут с толком, идежедолжно поставити в доме топор или копье или повесититулу со стрелами, какие словы молвити, прежде не­жели разложити огнь в очаге, како умилостивити до-278

Нового и прогнати злого духа или непотребное наявье.-Впрямь забыто, запамятовано уже многое, и многогоясаль. Теперь, когда повсюду (завелись) тати, распря­гают на подворье, коли пусты сани, прежде распрягалиу ворот, и коня вводили под уздцы, а притвор в во-ротех не делали, ибо недостойно. В драных лудах ста­рики не ходили, развалин люди не касались и могилне разрывали; не боятся ныне ни гнева бозей, ни зако­на, ни самой смерти, подкапывают, а чтоб не изобли­чите ся, сбывают украденное перекупем и иноземнымгостем, часто за безделицю и бесценок. Смутны времё­ны наши и проклинаемы со всех сторон. Спросишь сме-ра, и не скажет, какому богу како жрети, како банютопити, како сватов посылати, како умершего обря-жати; нередко увидишь: соседа встречают за порогом,нахмеленные выбегают из избы по воду, у ясены персинази, у мужа сором не покрыт,— преждь невиданноепозорище. На все ведь быша приметы: дубок на доро­ге поднялся — свой сказ о судьбе, сорока трещит спра­ва или слева — свой сказ, овця шерсть опалила —свой, младенец заголосил, испугавшись,— свой; нынеживут тоскливо, не разумея бозей и духов и знаков их.Жизнь исполнена смысла, коли блюдутся обычаи ро­да, а честь человецу дороже всякой прибыли; безрод­ному и бесчестному что за сладость на земле? Похвалял Мирослав древлий, але давно оставлен­ный обычай ратичей: на склоне лет, свершив подвиги,ижо, выпали от судьбы, и взрастив сыновей, с благо-словленья волхвов уходил ратич в лесье, идеже ски­тался от весны до осени без пристанища, не заботясьни о чем, не запасая пищи впрок и не размышляя отом, чего нет пред взором ; скитальцы не дневали вмес­те и не ночлежили, а при встречах обыкновенно мол­чали. Пред скитанием ратич платил долги, приносилпоследнюю жертву богам, отдавал распоряжения и ло­жился у порога, быццам умерший; его оплакивалиблизкие и на плечех относили до опушки, оставляя всхороне хлеб и воду; скитальцу сыпали могилу, акипропавшему или убиенному на чужбине; и поклада­ли в нее для привлечения духов (какую-либо) вещь,принадлежащую скитальцу, но не оружие и не одежду.Про скитальцев молва, еже понимали язык птиц, зве­рей и трав и слышали шелест кореней от подземного 279

в е т р а . Аз много пытал сведущих об обычае и слышалв ответ разные словы; одни рекут, избранные из ра-тичей приносили ся в жертву богам, другие утвержда­ют, еже мудрейшие постигали в скитании неизречен­ную истину; она же выше и полнее изреченной; и ес­ли люди передают друг другу изреченную, сообщаясьв ней, неизреченной николи не обменятись, и нет по­нимания о ней даже среди друзей; владеют неизре­ченной истиной звери и травы,— не просто восчувство­вать ее человецу. Изреченная истина зовет к риску,велит делати или не делати, неизреченная взыскуетпримиритись с судьбою накануне исхода в вечность. Видя метания Мирослава и блуждения (его) духаи боясь, что переломится к радости ворогов, пришел вМенесь владыко Череда; долго был в отлучье,— сби­рал по Русьской земле приверженцев да сторонщиковМогуты. Рече к Мирославу: «Смеешь ли желати сверхтого, что желали предки? И разве житие может датичто-либо сверх того, что давала?» Отвещал: «Кровиюточит память, лишила мя радости и смеха». Рече Че­реда: «В ком не осталось слез, не осталось и любви, вком не осталось смеха, и праведного гнева не сыщешь.Если содеял доброе, но огорчился, не найдя благодар­ного, не добро деял, но корысти искал». Рече Миро­слав: «Ради чего творим доброе? Ради спокойствия —тоже корысть. Нету добра вне корысти, и самое вели­кое добро сопряжено с самой великой корыстью; ищууже чести в корысти, але и там не нахожу. Наиболь­шие беды причинил себе, егда уклонялся себя.' Нестремлюсь ныне к лутшему в обход, але все равно нетпроку. Идя от себя, придешь ли к себе? Идя к себе,много ли пути одолеешь? Заблуждение всесильно, ибобессильна истина». Отрече ьладыко Череда: «Богопро­тивное изрыгаешь. Одинок человец, доколе одинокаистина его. Сетующий, что нет близкого, сам виноват:таился (от близкого), не доверял (ему), гнал доброго зазлых, иже опалили сердце. Разве одинок человец, вол­нуемый судьбою другого человеца? Разве одинок оби­хаживающий плоды сада (своего)? А что не видят бо­ли и тягот,— в сути вещей. Если бы вечность восприя-ла или запечатлела наш облик, окончилась бы; еслибы кто вздумал разделити все, что в нас, стал бы не­зрим; потому неразумно обнажати ся пред соболезну­2С0

ющими лицедеями. Кому поведал о боли вепрь, ранен­ный и вслед за тем убитый нами, срубленное древо,рыба, поднятая на острогу, птиця, угодившая в силки?Всякий, останься со своей болью — се мудрость. И ра­дость — ваша, и боль — ваша, несите другим другуюрадость и другую боль. Человец мучится (оттого), чтоне знает себя и не видит мечты, и се принимают заодинокость; смысла лишает труды своя и ближнихвинит за грех, в котором повинен сам. Одинок заблуд­ший в себе, не помогут (ему) люди. Изнемогают без со­чувствия и жалости, ибо ослабел; аще посочувствуюти пожалеют, он и шкуру (свою) продаст, и судьбу(свою) променяет. Сильным ли поддаватись скорбямодинокости, сиречь слабости, страху пред тяготами исомнению в замысльях? Обновятся силы, коли суж ­дено, а трудности одолеет течение жизни. И вот: до­стоин осуждения проливающий слезы о самом себе;приимет пытки мудрец, ищущий избежать мудрости;не перехитрит жизни». И ободрился Мирослав; была ведь его жизнь, со­крытая в памяти, мукой и распадом надежды, а домпустел год от года. Женился (Мирослав) три раза; во младых летех наятвяжской княяше Арде, после на Верее, дщери Дре­говичского владыки Бовы, предшественника Череды;опошний раз пояше себе женой в 37 лет, вернуишисьиз-под Родни в Кыев 281, Истому, дщерь воеводы Ро­ланда, варяжина, и чернижской княжны Улады, сест­ры князя Сиверьского Боголепа, ходиЕша в Царь-градстаршим воеводою при Игре и с посольством в Римпри Ярополке. От ятвяжки детей (у Мирослава) не ро-дися; от Вереи четверо: сыновэ Боголеп и Славута идщери Лагода и Доля; от Истомы трое: сынове Траяни Добромысл и дщерь Олена. Вси дети умряша не­счастно при жизни Мирослава; Доля, Траян и Добро­мысл вскоре после рождениа. Княжну Лагоду взял засебя Хелмор, князь Рутский, але распустися с неювскоре; и взял ее Смилеиьский князь Рослан второюженою; когда ясе (он) был убит в усобице, вернися(Лагода) в отчий дом с сыном от Рослана Чурилою;нрава же содеялась пыхливого, о себе высокодумна;любя серебро и веселье, часто уезжала к сородичем вНовгород, по упрямству тощего ума презирая словень- 281

ские обычаи и хваля чюжеземные; и христилась пер­вою из семьи Мирослава. Олена же удалась разумницей, бе кротка и послуш­на богам, и любил (ее) Мирослав пуще других; за ру­коделия и вселюбовь благословлялась в святилищеМогожи и дважды выносила колесо Даждь-бога; любяхрустальной душою, при жизни была утешением Ми­рославу, по смерти — истоком нескончаемой скорби. Из жен достойна упоминания княгиня Истома; одругих не скажешь и немногое, не отличались нискромностью, ни великодушием; быша несчастием иошибкою (Мирослава), присущей впрочем великим:изливают свой свет на тех, кто рядом, и мнится, самисветят; едва же отойдут, и вот тьма бедности и запус­тение при алчности велми богатых и ухоженных. Поняти ли бесчестным изнывающего под бременемчести? Сочувствовати ли нищим уставшему от тяж­кого обилия своего, ибо некому раздати? — ни един недостоин. Что пустоте заполненность? Что молчаниюкрик? Что глупости истина? Вижю с болью, слабые отсамых сильных требуют непосильное, казнят ничтож­ные большую душу. Люди мне дали сокровища, они же и отняли у мя. Внемлющие другим слышат себя, внемлющие себене слышат других. Идеже любовь помнящего (лишь)о себе? Другие в его душе николи не устанут, другие вего совести николи не достигнут, другие в его сердцениколи не заплачют. Похотевшего болып, нежели дано, ожидают горь­кие беды. Не хвались возжегший огнь,— когда погас­нет, мрак еще непроглядней. Дерзающий не избегнетмуки; тернист и труден путь его среди безголосых ибезлицых; не наказан ли боземи за дерзость? И не вы­зов ли божьей мудрости людьская? Обуян гордыней,смертен и ограничен со всех сторон, как смеет искатинеобъятную Истину, как смеет возноситись выше гово­рящего скотья? И се возмездие: взявшие на ся тяготысникают в мучениях; отнимают у тех, кому должнодати, и дают тем, у кого должно отняти,— разошлисьжелания бозей и дерзких человецей. В лето похода на Велигу паки случися по Дрего-вичем неурод. Созвал Мирослав думу и рече: «Не возь­мем полюдья, скудоба по общинем и вервем». Гриди282

реша: «Коли послабишь и не потребуешь, не жди по­людья ни в завтре, ни в послезавтре, станут ходити на-зи, лишь бы не дати». И урезал Мирослав уставы вчет­веро, але не помогло, и в зиму почался глад, и был жес­т о к по всей Словени. И просило людье хлеба в займ,у Мирослава же не было. Нёлюбы и недруги нашепты­вали округ: «Скрывает жито для дружины». И вот,когда князь был в Случье, в Менеси почалось возму­щение ; пришли на княж двор смере и ремеслы, числомд о тысячи, прогнали челядь и стали разбивати клети,ища обилие. И вышел на крыльцо тиун огнищный, уве­щая образумитись, они же схватили (его) и убили.И почаша грабити княжьи хоромы. И был серед тол­пы волхв именем Вендя, муж пустой и вздорный, под­верженный порокам и посещаемый злыми видениями;возопил: «Ащ е не принесем жертву из семьи князя,не будет (нам) ни брашна, ни пива!» И потащили вкостер княжича Чурилу; было ему о ту пору шестьлет. Мати его, Лагода, спряталась, говоря: «Людьскаямерзота страшнее болота». И се вышла уняти людьеОлена, дщерь Мирославля, и встала на колены, закли­ная Могожью, так что иные прослезились и вошли вразум. Волхв же закричал: «Се образ злого духа, неискушайте ся!» И убили отрока Чурилу и княжну Оле-ну, и принесли в жертву Перуну. Узнав о беде, вернулся князь без промедления вМенесь. И увидел содеянное зло, и убелилась глава егов единую ночь, яко поле от снега. Реша гриди: «Ж есто­ко покарай возмутителей, подло людье, покорно лишьсиле, ее славит, беззащитных топчет». Возразил Ле-шок, старейшина из Сёниц, случившийся в Менеси:«Не губи души во гневе. Праведен гнев, але горе людь-ское в твоем, не прихоть. Прими молча и тем сильнеесокрушишь обидчиков». И было тихо во граде и во свободех, и в ближнихселищах; притаились люди, ожидая мести. Мирославж е не стал мстити. И потекло к нъ людье с поклоном ираскаяньем, и несли похищенное, кто котел, кто ко­вер, кто ларец, кто веревья конец, и вернули все. И при­вели волхва Вендю и с ним пятерых зачинщиков; ониж е , безумствуя, не боялись смерти. И взял в цепи Ми­рослав волхва Вендю, остальных отпустил, сведав, ежеУмряша от глада жены их и дети. Рече Мирослав в го­ 283

речи: «Беспрестани казнимы есмы. Вот, сеял и пахалдля людей, а жатва не м оя; положил леты на заботуи уже не вернешь, люди же равнодушны и злы, какои прежде». И кивали согласно внимавшие. Один Ле-шок возразил: «Есмь древлего и славного рода, нико­ли не холопил и лгати мне недостойно. Неправ, князю.Люди всегда правы, если и неправы. В людех усилва-ются (наши) пороки, и не новы, но возвращаются кнам. Не требуй смысла от добродетели, ибо выше(смысла). Честный не гадает, кую мзду поймет за чест­ность. Како ни живешь во вне, внутри живешь для се­бя, и не отвке, но изнутри богатство и нищета судьбы ;суета бесследна, след созерцания 282 вечен. Не покло­нились люди — отчина поклонится; станут склады­вать времёны и без тя не обойдутся; те забыли, другиевоспомянут, и гордость наполнит сердца их, и пойдуттвоею дорогой, назвав предтечею». И сподобились сло­вы Мирославу. Рече: «Все знают в назидании похваль­но жити, и аз ведаю похвально, да лсизнь (моя) не ве­дает». Минуют времёны, и истины приходят все в новомобличье. Вчера плакал неутешно, погребая близких,ныне улыбаюсь новорожденному; кто завтра насыпеткурган памяти моей? Нет свободы, пока (ее) нету в ду­ше, нет и рабства, пока не овладело душою. Влекущийцепи подчас свободней погоняющего бичем, но ктостремится к цепям? Вот богатый, а вечно озабочен. Вотвсесильный, а всякий день начеку. Достиг сего и ска­зал: не то. Достиг и другого и опять сказал: не то. Ни­как не успокоится: выше всех людей поставил себя,но бози еще выше, и не сравнятись. «Если не увеличи­вать богатство, тает»,— изрек и увидел: чем болып бо­гатство, тем болып долгов, и бедность не уменьшается.Иное звери и птицы; коли здоровы, то и веселы, и ра­ды всему — и пище, и лучу солнца. За все благодар­ны: и се по душе, и то по сердцу. Спокойны души их,некуда им падать: на земле лежат. Блаженны лежа­щие на земле, нет числа казням летающих в подне­бесье. Любуюсь Творением, слащу душу мудростию его.Аз не ведаю волю бозей в словех своих, но в созестиведаю: всякое творение сочится истиной и истинойживо. При полной луне быстрее растет трава и мысль,284

0 легче постичь прекрасное. Увидишь (прекрасное),а не дается, ускользает: лишь прекрасной душе отво­ряются его двери, аз же источен червем блуждений ине очищю граней, чтобы блистали зерцалом. Се луна прозрачна меж изумрудных облацей. Ка­тится — и на месте. И ветры шумят в тростниках, шу­мят в порослях и не умолкают. И шорохи, и звуки объ­ятий, и томливое стрекотание. Но ведь — и плачи, ивсхлипы, и последние мгновения. Вот суть, нет пре­красного для всех, чюжими слезьми омыта наша ра­дость, умиляемся неведомому преступлению. В горахпризраки упавших, в море призраки утонувших, в ле­сах призраки растерзанных, в полях призраки погре­бенных. Все изречено. Все, что познали и познаем. Але из­реченное не есть усвоенное, обладаем ли увиденным?Нет вечного в сотворенном, лишь творение вечно. Трудно повестити о Мирославе, грустны людьскиесказки, суд мой пристрастен, а истина безразлична, иправда неприглядна. По смерти внука Чурилы и дще­ри Олены (Мирослав) прогнал Лагоду и распустился сВереей, дав распустное 283; и остался с хворою княги­ней Истомой. Вот было гнездо, полное птенцов, и птицы сиделина ветвех, и вот — пусто древо и безлистно, и умолк­ло пение. От христов быша мор сей на домы и зараза сия надуши, дышали люди смрадом беззакония и пропадало(в них) стыдение. У Сиволапа, воеводы, забрюхателадщерь, а стал пытать, открылось, еже блудила и суеми, и с подворными холопеми; позор для воеводы,осуждение в молве. Отец в муках, а дщери ни хны,выкинула и сама увязалась за кыевским сотником; онже и вена отцу не дал, и в жены ее не принял, заво-лочилась, не любы, но прелюбы недостойных стали (ей)уделом, давилась не калачами белыми и не пряника­ми печатными, а гороховой кашею да головасти­ками 284. Отчаяние правит человецем на пепелище. СкорбноЖити вне времен и событий. Приняв много огорчений,возалкал Мирослав забвения; тяжко болен рассеяниемДуха, с ревностию лечил княгиню Истому. Искал сна­добья и редкие ныне травы, сзывал искуснейших леч-

цев и ведунов, щедро одаряя; одевался и ел, равносмер, напрочь позабыв об имени своем и державныхзаботех. И пришел Хлуд, волхв из святища в Рогатье,балий, искуснейший в Дреговичах, наделен чюдесноюсилой: по звуку бчелы ведает, со взятком летит илибез; тронет коня рукою, и се бесится, в мыле, быццамвлок в конюшне, или же успокоит самого норовисто­го; кому прикажет: спи, спит, кому прикажет: бодр­ствуй, не найдет сна; духов умерших вызывает и ду­ше велит странствовати. Сказают, обидел Хлуда некийвелможа, ударив плетью; рече к нъ Х луд: «Поди сплетью к холопем своим и проси постегати за м я; к о­торый содеет, тому дай гривну». И не воспротивилсявелможа, и поступил по слову. Осмотрел Хлуд княгиню и рече: «Сохранит живот,пакуль будет пити из озера Семи духов». И возили во­ду для княгини на конех, ходя три дни к озеру и тридни от озера. И однажды задержались, переходя ре­ку, а запас воды исчерпался, и вот испила княгиняключевой воды и тут же скончалась; и погребли с по­честями, и в тот же день отпустил Мирослав своих хо­лопей и закупей, оставив одного отрока; терем усту­пил дружине, серебро раздал бедным, удивляясь, скольмного оказалось (их) на его земле. «Мудрость мудростей не имат слове»,— гласят Ве­ды ; в толкующем Книжии звучит иначе: «Страшнамудрость, деля кой уже не сыскати словы, але истинаесть». То и другое не равнозначно, но велми любопыт­но, хотя и грустно: ужли разум на вершинах утрачи­вает разумность? Але постигшие Веды впрямь не раз­мыкают уст. В Книжии еще сказано: «Не имеющиесвоей жизни разрушают чю ж ую; живущие своей со­зидают (чю ж ую )». Трудно жити своею жизнью, в на­добь мужность и терпение; легко ли низати жемчугидней на нить судьбы, коли в страхе потерь? Со дней Великой Скуфи словень не избирает князем(человека) несчастного; если же (избранный) князьстановися несчастен, отпускали, считая, еже не угоденбогам. Дольше всех держался обычай в Дреговичех и вМерех; другие же, уступая силе, не следовалипредкам. Оставшись один, позвал Мирослав думцев и просилсыскати нового князя. Они же не согласились. Але не286

ротому, что любили (его), но боясь за себя: тревожныбыша времёны, и бурно море событий, никто не знал,«уда правити насад и будет ли ему пристань. Решадумцы: «Неловко нам, князю, у нас домы, а ты один,возьми себе ж ену; не велми стар, будут у тя еще де­ти». Отрече Мирослав: «Не исполню (вашего) жела­ния; не поведав о жизни (своей), не возьму (девицу) взкены, поведати же не м огу: в боли душа, хощет, чтобразумели молча». Они же, не оставив затеи, стали на-дерерыв звати Мирослава в гости, и всякий раз пока­зывали (какую-либо) девицю знатного рода. Мирославлее не замечал. Але изречено: если хотят женити лю­ди, вспомогают им злые духи. На исходе зимы, в Ве-ребьин день, принося жертвы в святище Даждь-богу,узре Мирослав среди толпившихся обочь алтаря девус перуновыми лозьями, дщерь Лешка, старейшины изСениц; было ей имя Забава. И посла Мирослав к нейотрока спросити, не пойдет ли позабавити князя; ибтвещала: «С охотою ». И посватался Мирослав с ра-достию и, дав вено, женился. Жена же рече к нъ повторой седмице: «Многоречив ты, князю, хощу спы-тати, каков (ты) есть, излишне ведати, каков был».Й оборвися сердце у Мирослава; уразумел ош ибку: от­сечешь ли прежнюю муку, если и ушла прежняяжизнь? И вот отослал к Лешку дщерь его; Лешок жеоскорбился, возжегшись коварной враждою; стал по­тай доносити Володимиру в Кыев об умысльях Миро­слава; Мирослав же, хваля мудрость Лешка, доверял­ся ему, не чуя беды. Усталому от потерь во днях нельга женитись, еди­но ему снадобье и спасение — сочувствие; исчерпанадуша, оскорбляют ее неуемные поборы, и жадностьближних особно нестерпима. Сочувствием, притвор­ным ли, искренним, починается и кончается путь кчеловецу; разумение человечей сути — пустые словеи грезы, и напрасные ожидания. Счастие всегда в сто­роне и не наше. Скажут еще иные, еже позади, але тоне счастие, но время надежды и нашей крепости; пре­возмогали, еже ныне не превозмочь. И се горечь: чемболып человец, тем болын преград (ему) поперек, темтяжелее бремя (его). Непросто глаголити о тяготахжизни, каково же о тяготах великого сердца, еже несетДобровольно? Решти о себе — быццам похвалятись, 287

а похвалитись нечем: остались помыслы помысламиа силы утекли водами. Как обойтись без сочувствия? _от него отлега в усталости; только идеже обретешь, недавая? — давши, (сам) не захощешь уже имати: невосприимет душа торжище. Беда очищает от бед, коли устояти, и если беда неприходит одна,— чтоб сберечи в нас возможное сбе-речи. Неудача в женитьбе просветлила Мирослава; по­смеялся над глупостию своей: что же ничтожное со­крушает болып, нежели значительное? Вернул я:ебодрость духа (ему) Володарь, Володимиров воевода;составила заговор старая знать, замыслили убити ве­ликого князя на охоте; Володимир же, сведав от пре­дателя, схватил заговорщцей и казнил без суда, преж­де жестоко пытав в каменных подклетях митрополичь­его терема, в сих змеиных норах, идеже загибли сотниревнителей правды и правой веры; чудом ускользнулВолодарь от секиры. И пришел потай в Менесь сам-шёст, со случайными провожатыми, ища пути к Могу­те, ибо вновь оставил Могута Деревляны и скрывалсягде-то близ Смилени; и просил Володарь поручитись:не брал Могута никого из князей в дружину, опасаясьизмены. И принял Мирослав Володаря с самыми близ­кими из мужей, и быша меж ними владыко Череда иЛешок. Рече Володарь: «Гибнет земля, и видети боле не­стерпимо. Чаяли переждати бурю, а дождались, пору­шены домы, сами поруганы и в цепех. Мечем и глумле­нием понуждает Володимир к христовой вере, истека­ют кровию сыны даждь-божьи». И поведал, тысячамибродят по Русьской земли сироты, быццам после обрь-ского нашествия, пустеют селища и из градей разбре­дается людье, ровно при чуме; Володимир пуще преж­него обуян нетерпением; причислен епископами к ли­ку святых, рассыпается дробней мака, чтобы угодититатем духа; прежде первостольник по Словени смотрелвсякий час, довольны ли подручники и гриди, верят лиему; ныне же, остерегаясь кнута, болярецы гадают,доволен ли ими, верит ли им? Говорил прежде кто-либоиз старшей чади: «Неправда в словех твоих», и предвсеми искал князь оправдати ся, ныне же сказавшийпоперек тащим на судилище, и нет ему ни поддержки,ни защ иты ; переменился обычай, чюжд и нелеп закон:288

слишком много началящих и бессчетно раболепящихпред ними, слуг же отчей земли немного; утратиличесть и волю : слишком часто говорили о них и рабамдоверяли хранити. Возвышенные возвысились не отсвоих достоинств, но от чюжих пороков. Рече Володарь: «Бич душ, жёлч сердец, проклятВолодимир, нет ему ни радости, ни счастья: люди длянего тавлеи, а бози с человецеми не играют; самомне­ние (его) безгранично, ибо кричат греки: свят, свят,велик, велик! А иных голосов не слышно; коли нетпианому протрезвления, ужли не помыслит, еже тря­сет землю?» Егда расписывали красками стены в со­ боре, позвали Володимира с княгинею и детьми и ста­ли малевати (их) подобия. Впроси Володимир распис­ чиков, негодуя: «Почто не прибавили (мне) роста?»Отвещали: «Одного роста с апостолами». Он же рече: «Апостол, кто ныне держит, а кто держал, лишь духсвятый». Землею не дорож ит: в исконных отчинах по­садил и торков, и черных клобуков, и берендеев; гла­голит, похваляясь: «Нарядил (их) стеречи от влоковРусьскую землю »; они же больше всех грабят (ее),—берут мзду житом и соболями, и серебром, и холопеми,а священные рощи, взлелеянные запорожеми, рубятбез счету 285. Переяславль сожжен и обезлюдел, в Чер-нигах и Любече черная чума. Кыев, быццам Вавилон,—конюшня и подворье для иноземцев, не продыхнутьот грек, а за ними годи, корсуньцы, казаре, печенези,сорочины, тащат по сторонам словеньское обилие,умнолсая блудниц и бражные домы; в позор обороти­лись тор ж и щ а: за стеклянные запястья и за медяныеколты берут бобрами и шкурами туров. Пока жилДобрын, угодники выше велможного пупа глаз неподнимали; вразумлял плетью и смеялся над ними:«У казарьских курей яйца в шерсти, у булгарьских ко­ров по два вымени, у годьских дев по три ложесна»;и епископам воли не давал, и великого князя внузды-вал; ныне же хощет (Володимир) списати имены кы-евских мужей и дати им наследно полегчениа в зако­нах,— подражая римским цесарям. Рече еще Воло­дарь: «Прежде князь судил, дабы самому судиму небыти. Новая знать вслед за Володимиром судов избе­гает, ибо бесчестна. Судят епископы, и нет ни уема,ни ограды беззакониям: бьют и плакати не велят.10 Зак. 1997 289

Месть равняла; ныне же равняти ся не хощут, уряжа­ясь откупами; все началят, кто над столом, кто надкотом, и человец для них, еже без посады, ничто. Раббожий, раб княжий, раб велможный — идеже не рабныне серед нас?» 286 Сокрушался Володарь: старуюзнать окружали просточинцы, самозванцы отгороди­лись посредниками, ибо никому не знакомы; свирепы,повсюду рыщут добычи; нарочитые мужи в родех блю­ли честь, высуни рассуждают: брань на вороту не вис­нет, и вот торгуют солью и ссужают серебро, и домывнаем дают, и скупщиков завели, сбирают по смерем(всякий) товар, перепродавая втридорога. Не перечестьныне нарочитых мужей, и чернь множится, яко теньот них; кружит вороном, чующим поживу. Не холопели по духу христились легко и беззаботно? Не они липервыми отреклись от обычая? Не ищут себе чести, нождут указа, и вот уж указчик на указчике сидит иуказчиком погоняет; глянь, толпища возниц шумят ибранятся, а конь с поклажею обочь стоит и не ворох­нется. Не негодование бы и не ропот, не обличения быправоверей, секли бы Русьскую землю кнутами,—отделалась вирами 287. Надолго ли? Ни запрета, ниудержа на епископов, насилят, сгоняют по церквам,а несогласных пытают; нелепицями очерняют достой­нейших; одного обвиняют, быццам застали с четверо-ножиной, другого — быццам приваживал злых духову овина; клевета и наветы в почете, нет людем заступ­ника 288. Рече Володарь: «Мало, что опустошили свя­тыни, пустошат еще и сердца. Пожгли бани 28Э, воня­ют христы, аки цареградские мощи». И еще рече:«Пагубна нищета одноженства; не будет отныне ско­рого умножения ни в родех, ни в племенех, и в домехотныне не сыщеши веселия; многими женами спас­лись от погубления в находниках; источают ныне си­лу словеньского возрождения; 290 неволят рукоблудыименем Христа, обличают обычай, сами же растлен­ны; первый среди них ржет на каждую кобылицю. Бо­лее же всего страшно, еже подрывают подсыльные про­поведники уважение детей к отцем, к отцем, а нек детем их обращая угрозы; неслыханно сокрушениенравов: бичуют отцей и правду их лживые заступникидетей, множится непочтение, розь и высокомерие лени­вых, ущербляется лсизнь семейного д у х а 291. И се гра-190

,($ят общины, увеличивая полюдье по прихоти, отки­ дают волости правоверей, серебро их, домы их, землю 0Х и скотье, погубляют древлие письмены и сами пи- шют о событиях, но уже лживо и извратно, восхваляя недостойное хвалы и хуля достойное подражание. Не­ справедливый ко своим, будет ли справедлив к чю- ясим? Не остерег Володимир лешского свата, Болесла­ ва, воюющ а хитростями чешские земли; просил чеш­ ский князь помоги от Володимира и не допросился, и умре в обиде» 292. Се изрече Володарь; аз прибавлю к словем его, ви­ дя правдивость, ибо тогда же ходил к сестре своей Лю- бави во Мши, еже в Сиверьской земле, в двадцати по- прищех от Кури 2Э3. Муж Любави Довгуш, олехович, сотский Курьского полка, умре от ран, отбивая стяги у печенезей на Уже-реке, и бысть погребен с почетом. Ап беахъ неслъ во Мши скорбное вестье и мою тризну, имея при себе гривну серебра и некие пожити, а так­ же угорьского коня. Любави причиталась еще доля за'м у ж а , две гривны, шли же с полком; живым и неузе- чным давали по гривне, не считая оружейного, по­ стойного и кормлениа. Два дни пробыл во Мшах, и кла­ ли требы в память Довгуша, и молились богам, и святи­ ли волхвы в капище Перуна меч Довгуша, иже сохранил и привез для сыновей, и принял (его) старший сын Славко, и целовал, поклявшись отметити. Была триз­ на, и сошлись мшичи и от окружных общии. Еще не окончили обедати и не сожигали по обычаю,— появи- ся с людьми Воротила, болярец, державший даровый надел близ М ш ей; откупал полюдье во Мшах 294, не­ навидим за бесчиния и неуставные поборы. Ударили в било, и закричали зазывалы, и сошлось людье у тор­ жища пред усадьбой старейшины. И возгласи с крыль­ ца Воротила, еже великий князь Володимир повеле- свергати кумиры во Мшах и христити людье новой, истинной верой. И вот свергли Перуна и Даждь-бога, Рода и Влеса, и всех остатних словеньских бозей; ру­ били в щепы топорами болярские холопе. Плакали, видя се, люди от поругания души и святыни ее. И плю­ нул волхв под ноги болярцу, и пошел прочь, а за ним и община, проклиная христов. И в новый день согнали людье на площу, и привел болярец попа в златых оде- жех, говоря: «вот стаду поводырь»; он же, Воротила, ю * 201

починает рубити церкву, и кто похощет испытати но­вую веру, того Христ избавит от беды и спасет от на­пасти, а кто воспротивится, тому платити двойноеполюдье. И взошел поп на крыльцо, и возгласил о гре­хах и страхе господнем, да переломися на полуслове,сражен меткой стрелою. И схватил Воротила в залож­ники трех почтенных старцев, требуя тотчас выдатиубийцу. Старейшина просил обождати, пока найдут,обещая за попа виру, како за княжа мужа, болярецже не внял и велел оторвати старцам брады; и сверши­ли по повелению. Взволновались люди, взнепорядилии убили болярца; холопе же его, испугавшись, реша:«Нас самих понудили христитись. Не наше дело, ку­да делись поп с болярцем, про старцев же объясняйте,что хотите». И ожидали в селище. Заутре увидели лю­ди, налилась рябина кровью,— к худу. И хватилисьвскоре смера именем Хвощ, негодника и лынду. И ко­ня его не нашли. Реша люди: «Бежал, чтобы выдати(нас)». И послали вдогонь, и как не знали дороги (бег­леца), послали по всем. Сами же искали стрелившегов попа, и пало подозрение на Славко, сына Довгуша.Рече Славко: «Аз стрелил по обиде». И взрыдала ма­ти (его), повторяя: «Убили мужа, и вот уже и сына от­нимают». И волнились, гудели Мши, быццам улей предзакатом, и (все) говорили о Славко: «Его оправдают».И приехал из Кури болярец Феодор, а с ним полсотнидружины и доносчик Хвощ. Схватили они холопей Во­ротилы и насадили на одну цепь, яко разбойников. Мирже паки закликали на площу. Рече к Феодору старей­шина: «Вот Славко, стрелявший в попа». Феодор же,оттолкнув старейшину, возопил: «Кто христит ся, бу­дет прощен, кто отвергнет, пеняй на ся!» Але христи­тись не пожелали. И почал Феодор избивати людейсмертным боем, не глядючи, отрок ли, старец ли, брю­хата ли жена. Мнозих попластали мечеми, а селищеподожгли. Аз едва уберег ся, однако отняли мои по-жити и гривну тоже. Что скажешь насилию, еже бес­предельно? Случится малая несправедливость, потя­нем обидчика в суд и не успокоимся, пакуль не нака­жут. Егда же необъятна (несправедливость), рвется ду­ша с корени ее, сохнет сердце и не обличает более, пе­реполнено отчаянием: сильные въявляют свои похоти,не спрашивая о правде.292

Тяжко и горько (живется) людем; с страстях и тер­заниях, караемы судьбою, безгласно отходят в мир ду­хов. Жаль до слезы горючей, помочь же бессилен,—<в р е м ё н не останозити. Плачю, но не легче. Велики бо­зи, огромны (их) чертоги, и малы люди; вечно упоза-ют, и радость мимолетна; нази являются и нази исче­зают, не оплаканы в обидах; подобны дитю, яже уми­рает сразу после рождениа. Что нее усталому от тягот, если обочь уже нет близ­ких? Сил мализна, а осень и зима тянутся долго; вет­ры воют надрывно, выстуживая душ у; нет прежнихожиданий, и прежние радости не манят, а новые ни­чтожны. Струят тихо времёны, але мимо судьбы, и нестрашен исход. Се мудрость усталы х: пребыти в покое,избегая страстей и риска. Зачем другая (мудрость),если не приложима, если златые плоды увядают вмес­те с древом? Скажю и усомнюсь в сказанном: минут-на моя истина, лишь горечь неизменна и постоянно же­лание Правды. И что же Правда? Не то ли, что успока­ивает совесть? Не то, не то — опасно заблуждение... Вернусь же к Володарю. Выслушав его о бедах Русь-ской земли, впроси Мирослав: «Что же надумал?»Отвещал: «Или погибну, или погублю Володимира;совесть не велит боле прислуживати беззаконию».И благословил Мирослав, поручась за него перед Могу-той; в ту же ночь проводили князя и спутников еголюди от владыки Череды. Але Могута не принял Во-лодаря, бе суров и жесток его приговор: «Не верютебе; коли прежде отрекался от веры, своего ищешь, небожьего. Ступай прочь и не поминай лихом. Коли несамолюбец, найдешь себе дружину и нового Могуту».И пошел Володарь в Тмутаракань, к руси. Русичи ска­зали: «Нас кыевцы не учат, и мы учити не собираемся.Мы сами по себе». Прогневися Володарь: «Сами по се­бе остались лишь мертвые. Учат же (как раз) того,кто учити ся не хощет. Еще пожалеете обо мне». И бы­стро седлав коней, поехал на степ к печенезям. Было сним молодцов уж о до сотни и, сказают, много злата.Едва покинул Тмутаракань, разразися невиданная бу­ря, ветр опрокинул каменного кумира Даждь-бога и за­топил поля и становища; корабели, причалившие у гра­да, разбил в щепы, так что осталась Тмутаракань безкорабелей. И пожалели русичи о нелюбезности с Воло- 293

дарем; реша волхвы, гадав о судьбе: «Опасен ветр во­ле, иже обернулась облацем». Проводив Володаря, обеспокоился Мирослав тече­нием жизни; рече ко гридем, по обычаю разделяя (с ни­ми) совет и мудрость: «Человец сам торит просторысудьбе. Хощет страдати малым, страждет от малого, хо­щет страдати великим, страждет от великого. Страхобуздывает ум и желание. Коли обвиняет кто за утратыи тернии весь мир, значит, лишился мечты, и силы наисходе. Тысячу лет думали лутшие мужи и сказали:постигни себя, человец, убеди ся, того ли жаждешь, очем толкуешь. Будут думати еще три тысячи лет, чтобыизречь: еще важнее уяснити человеца, о котором судимлегко и скоро». В те дни пришла с гонцом позва от Володимира. Со­брался было Мирослав ехати, да остерег владыко Чере­да: «Или забыл, что исчезают неугодные в кыевскихтемницах?» И спросил Мирослав у Володимира, в чемего нужа. Ответил (великий князь), быццам обельномухолопу: «Почто привечал изменника и заговорщца Во­лодаря? Почто держишь дружину не по уставу моему?Почто забыл обещание христитись, отринув поганую ве­ру? Почто не воспретил Череде, ненавистнику моему,сноситись с Могутой?» И возмутися Мирослав веро­ломством; поразмыслив же, рече ко своим: «Таитсяпромеж нас наушник и прихвостень Володимиров». Ре­че владыко Череда: «В свой час изобличишь доносчи­ка, теперь же озаботься, как миновати каленых кле­щей». Рече Лешок, старейшина: «Коли (мы) не реша­емся, судьба решает за нас; случаецца, что и п о з д н о . И пришли волхвы из Турья и из Полотей, посланцыЧереды, и поведали: Святополк и Есислав готовят по­ход супроть Мирослава, подбивая выступити ятвязей илехов. Увидев, что заказано замирение, утвердися Ми­рослав в решимости постояти за честь. Собрав дружину,повелел нагнати и задержати повозы со своим полюдь­ем в Кыев, и настигли в Приречице, егда перегружалив лодии; навьючив коней, вернули обилие обратно.И выслал по всем сторонем дозоры, и созвал полки отродей, и смотрел их с оружием. Получив известие, ежепротивники готовы выступити, решил упредити, испы­тав ратную силу; собрались под его стягом лутшие му­жи от Дреговичей числом до 5 тысяч. Святополк выста-294

4 тысячи, 8 тысяч снарядил Есислав, тысячу ятвя­зи и тысячу лехи, мосуры и мазове. И Велига, ликуя,скликал дружину; ненавидел Мирослава пуще прежне­го, трепеща мести Володимира. И се насторожися вся Русьская земля, увидев, что и14 ирослав не перестоял беды; реша меж собою нарочи­тые муж и: «По одному, яко орехи, грызет Володимирсоперников». Володимир же о брани с Дреговичеми необъявлял, чаял обойтись потиху, да разве гора может(сдвинутись) потай от мышей, в горе поделавших но­ры? 295 Ведал Мирослав о замысльях Кыевского столаот владыки Череды. И выступил с малою дружиной наВелигу; скокнул серым влоком в сумерках у Немизи,в ночь же вошел в сонную Друтесь, ибо отворил вороты(ему) Мирко со своими отроками. Мирко, купец, сын Бу­евича, сокольничьего, служивша в Турье Мирославу, бевелми богат, в предприятиях удачлив, силы недюжин­ной, отваги беспримерной. Отказался приняти христо­ву веру; и послали к нъ сторожей, он же взял оглоблю,посшибал (их) на землю, связал единым веревьем и ото­слал к Велиге со словеми: «Сущие христы, ибо трусли­вы». И отрядил Велига дружин схватити Мирко. Он же,опоясавшись мечем, встал на улице и не пропустил дру­жин. Народ смеялся и поднатыкивал, поносно словцепометывал; «сорок овец, лишь один удалец». Рассер­чав, обнажили мечи дружины, и положил иных Мирко,другие образумились и бежали ко князю, твердя о бе­совской силе. Рече Велига: «Сей муж стоит моей оби­ды. Пусть нехрищен, надобь привадити (его)». И уго­ворили Мирко пойти сотским в друж ину; он же, набравпразоверей, потешал силушку назло попам, насмех лю­ду. Выйдет в кулачки поиграти, стенка на стенку пообычаю,— трещат лбы на христовом конце Друтеси, дапобитых еще после зазирает, плясати понуждает,— имолодцы никнут перед силой. Или медведя в сани зало­жит и сице на торжище пожалует,— кони храпят, псыбрешут, жены визжат, опасливый народ разбегается,—а Мирко, заломив шапку, подмигивает да зазывает по­пов: «Садись, игумен, подвезу до игуменьи». Сего Мирко, сына Буевича, нарядил Мирослав в Дру-тичех посадником; церкву же разметал, попов и черне­цов взял в заложники, полюдье в пользу Володимираупразднил, а Велигу казнил за самовольство и злочи-

ния. В тот же день, езяв Мирко с дружиною, пошел кБересне; достигнув реки, посадил засаду у перевоза ипрежде, нежели пришла в Полотсь весть о смерти Ве­лиги, разбил чело полотьского войска. Содеял сице: ед­ва перевезлись конники с Есиславом, запечатал рекусвоими лодиями и стал побивати отделившихся; приэтом Мирко тяжко ранил Есислава копьем в ногу. Бу-ривой, воевода Мирославль, в тот час остановил у Волчь­его Лога, близ Немени, ятвяжского князя, шедша со-единитись с Есиславом, але слишком ввязался в сечу ипотерял немало мужей; захватил однако болын двух­сот коней; ятвязи ради быстроты держат всегда сменуконей, хотя их дикие кони устают мало, а зимою саминаходят себе пищу. Видя успех Мирослава, Святополк, достигший с дру­жиной и лехами Случеси, послал сказати Есиславу, неоставившему войска, и ятвязем: «Не давайте ся битипорозь; когда сложим силы, сокрушим (противника) врешающей сече». И Белел Есиславу идти в Заславье че­рез Логожье, ятвязем через Ивье. Рассердися Есислав,еже Святополк выдает себя за старшего, але промолчал,зная его строптивость и своеволие. Увиде Мирослав, чтовороги обступают и уже близко, и позвал гридей на со­вет. Рече Лешок, старейшина: «Затворимся в Менеси,укрепив стены, хватит припасов на лето и больше». Бу-ривой, воевода, возразил: «Чтоб отсидетись, потребновдвое болын войска; чтоб прокормити (это войско), по­требно вдвое болын припасов». Рече Мирко: «Пуститемя с сотнею мужей в Полотсь; поднадымлю ветошьем,и воротится войско Есислава, нам же полегчение. Пере­могают либо умом, либо безумьем...» Вышел Мирослав из Менеси, забрав с собою оружиеи припасы, а что осталось, раздал по градянем. Речек Мирко и к Сигулду, креву, сотскому, мужу отважнуи верну: «Ступайте один в Полотсь, другой в Турье: ко­ли сумеете напугать ворогов, подсобите (нам) и тем из­бавите от неминучей погибели». И метнули жеребий, ивыпало Мирко в Турье, а Сигулду в Полотсь. И дал Ми­рослав каждому серебра довольно, лутших мужей илутших коней. Когда снарядились, рече: «Буду ояш-дать в сем месте сам или люди мои — вас или вашихвестников». Была же пора жатвы. Узнав, что Мирославушел из Менеси, Святополк вступил во град вместе с ле-296

хами, и пировали переможцеми в тереме Мирославлем,отнимая у градяней лсито и меды; Есислав же дожидал­ся Святополка в Заславье, и Рогнед готовила встречу;1дождались лишь вестника: «Зовет (вас) князь Свято­полк в Менесь». Рече Святополк, прежде нежели при­шел Есислав: «Нелепо есть быти дому моему без еди­ной веры »; и повеле разрушати святища; и согналилюдье в реку и створили над ними хрищение. Люди же,стоя в реке, молились по совету в о л х е о в : «Могожь, ма­ти, омой стыденье с души и с тел а»; позор ведь входи-ти без нужды в реку в одежех. Впроси Святополк гра­дяней: «Довольны ли, что приняли Христа от рукмоих?» Реша к нъ: «Не видели того, о ком глаголишь,руци твои пусты». Разгневался Святополк и восклик­нул: «Се глядите на перст его. Аз ва имамъ мучити дане возмогут помошти вама». И велел запалити огнемжито на полех; смерей, иже бросились спасати, убили. И приде к Менеси ятвяжский князь, и встал вблизистен. И приде Есислав, и тоже встал у града, в свобо-дех. Реша велможи Есиславли к Святополку: «Позовибрата в терем, не бе бо сам мощен сидети на коне от ра­ны и болезни». Але Святополк указал на дом воеводы:«И тамо тепло, а кому холодно, не ходи в поход». И бы­ло оскорблением, и ночлежил Есислав в шатре средидружины. Сице простояло войско несколько дней, не ве­дая, что дальше; Рогнед же пожалися Володимиру наСвятополка, так что Володимир пригрозил (ему) за свое­волие; ЕсислаЕа же, велми расхворевша, увезли в За­славье. И вот пришла весть, быццам взято Турье дру­жиною Мирослава, и грабят, и хотят пожечи в отмест­ку. И не поверил Святополк; доносили ему, еже Миро­слав стоит за Бересной; однако послал в Турье воеЕодус двумя полками. Сведав (о том), погнался Мирослав завоеводою, догнати же не смог. И встретил Святополчвоевода другого вестника; тот рече: «Мирко, посадникДрютесьск, посеял в Турье смятение, придя с малойдружиною; нарядили ся (его) мужи купцеми, попрята­ли своих в сани и тако миновали вороты; стража недоглядела, ибо дали мзду. Войдя во град, стали побива-ти людей; велми настращав градяней, сожгли церкву,попов взяли заложниками и ушли, детинца же не одо­лели». И се поспешил Святополч воевода назад. УвиделМирослав: идут турьские полки и беспечны; напав из 297

засады, посек едва ли не половину, хотя турьцы оборо­нялись крепко. Вернулись остатки турьцев в Менесь, Святополк жевместо похвал за преданность казнил воеводу, овинова-тив ослушником своей воли. Сказают о Святополке, ежебысть одержим яростью с детства и рос зловредой; раз­влекался, бросая в яму, к голодным медведям, то пса,то кота; однойчи воспылал похотью к холопке старшелетеми; когда же забрюхатела, подстроил, еже утопи­лась. Ни пред кем не робел, кроме жены, дщери Боле­слава ; ее же беспутство и льстивость быша повсюду наустех, зная о тайных пороках Святополка, умела уго-дити, не гнушаясь и тем, что звала к нъ замужних по­друг; держала при себе холопей из лехов, римцев повере, а гречских попов ненавидела. О Святополке гово­рила во всеуслышанье, в нем кровь цесарей от матери иразбойников от отца; и в самом деле, сказают, мать пра­бабки Святополка княгини Олги от варяжина, осужде­на в своей земле за разбой к смерти. Не ведаю, правдали, але Сзятополк немало хвастал наследной крутостьюнрава; порою истязал и самого себя, не чувствуя боли;постился строже чернеца, в походах был неутомим, непочивая по три дни кряду. Едва Святополк казнил воеводу, пришли вестники изПолотей и передали: «Град наш наполовину разрушенпожаром; проникли люди от Мирослава и подожглисразу во всех концех. Посадник, не растерявшись, схва­тил поджигателей; настиг и остатних ворогов и пере­бил до единого». Тако погиб храбрый Сигулд со своею сотней; Миркоже загинул при возвращении, наскочив ненарок на ят-вязей; и повезло ятЕязем, ибо сразу убили Мирко, по­разив в глаз стрелою; сотня же пробилась, унеся телобогатыря; и погребли достойно близ Друтеси; позднее,егда Есислав восставил княжение от Велиги, ни­чтожные его рода срыли курган, осквернив могилу, алеселище, еже вблизи от погребениа, и поныне зоветсяЗакурганьем. Оправившись от болезни, Есислав почал загонятнМирослава, аки пущного тура; завладел (его) припаса­ми ; в кровавой сече у Друтеси Мирослав с трудом избе­жал полона; был убит Буривой, воевода, и с ним мно-гы другие славные мужи. Взликовали противники, уве-298

ренные в близкой победе, отпустили ятвязей, заплативсокровищами от разоренных святищ. Але неждан, на­грянул в Дреговичи князь Могута со своею дружиной.И напал на Святополка, и опрокинул, и побежали турь-цы, яко утиця пред кречетом; взял в полон Могуталешского воеводу; Святополк же был ранен и в беспа­мятстве унесен с бранного поля. Есислав, опытный вратном деле, выжидал, следуя по пятам; и вот напална истощенную дружину Могуты, и отступили правове-ры пред решимостью и мужеством полотьцев. ПослалЕсислав к Володимиру, торопя: «Скорее приди, разомпокончим с Могутою и с Мирославом». И выступил Во­лодимир без промедления, и миновал уже Турье, когдаизвестили, что идут вновь печенези несметной ратью иведет их на Кыев Володарь 286, а с ним русичи. И былипроливные дожди и бури; переправляясь через При-падь, Володимир погубил в Еолнах немало воинов; уто­нул и его конь, велми недобрая примета. Рече великийкнязь: «Для меня уже почался конец света» 297. Ивпрямь, повисла судьба на волоске: Володарь обступилКыев, и удача благоприятствовала ем у; ударил нощиюрусичеми и захватил Полдневые вороты, вспомогли пра-воверы с той стороны. С рассветом двинулись на городпеченези, предводимые Володарем. И вышли встречькыевские болярцы в одеждах, расшитых златом, и низ­ко поклонились Володарю: «Несокрушима твоя сила,—сказали,— волен войти во град со всем воинством, алене содеешь, коли честен, ибо ограбят и порушат (его),и тако погибнет красота и гордость Русьской земли.Хощеши, чтобы урядились (с тобой), отведи печенезей».И отвел Володарь печенезей от стен Кыева на три по­лета стрелы; рече к болярцем: «Х ощ у свободы для пра-воверей; кто любит Христа, пусть любит, а кто не лю­бит, (того) не неволити. Еще хощу, чтоб дума низложи­ла Володимира, пред всеми обличив беззакония. Однолето буду вам князем, а после укажет вече». Реша бо­лярцы: «Дозволь подумати; ведь присягали, не легкоотступитесь присяги». И отпустил их Володарь, говоря:«Даю день на размыслье, на второй не стану спраши-вати». И сошлись велможи на думу, и не было серед нихединой воли: одни ненавидели Володимира и князейцерквы от грек, другие ненавидели Володаря и старуюзнать и боялись мщения от н и х; третьи ненавидели всех,