Вдохновение

исповедоваться которым хотелось каждому второму пассажиру, так что туристы приезжали в родные города с чистой совестью и лёгкой душой. Хотя билеты из Сочи «до дому, до хаты» были в дефиците и нарасхват, они всё-таки имелись. Обычно в такой обстановке билеты оставались на самые неудобные поезда и только на плацкарт. Впрочем, после вокзального варева плацкарт казался сущим пустяком, главное было – вырваться из печки вокзала и наконец-то попасть домой. Так вот, в 1998-м Кларисс и Николя как, безусловно, очень светское семейство, отдыхали в Сочи с июля по август и, промаявшись на вокзале несколько дней, наконец заносили свой багаж в вагон. Им достались два последних боковых места в плацкарте, располагающиеся возле двери в туалет. Места были самыми плохими и неудобными, однако Кларисс держалась так, будто сама Екатерина Вторая пожаловала на борт. Кларис было немного за пятьдесят: она была крупной, высокой женщиной с хилыми волосами, окрашенными хной. Несмотря на скудность шевелюры, волосы она заплетала в аккуратную ракушку наподобие тех, что видела на актрисах мексиканских мыльных опер по телевизору. На правый бок ракушки Кларисс приколола невидимку с пластиковыми перламутровыми бусинками, которые сочетались с перламутровыми пуговицами на её платье с леопардовым принтом. Тонкие губы она красила тёмно-вишневой помадой, а острый нос пудрила ровно три раза в день после каждого приёма пищи, потому что её лицо всегда распаривалось после чая. Глаза у Кларисс – небольшие, карие, с неизменной брезгливостью смотрящие на других и в особенности на их обувь. Такие холодные, юркие, надменные глазки. Высокомерным взгляд был по одной лишь причине: Кларисс читала книги по саморазвитию, а значит, в её 201

понимании, слишком много знала об устройстве этого мира и была слишком развита для того, чтобы видеть в другом человеке личность. Потом, Кларисс боялась ошибиться в людях, поэтому презирала всех заранее. Читала Кларисс действительно много. И не какие- нибудь вокзальные газетёнки. Нет. Кларисс читала одни только книги и очень гордилась этим фактом. Именно поэтому она первым делом шлёпнула на откидной столик плацкартного купе две книжки: «Полезные люди: учимся управлять взглядом» и «Исцели себя собой: пособие по тотальной уринотерапии». Почему «тотальной» – этого я не знаю, так как пособия того, увы, не читала. Как только два незаменимых в быту руководства вывалились на стол, Кларисс осмотрела багаж и ледяным тоном спросила: – Николя, где твой кейс? Николя стоял между фиолетовой дорожной сумкой, купленной на вьетнамском рынке, и плотным полиэтиленовым пакетом с рекламой кофе. – Вот, – только и произнесло его помятое лицо, и он показал ей свой маленький, старый, потрескавшийся коричневый чемоданчик, купленный им в восьмидесятых на рынке в Чебоксарах. Кларисс не унималась: – Николя, а где чернослив? Тут лицо Николя заметно скукожилось, и он, тихо выматерившись, медведем ринулся через весь вагон на перрон за коробкой с зелёными абрикосами: так называемый «чернослив» в спешке забыли на скамейке, и теперь Николя не мог его отыскать. Вскоре стало ясно, что коробку с фруктами украли: сплюнув на перрон, Николя, мрачный и взмыленный, вернулся в вагон, плюхнулся на сиденье перед столиком и достал носовой платок. Он тщательно вытер пот со лба и затылка, потом нахохлился и пустым взором уставился на окно. 202

Кларисс, пролистнув книжку про управление взглядом и перепроверив что-то в ней, начала пристально буравить взглядом его лоб. Он глянул на неё матом и вышел в тамбур откуриться. Вообще, Николя удивительным образом напоминал тот свой потасканный «кейс»: такой же потрескавшийся, износившийся, измятый и малоинтересный. Ему было далеко за пятьдесят: он носил очки в золочёной оправе, аккуратно подклеенные прозрачным скотчем с одного бока. Нос у него сидел широко таким красным, разопревшим апельсином, а на голове (видимо, от пристальных взглядов Кларисс) образовалась крупная лысина. Оставшиеся волосы Кларисс каждые две недели красила ему в каштановый цвет, образовывая ободок грязно-рыжей драной ондатры вокруг его сожжённой солнцем лысины. Было видно, что из-за всех этих процедур по наведению красоты Николя находился в глубоком эмоциональном конфликте с самим с собой, а потому регулярно и с большим опытом пил. Выйдя покурить, Николя долго не задержался – видно, взгляд Кларисс дошёл-таки до сознания Николя, потому что на следующей же остановке поезда он купил новую коробку с переспелыми сливами и абрикосами. А ещё через два часа, когда поезд остановился на маленькой деревенской станции, Николя выторговал два ведра перцев, ведро черешни и большую сушёную рыбу, древности которой позавидовали бы сами египтяне времён Рамзеса Второго. Кларисс была довольна. Правда, разместить это богатство было совершенно негде, поэтому перцы и черешню выставили у тамбура напротив туалета, а коробки с персиками и сливами водрузили, по выражению Кларисс, «на верхнюю консоль». Рыба же, высушенная длинной корягой, упорно не помещалась никуда, кроме верхней полки. Её заботливо укрыли простыней, как саваном, и сели пить 203

чай. Кларисс и Николя ехали, практически не разговаривая. Он развлекал себя рыбой и тёплым пивом, она же читала то про уринотерапию, то про управление взглядом. Кларисс одобрительно глядела на пиво – видимо, тёплое, светло-жёлтое пиво без пены ей очень напоминало мочу, а потому казалось весьма полезным для здоровья мужа. Вдруг, взглянув на его руки, она брезгливо мяукнула: – Николя, почисти ногтевые ложа. Абразивный спАнж или в кейсе, или вот там, под геридоном. Николя глухо смялся, как кусок газеты из дачного сортира, и с вопросом посмотрел на Кларисс. – Ну вот тут… вот же, – Кларисс ткнула пухлым пальцем в сумку под плацкартным столиком, который она неизменно называла только «геридон». Николя, тихо матюкнувшись, сел чистить свои побитые жизнью «ногтевые ложа», а Кларисс тем временем достала из сумочки небольшую тетрадку и циркуль. Очертив циркулем ровный круг, Кларисс принялась рисовать внутри круга лепестки и полоски, сплетающиеся в мишень. Затем в центр этой мишени Кларисс уложила варёное вкрутую яйцо и крабовую палочку: – Николя, заряди позитивным настроем еду – пора ужинать. Николя уныло посмотрел на яйцо и крабовую палочку минорным взглядом, причмокнул и вздохнул, сожалея, что там было всего лишь яйцо, а не рюмаха холодной водки с хрустящим огурчиком. Однако ничего не сказал. Каждый раз, когда они садились за еду, Кларисс доставала тетрадку, рисовала круги и узоры, а Николя, как старый советский электрогенератор, по её приказу нехотя заряжал позитивной энергией всё, что припасла им Кларисс. Затем они ели. Потом она пила чай, пудрила 204

нос и садилась за чтение по уринотерапии, а он ложился на верхнюю полку к сушёной рыбе. Трижды в день Кларисс командовала: – Николя, сходи, проверь фрукты. И не вздумай выкинуть аффирмацию – без неё они не долежат до дома. Аффирмацией выступал маленький клочок бумаги с короткой фразой: «Мне хорошо, я доеду до дома целым и свежим». Судя по виду Николя, такую аффирмацию нужно было бы класть и на него, но, вероятно, в отношении мужа Кларисс всецело полагалась на уринотерапию. Всю дорогу Николя или спал рядом с рыбой, или мрачно стоял напротив туалета, заряжая позитивной энергией фрукты. Когда заняться было нечем, он просто хмуро молчал. А Кларисс рассуждала то про позитивное мышление и формирование лучшей реальности, то про лечение геморроя огурцами с чесноком, то про сочинские цены на такси (так она называла обычный рейсовый автобус). Про то, что мысленное сообщение от неё на пляже Николя не получил лишь от того, что её мысль не смогла пройти сквозь его панаму; а после завела разговор на тему, что Николя в последнее время слишком вялый, и пора уже, наконец, его насытить энергией земли. – Нет, я тебе говорю, мы просто найдём красивый лесок и выроем в земле яму, понимаешь? Ну, такую, чуть больше твоего роста и глубокую. Я сама её выкопаю для тебя, а ты только ляжешь. От тебя ничего не требуется! Сначала туда я положу травы – ромашку, мяту, чабрец, крапиву. Потом зальём это всё горячей водой, ну и уже сверху обязательно волью ведро урины. Это самое важное! Ты ляжешь туда и всё. Мне, конечно, одной будет сложно тебя закапывать, но чего уж для мужа не сделаешь. Зато тебя очистим от негативной 205

энергии. Да! Только вот я не подумала… голова-то у тебя будет снаружи!.. Её же не закопаешь!.. Та-ак… Хм… Я, наверное, потом смогу положить компресс из урины тебе на лоб, чтобы не игнорировать область третьего глаза. Ощущения будут – непередаваемые! Ты просто заново родишься! Надо уметь выходить из зоны комфорта, Николя! Николя мрачнел, всё заметнее комкая морщины на своём лбу. Перспектива лежать зарытым в яме с крапивой и мочой посреди ночного леса (да ещё трезвым) его явно не привлекала. Но Кларисс продолжала: – Хотя если ты сомневаешься насчёт леса, то я могу и на даче вырыть. Там вот, ближе к Чертковым, между картошкой и компостом есть отличное место. Ты туда поместишься как раз. Такой поворот событий ещё больше омрачил Николя, ведь одно дело лежать в яме в лесу по секрету, и совсем другое – ложиться в крапиву и проходить через ополаскивания уриной на глазах у соседей. Николя сжимался в красную, пористую пружину. Речи Кларисс расковыривали его терпение, как шершавый мужицкий палец – пластиковый ободок пробки от шипучего портвейна «Шайтаночка», готового рвануть, словно забродившее шампанское, в любой момент. Его квадратное лицо вжалось в воротничок белой рубашки, он нахохлился и сел по-мужицки печально – поставив локти рук на колени, отчего его плечи поднялись почти на уровень ушей. Кларисс, не замечая его реакции на её план по очищению души и тела Николя, продолжала вещать, потом взглянула на наручные часы и встрепенулась: – Ой, подожди. Тебе пора идти к тамбуру зарядить фрукты. Николя молча вышел и уже через мгновение стоял с 206

ведром черешни перед Кларисс. – А где аффирмация-то? Ты что, её опять потерял? – только и успела выпалить Кларисс, как на её голову посыпались черешни. – Клавка, достала! – утвердил Николя, и тут размятые на дне ведра черешни разлили на её лицо и одежду бордовый сок, похожий на кровь. Николя с грохотом бухнул пустое ведро на стол и, подхватив свой старый чемоданчик, двинулся к выходу. – Николя, зачем тебе кейс? Ты куда?.. – пролепетала Кларисс. – Выхожу из зоны комфорта, дура. Николя сошёл с поезда на небольшой невнятной станции посёлка с деревянной избой вместо вокзала. Кларисс продолжила путь домой одна, глядя стеклянными глазами в окно поезда. На полу валялась растоптанная черешня. 207

Наталия Жизневская д. Пугачи, Минская область Летние дожди Летние дожди, тёплые дожди, Я к тебе спешу, ты не уходи. Летние дожди, капельки воды, Под дождём иду – ты меня дождись. Летние дожди музыкой шумят, Тёплою водой в лужицах стоят. Летние дожди кружат, словно вальс, Нежностью своей зазывают нас. Водопад с небес омывает всё, Твой открытый зонт… Я сложу его. По лицу стекут капельки дождя, Вместе под дождём только ты и я. Поцелуй дождю наш не разорвать, Будем мы с тобой под дождём гулять. Музыку дождя подарю тебе. Ты, любовь моя, есть в моей судьбе. 208

Роза нежная Роза нежная моя, Лепестки прелестны! Ты божественно-нежна, Как слова из песни. Тонким запахом пьянишь, Сладким ароматом, От него не убежишь В царствии богатом. Мой таинственный цветок, Созданный природой, Можно много написать О тебе с охотой. Среди всей красы цветов Роза мне по нраву. Ей дарю свою любовь И люблю по праву. Есть в бутоне нежных роз – Символ бесконечности. Для людей на это спрос: Жить в любви и верности. 209

Родная деревня Напой мне, деревня, мелодии детства, Где мама качала мою колыбель. Волшебною песней хочу я согреться И голосом нежным, словно свирель. Напомни, родная, как пели здесь птицы, Слетевшись напиться воды у ручья. Скажи о берёзке, что мне небылицы Шептала листвой в свете летнего дня. Веди меня тропками вновь на лужайку, Босыми ногами сбивая росу. Так хочется встретить мальчишку-зазнайку, Что дёргал когда-то меня за косу. Согрей мои руки ты свежею пашней, Почувствовать запах от сена мне дай, Налей молочка от коровки домашней, Парного, что с пенкою, да через край!.. Затихла деревня и будто не слышит, Таинственной стала в предутренней мгле. Поникла родная и в гости не кличет, Прижавшись пониже домами к земле. 210

Иван Игнатенко г. Барнаул Ромашки Ветер в поле ромашки качает, Словно в море гоняет волну. Всех он любит, но только не знает, Как здесь выбрать для сердца одну. Лепестки их дрожат, как реснички, На глазах где увидишь слезу. Они дружно сплетают косички Всегда вместе: и в дождь, и в грозу. Вот ромашка, как солнце в платочке, Она сердце вам может согреть. Сколько радости в белом цветочке, Даже боль с нею можно терпеть. В поле бабочки дружно летают, Они водят здесь свой хоровод. Лето будет недолгим, все знают, Станет в тучах родной небосвод. Я ромашковым полем любуюсь, Пусть мне песни поёт благодать, Вспомнил детство своё я, волнуясь, Здесь природы открылась мне стать. 211

Лето в Сибири Скатилась слезинкой с листочка роса, Когда солнца луч прикоснулся к нему, Цветы приоткрыли, проснувшись, глаза И, с ветром обнявшись, подняли волну. Широкое поле встречало день новый, С небес алой птицей спускалась заря, Поднял горизонт край от неба бордовый, Чтоб солнце вернулось, всем радость даря. Туман поднимался, согретый лучами, Он долго скучал, находясь в тишине, К земле прижимался без солнца ночами, А днём, наигравшись, исчез в вышине. Раскрыла объятья природа степная, Парит под лучами зелёный ковёр, И тучи всё небо закрыли до края, Над ними пылает из молний костёр. Река серпантином бежит по равнине, Чуть шепчет под пеной седой перекат. Он словно в любви объяснялся калине, Что рядом растёт, бросив тень на закат. Птицы шумят и на солнце резвятся, Собрались все стайкой на мелкой воде. Им весело в речке, как детям, купаться Для них радость жизни разлита везде. 212

Коршун – хозяин небесного моря – Парит над землёю один в облаках. Ему здесь раздолье и полная воля, Внизу мелочь в норы бежит впопыхах. Сибирь – это место сурового края. Здесь слышно, как сердце стучится её. Как будто сам Ангел, на скрипке играя, Помог ей найти место в жизни своё. Озеро Белое на Алтае Озеро Белое блюдцем раскинулось. Воды прохладные – тайны полны. Будто с небес здесь ладья опрокинулась, Стали причалом простые холмы. С юга нависла громада Синюхи. Она словно страж у волшебных ворот. Там озеро в небе – загадка науки, Познать это чудо не может народ. Подъём на Синюху опасен и сложен, По скалам и тропам вам к небу идти. Но надо, чтоб каждый был в деле надёжен, Тогда на вершину удастся взойти. Катятся волны с прозрачной водой, Силу на дне родники им дают. Северный берег закрыт синевой, Будто там песни сирены поют. 213

Вода обнимает прохладной купелью, В душе голос флейты играет порой. Она вас ласкает и станет постелью, А может и волны обрушить горой. Задумчиво озеро в дождик с грозою, Ударами волн камни бьёт в берегах. Камыш там стоит, словно дама с косою, А куст тот похож на кота в сапогах. Гроза красит волны пурпурною пеной, А молнии вспышкой нам слепят глаза. Облако стало лебёдушкой белой, А небо местами чисто как слеза. Солнце умылось, пройдя через тучи, Гоняются зайчики вслед за волной. Бегут ручейки вниз до озера с кручи, Душа стала белою рядом с тобой. Летняя благодать Лето жаркое манит на речку, Луч от Солнца блестит на воде. Он похож на горящую свечку, Что стоит в час ночной на окне. Мои ноги в траве по колено, Их умоют ромашки росой. Скоро скосят всю траву на сено, А пока здесь пройдусь я босой. 214

Ты природа – дар нашему краю. Назови меня сыном своим! Тебя с детства я раннего знаю И хочу быть ребёнком твоим. Пчёлки мечутся в море цветочном, Словно чайки над пеной морской. Так и звёздочки в небе полночном Нашу жизнь украшают собой. Обними меня, роща, покрепче, Дай мне счастья для нашей семьи, Тогда жизнь будет проще и легче, Я с тобой искупаюсь в любви. Голос речки звенит одинокий, Разговор он ведёт с тишиной, Берег крут и, как небо, высокий, Он играет с прибрежной волной. Крылья тучи закрыли полнеба, Зарычал в ней проснувшийся гром, Вспышка молнии яркого света Ослепила всю местность кругом. Жаль с природой и местом прощаться, Я бегу, умываясь дождём, Хочу сердцем к той туче прижаться И лететь с ней по небу вдвоём. 215

Виктор Бабарыкин г. Новочеркасск Вдохновение Что такое вдохновение? На этот вопрос очень трудно ответить. У каждого бывает по-разному. Лично у меня это творчество. Притом, творчество в различных проявлениях – художественное, литературное или исполнительское. Приведу несколько примеров из своей жизни. Все они связаны с православием. Первый пример о художественном творчестве. Это произошло в начале 2000-х годов. По телевизору на первом канале я посмотрел документальный фильм о Матрене Московской «Приходите ко мне, как живой». После него в моем сознании что-то произошло, сам не понял. Много слышал о святых, но не осознавал, почему Батюшки говорят, что они святые. А вот знакомство с Матушкой Матреной Московской перевернуло всю мою душу. Я стал подсознательно понимать, что Матрена Московская, почти моя современница, которая в своем положении старалась помочь любому человеку. Из истории мы знаем, что в СССР была запрещена церковь, но простой люд находил возможность встретиться с Матренушкой. Говорят, что к ней приезжал сам Сталин. Правда или нет, не могу точно сказать. 216

В это время я уже занимался художественным творчеством – выжиганием по дереву. Еще в конце девяностых я попросил благословления у своего батюшки отца Сергия. Он так сказал: «Виктор, если у тебя будет получаться, то я благословляю на выжигание икон». С этого времени я стал пробовать выжигать их. И вот знакомство с Матреной Московской так вдохновило меня, что работа была выполнена за пару дней. В это же время я нахожу в интернете очерк о Журавлеве Григории Николаевиче, художнике- иконописце. И этот очерк дал мне столько, что я до сих пор нахожусь под огромным впечатлением от такой его силы воли. Все мы знаем о подвиге Николая Островского, участника гражданской войны, впоследствии ставшим писателем. Алексей Петрович Маресьев – Советский военный лётчик-истребитель. Герой Советского Союза. Полковник. Во время Великой Отечественной войны у него были ампутированы обе ступни, но, несмотря на это, он вернулся на службу. Или повторивший жизненный путь Николая Островского мой земляк Владимир Григорьевич Калмыков. Честно скажу, что они меня вдохновили не так, как два других, – Святая блаженная Матрена Московская и Григорий Николаевич Журавлев. Ведь может, они первые сподвигли народ к преодолению различных трудностей. Читая их биографии, понимаешь, что никому из них не было легко в жизни. Каждый прошел свой жизненный путь с большим достоинством, а многие, в отличие от них, встретив трудности, опускали руки. В каждом поколении есть люди, которые своим примером вдохновляли односельчан, которые узнавали о них от чужих людей. 217

Для меня большим примером является не Н. Островский, а Г. Н. Журавлев. Я не принижаю заслуги Н. Островского, просто Георгий Николаевич мне ближе как художнику-иконописцу, так как я занимаюсь выжиганием икон. Плюс он и я – оба верующие, и для меня Матрена Московская – та святая, которая несколько раз была спасительницей. Не знаю, являюсь ли я сам для кого-нибудь примером, мне это неизвестно. Меня, как верующего человека, поразил такой случай с Матреной. «В отрочестве Матрона имела возможность путешествовать. Дочь местного помещика Лидия Александровна Янькова (1885 г. р.) брала её с собой в паломничества. Они побывали в Киево-Печерской лавре, Троице-Сергиевой лавре, в Санкт-Петербурге, других городах и святых местах России. В 1899 году в Кронштадтском соборе Матрона встретила святого праведного Иоанна Кронштадтского. По преданию, по окончании службы он попросил прихожан расступиться перед подходящей к солее Матроной и громко сказал: «Матронушка, иди-иди ко мне. Вот идёт моя смена — восьмой столп России»». Это показывало, что Иоанн Кронштадтский увидел в слепой девочке помощницу окружающим ее людям. Имея такой недуг, а потом и вовсе перестав ходить, она не озлобилась, а еще сильнее стала помогать окружающим, и ей платили тем же. Меня удивило то, что Григорий Журавлев во время строительства в Утёвке в 90-е годы XIX века нового храма Святой Троицы лично расписал свод храма. Я сознаю, как сложно передвигаться по деревянным настилам, притом все время на коленях. Часто вижу таких людей там, где проживаю. Они в большинстве перестали бороться за себя. Многие из них заимели инвалидность по своей же глупости. И теперь они в своей жизни видят только выпивку. Знаете, как 218

бывает обидно смотреть на таких людей! Вот и приходится бороться самому с собой, чтобы не скатиться до их уровня. Благодаря таким людям, о которых я рассказал, появляется Вдохновение и желание продолжать творчество. Вот я и стараюсь показать своим примером, что можно заниматься любимым делом, несмотря ни на что. Хочу, чтобы человек вдохновился моим творчеством. Может, это громкие слова, но я буду рад, если после моих творческих встреч кто-то задумается и не упадет в жизни. 219

Анна Олейник г. Екатеринбург Падающая звезда Я тот серебряный герой, Один из лучших мертвецов, И не имеющий грехов, Вмиг обратившийся звездой. Холодный, как январский зной, Взываю к танцу светлячков, А в сердце вихрь лепестков Кружит с любовною тоской. Не говори, что ты святой! При звездопаде пал я вновь, Мечты, желания, любовь – Загадывай, я стал искрой... 220

Солнце и ястреб Чернокудрая гроза, госпожа людских сердец, Вызываешь стоны моря, шквалы молний, гром небес. Ты скитаешься то в шторме, то в моих мечтах, Нииса, Заставляешь любоваться бирюзой в твоих глазах. Восхищаешь саблей властной – награждён тобой кузнец. Тьме проигрывать опасно, сталь в груди – и ты мертвец. Болью тело полоснуло, вдруг закончилась зима. Засияли лучи солнца, распахнулись ворота. Навивает ночь прохладу в Лазуритовый дворец, Не упустит чёрный ястреб появление «чудес». Его лунная Нииса, утопив горечь в слезах, Заклинала местью кровной острое перо ножа. – В чем грехи с тобою наши? Рассуди, ястреб-мудрец! – Обещал нам рай творец, а на деле – гнусный льстец. Вихрем перья закружили, танец искр, взмах плаща: – Госпожа, вы узнаёте? Моё имя – Атмаджа. Тот влюблённый ястреб – Жнец, душ шайтанов продавец! Поздравляйте, духи ада! Ей со Смертью под венец. За вуалью, светом томным льётся сине-бирюза, Вниз спускаются степенно орхидеи в волосах. Затаив дыханье, смотрит вслед Ниисе её храбрец, Чернота взор заполняет, лишь блестит косы конец. Опустившись от бессилья на колени: – Где она? Но на свете нет страшнее ничего, чем пустота. Ослеплённый горьким ядом, дьявола жестокий жрец, Отдал жизнь за солнце в небе, чёрный ястреб – нежилец. Был он ангелом когда-то или демоном всегда? Для него истинно важно: Нииса – Солнца госпожа! 221

Заветное солнце Моя янтарная бабочка тает, Прекрасная мандаринка поёт О жизни желанной за небосводом. – Мир полон страданий и горя? – Мотылёк подлетел к ней поближе. А мандаринница всё продолжала: – Мы, истязаемы страхом, переполняемы прошлым, С обожжёнными крыльями и умирающим тельцем, Бредём по адской тропинке, судьбой уготованной свыше. Жаждем счастья или смерти – всё одинаково больно. – А кто сказал, что это не равносильно? Мы коснёмся заветного солнца, Чтобы зараз воплотить все мечтания, И раствориться в дрянном мироздании, Потушив стремления горячими слезами, Горизонт окропив кровью безвинных, И воззвать к пустоте: «Помоги!», Мы за это трёхдневные жизни готовы отдать, Лишь бы несправедливых заставить сгорать. 222

Татьяна Загоруля г. Екатеринбург Счастье моё кареглазое Счастье моё кареглазое, Я ждала тебя, я молилась… В час заката июльского Ты на Землю явилась… Солнце вспыхнуло ярко, Приветствуя…. И стрижи вихрем в небо Взвились…. С радостным криком Ликующим…. Счастье моё кареглазое, Я ждала тебя, я молилась… В час заката июльского Лучом света явилась… 223

Головинка Сонные горы окутал туман. В небе высоком – туч караван… Веет прохладой, четыре утра. Утомленная морем спит детвора Тишь разлилась над поселком… Стрекочут сверчки очумело. До нас им, конечно, нет дела. Смеются, болтают лягушки в Шахе, Молчат петухи. И не слышно «Данс-Е», Но в пятом часу просыпается Солнце! Оно, пробиваясь сквозь шторки, Целует, ласкает ребенка. И дочь, потянувшись сладко во сне, Открывает глаза, улыбается мне! Утро встает над поселком… Я распахну своё окно Я распахну своё окно И запах трав впущу в него, И будет красок в нём полно: Июньский чудный мир… И буйство запаха сирени, Пушистый «снег» невинно-белый С высоких, стройных тополей И карканье ворон – не пустозвон, А разговор загадочных персон И душ, слетевших с ярких звёзд… Приму послание-завет. В нём – тайный знак и скрытый смысл… 224

Кристина Ревина г. Люберцы Дом Там, где ива стоит плакучая, Там, где солнце сплелось с кустом, Стоящим под ивой жгучею... Это всё называется Дом. Там, где пчелы жужжат в цветочках, Там, где бабочек много кругом, Там, где жизнь зарождается в почках... Это всё называется Дом. Там, где небо лучиком солнца Рисует наш мир в альбом, Там, где запах блинов с оконца... Это всё называется Дом. Там, где в детстве играешь в лужах, Там, где спишь младенческим сном, Там, где мама укроет от стужи... Это всё называется Дом. 225

Там, где живет твое вдохновение, Там, где ветер окутан теплом, Там, где мирное птичье пение... Это всё называется Дом. Там, где поле блестит родное, Там, где мыслей распутаешь ком, Там, где счастье хранится простое... Это всё называется Дом. То, что надо нести нам к храму, То, что с нами под вечным огнем, То, что нужно любить, как маму... Это, друг, называется Дом! Н. А. Заболоцкому Трудиться до скончанья века – Только так мы воспитаем ЧЕЛОВЕКА! Добивайся, друг мой, добивайся Всех вершин, что стоят пред тобой. Лезь на гору, за счастье сражайся – Своей жизни лишь ты не чужой; Отличайся, друг мой, отличайся От людей, что живут без забот. На препятствия все соглашайся – Жизнь, она не течет без хлопот; Развивайся, друг мой, развивайся. Нам всего не познать и вовек, Только ты ни за что не сдавайся – Тот, кто учится, тот человек; 226

Ошибайся, друг мой, ошибайся – За ошибки награда нас ждет. В своей правде ты не сомневайся – Жизнь старания наши учтет; Поднимайся, друг мой, поднимайся. Если вдруг станет черным твой путь, Встань с колен и иди, не пугайся – Чернотой жизнь не перечеркнуть; Восхищайся, друг мой, восхищайся Всем сюрпризам, что дарит судьба; Наслаждайся, друг мой, наслаждайся – Жизнь у каждого только одна! Излечи меня Это произошло на приёме у психиатра. Такого же сумасшедшего, как и сам пациент. Фёдор Петрович Кошмаров – бледный худощавый человек средних лет, судорожно и крайне нетерпеливо ходил из одного угла коридора в другой, боясь, что кто-то помимо него придёт к доктору Психову в то время, как Фёдора Петровича не будет у двери и тот уже не сможет доказать, что пришёл первым. При этом в коридоре Кошмаров был один. Он ходил метровыми шагами, держа одну руку в кармане брюк, а вторая была согнута в локте. Корпус был наклонен вперёд. Положение тела и суматошность движений Фёдора Петровича однозначно говорили о том, что ему жизненно необходимо как можно скорее увидеть доктора Психова и рассказать о случившемся минувшей ночью. Кошмаров ходил около кабинета уже почти час. Когда он в очередной раз подошёл к двери, то обратил внимание на табличку, на которой от руки 227

неряшливым почерком было написано: «Кабинет 909 Доктор П. Ф. Психов. График работы: понедельник- пятница с 9:30 до 19:00». «А который собственно час?!» – взволнованно подумал Кошмаров, резко обернувшись к часам, висевшим на стене, противоположной от двери кабинета. Большая стрелка часов постоянно подергивалась от движения секундой стрелки, которая, казалось, идёт одну долю вперёд, затем несколько назад. «Время 9:09. Где его носит? Неужели ему нет необходимости подготовиться к приёму пациентов? А вдруг кто-то, как и я сейчас, имеет исключительную срочность в помощи доктора?» – ещё более взволнованно думал про себя Кошмаров, не находя места и ускоряя шаг, как будто от скорости его движений напрямую зависит скорость движения стрелки часов. Через пару минут Фёдор Петрович спешно подошёл к окну, откуда виднелись желтые потертые лавочки, засыпанные осенней листвой; такой же потертый синий вагончик с надписью «Продукты» и ниже «Закрыто» и железная дорога, по которой редко ходили поезда. На улице никого не было, кроме старушки, медленно и боязливо проходившей через железнодорожные пути. Осенний пронзающий ветер разносил листву по маленькому дворику больницы. Тучи все больше сгущались и темнели. Атмосфера улицы не могла ни на секунду успокоить Кошмарова. Чем больше он смотрел в окно, тем судорожнее становились его телодвижения, хаотичнее мысли, и нервы, казалось, вот-вот сдадут, а стены больницы вот- вот начнут сужаться. Однако осеннее настроение чем-то завораживало его. Федор Петрович любил испытывать себя и объяснить подобное явление не мог. - Кошмаров! Здравствуйте. Вы сегодня рано. Что привело ко мне? – послышался сзади громкий, но 228

спокойный знакомый голос. Фёдор Петрович подскочил, повернулся, схватившись за грудь, перехватывая дыхание от испуга. Напротив него стоял доктор Психов – молодой человек высокого роста и достаточно плотного телосложения, что при каждом виде у Кошмарова вызывало чувство контраста к этой фигуре. Лицо его выражало некую равнодушность ко всему окружающему. - Пётр Фёдорович! Как же я рад вас видеть! Мне срочно необходимо рассказать одну страшную вещь, – таинственно начал Кошмаров. - Проходите... – ответил Психов, как бы заранее зная, о чем пациент будет вести свое повествование. - Я так больше не могу! Они сводят меня с ума! – воскликнул Фёдор Петрович. – Только представьте, как огромная вооружённая толпа людей пытается найти меня, догнать и, Бог знает, что со мной сделать. Одежда их состоит из черных длинных плащей, как будто за мной гонится смерть. На голову накинуты капюшоны. Я не могу разглядеть их лиц, потому что эти люди обезличены! Под черным капюшоном ничего нет. Только мрак и тьма. Походка каждого стремительна и злобна. Разве это люди?! Их сотни! Тысячи! Мне ничего не остаётся, кроме как бежать, сломя голову, куда глаза глядят. Увы, мои возможности крайне малы, так как дом стоит на пустыре. Тогда мне необходимо прятаться, а где?! Я еле добрался до вас, многоуважаемый доктор. Они всегда знают, где я, но никогда не находят... Даже не знаю, почему... Сегодня мне удалось спрятаться здесь. Но точно знаю, что стоит мне вернуться домой и остаться одному, они снова попытаются поймать меня. Пётр Фёдорович, прошу, помогите мне! – слёзно умолял Кошмаров. Ему казалось, что доктор Психов – это последняя инстанция, к которой Фёдор Петрович мог обратиться. 229

- Так не может продолжаться каждую ночь, – снова начал пациент. – Что им от меня нужно?! Что делать, прошу, подскажите. - М-да... – мотая головой, отвечал доктор, – сны являются плодом вашего страха, уважаемый Фёдор Петрович. Об этом было сказано не раз. В голове движет страх неизбежности, засевая сознание. Вы принимаете препараты, которые я назначил? - Принимаю. Дело в том, что я не сплю. Именно из-за многочисленной толпы я не могу заснуть каждую ночь, боясь, что они снова придут, будут искать меня. Доктор Психов понял, что ситуация ухудшается, когда услышал, что пациент потерял всякое понятие о сне и реальности. Начались галлюцинации. Нужно было срочно что-то предпринимать. Немного подумав, Пётр Фёдорович принял решение предложить Кошмарову использовать гипноз, чтобы наиболее чётко понять состояние пациента в момент сна. - Никакого гипноза! Вы меня не поняли, доктор. Это не сны! Подобное происходит со мной наяву каждую ночь! - Как не сны, если вы видите черти что! Люди, оружия, дом на пустыре. Дом ваш, спешу напомнить, стоит среди десятка других многоэтажных домов. Соответственно, вы спите и видите кошмары. Это вполне естественное явление. Почему вы не хотите себе признаться? С таковым сталкиваются немалое количество людей... - Может быть, вы хотите сказать, что я и сейчас сплю, если сбежал к вам?! – возмутился Кошмаров. - Извините, Фёдор Петрович, почему в таком случае вы пришли именно ко мне? Спрятались бы в полиции, где точно кто-нибудь помог спастись от людей, угрожающих вашей жизни. Ситуация начинала раздражать Психова. 230

- Пётр Фёдорович... – умоляюще и негодуя, пропел Кошмаров. – Прошу, услышьте меня! Это не люди. У человека есть лицо. Если я приду в полицию, они сочтут меня сумасшедшим и сдадут в Белый дом! Вы же человек того же рода, ну, вы поняли меня, только вы в силах мне помочь. - Что?! Вы назвали меня сумасшедшим?! - Нет, что вы, я... я совсем не об этом... – теряясь, ответил Фёдор Петрович, когда понял, что ляпнул нечто оскорбительное. – Я лишь хотел донести, что вы близкий мне по духу человек, и кто, как не вы, можете помочь найти выход. - Выход там! – обиженно и грубо ответил доктор, указав на пошарканную белую дверь. - Но как... Кошмаров с недоумением взглянул на дверь, затем на Психова. Несколько минут в кабинете стояла гробовая тишина. Пациент неподвижно сидел на стуле; в то время как доктор то сидел и нервно постукивал ручкой по столу, то ходил по кабинету из угла в угол, осуждая себя за грубость. Неожиданно Психов прервал долгую и мучительную для обоих паузу. - Прошу прощения, Фёдор Петрович... Был не прав, признаюсь. Но и вы меня поймите, мы пытаемся избавиться от ваших кошмарных снов уже больше года и никакого результата. Ответьте честно, вы принимаете препараты, которые я назначил? - Честное слово, доктор, принимаю, как положено. Три раза в день, по одной таблетке, под язык – как написано в рецепте. - В таком случае, не понимаю, что делать дальше. Фантазии перешли границы и дошли до стадии галлюцинаций... Фёдор Петрович, выход только один. Вы понимаете, о чем я. Больше тянуть нельзя. 231

В этот момент Кошмаров был максимально напряжен и следил за каждым движением доктора. - Пожалуйста, закройте глаза, – попросил Петр Фёдорович. Кошмаров, настороженно соглашаясь, молча выполнил просьбу, думая, что сейчас начнётся сеанс гипноза. В это время Психов подошёл к сейфу, открыл его и взял небольшую картонную коробку. Достал ампулу, спиртовую салфетку, шприц и четыре утягивающих ремня. Медленно подошёл к пациенту и резко пристегнул левую руку Фёдора Петровича к стулу. - Нет, нет, нет! Что вы делаете?! – закричал Кошмаров. В панике он уже был не в силах что-либо предпринять. Меньше, чем через минуту, пациент был уже всеми руками и ногами пристегнут к стулу и не мог вырваться. Доктор молча и очень спокойно набрал дозу препарата, немного выше нормы, протёр небольшую зону на плече Кошмарова спиртовой салфеткой и ввёл иглу. После укола пациент уснул и больше ничего не помнил. Придя в себя, Фёдор Петрович настороженно открыл глаза и увидел все, что окружало его ранее: белые стены, пол и потолок; балкон, окна которого с внутренней стороны были плотно зашторены; в углу стояла кровать, небрежно укрытая белыми простынями. Это была спальня Кошмарова. Он сидел посреди комнаты на кресле, накрытом выглаженной белой тканью. Напротив стояло большое двустороннее зеркало, в котором всегда по-особенному отражался свет от торшера, стоящего за креслом. Фёдор Петрович наконец почувствовал некое спокойствие. Он медленно осмотрелся; боязно и неподвижно посидел пару минут, уткнувшись взглядом в одну точку; глубоко выдохнул, встал с кресла, скинул с него белую ткань и накинул ее 232

на зеркало. Кресло облачилось в заводскую бархатную обивку жёлтого цвета. Убежденный в том, что душевная болезнь побеждена, Кошмаров вышел на кухню, заварил крепкий кофе, после чего вернулся в спальню. Немного постояв у двери, медленно двинулся в сторону балкона. Ему понадобилось минут тридцать, чтобы набраться смелости сдернуть занавески. Вида из окна Кошмаров не видел уже давно. На улице никого не было, только с десяток многоэтажных домов стояли в округе. «Глубокая ночь... Её ни с чем не перепутаешь», – подумал про себя Фёдор Петрович. Он вышел за балконную дверь. На улице было мрачно, дождливо и ветрено. Кошмаров любил такую погоду, стал наслаждаться ею. Однако открыв глаза, всматриваясь в интерьер спальни через окно, он отчетливо увидел, что на кресле лежала белая, будто только что выглаженная, ткань. Напротив кресла он увидел в отражении зеркало, откуда на него ожидающе смотрел Пётр Фёдорович Психов – доктор, в помощи которого так нуждался пациент. 233

Вадим Сергеев г. Самара В паутинках день Утра жар и света блики, Где ж ты бродишь, солнцеликий, В паутинках день? Зябнет мир, укрывшись ситцем, Ну куда это годится — Зорька набекрень! Дымку пей — пьянящий кофе, Умывай отекший профиль, Спящих не задень! Сон в постели теплой — нега. Скрипнет времени телега, Спрячет лучик в тень. Нарастает день. 234

Летний дождь Летний дождь умыл асфальт от грязи, Бросив в лужи нежные миры. Оставляя публику в экстазе В отраженьях изучать дары. Солнца свет сквозь розовые тени, Облаков сиреневых полет. Капли с листьев поразят мишени, Многоточием выставляя счет. Под синей небесной струной Рассвет согревает озябшие тени, Пьянящее утро безоблачной сцены Росой омывает дома. Размажет художник отекшие краски, Природа проснулась — она так прекрасна! Зари расцветет бахрома, И сводит пернатых с ума: Парящие песни, ожившие птицы, И солнце прольется на край черепицы, Раскинется бликов прибой. Вновь запахи утра с приправами ветра, Умоются листья водой незаметно, И вырвется день шебутной Под синей небесной струной. 235

Привкус чернил В шесть часов, будто осень крестила — Улетаю, как желтый листок, Оставляя лишь горечь чернила, Через Волгу к себе, на восток. Вырываюсь из муторной сетки На свободу бескрайней реки. Наши встречи с ней стали нередки — Мне раздолье бросать не с руки, Но не жалуюсь я на работу, Эта тяжесть — подарок небес. Только в листья зарыться охота, Чтобы привкус скорее исчез. 236

Светлана Нагибина г. Киров Рифмованную тишину Уже прохладны вечера, А дни, как прежде, дышат мятой. Казалось мне, ещё вчера Валялись сны в траве измятой. На краткий миг парных ночей Ловлю в небесном промежутке, Таинственней и горячей, Тобой дарёные минутки. О, август, милое дитя, Красивоглазое по праву, Моё рождение крестя, Домой наладил переправу. Ковшом небесным зачерпнув Ошеломительную встречу, Рифмованную тишину Мне опустил судьбой на плечи. 237

Лета палевые сказки Пахнет мятой и мелиссой, И смородина в соку. Ветерок для бенефиса Ищет пышную строку. Бледно-палевое поле. Знатный ухарь аромат Кружит терпкое приволье, Флоксов свадебный наряд. Чинно с августом торгуясь, Не торопится купец, Припасает поцелуи Для украденных сердец. Захмелеет вдох глубокий, Станет с августом на ты, Васнецовский, одинокий, Сгубит пряные цветы. И пойдут по весям вятским Торопливым говорком Лета палевые сказки Да знакомый в сердце ком. 238

Екатерина Литвина (Митрофанова) г. Москва Пробитая броня И моей печали не увидишь, И со мной печалью не поделишься... Господи, на что же ты надеешься? Ангел мой – броня пробита – видишь?!...?? Я ответить за себя не смею... И не спрячешь эту тягостную ношу... Слышу я твоё дыхание кожей, От прикосновений цепенея... В сквозняке страниц... Признаться и уйти болеть... Пить пьяный воздух, водкой заедая, И в сквозняке страниц ответы разглядеть... И раствориться в рифме не сгорая... 239

Люди ходят по планете… Люди ходят по планете, Люди ищут половинки. И порой дороги эти параллелятся вокруг. Но они не видят, люди, Очень узкую тропинку, Что давно соединяет параллелей этих круг. Люди сморят друг на друга, Люди смотрят и не видят, Не встречаются их взгляды В замороченной толпе. И заштопав свои крылья белоснежной тонкой нитью, Окунаются в раздумья о безжалостной судьбе. Люди ходят по планете... Нет – они стоят на месте! Их желания трусливы... Их сознание крепко спит... Люди – это те же дети... Дети – маленькие звери... Но чутьё и обоняние так не развиты у них... 240

Я застряла во вчера Я застряла во вчера… Цветом, мыслями и телом… Не пришло ко мне с утра настроение, И в целом не случилось ничего, что могло бы все устроить... Что хоть как-то помогло Заново мой мир построить… Для Красоты не нужен макияж! Через любовь в меня проникнет света смелость!!.. О чем бы там душе моей не пелось, А истина откроется в глазах!.. Что прячется в моем уснувшем сердце? Что разум подсказал, К чему остался глух?.. К каким, душа, стремиться авантюрным дверцам? Все своевременно распределит мой сильный дух!.. Но лишь тогда, когда пьянящим дуновением, искрясь и разгоняя в жилах кровь, ко мне приходит, отменяя все сомнения, великая владычица Любовь, я, словно феникс, возрождаясь на руинах, из пепла пробуждаюсь вновь! 241

*** Наедине с самой собой В букеты мысли собираю И только небу отвечаю, что для меня сейчас важнее... Раскинув руки, словно крылья, я встречный ветер обнимаю, и пусть стихия с ног сбивает, но с ней душе моей теплее... Со всем, что миром называется... Делиться, радовать и множиться... От всех своих побед сбегая, Не возвращаться настороженно... Не возвращаться, не поглядывать, не строить замков иллюзорных... И чувств спонтанных не бояться, сейчас пьянящих, после – вздорных.. Все, что меня сейчас касается, когда-то самоуничтожится... Все пропадёт... – и все закончится... - но обязательно запомнится!.. 242

Возрождение Я родилась однажды снова... Утром... Летом... С улыбкой на лице... А мир мой, нарисованный, С рассветом, росой размыт на ватманом листе.. И жизнь уже не кажется реальной... И к небу хочется, И страшно не взлететь. Передо мной стена... А там, в небесной дали Для белоснежных крыльев Неминуемая смерть... Я умираю на руках у рая, Без неба задыхаясь, как в аду... Зачем?!!!!!!... - ответ на то сама не знаю... Но чувствую, что скоро упаду. 243

Маргарита Карась г. Симферополь *** Море останется здесь после нас, Лазурью зальет побережье. Море – простор без лишних прикрас, Василькового цвета надежда. Лучший оттенок любви и тепла, Хоть голубой и в гамме холодной. То, что надо отпустить навсегда, Утопи в стихии водной. У волны бирюзовой нету значения: Плюс и минус поставят люди. Здесь у времени другое течение, Оно в силах менять судьбы. Море в силах дать силы на жизнь Хоть миллион и тысячу раз, Оживить, дать для жизни причин. Море останется здесь после нас. *** Будто бы Боги забыли Следовать планам своим, На самотек все пустили. Наши столкнулись миры. 244

Ты для меня необычный, Я для тебя холодна. Пресытился жизнью столичной, А мне не хватает тепла. На пляже, где хохотом детским Перекрывают прибой, Одним замечанием дерзким Взгляды скрестили с тобой. От искры той яркое пламя Грозило спалить нас дотла. Пощады, скажу не лукавя, Я не просила тогда. Себя представляла былинкой, Летящей судьбе вопреки, Тебя – своей половинкой, Достойным ума и руки. Но нас отрезвила реальность: Привычной рутиною дел Вернулась на круги нормальность, Которой никто не хотел. А Боги на пляж наш вернулись Пепел костра подмести. На прежние оси качнулись Наши с тобою миры. Осколком ракушки в подошве Впивается наглая мысль: Мало чего хочу больше – С тобою связать свою жизнь. 245

246

247