А строки падали капелью...

А строки падали капелью на поиски. Бежал вперед, расталкивая клоунов и мысленно призывая своего спутника вернуться. Мной уже овладело отчаяние, когда я вдруг заме- тил Одиночество, которое задумчиво наблюдало за выступлением одного из главных фокусников цирка, мастерски исполнявшего трюки с монет- ками. Кто же не пытается в наше время уследить за ловкими руками монетных фокусников? Как уме- ло они прячут в рукав пару-другую наших купюр, сию минуту превращая их в горсть иноцирковой мелочи, а после, под овации очарованных зрите- лей легким движением возвращают эту горсть в первозданное состояние. И лишь немногие заме- чают, что достоинство стартовых купюр за время выполнения фокуса уменьшилось в два раза. — Они делают это изо дня в день. – произнес я шепотом, хватая Одиночество под руку и отводя в сторону. Оно посмотрело на меня преданно и с сожале- нием - помнит, как любил я фокусы в детстве. Но они перестали быть безобидными. Теперь мне не смешно, и я больше не хлопаю в ладоши. С каждым днем представлений становится больше, а мы не замечаем, как нас затягивает в этот круговорот, потому что, пока ты на арене, все вокруг кажется настоящим, а сама арена видится центром миро- здания. Однако стоит только взглянуть на все со стороны, прислушаться, принюхаться, прощупать атмосферу представления, как осознаешь, или чу- ешь нутром, что все пропитано смрадом фальши. Она, как раскрывшийся гнойник на воображае- мом теле этого спектакля, заставляет отвернуть- 151

Лисса Лаурус ся, чтобы не видеть, и прикрыть нос рукой, чтобы не чувствовать запаха. Я не хотел больше называться клоуном, я не лез на арену, я никогда не умел жонглировать. Если я и выходил на сцену, то смотрел не на зевак, со- бравшихся вокруг, а на сверкающие точки вдале- ке, в темноте, по ту сторону арены. Мне казалось, что это звезды, но сегодня я понял – это глаза. Сияющие мудростью глаза зрителей, отказавших- ся быть причастными к клоунаде. Они больше не клоуны. Они решили сбросить с себя костюмы и никогда не возвращаться на арену. — Идем? – спросил я, переглянувшись с Оди- ночеством. Оно кивнуло, и мы неторопливым шагом напра- вились в сторону звезд. Мы продирались сквозь демонстрации, где клоуны стреляли друг в друга, мы шагали под руку с борцами за свободу выбо- ра, мы вели за собой детей, не желавших надевать колпаки и огромные ботинки. Мы видели, как слабые пытались поставить сильных на колени, чтобы их собственная ущербность не бросалась в глаза. Мы поджигали бумагу, на которой писа- лись законы. Мы обнажали души, чтобы впитать в себя мудрость умирающих стариков. А глаза зри- телей смотрели на нас с любовью и пониманием. Каждый из сидящих в зале прошел через это. Свет этих звезд заставлял нас идти вперед. Меня и мо- его тихого спутника. Спутника, вернее и честнее которого вы никогда не найдете. Рука об руку мы достигли заветных рядов со зрителями. Я осмотрел их и заметил несколько знакомых лиц. Они бесстрастно наблюдали за 152

А строки падали капелью ареной, записывая что-то в свои тетрадки, и из- редка покачивали головой. Я поднялся по лестни- це на самый верхний ряд, тихонько присел рядом со зрителем, которого знал как прекрасного пи- сателя. Меня не прогнали. — Наблюдаете? – робко спросил я. Он только кивнул. Я занервничал, решив, что отвлекаю его своей болтовней, и начал рассма- тривать стройные тела гимнастов и гимнасток, которые витали под куполом, хватаясь за свои яр- кие атласные ленты. — А вы не знаете, что это за люди там наверху? Вопрос вырвался у меня сам собой, и я подго- товился спасаться от гнева моего соседа по ска- мье бегством. Он повернул ко мне голову, и мы встретились взглядами. Я не увидел в выражении его лица ни агрессии, ни злобы, только спокой- ствие и немного цинизма. — Это не люди. — Кто же тогда? – спросил я, прищурившись, чтобы лучше рассмотреть тела под куполом. Одиночество меж тем сидело в стороне, вни- мательно слушая наш диалог. — Манекены. Они уже старые и потертые, только отсюда не так просто разглядеть, не пы- тайтесь. Они качаются из стороны в сторону уже многие столетия, но, как видите, до сих пор ока- зывают влияние на умы одним своим внешним видом. — Ловко! — О них слагают легенды, дают им имена, во- ображают, как они жили до того, как попали под купол. Большинство не подозревает о том, что 153

Лисса Лаурус давным-давно эти искусственные тела просто были подвешены там кем-то весьма предприим- чивым. — А я их прежде и не замечал. — Вы не много потеряли. — Давно вы покинули арену? Собеседник бросил на меня удивленный взгляд. — Я ее не покидал, я по-прежнему спускаюсь туда, сливаюсь с толпой, смотрю представления, и даже иногда принимаю в них участие. — Но я думал… — Да перестаньте! – сказал он с улыбкой, - Мы вольны выбирать, с какого угла смотреть на наш цирк, быть ли его клоунами или оставаться зри- телями. В одной роли быстро становится скучно. Кем вы себя чувствуете – клоуном или зрителем? — Не знаю. Никем. — Тогда, может, вам повезло еще больше. Я молчал, и мой собеседник тоже не говорил больше ни слова. Все самое важное уже было ска- зано, так зачем лишний раз колебать воздух не- нужными звуками. Я уже почти подходил к дому, когда мимо на за- предельной скорости пронесся автомобиль и об- рызгал меня водой из лужи, образованной не то дождем, не то кучей растаявшего снега – сложно определить, если не следишь за прогнозом пого- ды. Я сам был виноват в случившемся, шел слиш- ком близко к дороге. К счастью, пострадал только мой плащ. Самооценка и Одиночество, все еще шагавшее рядом, остались невредимыми. Я без- участно, уподобившись зрителям нашего цирка, 154

А строки падали капелью посмотрел вслед уносящемуся автомобилю, в ко- тором сидел еще один клоун, не заметивший сво- его маленького злодеяния. Даже клоуны куда-то торопятся. Сейчас все куда-то торопятся, всем некогда. Спать некогда, есть некогда, любить не- когда, и, кажется, сдох бы уже, чтобы избежать нехватки времени на настоящую человеческую жизнь, да сами знаете – некогда. Я бы вывел из этого закономерность: некогда жить – торопись умирать. Шоу все равно продолжается, и старого клоуна заменят новым, подобным ему. А удобрять почву – тоже работа, и к счастью, выполнять ее можно не спеша. 155

Людмила Мурашова Людмила Мурашова *** Пряный лес, в ногах танцуют тени, Мятная прохлада дышит сном, Мы сидим вдвоем, обняв колени, Не костер, но угли стережем. Посмотри: они уже не тлеют, Не проснется в пепле жар живой, Уходи спокойно, не жалея, Я уйду чуть позже за тобой. Да, горело, плавилось и рдело, И дарило млеющую дрожь, Но уже и пеплом поседело, Ну идем же, скоро будет дождь. *** Мне Ваша вежливость досаднее, чем грубость, Бастилий взятых Ваши списки перечесть Есть ли надежда? Или сами не считали – Читали? Слушали? Играли – сколько раз? Раздолье играм и привяжешь дальше-ближе, И лижет бьющего тебя побитый пёс - Оставьте – тем, кого держали к сердцу близко Изыском горьким снова «Вы» не говорят. Навряд ли… 156

А строки падали капелью Молитва под рождество Услыши, Господи, Вонми молению В твое рождение Да во спасение! Услыши, Господи, Не из коварных уст – И слову твой лишь суд, И делу твой лишь суд. За словеса устен Твоих спасающих Да будет твердым путь, Да будет чистой грудь! И на стези твои Настави ты шаги, От колебания Спаси и сбереги. Ты ухо приклони, Услышь слова мои И диво милости Твоих чудес яви Спаси от злых теней, Как первосвет очей Во крове крыл твоих До края лет земных. 157

Людмила Мурашова *** В люстре зайчики уснули, Потекла по венам ночь, Кому лeли, кому люли, Кого в сон, а кого – прочь. Что же мне искать в потемках? То ли счастье, то ли плач, На изломе ночью ломкой Мне – осколки от удач. Соберу я их и склею, Свет-зарницей напою, На востоке заалеет, На востоке я встаю! Ленинградские швеи Строчка за строчкой словно ведёт домой, Тканью зелёный свастики душим след, По гимнастерке мелкой бегу строкой. Тканью зелёной выстелю путь побед. Строчку за строчкой твёрдо вобью иглой, Фронт Ленинградский сталью живой встаёт, Может быть папе в пору придётся крой? Что если папе вдруг отдадут ее? Скоро прогоним, схлынет густая вырь. Скоро вернёмся, скоро обратный счет. Не потому что мне не мила Сибирь, А потому что, к дому тоска зовёт. 158

А строки падали капелью От Енисея взмою я над Невой, Птицей незримой я пролечу страну, Хлеба кусочек спрячу, возьму с собой. Если б ты знала, как я хочу домой! Чтоб на Литейном снова звучать шагам, Помнишь на Невском наши с тобой места? Мне бы прогладить раны гранитной шрам. У постамента Аничкова моста. Раненый ангел будет ещё живей. Ангел с колонны, город, прошу, храни! Помнишь, играли: кто до него быстрей? Помнишь, как было нам хорошо детьми? *** Я так скучаю по тебе, я так скучаю… Я день от ночи без ошибки отличаю, Но вкус один у них, один полынный вкус – Тот вкус отсутствия тебя – исчезнет пусть! Пройди по клавишам души потоком слез И вдохновенье потечет с далеких звезд На пальцы тонкие мои и по щекам, Я все волнения свои ему отдам. Я искупаюсь в родниках далеких лет, Где память бережно стирает твой портрет, Но я напьюсь тебя оттуда допьяна, И все равно, что утром с кем-то, но одна. 159

Людмила Мурашова Мне будет память говорить, что рядом ты, Я буду эту ложь вдыхать до слепоты, Который год тоску я пробую на вкус, То вкус отсутствия тебя – исчезнет пусть! Наполни день – сияньем дня, А ночи – тьмой. Огромный космос без тебя Мне стал тюрьмой. Княгиня Ты горда родовую статью И короной своих волос, Бог тебя поддержал в объятиях До того, как на землю принес. Благородством жемчужных нитей Перетянутый косы твои, Из ладоней твоих испить бы Первозданных чудес ручьи. Мне не важно, кого целуешь… Ты судьбу свою не пророчь, Всё равно ты меня разуешь В нашу первую тёплую ночь 160

А строки падали капелью Окно распахнуть Сколько было упреков – ненужных, шершавых упреков. Сколько было претензий в попытке спасти ничто, Заплелась паутина ошибок и мелких пороков, Чтобы в голых ветвях расставанию свить гнездо. Нет, не больше других и не меньше тебя снедали, Изнутри разъедая, занозы людских страстей. И вины твоей нет – это я рисовала дали Своей кистью послушной на мокром оконном стекле, Только дождь мне грозил нависающей пухлой тучей – Это он мои краски однажды совсем размыл… Я твердила себе: «Почему, ведь должно быть лучше!» И опять рисовала тебя, выбиваясь из сил. Я так мучила нас, я так мучила, боже правый! И вторгалась в пространство твое перекраивать суть, А тебя просто не было – это принять, и оставить Надо в ливень косой – подойти и окно распахнуть. 161

Людмила Мурашова Варны В варне твоей Варят в котлах Достаток. В варне твоей Много людей Распятых. Ради теней, Бледных теней Успеха Слушают змей, Звуки чертей Смеха. В варне твоей Солнечных дней Мало, В варне твоей Золото солнцем Стало. В варне твоей Времени нет До тризны, В варне твоей Злато – обет Жизни. Чувствуешь груз, Тягостный груз Свинцовый? Освободись! 162

А строки падали капелью Просто сними Оковы. Видишь – рука? В ней лепесток Алый. Его от цветка Души своей я Оторвала. Просто возьми И подержи У сердца… Может быть, в нем Что-то потом Изменится… *** Смена измерения , Смена измерения, Не бойся продолжения В новом измерении. Смирение, смирение Со сменой измерения, Не бойся преломления, Не бойся пробуждения. За смородиной за рекой, За печалями, за тоской, За ветрами и за стеной, Не кручина и не покой – Нави призрачной мир иной. 163

Людмила Мурашова Смена измерения, Смена измерения: Новое рождение От страха избавление. Смирение, смирение – Твое освобождение: От пут и от смятения Твое освобождение. За смородиной за рекой За печалями, за тоской Мара белая за тобой: Не огонь и не плаха – Свобода от страха. 164

А строки падали капелью Змеиное логово или У страха глаза еще больше Июльское солнце щедро разливало горячими нитями полуденный жар по людным улицам Сочи, шумели потоки прохладной Сочинки, листья те- нистых клёнов поглаживали перила, ограничи- вающие крутой берег речки, одетой в камень. С самого утра мы с сестрой гуляли по набережной, и я старалась в последний раз насладиться видом города. Помню, как мне не хотелось уезжать, с какой завистью я смотрела на остававшихся здесь лю- дей и почему-то, встречая нового прохожего, ста- ралась угадать, сколько ему осталось отдыхать в этом городе и куда он направляется: в роскошный отель или в съёмную квартиру. Мы должны были пойти на вокзал, чтобы ку- пить билеты на ближайшую электричку домой. Когда мы подошли к вокзалу, жара уже спала и сухой, слабый ветерок подул с востока. Подой- дя к пригородным кассам, мы с сестрой увидели нескольких женщин, которые держали в руках та- блички о сдаче квартир. Денег у нас оставалось мало, однако еще могло хватить на съём скромной комнаты на несколько дней. Я предложила Вере для интереса поспрашивать цены. Сначала хозяйки предлагали нам жилье по 300 рублей с человека. Нас окружила довольно плот- ная толпа желающих сдать комнату, но ни одна 165

Людмила Мурашова цена нас не устраивала, так как 300 рублей по тем временам были очень большие деньги. Тут одна неприметная бабулька, седая и сгорбленная, предложила нам свою квартиру, обещая взять с нас совсем недорого – сто рублей за двоих. Сестра уверила её, что мы сейчас подойдём, вот только посмотрим расписание. Отойдя в сторону, мы немного посоветовались и решили, ничего не потеряем, если съездим с ней посмотреть квартиру, хотя слишком низкая цена вызвала у меня некоторые подозрения. Старушка называлась Васильевной и пригласи- ла нас идти за собой – Как Ваше имя? – спросила Вера, которую не- сколько удивило такое простое и фамильярное знакомство. – Просто Васильевна, – ответила старушка. Потом она рассказала, что вынуждена сдавать квартиру за такую низкую цену, потому что выку- пает сыну какое-то жильё, что тот никак не мо- жет устроиться на работу и еще множество вся- ких мелочей о своей жизни, которые могли нас к ней расположить. Вера предложила доехать до квартиры на трол- лейбусе, но Васильевна сказала, что у неё пора- нена нога, что к ней идти от остановки сначала в гору, потом с горы, а в гору она подниматься не сможет. – Где же вы поранили ногу? – поинтересова- лась я. – Где же, дома негде что ли поранить? – с раз- дражением в голосе ответила Васильевна. По- чему-то ей не понравились мои расспросы. На та- 166

А строки падали капелью кой тон мне так и хотелось ответить: «Да мы вам верим, верим!», но я чувствовала, что это было бы уже лишним. – А вот если бы мы сели на такси, мы бы уже давно были на месте, – говорила она, и лицо его выражало усталость и нетерпение, хотя несколь- ко притворное. – Вот пойдёмте, заплатим по 25 рублей нас до- везут! Как же это вы молодые и жалейте деньги на такси! А я вот пенсионерка каждый день езжу на такси из-за больной ноги, – с досадой твердила она. Что-то мне подсказывало, что такси в курорт- ном городе должно было стоить дороже, чем 50 рублей, хотя на такси я излила нечасто, проще говоря вообще не ездила. Да и как-то странным казалось то, что человек, экономящий деньги для того, чтобы выкупить жилье сыну, каждый день платит за такси те же самые деньги, за которое вынужденно сдает квартиру... Потом я заметила, что даже сама наружность старушки являла собой противоречие: на ней была старенькая безрукавка видно ею же самой связан- ная, грязно-белая блуза и серая юбка, которая не светилась от старости только из-за подклада. Это нищенская одеяние дополняли ультра-модные новенькие тёмные очки, и они явно стоили неде- шево. Зачем убогой старушке темные очки, которые редко обнаружились бы даже у самых приверед- ливых модниц? Очки были тёмно-коричневые с зеркальным отливом, и поэтому полностью скры- вали её глаза. Сложно было сказать, добродушная 167

Людмила Мурашова она или мегера, сложно угадать что-то на лице, на котором не видно глаз. Мне удалось разглядеть только луковую морщинку возле линии рта. При взгляде на ее очки мне невольно вспом- нился герой романа Эксена Сю Жак Ферран, ко- торому будучи отъявленным преступником, уда- валось сходить за порядочного человека пока он скрывал свои маленькие желтенькие глазки за большими зелеными очками. «Что-то в этой ста- рушке не так», – подумалось мне. Всё же она нас уговорила поехать на такси, не- смотря на все наши уверения, что мы ей поможем пройти и в гору, и с горы. Перед тем как сесть в такси, Васильевна предупредительно спросила: – Это же мой сынок? – Твой, твой, – ответил таксист с заметным ак- центом. Какой сынок? Почему нужно было сесть имен- но в это такси, которое как будто ждало нас? Оч- нувшись от своих мыслей, когда мы вышли из такси, я заметила, что старушка даже перестала хромать, и одна повязка напоминало о том, какая нога у неё всё-таки болела. Комната на втором этаже каких-то трущоб, в которую она нас завела, была чистенькая и уют- ная: белоснежный тюль висел на светлом окне, две компактные тумбочки стояли у кроватей, по- крытых ослепительно белыми простынями, угол- ком лежали взбитые подушки. На стене висел не- дорогой красивый ковер, на полу лежала дорожка. – Ну что, проходите, располагайтесь. Напро- тив вас живёт ещё одна семья. Я сейчас принесу ключи,– говорила Васильевна. 168

А строки падали капелью Пока хозяйка где-то ходила, мы вышли на об- щую кухню поговорить с так называемыми сосе- дями. Там сидели двое мужчин в теле, вокруг ник крутилась немолодая располневшая женщина с опухшим видимо от выпивки лицом. – Вы здесь комнату снимаете? – спросила Вера. Женщина в засаленном халате ответила что-то невнятное вроде «Мням-мням», и так резво по- спешила уйти с кухни, и с таким виноватым лицом, как будто бы она у нас что-то украла. Оставаться на кухне с двумя нетрезвыми шкафами мужского пола наедине мы не решились. – Слабовато они похожи на обычных морских постояльцев, – заметила сестра. Когда Васильевна вернулась, сестра сказала ей, что мы не взяли вещи, за ними нужно ехать на другую квартиру и что мы вот только за ними съездим и вернёмся. – Дайте мне тогда хотя бы задаток, – попроси- ла Васильевна. – Но у нас нет с собой денег, – ответила Вера. Надо было видеть, как наша добрая старушка переменилась в лице. «Знаю я вас», – как будто говорили её насмешливые глаза, которые, нако- нец, в помещении избавились от очков. – Да неужели вы на курорте не носите с собой денег? – Всё потратили. – Ну хоть 100 рублей оставьте – Но вы нам ещё 25 должны, мы же в такси пла- тили, – возразила сестра. – Это я потом вычту, – всё более и более раз- дражаясь, говорила Васильевна 169

Людмила Мурашова Казалось, она хотела удостовериться в том, что мы вернёмся, ибо рыбку, пойманную на крючок, никто уже отпускать не хочет. Кое-как нам удалось убедить старушку, что мы заберём вещи и приедем. Спустившись с лестницы, я выглянула в окно: под крышей старого сарая стояла ржавая про- висшая кровать, покрытая грязной простынью с заметным красно-коричневым пятном, напоми- навшим кровь. Единственное окно сарая было за- шторено какими-то тряпками, весьма отдаленно напоминавшими занавески. Оказалось, что в этом сарае жил сын Васильев- ны, а на этой кровати, по словам самой хозяйки, можем и мы полежать. Как-то не сильно грязная кровать в сарае с кровавым пятном сочеталась с тем, какие чистенькие апартаменты Васильевна предоставляла постояльцам. Когда я смотрела на эту кровать, мне неволь- но долбила голову мысль: «А не ложатся ли на эту кровать отдыхать насовсем неудачливые посто- яльцы, после того как сынок с пропитой рожей почистит их пожитки? И не прилягу ли я на неё, если вернусь сюда? Не творятся ли в доме этих странных хозяев темные дела, и не станем ли мы их следующими жертвами?» При этой мысли я стала нарочито шутить и стараться казаться весёлой, чтобы не обращать на себя внимание хозяйки и не думать о том, что меня окружало, чтобы весёлость моя не стала слишком притворной. По-другому мы, может быть, оттуда бы и не вышли, хотя брать с нас было нечего, но кому это было доподлинно известно, кроме нас? 170

А строки падали капелью Выйдя из дома, мы пошли быстрым шагом к вокзалу, постоянно оглядываясь: не идёт ли за нами кто? Никто не шёл. В тот же день мы купили билеты на электричку, спеша поскорее уехать и стараясь обходить деся- той дорогой то место, где можно было встретить старуху или её странное такси, но мне казалось, что мы вот-вот на них наткнешься. Спокойствие вернулась ко мне только тог- да, когда мы сели в электричку, и за окном стали мелькать плодородные поля с налитой пшеницей, перечерченнеые лесополосами. Я смотрела в окно, и сердце моё билось уже не от страха, а от горячей гордости за те просторы, которые раскрывались за окном, от бесконечной любви к жизни, к Родине, ко всей земле, на ко- торой я живу, и я была благодарна проведению за этот день, как за второе рождение. Чтоб жизнь малиной не казалась Утро. Да, какое странное утро. Утро субботнего выходного дня и оно даже свободное. Как стран- но, имея пять работ, личные заботы и незавер- шенные планы иметь свободное утро, не правда ли? Но я сама так решила, оно будет свободным и субботний день тоже. Особо неотложных планов на этот день не было, обязательств тоже, работа может подождать… Не все же время мне работать. Да, свободный день впереди. Как он прой- дет? Отпустить его по течению – компьютер, ка- кой-нибудь фильм, несколько звонков друзьям, с 171

Людмила Мурашова которыми давно не общалась? Возможно, так бы оно и было, но друзья меня опередили. Звонок, в трубке осенне-клиновый голос подруги — Привет, ну что ты отдохнула вчера? Поехали сегодня с нами? Накануне она как раз меня приглашала на слет бардов в горы, но я, почувствовав, что сил моих на путешествия в тот день не хватит, осталась дома. В принципе, как потом оказалось, я все правиль- но почувствовала, но в это утро я решила, что ко- стер, простеленные по дороге долгие разговоры с подругой в машине, природа и встречи с творче- скими людьми все же лучше, чтобы провести вре- мя у компьютера и с телефоном. Так быстро я еще не собиралась никогда и уж тем более в туристическую поездку. Минут че- рез 40 я была уже у подруги с полным комплек- том всего необходимого на случай жары, холода, ветра и дождя и с тремя килограммами картошки. Все это уместилось в мою небольшую ручную су- мочку, а запасную куртку и картошку мы положи- ли в машину. Подруга, милая женщина – девушка – девуш- ка – женщина, которая, очевидно, вообще не ча- сто задумывалась о своей принадлежности к пре- красной половине человечества, меня уже ждала в своей маленькой белой машинке у «Магнита». Удивительно, но в этот день она даже накрасила губы и ресницы. «Сказывается мое влияние», - подумала я. Вообще Миссис О производила впечатление преждевременно и искусственно состарившей 172

А строки падали капелью себя психологически молодой женщины, ко- торую природа, однако, не обделила хорошими внешними данными: стройной фигурой, мило- видными чертами лица, на котором еще не успел расписаться возраст, да и вообще со своим свет- лым типом внешности при надлежащем тюннинге (как она сама это называет) она могла бы сделать из себя весьма выигрышную единицу. Могла бы, если бы хотела. Тем не менее, Миссис О ощущала себя старше своих лет, друзья у нее тоже были со- ответствующие – лет на 15 старше, да и вообще, в том возрасте, когда бы ей как раз замуж выходить и детей рожать, она очень глубоко закопала себя под гнет «осознания» собственной обработан- ности и отсутствия перспектив. Сказывался, ко- нечно, еще и подсаженный ей комплекс возрас- та, который я даже подозреваю кто ей подсадил и убежденность в силе воздействия заложенной в детстве программы. Почистить это все внутрен- ней самостоятельной настройкой у нее, видимо, не получалось. Все это погасило с ней всякую даже вероятность возникновения искры, не го- воря уже об огне. Прежде чем разводить огонь, нужно избавиться от влаги. Огня в ней не было, по ее собственному при- знанию, потому, что она не позволяла себе терять голову и анализ всегда брал вверх над эмоциями. И все же терять голову иногда нужно. Ради сча- стья, пусть даже временного. Я ведь знаю закон природы; «То, что не горит, только то и не сго- рает». Следуя этому закону, я выходила замуж и была счастлива, хотя счастлива я была в основ- ном до того, как мы поставили штамп, но это и не 173

Людмила Мурашова важно. Я надеялась, что после свадьбы ничего не изменится, кроме того что я стану женой свое- му единственному не просто, а официально. Что может изменить в принципе штамп? Да ничего – думала я, просто кольцо появится. А он многое изменил. Вернее, скорее всего, изменило мое- го мужа осознание, что я никуда уже не денусь, и он перестал претворяться именно тем челове- ком, которого мне хотелось видеть рядом с собой и стал собой – деспотичным хозяином меня. А у меня не может быть хозяев. Я, конечно, доволь- но быстро решила, что с мужчиной должно быть жить хорошо, плохо жить я и сама могу и, следуя вселенскому закону пустоты, я с ним развелась. Безрассудство? Да. Но я была счастлива? Была. И я прекрасно понимала, что никогда, ни при ка- ких обстоятельствах не может быть 100 % гаран- тии того, что человек окажется именно твоим и на всю жизнь и за разрыв, возможно, придется платить слезами. Может, мне и у него стоит по- просить прощения за то, что я не оказалась той, которая в его деспотизме видела бы проявления любви и была бы с ним счастлива. Возможно, и он заплатил за наше счастье болью. Что же, все имеет свою цену. Это закон равновесия, но он не должен атрофировать способность жить Его не надо бояться, с ним просто нужно быть осторож- ным. В этом я всю дорогу пыталась убедить свою подругу. Не знаю, насколько это у меня получи- лось, но когда я подошла к логическому заверше- нию своих мыслеизлияний, мы как раз подъехали к тому месту, где почуют приключениями. Начи- нал накрапывать дождь. 174

А строки падали капелью Палаточный лагерь фестиваля был раскинут за небольшой речкой в горах, над сценой и зри- тельскими местами были натянуты тенты, но сы- рость быстро пропитала все, и выходя из машины, я ощущала, будто вдыхаю капли дождя. Мы пере- ехали через речку на машине и пошли к палаткам и тентам знакомить меня с обстановкой. Барды встретили нас довольно радушно и мы с Миссис О отправились к костру. Там кто-то неудачно по- шутил, что я ее дочь, она ответила, что приемная, конечно, такое словесное породнение с ней мне было безумно приятно. Годилась она мне, ко- нечно, максимум в старшие сестрички, ведь мой старший брат на порядок ее старше – вот уж кто в отцы мог годиться в свои 40 с лишним. Но видимо ее внутреннее некорректное ощущение себя как раз и создавало вокруг нее ауру зрелого челове- ка. Видимо именно это ощущение и заставляет ее опекать людей. Тем не менее, в скором времени я почувство- вала себя вполне в своей тарелке и в опеке просто отпала необходимость. Мною довольно быстро овладело ощущение комфорта среди совершенно незнакомых мне людей. Этому не помешал даже пьяный старикан, который стал ко мне приставать и пытаться силком усадить меня к себе на колени. К сожалению, на подобную ситуацию опека Мис- сис О не распространилась, и она просто прошла мимо, хотя, возможно, при подобных сборах это обычное явление и она просто не увидала в про- исходящем ничего угрожающего. Благо на вопрос о возрасте я не долго думая ответила, что мне 15, вообще, раз я дочка Миссис О, значит мне по идее 175

Людмила Мурашова не больше 15 – 18, и старикан, промямлив что-то вроде «Не, ну с детьми мы, конечно э… не…» слег- ка подостыл ко мне и поймал другую девчонку, ре- ально школьницу. Посмеявшись внутренне над происходящим, я пошла на предварительное прослушивание, потом на первый тур чтений и меня включили в програм- му фестиваля. Тогда я уже потеряла свою подругу из виду, общалась со всеми кто имел что-то ска- зать по поводу моего творчества, ходила к костру, читала стихи один за другим, вступала в обсужде- ния, соглашалась не всегда и только время от вре- мени, когда Миссис О изредка подходила туда, где была я, грела ее оледенелые руки в своих – одета она была явно не по погоде, ей было холодно. Сам фестиваль и мое выступление тоже оста- лись теплыми в памяти. Я читала то, что выбрали и не только, потом назвали тему и я стала читать на ту тему, которую просят, записали в финаль- ный концерт, попросили подписать сборник для какой-то женщины композитора во имя совмест- ного творчества, но самое главное, это был пер- вый раз я чувствовала себя абсолютно свободной на сцене и перед публикой. То, что меня записали в финальный концерт и попросили присоединиться к последующим сле- там и фестивалям, несмотря на то, что я всего лишь поэт, а барды поэтов обычно не сильно жа- луют, меня, конечно, порадовало, но после фе- стиваля я стала замечать, что дождь усиливается и предусмотрительные люди начинают разъезжать- ся. Тем не менее Миссис О сказала, что уезжать 176

А строки падали капелью нам нельзя, потому, что впереди еще наше уча- стие в концерте. Концерт прошел зябко, вернее мне уже к тому времени не у костра было зябко и я, только вы- ступив, сразу же ушла к костру и стала спраши- вать не стоит ли нам уже домой, потому что было уже около 10 да и погода не давала мне покоя. Я люблю дождь и в отличие от многих бардов на по- году не сетовала, потому что когда как не в дождь чувствуешь тепло костра, но добираться в ночи по дождю – не сахар. Но домой нам было уехать не суждено. После 10 началась костровая программа и, когда на оче- редной мой вопрос когда мы поедем, Миссис О сказала, что все зависит от меня, я подумала, что это как-то неправильно, от меня все зависеть не должно, потому что машина не моя, да и другая ее подруга просит остаться, и сказала, что все будет как она хочет: хочет – еще останемся, хочет – пое- дем. Впоследствии, я, конечно, тысячу раз желала провалиться собственной предупредительности. По моим подсчетам, мы должны были немного посидеть и отправиться в путь, но… Гитара пошла по третьему кругу, а о пути еще никто и не думал. Становилось холодно и одновременно от дыма мне уже становилось плохо. С самого приезда я почти все время просидела у костра. Я стала веж- ливо намекать, типа не тяжело ли Миссис О бу- дет вести машину так поздно ночью и т.д., но мои намеки как-то как назло прошли мимо. Потом я уже перестала кашлять от дыма и стала апатич- но и медленно засыпать, свернувшись в трубоч- ку на лавочке у костра. Проснувшись от вспышки 177

Людмила Мурашова фотоаппарата я снова задала тот же вопрос уже прямо, но Миссис О велела мне договариваться с некой Миссис К и еще с кем-то, с кем я не по- няла, потому что они едут с нами, а она в прин- ципе поглотав. Я посмотрела на эту Миссис К, которая как раз в народном стиле подвизгивала под какую-то песню и поняла, что, если ей парал- лельно, что ее собственная дочка уже свернулась в трубочку рядом со мной, то договариваться сей- час бесполезно. Все встрепенулись только тогда, когда к нам подошла инструктор и сказала, что речка из-за до- ждя разлилась за последнее время настолько, что мыв через нее не перейдем, что осадки закончат- ся только завтра к обеду и, в случае если пойму на которой стояли наши палатки затопит, мы просто уйдем в горы. «Там меня и похоронят», - подума- ла я, едва не теряя сознания от дыма и усталости. Палатки у нас не было, ела я в последний раз в обед, пить вообще не пила, потому что около кот- лов с водой постоянно крутилась какая-то собака и все обнюхивала. И естественно тут всем резко стало надо домой. Откуда взялись у меня силы? Я стала бегать за джиппиками и всем довольно крупным, что на них походило, и проезжало через речку, чтобы нас пе- ревезли на тот берег. Миссис О говорила, что ни- кто этого делать не будет, никто нас не возьмет, а вот почему – моя логика этого так и не поняла. Миссис О говорила, что нужно остаться до утра и по светлому будет проще, но моя логика опять же отказывалась понимать, чем может помочь свет тогда, когда уровень воды поднимется еще больше 178

А строки падали капелью и еще чего доброго вообще пойму затопит. Коро- че мой инстинкт самосохранения стал отчаянно меня спасать. Спасался каждый по-своему: Мис- сис К перешла с девочками вброд через ледяную реку по пояс в воде с риском быть снесенной, уже не говоря о том, что простывшей. В этот момент первое о чем я подумала, это о том, что мне еще детей рожать и стала надеяться на джиппик. В итоге утиной походной, увязая в грязи кабу- лами я подгребла к одной подъезжавшей к речке большой ниве, водитель которой, слава богу, со- гласился нас перевезти. Я очень сильно надыша- лась дымом и плохо помню все, что происходило дальше. Помню только, что говорили только, что вызвали МЧС, потому, что какой-то пьяный но- сился по лагерю с пистолетом и кого-то продыря- вил потом помню свой ужас в машине когда фары утонули в воде и стало темно, остальное помню плохо. При этом я не пила вообще, как ни стран- но, даже воды. Подруга говорила мне, что, судя по ее знакомым преподавателям, она думала, что преподаватели вообще не спят, что во мне желез- ная воля и по идее она должна распространяться на все, просила извинить, если что-то не то ска- зала… Конечно я не стала обижаться на нее ни за что. Единственное, что меня могло бы задеть, это ее подчеркнутое «что она девочку доставила до- мой». Кто кого доставил это я бы еще поспори- ла, конечно. А так не за что мне на нее обижаться да и нет смысла. Если бы от моей обиды у нее бы резко повысился градус бдительности по жизни, я бы еще пообижалась, а так просто нет смысла. Просто в следующий раз она уже будет в курсе, 179

Людмила Мурашова что воля не всегда определяет границы физиче- ских возможностей и сидеть сутками у костра – это не самая удобная перина для моей хрупкой конституции. На следующий день целый день немного тош- нило, кружилась и болела голова, и я почти весь день проспала. А вечером? А вечером снова на по- иски приключений. 180

А строки падали капелью Ольга Плюснина Краснодарское лето затаилось на ветке лето, серенадой сверчков запело, расплескалось зелёным цветом и под ноги упало спелым, пахнет мёдом цветов душистых, жарким солнцем, землёй горячей, и прохладой огромных листьев, словно уши слонов, катальпы, серым цветом асфальт и кровля, винограда лоза стекает, грозди выкинув в небо словно похваляется урожаем, розы сохнут, им снится влага, и фиалки струятся песней, гелиопсис, целуя маки, золотые шары развесил, лето шепчет лучами солнца жаркой страстью о вечном счастье, ярко– белым на город льётся, чтоб теплом в нём своим остаться, 181

Ольга Плюснина город южный живёт и дышит, утопая в жаре и неге, подставляя тугие крыши поцелуям кубанского неба. Невыносимая Невыносимая, носимая ветрами, не вам носимая, забытая не вами. Не ваши плечи обнимавшая под вечер, не ваши губы целовавшая беспечно, не в вашем кресле спящая под утро, не в вашем доме ставшая уютом, не закреплённая в историях и фактах, не в вашем списке избранных контактов. Прошедшая невыносимо мимо, как сто других, но только выносимо. 182

А строки падали капелью Есть девочка Куда бежишь ты, гордый милый странник? Куда бы ты не шёл на этом свете, не обмануть взволнованную память: есть девочка – в глазах её – рассветы. Какими занят снова ты делами, чтоб пустоту заполнить так нелепо? Не обмануть проснувшуюся память: есть девочка – в глазах её – пол неба. Какими окружил себя друзьями, чтобы укрыться? Всё без результата, не обмануть искрящуюся память: есть девочка – в глазах её – закаты. В каком бокале ты или стакане утопишь жжение груди сполна? Не обмануть захваченную память: есть девочка – в глазах её – Луна. В каких словах, в каком самообмане захочешь спрятать все свои мечты? Не обмануть заполненную память: есть девочка – в глазах её – есть ты. С какою дрожью и в каким тумане ты к ней придёшь? И что она ответит? Когда срастётся в счастье ваша память? В её глазах – есть ты, любовь и дети. 183

Ольга Плюснина Mon ami Моей огромной любви, размахом со всю Россию, не вынести красочным улочкам твоего дорогого Парижа. Говоришь: «Mon amour, надо мной ты всесильна.» Ни к чему говорить, я и так по глазам твоим вижу. Мне знаком этот страх, страх столкнуться с чужим океаном, когда сердце твоё сжато болью до маленькой Эльбы. Едкой пермскою солью зализаны до́ крови раны, и теперь мне не страшно любить тебя, Oh mon bébé. Всеми ветками тайн уральских глубоких лесов, звёздным небом, распахнутым над голубыми горами, широтой летней пашни кубанских пшеничных хлебов, обнимаю тебя, невозможно тебя обнимаю. Ты твердишь: « Fou de toi. Je te donne le coeur» Разжигаешь огни своей страсти на Марсовом поле. Я вдыхаю тебя, низкий голос, раскатистый смех. Ты становишься дерзок и мнишь себя Шарль де Голлем. Погибая сто дней в заточении нашей любви, увязая по горло, внимая своей эйфории, ты теряешь акценты, теряешь себя, mon ami. А я просто люблю, всей душою, душою размахом с Россию. 184

А строки падали капелью Ты тоже полюбишь Твои вдохи и выдохи между моих лопаток, где сквозь тонкую кожу из глубин прорываются крылья, не гадаю, зачем ты со мною, ведь я – без загадок, а мужчины влюбляются в непостижимых. А я рядом, укрыта тобой простынёй, и бежать, добиваться, смотреть как щеночек – не надо, я такая как есть и хочу быть с тобой, я не ангел, не бог и не исчадие ада. Я люблю твои шутки дурацкие, редкий смех, твои песни без смысла, без слов – сколько хочешь их пой. Я надеюсь, что нас разлучит только смерть, ведь я точно умру без тебя, чтоб родиться другой. Чтоб родиться на завтра, родиться такой: неприступной, красивой, чарующей, непостижимой, чтобы мной любовался весь мир, даже ты, мой родной, добивался, страдал, и ухаживал очень красиво... А пока мы лежим, и моё бесфигурное тело обнимаешь, как– будто я дар, что в награду ниспослан. Я люблю тебя так, как других никогда не умела. И ты тоже полюбишь до смерти, а, может быть – после. 185

Ольга Плюснина Игры Девочки играют чувствами, мальчики не плачут – сильные, пули слов: порох – иллюзия, капсюль – страх, а после – гильзами в землю расставаний – пустошью, между – пониманье вынули. Девочки играют чувствами, мальчики не плачут – сильные. Мальчики играют в танчики, девочки живых ждут – верные, пули войн: порох – обманчивость, капсюль – страх. А тело смертное, жизни никому не значимы. Заслужили мы? Наверное. Мальчики играют в танчики, девочки живых ждут – верные. Девочки играют чувствами, плачут скромно, в одиночестве, хвастаются силой, мускулом, невозможно так, не хочется. Жить и умирать в искусственном – девичье, увы, пророчество. Девочки играют чувствами, плачут скромно, в одиночестве. Мальчики играют в танчики, гибнут сами и хоронятся, выбрав непростые тактики, 186

А строки падали капелью жизни не находят за околицей, вывернуты – на изнаночке вырезано «жил» глаголицей. Мальчики играют в танчики, гибнут сами и хоронятся. Девочки играют в танчики? Мальчики играют чувствами? Правила менять? Так раньше бы, в круге игр, как будто узники. Было ли когда иначе? А? Нет? Но почему так грустно мне? Кто играет с нами в танчики? Кто играет с нами чувствами? 187

Ольга Скай Ольга Скай *** Каждый знает, как выглядит грусть, Как душа забивается в угол, Как читает грехи наизусть, Заплутавшая в городе вьюга. Каждый хочет простой теплоты, Солнца в небе и рядом — кого-то, Чтоб в душе прорастали цветы, И звучали прекрасные ноты. Каждый верит в простое «люблю» И надеется на покаяние. Не желает никто кораблю Беспричального в море скитания. Каждый помнит, но память лиха… И когда мы срываем барьеры, Либо вера спасёт от греха, Либо грех отодвинет от веры. 188

А строки падали капелью Другу Пахнет детством, уютными сказками, жжёными листьями. Лето спит под пушистым, шуршащим осенним ковром. Не замёрзнуть нам вместе на вновь остывающей пристани, Где целует закат море стылое ярким костром. Разбросаем по лесу осеннему листья шершавые, Наколдуем березам-красавицам сказочных снов. А дубы и каштаны как воины - славные, бравые… К новой осени каждый из нас был опять не готов. Обрывают карманы каштаны и жёлуди гладкие, Словно в детстве меж пальцев скользит полированный шар… Можно вечность с тобой вспоминать те мгновения сладкие, Ты - подарок судьбы, наша дружба - Божественный дар. *** В ворохе листьев уже не найти наш след, Вымыт дождями орнамент июльских трасс. Город остывший в осеннюю хмарь одет - Слëзно жалеет таких непутëвых нас. В спинках сутулых скамеек немой укор С выжженным в шутку паролем: «Любовь навек». Странно, что люди способны стрелять в упор В тех, с кем когда-то хотели войти в ковчег. 189

Ольга Скай Щедрым подарком осколки кривых зеркал П’од ноги осень бросает. Сойти с ума... Чувств лабиринты ведут сквозь девятый вал, Ну а потом - Холода, Тишина, Зима.. Крепнет туманная стынь, но мы ждëм весны, Переживая сезонные виражи.. В листьях опавших, мой друг, нет ничьей вины, Искренность сердца возврату не подлежит. *** Ты похоже на сердце, что полнится жарким волненьем, Не способное быть хладнокровным, хранящее память. Берегов я касаюсь доверчивой, ласковой тенью, Так легко, незаметно, чтоб пылкую чуткость не ра- нить. Ты умеешь быть верным - на прежнем встречаемся месте. Так же шепчешь «привет!». Золотистых лучей отра- женьем Робко стопы целуешь, и нет в этой нежности лести.. Никогда не подвергну твоë благородство сомненьям. Ты меня научило дышать и отращивать крылья. Есть ли в счастье предел? Удержи шëпот волн на по- вторе, И пока под ногами песчинки ещë не остыли, С лëгким бризом лови мой пароль: «Я люблю тебя, море! « 190

А строки падали капелью *** Март рисует остатком мела, Сны зимы превращая в клочья. В чём секрет? Как весна сумела Мне всю зиму любовь пророчить? Жизни суть - в невесомой льдинке, Что нечаянно сердцем стала Межсезонного поединка, Где все чувства берут начало. Зарекаюсь лелеять веру В бескорыстность весенних шансов, - Но капель норовит без меры О любви нашептать авансом. Вновь в блокнотах ищу ответы - Сотни слов непутёвых кряду... Под зачёркнутой фразой «Где ты?» Стёртый ластиком след: «Я рядом» *** Комната, что пустовала так много лет, Вдруг ожила, и в ней снова зажёгся свет. Стало теплей. За окном баловАл февраль – Снегом на мёрзлом стекле рисовал вуаль. В ночь самых ярких созвездий рождался стих, Не про добро, не про зло - про любовь двоих. 191

Ольга Скай В крошечной комнате целый вместился мир, Робкая нежность соткала из чувств эфир. Шёпотом светлых надежд был тот миг согрет, И в перламутровой вазе расцвёл букет. Где-то в углу саксофоном звучал винил, Маленький скромный торшер сквозь ажур светил. Стены украсили контуры двух теней.. Так познакомились души - моя с твоей. *** Смотри, как нежно снег окутал землю, Под светом тихих звёзд она - невеста, Что накануне свадьбы чутко дремлет И ждёт с небес венчающего жеста. Как ей идут атласные наряды, Изящно повторяющие контур! - Завидуют небесных тел плеяды Пушистой неге светлых горизонтов.. И тишина, пропитанная тайной, Заполонив ночное мирозданье, Оберегает чуткий сон хрустальный.. А кто-то сыплет снег вселенской дланью.. Засеребрит, залюбит, залелеет В преддверии искристого рассвета.. Объятий тех нет мягче и теплее, В них снятся сны про радужное лето. 192

А строки падали капелью *** Сверкают полозья при свете озябшей луны. Сугробы глубокие сталью литой прошивая, Куда-то уносит в санях пережитые сны Прочитанный год, не приведший к заветному раю. Печалью и радостью полнится мчащийся воз, Звенят бубенцы по заоблачным далям вселенной. Как много несбывшихся, отданных прошлому, грёз, Щемящих, волнующих, прожитых нот незабвенных. Но заново не перечесть, не вернуться назад - Стартует январь с многоплановых линий сюжетных... Не нужен от нового года нам рай или ад - Пусть будет чуть больше любви бескорыстной, от- ветной, И полной окажется каждая в мире семья, Отступят недуги, что правили бал в уходящем, Ведь даже в трескучий мороз где-то есть полынья, А сердце стремится к сиянию звёзд настоящих. Начало всегда покоряет своей новизной, И к жизни азарт всё сильней, за страницей страница.. Сверкают полозья под вечной Полярной звездой. Сменяются годы, чтоб чьим-то желаниям сбыться. 193

Татьяна Фёдорова Татьяна Фёдорова *** Скажи, Отец наш, в чём мы провинились? Зачем же мы обидели тебя? Вокруг так много крови, гнили, пыли И боли. Нет в отчаянии дна. Наш мир в плену событий и открытий, Чума с Войной на пир позвали Смерть. Проснулся Голод: сильный, злобный, дикий, Танцующий на паперти, под плеть. В миг небо разлетелось на осколки, Окрашена Земля в бордовый цвет. И Страха отголосок тонкий, звонкий Под кожу проникает, гаснет свет. Здесь всё смешалось. Хаос и Порядок Черты свои размыли под конец, Когда душа под тихий звон лампадок Надела белый саван – свой венец. 194

А строки падали капелью *** Горечь на губах с запахом полыни оставляет грусть. Не хочу отныне у истоков чувств проливать я слёзы. Больше не вернусь в лютые морозы. Кошки разбежались, расстворились в лете. Мне уже не важно: где ты, кто ты, с кем ты. Улыбаясь в свете нового рассвета становлюсь другая. Что с твоим сюжетом ? *** За место под солнцем дань уважения! Руки с мольбою о Божьем смирении художник прославил в картине. Артритные пальцы, как память отныне. Каторжный труд 195

Татьяна Фёдорова штрихом карандашным. У славы, почёта – символ отважный. Великий художник, бравый маэстро– ведь брат за спиною стоит, всё как в детстве............. .......И через века отголоски той боли на полотне, усилие воли затронуло душу мира земного. И память, о жертве во имя Святого! История создания этой картины поражает. Это не просто эскиз рук, за этим изображением стоит нечто большее. Альбрехт Дюрер запечатлел на этой гравюре руки своего брата, благодаря которому сей- час имя художника известно во всем мире. Когда-то в самом начале карьеры два брата договорились, что будут художниками по очереди. Как известно, эта профессия приносит доход только единицам, и оба мальчика это прекрасно понимали, так что один из них должен был заняться чем-то более прибыльным, но тяжелым, чтобы другой мог свободно творить. Этим тружеником и стал брат Дюрера. К сожале- нию, к тому времени, как пришло время меняться местами, его руки уже настолько загрубели, что он более не мог стать художником. Обиды, однако, он не держал, так как был человеком смиренным и на- божным. Руки этого благородного молящегося брата Дюрера мы видим на картине. Зная историю созда- ния, смотришь на произведение совсем по-другому, осознавая всю силу жертвенной братской любви. Сам того не осознавая, брат пожертвовал своей меч- той, чтобы осуществилась мечта другого. 196

А строки падали капелью Искусство любить Играет на струнах сердечных оркестров Сын древних Богов, что хранит Поднебесье. Он словно титан, держит мир наш плечами, Портала за гранью владеет ключами. И там, на краю мира царств – Океана, Где Ирис с Зефиром царят без обмана. Рождён был кудесник и вестник Любви, И именем – Эрос его нарекли. Он мир укрывал пеленою надежды Берёг целый Свет, защищая мятежных Отважных сказителей века искусства, Что землю любили свою так искусно! Крылатый мужчина стрелою жалящий Душевной гармонией животворящей, Способной вселять, исцелять красоту, Свободу ценить, презирать пустоту... Вершили состав наконечников су́дьбы, Влюблённость и холодность греческих будней. Смычок равнодушия, муторной доли Иль радость Земле и подземной юдоли. Забытые Боги считались с опаской С оплотом мечты, откровенною лаской Ушедшего символа целой эпохи! На память остались оливы и ольхи. 197

Татьяна Фёдорова И даже сейчас, на краю Океана, Где Ирис с Зефиром царят без обмана, Следит он за демосом старой Эллады Великий творец бесконечной монады. Эрос –греческий бог любви и страсти. Смелый, крылатый стрелок, владеющий ключами от неба, моря, земли и царства мертвых. Ирис(Ирида)- в греческой мифологии олицетво- рение и богиня радуги,крылатая вестница Зевса и Геры. Зефир- муж Ирис, бог западного Ветра. (По изложению Алкея, одного из величайших ли- рических поэтов Греции, существует миф, что от бога западного ветра Зефира Ирида родила Эроса.) Демос — народ (др. греч.) Юдоль – долина. Эллада — самоназвание Греции. Термин часто применяется в отношении Древней Греции. Монада – согласно пифагорейцам, обозначала «божество», или «первое существо», «единицу» или «единое, как неделимое». 198

А строки падали капелью Юрий Наумов Волчья тропа Пока молодой – все тобой дорожат, нуждается в лидере серая стая. Но стае не нужен беззубый вожак, у старости участь до боли простая. Так лучше уйти – подыхать в тишине, я чую: брести мне осталось недолго. Но шерсть ещё дыбом встаёт на спине: попробуй-ка, тронь одинокого волка! Сошёл я с тропы или, может, с ума? На лес опускается злая завеса, просвета не видно, судьба как тюрьма. Куда убежишь из дремучего леса? Решётки деревьев, куда ни взгляни, не я выбирал себе участь такую. Свобода виднеется в люке луны, но недостижима – о ней я тоскую. Светило, ты мирно царишь в вышине, а я подыхаю в случайном овраге. Ах, если бы раньше открылось ты мне – не тратил бы силы напрасно на драки. Я раны не ведал такой глубины. Ужель для рывка не осталось силёнок? Прыжок… и я вижу изнанку луны. Свет… вместо меня там родился ягнёнок. 199

Юрий Наумов Кладбище кораблей О ком протяжно и уныло поют киты? На глубине тиха могила, в песках винты. Покрыты тиной люки, сваи и якоря. И скат неспешно проплывает, легко паря. На дне блестят монеты, бусы – сундук открыт. Желеобразные медузы, молчанье… рыб. Сквозь толщу моря не пробиться сиянью дня, а из кают взирают лица – зовут меня. Всем морякам, кто был отважен, честь отдаю. Кто победил, уже не важно, в морском бою. Шурша, добычу делят крабы. А я – моллюск. За тех, кто правы и не правы, во тьме молюсь. 200