О библиофиле Викторе Сербском – Из зарослей судьбы [2014]

интересуют мало. Сфера его интересов — литература, по- эзия, библиография. И это нисколько меня не отвратило от него. Прислал мне Виктор свою крохотную книжку «Из записок библиофила». Прочтя, я посоветовал добавить ещё несколько записок, а я издам книжку увеличенного формата. Он сделал это. Книжка вышла. А я вошёл во вкус и предложил Виктору написать ещё несколько рас- сказов о книгах, и я выпущу новое издание и снова уве- личу формат до нормального, книжного. И это было сде- лано! Собственно, об этом Виктор сам подробно написал. К этой последней его книге «Переход через Ангару» я написал послесловие. Там впервые рассказал о том, что меня долго мучило. Давно хотелось мне рассказать Вик- тору, но — не решался. Наконец, решился. Мой отец — Симха (Семён) Да- видович Вайсберг (1908-2001) после службы в армии был мобилизован в милицию. И начинал по-нынешнему «ментом», рядовым оперуполномоченным, проще — опе- ром. Затем, как человек грамотный, пошёл по политчасти, был зав. политотделом УВД города Днепропетровска. После тяжёлого ранения в боях под Днепропетров- ском был оставлен в органах. Попали мы в эвакуацию в Караганду. И отец стал работать в УВД области. А это означало, в том числе, и — КАРЛАГ. Аббревиатура не менее страшная, чем НКВД… «Сын за отца не ответчик», — провозглашал «муд- рый отец народов». Ещё какой ответчик! Виктор Серб- ский ответил своим здоровьем. Я вроде бы никак не отве- чал за отца. Ответил в другом смысле — в моральном, духовном. И теперь стараюсь, в меру своих сил и воз- можностей, помогать детям репрессированных. В основ- ном — изданием их книг или книг о них. Всё, что было с Виктором, он описал в своей не- большой книжке «Беседы с портретами родителей». Меня 147

она потрясла, как говорится, до глубины души. И не од- ного меня, как потом выяснилось. Книжка эта стала клас- сикой литературы на гулаговскую тему. Видимо, и мне предстоят подобные беседы с моими родителями. К слову, и мама моя, Софья Иосифовна Риж- ская (Вайсберг) тоже работала в НКВД — в цензуре. Она легко читала любые почерки — с фронта и на фронт, и вообще. Короче, родители мои были как бы по другую сторону колючей проволоки от родителей Виктора Серб- ского. Ни по времени, ни по месту они, наши родители, кажется, никак не могли пересечься. Позднее я узнал, что в КАРЛАГе сидел Зорий Сербский, дядя Виктора, брат его отца. И, следовательно, мой отец мог его видеть, а мама моя могла читать его письма из лагеря. Так что в литературном смысле, какой сюжет мог бы получиться: родители были по разные сто- роны лагерной ограды, а дети дружат и сотрудничают на книжной ниве! К беседам с портретами своих родителей я ещё не готов. Фотографии их давно лежат у меня под стеклом, и я часто на них смотрю. Но начать беседы не могу. И бо- юсь, что не смогу вообще. В какой-то мере беседой мож- но считать хотя бы вот эти строки… Так и не смог я перейти через широкую реку. Или всё же немножко смог?.. Познакомил меня Виктор с выдающимся москов- ским библиофилом, собирателем мини-книг Нестеровой Марией Петровной. И мы с Марией Петровной выпусти- ли несколько книжек-каталогов миниатюр. Ещё посоветовал мне Виктор написать в столичное издательство «Московский Парнас». Там энтузиаст Лео- нид Ханбеков выпускает серию биобиблиографических справочников «На пороге ХХ века». Послал я туда свои данные и вскоре попал в это издание. Спасибо и за это Виктору! 148

Переписка наша продолжалась. Я писал Виктору всё подробнее и шире, а он, напротив, всё короче и меньше. Видно было, что писать ему уже трудно. В последнем письме он с юмором писал: «Особенно мне нравится это «Из» — «Из записок библиофила». Подразумевается огромный фолиант, всё время неоконченный…» Потом он вообще перестал отвечать на письма, хотя такие люди просто так переписку не прекращают. Я стал звонить в Братск. Виктор поначалу отвечал, затем и отве- чать не мог… Стали отвечать и писать мне жена Виктора Мария Петровна и дочь Катя. Вскоре пришла от Кати СМС-ка: «Папы не стало». «И Т. Д…» Выпустили мы с Виктором его книгу «ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ АНГАРУ. Из записок провинциального библи- иофила». (Изд. газеты «Штерн». Екатеринбург — Братск, 2004). Послал я автору первую посылку с его книгами. И вскоре получил экземпляр книги с такой надписью: Дорогому другу Борису Вайсбергу, бескорыстному издателю моих скромных книжек, отличному, опыт- ному редактору, не тронувшего ни одной буквы в моих писаниях, настойчиво поощрявшего меня к продолже- нию записок, которые и сейчас я не оставляю, наде- юсь, к обоюдному удовлетворению. Пусть продолжит- ся творческая дружба! Спасибо тебе. Виктор Сербский, март 2005, г. Братск. Вот это автограф так автограф! Целый рассказ. (К слову, в нём не восемь, а пятью восемь слов.) К этим сло- вам примыкает надпись, которую при желании можно 149

считать продолжением автографа. Желание имеется, а надпись такая: «Ближайшие замыслы: 1. Питерские друзья 2. Московские помощники 3. Автографы Булата 4. Сибирские страницы 5. И т.д…» Хочется прокомментировать автографы едва ли не через слово-другое. Для этого придётся повторить. Тем более, что приятно. В скобках — комментарии. «Дорогому другу … (спасибо, спасибо, дружище, ты мне тоже дорог!) бескорыстному издателю (ну, не со- всем, какие-то платы имели всё же место быть) моих скромных книжек («ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ АНГАРУ» не скромная книжка, а настоящая книга, не надо скромни- чать, дорогой Витя), отличному, (здесь уже сам «отлич- ник» скромно потупляет взор), опытному редактору (что верно, то верно, опыт имеется, более 300 книг отредакти- ровано, многие из них инициированы), не тронувшего ни одной буквы в моих писаниях (какие-то буквы, кажется, трогались), настойчиво поощрявшего меня к продолже- нию записок (да уж, было дело, года два-три подталкивал, главноуговаривал, как это умел делать мой школьный учитель литературы, репрессированный Генрих Эйхлер), которые и сейчас я не оставляю, (очень хорошо, прекрас- но и замечательно!) надеюсь, к обоюдному удовлетворе- нию (правильно надеешься, дорогой друг). Пусть продлится творческая дружба! (Пусть, пусть). Спасибо тебе. (Пожалуйста! И тебе спасибо. Мне тоже приятно и радостно было сотрудничать). Из «Ближайших замыслов» в автографе Виктора Сербского мне более всего понравился последний пункт 5: «И т.д.» Возвращая из Братска вёрстку книги по- сле окончательного просмотра перед тиражом, Виктор 150

писал мне: «Особенно нравится мне (в подзаголовке кни- ги) «Из записок…» Под этим подразумевается огромный фолиант, всё время неоконченный…» А мне сейчас, в автографе, точнее, в «Ближайших замыслах» Виктора нравятся эти последние три буквы: «И т.д.» Ощущение то же самое: желание постоянного продолжения. Притом, что здоровье у Виктора Сербско- го, сына «врагов народа», родившегося в ГУЛАГе, не са- мое лучшее. Отец и мать Виктора были расстреляны в конце 30-х годов. В своём послесловии к «Переходу через Ангару» я о том и сказал, заклиная Виктора — не останавливаться. И в конце изобразил это в стихах. Ведь мы живы, покуда мы пишем, И мы пишем, покуда мы дышим.. Остановка подобна концу. Это нам, согласись, не к лицу. Мы ведь лёгкой дороги не ищем. Ты держись, дорогой мой дружище. Так писать. Так читать. Так держать. Продолжать. Продолжать. Продолжать! Завороженный собственной цитатой и разогнавшись на ней, как по перилам лестницы, (последние слова так и даны — лесенкой) я теперь продолжил. И уверенно думаю я, Что на тех Петербургских друзьях, На Московских, Сибирских страницах Ты не сможешь остановиться. У тебя много новых друзей — Интересных и умных людей. И известных, и имяреков, 151

Тебя любящих человеков, Проживающих в разных местах, В небольших и больших городах. Здесь Дзержинск, и Москва, и Подольск, Питер, Екатеринбург — бывший Свердловск, Новокуйбышевск, Псков, Клин — везде. Так что жду от тебя «И т.д.»… Расшифрую. В Дзержинске Нижегородской области живёт Елена Михайловна Самарина (Третьякевич), пле- мянница Виктора Третьякевича, настоящего комиссара краснодонской «Молодой гвардии», а не Олег Кошевой, как долгие годы считалось. Москва — само собой, там у Виктора, конечно, есть адресаты. И в Петербурге тоже. В подмосковном Подоль- ске живёт талантливый поэт Александр Павлов. Екате- ринбург — ваш покорный, один из составителей настоя- щей книги. Новокуйбышевск Самарской области — это, конечно, Надежда Яньшина, одна из участниц этой книги. Псков — Наталья Бухвал, библиограф юношеской биб- лиотеки, это она пришла в восторг, когда Виктор Соло- монович послал ей самое первое издание фадеевской «Молодой гвардии». Наталья БУХВАЛ (Псков) ЦАРСКИЙ ПОДАРОК Однажды, настоятельно советуя взяться за написа- ние книги, Борис Вайсберг писал мне: «Посмотрите, как это замечательно получается у Вашего коллеги из города Братска Виктора Соломоновича Сербского, хотя он и непрофессиональный библиограф». И приложил неболь- 152

шую жёлтенькую книжку «Из записок библиофила-2». Я прочитала. Действительно, написано мастерски! Борис Вайсберг присылал мне и другие книги Сербского. Вик- тор Соломонович не только известнейший в среде люби- телей книг библиофил, собиратель русской поэзии ХХ века, он человек вообще пишущий, в отличие от меня. Из газеты «Штерн», которую Борис Вайсберг осно- вал и издаёт, я уже многое знала о Викторе Сербском. Знала, что, увидев опись знаменитой библиотеки россий- ской поэзии ХХ века Анатолия Тарасенкова, Сербский загорелся идеей продолжить дело Тарасенкова и, может быть, даже превзойти его. И это у него получилось! Талантливый, крепкий «технарь», инженер-механик, занимавший не последние должности в своём легендарном Братске с мощнейшей в мире ГЭС, сделался настоящим, глубоким знатоком и по- пуляризатором русской, советской поэзии. Думаю, что и мировой русскоязычной тоже. Борьба Виктора Соломоновича за реабилитацию убитых сталинской системой родителей — отдельная ис- тория. Я читала его книгу «Заросли судьбы», там есть по- этический цикл «Запретная тема. Беседы с портретами родителей». Читала с волнением и думала при этом о сво- ём. Вот какое получается совпадение. В 1955 году Вик- тор Сербский поселился в Норильске, который начал освобождаться от лагерей. А норильские лагеря — ча- стица и нашей семейной истории. Мой дед по отцу тоже угодил в мясорубку сталин- ских репрессий. Его участь, конечно, несравнима с теми, кто получил расстрельный приговор. Моему деду рас- стрел заменили Норильском. Там, на севере, он выжил и пусть больным, разбитым, но вернулся к семье. В ту по- ру, когда молодой Виктор Сербский приехал туда, деда в лагере уже не было — освободился раньше… 153

А книга, на которую меня вдохновил Борис Вайс- берг — об истории знаменитой молодёжной организации «Молодая гвардия». Назвали мы эту книгу «Точки на карте». Среди таких точек — Петербург и Екатеринбург, Москва и Подмосковье, Дзержинск и Новокуйбышевск, Глазов, Братск и другие города, где живут ставшие близ- кими мне люди. Я собирала и собираю до сих пор всё, что связано с этой легендарной краснодонской организацией. Много рассказывала об этом Борису Вайсбергу. Вот тогда он и посоветовал мне написать книгу… Знаю, что Виктору Соломоновичу переписываться было уже тяжело, он сильно болел. Тем дороже были каждое письмо, открыточка, книга, тем более — с дар- ственной надписью, которые я от него получала. Одна- жды открыла увесистый пакет из Братска и обмерла: пер- вая редакция фадеевской «Молодой гвардии»! Издание 1947 года — я не могла достать эту книгу ни в Ленингра- де, затем в Питере, ни у нас в Пскове. Поистине, то был «царский подарок»! Теперь стоят у меня на полке рядом обе редакции романа. Огромное спасибо Виктору Сербскому — за всё, за всё. Его невозможно представить вне литературы. В сти- хотворении «Библиотекари», а мы с ним оба библио- текари, только я профессиональный, он пишет: Начальное библиотечное образование Я получил в ОЛП им. Берзина, Но пошёл «другим путём» Поэзия — мой Бог, И я мечтаю обратить в свою веру Всё разумное человечество. Книга моя вышла в Екатеринбурге, в издании газеты «Штерн» — у Бориса Вайсберга и под его редактурой. Я пометила в ней, что мы с редактором поместили среди 154

портретов дорогих нам людей и портрет Виктора Соло- моновича Сербского. Он на фоне стеллажей с книгами своей библиотеки. Ещё когда она была личной, домашней. А позднее стала общегородской, народной… Михаил ПЕТРОВ (Екатеринбург) ЛЮДЕЙ НЕИНТЕРЕСНЫХ В МИРЕ НЕТ Вышла у меня в 1996 году книжка «Шестой вари- ант» — записки, очерки, воспоминания о людях Урал- маша, где я проработал всю жизнь. Издавал книжку и был её редактором мой старинный друг, также бывший урал- машевец, Борис Вайсберг. — Знаешь, — сказал Борис, когда мы в типографии «обнюхивали» с ним новую мою книжку, — пошли её в город Братск. Там живёт потрясающий человек, Виктор Соломонович Сербский! Он собирает домашнюю биб- лиотеку, в основном поэзии, но и прозы. И недавно пода- рил её городу. Я с ним переписываюсь. Только непре- менно подпиши книгу, да подробнее. Виктор очень лю- бит книги с развернутыми автографами. Дал мне Борис адрес библиотеки, и я послал книгу, подписав её — не помню как. Вообще-то, о Сербском я уже кое-что слышал, и даже читал в газете «Штерн», ко- торую издаёт всё тот же Борис Вайсберг. Узнал о траги- ческой судьбе Виктора и его родителей, расстрелянных в 1937 году. Вскоре вышла следующая моя книга «Истоки жиз- ни». (Первая часть). Редактором и издателем был всё тот же Борис Вайсберг. И я уже сам догадался — послал её Сербскому в Братск. Помнится даже, как подписал: 155

«Виктору Соломоновичу Сербскому, мужественно- му человеку, перенесшему ад ГУЛАГа и сохранившему человеческое достоинство. С огромным уважением — автор М.Петров». В ответ Виктор Сербский прислало мне свою мини- атюрную книжечку «Мемориал» размером (я измерил линейкой) 4 х 6 см с такой надписью: «Михаилу Михайловичу Петрову — с благодарно- стью за его трепетное отношение к памяти предков. Сердечно. Виктор Сербский. 1.12.98. г. Братск». Эта книжечка и надпись на ней мне очень дороги. Я даже переписал одно стихотворение себе в блокнот. Я знаю, оно часто цитируется. Просёлками с клеймом проклятым Ползу по зарослям судьбы — Верхнеуральский изолятор Назначен родиною быть. Мне не дано торить дороги, Их указала жизнь сама — Мои дошкольные берлоги: Урал, Сибирь и Колыма. Там, в лагерях и на этапах, Которым не видать конца, Энкавэдушное гестапо Убило маму и отца. А КГБ не сообщает: (Кого в жестокости винить?) Где их посмертная общага, Где мне колени преклонить… 156

— Знаешь, — сказал мне Борис, — похоже, Серб- ский прочитывает все книги, которые ему посылают. А шлют ему много, и отвечает он на все письма. На мои, во всяком случае, на все ответил. В общем, посылай ему все свои книги. И ребятам скажи, чтобы посылали, особенно стихотворцам. Затем я отправил ему свою книгу «Уралмашевские всходы» (Произведения членов литературного объедине- ния Уралмаша) и написал благодарственное письмо за книжку «Мемориал» с тёплой надписью. «Ваша маленькая книжечка по силе воздействия намного превосходит мою исповедь. Я читал Ваши стихи, и сердце сжималось от горечи за участь Ваших родите- лей, за Вашу долю, долю детдомовца, родившегося в тюрьме. Ваши слова, дорогой Виктор Соломонович о трепетном отношении к памяти моих предков, я адресую Вам же. Продолжайте Ваше благородное дело, а мы, пи- шущие, будем помогать Вам пополнять Вашу библиоте- ку…» Вскоре вышла следующая моя книга «Истоки жиз- ни» (Часть вторая). И, конечно, я отправил её Сербскому, подписав — «…В дар знаменитой библиотеке Сербско- го». И что-то ещё приписал. Затем и третью часть ото- слал. И получил ответ: «Дорогой Михаил Михайлович! Спасибо за Ваши «Истоки жизни». Эти книги прибавили мне несколько капель жизненных сил. Хорошо было бы, если бы каж- дый смог оставить после себя книгу. Получился бы жизненный путь человечества. Вы отлично справи- лись со своей задачей, и дай бог Вам долгих жизненных лет и сил, чтобы написать новую книгу. Людей неин- тересных в мире нет. Пишите. Спасибо и самого доб- рого! Виктор Сербский. 29.02.2000. Братск». 157

Фраза — про то, что людей неинтересных в мире нет — хотя и знакома мне, но полностью применима к самому Виктору Сербскому. Так я и написал ему, послав очередную свою книжечку — «Штучки-дрючки» (Сбор- ник юморесок). И приписал: «… нам, пишущим, радост- но посылать Вам, человеку большой души и огромного трудолюбия, свои скромные творения. Вот и моим юмо- рескам найдётся место в уголке Вашей уникальной биб- лиотеки…» Эти заметки, первый вариант, я писал по просьбе Бориса Вайсберга для его газеты «Штерн». Не успел он их опубликовать, как узнал, что после тяжёлой болезни Виктор Соломонович скончался. Борис тут же позвонил мне. Было печально, горько, грустно — такого человека не стало! Я снова взял его книжку «Мемориал», письмо его, всё это перечитал. Очень разволновался. И написал другой вариант заметок, более широкий. А когда буду писать свою новую книгу о жизни, по- мещу в неё и эти воспоминания о замечательном челове- ке, о выдающемся подвижнике литературы, которого мне выпало счастье знать. Тамара СТЕПАНОВА (Новороссийск) МУЗЫКА СЕРДЕЦ Здесь множество книг со стихами! Забудешь про телеэкран! Сердец человеческих пламя Хранит рукотворный Монблан. Музыкой поэтического слова наполнена уникальная библиотека, созданная Великим Человеком и коллекцио- нером Виктором Соломоновичем Сербским. 158

Впервые я узнала об этом человеке только в 2005 году. Я держала в руках небольшую тоненькую книжечку Виктора Сербского «Заросли судьбы», присланную мне из Новокубанска подругой по несчастью и бывшей зем- лячкой. Смотрю на портрет автора. Благородное, умное ли- цо. Пышная шевелюра подобна нимбу, охраняющему от зла, коварства, недоброжелательности жестокого мира. Читаю нестереотипное предисловие Анатолия Кобенкова, далее — стихи Виктора Соломоновича «Беседы с портре- тами родителей», «Заросли судьбы», рассказы. Неимоверное волнение охватывает меня, грусть и душевная боль. Восхищаюсь мужеством, глубокой нрав- ственностью, благородством и щедростью души, любо- вью к людям, работе, книгам; голос сердца, крик боли, ноты трагизма и скорби, красивая мелодия любви к роди- телям, к жизни в стихах Виктора Соломоновича. В них биография автора, страшная история страны, в них наука жить правильно, полноценно. Грех было не познакомить моих друзей с необыч- ным человеком из города Братска — собирателем книг, создателем Храма Поэзии. Я пригласила к себе знакомых, одарённых писательским творчеством, мемориальцев и друзей по несчастью. (Собрались 15 человек от молодых до пожилых). С волнением, дрожью в голосе рассказала о сложной жизненной стезе В.С. Сербского, читала неко- торые его стихи. Предложила присутствующим (они зна- комились с книгой перед встречей) прочесть для всех ко- роткий рассказ «Баба Катя», стихи «Маска скорби», «За- чёт». Об этой встрече-знакомстве я написала заметку в краевую газету инвалидов «Над Кубанью» и в письме к Виктору Соломоновичу. Прилагаю к своим воспоминаниям два первых письма, полученных от Виктора Соломоновича. В них всё тот же бисерный почерк, но трудно выводимые непо- 159

слушной правой рукой буквы выдают нездоровье автора. В этих письмах вырисовывается портрет мужественного, благородного, сильного духом человека, трудоголика, любящего людей и книгу, преодолевшего недуг, не поте- рявшего интерес к активной жизни. Словно колосок к колоску собирались Виктором Соломоновичем, любителем поэтических сборников, на протяжении всей жизни книги в Доме-библиотеке, кото- рый он выстроил (так сказал А. Кобенков) для людей, для потомков. Библиотека Сербского стала культурным центром для братчан. Встречи «У Сербского» поэтов и любителей поэзии стали своеобразной исповедью и молитвой в Хра- ме Поэзии, где «творческое пламя зажигает в душах свет» (Б. Сальников), где «самовар цветастый на широких лап- ках фыркает сердито в крышку кипятком» (П. Юдин), и встреча завершается чаепитием. Не довелось мне встретиться «У Сербского», но ко- гда вспоминаю Виктора Соломоновича, я ощущаю себя в квартире с множеством стеллажей с книгами (которых не счесть числа) и за столом вместе со всеми за чашкой чая. … Время жизни человека измеряется не столько числом прожитых лет, сколько духовным наследством, оставленным потомкам. Богатство наследия через века сохраняет живительную силу и питает потомков, словно кислородом, высокой степенью таланта, вложенного в наследие. Особенно ценен талант человеческой души — доброго горячего сердца. Сердце основателя Библиотеки — большое, мудрое и кристально чистое — отгорело. С благодарностью склоняю голову в память о свет- лом человеке, каким был Виктор Соломонович — светоч русской поэзии. 160

Владимир СЕМИБРАТОВ (Вятка) И ПОНИМАНИЕ, И ДРУЖБА В числе тех «милых спутников», которые «животво- рили» мою жизнь «своим сопутствием», был и Виктор Соломонович Сербский. Наши добрые отношения начались в мае 1992 года в подмосковном городе Химки. Там проходила встреча членов тогдашней Всероссийской Организации библио- филов. На память об этом у меня остались снимок, сде- ланный москвичом Борисом Клюевым, и сборник стихов Виктора Соломоновича «Зачёт», изданный в 1989 г. в Ир- кутске с предисловием Булата Окуджавы. Эта миниатюр- ная книжечка была преподнесена мне с надписью: «Владимиру Константиновичу Семибратову — с надеждой на понимание и дружбу. Сердечно В. Сербский. 26.05.92. Химки — Братск». В течение почти двух последующих десятилетий были у нас, как мне кажется, и дружба, и понимание, сви- детельством чему — светлые письма и добрые слова на других книгах моего старшего товарища. Особенно доро- ги мне «Озерлаг» (Братск, 1992), пять сборничков произ- ведений братских писателей и поэтов «Братск — Пушки- ну», изданных в 1993—1999 гг., «Из записок библиофи- ла» (Екатеринбург — Братск, 2000). Зная о моём интересе к судьбе легендарного началь- ника Братской ГЭС, уроженца Вятской губернии Ивана Ивановича Наймушина (1904 — 1973), Виктор Соломо- нович прислал мне однажды редкую книгу с интересны- ми воспоминаниями о нём. 161

По мере возможности и я отправлял в знаменитую библиотеку русской поэзии Сербского вятские издания. (В 2007 году её фонды пополнил сборник моих стихов). Привлекал к этому своих друзей. Особенно благодарен был Виктор Соломонович священнику из г. Вятские По- ляны отцу Алексию (Сухих), отправившему ему несколь- ко посылок с книгами. Два книжника могли бы познако- миться и лично, если бы братский подвижник в мае 2008-го смог приехать в Киров на встречу «библиофилов всея Руси». К сожалению, этого не произошло. Известие о кончине Виктора Соломоновича отда- лось болью в сердцах всех, кто его знал. Некрологи, написанные видными книжниками, появились в ведущих библиофильских изданиях страны. Пронзительные строки о Викторе Соломоновиче напечатал в своей районной га- зете поэт и журналист из читинского села Акша Виктор Трофимович Кобисский, часто писавший мне о нашем общем друге. Своего «милого спутника» и я всегда буду поминать добрым словом. Виктор Сербский с библиофилом В.Семибратовым. 162

Часть5 (В.Сербский. Избранное) 163

Виктор СЕРБСКИЙ (Братск) ИЗ ЗАПИСОК БИБЛИОФИЛА БАБА КАТЯ Я просто обязан в своей жизни написать одну книгу. Книгу о книгах. Не раз я принимался за это дело. Не по- лучается. Получается о себе. А кто я такой, чтобы писать о себе? Не лауреат, не депутат, не герой. Кому я интере- сен? Бабушка моей жены — 75-летняя Екатерина Игна- тьевна Дудаль читать не умела, но очень любила подер- жать в руках книгу — полистать, посмотреть картинки. Мы иронически над ней посмеивались. Однажды, изготовив новый стеллаж, я набил его книгами. Через несколько дней, когда мы были на работе, а дети в школе, просев от тяжести книг, стеллаж накре- нился и стал падать. Заметив это, бабушка подставила под него свою спину. И простояла в таком положении не- сколько часов! Придя с работы, увидев эту страшную картину и освободив бабушку от непосильной для неё работы, я спросил её: «Зачем ты это сделала — пусть бы падало». Она удивилась: «Что ты, Витя, как же можно! Ведь это же книги». 164

Прошло много-много лет. Давно умерла баба Катя. Моя дочка Катя — её правнучка, родившаяся за несколь- ко дней до её смерти и названная в её честь, успела за- кончить два института, один из них библиотечный. А картина эта всё время стоит перед глазами. И на всю жизнь запомнилось трепетное отношение к книге старого человека, не умевшего читать. ЮЛИЙ ДАНИЭЛЬ И БУЛАТ ОКУДЖАВА В книжном магазине Братска не удержался — купил книгу великого французского поэта, получившего фран- цузское гражданство только за два года до своей скоро- постижной смерти, а до этого считавшегося российским подданным: Гийом Аполлинер, «Лирика. Письма к лю- бимой». Книга оформлена изящно (издательство «Эксмо- пресс», 1999), хотя у меня уже давно имеется его мало- форматная «Избранная лирика», выпущенная ещё пре- краснее в 1985 году издательством «Книга». Биография и родословная Аполлинера представляют захватывающий материал для детективного романа, но я не об этом. Меня же интересуют потайные вещи совет- ской литературы. Сегодня в моей библиотеке более 5500 книг с авто- графами. Среди них, что для меня особенно дорого, не- сколько книг с автографами Булата Окуджавы. Встречи с ним происходили в основном в Москве, пока была жива его мама, Ашхен Степановна, она стара- лась эти встречи организовать. Случалось, что я готовил- ся ещё в Братске: брал с собой книги, на которых Булат Шалвович оставлял автографы. Наконец, настал такой день, когда у меня не оста- лось ни одного из оригинальных изданий Булата Шалво- вича без его автографов. 165

Поэтому, собираясь в Москву в сентябре 1988 года, я взял несколько книг, в которых Окуджава числился пе- реводчиком. Среди них были две, особенно для меня важные: стихи Даниэла Варужана и книга Аполлинера, в которой 8 стихотворений числятся как переведённые Окуджавой. Даниэл Варужан — один из крупнейших представи- телей армянской классической поэзии начала XX века. Волею судьбы он стал свидетелем первых проявлений политики геноцида, успел поднять голос протеста против его античеловеческой сущности, но в 1915 году сам стал его жертвой, точно так же, как и мой дед — бакинский доктор Тигран Захарьян. Книга Варужана вышла в 1984 году к столетию со дня его рождения, с развёрнутым предисловием извест- ной армянской поэтессы Сильвы Капутикян. Вот какую книгу протянул я Булату Окуджаве! Он молча взял томик и написал: «Эту книгу в трудные годы перевёл Ю. Даниэль, взяв напрокат моё дозволенное имя. Виктору Сербскому Б.Окуджава 8.9.88». Я вынул из своего бездонного портфеля прекрасный том Гийома Аполлинера. Окуджава махнул рукой: «Нет, Аполлинера я не переводил никогда». Открыв книгу, я показал: «Перевод Б. Окуджавы». Булат Шалвович улыб- нулся и написал: «В трудные годы под моей фамилией зарабатывал Ю. Даниэль. Б. Окуджава 8.9.88». Я спросил его о Даниэле. Он сказал, что Даниэль се- рьезно болен, находится в больнице, и увидеть его не удастся. Очень скоро Юлия Марковича не стало. Писатель, инвалид Великой Отечественной войны — его имя стало широко известно после громкого судеб- ного процесса «Синявского — Даниэля» в 1966 году. Писателей осудили только за то, что они печатали свои художественные произведения за рубежом. Они свою вину не признали и, таким образом, официально 166

стали первыми советскими диссидентами. Даниэль был приговорен к пяти годам концлагеря строгого режима. В защиту Даниэля и Синявского выступили про- грессивные писатели всего мира и честные писатели нашей страны. Вот что писала в открытом письме в раз- личные «высокие» инстанции Лидия Чуковская по пово- ду выступления М. А. Шолохова, осудившего Даниэля и Синявского в речи на XXIII съезде КПСС: «...Я возражаю против приговора, вынесенного су- дом. Потому что сама отдача под уголовный суд Синяв- ского и Даниэля была противозаконной. Потому что книга — беллетристика, повесть, роман, рассказ — сло- вом, литературное произведение, слабое или сильное, лживое или справедливое, талантливое или бездарное, есть явление общественной мысли. И никакому суду (кроме общественного, литературного): ни уголовному, ни военно-полевому не подлежит. Писателя, как и всякого советского гражданина, можно и должно судить уголовным судом за любой про- ступок, только не за его книги. Литература уголовному суду неподсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря». Эта удивительная женщина за выступления в защи- ту диссидентов была исключена из Союза писателей. А в наше время стала первым лауреатом премии «За граж- данское мужество». Действительно, каким мужеством надо было обла- дать, чтобы в дни Победы в мае 1945 года написать сти- хи, в которых есть слова: Слово «мир» — а на душе тревога... Бухенвальд, Тайшет, Норильск, Освенцим. 167

Горжусь, что в моей библиотеке есть и её книги с дарственными надписями, в том числе единственная кни- га стихотворений. Ирина Уварова-Даниэль пишет о Юлии: «Он был переводчиком по призванию и прислуши- вался к шуму голосов, идущему из открытого (и закры- того!) мира. Переводил всегда, едва ли не с детства, пе- реводил до лагеря и после, с позволения сказать, на воле. И в лагере, и в тюрьме». Освобождённому из Владимирской тюрьмы Даниэ- лю разрешили жить в Калуге и позволили публиковать переводы под назначенной фамилией «Петров». После его смерти книгу переводов Даниэля взялось опубликовать издательство «Старт» с предисловием Бу- лата Окуджавы, который написал, что «переводы Юлия Даниэля опровергают бытующее мнение о гибели нашей культуры». К сожалению, книга не вышла до сих пор. Во всяком случае, её нет в моей поэтической библиотеке. Есть толь- ко одна книга Даниэля — «Стихи из неволи» — репринт- ное воспроизведение с экземпляра амстердамского изда- ния 1971 года, подаренная мне бывшей политзаключён- ной Еленой Санниковой. И вот книга Аполлинера, изданная в 1999 году, с пе- реводами Ю. Даниэля, упрятанными под дозволенное имя Булата Окуджавы. Выходит, Даниэль всё ещё запрещён? Заканчивая эти заметки, не могу не назвать ещё од- ного имени. Роман Романович Чайковский — сын «врага народа», доктор филологических наук, профессор Север- ного Международного университета (Магадан), автор многих работ по проблемам стилистики, поэтики, худо- жественного перевода. Его коллекция материалов по творчеству Булата Окуджавы — одна из наиболее полных в России. Он первым сообщил в печати, что Даниэль вы- нужден был работать под именем Окуджавы. 168

С Чайковским у меня многолетняя переписка и даже мимолетное личное знакомство в Магадане. Он щедро одаривает меня книгами, выходящими в Магадане, в том числе и своими собственными. Не так давно прислал «Стихотворения» Э. М. Ремарка в своих переводах. Он просил меня сохранить в едином фонде книги с перево- дами Окуджавы, а это более 50 книг, с надеждой, что он сам или кто-нибудь из его аспирантов залетит поработать в мою поэтическую библиотеку... Нет в живых Юлия Даниэля, Булата Окуджавы. Пе- рестал совершать посадку в Братске самолет из Магадана, а книги продолжают ждать своего исследователя. Но в Братске теперь есть свой университет. Может быть, найдутся в нём и свои исследователи литературных зага- док? «ДОЧЬ ПУШКИНА СКОНЧАЛАСЬ ПОД ЗАБОРОМ» Не могу сказать про всё человечество, но то, что Россия, решив широко и торжественно отметить двухсот- летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина, отметила его бестолково, для меня несомненно. Мне уда- лось в те юбилейные дни побывать в Санкт-Петербурге и Москве и многое видеть: судорожно-торопливо приводи- лись в порядок пушкинские места и музеи, хранящие пушкинские реликвии. В петербургском Манеже открылась грандиозная выставка, на которой были представлены копии десятков памятников Пушкину, камзолы Петра I и Павла I, а также многочисленные декорации спектаклей, поставленных по произведениям поэта. Везде, где было можно, были развернуты книжные выставки, в том числе самая интересная — в Российской государственной библиотеке, на которой демонстрирова- лась коллекция Московского клуба миниатюристов. И в 169

Питере, и в Москве мне было подарено много книг для моей Поэтической библиотеки. Почти весь день 6 июня я провёл на Пушкинской площади у памятника поэту в Москве. Там шли беско- нечные выступления артистов художественной самодея- тельности и самодеятельных поэтов. А 7 июня вместе с внучкой я поклонился только что открытому памятнику Наталье и Александру на Арбате, заодно посетив их первую квартиру в сопровождении вдохновенной дирек- трисы этого музея, поведавшей нам о начале совместной жизни Пушкиных в Москве. Через день-два впервые я побывал на Ваганьковском кладбище. Здесь покоятся родные для меня Булат Окуд- жава, Сергей Есенин, Владимир Высоцкий. На одной из могил много свежих цветов — они дань уважения внуку Александра Сергеевича Григорию, совсем чуть-чуть не дожившему до юбилея. На могиле Григория венки от правительства Москвы, Министерства культуры и других официальных организаций. Очень трогательно. За день до отъезда из Москвы с дочкой и внучкой выбрались на Донское кладбище. Это самое горькое для меня место в столице — здесь прах моей бабушки, урож- дённой горийской дворянки Елизаветы Степановны Ку- зановой-Захарьян и её детей Мины, Анны и Сурена. Же- стокий век могил не оставил. А вот покоятся на кладбище Донского монастыря. Им, единственным из всей моей родни, я могу поклониться, как подобает: армянский ге- ноцид отнял у меня могилу деда в Баку, а еврейский по- гром — деда в Бердичеве, отец и мать расстреляны на Колыме — памятником им, как и миллионам соотече- ственников, «Маска скорби» Эрнста Неизвестного в Ма- гадане... Поклонившись родным, мы решили пройти по Дон- скому кладбищу — добраться до памятного знака, кото- рого удостоены жертвы политических репрессий, канув- 170

шие в бездны истории без имён. Родственники оставляют на этом месте свои самодельные таблички, одна из них навечно перед глазами: «Маршал Советского Союза Блюхер»... Мы уже направлялись к выходу, когда одна из посетительниц указала нам на могильный камень. «Ма- рия Александровна Гартунг. 31.05.1832 — 7.03.1919». Дочь Пушкина!.. Ни одного живого цветка, только небольшой буке- тик засохших и почти осыпавшихся незабудок. Что ж, пока хоть один человек помнит, память жива. Ни у Министерства культуры, ни у правительства Москвы посещение этой могилы бюджетом не преду- смотрено. Просто забыли, а может быть, и не знали о её существовании. Горько. Мы оставили на могиле Марии Александровны две гвоздики, а для себя на память я сорвал два листика с де- рева, над ней склонившегося. Сегодня они хранятся в мо- ей поэтической библиотеке, напоминая о юбилее Пушки- на и могиле его дочери на Донском кладбище. Дома, в Братске, меня ожидало продолжение юби- лейных событий. Открылись три выставки книг пушкин- ской тематики из редкого фонда моей поэтической биб- лиотеки: одна — официальная — миниатюрной книги в музее истории «Братскгэсстроя» и города Братска и две — приспособленные в освободившихся витринах Дворца культуры и книжного магазина «Современник». Задним числом мне вручили грамоту мэра, керами- ческий «Факел Пушкина» и такую же медаль с его порт- ретом — «За активное участие в подготовке и проведении пушкинских торжеств». Главный пушкинист города Семён Александрович Саунин подарил составленную им книгу Марка Митника «Пушкин без легенд», а сам президент Международного общества пушкинистов Марк Митник прислал из Амери- ки грамоту, медаль и седьмой номер журнала «Арзамас», 171

издающегося в Нью-Йорке. В нём опубликованы итоги конкурса, посвященного 200-летию А. С. Пушкина, но стихи победителей не приводятся. Среди лауреатов одно знакомое имя: москвичка Юлия Березовская со стихотворением «Дочь Пушкина скончалась под забором». Я почти сразу решил, что Бере- зовская — это одна из активнейших помощниц моей биб- лиотеки, поэтесса, автор представленной на выставке ми- ниатюрной книжки «Синий рыцарь», изданной добрей- шей Натальей Львовной Нутрихиной в издательстве «Четверг» в Петербурге. Другой Юлии Березовской в Москве я не знал и написал ей письмо с просьбой прислать стихотворение. Я не ошибся, поскольку очень скоро получил от нее текст с подробным комментарием об обстоятельствах его созда- ния. Юлия Ивановна сообщала, что она была с племян- ницей на Донском кладбище в мае и оставила на могиле дочери Пушкина цветы. Так нечаянно наши приветы встретились. А стихи Юлии Березовской такие: Дочь Пушкина скончалась под забором... Она просить о пенсии ходила, Ей обещал товарищ Луначарский (Но смерть уже стояла слишком близко). Она и к бывшей горничной ходила — Сменять колечко на горбушку хлеба (Смотрела смерть дырявыми глазами). В год девятнадцатый, седьмого марта, Дочь Пушкина скончалась под забором. А пенсии хватило ли на гроб? В марте 2000 года я был приглашён на семинар биб- лиотекарей «Мемориала». В один из дней на заседании Московского клуба любителей миниатюрной книги из- вестный собиратель и издатель мини книг, посвященных 172

Пушкину, Александр Сазонов на удивление членов клуба подарил мне миниатюру «Пушкину посвящается: Итоги VIII конкурса поэзии МОП», в которой помещено и сти- хотворение Юлии Березовской. А чуть позже из Марий Эл издатель поэтической га- зеты «Безнадежное дело» Николай Михеев прислал но- мер со стихами Березовской. Так о том, что «дочь Пушкина скончалась под забо- ром», узнала вся Россия. Не удержусь, чтобы не привести ещё одно стихо- творение поэтессы, посвященное иной, 180-й годовщине со дня рождения А. С. Пушкина. Вытоптали рощу Лучинник, Вытоптали рощу штиблетами. Что же негодяйству причиной? А причиной — Болдинское лето. Летом у Поэта — день рождения. Набежали разные писатели, Справили Поэту день рождения — Денежки казённые потратили, Песни голосили нечинные, Водку заедали котлетами... Вытоптали рощу Лучинник, Вытоптали рощу штиблетами. МОЙ ПЕРВЫЙ ДРУГ С Виктором Трофимовичем Кобисским мы позна- комились в Иркутске в 1981 году в дни работы семинара — совещания книголюбов Урала, Сибири и Дальнего Во- стока Российской Федерации. Сблизило нас страстное увлечение поэзией. Оба оказались последователями Ана- толия Кузьмича Тарасенкова, собравшего самую полную 173

библиотеку русской поэзии первой половины XX века; его библиографический каталог «Русские поэты XX века. 1900-1955» известен всем русистам мира. Не надеясь ко- гда-либо при жизни издать собственные книжки стихов, мы с Кобисским увлеченно собирали сборники поэтов «хороших и разных». Очень скоро убедившись, что я продвинулся в соби- рательстве значительно дальше его (а это, живя в Но- рильске и Братске и имея возможность бывать в Москве, сделать значительно легче, чем в его селе Акша), он стал активно помогать мне в ликвидации лакун моего собра- ния. Родившись в учительской семье, Виктор Кобисский ещё в детстве пристрастился к книге и скоро сам стал пи- сать стихи. Но семья, потеряв отца, жила трудно, и ему пришлось рано выбирать профессию. Он выбрал роман- тическую — стал геологом. Исходив пешком с геологи- ческим молотком почти весь Алтай, полюбив этот пре- красный край, он написал свою первую поэтическую книжку «Что такое романтика?» и «издал» её в одном эк- земпляре в 1965-м. С 1981 года эта машинописная книж- ка — раритет моей библиотеки. Пристрастие к литературе всё-таки победило геоло- гию. В 1971 году Виктор стал журналистом одной из рай- онных газет Читинской области. Многие десятки статей посвятил он истории и культуре Забайкалья. Когда пришли иные времена и стало возможным из- давать книги за счёт средств авторов, Кобисский и я на шестом десятке лет, в 1989 году первыми в своих обла- стях издали собственные сборники: он — «Одиночество», я — «Зачёт». Пришло время, и я передал свою библиотеку городу Братску — она стала первой муниципальной народной поэтической библиотекой в России. Вот когда по-настоя- 174

щему развернулась подвижническая страсть Виктора Ко- бисского. Тогда он совершенно бескорыстно передал в поэтическую библиотеку города Братска всё свое личное собрание — более тысячи книг. Кобисский собирал для неё и отправлял на моё имя книжки поэтов забайкальской провинции, писал о моей библиотеке статьи не только для местной газеты «Сель- ская новь», но и для областного «Забайкальского рабоче- го». Я ксерокопировал эти статьи и рассылал знакомым книжникам и авторам сборников стихов по всей России, а случалось, и за рубеж... И тогда поэтические книжки по- спешили в библиотеку — от известных и неизвестных поэтов и издателей. Россия шлёт! Спасибо её поэтам и их читателям! И всё-таки пальму первенства продолжает держать Виктор Трофимович Кобисский — поэт, журналист, биб- лиофил. Последние годы минувшего столетия были для него временами тяжёлой болезни, но книги из Акши в Братск всё шли и шли. Так, приятными подарками поэтической библиотеке от Виктора Трофимовича стали его вторая книга стихотворений «Совесть» и коллективный сборник стихов забайкальских поэтов «Приононье поэтическое» с тёплым автографом: «Дорогому Виктору Соломоновичу Сербскому и его поэтической библиотеке дарит этот сборник — право же, не имеющий прецедента во всю историю книгоизда- ния Забайкалья — один из его авторов: Пусть в представительном собранье отныне томик сей живёт. Он сделан, право, со стараньем, в нём шум ононских вешних вод, 175

раскаты грома, вспышки гнева, любовь и гул иных страстей... Литературы русской древо, плодоноси ещё щедрей! В. Кобисский. 20 июня 1998 г. с. Акша» В сборнике встали рядом восемь русских и бурят- ских поэтов: Виктор Балдоржиев, Хандажап Будаева, Доржи Гомбоев, Виктор Кобисский, Ольга Коваленко, Борис Макаров, Владимир Сажин, Доржо-Ханда Цынгуе- ва. Макет книги, художественное и техническое редакти- рование осуществил сам Кобисский. Подчеркну, что «Приононье поэтическое» издано в Акше, отпечатано в типографии районной газеты «Сельская новь». Почти все авторы этого сборника с подачи Кобис- ского прислали свои книги в поэтическую библиотеку. Думаю, здесь уместно сказать вот о чём: сегодня, когда большинство провинциальных изданий не поступают да- же в местные (областные) библиотеки, не говоря уже о крупнейших книгохранилищах России, Виктор Трофимо- вич позаботился о том, чтобы его первые сборники попа- ли в Москву при посредничестве «Книжного обозрения», «Одиночество» и «Совесть», продавались в известной книжной лавке «Сигнал». Более того, по моему совету он ещё в 1992 году направил их библиотеке Конгресса США (Вашингтон) и Британского музея (Лондон). В один из дней я получил от Кобисского коллекци- онный миниатюрный сборник стихов «Круговорот», 95x68 мм, украсивший мою библиотеку. В последних книгах Кобисского помещено ранее им написанное стихотворение, связанное с нашим краем. Привожу его полностью. 176

РОССИЯ — РОДИНА МОЯ (Поэту Виктору Сербскому, рожденному в застенках ГУЛАГа) Я на карту России гляжу: Соловки... Тайшет... Озерлаг... взглядом горестным обвожу сталинский Архипелаг. Сколько их — лагерей-островов на просторах страны моей, не вернувших наших отцов, дедов-прадедов, матерей! Миллионы душ вопиют (стерлись многие имена), справедливости тщетно ждут, жить спокойно мне не дают... ну, а ты спокойна, страна? Где-то дождь идет... где-то зной... где-то хлопьями снег летит... В Магадане на сопке Крутой «Маска скорби» немо кричит. Взглядом горестным обвожу сатанинский Архипелаг, с содроганием нахожу Соловки... Тайшет... Озерлаг... В. Кобисский 177

СТИХИ БУТЫРКИ Фотографии из Бутырской тюрьмы Без печатей на лицах. Высылая их мне, Майор госбезопасности Мокин Из Курского управления КГБ Отрезал номера на груди, Дату съёмки и вид в профиль. Остался анфас: Мама, Смотрящая с нежной грустью Взглядом, Даже в тюрьме излучающим тепло — У неё под сердцем уже был я, — И отец, С горькой усмешкой Взирающий на «победителей» И сквозь них В моё счастливое будущее. Они надеялись... Майор Мокин стал подполковником. УТРО В ОЛП им. БЕРЗИНА. 1937 Во сне я видел пайку без довеска. Открыл глаза — на улице светало, А мама так старательно пыталась Набросить на решётку занавеску 178

Из старой юбки, сон мой сберегая, Чтоб мне подольше снилась моя пайка И сказочная ровная лужайка Вся в лютиках и перьях попугая. Я спрыгнул с нар: — Ну, мамочка, не плачь. И сон пропал. Жду пайку и баланду. И слышу каждодневную команду, Как гонит в строй родителей палач. ЖЕРТВЫ Мои деды — Тигран Асатурович Захарьян, Жертва армянского геноцида, И Наум Соломонович Сербский, Жертва еврейского погрома — Не дожили до всенародной мясорубки, В числе жертв которой Их дети — мои родители, Величаемые ныне Жертвами политических репрессий. Я — дитя этих жертв, И мои дети и внуки — Жертвы геноцида духовного... Где тот провидец, который скажет, Когда кончатся жертвы?.. Смогут ли дышать свободно Ваши прапраправнуки, Если они родятся? 179

АЗБУКА В ссылке в Тобольске, Когда мне не было и трех лет, Мама обучала меня азбуке. Она пекла крендели-буквы И, давая мне кренделёк, Разрешала его съесть, Если я правильно называл букву. Вот этот жук — буква Ж. Мама Женя. Вот эта баранка — буква О. Если её сломаем, Получим две буквы С. Папа Сербский Соломон. А если сложим два кружка, Будет одна буква В. Витя. Я повторял: — Витя, — И отправлял в рот кренделёк. А вот буква М. Мама. Отломим от неё кусочек Положим рядом знакомые буквы. МЛВ Мама любит Витю. И мы вместе, смеясь, съедали Это предложение. Очень вкусная была азбука. В лагере на Колыме Обучение оборвалось — Крендели заменила пайка, Которую не терпелось тут же съесть. Оборвалась и мамина жизнь... А меня потом долго 180

Никто не мог научить читать. В первом классе я «сидел» два года — После маминой азбуки Книжную я не понимал. ДЕТСКАЯ ПАМЯТЬ Я услышал стук в дверь И голос мамы: — Минуточку. Они вошли втроем. Я запомнил только третьего — Солдата с ружьем, вставшего у двери. Мама сказала: — Тише, ребёнок спит. Они увели отца. Солдат с ружьем вышел последним. Это всё, что осталось в моей памяти... Перебираю копии документов Из дела № Р-8786, Сверяю даты и места событий. Ссылка. Тобольск. Туляцкий переулок, 2, Четвёртое июня тридцать шестого — Очередной арест отца. Мне только что исполнилось три года. А через месяц — третьего июля — Взяли меня и маму. Об этом детская память не сохранила ничего. ...У солдата, уведшего отца, Было ружьё со штыком. Штык я запомнил. Он преследует меня всю жизнь. 181

БОРИСУ ВАСИЛЬЕВУ Так случилось-получилось: суховей Прошумел над биографией моей, И засохли-пересохли камыши В закоулочках озер моей души. Я пойду и в Братском море окунусь, Свежих чувств и новых мыслей наберусь, И увядшие отвянут камыши На озерных берегах моей души. Долго-долго буду жить да поживать, Только было бы чем стопку зажевать, А помру, так ты стаканчик осуши На могиле за покой моей души. УРОКИ ГЕОГРАФИИ Учительница географии, ботаники, Зоологии, химии и сталинской конституции В Бирюсинской школе во время войны Александра Ивановна Дрыгина Удивлялась моей способности в пятом классе Моментально находить на карте Любой город, пролив или вулкан. А ещё я знал, где что растёт И что где добывают, Но указать источник знаний не мог. Только пенсионером, познакомившись С вашими «делами» в КГБ, Открыл, что моя биография — Это сплошная география. Прежде всего тюрьмы: Курская, Воронежская, Бутырская 182

(В самой столице нашей Родины — Москве!) — Там ты сберегла меня в себе, Мама. Наконец, Верхнеуральский изолятор — Моя малая родина. Затем этапы, ссылки и лагеря: Уральск, Петропавловск, Тобольск, Снова тюрьма — Омская, Транссиб, Владивостокская пересылка, Японское и Охотское моря Через пролив Лаперуза, Бухта Нагаева, Колымский тракт, Эльген, Верхний Ат-Урях — ОЛП имени Берзина, Расстрельный лагерь «Серпантинка». Детприёмники и детдома: Магадан, Владивосток, Иркутск, Тулун, туберкулёзный Барлук, Квиток на ГУЛАГовском БАМе И на несколько лет Бирюса. Какие звонкие названия! Детский ум легко усваивает новый материал. Аттестат зрелости по географии Я заработал до поступления в школу... Миллионы соотечественников Прошли свои уроки географии в ГУЛАГе. Могилы их безымянны... 183

БУЛАТУ ОКУДЖАВЕ Никогда никому не завидовал, Век короткий негромко прожил, Русь объехал и — выпало — видывал На чужой стороне витражи. Только это потом. А начало Счёту быстро бегущим годам Я веду от морского причала — Пересыльный детдом. Магадан. Вот отсюда в «счастливое детство» Дал протяжный гудок пароход. Небольшое с собою наследство — Справка: имя, фамилия, год — Год рожденья, придуманный кем-то, И два холмика в вечном снегу... Акварели полярные Кента Постоянно в душе берегу. Лист осиновый с мусором кружит. День осенний на убыль пошёл. Я отведал таймырскую стужу, Потогонию Братска прошёл. И нигде никому я и малость Не завидовал, даже во сне. Знать, поэтому вышло под старость, Что никто не завидует мне. 184

ЗАЧЁТ Устроили привал на перевале, — С вершины начинается полёт. Давай-ка потолкуем на привале И посчитаем, что пойдет в зачёт. Какую людям мы оставим прибыль, Чем наша жизнь им будет дорога. В зачёт пойдет загубленная рыба. В зачёт пойдет убитая тайга. Судить! — так не себе же на потребу, Беды побольше в этом, чем вины. В зачёт — что сохранили чистым небо И дожили до внуков без войны. В зачёт Норильск, и Братск, и первый спутник, Гагарин — первый в мире звездочёт, В зачёт Шукшин и Валентин Распутин, Всё наше поколение в зачёт… *** Мы с тобой не молоды, Мария. От краюхи жизни добрый кус Отломили. Лучше, чем другие, Знаем соли, перца, мёда вкус. Сорок лет пройти вдвоём — не шутка. И пускай, случается, грублю, Знай, Машуня, верь, моя Машутка, — С каждым днём сильней тебя люблю. 185

ЕКАТЕРИНЕ Я выдыхался. Надоело жить. Замучили болезни и напасти. Опутали подлоги, горы лжи. В метеосводке — полоса ненастий… А ты несла мне радости и счастье, И вновь хотелось В этой жизни Жить. Спасибо, дочь. Из-под небытия Меня для жизни новой откопала. Звезда скатилась. И роса упала. И ожили страницы «Жития». *** Поэзия до дна освоена. На рынке строчка по рублю. А я хочу сказать по-своему Любимой женщине: «Люблю». Но знают все поэты с древности, Свои признания творя, — Слова о верности и ревности Глаза и руки говорят. Я не поэт. И по наивности До исступления твержу: «Готов любые муки вынести, На смертном ложе, но скажу». 186

2 ****** СуСдуьдбьабдаадёатёбтебсепслпалтантынеыуеруоркоик.и. ЗаЗна инхихдодлоглигибебсессрсорчончынеыпе лпалтаиттиьт.ь. ННамамвсвесмемсвсовиоиППадауднуснксикеипе опрооргоиги ООднданжаджыдыв вжижзинзининандаодопопкоокроиртиьт.ь. ИИнанчаеч—е —отолтелтеетлеол,оо,тоштшумуемлеол.о..... ИИ, к,аккакв впупсутсытныен,еп,упсутсотозазтаотбообйо.й. ААнаншаши идедтеитисясдяудтунтенуемуемлеоло ЗаЗпа апратрут,ун, оно——пепреердедсвсовеойейсусдуьдбьобйо.й. ЧтЧотбоыбысвсовюоюплпалнаентеутув взвзёвзёдзндонмомненбеебе ННайатйит,ип, опожижзинзинипрпорноенсетситисвсовйойкркерсетст ИИ, д,удмуамяаяо ослсолвоевие ио охлхелбееб,е, СвСовеойейтрторпоопйойвзвозйотйитинанЭа вЭевреерсетс.т. ВиВкиткотрорСеСребрсбксикйий 181787

Содержание Часть 1. СКВОЗЬ ЗАРОСЛИ СУДЬБЫ 1. СКВОЗЬ ЗАРОСЛИ СУДЬБЫ (Сергей МАСЛАКОВ) ………………..………. 5 Часть 2. ЗАЩИЩАЮЩИЙ СЛОВО 2. ЗАЩИЩАЮЩИЙ СЛОВО (Анатолий КОБЕНКОВ) …………….………….. 50 3. ПО ОБЩНОСТИ СУДЕБ (Роман ЧАЙКОВСКИЙ) ……………….………….. 55 4. СТАЛИНА НА НАС НЕТ (Владимир МОНАХОВ) ……………………………. 63 5. НЕСЛОМЛЕННЫЙ (В.и Вл. ПЕТРИЦКИЕ) ……………………….….………. 70 6. ЖИВЁТ В СТРАНЕ ПО ИМЕНИ РОССИЯ (Виктор КОБИССКИЙ) …….. 73 7. «…ИЗОЛЯТОР – МОЯ МАЛАЯ РОДИНА» (Юний ГОРБУНОВ) ………….. 77 Часть 3. ЧЕЛОВЕК КОСМИЧЕСКИЙ 8. ЭЛЕКСИР БОДРОСТИ (Татьяна БЕЗРИДНАЯ) …………………………….. 84 9. Я УДИВЛЯЮСЬ ЕМУ (Зоя ЯН ФА) ………………………………………….. 87 10. НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ФОТОГРАФИИ (Регина РУМЯНЦЕВА) …………… 90 11. НО БЬЁТСЯ ЕГО СЕРДЦЕ (Галина ГНЕЧУТСКАЯ) ………………………… 92 12. ТАМ СТИХИ ЧИТАЮТ (Нина МИХАЛИК) ………………………………… 100 13. ЧЕЛОВЕК КОСМИЧЕСКИЙ (Георгий ЖИТИХИН) ………………………… 101 14. ПЕРВЫЕ ШАГИ (Татьяна БАЕВА)…………………………………………… . 104 15. ВО ВЛАСТИ ПОЭЗИИ (Василий СКРОБОТ)…………………………………. 105 16. «У ТЕБЯ ПОЛУЧАЕТСЯ, ПАРЕНЬ» (Анатолий КАЗАКОВ) ……………… 109 17. ВНУЧКИ ПОЗНАЮТ ПОЭЗИЮ (Галина ИВАНИЩЕВА) …………………. 111 18. «… И ЖИТЬ ДОЛГО» (Нина ЯНКОВСКАЯ) ………………………………… 112 Часть 4. ВЕЛИКИЙ КНИГОЧЕЙ 19. НЕПОСТИЖИМЫЙ (Надежда ЯНЬШИНА) ………………………………… 126 20. ВЕЛИКИЙ КНИГОЧЕЙ - «И Т. Д.» (Борис ВАЙСБЕРГ) …………………….. 138 21. ЦАРСКИЙ ПОДАРОК (Наталья БУХВАЛ) ……………………………..…... 152 22. ЛЮДЕЙ НЕИНТЕРЕСНЫХ В МИРЕ НЕТ (Михаил ПЕТРОВ) ……………. 155 23. МУЗЫКА СЕРДЕЦ (Тамара СТЕПАНОВА) …………………………………. 158 24. И ПОНИМАНИЕ, И ДРУЖБА (Владимир СЕМИБРАТОВ) ………….……. 161 Часть 5. СВОЕЙ ТРОПОЙ ВЗОЙТИ НА ЭВЕРЕСТ 25. ИЗ ЗАПИСОК БИБЛИОФИЛА (Виктор СЕРБСКИЙ) …..…………………. 164 24. СТИХИ (Виктор СЕРБСКИЙ) ………………….……………………………… 178 188

Виктор и Мария Сербские — молодые годы (1956). Февраль, 1969 год.

Норильск, 1957год.

За работой. За чтением письма.

В. С. Сербский выступает…

Обложка книги с портретами родителей: Соломона Сербского и Евгении Захарьян (слева внизу). Второе издание книги «Заросли судьбы» в издательстве Г. Сапронова.

Обложки книг В. Сербского



Обложки книг В. С. Сербского В библиотеке: В. Громов, В. Монахов, Г. Михасенко, П. Юдин, О. Третьякова (Адели), Т. Безридная.