Баян Мақсатқызы - Баян

Баян Баян МАҚСАТҚЫЗЫ Баян Алматы 2017 год 1

Баян ƏОЖ КБЖ Б «Баян»: – Алматы: «», 2017. – 192 стр. ISBN Эта книга – своего рода исповедь. Честный, открытый и прямой рассказ Баян о том, как она жила: родилась, взрослела, любила и грустила. О том, что в итоге привело ее к трагедии, о которой в одночасье узнала вся страна. Эта книга написана для всех, кому она интересна, – от продавщицы овощей на рынке до чиновника, сидящего в кожаном кресле за полированным столом. Не оправдываясь, но о чем-то сожалея, автор делится с читателями самым сокровенным. И, конечно, это история о любви к своим детям и к своему делу. ƏОЖ КБЖ ISBN с Баян МАҚСАТҚЫЗЫ 2

Баян СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДИСЛОВИЕ........................................................................5 Часть первая: МОЖНО и НЕЛЬЗЯ Глава I Это все для тебя...............................................................6 Глава II Роза Рымбаева и тетя Валя в одном флаконе..............11 Глава III Дедушка и бабушка.....................................................15 Глава IV Моя мама – Boney M...................................................17 Глава V Новая жизнь и ее правила............................................20 Глава VI Два плюс три будет не знаю........................................26 Глава VII Не тот дресс-код.........................................................30 Глава VIII Победители и проигравшие.....................................34 Глава IX Ты будешь только моей...............................................40 Глава X Крупная рыба в мелком пруду......................................43 Часть вторая: ХОЧУ и МОГУ Глава I Лешка..............................................................................50 Глава II Девочка, хочешь сниматься в кино?...........................55 Глава III Звездная болезнь.........................................................58 Глава IV Лихие девяностые........................................................66 Глава V Замужем.........................................................................71 Глава VI Боль..............................................................................76 Глава VII Учеба и учителя..........................................................86 Глава VIII Работа........................................................................93 Глава IX Я хочу 500 долларов.....................................................99 Глава X Сама себе хозяйка........................................................106 Глава XI Снимаем кино!..........................................................119 3

Баян Часть третья: НЕ ХОЧУ и НЕ БУДУ Глава I Моя семейная жизнь.....................................................125 Глава II Папа и мама................................................................132 Глава III Дочери.......................................................................135 Глава IV Турсен.........................................................................147 Глава V Между жизнью и смертью...........................................157 Глава VI С того света................................................................161 Глава VII Новая жизнь..............................................................168 Глава VIII Жить, работать и любить........................................176 Глава IX Жена или личность....................................................180 Заключение...............................................................................182 ПОСЛЕСЛОВИЕ.....................................................................188 4

Баян Предисловие Я пишу эту книгу не для того, чтобы оправдаться, – мне не в чем оправдываться: во всяком случае, не перед обществом. Эта книга – попытка осмыслить, понять, как бы «прожить заново» 43 года моей жизни. Осознать, в чем была права или не права. Вспомнить лучшее и худшее. Взлеты и падения. Поражения и победы. Еще мне очень надоели домыслы. Какой бы ни был у человека крепкий иммунитет перед слухами и сплетнями, даже самого стойкого они рано или поздно начинают выводить из себя. В этой книге я расскажу максимально честно (единственный «цензор» – нежелание ранить некоторых людей, позитивно повлиявших на мою жизнь) обо всем, что было. Как было. Почему было. И прежде чем судить, подумайте вот о чем: моя жизнь – это, в общем, жизнь обычного человека. Обычной женщины. Которая разве что смогла найти свое место в профессии, построить карьеру. Но я – просто человек. Не пример для подражания. Не идеал, не портрет на знамени, которое можно поднять и ринуться в бой. Никогда не стремилась всем этим быть. Помните об этом. Спасибо. Я очнулась в больнице. Не сразу смогла вспомнить, осознать – где я, почему я здесь, почему так больно. Кажется, мне сделал больно кто-то близкий? Голова никак не желала проясняться, но отчего-то хотелось плакать. И вдруг я вспомнила – ведь что-то похожее в моей жизни уже было! Я очнулась в незнакомом месте, мне было больно, и я понимала, что боль эта – от близкого человека. И хотелось плакать. И я разревелась – громко, в голос. Точно. Мне тогда было семь, и я за каких-то полчаса лишилась всех своих зубов… Нет, так ничего не понятно. Начну с начала. 5

Баян ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: МОЖНО И НЕЛЬЗЯ Глава I Это все для тебя Я знаю время своего первого воспоминания о детстве: конец ноября 1975 года. В этот день родилась моя младшая сестра. Мне не было и двух лет – год и десять месяцев нас разделяют с сестренкой, – и вот этот кулечек с ней принесли домой. Я помню цвет одеяла, и на какой кровати она лежала – я не могла до нее дотянуться. Помню свою мысль: это новый человек, и он имеет ко мне какое-то отношение. Может, благодаря яркости и четкости именно этого первого воспоминания я все свое детство в Уральске помню довольно ярко и четко. Воспитывала меня прабабушка (я называла ее мама), с нами жили еще четыре моих тети и дедушка с бабушкой. Технически единственным ребенком в семье была я: остальные внуки-правнуки приезжали и уезжали, а я там жила все время. У мамы с папой не было своей квартиры, они колесили по гастролям, а старшая моя сестра тогда уже не нуждалась в постоянном внимании. Так что в 8 месяцев меня отдали прабабушке. Мы никогда не называли ее по имени, на самом деле ее звали Рахима. Она просто была моей мама. Даже не аже. Я, маленькая, думала, что ей лет сто – хотя, конечно, ей было меньше. Она умерла, когда ей было уже сильно за 90, ну а тогда было, наверное, лет 70. Мама читала намаз пять раз в день, так что пять раз в день с серебристым куманом ходила на омовение в туалет на улице (неважно, какой стоял мороз) и брала меня с собой. Говорила: «Ак Баян, жур дарет аламыз». Вода была страшно холодной; костлявые, натруженные руки прабабушки, покрытые венами 6

Баян и унизанные серебром, – очень жесткими… Этими «железками» пять раз в день она «била» меня по попе: омывала. Себя и меня. Пять раз в день, в любую погоду. «Ак Баян» – говорила она мне ласково, она любила меня больше всех на свете. Может быть, это благодаря ей я и сейчас моюсь по нескольку раз в день. Мама привила мне любовь к чистоте. Моего отца, своего внука, мама называла «ак патша» – «белый король». Первый ребенок ее единственной дочери. Других внуков она, можно сказать, и не признавала. Говорила так: «Мой внук и его дети – это боги для меня». Я и росла при мама если не как богиня, то как принцесса, хотя меня так никто, конечно, не называл. «Ак Баян» – это было и точнее, и нежнее. Мама никогда и ничего не вешала в шифоньер. У нее было два чемодана: для повседневных вещей и для нарядных. Кроме одежды, там пряталось самое вкусное: яблочки (лакомство в Уральске по тем временам!), урюк, сгущенка, финики, батончики... И все это пахло мылом. Для меня это были не чемоданчики, а волшебные сундуки. Потому что в них сберегалось для меня все самое-самое: внуков было много, они приходили в гости и все съедали (дед был директором областной филармонии, так что мы хорошо питались), но мама нужна была я одна. Мыло… мама держала его в своем «чемодане-сундучке», а еще все время им стирала – утром и вечером. Стирала свои дамбалы и всегда безупречно белоснежные платки. И меня тоже учила. У меня был синий тазик с рыбками. Второй чемодан был даже чудеснее первого. Там лежали платья из парчи. Дочь мама, моя бабушка, работала швеей в ателье и шила удивительные и шикарные казахские платья. Кстати, о нарядах. Бабушка с дедушкой все время ездили в отпуск на самые лучшие курорты Советского Союза – Сочи, 7

Баян Крым – и привозили оттуда, кроме сувениров (все наши полки были заставлены ракушками с надписями), одежду для меня. Может быть, тогда и родилась моя любовь к красивым нарядам. Платья голубые, розовые, синие, красные, зеленые – в четыре года я пошла в детский сад и сразу стала там «куклой номер один». Ведь бабушка не только привозила, она мне еще и шила. Первые гольфы с бубенчиками в садике появились у меня. И я строго требовала, чтобы гольфы подходили в тон к платью. Если мне предлагали неподходящие гольфики, я ложилась на пол и говорила, что тогда ни в какой садик не пойду. И тетушки бегали и искали нужный мне «аксессуар». Именно так: главным принципом моего воспитания у мама был – «Баян разрешено все». Не берусь сказать, было ли это правильно, полезно и так далее, – но это правило ввела не я, а мама. Благодаря ей в детстве я чувствовала, что это мой мир, и все в нем принадлежит мне и служит мне. Мне никто не читал нравоучений. Никто не заставлял чистить зубы, если я этого не хотела. Если меня просили убрать за собой крошки, я могла из вредности накидать их еще больше: настолько была уверена в защите мама. Если вдруг кто-то из многочисленной родни пытался меня отшлепать и гнался за мной, я пряталась под ее платьем… Запах мыла от чисто выстиранной одежды, и «враг» хорошо просматривался сквозь ситец, из которого было сшито платье мама. Я показывала неудачливому обидчику язык и думала: ничего вы мне не сделаете! Вот она, моя защита! И «защита» стояла за меня горой. Что бы я ни натворила. «Защита» говорила: «Ак Баян, ты моя красавица, ты моя умница, что ты хочешь? На тебе конфетку, на тебе батончик, на тебе шоколадку, на тебе сгущенное молоко». В то время сгущенка была для всех лимитированной. А у меня был безлимит. 8

Баян Что еще надо знать о моей мама, чтобы до конца понять твердость ее характера? Если она кого любила, то любила до конца, безусловно. А если кто ей был не по душе, то ничто – абсолютно ничто – не могло этого изменить. Вот пример. Когда мой дед вернулся с войны, он преподавал математику в школе. Бедность страшная: людям нечего есть, разруха. Бабушке было 15 лет, когда она вышла за дедушку. Статная, белокожая рыжеволосая красавица с голубыми глазами – за учителя: потому что интеллигентный, с зарплатой. Разумеется, мама была против. И мнение это она от деда скрывать не стала. Так они обиделись друг на друга. Как оказалось – на всю жизнь обиделись. Две сильные личности прожили в одной квартире без единого скандала 50 лет. Без скандала – потому что за эти полвека не сказали друг другу ни слова: теща и зять. «Переговорщиком» между ними всю жизнь проработала моя бабушка. И, конечно, отношения эти внешне были абсолютно интеллигентными! Никто никого не ругал, не упрекал… И я как-то привыкла, что бабушка не кормит одновременно маму и мужа. Но вот очередности – «первый» это стол был или «второй» не было – кто за «первый» стол сядет, тот и ест. Несмотря на внутрисемейные разногласия, меня баловали все. В том числе и дедушка. На улице Пролетарской, где мы жили, все дети ездили на обычных советских трехколесных великах, которые мне категорически не нравились. Мне нравилось все красивое. И я сказала дедушке, что велосипед мне нужен не такой, как у всех, а красивый, и непременно зеленый. И вот однажды дед привел меня к сараю, открыл старую- престарую дверь, и там, среди хлама, укрытый целлофаном, стоял он – ярко-зеленого цвета с огромными колесами. И надпись на нем – не какой-нибудь там «Союз», а буквы были 9

Баян немецкими. Вот я села на него – ощущения просто непередаваемые, и все дети на улице просят меня дать покататься, и я понимаю, что у меня перед ними – преимущество. Всю жизнь я была благодарна дедушке за этот неожиданный и бесценный подарок. Я его до сих пор считаю своей первой и самой крутой машиной. Еще меня очень баловала тетя Мариям (все звали ее «Марьяшка»), я ее просто обожала. Страшным потрясением было для меня известие, что она выходит замуж и поэтому должна уехать. Мне казалось, что она меня бросила… Перед тем, как уехать, тетя сказала, что поведет меня в магазин и со своей зарплаты купит мне любой подарок, который я выберу. Марьяшка повела меня в «Военторг» – не просто магазин, а магазин для людей «с допуском» (у моего деда как у директора филармонии он был). В «Военторге» стояла немецкая кукла с меня ростом – шикарное бархатное платье, длинные кудрявые волосы, цена – 24 рубля (при зарплате моей тети-бухгалтера рублей так в 40- 50). Но Марьяшка все равно сказала: «Конечно, я ее тебе куплю». И когда муж увез тетю далеко-далеко, я частенько садилась рядом с мама в обнимку с этой куклой и начинала тосковать. Мама жалела меня, а я плакала и чувствовала себя, как собака, которую бросил хозяин. И мне все казалось, что Марьяшка вот- вот придет в гости, но ее очень далеко увезли, и она не приходила. 10

Баян Глава II Роза Рымбаева и тетя Валя в одном флаконе Мою воспитательницу в садике звали Ритой Борисовной. И она была первой красивой женщиной, которую я увидела в своей жизни. Наверное, она носила парик. Уж слишком идеальной была ее прическа: рыжие гладкие волосы, волной уходившие за уши. Платье с воротником из крепдешина сидело на ней идеально – то есть фигура у нее была отменная. И я это понимала уже в четыре года. А черные лакированные туфли с кисточкой! А накрашенные ресницы и помада! И чулки. Когда она садилась, мы, дети, могли видеть, что на ней именно чулки – на изящных застежках. Рита Борисовна сразу поняла, что я хочу быть в центре внимания. А я сразу поняла, что хочу быть похожей на Риту Борисовну. Она не сюсюкала с нами – разговаривала, как со взрослыми людьми. «Баян, что ты умеешь делать?» – спрашивала она. Я отвечала: «Петь. Танцевать». И я пела и танцевала, хотя, кажется, ничего этого тогда делать не умела. «У тебя хорошо получается», – подбадривала меня Рита Борисовна. Так я прошла «кастинг», и меня назначили Снегурочкой. Вот такой первый кастинг в моей жизни. Текст я честно выучила: «Детки! Сейчас мы будем звать Дедушку Мороза!» Самым главным было вот что: я не чувствовала абсолютно никакого волнения или стеснения. Мне не было стыдно или неприятно, я не потеряла аппетит и не покрылась нервной сыпью. 11

Баян Бабушка очень обрадовалась, узнав, что меня выбрали Снегурочкой. И сказала: «Я сошью тебе самый красивый наряд!» Напомню, что бабушка-то у меня была профессиональной швеей. И вот мы пошли в магазин тканей и купили толстый- толстый рулон марли. А что было делать? Не было тогда таких тканей, как сейчас… Бабушка окунала марлю в тазик с крахмалом, вымачивала, сушила – практически колдовала! То, что получилось, не поддается никакому описанию. Это было самое волшебное платье Снегурочки на всей планете. И первое мое вполне себе вечернее платье. Во-первых, длинное: до этого я всегда носила короткие. Во-вторых, от талии и до пола оно стояло конусом. В-третьих – корона! Я по сей день не знаю, где бабушка взяла стразы и блестки. Наряд был отделан ватой, которая имитировала мех, а мех этот был покрыт блеском. Рита Борисовна просто упала в обморок. Откуда моя любовь к красоте? Оттуда, наверное. К тому же, первое пальто с меховой отделкой у меня появилось в четыре года. Сшила опять же бабушка – мех из чернобурки! Когда меня заносили в нем в автобус, мне казалось, что я принцесса, и передо мною все должны расступаться. А то задавят ведь и пальто испортят. И я кричала: «Отойдите от меня, не трогайте! У меня красивое пальто!» И люди смеялись, но расходились. Я не могла понять: почему они смеются? Зато соседям моим было не до смеха. Им я регулярно устраивала представления. По вечерам ходила по квартирам и приглашала всех на концерт. Самое интересное: я уже тогда понимала, что людей надо как-то заинтересовать – то есть, я, конечно, и сама по себе крайне хороша, но подстраховаться-то нужно! И вот я приглашала на концерт всех соседей, усаживала их и говорила: «А теперь доставайте ваши семечки! Дядя Боря, где ваша сушеная рыба?» Не знаю, откуда, но я знала: если они 12

Баян будут грызть семечки и есть рыбу, они просидят дольше. Когда соседи доставали снедь, я выходила на «сцену» (это была маленькая табуретка голубого цвета, мне ее купил дедушка) и начинала петь очень громко все подряд, что знала. А знала я много чего, к тому же у меня был хороший слух. Песни всех народов мира, что «долетали» до нас, в моей интерпретации составляли мой коронный репертуар. И когда я получала аплодисменты моей во всех смыслах доморощенной публики – верите или нет – я видела перед собой не соседей. Это был огромный зал, разноцветные софиты, и люди в восторге от того, как я пою. Тот же самый эффект проявлялся, когда я смотрела передачу «В гостях у сказки». Перед телевизором я садилась за книжный шкаф, и когда тетя Валя объявляла, что сейчас мы увидим такой- то фильм, я сразу, сидя за этим шкафом, повторяла ее текст. И – честное слово! – видела себя на экране телевизора. Я думаю, каждый человек приходит в этот мир уже кем-то. Не знаю, благодаря кому или чему – генам или провидению, быть может, Богу… Я пришла в мир артисткой. Я не выбирала профессию. Профессия выбрала меня. 13

Баян 14

Баян Глава III Дедушка и бабушка Дедушка и бабушка (я называла ее найнашка) мои прожили всю жизнь, как говорится, «в уважении». Дедушка бабулю очень ревновал. До конца своих дней. Проявлялось это так: он не любил, когда бабушка ходила на работу в красивых платьях. Она говорила мне: – Сейчас я выйду в подъезд, а ты вынеси мне в пакете вон то платье и приличные туфли. Оно было черное с красными маками и белоснежным кружевным воротничком с мелкими жемчужинками. Бабушка сама сшила этот наряд. К платью непременно полагалась брошь: бабуля их коллекционировала, из каждой поездки обязательно что-то привозила, я не помню ее без брошек. Я выносила в подъезд пакет, бабушка молниеносно переодевалась. Тот неприметный наряд, который она надевала дома, складывала в пакет и отдавала мне. Я аккуратно проносила его к себе в комнату, чтобы дедушка не заметил. Потом, вечером, я встречала найнашку в подъезде с этим пакетом, и она снова переодевалась. В таком виде заходила домой. Она приноровилась красить губы совсем без зеркала, одним движением. Одним движением легко наносила на кожу духи. Так она, при параде, ходила на работу, даже когда ей было уже за 60. Я понимаю, почему дедушка так ревновал бабушку. Я уже писала, что они поженились, когда ей было всего 15, а ему, наверное, уже под 30. Но что интересно: бабуле он запрещал красиво одеваться, сам же был неизменно элегантен! Дедушка всегда носил костюмы. Даже дома. Да, это был «костюм для 15

Баян дома», но все же костюм, «туфли для дома», но все-таки туфли, а не тапочки! Вне дома – неизменно шляпа. Только к старости он сменил туфли на тапочки и дома пиджак на жилетку. Вместо шляпы стал носить тюбетейку. О, это пристрастие дедушки к шляпам и галстукам! Бабушка коллекционировала броши, а дедушка – шляпы и галстуки. Шляпы были самые разные – от фетровых до соломенных. Галстуков же было столько, что они не помещались в шифоньер. 16

Баян Глава IV Моя мама – Boney M До семи лет вопрос «Кто твоя мама?» не то чтобы ставил меня в тупик. Я, во-первых, его себе не задавала, поэтому не искала на него ответа. Во-вторых, когда его задавали мне, я покорно соглашалась с первой же «подсказкой». Приходила в садик с тетей, меня спрашивали: «Это твоя мама?» «Да», – послушно отвечала я. На следующий день в сад меня вела уже другая тетя. Или вообще бабушка. И опять был тот же вопрос, и снова от меня – тот же ответ. Мама, конечно, ко мне приезжала. Привозила дыни, арбузы, какие-то платья. Но я не знала точно, кто она. Думала, просто какая-то родственница. К моим семи годам родители уже не мотались по гастролям: папа работал в фирме «Мелодия» звукорежиссером, мама – на телевидении. Они получили шикарную квартиру на улице Пушкина возле Зеленого базара в тогда еще Алма-Ате. И решили забрать к себе и меня – воссоединить семью. Трехкомнатная улучшенная после тесной квартирки в Уральске показалась мне каким-то царством-государством. Там был желтый линолеум, я до сих пор помню его запах. Еще я впервые увидела лифт. Но это все было не главным. Главное – меня забрала к себе в другой город какая-то женщина, которая вдруг оказалась моей мамой. Мама была ужасно модная: сама смуглая, химия на голове, синие кримпленовые брюки-клеш и туфли на платформе. Химия мне не понравилась, и я спросила у нее: «Ты – Boney M?» И добавила: «Некрасиво». К тому же я впервые в жизни увидела женщину в брюках – Рита Борисовна брюк никогда не носила, про мама и тетушек я уже молчу. 17

Баян Первым делом мама повела меня к стоматологу. Потому что ведь все семь лет я не давала прикасаться к своим зубам никому, а чистить их меня никто не заставлял. Но впереди – первый класс, поэтому – вот вам врач. Врачей я тоже видела впервые в жизни. Не знаю, как так получилось: то ли бабушка меня не водила в поликлинику, а лечила сама, то ли меня просто ничего не беспокоило. И там, у стоматолога, я пережила первый в своей жизни акт насилия: меня усадили в кресло, держали руки и ноги, а затем усыпили. И вот откуда эти воспоминания... Просыпаюсь в незнакомом месте. Желтый линолеум. Да, это же наша новая квартира. У нас гости – я слышу, как они смеются и разговаривают. Мне очень страшно, потому что очень больно, и ни одного зуба во рту! От первого в моей жизни сильнейшего стресса и после того, как увидела себя в зеркале, я начала буквально орать как резаная. Тогда ко мне в комнату вошел мужчина. Это был мой отец. И первый и последний раз в жизни папа причинил мне боль: резко схватил за плечи и встряхнул. Он сказал: «Перестань кричать сейчас же. У нас гости». Я сразу осознала всю опасность положения, силу этих могучих рук на моих плечах. И поняла, что все: меня извлекли из моего уютного кокона – вот сюда, и теперь здесь начнется какая-то новая, совсем новая жизнь. 18

Баян 19

Баян Глава V Новая жизнь и ее правила В этой новой жизни я впервые познакомилась со своей старшей сестрой. Рядом бегала пятилетняя младшая Баголя, но она не представляла ни опасности, ни интереса. А вот старшая Батес была фигурой, которая сразу дала понять, что с ней нужно считаться. Именно она первой объяснила мне: дорогая Баян, теперь ты будешь жить в Алма-Ате, эта тетя – твоя мама, этот мужчина – твой папа. «Да нет же, она не моя мама!» – сразу заявила я и тут же получила увесистый подзатыльник. Но так легко я сдаваться не собиралась. «Она – не моя мама», – упрямо повторила я, и сестра снова стукнула меня по голове. И вот в этой картине, поверьте, нет ни капли вымысла. Именно так оно и было на самом деле. В доме я была человеком новым: Батес было уже 13, она обожала Баголю, потому что они давно жили вместе. И тут в их общий дом прихожу я, средняя сестра, человек новый и незнакомый. Понятно, что мне следовало сразу же объяснить, кто тут хозяин и почему. Тут стоит еще добавить, что я была некрасивым ребенком, и я это понимала. Меня называли «головастиком»: у меня была большая голова и очень длинные руки, они чуть ли не на коленках заканчивались. Из-за того, что волосы мои были ужасно густыми, жесткими и прямыми, мне никогда не могли ровно подстричь челку. В итоге челка почему-то торчала под прямым углом ко лбу, сбоку было примерно то же самое, а между волос торчали огромные уши. Не знаю, куда они сейчас делись. В 16 лет я пошла в клинику к пластическому хирургу, чтобы уменьшить эти самые уши, и врач выгнал меня оттуда едва ли 20

Баян не с матами. В первый и последний раз в моей жизни доктор сказал мне: «Пошла вон отсюда!» Он еще показал мне тогда фотографии людей, у которых и впрямь торчали уши. Но долгие годы я была уверена, что я, как сказала Батес, «ушастая чебурашка». Нет, ну объективно: в детстве у меня были длинные костлявые руки, торчащие уши, жесткие волосы, большая голова. Я была классическим «гадким утенком»! А Баголя была мягкая и пушистая. Очень беленькая, с родинкой, милая, очень тихая – в отличие от меня, несносной и избалованной. Батес моментально «просекла», насколько я избалованный ребенок. И пресекла все проявления этой избалованности в зародыше. Она говорила: «Посмотри, сестренка не плачет, она хорошая, ласковая, а ты?» А мне пришлось очень быстро собраться и свыкнуться с мыслью о том, что все: райская жизнь закончилась. Очень скоро к воспитанию подключилась мама. Она объяснила: зубы мы тебе вырвали, потому что они были в ужасном состоянии. Теперь у тебя вырастут новые хорошие зубы, я тебе куплю форму, и ты будешь ходить в школу. И запомни: слов «не хочу, не знаю, не могу» в твоей жизни больше не существует. Ты будешь делать так, как скажу я. Я сразу поняла, как себя вести с ней: нужно подчиниться. Моя мама – очень прагматичный и строгий человек. Она была советской работающей женщиной с невысокой зарплатой, новой квартирой, мужем и тремя детьми. Всех надо было одеть, накормить (для этого что-то достать и выстоять положенные очереди), жилье обустроить – она не могла себе позволить разводить «демократию». И у нее просто не было времени и сил на ласки – она сама росла без матери, она не знала, что это такое. Я получала от мамы не ласки, а абсолютно правильное, как я 21

Баян сейчас думаю, воспитание. Мои родители не были знакомы с так называемой «японской системой», когда ребенок до пяти лет – царь, а после (до какого-то возраста) – раб. Мне еще повезло: я «процарствовала» до семи. В семье царила жесткая иерархия. Главный в доме – отец. Потом – мать. Сестры отвечали друг за друга по старшинству: Батес за меня, я – за Баголю. Если в комнату входит старшая сестра, и ей некуда сесть, – младшая встает. Нам уже за 40, но все эти правила мы до сих пор соблюдаем – в том числе и ту часть, в которой я отвечаю за Баголю. Конечно, эти правила действовали и за столом. Никто не смел прикоснуться к еде, пока не начнет есть папа. Да что там – мы и за стол не могли сесть, пока не придет домой с работы отец, какими бы голодными мы ни были! Отец брал ложку, а дальше все брали еду строго по старшинству: мама, Батес и так далее. Благодаря этому «и так далее» мы с сестрами иногда доводили друг друга до белого каления: например, старшая специально не начинала есть, хотя видела, что я голодна. То же самое я проделывала с Баголей. Такой вот милый домашний троллинг, мы все – большие шутницы. Конечно, урок «еду берут по старшинству» я усвоила не сразу. Маме пришлось пару раз дать мне по рукам, чтобы я поняла, какие правила царят в нашей семье. Справедливости ради скажу, что случаи, когда я «получала» от мамы, можно пересчитать по пальцам. Вот тогда и еще разок, об этом расскажу чуть позже. Старшая сестра не была такой сдержанной. Например, однажды я отказалась выгуливать собаку, хотя понимала, что животное надо вывести, мне все объяснили – про то, что она будет писать в квартире, это недопустимо, и так далее, и так далее. Но лифт сломался, и я уперлась: «Не буду гулять!» – и все. «Нет, ты будешь!» – сказала Батес, схватила меня за руку и так волокла 22

Баян нас с собачкой с пятого этажа до первого. Больше я не спорила на тему «кто пойдет гулять с домашним животным». Итак, в семь лет всего за пару недель я избавилась от всех своих капризов – потребовалось буквально несколько эпизодов физического насилия со стороны моих родственников. Я поняла, что больше никто не укроет меня за просторным платьем, не даст в утешение сладкий батончик или пряник, но это моя семья, среди них я должна выжить и полюбить их. И они тоже очень старались, и их можно понять: родители не растили меня с раннего детства, и если у матерей есть какой-то инстинкт, то папа, к примеру, меня видел младенцем, а потом сразу семилетней. Поэтому, конечно, отцовские чувства не могли проявиться так сразу. Потом они проявились очень сильно. Самое главное в любых правилах – то, что они должны быть четкими и понятными. В моем случае они такими и были, и мне это очень помогло в процессе выживания «вне кокона». Когда я пошла в первый класс, мама сказала мне: «Сейчас я тебе покажу, как пришивать манжеты». И дальше была пошаговая инструкция: мама отвела меня в ванную, при мне манжеты постирала, показала, как отрезать нужный кусок («вот тебе рулон, это тебе на весь год! Больше покупать не буду, так что экономь»). Рассказала, как прикладывать, куда, сколько отмерять, чтобы обрезать по форме воротничка, зачем оставлять по два сантиметра по бокам – тоже объяснила. «И вот это, – продолжила мама, – ты будешь делать сама каждую пятницу или субботу. А я тебе показываю первый и последний раз». У меня получилось все и сразу. Я отлично сообразила и про форму стежка, и как вдевать нитку в иголку, и как пользоваться утюгом (в голове все время звучали слова мамы: «Выключи утюг, выйди из комнаты, потом вернись и проверь, правда ли 23

Баян выключила»), и как экономить этот самый рулон. Мне в голову не пришло сказать «мама, я не умею» – я уже знала, что за этим последует. Так что в ближайшую пятницу я уже сама «конструировала» себе манжетики – где надо, отрезала, куда надо – пришила. За утюгом следила, как за младенцем. У мамы были свои правила и по поводу школы. «Баян, в школе ты должна быть лучше всех, ты – наша надежда, наша кормилица (и я представила себя с ложечкой в руке), – сказала мне она. – Заниматься во всех кружках и вообще играть первую скрипку». «Зачем кружки? И почему я должна быть лучше всех? Что еще за скрипка такая?» – поразилась я (и тут опять представила себя, но в руке уже был смычок). Ответ был простым и четким: «Тебе нравится картошка с мясом, которую я приготовила? Так вот каждый свой кусок еды ты должна отрабатывать хорошей учебой. Просто так ты в нашем доме хлеб есть не будешь. Мы с папой работаем, а ты – учишься. Все». С тех пор каждый раз, когда я ела, я думала: отработала ли я эту тарелку супа? Заслужила ли отличной учебой этот бутерброд? Честно ли я ем свою еду? Чиста ли моя совесть? Так что я пошла и записалась во все кружки, что были доступны мне в Доме пионеров: в танцевальный, хоровой, аппликации и вышивания. Только на рисование все-таки не пошла – я совсем не умела рисовать. Мой день был набит под завязку. Если я училась со второй смены, то вставала в 9 утра и каждый следующий час был заполнен каким-то кружком. Завтракала сама – мама научила делать бутерброды, на обед мне выдавали 20 копеек, чтобы я могла купить пряник и компот. Вечером уроки. Если учеба с первой смены, тогда все кружки я оптом проходила после обеда, и вечером опять же уроки. Самое веселье началось, когда через год после меня в школу пошла Баголя. И мне пришлось учиться за двоих. Начать с того, 24

Баян что моей младшей сестре никто не выдвигал таких же требований, как мне. Ответственной за все, что с ней происходило, назначалась я, манжеты к ее форме вплоть до 8 класса пришивала тоже я… Мама ни тогда, ни много позже так и не смогла мне объяснить сего феномена. Хотела, но не смогла. Вот яркий пример: второй раз физически мне от мамы «прилетело» потому, что Баголя принесла из школы двойку по физкультуре. Каким образом виноватой в этом оказалась я? «Баянка забыла положить мне форму!» – заявила сестренка, и мама отвесила мне два щелбана: один раз, чтобы было больно, второй – чтобы запомнила. Второй раз было больнее. Но я запомнила и шишку, которая вскочила, и про форму. Все, до последнего ластика, в баголин портфель всегда складывала я. И, к слову, от старшей сестры такого яростного присмотра за мной тоже никто не требовал. Такой вот парадокс. Еще пример. Всем членам нашей семьи за столом доставались одинаково большие порции в нормальных тарелках, а передо мной мама всегда ставила маленькое блюдечко. Я была вечно голодной и спрашивала: «Мама, почему ты не даешь мне есть?!» «У тебя генетическая склонность к полноте, поэтому ты должна есть, как кошечка», – отвечала мама. Я, кстати, до сих пор так и ем: «как кошечка». Странно, ведь у сестер вроде была та же самая родня, но в еде ограничивали только меня. И это мама тоже никак не может сейчас объяснить. 25

Баян Глава VI Два плюс три будет не знаю Учиться мне не составляло совершенно никакого труда. Училась я, можно сказать, в свое удовольствие. Азбуку знала еще с садика, а проблем с тем, чтобы понять, что случится, если Оле с тремя пряниками Саша принесет еще четыре, а потом Ира съест один, у меня не было. Итак, я хорошо училась и была одной из самых ярких девочек в классе. И пусть тогда я и не проявляла каких-то творческих способностей, но в начальной школе оно особо и не требовалось. Проблемы начались, когда в первый класс пошла моя сестренка. Она поистине уникальный человек, но с первого класса питала искреннее отвращение к учебе. «С ней» у меня не получалось. Получалось делать только «за нее». Потому что вот когда началось это самое «два плюс один минус два», я познала, что такое ад. Уроки мы делали с печеньками. «Вот тебе задача, – говорила я Баголе. – Видишь три печеньки? Теперь пришел Саша и принес еще две печеньки. Сколько стало печенек?» – и раскладывала все пять в ряд перед носом любимой сестры. Скрещивала пальцы. От ее ответа зависело все – ведь там же еще потом придет Оля и сколько-то печенек съест, но до Оли еще надо добраться. «Сколько?» – вопрошала я сладчайшим голосом. Баголя смотрела на меня честными глазами и отвечала: «Не хочу, не буду учиться, сделай все сама». «Давай считать вместе… Раз, два, три, четыре, пять! Пять, да?» «Да», – покорно соглашалась она. «И тут пришла Оля и съела одну печеньку! – радовалась я за Олю и демонстративно 26

Баян эту несчастную печеньку убирала под стол. – Ну, сколько осталось?» Кончалось все, конечно, баголиным ревом и тем, что я, старательно подделывая ее почерк, решала за сестренку математику. Впрочем, эти уловки никого из учителей не обманывали, и сестра с завидным постоянством носила из школы двойки и тройки. Частенько прямо посреди урока моя учительница – Ольга Николаевна – просила меня зайти в класс Баголи. Передо мной вырисовывалась картина маслом: сестренка лежит на полу в позе морской звезды и подрыгивает ногами, выкрикивая: «Не хочу учиться! Не хочу! Дурацкая школа, дурацкая!» Я заливалась краской: как же так, я – лучшая ученица, а тут такое. «Вставай, дома поговорим», – шипела я на сестру. Дома говорила маме: «Надо что-то с этим делать!» Но мама меня как будто не слышала. Так прошло три года. И только тогда родители решили что-то предпринять. Папа мой, как сказали бы сейчас, «вращался в богемных кругах». Все народные артисты того времени с ним общались. В Казахстане тогда было три звукорежиссера, записывавших фонограммы, и один из них – отец, он работал в фирме «Мелодия». Алибек Днишев, Макпал Жунусова, Роза Рымбаева, Нагима Искалиева – я всех их знала, они дружили с отцом. А сама я часто бывала в оперном театре – студия находилась там в цокольном этаже. Папа брал меня на работу, я сидела на всех репетициях, смотрела балет, слушала оперу. И для меня все это «божественное» было самыми что ни на есть буднями. И вот когда родители поняли, что с баголиной учебой надо что-то делать, они решили отдать ее на музыку. И не просто куда-то там, а в элитнейшую школу имени Куляш Байсеитовой, куда ходили дети всех этих народных артистов. Повели поступать Баголю – ну и меня 27

Баян взяли за компанию. Я попала в этот храм музыки и остро захотела в нем остаться: все такие вежливые, одухотворенные – «добрый день, как ваши дела? пожалуйте на урок гармонии!» Мы с сестрой проходили вместе тур за туром; папа, интеллигентнейший человек, не стал просить кого-то за дочерей – потому что, мол, в эту школу просто так было не поступить, одного таланта мало. И вот объявляют результаты: сестру приняли, меня – нет. Сказали – у вашей девочки все хорошо со слухом, однако пальцы никуда не годятся. Разве что для флейты. Но мама решила, что флейта – это несерьезно. И это был второй сильнейший стресс моего детства. Объясню – почему. Младшая сестра отправилась в классы, где учились отпрыски талантливейших людей страны, и где преподавали талантливейшие педагоги. Культурная элита республики. А я вернулась в свой обычный класс на первой Алма-Ате. Да, к тому времени мы уже разменяли свою шикарную трешку в центре на частный дом в рабочем районе. И я учусь в самой обычной школе, среди детей «рабочего класса», а Баголя – там, «парит в вышине». Дочка обычного служащего общается с дочкой Алибека Днишева; в «байсеитке» училась вся династия Абдуллиных, Джамиля Серкебаева – все эти фамилии я слышала с детства. Сестра играет на виолончели. Каждый день в 8 утра она берет свою «бандурину» и отправляется туда, куда меня не пустили. Я ни в коем случае не хочу сказать, что для меня было унизительно учиться «среди рабочего класса», нет. Любая работа достойна уважения, и это были хорошие, честные, отзывчивые люди. Просто у нас, как бы сейчас сказали, с этими детьми был «разный культурный бэкграунд». Что такое быть дочерью звукорежиссера фирмы «Мелодия»? Это значит, что с детства я слушала только самую лучшую музыку; самые редкие пластинки, 28

Баян которые, может, и в продажу не всегда поступали, лежали у нас дома. Я знала, кто такие Джо Дассен, Дайяна Росс, Стиви Уандер, «Битлс», Элтон Джон. А мои одноклассники были детьми из самых обычных семей, и слушали, условно, какой- нибудь «Ласковый май». Они были хорошие, но мне просто не о чем с ними было говорить. У меня было другое воспитание и восприятие мира. Сестра приходила из школы и говорила: Алия такая-то уехала в Лондон, наш оркестр поехал в Австрию, а этот квартет уехал в Берлин. Это был какой-то другой мир, эти дети благодаря музыке видели настоящую жизнь, и меня тянуло туда, к ним. 29

Баян Глава VII Не тот дресс-код Но раз «туда» не пускали, я, как могла, строила «другую жизнь» вокруг себя. К слову, после 4 класса я на год снова уехала в Уральск. Мама приехала за мной, и потом мы три дня путешествовали на поезде, и она все так же ходила со своим куманом и со мной в туалет, но я, конечно, все омовения уже совершала сама. Девочки пятого класса в уральской школе невзлюбили меня как-то сразу, а мальчики наоборот, я тогда еще не сообразила, почему, но поняла, что подруг у меня здесь не будет. Пятый класс «промчался» вяло и незаметно, запомнился только тем, что я все время обнимала и целовала мама и бабушку, так по ним соскучилась. Потом вернулась в Алма-Ату. Помню, как в первый раз почувствовала себя по-настоящему красивой. Незадолго до начала учебы в шестом классе я заявила маме, что хочу… юбку-карандаш. Как и откуда появилась в моей голове такая дикая по тем временам идея, я не знаю. Но потребовалась мне именно юбка-карандаш, да не какая-нибудь там, а из шерсти в полоску – внимание! – «французской длины» (чуть ниже колен). Мама сперва развела руками, а потом подумала и порылась в папиной одежде. Извлекла из недр шкафа его брюки. Папа у меня не худенький, и этих брюк хватило, чтобы скроить мне юбку, да еще и жилет. Я взяла рубашку старшей сестры, хорошенько ее выстирала, накрахмалила и придумала себе еще узенький галстучек – его тоже сшила мама. Она же купила мне классную сумку оранжевого цвета. Такой вот получился образ, а на дворе – только конец 80-х! Как когда-то я интуитивно понимала, что моим соседям- зрителям нужны семечки и сушеная рыба, так и теперь я 30

Баян интуитивно поняла, что не должна идти на линейку, как все. Там будет много народа, я просто затеряюсь в толпе. Нужно было опоздать. Результат получился сногсшибательным. Когда я вошла и извинилась перед учителем за то, что пришла поздно, класс просто ахнул. Я стояла и всем своим видом демонстрировала: «Полюбуйтесь, смотрите на меня!» Мне было всего 12, а я уже знала, что эффектное появление вкупе с эффектным нарядом – мощный инструмент. Желанный фурор я произвела, но мою маму вслед за этим вызвали в школу. Ведь в то время носить можно было только форму. Маме сказали: «Ваш ребенок буржуазно воспитан». И тогда я поняла, что моя мать всегда будет на стороне собственного ребенка. Она ответила: «Что вам нужно? Светлый верх, темный низ? Светлый верх есть? Есть. Темный низ имеется? Имеется. В чем проблема? Не та юбка? А какая разница? Она что, короткая? Нет, ниже колен. Трусов не видно? Значит, все, разговор окончен». В общем, отстояла мне мама мой «лук». У всех были обычные «советские» юбки в складочку, а у меня французская в обтяжку. Через два месяца такие носило уже полшколы. И все надели тонкие галстучки. Я впервые в жизни «задала тренд». И когда все всё это надели, я сняла. С 6 класса я престала быть «хорошисткой» во всех проявлениях и начала манипулировать мальчиками, поскольку после моего первосентябрьского триумфа я как-то сразу стала «девочкой номер один» в параллели. Относительно учебы мама ослабила вожжи, и шестой класс я окончила уже с шестью четверками. А мама мне призналась, что она-то вообще была троечницей, плохо понимала, что такое алгебра и геометрия, так что меня больше не ругали за оценки. Тем более, в целом училась я неплохо. Кроме того, ко мне в семье вообще начали прислушиваться, я заняла там какие-то позиции, перестала быть бесправным и 31

Баян понукаемым существом. Я больше не боялась так сильно маму. Но мне и не нужно было, потому что работу по дому я выполняла по всем ее стандартам, то есть безукоризненно. Приведу примеры. Я знала, что к приходу мамы с работы на паласе не должно быть ни одной крошки, чай заварен, а помойное ведро обязано блестеть. Мама вообще говорила, что хозяйку определяют три вещи: кровать, помойное ведро и кастрюли. Так что я мыла ведро с мылом, идеально ровно заправляла постель и делала уборку два раза в неделю. А это, кстати, было не так-то просто. Пылесос мы не могли себе позволить. Поэтому палас я чистила так: в ведро крошила хозяйственное мыло, окунала в этот раствор веник, хорошо встряхивала и мела. Потом брала влажную тряпку и ею еще раз этот палас протирала. Всю эту нехитрую науку я хорошо усвоила к шестому классу и выполняла ее на автомате, так что маме даже в голову не приходило ругать меня за какие-то четверки. И я получила право возражать. Формулировки мои были не запретные «не хочу, не знаю, не могу», а более дипломатичные: «Нет, я так не думаю, это невозможно, но зато возможно вот это». Я рано повзрослела. 32

Баян 33

Баян Глава VIII Победители и проигравшие В начале моего седьмого класса в школе все говорили только о том, что в октябре состоятся выборы Королевы школы. В то время как раз началась мода на конкурсы красоты, и они уже были разрешены даже в школах. Естественно, я поставила себе задачу: корона должна быть моей. В жюри, кроме директора школы, пригласили самых красивых и умных парней школы с 7 по 10 классы, участницы тоже были с 7 по 10. Главной конкуренткой была моя подруга, красавица и (что важно, потому что в этом смысле я уже с ней конкурировать не могла, у меня в табеле на тот момент – одни четверки, и то с натяжкой) круглая отличница Лена Буданова. Длинные белокурые локоны, синие глаза… Ну что – думаю, – Леночка… ты, конечно, мне друг, но истина дороже, а истина в том, что Королевой буду я. И точка. И я принялась действовать. С творческим конкурсом все было понятно – я пела, и пела хорошо. Два самых главных соревнования – конкурс платья, сшитого своими руками, и платья вечернего. Вот на работе над ними я и сосредоточилась. Своими руками я создала обалденный наряд из ткани, цветов и листьев, но не только: это было бы банально. Еще я украсила его… кусочками газеты и лоскутками красного вельвета. Получился настоящий «фэшн» (а я и слова-то такого тогда не знала, конечно): черно-белые газеты отлично сочетались с красной тканью, а листики и цветы я тоже подбирала в тон. Все остальные пришли с какими-то там банальными снежинками, а от моего платья зал просто онемел. А добила я их вечерним нарядом. И он был поистине произведением искусства. Я от начала и до конца придумала его 34

Баян сама, а сшила мне его моя бабушка из Уральска, которая, напомню, была профессиональной швеей. Я написала ей в точности, что и как надо сделать. И вот она мне его сшила и прислала… Знаете, это потом, в двухтысячных, стало страшно модным сочетание розового и серебристого. И ведь это же страшно красиво! Я это поняла еще тогда, на подходе к девяностым. Мое платье было розовым, а его рюшки и воротник- стойка оторочены серебристым кружевом. И очень длинный пояс, которым я смогла обернуть талию два раза, чтобы подчеркнуть ее красоту и стройность. Туфли на каблуках – от мамы, дефиле – отрепетировала (я опять же четко понимала, что походка очень важна) – и вперед, к борьбе за корону! В общем, корону я забрала, ленту победительницы на меня торжественно надели, и вот с этого самого момента меня сразу и навсегда возненавидели лютой ненавистью все старшеклассницы… кроме Лены, которая искренне меня поздравила и признала мою победу. Она заняла второе место. Чудесная девочка была, мы до сих пор с ней общаемся. Между прочим, это был второй конкурс в моей жизни, который я выиграла, но победа в первом была омрачена. В четвертом классе я была солисткой школьного хора – учителям нравился мой звонкий, «пионерский» такой голос. Наш хор победил в районном конкурсе художественной самодеятельности с песней про жирафа. «До чего же хочется, братцы, на живом жирафе покататься», – старательно выводила я, не забывая при этом улыбаться и махать залу ручкой в нужном месте. Районное жюри я покорила, и наш хор отправился на конкурс уже городской. Директор хвалит, учителя в восторге, нам шьют новую нарядную форму, я снова пою про жирафа и выкладываюсь еще больше – масштаб-то другой совсем! Врубаю артистизм на полную и держу ножки ровно. 35

Баян Мы забрали гран-при городского конкурса, пришла грамота от «Пионерской правды» из Москвы с поздравлениями, с подписью главного редактора, ну а хор отправился на республиканский конкурс – соревноваться с лучшими из лучших. На этот раз солировала я в паре с мальчиком: это же всегда интереснее. Мы поем, за руки держимся, друг на дружку смотрим, целый «диалог» ведем, словом. Мальчик был хороший, правильный, его звали Яном (я потом уже поняла, что он был таким классическим еврейским ребенком), пел он звонко, учился на «отлично». Словом, не выиграть мы просто не могли… Поздравлял меня при всем классе лично директор, сказал, что я – гордость школы и все такое. Вручил грамоту, которая для меня в тот момент была круче любого Оскара. Домой я пришла счастливая, как Тузик, показала награду маме – вот, видишь, я оправдываю надежды! А через год мне стала известна страшная правда. И рассказал мне ее мальчик Ян. «Помнишь, мы выиграли в конкурсе? Так вот я благодаря этому в «Артек» съездил, мне путевку дали. А твою путевку тогда забрала дочка директора школы. Мне велели тебе не говорить, я и не говорил, но потом решил, что молчать не могу». Представляете, что такое для советского школьника «Артек»? «Ну, – отвечаю я Яну, – ты хоть расскажи мне про этот «Артек»… И он рассказывает про эти конкурсы, костры, про то, какие там были дети с Кубы, и говорили они по-испански, а еще была девочка из Индии… Нет, я не плакала. К тому времени по таким поводам я уже плакать разучилась. Я уже точно знала, что мир бывает несправедлив, люди получают не всегда то, что заслуживают. А то, что получают… Это была просто одна из многих оплеух, что мне периодически прилетали потом всю мою жизнь. Как я уже сказала, девочки в школе меня не жаловали. Нелюбовь их ко мне выражалась главным образом в мерзких 36

Баян надписях в туалете и грязных сплетнях. Которые я, кстати, молча терпела до поры до времени. Пока однажды некая Олеся не написала в одной записке, что я якобы «не девочка». В то время это было страшным оскорблением, тем более – какая «не девочка!» Седьмой класс, я еще даже не целовалась ни с кем. Девочка стопроцентная. И тут такое. Я вызвала Олесю на «дуэль». И сказала: «Давай решим конфликт честно. Подеремся. И если я тебя побью, ты передо мной публично извинишься. А если ты меня… Ну что ж, тогда будем считать, что я правда «не девочка». Как видите, я пошла «ва-банк». Особенно с учетом того, что я в жизни до этого ни разу не дралась (и после, кстати, тоже). Хорошо, что Олеся тоже была, скажем так, девочкой некрупной, так что наши шансы, в принципе, были равны. Обидчица моя на условия «дуэли» согласилась. Перед дракой состоялся небольшой такой «бабский базар» из серии: «зачем ты так сказала – да я могу доказать – хорошо, докажи, пойдем к гинекологу – да я точно знаю, что ты с тем-то целовалась – ни с кем я еще не целовалась – ты дура – сама дура» и так далее, – короче, мы сцепились, и мне крупно повезло: я схватила Олесю за волосы, она упала и ударилась головой о бордюр. Ей было так больно, что она сразу признала себя проигравшей, извинилась передо мной и пообещала назавтра извиниться уже перед всем классом. На следующий день я пришла в школу в полной уверенности, что справедливость, наконец, восторжествует. Вот только вместо обещанного извинения я получила вызов к директору: Олеся не только не признала свою вину, но еще и пожаловалась маме, и всех нас вызвали «на ковер». Своей маме я сказала так: «Я побила девочку, но не могу тебе объяснить, за что. Просто поверь, что права – я. И тебя вызывают на родительское собрание». Маме, в принципе, этого было 37

Баян 38

Баян достаточно. И вот в присутствии всего родительского комитета (человек десять) и его председателя (мамы девочки Иры Ждановой) вершится суд. Пока взрослые с упоением рассказывали друг другу, какая я нехорошая, я стояла и смотрела на Олесю, думая: «Господи, какая же ты крыса!» В конце концов моя мама задала главный вопрос. «Хорошо, – сказала она, – моя дочь побила эту девочку. Но – за что?!» Воцарилась тишина. – Баян, может, тогда ты скажешь? – Нет, я не могу, мне стыдно. – Олеся? Олеся молчит. Тогда мама заявляет: – Видите, совершенно ясно, что Олеся «получила» не просто так. И тогда я решилась. И рассказала родительскому комитету всю правду. Конечно, все были поражены и возмущены, а Олеся так и стояла молча, и из глаз ее полились слезы. В конце концов она все признала, и правда оказалась на моей стороне. Все разошлись по домам. Но что любопытно. По дороге домой мама Иры Ждановой, председатель родительского комитета, заявила моей маме: «Ваша дочь, скорее всего, пойдет по кривой дорожке. Она слишком уверена в себе, да и дыма без огня, знаете ли, не бывает». На что моя интеллигентная мама очень спокойно ответила: «Пусть пройдет время. И мы увидим, кем вырастут наши дочери». Интересно, где теперь Олеся и Ира Жданова? Он говорил: «Моей, ты будешь только моей. Никакой свободы ты не получишь. Даже не заикайся об этом…» Да-да, и это я тоже слышала раньше в свой адрес – еще до того – задолго до того! – как эти слова произнес мой муж. И сказал мне это очень и очень опасный человек, чужой человек. Вот только он тоже видел во мне исключительно свою вещь… 39

Баян Глава IX Ты будешь только моей К началу восьмого класса я снова сшила себе новый костюм. Мой зять, супруг Батес, которая рано вышла замуж, работал в прокуратуре, им положено было время от времени получать отрезы синей ткани на форму. Один кусок он принес нам, я понимала, что он просто волшебного качества. И очень подробно объяснила девочкам в ателье, какой именно наряд я хочу. В моде были широкие плечи со спуском, я придумала рукав «три четверти» с отворотами, а в качестве подклада, который «выглядывал» из этих отворотов, – страшно актуальный материал с рисунком «огурцы». Пиджак широкий и длинный, с накладными карманами (никто тогда не носил накладные карманы!), а юбка – прямая по фигуре, но внизу сбоку – три складочки, и так тоже еще никто не делал. Швеи, правда, испугались – мол, не умеем мы такое шить! Но я настояла, и как-то они извернулись. Галстук тоже был, только на этот раз не узенький с квадратным узлом, а широкий с треугольным. Челку обрезала нестандартно – «проредив» и чуть подкрутив, мой фирменный высокий хвост и розовые кожаные балетки с бантиками, привезенные мамой из Мос- квы, а также тоненькая розовая лента на хвостике завершили образ. Рубашка, кстати, тоже была с едва заметным, но сти- льным розовым отливом. Первого сентября я уже привычно произвела фурор, а маму, тоже по традиции, снова вызвали к директору по поводу «нарушения правил ношения школьной формы». И мама снова показала, что за своего ребенка она всегда встанет горой. Она опять объяснила директору и завучу, что формально правила не 40

Баян нарушены, да и вообще – извините, но у моей дочери нет другой одежды для школы, так что она или будет носить эту, или не будет носить никакую форму. Что касается учебы – по алгебре, геометрии, физике и химии я все чаще стала хватать тройки, но в гуманитарных науках преуспевала, так что в среднем меня старались «подтягивать». Учеба, в общем, была не очень интересной, интересным был новый парень, который пришел к нам учиться в том году. Старшеклассник, красивый, стройный, широкоплечий и длинноногий, с волнистыми волосами и умными глазами. Тут и очередной конкурс «Мисс осень» подоспел. Конечно, я снова приняла в нем участие, потому что – какой мальчик! Нужно показать ему, «ху из ху» в этой школе. Его, как отличника, пусть и новенького, сразу посадили в жюри. Конкуренток, понятно, у меня серьезных не было, на этот раз я не только пела, но и танцевала. В пластике своей я была уверена, а в остальном настолько «не подготовилась», что даже платье надела прошлогоднее – то, розовое с серебром. Когда на меня снова надели корону, мы с этим парнем встретились глазами, и я поняла: ну конечно, он мой! До этого момента познакомиться у нас толком не было возможности. Он учился в девятом, я в восьмом, на переменах он подойти стеснялся. А тут такой шанс – дискотека после конкурса! Как это сейчас называется… «афтепати». Я к тому времени уже настолько была окружена мужским вниманием, что не разбирала, кто там к нам в школу приходит на меня поглядеть – свои, или из других районов, – неважно. Танцевать мне хотелось с новеньким, и я надеялась, что у наго хватит решимости меня пригласить. Вот только один из парней, что приходили к нам из других школ, чтобы пообщаться со мной – Ислам, – был настоящий 41

Баян бандит. Его боялись все, и я тоже его очень боялась. Бог знает, чем он в свои годы уже занимался – марихуана, другие наркотики и так далее. Я его старалась к себе не подпускать. Пришел Ислам и на ту дискотеку. Поэтому никто из моих ухажеров не решился меня пригласить – все они знали Ислама, и знали, чем рискуют. Не знал только новенький парень. С Исламом я танцевать не пошла, пусть и одет он был элегантно, – я знала, какой это опасный человек. А вот новенький подошел и меня пригласил. Мы вышли в центр актового зала, танцевали только вдвоем, все остальные просто онемели и замерли в ожидании того, что же теперь будет. Но все вроде шло гладко: Ислам распсиховался и молча ушел с дискотеки, а новенький пошел провожать меня до дома. Он сказал, что я очень красивая девочка и понравилась ему с первой минуты. Я ответила, что он тоже очень интересный мальчик. Договорились сходить вместе в кино – и на этом все. Утром в школе я узнала, что кто-то разбил окно директора, а новенький лежит в реанимации в тяжелейшем состоянии с переломанными ребрами и пробитой головой… Опять вызвали в школу маму, сказали ей, что это я во всем виновата. Не знаю, почему Ислама не задержали, но в тот же вечер он явился ко мне и с красными от ярости глазами заявил: «Ты будешь только моей, поняла? Знаешь, что я с этим твоим сделал? И так будет с каждым, кто к тебе подойдет. В конце концов я на тебе женюсь». Мама оценила опасность ситуации, и уже через пару дней я уехала к бабушке в Уральск. Я не кричала и не плакала. Меня били, били жестоко, я видела кровь, но все это происходило как будто не со мной. «Хотите мой истерики? Не дождетесь», – говорила я про себя, и только пыталась закрыть руками лицо. Почему в моей жизни все время повторяются самые ужасные вещи? 42

Баян Глава X Крупная рыба в мелком пруду В город своего детства на этот раз я приехала уже Столичной Девушкой. Пошла в ту же школу, в тот же класс. Ничего в отношении девочек ко мне с пятого класса не поменялось. Они только еще больше обозлились, когда я стала носить тот самый мой новый костюм. Они были раздражены еще и потому, что не понимали – почему я то уезжаю, то приезжаю? Впрочем, рассказывать про свои «алма-атинские приключения» я никому ничего не стала. В уральской школе тоже был конкурс «Мисс осень», только в ноябре, так что я как раз успела забрать корону и здесь – конечно, легко и непринужденно, все в том же розовом платье, только тут снова была его «премьера». И внезапно после победы у меня появилась подруга – единственная девочка, которая захотела со мной общаться, Зульфира Мустафаева. Мы ходили друг к другу в гости, пили чай… Однажды, через пару месяцев после начала нашей дружбы, она опоздала в школу и почему-то, заглянув в класс, попросила учителя отпустить меня на минутку – мол, кое-что срочное, меня кто-то ждет. Я вышла, и Зульфира повела меня зачем-то в туалет. А там – примерно десяток старшеклассниц. И все они стали меня бить – руками, ногами, таскать за волосы… На меня плевали, мне царапали лицо. Кричали: «Мы тебя ненавидим!» Кто-то стукнул меня головой об кафель. Я молчала. Вообще не плакала. Приняла все спокойно, потому что понимала: отбиваться бесполезно. Меня поставили на колени и сказали: «Все, теперь ты у нас «опущенная», а ты считала себя королевой, да?» Это было в то время очень 43

Баян популярное такое выражение – «опущенная». Тебя унизили, опустили, и вроде как ничего ты с этим сделать не можешь. В тот момент я как будто увидела эту картину со стороны и ощутила себя героиней фильма. Медленно, словно в «рапиде», сняла резинку с хвостика и распустила волосы. Тряхнула головой. Вытерла тыльной стороной ладони разбитые в кровь губы и очень четко, почти по слогам, произнесла: «Вы. Все. Мне. Завидуете». И дальше тоже было как в кино. В туалете повисла мертвая тишина, а затем все девочки так же молча вышли вон. С тех пор я больше не ходила в школьный туалет: терпела, как могла. Я больше не ходила одна в школу и из школы – всегда находились мальчики, готовые меня провожать. У меня появилась целая плеяда телохранителей! А потом остался только один. И произошло это так. В нашей школе появился новый преподаватель русского языка – молодой красивый парень по имени Куаныш (отчества уже не помню, к сожалению). Ему было 22 года. Мне – 15, восьмой класс… Он только что окончил московский вуз, он интеллигентен, умен, чертовски красноречив. И на первом же уроке я понимаю, что он очень странно на меня смотрит. А еще теряется, заикается… К тому времени мои дедушка с бабушкой переехали, дяде дали квартиру в центре в очень, как говорится, крутом районе, но школу я не сменила, поэтому добиралась на учебу и с учебы на автобусе. Так что в тот день меня какой-то мальчик проводил до остановки, я села, доехала, вышла на своей остановке на проспекте Ленина и увидела там… нового учителя! Он сказал мне: «Баян, ты маленькая девочка, а мне 22 года. Я должен тебя учить, но я тебя люблю». Это был шок. Для меня 22-летний парень был практически агашкой! К тому же рост – под два метра, а я маленькая во всех 44

Баян смыслах. Но он продолжал – говорил, что хочет поближе меня узнать, провожать до дома каждый день, а сам – как будто из другого мира: московское образование, дорогой костюм, элегантный дипломат, галстук, начищенные туфли… Моей первой мыслью было, конечно, – отлично, по русскому языку у меня теперь будут одни пятерки! Но потом я стала думать в совсем другом направлении. Я сразу возразила – мол, как это вы можете меня любить, вы ведь меня совсем не знаете? «Это, – отвечает, – была любовь с первого взгляда, и теперь я буду любить тебя всю жизнь. Я подожду, пока тебе исполнится 18, тогда мы поженимся. Буду носить тебя на руках, мою королеву, а пока я тебя даже трогать боюсь – ты же ведь, наверное, даже ни разу не целовалась?» «Нет», – соврала я. На самом деле, к тому времени целоваться я пробовала. И это была очень смешная история. Седьмой класс, Алма-Ата. Был у нас такой предмет – «Общественно полезный труд». Нас, девочек, отправили учиться профессии секретаря-машиниста. У нашего преподавателя был очень красивый маникюр, и первый свой маникюр я сделала именно тогда: думала, если ты печатаешь на машинке, то у тебя обязательно должны быть красивые ногти. Их я красила только для этого предмета, потом лак стирала: в школе такие вещи были строго запрещены. На этих уроках ОПТ я и встретила мальчика по имени Толеш. Красивый парень, который учился в другой школе где-то в центре. Когда он подошел ко мне, я сразу подумала – как от него приятно пахнет! Аккуратный, чистые шелковистые волосы, со вкусом одет – в то время это было очень важно: никаких нелепых носков. А потом он признался, что его папа – писатель, и я совсем растаяла: ведь мой папа тоже писал, увлекался тюркологией, сочинял стихи. Толеш пригласил меня в кино и назначил свидание возле 45

Баян пушек в парке 28 гвардейцев-панфиловцев. Это место встречи показалось мне таким необычным! После свидания он предложил прогуляться пешком до моей первой Алма-Аты, и мы пошли вниз по Сейфуллина. Где-то в районе БАКа купили мороженое и сели на лавочку. Итак, мне – 14 лет, ему – 16… И Толеш мне говорит: «А ты уже когда-нибудь целовалась?» «Нет», – отвечаю. А сама смотрю на него и понимаю: какой же он взрослый! Он снял пиджак и накинул мне на плечи, оставшись в одной рубашке, и вот гляжу на эту рубашку и думаю: плечи какие широкие! Он же совсем мужчина. И мне ужасно стыдно, что я не умею целоваться… «Ничего, – говорит, – я тебя сейчас научу». И дальше начинается какой-то кошмар, который очень сложно описать словами. Первый и самый нелепый поцелуй в моей жизни! Я не могла ухватиться за его губы, он не мог ухватиться за мои, потом он просил меня расслабиться, закрыть рот, приоткрыть рот и не шевелить языком, зато свой язык начинал пихать как-то по-дурацки… Словом – получился форменный «шлеп-шлеп», я думаю, он и сам тогда целоваться- то не умел, иначе чем еще объяснить этот тотальный провал? Так что я решила, что этот эпизод не считается. С Толешем мы потом просто дружили вплоть до моего побега в Уральск. Итак, мой учитель Куаныш (мы перешли с ним на «ты», но в школе, конечно, я обращалась к нему по имени-отчеству) начал за мной ухаживать. Прежде всего, он писал стихи. Самый первый стих, посвященный мне, я помню до сих пор: Мне снятся цветные сны, Я в них уплываю вдаль. И рядом со мною ты, – Баян! Ты радость моя и печаль! Ты солнце и небо, ты счастье мое и свет, И где бы я ни был, меня без тебя нет. 46

Баян Удивительно, как это стихотворение «втемяшилось» мне в голову из сотен тех, что он мне писал. Он вообще завел отдельную тетрадку, в которую записывал все мысли обо мне и своей любви, а потом приносил, чтобы я почитала. Там было про то, как он ложился спать и вспоминал, как дрожали мои ресницы, а океан моих глаз (в первый раз в жизни это выражение я услышала именно от него)… Если честно, учитель выглядел очень глупо: я не понимала, как взрослый дядя может говорить такие вещи? Как может взрослый человек любить маленькую девочку? А я считала себя маленькой девочкой. Я ею и была. Меня только восхищало, как он говорит, но я не влюбилась, а лишь поняла, что мне не хватает образования. Что мне хочется так же красиво говорить. Удивительно, но я не вполне относила это к разнице в возрасте – просто хотелось интеллектуально его «догнать», что ли. Куаныш говорил об Островском и Ницше, о Некрасове и Булгакове, о Тургеневе – мол, «я чувствую к тебе то же, что Муму чувствовала к Герасиму»… Немножко смешно сейчас, но на самом деле именно благодаря ему я стала много и жадно читать. Ведь мне надо было соответствовать: я изо всех сил старалась подтянуться до его уровня, чтобы понимать, о чем это он говорит, чтобы о чем-то с ним разговаривать, кроме как о том, как «дрожали мои ресницы». Спасибо ему за это большое. Это был мой первый опыт общения с умным мужчиной. Пусть даже я ничего к нему не чувствовала, кроме уважения. Куаныш привлекал меня исключительно интеллектуально. Однажды он поехал зачем-то в Москву и привез мне оттуда кучу подарков: французские духи, красивый модный портфель, какие-то мелочи вроде бусиков и заколок, а главное (именно главное: ну а чего вы хотите от девочки пятнадцати лет?) – 47

Баян прекрасный значок с надписью «Не учите меня жить». Со всеми этими сокровищами я, радостная, пришла домой и показала все бабушке. В ответ получила от нее подзатыльник. Бабуля – воинственная женщина из рода Тама Младшего жуза, ее пра-пра-пра-еще-сто-раз-пра-бабки скакали на конях и носили кольчуги, и весь ее воинственный запал обратился против одного несчастного Куаныша. Она поймала его вечером, когда он пришел ко мне, и строго отчитала: «Она – ребенок! Ты – мужчина! Не приходи к ней, уши тебе оторву, сволыш! И подарки свои забери!» Тут я взвыла: «Все отдам, все! Но значок не даааам!!!» Значок бабушка оставить разрешила. Но мне дополнительно надавала по башке. Она не могла мне объяснить отношения между мужчиной и женщиной, но интересно выразилась: «Взамен подарка знаешь, что попросит? Знаешь, что?! Зарплат попросит!» Так Куаныш был официально изгнан, но не отступил, и все так же продолжал встречать меня на остановке. Пока однажды мы не попали с ним под дождь и не спрятались вдвоем под козырьком дома. Помню, на улице – ливень, ни души! И стало ясно, что сейчас что-то произойдет. «Можно, я тебя поцелую?» – спросил он. «Нет», – ответила я. Он же для меня был агашка. Тогда он просто обнял меня сзади и стал целовать в шею и шептать: «Ох, Баян! Какая же ты все-таки еще маленькая! Ну ничего, я терпеливый, я подожду. Не уезжай никуда из Уральска! Не уезжай в Алма-Ату! Останься здесь, мы поженимся. Здесь ты самая красивая девочка, а там потеряешься в толпе...» И тут я как будто услышала щелчок в моей голове (в дальнейшем такое будет происходить не раз). Я развернулась к нему и сказала: «А с чего это ты взял, что если я здесь яркая девочка, то в Алма-Ате ею быть не смогу??? Я, может быть, вовсе не для того родилась, 48

Баян чтобы быть твоей женой в Уральске! Знаешь что? Я твоей женой никогда не буду. И больше не звони мне, не пиши мне, вообще не прикасайся больше ко мне!» Это был конец учебного года, поэтому его «учительской» мести я могла не опасаться, да он, в общем, и не мстил. Он и правда перестал ко мне ходить, а пятерку в табеле все равно поставил. Ну а спустя год, когда я уже оканчивала школу, со мной случилась первая любовь. И это событие, я думаю, определило всю мою дальнейшую жизнь. 49

Баян ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ХОЧУ И МОГУ Глава I Лешка До 16 лет я не знала чувства сильнее, чем просто «нравится». Поэтому первая любовь стала одним из ярчайших событий в моей жизни. Как-то раз я пришла в гости к своей тете. И она сообщила – мол, скоро из армии приедет Лешка, племянник моей близкой подруги, ему 20 лет, я хочу тебя с ним познакомить. Это так странно: я до сих пор не знаю, каким было его настоящее имя, ведь «Лешкой» его прозвали, потому что он родился в России. Моя тетя Надя, одна из сестер моего отца, так описала мне Лешку, что я, кажется, в него влюбилась еще до того, как его увидела. И вот наступил «день икс». Тетя, наверное, так сильно хотела нас «соединить», что сразу же позвала подругу в гости – мол, приходите, у нас тут бешбармак, а мне «совершенно случайно» помогает моя племянница! И вот входит Лешка. И я понимаю, что все, описанное моей тетей, совпадает с реальностью абсолютно, и даже превосходит мои ожидания: симпатичный, смуглый, подтянутый, харизматичный парень в тельняшке (на флоте он, что ли, служил?), ямочки на щеках. Кудряшки. Сразу было понятно: он очень любит жизнь. Ну а я… Я поняла, наконец, что значит эта самая «любовь с первого взгляда». Мы сидели за столом и переглядывались. Он с аппетитом ест, а я уже представляю себя его женой, мамой пятерых его детей, и на кухне жарю пирожки. Вечером он пригласил меня погулять, мы шли по улицам Уральска, разговаривали, он рассказывал, каково было в армии, и все время при этом улыбался! От этой улыбки я иногда даже дышать забывала, просто сходила с ума. 50