Брюсовские чтения 2006 года

bnbaubh а.рпзпшгыь и ы . 'льзичиъ ььааириъи^иъ =пшишипиъ ЕРЕВАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫ Й Л И Н Г В И С Т И Ч Е С К И Й У Н И В ЕРС И ТЕ Т им. В.Я .Б РЮ С О ВА БРЮСОВСКИЕ ЧТЕНИЯ 2006 ГОДА ЕРЕВАН Издательство «Л ингва» -2 0 0 7 -

УДК 882.0 ББК 83.3 Р Б 898 Редакционная коллегия: С .Т .Золян, д.ф .н ., проф ессор (редактор) Е.А .А лексанян, д.ф .н., проф ессор И .А .А тадж анян, к.ф.н., доцент Э .С .Д аниел ян, к.ф.н., доцент С .С .Д ав тян , к.ф.н. Б 898 Б рю совские чтения 2006 года: (сб. статей) (Ереван, гос. л и н гви стич ески й университет им .В .Я .Брю сова). - Ер.: Л ингва, 2007. - Стр. 540. В наст оящ ий сборник вкпючены ст ат ьи брюсоведов, приним авш их участ ие в юбилейных, X II I Брю совских чтениях, с о с т о я вш и хс я в о к т я б р е 2 0 0 6 г. в М о ск ве в р а м к а х « Г о д а А р м е н и и в России». Эта меж дународная научная конференция, организованная соучредит елями - Р оссийские государственным гуманитарным университ ет ом и Ереванским государственным лингвистическим ун иверсит ет ом им.В.Я.Брюсова, бы ла приурочена к 90-лет ию выхода в свет ант ологии «П оэзия Армении» под редакцией Брюсова. Книга включает ставшие традиционными для «Брюсовских чтений» разделы : I - «П роблемы т ворчест ва В.Я.Брю сова»; I I — «В.Я .Брю сов и м ировая лит ерат ура»; III — «Сообщ ения»; IV - «П уб л и к а ц и и ». Сборник рассчит ан как на специалистов по истории лит ерат уры и литературоведению, так и на широкий круг читателей. 4 6 0 3 0 2 0 1 0 ____ ББК 83.3 Р '0134(01)07 2007 Г ISBN 978-99930-79-48-4 © Лингва, 2007г.

ОТ РЕДАКЦИОННОЙ КОЛЛЕГИИ Каждый очередной том «Брюсовских чтений» чем-то особо знаменателен. Предыдущий (2002 года) был юбилейным, посвящ енным сорокалетию со дня присвоения Ереванскому государственному лингвистическому университету имени В .Я.Брюсова, основания кабинета брю соведения и проведения п ервы х Б рю совских чтений в 1962 году. Н астоящ ий том подводит итог международной конференции, посвященной 90-летию выхода в свет антологии «Поэзия Армении», проходившей в рамках «Года Армении в России» осенью 2006 года в Российском государственном гуманитарном университете и Рязанском государственном университете им. С.А.Есенина. Это не первая выездная Б рю совская конф еренция (таковы е п роводи лись в 1971 г. в М оскве и в 1989, 1994 гг. - в С таврополе), но столь же, если не более, продуктивная как по охвату и представительству брюсоведов высокого уровня из крупнейш их культурных центров России, Японии, так и по разнообразию тем и проблематики. Уже вступительное слово ректоров университетов- соучредителей —Е.И.Пивовара (РГГУ) и С .Т.Золяна (ЕГЛУ) на торж ественном открытии XIII Брю совских чтений в М оскве наметило широкий культурологический аспект форума, определив его нацеленность на современные реалии и ценностные ориентиры нашей общей научной жизни, исключив рутинный подход к изучаемым темам. Как всегда, ученые Москвы, Еревана, Токио, Ставрополя, Тулы, Перми были едины в своем стремлении охватить и по- новому интерпретировать малоизученные проблемы брюсоведения, и эта избирательность проблематики, а также новые ракурсы рассмотрения поистине необъятного творческого наследия Брюсова, собственно, и предопределили инновации изучения, расширение привычных сфер научного поиска. Традиционно статьи в сборнике группируются по разделам : I - «П р о б л ем ы тв о р честв а В .Я .Б р ю со ва» ; II - «В .Я .Брю сов и мировая литература»; III - «Сообщ ения»; IV - «Публикации». При внимательном взгляде на тематику статей 3

можно заметить принципиальное разнообразие подходов: вопросы поэтики соседствуют с характеристикой творческой личности Брюсова, концептуально значимые проблемы с анализом мотивов, жанров, стилевых особенностей поэзии, прозы и драматургии писателя. Отдельного внимания удостоены творческие контакты Брюсова с коллегами по поэтическому цеху - И.Буниным, М.Цветаевой и др. В разделе «Брюсов и мировая культура» традиционно несколько статей посвящено армянскому аспекту брюсоведения - «диалог» Брюсова с Арменией продолжается. Обращает на себя внимание такж е особый интерес к переводческой деятельности Брюсова. Присутствует, что весьма отрадно, и культурологический аспект брюсоведения. Страноведческий диапазон интереса Брюсова к мировым культурам и специфика его видения общности культур как всегда поражают воображение. Здесь и Эдгар По, и западно-европейская драма, французская, немецкая, испанская литературы и т.д. Статья В.М олодякова (Токио) в «Сообщениях» прозорливо называется «Близкие задачи и далекие перспективы». И это правильно. Намечая насущные задачи брюсоведения, надо иметь в виду перспективы дальнейшего исследования художественного мира Брюсова, и будем надеяться, что каждый последующий издаваемый ЕГЛУ им. В .Я .Брю сова сборник «Брюсовских чтений» станет весомой вехой на этом пути.

С.Т. з о л я н Ректор Е Г Л У им. В .Я.Брю сова ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО НА ОТКРЫТИИ XIII БРЮСОВСКИХ ЧТЕНИЙ Ставшие традиционными Брюсовские чтения уже обрели судьбу и диктуемую ею внутренню ю логику. В последнее время уже сам факт их проведения получает символические коннотации, а контекст предопределяет основную тематику конференции. Вот и на этот раз. Очередные - тринадцатые Чтения впервые проводятся в Москве, причем место и время их проведения оказались связаны и символически. Нынешние Чтения обрамлены контекстом трех дат: это, в первую очередь, девяностолетие выхода в Москве «Поэзии Армении», это и контекст Года Армении в России, и отмечаемое во всех странах С о др у ж ества 15-летие СНГ. Предыдущая, двенадцатая по счету конференция, состоявшаяся в 2002 году, была юбилейной - она стала одновременно сорокалетним юбилеем и самих Чтений, и сорокалетием наименования тогда еще института русского и иностранных языков именем Брюсова. Факт наименования в соответствии, в том числе и с символистской философией слова, предопределил и дальнейш ую судьбу института - его миссией стал а не то л ьк о нужная, но, тем не менее, р у ти н н ая п о дго то вка кадров для школ республики, а культурная и даже ку л ьтуртрегерская — в том ее м ногообразии, ко то р ая бы ла задана личностью Брюсова. Носить имя Брю сова означало - быть созвучным многогранному брюсовскому наследию: явив образец сотрудничества между Арменией и миром, внося посильную лепту в диалог языков и культур. Особую семантику имя Брюсова приобрело еще и потому, что - вспом ним - с 1948 по 1957 гг. и н сти ту т н оси л имя А .Ж дан ова, а с 1957 по 1962 гг. вообщ е не су щ еств о в ал как самостоятельный вуз (в русле характерного для тех лет структурно-административного экспериментирования он был включен в состав Ереванского госуниверситета им. В.М олотова). Здесь нельзя не зам ети ть иронии и 5

посмертного возмездия - в свое время именно Брюсов, в отличие от большинства своих коллег, по достоинству оценил реальность опасности, исходящей от статьи Ленина «Партийная организация и партийная литература». Как бы предвосхищая либеральных ком м ен таторов-ш ести деся тни ков, пы тавш ихся отделить Л енина от ждановщины и утверждавших, что Ленин имел в ввиду исключительно партийную печать и партийную литературу, Брю сов верно понял и то, что было сказано в статье, и что в ней подразумевалось, и было досказано Ж дановым и Сталиным. В своем отклике1 Брюсов проницательно показал, что для Л енина и большевиков нет разницы между партийной и внепартийной литературой и весь пафос ленинской статьи именно в отрицании возможности существования беспартийной литературы: «Мы не м ож ем не видеть, что социал-демократы добивались свободы исключительно для себя < ...> каж дая политическая партия мечтает стать единственной в стране, от ож дест вит ь себя с народом. Более, чем другая, надеет ся на это партия социал-демократическая. Таким образом угроза изгнанием из партии является в сущности угрозой изверж ением из народа. < ...> Н о вы й ст рой грозит п и са т еля м -\"р а д и к а ла м \" <...> изгнанием за пределы общества, ссылкой на Сахалин од и н о ч е с т ва » 2. Вряд ли кто предполагал, что предвидения Брюсова относительно роли литературы и художника в (как он с иронией писал) «социальном \"внеклассовом\", будто бы \"истинно­ свободном\" общ естве» так скоро осуществятся: еще при жизни Брю сова. Пусть и лояльные, но самостоятельно мыслящ ие интеллигенты были высланы на знаменитом «философском пароходе», тех же, кто остался, ждали Соловки и Гулаг. Эта практика в докладе Жданова получает свое окончательное идеологическое оформление почти в тех самых формулировках, которы е Брю сов проницательно выводил («эксплицировал») из текста ленинской статьи. История подтвердила правоту брю совского предвидения, когда статья Ленина стала символом веры для литературы и литературоведения и даже школьники на 1 А в р ел и й < Б р ю с о в В >. С в о бо д а сл о в а // В есы . 1905. N 1 1 . С .61-66. 2 Там же. С.63, 64. 6

выпускном экзамене обязаны были воспроизводить ее текст, дополненный и ди оти чески -глубоком ы сл ен н ы м и коммента­ риями о соотношении народности и партийности литературы. Доклад Жданова был точным претворением в жизнь идей л ен и нс ко й статьи ,3 с которы м и Брю сов в 1905 г. ещ е мог полемизировать, но воспрепятствовать их победному воплощ ению , разумеется, ему было не под силу. П оэтому столь неожиданное переименование должно было стать предвестием восстановления попранной реальной историей исторической правоты Брюсова в его уже ставшей историей полемике с Лениным. Брюсов защищал свободу художественного творчества и свободу художника, и Брюсовские чтения стали пусть скромным, но вызовом господствовавшей в официальном советском литературоведении несколько приукраш енной и не столь оголтелой, но, тем не менее, ждановщине. Конечно же, инициаторы Чтений - К.В.А йвазян, Т .С .А хум я н, З .И .Я си н ская по понятным причинам обосновывали необходимость переименования вуза и проведения Чтений другими факторами и фактами, в первую очередь, вкладом Брюсова в пропаганду армянской поэзии и культуры. Но имя Брю сова стало своеобразны м эталоном, и, пересматривая все вышедшие за это время тома, мы не найдем в них образцов ждановщины. Более того, они стали своеобразным убежищем от вскоре воцарившегося в столицах застойного литературоведения.4 3 Разумеется, Брюсов вовсе не был анти-ленинцем, относясь, особенно в 20-ы е гг., к его личности с уваж ением , но н ет никаких оснований переносить это отношение на статью «П артийная организация и партийная литература». 4 Как недавно напомнил М .Эделыптейн в своей рецензии на сборник «Брю совские чтения 2002 года» (Ереван. 2004): «Так слож илось, что в советское время основными центрами изучения литературы конца XIX - начала X X века стали Тарту и Ереван. Во многом благодаря усилиям эстонских и армянских русистов удалось вывести \"серебряновечные\" штудии на качественно новый уровень, разрушить заговор молчания вокруг многих \"неблагонадежных\" имен. В двух проектах было много общего, даже возникли они почти одновременно: традиция ереванских Брю совских чтений бы ла залож ена в декабре 1962 года, первая

Проводя Брюсовские чтения, институт открывал для себя новые горизонты. Жизнь и творчество Брюсова в контексте меняющ ихся реалий всякий раз оборачивались новыми гранями. Ведь время не только расставляет все по своим местам, оно скорее как динамическая среда меняет местами устоявшееся, с тем, чтобы высветить насущное, и дело не в девальвации вчерашних ценностей, а в том, что в изменяющемся контексте они приобретают новую значимость. Более чем 40-летний опыт проведения «Брюсовских чтений» —это и проверка актуальностью брю совского наследия, и показательно, что всякий раз они позволяют высветить проблему, которая, казалось бы, возникает только сейчас и в очередной раз поразиться проницательностью Брюсова. К о н ечн о же, Брю сов и не претендовал на роль Н острадам уса. В отличие от Хлебникова, утверждавшего, что родина поэзии - будущее, Брюсов, даже наперекор своему призыву «не жить настоящим - только грядущее область поэта» вдохновение черпал скорее в прошлом. Приведем Пастернака - «Однажды Ш легель н ена р о ко м / И, вероятно, невпопад / Н азвал ист орика пророком / Предсказывающим назад». Даже в своих футурологических изысканиях Брюсов основывался на исторических фактах, причем глубина его анализа прямо соотнесена с древностью фактического материала. Не предсказание, а готовность к осмыслению и пониманию прошлого опыта, и только отсюда - выведение следствий для настоящего и будущего, - вот что создает непредсказуемость Б рю сова и, опосредованно, новизну и актуальность «Брюсовских чтений». За сорок пять лет, усилиями нескольких поколений литературоведов, казалось бы, все перепахано и можно только уточнять уже известное. Но очередные Чтения в очередной раз опровергаю т это. В том числе и нынешние. Во-первых, (или хотя бы) потому, что нынешние Чтения - это и возвращение Брюсова в Москву, и возвращение Брюсова Москве. Разумеется, брюсоведы Москвы всегда были ведущими блоковская конференция в Тарту прошла несколькими месяцами ран ьш е, в м ае т о г о же года». - Н овы й М ир. 2005. N 4 . С .1 84.

участниками Чтений, но если говорить об основном векторе интересов, то, конечно же, было н екоторое если и не игнорирование, то определенное несоответствие между оказываемым творчеству и деятельности Брюсова вниманием и его ролью и значением для эпохи Серебряного века. Это своеобразное возвращение Брюсова М оскве есть в то же время и возвращение долга перед Брюсовым. Вспомним, что путь Б рю сова в А рм ению начался в М оскве, когда 26 ию ня 1915 года представители Московского комитета армян предложили Брюсову возглавить редактирование антологии армянской поэзии.3 Выход этого сборника должен был помочь привлечь внимание российской и европейской общественности к трагедии армянского народа и хотя бы таким образом повлиять на политику замыслившей полное физическое уничтожение армян Турции. Поэтому медлить было нельзя. В крайне сжатые сроки удалось обеспечить составление антологии, подготовку подстрочников и привлечь к работе лучших русских поэтов Серебряного века - кроме самого Брюсова, это Блок, Бальмонт, В яч .И в ан о в , И в .Б у н и н , В .Х о д ас еви ч , Ю .Балтруш айтис, С.Ш ервинский. Брюсовым были подготовлены примечание и вступительный очерк «Поэзия Армении и ее единство на протяжении веков». И всего лишь через год после памятной встречи, в августе 1916 г., ан тология « П о эзи я А рм ени и с древнейш их времен до наших дней» выш ла в свет. Действительно, трудно поверить, но всего лишь год - от идеи до п у бл и кац и и - п онадоби лся д ля издания труд а, ко то р ы й по качеству художественных переводов и степени их историко- литературной точности считается образцовым для подобного жанра, что уже тогда, сразу же после выхода «Поэзии», отметил академ и к И гнатий Крачковский: «Ни в России, ни в Е вропе ни одна восточная поэзия не представлена в таком образцовом издании, литературно-изящ ном и в то же время научно­ д о б р о с о в е стн о м » .6 5 П одробнее см. в двухтом ном издании «Брю сов и А рм ения» (Ереван. 1988, 1989), в о со б ен н о с ти « Л е то п и сь -х р о н и ку » - к н .2. С .! 18-514 (сост. К.В.Айвазян). 6 Б р ю со в и А рм ения. В 2 кн. К н .2. Е реван. 1989. С . 1 17. 9

Эта хорошо известная история сегодня обретает новое значение и звучание. Она может служить примером солидарности, устанавливаемой через культуру, и не только в годину трагедий и бед.7 Следует вспомнить, что работа над антологией для Брюсова была не просто благородной попыткой привлечь внимание к трагедии армянского народа. Она помогла Брюсову найти новые ответы на издавна волновавшие его политические и геополитические вопросы. В первую очередь, это был вопрос о роли Р о сси и в протекаю щ их геоп олити ческих п р о ц ессах 8. Изучая историю и культуру Армении, Брюсов неожиданно для себя обнаружил возможность преодолеть ранее казавшийся ему непреодолимым раскол между Западом и Востоком и тем самым роковой (в поним ании Брю сова) разлом внутри самой Российской империи. В недавно опубликованной статье Карен Сапаров проследил взгляды Брюсова и показал, что, начиная с откликов на Русско-японскую войну, история и геополитика представлялись Брюсову как неизбежный цивилизационный конфликт между Западом и Востоком.9 Как писал Брюсов в 1905 г., «Д ва м и р а европейской и азиат ской ц ивилизации м о гл и развиват ься рядом , пока ах разделяли пустыни: океан, баснословны й Тибет, дикая Маньчж урия. Столкнувш ись лицом к лицу, они почувст вовали, что им на зем ле т е с н о » 10. Взгляды Брюсова начала века можно охарактеризовать как весьма похожие на теорию конфликта цивилизаций ведущего современного политолога Самуэля Хантингтона - 7 Н елиш не вспомнить, что в год издания «Поэзии Армении» вышла также антология современной восточноармянской литературы под редакцией М .Горького - «Сборник армянской литературы » (П етроград. И зд. «П арус». 1916). 8 Б р ю со в с к и е ст атьи н а эту тем у со б р ан ы в кн.: Брю сов В. М и р о во е состязание. П олитические комментарии 1902-1904. Сост., вступ. статья, подг. т е к с т а и прим еч. В. Э. М олодя ко в а. М. 2003. 9 Автографы Брюсова, относящиеся к истории древней Армении. Вступ. Статья, публ. и примеч. К.С.Сапарова // Неизвестный Брюсов (публикации и републикации). Ереван. 2005. С.232-267. 10 Б р ю со в В. М и р о в о е со стязан и е. Указ. изд. С .90. 10

похожи до такой степей»., но, кажется, Хантингтон позаимствовал некоторые пассажи у Брюсова. Как, например, «П ридет час, ко гд а ислам вст анет н а за щ и т у сво ей р е л и г и и и своей культуры, на борьбу с христ ианской Европой, при т яза ю щ ей бы т ь сам одерж цем на зем но м ш а р е » .11 Правда, через определенное время Брюсов перестает быть « Х анти н гтоном д о Х антингтона», поскольку к 1913 г. он видит, пусть только теоретическую, но возможность разрешения этого конфликта посредством культуры, но относит к «отдаленному б уд ущ ем у»: «Р а сп р ост ранение культ уры сб лиж ает м е ж д у собой народы, внушает им чувство солидарности: делает войны м еж ду ними невозможными. Возмож ность всеобщего м и р а м е ж д у н а родам и не есть н еосущ ест вим ая м ечт а, но ож идать такого мира возможно лишь в отдаленном б у д у щ е м » '2. В то время как в настоящ ем Б р ю со в ви д и т «т олько новый этап многовековой борьбы европейцев с турками и монголами. И ли даж е более того: только новый пример той борьбы р а с и культур, которую история наблю дает на протяж ении десятка тысячелетий. <...> Возмож но мечтат ь о \"мире всего мира\", и нельзя сказать, что т акая м ечт а неосуществима. Но осуществима она лишь в очень отдаленном будущем. Раньше —истории, видевшей борьбу городов, племен и народов, предстоит видеть борьбу р а с и культур. Н аш ест вие В ост ока на Запад, возрож дение ислама, объединение чёрных и п а д ен и е Е вропы < . . . > У 3. К азалось бы, вскоре разразивш аяся м ировая война с ее невиданными жестокостями должна была укрепить взгляды Брю сова на историю как жестокий цивилизационны й конфликт. Однако происходит обратное - в армянской культуре, особенно в ее прош лом Брю сов увидел искомый синтез, прообраз того подхода, который он относил к отдаленному будущему. К ак отмечает Сапаров, « ...в этой поэзии и этой истории Брюсов нашел, как ему представлялось, доказательство того, что 11 Т ам же. С.113. 12 Т ам же. С.114. 13 Т а м ж е. С . 103, 113. 11

величайшая проблема человечества - разрешима, примирение н еп р им ир и м ы х начал в о зм о ж н о » .14 В этом Брюсов видит историческую миссию армянского народа, и ознакомление мира с опытом Армении становится исторической задачей, намного превосходящей по значимости только лишь пропаганду армянской поэзии и культуры. Приведем лишь наиболее показательные высказывания Брюсова: «< ...> эт а горная страна, поставленная на страж е двух миров, под охраной древнего Арарата, была, ост ает ся и долж на быть примирительницей В ост ока и Запада, историческая миссия которой - найти синтез двух культурных м и р о в ч е л о в е ч е с т в а » '5. «Историческая миссия армянского народа, подсказанная всем ходом его развития, - искать и обрести синтез Вост ока и Запада. И это стремление всего полнее выразилось в худож ест венном творчестве Армении, в ея литерат уре, ея п о э з и и » '6. «< ...> искать и явить м иру новый синтез двух вековечных начал, кот оры ми ж ивет все человечество и которые т ак ярко выраж ены в своем взаимодействии в истории Армении: начал З а п а д а и Вост ока. П рим ирит ь га в вы сш ем единстве, что, на другой ступени развития, уж е было сделано поэтами армянского средневековья, — есть выполнение ист орической м и с с и и всего ар м янско го н а р о д а » 1. Возможно, было бы не совсем корректно вслед за Брю совы м настаивать на уникальности армянского опыта. Не исключено, что теоретическая мысль Брюсова работала именно в направлении преодоления понимания цивилизационного конфликта как неизбежности, и армянский материал оказался тем 14 С ап ар о в К .С . У каз. соч. С.265. 15 Б р ю со в и А р м е н и я . У каз. изд. К н.1. С .328. 16 Б р ю со в В .Я . П о эзи я А р м ен и и и ея ед и н ство н а п р о тя ж ен и и веков. Историко-литературный очерк // Поэзия Армении с древнейших времен до наш их дней. П од ред., со вступ. очерком и примеч. Валерия Брю сова. Ф аксим ильное изд. антологии 1916 года. Ереван. 1987. С.23. 17 Т ам же. С .89 12

фактом, который позволил найти практическое доказательство своим новы м взглядам. Но, тем не менее, фактом является то, что именно в армянском опыте замеченный Брюсовым синтез проявляется с особой глубиной и носит глобальный характер. Примечательно, что идея Брюсова независимо от него недавно была повторена немецким культурологом и теологом Г ерм аном Гольцем: «В ним ат ельны й исследоват ель арм янского язы ка и армянской письменности, армянской архитектуры и армянской литургии очень скоро обнаружит, что эти ключевые манифестации армянской культуры представляют не изолированные и индивидуальные узко национальные армянские феномены, а что здесь мы имеем дело со своеобразным и внутри себя истинным великим синтезом, который благодаря своим м ногочисленны м компонентам есть меж эт ническая и м еж культ урная величина. Этот синтез, в свою очередь, есть величина, которую ни с чем ни спутать и которая определяет профиль армянской культуры. Защита собственно армянской идентичности, собственно армянского существования р а вн о с и л ь н а за щ и т е эт ого м еж культ ур н о го си н т е за » 18. Как видим, Герман Гольц, не зная того, почти буквально повторяет Брю сова и, развивая это положение, находит в то время неупотребительный термин: «консенсус». Согласно Гольцу, подобный синтез - это своего рода защ итный механизм армянской идентичности, противостоящий воздействию имперской культуры и идеологии, но не вступаю щ ий в конфликт с ними, а основывающийся на консенсусе. Армянский тип культуры, по Гольцу, это консенсусный тип, но при этом тип минимального консенсуса, ибо большее могло бы трансформировать собственно армянский компонент. Как видим, в акте создания Антологии получают практическое воплощение фундаментальные историософские идеи Брюсова. Согласно Брюсову, конфликты порождаются вследствие культурно-цивилизационных различий, но в то же время понимание ценностных систем различных культур и их 18 G o ltz H erm an n . O ffen es E th n o s g esh lo sssen es Im p eriu m : D e r arm en ish e kulturale A rchetyp // Армения на пути к Европе. Ереван. 2005. С.388- 399; в пер. на арм. яз. - с.37-46. 13

синтез создают возможность для их предотвращения. Важен сам подход Брюсова, поэтому не будем замыкаться рамками армянской или армяно-русской проблематики. Куда важнее экстраполяция методологии Брюсова с целью найти сходные явления, выявить и утвердить сами принципы нахождения и утверждения консенсуса - от минимального до создаваемого посредством инструментов образовательной и культурной политики максимально возможного. Позволим себе очертить методологию, к которой, на наш взгляд, приходит Брюсов в процессе работы над антологией: это переход от конфликта цивилизаций к синтезу и консенсусу посредством создания и институционализации коммуникационных каналов, - начиная с адекват ного перевода, обеспечивающего сами основы диалога языков и культур, - и, кончая стимулирую щими и укрепляющими коммуникационные процессы политическими институтами. И м енно такой подход, ставящ ий во главу угла межкультурную коммуникацию и межкультурное образование, в последнее время принимается и политическими организациями - так, он лежит в основе образовательной и ку л ьту р но й п о ли ти ки С овета Е в р о п ы 19. М ежду тем, в СНГ подобный подход вряд ли можно считать доминирующим. Поэтому привести брюсовский пример особенно уместно, ибо юбилейные мероприятия высветили то, что до сих пор пытались не замечать - в основе СНГ нет ни внятной идеологии, ни общей для всех участников системы основополагаю щ их ценностей, ни единого вектора политических интересов. И единственное сохранившееся на сегодняш ний день пространство - это культурно­ цивилизационное. Функции, которые не смогли выполнить политические и экономические факторы, хорош о ли, плохо, но продолжают выполнять культурно-цивилизационные. Культурное сотрудничество и взаимообогащающая 19 D ec laratio n by th e E u ro p ean M inisters o f E d u catio n on intercultural ed u c atio n in the n ew E u ro p e an context, - 21 st. session o f S tanding C onference, A thens, 10-12 N ovem ber 2003; «Intercultural education: m anaging diversity, strengthening democracy». 14

коммуникация, диалог языков и культур - вот что может яви ться основой и нституционального р еф орм ирован и я С Н Г .20 Имеющая 90-летнюю историю Брюсовская антология армянской поэзии вписывается в новую повестку как уже ставш ий классическим образец: как парадигма сотрудничества, в основе которого диалог языков и культур. При всей важности экономических и политических факторов, культурно­ цивилизационные факторы куда более фундаментальны, ибо не зависят от диктуемой временем конъюнктуры. Ведь если СНГ не механическое объединение, а органическое, то оно долж но произрастать из общей идеологии и системы ценностей. Ю билей не долж ен заслонять то, что возникш ие в последнее время политические и экономические проблемы ставят под сомнение саму целесообразность существования СНГ, высвечивая как первоочередной вопрос - во исполнение каких задач, для достижения каких целей и на каких ценностях долж но основываться сотрудничество. Н а наш взгляд, причины не столь организационные и даже не политические, сколько идеологические, коммуникационные и смысловые, поскольку именно эти факторы определяют степень организованности системы, ее органичность и жизнеспособность (ср. становящ иеся на сегодня определяющими в социологии теории Т.П арсонса и Н.Лумана). Но, как это ни парадоксально, эти факторы не надо ни изобретать, ни заимствовать. Они существуют. Пусть до сих пор не осознавалась как главная составляющая то, н а что хотя и не особенно обращали внимание, но то, что сохранилось без каких- либо стараний со стороны политиков - это уникальное культурно-цивилизационное пространство Российской империи и бывшего Союза (неправильным упрощением было ограничиваться его евразийским пониманием). 20 П о д р о б н ее см.: С у р ен Золян. Б у ду щ ее С Н Г - ц и в и л и за ц и о н н ы й сою з // Р А М И «РИА Н овости», 12.10.2006; Золян С.Т. Д и ал о г язы ков и культур - парадигма институционального реформирования СН Г // СН Г как новая структура содружества государств: достижения и перспективы . Ереван. Н А Н РА. 2006. С .84-93. 15

Цивилизационная уникальность пространства государств СНГ и Балтии, особенно если учесть и примыкающее восточноевропейский и православно-восточнохристианские ареалы, заключается в том, что оно есть место встречи, одновременно перекресток и граница для разнородных, тяготеющих к иным центрам культур. Это культуры, либо маргинальные для своего цивилизационного пространства, либо изначально сформировавшиеся как медиаторы между разл и чн ы м и культурами. Так ф орм ируется ареал, не имею щ ий естественных границ, поэтому они открыты и изменчивы. В определенный момент это были политические границы Российской империи, а в настоящее время они скорее совпадают с ареалом распространения русского языка - хотя бы в качестве второго или иностранного. Географическое и лингвистическое разнообразие, приобретая культурно-цивилизационное измерение, становится тем см ы слообразущ им фактором, который есть необходимое условие взаимопроникновения разнородных культур. Уникальность этого пространства в том, что оно, не став плавильньм котлом для этих культур, как в случае других цивилизационных пространств, обеспечивает их неслиянность и в то же время взаимопереводимость и взаимопроницаемость. Помимо достаточно поздно возникшей евразийской общности в ее славяно-тюркской версии, можно, опираясь лишь на данные сравнительно-исторического языкознания, говорить о древнейш их языковых связях: балто- славянских, славяно-германских, славяно-, финно-угорских, ирано-тю ркских и т.д. В составе этого пространства такие уникальны е регионы, как «путь из варяг в греки», или же Кавказ и часть Армянского нагорья, где на сравнительно небольшом пространстве взаимодействовали народы, говорившие на принадлежащих к индо-европейской, кавказской, различным малоазиатским и семитской семьям языках. Этим обеспечивалась коммуникация между Восточным Средиземноморьем, Центральной Азией, Балканами и Восточной Европой. Впоследствие пребывание Кавказа в составе одного государства через каналы культуры, образования, литературы приводит к созданию институциональных основ для формирования так называемой 16

«кавказской идентичности», образуемой взаимодействием народов региона с российской государственностью и культурой. Подобные примеры можно продолжить. Будущее СНГ видится не столько как политический или экономический, сколько цивилизационный союз. Теперь же наступает время, когда политико-экономический подход уступает место культурно-цивилизационному, который, обеспечивая диалог между языками и культурами, позволит изменить ситуацию и в дальнейшем привести к новому политическому дизайну СНГ. Будущее СНГ и стран Балтии видится нам как открытое информационное общество, причем новая институционализация будет организована по принципу сети. У величение меры разнообразия есть необходимое условие для увеличения способностей системы к саморазвитию. Обеспечив многообразие коммуникационных каналов для диалога языков и культур, станет возможным сохранить единое цивилизационное поле, организуемое теперь уже не пересечением, а объединением (в логическом смысле) разнородных культурных пространств. Общие ценности и идеология сотрудничества получат адекватное оформление, в том числе, и в политических институтах. 90-летие Брюсовской антологии - парадигма новой архитектуры цивилизационного союза Вместе с тем сотрудничество, как свидетельствует незамысловатая этимология слова, есть совместный труд. Поэтому, заключая, позволю себе выразить благодарность нашим коллегам из РГГУ - у нашего университета уж е есть опыт совместного проведения конференций. Это была конференция по типологии языков в Армении, теперь очередь литературоведов. Проведение таких конференций - это наш совместный вклад в реализацию подобного сою за и адекватное воплощение идей Брюсова. 17



ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА В.Я.БРЮСОВА

Е.А. А Л Е К С А Н Я Н ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИЧЕСКОЙ СИМВОЛИКИ БРЮСОВА «Специфика символа и м иф а как инструмент для выраж ения такого смысла, который не мож ет вместиться в рассудочно-дискурсивны й тезис». Сергей Аверинцев Не трудно заметить, что поэзия Серебряного века находится в центре внимания литературоведов, как бы компенсируя зону отчуждения и умалчивания предшествующих периодов. И, казалось бы, именно Брюсов, признанный вождь символизма, должен был бы занимать один из эпицентров этого внимания. Однако лишь систематически выходящие в Армении и посвященные этому замечательному русскому писателю «Брю совские чтения» восполняют пробелы в исследовании его далеко не исчерпанного и поистине огромного творческого наследия. Наименее освещенной сферой научных наблюдений представляется поэтика Брюсова, которая, надо думать, в полном объеме еще найдет своего исследователя в пока еще тщ етно ожидаемой монографии о его творчестве (ведь единственная книга такого рода была написана Д.М аксимовым ещ е в 1940 году и с те х пор даж е не переиздавалась). А м еж ду тем прав и сам поэт, утверждая, что «есть еще бесконечное число задач, никем не реш енных тем, почти никем не затр о н у ты х и средств соверш енно не и сп ользован н ы х»21. Сейчас уже совершенно ясно, что, несмотря на вековую отдаленность от времени расцвета символизма в русской литературе, некоторые принципиально значимые черты и особенности поэтики символизма, а также мифопоэтики могут быть продуктивны в современной системе художественных ценностей, ориентированных на альтернативность путей развития мира и искусства. Симптоматично, что в современной 21 Брюсов В. Неизданные стихотворения. М. 1935. С .13. 20

прозе наблюдаются явные тенденции к использованию мифопоэтики и символики, нацеленных, как всегда, на сущность бытийных явлений в их многовариантности. Разумеется, речь идет не о подражаниях, реминисценциях и прямом освоении школы мастерства, а о восприятии и преобразовании на новом уровне поэтических универсалий Серебряного века как художественных моделей, проявивших жизнеспособность и перспективность. Поэтому далеко не лишне снова и снова обращаться к завораживающим в своем соверш енстве поэтическим шедеврам символистов, где в ряду первых и главных творцов - Брюсов, который в свое время взял на себя т р у д н у ю задачу «создания образного язы ка н о во й ку л ь ту р ы » 22. В литературе о Брюсове нет единого м нения об особенностях его поэтического стиля. Так, до сих пор спорными являются проблемы, связанные с символикой, мистикой и экзотерикой, насыщенностью его поэзии мифологемами, а также превалирования рационального или иррационального начала в его мировидении и творчестве. В частности, вызы вает возражение позиция С.Абрамовича, который, верно утверждая, что Брюсов «на смену архаическому... окостеневшему и превратившемуся в аллегорию символу приносит субъективную символику, открыто и раскрепощенно интерпретирующую явления жизни», мифотворчество почему-то считает «субъективистским разруш ением л о ги к и » 23. Однако все исследователи единодушны в одном - в узнаваемой безукоризненности и многозначной образности его стиха, в чеканной звучности, рельефности, сжатости и силе, в свободе, богатстве и разветвленности ассоциативных связей его поэтического языка, в мистической и одновременно реальной наполненности его символики, в не до конца разгаданной тай н о п и си его п оэтической речи, в н асы щ енн о сти ее мифологемами, в обращенности к архетипам и историческим реалиям. 22 Гаспаров М. Идея и образ в поэтике «Далей» // Брюсовские чтения 1983 года. Ереван. 1985. С .113. 23 Абрамович С. Идейно-эстетическая функция символа у раннего Б р ю со в а / / Брюсовские чтения 1980 года. Ереван. 1983. С.32. 21

Находить «ключи тайн» и верные ориентиры в океане поэзии Брю сова достаточно сложно хотя бы уже и потому, что как сказал он сам: «Я все мечты люблю, мне дороги все речи и всем богам я посвящаю стих». Надо помнить также и о противоречивости эстетических установок Брюсова, о его неоднозначном отношении к поэтике символизма в целом: - от открытого признания гипнотизирующей роли символа, построенного на интуитивном ощущении, до объективирования и рационализации смысла, низведения его к аллегории. Вяч.Иванов не случайно укорял Брюсова «за этот реализм в символизме, за этот позитивизм в идеализме». Этот тезис подхватили некоторые советские критики, пы тавш иеся «очистить» Брюсова зрелого периода творчества от символизма, прибегая к помощи высказываний и самого поэта. Однако вне символистской поэтики стих Брюсова мертвеет, теряет глубину и живые очертания, универсальный смысл и «стообразную» суть, ибо очевидно, что «интуиция и рассудок у поэта поставлены между собой в связь, а это и есть всевластие си м во л а» 24 как ун иверсального сп особ а худож ественного обобщ ения. Пожалуй, первое, что привлекает внимание читателя при знакомстве с поэзией Брюсова, - многоликость и антиномичность авторского образа, который предстает в самых разны х обличьях, то сливаясь со своим лирическим героем, то д и с тан ц и р у яс ь от него, то признаваясь в его двой ствен н ости . «В поэзии, в искусстве, - замечал Брюсов, - сама личность художника». Поэт у Брюсова и пустынник, и жрец, и пророк, и конкретный персонаж, замкнутый на своем «я» мифа или истории. Но символика образа у него шире и глубже данного персонаж а благодаря системе символов, которые углубляю т и расш иряю т восприятие образов и мотивов, намекая на их неисчерпанность и проекцию в вечность. Как пишут А.Завельский и Д.Завельская в статье «М етафора и символ в творчестве Валерия Брюсова»: «Персонаж как знак, указывает не на понятие, а на комплекс ощущений, но само указание 24 Лосев А.Ф . Античный космос и современная наука. М. 1927. С.269. 22

основано на целостном восприятии системы, в которой этот знак ф ункционален и соотносим с другим и эле м ен там и » 25. При построении художественного образа используются самые разнообразные приемы - маска, декор, мифические сущности, мистификации, перевоплощения, моно- или диалогические действа и, наконец, символ, понятие которого так четко сформулировал в свое время французский поэт-символист Малларме: «Назвать предмет, - писал он, - значит уничтожить три четверти наслаж дени я поэмой, состоящ его в п осто ян н о м ее угадывании; внушать (подсказывать) ее - вот мечта. Символ и заключается в совершенном применении этой тайны: вызывать м ало-пом алу предмет, чтобы показать душ евное состояние или, напротив, избрать предмет и извлекать из него посредством ряда разгадок состоян ие д у ш и » 26. Известные полководцы и цари, греческие боги и римские цезари, библейские и античные персонажи, - все эти мифические герои и исторические личности, как Наполеон, А лек сан др М акедонский и П етр I, олим пийцы Зевс и А ф родита, египетские боги А мон Ра и Изида, а также многие другие не просто называются, вызывая в читателе определенный круг воспоминаний и ассоциаций, а воскрешают в сознании действенную и разомкнутую цепочку импульсов, сопутствую щ их их былой жизни или знаковое исимволическое функционирование, вызывающее определенный эмоциональный настрой или философическое размышление. П оэт ищ ет аналогий современности в древних цивилизациях и, оп ир а ясь на многозначную символику, подчиняет историю личному переживанию своего поэтического, лирического «я». Так, в замечательном стихотворении «В стреча» поэт вплетает любовную тему в контекст египетской мифологии. По убеждению Брюсова, египетская религия и культура наиболее близки к истокам, к заветной для него Атлантиде, и понятие жречества, пророчеств, столь значимые для поэта-символиста, наиболее зримы и убедительны именно в этом духовном поле, представленном нам еще в знаменитом стихотворении 23 В.Я.Брюсов и русский модернизм. М. 2004. С.43. 26 Максимов Д. Поэзия Валерия Брюсова. Л. 1940. С.43. 23

«Фонарики», где на «прочной нити времени» Египет «самый освещенный этими волшебными фонариками», ибо, как пишет . поэт, - «п рони зы вает глуби все тво й беспощ адны й луч» (T.I. С.435). Египет - это и «рабство, закрепленное в веках, и воспоминание о прошедшем, и жреческое провидение, и загадочность сфинкса, и любовь Озириса и Изиды, вызывающая мифопоэтические ассоциации в стихотворении о современной лю бви двоих, как дара таинственных высот». Погружение в глубины времени для Брю сова не есть «вечное возвращение» и движение по кругу, а насыщенный символикой отзвук иных миров, их героизированное бытие некогда бывшее и возможное в будущем. «Наша жизнь не в первый раз», - признается лирический герой «Встречи», - и это залог вечности любви: «Разве ты, в сияньи бала, легкий стан склонив мне в руки, / Через завесу времен / Не расслыш ала кимвала, не постигла гимнов звуки и / Толпы ответный стон / Не сказала, что разлуки - кончен, кончен долгий сон» (T.I. С .474). Вместе с тем любовь в понимании Брюсова вбирает в себя и отчаяние, и измену, и трагедию непонимания, и неизбежность смерти, - все это мифологизируется в символах разных времен и героев в стихотворении «Любовь ведет нас к одному», где «неустанное стремление от судьбы к иной судьбе», обращение к именам - символам Дидоны, Франчески, Федры, Джульеты, символизирует «блаженно-страшный» финал жизни. Также символически значим образ Антония, предпочтившего любовь славе, и Клеопатры, чья жизнь в любви «в веках звенящ ий стих». В этом отнош ении менее удачна, на мой взгляд, попы тка поэта создать обобщенный образ любви, прибегая к имени Афродиты в стихотворении «Ты, Афродита». Оно иллюстративно, так как знак здесь не переходит в символ, перечисление симптомов лю бви абстрактно и лиш ь декларируется как дар Афродите; это проявление той «конструктивной символики», которую М аксимов противопоставлял «эмпирической». Любовь бессмертна, а «земная слава лишь тень в безумном сне и меркнет в таинстве миров». Символику двух стихотворений «Ассаргадон» и «Халдейский пастух» надо рассматривать в их единстве, в общности идеи тщ еты славы («мечта о подвигах лишь детская забава») и важности 24

«божественных деяний» пастуха, начертавшего «пути своих планет». Разум еется, си м волик а имен во всех н азванны х и подобных стихотворениях имеет расширительный характер и в высшей степени интертекстуальна. Среди значимых имен-символов особое место в поэзии Брю сова занимаю т Прометей и Икар. Первый - как символ страдания во имя людей и даритель огня, второй - как персонифицированное стремление к выходу за пределы земного пространства, как одушевленный вызов жизни-тюрьме. К образу Прометея, как известно, обращались многие поэты и столь же много интерпретаций его подвижнических деяний. Брюсов, как всегда, оригинален в разработке темы подвига Прометея. Свое стихотворение «К олимпийцам» он начинает с отрицания, с инвективы ложным кумирам: «Все обман, все ды ш ит ложью, в каж дом зерк але д в о й н и к ... Здесь ж е долу, во всел е но й // Л и ш ь обманность всех путей // Здесь правдив лишь смех надменный // Твой, о брат мой, Прометей». Разгадка, обобщ ающ ая оценка символа - в следующем четверостишьи, снова включающим ар х е тип и че ски й см ы сл о б р аза и д еш и ф р у ю щ и й их: Олимпиец! бурей снежной Замети мой буйный прах, - Но зажжен огонь мятежный Навсегда в твоих рабах. (T.I. С.421) С тихотворение «Дедал и Икар» построено не как часто встречающ ийся у Брюсова монолог героя, а как диалог- противостояние осторожного Дедала и устремленного в небо, отважного и безрассудного Икара. Здесь, как и в паре стихотворений «Ассаргадон» и «Халдейский пастух», худож ественны й смысл порыва к свободе во всей полноте открывается в соотнесении со стихотворением «Одиссей». Напомним, Икар не слушает Дедала, его призыва к осторожности и благоразумию, он забывает о том, что крылья его пропитаны воском и растают от жара солнечных лучей. Он весь устремлен в небо: «Спешит насытить счастьем грудь», потому что «вторично не позволят боги / До сфер небесных досягнуть». И как результат безумства - трагедия. В «Одиссее» 25

герой, «хитроумный Одиссей» делает все правильно: он заты кает уши своим гребцам воском, чтобы они не слышали страстных и чарующих песен-призывов морских сирен, а себя привязывает к мачте. Он осторожен и разумен, «их чар избег и невредим». Но зачем? - вопрош ает поэт. «Зачем я был спокойно мудрым», - восклицает герой, и ему сочувствует лирический герой, ибо «исторгнуть помыслы любви», быть благоразумным о зн ач ает и зм ен у лю бви с ее б езум ствам и и чел о ве ческо й сути с ее вечной устремленностью к мечте, - а это не меньшая трагедия. Стоит остановиться отдельно и на двух принципиально философски значимых символах, таких как «миг-мгновение» и «тени», последние позже сменяются символикой огня, зарева и набата. Они не новы в поэзии, но у Брю сова приобретаю т новые оттенки, как бы приближая их автора к особо понятым философемам бытия, к духу жизнетворчества, что собственно и лежит в основе символизма: поэзия как творение жизни. Наряду с символами, связанными с мифопоэтикой и историческими реалиями, они универсально значимы. В стихотворении «Минуты времен» Брюсов прямо касается этой кардинальной темы, назы вая эти минуты или миги «странными символами»: В черное озеро вечности Капля за каплей спадали минуты, Д о лго см отрел я на странны е с и м в о л ы ...27 М иг - по Брюсову это точка пересечения мечты и реальности, где и творится космос жизни, где человек создает свой миф, сквозь который «просвечивает иная даль, иные миры, которые в начале пути мнятся иллюзорно, мистически, а позже прозреваю тся как реально сущ ествую щ ие во вселенной. Миг воспринимается и как сама вечность («в одном мгновенье видеть вечность» (У.Блейк) и как оппозиция вечности, как символ остановленного мгновения или м нимого отрезка жизни, где можно «на мир лицом к лицу взглянуть / И безраздумно, бестревожно / В мгновеньях жизни потонуть». М иг - сверхчувственно постигнутая точка перехода от прош лого к 27 Брюсов В. Неизданные стихотворения. М. 1935. С. 169. 26

будущ ему («Я вам отдамся, миги, миги») и невозмож ность остановить мгновение («Берем мы миги, их губя»). Понимая безнадежность проникновения в тайны прошлого, а отсю да и в тайны бытия, Брюсов славит миг, как возможность мгновенного си ю м и нутного озарения, приоткрываю щ его «заветную дверь» в то, что скрыто от человека, и молитвенно просит у судьбы: «И миг продлился, длинный, длинный», «миг между светом и тенью» - м иг как оппозиция тени. Другой важный и «странный» символ Брю сова - «тени». Вслед за Фетом он повторяет: «Зову властительные тени». Один из поэтических сборников Брюсова, как мы помним, называется «Зеркало теней». То, что «тени» особенно значим ы для его мировосприятия, открывается в стихотворении «Есть в человеке четы ре н а ч а л а ...» , где одним из начал и является т ень, которая «над могилой витает», то есть не покидает человека даже тогда, когда в земле остается только тело, потому что «манны нисходят в Аид», а «дух возносится в небо». В представлении Б рю сова это некая эманация жизнесуществования человека в вечности, это и проекция в будущее, вместе с тем, судя по многочисленным контекстам, символ теней поэтом прозревается и как нечто мистическое, и, напротив, как нечто, придаю щ ее предмету или явлению живую объемность, ведь не может же, например, существовать человек без тени. Достаточно перечесть многие стихотворения Брюсова, чтобы убедиться, тени присутствуют в них то оттеняя настроения, то усугубляя ощущ ение тайны, то как бы дематериализуя происходящее и персонажей. Они и «блаженные тени мгновенного дня», и символы обм ана («Но будет все лиш ь тенью, лишь обманом»). Они «подобны чарам волхва» («То молча гаснут, тают кротко»), то напоминаю т о прошлом, былом («О тени прошлого, как властны вы над нами»). И еще: И я с лю дьми как брат, и все прощаю им, Печальным, вдумчивым, идущим в тихой смене, За то, что вместе мы на грани снов скользим, За то, что и они, как я, - причастны тени. (T.I. С .173) 27

В лю бом из контекстов тени воспринимаются как символы некоего сверхзначного присутствия в человеческой жизни, влияющего на его судьбу («Деянья всех людей как тень в безумном сне»). Еще больше рокового драматизма в стихотворении «Тени»: Скрыли всю лестницу тени Ночи беззвездной. П учины не зная. М ы стали у края И раскачались над б езд ной ступ ен и .28 Закономерно, что по мере того, как поэзия Брю сова освобождается от намеков на непостижимое «темной глубины» (Вяч.И ванов), уходит от мистического наполнения символа, в его стихах уменьш ается обращенность к теням. Оставив мотив-символы Пути и Света, как наиболее разработанные в поэтике Брюсова, обратим внимание еще на символы, связанные с природной жизнью. Н есмотря на декларацию поэта: «Люблю дома, не скалы / Ах, книги краше роз», - его природа не просто оттеняет мотив и настроение, а имеет нередко первостепенное значение в символике стиха, являясь и фоном, и пророческим символом, корреспондирую щим с заявленной темой: «Помоги мне, мать! К тебе / я стучусь с последней силой!». Как и в лю бой другой, в символике пейзажа у поэта присутствуют и конкретика, и обобщение. Так, в стихотворении «Папоротник» обычное описание папоротника («Чутко папоротник дремлет / Где-то крикнул пересмешник») сменяется символикой вхождения в иную жизнь, «в древние тайны, которым внемлет небо»: В этих листьях слишком внешних, В их точеном очертаньи, Что-то есть миров нездеш них... Стал я в странном содроганьи. (T.I. С.220) В целом «О кеан» и «М оре» играю т больш ую роль как символы образной системы Брю сова ещ е и потому, что 28 Брюсов В. Неизданные стихотворения. М. 1935. С.309. 28

предполагают в пространстве присутствие корабля, палубы, матросов, всех примет страннической жизни, присущ ей поэту, искателю новых образов земли, иных загадочных миров. Брюсов придает образу моря, разумеется, и чисто метафизический смысл: «Мы все лишь беглый блеск на вечном море лет». Тот же образ Океана, который вбирает в себя мифологему титана морей, прельстивш егося Геей, и много других значений, встречается и в других стихотворениях Брюсова: Т итан м орей п рельстился лик ом Г ей. Вот бродит он по тем ны м высям гор, У тесы рвет, ло м ае т си н ий б о р . . .29 Завершить наши наблюдения над поэтической символикой Брюсова хочется обращ ением к стихотворению «В неконченном здании», провидчески написанным в начале творческого пути. Его символика, как часто у Брюсова, многозначна и противоречива. Строится здание, оно неокончено, лю ди ходят по шатким мосткам и лестницам и верят - «Свершится, что вами замыслено, / Громада до неба в зой д ет...». Но и тут же: «О, думы упорные, вспомните! / Вы только забыли чертеж». Стихотворение насквозь символично: это и возвышенная хвала будущ ем у, которое долж но бьггь грандиозно, и п о эт свято верит и надеется. Но это и страх перед тем, что будет построена тюрьма, которая «замкнет род человеческий». Все будет зависеть от чертежа, который, увы ,... потерян. Великий замысел не раскрыт, он неизвестен. Здание поэзии Брю сова выстроено давно, но чертеж нам до конца неизвестен, неисчерпаны многие тайные замыслы, тайны мастерства поэта, который на протяжении всей своей жизни неустанно возводил, полное символов и загадочных иероглифов, здание своей поэзии. Их деш иф ровка продолжается. 29 Брюсов В. Неизданные стихотворения. М. 1935. С. 174. 29

Д.М . М АГО М ЕДО ВА СТИХОТВОРНЫ Е ДИАЛОГИ ВАЛЕРИЯ БРЮ СОВА Статья примыкает к циклу работ об истории жанра стихотворного диалога в русской поэзии, опубликованных автором в последние годы. Тем не менее, представляется необходимым прежде всего обсудить сам предмет разговора, п оскольку терм ин «диалог» в современной науке обозначает по меньшей мере три различных, хотя и взаимосвязанных явления: 1. Д и а л о г как речевой ж анр, в противоп олож н ость монологическим формам речеведения. О необходимости описания и изучения этого круга явлений стихотворной речи В .В.Виноградов писал еще в 1930 г., отмечая, что «специфические отличия семантики диалогического речеведения в стиховых формах не подвергались п р и н ц и п и ал ьн о м у обследованию — в плане л и н гв и с т и ч ес к о м » 1. За немногими исключениями2 до последнего времени проблема диалогических речевых жанров в поэзии оставалась почти вне сферы внимания лингвистической поэтики. 2. Д и а л о г как субъектная стр у к ту р а сти х отворного текста. В этом случае в поле зрения исследователей попадают способы введения «чужого сознания» в лирическое стихотворение, явлен и е «п о эти ческ о го м н огоголосья»3. 3. С ти х о тв о р н ы й д и ало г как литературн ы й ж анр, которы й в русском литературоведении до сих пор почти не изучался ни в 'Виноградов В .В . О худож ественной прозе // Виноградов В.В. Избранные труды: О языке худож ественной прозы. М. 1980. С.78. 2 Иванова Н.Н. Диалог в современной лирике // Проблемы структурной лингвистики - 1982. М. 1984. С.211-225. 3Корман Б.О. Практикум по изучению худож ественного произведения: Лирическая система. Ижевск. 1978; Грехнев В .А . Лирика Пушкина: О поэтике жанров. Горький. 1985; Бройтман С.Н. Русская лирика X I X - начала X X века в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. М. 1997; Нестеров И.В. Диалог и монолог как литературоведческие понятия. Автореферат. М. 1998. 30

тео р етич ес ко м , ни в истори ческом аспектах4. Н и ген ези с, ни эволю ц ион н ое развитие, ни ти по л о ги я этого ж а н р а н и к о гд а не становились предметом специального исследования на русском материале. Отчасти это объясняется слабой изученностью стихового диалога как речевого жанра. Отчасти же причина заключается в том, что стихотворный диалог, в отличие от таких жанров, как ода, элегия, послание, никогда не становился предметом жанровой рефлексии у самих поэтов. Между тем, данный стихотворный жанр насчитывает десятки текстов в русской поэзии, среди которых такие вершинные образцы, как пушкинские «Поэт и толпа», «Герой» «Разговор Книгопродавца с Поэтом», тютчевские «Два голоса», «Поэт и гражданин» Н.А.Некрасова, «Посещ ение» Блока и др. Этот жанр представляет большой интерес для исторической поэтики как пограничное явление между лирикой и драмой, с одной стороны, лирикой и эпосом (басня, баллада, новелла, ром ан), с д р у го й стороны , и, в какой-то степени , л и р и к о й и внелитературными жанрами (ученый диалог, философский или богословский диспут). Принципиальная переходность жанра превращает его в экспериментальную творческую лабораторию, позволяющую осваивать чужеродные для «чистой» лирики поэтические принципы, такие, как «разноречие», «многоязычие», прозаизация сюж ета и т.д. Весьма лю бопы тна и проблема генезиса стихотворного диалога: это жанр с глубокой и устойчивой жанровой памятью, восходящей к обрядовой календарной поэзии, древним ритуалам, античным буколикам, а в более поздние времена - к средневековой «школьной» и 4 М агомедова Д.М . Взаимодействие речевых и литературных жанров в поэтическом тексте (элегия) // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П.Григорьева. М. 1996. С .111-118; Стихотворные диалоги Вячеслава И в а н о в а // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М. 1996. С.297-304; «Диалог-манифест» и типы «стилистических поединков» в русской поэзии XIX века: К вопросу об эволюции стихотворных диалогов // Поэтика русской литературы. Сборник статей к 75-летию проф. Ю.В.Манна. М. РГГУ. 2006. С. 13-45. 31

богословской д и а л о ги к е 5. О бращ ение поэта к жанру стихотворного диалога обычно сопровождается выбором традиционных тематических и композиционных ходов. Даже такой далекий от традиционного жанрового репертуара поэт, как Н.А.Н екрасов, создает такой архаичнейший стихотворный диалог, как «Разговор души с телом». Предметом статьи является именно жанровый аспект проблемы стихотворного диалога. При этом речь пойдет, прежде всего, о так называемых «чистых», эксплицированных диалогах, а не об эпизодическом использовании в текстах диалогических реплик, - таких стихотворений у Брюсова, как и вообще в лирике, гораздо больше. Авторская речь может появляться в таких «эксплицированных» стихотворных диалогах лишь в качестве ремарок, вводящих в ситуацию, фиксирующих внешние временные или пространственные изменения, реже - в качестве заключительной сентенции. Обращение к творчеству Брюсова при изучении истории русского стихотворного диалога совершенно закономерно с двух точек зрения. Во-первых, Брюсов поэт, подчеркнуто ориентирующ ийся на многообразные культурно-исторические традиции, осваивающий и античные, и средневековые, и архаические фольклорные жанры, и канонические жанры Н ового врем ени, и, следовательно, «пам ять жанра» о к азы вается весьма значим а для его поэтического мышления. Во-вторых, Брюсов одновременно и поэт, решительно ломающ ий и трансф орм ирую щ ий жанровые и тематические каноны, склонный к смелым поэтическим экспериментам, - тем важнее увидеть, что происходит с традиционными диалогическими формами в его поэзии. Наконец, Брюсов - поэт с 5 Алексеев М.П. «Прение Земли и Моря» в древнерусской письменности / / Алексеев М.П. Сравнительное литературоведение. Л. 1983. Историю становления жанра стихотворного диалога в европейской литературе см. в фундаментальном труде: Hirzel R. Der D ialog. I-II. Leipzig. 1895. Одна из тематических разновидностей жанра средневекового диалога обстоятельно описана в труде: Батюшков Ф.Д. Спор душ и с телом в памятниках средневековой литературы. СПб. 1891. 32

исключительной жанровой рефлексией. Пользуясь знаменитым оп ределен и ем С .С .А веринцева, м ож но сказать, что все его творчество - воплощ ение принципов рефлективного традиционализма. Таким образом, через призму поэтического опыта Брюсова могут быть увидены важнейшие вехи истории русского стихотворного диалога. С точки зрения типологической классификации, среди русских стихотворных диалогов мне удалось выделить три основны х типа. П ервы й из них можно назвать «поэтическим манифестом», восходящим к агону в античных буколиках, поэтическим состязаниям и средневековому жанру дебата. Второй, характерный для романтической традиции, я называю диалогом «голосов из иного мира», или диалогом с потусторонним («иным») миром. Кроме того, по моим наблю ден и ям , во второй половине 19 в. в русс к о й лири ке возникают гибридные формы диалога, находящиеся под сильным воздействием художественной прозы, романного прозаического диалога с совершенно иным ролевым составом субъектов диалога, с новым тематическим наполнением, принципиально иной стилистикой. Диалогические композиции в поэзии Брю сова заметны, он пишет их на протяжении всей жизни, хотя в процентном отн ош ен и и их д о ля не слиш ком велика. Зд ес ь он ничем не отличается от любого другого поэта, будь то Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Блок, Вяч. Иванов: стихотворны е диалоги пиш ут все, но не слиш ком часто. В то же время зачастую они входят в число текстов, определяющих авторское лицо, хрестоматийных. Так, у Брю сова к этому жанру относится знаменитый «Каменщик», а также столь важные не только для самого поэта, но и для символизма в целом диалоги «Орфей и Эвридика», «Два голоса», «Дедал и Икар», «Оправдание земного», «Люблю я линий верность...», «Когда опускается ш тора...» и др. Сразу же можно сказать, что у Брюсова, как и у Блока и Вяч. Иванова, заметно пристрастие к одному из трех типов стихотворных диалогов: к диалогу «голосов» из «иных миров». Д иалог-манифест встречается у него трижды, причем в чрезвычайно трансформированном виде. К гибридному 33

прозаизированному диалогу можно отнести разве только «К ам енщ ика». Среди брюсовских диалогов «голосов» - в хронологическом порядке - «И в ужасе я оглянулся н азад ...» , «П о п оводу “M e eum esse”», «В итязь», «А дам и Ева», «О рф ей и Э в ри ди ка», « Д в а голоса», «В п олночь», «Ф лореаль 3 года», «Иксион и Зевс» и др. Разновидности диалога «голосов» обусловлены составом персонажей, участвующих в коммуникации, а также тем особым пространством, в котором эта коммуникация разыгрывается. С реди и злю блен н ы х вариантов - разговор персон аж ей из «здеш него» мира с персонажами из «иного» мира («разговор с царством мертвых», с божеством, с ирреальным собеседником), разговоры в ином мире («разговоры с царством мертвых»), разыгранная автокоммуникация (разговор с двойником, тела с душ ой, чувств и рассудка и т.д.). У Брю сова разрабатываются все разновидности этого типа стихотворного диалога. Т ак, сти х о тво р ен ия «А дам и Ева», «Д ва голоса» и «В полночь» представляю т собой разговоры обитателей иного мира. В стихотворении «Адам и Ева» «иной мир» - это рай, в котором находятся соверш аю щ ие первородный грех персонажи библейского мифа. Стихотворения «Два голоса» и «В полночь» - разговор двух умерших влюбленных. В одном случае пространством оказывается склеп, в другом - могила. Стихотворения «Орфей и Эвридика», «Витязь» представляют собой разговоры живого с мертвым («разговор с царством мертвы х»), разыгрываю щиеся на границе между двумя мирами. На границе двух миров разыгрывается и диалог «Дедал и Икар». Стихотворение «По поводу “Me eum esse”» представляет собой розыгранную автокоммуникацию или разговор с двойником. Наконец, ряд стихотворений, в частности, «И в ужасе я оглянулся н азад...», «Оправдание земного» представляю т собой диалог лирического «я» с ирреальным собеседником, с божеством. Во всех названных диалогах отчетливо выделяются следую щ ие повторяю щ иеся мотивы («топосы»): 34

а) Ситуация «порога», границы между двумя мирами. Так, действие стихотворения «Орфей и Эвридика» разыгрывается на переходе от мира теней к миру живых. В одной из реплик Орфея прямо говорится о будущей метаморфозе у порога: Орфей Верь мне! верь мне! у порога В стрети ш ь ты, как я, весну! Я, заклявш ий лирой - бога, Песней жизнь в тебя вдохну! В стихотворении «Витязь» опочивший герой говорит: «Я перешел земную грань». В стихотворении «Дедал и Икар» мотив запрета на переход через установленную границу («средины») звучит во всех репликах участников диалога: Дедал предостерегает от нарушения запрета, Икар не может удержаться от разруш ения установленных границ: Дедал М ой сын! мой сын! будь осторож ен, Спокойней крылья напрягай, Под ветром путь наш ненадежен, Сырых туманов избегай. Икар Отец! ты дал душ е свободу, Ты узы тела разрешил. Что ж медлим? выше! к небосводу! До вечной области светил! Дедал Мой сын! М ы вырвались из плена, Но пристань наша далека: Под нами - гривистая пена, Над нами рею т облака... Икар Отец! Что облака! Что море! У дел наш - воля мощ ных птиц: Взлетать на радостном просторе, М етаться в далях без границ! 35

Икар Отец! Сдержать порыв нет силы! Я опьянел! я глух! я слеп! Взлетаю ввысь, как в глубь могилы, Бросаюсь к солнцу, как в Эреб! Дедал М ой сын! мой сын! Лети срединой, М еж первым небом и землей... Но он - над стаей журавлиной, Но он - в пучине золотой! (т.1, с .522-523) Н о даж е в тех случаях, когда граница, грань, п орог не называются в стихотворении прямо, указание на переход границы между мирами происходит посредством других мотивов. б) Наиболее частым мотивом, знаменую щ им переход через гран и цу, оказы вается м оти в «сна» или «видения» (в частности, появления призрака): Меня гнетут мои кольчуги, Хочу изведать тайны сна («Витязь») Ева Адам! Адам! я - вся безвольна... Где ты , где я? все - сон иль явь? («Адам и Ева») \"О, эти звенящ ие строки! Ты сам написал их когда-то!\" - Звенящие строки далеки, К ак призрак умерш его брата. («П о поводу “Me eum esse”») Смертный безумец! не Геру ласкал ты! Зевса забыл ты безмерную власть. П ризрак обманный в объятьях держал ты; Я обманул ненасытную страсть! («Иксион и Зевс») (т.1, с.384, 201; т.П, с. 179) 36

В стихотворении «В полночь» «пороговая» ситуация создается введением третьего голоса, не участвую щ его в диалоге мертвых, а описывающего ситуацию с точки зрения мира живых: \"Целуй меня! Целуй, как прежде!\" - \"Тебя целую я, как прежде!\" Заступ в землю глухо бьет, Ночь сверш ает свой обход. \"Мы в мире лишь вдвоем, как прежде?\" - \"Да, в мире лиш ь вдвоем, как прежде\". Кто сказал, что гроб несут? Четок, четок стук минут! \"Иль мы в могиле, вновь, как прежде?\" \"Да, мы в могиле, вновь, как прежде\". Ветер травы сонно мнет. Ночь свершает свой обход (т.1, с.484) Диалоги «голосов», в отличие от «диалогов-манифестов», как правило, стилистически однородны. Не являются исключениями и диалоги «голосов« у Брюсова. В некоторых случаях реплики участников диалога строятся по принципу «эха», где ответная реплика повторяет предыдущ ую с минимальными изменениями: \"Ты - мой, как прежде?\" - \"Твой, как прежде!\" - \"Ты счастлив?\" - \"Счастлив\". - \"Всё, как прежде!\" \"Мы в мире лишь вдвоем, как прежде?\" - \"Да, в мире лиш ь вдвоем, как прежде\". («В полночь») При этом зачастую реплики участников диалога обращены не столько друг к другу, сколько к подразумеваемому третьему слушателю, третейскому судье, выбирающему между двумя неслиянными и равноправны ми точками зрения. Так, стихотворение «Ожидание» каждая пара реплик дает 37

принципиально разное реш ение темы: одна реплика п рин адлеж и т верной, вторая —неверной подруге: Первый голос Пусть воск прозрачный топится, Пусть милый друг торопится На том лихом коне Из стран чужих ко мне. Второй голос П усть ж елты й воск не топится, Пусть милый не торопится, Не ждать добра ему В своем родном дому. Первый голос На груди распаленные Лью масла благовонные. Услыш ь их аромат, Лети ко мне назад. Второй голос На груди распаленные Лью масла благовонные. Ах! сквозь ночную тишь Их запах не прослышь! Первый голос Упав в постель пуховую, Срываю ризу новую. К о гд а ж, как ю ны й бог, Ты станешь на порог? Если Второй голос отдельную Упав в постель пуховую, Срываю ризу новую, Но в тайне темноты В ойдеш ь не ты! не ты! (т.1, с.509) соединить реплики каждого из персонажей в партию, то могут получиться два самостоятельных 38

стихотворения, варьирующих одни и те же мотивы с диаметрально противоположной точки зрения. Так строил свои «двойчатки» Ф .И.Тю тчев. Брюсов предпочитает полемически сталкивать между собой не целостные тексты, а каждый значимый сегмент текстов, подчеркивая их взаимодополнительность. Древние корни диалога «голосов», очевидно, восходят к фольклорным жанрам календарной поэзии, к сакральным ритуалам. Признаки ритуального диалога описаны в работах В.Н.Топорова: «...п остро ен и е текста как ответа (или серии ответов) на некий вопрос; <...> описание последовательной организации пространств в направлении извне внутрь; <...> последовательное нисхождение - “оплотнение” от космического и божественного к “историческому” и человеческому».6 Иными словами, ритуальный диалог движется от профанного пространства к мистическому центру, последовательно уничтожая Хаос, восстанавливая миропорядок, связь здешней действительности с сакральным центром. Диалоги «голосов» родственны балладным диалогам персонаж ей из «здешнего» и «иного» миров (живой невесты и мертвого жениха, живого жениха и мертвой невесты, земного человека и фантастического существа). Балладный диалог, повторяя вопросно-ответную структуру ритуала, движется в противоположную сторону: от устроенного м иропорядка к его нарушению, а роль сакрального центра принадлежит либо могиле, либо любому месту, где гибнет герой. Таким образом, можно высказать предположение, что балладный диалог оказы вается обратн ы м ритуальном у7. В то ж е врем я м ож но предположить, что диалог «голосов» в ритуалах исторически предшествовал балладному диалогу: ряд описанных диалогов 6 Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М. 1988. С.7- 60. 7 Сопоставление ритуала и поэтики баллады д о сих пор было проведено лишь однажды, на материале текста «Леноры», б ез попыток распространения этой аналогии на жанр баллады в целом. См.: Евзлин М. Космогония и ритуал. М. 1993. С .1 3 4 -1 4 0 . 39

Брюсова, в сущности, представляют собой разросшуюся диалогическую часть романтической баллады. В заверш ение укажу еще на один тип диалогических композиций, которые впервые я встретила именно у Брю сова и классификация которых пока вызывает у меня определенные затруднения. Речь идет о стихотворениях, написанных в основной своей части в форме монолога неопределенного субъекта, но последняя строфа или двустиш ие неожиданно графически отделяю тся от предыдущ его текста так, как отделяется чужая реплика: с помощью тире. Таких стихотворений в лирике Брю сова много, среди них такие известные, как «Люблю я линий верность...» и «Когда опускается ш т о р а ...»: Люблю я линий верность, Люблю в мечтах предел. Меня страшит безмерность И чудо божьих дел. Люблю дома, не скалы. Ах, книги краш е роз! - Но милы мне кристаллы И ж ало тон ки х ос. (т.1, с. 171) К ом у п рин адлеж и т п оследняя реплика? Я сно, что ее функция - некий семантический сдвиг, меняющий развитие темы стихотворения. Если в первых шести строках мир, сотворенный человеком и отделенный от «безмерного» мира, сотворенного Богом, то последняя реплика называет природные явления, обладающие той же «верностью линий» и формальной законченностью, что и творения человеческих рук, разрушая заданную оппозицию. В стихотворении «Когда опускается ш то р а...» финал тоже создает ценностный сдвиг, вводя чужой взгляд на внутреннюю ситуацию, описанную лирическим субъектом: М не не нужно яркого блеска, Красоты и величья небес. Опустись, опустись, занавеска! Весь мир отошел и исчез. 40

Со мной любимые книги, М не поет любимый размер. - Да! я знаю , как сладки вериги В глубине безысходных п ещ е р . (т.1, с. 172) Определенной аналогией таких реплик можно считать тютчевское завершение «Весенней грозы»: «Ты скажешь: ветреная Геба, / Кормя Зевесова орла, / Громокипящ ий кубок с неба, / Смеясь, на землю пролила». Но у Тю тчева второй субъект, вводящ ий новый взгляд и новый язык описания, подготовлен лирическим повествованием («Ты скажешь»), У Брю сова остается непонятным даже, не является ли эта последняя реплика просто новой мыслью единого лирического субъекта. Появление таких необычных диалогов с неопределенным субъектом, заверш аю щ им текст, свидетельствует о том, что Брюсов, помимо разработки традиционных типов стихотворного диалога, пытался создать некую новую гибридную форму, сочетающую в себе лирический монолог с введением в текст чужого ценностного кругозора, чужого сознания, другого субъекта. Назвать эту новую форму жанровой конструкцией, очевидно, нельзя. Но можно поставить задачу описания подобных конструкций, которые, как нам кажется, вдальнейшем получили распространение в постсимволистской литературе. 41

М.В. М И Х А Й Л О ВА СТРАННАЯ, ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ, М А ГИ Ч ЕС К А Я П РО ЗА В.Я.Б РЮ С О ВА (О п ы т предисловия к неизданн ой к н и г е1) Слова, вынесенные в заголовок, на самом деле звучат несколько иначе. «Странной, поразительной, магической книгой» назвал А.Блок сборник рассказов Брюсова «Земная ось» (1907). Однако, на всю прозу выдающ егося представителя русской литературы Серебряного века, зачинателя символистского движения, неожиданного поэта, одного из ярких преобразователей русского стиха и сторонника «научной поэзии», яростного декадента, запомнившегося современникам по портрету М .Врубеля - с устремленным в грядущее взором, в застегнутом наглухо сюртуке, со скрещ енными на груди руками - такой взгляд свойственен немногим. До сих пор сущ ествует мнение, что все, что ни делал Брюсов, было мертворожденным, чисто механическим, предельно расчетливым искусством. Он, абсолютно р ац и о нал ьн ы й человек, по твердом у убеж ден и ю тех, кто не принимает и не понимает его творчества, вместо сердца имел кусок льда и поэтому был лишен способности чувствовать и изображать живых людей. Его склад ума называли математическим, а самого упрекали в излишней сконструированности, рассчитанной выверенное™ сюжетных построений, логической ясности замысла, взвешенности итоговых суждений. Но поклонники и почитатели Брюсова восхищены именно этими элементами его прозы, которые - будучи принципиально нехарактерны для русского писателя, всегда переполненного желанием донести до читателя лириче­ ский порыв своей души, явить ему свой образ мыслей и чувств, ' В 2002-2 0 0 3 гг. в издательстве «Вагриус» долж на была выйти подборка прозаических произведений Брюсова в серии «П роза поэта». Для н ее было написано настоящее предисловие. Однако, в скором времени издательство прекратило выпуск этой серии. 42

объяснить, помочь, научить, направить - включали русскую литературу в контекст литературы мировой... Да, Брюсов стоит у истоков русской прозы, если так можно выразиться, «западного образца», той, где лик автора несколько затенен, а его голос лишь угадывается в хоре голосов персонажей, где на первый план выступают фабула, действие, исключительность ситуаций. И действительно, прозаические опыты Брюсова-юноши проходили под прямым воздействием чтения М .Рида, Ж .Верна, Ф.Купера. Очень рано он познакомился с лучшими достижениями французской новеллистики Стендаля, Мериме, Вилье де Лиль-Адана. Его поразила отточенность мастерства создателей эстетизированной п розы р убеж а веков - У айльда, А. де Ренье, Ж .Г ю ис м ан са. С полным правом его романы «Огненный ангел» (1907), «Алтарь победы» (1911), «Ю питер поверженный» (1913-1918) современники сравнивали с романами В .С котта и Г.Сенкевича, но обогащенными переживаниями человека XX века; в повестях и рассказах его сборников «Земная ось» и «Ночи и дни» (1913) обнаруживали сходство с новеллами Э.По, С .Пш ибыш евского, А.Ф ранса, а в фантастике угадывали влияние Г.Уэллса. Но влияния влияниями, а гораздо сущ ественнее то, что читать прозаические произведения писателя в первую очередь просто интересно. Они занимательны и познавательны в лучшем смысле этого слова. Сначала с увлечением следишь за сюжетом, погружаясь в далекие эпохи, наблюдая за поступками и образом мыслей людей, живших задолго до тебя, а мож ет быть, и тех, кто придет тебе на смену, затем восхищаешься богатством деталей, точностью примет, филигранностью рисунка. При знакомстве с творческим наследием Брюсова-прозаика более всего поражает разнонаправленность и разнообразие его интересов (во многом это характерно и для его поэзии), его невероятная эрудиция. Если про К.Бальмонта говорили, что, изучив более 20 языков, он говорит на своем, «бальмонтовском», то про Брю сова можно сказать, что он говорит на языках всех стран, всех народов, всех времен. П рочитав «повесть из жизни VI века» «Рея Сильвия» (1914), читатель готов воскликнуть: «Здесь римский дух, здесь Римом пахнет!» Отзвук апокрифических и евангельских 43

сказаний с их ясностью и простотой изложения различим в «Повести о Софронии Любящем» (1902) и легенде «Дары м ладенца И исуса» (1902). «Голубочки — это непорочность» (1898) и «Обручение Даши» (1913) даю т полное представление о быте, привычках, морали купеческого сословия шестидесятых годов XIX века, тем более точное, что основаны оба произведения на семейных преданиях (герой первого - дед автора со стороны матери поэт-самоучка Александр Я ковлевич Бакунин, герой второго - другой дед Кузьма Андреевич Брюсов, выкупившийся из крепостного состояния крестьянин, сумевший стать преуспеваю щ им торговцем). Жизнь Анны Николаевны из рассказа «Бемоль» (1903) воссоздает тягостную атмосферу прозябания маленького человека на задворках истории и цивилизации. А «Семь земных соблазнов» (1911) и «Торжество науки» (п редп олож ительн о — 1910-е гг.), продолж ая тради ци и антиутопий, доказы ваю т богатство воображения автора, рисующего атмосферу будущего с потрясающей достоверностью. Но было бы неправильно думать, что Брюсов преуспел только в стилизациях, что его волновали лишь возможности воспроизведения «чужого слова» в литературе. Он, несомненно, определенно явился и новатором, в чем-то предвосхитившим искания мировой литературы. И сегодня, в перспективе знания путей ее развития, ее прихотливых извивов, круг литературны х сопоставлений может быть расширен. Во фрагментах первой части неоконченного романа Брюсова «Семь земных соблазнов» обнаруживаются зачатки гротескного осмысления действительности в духе Ф.Кафки. М истическая ирония рассказа «Торжество науки» способна напомнить о магическом реализме современных латиноамериканских писателей. А изысканный и изощренный психологизм «Последних страниц из дневника женщ ины» (1910) перекликается с поисками писательниц Ф ранции - С.де Бовуар, Н.Саррот, М .Дюра. Вообще хочется встать на защиту Брюсова-психолога. Почему-то сложилось убеждение, что именно сложности человеческой психики не встретишь в брю совских героях. Возможно, плохую службу здесь сыграла его самохарактеристика, в которой писатель назвал свои 44

произведения не «рассказами характеров», а «рассказами положений», в которых действую щ ие лица «важны не сами по себе, но лишь в той мере, поскольку они захвачены основным действием». Но такие рассказы, как «Теперь, когда я п р о сн у л ся...» (1902), «В зеркале» (1902), «Сестры» (1906) даю т основание оспорить это утверждение. В них присутствует анализ самых острых и необычайных переживаний, стремление заглянуть в душу человека, находящегося по ту сторону добра и зла, п роводящ его немыслимые эксперименты над своей психикой, парящего над бездной... Это запоминающиеся образцы декадентской прозы начала XX века, в которой писатель позволил себе выйти за пределы благопристойного и начал балансировать на грани дозволенного, приоткрыл тайники зла, обнаружив патологию, страсть к разруш ению и убийству, таящ иеся в душ е человека, прозы, опыт которой оказался небезразличен и для сегодняшнего времени. М ногие были уверены, что Брюсов своих патологических героев «списывает» с себя и отказывали ему в знании женской души. Но достаточно сравнить наивную робость ю ной Даши и пресыщенный эгоизм равнодушной N athalie из « ... дневника женщины», чтобы убедиться в обратном. Конечно, можно предположить, что удача сопутствовала Брюсову потому, что в этих произведениях он постигал глубины лю бовного чувства, все оттенки и переливы которого считал обязательны ми для воссоздания в литературе. Но, как писал он в «Повести о Софронии Любящем», если нет в лю дях «мудрости, то и любовь их не Х ристова», а без лю бви —и м удрость о т Л укавого. П оэтом у, слегк а п ер еф рази руя концовку этого же рассказа, позволим себе высказать убеждение, что в брюсовской прозе содержится своего рода Откровение. Им является сочетание Высшей М удрости создавшего ее автора и владевшей им Божественной Любви к слову. А все вместе становится Благой вестью об уникальном таланте, дарую щ ем людям наслаждение и отдохновение от скуки обыденности. 45

Э.С. Д А Н И Е Л Я Н К ФОРМИРОВАНИЮ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ БРЮ СОВА НА СТРАНИЦАХ ГАЗЕТЫ «РУССКИЙ ЛИСТОК» П е р и о д 1901-1903 гг. был важ ны м в л и тературе русского символизма и в судьбе Брюсова. В эти годы происходит формирование Брюсова-поэта, он пишет стихи, которые позже войдут в книгу «Urbi et Orbi», работает в журнале «Русский архив», где под влиянием П .И .Бартенева приобщ ается к историко-литературной и библиографической работе (статьи о Пуш кине, Тю тчеве и др.), очень активно сотрудничает в книгоиздательстве «Скорпион», редактирует альманах «Северные цветы». Брюсов избран в литературную комиссию Л и тературн о-худож ествен ного кружка, который сыграет больш ую роль в его общественном положении. Это период первых поездок в Европу - в Италию (1902), в Париж (1903). Это, наконец, участие в журнале «Новый путь», приведшее к расхождению с Мережковскими в процессе подготовки к выходу в свет журнала. Но почему-то остается без внимания активное сотрудничество в эти годы Брюсова в газете «Русский листок». Участие Брюсова в этой газете оценивается в брюсоведении весьма негативно; видимо, толчком к такой интерпретации послужило высказывание самого поэта в «Автобиографии»: «Всех этих журналов (Рус. архив, Ежемесячные сочин., Мир искусства, Ребус) было, однако, для меня мало, чтобы высказать все, что мне хотелось (не говоря уже о том, что кроме «Athenaeum», другие из названных изданий не находили возможным платить мне гонорар). Вот почему я не отказался от предложенного мне Н.Д.Облеуховым (братом милого поэта, А.Д.Облеухова, с которым я познакомился через Бальмонта) - сотрудничать в московской газете \"Русский листок\". Говоря так, я имею в виду не только то, что газета по п о ли ти ческо м у н аправлению б ы ла «правая» (в т е д ни , по причинам, которые объяснять было бы слишком долго, я сам до известной степени склонялся к тогдашнему \"консерватизму\", или, еще точнее, чувствовал какую-то враждебность к 46

\"либерализм у\", как он то гд а проявлялся), н о то, что газе та бы ла определенно \"бульварная\". Но выбора у меня не было, я устал \"публично молчать\" в течение более чем пяти лет и рад был даж е в бульварн ом листке высказать свои взгляды. Писал я, конечно, исключительно на литературные темы: помещал в газете рецензии на сборники стихов, маленькие статьи о поэзии, стихи, рассказы и письма из своего первого заграничного п у теш е ств и я » 1. Н аиболее резко эта газета о х ар а к тер и зо в ан а в статье С.С.Гречишкина: «Эта газета, издававш аяся реакционным публицистом Н.Л.Казецким в монархическо-охранительном духе, была ориентирована на невзыскательного читателя, в о сн овном из м ещ ан ск их кругов»2. Публикации Брюсова в этом органе не остались незамеченными, авторы статей в газетах «Курьер» и «Нижегородский листок»3 задаются вопросом: «как же попал в эту газету г. В алерий Брю сов, поэт, х о т я и странн ы й, но не лиш енны й таланта? Неужели нужно объяснить это \"декадансом\", то есть падением, которое заш ло слишком далеко?». Конечно, необходимо выявить те причины, в силу которых сотрудничество Брюсова с этой газетой вообще оказалось возможным. На наш взгляд, идеологическая направленность газеты не влияла на мировоззрение и литературное развитие Брюсова, для поэта это был скорее поиск литературных контактов, что было связано с интенсивным процессом становления его таланта. «Пятилетнее участие» Брю сова в этом «рептильном» издании, как его называет С .Г речиш кин, сводится к трем годам сотрудничества: в 1900 г. он не писал для газеты, в числе других писателей ответил на вопросы ж у р н ал и ста о «Н акипи» П .Б оборы ки н а, а в 1904 г. прекратил публикации. За эти три года писатель напечатал в ней 1 Брюсов В. Автобиография // Русская литература X X века. П од ред. С.А .Венгерова. Т. I. М. 1914. С .1 13. 2 Гречишкин С.С. Новеллистика Брюсова 1900 -х годов // Рус. лит. 1981. N 4 . С .150. 3 Перо (Дробыш-Дробышевский А .А .) М имоходом // Нижегородский листок. 1904. N 3 6 . 6 февр. С.З. 47

более шестидесяти произведений разных жанров, что составляет важный пласт брюсовского творчества этого периода. Хотя Брюсовым опубликовано в этом издании и его «Л итературном приложении» больш ое число произведений, но публи кац и и распр е делены неравном ерно: в 1901 г. напечатано пять произведений (два стихотворения, один рассказ, две статьи), в 1902 г. число изданны х п роизведений резко возросло (три стихотворения, семь рассказов, двадцать девять статей, один перевод), а в 1903 г. - д вадц ать семь п убли кац и й (четы ре стихотворения, два рассказа, двенадцать статей, девять переводов), в 1904 г. - д ва сти хотворен ия4. Надо отм етить, что если поэт отдает в газету для первой публикации десять своих рассказов, которым он придавал особую значимость, поскольку впоследствии многие из них он включил в сборник «Земная ось», то это, несомненно, составляет основу его прозаических произведений этого периода. Но десять стихотворений, опубликованных в «Русском листке», не представляют в достаточной мере работу Брюсова-поэта в этот период, когда была написана большая часть стихотворений, вошедших уже в 1903 году в сб о р н ик «U rbi et Orbi». Еще более дифференцированный подход обнаруживаем у автора при рассмотрении его опубликованных статей и рецензий: всего несколько из них носят принципиальный характер, но чаще всего печатаются корреспонденции, описывающие его итальянские и парижские впечатления. Нисколько не умаляя значения таких программных статей, как «Переводная наука», «Ш кола и поэзия» или отзывов о Религозно-философских собраниях, все-таки следует отметить, что в «Русском листке» нет статей о Пушкине, Фете, Тютчеве, нет и рецензий на книги таких известных поэтов-современников как К.Бальмонт, И.Бунин, Вяч.Иванов и др. Н а сегодняшний день газета «Русский листок», а особенно её еж енедельное «Литературное приложение», не мож ет оцениваться только отрицательно. «Литературное приложение» укладывается в стандарты русских еженедельников начала XX 4 Большинство текстов представлены в книге «Неизвестный Брюсов (публикации и републикации)». Ереван. 2005. С.38-90. 48