Золото Плевны

Золото Плевны вас ничего серьезного? — и кивнул куда-то за спину, за закрытую дверь. — О чем вы? — не понял я, хмурясь.— Новости у вас, а не у меня. — Не о чем, господин инженер. Не о чем. Странный доктор, кажется, обрадовался. Потер руки. — Я слушаю вас, любезный. — Господин инженер, я принес хорошие новости. — Не тяните, — попросил я, ожидая услышать о скором визите Миколы. — Русские перешли Балканы. Я подавился чаем. Протянул бокал доктору. Сам закурил. Тот довольный выжидал. Улыбался... Не выдержал первым: — Как?! Кто?! — Корпус генерала Гурко. — Корпус? Там же артиллерия! Откуда такие сведенья? — все еще не верил я. — Вернулся человек из Софии — привез новости. Все востор- гаются подвигом русского народа, сравнивают с переходами Ган- нибала и Суворова. — Да, — сказал я и откинулся в подушки, — снова подвиг рус- ского народа, снова рука помощи.… Только у Ганнибала вместо ар- тиллерии, слоны были. Мы замолчали. У меня перед глазами крутилась картина: лютая метель, орудия на руках наших солдат, обледеневшие камни, про- пасти. Опасность на каждом шагу. Гибель людей. Потери, потери, потери… Доктор, выждав, осторожно продолжил: — Это не все новости. Русские разбили турок у Ташкинсена, на следующий день у Горного Бугарова отбили контратаку, превос- ходящую по численности султанские части и, полностью перейдя Балканы, вступили в долину Софии. Я приподнялся с подушек. — Пока основные силы турок стерегут Шипку, русский корпус наступает на Софию?! Без остановок и передышек? 101

Евгений Колобов — Да. Стремительно, как смерч! — в словах доктора звучало столько пафоса, что не оставалось сомнения, что он это двигается вперед и стоит во главе армии. — Как не вовремя я тут разлегся. Так и война может без меня закончится. Где же мой товарищ?! Доктор не услышал вопрос. Он заложил руки за спину и пря- мой, как жердь заходил по палате, приговаривая: — Русские будут освобождать Софию. Подумать только – я до- жил до такого исторического момента. Каков натиск, а? А ведь ни- кто не верил, что армия освободителей сможет Балканы перейти зимой. Теперь этот победоносный марш никто не может остано- вить! Мы никогда не забудем подвига русских солдат! Никогда, слышите?! Предлагаю выпить хорошего бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии! — А, у вас есть хороший бренди? — осторожно спросил я. Мысль мне понравилась, но этот невежа, продолжил как ни в чем не бывало: — Знали бы вы, господин инженер, что сейчас творится в име- нии. Паника! Суматоха! Настоящая сумятица, господин инженер. В некотором роде, мне даже жаль молодую госпожу Малику — сна- чала потеряла отца, а теперь, предстоит расстаться и с имением! И жизнью своей, если не поторопится. — Ма-ли-ка? — по слогам спросил я. — Это имение Малики? Доктор перестал ходить и развел руки в стороны. — Пока, да. Вас, что-то смущает, господин инженер? — Малика! — кажется, я выглядел неважно. В этот момент док- тор остановившись с тревогой, смотрел на меня. Пришлось быстро взять себя в руки. — Отнюдь, я, правда, пока не совершал длитель- ных прогулок, но уверен, что ужин смогу благополучно перенести, а как Вы, мэтр, считаете? Я бы очень хотел увидеться с этой де- вушкой. Такое необычное знакомое имя... Я чувствую подъем сил и жажду встречи! — Если бы я знал, что имя Малика на вас так подействует, я бы приказал Иванке произносить двадцать раз на дню. Однако есть трудности — усмехнулся доктор моей наивности, —турецкие женщины не встречаются с молодыми господами, поверьте мне 102

Золото Плевны на слово — здесь чтут традиции. Будь вы хоть самым доблестным французским офицером, то вам бы все равно отказали в аудиен- ции. Конечно, на правах хозяйки она могла бы проведать больно- го, но в сопровождение десяти гайдуков и прочей свиты. Малика считает себя современной женщиной, воспитанной в европейских традициях и, кажется, хотела сделать нечто такое, но думаю, ее отговорили от столь опрометчивого шага. Гайдуки же слишком ле- нивы и в сложном положении, чтобы действовать самостоятельно. Да и мой авторитет, глушит чужие попытки сделать обыск и учи- нить допрос с пристрастием. Да, да, шевалье, сейчас вы под моей защитой — помните, кому вы обязаны. — Не забуду, — сухо согласился я — больно мне не по нраву пришлись чужие наставления – отдавали каким-то саратовским мещанством. — Вернетесь сюда, когда русские займут столицу. – И доктор многозначительно потряс пенсне в воздухе, широко и слаща- во улыбаясь. – На правах победителя вам никто не посмеет дать отказ. — Любезный, мне его и сейчас не дадут, я напишу вам записку. Только передайте госпоже Малике, — спокойно и уверенно ска- зал я, сбивая чужую спесь. — Записку передам,— доктор пытался остаться хозяином положения,— но единственный шанс увидится, вижу в плохом знании хозяйки французского языка. Говорите бы- стро, тогда хозяйка может позвать дочь помочь с переводом. – Я уже представлял себе эту картину, и не хотел делить свои грёзы с сельским лекарем.— Давайте-ка мэтр, лучше, займёмся непосред- ственно медицинскими делами. Возвращение к рутине, доктору не очень понравилось, и он приказал Иванке сперва обмыть меня. Голову помыла служанка, затем я её выгнал, хотя эта симпа- тичная нахалка объяснила, весьма недвусмысленными знаками и мимикой, что уже два раза мыла меня полностью, пока я пребывал в беспамятстве, и мне нечего стесняться. Всё забавнее и забавнее становится моё пребывание. Доктор опять вернулся, поменял мази и бинты. По запаху ясно было, что отмечать будущие победы он уже начал без меня. Зани- 103

Евгений Колобов маясь своим делом, он непрерывно болтал о политических пер- спективах. — Результатом русского наступления будет полное освобожде- ние Болгарии от гнета Османской империи! Мы живем во време- на великих дел! Россия станет старшим братом Болгарии. Какие времена настанут! А, товарищ ваш здесь, был у управляющего, с десятником гайдуков познакомился, к взаимному удовольствию. Не знаю, что он ему наговорил, но Айдын-бей предложил жить в его доме. Сейчас ходит знакомиться с имением. — Пошлите за моим товарищем немедленно. — Давайте не будем спешить, вечером вы приглашены к хо- зяйке, отужинать. Какая там вишневая наливка! Непременно по- пробуйте, если увидите на столе заветный графинчик. Шевалье, вы непременно должны пойти на прием! Сможете? Не будет ли это Вам в тягость? После, позовём вашего товарища. Я предлагаю выпить втроём, бренди за успех русских частей и освобождение Болгарии! Очень хороший бренди, на смерть берег! — Прекрасный план! *** Не доехав, до развилки, Дончо остановился поболтать со зна- комым, возвращавшимся из Софии. Оказывается генерал Гурко, обманув турок, перевёл свой корпус и наступает на Софию. Турецкие солдаты массово дезертируют. Бегут в разные сторо- ны, по пути бесчинствуя в болгарских сёлах. Приятель Дончо рассказал, как чудом спасся, показывал следы пуль в своей двуколке. Посоветовав Дончо вернуться в село, спрятать ценное, сам же пешком направился в указанном направлении в именье. Ивана нужно вытаскивать или в имении оборону держать, в общем, на месте нужно разобраться. Что имение турецкое, мародёров могло не остановить. Что в голове вооружённого человека, плюнувшего на присягу, какие люди их возглавят и что они могут натворить, один Господь знает. В именье есть охрана, час назад я думал, как с ними поладить, теперь нужно помозговать, как настроить на оборону. Разглядев 104

Золото Плевны первые крыши деревушки, начал искать удобное место, спрятать наши сидора. Винтовку, решил не скрывать — время не то. Кто я? Как представиться гайдукам. Офицер? Могут не пове- рить, молод, по их представлениям. Отрекомендуюсь ординарцем господина инженера. Старший бомбардир Николя Пласту. Нашёл флигель управляющего. Хитрован в европейском пла- тье. Пару минут слушал про его заслуги на дурном французском. Прервал в виду предстоящей опасности. Попросил срочно пригла- сить старшего гайдука, доктора, кузнеца и оседлать пару лошадей. В общем, командование охраной взял на себя. Старик-гайдук со старинным кремнёвым пистолем и ятаганом, времён Суворова, даже обрадовался. Одно дело десяток лет бездельничать в хозяй- ском доме, под видом охраны женской половины, другое, в луч- шем случае, вести переговоры с шайкой вооружённых солдат. Если переговоры будут, придётся отдать часть продовольствия, сбором должен заняться староста. Лучше добровольно отдать часть, но нет ни какой гарантии, что не придут другие, третьи, поэ- тому сперва переговоры с демонстрацией силы и не просто отда- вать, а обменивать на оружие. Пошептавшись с доктором, о здоровье поручика, с хорошим настроением, поскакал вместе с она-баши, осмотреть окрестности. — Перед развилкой, поставь двоих поздоровее и сена стожок, чтоб подожгли при опасности. Вон там, в саду, ещё одного и вто- рого на другой стороне сада, тоже с сеном. Договорились посадить на всех, сколько есть лошадей, кре- стьян. Они будут демонстрировать, не приближаясь, наличие кон- ного отряда. Гостиная хозяйки имения, мало чем отличалась от привычных для моего глаза, дворянских гостиных на родине. Окна побольше, потолок пониже, много ковров и серебрённой посуды. Хозяйка, на удивление, моложавая женщина лет сорока. При- ятные мягкие черты лица. Европейское платье, хоть и закрывало плечи и руки, но не скрывает стройности фигуры, а главное глаза! Такие глаза я видел в своих снах. Вот от кого получила Малика озёра, в которых я безнадёжно утонул. 105

Евгений Колобов Рядом с ней стояла бесформенная от чадры, фигура. Два двер- ных проёма без дверей вели видимо, во внутренние покои. У од- ного прохода стояли два мальчика, лет восьми-десяти, у другого два гайдука. Я представился как Жюль Маню, военный инженер, попытал- ся щёлкнуть мягкими туфлями без каблуков. По совету доктора быстро затараторил на французском, выражая свою признатель- ность за своё спасение и выражая восторг от возможности лично выразить благодарность, столь благородным и ослепительно кра- сивым дамам. Хозяйка недоумённо переглянулась с существом в тёмно-фи- олетовом мешке. — Не могли бы Вы говорить помедленнее, я ничего не пони- маю. У меня не было возможности практиковаться в разговорном французском, хотя читаю бегло. Хозяйка этого имения боян Домла, а это моя старшая сестра боян Йамур. Если перевести на Ваш родной язык, я Капелька, а сестра Дождь. — Какие замечательно прекрасные имена,— я сделал шаг впе- рёд, с намерением припасть к ручке. — Стойте, шевалье, вы в мусульманском доме, уважайте наши обычаи. Мой учитель французского был, гасконцем из Дакса, кроме па- рижского произношения учил южному диалекту, отличавшемуся быстротой и пропуском буквы «Ф» в словах. Умение говорить на двух диалектах неизменно приносило мне высшие баллы на всех экзаминациях. Мысленно поблагодарив зануду-француза, я опять застрекотал с максимальной скоростью. — Простите, мадам, при- ехав в Порту, я сразу оказался в первых рядах османских войск и не имел возможности узнать светский этикет, если… — Стойте, шевалье, ничего не понимаю, медленнее, пожалуйста. — Мадам, я с юга Франции, и говорить медленно, для меня хуже пытки. — Может быть, доктор, Вы его понимаете? — Отдельные слова. 106

Золото Плевны Существо в мешке произнесло фразу, из которой, я понял одно слово — Малика! Я сразу её полюбил, тем более из щелей мешка-капюшона, сверкали, таки же прекрасные глаза. Лицо моё покрылось испариной, я слегка пошатнулся. Последовало несколько фраз, в результате, которых я был уса- жен на небольшой диван, а в комнате появилось небесное суще- ство, по имени Малика. Её потрясение было гораздо сильнее, но окружающие при- няли за смущение и всячески её подбадривали. Я же видел, что сознание её на грани и напомнил доктору, что кроме меня ещё кое – кто нуждается в его умении. Хрустальный флакон с нюхательной солью перекочевал с ди- вана под более изящный носик. Когда суета улеглась, вспомнили об ужине. За едой рассказы- вал о себе, именно про Суздалева, но от имени Маню. О маменьке, отце, имении даже о Прохоре, назвав его Пьером. Старшие жен- щины, явно благосклонно отнеслись ко мне, Малика же глаз не поднимала, но переводила всё исправно, иногда в мою пользу, о чём тут же сообщала мне. Мол, так в мусульманском доме гово- рить не следует, она перевела по-другому. А матушка заметила, что или она стала разбирать мою речь, или я стал говорить нормально. — Мадам, простите, с детства мне запрещали вообще говорить во время еды. Садясь за стол, я с братом должен превращаться в глухо-немых.Присутствие меня — католика, в доме правоверных, заставляет тщательно продумывать слова и действия, однако юж- ный темперамент, чрезмерный даже на родине может оскорбить Ваши чувства. Заранее прошу простить. Дамы понимающе закива- ли, а хозяйка жестом отправила гайдуков в глубь дома. Блюда менялись, но вкуса я не чувствовал, жевал, хвалил, изо всех сил старался смотреть на всех одинаково. Боян Капелька шепнула мальчишке и на столе появился гра- финчик с тёмной жидкостью. — Покойный муж, частенько приглашал офицеров из Пруссии, они научили моих слуг делать алкогольный напиток из вишни. Нам 107

Евгений Колобов Аллах запрещает туманить голову вином, но Вам-то можно. Доктор составит Вам компанию. — Так ведь мэтр Дончев? — С удовольствием, боян. — За прекрасных дам. — За Ваши сердца, приютившие полумёртвого, в такое трудное время за Ваше умение, доктор. Страшная боль в голове, черным замазала желанный лик, стол с правой стороны рванулся к голове… Очнулся я на знакомом диване. Доктор зачем-то растирал мне грудь. Малика! Вот она стоит с тревожным личиком. Я поймал руку лекаря, сжал. — Всё в порядке, мэтр, Вы же знаете, что припадки у меня бы- вают только раз на дню, всё позади, — опять несколько раз сжал руку и сделал зверское лицо, губами прошептал — Убирайтесь, чёрт Вас возьми. Доктор всё понял, промямлил о неотложных лекарских делах и откланялся. Стол убран, мальчишки исчезли, маменька тоже. Малика стояла возле окна, возле крохотного витого столика орехового цвета. Тонкая, юная, одетая в легкое европейское пла- тье, девушка, совладав с собой, и поджав дрожащие губы, благо- склонно мне улыбнулась. Я на краткий миг оцепенел, справляясь с головокружением. Она была еще красивее, чем та турчанка из моих воспоминаний. Ослепленный желанием, в едином порыве я преодолел комнату и упал на одно колено. — Малика, — простонал я, с намерением осыпать эти руки страстными поцелуями, — Малика. Она сделала шаг назади спрятала руки за спину Я осмелился поднять голову. Сейчас я буду либо низвергнут в ад, либо вознесен в рай. Я открыт. Мои чувства и порывы понятны даже слепцу. Девушка смотрела расширенными глазами куда-то поверх меня, за спину. Обернулся. Тётушка сидела в противопо- ложном углу за прялкой. Потом у нее из рук выпало веретено. Гул- ко ударившись об пол, оно покатилось к нам. Я встрепенулся и, как воспитанный человек, поспешно поймал вещицу и отнес даме. 108

Золото Плевны — Садитесь, месье Маню, — сказала Малика, показывая на из- ящное деревянное кресло у столика,— кажется, моя тетя получила удар. У нее слабое сердце. Этот день она точно никогда не забудет. — Смею вас заверить, мадмуазель, что я тоже, — сказал я, при- саживаясь за столик. Малика слегка улыбнулась. Глаза ее забле- стели. Она взяла кофейник и принялась разливать кофе по кро- хотным кружечкам. — Прости меня за мой порыв, но вы … так очаровательны. — Это из-за платья. Я хотела произвести впечатление и соот- ветствовать моменту. Думаю, такую выходку мне тоже не простят. — Оно изумительное! — признал я. В этот момент на девушке все одежды казались божественными. — В нем вы просто ангел! — Оставьте, Иван, пожалуйста, вы меня смущаете. Я к такому не привыкла. Лучше скажите мне, как вы оказались в моем име- нии? Специально? Вы так настойчивы и искали встречи со мной? Я ведь думала, что доктор действительно лечит раненного фран- цузского офицера. — Мадмуазель… Я должен признаться вам, что это чистое со- впадение. Сама судьба вела меня к вам, извилистой дорожкой. Случай привёл меня в Болгарию, случай помог спуститься с горной кручи, судьба уберегла от вражеской пики, да ещё много от чего, чтоб только мы вновь встретились. Разве не чудо, что меня чуть живого, в беспамятстве, принесли именно в Ваш дом, обожаемая моя мечта. Милая Малика, не было дня, часа, минуты, чтобы я не думал о вас. Я бы обязательно разыскал вас после войны, пото- му что… — Потому что?.. – эхом повторила девушка. — Моё сердце полностью принадлежит вам. Я люблю вас. Умо- ляю, не отвергайте эту любовь! Да она безумна на фоне этой во- йны и наши страны воюют друг с другом, но я ничего не могу по- делать со своим сердцем. — Это так неожиданно, шевалье, — тихо промолвила Малика. Я вдруг всё понял и горестно вздохнул: — Сердце вы мне уже разбили, так неужели, не дадите мне надежды снова собрать эти жалкие осколки? 109

Евгений Колобов — Речи ваши сладки как виноград в сентябре,— девушка слабо улыбнулась, — где и с кем вы так научились? — Мадмуазель, мой мир пушки, грубые солдатские будни. Если чему и учишься, то не салонным разговорам. Ночью у костра, язы- ки пламени напоминали мне огонь ваших глаз, вашу танцующую фигуру. В проплывающих облаках я видел ваш профиль. Оказав- шись здесь, у ваших ног, никогда в жизни я не был так счастлив. Аромат ваших духов сводит меня с ума, я просто боюсь сделать что-то безумное и разрушить прелесть возможности созерцать прекрасный образ. Обожание и любовь дают возможность гово- рить слова никогда ранее не произносимые. Разве Вы не видите искренность моих слов. — Шевалье, Вы видели меня несколько минут, при не самых лучших обстоятельствах и хотите уверить, что сразу воспылали безумной любовью? — Мадмуазель Малика. Имя ваше произносить для меня удо- вольствие, разве когда вы видите восходящее над рекой солнце, вам нужен срок, чтоб полюбить эту картину? Так и я, в тот миг, когда судьба осчастливила меня узреть вас в карете, на горной дороге, сердце моё всецело принадлежит вам, обворожительная Малика. — Я много думала о вас. Девичьи грёзы и тому подобные глу- пости. Перед нами столько преград. Я слабая девушка. Если смо- жете разрушить эти преграды… Я резко встрепенулся, так, что девушка откинулась в кресле назад, а где-то за спиной снова упало веретено. — Малика, — в порыве потянулся к рукам девушки. — Осторожно шевалье — девушка натянуто улыбнулась, — или сейчас может всё закончится и тетушка вызовет гайдуков. Тогда у нас точно не будет никаких встреч. — Она повернула голову в сторону старой карги, и произнесла фразу на турецком, видимо успокаивая старуху. — Я … я не могу держать себя в руках. — Придется, — Малика улыбнулась, — просто смотрите на пла- тье — оно одето для вас и пейте кофе. — Это так жестоко, любимая. 110

Золото Плевны — Мы и так затягиваем время первой встречи. Прости, Жюль,— девушка поникла головой. — Вам нужно уходить. Я вдруг вспомнил, чего хотел больше всего на свете, какие кар- тины рисовал в своем воспаленном мозгу. — Знаешь, я всегда представлял, как мы сидим с тобой вот так за столиком, смотрим, друг другу в глаза, смеемся, пьем молоко и едим круассаны. Малика расплылась в улыбке. Взяла в руки закрытый кувшин молока, подняла, так, чтобы я обратил внимание и перестал на нее пялиться, и сказала: — Вот и сбылся Ваш сон. Вот я. Вот молоко. Вместо круассана могу предложить халву. — Я много слышал о турецкой халве. — Настало время попробовать. Лакомство походило на белые и серые тонкие нити шелко- пряда. Малика улыбалась, глядя, как халва тает в моих пальцах. А я застыл, не в силах пошевелиться, стараясь запомнить момент навсегда. *** Весь день мотался между имением и селом, Подсказывал крестьянам как лучше прятать имущество и как маскировать эти схроны. Дважды заходил к поручику, оба раза неудачно. Один раз, Иван спал, решили не будить, второй, он ушёл представляться хо- зяйке. Хотел оставить ему карабин, но доктор отговорил, мол, со сломанными рёбрами, всё равно не сможет стрелять. Чем бы ни занимался, преследовал какой-то зуд. Бегущая ар- мия- раздолье для казака. Малочисленные не связанные друг с другом группки — лёгкая добыча. Засиделся я без дела. Та, группа, что обстреляла знакомца Дончо, если двигается по дороге, должна к ночи подойти к развилке. Ночью они вряд ли пойдут по незнакомым местам, заночуют, можно попробовать их найти. Вернувшись к управляющему, плотно поужинал и лёг спать, наказав разбудить через два часа. После полуночи вернулся с пя- тью винтовками и всем огневым припасом, что нашёл у пятерых 111

Евгений Колобов дезертиров. Не бог весть, какие трофеи, но хоть гайдуков вооружу современным оружием. Во флигеле доктора, одно окошко светилось. Направил лошадь на огонёк. По моему разумению, не спали в комнате поручика. Стараясь не шуметь, спешился, снял шапку, осторожно заглянул в окошко. Точно, поручик с доктором. Накурили так, что разглядел с трудом. На мой стук, окошко отворилось. Мгновение и радостный граф левой рукой обнимал, похлопывал по плечам, спине, одновремен- но пытаясь помочь снять задубевший на морозе полушубок. Ещё мгновенье, расторопная девка, повинуясь голосу лекаря, потащи- ла полушубок, застирывать кровь, густо плеснувшую из горла по- следнего, пятого дезертира. Он что-то почувствовал или услышал, сел, начал тянуть к себе винтовку, пришлось с корточек прыгнуть на него. Своим весом прижать к земле, одновременно провести ножом по шее. Хотя сразу же скатился с него через левый бок, но горячим плеснуло добре. Может и раньше не уберегся, но белая овчина была основательно замарана. — Холодной водой мой, не жалей рук, шельма,— кричал в дверь доктор. — Знаю, не раз кровавые тряпки стирала,— донеслось вместе с громыханием железного таза. — Совсем от рук девка отбилась, огрызается! Иван произнёс фразу про вожжи и они с доктором засмеялись, а я потихоньку вертел в разные стороны поручика, рассматривал со всех сторон. То, что поправился было несомненно, но воевать с ним ещё рано. Поразило другое, он стал старше. Шрам на щеке, с ещё не сошедшей коркой, Тонкая белая полоска седины, наискось в чёрных усах, делали его мужественно взрослым. Какого-то неопределённого возраста. Знавал я такой тип. Не постепенно мужают и старятся, а как по ступенькам поднимаются по жизни. Спускались за выкупом почти ровесниками, а теперь передо мной воин, лишь бы судьба дала возможность полностью восстановиться. 112

Золото Плевны *** Я снова сидела напротив окна. Солнце скрылось за пеленой дымчатых облаков, и теперь сумрак мягко скрадывал день, глуша контуры предметов. В натопленном помещении жарко, но иногда холод сковывал тело так, что приходилось кутаться в платок, перебарывая мелкий озноб. После столбняка всегда приходила трясучка, начинаясь кончиками пальцев рук и заканчиваясь судорогой в коленях. В животе неожиданно больно кололо, а неясная тревога сжимала сердце. Что же со мной творится? Захворала? Самое время сна- ряжаться и идти в деревню к ведунье, и просить леченья от сер- дечной болезни — сил совладать с собой самой не было. Здесь не совет нужен, а травы сильные. Сердцу верить, так всё погубить можно — голова ясной должна остаться — впереди дела вели- кие. Знахарка поможет, а то, и какое верное средство даст на при- ворот любимого — такой деться никуда не должен. Чую судьбу свою дивную. Женой не стану, хоть мысль проклятая есть, так хоть горничной. А там и деток нарожаю. Устраиваться надо. Да только, как совладать с собой? Как мысли в голове удержать, если сердце бешенно колотится, мешая правильно мыслить. Сил нет. Люблю его, как никого и никогда, так что дыхание скрадывается и теплом низ взрывается. Господи, хоть бы обнял поскорее, да и увез бы в свои снега. Зелье ведьмино должно помочь. Нечего сидеть, с утра и снаряжаться в дорогу надо. Дела не деланные, ждали моих рук, но я никак не могла ото- рваться от скамейки и, как привороженная смотрела в мутное стекло, ожидая возвращения русского офицера из хозяйского дома. Воин не шел, визит затягивался. Что же там может такого происходить? Или поняли, что он не француз? Так тайну эту только я знаю, да доктор, больше не ведомо некому, а плешивый не вы- даст, побоится. Трусливый человек больно, как только и повадился на такое, что русского в имение привез? Видно, выгоду, какую по- чуял. По-другому и быть не может. А может… 113

Евгений Колобов Тут сердце моё снова заколотилось и в жар бросило – сняла платок. Может … шашку кто увидел? Но быть такого не может! Вот за- гадка, так загадка! Откуда у русского офицера шашка убитого хо- зяина имения? Прятал в ножны ее хорошо, не видно совсем, а как достал, и лимон стал резать, так и обомлела. Признала сразу. Ви- дела не раз. Семейная реликвия. Сам визирь за заслуги господина наградил. Рукоять вся в золоте, так и сияет! Такое владение чужого оружия и жизни ему стоить может! Уж, как плакали по убитому на войне господину. Сколько слез пролито было. И не только моих горьких капель, но и жены старой, да дочки своевольной. Понесла же ее нелегкая ездить на позиции и искать могилу отца. Любовь дочкина и погнала. Легко отделалась. А могла бы и пропасть. Так не взял ли он шашку на ужин семейный? Ой, бахвальство то до до- бра не доведет. Ох, тревожно то мне как. Ой, что же будет теперь. От волнения закачало. А тут на улице хмельная фигура появи- лась. Странная, то прямо спину держала, то скрюченно шаталась, пугая и беспокоя редких дворовых, да наряд гайдуков. Сердце дёрнулось, признавая любимого. Вскочила на ноги, не помня себя, платок с плеч упал, запутался между сапожками. Чуть не упала, но побежала к дверям. Входная дверь громко хлопну- ла. В полутемном коридоре с улицы зайдя, темнее кажется. Лампу надо было бы зажечь, да не успела я, теперь стояла, прижимаясь спиной к холодной стене, заходясь от волнения. Всё же русский господин запнулся о низкий табурет и чертыхнулся незлобно, ба- лансируя, спасаясь себя от падения, смешно махая одной рукой. Прыснула я от смеха нервозного, не сумев совладать с собой. А он резко голову поднял и, кажется, зажглись глаза его любовью ко мне. Я робко шевельнулась навстречу порыву мужскому. Обмякая как-то сразу — ноги подогнулись. Зашаталась, готовая упасть от дурноты нахлынувшей. Справилась как-то. Откуда силы взялись только. Не зря ждала — желанна значит тоже. Сердце ликовало. Видела в мечтах своих, как берет меня мой господин. Пред- ставляла всё не так. Не было никаких поцелуев и страстных объ- ятий. Не было и любовного шепота. А я ведь так много хотела сказать ему. Русский грубо схватил меня, развернул к себе спи- 114

Золото Плевны ной и сильно прижал к стене. Так, что глаза мои расширились от внезапного страха. Руки по-хозяйски прошлись по телу, ничего не пропуская, рванули кофту, справляясь с крючками, а затем резко наклонили меня и закинули юбку на спину. Когда хватка немного ослабла, и я смогла обернуться, чтобы точнее подстроиться под своего любимого, русский снова меня напугал. Закатив глаза, он скрежетал зубами и выдавливал из себя слова. Сначала я не могла понять, а потом четко услышала имя. Сердце моё оборвалось. Холод сковал тело. А ведь где-то была по- таённая мысль, что не я, а кто-то может приворожить моего люби- мого. Но не думала, что так быстро такое может произойти. — Малика! – захрипел русский.— Малика! — Казалось, в самое ухо выдохнул слово ненавистное. Имя соперницы моей. С той, с кем я даже состязаться не могу, ибо не равны мы перед Богом и судьбой. Слезы крупные полились из глаз, и не в силах я была остановить их. Не видел никто слез моих. Не пожалел и не утешил. И высохли глаза мои. Запылали гневом. Счастья захотели? Лебединого? Будет вам счастье. Будет. Скоро. 115

Евгений Колобов Зарево Вторую седмицу жили мы с Иваном в большом сарае. Доброт- ное строение, возвышаясь над всеми, выглядело много лучше по- косившихся куреней, имело несколько выходов и давало хоро- ший обзор сверху. Спали, зарывшись в заготовленное с лета, сено. Тепло. Запах душистой травы напоминал родную станицу и время отрочества. Поручик «лечился» во всю ивановскую. Днём спал, когда один, а когда и болгарка вертлявая его навещала. По вечерам ходил страдать по турецкой барышне в господский дом. Там и ужинал. Нашел себе занятие, будто и войны кругом не было. Вшнипылся в эту турчанку, как чёрт в сухую грушу! С разбегу, до искр из глаз! Может у графъёв так принято. Грезить об одной, а солому мять с другой. Ох, накажет Бог… Неправедная жизнь всегда боком вы- ходит. Такие грехи одной молитвой не замолишь. С девками как-то справлялся, а вот верхом ещё ему рановато, к тому же иногда пугал меня, падая на колени, зажимая голову ру- ками. Выл тихонько, вращая покрасневшими глазищами. Если не знал, что контузия, решил бы, что падучей страдает. Ну как с таким к своим пробиваться, подведёт в самый неподходящий момент. Только и тянуть уже дальше нельзя — негоже отсиживаться при наступлении, не про нас. Сарай я сам выбрал, можно было в любой хате квартировать, хоть в болгарской, хоть в турецкой. Можно в воинском доме, но не хотел я свободу свою ограничивать. Мало ли куда мне ночью понадобиться отлучиться. Да и потеряться, если что, из сарая было легче. Только лошадей своих добыть нужно было. Целый день мотался по окрестностям, выискивая следы и вы- слеживая группки дезертиров. Попутно охотился по мелочи. Бол- гарам запрещалось охотиться и дичи хватало. Иногда готовил сам, 116

Золото Плевны но чаще отдавал в любую хату, потом приходили снедать вместе с поручиком. Дичи всегда приносил больше, чем нужно на двоих, к тому же шкурки оставались хозяевам, так что все были довольны. Группки попадались пешие. Небольшие и не страшные. Ору- жейный запас быстро бы вырос в небольшой арсенал, если бы не раздал винтовки гайдукам, да крестьянам из знакомого села. Безоружных турок не трогал. Иногда, по ночам одиночки пробира- лись к крайним хатам, просили еду. Им давали. Жалели. В целом, жизнь в имении успокоилась. Неспешные дела мест- ных жителей вернулись на круги свои. Мирные крестьяне зани- мались скотиной, да делами домашними. Гайдуки же теперь, с новыми ружьями, когда возвращались со своих постов в имение, раздувались от гордости. Защитники, едрёна вошь! В болгарском селе тоже сколотил самооборону в десяток ство- лов. Каждый день, хоть час, старался заехать, обучить крестьян воинской науке. Поручик, заворочался в сене, подпёр рукой голову: — Николай, как вы до Сербии добрались? Я вздохнул, неймется Ивану, не избежать вопросов. — Морем, вместе с паломниками. — Младший брат — моряк, писал, освободим от турок христи- анские страны, откроется короткая дорога через тёплые моря, хоть в Европу, хоть в Африку. Единое христианское пространство от Тихого океана до Греции. — Ну, не знаю, на счёт единого, нужно хорошо поработать. Сербский народ расколот тремя разными религиями, а ещё там магометане, босняки и албанцы. Болгарию ещё не освободили, а среди болгар разговоры, что сербский Ниш, это Болгария. Если наш Государь, не возьмёт эти земли под твёрдую руку, как Кавказ, здесь сто лет порядка не будет. Вон, приказчик несколько раз ин- тересовался, когда русские придут, чьё именье будет. — Как чьё? У него хозяйка есть. — Турчанка? — Что, у нас в России богатых иноверцев нет? Станет поддан- ной не Османской Порты, а что тут будет, не знаю. Может респу- 117

Евгений Колобов блика, как Франция или королевство болгарское. Грабить государь Император не позволит. Эта война за Веру, а не за сало. Я подобрел, невольно заулыбался. Сглотнул. — О, Вань, какое у меня дома сало! Да с чесноком! А девки какие! Враз турчанку забудешь! — я подмигнул. — На фортепиано играют, стихи французские декламируют, а верхом, извините граф, не хуже вас держатся. Хоть рысью, хоть аллюром. — Да ладно тебе,— добродушно посмеялся поручик,— я в учи- лище всегда призовые места брал по джигитовке. Ты лучше про черкесов расскажи, как у вас сейчас с ними. — Линии держим. Тысячных набегов уже нет. Сотенные редко, а так… Десяток-другой абреков проползут, как ужаки. Табун уго- нят или стадо, мы к ним отбивать, с обязательным прибытком. Не- винные, скажешь, пострадают? Нет невинных. Через земли свои пропустили, кормили, укрыться помогали? Так что всё по справед- ливости. Черкесы разные. Есть мирные, христиане есть. Есть пра- вославные, но в основном иноверцы. Если б османы не настро- паляли, давно мир был. Народ отважный и по-воински умелый. Струсить черкес может только тогда, когда точно соплеменники не видят, иначе позор на весь род, а память у них длинная. Но если задружишь с черкесом, кунаком станешь, никто из его со- племенников худо тебе не сотворит. Беда, что народностей около тридцати, а языков ещё больше. Друг с другом или по-турецки, или по-русски договариваются. Когда деды наши по повелению матушки Екатерины с Днепра на Кубань перебрались, в местах, Суворовым указанных, крепости стали строить и крепостицы, мно- гое перенимать у черкесов. Одежда у них удобнее. Они же, от века в этих местах жили. Обычаи некоторые, сноровку конную переня- ли. Их приёмы рубки соединили с казачьим умением, тоже веками выкованным. — А, правда, что обреки с кинжалом, вблизи весьма опасны? – загорячился Иван, привставая. Уж больно сомнительно ему было очевидное. Видно раньше много рассказов слышал, да не видел никогда. — Истинно так, — заверил я и перекрестился. 118

Золото Плевны — Даже против шашки?! — усомнился поручик и головой по- крутил, словно в кителе, и ворот сильно давит. Я улыбнулся: — Бери шашку, давай вниз. Нож, даже в ножнах, короче кавказского кинжала. Покажу, что знаю. — Руби! — Как? — с готовностью отозвался граф, желая подыграть. — Как хочешь. Руби. Да не переживайте, господин поручик, я знаю, что говорю, — снова улыбнулся я, подбадривая «против- ника». — Ну, смотри! — довольно пробормотал граф, наверное, ре- шив меня проучить и показать что-то хитрое из своих коронных приемов. После нескольких неудачных попыток, Иван опустил свой тро- фей и опёрся спиной на сено. Задышал тяжело. Утер пот со лба. — Рановато мне ещё железом баловаться, но вообще — здоро- во! Научишь? — Можно, только зачем это тебе. Стреляешь неплохо. Пуля всё одно быстрее. Давай наверх. Собраться мне нужно. — Николай Иваныч, давно спросить хотел, зачем вы в Сербию подались, я так понял у вас и дома хлопот хватает, раз Государь Император ни одной части с ваших линий в Болгарию не взял. — Расскажу, но только когда к своим пластунам вернёмся. Всё расскажу, только тебе одному всё открою. Истинной цели даже земляки не ведают. Давай, граф, лезь. — Что так рано, куда тебе торопиться — до ночи далеко. — Лошадей добрых добыть нужно. Вся загвоздка в них. Не на этих же клячах к своим выходить. Однако, сколь езжу, даже следов не видел. Я потер переносицу, чувствуя за собой вину, что не могу найти лошадей, как не стараюсь. Нахмурился, когда увидел легкую улыбку графа. Оно и понятно, может я для него и герой-лазутчик, но сам-то я грыз себя изнутри за невезение. Чтобы уйти от боль- ной темы, продолжил. — Я, тут покумекал, в сторону Софии нужно уходить, к казакам Гурко. От Софии османам одна дорога, к сторожащей Шипку армии Османа-паши. Не сегодня-завтра какая-нибудь турецкая часть на 119

Евгений Колобов постой в имении расположится. Как они к нашей французской байке отнесутся, не ведомо. Не желаю в ощип, как кур попасть. — Как там наши, небось, отпели нас. Боюсь подумать, что с Про- хором, — загрустил Иван. — За старика не боись, Гриц Прохору пропасть не даст. — Если сам Грицко вырвался тогда, из этого чёртова ущелья. Как вспомню… демоны, демоны. Кругом демоны. Из камня, из зем- ли выходят и сеют вокруг смерть. Страшно. Думал, пули их не бе- рут, когда стрелял. — Но стрелял же? — Стрелял. Я кивнул, продолжая: — И попадал. Не было чертовщины никакой, то домыслы твои, фантазии. Господь бы от нечистого уберег. Против людей бились. Просто воины черкесы искусные, умеют маскироваться — горы для них дом родной. — Да понимаю я, — вздохнул Иван, — тогда страшно было. — Тогда всем страшно было. Не боятся только дурни. А за Грица не тревожься. Лихой казак, опытный пластун: такой может камнем или кустом обернуться, в двух шагах пройдёшь — не заметишь. Приладил к револьверу сыромятный ремешок, повесил на шею. Проверил несколько раз, ладно ли из-за пазухи вытащить. Нож примотал к лодыжке, винтовку и шашку к седлу приторочу, чтоб издали не разглядели. — А ты, Иван Матвеевич, ответь, почему так плохо солдат учите. Из пушек палить научили, а в рукопашной, мужичьё сиволапое. Да и из ружей палят абы как. В бою, без команды позицию выбрать не умеют. Обычные крестьяне, только в форме. — Так ведь побеждают! — загорячился поручик. — Не от уменья, исключительно из-за характера русского, — сказал я и поднял перст, призывая Бога в свидетели. Иван настаивать не стал: — Может ты и прав, а с другого бока, не хотел бы я, такого как ты, умельца, на своих землях иметь. И, не дай бог, пару десятков таких. Не поделят мужики чего, пустят друг-другу юшку из носа. 120

Золото Плевны Прикажу выпороть обоих — конец склоке. А такого выпори, попро- буй! Боюсь и представить, что будет. — Ничто, у нас любых порют, кто казачий устав нарушит. И хо- лодная в каждой станице имеется. Разбушевался, трошки посиди, охолонь. Весной, когда землю межевать начинают, такие сшибки бывают, мама дорогая! Насмерть рубятся. Посмотрел на графа, подчеркивая слова жестом, ведь тема ме- жевания земли очень острая — должна каждого за душу тронуть, и обомлел. Не слушал меня поручик толком, внезапно потеряв ин- терес к беседе. Стоит лыбится, как гимназист худенький, словно не с молодым воином разговаривал только что. Погрузился в думы, заулыбался тайным мыслям. Да, только от кого тайные? Я вздох- нул. Взял в руки стебелек сухого клевера, завертел в руках, смотря на поблекший цветок, трепетно вдыхая в себя ароматы сенокоса детства. Не знаю с чего начать, чтоб не обидеть. Кто поймёт этих графьёв?! Чудная порода. — Ваня, разобрался бы ты со своими бабами по Божьи. Пора нам собираться в путь-дорогу — пришло время, а ты навертел тут — лаптем не расхлебать. Сам-то не устал от такой карусели? — Карусели? Какой карусели? О каких бабах ты говоришь? – нахмурился поручик, выходя из своих мечтательных грез. Засопел. Горячий и обидчивый. Мальчишка и есть. Не убила война юноше- ского запала. Хорошо. Улыбнулся спокойно, продолжая объяснять, как малому дитю: — Да о Малике твоей, да о скаженной Иванке, ходит, озорнича- ет, то титьками к стене прижмет и смеется, то бесом, как зыркнет и, ненависти столько, что хоть фитиль подставляй. Того и гляди рва- нет баба. — Ненависть? Да откуда? Всегда ласковая такая. Не пойму. Мо- локо нам носит! Пироги! А какие песни нежные напевает. Что-то наговариваешь ты, Николай. Хорошая девка. Горячая. Кровь с мо- локом, да и только. Грустит что-то в последнее время иногда. Так может, сохнет по какому-нибудь кузнецу. Обычное бабское дело.— Граф подобрел, вспоминая болгарку, морщинка на переносице разгладилась, заулыбался, усы с узкой полоской седины, затопор- щились. 121

Евгений Колобов — Ага. По кузнецу, — уныло протянул я. – К тебе бегает, забыв про стыд и людскую молву, а сохнет по кузнецу. — Так и хотелось графского сынка сдернуть с облака, да вернуть на землю. Да толь- ко понимал я, что Иван к служанке никак не относится. И чувств у него к своей кобыле больше, чем к красивой девчушке. Совсем голову болгарке вскружил, та ходит, как чумная, а он не понимает очевидного. Да только в делах сердечных я не советчик, потому что видим мы происходящее со всем по-разному. Поручик рассла- бился, лёг на спину, закинув руки под голову, зашуршал сеном, и, наконец, мечтательно протянул: — Я ведь, Николай, жениться надумал. После войны такую свадьбу закачу с недельными балами. Ты первым будешь в списке гостей приглашенных. Я так решил! Уж больно ты мне по нраву, товарищ, военной судьбой мне даденный. — Почту за честь, — поблагодарил я несколько обескуражен- ный от столь искренних и горячих речей, мало веря в приглаше- ние, а потом осторожно спросил, — на ком? — Вестимо на ком! На госпоже Малике! Чувства наши вза- имны! Поцелуи горячи, да уж больно коротки и скрытны, — Ваня грустно вздохнул, припоминая волнительный момент, и довери- тельно сообщил, посвящая в свои любовные страсти,— через пла- ток позволила целовать. Представляешь? Я эти губы на всю жизнь запомнил. Ах, друг мой, что это был за поцелуй! Полжизни не жал- ко. Смотрю на неё — искрится вся. Спасибо, Господу, что дал мне такую любовь. Видно, заслужил я — не зря нехристей бьем. — А Иванка? — сдуру ляпнул я. Пожалел тут же. Кто за язык тянул. Но граф даже в лице не изменился. Посмотрел рассеяно на меня, вскользь, продолжая витать с образом турчанки в облаках. Я кашлянул, прочищая горло. Толстая мышь-полевка, напугав- шись, чуть не сорвалась с потемневшей балки крыши, засеменила быстрее лапками, мелькнув хвостом на прощанье, пискнув, скры- лась в соломе. Надо бы кота принести, видел рыжего красавца на покосившемся заборе возле осевшей хаты. Вроде бесхозный, тогда уже мяукал, намекал и просился в гости. Изловлю, да при- несу графу, пускай бавит. Почему раньше не додумался? Глядишь, отвлекся бы от любовных утех. 122

Золото Плевны — Что Иванка? — не понял поручик, сбиваясь с мысли. — Пла- кала от счастья моего, когда услышала — я же с ней первой но- востью поделился, вот здесь и лежала, как ты, она ведь понимает через слово, жаль, еще плохо говорит, но старается. Да, что ты все про служанку? По нраву что ли? Такую и выкупать не надо, толь- ко свистни, сама через круп лошади ляжет — бери, как трофей с войны. — Так вот откуда бесы в глазах, — тихо сказал я, вспоминая тревожный образ молодой женщины, ведь чувствует всё, волнует- ся, вот и бесится. — Что? — Иван устало присел, откинулся спиной в сено. — Такого трофея мне не надо — говорю, — пробормотал я и жестко хлестнул себя клевером по голенищу сапога. Поблекший цветок оторвался и улетел в труху у старой лестницы. — А, я бы взял, — пожал плечом поручик, прослеживая взгля- дом полет цветка. — Хорошая девка. Может Малика и возьмет к себе служанкой, когда ко мне начнет собираться. Я покачал головой. Бессердечный, что ли со всем? Да, нет. Вон разговоры все о Малике. О любви. — Не понимаю я тебя, граф, когда ты шутишь, а когда правду говоришь. — Что здесь смешного, — лишь пожал плечом в ответ поручик. — Малика мне вряд ли откажет. Любит же. Под разговор тряпицу размотал, предохраняющую винтовку от пыли и соломы, тут заскрипела дверь сарая. С блюдом прикрытым рушником, бочком вошла Иванка. С порога застрекотала, пряча глаза. Съехал вниз, к опьяняющему запаху горячей сдобы. Рот сра- зу наполнился слюной. Есть, вроде, совсем не хотелось. Откусив жёлто-коричневый кружок, половину мягких кружков высыпал и завернул в рушник — в дорогу. — С творогом, — сказал графу, набитым ртом. Иванке — Лезь наверх, подсадить? — сделал движение к тому месту, под которое якобы собирался подтолкнуть. Девка шарахнулась, чуть стряпню не рассыпала. Мы с поручиком заржали, что жеребцы, так что в поиск я от- правился с отличным настроением. 123

Евгений Колобов Заседлав кобылку, ещё раз вошёл в сарай, две пары глаз смо- трели из-под крыши, с удивлением. Сняв шапку, пафосно прочи- тал, невесть откуда выплывшее четверостишье казака–поэта: З моїх снів ти утичеш над ранок, Терпка як, аґрус, солодка як біз. Хочу снить чорні локи сплутан́ і, Фіалкові очі мокрі від сліз. — На каком это? — отозвалась задумчиво Иванка. — Колко красиво. — Это, вроде, про любовь? – спросил граф. — Е за любовта. – Ты, Вань, французские стихи ей почитай, они про любовь на всех языках понимают. И вышел на улицу, осторожно притворив дверь, весьма до- вольный собой. Кобыла косилась, когда усаживался в седло, всё ждала гостинца. Потрепал по шеи, как мог, успокоил. Сахар в этой жизни не нам. Трогай, сивая, дел впереди много. После пирогов и доброй, отзывчивой Иванки, разморило. Спать захотелось. Ничего поделать с собой не мог — глаза слипались. Руки кое-как застегнули крючки на штанах. Иванка прилегла ря- дом, гладила меня по груди, щекотала соломинкой. Прикоснове- ния несколько минут назад, такие сладостные, сейчас раздражали. — Перестань, — попросил, как можно мягче, давя зевок. Соло- минка медленно поползла к поясу. — Кому сказал?! — хотел снять руку, а получилось, оттолкнул. Девушка поникла, скукожилась, улыбка погасла. Слезы в глазах набухли. Сразу сон прошел. — Иванка! Да будет тебе печалиться. После таких утех, я всегда строгий. Не хнычь, дурёха, не помышлял тебя обидеть. Хочу отдох- нуть – мешаешь. Понимать должна. У меня же вечером дела. — Шалить? — неуверенно предложила Иванка, чисто по деви- чьи. Под стать моменту улыбка заиграла, неясная, вот-вот погаснет. С досадой хлопнул ладонью по сену, подняв облако пыли. — Отстань, говорю. Тебе только шалить. Кормить и шалить, что я тебе бык-производитель! А, всё одно ничего не понимаешь. 124

Золото Плевны Видя, что гневаюсь, не удержалась, по щеке скатилась круп- ная слезинка. Только этого мне не хватало: видеть бабьи слезы, перед встречей с Маликой. Чтобы смягчить момент отчуждения, попросил: — Принеси воды. Напиться хочу. Ох, и расторопная служанка, только сказал — кружка уже в руке. Надо бы у Миколы денег занять, да дать пару червонцев на прощанье. — Скоро уеду. Понимаешь? Время приходит, — сказал я, как можно проникновеннее, дотянувшись до коленки. — Понимаю. — Кивнула головой Иванка. — И я? Вода не пошла в горло. Подавился. Утерся, заботливо протяну- тым рушником. — Я же на войну. Ты — нет. — И я,— быстро закивала головой, глаза засияли, моментально высохнув от слез, опять затараторила, — И я. Бери с собой, а? Вер- ной буду, любить буду. Всегда рядом буду. Сапоги снимать, стирать, ребеночка рожу. Дни, ночи вместе. Ты и я. Хорошо. — Чего хорошего? — удивился я, потом, пожалев девушку, про- должил,— там же война. Там смерть танцует в зареве пожара. Про- падёшь, дурёха,– вздохнул я,— а, если каждый себе бабу возьмёт, что тогда получиться? – Войне конец! Хорошо будет. Тут я, представил, что в палатке баба под боком, и у командую- щего артиллерией и его денщика. Весь наш горный лагерь запол- нен скандалящими между собой тётками. Вот двое не поделили верёвку у палатки, чьи подштанники будут первыми висеть. Вот Прохорова баба сцепилась с бабой командующего, чей котелок на костре первым греться будет. Точно наступит войне конец, прав- да, если турки, таким же манером воевать согласятся. Через ме- сяц оба войска, скрытно, соблюдая все законы маскировки, удерут куда-нибудь подальше, скажем в Египет или Ливию. Попразднуют, отдохнут и опять друг-дружку резать начнут. Усмехнулся от такой картины. Настроение опять поднялось, а эта дурёха сидела отвернувшись, и даже плечами своими окру- глыми, давала понять, что сердится. 125

Евгений Колобов — Тёзка,— сказал, как можно ласковее, перекатился поближе, погладил спину. — Ну чего ты, глупенькая, вот кончиться война, приеду свататься, тогда и заберу с собой. Встрепенулась под рукою, как кутенёнок ласковый, схватила руку целовать начала. — Знаешь…— крутилась у меня одна мысль тайная, не хотелось доставать ее из глубин душевных, но видно настал момент. — Да? — Иванка приблизилась ко мне, затаив дыхание, лихо- радочно заглядывая в глаза, ловя каждое слово. — Я хочу устроить твою жизнь. — Да? — Она, кажется, не дышала, окаменев. Лицо заострилось. — Очень ты мне по нраву. Хочу, чтобы все по-людски было. Иванка заплакала, засуетилась, больно дернула, так что в спи- не кольнуло, и стала целовать лицо. Я поморщился. Передёрнулся брезгливо — неприятно от чужой мокроты. Да, и не по нраву мне было, когда меня перебивают, даже поцелуями. — Хочу просить Малику, чтоб взяла тебя в служанки. Понима- ешь? Не думаю, что невеста откажет мне в такой малости. Иванка подняла голову, недоверчиво посмотрела на меня, на- верное, не веря счастью своему. Отлично я придумал. Даже гор- дость почувствовал. Понять девку можно — не каждый день так жизнь устраивается — запомнит счастливый момент навсегда. — Не понимаю, — пролепетала она. — Не понимаешь? Так, что не понятного? Возьмет тебя, будешь гувернанткой, когда дети появятся, а пока прислугой побудешь. Я думаю Малику по весне забрать, да с матушкой знакомить. А там обвенчаемся, когда графиня благословит. Ты же будешь рядом всегда. Поможешь Малике быстрее Православие понять и окре- ститься, а то, когда ещё она русский выучит?! Рада ли, прелесть моя? Счастлива теперь? Хорошо ли я придумал и позаботился о тебе? — Хорошо, — прошипела Иванка, меняясь в лице, — хорошо. Странная перемена. Вскочила, обдав порывом холода. Ногой притопнула, провалилась тут же в сено. Лицо исказила, когда вы- биралась, зашипела что-то быстро, тыкая пальцем. Полезла на коленках к лестнице. Сноровисто и привычно. Шипеть и пальцем, 126

Золото Плевны не переставая грозить. Ничего не понятно. Чисто ведьма! Помор- щился, при виде чужой дикости и невоспитанности. Покачал голо- вой осуждающе. Иванка сплюнула трижды и слетела с лестницы, в дверях столкнулась с кем-то, вроде сдавленно обругала. Яростно. Темпераментно. Удивила меня так, что и желание появилось. Мы- кола, что ли вернулся? Не вовремя. — Куда же ты, дуреха? — крикнул в след, ожидая, что сейчас прибежит обратно. И точно, как в подтверждении моей догадки, лестница заскрипела, на сеновал поднимались. Я усмехнулся — дворовые девки, такие предсказуемые. Сейчас приголублю и уте- шу, всё и пройдёт. И, вдруг как молнией, дурак ты, поручик. Девка необразованная вмиг поняла. Даже если заберу, с её бесами, под юбкой, не сможет она, ждать год, когда я на месяц в году, в отпуск приеду, да ещё с женой тебя этот месяц делить. Чего же делать? Микола, чего-то намекал, жаль не вниматель- но слушал. А, а, а, выбраться от сюда нужно, а потом видно будет. Может судьба распорядит, всем моим невестам только слёзы по мне, оставит. Лестница жалобно скрипнула, раздалось совсем не Иванкино кряхтение, над краем сеновала показалась знакомая лысоватая голова. Пенсне блеснуло, поймав лучик света. Мужчина неестест- венно улыбнулся и стряхнул с редких волос длинную соломинку. — Шевалье? — неуверенно сказал доктор, плохо скрывая своё волнение. — С вами всё в порядке? — Конечно. Спасибо за беспокойство. Поднимайтесь, любез- ный, будем, есть пирожки или как они у вас называются. — И пить бренди! — Доктор поднял над головой сосуд, показы- вая пузатую бутылку. Несноровисто перебрался на сено. — Не рановато, мэтр?! А впрочем, чёрт с вами. — До обеда, не рано. Это для аппетита надо. В медицинских целях. Я вам, как доктор говорю. Сейчас осмотр проведу. Выпьем, исключительно, за дружбу народов. По чуть-чуть. Патриотические чувства просятся наружу! Славяне — братья на век. Вынимая из кармана стаканы, доктор присел рядом. Бегло ос- мотрел голову. Поморщился, делая какие-то выводы. Видя, что я за ним наблюдаю, улыбнулся сразу. Оттопырил большой палец. По- 127

Евгений Колобов смотрел, свежа ли повязка — казак поутру крутил, прикладывая к заживающей ране на спине бальзамы знакомой ведуньи. Встрях- нул бутылку, показывая чистоту напитка, и стал разливать в ста- каны свой плохенький напиток с дымком, Мыкола, так его сразу, паленкой назвал, как только первый раз запах учуял. Где сейчас казак? Мне бы с ним ехать. Надоела немочь. — По чуть-чуть, в медицинских целях — сказал доктор, заиски- вающе улыбаясь, протягивая мне половину наполненного стакана. Что надо? Зачем пришел? Вопросы вертелись в голове, но от- вет еще предстояло выяснить. Я вздохнул, принимая стакан. — За вечную дружбу наших народов, — напомнил лысоватый хитрец, — до дна. — Давайте выпьем, мэтр, за Ваших замечательных учителей, — предложил, тайно надеясь увести разговор в сторону. — Какое прекрасное время было, я Вам уже рассказывал, что учился в Сорбонне. Париж. Девушки. Вино. Здесь, — он похлопал себя по макушке,— копна густых, непокорных волос. Здоровья хватало на бессонные ночи с вином и девушками, а утром под строгими профессорскими глазами резать трупы и латынь, латынь, латынь. Но Ваш фокус с гасконским диалектом, я раскусил сразу. У меня было много друзей с юга Франции. — За Сорбонских профессоров, до дна,— эхом отозвался я, вы- пивая и закусывая аппетитными кружками с творогом. — За молодость! — Ух! Как вы такое пьете?! — Быстро, и чуть-чуть морщась! — Доктор торопливо налил по второй. Не уверенно предложил. — За дружбу народов? — Сударь, не таите, зачем пришли? — Беспокоюсь о вас. — Так ведь на поправку иду, сами говорили, что теперь мне доктор не нужен, — недоуменно сказал я, понижая голос, и пере- ходя на доверительный тон, — мы вот решили, что пора уходить. — Правильно решили! Я потому вас и навестил! — горячо на- чал доктор. — Русский корпус так наступает, что стали появлять- ся турецкие части! Уходить вам надо немедленно. Не ровен час, перекроют войска дороги или какая-нибудь часть займет име- 128

Золото Плевны ние — быть беде! Раскрыть могут вас! Тогда горе всем и мадмуа- зель Малике. — Да, знаю, — поморщился я. — Будь здоров!— На ломанном русском сказал доктор и при- ложился к бренди. Выпил до дна. — Уйдем скоро. Ночью, утром — не знаю. Добудет мой друг ко- ней и уйдем. — Хорошо, — сказал доктор и вдруг поник головой, захлюпал носом. Напился что ли? Не похоже. Быстро слишком. Уж больно натурально всплакнул. — Просить вас хочу об одолжение, шевалье. — Любезный, отблагодарю. Денег пришлю с первой оказией. Не волнуйтесь. — Нет, — доктор замотал головой, — не надо денег. Просить о другом хочу! — Слушаю, — осторожно сказал я. —Шевалье, оставьте шельму. Привык к ней, сил нет. Не забирай- те с собой. Как сами-то выберетесь неведомо, а вдруг с турками столкнётесь. Пропадёт девка ни за что, сгинет моя шельма-вьюнок. — Шельма? — Сначала не понял я. — Иванку мою. Она же вещи уже неделю собирает! Не таит- ся! Смеётся надо мной! Говорит, как ей хорошо с русским будет. Боюсь, пристрелить смогу! Или зарежу, — совсем тихим голосом закончил старый философ. — А как же гуманизм и человеколюбие? — Оставьте, шевалье, доктора, даже такие образованные как я, всё равно остаются людьми, не чуждыми обычных человеческих чувств и поступков. — Что-то когда во мне железками своими ковырялись, не за- метил у Вас человеческих чувств. — Это как раз профессиональное, я про другое… — Уж, не про нежные ли чувства? Вы, о любви? — опешил я. — Любовь — химия. Нет любви, — вздохнул доктор. Поболтал бутылку, на слух, определяя, как много осталось содержимого, — понял, что скучно без нее станет. Беспросветно. Дни без солнца. Тоска. Привык я к ней. Без нее совсем сопьюсь. Мне тут и пого- 129

Евгений Колобов ворить больше не с кем. У Вас вся жизнь впереди. Зачем она вам, шевалье? Я вроде призадумался, — Ну. Э… Не зачем, — согласился я с доктором. — Чудная боль- но. Оставлю. — Правда?! — изумился медик. — Истинный крест,— я перекрестился. Доктор повеселел. Пове- рил. Я и не думал его обманывать. — Должен же я вам, в конце концов,— успокоил я его в конец и сам протянул стакан. *** К дороге я решил править полем, но постовые у развилки, ста- ли сигналить одетыми на винтовки шапками. — Конный отряд, вон там, час назад прошёл шагом. Нас не за- метили. — Тамам, тещиккурле. Хорошо, спасибо. Теперь нужно принять решение. С одной стороны, нужно запу- тать следы, чтоб непонятно было, откуда взялась моя кобыла на дороге, но так я рискую не догнать этот отряд. Азарт пересилил осторожность. Я направил свою животину напростец, по полям, на перехват чужих конников. Нашёл и двинулся по цепочке следов от подков. Следы кру- че и круче забирали в сторону позиций 3-й армии Османа-паши. Значит не дезертиры, ну мне-то разницы никакой. Хуже, что следы вели в сторону то ли большого сада, то ли небольшого леса. Во всяком случае, из-за деревьев, увидеть верховых было нельзя. Я же в белом поле был как на ладони. Можно было сделать привал, перекусить, дать лошади отдых. Дождаться темноты и далее преследовать, рассчитывая издали увидеть костёр, попробовать, спешившись подобраться к отдыха- ющим кавалеристам. План имел одно уязвимое место, если они оставили на границе леса заслон. Тогда солдаты сразу поймут, что я иду по их следу и тут тоже есть варианты, но все не хороши для меня. 130

Золото Плевны Другой способ сблизиться, найти место захода и двинуться вдоль деревьев, через пол версты завернуть в лес, стараясь по ржанию выйти на всадников. Ржать жеребцом я умел, как заставить заржать кобылу, знал. Я всмотрелся в мерзлую землю. Конники здесь останавливались. Навоз, пучки соломы, пепел от выбитых трубок. Жёлтые пятна на снегу. Сделаю короткий привал и я. Снял седло, обтёр лошадиные бока от пота, укрыл своим полушубком и попоной. Кобылка у меня слабенькая, а может, все силы её понадобятся. Поводил ее по кру- гу, чтоб сердце лошадиное успокоилось. Насыпал в торбу пару горстей ячменя, больше пока нельзя. Достал ватрушки, половин- кой поделился. Сам пожевал, осторожно бросая взгляды на лес. Всё, хорош, отдыхать. Пора. Укоризненно так кобыла посмо- трела, боком, попыталась уклониться от седла. — Ты чего? Отдохнула, пожевала, потник сухой тебе подложил. Брюхо надуваешь, чтоб ремень не давил, а вот кулаком под рёбра, сразу на две дырки затянул, вот теперь нормально, а то сбросишь меня, в самый важный момент. Теперь осторожненько, неспешно к лесу. Винтовку и шашку приторочил слева, чтоб из леса не было видно, но так, чтоб легко можно было достать. Нагайку на левую руку, ремешок револьвера наружу. Лишь бы сразу не стрельнули. А чего в меня стрелять? Ну, трусит на плохенькой кобыле, не торопясь одинокий всадник. Не военный, не вооружённый. Кому такой нужен -интересен? За полверсты заржал из леса жеребец, и моя кобылка отве- тила. Ага, сторожатся чего-то наездники! Плавненько поворачиваю влево. Через пару минут сзади топот. — Дур!— кричат по— турецки. Стой, значит. — Вичин тивар. А это по-каковски. Не спеша поворачиваю. Двое важно так укорачивают рысь. Вот так встреча! Чёрные бешметы, черные папахи. Черкесы! Интерес- но, из того же отряда? По одежде похоже. 131

Евгений Колобов — Сашко, друже, встречай своих палачей, даже если не те же самые, всё равно встречай. Поднимаю пустые руки, показываю. — Салам аллейкам, баши. Что вами двигает, ребята. Желание по лёгкому, хоть плохень- кую кобылку забрать, вам ведь сторожить поручили. Серьёзное дело, а вы за наживой погнались. Наказывают за это и свои, а тем более пластуны. Снимаю шапку, вроде кланяюсь. Горбоносые, высокомерные, лошадки лоснятся, даже оружие не достали. Левому жеребцу ногайкой по глазам. Шарахнулся назад в сто- рону, присел на задние ноги. Всадник все силы на то, чтоб в седле удержаться. Правой рукой, без замаха, правому всаднику шашкой по лицу. Завалился назад на лошадиный круп без звука. Чуть впе- рёд, расчётливо провожу по горлу. Левый справился с конём, шаш- ка над головой, но между нами лошадь его мёртвого друга. Вздёр- нул своего аргамака на дыбы, будет сверху атаковать. Страшный удар. Лошадь падает вниз, рука и тело, всё одновременно вниз, только я не рядом, тянуться нужно. Согнутой рукой встречаю удар на свою шашку. Все силы в руку, спину ровно. Ноги изо всех сил упереть в стремена. От удара, кобылка моя присела, но выдержа- ла. Скользнула его сталь по моей, безопасно вниз, почти отрубив ногу мёртвому сотоварищу. А моя рука как пружина разогнулась, врубая шашку в его плечо. Сползать начал мой противник. Сперва наклонился в бок, ниже, ниже, быстрее. Вот свалился как куль. Спешился, все три уздечки в кулак. По лошадиным бокам про- бегала дрожь. Учуяли кровь хозяйскую. В тишине морозного вече- ра только всхрапывание лошадей и облачки пара изо рта. Второй абрек был жив. Правой рукой бессильно шарил под бешметом. Я покачал головой: — Не нужно. Молись лучше, только не долго. Он понял, зашевелил губами. В глазах его не было страха. Боль, досада, но страха не было. Уважаю, достойные враги. Видно закон- чил, моргнул, мол, готов. Тогда, прощай джигит. 132

Золото Плевны Итак, два отличных жеребца, а в идеале нужно четыре. Два полных комплекта хорошего оружия, револьвер за пазухой. Не знакомая система, крупного калибра и пули с насечками, серьёз- ное оружие. Ладно, потом разберёмся. Теперь никого искать не нужно, сами мстить кинутся. Пока трофеи нужно снять. Черкесы, как и мы, всё своё носили с собой. Лошадей привя- зал в лесу. Затащил в лес трупы. Седельные сумки потом, сначала одежку — черкески тяжелы — есть золотишко. Освободил тела от ненужного груза. Прикормил жеребцов, вовремя Иванка со свои- ми ватрушками попалась. Неподалёку раздался выстрел, наконец хватились. Побежал между деревьями на выстрел. Приблизившись шагов на двести остановился, отдышался, приготовился. Раз, два … девять. Лошади навьючены. Всадники в бурках, ещё не беспокоятся. Просто пикетчиков на месте нет. Шагом, без строя идут по следам. Поравнялись, я за деревом замер. Теперь рваную черкеску на куст, эх, времени мало было, я б вам такую залогу устроил! Разглядев впереди кровь на снегу, двое рванули вперёд. Пора. Из винтовки снимаю одного, выпускаю винтарь из рук, ещё одного из револьвера, бегом вперёд из дыма, пока ближние к лесу разворачивают лошадей, приникнув к лошадиным шеям, Ра- зок прицельно из револьвера и остальные поверху, чтоб лошадей не задеть и задымить пространство. Подхватил винтовку и к своим лошадкам, шагов пятнадцать успел пробежать, пока выстрелы не раздались. Быстро сообра- зили, но вряд ли прицельно. Сейчас бешмет на кустике дырявить будут. Попал ногой в ямку. Проехал на пузе, собирая расстёгнутым воротом снег и прошлогодние листья. Получил своей винтовкой по уху и остановился, головой въехав в куст. Запах снега смешался с чем-то летним, вкусным, пахучим, домашним. Выбрался, потряс головой, опять побежал. Вот и лошади. Стрельба не уменьшалась. Прихватил вторую изрезанную черке- ску, пополз к открытому месту. Пятеро спешившихся, полукругом подползали к месту первой залоги, шестой угнал лошадей в поле. Вот с него и попробую начать. Перезарядил револьвер, очистил 133

Евгений Колобов винтовку. Тщательно прицелился. Отложил. Вытер внутренней стороной шапки мокрое лицо, опять прицелился. Выстрел. Бегом в сторону черкесов. Прилёг за деревом. Лошади разбегаются по полю. Попал в коновода. Двое чёрных вскочили, побежали ловить. Тремя выстрелами уложил. Осталось трое. Теперь им не до меня. Как бы лошадок своих вернуть. Ещё раз шмальнул в одну, убега- ющую в лес, чёрную фигуру. На всякий случай, без надежды на результат. Вернувшись к лошадям, выбрал жеребца для себя, к нему на- дёжно привязал цугом второго жеребца и кобылку из усадьбы. Повёл их шагом по лесу, не удаляясь от поля. Стало быстро тем- неть. Пару раз слышал свист, лошадей подманивают. Сделал не- сколько петель по лесу и уже по темноте снова вернулся в поле. Правее жалобно заржала лошадь. Через несколько минут, нашёл жеребца с застрявшим в стременах черкесом. Это первый, убитый из винтовки. Пуля вошла в голову сзади, так, что в лицо смотреть не стоило. Караван пополнился, а вскоре, с радостным ржанием, к знакомым лошадям прибилась ещё одна справная кобылка под богатым седлом. Это я, неплохо за Сашка поквитался. Если б напарник был, можно было попытаться и остальных переколоть. В одиночку, к ним этой ночью, точно не подберёшься. Боевой задор постепенно покидал, тело наполнялось устало- стью, а голова безразличием. Так всегда бывает, казалось радо- ваться нужно, сам цел, невредим. Хороших лошадей добыл, казна, опять же, неплохо пополнилась, а кроме пустоты внутри ничего. Пару часов водил свой табун кругами, то слева от дороги, то справа и всё-таки направился к болгарам. Переночую в селе, а с утра, заберу Ивана и в сторону Софии, навстречу своим. Сдам графа в полевой лазарет, и с казаками в горы пробиваться. На- верняка Гурко есть, что передать в наш штаб запертого корпуса, а нет — в одиночку пойду. Загостился я здесь, да и золотишко под- накопилось, тяжесть уже чувствуется. Треба в сундучок наш желез- ный пересыпать. По прикидкам моим, должно хватить, мечту нашу с батькой исполнить. В стороне Софии что-то горело. Зарево поднималось всё выше. 134

Золото Плевны Похоже, целая деревенька горит. Неужто, турки, отступая, жгут сёла мирных болгар. Сомненья прочь! Направляю караван в село. Заодно самообо- рону проверю. Не обнаружив охраны, поднял Дончо, показал зарево, объяс- нил, что завтра-послезавтра, нужно ждать гостей. Дружный ружей- ный залп заставит даже сотню врагов подумать, стоит ли связы- ваться. Ни какой военной цели их село не представляет. Покажете решимость — турки уйдут. Только спать всем сразу не следует. Из темноты появилась фигура, оказавшаяся одним из болгар из отряда самообороны. Оказывается он сидел на чердаке край- ней хаты и меня видел. — Узнал, по этому, не поднял тревогу. — Как же ты меня узнал ночью? — У нас верхом так никто не сидит. Вот те вареники с вишней! Я об этом не подумал, нужно нау- читься копировать турецкую посадку. Трое мужчин разного возраста смотрели на далёкое зарево. Тревога заполняла сердца. — У меня в этом селе дядька и братья двоюродные с семьями — сказал мужик, все дружно перекрестились и зашептали: — Спаси и сохрани… — Церковь там была, на праздники ходили исповедоваться и причащаться. — Не горюйте раньше времени, братушки. Живы останетесь — отстроите краше прежней. У нас в России, кто только церкви не рушил, если вера крепка, то и храмы стоять будут. Болгары, вместе со старшим сынком Дончо, стали помогать с лошадьми, восхищённо цокая языками. Не знаю, что их больше изумляло, то ли лошадиная стать, то ли, что я смог добыть пре- красных животных. Жонка Дончо, уже приготовила повечерять, хозяин рванулся было за вином, пришлось объяснить, что пока во- йна через них не перекатиться, пить нельзя. — Поверь Дончо, после стакана вина не сможешь точно стре- лять. Сколько замечательных хлопцев пропало, после стопки «для согреву» или «для храбрости». Турки, небось, не пьют, вот они и 135

Евгений Колобов воины всегда опасные. Всё, я спать. Хозяйка, толкнёшь, когда на утреннюю дойку пойдёшь. А ты на пост, мухой. Охраняй. Пока не сменят. Лёг на лавку, овчиной укрылся с головой, выгоняя морозный озноб из костей. 136

Золото Плевны Огонь — Малика, не мешай, лучше принеси коробку с булавками. — Тётушка Йомур, прихватывала на «живую нитку» только что по- лученное из Бухареста ослепительной красоты, платье. Я совсем не понимала, зачем такое прекрасное платье ушивать и подши- вать, но тётушка, красная, распаренная, хоть одета только в ниж- нюю юбку и рубашку без рукавов, вертела маму в разные стороны, всё закалывала нежно розовую материю, потом делала несколько стежков. — Сестрица, когда супруг увидит тебя, он никогда не покинет тебя, даже на миг. – Что мы не делаем сестричка, ради мужчин, они пристёгивают сабли и уходят на войну, оставляя нас в слезах и вечной тревоге. — Какой тревоге, мамочка? – Не мешай, доченька, а то тётушка Йомур уколет меня бу- лавкой. – Тогда тебе будет больно? Кровь потечёт? — Вот я сейчас тебя уколю, поглядим, — добрейшая тётушка, баловавшая меня больше мамы, сделала вид, что уколет меня, а я, притворившись напуганной, с криком побежала на балкон. Внизу бегала прислуга, изредка доносились крики: — Хозяин едет! — Папа, мой папочка едет, — под крики мамули, — лазоревое несите! — Я, побежала вниз. Няньки бестолково метались по жен- ской половине. — Хозяин едет! Кто-то бежал на кухню, старая Сайжи, задыхаясь и потея, во- локла кипу одеял. — Хозяин едет! — А я, уже слышала звонкий цо- кот копыт. Оборвалась на полуслове старинная грустная песня. Засуетились. Замахали рукавами чёрной одежды, дальние род- ственницы и приживалки, превращаясь в миг, испуганными воро- нами. Глухо ухнул выроненный, потёртый временем выцветший 137

Евгений Колобов бубен. Старая Джан, поднеся козырьком руку к подслеповатым глазам, всматривалась в размытую фигуру приближающего всад- ника, скачущую между высокими тополями. Другой рукой она по- старалась ухватить меня за худенькое плечо. Но где там! Кривые пальцы, как поломанные зубья грабли прошли несколько раз в заветных дюймах, загребая и хватая воздух. Минула ещё кого-то в чёрном, желавшем преградить мне путь, широко расставив руки. Как только загнутый носик красной туфельки вступил на первую ступеньку, догнал мамин голос: — Вернись, Малика! — Мой папа едет! — закричала я им, давая осознать, что первой отца, встречу я и никому, даже маме не уступлю радость встречи. Мама сразу изменилась в лице и распрямилась. Не глядя на меня, она повелительно поманила к себе, уверенная в моем беспре- кословном подчинении. Я отрицательно замотала головой, пугаясь своему поступку, и решительно побежала вниз по ступеням — папа защитит и не даст в обиду нянькам, на то я и любимая дочь — сам не раз говорил. Всадник влетел в ворота. За гарцевал по двору. Нарушая сложный рисунок серого камня и, создавая вихрь. По- жухшая листва закружилась вьюнами. Морская соль, опадая с его сапог, смешиваясь с пылью, искрилась, вставая столбами, добавляя в сказочную картину волшебства. Я, замерла, прикрывая в вос- хищении рот ладошками, ловя каждый застывший миг. Я знала, знала — мой папа волшебный принц, владыка сказочного края. Самый старший джин уступает ему дорогу, боясь отцовского гнева. Папа вернулся, опять мы будем жить в сказке. Я ведь всегда в это верила. Черный жеребец — боевой конь страшно фыркал, переби- рал тонкими ногами, прял ушами, готовый топтать робкую челядь. Новое место ему не нравилось. Злоба выходила из дикого живот- ного толчками. Папа удерживал дьявола, натягивая богатую уздеч- ку. Вертелся, высматривая маму. Вот увидел. Подскакал к балкону. Закрутился на жеребце вьюном и, вдруг выхватил ослепительное золотое жало шашки. Занес над головой, протыкая небо. Мама ох- нула, кажется, теряя сознание. — Смотрите все! Это подарок султана! Это особая честь! — кричал отец. Восхищенный гул голосов полз по двору, нарастая 138

Золото Плевны комом. Гайдуки заволновались, услышав известие. Айдын-бей, десятник охраны и верный слуга отца, первым не выдержал, выхватил огромный пистоль из-за пояса и выстрелил над головой. Жеребец дико заржал, становясь свечкой. Отец лихо справился с конем, кинул шашку в ножны и, увидев меня, подскакал к лестни- це. Решительно протянул руки. Я колебалась, первый вдох и потом кинулась в объятия. Отец подхватил, усадил впереди себя и под причитания мамки и теток, под улюлюканье гайдуков, жеребец нас вынес за ворота на дорогу. — Куда мы, папа? Куда? — прокричала я тонким детским голо- сом. И странно было, человек, обласканный и отмеченный самим султаном за военные подвиги и победы, вдруг радостно засмеялся и ответил звонким голосом родного отца: — Вперед, дочка. Вперед. Навстречу солнцу. *** Сладкие воспоминания, прервал слабый стук в дверь. Тётушка Сайжи, все такая же старая и нисколько не изменившаяся, хотя прошло добрых десять лет, вскинулась и уставилась на вошедшую девушку, щуря подслеповатые глаза. На лице ее мелькнуло изум- ление, которое она тут же скрыла за привычной маской брюзги. Заворчала. — Входи, Иванка. Входи, — подбодрила я служанку доктора, слегка хмурясь, почему с кухни прислали именно ее. Забыли за- прет? Так надо напомнить. Осмелели болгары. Глаза, при встрече, не опускают. — Кофе, госпожа. Как вы любите. Я кивнула на маленький столик, куда бы Иванка могла поста- вить серебряный кувшинчик, натянуто улыбнулась, хотя внутри не- довольство быстро превращалось в злобу. Такое утро испортила. — Кофе! — Тетушка Сайжи закряхтела, приподнимаясь со свое- го диванчика, крытого красным толстым ковром. Иванка проворно остановила ее вежливым взмахом и быстро наполнила кружечку ароматным напитком из арабских рощ. Подала. — Спасибо, милая, — отозвалась Сайжи, — все бы были такие милые, как ты. И ворчливо добавила, не забывая охать. — Забыли с чьих рук ели. Смахнула старческую слезу. 139

Евгений Колобов Я покачала головой. — Я не забыла,— немного дерзко, как мне показалось, ответила болгарка и вызывающе вскинула голову, осмеливаясь посмотреть в глаза. Я нахмурилась. Ходили нехорошие слухи, что папа любил кормить Иванку с рук виноградом, так, кажется, это называлось за глаза. Раньше девушка много чаще бывала дома, но со смертью отца, я её, почти не видела. Растворились слова наговора, задыша- ла спокойнее мама. Не хотелось бы, чтобы служанку доктора она увидела вновь. — Спасибо, Иванка, — поблагодарила я девушку, отпуская кив- ком головы. Болгарка не торопилась уйти из гостиной. Чего-то вы- жидала. Томилась. Смотрела прямо перед собой, поджав губы. Ре- шилась и голос зазвучал по комнате громче, чем здесь привыкли говорить: — Можно ли мне спросить вас, госпожа Малика? — Конечно.— Я терпелива. Я должна быть терпелива. Я должна быть, как отец. Я — будущая хозяйка имения. Однако все мы хо- дим под Аллахом и равны перед ним. Надо терпеть. От следующих слов вздрогнула, плохо справившись с чувствами. — Как шашка вашего отца могла попасть к французскому офи- церу? Ведь господин никогда не расставался с ней. — О чем ты говоришь? — я нахмурилась. Немного неожиданно. Думала, начнет говорить о скоте, и настроилась уже подарить бу- дущего теленочка бывшей любовнице отца. Поэтому смысл фразы сразу не дошел. — Какая шашка? — Разве вы не видите, какое оружие носит француз? — Мужчины оставляют сабли в прихожей и не показывают его женщинам, если они настоящие мужчины. Я напряглась и посиль- нее ухватилась за край стола, спасая себя от падения. Костяшки побледнели. Я всё еще не понимала смысла в чужих словах. Что позволяет себя эта девка, какое право имеет со мной разговари- вать в таком тоне? Почему не остановится? Должна же быть грань в общении. Отец! Как же мне не хватает тебя. Эти люди… стали другими. Иванка глухо промычала. Глаза ее блестели от слез, но она гневно говорила, не в силах остановиться. 140

Золото Плевны — Такой, не грех и похвастать. Вся из золота! И рукоять с кам- нями и арабская вязь на лезвии. Приметная. Вельможная. Я промолчала. Иванка скинулась, озлобляясь ещё больше: — Я ведь каждую буковку запомнила. Не раз мне ваш отец ее показывал. Ваш отец всегда… — Замолчи, — оборвала я девку. — А теперь эта шашка у какого-то французского офицера! Мне то, что. Не мой отец гуляет по райским кущам. — Ты ошибаешься, — уверенно сказала я, обдавая служанку холодом. Раньше такого тона было достаточно, чтобы прекратить любую беседу с челядью и поставить ее на место. Но не сейчас. Иванка разошлась. Моё сердце продолжало бешено биться. — Конечно, я ошибаюсь! Конечно! Так-то чтут память госпо- дина в его доме. Что вам стоит самой проверить? Или вы уже все рассмотрели? Так? Быстро же вы, госпожа, поменяли одну любовь на другую! Отец бы в могиле перевернулся, узнай о таком. Болгар- ская девушка резко обернулась к старухе, у которой от древнего возраста дрожали руки, и она никак не могла успокоить чашечку на блюдце. Костяной фарфор тоненько звенел. —Что тётушка Сай- жи не досмотрели? В три пары глаз, не углядели за своей любимой племянницей? — Что она говорит? — Сердито переспросила Сайжи, глухова- тая на два уха. — Быстро же Вы забыли об отце, госпожа Малика. Быстро. Даже года не прошло. — Не трогай память о моем отце, недостойная! — Не Вам решать, чего и кого я достойна. — Как ты смеешь?! — Смею!— закричала в ответ Иванка, не уступая ни в чем. Чу- жой порыв ярости поражал. Я будто снова увидела черного злоб- ного жеребца перед собой. — Айдын-бей! — хрипло позвала десятника старуха Сайжи. Видно терпение ее закончилось давно и сейчас она, наконец по- няла смысл происходящего. — Айдын-бей! — Ах, бабушка, оставьте. Сама уйду! Мне Ваш курятник любви противен. Нельзя же быть такой слепой от чувств! 141

Евгений Колобов Я закрыла глаза, слушая служанку. Дыхание перехватало. Ог- нем горели уши. Гнев душил горло. У самой двери Иванка замерла и обернулась, желая ешё сказать какую-нибудь гадость. — Поди прочь! — приказала, изо всех сил стараясь сохранить ровный сухой тон. Иванка гордо фыркнула, осмотрела меня взгля- дом сверху вниз и вышла из гостиной, громко хлопнув дверью. Сайжи покачала головой. — Крестьяне со всем распоясались. Хозяина на них нет. — Нет, — эхом отозвалась я и позвонила в серебряный коло- кольчик. Потом я посмотрела на тетушку, так и не поняв, что она сказала и без чувств упала на пол. *** На ужин за мной прислали десятника. Старик Айдын-бей был не в меру суров. Держался отстраненно, гордо вскинув голову. Рука покоилась на столь же древнем пистоле, как и сам хозяин оружия. Оба потемнели от времени. Старый чудак, да и только. Чуть не дернул его за длинный ус, но вовремя вспомнив, что это не мой Прохор, только подмигнул, слегка похлопал по плечу и продолжил готовиться. Причесал волосы, тщательно очищая от со- ломинок. Умылся холодной водой. Выбритая кожа немного зудела, когда вытирался накрахмаленным полотенцем. Поправил рукава белоснежной рубашки. Надел длинный кафтан светлого цвета. Ста- роват фасончик, вышел из моды, но, что дали, тому и рады, простит меня любимая за столь нелепый наряд. Скоро предстану перед ней во всей красе, наступит долгожданное время, тогда и покажу себя. Да и матушка поделиться фамильными драгоценностями, по- может стать настоящей графиней, на зависть всем соседям. Я засвистел модный романсик, весьма довольный собой, пред- ставляя заветное будущее. Всю дорогу болтливый старик Айдын-бей не проронил ни сло- ва. Куда девалось былое красноречие? Даже вечную песню не на- пивал. Совсем старик не походил на себя. Я немного удивился, когда он вошёл вслед за мной в гостиную. И еще больше испытал легкое волнение, не увидев праздничного 142

Золото Плевны сияния свечей, накрытого на ужин большого стола. В полумраке напротив входа стояла группа людей. Женщины. В черных оде- ждах, напоминавших нереальных ворон. Среди них я увидел мать Малики и саму мадмуазель. Улыбнулся, откланялся. Очень хоте- лось спросить, что всё это значит и, что за веселье нам предстоит. Какова задумка? Прозвучавшие в начале представления слова, удивили: — Могу я увидеть ваше оружие, шевалье? — спросила на пло- хом французском, мать Малики. Почтенная женщина очень вол- новалась. Я нахмурился. Посмотрел на свет очей моих. Девушка, бледная, как никогда медленно кивнула. Веселость и праздность настроения стало волной сходить с меня. — Не думаю, что это будет уместно. Айдын-бей положил мне на плечо тяжелую руку и тихо сказал, дыша в затылок. — Делай, что попросила госпожа. Я медленно повернулся и прямо посмотрел на старика. Десят- ник отшатнулся, протягивал мою шашку в скромных ножнах. Свет отразившись от изумруда, оправленного в серебро, разбежался по комнате весёлыми лучиками. Я снова смотрел на Малику, чувствуя, как между нами разво- рачивается пропасть отчуждения. Но я, как ни старался, не мог по- нять, в чем причина. — Покажи, — попросила она, прошептав одними губами. Я ус- лышал. Пожал плечами. Вытащил шашку. Показал оружие в рас- крытых ладонях. Полусогнутые руки совсем не чувствовали тяже- сти. Золото рукояти и старинная арабская вязь на лезвии играли, ловя отблески свечей. Да, богатая шашка, генеральская, так вро- де говорил в свое время Прохор. Я слабо улыбнулся, вспоминая старика. Мать Малики, поддавшаяся вся вперед и тревожно рассматри- вая оружие, резко отшатнулась, вдруг увидев мою улыбку. — Демон, — прошептала она, — демон. Будь ты проклят. — Йа- мур заголосила, всё громче и громче. Шашка задрожала в моих руках, набирая тяжесть. Да, что такое происходит? Ко мне мед- ленно подошла Малика. На оружие она бросила беглый взгляд. 143

Евгений Колобов Коротко посмотрела мне в глаза и вдруг резко отвесила пощечину. Щека запылала. Шашка в руках отяжелела, и мне пришлось сжать в ее кулаках. — Я жду объяснений, любимая, — холодно сказал я, борясь с гневом. — Что происходит. — Не называй меня так. — Но почему?! — Потому что ты не достоин. Я зажмурился. Нашел в себе силы, открыл глаза и продолжил: — В чем же моя вина, мадмуазель Малика? — В том, что ты русский. Я отшатнулся, словно получил вторую пощёчину. — Я всегда гордился тем, что я — русский. — Знаю. — Это не вина. Это гордость. Гордость за нацию и империю. — Знаю. — Тогда скажи, почему такая перемена? — Тогда будешь со мной честен? — Я — человек чести. Я всегда с тобой честен. Как и с каждым. — Тогда скажи мне: откуда у тебя эта шашка. Я задумался. Пред глазами мелькнуло виденье. Кровавое ма- рево. Дикие, перекошенные лица. Оглушительный грохот выстре- лов. Отчаянный крики раненных и умирающих. Жестокая рубка рукопашной не на жизнь, а на смерть. — В одной из боёв снял с убитого офицера. — Ты его убил? — чуть помедлив, спросила Малика. Кроме плача трёх женщин, сзади скрипел зубами десятник. — Да, — кивнул головой я. Хотел добавить, что мне повезло и всё могло быть по-другому, но передумал. Девушка сжала губы, закачалась. Я ждал. Ждал её ответа, ждал свиста ятагана. В какой компот я попал?! Она смотрела сквозь меня и даже не на десятника, стоящего за моей спиной. Словно кто-то в комнате находился ещё невидимый, но осязаемый. 144

Золото Плевны — Это был мой отец, — наконец сказала она. С зажатого в ку- лак лезвия закапала кровь. Моя кровь. Мы оба смотрели на нее. Я ослабил хватку. — Я… Не знал, Малика. Я понимаю, что нет мне прощенья, но я не знал. Но даже, если бы я знал, в той ситуации не было третьего выбора. Малика. Это война. — Я понимаю, — грустно сказала девушка. — Это значит, что ты сможешь меня простить? — Простить? Простить убийцу своего отца? — Да! Мы ведь любим друг друга! Малика покачала головой: — Никогда я не смогу простить убийцу отца, о какой любви может идти речь. — Тебе просто нужно время! — загорячился я. — Чтобы сказать: «Прощай», много времени не нужно. Прощай, Иван. Я буду помнить тебя всегда. Девушка сделала шаг назад. — Малика,— неуверенно сказал я. Она покачала головой и сде- лала ещё один шаг назад. — Малика! — Ты слышал, что сказала госпожа, — прохрипел за спиной Ай- дын –бей. Обида и бешенство захлёстывали меня. Только присут- ствие дорогих мне женщин, удержало от необдуманных действий. Заруби я сейчас старика, и уже никогда не увижу дорогие глаза. — Малика! Остановись. Забери! — Я протянул шашку в темно- ту. — Это память о твоем отце. Малика на миг замерла, принимая решение, и снова отрица- тельно покачала головой. — Теперь она твоя. По праву войны. Утром тебя не должно быть в имении. Под вой и плач, она растворилась в темноте. *** Въехав в именье, по давней привычке, оставил свою кавалька- ду в кустах. Сам выдвинулся, чтобы понаблюдать. Бог знает, что за ночь могло произойти. Встающее солнце сверкало в кристаллах снега, хозяйки затопили печи в куренях. Дым из труб поднимался 145

Евгений Колобов прямо вверх. Всё, как всегда. Вчерашний пожар здесь никак не сказался. Ни признаков беженцев, ни следов военных не видно. Чтоб не привлекать внимания, оставлю лошадок здесь, и хоть сил- ком, заберу Ивана и к Софии. Если вернёмся сюда, то вместе с русской армией. С Росицей я попрощался. Пока семья Дончо седлала лошадей, побежал к её хате. Стукнул в окошко, дверь открылась, словно она ждала меня. — Ухожу. Прощай. — Горло сдавила непонятная сила. — Храни тебя Бог. — Вдруг обняла, прижалась щекой к моему небритому лицу. Плачет, ощутил стекающие, уже и по моей щеке слёзы. Осторожно отстранившись, разжал её ладошку, вложил золо- тую лиру. — Может дом купишь себе в Софии или Тырново или ещё чего. Ведунья посильнее прижалась. Продолжил: — Я бы к морю перебрался, знаешь какое оно красивое. Она улыбнулась, вытирая слёзы: — Как я? — Ты лучше. — Иди, я буду бояться за тебя. — Не нужно. Со мною Бог и все архангелы его. Прощай.— Пора было бежать, а то что-то глаза подозрительно защипали. Отстра- нился. Перекрестил лицо женщины в окошке. И двинул вперед, не оборачиваясь. С каждым шагом прибавляя ходу, словно птицей взлететь в небо хотел. На бегу, зачерпнул снега и до боли растёр лицо. В этом походе судьба не раз сводила с разными молодками, но никогда не было так тяжко. Всё это уже в прошлом, теперь пешком двинулся к тыльной стороне нашего временного убежища. Сарай большим пятном выделялся на свежем снеге. Из хозяйского дома вышел кривоно- гий десятник. Сильно припадая на одну ногу, старик решительно направился к сараю. Зачем это. Никогда он сам не ходил. Если я нужен был ему срочно, присылал хлопчиков. Сразу же, будто наблюдала и у окна паслась, из докторского флигеля выскочила эта скаженная Иванка. Девка что-то кричала, — не разобрать. Су- 146

Золото Плевны етилась. Да, что там у них происходит? Бежит и кричит, рыдает. Полушубок, накинутый на ночную рубашку, соскользнул. Блесну- ла полными голыми икрами. Забежала перед он-баши, тот грубо оттолкнул, так, что упала, беспутная, в снег. Вскочила, не озабо- тившись одёрнуть рубашку, опять догнала турка. Тут на солнце сверкнула сталь и Иванка некрасиво, сперва будто присела и не распрямляя ног, боком, завалилась в снег. Наповал! Никаких сомнений, что бедной девицы уже на этом свете нет. Такое я наблюдал не раз. — Вот тебе раз! Из револьвера, гада, не достану, винтовка осталась приторо- ченной, да и сейчас убийцу перекроит сарай. Я побежал, понимая, что никак не успею, турок явно шёл убивать Ивана. Вытащил до- бытый пистоль, стал палить в воздух, попутно отмечая сильную отдачу. Мощная штука. Снег хоть не глубокий, по щиколотку, не позволял бежать быстро. — Ваня, не стреляй. Сгоришь! — Закричал на ходу. Нельзя стре- лять на сухом как порох, сене. Это и каждый ребенок знает, но графу напомнить не мешает. Влетев в сарай, увидел живого поручика под крышей на сене и, пытающегося поднять лестницу, кряхтящего он-баши. Молодец граф, быстро сообразил, сбросил лестницу. Турка я просто толкнул, так, что он полетел в сено, выронив и лестницу, и шашку. Десятник, выбравшись из свалившейся на него сухой травы, окатил меня, таким яростным взглядом, что я опять испугался пожара. Попы- тался кинуться на меня, запыхтел, но я легко увернулся. Для меня старик слишком медленно двигался, ещё и путался ногами в сене. Ударом кулака, опять отбросил десятника на исходную, подобрал добытую Иваном богатую шашку. Вопросительно посмотрел, то на одного, то на другого. Поручик с несчастным лицом, махнул рукой, потом, мол, расскажу. И невнятно спросил: — Папиросы есть? Давно не курил. Турок перевалившись на бок, с трудом встал на колени. 147

Евгений Колобов — Убей! Он, — старик ткнул перстом в сторону Ивана, — убил моего хозяина. Осмелился явиться в его дом, с оружием, пожало- ванным самим султаном. Только кровью неверного можно смыть такой позор. Его или моей. Да, не кругло как-то получилось. Я привычно сдвинул шапку на макушку. Покарябал щеку. Чув- ствовал ведь, ничего хорошего не получится. С другой стороны, выбора-то у нас не было. — Вань, только не стреляй. — Да, что у меня других забот нет кроме этого старика? Всыпь ему нагайкой! Да, вышвырни на улицу охладиться. — Вань. Слышь — не стреляй. Айдын-бей Иванку зарубил. — Как зарубил? — пробормотал побледневший граф. Вся спесь слетела с лица молодого дворянина. Подбородок затрясся, но живо справился с эмоциями. Вспыхнул гневом, закричал: – Как зарубил?! — На смерть. Поручик вскрикнул и проворно съехал вниз. Пошел медведем на турка. Остановил рукой, преграждая путь. Отдав шашку, на вся- кий случай стал между мужчинами. — Её не вернёшь. Раньше надо было думать. — Будь проклята эта железка,— прошептал Иван, сжимая шаш- ку, — будь проклята эта война. — Господин поручик! — Повысил голос я. Нужно было быстро вытащить его из пропасти переживаний. — Война не кончилась, будут ещё потери,— скажу ему обидное,— Что-то по солдатам сво- им, вы так не убивались. — Точно, выпрямился, лицо высокомер- ное состроил. — Для того их матери рожали. — Скажи это матерям! Ладно. Не ко времени этот разговор, иди с Иванкой попрощайся, только не долго. Всё, уходим. И вот, на две лиры, с лекарем расплатись. Опустился рядом с десятником. — Уходи, не буду тебя убивать. Знаю, думаете, ваш бог за хри- стианские души не наказывает, а я думаю, накажет.— Понял ли, мо- жет, догадался, но заплакал горько. Чего-то лопотал сквозь слёзы и 148

Золото Плевны кашель, я не вникал. Повозившись с тяжеленой лестницей, позвал его. — Кончай сырость разводить, я не поп и не мулла, грехи не отпущу, помоги лестницу приладить. — Пошёл за сарай ножом от- рыл наши сидора, пора в своё одеваться, хватит в чужое рядиться. Зашил добытые золотые в специальные кармашки в черкеске на спине и груди. Пусть пока кольчугой послужат. Жалко девку. Всё хамылём, да хамылём. Вот и добегалась. При- ми, Господи, её душу бессмертную. Зашептал молитву заупокой- ную. Чего ж так не весело получается. Папаху на голову, башлык на плечи, шашку на пояс. Разложил мундир Ивана, постиранный, заштопанный, залатанный бешмет. Ещё с нами разок сходит и заплаток будет как у пластуна. В щелку осмотрел, что на белом свете творится. Иванку уже унесли, возле докторского флигеля невеликая кучка женщин, вот и поручик мой идёт — ногами снег загребает. Сейчас в оборот его нужно, болью физической, душевную пе- ребить. — Быстро, Вань облачайся, опять ты поручик российский. Ти- кать треба, турки рядом. Давай помогу, пистоль заряжен? Брось эти чувяки турецкие, бурки свои натягивай. Болгары постирали всё, погладили, гляди портяночки, что платочки у мамзелей на балу. Папаха твоя счастливая. О, це гарно! Всё Вань, бегом, жеребчик тоби заждався, и мой поди зажурился. Конив, у нас по два, каждому по заводной, так что помчим як витер. — А, что далеко неприятель? — вынырнул, все-таки из скорб- ных мыслей. — Уже должны были подойти, — врал боевому товарищу, по- могая сесть в седло. — Давай мимо окон Малики проскачем. Хочу глянуть в послед- ний раз. Я вздохнул. — Давай, друже. Нам всё едино в ту сторону, к дороге нам ходу нет. Через сад и огородами, Вань, огородами. Прощаться не бу- дешь? — спросил я, когда проезжали господский дом. — Нет туда мне ходу. 149

Евгений Колобов — Неужто отставку дала? — Покрасоваться вчера решил, шашку пристегнул, а турок, что я на батарее зарубил, её отцом оказался, ну и… Прокляла меня Малика. — Забормотал Иван, отводя глаза. — Всю ночь не спал. Не украл же я эту железяку, честно в бою взял. Мог ведь и он меня зарубить, а она… Отцеубийца. Маменька её тоже. Пощёчин Малике надавала, наверно за враньё и флирт со мной, в общем, влип я как шведы пол Полтавой. — Не журись, значит не судьба и, правду сказать, чего дома невест мало? — Тут другое. — Другое? — Микола, ты почему десятника не убил? — А, ты? — Я себе так противен был, особенно, когда увидел,— он шмы- гнул носом,— Иванку. Я покачал головой. — Хоть застрелись, теперь ничего не изменишь, только иродов миром не мазаных, порадуешь. Помолись за упокой души. Поручик замолчал, тихо зашептал молитву. Дождавшись окон- чания, продолжил: — Давай лучше тихенько заспиваем, — я запел старинную пес- ню, про степь привольную, про шашку острую, дружбу казацкую, про то, что бабы последнее дело. Повеселел поручик, плечи рас- прямил, и про Иванку словом больше не обмолвился. — Туда ли скачем, дороги то нет? — На кой нам шлях, направление я знаю. — Без компаса как-то скучно, то влево поворачиваем, то спра- ва объезжаем. — О, тут компас должен быть, — я постучал себя по лбу. — Мы с Грицом и его дядями два раза в Абхазию по горам ходили. Через немирных черкесов, через перевалы заснеженные, а там петли, мама не горюй, по нескольку дён. Ночью по Полярной звезде и Чумацкому шляху, днём по солнцу. Хочешь, байку расскажу, только она, того, с запахом. — Байка — это выдумка? 150