Похождения отставного полковника

Ольга Карагодина ПОХОЖДЕНИЯ ОТСТАВНОГО ПОЛКОВНИКА ПЛОХОТЫ Издательство «Перо» Москва 2015

УДК ББК К К Карагодина О. Г. ISBN Похождения отставного полковника Плохоты. – М.: Издательство «Перо», 2015. – 133 с. ISBN ББК © Карагодина О. Г., 2015

3 ПРЕДИСЛОВИЕ Каждой эпохе нужны свои неповторимые люди — непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы Суворова. История ничего не рассказывает о них. А если присмотреться к ним внимательно, понимаешь: именно они творят историю, их поступки затмили бы славные подвиги великих военачальников. Это из них вырастали Кутузовы и Багратионы. Это они, скромно одетые, живут рядом с нами и творят историю, тихо идут своей дорогой, никого не беспокоя, пишут стихи, любят петь, танцевать, рассказывать занятные байки. Персонаж этой книги — честный, прямодушный, немного наивный, местами смешной, по-детски трогательный, бравый, но скромный полковник в отставке Захар Сергеевич Плохота. Он небольшого роста, коренаст, голубоглаз, с широкой улыбкой на приветливом лице — думаю, многие будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не делал революций, чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии. Он — наш современник.

4 Ольга Карагодина ГЛАВА I. Сны Захара Сергеевича Лес. Небольшая поляна. Густые кусты дикой малины с тёмно-бордовыми ягодами. Тишина. Изредка слышится птичий вскрик. За кустами — палатка защитного цвета, переносной телефон, от которого тянется длинный шнур. Молодая симпатичная связистка Верочка, играя ямочками на пухленьких щечках, сидит на переносном стуле, прислонив к уху трубку и внимательно слушая доносящуюся сбивчивую речь — идут военные учения. Верочка вскидывает белокурую головку: — Захар Сергеевич! Звонит генерал, просит принять голубиную почту. Не пропустить! К птице прикреплены дальнейшие указания по ведению боевых действий. Просил не допустить перехвата гонца и в случае необходимости, дабы противник не смог овладеть секретным посланием, съесть почтового голубя. — Надо будет — съедим, — заверил связистку Захар Сергеевич. — Позвать главного свистуна части рядового Сапсанова! Верочка вскочила со стула, бросилась вон из палатки. Туго обтягивающая её выпуклые бёдра юбка, сшитая из зелёного солдатского сукна, заставила Захара Сергеевича забыть о голубях. Он вспомнил, как отобрал её в своё подразделение на ежегодном смотре связистов. Захар Сергеевич любил обходить женские роты связи. Вот и тогда, просматривая строй девушек, заметил: почти у каждой на груди — медаль «За боевые заслуги». Лишь у одной была «За отвагу». Помнится, спросил её заинтересованно:

5 — Почему такая медаль? — А я сопротивлялась, товарищ полковник, — гордо ответствовала дивчина. — Хороша чертовка! Так бы и вду… Отставить! — приказал сам себе и замурлыкал под нос сочиненную им самим песенку «Рита, Рита, Маргарита, танцевала Рио-Риту», посвященную любимой жене. Полог палатки приподнялся, в неё проскользнул худощавый, черноволосый сержант Сапсанов. — Сержант Сапсанов по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал парнишка. — Вольно, — скомандовал Захар Сергеевич, — получите боевое задание. Чего застыли? Понимаю. Бывают дни, когда вы голубь, а бывает — памятник. Слушайте внимательно. Генерал выслал к нам почтового голубя. Ваша задача — посвистеть и поймать птицу, снять с неё донесение и отдать мне. Не подведите, сокол Сапсанов, на вас — вся надежда. Не напугайте птицу! Сами знаете, какими будут последствия: запасной формы на вас нет. — Есть поймать птицу! — щелкнул каблуками солдат и, развернувшись кругом, покинул палатку. — Та-а-ак, — удовлетворённо крякнул Захар Сергеевич, кликнув Верочку, — принесите мне чаю — жду почту. — Представляете, — затрещала Верочка, — я слышала, что один мужик скрещивал голубей с попугаями. — Остолбенеть! Зачем? — подивился Захар Сергеевич. — А если голубь заблудится, сможет спросить дорогу, — хохотнула Верочка. — Чудны дела твои, Господи, — прикрыл глаза Захар Сергеевич, скрещивая руки на груди.

6 Ольга Карагодина — Ба-бах! — раздалось над его ухом. — Ложись! — автоматически крикнул он и повалился на пол, — голубя не пропустите! — Голубь мой, — ласковая рука Риты коснулась вспотевшего лба мужа. Всё воюешь. А что там у нас за Верочка завелась? Захар Сергеевич, сидя на постели в полосатых семейных трусах, протёр глаза. Ни леса, ни палатки, ни связистки рядом не было, лишь ясные карие глаза любимой Риты. — А голубь где? — все ещё не проснувшись, спросил жену. — Вестимо где — на улице летает, — откликнулась она, — они весь подоконник загадили, — вставай, чайник закипел, будем завтракать. После традиционно плотного завтрака Захар Сергеевич обычно выходил на прогулку. Человек он был деятельный, просто так на пенсии ему не сиделось, душа требовала непременно чем-нибудь заняться. Он умел многое — не только гвоздь в стену забить: замечательно пел в полковом хоре, писал заметки для военной газеты, пробуя себя в роли журналиста, любил фотографировать сослуживцев и членов их семей. Любил собак, детей и женщин. Выйдя из подъезда, поправил любимую клетчатую кепку, и тут ему прилетело послание: на козырьке кепи повисла крупная бело-жёлтая слизистая капля. — Ах ты, негораздок! — выругался он, — прикормила Ритка на мою голову! Кыш отсюда! Вечером достану мелкашку — полетаете над головами граждан! Звонок мобильного телефона заставил его забыть о грязном кепи и полезть во внутренний карман куртки.

7 — Алло! Валька, ты? Какими судьбами? Предложение для меня? Слушаю внимательно. Статьи есть? Хорошо. Заметку напишу. Отведешь меня в редакцию? Можно стать членом литературного клуба? Ты пишешь стихи? Эка тебя после службы заморочило! Была нормальной связисткой, генералу нравилась. Некогда лясы точить? Ладно. Готов. Лечу. Сейчас мухой домой — и к тебе. Почему не сразу? Да голубь меня за памятник принял. Кепи пострадало. Куда же я такой обласканный… Плевать? К деньгам и успеху? Еду. Таким образом, благодаря вещему сну и голубю Захар Сергеевич, полковник в отставке, попал в один из столичных литературных клубов. Впереди маячила бурная деятельность в компании писателей, поэтов, музыкантов и других творческих личностей. Жизнь начала принимать захватывающий оборот.

8 Ольга Карагодина ГЛАВА II. Всегда первый на финише спора — Что в мире творится! Очередной скандал в Думе, в Украине власть делят, в Крыму пенсии повышают, как бы не было войны, — сказала Захару Сергеевичу его жена. Несколько лет тому назад, после того как его признали в армии пенсионером, он ушел с военной службы и теперь всю свою энергию направил в сферу литературы, куда его привела бывшая подчиненная Валентина. Теперь он промышлял написанием стихов, в основном сатирических, направленных остриём на реалии современной жизни. Кроме того, Захар Сергеевич страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе спину «Фастум-гелем». — А что там передают про Украину? — спросил он, не переставая массировать спину в районе копчика. Он сам был наполовину украинцем. Мама русская, папа — из Полтавщины. В шестнадцать лет, когда получал паспорт, взял фамилию отца — Плохота. После армии женился и больше домой не возвращался. По всей стране колесил, отдавая долг Родине. Дослужился до полковника. — Украина и Россия — практически сёстры, за что им воевать? Служил и там, и там. Родня и там, и там. Чего делить-то? Эх… армия наша стала другой, всё больше по контракту людей набирают, а таких, чтобы стояли за честь и совесть страны, совсем не осталось. Что там передают? — Сашку Голого убили, того, что за бандеровцев стоял. Опять обстановка накалилась. Правые бьют левых, левые втихаря стреляют правых, а меж ними Нюрка Оглашенко скачет и призывает спалить Россию огнём.

9 — Баб надобно держать в узде, — крякнул Захар Сергеевич, — я своих связисток, — сжав кулак, показал жене, — вот где держал! Чуть что не так — всех раком ставил: и виноватых, и не виновных. Этой Нюрке твёрдая рука требуется… ой-й-й… От резких движений спину скрючило. Захар Сергеевич застонал. — Боже правый! — вскричал он. — Вот те на! А где это с господином Сашко приключилось? — В Киеве его укокошили. Из автомата. Ужинал он с дружками, а там милиция понаехала, он в окошко сиганул и тикать от них. Говорят, застрелили при попытке к бегству. — Стало быть, Сашко этот приказал долго жить. Долго мучился? — Тут же помер. — Известно — с автоматом шутки плохи. У нас в части один офицер забавлялся с револьвером и перестрелял всю семью, да еще соседа, который пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа. Хотя в Украине оружие всё старое, из иного автомата, Рита, хоть лопни — не выстрелишь. Таких систем — пропасть. Но для Сашко, наверно, купили что-нибудь этакое, особенное. И я готов биться об заклад, что человек, который стрелял, по такому случаю сам переоделся в бандюка. Стрелять в Сашко — штука нелегкая. Это не то, что браконьерам подстрелить лесника. Все дело в том, как до него добраться. К такому хитрому просто так не подойдешь. — Там, говорят, народу много было. — Разумеется, Рита, — подтвердил Захар Сергеевич, заканчивая массаж копчика. — Нечего было

10 Ольга Карагодина светиться в столичном кабаке. Такая участь многих еще поджидает. Вот увидишь, Рита, они доберутся и до других, а может, и к нам в Россию, раз уж начали с этого дяди. У него, у Сашко-то, много врагов, побольше еще, чем у Нюрки. Недавно в кафе один мужик рассказывал: «Придет время — эти властолюбцы полетят один за другим, и им даже государственная прокуратура не поможет». Потом оказалось, что этому типу нечем расплатиться за пиво, и официанту пришлось позвать полицию, а он дал официанту оплеуху, а полицейскому — две. Потом его увезли в карете в обезьянник очухаться… Да, Рита, странные дела нынче творятся! Значит, еще одна потеря для Украины. Когда я был на военной службе, так там один рядовой застрелил майора. Зарядил ружье и пошел в канцелярию. Там сказали, что ему в канцелярии делать нечего, а он — все свое: должен, мол, говорить с майором. Майор вышел и лишил его отпуска, а он взял ружье и — бац ему прямо в сердце! Пуля пробила майора насквозь, да ещё наделала в канцелярии бед: расщепила стол, и одна щепка угодила секретарше в лоб, она пила кофе и залила служебные бумаги. — А что стало с тем солдатом? — спросила минуту спустя Рита. — Повесился на шнурках от кроссовок, — ответил Захар Сергеевич. — Да шнурки взял у товарища, а кроссовки те бешеных денег стоили, потом и второго из петли вынимали — он деньги у командира украл, чтобы их купить. Комиссовали обоих. А тот, что из-за шнурков переживал, потом в семинарию пошёл и теперь проповедует в какой-то церкви. А что там наш президент говорит?

11 — Наш затих, смотрит, думу думает. А министры его стоят у двери бочком, закрыв лицо кулачком. Чтобы их детям всю жизнь подписи собирать, и чтобы всегда одной не хватало! — Эх, был бы я моложе, поехал бы, куда страна пошлёт — границы оборонять. Для такого дела я бы купил себе хороший пистолет, вроде браунинга: на вид — игрушка, а из него можно в два счета перестрелять вражин, хоть тощих, хоть толстых. Впрочем, между нами говоря, Рита, в толстых быстрее попадешь, чем в тощих. Вон американский президент тощий, хотя глава государства. Король тощим не должен быть, но зато он тёмный, как силы подземелья. Всё командует из-за океана, кому и как жить. Этого браунингом не достанешь, только, если силы Куклукс-клана привлечь. В Америке всё по-другому. У них президентом стать куда легче, чем у нас: всего-то нужно не так уж много — иметь широкую улыбку, черную жену и напасть на какую-нибудь страну. — Сходил бы ты проветрился что ли, вояка, — отмахнулась Рита, — устроил тут вечер проедания плеши на время. Хватит уже, отвоевался. Воюй со старушками, что кормят голубей. — Пойду пива с Борисычем выпью, — поднялся Захар Сергеевич. — А ты новости слушай, потом доложишь обстановку. В кафе «Под мухой» его уже ждал закадычный друг Вениамин Борисович, бывший агент тайной военной разведки. Он тщетно пытался завязать хоть с кем-нибудь серьезный разговор. Парочка молоденьких девушек сразу же от него отсела, а больше никого не было, поэтому он с

12 Ольга Карагодина нетерпением ждал Захара Сергеевича — вот уж с кем можно было отвести душу. Захар Сергеевич дал другу подпольную кличку «Веник», но тот об этом не знал. Веник слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него — «задница» или «дерьмо». Но он был весьма начитан, обожал фантастику и страшно уважал писателя Мулдашева. По этой причине всем советовал его читать, ибо был твёрдо уверен: люди произошли от инопланетян, и яростно ненавидел Дарвина. — Нынче хорошая погода, — крикнул от дверей Захар Сергеевич, с порога завязывая разговор. — Дерьмо! — ответил Веник, доставая портсигар, — ноги ломит — к дождю. — Слышал, что по телевизору говорят? — подсел к нему за столик Захар Сергеевич, показывая пальцем официантке на кружку пива. — Посадил жену конспектировать новости. — В Украине Сашку Голого застрелили. Что на это скажешь? — Я в такие дела не лезу. Ну их всех в задницу с такими делами! — ответил Веник, закуривая сигарету. — Вмешиваться в такие дела — того и гляди, сломаешь себе шею. Я на пенсии. А что там, в политике, меня не касается. Вот скажи мне лучше: веришь ты в инопланетян? — Вопрос в другом, — ответил Захар Сергеевич, — верят ли они в тебя? Три кружки пива, — крикнул официантке. — В Украине опять война. Такая страна хорошая была, когда я там служил. Помню, во Львове один капитан упал с лошади и расшибся. Хотели ему помочь — посадить на коня, посмотрели, а он уже готов — мертвый. А ведь метил в майоры. Перед смотром это с ним случилось. Эти смотры никогда до добра не доводят. Помню, как-то на смотре у меня звёздочка с пилотки

13 упала и закатилась куда-то, так и не нашёл, и за это меня посадили на двое суток под арест. На военной службе должна быть дисциплина — без нее никто и пальцем для дела не шевельнет. Наш командир — фамилия его была Забейворота — всегда говорил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает!» Ну, разве это не так? Представь себе сквер в центре города, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Каждый — с татуировкой и серьгами, у кого — в ухе, у кого — в губе, у кого — в пупке, а у кого — и вообще на причинном месте. Вот что меня ужасно пугает. Как ушёл на пенсию, ничего от прежней армии не осталось. Потом Захар Сергеевич изложил свой взгляд на политику России и Украины, чем немало притомил Борисовича, у которого под штанами лежал последний выпуск газеты «Аргументы и факты», в которой говорилось об очередной намечающейся поездке профессора Мулдашева в Гималаи. — Давай обсудим последнюю газету, — предложил приятель Захару Сергеевичу. — Это которую? «Экспресс-газету», что ли? Так я читал, как таджики ночью в центре города за старухами гонялись и даже одну изнасиловали, приняв её со спины за девушку, а когда разобрались, старуха чуть дух не испустила, а потом про неё даже передачу сняли и по телевизору показывали. Она от счастья вся светилась, ей бы и вагон лимонов не помог унять радость. Позор! О чём трубят газеты?! Дожили. Тут на днях моя Рита познакомилась с одной старушкой — чёртова Яга голубей прикармливает, а они потом на голову гадят — та мне

14 Ольга Карагодина шикарную историю рассказала. Обязательно напишу её и отнесу в литературный журнал. Слушай: у этой Яги был брат-лесник. Застрелили его браконьеры, и осталась она вдовой с двумя детьми. Через год вышла замуж опять за лесника, ну, и того тоже как-то раз прихлопнули. Вышла она в третий раз опять за лесника и говорит: «Бог троицу любит. Если уж теперь не повезет, не знаю, что и делать». Понятно, и этого застрелили, а у нее уже от этих лесников круглым счетом было шестеро детей. Пошла она в церковь к попу, и плакалась там, какое с этими лесниками приняла мучение. Поп ей порекомендовал выйти за церковного сторожа-пьяницу. Обещал копеечкой помогать, а сторож, однажды вдрызг напившись, упал с колокольни. А она от него прижила ещё двух детей. Как поднимать такую ораву? Она снова вышла замуж за бывшего зэка, он таксистом подрабатывал, тоже крепко любил выпить, ну тот как-то ночью стукнул ее бейсбольной битой — он её всегда с собой носил и даже спал с ней, и добровольно сам на себя заявил. Когда его потом на суд привели, он укусил охранника за нос и заявил, что ни о чем не сожалеет. Охраннику на нос швы наложили, он впоследствии нюх потерял, а судья попросил оградить его сеткой от обвиняемого, запутался в ней и сломал руку, да не смог свою подпись поставить. Зэка того оправдали, уж очень скверной была та баба, его жена, за него все окрестные мужики просили. — Ещё три кружки, — щёлкнул пальцами Захар Сергеевич. Основательно хлебнул пива и продолжил: — Давай, брат Веник, гимн споём. Украина и Россия скоро обе спалятся. Будет драка! В момент своего пророчества Захар Сергеевич был прекрасен. Его расплывшееся в широкой улыбке

15 добродушное лицо вдохновенно сияло, как смазанный маслом горячий блин. Все у него выходило просто и ясно. Веник встал и торжественно произнес: — Больше, Захар, тебе говорить не надо. Пройдёмте, гражданин, со мною на пару слов в коридор. Захар Сергеевич вышел за тайным военным агентом в коридор. Там его ждал небольшой сюрприз: собутыльник показал ему красную книжечку шестидесятых годов прошлого столетия и заявил, что может его арестовать за наведение паники среди мирного населения. Но потом сжалился, сказал, что не будет этого делать, и отвёл его домой к Рите. Захар Сергеевич понял своё упущение — он не получил нужного дипломатического образования.

16 Ольга Карагодина ГЛАВА III. Детская мечта, или летящий по небу Захар Сергеевич давно хотел осуществить свою детскую мечту: ещё мальчишкой он мечтал стать пилотом, непременно хотел летать. Но, несмотря на то, что здоровье у него было крепкое, в пилоты его не взяли. Задумал он на пенсии полетать, но не на самолёте, а на изобретенном им самим летательном аппарате. Почему бы не попутешествовать по воздуху? Целый год думал и придумал. Дело было за малым. Осуществить задуманное надо было жарким летним днём, следовало только достать необходимые детали: кресло, пятьдесят огромных метеорологических шаров, не менее метра в диаметре, гелий. Гелий — чудесный газ, самый инертный среди летучих и самый летучий из инертных, обеспечивает колоссальную подъёмную силу. Летать он собирался на воздушных шариках. Правда, гелий поднимал шарики на высоту до тридцати пяти километров, но это обстоятельство Захара Сергеевича не смутило. Помимо гелия, ещё нужно было достать баллоны с газом вместимостью не менее четырёхсот литров каждый для закачки шаров. Всю зиму Захар Сергеевич втихаря от жены покупал всё необходимое, чтобы не было лишних вопросов, и складывал всё это в углу сарая, тщательно прикрывая брезентом. Моноблоки с гелием ему привезли на военном грузовике и сгрузили на пустыре у одинокой берёзы, остальное он разместил в сарае. Наконец, дата полёта была назначена. Рита уехала к родственникам на несколько дней и не могла ему помешать.

17 Захар Сергеевич ещё с вечера позвал соседа Евгения Павловича и описал ему поставленную задачу. Всю ночь они с другом надували шары. И вот ранним июльским утром при первом щебетании пташек Захар Сергеевич вышел на стартовую площадку — огромный пустырь с крепкой березой, на которой уже покачивались привязанные шары. Поставили вместе с Палычем садовое плетёное кресло, и стали по одному привязывать к нему шары. Захар Сергеевич надел на голову каску времен Великой Отечественной войны, оставшуюся от отца. Уселся в кресло. Проверил карманы охотничьего жилета. В каждый положил банку жигулёвского пива. Взял в одну руку багор на всякий случай, в другую — стартовый пистолет, чтобы стрелять по шарам, когда ему нужно будет спуститься на землю. Палыч накрепко прикрутил воздухоплавателя к креслу и отвязал веревку. Космонавт Захар Сергеевич собирался плавно подняться всего на тридцать метров, однако кресло, как из пушки, взлетело на пять километров. Хочешь летать — так лети к чертовой матери. Через четыре часа диспетчер ближнего аэропорта случайно услышал переговоры пилотов, не относящиеся к делу. — Миха, ты в курсе, у вас в посадочном эшелоне какой-то дурак летает на садовом стуле? — Что-что? — округлил глаза диспетчер, подумав, что он галлюцинирует от переутомления. — Миха, слышишь? Летает, говорю. Вцепился в свой стул. Все-таки аэропорт близко, я и подумал, мало ли что...

18 Ольга Карагодина — Булдаков! — вмешался в беседу диспетчер, — у вас проблемы? — У меня? Никаких. Все нормально. — Тогда про какого летуна вы говорили? Немедленно передайте управление второму пилоту. — Зачем? — изумился Миха. — Что-то я вас не понял. — Борт-24159, повторите доклад диспетчеру! Вы сказали, что у вас в посадочном эшелоне придурок летает на садовом стуле. Так? — Так, но он мне не мешает. Но ветер, знаете... Тогда диспетчер, понимая, что ему сильно влетит, врубил громкую трансляцию, чтобы в случае чего отмазаться. Старший смены, выпучив и без того рачьи глаза, тут же подал сигнал тревоги, дав указание полностью обеспечить безопасность всех полос аэродрома, заодно вызвав пожарные машины, «скорую помощь» и психиатра, после чего попросил диспетчера передать на борт-24159, что полосы очищены, сообщение воздушных судов корректируется — слава богу, не международный аэропорт, а учебная база для начинающих лётчиков, сообщил, что можно садиться — психиатр уже выехал. Вскоре самолёт сел. Миха вместе со вторым пилотом пошёл объясняться с руководством под присмотром подъехавшего психиатра. Диспетчер отправился на своё место и тут же услышал новое сообщение с борта-25417, который ещё находился в воздухе. — Какого хрена тут козел на воздушных шариках путь загораживает? Вы вообще за воздухом следите? В диспетчерской поднялась паника. По всей видимости, у всех присутствующих начались коллективные галлюцинации в результате нападения неизвестного

19 противника, который распылил психотропный газ над аэропортом. Диспетчер дрожащими губами поднёс ко рту микрофон: — Спокойно, капитан Стрижов. Кроме вас, его кто- нибудь видит? — Мне что, бросить штурвал и спросить второго пилота, не слепой ли он? — Почему вы считаете, что он слепой? Какие еще симптомы данного расстройства вы можете назвать? — Товарищ диспетчер! Докладывает капитан Стрижов. Я ничего не считаю, я просто сказал, что эта гадская птица на веревочках работает воздушным заградителем. А расстройством я могу назвать работу лично с вами и с вашим аэропортом. Диспетчер затряс головой, руки его задрожали, он попросил стакан воды и подоспевшего к нему психиатра, но, поскольку полностью утерял самоконтроль, выронил стакан на пол. Психиатр выхватил микрофон: — Капитан Стрижов! Что у вас происходит?! — Ничего особенного, кроме того, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолета. — Вы это в каком смысле?! — тихо осел на стул психиатр. — В прямом, переносном и философском, включая аэродинамический. Психиатр потёр пальцами седеющие от сложной, напряженной работы виски. — Сегодня не день дурака? — с надеждой спросил он диспетчера, снимающего мокрые носки.

20 Ольга Карагодина Из динамика послышался ровный голос капитана Стрижова: — Земля, докладываю: только что какой-то баламошка чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации. Диспетчер и психиатр впились в воздушное пространство взглядом близнецов — Горгон Медуз, убивающих все, что движется. Диспетчер выхватил микрофон из рук психиатра: — Капитан Чижов, тьфу, Стрижов, только спокойно! Борт-25417, доложите по порядку. Что вы видите? Из динамика послышался ровный голос капитана: — Посадочную полосу вижу хорошо. — К черту полосу! — Не понял? В смысле? — Продолжайте посадку! — А я что делаю? Земля, у вас там все в порядке? — Доложите — вы наблюдаете неопознанный летательный объект? — А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный. — Что это? — Мужик. — Он что, супергерой какой-то, что там летает? — А я почем знаю, кто он такой? — Так. По порядку. Где вы его видите? — А я его уже не вижу, его ветром сдуло. Он улетел. Как Карлсон. — Куда? — А я откуда знаю? Но я видел в его руках палку и пистолет. — Диспетчер! Диспетчер! Что с полосой? Говорит борт-12313, захожу на посадку.

21 — А мужик где? — Который? — Который летает! — Это что... вы его запустили? А нафига? Я не понял. Вы что, псих? — Сейчас — да! — отёр потный лоб диспетчер, отбиваясь голой ногой от психиатра, пытающегося выхватить микрофон из его рук. — Вижу! Вижу! — послышался голос с борта-12313. Какой-то чудак на садовом стуле! А почему он летает? — А потому что он му**к! — ответил психиатр, завладевший наконец микрофоном. Вот поймайте его и спросите, почему он, тля, летает? — Что его в воздухе-то держит? — в отчаянии надрывался диспетчер. — Какая етицкая сила? Какое летательное средство? Не может же он на стуле летать! — Так у него к стулу шарики привязаны. Он привязал к стулу воздушные шарики. Видимо, они надуты легким газом. — Откуда у него шарики? — взвизгнул диспетчер. — Вы можете его описать? — Ну-у… пожилой мужчина. В шортах, рубашке, охотничьем жилете, набитом банками с пивом, и в каске времён Второй мировой войны. — Он какой? — Он синий. — Борт-12313! Что значит — синий? — Вы знаете, какая тут температура за бортом? Попробуйте сами полетать без самолета. — Это радиообмен в сумасшедшем доме, — констатировал психиатр, глянув на обступивших их с диспетчером со всех сторон сотрудников.

22 Ольга Карагодина Те, дружно кивали головами. «Придётся всем дать по таблетке галоперидола, — подумал он, — и самому выпить». — Диспетчер! — подключился генерал, срочно вызванный на аэродром в связи с создавшейся ситуацией. — Немедленно адресуйте прилетные рейсы на запасные аэропорты, — он повернулся к остальным: — Всем разойтись! Диспетчера немедленно сменить! Поднять истребитель! Сбить цель! Тем временем сам Захар Сергеевич чувствовал себя в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший, судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропуская ревущие на снижении лайнеры. Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качало и таскало, его сознание закуклилось. Неожиданно он очнулся. Рёв раскатывался громче, и рядом — в ста метрах — появился истребитель. Голова летчика в просторном фонаре с любопытством повернулась в его сторону. Истребитель заложил разворот, и на обратном пролете пилот покрутил пальцем у виска. Захар Сергеевич встрепенулся. Встрепенулся и его зрительный центр в мёрзлом мозгу, и воздухоплаватель, выронив стартовый пистолет, показал пилоту средний палец. — Живой, — неодобрительно доложил командир истребителя на базу. Истребитель отозвали на базу и вызвали вертолёт. Стало вечереть, темнеть, холодать. Над Захаром Сергеевичем закружил вертолёт, пытаясь подцепить

23 тросом его кресло, но, увы, мощная струя от винта постоянно сдувала шары в сторону. Наконец пилот вертолёта получил задание взять на борт снайпера и перестрелять шары по одному. После пятого лопнувшего шара гроздь шаров стала тяжелее и начала медленно снижаться. После пятнадцатого простреленного шара Захар Сергеевич мягко опустился на поле рядом с аэродромом. На земле «летуна» ждали бригада «скорой помощи», бригада пожарников и два штатных психиатра. Захара Сергеевича начали отдирать от стула. Врач прощупал его пульс на шее, проверил зрачки, сунул ему под нос нашатырь, сделал укол кофеина с глюкозой. Но как только он отвернулся, пилот вертолёта быстро влил в рот Захара Сергеевича полфляги коньяка, после чего тот порозовел и очухался. Это дало возможность пожарным и врачам разжать намертво стиснутые пальцы страдальца. Хорошенькая медсестра с трудом расплела его ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула. Через некоторое время Захар Сергеевич самостоятельно начал стучать зубами и произнёс первое слово. Оно было матерным. А подоспевший к месту посадки генерал спросил его: — Скажите, зачем вы это сделали? На что Захар Сергеевич радостно ответил: — Я просто осуществил детскую мечту.

24 Ольга Карагодина ГЛАВА IV. Орденоносцу, кроме ордена, и надеть нечего… Как Захар Сергеевич ходил за медалью Ещё с юности, когда Захар Сергеевич служил младшим лейтенантом, он обожал вафли. Обычные советские вафли — сухие, хрустящие, лёгкие, мелкопористые, изготовленные из жидкого взбитого теста, в шоколадной глазури и обязательно со знаком качества. Он гордился вафлями и страной, которая их выпускает, с каждой зарплаты покупал несколько коробочек. Вечерком не спеша ел за чаем. Он и Риту к ним приучил. Прошло время, исчез Советский Союз, а с ним — и те самые неповторимые вафли. Захар Сергеевич переживал потерю остро, но, в конце концов, смирился. Дослужил до начальника штаба, уволился, ушёл на заслуженный отдых. Что делать на пенсии? Решил попробовать себя в творчестве — стал писать стихи, сочинять прозу. Подвизался к военной газете, и его даже стали печатать. Дослужился на писательской ниве до члена Союза писателей-переводчиков, так как знал неплохо польский язык. А поскольку давно осел в Москве, вскоре нашёл уважаемое литературное сообщество и стал активным его членом. Однажды зашёл в супермаркет и увидел те самые вафли, на которых не было знака качества, но зато на коробке светились пять шикарных медалей — престижные международные награды: вот — бронзовые, полученные на международном профессиональном конкурсе продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW»;

25 вот — золотые, с международного профессионального конкурса продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW», дипломы 1-й, 2-й и 3-й степени, выданные на конкурсе «Лучшее кондитерское изделие» на 5-м Московском международном сахарном форуме. Взял по старой привычке пять коробок. Дома, за чаем, бережно раскрывая их, любуясь упаковкой, водил пальцем по нарисованным медалям. — А ведь я заслуженный человек и достоин таких медалей. Пишу стихи, прозу, неоднократно печатался в разных литературных альманахах, служу в редакции всеми уважаемого журнала «Московский прибамбас», выступаю на собраниях, помогаю редакции. Его мысли прервал телефонный звонок, словно там, наверху кто-то прочитал его думы и решил ответить на монолог. Звонил один из членов литературного клуба. — Захар, привет. Павлинский беспокоит. Слышал новость? Можно получить памятную медаль им. Лермонтова. Ты же у нас член? — Член, — машинально ответил Захар Сергеевич. — Так вот, — тараторил голос в трубке, — через неделю будет большое собрание членов Союза писателей. Всем будут вручать памятные медали. — А что для этого нужно? — засуетился Захар Сергеевич. — Ничего особенного, — радостно вещал Максим Иванович, — приходишь за полтора часа до начала собрания, регистрируешься, пишешь свои данные в анкету, проходишь в зал, слушаешь выступающих, получаешь медаль. — Спасибо. Буду, — по-военному чётко ответил Захар Чергеевмч. Лицо его засветилось, глаза заблестели, очки вспотели.

26 Ольга Карагодина — Рита, — крикнул жене, — меня наградят. — Посмертно? — отозвалась жена. — Не смешно, — буркнул Захар Сергеевич. Спустя неделю Захар Сергеевич, собираясь на мероприятие, инструктировал Риту: — Купи графин водки, закуску, фрукты, торт. Когда вернусь, чтобы всё стояло на столе. Будем медаль обмывать. Мои звёздочки в юности помнишь? Бросаешь на дно стакана с водкой и залпом выпиваешь. Одна звезда — один стакан, две звезды — два, и так далее. — Захарчик, — нежно погладила рукой по гладко выбритой щеке супруга Рита, — тебе уже нельзя стакан залпом. Так и окочуриться недолго. Я тебе поставлю большую рюмку. Договорились? — Нет, стакан, — заартачился Захар Сергеевич, застёгивая клетчатое пальто и натягивая на голову кепку в духе Шерлока Холмса. — Гуд бай, Ритуся, — поспешил захлопнуть дверь. В зале гостиницы, где проводился съезд писателей, царили шум и гам. Вокруг несчастных взмыленных секретарей, которые сидели за отдельными столиками, столпилось неимоверное количество мужчин и женщин. Все хватали анкеты, быстро заполняли их, проходили в зал. Захар Сергеевич тоже выхватил листок, нервно заполнил его и поспешил сесть поближе к сцене. Началось собрание. Говорили много — о путях истории, о том, как нужно и не нужно писать, как объединить начинающих писателей и классиков. Захар Сергеевич даже зааплодировал председателю собрания за слова: — Писатели не должны замыкаться в себе. Только в общении, читая произведения друг друга, литераторы набираются мастерства, становятся опытнее.

27 Правильно подумал он про себя: «Главное — подвешенный язык, ибо язык — оружие литератора, всё равно что пистолет. Чем крепче язык — тем сильнее воин». Хотя, конечно же, он ждал вручения медалей. Наконец торжественная часть закончилась. Председатель встал, громко сообщил о вручении памятных медалей всем участникам съезда. Захар Сергеевич выпятил грудь, приготовился. Дырочку на пиджаке он ещё вечером просверлил. После тридцать пятой медали слегка размяк, потому что устал ждать. После шестьдесят седьмой его охватило лёгкое беспокойство: не забыли ли про него? После восемьдесят второй побагровел, ибо медалей и присутствующих оставалось всё меньше. Каждый участник съезда, получив свою награду, быстро уходил из зала праздновать. Когда достали последнюю медаль, в зале оставались три человека — Захар Сергеевич, уборщица и охранник. Председатель улыбнулся, посмотрел в глаза Захара Сергеевича: — Благодарю вас за терпение. Вы один досидели до самого конца заседания. — А где же моя медаль? — максимально спокойно постарался спросить несостоявшийся медалист. — Я же заполнил анкету. — М-м-м, — протянул председатель, копаясь в бумагах, — как ваша фамилия? — Плохота! Плохота моя фамилия. Я, между прочим, тут вам не нос моржовый, а подполковник нашей доблестной армии, хоть и в отставке. — Не волнуйтесь. Сейчас разберёмся, — мягко ответил председатель, доставая анкету. — Та-а-к, — протянул он, — Плохота Захар Сергевич. Вам не положена медаль.

28 Ольга Карагодина — Как это — не заслужил? — вмиг сделался заикой возмущённый Захар Фёдорович. — Просто вы не член Союза писателей, — поднял на него глаза председатель, потирая рукой лысину. — Я не член? Я не член? — сжал кулаки Захар Сергеевич, собираясь объяснить председателю в ближнем бою, кто тут член, а кто нет. — Вы, — продолжил председатель, — член Союза писателей-переводчиков, а это совсем другая организация. — А-а-а, — взвыл диким вепрем Захар Сергеевич и бросился из зала вон. Рита сидела за накрытым столом одна вот уже четыре часа — муж всё не появлялся. «Наверное, с друзьями-писателями пошёл отмечать свою медальку», — думала она. Неожиданно дверь распахнулась, на пороге возник муж. Красный, как редкая разновидность бойцовой рыбки с бурыми пятнами по лицу. Пьяный в щи, изрыгающий нечленораздельные звуки. — Где медаль? — съязвила Рита, глядя на мычащего мужа. — Проглотил, али не досталось? — Да я их раком! Я их… Володи Дубинины, подгузники на подтяжках, козепопцы, кони педальные, чтоб им всю жизнь ежей рожать! — Ну, хватит, — не выдержала Рита, — прекрати истерику! — Ты ещё! — не мог остановиться Захар Сергеевич. Шагнул в кухню, схватил графин с водкой и, встав в позу горниста из пионерского лагеря «Артек», осушил его одним махом. Всю ночь перед его глазами стояло плачущее лицо

29 жены. Вокруг её головы летали бронзовые и золотые медали с вафельной коробки. Он проспал до обеда. Вечером Рита, обмотав голову мужа смоченным холодной водой полотенцем, посадила его ужинать за стол. — Завтра заедешь в свою редакцию, получишь медаль. — Как так? — не понял Захар Чергеевич. — Я обо всем договорилась. Впрочем, — вздохнула Рита, — как и всю жизнь договариваюсь. Кушай — никого не слушай. Завтра будем обмывать твою медаль. Да и вафли к чаю я купила.

30 Ольга Карагодина ГЛАВА V. Литературные перипетии Литературное общество, куда попал Захар Сергеевич, кишело всякими необыкновенными личностями. В миру они были обычными учителями словесности, переводчиками с разных языков, банкирами, адвокатами, военными, музыкантами, бардами, слесарями и монтерами, пенсионерами и чёрт знает кем ещё. Здесь, в литературном клубе, они были поэтами, прозаиками, драматургами, очеркистами. Руководил всеми главный редактор литературного журнала «Московский прибамбас» Вадим Юрьевич Лисянский. Он был строг, но справедлив, всю жизнь работал на литературном поприще. Довольно скоро в силу своей кипучей натуры Захар Сергеевич дорос до помощника главреда и стал его незаменимой правой рукой. Танец Талии Одним из заданий на новом поприще был обзвон нужных редактору людей. В данном случае нужно было позвонить исполнительнице бардовских песен Елене, лихо писавшей рассказики в свободное от работы время. Захар Сергеевич набрал номер телефона. С того конца трубки донесся писклявый голос: — Алло, слушаю вас. — Узнала? — набатом ударил он в ухо бардессы. — Вас, трудно не узнать, — явно расплылась в улыбке Елена Шамаханская. — Слушай внимательно, — приказал он. — Я сейчас нахожусь в редакции, тебе срочно нужно переслать один

31 рассказ в печатном виде. Ну, тот, про полкового дирижёра и лошадь. — А-а-а, — припомнила Елена, — «Дирижёр- хоровик и лошадь»! Так он есть у редактора. — Да, есть, но редактор дал ему другое название — «Танцы Италии» и просит внести правки. А чтобы не печатать заново текст, привези его на диске в набранном виде. — При чём тут Италия? — оторопела Елена. — Рассказ — о том, как ребятишки с руководителем хора встречали Новый год в хоровой студии, и лошадь Талию. — Какие талии? — возмутился Захар Сергеевич, удивляясь женской бестолковости. — У тебя рассказ про бабу в Италии? — Про бабу на лошади, — возмутилась Елена. Слушая диалог своих птенцов, Вадим Юрьевич не сдержался: — Захар, ты не понял, слушай внимательно: «Танец Талии» — понимаешь? Лошадь звали Талия. — А-а-а, — протянул Захар Сергеевич, — так бы и сказали, что про эскадрон. У тебя про полковую лошадь, что ли? — забубнил он в трубку. — Эскадрон твоих мыслей шальных, — запела в трубку Елена, — в жёлтом доме излечат от них, — и добавила: — Сейчас подвезу. Что бы мы без вас делали, дорогой Захар Сергеевич! Без вас было бы страшно скучно.

32 Ольга Карагодина ГЛАВА VI. Песню в кулак не зажмёшь Цыганское проклятие Захара Сергеевича Ехали цыгане — фиг догонишь, Пели они песни — фиг поймёшь. Была у них гитара — фиг настроишь, И, в общем, ни фига не разберешь. Как и обычно, осенью в литературном обществе, где Захар Сергеевич был почётным членом и уважаемым поэтом, должен был состояться вечер памяти Сергея Есенина. Отставной полковник готовился к нему заранее. «Стихи Есенина — это хорошо, — думал он, — а спеть песню — ещё лучше». Вопрос — какую? «Не жалею, не зову, ни плачу» подойдёт как нельзя лучше. Её все знают, помнят, многие поют, собираясь за общим столом. К тому же, он её не однократно исполнял, будучи на службе в армии. Командование его хвалило и уважало. Да что там командование — он её исполнял на казахском телевидении. Да его любой казах узнает! Голос у него громкий, схожий по тембру с самим Левитаном. Решено: он выступит перед руководством. Его запомнят. Его будут вечно помнить. Они будут плакать, когда он запоёт. Он их построит стройными рядами, как в армии. Пока размышлял о своём звёздном часе, позвонил главный редактор. — Захар, о вечере слышал? — Да. — Подготовь пару стихотворений о Есенине. Прочитаешь.

33 — Я не только прочитаю, — усмехнулся Захар Сергеевич, — я спою. — Не надо, — отозвался редактор, — петь будет наша Елена. Ты просто почитай. — Я спою такую песню, от которой у всех мурашки по коже пойдут. «Не жалею, не зову, ни плачу» называется. — Я бы не советовал, — отозвался шеф и повесил трубку. — Сходи за хлебом, — раздался волевой голос жены Риты. — Всё равно спою, — твёрдо решил Захар Сергеевич и отправился в магазин за хлебом. Пошёл, да не дошёл — по дороге ему встретилась цыганка. Молодая, красивая, вьющиеся чёрные волосы по пояс, крупные зелёные глаза, цветастая юбка, красивая расписная шаль на плечах. Он хотел было прошмыгнуть мимо, но цыганка ловко поймала его за руку. — Стой, мой золотой. Дай погадаю, всю правду скажу. Горе у тебя вижу. У тебя большая беда через пение. Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты — а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское — что камень: один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай. Вижу, человек ты творческий, хоть и военный. Стихи из тебя льются, как песни поются. Вижу: собираешься в большое собрание. Ещё раз предупреждаю: не пой, серебряный. А не послушаешься — болеть будешь, плохо тебе будет, видеть будешь плохо, голова будет болеть, ходить с трудом будешь. Денег не надо. Иди своей дорогой. Потрясенный Захар Сергеевич не сразу опомнился, так и стоял с открытым ртом. Цыганка даже денег не попросила. Она уже поймала

34 Ольга Карагодина другого мужчину. До Захара Сергеевича долетали слова: — Вай, вай, вижу, милый мой, что ты очень одинокий человек! — Это что, по линиям видно?! — с ужасом вопрошал солидный гражданин в серой шляпе. — Нет, золотой, по мозолям. Захар Сергеевич бросился в сторону минимаркета. Ночью ему приснился кошмар: он шёл по лесу, один-одинешенек. Вокруг него мелькали какие-то чёрные тени, раздавались ухающие звуки, его задевали ветви ёлок и царапали по лицу. Он закричал и не услышал своего голоса. Неожиданно в чаще заблестели два зелёных огня. — Волки! — закричал Захар Сергеевич и кинулся бежать. Не помнит, сколько времени бежал, оглядывался, зелёные огни всё приближались. Выбившись из сил, упал, а когда вскочил, перед ним стояла та самая цыганка. Волосы её развевались, глаза жгли огнём. Она схватила его ладонь. Некоторое время смотрела на неё, потом громко крикнула: — Страшной смертью помрешь! Зарежут тебя, сдерут шкуру, четвертуют, зажарят и съедят! Захар Сергеевич снял перчатку с руки (почему он был в перчатках — не знал): — А теперь? — Теперь — другое дело, — сказала цыганка, показав рукой в чащу, — смотри туда, яхонтовый. Захар Сергеевич робко поднял голову и посмотрел в указанном направлении. На него, не мигая, смотрела своими серыми глазами Елена. Он даже не сразу признал в ней соклубницу по

35 литературным делам. Её светлые волосы тоже развевались. В одной руке она держала остов от гитары, другой рукой грозила ему пальчиком. Захар Сергеевич взвизгнул и проснулся, почувствовав на челе оплеуху, отпущенную тяжелой рукой Риты. — Чего орёшь? — злилась жена. — Не на плацу. Спать не даёшь. Иди, выпей валерьянки. — Что я тебе, кот, что ли? — обиделся Захар Сергеевич. — Мне кошмар приснился. — Завтра расскажешь, — повернулась на другой бок Рита. Захар Сергеевич так и не сомкнул глаз. Утром встал и набрал номер редактора: — Алло, алло! Вадим Юрьевич! Я подготовил стихи. Пусть Елена поёт за всех. — Ну и молодец, — одобрил его решение редактор. Елена тоже сильно волновалась по поводу песнопений Захара Сергеевича. — Три песни, всего три, — уговаривала она себя, — выдержать — и нормально, — и отправилась на литературный вечер «Памяти Сергея Есенина» в литературный институт. Поехала раньше на полчаса, так как ей предстояла встреча с народным певцом Плохотой. Всю дорогу ей мерещился его голос: — Не жалею-у-у, — тук-тук-тук, — стучали колёса поезда в метро, — не зову-у-у, не плачу-у-у... — У-у-у, — дул в открытое окошко в вагоне ветер. «Упс, — думала она, — сейчас отрепетируем. Сейчас споём. Мало не покажется. Слава богу, рядом нет магазинов и куриных яиц».

36 Ольга Карагодина Встреча состоялась сразу же, как только она прошла проходную. Народный певец сидел со своей супругой на лавочке, не торопясь проходить в зал, а может, поджидая её. — Здравствуйте, — расплылась в улыбке прекрасная Елена, — пошли репетировать? — А я не буду петь, — голосом диктора Левитана ответил он. — Что так? — Я тебе из зала подпою. Елена мысленно зааплодировала главреду. Он таки спас её честь и совесть — видимо, Плохота радостно ему сообщил о своём выходе с цыганочкой. Вопрос отпал сам собой. С души свалился кирпич. — Тогда я пошла, — подмигнула и отправилась в зал. В зале уже шло представление. Коренастый дядечка в очках и бархатном костюме пел под минусы свои песни. Увидев Елену с гитарой, запел ещё громче и азартнее. Народу собралось много. Елена открывала вечер. Её первая песня «Березка» была светла и печальна. Вторая — громче и веселее. Третья — «Не жалею, не зову, ни плачу», и она предложила спеть вместе с залом. Зал с удовольствием откликнулся, многие начали подпевать, даже редактор. Сергей Захарович пел старательно, но не перекрикивая остальных, стараясь, чтобы его голос не выделялся из толпы, а потом и вовсе затих, ибо, глядя на Елену, вспоминал свой кошмар. Ему казалось, что она вот- вот ступит в зал и поднимет над головой свою гитару. Не знал Захар Сергеевич только одного: цыганку к нему подослала Елена, услышав от главного редактора о помощнике.

37 Оторвался он на трибуне чуть позже. Прочитал своё стихотворение посвященное поэту, загнул про него же анекдот, доведя зал до колик. Суть анекдота состояла в том, что однажды Сергей Есенин читал в одном из кабаков стихи, да так проникновенно, что женщина, стоящая в первом ряду, заплакала. Растроганный Есенин подошёл к ней и спросил: — Вам так понравились мои стихи? — У меня украли деньги, пока я вас слушала, — ответила она. Задав задорный тон, развесёлый и лихой, он отправился на своё место. Сменила его другая поэтесса, которая решила переплюнуть Плохоту и рассказала историю про Айседору Дункан. Американская танцовщица любила во время своего выступления спускаться в зал и подходить к понравившемуся мужчине, после чего впивалась долгим поцелуем в его губы. Однажды ей попался не кто иной, как муж Зинаиды Райх, бывшей жены Есенина, Всеволод Эмильевич Мейерхольд, и она со всей страстью впиявилась в его губы. Он оторопел и только успел спросить: — Где мы будем воспитывать наших детей? Здесь или в Америке? — В Америке, — ответила Дункан. С тех пор Мейерхольд, лишь заслышав о присутствии Дункан, входил в зал через окно. Вечер получился живым и веселым. Потом выступал ректор литературного института, сравнивший Есенина с русским Иисусом, выступили поэты, выпускники литературных курсов. Захар Сергеевич внимал и благоговел. Под шумок главред представил новую молодую

38 Ольга Карагодина поэтессу годков этак семидесяти пяти, увещевая: — Поэт всегда молод, независимо от возраста. — Вот! — зашептал Сергей Захарович жене. — Старости нет. Как ты относишься к жизни — так жизнь относится к тебе. Тем временем Вадим Юрьевич припомнил, как его наградили в молодости за стихи, посвященные Есенину. — Мне подарили чугунный бюст Фёдора Достоевского. Я не смог оторвать его от пола, хуже того, после этого знаменательного события я несколько лет не писал стихов. Вот как Фёдор Михайлович повлиял на творчество! Всех поразил своей внешность и пристрастиями колоритный чтец — отец Андрей, написавший две книги о творчестве поэта. — Есенин и Маяковский — мои пастыри, — хорошо поставленным ровным голосом сказал он. — Вы спросите, чем меня привлек поэт Сергей Есенин? Отвечу: своими двумя началами. Он был в одном лице ангелом и бесом. И я желаю разобраться, какое из этих начал было сильнее. Захар Сергеевич встрепенулся, когда перешли к обсуждению Гитлера и Левитана, он не знал, что за выдающийся голос Левитана Гитлер собирался повесить того на первом суку. Захар Сергеевич хотел было снова залезть на трибуну — ведь именно у него был такой голос, ему давно говорили друзья: «Второй Левитан», — но удержался. В заключение вечера в зал вышел и дал небольшой концерт певец, лауреат международных конкурсов в бархатном «пинжаке». Он не исполнял песен Есенина, все его песни были на английском языке. Захара Сергеевича впечатлила песня «Yesterday», он не выдержал и стал громко подпевать:

39 — Естердей-й-й, юз туби-и-и... Его попросили выйти вон из зала, и он, обидевшись, уехал на такси домой. Five о'clock — Цыганка гадала-а-а, цыганка гадала-а-а, за ручку брала, — напевал Захар Сергеевич, собираясь в кафе с «англицким» названием «Five о'clock», где должна была пройти литературная встреча. Его туда пригласили как помощника главного редактора альманаха. Он значительно вырос в последнее время в литературном отношении. Одна из поэтесс выпустила первый в своей жизни сборник стихов и на радостях проставлялась — фуршет, стихи, песни. Там же должна была присутствовать вездесущая Елена Шамаханская. — Эта везде успевает, — смачно крякнул Захар Сергеевич, — и рассказики пописывать, и на гитарке поигрывать. У него на неё вырос большой ядовитый зуб, которым он собирался при случае куснуть белобрысую кобру — она отказалась подыграть ему песню на стихи Сергея Есенина на одном из вечеров посвящённом памяти поэта. А ведь он хорошо поёт! — Эх-х, — тяжело вздохнул, вспоминая встречу с цыганкой аккурат перед тем вечером. Надо же, как получилось! Встретил цыганскую ведьму по дороге. «Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты — а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское — что камень, один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай». — Тьфу, — зло сплюнул, крикнув жене: — Рита!

40 Ольга Карагодина Достань белую рубашку, красный свитер и чёрные брюки. — Красный-то зачем? — удивилась жена. — Будешь сидеть, словно сеньор Помидор. — Не перечить! — грозно рявкнул Захар Сергеевич, вспоминая командирские полковничьи нотки. — Я там не последний человек, заметный. Через полчаса отутюженный и напомаженный Захар Сергеевич стоял перед палаткой с цветами, выбирая веник для поэтессы. В голове вертелся идиотский анекдот: «— Ваня, ты куда? — К женщине. — А почему цветы-то искусственные? — А у меня и женщина-то резиновая!» — Дайте белые георгины, пять штук для дамы бальзаковского возраста. — Возраст можно было не уточнять, — откликнулась продавщица, — выбирайте. Заворачивать будем? — Будем. Простой полиэтилен, пожалуйста. В кафе прибыл вовремя. Народ подсобрался. Главный редактор не пришёл, зато пришёл его второй заместитель, он же — казначей, Викентий Кудасович. Широко скалилась Елена. Виновнице торжества целовал ручку поэт Ванька Каинов. Захар Сергеевич бодро направился к ним, торжественно неся георгины прямо перед собой. Громко поздоровался, отодвинул боком Ваньку, вручил букет: — Прекрасной царице Тамаре! Поэтесса томно закатила глаза, подставив под поцелуй дряблую щечку. Захар Сергеевич зажмурился и прикоснулся губами к прекрасному. Зал был небольшой — человек на двадцать, не больше. В углу стояло фортепиано — импровизированная маленькая сцена, два микрофона, пюпитр. В другом углу — накрытый стол с разными салатиками, фруктами,

41 вином. Столики составили в один ряд. По одну сторону сидели члены литературного общества, напротив — Тамара и её друзья. Перед каждым лежала небольшая голубая книжечка — стихи. Тамара предложила для начала всем познакомиться и каждому присутствующему рассказать о себе. Захар Сергеевич молча, кушал ананас, слушая про Тамариных знакомых. Она представила свою подругу- космонавта, режиссера документальных фильмов, аккомпаниаторшу на фортепиано и остальных. Вскоре дело дошло и до литературных работников. Захар Сергеевич всех их знал, как облупленных, и их творчество — тоже. Представлял всех Ванька Каинов. Когда дело дошло до помощников главного редактора, сказал: — Хочу представить вам праву руку нашего редактора, — попросив встать Викентия, — заслуженный человек, выпустил несколько книг со своими стихами. Активно помогает в качестве технического редактора, много ездит по издательствам. И тут Захар Сергеевич не выдержал: — А я левая рука и самая сильная в нашем издательстве. Все верстки — на мне, и вообще. Дорогая Тамара! Я поднимаю тост за вас и ваше творчество! Всё внимание переключилось на него. — Вот так, — сказал сам себе Захар Сергеевич и подмигнул царице. Потом все много говорили, читали свои и чужие стихи, пока не дошло дело до музыки. Ванька, сам себя избравший тамадой, громко сообщил: — А сейчас наша Елена исполнит для всех присутствующих свои песни под гитару. Кобра вышла в синей переливающейся кофте и

42 Ольга Карагодина долго извивалась перед микрофонами, а когда закончила, Захар Сергеевич поймал её за руку: — Дорогуша! Пойдём назад, на сцену. Хочу исполнить для Тамары «Живёт моя отрада в высоком терему», подыграешь. — Ни за ш-ш-што, — зашипела змеюка, — а-капелла, только а-капелла! — Какая капелла? Ты мне вечер Есенина испортила! Реабилитируйся хотя бы сейчас. — Хорошо, — прищурила змеиные глаза Елена, — выходите, начинайте, а я присоединюсь. Захар Сергеевич вышел на маленькую сценку, широко расставил руки и заревел: — Живё-ё-т моя отрада, в высоком терему-у… — У-у-у, — заткнул одно ухо Иван Каин, — это он зря затеял, — Захар! Может, не надо? Захар Сергеевич никогда не отступал — ни в бытность свою полковником, ни на пенсии. Сложив рукой фигу, показал её Ивану: — А в терем тот высокий-й-й нет хода никому-у-у… — Надо что-то предпринять, — заволновалась Тамара и попыталась затянуть песню вместе с певцом, но её тонкий голосок утонул в рёве бушующей стихии. На выручку бросилась музыкантша: подскочила к фортепиано, нажала педаль и ударила по клавишам. Захар Сергеевич не ожидал, что пианино — такой громкий инструмент. Теперь аккомпанемент шёл сам по себе, а он пел сам по себе. Народ развеселился. Многие стали подпевать. Захар Сергеевич взревел с новой силой и задирижировал, управляя толпой. Ах, как это было здорово! Жаль, Ритка не видела: все пели, глаза зрителей горели. Он

43 — на сцене, ему аккомпанируют. Вот он, звёздный час! Когда музыка стихла, он не остановился и решил ещё раз пропеть первый куплет, но Ванька Каин всё испортил: — Курицу подают, — громко крикнул он. Все мгновенно отвернулись от Сергея Захаровича и уставились на официанта: на его подносе дымились аппетитные тушки. Захар Сергеевич сдулся, остановился, нахмурил брови: — Спокойной ночи, малыши, — поплёлся на своё место. — Курица, курица… Ваньке я припомню. Официант, — щёлкнул пальцами, — коньяку сто грамм. А потом он выпил ещё сто, и ещё. Утром Рита заботливо поднесла ему горячего чаю прямо в постель: — Такая хорошая девушка у вас есть — добрая, внимательная, тебя привела. — Какая девушка? — силился вспомнить Захар Сергеевич. — Светленькая такая. Леной зовут. Как она тащила гитару и тебя? Ума не приложу. — Вот кобра! — выругался Захар Сергеевич. — Почему она? — Сказала, что с нами в одном районе живёт. Ей ближе всего было проводить. Захар Сергеевич попросил дать ему телефон, набрал номер Елены: — Ладно, прощаю, — сказал в трубку, — пусть над нами снова будет голубое небо! Но при подготовке к следующему вечеру прошу со мной как с правой рукой редактора обговаривать все музыкальные номера. Учись играть! Слышала, как музыкантша на пианинах шпарит? Вот и ты учись.

44 Ольга Карагодина ГЛАВА VII. Пасха Яйцо об яйцо — улыбается лицо Главный праздник православного календаря, установленный в память о Воскресении Иисуса Христа, Захар Сергеевич отмечал каждый год, несмотря на то, что был убежденным атеистом, — традиции. Жена заранее готовилась к празднику: пекла кулич, красила яйца и активно привлекала мужа помогать по хозяйству. Накануне праздника Захару Сергеевичу, как раз в тот момент, когда он клеил наклейки с изображениями монастырей на тёплые яички, позвонил старинный друг Колька, с которым они служили лет двадцать назад на Казахстанской границе. — Захар, привет! Что делаешь? — Яйца крашу, — буркнул он, старательно снимая о краешек стола прилепившийся к ногтю Соловецкий монастырь. — В какие цвета? — не унимался Колька. — В разные, — вытер о полотенце палец Захар Сергеевич, — сам знаешь: хочешь красные яички — неси кипяток, синие — неси пассатижи, — довольный сам собою, парировал другу старой армейской шуткой. — Сам-то отмечать будешь? — А как же, — отозвался Колька, — поедем с Маринкой и Владькой на кладбище. А вы с Ритой? — Мы тоже. У нас традиция. Мои предки — на Полтавщине, а Ритины мать с отцом — здесь, в Николо- Архангельском, покоятся. Свекор Акакий Еремеевич хорошим мужиком был. Уважал я его: потомственный

45 военный, молодые нынче совсем другие. Что у тебя нового? — Сын-балбес от армии косит, — мрачным голосом отозвался Колька, — ходил тут на психиатрическую экспертизу вместе с ним. Ох, и насмотрелся там всякого. Эти докторишки и сами-то не в себе. Нет, ты только послушай. Пришли мы с ним, значит, в больничку. Чистые, уютные комнатки поначалу произвели на меня самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, черные начищенные решетки и сам толстый доктор Чумичка — фамилия у него такая — старший психиатр военкомата. Сам весь в белом, в форменной шапочке, из- под халата торчит фиолетовая рубаха. Оказался ещё тем паразитом: жонглер законами, жрец мертвой буквы закона, пожиратель обвиняемых, ягуар южноамериканских джунглей, рассчитывающий свой прыжок на обвиняемого. Он мне сразу не понравился: хотел выгнать меня, но я настоял на присутствии. В конце концов, это мой сын. Пристал к Владику, как банный лист: — Так вы, значит, тот самый Владислав Сероштанов? Владька у меня — парень хитрый, чует подвох за версту и говорит докторишке: — Я думаю, что им и должен быть, раз мой батюшка — Сероштанов и маменька — Сероштанова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии. Чумичка этот любезно так заулыбался: — Хорошеньких дел вы тут понаделали! Весь военкомат на уши поставили. На совести у вас много кое- чего: повестки, побеги, укрывательства. — У меня всегда много кое-чего на совести, — отвечает ему Владька. — У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас.

46 Ольга Карагодина У Чумички этого брови под шапочку ушли, глаза расширились, стали, как у удивлённого крокодила, не поймавшего зебру. — А что, Владислав Сероштанов, считаете, что вы вполне здоровы? — Совершенно здоров, — говорит паршивец, — только у меня признали на комиссии остеохондроз, нашли плоскостопие, и ещё у меня иногда видения всякие бывают. Чумичка почесал затылок под пилоткой и давай опять наседать на Владьку: — А мы сейчас проверим вас. Не отключаетесь ли вы иногда? Не страдаете ли падучей? — Нет, извиняюсь. Правда, один раз я чуть было не упал возле Красной площади, когда меня задел скейтбордист. Но это случилось много лет тому назад. В общем, совсем запутал этого Чумичку, но он всё не унимался, пристал к Владьке, как бультерьер к крысе. — Бумага тяжелее картона? А Владька ему: — Я её не взвешивал. — Можете нарисовать южный ветер? — Могу подуть на вас горячим феном, — парирует мой сынок. — Достаточно, — лаконично сказал Чумичка и вывел нас из кабинета. Теперь мы с Владькой ходим по разным врачам, обследуемся. Никто так и не решился точно сказать, в себе мой сынок или нет. Направили его в районную психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих. Такие дела.

47 — Мдя-а… — задумчиво протянул Захар Сергеевич, — ты звони, если будет нужна помощь, а то давай я его в армию по своим связям пристрою! Подберу теплое местечко — писарчуком. Судя по всему, парень он у тебя с головой, армии такие кадры нужны. Ты меня знаешь6 лично буду следить за твоим сынком. — Нет, — отбрыкнулся Колька, — я и сам мог бы его пристроить, но не буду, поди, ещё в Чечню сошлют или ещё куда. К пенсионерам не сильно прислушиваются. Лучше мы по клиникам походим, авось и вовсе не заберут. Ну, бывай. Привет Рите. Предпасхальное утро выдалось ясным. На ярко- голубом небе не было ни облачка. День обещал быть теплейшим. Рита аккуратно складывала в корзинку разноцветные яички, поллитровку беленькой, бутерброды, воду. Наконец сборы закончились, и они отправились на кладбище. Все дороги были забиты машинами — народ разъезжался кто куда. Одни на дачу, другие на кладбище, третьи и вовсе колесили по городу в поисках развлечений. На кладбище вместо тишины царили Содом и Гоморра. Народу собралось, что на ярмарку выходного дня. Кругом по дорожкам сновали разноцветные толпы женщин, мужчин и детишек. Такое оживление никак не вязалось с мыслями о бренности существования всякого индивидуума. Как ни чаял Захар Сергеевич посидеть в тишине, ничего из этого не вышло. На граничащей с их могилой скамейке сидели два громко разговаривающих мужика, оба — явно из потомственных пролетариев. В руках обоих поблёскивали гранёные стаканы, наполовину наполненные

48 Ольга Карагодина бесцветной жидкостью, рядом валялась разноцветная скорлупа. Один рассказывал другому: — Толян! Батька мой тут лежит. Всю жизнь был неудачником. Кругом ему не везло. Сначала мост под ним проломился, потом как-то телега со скарбом перевернулась, в прошлом году дом горел, он чудом спасся и таки умер на прошлую пасху. Так вот на третий день в его могилу молния ударила. Видишь березу сломанную? То-то и оно. Второй, наливая стакан, брякнул: — Это был контрольный выстрел. — Рита! Подержи мои яйца, — передал корзинку жене Захар Сергеевич, — пойду мужиков успокою. — Уважаемые! Нельзя ли потише? Здесь не балаган, а место успокоения. Чем водку пить, лучше бы обломки березы убрали. — Уйди, дядя, со своими березами, — отозвался белобрысый, — сейчас ворон распугаешь, не отмоешься потом. Убирай свои два метра. — Ах ты… консул с вишнёвым перегаром, — вспыхнул Захар Сергеевич, но отвлекся. В этот момент зазвонил мобильный телефон. Рита поставила корзинку на землю и взяла трубку: — Не можете дозвониться Захару Сергеевичу? Из литературного общества? Он сейчас на кладбище. Когда умер? Тьфу на вас, он живёхонький-здоровехонький, оградку красит. Собрание в понедельник? Передам. Захар! Помощник главного редактора звонил, тоже с кладбища, говорит: собрание — в понедельник. — Помянуть и похристосоваться спокойно не дадут, — буркнул Захар Сергеевич, покосившись на мужиков. — Рита! Налей, что ли, беленькой, а то мне всегда не по себе на кладбище.

49 — Чего так? — отозвалась она. — Не так страшно на кладбище, как чихнуть в пустой квартире и услышать: «Будь здоров». Бояться надо не мертвых, бояться нужно живых. — Вот, помню, случай в полку на пасху у нас был, — закатил глаза Захар Сергеевич, перекатывая в руке пластиковый стаканчик с водкой. — Нужно было срочно дозвониться полковнику Христенко накануне праздника. Я свою лучшую связистку Верочку вызвал, она меня соединила с ним. Ну, я и спрашиваю его: «Привет, мол, чего делаешь?» А он мне отвечает: «Яйца крашу в зелёный камуфляжный». — «Ну-у, — думаю, — оттопырился Христенко — видать, генерал армии к нему едет!» А оказалось — ветрянка у него. Тем временем мужики на лавке собрались в гости: — Надобно зайти в «живой уголок», — сказал первый. — Это к сторожу, что ли? — отозвался второй. — Ага, к нему, родимому. Он мне бутылку должен. Пошли. — Пшли, — икнул второй, после чего оба растворились среди оградок. Наконец воцарилась долгожданная тишина. — Вечером пойдём в крестный ход, — сказала Рита, — так что не увлекайся спиртным. — Да погоди ты, — расслабился Захар Сергеевич, присаживаясь на освободившуюся лавку. — Вот, помнится, в далекие приснопамятные времена, когда попы ещё работали на совесть, а не ради прибыли, все очень любили ходить смотреть на крестный ход, особенно молодежь. Я тогда ещё не был на тебе женат. У нас это было такое развлечение, неформальное молодежное