Любви не названа цена

Любви не названа цена И все же хочется, чтобы ростки взошли Проклюнулись из непокорной тверди Не знаем, куда выведет тропа – Мы ориентиров не нашли… Но пусть любовь — песнь жизни и добра Звучит и чище, и сильнее смерти Любовь Желание смотреть, желание касаться И ощущать тепло любимых рук Не в силах вынести душевных мук От мысли, что придется расставаться От мысли, что всего лишь один день Придется провести в разлуке И слышать в каждом тихом стуке Его стук сердца, превращенного в мишень Единый и звучащий в унисон набат - Не нужно слов, чтобы понять друг друга Две оси заколдованного круга В системе неопознанных координат В системе чувств, только двоим понятных - Ключ к уравнению законов бытия Две переменных в неземной константе «я» Два полюса в лучах закатных Уже не спрятаться, не разделиться Жизнь порознь не имеет больше смысла, В одном котле смешались сны и мысли - Возможность наяву друг другу сниться И оба знают, что от века так и было: Что в недрах древних неразгаданных слоёв Сокрыта первозданная любовь – Единственная движущая миром сила 150

Анатолий Балицкий Àнаòолиé Áалиöêиé Память хочет повторенья… А я хочу туда, где годы Строкой шептали: — Повзрослей? Где под вечерние нас своды Водил с утра друг-соловей! Где под дыханием и взглядом В дни ароматила листва. Где в почках и цветочках сада Кружилась с песней голова. И память хочет повторенья, Нектар свой льёт в насущный день. Листочки ставят ударенья В мою единственную тень. Наутро осень повторилась? И, в незабытый словом сад, Смакуя злато, позвонила Через октябрьский листопад. А где же тот июньский воздух И соловей, и мотыльки? Быть может, горевать мне поздно В хитросплетениях тоски? 151

Любви не названа цена Сейчас, что было, очень важно… Умчится осень. Птичий клик Вдали растает. Но однажды Он будет ставить знаки в стих. Я, ожидая и надеясь, Пойду тропинкой сквозь снега Туда, часовня где белеет, Крепя молитвой берега. С тобою хорошо! Последний слово-лёт Умчит в края «безвестных…» И соберёт там слёт Строк для красивой песни… Когда алел восток, Как новое похмелье, Я в твой дышал платок Из травяной постели. От Ангары, с Гыдан И с Дальнего Востока Я возвращался — зван Туда, где синеоко. Но сквозь мгновенья — вновь Грустил среди Урала. И ждал, пока любовь Меня не возвращала. 152

Анатолий Балицкий То автомат плечо Мне сдавливал, как плаха… Как дома – горячо В саду и… без рубахи. Ведь дома вкусно – Ты! Накроешь стол улыбкой И превратишь мечты В сибирскую открытку, В Ямальский нужный газ, В Югры поля – из нефти, То в старый керогаз, Где миражи и степи. С тобою — хорошо! Не от печалей вкусы? Беру рюкзак, пошёл Вновь по землице Русской… Озеро. Каменья… Озеро. Каменья. Мысли вслух: На песке раздето солнцем утро. Напрягая голос свой и слух, Я печалю в поле незабудки. Отдыхает прошлый мой вопрос: — Я влюбился, что на это скажешь? Уж, другой — до подвига дорос, Ожидаю, он мне скоро – «вмажет». 153

Любви не названа цена Буду я ходить под синяком Не без чувств, но всё-таки противно. И подступит к горлу нервный ком: — Год бродить по острию - наивно? От вишнёвых косточек во рту Киснет недосказанное чувство. Думал: упаду здесь в красоту, В озеро нырнул, а в нём вновь пусто? И каменья те не помогли, В поле вянут, отмечтав, «…забудки?» Напрягая слух сквозь сон, вдали Слышу заблудившиеся шутки… Лишь дойду по темени до слёз, До давно забытых старых мыслей: Жить без правил это – не вопрос? Но мои ушли куда-то числа. 154

Алла Кречмер Àлла Êре÷ìер Частицу сердца Частицу сердца моего возьми, Когда невмоготу идти по жизни, Отчаянья порой охватят мысли И черной полосой отметят дни. Когда внезапно нападет печаль, Когда болезнь набросится волчицей, Возьми же сердца моего частицу, Моей любви разбившийся хрусталь. Пусть это будет верный талисман, А не подарок Снежной Королевы. И зазвучат признанья, как напевы, Бальзам целебный для открытых ран. Возьми, как только вспомнишь обо мне - Я не поверю в то, что время лечит Из льда мы вместе сложим слово «вечность», Но занесет его забвенья снег. Пусть свет любви затеплится внутри, Как огонек невидимой лампады. Незримая, с тобой я буду рядом: Ты жив, пока огонь не отгорит. Пока надежду дарит день любой, От сердца к сердцу крепче нить он свяжет. А мы с тобою встретимся однажды И вдаль уйдем дорогою одной. 155

Любви не названа цена Äаниил Ãорáóноâ Тобой похмелье Нет, я не пил тебя, не пригубил Твоих невинных стонов ароматы. Не целовал следов засохший ил И пьяный не метал свои дукаты К ногам безумной свежести твоей. Не резал вен хореем или ямбом. Петли тугой жестокий апогей Не прерывал моих потуг корявых Жить без тебя, мечтая об ином. Я продолжаю жизни шевеленье. Сминаю дни руками в нервный ком, Молясь, чтоб не прошло тобой похмелье. Мои руны Следить за смертью птичьих стай, Исчезнувших за гранью неба, Вдыхая вкус воды и хлеба, Мне проще без тебя. Ты знай. Ты знай, что нарушать покой, Заставив шёлковые струны Гадать, как асгардские руны, Мне проще в пустоте степной. 156

Даниил Горбунов Читать стихи по зову звёзд, Открыв священную Ригведу, И неба ощущать победу, Исполнив добровольный пост. Взойти на гору, как архат, Заставив посох стать змеёю, Сравнять змеиный вал с землёю Мне проще без тебя стократ. Но я забуду тихий край, Оставив позади свободу Разлив сомнения, как воду. Теперь я твой… Об этом знай... Твой поцелуй Зарёй вечерней освещенный зал, Пижамы мягкость, тусклый переплёт. Как хорошо, что я тебя не знал, Так, видимо, быстрее заживёт. Нечёткой фотографии пятно, Экран погас, из сумерек исчез. Но я твой образ вижу всё равно, Неверная из тысячи принцесс. Свинцом желаний скованный овал Лица, застывшего у тусклого стекла. Мне снилось раньше, будто наповал Убит тобой, что кровь моя текла. 157

Любви не названа цена Зато смеялся опустевший мозг: Смерть – лучшая из тысячи причин, Чтобы забыть желанность этих поз, Которые – отрава для мужчин. Прогнать из памяти надменные глаза, Сломать и выбросить эмоций злых скелет. Как ты целуешься, я, к счастью, не узнал, Но это же – горчайшая из бед. Халцедон Неброско огранён невзрачный халцедон. Алмаз не ляжет с ним на полку рядом. Воротит жёлтый глаз топазовый кулон. Презрительно косит корунд прозрачным взглядом. И платина бренчит, надменно хмуря лоб. Шпинель кроваво-зло пыхтит. Она опасна. И все хотят, я ярких выбрал чтоб, А ты, как халцедон – лишь для меня прекрасна. Я повидал блеск драгоценных слёз, Рождённых под землёй в мучениях и жаре. И кто-то думает, что камушки всерьёз Способны другом быть. И суетясь в угаре Желаний скаредных набрать себе мильон Блестящих холодом, оцененных кристаллов, К деньгам и славе ходит на поклон. И чувства меряют бесчувственным металлом. А мне немного надо. Слишком прост В желаниях. Пусть сложен по натуре. Мне нужен халцедон твоих волос, И чтоб глаза твои счастливые сверкнули. 158

Даниил Горбунов Вы пили чай Вы пили чай из тонкого фаянса, А я сидел, как кот, у ваших ног. Пусть раньше думал, что не будет шанса, Но нынче с вами говорить я смог. Вы пили чай, укутав ноги пледом, Мечтая… Пусть ваш вид безмерно строг. А я мечтаю подарить вам небо, Или всегда сидеть у ваших ног... Вы пили чай из тонкого фаянса. В глазах у вас горел огонь, а может, лёд. Витал лавандой аромат Прованса. И я решил: тепла недостаёт. Щекой небритой к вашему колену Я прикоснулся. Мягко и тепло. Когда мы рядом, неподвластны тлену, А плед с улыбкой отгоняет зло... Вы пили чай из тонкого фаянса, А я не понял, почему не сладок мёд. В закате млело солнце декаданса, И Крейцер ноты отправлял в полёт. Ваш плед меня опутывал вселенной Где мёд – ничто, где сладости в нём нет, Где вы на Кипре из лазури пенной Родились. Чтоб меня спасти от бед... 159

Любви не названа цена Вы пили чай из тонкого фаянса. А раньше не любили терпкий вкус. И были недоступней фото в глянце, Мой недоверчивый мучительный искус. По капельке, по атомам желаний, Вы приучались радоваться дням Прожитых без жестоких расстояний, Так нетерпимых к небессмертным нам. А нынче пьёте нелюбимый, терпкий, Из тонкого фаянса крепкий чай. И я вас не пущу одну, поверьте, Пытаться отыскать дорогу в рай... 160

Вячеслав Полянский Âя÷еñлаâ Полянñêиé Глазами, полными надежды Глазами, полными надежды, Игриво, весело маня, Ты видишь сквозь мои одежды, И нежно смотришь на меня. Влечёшь своим туманным взглядом, В обитель неги и мечты. Теперь с тобой я буду рядом, Теперь ты – я, я – это ты. На голос тихий откликаясь, Тебя узнаю за версту. И мягких губ твоих касаясь, Я улетаю в высоту. Ведь милосердною судьбою Нам дан бесценный дар небес! Дан испытать его с тобою, Загадок полный и чудес. Мы вознесёмся выше мысли, Быстрее ветра пустоты. Сольёмся в чистое, как числа, Мы – двуединство красоты! Как духи воздуха летая, Достигнем радости сполна, И в этом истина простая, Ведь ты души моей весна. Заполним океан безбрежный, Великим существом своим. 161

Любви не названа цена И совершенство неизбежно – В едином подвиге творим. Наш путь духовный бесконечен – Источник неземных блаженств. Союз любви наш будет вечен, Как совокупность совершенств! Персиянка Девушка с персидскими очами, Нарисуй мне золотистый лик. Расскажи мне алыми устами Прелестей Востока каждый миг. Девушка с персидскими очами, Смотришь ты игриво, с огоньком. Красотой поспоришь с небесами, Дивное виденье, словно сон. Сладкую мелодию забвенья, Пропоём с тобою мы вдвоём. И узоров хватит для плетенья На ковре красивом и простом. Так звучит мелодия забвенья, Сохраняя местный колорит. В розовых ладонях у сирени Светлячок растерянный сидит. Даже ветер стих в тени магнолий, Слушая цикады мерный скрип. И луна застенчиво восходит, Освещая землю до зари. 162

Дана Бубякина Äана Áóáяêина Ворожи Ворожи мою судьбу – ворожи! Наколдуй мне голубой небосвод. Солнце яркое с луной сторожи. И от звезд ночных к рассвету уход. Посмотри в мои глаза – посмотри! Я тону в них, как в озёрах глухих. Ты безумства все со мной сотвори. Из объятий не пускай колдовских. Обними меня скорей – обними! И глазами расскажи: «Я люблю». Окунёмся в чехарду кутерьмы. Там тебя я оживлю, вдохновлю… Напиши мне пару строк – напиши. Даже пусть они совсем ни о чём. Согреши со мной, прошу — согреши Нам вдвоём беда уже нипочём. 163

Любви не названа цена Календарь Ты не приедешь в этом декабре. Знобит в душе, и письма – нет, не греют. Подруги за спиной меня жалеют, А я листаю дни в календаре. Там, в этих днях, есть Новый год И праздники с чудесными дарами. Зима метельная с богатыми снегами По пояс нам сугробов наметёт. Апрель с капелью ярок, свеж и светел Но он – уже не с нами, милый друг. Наполненный любовью мир вокруг Дремавшую мне рану разбередил. Прощанья, встречи, жизни круговерть Мгновеньем пролетают даты, дни, недели... Казалось бы: как много мы успели. Но расставанье – маленькая смерть. Ты все решил, тебе роман наскучил, В чужой весне любовь мне не сыскать. Сумел полёт мой смелый оборвать - Сумей и расставание озвучить. 164

Дана Бубякина Счастье Для полного счастья всегда не хватает немно- го, чуть-чуть, полшажочка… И кажется – вот, вот, свершилось! И тянутся губы в улыбке, лику- ет душа-одиночка. И рвётся наружу твой смех беспричинный, как кажется многим, кто рядом. А после – угаснет запал эйфории, по капле выдавливать снова начнет бытовуха то легкое светлое чувство полёта… Как будто небесный хирург тонким скальпелем сразу лишил тебя зре- ния, слуха. И нет абсолюта в душе. И не спится ночами, где вьюжит за окнами зимний порывистый ветер. И выкинув белый флажок за порог, бороться, ис- кать, находить, не сдаваться – кто б смог? И снова стакан – он неполон. Мечты не додуманы, стих недописан, и песня уже не поётся, а ты – вдруг кому-то кидаешь упрёк. Но всё — проходящее. И утром случится вне- запно какой-нибудь финт, и подарит тебе на- строение жить, и мечтать, и творить. И улыбка опять не сходить будет с губ, а кто-то с вышин тебя будет тихонько крестить… 165

Любви не названа цена Oлüãа Áаáиé Шлю тебе рассветный лучик Кофейно-сладких или золотых, Пурпуром пламенеющих и алых, Коснется первый луч твоих ресниц, Их опалив своим рассветным жаром. По гребню носа ласково скользнет, К губам спускаясь, крадучись неспешно. Их поцелует и на миг замрет - Поспешность в поцелуях неуместна. Ты сонно вглубь подушки занырнешь, Лучу вторую щеку подставляя. И в прядках за ночь сбившихся волос, Он, гладя их попутно, поиграет. Вдоль шеи ластится — к ладоням и плечам. Все, что не прячется в глубинах одеяла, доступно теплым солнечным губам. Перецелует все. Начнет с начала. На щеку ляжет снова, полежит, Черты и нежа, и запоминая. Его задание, в рассветный свой визит, - Ласкать тебя, твой сон оберегая. 166

Вера Климачева Âера Êлиìа÷еâа Любовь Любовь — это значит любить. А значит пожертвовать жизнью. Любовь - это значит простить За всякую ссору и битву. Любовь! Без неё невозможен Ни мир, ни страна, ни семья, А значит и мы невозможны, Если живём не любя. Я знаю наш мир современный, И знаю, что сложно любить. Но все — таки это возможно, А значит, возможно и жить. Любовь — это в страшные годы С друзьями разделенный хлеб. Любовь — это пуля за Родину! Любовь — это пуля за всех! Любовь не бывает забыта. Любовь — это шов навсегда. Но если любовь мы забудем, То нас позабудут тогда... Любить надо всех на планете. Любить надо маму свою. Любить надо искренне Бога И славную нашу страну! 167

Любви не названа цена Ñâеòлана Ñеãен Это наше с тобой «никогда» Это наше с тобой «никогда…» По пустынным гуляет улицам, И неважно, что с неба – вода И осеннее небо хмурится… Это наше с тобой «может быть…» В парке лавочку заприметило, Нам бы зонтиком осень укрыть… Только нас с тобой нет… и не было… Это наше с тобой «ну а вдруг…» Через сотни веков — позабудется… Мой родной… и бесценный мой… друг… «Мы с тобой» - никогда не сбудется… 168

Елена Черни Легкомысленный ветер Расцелована щедрым, Легкомысленным ветром, Мои хрупкие плечи обласкал — польщены! Заблудились во сферах, Обнимающих ветрах, Мои мудрые мысли и мечты — смущены. Подчинилась потоку, Неподвластная року, Благодушная грёза, завитками обвив, О грядущем — о встрече, Притяженья сердечней, — О весеннем цветенье с ароматом любви. *** Неземная прохлада Фееричного сада… Лепестки хаотично оживут в полумгле, Распускаясь бутоном, Обольстительным, томным. Демонстрирую диво, день настал, — дефиле!

Любви не названа цена Ускоряясь в стремленье — Раскрываю сплетенье. В цветоложе скрещенье озорных фитилей! Закружилась от хмеля, Яд из уст не злодея — Атакована дерзким этикетом шмелей. Вожделел эмпирично. Сон звал пчёл романтичных… Обещанье как ветер… Драматичен финал. *** В левитации тая Иллюзорного края, Возмущенно рыдаю: «Символичный провал!» Лужи Прогремели две тучи, Серебристые, тая… Под зонтом мой попутчик. Без конца и без края Вертикальные нити, Беспросветно сгущались. — Где живёте? Не врите! Никогда не встречались! 170

Елена Черни Никогда… не встречались… Переменные вспышки Не пугали. — На ужин? Улыбаясь, вприпрыжку Мы бежали по лужам. Небо хмурилось встрече. Пролетали кварталы Под зонтом в добрый вечер… Так давно не смеялась! Так давно… не смеялась… С толку сбили детали: Теплый джемпер на плечи, Грозовые спирали, Легковесные речи. Промокая в финале, Мы бежали по лужам, Спотыкаясь, признала: Он женат… и не нужен Нет… совсем мне не нужен. Лиловый букет По осколкам пронзающим — больно… Расставались не раз, не впервые. Как канаты закинуть бы в волны, Обрубить бы привычки дурные. Мои тексты к тебе безуспешно Нарисованы пальцами в воду — По стеклу. И… ответ, безнадёжно, Не найду — растекутся разводы. 171

Любви не названа цена Ты вернёшься из дальнего рейса? Гордость выкину в ночь за закаты, Хриплый голос потерян от спеси. Наша жизнь, согласись, — дубликаты. Ты вернёшься с букетом лиловым! Зимней вишней с мороза оттаю. Переполнена чаем фруктовым Наша чаша, но всё ж непустая. Вновь прости. Я не прочь обернуться — Обними лучезарным закатом, На рассвете желанной проснуться, Упиваясь морским перекатом. Воспылают от тёплого бриза: Мое голое женское сердце, Мои нервы (лишь струны каприза), Мое бедное тихое меццо. Нежный аромат сирени Нежный аромат сирени — Сад из терпкого вина. Я лиловое* надену: «Будем вместе, навсегда?» Гроздь из синевы-веночков Шелестит от ветерка — Россыпь маленьких цветочков По четыре лепестка. А желаниям подвластна Пятикрылая звезда. Без намеков, сладострастно 172

Елена Черни Очаруешь ты меня Словно в платье подвенечном Из сиреневой мечты, Лепестком пятиконечным Опоясаны персты. *Под лиловой сиренью подразумевают вопрос:«Любишь ли ты меня?» Аллеи любви Бездонное вечное черное небо… Бескрайняя пропасть затянет меня Гипнозом сияния звездного неба: Признает частичкой, «соринкой» дразня. Стремления девичьим грёзам подвластны: — Мечта — к облакам хочу я – прошепчу. Нет более мне притяжения. Праздно, Играючи прыгаю… дальше лечу! Иллюзии свет… Есть надежда, что крылья Спасу и взмахнув, соберу в плавники. Бессильно парю вдоль течения с пылью — Легко в невесомости. Материки Внизу. Посмотрю свысока – прочь проблемы! Красиво, но тяжко пройти все круги. Плыву, улыбаясь: «Долой все дилеммы: Любовь – нелюбовь, не друзья, не враги...». Сверкают потоки, я слилась с вселенной: Кромешная тьма… абсолютно одна. Став микрочастицей, погасну смиренно Крупинкой для твердого звездного дна? Нет, мне не понять, не изведать блаженства, И хаоса замысел… плавно умчит 173

Любви не названа цена В загадочный мир своего совершенства, Где что-то, о чем-то, безмолвно кричит… А дальше, в глубинах — зеркальная сфера! Здесь нет: ни конца, ни тепла, ни любви. — Вернуться! — решаю на грешные скверы — Хочу вновь увидеть аллеи любви! Мой путь, безусловно, не вечен, и тленный, И с млечным его не сравнить никогда. Звездой мы успеем погаснуть мгновенно, Исполнив желанье, уйти навсегда. 174

Елена Черни Проза 175

Любви не названа цена Èрина Àрñенòüеâа г. Караганда, Казахстан Вера и Победа – Доченька, купи цветочки! – худенькая старушка, оде- тая в скромное шерстяное платье с белым воротничком, скрепленным простенькой брошкой, посмотрела в глаза молодой женщине. Взгляд ее был добрым и проницатель- ным. Трясущейся рукой она протянула букетик ландышей. Горькие слезы брызнули из глаз Вероники прямо на бе- лые кисточки и повисли на них прозрачными каплями. Она не стыдилась и не вытирала их. – Присядь, детка, и расскажи о своей беде. Зябко, на- брось на плечи платок. Вероника села на скамейку, кособоко приютившуюся под старым деревом, и закуталась в пуховую шальку, пред- ложенную старушкой. Девушка говорила быстро и не останавливалась ни на минуту. Старушка, поглаживая руку взволнованной девуш- ки, не перебивая, выслушала ее длинный рассказ. ...Вероника и Игорь дружили с детства – они жили в соседних подъездах кирпичной пятиэтажки на краю горо- да, ходили в один детский сад, а потом оказались в одном классе только что открывшейся школы. Как-то еще в шестом классе Игорь назвал свою подруж- ку Ниточкой, и это прозвище накрепко к ней приросло. Она действительно была тонкой и гибкой, за что физрук всегда ставил ее в пример другим девчонкам, которые падали с гимнастического бревна, словно мешки. Игорь был коре- настым и крепким, а его рукопожатие, несмотря на юный 176

Ирина Арсентьева возраст, «железным». Было забавным наблюдать за ними со стороны – парень-крепыш тянет за руку тонкую, как веревка, девчонку. Даже одноклассники начали дразнить их «ниткой с игорькой», что звучало смешно, но ничуть не обижало обладателей этой дразнилки. Часто, сидя на маленькой скамеечке под развесистым ясенем, Вероника и Игорь уплетали горячие пирожки из местной кулинарии и болтали без умолку. – Самый высокий пик? Где находится гора Небо? А что такое Сахарная голова? – экзаменовал Игорь свою под- ружку и потешался над ее растерянным видом. – Эх, ты, склеротик! Опять забыла. Какая же из тебя жена альпини- ста получится? Игорь давно был увлечен географией, а на горах так и вовсе «помешался» – много чего знал о восхождениях и покорениях горных вершин. Недаром он победил во всех городских, областных и международных олимпиадах по географии. – Я лучше тебе стихи почитаю, Игорек! – отвечала ему Вероника. Тебе какие стихи – про любовь, или про подви- ги? – ехидно допытывалась она. – Знаааю, можешь не отве- чать. Только одни покорители высот у тебя на уме. В восьмом классе Игорь записался в кружок альпиниз- ма и потащил за собой Веронику, хотя та, как и прежде, не отличала Эльбрус от Эвереста, Гималаи от Памира, и где находятся Драконовы горы, так и не запомнила. Школьные годы пролетели в круговороте уроков, класс- ных часов, походов с палатками и кострами. В ожидании взрослой самостоятельной жизни. И вот настал день, когда последний школьный звонок возвещает о том, что детство кончилось, и наступает пора, о которой мечталось все эти годы. 177

Любви не названа цена Игорь вытянулся и возмужал за эти годы. Спорт и горы закалили и дисциплинировали его. Вероника стала насто- ящей красавицей. Тело ее налилось, но не потеряло строй- ности. Русые локоны изящно обрамляли пухлые щеки. Глаза стали таинственными, густые ресницы придавали им нео- бычайную выразительность. Она отложила губную помаду и, довольная собой, посмотрела в зеркало. – Игорек, я уже выхожу. Жди меня на нашем месте! – улыбаясь, почти пропела Вероника в телефонную трубку и слегка покраснела. Утро приветливо распахнуло объятия молодым лю- дям ветками сиреневых кустов, яблонь, покрытых густым бело-розовым цветом, и пьянящим ароматом черемухи. – Ниточка, я тебя заждался, копуша моя! – Игорь улы- бался открыто, и глаза его, серые и серьезные, излучали счастье. – Ой, Игорек, знаешь, что со мной опять приключи- лось... – начала было оправдываться девушка. – Знаю, знаю, – прервал ее Игорь. – С тобой приклю- чилась... любовь. И он быстро обнял ее за плечи, при- влек к себе и поцеловал совсем не по-детски, а страстно и властно. – Аааа, ...... помада? – Вероника не знала, что гово- рить. Ее голубые глаза широко распахнулись и стали почти синими. Они молчали несколько минут. – Я хочу, чтобы ты знала, Ниточка. Я тебя очень люблю, и буду любить всегда, – Игорь теребил пуговицу на пиджаке. Потом он достал из-за пазухи маленький букетик ланды- шей и протянул Веронике. – Эти цветы такие же нежные и чистые, как ты. Я всегда буду дарить их в знак своей любви, помни об этом. 178

Ирина Арсентьева ... Летом Игоря включили в состав международной груп- пы альпинистов, а Вероника сдавала вступительные экза- мены в литературный институт. – Ты моя Вера и Победа, Ниточка! – прощаясь, Игорь крепко обнял Веронику. – С Верой ухожу в горы и обяза- тельно вернусь с Победой! ... «13 августа 2006 года при восхождении на вторую по высоте вершину мира Чогори в Пакистане, в результате схода лавины на высоте 8400 метров погибли шесть чело- век. Из девяти человек, что были на горе, остались в живых трое, среди них – ирландец, поляк и наш соотечественник Игорь Богомазов». – Взгляд девушки торопливо бегал по прыгающим строчкам газеты, вычленяя самое важное. «Он жив, жив, жив...» – твердила Вероника, и выпрыги- вающее из груди сердце, казалось, вторило ей: «Он жив, жив, жив!» Игорь пролежал в больнице несколько месяцев. Обмо- роженные ноги врачам восстановить не удалось и их при- шлось ампутировать из-за начавшейся гангрены. После выписки он впал в отчаяние. Никого не хотел видеть, за- претил приходить даже Веронике, а в одиночестве начал подумывать о самоубийстве. Однако, будучи спортсменом, вскоре взял себя в руки. Реабилитация его прошла на удивление успешно, и обще- ство альпинистов предоставило ему коляску для передви- жения. Но постоянное чувство вины за то, что он один из немногих остался в живых, не покидало его ни на мину- ту. Вопрос, все ли он сделал для спасения своих друзей, заживо погребенных под снеговым одеялом, изводил его. Однажды после просмотра телепередачи о православных храмах, он куда-то пропал. На столе осталась короткая за- писка: «Мама! Не переживай за меня!» А из книжного шка- 179

Любви не названа цена фа исчезли большой географический атлас и фотография Ники... Девушка прервала свой рассказ и все еще полными слез, покрасневшими глазами посмотрела на старушку. – Бабушка, что же мне делать? Где искать? Ведь я люблю его, и любить буду, несмотря на все трудности. Ну и что, что у него нет ног! Зато есть руки, а главное – он жив. Мы всегда были вместе и должны быть вместе. – Не сердись на него, дочка! Он тоже думает о тебе и не хочет быть обузой. Я ведь твоего Игорька знаю. Он уже полгода живет при монастыре. Это он выращивает цветы, а я привожу их в город на продажу. Продам немного и бед- ным помогу. Поеду в монастырь в следующее воскресенье. Сын отвезет. И ты со мной поезжай. Все хорошо будет. ...Через два года Игорь совершил новое восхождение к Пику Победы на искусственных протезах, которые ему прислала православная община далекой Аляски. А еще че- рез год Вероника родила дочь, которую назвали Верочкой. Теперь у Игоря были две ниточки – Вера и Ника, которые крепко связывали его с жизнью. Рыжей лисицей Осень рыжей хитрой лисицей, однажды проникнув в сердце, поселилась там навсегда. Ее звали Любовь. Она вытворяла такие штуки, что порой не верилось в происходящее. Притворялась мягкой, пушистой шкуркой, лежала у ног, отогревая замерзшие щиколотки. Апельси- новым шарфиком кружила вокруг шеи, ластилась, юркой змейкой заползала за пазуху. Свернувшись безразличным калачиком, подолгу спала, уткнувшись носом в мягкий уго- лок подушки. Предавалась мечтаниям, прищуривая глаза. 180

Ирина Арсентьева Высунув кончик острого розового язычка, подолгу не отво- дила глаз, наблюдая за реакцией на свои проделки. Хитри- ла, как могла. ... Любовь ко всем приходила весной цветами, пением птиц, изумрудной листвой. А ко мне пришла в сентябре желтыми кленовыми листьями, каплями грустного дождика на окне и туманным плащиком серого утра. За это я и полюбила ее, свою Лисицу. Радовалась, обе- регала, лелеяла и выращивала, как маленького мокрого лисенка, оставшегося в одиночестве. Но Лисица моя не была лисенком. Она была матерой хитрой рыжей бестией и пользовалась моими слабостями, возникающими вдруг с ее появлением. ... Вначале я смотрела на него как зачарованная, вслу- шивалась в каждое слово, сказанное им, как в Молитву, боялась даже пошевелиться, чтобы не спугнуть. Писала неумелые, но проникновенные, вышибающие слезу, стихи. Слушала грустные мелодии, слетающие с тонких дорожек виниловых пластинок. Желала дарить все, что имела сама, за одно прикосновение руки. Рыдала и жалела преданную свою мечту, рассказывала осенним холодным высоким звездам о его глазах, таких же холодных и равнодушных. Ты, Лисица, сыграла тогда со мной злую шутку. Подсунула суррогатный заменитель. Не смогла выдержать слез, на- верное. Они ведь были еще невинными, мои слезы. ... Однажды осенью попробовала на вкус запретное. Оно было как райское наслаждение. Ему тоже, кажется, тогда понравилось. Ненадолго потерялась реальность. Ему удалось на время завуалировать серую действительность сиреневым атласом мая, бархатом заботливых прикосно- вений, ароматом прощального парфюма. Ты тогда надолго покинула меня, Лисица. Не появля- лась, не хотела показать издали даже кончик своего носа. 181

Любви не названа цена И следов твоих не наблюдалось поблизости. Обиделась, наверное. И даже мои слезы не смогли тебя разжалобить. Нагрешила, как оказалось. ... А потом с разбега бросилась в бездну страсти, ушла, погрузилась как в омут с головой. Ходила счастливая, ни- чего не видела, не слышала и не замечала. Просто пила жизнь жадными глотками. Прощала и прощалась, пытаясь удержать нежданное свое, вдруг нахлынувшее счастье. И теперь ты решила остаться со мной, моя Лисица. Ста- рая и мудрая ходишь около, присматриваешь слегка под- слеповатыми глазами, трешься поредевшей и слегка посе- ревшей шубой. С тобою вместе седеет и моя голова. А то вдруг взгляд твой станет хитрым, как раньше, мах- нешь пламенем золотого хвоста, и ищи тебя тогда среди осеннего леса! Или это вовсе не ты бередишь душу? Про- сто шелест осенних листьев навевает грусть, и кажутся ухо- дящими твои осторожные невесомые шаги... 182

Анатолий Градницын Àнаòолиé Ãраäниöûн Милая химера Анна Васильевна сидела за столом в небольшой мо- сковской квартире своей сестры. Старые письма, её давние записи и совсем свежий, сегодня вырванный из блокнота лист, исписанный незнакомым торопливым почерком. — Боже мой, — думала она, — прошло полвека. «Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Перевод в другую каме- ру невозможен. О себе не беспокоюсь – ибо всё известно заранее. Милая, обожаемая моя, не беспокойся обо мне и сохрани себя. До свидания». Закрыв глаза, она откинулась на спинку стула. Шестого февраля был его день рождения, а седьмого в пять утра его расстреляют на слиянии речки Ушаковки и Ангары, напро- тив Знаменского монастыря. Тело сбросят в прорубь. После объявления о расстреле, он не испугается, только спросит: — Вот так? Без суда? Она не знала об этом полвека. А сегодня сам Бог при- слал к ней журналиста, собиравшего материал о Колчаке. — Анна Васильевна, — говорил он, — я нашёл в архивных делах последнюю записку для Вас. Она изъята у адмирала перед расстрелом. Я смог её переписать и вынеси из ар- хива. Вы понимаете, эти материалы хранятся под грифом «Совершенно секретно» и охраняются КГБ. Она прекрасно знала цену этим словам. Неожиданно ожили воспоминания. — Милая химера в адмиральской форме, — мысленно произнесла она шутливое прозвище своего адмирала. 183

Любви не названа цена — Милая, обожаемая моя, Анна Васильевна, — тут же всплыли в памяти первые слова его писем. — Для меня такая радость видеть Вас, — произнесла Анна в одну из их первых встреч и тут же твёрдо добави- ла, — вот и выходит, что я люблю Вас. — Я вас больше чем люблю, — не задумываясь, отве- тит он. Три года они говорили друг другу о любви только в письмах и всегда обращались только на Вы. Он женат, она замужем, дети. Почти двадцать лет разницы в возрасте. Они сблизились только в тяжёлом и трагическом в сво- ей неопределённости 1918 году. Она развелась с мужем, однокашником адмирала, а сам адмирал стал Верховным правителем России. Он в Омске, семья за границей. Перед Анной Васильевной, словно на взбесившейся киноплёнке, промелькнула её жизнь. Бегство «на золотом поезде» из Омска, бесчинства чехов и предательство в Нижнеудинске генерала Жанена, невзлюбившего будуще- го адмирала ещё с первой их встречи на Балтике, тюрь- ма в Иркутске, и она, добровольно пошедшая за ним в эту тюрьму. Разные камеры и короткие встречи на прогулках в тюремном дворе. А ещё записки, записки, записки, которые им удавалось передавать друг другу. А потом – гулкие шаги в тюремном коридоре и его спина, промелькнувшая среди конвоиров. Это всё, что удалось увидеть в глазок. Утром – стыдливая ложь коменданта, что его увезли, её записка ад- миралу и прошение в следственную комиссию о выдаче ему сапог, смены белья и чая. На очередном допросе, когда ей сказали правду, она попыталась убить следователя, а после себя. А дальше – опять тюрьма, тиф, лагеря, недолгая свобода и снова тюрь- ма. Почти тридцать лет – тюрьмы и ссылки. И ещё – память о любви. 184

Анатолий Градницын Анна Васильевна перелистывала чудом сохранившиеся его письма и свои стихи, написанные о нём. Новые строчки легли на бумагу. Полвека не могу принять – Ничем нельзя помочь: И всё уходишь ты опять В ту роковую ночь. Но если я ещё жива Наперекор судьбе, То только как любовь твоя И память о тебе. Она переживёт его почти на пятьдесят пять лет. Милая химера… 185

Любви не названа цена Àлеêñанäр Ìаêоâеöêиé Половинка Пьянящие ароматы багульника и таволги, вплетённые в пряную смесь запахов разнотравья верхового болота, кру- жили Дарье голову, просачивались, пробирались в душу известными только им тропинками. Девушка, теребя угол- ки выцветшего платка, задумчиво всматривалась в остров- ки рогоза, прижавшиеся к низкорослым кривым сосёнкам, мохнатые от пушицы влажные кочки, едва заметную подо мхом, ещё зелёную клюкву. Упрямые белокурые пряди выбивались из-под ситца, соскальзывали на лицо, мешая рассмотреть цель её таёж- ного путешествия. Еле заметный из-за бурной растительности, утопая в зе- лени, вдали высился остров. Где-то там, на его гранитной вершине, был надёжно укрыт от посторонних глаз одинокий утёс, о котором Дарья знала от Лизаветы Тимофеевны, своей бабушки. Предание, живым словом льющееся в полумраке горницы, с того мо- мента иглой острого любопытства царапало девушку, за- ставляя заново переживать такой таинственный и будора- живший детское воображение рассказ. … Жил давным-давно старатель, Матвеем звали. Удачлив парень был на редкость: любая гора перед ним кладовые открывала, любая жилка самоцветами посверкивала. Горщики в деревнях зубами скрипели, но даже близко к такому положению подобраться не могли. Тех, кого умом природа не обидела, понимали, конечно, что не только удачу ему в заслуги ставить надо, упрямство ещё, желез- 186

Александр Маковецкий ное. Если чего задумывал Матвей, обязательно до конца доводил: то в яме с водой на три сажени орудует, юги зелё- ные ныряет, достаёт; то из старой шахты малахит пудовый на руках сутки тащит; то, ещё какое безумство учиняет. Но парень свой фарт, как будто и не замечал вовсе. Добудет самоцветы, отмоет, полюбуется на них и в чулан, на полку. Так получается, он больше удивляться любил. Красота края родного, его просторы бескрайние, да риск, на дух первооткрывателя помноженные, его не меньше завора- живали, чем каменья цветные. Бывало, уйдёт на седмицу в тайгу с лопатой, кайлом, а домой без добычи возвращает- ся: в мешке какой-нибудь корень замысловатый приютился или гриб древесный, а то и вовсе, рисунок полянки лесной за пазухой. Мужики посмеивались, но ровно до той поры всегда, пока Матвей снова ведро с фетисами по улице деревен- ской не пронесёт, сопя от напряжения. Издевался, в общем. Девушки, одинокие да ласковые, в той же когорте ходи- ли. И так подкатят и этак, всё мимо получается. Парень-то не просто статью отличался: красив был по-мужски и сло- вом мог, как хворостиной стегнуть, наотмашь. Невесты, словно рюхи от биты, удачно брошенной, разлетались. Не могли они к его характеру ключик подобрать, как ни пытались. Вот как-то раз, заметил Матвей в одну из дальних вы- лазок своих чудных, что жилки хитрые, скатываясь с при- горка в болото ныряют, становясь недоступными любому, кто решит наложить на них старательскую руку. По всем приметам, аппетитные жилки были, с тальяшками, струган- цами ли, а может и тумпасами золотистыми. Стал парень под дёрн лопаткой щупать, но понял вскоре, что весь сок дальше где-то, под кочками и мхами спрятался. 187

Любви не названа цена А ещё заметил он, что посреди болота остров стоит, не высокий вроде, но сухой – точно. И так ему этот остров в душу запал, что ни о чём больше думать не мог, самоцветы его, никем не тронутые, даже во сне мерещились. И вот, не выдержав того томления, что любого развед- чика при виде целины охватывает, осенним утром собрал- ся он на приступ. Кинул в мешок картошки варёной, лучку, лопатку прихватил и в путь отправился. Долго он по болоту пробирался, проваливаясь то по колено, то по пояс в вяз- кую жижу, цепляясь за ветки скрюченного ивняка. Но до- полз-таки, к ночи, до твёрдого места. Из последних сил забрался на лесистую вершину, раз- вёл костёр, воду на чай поставил… Пока отдыхал и раздумывал, с какого боку завтра к раз- ведке приступить, совсем стемнело. И вдруг, легко ступая, словно паря над ковром из про- шлогодней прелой хвои, вышла на свет девушка. Платьице простое, волосы распущены, а красавица – каких Матвей и не видывал никогда. Личико точёное, глаза большущие и глубокие, колодцами, смотрит с прищуром, лукаво: —Здравствуй, милый мой. Заждалась я тебя – и к костру присела, на деревце тоненькое, улыбается. Парень оцепенел, слова не может вымолвить, только рот открытым остался. Такой его страх обуял, что хоть сейчас в болото ныряй. —Ты что же, добрый молодец, девочки испугался? – остров накрыл заливистый смех, — не бойся. Можешь меня Варькой звать, живу я здесь, — она повела рукой по сторонам. Правда, люди всё больше Хозяйкой ве- личают, да только какая я хозяйка? Забыла уже, как лохань и бучило выглядят… Старатель сглотнул, молча вороша угли. 188

Александр Маковецкий —Матвеюшка, я ведь не просто так к тебе вышла. Давно за тобой наблюдаю… Люб ты мне. Сказала так и выжидающе на парня посмотрела. —Останешься со мной — вовек не пожалеешь. Вечность – она стоит того, чтоб её с любимым человеком скоротать… Матвея после этих слов будто ударили, даже задохнулся слегка. Но собрался всё же с силами, ответил: —Варя… Я влюблён ведь уже. В ту, которую ещё не встретил, в половинку свою, — и опустил глаза, не выдер- жав пристального взгляда. Долго длилось молчание. Столько, что солнце три раза успело по небу обернуться. А может, это Матвею так поме- рещилось, от волнения. Вздохнула, наконец, девушка, поднялась с дерева. —Что ж, пусть будет так. Но запомни: не мы судьбу вы- бираем. Когда в следующий раз встретимся, не забудь мне спасибо сказать! Сказала так, подмигнула и пальчиками щёлкнула. И возник на вершине острова утёс, словно человек к земле наклонился и окаменел. Долго после Матвея дознавались, все леса окрест де- ревни прочесали, все речки осмотрели. Да куда там… Так и стоит теперь крест на кладбище деревенском, в горестном беспамятстве на память поставленный. …Дарья, наконец, решилась. Перекрестившись и вспом- нив всех святых, каких знала она, как в омут, шагнула в ряску, скопившуюся у топких берегов. И ведь надо же, вышла девушка к острову, спустя час почти сухой, словно кто её за руку придерживал, когда она по кочкам прыгала. Сердце звенело, точно колокол, билось в грудь обезумевшей птицей, словно хотело вырваться, улететь к вершине. 189

Любви не названа цена Дарья начала подъём медленно. Расплескав на боло- те все силы, она даже не успела толком отдохнуть. Что-то подталкивало её, торопило дальше настойчивым говорком шумящего в распадке ручья. Но, как бы ни было тяжело, с каждым шагом девушка чувствовала себя легче. А потом и вовсе замечать стала, что вроде ступает, как обычно, да только травка под нога- ми лишь колышется слегка, словно ветерок осенний рас- шалился. До утёса дошла, уже как заново рождённая. Всё было так, как рассказывала бабушка: бурелом, огромные старые сосны и одинокий камень на вершине. Изъеденные временем гранитные плиты были покрыты плотным, седым лишайником и выглядели мрачно. Но вме- сте с тем, веяло от утёса такой жизненной силой, таким напором неведомых доселе девушке чувств, что Дарья по- тянулась к нему, коснувшись холодных плит, и неожиданно увидела того, кто был здесь все эти годы, оставаясь верным своему ожиданию. Прошелестело: здравствуй, половинка… Дарья, закрыв глаза, обняла камень и растворилась в нём, обретая того, для кого была рождена. Утёс этот и сейчас стоит на вершине острова, словно памятник всем, кто умеет верить в чудо. Такая сила – един- ственная, над которой не властно время. А болото с тех пор Платковым называют. Всё как есть, только краски поменялись. Сабельник, под- бел, да белокрыльник цветут. . . Словно белый платок с красными узорами на марь упал, женской рукой брошенный. Такие в старину молодым дарили. На свадьбу… 190

Ольга Севостьянова Îлüãа Ñеâоñòüяноâа В гамаке под яблоней 1. – Василёк, родной мой, я так скучаю. И тебе плохо? Я знаю… Я скоро вернусь домой… Жди… Что я хочу? Хочу твоих голубцов… Сделаешь? Спасибо тебе, любимый… Я слышу этот голос уже вторые сутки. Но кто говорит, не знаю. Глаза пока не открываются от режущей головной боли. Но первое, что я увижу, когда смогу видеть, взгляд этой женщины в прорезь тумбочки на кровати напротив. И два полутрупа на двух других койках. Это наша палата инсультников. Рядом с нами лифт, который громыхает день и ночь. Сначала мимо нас бегом провозят на каталках больных в реанимацию, а позже без спешки везут обратно закрытых простынёй с головой покойников в морг. В народе это от- деление так и называют – смертное. А в палатах лежат те, кто ещё задержался в этом мире. Кто кричит, кто стонет, кто мычит… Люба, соседка моя, говорит, почти не переставая, кру- глые сутки: то по телефону, то с теми, кто её навещает, то с любым, кто оказывается рядом. Ну, а со мной постоянно. Язык у неё без костей. А вот рука и нога – парализованы. – Рука немножко шевелится, – говорит она, – кивая на согнутую руку, похожую на птичью лапку. – А вот нога… Врач говорит, что, когда я смогу его пнуть, он меня выпишет. Она показывает здоровой ногой, с каким бы удоволь- ствием пнула врача, и смеётся. Нет, против врача она ни- чего не имеет. 191

Любви не названа цена – Ой, как мне наш врач нравится, – то и дело повторя- ет она. – Прямо уходить от него не хочется!.. Но меня же Василёк мой ждёт… Через четыре дня у меня день рожде- ния! 54 года!. . Вася картошечки нажарит. Огурчики откроет. Он сам солил! Салат нарежем, с майонезом… Я страсть как майонез люблю! – Тебе же нельзя майонез… У тебя же больные сосуды. Оттого и инсульт случился… – Нельзя?.. – растерянно переспрашивает она. – А я даже чай с ним пью… – Ну вот, теперь не будешь… – Да как же без майонеза-то?.. – расстраивается Люба. – Откуда этот инсульт взялся? Я даже не болела никогда… А тут раз – и всё. Ночью очнулась… Уже здесь, в больнице… Смотрю на потолок – а по нему кошки бегают… Я думаю: как это кошки на потолок забрались?.. – Кому памперсы менять?. . – заходит в палату санитар- ка Татьяна. – А может, на горшок меня посадите? – кивает Люба на стоящий рядом стул с дыркой посередине, в которой за- креплено ведёрко. – Да как я подниму тебя, бабуля? – Нет уж, давай пам- перс надену. – Какая она бабуля? – хочется сказать мне. – Ей все- го 53… Но я молчу. Здесь мы для них все бабули. Болезнь не красит. У Любки нет передних зубов, нос почти орлиный, кожа обветренная, а крашенные хной волосы пополам с сединой спутаны от долгого лежания. Вот и бабуля. А дома у неё Василёк, её неземная любовь. Моложе её на целых десять лет. «Что он к ней не приходит-то? – думаю я. – Только зво- нит без конца…» 192

Ольга Севостьянова 2. Люба – простая деревенская тётка. Родилась, выросла и всю жизнь прожила в небольшой деревушке неподалё- ку от города. Это очень удобно, когда недалеко от города. Потому что в деревне огород и свежий воздух, а в горо- де – работа. Где только Любка не работала… Когда завод ещё был – то на заводе. Потом продавщицей в магазине. А потом уборщицей на железной дороге. Никогда никакой работы она не гнушалась. А чего гнушаться – была бы ра- бота. Двоих детей одна поднимала, как мужа её в тюрьму посадили. Муж у неё ментом был. Напьётся – и в драку. Колотил её. Да что её – мать родную не жалел, смертным боем бил. Хо- рошо, что посадили, а то бы всех забил. Она тоже, конечно, в молодости попивала. А сейчас – ни-ни. Только чай… – С майонезиком, – ехидно подсказываю я. – Да, с майонезиком, – кивает она и весело хохочет. – Укольчики… – входит в палату медсестра. – Давайте, давайте, бабули… Ворочайтесь понемножку… – Валя… Валя… Валя… – день и ночь кричит на соседней койке женщина. – М-м-м-м… – мычит на другой ещё одна. – Тихо, тихо, бабуля, – успокаивает медсестра мыча- щую. – Хоть бы родственники рубашку ей поменяли, что ли, – морщится она. – Вонь какая от неё… – У неё родственники далеко, – говорю я. – Сын лётчик, где-то за границей летает. . . Родственники наняли ухаживать двух женщин. Они хо- дят через день. Йогуртом её кормят. Сначала санитарки в больнице кашей её напихивают, а потом эти – йогуртом. Или наоборот. А ей ни йогурта, ни каши не нужно. Она встать хочет. Целыми днями закидывает ноги на бортик кровати, чтобы слезть. Ночью ей удаётся, наконец, пере- 193

Любви не названа цена кинуть ноги так, что она падает на пол. Прибегает хромая санитарка Маша. – Ах ты! – мать-перемать. – Как я тебя поднимать буду?.. Фу, как несёт от тебя… «Не забыть завтра сказать её сиделкам-йогуртницам, чтобы рубашку ей чистую принесли…» – думаю я. – Валя… Валя… Валя… – кричит на соседней койке старуха. – А – а – а… У –у –у… – воет кто-то в соседней палате. – Замолчи сейчас же! – кричит из коридора кто-то из персонала. – Привязали тебя – и лежи молча. А то рот сей- час тебе заткнём... – Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! – как выстрелы, гремит на всё отделение лифт. Мимо палаты проносится каталка в реанимацию... 3. …Вчера родственники забрали старуху, которая всё ис- кала Валю. На её место положили молчаливую скрючен- ную бабушку с застывшей улыбкой на лице. Неделю она так пролежала дома с инсультом, а сын с невесткой ходили мимо. – Ну как ты, мамуля? – заглядывали к ней вечером. – Всё хорошо у тебя? Улыбаешься?. . Потом всё-таки заподозрили неладное, привезли в боль- ницу. Сын прибегает к ней после работы, суетится вокруг кровати, напихивает йогуртом. «Хоть завещание пиши, – мрачно думаю я. – Только не йогурт! Мать у него лежит скрюченная под одеялом. Голая, в одном памперсе – а он к ней с йогуртом». – Вы футболку ей принесите. И носочки на ноги, – гово- рю я ему. – А можно? Не заругают меня? – вскидывает он глаза. 194

Ольга Севостьянова – Кто вас заругает? Это же ваша мама. Что сделаете для неё – то и будет. – Ладно, спрошу у врача, – неуверенно кивает он. – Ку- шай, мамуля, кушай? Всё хорошо у тебя? Молодец! Улыба- ешься лежишь… 4. …Утро в больнице начинается с пересменки. – Тут мои девчатки, – говорит одна санитарка другой. – Этим – памперсы менять, – машет она рукой. – Этой уточку можно дать. А эта сама уже ходит… Переходят в другую палату: – А тут мальчишки у меня… Все с утятками… Ещё один долгий больничный день впереди… – Сынок! – радостно встречает Люба первого сегодня посетителя. – Ну как вы там? Всё хорошо у вас? Как там Василёк? Голубцов мне сделал? А майонез принёс? Моло- дец… Скажи, скоро выпишут меня… Когда приёмные часы заканчиваются, Любка ест голуб- цы и рассказывает про своих детей. О том, что своей семьи у сына нет, живёт с ней. Потому что пьёт… Какая семья… Но, когда трезвый, он просто золото… А дочка недавно второй раз замуж вышла. Муж у неё – всем на зависть. Не пьёт, не курит… Сам огурцы солит! Представляете? Сынок-то у дочи, от первого мужа, в 15 лет в колонию попал… Да… Такое вот горе… А дочка сейчас в Мытищах живёт. На 9-ом этаже. – Хочет меня к себе забрать. Но я – ни за что. Что я там буду делать, на девятом-то этаже? А домой приду, Василёк мне гамак под яблоней привяжет – и буду я в нём полёжи- вать, как королева. И коляску мне Василёк сделает. Такую же, как себе сделал... – А зачем ему коляска-то? – Так у него же ноги не ходят… – Как не ходят? Что с ним случилось?.. 195

Любви не названа цена «Так вот почему он к ней не приходит, – ахаю я про себя. – Он колясочник…» – Ничего не случилось. Сначала ходил. А потом раз – и отказали ноги… – А как же вы жить будете? Он не ходит, ты не ходишь… – Ноги у него не ходят, но руки такие сильные… Он всё может… – уверенно говорит Любка. 5. Василёк прибился к ней лет восемь назад. Приехал в Россию откуда-то то ли с Украины, то ли из Молдавии на заработки – да что-то не сложилось. Как его занесло в эту российскую заброшенную деревеньку – Бог весть… Сегодня Любу выписывают. Она нервничает. Пытается вставать. Но куда там… Ждёт подругу. Она всё устроит. Эту подругу я сначала приняла за её дочь. Оказалось, действительно подруга по возрасту ей в дочери годится. Она сирота. Несколько лет жила у Любы, когда из детдома вышла, а жить ей было негде. А Любке жалко, что ли? Живи, сколько хочешь! Места всем хватит. И кусок хлеба найдёт- ся. Потом девушка нашла работу, устроилась, сейчас у неё всё хорошо. Но подругу не забывает. – У меня кто только не жил… – рассказывает Люба. – Кому жить негде – всех ко мне посылают. Как-то котик при- шёл. А мне что – жалко ему молока налить? А потом хозя- ева нашлись, москвичи, по дороге его потеряли. Искали, а в деревне говорят: идите к Любке, она всех привечает. . . А мне и правда всех жалко. Иногда муху прихлопну, а потом реву: что же я наделала… её же, наверно, дома ждут… Я, наверно, дура какая-то?.. Дура и есть… На таких «дурах» пол-России держится… 196

Олеся Артемьева Îлеñя Àрòеìüеâа Стена желаний Возможность учиться в одном из престижных универ- ситетов столицы мне подарили родители. С моей сторо- ны это была прихоть, с их – годы усердного труда и фи- нансовых вложений. Оплачивать приходилось не только учебу, но и проживание в общежитии. А проживала я там не более двух ночей в неделю, так как все остальные дни стремилась вернуться в родной и милый сердцу дом, ну и конечно, к жениху. Занятия заканчивались около четырех часов вечера, по- сле чего я со спокойной совестью съедала обед в студенче- ской столовой и отправлялась отсыпаться в свою комнату размеров три на четыре метра, в которой, впрочем, хвата- ло места на двоих человек. За те пять лет, что мне принад- лежала комната, а, вернее, ее половина, у меня было три соседки. Все трое – личности весьма интересные. Первая к двадцати годам уже была разведена и находилась под строгой опекой родителей. По ее просьбе они приобрели и установили в нашей комнатушке двухэтажную кровать. Спальное место было только наверху. Нижняя же часть походила на цыганский шалаш, в котором частенько за- леживались остатки пищи и прочие помои, запах от кото- рых перебивался благоуханием готовящихся по соседству африканских и индийских яств, ибо проживали на нашем этаже преимущественно иностранные студенты. Помню, как, проснувшись однажды под утро, я услышала шаги и перешептывания за спиной: соседка моя пробиралась на второй этаж своих комфортабельных апартаментов в со- 197

Любви не названа цена провождении неизвестного (по крайней мере мне) юноши. То была студентка исторического факультета со знанием китайского языка. На память о ней у меня остался блокнот, содержание которого вполне сошло бы за записки юного психопата. Со следующей соседкой мне повезло гораздо больше. Впрочем, ее история и послужила причиной написания данного рассказа. То была старшекурсница медицинского факультета, умница и красавица по имени Анна. Не смо- тря на большую разницу не столько в возрасте, сколько в образе жизни и кругозоре, довольно скоро мы с ней под- ружились и коротали наши немногочисленные совместные вечера, делясь самым сокровенным. Недаром говорят, что чужому человеку, далекому от твоего окружения, душу из- лить гораздо легче, чем тем, кто всегда рядом и готов при первой же возможности применить против тебя то, о чем ты сама же недавно так неосторожно поведала. Виделись мы с Анной крайне редко, так как возвраща- лась она в нашу комнату очень поздно, проведя весь вечер со своим парнем, сокурсником, уроженцем острова Маври- кий, проживал который на пару этажей выше. Союз их мне сразу показался довольно странным. Она - миловидная, жизнерадостная, общительная кокетка. Он – неприглядный темнокожий кудрявый паренек в очках. Хотя видела я его только единожды и ни разу с ним не общалась. По тому, как она о нем рассказывала, стало ясно, что он самый опытный и изощренный искуситель и обольститель, который толь- ко и мог повстречаться на пути этой искренней и доброй девушки с шикарной фигурой. Отношения их представля- ли собой калейдоскоп ссор, рыданий, расставаний, прими- рений и болезненной, нежелательной для обоих страсти. Ему доставляло удовольствие осознание того, что такая де- вушка всецело находилась в его власти и была готова на 198

Олеся Артемьева все. То он требовал, чтоб она надевала высокие каблуки на прогулку с ним, а потом доводил ее до исступления, упре- кая тем, как уродливо она выглядит и ходит. Однажды, в разгар очередного скандала Анна порезала ногу бритвой. На шум явились представители полиции, в чьи обязанно- сти входило следить за порядком в общежитии. Обнаружив ее в слезах, с пораненной ногой, они забрали его в отделе- ние до выяснения обстоятельств. Для студента-иностранца подобная ситуация могла грозить мгновенным исключени- ем из учебного заведения с последующей необходимостью немедленного возвращения на родину. Не задумываясь ни о чем, Анна выкупила своего любимого тирана, отдав все деньги, которые прислали ей родители. Но были в этой любви и положительные моменты, на- пример, возможность посетить остров Маврикий, правда только в статусе сокурсницы и друга, отнюдь не возлю- бленной. А все из-за того, что, как выяснилось позже, его родителями давно уже была выбрана невеста для сына. А кроме этого, его ждало теплое местечко в местной клини- ке. Для комфортной жизни уважаемого врача не хватало только диплома. Удивительно, но оба получили красный. После возращения возлюбленного на родину, Анна оста- лась учиться в аспирантуре и продолжила проживать в на- шей комнате, хотя к тому времени ее родители приобрели для нее однокомнатную квартиру в Москве. Она не теряла надежду, что ее Маврикийский друг вернется и поселится там с ней. Он, находясь в стадии постоянных раздумий и нескончаемых обещаний, регулярно названивал и продол- жал контролировать каждый ее шаг. А вдруг серая холод- ная Москва покажется привлекательней родного теплого самобытного острова. На всякий случай, запасной вари- ант никогда не будет лишним. У нее были мысли улететь к 199