Выпуск 12

ПОНЕДЕЛЬНИК Литературный альманах Выпуск 12 Тель-Авив 2021

УДК 82-1(3) ББК 84(5) П 56 Редактор-составитель Наталья Терликова Понедельник: литературный альманах. Вып. 12 / Ред.-сост. Н. Терли- П 56 кова. — Тель-Авив, 2021. — 192 с. «Понедельник» продолжает знакомить вас с творчеством участни- ков литературного объединения «Понедельник начинается в субботу». В этом выпуске альманаха «Понедельник» представлены новые записки путешественников. На этот раз нам удалось не только удер- жаться в одном челноке, но и разыскать под толщей льда и вечной мерзлоты ирреальный город, в котором люди не прячут улыбки под маской, не боятся друг друга и не запирают сердца и двери на сейфо- вые замки с секретным кодом. Вас ждут произведения самых разных направлений, но все они связаны невидимыми, но живыми нитями в единый сюжет. А внима- тельный читатель обратит внимание на то, что наш выпуск начинается с произведения Александра Вознесенского ( Бродского). Ведь наше бу- дущее тесно связано с прошлым. Поэтому, устремляясь к свету и на- полняясь солнечной энергией, хорошо бы помнить и то, чем питаются наши корни... УДК 82-1(3) ББК 84(5) © Терликова Н., составление, 2021

СОДЕРЖАНИЕ Авторы ЛитО «Понедельник», Израиль Ирина Сапир, Холон............................................................................. 7 Нина Ягольницер, Тель-Авив............................................................... 14 Михаил Ландбург, Ришон ле-Цион....................................................25 Яков Каплан, Бат-Ям............................................................................. 31 Марина Старчевская, Ришон ле-Цион............................................ 36 Рина Зильберман, Кирьят Хаим........................................................ 41 Лидия Каб, Бат-Ям..................................................................................45 Наталия Кроль, Димона........................................................................ 50 Денис Камышев, Ашдод..........................................................................55 Раиса Бержански, Арад.......................................................................... 58 Алёна Бокова, Тель-Авив....................................................................... 65 Татьяна Рибер, Нес-Циона................................................................... 86 Михаэль Фартуш, Офаким..................................................................103 Владимир Искос, Мигдаль а-Эмек...................................................110 Анна Подгорная, Ноф а-Галиль.........................................................113 Слава Камышев, Ашдод......................................................................... 123 Наталья Терликова, Холон..................................................................133

Авторы ЛитО «Понедельник», Австралия Лариса Патракова, Сидней..................................................................139 Яков Смагаринский, Сидней.............................................................. 145 Авторы ЛитО «Понедельник», Россия Сергей Мордашов, Москва..................................................................149 Наталья Алётина, Москва................................................................160 Авторы ЛитО «Понедельник», Швеция Виктория Такаренкова, Стокгольм................................................164

Предисловие Дорогой читатель, «Понедельник» продолжает знакомить вас с творчеством участников литературного объединения «Понедель- ник начинается в субботу». В этом выпуске альманаха «Понедельник» представлены но- вые записки путешественников. На этот раз нам удалось не только удержаться в одном челноке, но и разыскать под толщей льда и веч- ной мерзлоты ирреальный город, в котором люди не прячут улыбки под маской, не боятся друг друга и не запирают сердца и двери на сейфовые замки с секретным кодом. Вас ждут произведения самых разных направлений, но все они связаны невидимыми, но живыми нитями в единый сюжет. А вни- мательный читатель обратит внимание на то, что наш выпуск начи- нается с произведения Александра Вознесенского (Бродского). Ведь наше будущее тесно связано с прошлым. Поэтому, устремляясь к свету и наполняясь солнечной энергией, хорошо бы помнить и то, чем питаются наши корни... Редактор-составитель альманаха «Понедельник» Наталья Терликова

Александр Вознесенский (Бродский) Понедельник Я воскресенья не люблю. Мне близок строгий понедельник: Седой батрак, столетний мельник, Моряк, прикованный к рулю. День праздно-пёстрый, словно сон, Беднее сна и непробудней... А жизнь творят лишь дети будней: Их тяжкий шаг, немой их стон. И никогда Господень дар, Чудотворящая подмога Не снизойдёт к любимцам Бога Среди ликующих фанфар. Мне дивен горний лик Творца, Вовеки бодрствующей силы. И мне далёк, как тлен могилы, Покой победного венца. Я воскресенья не люблю. Но, жаждой творческой томимый, Я, день тяжёлый и не чтимый, Тебя в веках благословлю!

Авторы ЛитО «Понедельник», Израиль Ирина Сапир, Холон Этот выпуск альманаха «Понедельник» призвал авторов погрузиться в тему страсти. Пожалуй, страсть — это одна из самых значимых и сильных опор, на которых держится наша жизнь. Стоит ей исчезнуть — всё расшатается и рухнет. Ведь именно страсть призывает нас становиться лучше, дости- гать новых высот, докапываться до истин и откры- вать новые земли. Понятие страсти очень обширно. Это отнюдь не только любовь к мужчине или женщи- не. У страсти много лиц, много адресов, много зданий. И я вместе с вами постараюсь заглянуть в окна неко- торых из них.

8 Понедельник 12 СТРАСТЬ К СТИХОСЛОЖЕНИЮ МОЙ РИМ Я бы ноты могла собирать в длань, обрывая легко их с гитарных струн, или между веками стирать грань, изучая штрихи угловатых рун. Я бы кистью могла оживлять холст, отражаясь в глубинах своих картин, и стоять, не сгибаясь, во весь рост на уступах достигнутых мной вершин. Я могла бы кроить, исцелять, петь... Но при матовом свете ночных ламп я вяжу одержимо из слов сеть, поддевая строкой то хорей, то ямб, и брожу по дремучим лесам рифм, каждый раз выбирая всего одну... Потому что стихи — это мой Рим, и дороги мои все ведут к нему! СТРАСТЬ К МУЗЫКЕ ГИТАРНОЕ СОЛО Казалось, всё вокруг притихло, во Вселенной был только этот звук. Срываясь с нервных струн, он находил волной и разбивался пенно о скальный берег мой. Как бешеный тайфун

Ирина Сапир, Холон 9 подхватывал меня. То нисходил лавиной, то бабочкой взмывал, отталкиваясь от моих холодных рук. Он заливал равнину — я шла через него, как через реку вброд. Казалось, ничего уже мне не поможет — взорвётся магма нот, спадая пеплом вниз, порвётся корд струны и рассечёт мне кожу, и я не удержусь, хватаясь за карниз. Но таять начал звук, стекая торопливо по капле в тишину. Струны тугая нить не лопнула. Застыв у самого обрыва, я, кажется, смогла всё это пережить. СТРАСТЬ К СЦЕНЕ ЗРИТЕЛЬ У костра чужих талантов примостилась я погреться. Молча внемлю музыкантам и актёрам! Скачет сердце, пробегает дрожь под блузой и восторг течёт по венам… Там, на сцене, правят Музы — Терпсихора, Мельпомена.

10 Понедельник 12 Щедро брызжет искра Божья в тёмный зал. Вершится чудо! Но меня нещадно гложет несуразная причуда, полосует душу хлёстко сумасбродное желание: мне самой бы — на подмостки! Мне бы — шквал рукоплесканий! Мне бы лавры и букеты, а потом, в гримёрке скромной, молча — кофе с сигаретой, взгляд — усталый и довольный. Мне бы сложное до боли и прекрасное умение. Мне бы — танцы, песни, роли, тонких струн повиновение, клавиш форте и пиано, гранд жете, пике в пуантах, альт, а может быть — сопрано... Мне б хоть чуточку таланта! Но бессильны эти грёзы... В зале зрительском смиренно я сижу, глотая слезы, и смотрю, смотрю на сцену.

Ирина Сапир, Холон 11 И ПРОСТО... СТРАСТЬ ПРИКОСНОВЕНИЕ Сводит дыхание, голос дрожит — неодолимая мощь притяжения. Благоразумие коброй шипит, но заглушает его искушение прикосновения… Вздох — и в один еле слышный ответ двух разнополюсных слов единение: звуком одним — нет и да, да и нет… Всё заглушившее сердцебиение. Прикосновение… Тихо, как будто всё стало немым и прекратило внезапно движение. Миг невесомости, и вслед за ним — в пропасть, секущее воздух, падение. Прикосновение… Инеем стужа и капелькой пот одномоментно на коже. Смущения и нетерпения водоворот. Бриз восхитительного ощущения прикосновения… В нервах натянутых, как в проводах, высоковольтное бьёт напряжение… Гулко стучится молитва в висках: пусть не закончится это мгновение прикосновения…

12 Понедельник 12 ПРОЗАИЧЕСКАЯ ЗАРИСОВКА ССОРА Фраза «милые бранятся, только тешатся» всегда смущала меня своей неоднозначностью. Впрочем, так же как и уве- ренность многих семейных психологов в том, что ссориться полезно. Ссора — это война, а война не бывает без жертв! Любая военная стычка опустошает и калечит обе стороны — и по- бедившую, и побеждённую. Любая битва ведёт к непоправи- мым или очень тяжело поправимым последствиям. Точно так же, любая ссора неизбежно оставляет после себя увечья — отчуждение, обиды, болезненные душевные точки. Ссора — это операция! И хотя операции бывают жизненно необходимы, после любой из них остаётся пусть маленький, но шрам. Это травмирующая и опасная процедура, и ни один хи- рург не в состоянии предугадать все возможные последствия. Именно поэтому оперативное вмешательство всегда пытают- ся предотвратить, пробуя сначала иные методы лечения. Ссора — это вулканическое извержение! Взрыв, выбрасы- вающий наружу сгустки горечи и боли, накопленные внутри. Без разбора и фильтров. Поток, несущий в себе острые кам- ни, которые могут зашибить. Лава, которая может всё сжечь и погрести под собой. Когда склока исчерпана, где-то внутри образовывается маленькая пропасть между душами. Сначала она почти не ощущается. Просто в какой-то момент по непонятной при- чине не хочется что-то рассказать, чем-то поделиться, впу- стить в свои ощущения и переживания. После следующей ссоры эта пропасть набирает ещё пару сантиметров, а потом ещё и ещё, и так до тех пор, пока становится друг друга плохо слышно и видно.

Ирина Сапир, Холон 13 Виват тем, кто умеет доносить свои просьбы и претензии вовремя, не дожидаясь их накопления и накаливания до не- избежности взрыва; тем, кто может озвучивать проблемы, не сходя при этом с территории уважения и достоинства; тем, кто может вовремя ударить по тормозам! До столкновения. До удара. До травмы. До.

Нина Ягольницер, Тель-Авив В мире есть множество стен, разделяющих лю- дей, государства и эпохи. Одна такая стена отделяет историю с её неизбежными фактами от вымысла с его бесчисленными закоулками. Я же сижу на кромке этой стены и пытаюсь удер- жать равновесие между тем обликом мира, что нари- совала нам история, и теми выдумками, что так ни- кто и не опроверг. Мои герои — не прославленные созидатели прошло- го. Это люди улиц и трущоб, монастырей и тракти- ров, военных лагерей и замковых кухонь. Люди, которые просто жили и боролись, чего-то искали, за что-то сражались, кого-то любили и вовсе не задумывались, как много зависит от их выбора, их ошибок, их случай- ных решений, разочарований и побед. Заходите ко мне. Я расскажу вам, как это бывало. Жду вас на моем авторском сай те и на странице в Фей сбуке: www.yagolnitser.ru, Nina Yagolnitser Fomenko | Facebook

Нина Ягольницер, Тель-Авив 15 ОПЕКУН Я стал опекуном Санти, когда ей было всего восемь лет, и с тех пор все вокруг не уставали талдычить, что я дурно на неё влияю. Впрочем, лично на меня никто никогда не гре- шил — просто не догадывались. Зато все без конца рассужда- ют, что «ребёнок явно находится под дурным влиянием», и упорно ищут источник этой напасти. Идиоты… Мне страшно даже представить, что они сотворили бы с моей малюткой, если бы не мои уроки. Нам с Санти невероятно повезло, что окружающие не догадываются о моей истинной роли в её жизни. Люди во- обще поразительно ненаблюдательны. Даже дети. Впрочем, особенно дети. Видите ли, взрослые люди до смерти боятся всего, что не врастает в их понятие о здравом смысле (хотя когда-то они и физику считали колдовством), а потому ху- до-бедно замечают всякие кунштюки, которые не могут объ- яснить. А дети — те ещё не так изгажены рационализмом, а потому интуитивно верят в любую чертовщину и не пытают- ся искать в ней закономерностей. А потому Санти таскают к школьному психологу — уста- лой женщине с тоскливыми глазами, которая незатейливо приписывает все странности моей подопечной переходному возрасту. Её тётушке целыми стаями летят строгие письма о необходимости наблюдать за девочкой, дабы не упустить «новые тревожные симптомы подросткового бунта». И всё из-за меня. Моих советов, моей поддержки и моей безоглядной любви. А ведь у нас всё так трудно начиналось. Сколько меж нами было обид и боли, сколько слёз и ненависти, сколько безыс- ходного отчаяния… ...Родителей Санти я не застал — при нашей первой встре- че их уже не было в живых. Я почти ничего о них не знаю — Санти была совсем крошкой, осиротев, и мало помнит о сво-

16 Понедельник 12 ей семье. Но одно я могу сказать о них без сомнения: это были интересные, романтичные и совершенно не взрослые люди. Право, только восторженное дитя может быть настолько эго- истично, чтоб назвать собственного ребенка Сантэль. Это, на минуточку, «Рафаэль Санти». Матерь Божия… С самой смерти родителей мою девочку воспитывала тёт- ка, описать которую лучше всего можно частицей «не». Она была вовсе не зла, но и доброй её было не назвать. Была не слишком глупа, но и умна не особо. И она не чтобы любила Санти, но всё же не бросила её. До встречи со мной Санти была тем, что так ужасно на- зывается «удобным ребенком». Бесцветное, бесхарактерное, бессловесное существо, умеющее лишь превосходно испол- нять приказы. Все категории взрослых людей обожают таких бедолаг: из них выходят первосортные граждане. И не надо этих школьных баек о «личности» — смешно, когда об этом вещают те самые люди, кто твёрдой рукой загоняют любой характер в форму для печенья. Именно я стал тем, кто впервые заметил отсутствие у Санти всякого стержня. И только я один взялся этот стер- жень создавать. О, люди не любят тех, у кого он есть. Едва заподозрив его, бросаются разрушать, облекая свои действия в любые слова: «социальная адаптация», «общественные связи», «помощь в поиске себя». Поиск себя, господа, это не про вас. Потому что себя мож- но найти только самостоятельно, никем не взнуздываемым и не дрессируемым. Я впервые шепнул это Санти, когда она, прихрамывая, во- шла в класс. Когда её привычно попытались толкнуть на пе- ремене. Когда назвали «хромой кочерыжкой», а она, вместо слёз, ударила обидчика прямо в носовой хрящ, сладко хруст- нувший под её пальцами.

Нина Ягольницер, Тель-Авив 17 Потом был кабинет директора и багровая женщина, вопя- щая о муках своего дитяти в кабинете травматолога. И Санти, вызывающе задравшая голову и спокойно спросившая: «Он хороший, послушный мальчик? Так, значит, это вы ему веле- ли так меня называть?» Как я гордился ею в этот миг… Как быстро мой блеклый мотылёк налился полноцветными красками зарождающейся силы характера. И это… нет, не моя заслуга. Заслуга тут её соб- ственная. Это лишь моя гордость. Моё счастье и утешение. У нас с Санти всё вышло совершенно случайно. Она была совсем малюткой, когда сломала ногу на катке. Чертовски неудачно сломала, одних операций потом было целых четы- ре. И во время третьей в её жизни появился я. Я остался с ней навсегда, незаметный, всеми забытый, и никто, включая саму Санти, так и не придал этой волшебной встрече должного значения. *** Какая забавная случайность, верно? Всё в мире зависит от случайностей. Право, каковы были шансы, что именно я, шестая пластина наплечника лёгкой кирасы, вернусь в мир и встречусь с этой неулыбчивой, недоверчивой и такой ис- кренней девочкой. Триста лет я провела в земле, крепко обнимая истлев- шее плечо графа Раймона де Меденьяка, которого мы так и не сумели спасти от гибели, хотя отчаянно сливались в едином стальном объятии, полыхая на солнце, скрежеща от боли и ярости, подставляя свои горбатые пыльные спины под удары мечей и протазанов. Как мы любили его, нашего графа-чернокнижника... Мне до сих пор тяжко и холодно, когда я вспоминаю его горячее живое плечо и влажную по- лотняную рубашку.

18 Понедельник 12 Потом я, вычищенная и надраенная, как суповой котёл, выпячивала стальной хребет, прикрученная к неподходящей мне кирасе в коридоре какого-то замка и выставленная го- стям напоказ, будто площадная девка. Затем скиталась по запасникам и музеям, обвешанная, словно ослица на ярмарке, яркой мишурой номерных табли- чек и регистрационных номеров. «Часть рыцарского доспе- ха. Позднее Средневековье»… Какая я вам часть, ублюдки! Я защитница, навсегда утратившая сюзерена, я вдова, потеряв- шая любимого, чьего имени вы даже не знаете… Через много лет я оказалась в частной коллекции како- го-то толстосума, понятия не имевшего о разнице меж ки- расой и кольчугой. Затем была изъята в числе прочего не- легального имущества и, ещё пару десятков лет проведя на задрипанном складе вещдоков, была попросту украдена и продана в металлический лом. Какая глупая судьба… Но всё изменилось в тот день, когда я, полная воспоми- наний и тяжкой злобы, попала на завод, где превратилась в штифт для остеопротезирования. Инертный сплав… Вот так они назвали прекрасный металл, выбранный Раймоном для своей кирасы. А он сам называл его «лунной сталью». *** Два месяца спустя я вошёл в крохотное детское тело, сое- динив собою кромки сломанной голенной кости. Тогда я был велик и толст. Я причинял ей боль. Она думала — это от перелома. Но это было от моей злобы, моего горького одиночества, моей белопламенной тоски по хозяину. А она не сердилась... Не проклинала меня, мою жестокость и эгоизм. Она плакала и говорила со мной, говорила целыми ночами, будто с котом или куклой. Просила не мучить её, обещала всегда быть хорошей девочкой и очень-очень боялась, что я

Нина Ягольницер, Тель-Авив 19 её оттолкну, и она станет калекой. Бедная моя крошка… Как я, старый верный доспех, мог её предать? Сейчас, пять лет спустя, я почти полностью поглощён костной тканью, и Санти уже не помнит обо мне. Обо мне вообще помнят лишь рентген да аппарат МРТ, с которым мне запрещено общаться. Но я здесь. Я всё время с ней, древняя, истасканная жизнью железяка, обломок былой славы и до- блести, последний огрызок великой любви и великой пре- данности. Милая моя Санти… Моё хрупкое дитя, мой пугливый бель- чонок. Не бойся ничего, я защищу тебя, я научу тебя душев- ной стойкости Раймона, его отваге и несгибаемой воле. Я сделаю тебя его названной дочерью и буду служить тебе, как служил когда-то ему. Будь безмятежна. Я никогда тебе не изменю. ДУКАТ — Синьор, подайте монетку! Арецци, рассеянно оглаживающий гриву коня, седую от поблёскивающих в ней снежинок, обернулся: рядом с ним, в опасной близости от конских копыт, стоял оборванный мальчуган лет семи. Умильно сияя озорными карими глаза- ми, он протягивал грязноватую ладонь. Арецци усмехнулся: — Монетку, говоришь… А петь ты умеешь? Мальчуган растерянно моргнул, но тут же улыбнулся ещё лучезарней: — Грешен, синьор, петь не умею. Матушка вовсе говорит, что от моего визгу молоко киснет. Но могу вам «Отче Наш» прочесть, ежели сгодится. Наизусть. Мы с сестрёнкой знатно его затвердили, даже пастор похвалил.

20 Понедельник 12 Арецци расхохотался и бросил ребёнку дукат: — Ладно, верю на слово. Вот, купи сестрёнке чего к Рожде- ству и матушку слушайся. — Ох, спасибо, синьор! — мальчуган схватил монету на лету и ловко сунул за щеку. — Храни вас Господь! С Рождеством! Это он голосил уже на бегу, а Арецци, всё ещё улыбаясь, сдвинул шляпу на затылок. Многовато, конечно, подал... Но уж очень хорош был се- годня Доменико Маркези, «волшебная флейта Милана», на концерт которого он с таким трудом раздобыл билет. От его «Ave Maria» Арецци, как всегда, чуть по-бабьи не разревелся, да ещё как круглый дурак ринулся на сцену и всучил Маркези букет, ненароком приметив, что тот совсем пацан. Целый дукат, а? Да и на здоровье. С Рождеством, мелкаш... *** Эрнесто Арецци, обладатель шести ткацких фабрик и одиннадцати галантерейных мастерских, вырос не просто в бедности. Он вылупился из ужасающей нищеты, той самой, которая слоем склизкой грязи лежит на самом дне человече- ского бытия, чавкая под ногами проходящих столетий, смер- дя скотством и убожеством и никуда, совершенно никуда не деваясь, что бы ни менялось в мире. Вероятно, эта трясина людского несчастья и есть самое вечное и постоянное из всего, что создал за свою историю человек. Он был естественным продуктом породившего его мира, был неприхотлив, беспринципен и жизнестоек, как клоп. Он жил в непререкаемом знании, что мир этот жесток, люди — паскудны, женщины — продажны, любовь — опасна, а день- ги — единственное, что имеет смысл, поскольку делает тебя не таким уязвимым перед равнодушной костлявой сучкой с

Нина Ягольницер, Тель-Авив 21 ржавой косой на плече. И эта цельная картина мира устраивала его до того самого дня, как, будучи девятнадцатилетним рабочим перчаточной мастерской, он по пути домой попал под чудовищный ли- вень и юркнул в первое же укрытие: в церковь, где шла ве- черняя месса. В Бога Эрнесто никогда не верил — кроме того, что мир был создан за шесть дней. Это казалось правдоподобным, ибо известный Эрнесто мир явно был сляпан наскоро и без особых затей. В церковь он тем более не ходил — там было скучно, шум- но, а вдобавок могли обокрасть. Но сейчас деваться было некуда, и юноша, привалившись к колонне, приготовился стоически скучать. И он действи- тельно скучал до того момента, как откуда-то из дрожащей свечами тьмы вышла дюжина олухов лет по десяти в дурац- ких белых балахонах, будто неуклюжие малорослые приви- дения. Эрнесто фыркнул, не сдержавшись, а тучный дедок в та- ком же балахоне вдруг взмахнул рукой, и олухи запели… Эрнесто не сразу заметил, что перестал дышать. Что сто- ит, приоткрыв рот и глупо таращась куда-то в темноту пол- ными слёз глазами, будто деревенская девка в балагане ку- кольника. А олухи пели… Непонятно, где в тщедушных телах рождались эти высокие сильные голоса, но они заполняли собой церковь, вытесняя свечной дым, духоту и смрад чело- веческих тел, вонзались куда-то в самое нутро, разгоняя по телу экстатическую дрожь. Какие же они привидения, едрить-то в ребро… Эти две- надцать дураков в балахонах были вообще не из того мира, где кто-то верит в привидения… Одухотворённые лица, сия- ющие глаза, кипенно-белые облачения… Они были другими, непонятными, нездешними. Они не могли браниться срам-

22 Понедельник 12 ными словами, ронять крошки на грязную рубаху, утирать разбитый в драке нос, грызть ногти и справлять нужду. Эрнесто слушал, слушал и чувствовал, как мелко дрожат колени и как отчаянно хочется рухнуть на затоптанный пол и вспомнить хоть какую-то молитву… Он не заметил, когда пение прервалось, истаяв под цер- ковными сводами. Не понял, куда исчезли двенадцать при- зраков, будто бы просто растворившись в воздухе. Он вообще очухался только тогда, когда кто-то пнул его в спину, обругав «юродивым». Поднявшись с пола, всё такой же ошеломлённый, он мед- ленно вышел из церкви и побрёл по улице. Хорал всё ещё звучал где-то внутри, и слякотная улица, полная вони, под- нявшейся с намокших мусорных куч, будто была отрезана от него хрупкой кисеёй испытанного им волшебства. Как вдруг… — Синьор! Подайте монетку! Этот голос ворвался в кисейный круг, как плевок в лицо. Эрнесто дёрнулся, будто от пощёчины, и повёл головой, оглядываясь: прямо перед ним стоял какой-то веснушчатый гадёныш лет восьми в драной куртке и башмаках не по ноге. Скалясь наглой ухмылкой, он наклонил голову и повторил: — Ну пожалуйста, синьор! — Пошёл к черту, сукин выкормыш! — рявкнул Эрнесто, всё ещё не опомнившийся от своего сказочного морока и до горькой желчи оскорблённый этим вторжением. А гадёныш улыбнулся: — Синьор, не сердитесь! Я ж не задаром прошу! Хотите, я вам спою! Спою… Это предложение прозвучало так издевательски, будто побирушка предлагал станцевать на могиле его мате- ри. Эрнесто зарычал, наливаясь чёрной злобой, а паршивец отступил на шаг и запел… Запел, вскинув лицо, на глазах расцветающее той самой

Нина Ягольницер, Тель-Авив 23 истомой волшебства, вонзил высокий чистый голос в ущелье меж мокрых крыш, в свинцовую высь пасмурного неба. Он пел «Ave Maria», хрусталём рассыпал ослепительное многозвучие, и Эрнесто снова стоял, рвано дыша и вбирая каждую ноту так, будто вслед за нею остановится сердце. Кто-то ещё остановился, обернулся, заслушался. А маль- чуган допел, и к потрепанным башмакам упало несколько монет. — Ты… — пробормотал Эрнесто, — Ты что… Ты как это… А паршивец улыбнулся: — Я в церкви пою. В хоре. Платят гроши, зато хоть кормят. Но мне уже одиннадцать, скоро петь не смогу, голос начнёт сдавать. Вот и пытаюсь хоть лишний медяк урвать, пока по- лучается. Вы уж простите, синьор… …Домой Эрнесто пришёл раздавленный. Он отдал пар- шивцу всё, что было в карманах. Целый дукат… На это можно было жить несколько дней, но отчего-то он не смог сунуть жалкий медяк этому оборванному, жалкому, улыбчивому ангелу. Ему ведь нужен хлеб… И рубаха, на которую сыпать крошки… *** Доменико Маркези вернулся домой уже за полночь. Стефания спала: она была на сносях, и сегодня ей нездо- ровилось. Музыкант сбросил камзол, распустил кружева жабо и устало осел в кресло, глядя в умиротворённые черты лица жены. Как сегодня бесновалась публика... Как заламывал руки восхищённый дирижёр... И какой-то худой щеголеватый субъект в дорогом камзоле взбежал на сцену и неловко су- нул ему охапку роз, что-то бубня дрожащими губами о вол- шебстве... А ведь никакого волшебства, Доменико просто был

24 Понедельник 12 счастлив. Так безумно, так ослепительно счастлив, как всего дважды до тех пор. Один раз в день помолвки. А другой тогда, двадцать два года назад. В мерзкий дожд- ливый день, когда он, ещё ребёнком, пел на улице какому-то хмурому рабочему с волчьими глазами. Пел последнюю три- зну по своему уже умирающему юному голосу. А тот рабочий, отводя взгляд, в котором замерло растерянное окаянство, выгребал из кармана медяки, роняя их в грязь и неловко под- нимая. В тот самый день, когда на этот дукат — сумасшедшие деньги — он купил свою первую флейту

Михаил Ландбург, Ришон ле-Цион Родился в 1938 году в Шяуляе (Литва). В 1945-1972 го- дах жил в Вильнюсе. В 1962 году окончил филологический факультет университета. Преподавал русский язык и литературу. Был чемпионом Литвы в наилегчайшем весе по тяжёлой атлетике. С 1972 года — гражданин го- сударства Израиль. Чемпион Израиля и в дальнейшем тренер молодёжной сборной: команда несколько раз участвовала в чемпионатах Европы. Публиковался в журналах и альманахах: «Мосты» (Германия), «Стрелец» (США), «Другие берега» (Ита- лия), «День» (Бельгия), «Kulturos barai» (Литва), «Сибир- ские огни» (Россия), «Понедельник» (Израиль) и др. Член правления Союза русскоязычных писателей Израиля. Лауреат премии Международной Академии просве- щения и культуры (Сан-Франциско, США) — за кни- ги «Семь месяцев саксофона», «Отруби мою тень» и «Пиво, стихи и зелёные глаза».

26 Понедельник 12 Лауреат премии имени Юрия Нагибина Союза рус- скоязычных писателей Израиля за роман «На послед- нем сеансе». Лауреат международной премии им. Э. Хемингуэя (Канада) за роман «Посланники». Лауреат международной премии за роман «У-у-у-х- х-х» (Болгария). Лауреат международной премии им. А. Куприна (Рос- сия) за сборник новелл «Ещё нет…».

Михаил Ландбург, Ришон ле-Цион 27 ЛИШНИЕ ЛЮДИ Вытянувшись на спине, Лиза пристально посмотрела на меня, поскольку считала, будто на моём лице всё и всегда написано, о чём я в данную минуту думаю. Однако в эту ми- нуту я ни о чём не думал; в эту минуту я разглядывал альбом с рисунками Ренуара и просто хотел, чтобы меня оставили в покое. Вдруг, повернувшись на бок, Лиза спросила: — Можно, я тебя удушу? Моё лицо продемонстрировало отрешённость. — Так как? — выкрикнула Лиза. Я сказал: — Как-нибудь позже. Лиза усмехнулась: — Я ведь могу ослушаться. Она продолжала смотреть на меня своим сверлящим взглядом, а потом, опустив глаза, проговорила: — То, что у мужчины имеется своё отличительное обо- рудование, ещё не означает, что он может считать себя мужчиной. Я согласно кивнул и при этом подумал: «Если супруже- скую постель называют «алтарём», напрашивается вывод, что при этом должна присутствовать «жертва»». — Спроси, чего я хочу, — сказала она командным голосом. Я спросил. Она села в постели и проговорила: — Хочу жить так, как мне по нраву. Я изобразил недоумение: — Разве ты не живёшь так, как тебе хочется? — Не совсем так. Мешает твоё присутствие. Я поехал к маме.

28 Понедельник 12 *** Я спросил: — Отец на дежурстве? Мама ответила: — Не знаю. — Он не сказал? — Нет. — Не звонил? — Нет. Не сказал, не звонил, не писал. — Что-то случилось? — Не знаю. — Шутишь? — Иногда люди загоняют себя в капкан. — Это о чём ты? — О том, что ничто не вечно, и многое со временем стира- ется. Чувства тоже... Я поднял телефонную трубку. — Лиза, — сказал я, — кажется, я загнал себя в капкан, и теперь хочу, чтобы ты ушла из моей жизни. — Ну, так я пошла, — ответила Лиза и, кажется, хохотнула. Я опустил трубку. Просто не верилось, что Лиза согласилось так быстро, да ещё при этом хохотнула. Я снова поднял трубку. — А не пойти ли нам куда-нибудь и такое событие отме- тить. Как думаешь? — Я думаю, что ты идиот. Я бросил трубку. В эту минуту моя супружеская жизнь закончилась, и, ка- жется, в следующую минуту мне пришла в голову мысль на- писать рассказ.

Михаил Ландбург, Ришон ле-Цион 29 *** — Расстался с Лизой? — спросила мама. — Возражаешь? — спросил я. — Пойду приготовлю твой любимый обед, — сказала мама. Я изобразил удовольствие оттого, что мама не стала ни о чём расспрашивать. *** Во время обеда мне вспомнилось, как в тот день, когда я пошёл в первый класс, мама сказала: — Помни, сынок, знания не даются сразу. — Какие знания? — не понял я. Мама сказала: — Потом увидишь. *** Вечером мы сидели на кухне и пили клюквенный сок. — Помнишь, как однажды я тебя потеряла? Вернее, как ты от меня спрятался, и я бегала по городу, разыскивая тебя. — Смутно, мама, Тогда я был ещё маленьким. — А как ты возил меня на Кинерет, помнишь? Мы загорали на солнце и плавали. — Это помню. Тогда я отслужил в армии, и у меня появил- ся малыш «Picanto». Раздался звонок. В дверях стояла старуха. Мама сказала: — Я вас слушаю. Старуха посмотрела на меня так, будто я здесь лишний. — Я слушаю, — повторила мама.

30 Понедельник 12 Старуха сказала: — Хотите знать, где ваш муж? Мама тоже посмотрела на меня так, будто я здесь лишний, а потом посмотрела на старуху и сказала: — Нет, не хочу.

Яков Каплан, Бат-Ям Я родился в г. Днепр (Украина) в 1949 году. В 1968 г. был призван в армию, служил на Дальнем Востоке. С 1970 года жил во Владивостоке, учился в Дальневосточном госуниверситете по специальности «журналистика». После окончания ДВГУ работал в газетах Приморья и Днепра, куда вернулся в 1988 году. В 2002 г. репатрииро- вался в Израиль. Автор четырёх книг стихов и прозы, печатался в альманахах Израиля и Германии. Член Со- юза русскоязычных писателей Израиля и Международ- ной гильдии писателей.

32 Понедельник 12 МИНУТЫ — ЧТО РАЗМЕННАЯ МОНЕТА Как в океан река, впадает вечер в ночь. Перемигнулись и померкли окна. На смутные фантазии охоч, я в сумрак погружаюсь беззаботно. День провалился в бездну без следа. Минуты — что разменная монета. Я трачу их без смысла и стыда, хотя однажды поплачусь за это. И всё ж куда бы ни вела тропа, наивно верю верой ортодокса, что время я моё не исчерпал, и кое-что на чёрный день найдётся. ВРЕМЯ, ТЫ ГОЛОВУ МНЕ НЕ МОРОЧЬ Над городом красные клочья плывут. Небо — как будто прожорливый спрут, поглощает и звёзды, и тучи по отдельности или кучей. Вечерний час невесом. Словно в прах превращается душу сжигающий страх. Но полнятся светом, как соком, проёмы неспящих окон. Время, ты голову мне не морочь. Что из того, что срывается ночь, словно с цепи собака, и глыбы качаются мрака…

Яков Каплан, Бат-Ям 33 ТИШИНА, КАК С ВКУСНОЙ НАЧИНКОЙ ПИРОГ Улица к морю струится светом. Плыву легко, как по течению. Неизведанная планета мне мерещится в отдалении. Тает дневной духоты пелена. Тишина, как с вкусной начинкой пирог. Серой мышкой скребётся волна о берега каменистый порог. Даль загустела. Ничего не видать. Смешались мои и чужие пути. Хорошо, что не надо сейчас никуда. На душе уже спокойно почти. БЕСЦЕРЕМОННО ВРУТ КАЛЕНДАРИ Льёт где-то дождь до самого утра, и хлябь, и осень кой-кому не в жилу. А здесь у нас по-прежнему жара, и время словно приостановилось. И выжидает в меркнущей дали, чтобы сорваться с прытью запоздалой. Бесцеремонно врут календари, и дни перемешались как попало. Всё в нашей жизни кажется не так. Эпоха, пробуждение, погода… Таращусь я в окошко натощак — какое там сегодня время года?

34 Понедельник 12 Я НА СЕБЯ СМОТРЮ СО СТОРОНЫ Я возвращаюсь в дом, давно не отчий. Где духотой разбавленные ночи, где достаёт моторов вечный рокот, где в стены влип нерукотворный ропот, где окон беззастенчивый проем, где тени в память прутся напролом… Я возвращаюсь, дерзко забывая, что наша жизнь для нас почти чужая с её смешеньем боли и вины. Я на себя смотрю со стороны, вопросы торопливые тая: кто я такой? Неужто… это я… ЛИВЕНЬ В НЕГЕВЕ Пустынной жажды вожделение. Мир, искорёженный жарой. И как мираж, как наваждение, с смертельным привкусом порой, гул нарастающий потока. И вздрагиваешь, с толку сбит. И тень всемирного потопа вдруг впереди тебя бежит. И устья словно вены вскрыты. Гремит гневливых рек парад, что к морю Мёртвому сердито несут живой воды каскад.

Яков Каплан, Бат-Ям 35 ЕДУ КУДА-ТО НЕ ОЧЕНЬ СПЕША Улиц клубки и крутой разворот, моря картинка без всякой манерности. И город, где чёрт меня не берёт по причине вздорной моей некошерности. Он никогда мне не станет родным, город, где я оказался случайно. Вряд ли бы смог подружиться я с ним, если бы даже стремился отчаянно. Еду куда-то не очень спеша… А впрочем, как мысли заблудшее эхо, Подозреваю, что жизнь хороша, пока ты ещё никуда не приехал. ЦЕНТРАЛЬНАЯ АВТОСТАНЦИЯ, ТЕЛЬ-АВИВ Вдруг словно видишь сон. Изгибы этажей и лестниц косяки. И барахла завалы. И люди, словно тени муляжей, и пёстрый мир чужого карнавала… Ты кружишь, в новый забредя тупик. Ты ищешь выход, пусть он где-то рядом. А в сердце холодок уже проник. И хочется вперёд идти, но задом. И, наконец-то, вот! Мелькнул просвет. И глаз уже сомненье не дурманит… Но долго он в тебе бурлит как бред, сей бесподобный городской предбанник.

Марина Старчевская, Ришон ле-Цион Если бы вы знали, какие страсти овладевают авто- ром, когда он пишет сказку! Превращаясь в своих героев, он совершает чудеса и подвиги, пересекает леса и океаны! Всё это благодаря страсти сочинительства и нео- быкновенной увлечённости своими героями. Судите сами, читайте и, если сочтёте нужным, прочтите своим детям и внукам. Если кто-то не владеет русским, пишите — есть переводы на английский и иврит.

Марина Старчевская, Ришон ле-Цион 37 СКАЗКА О ДИНОЗАВРАХ И… Далеко в океане, на крошечном острове, в дебрях зелёной Заврии жили-были настоящие динозавры. И никто ничего об этом не знал, потому что остров ни- когда не попадал в поле зрения самолётных и корабельных приборов. Люди считали, что динозавры давно вымерли... Но за дол- гое время самостоятельной жизни поколения динозавров научились говорить, читать, писать и даже петь. Папа Завр и мама Завра воспитывали троих детей: Даню, Дуню и маленького Дусика. Вилла, которая называлась Домозаврой, стояла в лесной чаще неподалёку от водопада, возле плантации голубых как- тусов. Кактусы были сладкими и полезными. Урожай собира- ли всей семьёй, пели песни, чистили кактусы и складывали в мешки. Мешки развешивали для просушки в саду. Даня даже песенку сочинил: Мы очень любим кактусы, Они полезней колбасы — Запьёшь напитком из росы И понимаешь, как ты сыт! Папа Завр часто ходил на рыбалку, мама Завра варила уху, а дети собирали приправы на салат из помигу̀ рцев. Помигу̀ рцы росли на домашних грядках. Видом они напоминали большие огурцы, но были красными и сладкими, как помидоры. А ещё Даня, Дуня и маленький Дусик дружили со стаей весёлых птерокряков. Птерокряки были умными и знали ко- манды «стоять», «голос», «к воде», «в полёт». Они никогда не щипали Дусика, когда он хватал их за хвост, чтобы научиться ходить.

38 Понедельник 12 Птерокряки катали ребят вдоль берега и даже летали с ними на небольшие расстояния: — Э-ге-гей! — подгоняли динозаврики. — Чеви-кря! — галдели птерокряки… Так и жили динозавры в полной неизвестности, пока од- нажды большое рефрижераторное судно с клубникой и ва- нильным сахаром на борту не сбилось с курса. Корабль тре- бовал заправки — ещё немного, и холодильники начали бы отключаться, клубника пропадать, а компания по перевозке нести большие убытки. После многочисленных сигналов SOS матросы неожиданно наткнулись на неизвестный остров и несказанно обрадовались. Усталая команда причалила к бе- регу и разожгла костёр. На радостные крики людей сбежались любопытные пте- рокряки. Одного из них, того, кто подошёл слишком близко, поймали и посадили на цепь. Остальные птицы, возмущённо гогоча и хлопая крыльями-перепонками, бросились наутёк. Они помчались к Дусику, потому что только маленький Ду- сик понимал язык птерокряков. Все одновременно зачеви- крякали: — На остров напали злые пришельцы, наш родственник попал в беду! Что делает малыш, когда попадает в тяжёлую ситуацию? Правильно — зовёт маму! Дусик оседлал вожака стаи и пом- чался домой: — Мама, мама, какие-то люди посадили на цепь птеро- кряка и разожгли костёр! А корабль, на котором они пришли, стоит в южной гавани и очень вкусно пахнет! Запах клубники уже распространился по всему острову. Мама Завра свистнула птерокрякам, подхватила Дусика и решительно пошла к берегу. По дороге за ними увязались Дуня и десяток толстопятиков. Толстопятики — землерой- ки размером со слона — помогали динозаврам по хозяйству.

Марина Старчевская, Ришон ле-Цион 39 Они добывали розовую глину, из которой лепили и обжигали прекрасные гончарные изделия. Тарелки и кувшины меняли узоры в зависимости от температуры и состава содержимо- го. Динозаврики обожали пить росу из розовых кружек, ко- торые постоянно подмигивали и корчили смешные рожицы. Птерокряк сидел на цепи и совсем не понимал, чего хо- тят от него эти глупые люди. Если поиграть, то зачем поса- дили на цепь? Дружелюбный птенчик даже не подозревал, что кто-то способен съесть живого птерокряка, а матросы возбуждённо рассуждали о том, как лучше приготовить эту странную дичь. При виде динозавров, за которыми гордо выступали пте- рокряки, команда пришла в ужас. Конечно, за многие милли- оны лет динозавры значительно уменьшились в размерах, но они по-прежнему были гораздо больше людей. — Полундра! — матросы попятились, но позади грозно со- пели толстопятики. Мама Завра легко порвала цепь, и Дусик бросился обни- мать любимую птичку. — Кто вы, для чего пришли? — нахмурилась Завра, но люди были слишком напуганы и не понимали её языка. Тогда заго- ворил капитан. Он говорил о том, как долго его команда иска- ла землю, что если не заправить топливо, холодильники пере- станут работать, клубника пропадёт, компания обанкротится и все останутся без денег… Но капитана никто не понимал… — Мама, мама, я знаю! — маленький Дусик даже запрыгал от нетерпения. — Это пахнет клубника! Если ей не помочь, то она испортится! — Ура! — обрадовалась Дуня. — Наш Дусик динозавр ново- го поколения, он понимает любые языки! Мама Завра задумалась: — Хорошо. Мы спасём клубнику. Но после этого пришель- цы должны покинуть нашу землю. Скажите толстопятикам, что надо срочно изготовить много круглых баночек.

40 Понедельник 12 Работа нашлась для всех. Папа Завр устанавливал над островным вулканом огромный котёл. Матросы выгружали клубнику и засыпали её ванильным сахаром. Даня и Дуня носили сушёный кактус и толкли его в порошок. Мама Завра подбрасывала в котёл какие-то цветки и помешивала лож- кой, выструганной из большого дерева. Такого варенья не видывал никто! К вечеру вулкан остыл, и горячее варенье стали разливать по банкам из розовой глины. Каждую ба- ночку запечатали крышкой, похожей на лапку динозавра, и на каждой красовался портрет улыбающегося Дусика в по- варском колпачке. Не прошло и суток, как корабль с необыкновенным ва- реньем подготовился к отплытию. Больше всех радовались птерокряки — они дружно махали крыльями-перепонками, создавая попутный ветер. Весть о приключениях клубничного судна разлетелась по всему миру. Оказалось, что варенье приносит бодрость, здо- ровье и хорошее настроение, а у тех, кто его купил, остаётся на память заморская баночка с портретом динозаврика. Знаменитые журналисты мечтали написать сенсацион- ные репортажи о динозаврах, кинорежиссёры — снять филь- мы о дикой природе далёкого острова... Но чтобы никому не пришло в голову сварить птерокряка и помешать спокойной жизни динозавров, остров объявили закрытым заповедником. А динозаврики изобрели своё теле- видение и на весь мир стали транслировать фильмы о быте простых динозавров.

Рина Зильберман, Кирьят Хаим Когда путешествуешь по жизни с любовью, не позво- ляешь себе озлобиться несмотря ни на что, то обяза- тельно будешь счастлив. Всё так просто и очевидно, что не хочется услож- нять…

42 Понедельник 12 В СКАЗОЧНОМ ГОРОДЕ СНЕГ В сказочном городе снег. Он прикрывает побег. Мы от «короны» бежим, Счастье себе ворожим. Маски проклятые снимем, Тост друг за друга поднимем: «Чтобы без масок нам жить И ни о чём не тужить». Будем добры и терпимы, И без гримас пантомимы Сможем друг друга обнять, Сможем друг друга понять. Снег заметает изъяны, И мы, от радости пьяны, Сердцем сумеем простить, Душу отпустим кутить. Падают снежные хлопья. Вот и сыскалось снадобье Для прекращенья несчастья И возвращения счастья. В сказочном городе снег. Вышел удачным побег. Мы от «короны» сбежали И всей Землёй избежали Маски вместо лица, Роли большого глупца.

Рина Зильберман, Кирят Хаим 43 ЗАПРЕТИ СЕБЕ СТРАДАТЬ Запрети себе страдать. Обещай себе создать Небо вечно голубое И пристрастие такое: Только доброе хранить, А дурное отпустить. Ты вычёркивай дурное, Призывай к себе благое Тем, что будешь улыбаться И на Бога полагаться. Тем, что будешь оптимистом, Прекратишь быть скандалистом, Терпеливым очень станешь И немедленно восстанешь Против всех переживаний И коротких замыканий. Не тяни с болота тину, Не пускай себя на мину Для того, чтобы мечтать И светом жизнь наполнять. МЫ ПРИРОДУ ПОПРОСИЛИ Мы природу попросили, Чтобы больше нас не били, Чтобы вирусы исчезли И чтоб мы туда не лезли, Где холера и чума, Нежилая Колыма.

44 Понедельник 12 Нам природа отвечает, Что проблемы наши знает, Что за нас она горой, Но велит она: «Постой!». Ты постой иль посиди, Нападенье упреди Тем, что будешь всех добрей, Всех чудесней и милей. Доброта весь мир спасёт. Эпидемию прервёт. Только надо постараться Нам друг с другом соглашаться И себя в том упражнять, Чтобы радость не отнять У соседа и себя, Всех и каждого любя.

Лидия Каб, Бат-Ям Благодарю всех читателей, вы самые лучшие! Спа- сибо, что вы с нами! Можно приобрести мои авторские книги «Соприкосновение сердец» и «Я шагаю по звёздам» с автографом. Обращайтесь: тел: +(972)507155047 Электронная почта: [email protected]

46 Понедельник 12 СТАРИК Старик на инвалидной коляске медленно передвигал- ся вдоль дороги, прокручивая громоздкие колеса худыми морщинистыми руками. Было видно, что каждое движение даётся ему с усилием — коляска вязла во влажном грунте просёлочной дороги. Но упорства старику не занимать! Он стремился побыстрее преодолеть эту самую трудную часть пути, чтобы, наконец, остановиться на той знакомой полянке, окружённой стройными мохнатыми соснами. Там, где ещё не прошёлся осенней кистью мастер, оставив нетронутой чистоту изумруда в красках вчерашнего лета. Там ещё зеле- нел ковер трав вперемешку с броскими полевыми цветами, нежно склонявшими свои скромные головы, словно стесня- ясь своей яркой окраски... Казалась чудом эта сохранённая красота земного покрова: она манила, звала, влекла к себе, как что-то неведомое, притягательное, сказочное... Старик, наконец, достиг края поляны и остановил коля- ску, вздохнув с облегчением. Вокруг благоухала тишина. И только маленькие нарушители-птицы кружились, порхая с ветки на ветку, время от времени перекликаясь... Человек поднял голову к небу — оно было бесконечно-го- лубым, бездонно-притягательным, чистым и лёгким... Такое небо было только в этом месте, в этом небольшом, но удиви- тельно красивом мирке... Старик с наслаждением вдохнул упоительно-пьянящий, живительный воздух. Казалось, он заглатывал его, как живую воду, смакуя каждую каплю, каждый глоток, каждый вздох... Не было в его такой длинной жизни ничего прекраснее этого зачарованного островка природы, где соприкасалась душа с естеством, с сущностью сотворения, с самим Творцом... Цветы ещё благоухали своим ароматом, притягивая ред- ких пчёл, неведомо откуда залетевших в эту глубь, но весело

Лидия Каб, Бат-Ям 47 снующих между трепещущими лепестками, удовлетворён- но потягивая сочный нектар... Заносчивые бабочки порхали над травой, хвастаясь своей пёстрой окраской, и застывали на коротких ветках низких кустов. И казалось, что на поляне распустились новые цветы... Осмелевшие птицы подлетали к сидевшему неподвижно человеку и легко опускались на его руки, плечи, голову... Он не шевелился, боясь спугнуть этих посланников небес, при- глядываясь к их шустрым движениям. Ему всё было любо- пытно, как будто никогда раньше он не наблюдал за птицами, не любовался природой... Просто сейчас он по-другому вос- принимал этот прекрасный, живой мир, говорящий с ним на своём языке, такой трепетный и ранимый... Время застыло, с удивлением окружив этого чудного че- ловека в инвалидной коляске, улыбающегося своей непо- вторимой улыбкой… Будто не было иного счастья, чем со- существовать с живой природой, быть с ней одним целым, сливаясь в её красках, запахах, таинстве... Ветки сосен едва покачивались, выражая своё согласие и удовольствие; а ветер притаился в подлесье, выглядывая на- стороженно — вдруг его позовут разрушить эту затянувшую- ся идиллию... Потянуло прохладой... День уходил, оставляя за собой шлейф ароматов и солнечных бликов, привычно опускаясь вместе с солнцем к горизонту. Стало темнеть. Старик по- ёжился, чувствуя приближение сумерек, потёр холодные руки. Привычным движением взялся за колеса коляски, с силой толкнул, поворачивая в обратный путь. На прощание он оглядел такую родную для него поляну, будто прощался с ней навсегда, с сожалением вздохнул и молча поехал в об- ратный путь — туда, где никто его не ждал. Там, в жестоком человеческом мире, он, как затравленный зверь, забивался в свой покосившийся дом, чтобы не видеть

48 Понедельник 12 злых взглядов, равнодушных лиц, не слышать преследующих его грязных слов... Он просто боялся потерять частичку тепла, доброты и си- яния, боялся выдохнуть тот драгоценный воздух, который ещё даёт ему силу жить... Несмотря ни на что... Здесь, в его маленьком мирке, окружённом мохнатыми соснами, он чув- ствовал себя человеком, частью Вселенной, и верил, что ког- да-нибудь всё изменится, и люди станут другими — мудры- ми, терпеливыми, светлыми... Когда-нибудь... Но уже в другой жизни. ДО ЧЕГО ЖЕ ХОРОША ДАЛЬ ГОЛУБОГЛАЗАЯ Ноги босы — по росе, по алмазным крошкам; Зарево восхода — радугой в траве... Ни к чему богатств таких глупая делёжка — Восхитительный пейзаж — корнем во главе. В мокрых травах утонуть — утонуть в алмазах, Отражение в глазах — неба синева... До чего же хороша даль голубоглазая, Пышнотелых облаков формы-покрова! Каждой травке поклонюсь, поклонюсь росинушке, Бриллианты соберу — нет дороже их! Ветер кудри завивал девице-осинушке, Поцелуем ласковым на губах затих...

Лидия Каб, Бат-Ям 49 ЧАСИКИ ТИКАЮТ В тёплой пижаме, укутавшись в плед, Чай травяной попиваю из блюдца. Грузится комп... В вазе куча конфет — Маясь, боками блестящими трутся... Часики тикают. Ветер ворчит, В щели пробиться напрасно пытаясь. Снова ты ищешь по дому ключи, Крепкое слово сквозь зубы вставляя Так, ненароком... Забывчивый стал... Время уносит и память, и силу... Жизнь ведь не только наотмашь хлестала — Много хорошего нам подарила... Что ж... Мы стареем... Но мудрость — при нас, Опыт, понятие важного смысла Дней уходящих... Мощный каркас Судеб обычных... ...Лимон очень кислый... Комп грузится вечность... Льёт дождь за окном. Гром громыхает — аж окна трясутся... Счастье — простое всегда в основном, Как чай травяной в позолоченном блюдце...