Золото Плевны

Золото Плевны Время замерло, набухающей каплей, а потом прорвалось с первым тревожным ударом сердца. Сперва раздался двойной птичий крик. Эхом разносясь в го- рах. Я невольно посмотрел в небо и действительно увидел паря- щего орла. Голодная птица кружила над овцами. Несколько раз стремительно промелькнул силуэт Сашка. И, наконец, стала видна причина тревоги. Слева внизу, из-за левого отрога в нашу сторону быстро дви- гались три десятка чёрных всадников. Справа неслышно появился Гриц. — Черкесы! — Что-то маловато их, чтоб отбить отару, тут хитрость какая - то. Казаки, в круг! — Мыкола, Сашко левый, я центр, поручик тыл, а ты справа, если что уходи с золотом в схрон, завтра тебя вытащим на рас- свете. — Добре. Матвеич, подымись вон-туда,— он ткнул рукой на- зад, — смотри только вверх. Ветра почти нет, после выстрела сме- щайся на границу порохового облака. Выстрел — опять отбегай. Грицко быстро побежал вниз, забирая влево. В каждой руке у пластунов было по револьверу. Как-то обидно, что меня, офицера, задвинули в тыл, хотя в душе, я понимал, что в такой ситуации пластуны разбираются куда, как лучше. Мальчишка, похоже, тоже не обрадовался, остановился, а потом бросил ишака и побежал вверх, что-то крича. Одновре- менно раздалось три ружейных выстрела со стороны конников. Глаза от удивления полезли на лоб. Саженей в пятьдесят, ниже теснины, прямо из скалы, из камня, выбегали люди в чёрных чер- кесках и высоких такого же зловещего цвета папахах. Мало похо- жие на добрых джинов, они уверенно действовали по своему пла- ну. И от их решительных фигур стало не по себе — обреки знали, что делали, основываясь на свои обычаи и традиции. Сперва черкесы кинулись вверх к уходящей отаре, но бегущая наперерез овчарка и два метких выстрела, уложивших двоих на- падающих, снизили пыл. «Черные джины» проявили осторожность и залегли возле упавших. Не суетились. Не торопились. Вскоре од- ного потащили к скале. — Коля, сзади! — вырвалось у меня. Казак обернулся. 51

Евгений Колобов — Добре, держи их. Стрелять мне было далековато. Не любил просто так перево- дить патроны. Я осмотрелся, привычно наметил будущие позиции для стрельбы. Приготовился. Внизу внезапно загрохотало: два выстрела, ещё два, пауза пять секунд, снова два и ещё два. Защёлкали, кажется со всех сторон, винтовки. Потянулась пауза — из-за порохового дыма ничего не видно. Горное эхо множило и уносило вверх звук уже сделанных выстрелов, как весточку своим: «Мы, приняли неравный бой!» Пронзительно ржали подстреленные лошади. Эхо не замеча- ло последних жалоб, но глухой удар упавшей снежной шапки ра- достно размножило. Обреки наверху, очень быстро рассыпались по ширине ущелья, и, не теряя темпа, стали приближаться. Выстре- лы Гамаюна в спины, их не остановили. Черкесы двигались очень ловко и сноровисто, почти не оскальзываясь, со стороны казалось, скользили по воздуху. Чужое движение «змейкой», сбивало с тол- ку. Попробовал удержать на мушке одного, перевёл на другого. Потерял. Внизу опять загрохотало. Ударяясь о камни, выбивая яркие искры, пули с визгом меняли направление. И быстро, как потревоженные шмели, злым жужжаньем заполнили ущелье. Чер- кесы с моей стороны, стали останавливаться, вскидывая длинные винтовки, выцеливая моих пластунов. Пора. Потихоньку потянул спусковой крючок, грохнул первый вы- стрел — один есть, сразу во второго — и не понял результата. В глубоком приседе, переходя на четвереньки для скорости, пере- бежал к намеченному заранее валуну, где дыма почти не было. Выстрел, ещё — противник вскрикнул, перебежка, последние два выстрела наугад в сторону врага больше для острастки. Назад за камень, перезарядить. Пальцы на холоде деревенеют, не гнутся. Однако, гнезда в револьвере забиваются быстро. Не знаю нанёс ли я урон, только нападавшие из засады, залегли. Ещё задымил пространство изрядно. Самому ничего не видно. Отбежал от места последнего выстрела, рассмотрел горца с винтовкой, стоящего на колене, прицелился, но в последний момент, он нырнул вниз и вы- стрелил в меня. Зажужжали рикошеты. Перебежать. Сразу три вы- стрела. Горячим мазнуло по щеке. Слезы, дождь, кровь? Непонятно. Падаю, заползаю за валун. Стреляю и снова меняю позицию. Бы- стро перезаряжаю, и привычно перебегаю. И тут железной палкой 52

Золото Плевны по голове! Зазвенело в ушах. Дрогнула картинка, закачалась, на- ливаясь красным цветом. Привычный серый день растворился в новых красках. Словно паровоз шибанул или великан какой. Поперхнулся воздухом, давясь. Повело вправо. Нога сделала шаг в сторону, другой. Носок бур- ки зависал при каждом движении и неуверенно трогал воздух, словно боялся не встретить поверхность, а провалиться в пропасть и увлечь за собой тело. Как же так? Как такое могло случиться? По касательной прилетело или прямо в голову? Мир закружился в бешеном ритме. Замелькали картинки. Камни: серые, мокрые, грязные — бесконечные отвесы припо- рошённые лёгким снежком. Небо без дождя: чистое, с парящим орлом в вышине – кажется, я так к нему приблизился взглядом, что видел немигающий зрачок хищника и каждое пёрышко. Посмотрели друг на друга. Оценили. Птица беззвучно открыла мощный клюв, улетая на новый круг. Тело горца, с застывшим оскалом медленно сползало вниз к моим ногам. Теперь я видел себя как со стороны. Вот упал на ко- лени. Закрыл глаза. Как же хорошо. Наступило долгожданное спо- койствие. — Ваня, поручик!!! Вставай! Громкий выстрел над головой вернул в ущелье. Слабость. Силь- но мутило. Дрожащей рукой схватился за плечо пластуна, он под- хватил, обняв за спину, приподнимая. Ноги не стояли, не держали тело, но я упрямо продолжал подниматься. — Тихо. Не так быстро. Давай, Ваня, осторожно ступай на ноги. Уходить нужно. Поскользив бурками по камням, всё-таки почти встал, но тут же завалился на Николая. — Добре, давай. Левой, правой. Левой, правой. Слушай меня! Мой голос. Двигаемся, поручик. Мы у скалы. — Давай Ваня, я тебя на плечи возьму, так быстрее будет. Держа за левую руку, он подсел под меня, взял за правую ногу, и я уже у него на плечах. Теперь он бежал, бежал вниз к турец- ким позициям. На один его шаг, я взлетал вверх и тут же чужие жёсткие плечи били мне в грудь и живот, вышибая воздух из лёг- ких. Постепенно приноровился, отрываясь вверх, коротко вдыхал, 53

Евгений Колобов опускаясь, напрягал живот и не мешал выбивать из меня воздух. Что-то обожгло правый бок — вздрогнул, смерть не пришла, зна- чит пока живой. С разгона врубились в непроходимый кустарник. Ветки протестующе затрещали, прогибаясь. — Терпи, артиллерия,— казак уложил меня на спину, сбросив на длинные сухие колючки. Одну такую я видел в опасной близости от глаза. Заглянул в лицо, проверяя. Натянуто улыбнулся. — Ничего, ничего. Это мелочи. Терпи. Невеста то есть, Ваня? — Нет, — прошептал я. Когда пластун отрубил очередную колючую ветку, я провалил- ся на камни. Теперь стена колючек была на вершок, выше моего лица. Микола ухватил меня за башлык и поволок за собой. Мне оставалось только покрепче зажмурить веки, хотя багро- вые круги от этого не исчезли. Иногда голова ударялась о камни, и тогда боль пронизывала до пальцев ног. Пропадали и звуки ред- кой стрельбы, где-то далеко-далеко… 54

Золото Плевны Рождение притчи Опять время стёрлось, растворяя границы. Оно потеряло свою значимость. Прошёл час, а может всего десять минут, и колючки над головой пропали. Вот только что цеплялись за одежду, рвали, царапали кожу, а теперь, стенками стояли с двух сторон, открывая узкую полоску свинцового неба. Спиной проехался по острому камню, в глазах пошли красные круги. Теперь не до грёз — окон- чательно пришёл в себя, вспоминая реальность. Сглотнул, давясь вязкой слизью слюны и закашлялся, выплёвывая из себя остатки кислых пороховых газов. На фоне серых облаков парила хищная птица. Заложив крутой поворот, исчезла из поля видимости. Где ты, мой дружок? Ты же не душа моя? Вижу тебя! Птица. Хищник. Хорошо, что не душа! Сюда можешь не смотреть, сегодня, мы не твоя добыча. Может, бараниной полакомишься. Один чер- кес, рубил шашкой разбегавшихся овец. До тех пор, пока Гамаюн не отправил его в черкесские райские кущи. Сегодня, прощай, не досуг мне сейчас и думать о тебе. Пора. Я закряхтел и упрямо забрыкался, пытаясь высвободиться от хватки казака. Микола сразу замер, полностью останавливаясь. Обернулся. — Очнулся? — спросил пластун, вытирая пот и кровь с лица. — Да. — Хорошо, — казак перехватил половчее. — Погоди, Николай, я сам попробую. С трудом перевернувшись, на четвереньках, пополз. Спина стала неметь, и что-то в моём теле было явно лишнее. Микола обернулся. В глазах тревога. Смотрит куда-то поверх голо- вы. Сказал, переводя взгляд на меня: — Сейчас, за мной ползком, сможешь? — Должен. 55

Евгений Колобов — Только тихо. — Постараюсь. Я, стоял на коленях, упираясь руками. «Живые» камни крути- лись под ладонями, шевелились, норовя вывернуть кисти. Руки дрожали в локтях. Меня качало в разные стороны. С трудом удер- живал равновесие. Поморгав, кажется, стряхнул пелену, стал луч- ше видеть. Казак ящерицей нырнул под колючие ветки. Я тоже с облег- чением распластался. Без всякого удовольствия, обламывая ногти о камни, пополз под кусты, стараясь не потерять из виду грубые башмаки, из свиной кожи. Стёртые подошвы разведчика мелькали, задавая темп. Опять оказались возле скальной стенки, и поползли вдоль неё. Ледяные цветки, причудливой формы, выступали из расщелин и, набухая, капельками воды, сочились радугой цветов. Почему рань- ше не видел на сколько природа красива даже в мелочах? Или для этого надо находиться на грани сознания. — Сейчас будет щель, лезь туда и обживайся, я пока следы по- путаю. Микола замер, видя мою реакцию,—залазь, не опасайся, не брошу. — Револьвер оставь, один. Я свой обронил где-то. Уходить тебе надо. Со мной не выберешься. Обузой буду. — Да, ты шо, поручик? Мне же потом Прохор башку отгрызёт. — Ага. Испугался ты, Прохора… как же. — Прекрати, поручик. Хотел бы бросить, остался бы, в ущелье лежать. Нет времени, унывать, лезь. Он ловко отстегнул мою шашку, помог снять заплечный мешок, видя, что я путаюсь в лямках. Бросил в темноту пещеры. Придер- живал, пока залезал в треугольное отверстие. Пол оказался ниже «входа» на половину моего роста и хоть я старался руками смяг- чить встречу с каменной поверхностью, но всё равно свалился мешком. Боль была так сильна, что организм защитился, отключая сознание. Очнулся от того, что рядом в кромешной темноте, кто-то возил- ся. Сопел, то ли от натуги, толь от усердия. 56

Золото Плевны — Кто здесь? — спросил осипшим голосом, пытаясь нащупать шашку и, не найдя её на привычном месте, моментально вспотел. — Я. Надеюсь, что сегодня, кроме нас, никого не будет. Пластун шуршал, где-то выше. — Что там у тебя? — Шукаю. Сейчас. — Шу-каешь? — Ищу! Когда ты уже по человечески начнёшь понимать? Ме- сто — это не случайное, Ваня. Давно нашли. Сделали схрон. Подго- товили, кой-какой запас, на вот такой случай. — Как вы могли… предвидеть наш случай? — спросил я, тут же морщась от своей наивности. Пластун не ответил, хмыкнув. Он шуршал, мелкие камешки падали на пол, струились вниз. Текли каменным дождём, как будто стучали по стенкам, всё ниже и ниже. Бум-бум-бум-шшш-бум-шшш. Шум падений сочетался с грязно-бордовыми кругами в голо- ве. Сходились в единый ритм. Кружили. Круги не пропадали, хоть открывай глаза, хоть закрывай. Тогда, чего напрягаться. Как любой офицер, после боя осматривает своих солдат, чтоб определить урон и оценить возможности уцелевших, нужно было определить свой ущерб и свои возможности. Поднёс руку к лицу. Башлык, которым лицо было замотано до глаз, заскоруз от крови и состоял из отдельных лоскутов. Пальцы нащупали кусок веточки, зацепившейся колючкой за бровь. Осто- рожно вытащил. Боли не почувствовал, так как, болело всё. Кру- тило и выворачивало. Не было такого места, чтоб не отзывалось, острой или тупой болью. Николай придвинулся, зашуршал рядом. — Посунтесь в сторону, граф. Вот так. — Сейчас. Кресало высекло искру из кремня, а круги в голове, окраси- лись в изумрудные цвета. 57

Евгений Колобов Ещё удар. Факел загорелся. Пропитанные маслом тряпки тре- щали, коптили, но дым моментально всасывался в трещину в ска- ле. Собственно укрытие наше и было трещиной, только с неболь- шой, почти ровной площадкой. Лечь рядом, можно было только тесно прижавшись, друг к другу. Пристроив факел, казак, занялся моим телом. — Сидай. — Не могу. — Зараз допоможу. Ось так. Тихо, тихо. Не хились. Тут каменюка кругом голый, расшибёшься. — Мало я на спуске бился, осталось ещё здесь добавить для полного счастья. Осторожно размотав башлык до конца, казак, отодрал в не- скольких местах с треском от засохшей крови. Осмотрел лицо. По- качал головой. Вытащил несколько колючек: — Видели бы Вы сейчас свою…э… joli minois. — Я, Вашу вижу. Вся колючками исполосована. Почему по-фран- цузски? — На родном, слишком грубо для графа, а на русском, не могу подобрать. — Милая мордашка, — я вздохнул. — Кому рассказать, что пла- стун легче объясняется на французском, чем на русском — не по- верят. — Не хай. Симпатичным шрамом обзавёлся, поручик. Через всю щеку. Очень удачно. Нос, глаз и ухо целы. Стянуть бы, да нечем. Везунчик ты, граф. — Ага. Очень. Казак поддел папаху на затылке и осторожно снял. Я готовился к страшному, но круги в голове как-то поблёкли, а Микола рас- смеялся. — Надо же, тебя, наверное, Бог в макушку при рождении, по- целовал. Пуля либо рикошетная, але бочком толкнула. Гулю тебе зробыла, с детский кулак. — Чего ж голова, так болит. Мир вертится вокруг. — А как ты думал? Чего хотел? Тебя ж, как поездом торкну- ло. Мы как-то в гимназии считали силу удара пули. Всё одно, как 58

Золото Плевны паровозом, при скорости в тридцать вёрст. А если б наша пуля дум-дум, с крестом тебя нашла, так бы не отделался. Не журысь, к утру боль пройдёт. — Микола, мне ещё в спину, попало, когда ты меня на плечах тащил. — Ну? Давай раздеваться, потихоньку. — Сам-то цел? — Бог милостив. Мы дружно перекрестились. Только я ойкнул. После нескольких минут Колиного кряхтения и моих стонов, в нашем убежище не везде можно было вдвоём одновременно стоять в полный рост. Я остался в нижней рубашке и с удивлением понял, что здесь довольно тепло. Тепло шло от скальной трещины. Распоров рубаху, повертев, пластун уложил меня на здоровый бок. В левую руку сунул факел. — Держи свет и терпи. Он рванул прилипшую к ране материю. В глазах потемнело, по спине потекло. Тело покрылось липким потом. — Пусть кровь течёт, грязь из раны вымывает. Он порылся в своей торбе достал, какой-то свёрток и уже зна- комую баклажку. — На-ка, хлебни. — Не тяни, чего там? — А ну, вздохни глубоко. — Больно. — Пуля под углом вошла в спину, скользнула по ребру, может и перебила его. И застряла под кожей. Не глубоко. Я её вижу. Нужно вырезать. — И? — Сейчас будем доставать. — Ты что лекарь?! — От наших плавней до лекарни, сотня вёрст. Десять раз сдо- хнешь, пока доберёшься. Прям, как сейчас. — Шутник. Ты, Вань, того не знаешь, что жизнь мне спас, если б, не твоё ребро, мне бы башку прострелили. 59

Евгений Колобов Казак говорил, а сам разворачивал свой свёрток. В толстой вы- деланной свиной коже завёрнуты: глиняная баночка, чистые тря- пицы, горстка корпии. Я понял, моего согласия он спрашивать не будет. — Дай, ещё хлебнуть. — Лучше после,— и словно оправдываясь,— там совсем немно- го осталось. Эта непривычная интонация подействовала на меня сильнее крика. Он жалеет меня, будет резать, но ему меня жалко. Кто в этом мире меня жалел? Прохор? Ему, вроде положено с малолетства за мной следить. Служба такая. Мама? Ну, мама есть мама! Вот и всё. Даст Бог, вырваться отсюда — женюсь. Тогда, может ещё жена жалеть и молиться за меня будет. Мысль напугала и одновремен- но разозлила. Что ж ты, поручик-хват, чуть прижала судьба, на что угодно готов?! — Режь, Микола, не тяни, а то я какой-нибудь дурацкий обет дам, потом всю жизнь жалеть буду. Казак сел мне на ноги, — Не шевелись и свет держи. Замурлыкал, напевая какую-то бодрую песню. Свиную кожу свернул в трубочку. — На-ка, зажми зубами. Первых разрез я перенёс спокойно. Больно, но терпеть можно. На втором понял, зачем кожа во рту. Без неё, зубы раскрошил бы друг о друга. А, вот когда пластун стал выдавливать пулю наружу, несколько мгновений впал в темноту забвения. Всего лишь на миг, факел наклонился и я снова твёрдо его сжал. Бесформенный кусок свинца, в маленькой лужице крови, ле- жал перед моими глазами. — На память, только на теле не носи — плохая примета. 60

Золото Плевны — Ну что, закончил? Слезай с меня. Расселся, изверг. А я то по- верил, что ты — «лекарь». — Потерпи, разрез нужно затворить. — Как это «затворить»? — насторожился я. Он что-то делал с револьверным патроном. В конце концов, зубами вытащил пулю, помакнув новую рану, густо обсыпал поро- хом. В очередной раз сказал: — Терпи, — от факела поджог порох. В глазах потемнело. К счастью, обморок оборвал боль, по сравнению с которой все предыдущие страдания казались сущей ерундой. Монолитная тёмная стена дрогнула перед глазами, я понял, что передо мной открывают створки дверей. В щели сразу стал литься ширясь слепящий золотой свет. Мягкий, нежный, он резал глаза, заставляя болезненно щуриться. Раздался мелодичный пе- резвон. Словно на люстре хрустальные подвески заволновались от сквозняка, играя друг с другом. Тихий звук отрезвил лишь на секунду, расслабил. Теперь я отчётливо понимал. Просто настала пора. Каждый, когда-то должен войти туда, где ждёт праведный суд по делам земным. Щель растёт, двери раскрываются и… почему так всё знако- мо? Не может быть! Я… дома? Как такое может случиться? Дома! Дюжие лакеи, одетые в расшитые золотом ливреи при виде меня вытягиваются в струнку. Замирают, каменея лицами, стараясь вы- казать мне максимально почёта. А я, всё ещё не решаюсь войти в парадную залу родного дома. Смотрю на них, не веря в очевидное. Я вернулся домой, где моё возращение отмечают балом. Чувствую, по скоплению экипажей и далёкому гулу голосов многочислен- ное скопление людей. Никак не могу привыкнуть к подобному. Мысленно понимаю, что никакого шального снаряда с картечью не будет — и мирное время и дом родной, но нутро протестует — слишком опасно, замри, выжди, лишний раз выдохни. Сердце уча- щённо начинается биться. Колотится в груди набатом. Странно знакомым звуком: буш-шш, бушш. Мне крайне не спокойно, начи- наю волноваться, потому что знаю и другую тревожную тайну. Там, 61

Евгений Колобов среди гостей, наконец-то ждёт меня не только мать, брат и близ- кие кузены. От такого ликования скрадывается дыхание. И хоть ничто не может сравниться с любовью и тревогой матери за сына на войне, я ощущаю совершенно другую связь. Более волнующую меня. Белокурый ангел из снов стал реальностью, превращаясь в девушку ослепительной красоты, из-за которой не раз вспыхива- ли трагические страсти в столице и здесь в уезде. Образ не задерживается в видениях, покрываясь лёгким тума- ном. Но точно уверен, что юна, свежа, легка и смешлива. Останавливаюсь перед красным ковром на ступенях, боясь по- вернуться к зеркалу. Золотой эфес шашки притягивает к себе взгляд. Я сглатываю, боясь посмотреть в большое зеркало за спинами лакеев. Я, что… генерал? Осторожно смотрю в ртутное зеркало в тёмной бронзовой оправе. Вздыхаю.. Всего лишь штаб-офицер. Крестов и медалей хватает. В вороте Анна с мечами. Герой войны и только. Я такой же, как и сейчас, правда, немного уставший, с печальными глазами, с морщинкой между бровей и шрамом на щеке. Суров. Как казак Микола определил ещё в пещере, когда от неприятеля прятались, homme brave. Бравый вид, только былого задора в глазах нет. У зеркала из тени выступает Прохор. Как раньше не заметил? В чёрном фраке, белые кудри расчёсаны на пробор. Медленно про- тягивает руки в белых перчатках, шепчет одними губами: — Ждет. Я киваю. Отдаю ему фуражку и перчатки и легким шагом под- нимаюсь по лестнице. Лакеи открывают очередные двери, вхожу в большой зал. На балконе тихо играет оркестр венский вальс. Людей много. Никто не танцует — виновника ждут. Я иду к тебе. Любимая. Родная. Иду. Люди расступаются в разные стороны. Заинтересовано-оце- нивающие взгляды дам, восхищённые или настороженные глаза молодых мужчин. Не волнует равнодушие и редкая теплота взгля- дов пожилых дворян-соседей. Сейчас не до вас. Сейчас к невесте. Любимая. Родная. Иду. Как же я ждал эту встречу. Жил ради такого момента. Меня заливает волной радости. Теперь я понимаю 62

Золото Плевны друзей, их блеск в глазах, тревогу и волнительные тихие речи о сокровенном за фужером хорошего шампанского. Дамы не торопятся. Плывут в своих пышных платьях, осво- бождая пространство, поводят плавно открытыми плечами, кру- жат голову ароматами духов. Веера качают воздух. Туда-сюда. Бу-шш-бу-шш, словно далёкий прибой очень медленно и не- торопливо бьётся о каменные утёсы. Воздух то волной приносится мне в лицо, то уносится прочь к очередной мушке у пухлых губ. Я вижу… Миколу. Вокруг казака пустота. Все морщатся, но никто не решается по- дойти. Дамы напуганы. Грязь стекает с его поношенной и рваной черкески на отполи- рованный пол. Среди блеска разноцветных платьев, фраков, мун- диров, золото и серебра он неуместен. Сам казак смотрит в пол. Папаха надвинута на брови. Овчина местами выдрана и прожжена. Очень медленно он поднимает голову и пристально смотрит на меня. В серых глазах — мрак преисподней. Ещё медленнее поднимает сжатый кулак. Раскрывает ладонь с грязными пальцами. И я вижу, в крохот- ной лужице крови пулю, недавно извлеченную из моего тела. Гу- стые капли сочатся между пальцев, стекают с обломанных ногтей казака. И он хрипит: — Пулю забыл, Ваня. Забери. Я дёргаю ногой, поскальзываясь на отполированном полу, и начинаю падение… Поручик спал беспокойно. Стонал во сне, вертел увечной голо- вой, сучил ногами. От этих стонов я и проснулся. Свёрнутый вместо подушки беш- мет лежал в стороне от головы. Осторожно приподняв, подложил походную подушку ему под голову. Иван горел. При его ранениях это было обычно. Вот если завтра жар не спадёт, видать в рану попала какая-то грязь, тут уже как Бог даст. Огонь на факеле начал бегать снизу вверх и больше коптил, чем светил. Нужно зажечь новый. Ещё два факела лежали вверху 63

Евгений Колобов в трещине. Осторожно поднялся, поставил ногу на камень, потя- нулся вверх и вдруг заметил, что трещина стала шире. И там из глубины скалы, вроде свет пробивается. Идущая трещина вниз так и осталась в три пальца шириной, так-что осторожно попробовал ногой опору, потихоньку начал протискиваться в сторону света. Пробравшись через косую трещину, попал в каменный коридор, где не пришлось наклоняться. Впереди открывалась просторная пещера, заполненная серебристым туманом. Он как-бы сам све- тился, но через него видно было и стены и потолок, только ноги ниже колен, если их высоко не поднимать — были не видны. Я, та- кой туман в жизни не видел, хотя, думал, чему, чему а уж туманом, меня трудно удивить. Утренний туман у реки, туман в балочках и низинах при встающем солнце. Туман в плавнях и в горах, там, где непонятно туман это или облако. Осенние и весенние туманы. Зимний туман, когда престаёшь понимать где небо, а где снег. Туман, в котором тонут все звуки, а собственную руку можно рассмотреть только возле носа. Только такого как здесь я не видел и ни от кого не слышал, что такой бывает. Во-первых, он не сырой, а во-вторых пахнет хорошо, почти как в церкви. Впереди ещё проход и зал ещё больше. Здесь тумана нет, а по всему полу свечи горят. Толстые высокие, тоненькие, чуть коптя- щие огарочки. Палёными свечами не пахнет, а наоборот, воздух как после грозы. Конца этой пещере не видно. Хотя какая это пещера, ни потол- ка ни стен. Как бы мне здесь не потеряться. Пропадёт мой граф без меня. Правильно Прохор говорил, как дитя малое. При войске, при своих пушках, он бравый поручик, а здесь до следующего вечера не доживёт. — Будь здоров, казаче. В сторонке сидел старик с длинной белой бородой, толи в длинной серой рубахе, толи балахоне, вроде церковных. Как я его не заметил, ведь почти прошёл мимо. — Здравствуйте и Вам дедушка. — Иди, посиди со мной. Вот, угостить мне тебя нечем. 64

Золото Плевны — Спасибо диду, не голоден я. У меня тоже ничего для Вас нема. Но если подождёте, сбегаю, в торбе трошки вяленого мяса есть. — Оставь для себя, ты мне лучше помоги. Затуши вон ту свечку, по правую руку. Справа горела синим огнём, приличных таких размеров, белая как снег свеча. — Эту? Старик кивнул. Двумя пальцами сжал фитиль и огня не почувствовал. — Вот и отмучился друг твой Сашко Гулый. Чистая душа. А как на дудочке-жалейке играл, у меня некоторые свечи белее стано- вились. — Кто Вы, диду? Почему Сашко, только отмучился. Его засад- ный черкес со скалы подстрелил, прямо в голову, я сам видел. Голос старика стал строгим, — Стоит ли тебе отвечать и вопрос не один. — Простите, дедушка, если обидел ненароком Вас глупый казак. — Повинную голову — меч не сечёт. Соскучился я, давно с жи- вой душой не разговаривал. — Смотритель я. За жизнями. Хочешь, твою жизнь покажу? В его руке появилась толстая свеча, с весёлым огоньком. — А вот жизнь дружка твоего — графа. В другой руке, изогнутая свеча, с мизинец толщиной, белая с одной стороны серая с другой, жёлтый огонёк метался как под ветром. — Хочешь, я у него половину отниму и тебе добавлю? Не спеши, подумай, а я тебе про Сашка расскажу. Не убила его черкесская пуля, подобрали раненного его черкесы. Когда в себя приходил, огнём жгли, про монеты золотые услышать хотели. У кого? Куда тот спрятался. Торопились сильно, а он всё в беспамятство впадал. Плохо умирал. Так ничего не открыл им. — Тело, где его? — Над телами у меня власти нет. Так, что подумал, добавить жизни? 65

Евгений Колобов — Если Вам так просто нашими жизнями распоряжаться, так отрежьте у меня половину, разделите на три части, одну батьке добавьте, другую маме, ну и Ивану, как-то не хорошо он у Вас вы- глядит. Поручик спал беспокойно. Стонал во сне, вертел увечной голо- вой, сучил ногами. От этих стонов я и проснулся. Свёрнутый вместо подушки беш- мет лежал в стороне от головы. Осторожно приподняв, подложил походную подушку ему под голову. Иван горел. При его ранениях это было обычно. Почему-то я был уверен, что к утру жар спадёт. Запах в пещере странный, нужно свежего воздуха запустить и факел поменять. Осторожно отвалил в сторону камень, кото- рый снаружи закрывал вход. Вылез по плечи наружу. В морозном воздухе доносились голоса турецких часовых, перекликающиеся, чтоб не заснуть. Горели костры. Ничего не боятся басурмане. Сон странный снился, а про что не могу вспомнить. Глянул на звёзды, час через три нужно будет ползти к ущелью к границе этих зарослей. Наши должны за нами прийти до рассвета. Спать не хотелось, да и обдумать происшедшие события нужно было. Сердце защемило, увидел родные причерноморские горы, степи. Попытка отбить выкуп обычна у черкесов. Две стороны до- говариваются, третья, посторонняя нападает после передачи. Те, кто должен платить, клянутся на Коране, что всё выполнили и тре- буют выполнения договора. Появление черкесов здесь, для нас не неожиданность. Мы похожи. Они за сотни лет заслужили репутацию отважных, умелых и преданных, за деньги, воинов. Богатые восточные эмиры, нанимали их для личной охраны и выполнения особо трудных поручений. Бывало, воевали на одной стороне с казаками. Здесь другой случай. Может кто-то из турецких начальников, имел зуб на нашего баши, а может, прослышав о выкупе, черкесы сами решили подза- работать, тогда вчерашним, они не удовлетворяться. Сегодня будут ждать наших, а потом всё здесь осмотрят, наверняка найдут троп- ку, хоть и не любят лазить по зарослям держи-дерева и эту щель 66

Золото Плевны найдут. Пятьдесят золотых — деньги не малые. Всё перевернут. Как я вчера не путал следы, но пока беспамятного поручика тащил, немало клочков на колючках оставил. Один я бы ушёл через турецкие позиции к другому проходу. С целым поручиком это было бы трудно, а с попятнаным… Есть один путь, даже не путь, а так, тропинка — опередить горцев. Трескотня выстрелов прорвала тягучие мысли. Снимая наваж- дение. Прислушался, хмурясь. Загомонили турецкие часовые, пе- рекликаясь. Засвистел офицерский свисток. Еще несколько раз вспыхивали отчаянные волны выстрелов. Звуки боя, искажённые эхом не позволяли понять картину боя, оставалось только дога- дываться. Черкесы ждали вылазки, но наши, видно, к этому были готовы. Никифоров выделил на подмогу донцов. Похоже, не сшибли черкесов. Кто мог помочь остался под вы- стрелами или отошел. А может, хлопцы и не случайно устроили такой кавардак, давая понять, что не смогут забрать и нет возмож- ности подойти близко к схрону. Понял, что домой хода нет. Но и нам не отсидеться. Тишина ночи вернулась не скоро, хотя нам это на руку. Успокаивались часовые. Скрипела изредка арба большими колесами, да покри- кивал на быков на болгарском погонщик, заставляя шевелиться и передвигаться вислоухую неповоротливую скотину. Сверху две тени неторопливо носили чёрные кули к арбе. Трупы забирают. Ислам требует хоронить погибших мусульман в день гибели. Тени носильщиков изредка ругались по-болгарски. План созрел моментально. Ящерицей заскользил в темноту… Микола забрал меня в ад. Унес вихрем. Нещадно трясло. Зна- чит, не обманывали дьяконы. Жарят черти на сковородках грешни- ков. Еще как жарят. Я вон, как пляшу и горю. Запах крови, требухи, пороха преследовал во время падения и сейчас заполнял он, все лёгкие густым смрадом. Спина горела огнем видно еще и за крюк подвесили. Открыл очи и сразу прикрыл. Укутан в башлык по гла- за, а прямо в узкую щель смотрит на меня открытый глаз мертвяка. Равнодушно и безразлично. Навалился. Давит. Не продохнуть. 67

Евгений Колобов За что ты так со мной, Микола? Где грешен? В чем вина? — Микола… — мычал я, — Микола… Звук тонул, теряясь в тяжелых складках материи. Тонул и я. 68

Золото Плевны Пароль Тодор Темнота стала проясняться, сереть, наполняться линиями и углами, и, наконец, у картины появилась чёткость: парадная лест- ница — мраморные ступени укрыты красным ковром; огромное зеркало в тяжёлом бронзовом окладе; вышколенный Прохор — не слуга, а князь. Кивает и усмехается. На пальцах перстни, на шее заколка с крупным камнем. Отблеск света от камня резанул по глазам, погрузил в темноту. Картинки закружились, не видимая колода захрустела, тасуя карты, перемешивая. — Банкуете, поручик или как?! — Ах, оставьте, — тут же отозвался незнакомый женский голос. Прекрасная белокурая головка склонилась надо мной. Нежная ручка гладит мои волосы в мрачной пещере. Факел трещит у неё за спиной, я, сколько не стараюсь, не могу рассмотреть лицо де- вушки. Вдруг свет смещается, тени играют. Наконец увижу любез- ный лик. Что это? Тёмное лицо с тонким с горбинкой носом, Усы, острая бородка, редкие зубы и глаза! Тёмно карие, застывшие, мёртвые. Чесночный запах. Крюк с размаху, с новой силой, впивается в спину. Кожа тре- щит. Спину заливает горячим. Металл медленно проникает вглубь меня. Нанизывает как червяка. Как больно! — Сейчас большая клюнет! — говорит младший брат. Мы стоим на берегу, видя под соломенной шляпой обгоревший нос, плюю на червяка и тут же лечу вверх. Цепь, выбирают, и она грохочет. Механизм скрипит. Брат удивлённо поднимает голову вверх, при- держивая золотистую шляпу. Явственно пахнет соломой. Цепь с крюком поднимает меня вверх. Пруд, брат, земля ис- чезают. Раскалённая сковорода остаётся внизу и сразу ледяной холод сковывает тело. В грязном окровавленном исподнем болта- юсь на пронизывающем ветру. Почему в белье? 69

Евгений Колобов Бородатые мужики в высоких бараньих шапках, бесцеремон- но вытряхивают меня из одежды, чего-то шепчут на чужом гортан- ном языке. Тыкают грязными пальцами. Больно. Жёстко. Пальцы, как пули. Микола в одних подштанниках с крестом на тонком кожаном шнурке, смотрит недоверчиво. Я дрожу как осиновый лист, что-то вспоминая. Взгляд цепляется за казачий крестик. Крест, как маяк для моряка. Молюсь: — Прости, Господи. Прости, Матерь Всезаступница. Матерь Божья шепчет знакомым голосом: — Тихо, Ваня, молчи. Картинки кружат, меняются. Манеж юнкерского училища. Подо мной не лошадь, а здоровенное рогатое животное. То рычит, то мычит. Под тонкой кожей, чувствую канаты мышц. Зверь очень свиреп. — Юнкер Суздолев! Отставить! Как собака на заборе сидишь! Спину держи! Ровней. Рысью, марш! И в спину ножом, раз, раз! Огонь! Во рту, в горле, в животе. Сжигая изнутри, заставил за- кашляться, на каждый кха, удар ножом в спину. На! Ещё?! На! Из темноты выплыл пластун. Стал подниматься, словно из воды выходит, шевельнул соломенными обвисшими усами и слабо под- мигнул. Глаза красные, как у настоящего демона. Я сглотнул. Дья- вол-мучитель, притворяется человеком, товарищем по оружию и чего-то хочет от меня. Что за душу предложит? Потемневшие от земли и времени крестьянские руки (такие не с чем не спутаешь, но то я знал к кому они на самом деле принад- лежат) протянули лепёшку. Лепёшку за душу бессмертную? Дудки! За лепёшку не купишь! — А, что ты хочешь за твою никчёмную душонку? Твоего ухода никто и не заметит, а я могу тебе вот, что дать. 70

Золото Плевны Чёрт, притворяющийся пластуном, поднёс к губам и стал лить в рот огненную жидкость Надежды не то, что на выздоровление, но хоть улучшение здо- ровья поручика, таяли по мере прихода нового дня. Хотя, первым делом я смазал его раны сербским бальзамом, туго перевязал. По дороге к границе держи-деревьев, Иван два раза терял сознанку и приходилось его тащить. Не зря батька говорил: — Не надейся на русских служивых. Солдаты плохо обучены, забитые. Офицеры изнежены, как их барышни. Вот, граф. Что это за титул такой — граф! Не русский какой-то титул. Чухонский, что ли, или шляхтецкий. Там графы, бароны, герцоги. Фамилия, правда, русская, старинная. Суздаль — город древ- ний. Суздалевы из тех мест, наверное. Не плох был в бою. Швидкий, вёрткий, а вот рана, вроде пустя- ковая и нет Суздалева. Чего разбухтелся, знаешь ведь, не бывает ран пустяковых. Что зло берёт?! Когда в горы нас загнали, мы грибов насушили, ягод. Дички набрали для узвара. На охоту каждый свободный день хо- дили. Мяса насушили, накоптили. Не ахти, какие запасы, но рус- ские солдаты и этого не делали, а теперь с голода пухнут. Нет, не это тебя злит казаче. Через час-два, как рассветёт, гор- цы начнут тебя искать. Золото, найденное в черкеске Сашка, раз- задорило, а потери, только вчера, как минимум половины отряда – разозлило. Сколько там было у Сашка, лир двадцать. Черкесы знают, что у меня на сто пятьдесят больше. Пол провинции можно купить. Уйти нельзя, вот это и злит. Безысходность. Поручика не брошу, он хоть и чужой, но турецкой кровью связала судьба нас. Скрип, стук, приближающие тени. Щёлканье кнута, вот наш шанс! Кинжал в рукав, чтоб не блестел, ползком от камня к камню. А, говорят то по-болгарски. Два десятка болгарских слов и столько же турецких помогут. Сверху ущелья закричали по-турец- 71

Евгений Колобов ки, две тени, ругаясь при падениях, оторвались от большой тени, пошли на голос. Я потихоньку подполз к двухколёсной арбе. -Эй, ние руски. Русские мы. Крия, сховай. Тодор. Крия. Спрячь. Помоги братушка. Руски ние. Болгарин живо соскочил, подошёл к камню, за которым я ле- жал. Что-то быстро начал шептать. Понял только тыркс — турки и болгарское село. — Село! Лекарь. Друг, нужен лекарь. Тай бене. Ранен. Быстро принесли к арбе Ивана. Возница показал, что нужно раздеть. Правильно. За мёртвых сойдём. Вещи, спрятали под се- ном, на дне крытой повозки. Сверху уложили графа. Раздевшись до исподников. Пристроился рядышком. Оставил только кинжал и револьвер. Болгары принесли первый труп черкеса, после ко- роткого, но бурного шёпота, уложили на Ивана, так чтоб не силь- но давил. После ещё двух тел, арба развернулась и одерживаема болгарами, направилась вниз. Никто не сопровождал, никто не проверял, пока ехали через турецкие позиции. Часа через полто- ра болгары выгрузили и передали изуродованные разрывными пулями, тела, турецким могильщикам. — Кто там у вас ещё лежит? — Мёртвые русские, похороним на христианском кладбище. — Где? — У нас в селе. К этому времени я уже сам превратился в хладное тело. Как ни старался напрягать по очереди жилы и задерживать дыхание, всё равно холод сковал всё тело. Босые ступни остекленели. Как мог, присыпал Ивана тонким слоем соломы. Когда свернули к бол- гарскому селу, крестьяне забрались в арбу и по кругу пошёл не- большой кожаный бурдюк с паленкой, самодельным фруктовым самогоном. Болгары лопотали по своему, один накинул мне на плечи ове- чий кожушок. Имя Тодора, одного из лидеров освободительного восстания болгар, звучало вместе с именем Скобелева. Слова, словами, но в Греции, Сербии и Болгарии, я понял, что дружбу с крестьянами нужно подкреплять деньгами и подарками. Деньги и немалые у меня были, даже слишком большие, для этих пастухов 72

Золото Плевны или пахарей. Как бы, одно из самых древних человеческих поро- ков — жадность, не сыграла с нами злую пьеску. Суздалев, время от времени, открывал глаза ошалело осматри- вался. Мычал не громко и неразборчиво. Понимал ли, где он, я не был уверен, даже влив ему в рот водки. Поручик схватил меня за руку, сбиваясь, недоговаривая слова до конца, стал что-то нести про чёрта. Тут этот бред оборвали звуки копыт по замершей доро- ге. Нас догоняла, пара, пока ещё далёких всадников. Болгары, испугано загалдели: — Тыркс, тыркс! А я наоборот обрадовался. Вот и плата за наше спасение. Зна- ками и скудным запасом слов, показал, чтоб двое вылезли и пошли со стороны обочины. Двух метровый бич-батыг, из воловьей кожи показал вознице положить справа от него. Перевернул поручика окровавленной спиной вверх, сам сдвинулся к задней части арбы, чтоб сразу были видны мои босые ноги. Турки. Не черкесы. Это хорошо, вряд ли по приказу. Мертвяки интересуют турецких солдат только как возможные трофеи. Один верховой остановился возле ярма, другой, резво спе- шившись, заглянув внутрь. Схватил меня за ногу, потянул на себя… Кинжал на добрую ладонь вышел у него из спины. Сильно уда- рил, но очень уж я не люблю, тех, кто у павших крестики срезает, пальцы из-за оловянных колец отрубает. Турок, лет сорока, с пышными чёрными усами, ещё не понял, что убит и старался удержать жизнь, схватившись руками за край арбы, а я, крутнувшись, уже стоял в полный рост на арбе, возле возницы. Одним движением распустив бич, вторым, обвил шею коника. Приседая, дёрнул гибкое оружие, на себя. Второй мародёр, со сломанной шеей, завалился на быков. Усталая скотина пересту- пила с ноги на ногу, обреченно принимая на круп ношу. Быки животные не такие нервные, как лошади. Один скосил чёрно-индиговый глаз, стукнул копытом по мерзлой земле, мол: — Падаешь? Ну-ну, — и продолжил дальше жевать жвачку. — Держи лошадей, славяне. Крестьяне, народ примороженный, покрутив головами в раз- ные стороны, кинулись к лошадям. 73

Евгений Колобов Пока болгары рассёдлывали лошадей, я менялся одеждой с удавленным турком. Пару мгновений — я в турецком, а он — голый, в арбе. По привычке, мысленно поменялся с конным турком места- ми, Что нужно было делать на его месте. Нырнуть под лошадиное брюхо, дальше пистоль или… В общем, три варианта могли исход сделать другим. Нужно приодеть Ивана. Пронзённый насквозь, как жук на булавке,турок сидел, так и не выпустив край телеги. Крови почти не вытекло, только немного на одежде. Аккуратно подняли, отнесли в сторону от дороги.Там вы- тащил кинжал и снял с тела одежду. Здесь при первой же оттепели кровь впитается в землю и следов почти не останется. Теперь самое трудное. Растолковать болгарам, что им делать, что бы могли заработать и остаться в безопасности. Лошадей срочно продать, лучше цыганам. Лошади военные, но цыгане зна- ют, как их изменить до неузнаваемости. Деньги с продажи пусть поделят на троих. Мужики сразу повеселели, загалдели, достали самогон. Я промёрз так, что не помогла и бочка этого пойла. Сёдла пока, погрузили в арбу. Закопаем, продадим позже. Это, тоже для кре- стьян. Они станут самыми богатыми в своём селе. Сегодня нужно похоронить этих кавалеристов вместо нас. Это тоже поняли. Один из троицы, забрался верхом и погнал лошадей. Перед тем как тронуться, предложил спасителям, окропить обочину жёлтеньким. Для поверхностного следопыта, хорошая причина для остановки. Чтоб согреться, я побежал. Выписывал восьмёрки, пока пар не стал валить как от лошади на марше. Болгары пели, как понял, про парня удалого, которому горы по колено и море не преграда. — Вода есть? Сам напился и внутрь залез, Суздалева отпаивать. Хорош. Хва- тит прохлаждаться, пора в сознание приходить. За жизнь бороться нужно. 74

Золото Плевны Губы поручика обметало белым. Плеснул водой в лицо, дал на- питься. Он был ещё не в этом мире, но пил жадно, проливая на грудь. — Ваня. Вань. Пока возился с Иваном, понял, что болгары спорят, у кого се- годня ночевать будем, каждый настаивал, что у него. Тут, взгляд поручика стал почти нормальным, удивлённо гля- нул на новые тела. За волосы приподнял турка с застывшим выра- жением удивления. — Где черкес горбоносый? — Сменял, Ваня. — Ты тоже чёрт? — спросил офицер артеллерист, нащупывая шашку под соломой. — Я тебя не боюсь, — Зря, — сказал я и насупился, потом улыбнулся, не сдержи- ваясь. Молодец, всё-таки православный. Самого чертяку не боится! Забрал у болгар бурдюк, отпил глоток, и подставил горло само- дельной фляги к графским губам. — Хлебни. Да не жалей. Приходь в себя. Сдается мне, что у тебя грёзы. Вынырнув из омута страшных видений, узнал своего спасителя. — Перекрестись, развей сомнения. Микола обмахнулся крестом, видя всё ещё мои недоверчивые глаза, достал нательный крест и ещё раз обстоятельно перекре- стился. — Выпей, Иван Матвеевич Я машинально сделал несколько глотков и задохнулся, когда горло обожгло. Микола оказался прав. В голове прояснилось. Я огляделся, слабо вертя головой. Скрип колёс, тряска, отдающая в спину, жухлая солома — одно пришло на ум: — Повозка? — Арба, — тут же отозвался казак. —Болгары в гости к себе зо- вут. Поедем? Подмигнул лихо, словно на пироги нас звали. — Мне в штаб надо,— я отрицательно закачал головой,— никак нельзя задерживаться! Война же. 75

Евгений Колобов — Можно, — закивал головой Микола, сдерживая зевок.—Нет дороги у нас назад, Ваня. Проход перекрыт черкесами. Будут ис- кать нас. Как собаки, всё обнюхают. — Да зачем мы им, Коля? Зачем? — И откровенно забеспоко- ился я. От мысли, что от нас чего-то хотят злые горцы, стало осо- бенно нехорошо. Беспокойство стало вытеснять остатки разума. Очередная горячка сменилась холодом и затрясла тело ознобом, стоило только вспомнить черных джинов, появляющихся из скалы и сеющих смерть вокруг себя. Страшные беспощадные, умелые и теперь идущие по пятам… Пластун наклонился к уху и жарко зашептал: — Золото у нас, Ваня. Золото. Немалое. Состояние. Черкесы те- перь не одну душу задавят, подбираясь к нам. Рыть станут до по- следнего, допрашивая каждого мёртвого, ни детишек, не жёнок не пощадят. Я чувствовал угрозу, зависшую над нами темной тучей, в ко- торой уже громыхали яркие молнии. Боль в спине опять резанула турецким ятаганом. — Золото, бараны. Спасённый корпус — понимаю. Месть и опять же, золото. Я не боец, возможно, пластун здесь, только из-за меня. Что делать? Стреляться поздно. Наверное, в пещере тоже было поздно. — Что же мне делать, Николай Иванович? — Хлебни. Я послушно отхлебнул. Плохая местная водка раке, рака, арака или как там её, и на этот раз помогла. Противный вкус заставил поморщиться, но мысли, хоть со скрипом побежали быстрее. Нам же угрожает реальная опасность. Гибель! Сам же дал по- нять, что дикие черкесы от нас не отстанут, будут преследовать до последнего. Я, знал чужую жестокость не понаслышке. Страх, лёг- ким крылом коснулся чего-то внутри. А чего собственно бояться. Смерти? Так жизнь наша в руках Божьих, и не один волос не упадёт с головы моей без Его позволения. Безвестности? Правда всё равно воссияет. Через год или сто- летие. Потомкам не за что будет нас стыдиться. 76

Золото Плевны Нужно только Миколу слушать. Взгляните на него, кабы не пшеничные усы — турок, да и толь- ко. Ему даже катание в тылу у неприятеля нравится, принимает как забаву, тупя остроту действительности. Бесшабашный. Уверенный. Казаку же все было нипочём: черкесы, турки, разбитая арба, мед- ленно едущая по ухабам дороги вглубь страны неприятеля — не удивился бы, если сосед запел. Вся моя жизнь завесила от Бога, Миколы, болгарских крестьян, их жён, от кого угодно, только не от меня. Каверзный вопрос завертелся на языке, но вместо него спросил: — А, болгары те, что нас везут. Как ты с ними договорился? — А, я слово волшебное знаю! — усмехнулся пластун, развер- нул сверсток, достал пупырчатой мокрой брынзы, сунул мне кусок, который сразу застрял во рту. — Ешь! — Дай угадаю: золото? — прохрипел я, давясь кислой слюной. — Нет, Ваня. — Нет? — Из глаза брызнула самопроизвольно слеза, стоило колесу подпрыгнуть на камне — спина новой боли совсем не тер- пела. —Что за слово? — уже тише спросил я. — Тодор — Фёдор по-нашему. Микола перестал жевать. Лицо его несколько вытянулось. Ка- залось, он к чему-то прислушивается. — Тодор? — не поверил я, как крестьяне могли среагировать на такое волшебное слово. Сказал бы проще, что помогают нам, потому что мы за них воюем, освобождаем из-под турецкого ярма. Что, благо они совершают, помогая русским солдатам. — Ага. Тодор. Не знаешь такого? — то ли шутил казак, то ли се- рьёзен. Не мог понять. Весь он подтянулся. Зазвенел струной. И брынза из рук куда-то делась и бурдюк. — Нет, — честно признался я. —А я — знаю. Один из лидеров апрельского бунта. Да не смотри так. С весны мы с отрядом здесь. Как восстание у болгар началось, так мы из Сербии двинулись помогать. Славяне же. Христиане. Отчаянный народ воевал за свое освобождение с кремневыми ружьями и вилами против регулярных частей низана. Тодор да 77

Евгений Колобов Георги пытались их повести. Не получилось у них. Люди они хо- рошие, но не военные. Жаль. Люди тысячами гибли. Да ты сам их видел, которые к русскому корпусу прибились. Толпа необученная, хоть и отважная. Нужно было это обдумать. Я закрыл глаза. — Вот и гарно. Отдохни, но в грёзы не уходи. Лежи спокойно. Не шевелись. Шашка твоя под соломой. Уловил ухом лай собак. Значит, село неподалёку.Арба стала по- ворачивать. Один из крестьян спрыгнул и вскоре пропал из виду. Второй кое-как объяснил: — За лопатами пошёл, могилы рыть. Сперва, этих закопаем, по- том ко мне домой. Помыться вам нужно, одежду постирать, поку- шать,— повернувшись он подмигнул. — Вино червено. — Лекарь? — Вечером поеду в турецкое имение, там есть болгарин-ле- карь, но пусть наша бабка посмотрит, может сама управиться. Глянул на мертвяков. Даже в исподнем они выглядели, как мёртвые турки. Нужно поправить. Кинжалом сбрил усы, прошёлся и по груди, иж какие заросли. Шерсть как у баранов. Вот, теперь хорошо. Из узелка, найденного у одного из убиен- ных, достал крестики, одел на шеи, думаю, Аллах не обидится. Горцы народ настырный, если сюда дойдут, обязательно моги- лы раскопают. Нехай копают. Время за нас. 78

Золото Плевны Ведунья Тем же вечером примчались двое черкесов, точно, как собаки, по следу арбы пришли, прямиком на гробище, так тут погост на- зывают, на свежие гробы-могилы. Болгары — молодцы, всем селом высыпали. — Не трогайте убиенных православных. Только отпели и земле предали. Один пикой стал могилы тыкать. Настоящая, мол? Удостоверил- ся и тела нащупал. Второй давай старосту пытать, в чем хоронили, где одежда, тот: — Как были в исподнем, так и закопали. — Где хозяин арбы? — Уехал в хозяйское именье, зачем не знаю, когда вернётся, не ведаю. Болгары, бабок старых натравили, те криком кричать стали и клюками своими трясти, мол: — Изверги, святотатцы. Черкесам, конечно, крики эти совсем не важны, но зацепиться не за что, пришлось не солоно к своим возвращаться. Могут вернуться с подкреплением и раскопать могилы, такая мысль у меня была. Только это к нам не приведёт. Вообще в этих краях, что здесь, что в Валахии, Сербии, Маке- донии, народ так натерпелся от турок, что опасаться выдачи не стоило. Под пытками, признаются, но оснований для истязаний не имелось, да и властям турецким, черкесы, вряд ли о золоте по- ведают. Пусть теперь с турками разбираются, откуда взялись два трупа, кто раздевал, кто монеты прибрал. Да и кроме поисков моего тела, у них какие-то обязанности есть. А моя задача, затаиться на время, ну и графа на ноги поставить, вместе к своим пробраться. 79

Евгений Колобов Знахарка пришла сразу, как только Иван, впал в беспамятство, увяз в трясине бреда и стало понятно, что назад сам не выберется. Болгары-крестьяне, ожидая визита травницы, всячески давали по- нять, как Росица их хороша в своем деле и какой авторитет имеет в ближайшей округе. Успокаивали, трясли чубами, уверяя, что всё обойдется и визит к лекарю не понадобится. На душе скреблись кошки, запуская остренькие коготки поглубже: что ж ты, Ваня, слег в то время, когда уходить надо. Ведь здесь мы на положении кур, которые перестали нестись, и где появление хозяина с топором – вопрос времени. Знахарка оказалась чудо, как хороша. Ожидал увидеть каргу скрюченную, а тут пава, в расшитом зи- пуне, в расстёгнутом вороте виден край накрахмаленной сорочки в красной оторочке. Лицом бела. Свежа, пахнет морозом. Глази- щами зыркает, хмурит брови – всем цену устанавливает. Взгляд на мне задержался. Крестьяне заробели, зажурились, поникли как-то сразу, растворяясь в тени, а я наоборот, ожил. Интерес к жизни даже какой-то вернулся. Подкрутил машинально усы, пока ведунья ходила по углам, да пучки травы жгла. Неспешно Ивана раздели, срезая одежду. Обмыла теплой водой. Долго рану смо- трела, трогала, принюхивалась — тонкие ноздри трепетали, то ли нервничала, принимая решение, то ли волновалась, когда говори- ла невнятно, почти не разжимая рта. Смысл четко дошел до меня, потому что примерно соответствовал тому, что я думал: в теле чужое мертвое. Принесла с собой пуля волокна материи, теперь худо поручику. Без лекаря видно не справимся. Только травница не сдавалась. Раны поручика промыла, мазь уже свою наложила. Голову Ивана положила себе на колени, стала ладонями во- дить над фиолетовой шишкой и молитву шептать. Через время поручик затих, задышал ровно. Пристроив примочку на голову, ведьма встала, посмотрела на меня. Вздохнула на что-то решаясь. Поманила к себе пальцем, велела сесть рядом, место указывая. Я послушно опустился, возле соломенной постели Ивана, стараясь смотреть на травницу без тайных помыслов. Не получилось. 80

Золото Плевны Взгляды наши встретились. Как будто лошадь лягнула в грудь копытом. Дух перехватило, голова закружилась, внизу живота заныло. Я смотрел в её тёмные бездонные глаза и тонул. Словно по- пал в водоворот в стремительной Кубани. Что делать, как спастись. Каждый казачонок знает, водовороту нельзя сопротивляться. Не теряй присутствия духа, не сопротивляясь, опускайся на дно, от- толкнись ногами и вверх, к свету. Как вынырнуть из этих глаз, да и нужно ли?! Знахарка покачала головой. Потом улыбнулась. — Грязный ты очень. Весь коростой покрылся. На черта похож. — На черта? — переспросил я. —Сговорились вы все что ли. — Помыться тебе не мешает. Пусть проводят тебя ко мне к ночи. Воды нагрею, лохань подготовлю,— сказала травница и поднялась. — А Ваня как же? Что с другом моим станется? Помогут мази твои? — Утром узнаем, — сказала Росица, собрала свои вещички не- хитрые, и ушла, тихо притворив дверь в хату. Забурлила во мне кровь молодецкая. То ли ведунья приворо- жила, то ли таборная жизнь взяла своё, потаённые мысли зашеве- лились. Как закончится здесь, а в победе русского оружия, я не со- мневался, к лету вышибем турок со всей Болгарии. Заберу, Росицу молчаливую, ладную. Домой приведу. Казаки часто из дальних по- ходов возвращались с чужеродными невестами. Учили языку, вере христианской, крестили и венчались по православной традиции. Мама любой мой выбор примет, а вот у батьки наверняка, свои планы на старшего сына. Батька! Младший внук знаменитого атамана Запорожской Сечи, Ивана Билого. Третий человек на Кубано-Черноморской линии. С детства я слышал: — Учись, сынку — атаманом будешь. Здесь я оказался по его воле. Славу для себя и золото для Во- йска добываю. Наверняка и невесту подходящую батька присмотрел. Вернусь, пошлёт свататься. Хотя, если вернусь с невестой, сильно противит- 81

Евгений Колобов ся, не станет. Жена, взятая на шашку, для простых казаков важнее, золотых динар, лир или червонцев. А уж, про заморскую жену-ве- дунью, слухи быстрее степного пожара разлетятся. Вечером, когда Красимир, один из дневных попутчиков, вёл меня к стоящей особняком, хате Росицы, я втолковывал, как им спастись от черкесов. — Если что, говорите, что вас в ущелье, подозвал турецкий сол- дат, приказал забрать два русских тела, раздетых до белья. Лица солдата не запомнили, темно было, да и не смотрели на него. Если будете на своём стоять, даже под пыткой, не убьют. Уж, деток, точ- но не тронут. В ответ, болгарин поведал, о Росице. Бабка её, знаменитая знахарка не смогла вылечить главаря шайки башибузуков. Семью вырезали, а малолетнюю Росицу из- насиловали всем отрядом. Много лет она не разговаривала. Как бабка, лечила крестьян, говорят лучше её. Помогала при родах, женских болезнях, ещё и гадала. Мужчин, к себе Росица не допускала, да и побаивались её, местные, обходили стороной сельские женихи. Красимир, показав на хату, сунув в руки чистое исподнее, рас- творился в темноте. Дверь хаты открылась, едва я постучал в окошко. Прикрикнув на беснующуюся, на цепи собаку, хозяйка пропустила меня внутрь. В жарко натопленной хате, стояло большое парящее корыто. Показав на него Росица, протарахтела длинную фразу, из кото- рой я не понял ни слова. — Не спеши, говори медленно, не понимаю. Говори малко поб- вно. - Ага, раздевайся, купайся, она уйдёт. Скинул надавившие чужие сапоги, верхнюю одежду, медленно стал раздеваться. Она стояла и улыбалась. Не отворачивалась и когда, остался в исподнем. Стянул через голову, рубаху, вопроси- тельно смотрел в её чёрные глаза, Росица, только бровь подняла. — Что смотришь? — Таких грязных не видела, — но всё-таки отвернулась. 82

Золото Плевны Скинув кальсоны, залез в корыто. Вода была слишком горя- чая, и я заголосил, но не встал, стерпел. Схватив ведро, Росица добавила холодной, вылив остатки мне на голову, чего-то пропела по-своему и зашлась смехом. — Чуть не сварила, ведьма, теперь веселишься?! Девка, собрала мои вещи и загадочно улыбаясь, вышла из хаты. В горячей ванне, я понял, как устал. На ногах и бёдрах свежие кровоподтёки. Что же с поручиком. Он падал гораздо чаще. Горячая вода разморила. Кое-как вылез, обтёрся грубым, как дома, рядном, одел чужое исподнее, присел на лавку и … Безоружные солдаты бегали вокруг. Бегали и падали уже на- всегда. Куда подевались ружья, сабли. Выглянув из-за палатки, увидел трёх черкесов с винтовками наперевес. Штыки и зубы в страшном оскале блестели полированным металлом. Кинулся от них, в надежде подобрать где-нибудь оружие. В полной тишине слышу только топот преследователей. Нырнул между двух палаток и оказался перед высоченным за- бором. Бежать некуда, а сзади по-хозяйски подходит воин в чёр- ном. Поднимает подвысь шашку. Кинусь под удар, не давая руке опуститься. Поскальзываюсь, падаю на колени. Свист шашки… и женский голос: — Вставай, воин. Глаза! Весь мир в этих глазах. — Пойдём,— женская рука обнимает за плечи. Тянет вверх. Как восхитительно она пахнет. Мы возле узкой деревянной кровати. — Ложись. — Не можно. Мы не венчаны, — Опять смех. — Спи. Завтра посватаешься. Последнее, что слышал, стук двери. До утра проспал без вся- ких сновидений. Мягкий тюфяк, тёплая перина, с тех пор как поки- нул дом, так не спал. Проснулся на рассвете. Затопил потухшую печь. Бельё моё сушилось на морозе. Идти в великоватых подштанниках по селу было невместно. Оставалось ждать хозяйку. 83

Евгений Колобов Обстоятельно помолился и за здравие и за упокой. Дверь впустила хозяйку, вместе с клубами пара, — Ой, студено! — с улыбкой подошла к нагревающейся печи. — Гладен? — гладен, как волк, не признаваться же. Пожал плечами. Ох и улыбка, чего сельчане её сторонятся. Огонь-девка! — Крове доене. — Понятно, корову нужно подоить. Мне-то что делать. Снял с плетня штаны, пристроил возле печки. Ивана проведать нужно. Пока я ел хлеб с мёдом, запивая тёплым молоком, Росица, гро- мадным утюгом, набитым углями, сушила одежду. — Теперь будешь чистый. — Это не моя одежда. — Приноси свою, постираю в травах. — Что я могу сделать для тебя? — Ты уже сделал. К нам в Болгарию пришёл. Однако я знал, жить одной, ох, как не просто. Вычерпал и вы- лил грязную воду из корыта, проверил, сколько наколото дров, за- глянул в кладовку, мяса почти нет. Тут пришла соседка, у которой ночевала моя хозяйка. Принес- ла кусок окорока. Стала тарахтеть, что помочь нужно Росице, мол, односельчане-мужчины плохо помогают, только когда заболеет кто. Она так торопилась, что коренной болгарин плохо её понял, но смысл, я уловил и обещал помочь по хозяйству. В голове уже был план. Расставлю силков на зайцев, может, сделаю лук, под- стрелю в ближайшем лесу чего покрупнее. Нарублю дров, чтоб до весны хватило, ну и чего хозяйка попросит, если такая, попросит. Оделся в чистое. Какое блаженство. Пошли с ведуньей в хату, где поручика оставили. С неба срывались крупные, пока редкие, хлопья снега. На встречу бежал Дончо, — Лекарь другар твой увозит. Третий день страдаю думами, ладно ли я поступил, что позво- лил лекарю увезти Ивана. С одного боку, правильно. Места мне в докторской бедарке не было, но мог ведь, бегом сопровождать. 84

Золото Плевны На хорошем французском доктор посоветовал выдавать себя и поручика за французских военных инженеров, пострадавших от налёта неизвестных всадников. — Тут сейчас, много разных на дорогах шалят. Иноземцев обобрать — милое дело. — Что с Жюлем. — Жюль? — Маню. — Занятное имя. — Военное прозвище. — Нужно рану почистить, пока заражение не началось, пока ничего страшного, но время дорого. Вы, месье, задержитесь здесь, пока я хозяйку имения подготовлю. Вот и застрял у знахарки. Жил в её хате. Набил ей десятка три зайцев. Часть в ледник положили, часть потушили, залили жиром в глиняных глэчиках. Дров наколол, до тепла хватит. Кое-где то- пором постучал, а главное вещички, наши постиранные, вместе с моей черкеской, в ней зашиты были золотые монеты, перепрятал, чтобы быстро и незаметно забрать, когда нужно будет. Черкеску стирал сам, не то, чтобы таился от Росицы, но если она не видела, значит и рассказать не сможет. Симпатия между нами не пропадала, даже наоборот. Вчера, когда стелила постель, не удержался, обнял, стиснул грудь, она громко застонала, повалилась на кровать. Голова кружи- лась, но тут взгляд зацепился за образ Спасителя на почерневшей доске. Опустился на колени, руки её гладили голову, лицо. — Росинка, поедешь со мной ко мне на Кубань. Обвенчаемся. Родители противиться, не будут, благословят. Я не простой казак, атаманский сын. Сам атаманом буду. Хозяйство у нас большое. Люба ты мне, желанна. Поедешь? — Разве тебе не сказали, что турки со мной сделали,— она спу- стила ноги с кровати, но голову мою, прижимала к себе. — На тебе греха нет, значит, не было этого. Поедешь? — Не подойду я, не хочу несчастным тебя делать. Не поеду, хоть и хочу этого больше жизни, — пальчиками вороша мои волосы. — Тогда почему? 85

Евгений Колобов — Не смогу деток тебе родить, испортили меня проклятые турки. Меня, как водой ледяной окатили. Отшатнулся. Ох, как я те- перь их резать буду! До этого, убивал по воинской необходимости, теперь резать буду с удовольствием. Росица, не таясь, рыдала. Теперь я гладил её голову, обнимал за плечи. Чего говорить, да и нужно ли. Всё главное сказано. Мне фами- лию продолжать нужно. Чувствам придётся умереть. И она, промокнув глаза подолом, улыбнулась. Будет ли моя бу- дущая жена такой сильной духом. Не забыть мне тебя, болгарская девушка и всех остальных буду с тобой сравнивать. Потом я, долго молился, просил прощения у Господа, за то, что естество чуть верх не взяло над заветами. Про- сил Богоматерь послать Росице, если не счастье женское, то хоть покой и достаток. С девушкой мы держались так, как будто и не было этого разговора, но глазами старались не встречаться. За вечерей, глядя в тарелку, спросила, почему не воспользо- вался её слабостью, — Я тогда, сама хотела, может первый раз в жизни. — Как же я закон Богом установленный нарушить могу?! Брак освещается на небесах, а без божьего благословения, это скотство какое-то получиться. Как я с жены чистоты буду требовать, если сам замаран. — Болгарских парней, батюшки, этому не учат. — Может за это, вами турки командуют. Я, казак. Жизнь моя в руках Божьих. Если я хоть в чём-то отступлю от Бога, то и Он мо- жет на минутку от меня отвернуться. Тогда — смерть. Страшная и мучительная. Тут мысли мои скакнули к Гулому и ещё двоим пластунам, по- гибших в Македонии. Справедлива ли их гибель? Не мне судить. Свои грехи бы, замолить. Росица, поставив кружку с травяным чаем, вернула к земным заботам. — А, скажи честно, казаки, это как башибузуки. 86

Золото Плевны — Казак защитник веры православной и земли русской, хотя для мусульман, наверное, башибузук. Не думал никогда об этом. Ночевать к Дончо пойду. Завтра едем в именье на рассвете.Давай, прощаться. Позднее мужики тебе немного денег передадут, так ты прими. Спасибо тебе, Росинка, за всё. Прости Христа ради. Пора мне. Прощай. — Сбогом, любим. Она опустилась на лавку и я ушел, стараясь не смотреть в ее глаза, где плескалась тоска неземная. Откопал наши «сидора» с вещами, достал турецкие карабины и сабли, со всем скарбом пошёл к Дончо. — Сабли продашь, всё равно владеть ими никто не умеет, да и не научится уже. Только вместе с сёдлами не продавай. Ружьё одно могу вам оставить. Себе оставишь или тоже продашь? — Оставлю. — Тогда запоминай. Один карабин подвинул к нему, достал маслёнку, стал показы- вать, как разбирать, чистить, смазывать. Показал, как заряжать и стрелять. Взял немного мелких денег, наказал поделиться с Росицей. Дончо достал кувшин красного, помозговали, в каком обличье я могу появиться в именье. Дворня смешанная. В основном болга- ры, но есть и турки. Опять же, гайдуки! Здесь я ходил в добротных кавалерийских шароварах — ниче- го странного в этом не было, многие крестьяне носили что-то из турецкого обмундирования. Старую куртку и вытертый кожушок, шапку дал Дончо. В своём, ни здесь, ни в имении появляться не- вместно. А так, ограбленного иностранца одели крестьяне. Завтра переберусь к графу, а Дончо попросит управляющего послать его с арбой подальше, скажем в Софию или Пловдив, с каким-нибудь торговым поручением. Всё равно с каким, лишь бы подальше от черкесов. За одно сёдла продаст и амуницию. Устроившись на ночь на широкой лавке, перестав думать о Ро- сице, стал обдумывать своё положение. 87

Евгений Колобов Окрестности я осмотрел.Дончо, рассказал местную географию. На заход — турецкое село, лес, за ним болгарское село, боль- шое и дорога на Софию и сербский Ниш. В противоположном направлении именье Джума-оглы. Там сейчас пользуют Ивана. Хозяин недавно погиб в боях с русским корпусом. Делами заправляет приказчик-болгарин при убитой го- рем вдове. Есть там, правда, десяток вооружённых гайдуков-турок. Так уж тут заведено. Дальше Плевна. Наши, на севере. Сутки, через земли, на- воднённые турками. Придётся ждать, пока поручик будет здоров или, не дай Бог, помрёт. С усами тоже, распрощаюсь. Пшеничных в этих местах не ба- чилы. Французы, даже военные с босыми лицами ходят. Усы ничто, отрастут, а вот как нас черкесы в ущелье подкарау- лили, нужно было ещё раз обдумать. С трёх сторон ждали. С вечера. Один стрелок на верху на скале наблюдал. Как мы утором прошли, он вряд ли углядел, а вот как мальчишка мне деньги передал, мог увидеть или догадаться. Когда снизу конные появились, он и сигнал подал засадной группе. Он и Сашка подстрелил и мне бы башку снёс, если б я поручика на плечи не взвалил. Выходит, граф простому казаку жизнь спас, хоть и не по своей воле. С другой стороны, я вроде как, графом при- крылся, хотя совсем не о том думал. Засадная команда спряталась в узкой щели, обычно забитой снегом. Значит, вычистили залезли, сделали ложную стенку из сне- га и всю ночь и полдня там сидели. По сигналу со скалы, выскочи- ли. Сперва, правда, растерялись. Кинулись баранов отбивать, сразу двоих потеряли. Увидели внизу три огневых точки, рванули с тылу напасть, тут поручик их встретил — огорчил и проредил неплохо. За Грица, я не волновался, ужом извернется, проскочит, ещё за со- бой погоню уведёт. Из нашей тройки он самый умелый. Мне было шесть, ему девять и он уже год с отцом по плавням шастал и в линейных крепостицах на вышке дневалил. Батька сговорился с его отцом, за мной ходить. С той поры, мы расставались, только когда я в Катеринодар, в гимназию уезжал. 88

Золото Плевны Хоть мне нравилось учиться, но учиться у дядьёв Грица, его деда и отца, нравилось больше. Лагеря, линия, плавни, везде мы были с Гришкой. Только на учёбу Грицько не сильно отвлекался, обучился у батюшки буквы складывать, да монеты считать, вот и вся наука. Зато в четырнадцать, о нём рассказывали по всей Кубано-Черно- морской линии. Повёл его отец в плавни, ночью на звук кабанов бить. Выстре- лил, да не убил. Гриц кинулся в камыши, добить. Кабан сделал круг и напал на отца. Распорол ногу выше колена, кость перебил. Гриц каба- на добил, отца перевязал, ружьё к ноге привязал, до людей дота- щил. Вернулся, разделал добычу, часть пристроил, чтоб зверьё не растащило, часть до кордона допёр. Кто по плавням не ходил, по несколько часов проваливаясь по колено в жидкую пласту и воду, тому непонятно какие силы уходят, чтобы просто, без груза пройти десяток верст. Много всяких подвигов у моего побратима и хранителя. Как бы ему весточку передать… Очнувшись, я внимательно прислушивался к звукам, силясь по- нять, где нахожусь. Лежал на животе и видел только серые просты- ни и часть полутемной комнаты, такой же невыразительной, как и постельное белье. Принюхался — странные запахи — неприятные, но память точно пыталась их с чем-то увязать. Периодически раз- давался лязг металла о металл, и он-то меня и встревожил — зна- комые звуки, в совокупности с запахами, напоминали лазарет. В спину влезли металлическим прутом и несколько раз про- вернули. Я невольно негромко вскрикнул. В поле зрение выплыл худощавый мужчина в пенсне. Наморщил нос, глядя строго. Ред- кие волосы причесаны на пробор. В руках длинная спица с ком- ком корпии на конце. Заговорил на сносном французском: — Люди всегда наносили друг другу разнообразные скверные раны, но могли умереть и от простого удара шпаги. А почему? Так Бог распорядился. Медицина, шагнула далеко вперёд, господин инженер, и сейчас вы тому живой пример. — Инженер? — переспросил я, 89

Евгений Колобов — Откуда Вы знаете, — глядя, как по спице с корпии стекает кровь. Доктор проследил мой взгляд. Понюхал, погримасничал, и откинул от себя спицу в металлический тазик. Раздался знакомый звук. — Инженер, — подтвердил человек в пенсне, потом он заки- нул ногу на колено, обхватил ее руками, сжимая ладони в замок и продолжил, глядя в окно, — Казалось бы народные мази, травы и порошки — все те первые компоненты, которые используются, должны помочь, но помогают, почему-то, не всегда. Люди умирают через одного. Вам повезло, господин инженер, что вас нашли до- брые крестьяне и сумели вовремя связаться со мной. Потеряй они день, и нет доблестного офицера французской армии. Доктор поправил пенсне, решил, что во мне нашел благород- ного слушателя и важно продолжил: — Совсем недавно воинов пользовали кузнецы. Ведь сперва, раненного нужно было достать, из повреждённого, смятого до- спеха. С помощью молота и клещей. Затем, ему, раненному, пилой отпиливали, зажатую руку или ногу, только так можно было сохра- нить жизнь. Сейчас доктора знают, как устроен человек, но средств подавляющих гниение живых тканей, пока не существует. Поэтому, я немного вырезал Вам, шевалье, поражённое. Если процесс гние- ния продолжиться, вырежу ещё. Пока покой и молитва. — А, где мои люди? — неуверенно спросил я, холодея от мысли, бросил Микола и меня действительно нашли где-нибудь на доро- ге, приняв за другого. Но обноски! В них я никак не походил на французского офицера, инженера-инструктора низанской армии. Доктор заблуждался, скрывая очевидное. В чем подвох? Пенсне упало на грудь, заболталось на длинном черном шнур- ке. Мужчина вздохнул. Поиграл сжатыми в замке пальцами. — Им повезло меньше, чем вам, господин лейтенант. Выжил ещё один из вашего отряда. Бандиты никого не пожалели. Он не- подалёку. В селе хорошая ведунья. Я не признаю её варварских методик, но верю в силу добра женщины. — Господин доктор, зачем этот балаган? — тихо спросил я. 90

Золото Плевны Всё так же глядя в окно позади меня, врач достал из коробки папиросу, закурил и тихо ответил. — Вы третий день в турецком имении. Здесь стены имеют уши. Два дня, находясь в беспамятстве, Вы говорили на французском и редко на русском. Попробуем выдать вас за французского ин- женера, находившегося при пушках. Хозяева милые люди, но гай- дуки-охрана могут соблюсти правила. — Ради бога, папиросу! Вы, господин лекарь, необычно точно угадали, я действительно инженер и командовал батареей. Одна- ко, Вы сильно рискуете. — Я — болгарин. — Тодор? — неуверенно спросил я, вспоминая волшебное сло- во, оброненное Миколой. Может в шутку, тогда говорил, но суро- вый врач благостно улыбнулся. — Про Тодора пока забудем. Доктор помог перевернуться на бок и вставил в рот зажжённую папиросу. Боль резанула от спины до паха, но желание затянуться табачным дымом не отбила. Я потихоньку втягивал ароматный дым, чтоб не закашляться, грудь была туго замотана. Голова сладко закружилась. — У Вас, шевалье, ещё и пара рёбер перебиты. Две недели не- подвижности, и ещё месяц очень осторожно передвигаться. Рана на лице, чистая заживает хорошо. На днях Вас хочет посетить хо- зяйка. Если вздумаете при ней, мусульманке, креститься, не забы- вайте, что католики крестятся в другую сторону. — Моё оружие? — Пока забудьте, но при вас была только шашка. Принести? — Да. Так мне будет спокойнее. В комнату робко поскреблись. Я напрягся, а доктор ухом не по- вел. Видно для него, привычный звук. Одел пенсне. Недовольным орлом посмотрел на вошедшую, — Иванка? Быстро принеси папирос для господина инженера! Возьми в моём бюро. Дверь скрипнула и захлопнулась. — Девка. Помогает, — поиграл пенсне. — Способная. Учу поти- хоньку. Всему. Черт в нее вселился, днюет и ночует возле вашей 91

Евгений Колобов постели. Не выгнать. Чем думает? Что в головке женской? Вечно в грезах. А дел много. Шельма, а не девка. Вожжами пороть надо. — Доктор, вы же должны быть гуманистом. — Исключительно из гуманистических побуждений. Вы, шева- лье, должны мне помогать. Ваш организм ослаблен, множествен- ными травмами, на лицо истощение. Если Вы не будете хорошо кушать, то всё моё умение, будет бесполезно. Обещайте, что не будете меня расстраивать. Я, осторожно кивнул. — Иванка обед сварила. Сейчас принесёт. Куринный бульон вас подкрепит. Хороший петух бегал. С Вашего позволения, пойду тоже отобедаю. Живот свело. Рот наполнился слюной. Когда я в последний раз ел суп? Осенью? — Это хорошо, — доктор улыбнулся, увидев мою реакцию, и крикнул. —Иванка! Дверь моментально открылась, скрипя на петлях, словно под- слушивал нас кто-то. — Приберись тут, да покорми господина офицера, ну и всё остальное, — он коснулся носком чего-то металлического, стояв- шего под кроватью. — Сегодня вставать запрещаю, все дела через неё, только она девка простая, французским не владеет. Впрочем, я ещё зайду. В комнате заскрипели половицы, застучали по дереву каблуч- ки. От создаваемого ветра заколыхались рушники на окнах. Слов- но забегало отделение батарейцев. Загромыхало железо, валясь из рук. Доктор хмыкнул. — Всё будет хорошо, господин инженер. Ешьте, спите. Может всё обойдется, сказал доктор и вскочил со стула. Я думал он еще здесь, но воцарилась тишина. Потом меня осторожно потрясли за плечо. Открыв глаза, я увидел аккуратные пальчики с острыми ко- готками. Могу поклясться, что с такими руками к свиньям не ходят. — Мадмуазель? — Мадмуазель, мадмуазель,— застрекотал скороговоркой жен- ский приятный голос. Руки тянули вверх. Понял, что меня хотят 92

Золото Плевны усадить. Наверное, можно. Все-таки у доктора живет и знает, что делать. Голова кружилась, клонилась. Шаткое сознание сопротив- лялось, моля каждой клеткой о спокойствии. Заботливые руки поддерживали тело, разворачивали, усаживали, обкладывали по- душками. Гладили кудри ненароком. Хмурился я от такой непри- стойной дерзости простолюдинки. — Спасибо, мадмуазель,— поблагодарил я, когда меня наконец усадили и я смог после возни поднять голову на Иванку. Надо же. Неожиданно. Бывает так, среди помета элитной борзой, вдруг увидишь щен- ка и сразу поймешь— нет, не извелась порода, продолжится племя, вырастит знатный вожак. Будет и чудо, и новая ветвь. Ликует тогда сердце при виде приятного подарка природы. Улыбаться хочется. Девку природа так же выделила. По всем параметрам. И при- драться не к чему. Из таких обычно достойные экономки получа- ются, на зависть всем соседям вокруг. А уж какие пересуды могут пойти. Только, что нам чужие сплетни? Привыкать что ли? На них выросли. Я слегка подмигнул своей ночной добровольной няньке. Не увидела, правда, наклонилась к принесенной корзинке. Жаль. Распрямилась, глядя на меня, радостно заулыбалась, так что от нахлынувших слез восторга, искрились глаза. У меня, что на лбу написано — граф? Приветливое лицо излучало такую доброжела- тельность, что я невольно заулыбался в ответ. У Иванки улыбка стала еще шире. Из-под легкого белого платка выбилась прядь волос темной бронзы, быстро спрятала за ухо, потрясла открытой ладошкой в воздухе, сказала: — Момент, — и колени мне устелили белым рушником, а затем сверху поставили кроватный столик. Белые ручки прислуги про- ворно сервировали, выполняя привычную работу. Поймал себя на мысли, что продолжаю глупо улыбаться. Кашлянул, смазывая улыбку. Вот ведь доктор пройдоха! А еще в пенсне! И как у такого обычного местного божка, может быть в услужение такое очаро- вательное создание. Где мерило небесное? Справедливость? Кого к ответу призвать? Почему у одного в услужении с измальства дядька хромой, да девки курносые, конопатые, а в забытом всеми 93

Евгений Колобов турецком имении, в какой-то Болгарии, у простого докторишки в прислуге — алмаз, по-другому то и не назовешь. Да такой огра- нить, да руку мастера приложить — сама судьба просит. Возможно хитрый лекарь мне её как лекарство прописал. Иванка поставила на стол фарфоровую закрытую миску. От- крыла витую крышку и шумно понюхала поднимающий пар от варева. — Вкусно, — она даже губами причмокнула, слишком пухлыми, хоть и правильной формы, как у настоящей мадмуазель. Я опустил глаза в миску и чуть не потерял сознание. В янтарном море жирных скалок, среди рубленной свежей зелени, кружевной моркови и тонкой соломкой нарезанного картофеля, островом торчал куриный окорок. Стало так дурно, что Иванка откровенно забеспокоилась, подхватила меня за плечи и не дала упасть на бок. Зашептала на ухо, волнительное что-то, да заботливое. — Ешь. Вкусно. Хорошо, — она кормила меня с ложечки, за- ботливо пропитывая уголки рта белоснежной салфеткой. В эти мгновения сердце мое тревожно билось в груди, гулко отдаваясь в больной голове. Я совсем рядом видел приоткрытый женский рот, невинную улыбку в изломах сочных губ. Кабы не эта проклятая боль… 94

Золото Плевны Хитрое лекарство Привычно закрутила платок на голове, соскочив с лавки, до- стала злополучный тазик. Стирать! Быстрее. Зола приготовлена. Вода есть. Не беспокойся, миленький, я всегда рядом. Дни и ночи только с тобой. Сижу у кровати. Ловлю тяжелое дыхание. Не даю в бездну-пропасть упасть, отколь не выбраться никогда. Слаб мой русский. Сначала редко приходил в сознание. Теперь стоит утку начать подкладывать, сразу ловит за руки — не дает кальсоны снять, а то и по коленке погладить может. Приходит в себя, род- ненький. Приходит. Бинты постирала, за развешиванием услышала трель коло- кольчика. Вытерла руки о передник, скинула фартук, распахнула дверь и резво побежала к кухне. Там на столе уже поднос дожида- ется. Толстая Демирка смотрит грозно, уперев руки в крутые бока. Сердится и пыхтит готовая взорваться. Волосинка на носу то- порщится тоже желая меня пронзить ненасытным жалом. В ответ озорно улыбнулась, делая круглые глаза, и показала язык, вихрем вылетая из кухни под шипение кухарки. Колокольчик надрывался. Побежала к кабинету. Доктор важный полулежит на кушетки, ды- мит папироской, шелестит газеткой. Пиджачок небрежно накинут, ворот загнулся. Обед, а уже навеселе. — Долго. Где шляешься Иванка?! — Я не шляюсь спешила, как могла,— ответила, пожимая пле- чами, раскладывая приборы по столу. От гуляша пахло петрушкой, наполняя прокуренный кабинет ароматами лета. — Шельма, — доктор кряхтит и тяжело поднимается с кушетки, пересаживаясь за стол. Помогаю ему, как могу — поддерживаю. Отяжелел с годами, сонно щурится, но носом ведет— есть хочет. — Устал, — говорит доктор. —Сильно. Сапоги сними. Жмут. — С чего? 95

Евгений Колобов — Ноги отекли. Падаю на колени и снимаю первый сапог. Долго вожусь. Никак не идет. Каблук на правом стерся. Вот-вот потеряет. Надо Богдану снести, когда заснёт. Не мешало бы бутылку с наливкой перепря- тать. Кладу ногу на колени. Ногти подстричь не мешает, осторожно глажу, массирую. Улыбаюсь, как можно приветливее, ласковее. — Так, так, — хрюкает доктор, — день сегодня тяжёлый. Есть со- всем не хочется, пойду по свежему снегу пройдусь, может нагуляю аппетит. Подаю растоптанные «домашние» башмаки. Не тороплюсь. — Этот русский офицер, знатный? У него такое лицо благо- родное. — С чего ты взяла, что он русский? Доктор мгновение назад почти спавший, резко дергается и цепко хватает меня за подбо- родок. Поднимает голову. Смотри в глаза. — Бредил он часто. По-русски говорил. Слышала я язык рус- ских. Красивый. Доктор не отпускает. Сжимает пальцы. Больно. Кожа горит. — Француз — он. Пенсне зло блеснуло, поймав лучик света. — И друг его француз, скоро приедет за ним. Понятно? Не знаю, что в головке твоей беспомощной, но, если есть там хоть капля ума, призываю его запомнить, что держим мы французских офицеров из инженерного батальона. Я быстро закивала, давая понять, что поняла. Не так уж я глупа, просто дурой жить легче. — Люб он мне очень. Люб! Выхожу, с ним уеду, — запальчиво выкрикнула я и пожалела тут же. Лицо мужчины менялось на гла- зах. Заострилось, стало злющим. Колючим. — Думать забудь! — А кто мне запретит?! — Вожжи! Я! — Не можете, не посмеете вы. Герой он русский. В войне побе- дят, и увезёт меня с собой. Еще махать рукой на прощанье станете, и слезу пустите. Посмотрите! Казалось, доктор опешил от таких слов. Отрезвел точно. В гла- зах ясность мелькнула. 96

Золото Плевны — Дура. Не увезет и никто по тебе плакать не будет. — Увезет, увезет. Я знаю. Сердцем чувствую. — Шельма, — пробормотал доктор и с силой толкнул. —Поди, прочь. Я, уперев руки об пол, и не дав себе упасть на спину, смо- трела на него испуганно.. Лишь бы не по лицу бил. Остальное вы- держать можно. Но, нет. Поник головой, кое-как добрел до кушет- ки, трясущимися руками зажег папироску. Затянулся. — Папирос герою своему снеси. Дымит, как паровоз. — Ага. — И чаю покрепче завари, да лимон добавь. Давно у тебя про- сит, а ты не понимаешь. Бестолковая. — Ага. Бестолковая, — сразу заторопилась я, поправляя съехав- ший платок. —Лимон то зачем? — А, ты спроси, — хмыкнул доктор. *** Я сделал первую затяжку, блаженно щурясь от едкого дыма, наблюдая сквозь полузакрытые веки за быстрыми движениями служанки. По мне так, слишком суетилась и громко стучала полов- ником о тарелку, да и столовые приборы расставила неправильно, но какая ладная фигурка и, как старается. Лечение у доктора шло с каждым днем на пользу. Раны заживали. Более железками доктор в тело не лазил. Остались только внезапные головные боли. Сей- час голова не болела постоянно, но приступы налетали внезапно, совершенно обездвиживая меня. Доктор признался, что здесь он беспомощен, только время излечит или ослабит последствия кон- тузии. Оставалось верить ему и ждать. Вчера, вечером, доктор намекнул, что необходимости кругло- суточно занимать его кабинет, абсолютно нет. Достаточно показы- ваться ему раз в неделю. Хозяйка имения, хоть и выразила желание посмотреть на француза, но тоже не испытывает восторга от пребывания чужих военных, и доктор передал примерные ее слова: — У меня мирное именье, а не военный госпиталь. Мне прият- но, что известность ваша, месье Дылчев столь велика, но в такое время, я не хочу подвергать опасности свою дочь и имущество. Ваш долг, требует оказания помощи всем страждущим, но я по- 97

Евгений Колобов добным долгом не связана. Имею только долг материнский и хо- зяйский. Известие меня неприятно огорчило: — Мэтр, в чём же я предстану перед нашей хозяюшкой, не в чужом же, дезабилье ей представляться. — Совершенно не беспокойтесь, шевалье. По законам восточ- ного гостеприимства, вам будет предоставлено всё, в чем нужда- етесь. Настроение улучшилось. Какая-то перспектива, а то только длинные разговоры по вечерам с доктором под стакан дрянного бренди, да ожидание появления Миколы изрядно утомили одно- образием. Знал, что казак где-то рядом и всё же излишне сильно беспокоился. Находясь в таком в близком соседстве с турецкими солдатами и неясности дальнейшей своей судьбы. Да только куда я с одним серебряным рублем и трофейной турецкой шашкой? Надо бы послать за казаком, поторопить, да откланиваться, а то, как бы не пришлось плотно знакомиться с хо- зяевами имения и погружаться в новые витки вранья. Рука машинально разогнала сизый дым, вычерчивая в воздухе черной сожженной спичкой замысловатые фигуры. Иванка сразу среагировала, резко обернувшись. Заботливо поднесла пепель- ницу. Забрал медное блюдечко, слегка улыбнувшись добродушно, заметив, как белые пальчики мелко подрагивают. Не мог ничего с собой поделать — девка мне нравилась. Изголодавшийся по жен- ской ласке, выздоравливающий молодой организм требовал своё. Вздрогнула, когда пальцы случайно встретились. Потупила глаза, стала медленно наливаться румянцем. По открытой шее пошли красные пятна. Замерла. Словно ожидая чего-то. Пауза стала за- тягиваться. — Обедать, — подбодрил я болгарку, — еда. Вкусно. — Вкусно, — пробормотала Иванка, смущенно улыбаясь и сно- ва засуетилась, повторяя традиционный ритуал: рушник на коле- ни, столик, тарелка. Сегодня был гуляш и пах он травками и не- известными специями. Почти холодное блюдо возбудило во мне сильный аппетит. Выздоравливаю. Первый признак. Теперь и сам чувствую. 98

Золото Плевны Девушка опустилась на пол возле кровати. Подперла голову руками. С каким-то нескрываем восторгом смотрела на то, как я ем. К такому обожанию я не привык. В домах русских дворян детей воспитывали по-спартански. Потом в кадетке и сразу в юнкерском училище, в рот никто не заглядывал. — Вкусно, — пробормотал я, подмигивая. — Вкусно! — тут же эхом отозвалась Иванка и счастливо улыб- нулась. Потом она стремительно поднялась, засуетилась, охвачен- ная непонятным порывом, быстро убрала тарелку, чуть ли не си- лой вырвав блюдо у меня из рук, скороговоркой выпалив: — Сюрприз! — Поставила передо мной большую глиняную чашку прикрытую блюдцем. Я принюхался. Предположил: — Молоко? Иванка, кажется, поняла, отрицательно закачала головой, рас- крывая слишком полные губы в улыбке. — Только не говори, что кофе. Устал я от вашего бренди и кофе, — Сказал и устыдился, две недели всего как кипяток за божий дар принимал, а теперь, от кофе устал. Вот, гусь какой арзамасцкий. — Прости Иванка, домой хочу.— После паузы,— В Париж. — Нет, не можна. Иванка заговорщицки подмигнула. Тут она с видом фокусника подняла блюдце с чашки и при- глашающе кивнула. Я уставился в бокал, где в темной жидкости плавала половина лимона. — Да, да,— многозначительно сказала болгарка, когда я на нее с недоверием посмотрел, и старательно по слогам произнесла: — Ли-мон. Я даже не сразу понял, отвечая машинально: — Вижу, что не яблоко. Зачем в кофе лимон? Иванка забеспокоилась. Затараторила на местном, вставляя французские слова. И вдруг я понял: — Так это чай?! Голубушка моя, неужели чай? Дай ка мне нож. Нет ножа? — Я склонился к стенке и из-под матраса достал узкое жало шашки. Иванка глядя на золотую богатую ручку побледнела, да так, что губы затряслись. Не обращая внимания на ее реакцию, осторожно отрезал дольку лимона. Опустил в чашку, спрятал шаш- 99

Евгений Колобов ку на прежнее место. С наслаждением втянул себя ароматный за- пах и сделал первый глоток. — Хорошо то как! Что ж вы чай не пьете? Сахара бы. Да откуда он у вас. Спасибо, родная. Дай я тебя поцелую и рублем одарю. Последний он у меня остался, берегу я его, как талисман, чтоб к портмоне своему вернуться после пластунских вылазок, да видно случай представился. Заслужила. Одарил серебрушкой, приблизил к себе, и поцелуем троекрат- ным, как полагается, наградил. Отслонил от себя, слегка огладив плечи, и принялся пить столь забытый, но привычный напиток. Бла- женство и только. С каждым глотком силы возвращались, словно эликсир сказочный пил. Иванка присела на кровать ошеломлен- ная. Дождалась пока я чашку с горячим чаем на столик поставил и руки мои осторожно взяла в ладошки свои ухоженные, лицом уткнулась, целовать стала да слезами горячими заливать. Говорила что-то быстро, лопотала по-своему. Ничего не понятно, но очень искренне — заслушаешься. Наверное, за рубль благодарила. Ме- лочь какая, а кому-то царское серебро за счастье. Не ожидал я такой реакции. Смутился и обеспокоился. Лишь бы в таком порыве чай не пролила. Не успел напиться. Осторожно стал свои ладони из замка сплетенных пальцев вытаскивать. Иванка посмотрела на меня, подняв зарёванные глаза. Я покосился на бокал, давая по- нять, чего хочу — допить чай. Дверь резко распахнулась. Стремительно вошел доктор с ним двое. Положили свёрнутую одежду, тонкое бельё, башмаки. Иван- ка испугалась, засуетилась, быстро слезы вытерла, как и не ревела, стала с колен стол снимать, хотела и чай мой забрать, мягко от- странил руку протянутую. — Отобедали? — с порога начал доктор, —извините, если пре- рвал вас на интересном моменте, но новости, которые стали мне известны, не терпят отлагательств. — Уже закончил. Чай и так допью, под новости еще и лучше. Спасибо, мадмуазель. — Давай, давай Иванка. Шевелись, шельма, — стоило двери за девушкой закрыться, спросил, как бы невзначай, — Надеюсь у 100