Ильяс Джансугуров - Стихи и поэмы

И бегом к А лимкулу н есется гонец. Ч т о б вражде п о л о ж и ть д о сраженья конец, П у с т ь немедленно х а н у о н даст свой ответ. П у с т ь за дерзкого с ы н а о твети т отец! IX « Э й , датха! З а тобой х а н мой вестника шлет. Н е сердись на меня з а с то л ь ранний приход. Н а ш аул наготове, и все н а конях. Гн евен хан, от об и ды , и м ечет и рвет. В гневе ханша на д ер зо ст н ы й ваш произвол. З а б о д а л ее стадо в а ш дерзкий козел, С вам и в бой наше в о й ск о готово вступить, В ы коварны, конец н аш ей дружбе пришел. А у к натянут, стрелы направлены в вас, С а б л и блеском своим нестерпимы для глаз. В стан ь, датха, и, на х олм свой взойдя, посмотри: Э т а пушка обрушит о г о н ь свой сейчас. В о т что было п р и казан о вам передать — В и дн о, вправду, на в а с преступленья печать. М о л о д ая орлица к в ам гневом полна И готовится двинуть м огучую рать. К а к теперь поступить, в ам , конечно, видней. З а х о т и т е ль бессмысленных вы грабежей? Е с л и между народами всп ы хн ет война,— М н о го , много погибнет невинных людей. Х а н ш а ваших послов в нетерпении ждет. Торопитесь. Вы знаете — вр ем я идет, Н е б о тучами скрыто, по д х о ди т гроза. М е д л и ть больше н е л ь зя ,— пусть узнает народ. П р и ск ак ал я заране с к а з а т ь вам о том: О ста в атьс я нельзя вам в упорстве своем. Я не знаю, зачем так разгн евался хан; Д а й ответ иль аул твой постигнет разгром». 204

А л и м к у л стал втупик — в се п р ед ним, как во сне. Всех страш ит нападение х ана Кене. К о л ь п о р ы в этот гневный не скоро пройдет, И х н е с ч а с т н ы й аул б у д е т г и б н у т ь в огне. «О а лл ах , почему налетела беда? О т ч е г о рассерд и лась на н а с х а н з а д а 1? А к с а р б а с 2, я готов т еб я в ж е р т в у закласть, Д у х с в я щ е н н ы й , я верен т е б е б ы л всегда! Н е об и ж ен ли хан за плохой ерулик? И л ь о н к лучшим приемам давно уж привык? И л и к т о и з моих м олодцов н а коне П р я м о в ханский аул д ерзн овен н о проник? И ли м естью у хана душа з ан я та ? И ль д о слуха владыки дош ла клевета? И ль ребенком, иль ж е н щ и н о й , и л ь пастухом О ск о р б л ен его сан, гордость предков, лета? О н ж естоком у гневу аул н аш обрек, А п р и к а з этот яростный т о ч е н и строг. Дух А блая, идущего с севера льв а . Д у ш и т н аш и сердца, к нам сту п и л на порог. Всех з о в и т е скорей! • Где У йсун? где Дулат? П у сть все бии тотчас к н ам в а у л поспешат: Н ад ж и л ье м Алимкула гро х о ч е т гроза. Н а д Д у л а т о м проносятся т у ч и и град». Т е, к т о х р а б р и м едлителен, с л а б и силен, К А л и м к у л у со всех с о б и р а л и с ь ^сторон. П ри летели все птицы из р од а Уйсун: К о р ш у н , я стр е б , орел, с т а и с о в и ворон. Х а н з а д а — дочь правящего хана. Баран, предназначенный для жертвы.

X Т а к старейшины рода У йсун и Дулат С о б р а ли с ь над холмом, там , где пики горят. «А лдияр! Алдияр! К о л ь трясется зем ля, т ы к холму иди; К о л ь волнуется род, т ы к тюре иди»,— П о го во р к о й такой начинал Р е ч ь свою перед войском оди н майталман1. Х а н ш а крикнула гневно п р и этих речах. М а й т а л м а н отступил, он почувствовал страх. « И л ь т ы хочешь, чтоб с аб л ей язы к отсекли?» И у б и я смятенье и уж а с в главах. « Ч то твои мне слова! В с ер д ц е злобы костер. Н е так о й болтовнею с м ы в аю т позор. Я хочу, чтоб датха мою х анскую честь В н о в ь вознес и меня п о ч и т ал с этих пор. В о р ы вы , чей язык наш а с т а л ь не щадит; В ы — народ, потерявший и славу и стыд. П у с т ь старейшины зн а ю т : я требую кун2. П реступленье свершивший д а будет убит! По зем ле вы влачитесь своей бородой. З а д ат х у своего вы стои те горой. О , забывш ий кочевья, воню чий Дулат, С т а л т ы в этом покое курд ю ч ной овцой! В м ир е ж ить мы не м ож ем , в ы мерзки для глаз, У го сти л и отравленным б л ю д о м вы нас. К т о д у х предков А блая п о зо р о м покрыл? И л ь о тсох ваш язык, что молчите сейчас? Вы не бии, в вас истинный р а зу м уснул, И преступников дерзких р а ст и т ваш аул. Вы д о л ж н ы его выдать. Г д е п равда? Где суд? И л ь д орож е всего вам д ат х а Алимкул? 1Краснобай, оратор. * Выкуп з а кровь, штраф. 2М

К то вы здесь предо мною — Уйсун иль Д улат? З а щ и т и т ь Алимкула зд е сь би и хотят. Вы преступника выдать м не тотчас должны, З л о е дело датхи пусть у вас не щадят». С в е си в головы, словно б а р а н ь и стада, П е р е д ханш ей дулатцы с то я л и тогда. « А л д и я р , ничего мы не з н а е м о том. Е с л и хочешь, рази нас. Т о наш а беда». «В озвращ айтесь обратно,— сказала она:— В ы с то я т ь за него не д о л ж н ы , как стена; З н а й т е , в дом мой п р о к р а л с я собака Сапак. П р и в е д и т е его, он о тв ети т сполна. Е с л и в ы не хотите сейчас грабежей. Т о виновника выдать д о л ж н ы поскорей, П огуби теля женщин, вр ага, А лбасты , Н а г л е ц а , оскорбителя чести моей. В ы со баку такую оденьте рабом ; П у с т ь он — в саже л и ц о , отягчен хомутом, И зах л е стн у т петлей — т р и ж д ы будет сейчас В к р у г м ен я проведен в у н и ж е н ь е своем! П у с т ь п од стражею он в ес ь аул обойдет. . Е с л и в ы не враги нам, а м ирны й народ, Н а аркан е ведите С а п ака ко мне — О н п о д саблей моей б е з п о щ а д ы падет. А о тк а ж е т е с ь — пу сть у ж м ен я не винят. Б е з него возвращаться н е смейте назад. С п ы л ь ю , с музыкой, с в о и н с к и м кличем «А блай!» С а р б а з ы весь аул А л и м к у л а спалят. Э й , старей ш и н ы рода, п р и ш е д ш и е к нам, В н я т ь долж н ы вы п о сл е д н и м м еж нами словам. Я д у ш о ю за духа А б л а я с корб лю И е го оскорблять не п озволю рабам. | Злой д у х , насилующий женщин.

В о т условия мира. И ди те домой. Т олько в этом нам м ир и всеобщий покой. П у с т ь не медлит он! Е с л и б леж ал и в земле, Б у д у ждать, что предстанет он здесь предо « А л д и я р !— все склонились, з а ханшей следя:— М ы вернемся, Сапака к теб е приведя». И простерлись пред ней, к а к подгнивший курай, Ч т о нагнулся к земле о т ветр о в и дождя. Б и и м олча пред нею с то я л и тогда. К а ж д ы й думал: «Чем ко н чи тся вта беда?» С л о в н о овцы на льдине, столпились они, И домой воротились, г о р я о т стыда. С р е д и ю рт Алимкула во л н ен ье и крик. К а к слепые толкутся, и р о б о к язык. Б у д т о всем им на плечи с в ал и лась гора, П о сл е ханской угрозы все с та л и втупик. А л и м к у л ли предстанет п р ед ханом орды? А откаж еш ься — жди нем инучей беды. П о к о р и ть ся мужчине — м у чен ье и стыд,— Т а к томился душой он д о первой звезды. П ер е ж и т ь невозможно п од обн ы й позор. К т о неправый бы вынести м о г приговор? К то любимого сына позволи т убить? Н о как быть, если он— в тьм е подкравшийся вор? Э то черное дело вражду принесет. В гн еве хан, может бы ть, уничтож ит их род. Е сли чернь безнаказанно хана хулит, Н е привы кнет ли быть дерзновенным народ? Б и и , лучш ие люди, с ош ли сь на одном: «А л и м к у л , ты не властен в сужденье своем. Н ад о вы дать виновника х а н у Кене, Ч то б ы о н не спалил наш и ю р т ы потом», 208

XI Солнце в в ы с ь поднималось н а д горной грядой П олдень. Войско готовится вы сту п и ть в бой. Блещ ут пики. Заряж ены п у ш ки давно. И в о к р у г К а р а -Ш а ш с к а ч е т с и л ь н ы й конвой. П омня гн евн ы й приказ, в ес ь Д у л а т поскорей С ам х о т е л б ьи д о с т а в и т ь в и н о в н о г о к ней. В идя д ев у ш ки гнев, полны й с тр а х а кюйши Тихо в угол забился — совсем воробей. В ж и лах кр о в ь застывает, о н бледен, узнав Э той д ев у ш ки властный, б езу д ер ж н ы й нрав; С ознавая вину, он отчаянья полн. Сердце сты н ет, испытывать у ж а с устав. О н не з н а е т : смеяться и ль п л а к а т ь ему, И ль в е р н у ть ся скорее к ж и л ь ю своему? Смертью каж ется сердцу л и ц о Кара-Ш аш , П р е д с т о и т о н о страш ной р а с п л а т о й уму. «Нет, не девуш ка — злая в о лчи ц а она. Н еуж ели мне гибель теперь суж дена? С ум асш едш ий ли я? И л ь б езум н ы й храбрец? Я пы тался ее разбудить ото сна. Нет, не девуш ка это, а иней и лед. Не могу я понять, что к ней с ер д ц е влечет? А х, на э т о подбил меня, в и дн о , шайтан, З а тем н и л м не рассудок и к с м е р т и ведет». Очи девуш ки яростным гневом горят. Сбились в кучу, трепещут У й су н и Дулат. Х ан К е н е обо всем, что с л у ч и л о с ь , узнал. И з орд ы на виновного б росил он взгляд. Х ан р азгн еван, сверкает у гр о зо ю взор. Этой черни деянье — великий позор. Но в своем ожиданье спокоен Кене. «Сам У йсун приближает к себе приговор».

хп Л егки м инеем блещ ет холмов хараван. Прояснилось. Рассеялся синий туман. О пустился на степи ж естокий мороз, С л о вн о девушка, п и в н ы м огнем обуян. К а к туман, что в о л о чи тся редкой грядой, Приближался Д у лат боязливой толпой. Войску хана Кене ов виновника вез, С л о вн о зайца, которы й захлестнут петлей. В се уйсуицы, дулатуы с понурым лицом Приближаю тся к девуш ке в страхе большом, Впереди обреченную ж е р т в у ведут. Ч то немедля погибнет п о д острым мечом. З н а к позора — лицо его в саже, черно. Н а груди — прокопченное дымом руно. О н хромает, ■ гонит е гр верховой, И ему обнаженным и д ти суждено. К т о бы мог Алимкула перечить словам? Н о пред ханом жестоким бессилен он сам. И в глубоком раздумье виновный идет. О тдав аясь своим безотрадны м мечтам. Н епрерывно шагает н есчастны й Сапак,— В и н оват или нет он,— рассуди т лишь враг. И затян ута шея арканом тугим; С л о вн о тень, ои идет, нерешителен шаг. Голос ханши в то врем я услыш ать о» мог: «Приведите его, пусть п ад е т он у. ног». И склонил свою шею несчастный Сапак, А в руках Кара-Шаш сло в н о вспыхнул клинок. С л о вн о молнией яркой расколота мгла. К р о в ь в небо и землю рекой залила. Н еб о рухнуло — и раскололась земля. И потупил свой взор А л и м к у л : «О алла!» 21*

А к ю й ш и , что дрожал п еред ханш ей вчера, Л и ш ь б л ес н у л а в глаза ему с та л и игра, Вдруг п р е р в а л свой губительны й гневный напев. Словно треснув, окончила п есню домбра. И , к а к м е ч , в зо р кюйши в с к о л ы х н у л с я огнем, Будто сам захлебнулся он к р о в и ручьем. Б удто молнией было расколото вмиг Э то с е р д ц е , и сам он упал п о д мечом. О н у в и д е л , как ринулась к р о в ь в синеву, К ак п р е д ним голова п окати лась в траву, И не х ан ш а на пляшущем белом коне — А зр а и л , ангел смерти, п ред стал наяву. Б ы л о н , н е б ы л — ра зм ах з а н е с е н н о й руки. М еч, го т о в ы й , свистя, р а зр у б и т ь позвонки, И ли я р о сть осажена резкой уздой И п р о з р е в ш и м умом вдруг з а ж а т а в тиски? «К ак ты голову ату посмееш ь отсечь? Н еуж ели опустится яростный меч?» Э то ум говорит, н стихающий гнев У ж г о т о в п еред ним, о б ес си л ен н ы м , лечь. Гнев, р ы ч а, утихал, проходила гроза, Б о я зл и в ая милость раскрыла глаза. « Ч то т ы д ел а еш ь? » — м и л о с т ь ш еп н у л а душе. С к во зь тум ан засияла небес бирю за. Г н е в в е л е н ь е душ и од олеть у ж не мог. О н , с л а б е я , туманом р ассеян ны м лег, О п усти лась поднявшая сабли» рука, И у п ал на траву потускневший клинок. П о д с т а в л я ю щ и й шею, з а м е д л и в ш и й шаг. Н ев р е д и м о прошел мимо ханш и Сапак. « А к са р б а с!— изумленно в скри чал Алимкул: — Т о — вернувш ийся мир, т о — опасения знак!» И см и р и л ас ь гроза, уходил ураган. З а т и х а л а река, таял редкий туман.

«Несравненный! Д а слав и тся ханство твое!»— К а р к ал хохотом л ьс ти вы м в толпе мажгалман. Х ан ш а дыбит кон я — слыш ен топот копыт. Б и я м , бекам и всем, к т о вокруг, говорит: «Вами, дети, сейчас я довольна вполне. Н и один виноватому не был, как щит. А лимнула приветствуйте, беки. Он смел, Н о вступиться за эт о г о п са не хотел. Д у х А блая доволен поступком таким. С ам отец выбрал с ы н у жестокий удел. Н аш и х предков п о чти в в запредельной стране, В деле мести помог о н аулу Кеие. А л и м к у л мне по н р ав у . О н гнев мой смирил. Х а н и чернь не сто л к н у тся враждою в огне. В о т вам жертва, С а п а к ваш . Ведите назад! В пса его превратил м ой пылающий взгляд. И клинка о него не х о чу я марать, К р о в ь собаки тебе я д а р ю ь о Дулат!» « А лди яр!»— в знак п очета кричали кругом, • Гн ули спину пред хано м речным камышом, А л и м ку л говорил: « Х ан с т ву й нами всегда». И У йсун и Дулат ш ли с веселым лицом. А л и м к у л , похвалы р а ст о ч а я , охрип. Д е в я т ь рыжих вер б л ю до в тащили анп1, К ар а-Ш аш привели п р и зового коня, Ч т о летел под С апаком , свой хвост распустив. В н о в ь ушли закаленные сабли в ножны. Л у к и снова на стенах — они не нужны. Н а аул Алимкула гр о зя щ и м жерлом Н е г л я дя т уже пушки теп ер ь с вышины. Воротилась орлица в гн ездо , а Сапак В н о в ь на солнце в зг л я н у л , и рассеялся мрак. « О Сапак,— все с ка за л и ,— ты дважды рожден: Э т о милость судьбы, э т о благостный знак». Чтраф. 212

X II I Т ен и вы ш ли на холм, н а колю чий бурьян. К а к т а б у н по горе, р а з о с т л а л с я туман. Б е л ы й кон ь у кибитки в з а к а т н ы х лучах, В о зл е ю рты костер, и тр ес к у ч и багрян. И н аки н ула девушка ш у б у енот. - М и р н о с а б л я висит. Т и х о п л а м я поет. Р азгоревш ихся дров полы хает костер, О за р я я в отау нахмуренный свод. О т п о д ер н у т ы х пеплом я н т а р н ы х углей С т а л и щ еки у девушки я б л о к красней. « В р е м я в звонкие струн ы уд ари ть, кюйши! П у сть один за другим л ью тс я звуки скорей». И д о м б р у вдохновенно с х ва ти ла рука. В н о в ь разросся напев, ч ь я походка легка. В н о в ь рожденный на с вет, начинает кюйши П е с н ь , ещ е не и звестн у ю л ю д я м пока. З а р е в е л о , завы ло, з а п е л о к р у г о м , «/' З а и г р а л а рука, взор з а ж е г с я огнем. З а п л я с а л о под струны все тел о его. З в о н у в л е к его душу в п о л ет е своем. С л о в н о пламя, напев э т о т ринулся вдаль, С ам аркан дски х мечетей расп л ави л эмаль, У раганом озера в горах расплескал И р а з л и л , словно р а н е н ы й л еб е д ь , печаль. О н п р о н и з ы в а л степь, у х о д я н а восток, В с е р д ц е ханш и п о ж ар о м р а з д у л уголек. Т р о г а л в ‘ мыслях ее д евян о сто ладов. П р о л и в а л с я дождем и с тр у и л ветерок. Н а р у ч ь и расплетается г о в о р тех струн: И н о х о д е ц ли скачет, и ль го н ят табун? Л ь е т с я страстный напев в девяносто ручьев, Г д е т о м ;а его? С нова о н в ес ел и юн. 213

С н о в а легкие пальцы н а струны легли. П о домбре все стари н ны е песни прошли, В небе низко спусти лись Весы и Уркер , И полоской заря зан и м а л ас ь вдали. Т оропливы й табун п р о ск а к ал стороной, П е л и жалобно женщ ины в шири степной, И того, что в них б ы л о , у ж е не тая, П ес н ь и девушка м ы сл ью сплетались одной. Т о , что песнь говорит, ей понятно сейчас. Э т и х струн до конца е й известен- рассказ, В эт у ночь она тай н у его поняла. Промелькнуло лукавство в сиянии глаз. Ч т о кюйши рассказал е й в томленье своем, В сердце девушка кр еп к и м связала узлом, Н о , не выдержав, смехом легко залилась, Р а з га д а в ту загадку л у к ав ы м умом. « О кюйши мой, д о во л ьн о , оставь, не играй! Д ж и н и пери давно у л ет е л и в свой край, А шайтанам и духам, киш ащ им вокруг, М ы давно уже можем промолвить: «Прощай». Понемногу отау зарделось зарей, Б л ед н ы й лик К ара-Ш аш тр о н у т краской дневной Г л а з всю ночь не с о м к н у в , просидела она, У баю кан а страпной л у к ав о й игрой. Разгад авш ий девичьи м ечта н ья , кюйши, К о л ь не трус ты, во всем ей признаться спеши! В и д я , как он томится, сам а Кара-Ш аш П р и го в о р затаила в гл у б и н а х души. « Я довольна. И скусству хвал а твоему. Л у ч прокрался в отау с к в о з ь сонную тьму.

Узел твой развязать я сум ела, кюйши, В э т о м у тр ен н е м солнце, в р о д и м о м дому. Т олько первенством мысли твои заняты, И с р е д ь прочих кюйши ты д о сти г высоты. Я довольна тобою и буду щ едра. Все п р о с и у м еня — не р а с к а е ш ь с я ты». К ровь по жилам быстрей н ач и н ает бежать. О н г л я д и т , на лице бесп окой ства печать, О н не в ер и т ей: правда и л ь то л ьк о обман? О н не зн а ет : смеяться иль п л акать опять? « А л д и я р ! Я скажу, что м не нужно,— прости. Н е т ш а й т а н а в душе, ч и с то в се на пути. С то ж е л а н и й моих воп лоти ли сь в одном: Д ай сво б о д у кюйши и д ом ой отпусти. С к о л ь к о д н ей и ночей п л а ч е т м а т ь обо мне. Д а й м н е с н о в а пожить на р о д н о й стороне. Я — в о р о бу ш ек, в сети п о п ав ш и й твои, Я к с в о б о д е стрем лю сь н а я в у и во сне». К то строптивее ханши? У м н ее, хитрей? С л о в н о ж гу ч е е солнце, у л ы б к а у ней. С во ен р ави я полная просьба кюйши У д и в и л а ее страстной силой своей. П окраснев-, ничего не с к а за л а она И н е з н а е т , как быть ей, у ж е смущена. Н а к о н е ц с тайной грустью ска за л а: «Иди!», Б у д т о д а ж е в ж еланьях с в о и х не вольна. Т о л ь к о м олвила это, в кю й ш и молодом В се к а к б у д т о живым о з а р и л о с ь огнем. И сп олн ялась заветная сердца мечта. Ч т о у п о р н о ж ила в нем и н о ч ь ю и днем. С л о в н о конь, что летит, зак у си в удила, Б ь е т с я с ерд ц е кюйши, и н е п о м н и т он зла. А п е ч ал ьн у ю девушку ж а л о сть берет: «П очем у я свободу ему о тд ал а ?» 215

О н умолк. К а р а-Ш аш начинает скучать. Э т и х радостных стр у н е й не слышать опять. «Д евяносто историй у тр ати л а я»,— Н е устанет с досадой о н а повторять. XV Н а д о снова стать г р о зн о ю ханшей степей. У м твердит: «Д ай с во б о д у ему поскорей!» А печальное сердце с ту ч и т и стучит. Н е т у слов, а р ы дан ья сильней и сильней. Н е услышать ей бо л ьш е, как струны гудят, О тзвучавш ий напе'„ н е вернется опять. « П у сть уходит кю йш и»,— ум советы дает. Э т и струны — м едовая сладость и яд. А х , возможно ли с н и м и расстаться душой? Е с л и будет играть о н зи м о й и весной, Н е спалит ли ей душ у т о т страстный напев? Р а з в е может лисица у й т и от борзой? Е й давно уже по с ер д ц у эт а игра. Р а з в е можно не пить, есл и сушит жара? И не верит уж д еву ш ка в силу свою, М о ж е т выдать себя. П у с т ь идет он! Пора. Х а н ш а выпила ж аркую песню до дна. О т звучанья домбры о н а стала больна. Ж и з н ь ее молодая на н и тке висит, Н о болезнь свою вы лечи ть хочет она. А х , пускай лихорадка е й душ у гнетет, В е д ь болезни ее не у з н а е т народ. Б о л ьн о сердцу — и все ж е союзом с кюйши Е й н ельзя запятнать знам ениты й свой род. Н е т , конечно, нельзя им остаться вдвоем. Р а з в е лебедь роднится к о гд а с вороньем? Т о л ь к о ... Если из п ам я т и вы рвать его. Т о ск о в а ть не придется л и ночью и днем? 216

Д е в я н о с т о решений — п а л я щ и й недуг — З а м ы к а ю т ее в свой м уч и тел ь н ы й круг. В о з л е м ы с л и одной т а к и б р о д и т она. С лов н о конь, что с аркан ом отпущен на луг. О тм ен ить, невозможно свой ханский приказ. И н ел ь зя , чтобы юноша с к р ы л с я из глаз. Е с л и б только она о т п у сти л а его,— Д л я нее бы весь мир б езв о зв р атн о погас. « С е р д ц е радуй, кюйш и, л егк и м рокотом струн. Н и к о м у не сравн иться с т о б о ю , Уйсун! П у с т ь гори т вся душа, р в е т с я сердце в груди. П о й , к ак прежде, напев свой , и жарок, и юн». «А лдияр!» «Г овори , мой кюйши». « Р а з р е ш и мне с зарею у е х ат ь домой». « О , зачем ты спешишь? П о и гр а й предо мной! О б е щ а н ь е исполню, к ю й ш и , дорогой! Э т у зи м у ты в юрте моей проведешь, А д о м о й возвратиться т ы м ож еш ь весной». И н а этом окончился их разговор. Р а с т е р я л с я кюйши, он п о ту п и л свой взор, А д о м б р а его, преж ней л и ш а я с ь души, С т а л а только гнусавить и н ы ть с этих пор. И н е м о г уж играть о н , т о с к о ю томим; С т р у н ы тож е том ились м о л ч а н ь е м таким. И увидев, как грустен кю йш и , Кара-Ш аш П о н я л а его грусть, но т а и л а с ь пред ним. XVI П р о т е к л о с той поры м н о г о д н ей и ночей, А кю йш и оставался у ханш и своей. Д о рассвета его зас тав л я л и играть. Н а д д ом б рою страдал о н сил ьн ей и сильней.. 217

У д а р я л по домбре он ч у т ь слышно, без сил, Н о однажды он к деву ш ке сердце склонил^, И , как бурный, р азд вин у вш ий скалы, ручей В н о в ь напев под пер стам и его забурлил... Б ы л с другими напевам и он несравним. И к азал с я восторженным, быстрым, живым: К р е п к о землю т р ях н у в, это т страстный мотив У х о д и л в поднебесье о р л о м молодым. Г о р ь к о пела домбра, и смеялась потом, И , исполнена гнева, грем ел а, как гром. Н о , к ак ветер, р азб и вш и й себя о скалу, В н о в ь кюйши осты вает в порыве своем. Н е т у ж яростной с тр а ст и , душившей его. Х о т ь не в силах он г н е в а сдержать своего. С а м к а , самка кабанья у р ч и т перед ним! А л и ц о Кара-Ш аш неп о н ятн о мертво. Э т о страсти порыв д у ш у в нем ослепил. П о ск о р ей бы безумный развеялся выл! Н е о тау пред ним з л о г о джина жилье!— И отсю да бежать о н скорее решил. Н о безудержно встал н овы х звуков поток. В страхе бедный к ю йш и побледнел, изнемог. И впервые раскрылись г л а з а у него,— Т о л ь к о рокота струн у д ер ж ать он не мог. Н о теперь уж душою не властвует страх, С т р у н н ы й рокот легко прокатился в струнах, А л а - Т а у потрясший, свободн ы й мотив Ш и р о к о прозвенел в д евян оста ладах. Г д е же мрачный напев, полыхавший огнем? В э т о т миг сам кюйши з аб ы в а ет о нем. В н о в ь стрекочет д ом бра под веселой рукой, О н не помнит совсем о недуге былом. Д ж и н , измучивший с ер д ц е, покинул его, И рассеялось пагубных ч а р колдовство, 218

И в дрожании ж и зн ью наполненных струн Н е о с та л о с ь от г р у с т и б ы л о й ничего. В н о в ь звенела домбра, словн о плещет вода. З в у к и тучной отарой б р е л и кто куда. И порою ш арахались в с к а ч ь по холмам, А о р е л с высоты о х р а н я л их стада. И ль то волки напали — смятенье вокруг? Р а зо р в а л с я овец тесно сомкнуты й круг? И л ь то воду бадьей и з колодца берут? И л ь дрожит в снежной б уре озябший пастух? О н б редет по равнине в тоске бредовой. Т щ е тн о знахаря ищ ет несчастный больной. Г л у б о к о под снегами ж и л ь е бедняка, Д ж у т скосил все ж и во е,— безжалостно-злой. В д о в ы , сироты плачут: где пищу сыскать? О т богаты х им нечего пом ощ и ждать. В с е — сапожник, седельщ ик, батрак, сирота — Б е з п р и ю т а долж н ы в- с н е ж н о м поле б л у ж д а т ь . М а т ь к кюйши п рости рает объятья свои. О н ж е, будто плененный, стоит в забытьи, В небе ищет ответа и гн евом кипит. О щ у щ а я на шее всю т я ж е с т ь петли. « Э т о ведьма — не д ев у ш ка . Злоб у тая, Д ы ш и т хитростью голос. Н ет, это — змея. Е о л и б меч; там в и ся щ и й , в моих был р уках. З а р у б и т ь ее мог б ы б е з ж а л о ст и я. К ровоп и й ц а — не ханш а т ы і Яростный зм ей ! Ч т о -т о есть обезьянье в повадке твоей. О , и гр ай мне, дом бра, своб од у хвали, Д а й , аллах, мне сво б о д у , свободу скорей I О алл ах, как уйти мне к родимой стране, К а к добраться скорее д о родины мне? М а т ь свою напоследок х о ть раз увидать, У м е р еть , если нужно, в род н ой стороне. 219

Ч еловеку свобода, как с ч ас т ье , дана, И всегда украшенье м у ж ч и н ы она. Я ж в капкане, поставленном ханом Кене, Я несчастье свое до л ж ен в ы пи ть до дна. Н о А б л а я ли сын этот гибельны й хан? Н а бед у из родимых я вы б р а л ся стран. П ь е т он кровь бедняков, разры вает сердца. О н не хан, он щ етинисты й черный кабан. И щ у т ханы почета в н ар о д е своем, Р а з в е судят они справедли вы м судом? Я л и ш ь собственность х а н а , почти что Ьвца, У м ер еть суждено мне п оследн и м рабом. Всем несчастье приносят он и и беду, К р о в ь у бедных сосут, у привыкш их к труду. Е сл и стану, к ногам п р и п а д ая , молить, Я п ощ ад ы у ханши себе не найду. Е сл и б грудь Кара-Ш аш я ударом прожегі Е с л и б в сердце вонзил я е й гневный клинокI Е сл и б мне позабыть у н и ж ен ь я позор! Е сл и б кто мне бежать в А л а-Т ау помогі О н игрою домбры го во р ил напрямик, И пон ятен стал девушке м ести язык. З в у к трепещущих струн, к а к шипенье змеи, Л е д я н о ю струен в ее сердц е проник. Т о т напев, что привык и ласк ать, и томить, Н а ч а л местью и гневной тревогою жить. О о ты в ает у девушки тела пожар, О бр ы в ается тихо лю бовная нить. Е й д о м б р а по-былому п охвал не поет, П реж ней девушки в ней у ж никто не найдет. Вместо нежной красавицы — грубый медведь, Д л я которого струны — отравленны й мед. Я д д о м б р а наливает ей в д у ш у , как враг. И о т м ы сли одной не уйти е й никак: 220

« Э т о т юноша тихий с та л злобным, как змей. П а л ь ц ы — медные ко гти. О н сам «Ж ез-Т орнак»' И д о м б р а уж теперь н е п о е т , а шипит. А у г р и ф а змеиный и ж а л я щ и й вид. Р о к о т струн вызывает брезгливость во мне, О н и сердце мое то ш н ото ю мутит». Х а н ш а носом п р езр и тел ь но вдруг повела — Н е смолкает домбра — в с я упорна и зла. « Н е стучи!» — К ара-Ш аш приказала кюйши, И н а лоб ей сердитая с к л а д к а легла. Т а к домбры и окончился стройный рассказ. А к ю й ш и утом ленный п о н и к и угас. Х а н ш а тож е молчит. Н а д у ш е тяжело. К ней в последний к ю й ш и обращается раз. «А лдияр!» « Ч то , кюйши?» « Т ы исполнишь ж еланье мое?» « П у ст ь настанет зар я...» XVII В о т и утро настало и о ж и л аул. С н е г в пушистую ш убу в сю степь завернул. 2Р а з го р е в ш и й с я ярким к о с т р о м баялыш К щ екам девушки н еж ны м румянцем прильнул. К о н ь Сапака стоит и г р ы зе т удила. К а р а - Ш а ш на к ю йш и п о г л я д е в , отошла, О н домбру за широкий свой пояс заткнул, И на родину лошадь его понесла. А когда поглядел он с тоскою назад, Т о и ю р т не нашел п р о я с н и в ш и й с я взгляд.1* 1 Л е г ен д ар н ы й злой дух в о б р аз е женщины с остр ы м и медными пальцами. 1 Кустарник.

Н а д душ ою рассеялся чер н ы й туман, М и р раскры лся пред н и м — и широк, и богат. Т а к уш ел из аула к ю йш и молодой. Д е в я н о с т о напевов унео о н домой, У с к а к а л от богатого х а н а Уйсун, О с т а в л я я лишь топот к о п ы т з а собой. Д е в я н о с т о напевов р о д и ло сь д л я струн. Д о с к а к а л до родного а у л а У йсун И , родимую юрту уви дев, зап ел К ю й свободы, что вечно прекрасен и юн. 1931 е.

КУЛА ГЕР (Поэма) ВСТУПЛЕНИЕ П оэзия м оей души, потоками бурли! В згори й и степей казахских ж а ж д у утоли! П усть р еки степью распаленной мчатся, клокоча, Н е з а с т а и в а й с я там, где с т а д а прошли! Н аш е в р е м я д л я степей — п р азд н и ч н ы е .дни! К а к и гр ен ев ы й скакун, по с те п я м гони! О б го н я я весь народ, мчись, опереж ай, О с егодняш н ем и прошлом в . песне прозвени. В о о б р а ж е н ь я птица, взм ой к н е б у и лети, С лаве н аш и х светлых дней сер д ц е посвяти. П усть теп е р ь расправит кр ы л ья радостный народ. Л ю д и р о б к и е плестись будут позади. И стория, ты караван казахов кочевой, И зм у ч е н н ы й набегами и н ал е д ь ю степной! Т еп е р ь он встал и пастбища счастливого достиг, Е го сю д а великий привел передовой. С ч астлй в о го и гордого народа ты поэт, С к ак ун а резвей тебя у народа нет. Н а с о с т я за н ь е выходи з а с ч ас ти е страны. Т ы — м о щ ь народа своего, у м е го и цвет. 223

Я з ы к И смелость ты его , д уш а его давно. Б о гат с т во мыслей, чу т к и х чувств пропеть тебе дано. К а к ветер радости, неси сь, ускоряя бег, В п о эзи и течения ты см еш и вай в одноі I К а к народная домбра, п о э з и я звучна! П у с т ь , как потоки А л а - Т а у , зажурчит она. П о ст р о й ее из дорогих прекрасны х слов-камней, С о з в у ч ь я слов моих п у ск ай пленяют времена. З н а т о к глубокой с тар и н ы , пусть будет песнь нова. П о это м у в стихи введи зав ет н ы е слова. Н еви д ан н ы й еще д во р ец воздвигну я из слов. М н е все равно, что с к а ж у т ! Пусть! Поэзия права! З а б е г далекий скакуну хорош ему назначь, О б г о н и т он и обойдет невыстоянных кляч, С во ей поэме долгой я всего отдал себя, З а х в а т ы в а я высоко, лечу, к а к ветер, вскачь. П у с т ь говорят: «Полюбим м ы сего поэта глас», П у с т ь говорят: «Да, он и с с я к , как видно, и погас». Н е обращ ай внимания — сти х и бросай в народ, В с я сила у народа, у больш и нства сейчас. К а за х и знамя счастья с ж и м а ю т в пятерне, Д у ш а народа закипает в радостном огне, К а к вспомню я о прош лы х д н ях народа своего, Н асм еш ки , оскорбления п р и д у т на память мне. Н ем н о го говорить о них — обычай у меня, К минувш ему и гнев, и м есть, и ненависть храня. П о это м у печальны напевы стары х дней: Б е з с л е з народ не мог т о г д а прожить и дня. Я к словам народным и з д а в н а приник, Я д о д н а стремился в ы чер п а ть родник. Где спрятанные тайны и т ай н ы е слова. С т а р ы е легенды слуш ать я привык. Я н а своем прилавке все х о чу иметь. В ы став л ю бесценных сло в зо лото и медь. - 224

Я и н ж е н е р , вгляделся я в г л у б ь моей А рки, Я п р о ш у : прими, народ, т о , что буду петь. О т кри тика, что солонее, чем солончаки. Б о г упаси! Не может он не исказить строки, В ю р о дс тв о впавший, не д а е т мне правду говорить, Н а прош лое народа веш ает замки. ' С л о в а сливаю, как кумыс-, белы й с желтизной, И н ар у ш аю тот закон, ч т о д ан нам стариной. Я о тд ел и л все ценное о т ф альш и позолот. В е д ь н аш народ и б е з т о г о б с і а т своей к аз н о й ! МЕСТО, ГДЕ О Н РОДИЛСЯ С ам в горах родился я , вы р о с среди скал. Т а м я бороздил снега и н а льдинах спал. П а с ягн ят в заоблачных вы сях Аршалы, Р я д о м с небом вырос я , в облаках шагал. У Ж ён к е на кручах, т ам , гд е трава, кусты, С р е д и долин, грозящ и х о б в а л а м и , я рос, Г д е белоплечие орлы с л е т а ю т с высоты, С р е д ь литых жемчужных с к а л белой А ктасты . Я к азах , и я влюблен в в ы си снежных гор, К м есту, что без скал и го р ,— равнодушен взор. К А л а -Т а у прислонилась гр у д ь Алма-Аты, И пронизаны ветра п есн ям и в упор. В молодости воспевал го р ы много раз — Г и м а л а и и Жёнке, и А л т а й , К авк аз. В ы , облачные выси моей хм ельной души, М о ж н о л ь сердцу моему не зап еть о вас? К а к поток, летящий с го р , как кипящий снег. Н ач и н а ю тс я стихи, с го р б е р у т разбег. И м о г у л и не воспеть п о л у к р у ж ь я гор. С к а з к а м и окружены, с п я т и з века в век.

Лес за с т ы л в истоме, ти х, т и х зеленый бор, К ак г л а з а красавицы — син ева озер. К ам еш ки округлые спят на берегах — Ж ем чугов литых, кораллов, яхонтов набор. К склон ам сочная трава, подним аясь, льнет. Б уд то б ы зеленый гарус к то -то долго вьет. Бело-сахарны й слетает на вер ш и н ы дождь, М еж д у скалами струится родниковы й мед. Н е н ай д у я этих гор в сторон ах других, Снеговерхих гор, хребтов и холмов степных. Говорю я о достойных с л а в ы и хвалы — К ок четау горных склонах,-^ говорю о них. П ики г о р взметнулись вверх: П ервы й — Окжетпес. К облакам , расправив плечи, устремился весь. С калы, глы бы и пещеры, п ересверк камней. И озера налились, замерцали здесь. Н е К а в к а з , не спорит с небом в яростном рывке. Н е сви р епы й Хан-Тенгри в снеговом венке. И не т а к высок, пожалуй, к а к большой Алтай, Н ет т ак о г о бездорожья, чем с и л е н Жё'нке — К окчетау — это рай, сказоч н ы й , земной. Д евуш ка, что украшает это т к р а й степной. Склоны г о р гостеприимны, к р о т к и и щедры, Боль д у ш и твоей излечат чи сто й новизной. К окчетау красотой просто н есравним, Д евственность его лесов, рек аквамарин, Бархат г о р и оторочка склонов и з бобра, Х олм л ю бо й цветами брызжет, гордо, как павлин. Соловьи — его певцы — доки п о стихам. Как Д у л ь -Д уль, летают кони. Т а м Аблаев стан, День п о езд ки до него. Г о в о р ят о нем: «Хан т ак о й был у казахов — п р о к л ят этот хан!» Да, зем л я в А рке прекрасна, плодородье тут. П рибалхаш ье и Арал в сравн ен ье не идут. 228

С ы ры мбет и Айыртау, З ерен д а, Иман В ы строились в кольцо и чего-то ждут. Д аль степ ей необозримых плещ ется в Арке, Д а л ь с т е п е й ковы ль кач ает в зн о й н о м ветерке. Горы в ы б р а л и стоянки вечны е, стоят. Все в д е р е в ь я завернулись, в дальнем далеке. С ладки е и з-п од земли бью тся родники. Реки вы плеснуты о гор, л ь ю т с я , широки, В к а м ы ш а х береговых п т и ц ы г н е з д а вьют, Т аб у н ы , стад а, аулы сходятся в Арке. « С т о и т у С ары м бет-горы а у л — м не дорог оИ, Я в соко л и н о го птенца б елого влюблен...» Горы п есн ю слушают, долго см отрят вниз И н ад ш умною землей д е р ж а т небосклон. В те д н и ж и л а одна душа, у й д я о т бренных дел. С т а р и к , у й д я от суеты, т а м ж и л , и песни пел. К б ер е зе часто подходил, а н а ее суку Б ы л ко н ски й череп укреплен, м еж листьями белел. Д а к т о о н — мудрый иль г л у п ец ,— старик, отшельник тот? О н х о д и т , самому себе п е ч а л ь н о песнь поет. Б ы ть м ож ет, тайна в этом есть, что эту песнь его И з в ек а в век, из уст в у с та передает народ? К о г д а о н песнь свою поет — о н м олод и горяч. С о б ы т и я минувших дней в н ей пролетают вскачь. Все С ем и речье и А рка, И р т ы ш поют за ним, О К у л а г е р е песнь его — и б о л ь его и плач. Х о т ь с та р и к а и нет давно, в м огиле он теперь, Ж и в у т н етл ен ны е слова, о н и ж и в у т , поверь. Х о т я и гн ал и псы, визжа, е го о т теплых юрт. Н а р о д т а щ и л его на т е р ь 1, р а с п а х и в а я дверь. П очетн ое м есто в юрте, п ер е д н и й угол. 227

Запоминает весь народ хорошие дела. О Кулагере песнь себе история взяла. Х озяин Кулагсра он, А хан, мудрец, поэт, Чуть приукрасила его народная молва. О Кулагер!— поют везде и сказки говорят. «Заветный друг Ахана он»-—его боготворят. «Х озяин знает нрав коня»— еще присловье есть. Н арод ведь зря не говорит, не хвалит всех подряд. О , что за время! В тяжкий век Ахан прожил свое. Герою смелому— капкан, богатому — житье. Затылком зажирел толстяк на крови бедняков, Окровяиившись до ушей, взасос тянул ее. Вон хан-кабан за уши взял и прикрутил людей, А бий-тарантул суд чинил и был еще лютей. А лм аз душевной чистоты забросили в костер. В разлуке плакали сердца от лютых тех затеи. Вот голошенье, топот, крик, стенанья...— Барымта!ч/ В ауле каждом свой баты р не закрывает рта. З о р и т аулы тяжкий кун. Ковер иль нар давай — И лишь тогда, забрав свое, отступит свора та. В ражда кровавая ждала, месть за кустом толклась. Сил не было гиену ту ударить между глаз. Мужчины, женщины тогда страдали от нее. Душили дьяволы людей, на них ожесточась. Щ етинясь пиками, дубьем, шли темные года. Нечистый сброд заполонил большие города. Мне нравится Ахан судьбой н жизнью своей, Был дивом нль сэра Ахан, или певцом тогда. Жить по-другому не могли казахи в те века. Согнула стонущих рабов хозяйская рука. Змеей свистящею вися, змеиною петлей. Эпоха жизни и судьбы лишала бедняка. Был лишним там Ахан, не мог ту злобу перенесть. И все-таки в родном певце загадка, тайна есть:

Так вольно жить и петь свое, кто мог еще в те дни? Ведь горды м был и презирал торгашество и лесть! Подумаешь — не так уж прост был наш Ахан, пойми — Не просто было жить и петь в те сумрачные дни. Тоскуя по заветному, ходил он по земле, О тверж ен был и одинок, и враж довал с людьми. 1 Ж ила лю бовь в его груди, вели к ее нагрев. Боль пламенела, боль его — неизлечимый гнев. Его о тк и н у л а судьба. Т ак самородок прочь О ткиды ваю т от себя, еще не разглядев. Б ы ть м ож ет, бай его сломил или батыр тогда? И ль, м ож ет, бий не разглядел, что у него беда? И ль соколица в трудный миг, яй цо отбраковав. Чтоб то л ько ястреба отвлечь, метнула из гнезда? П окоя н а родной земле А х ан не смог найти. И на чуж бину не хотел пробить себе пути. Герои наш и — много их, принявш их пулю в грудь. И х одиночество и грусть душ или взаперти. Ш ли под дуэльные стволы, о, сколько их,— ответь. Х отели.ви деть зло в лицо, ему в глаза смотреть. Н аш П уш кин! Лермонтов!— О рлы ! Что нам сказать о них? Страданьям предпочли они пороховую смерть. Кто их таланты надорвал, к то жизни погубил. А рестовал мечты и сны, лиш ил душевных сил? Не клевегците на любовь. Эпохи тяжкий гнет Им р а н о оборвал сердца и свел во тьму могил. Тех з о л , насилий, века тьмы А хан не избежал. Ж естокий, долгий, душный век его в объятьях П ы тал, прокручивал в груди отточенный клинок, Зм еей свистела жизнь над ним , травила сотней жал. Н ет, он не Лермонтов — А х а й , но вечен тоже он. О н поэтическим талантом не был обделен. 229

Был одиноким, изгнан был, не признавал среды, И к сильным мира иикогда не шел он на поклон. Родился слишком рано он, а жизнь была одна. Тогда до цели у героя ломалася сяина. В то время Лермонтов и Пушкин над землей взвились, Н ад Кокчетау, может быть, их тень была видна. Проживших в той печальной мгле нам надо отличатьI Напором грубой силы век толкал героев вспять. О н душу пригибал к земле, надежды отбирал, '^-Наветы, предрассудки, лож ь — эпохи той печать. Действительно ли был А хан смирен, и прост, ^ Н арод недаром отличал его среди других! Откуда будет брать народ героев для себя, Когда не будет вспоминать он гениев своих? /В роду Аргын рожден Ахан, в прославленной Арке, Н а землях Кокчетавских гор, в траве, на ветерке. Век «совратителем» назвал за непокорный нрав, Прозвали «искусителем» з а соль на языке. А хана слава над Аркой летит теперь без крыл. То демоном, а то святым, по разным слухам, был. В Кокше красавиц он любил, любил и песни пел, Под ним летучий Кулагер копытом землю рыл. Кокше весной сгоняет снег, в тепле .изнемогла. Кокше под шапкой снеговой была белым-бела. Зимой, как девушка, Кокше одета в иней-мех, Кошмою белой — небеса, озера — зеркала. </ А лето! Голову кружит бездонный небосклон. Раскатывает, как ковер, лугов большой рулон. Поет и слушает народ о Кулагере песнь, Так об Ахане знаменитом повествует он. 230

АХАЛ Б арубай — такое место, где пери лишь одни (Н и чертей, ни джинов та м ) коротали дни. . Вот сю д а Ахан свернет иногда с пути. Тут к о н я привяжет он, отдохнет в тени. А потом А хан совсем не сходил с седла. Вишни р вал и воду пил, что скала дала. Как бер еза, телом бел, как го р а, он чист, Г рязи, сора избегал,— тош нота брала. К горды м горам Кокчетау с детства он привык. К ним стремился, понимая их родной язык, Д а в озер ах умывался и поил коня, К этим зеркалам Арки издавна приних. Зд е с ь ' тальник такой, как пал ьцы девичьей руки. К ак невинные младенцы— кленов черенки. Все о зер а Кокчетау— проглядиш ь до дна, . В ш убах меховых — живые ясные зрачки. Н ет, А х а н не правит суд, не судья он, нет. Н е грабитель он, что в страхе держит целый свет, Н е м улла, что экскременты в пользу обратит И мечети понастроит, соберет закет.1 Н е и з тех был, что пасли на джайляу скот. Н е батрак, что баю пламя робко разожжет. К ак собачье мясо,— хуже — ненавидел он Тех, кто судится и к бию с жалобой идет. Е зд и л он с тюре тех дней и почетен был, И народу он всегда был при встречах мил. Т ам , где резали барашка, оживлял он всех. И збалованны й красавец, он коней любил. Ж ил он вольно, широко: самый быстрый конь, Воля, о беркутом охота, девушки-огонь. Смехом, играми своими, песнями всегда О ж и в л ял он горечь жизни, пресноту и сонь. ' Сбор, пожертвование. 231

Бы л из тысячи отборным, сотни обогнал. Много девушек вздыхало тайно — это знал. Ж ил воздушно, словно лебедь, на большой волн( Словно гусь, что выплывает на озерный вал. Отвернулся от всего постепенно прочь. Ясно понял, что бессилен жизни он помочь. Душ у чуткую и сердце охватила боль, И в пустыне он один ходит день и ночь. Никогда не собирал много жен певец. Душ не обижал ничьих и ничьих сердец. Он в руках своих держал птицу чистоты И стремился полюбить красоты венец. Опротивели ему — отвернулся он О т людей, от сборищ всех, суетных, как сон. Отделился, как отшельник, и бродил вдали, Где вставала гор гряда с четырех сторон. И з земли росла, лилась с неба красота. Зд есь покой пришел, ушла сразу маята. Т ут в озерах плавал он, засыпал в лесу, Охраняли его душу горные места. Среди сосен и берез спал в лесу густом, Д ля загадочной души был и лес щитом. Громко пел он песни там и кюи играл. Птицы разных голосов помогали в том. Гладкий камень, словно слиток, виделся ему, Л истья — ложем в шалаше, нет уж — в терему! Только жизнь терзала сердце, приближаясь вдруг Ненавидел злость ее, грязь ее и тьму. Если б суфием Ахана называли мы, Кокчетау стала б Меккой этой стороны, Музыкой его — азан, а молитвой — кюй. Книгою — цветы, что красят ближние холмы. Все немногое, чему научил аул, Цепкой мыслию певец сам перешагнул. И тогда-то отошел сразу ото всех, Кто свирепостью народ прямо к смерти гнул. 232

Вкусного барашка он больш е почитал. У слепцов святых наук, чт о он прочитал? П о чи тал всегда природу высшим божеством, С о пку дальнюю мечетью древнею считал. С м еста, где родился он и вначале жил. Ц а р ь прогнал его и город новый заложил. Б ы л народ родной, как суслик, залитый водой. Д ж у т скосил его стада, см ертью обложил. / Ч елобитные царю посылал народ, И н а взятки он долги тя ж к и е берет. У А х ан а за народ и звелась душа, В песнях у него печаль, песня сердце рвет. А ещ е пленился он девуш кой одной,— С ем ьи в давних поколеньях значились родней. П о л ю б ил он Акмарку силой страсти всей И поэтому расстался о кровной стороной. О ч у т и л с я так в горах, тосковал теперь. О н достаточно от биев, волостных, терпел, Н о о б этом пусть напишут вам мои друзья. Д а л ь ш е двинусь поскорей. Я о б этом пел. Д у ш у это жгло ему, мукою губя, С большинством не мог сойтись, сердца не губя, П есни он слагал и пел о степи родной... Т а к сначала он казнил самого себя. Н е расспрашивай всего нынче ты о нем. Будет время — расскажу, прошлое вернем. А сегодня будем слушать только «Кулагер» — П еснь печальную Ахана,— слушать день за днем* П р о А хана сказки ходят всю ду — там и тут, И святы м его каким-то песнопевцы чтут. Н е святой он — одинокий, гнавший суету. П у с ть историки причину этом у найдут. Н е видал Ахана я, не сидел с певцом, Н е бы л я и песен тех преданным ловцом,

Но, воочию Ахана видевшие, те Не отметят, что соврал я хоть одним словцом. Золотая Акмарка, что любил Ахан, С горным озером сравнима — по его стихам. Не она ли приучила петь, прогнав в леса, , Разрубая ежедневно сердце пополам. Иль страданьем обернулась з а любовь борьба? Или горем обожгла девушки судьба? Общество иль девушка истязали так, .Что веревка прочных уз лопнула, слаба? Снарядил он Кулагера — верного коня — Двинулся он, одинокий, в путь его гоня. Душу чистую, и сердце увозил с собой. Их от грязи, клеветы бережно храня. Песни пел — онн за сердце забирают нас. «Акмарка, родная, слушайI» — повторял не раз Птицам, скалам горным он девушку хвалил, «Я один пришел сюда, без любимых глаз». Но в смятении мечты все же не достиг. Все просторы оглашал стон его ичсрик. Как орел, в лису ноцелясь, в камень угодил', Так душа его в кровавый выбилась родник. Акмарка! — Он повторял грустною порой, И на камне ей писал письма под горой. Задушевным другом был и любимым был Конь единственный, что нес над землей сырой. Говорят, у родников и у горных скал Жить он стал. Вблизи озер место отыскал. Так рассказывают люди — кто проверить мог? Правда это или ложь — я гадать не стал. Что Ахан не стоит сказок — не хотим сказать, Старого и молодого мог за сердце ваять. Наш рассказ не об Ахане, Кулагер — герой. Разговор о Кулагере надо завязать. 23«

Е сл и т а к — оставим сразу лиш ние слова, Р ас с у ж д е н и я излишни, п р о с то — трын-трава. Г орны м пастбищам отдавш ий сердце навсегда. П у с ть скитается певец, а з а ним — молва. П о л ю б и л он Акмарку, но те п е р ь уж пусть П л а м я страсти отгорит, и утихн ет грусть. П есней пусть Ахан окликнет дальний Сарымбет, П у с ть т у песню повторяет небо наизусть. Г ор л ы ш кам и пусть трепещ ут нежно соловьи, К о в ы л и пускай колышут перы ш ки свои, Т ы травинкам и хрусти, К у л а г е р , в лугах. С л о в н о ниточки из шелка, их губой лови. П у с ть зи м о й в лесах д рем учих прячутся они. П у с ть в ж ар у скрывает лес в голубой тени, П у с ть д о ж д и пережидают и в пещере спят. Б у р а б а й , ты их обоих в в о л н ы окуни. П о к л о н и с ь закату солнца, призрачной луне. П у с т ь А х а й у Бурабая б р о д и т на коне. А всесильн ы е людишки, ч т о травили жизнь, Б у д у т л и з а ним следить в этой стороне? АС Т а к собы тие пришло, г р ян у л о в упор — С ем ь д е с ят иль восемьдесят л ет прошло с тех пор. А с — поминки — объявил знаменитый род. Р о д керейцев, он хозяин Еренменских гор. С а г ы н ай хворал давно, ти х о волочась: П а р а л и ч его хватил в неурочн ы й час. Д ев я н о с т о пять прожил. У м ер Сагынай, В деревянную посуду тонен ько мочась. С а г ь ш а я я не знал, не б ы л с ним знаком. К ем о н б ы л , не знаю я, и к о г д а рожден. Я сн о ви дн о: Сагынай бы л и з богачей. С к о т им ел, немало слуг и н ем ало жен.

Б ы л он, думается мне, баем не простым, Род его могучий слыл сильным и густым,— А с размашистый такой говорит о том. Д а, злодеем, видно, был, но исчез, как дым. Л ю ди знали прищур злых и гноистых глаз. Н а торгах любых — его бы л последним сказ. Говорили все о нем — «Это голова!» Д л я себя он не жалел и своих подчас. Д л я керейцев он— скала и опорный наст. О н достойный сын отца, лев, открывший пасть. А по-нашему — старик темный и пустой, Рослый пес, утроба, жмот, кости не отдаст!.. Снег сошел, зазеленела вся трава кругом. Годы Сагыная сплыли — и пошел на слом. В том году была в довольстве и в тепле Арка, М ягкая зима, и март зады ш ал теплом. Ю рты встали на лугу >— линия пряма, Будто в городе каком — ю рты, как дома, Многие дуаны1 были вызваны на ас, Баи, бии, волостные, словом — власть сама! Дальний, местный — верховые, просто на возах — Прибывали с вожделеньем, с жаждою в глазах, Пиршество заклокотало, всех объединив. Слышал славу Сагыная здесь любой казах. Если у казаха юрта, если конь при ней, Чтоб на пир попасть — скакал очень много дней. Не остался в городе ни один лихач, Привели барышники кованых коней. Н а поминки — ас — керейца поскорей скачи, В состязанье скакунов не жалей камчи. Словно муравьи, казахи наводнили степь. Не поминки это — жор жадной саранчи. 1 Уезды. 236

И з Караоткеля летят, и з Каракалы, И з Б а я н , и з Кереку, и з С емей — орлы. С емиречье, Кара-Тау и Т у р г а й — сюдаі Запы л енны е луга на А рке малы. И ягн я та, и бараны, блея на бегу, З а г о р о д к и всех загонов вы гнули в дугу. К С агы наю на сорпу соб р ал ся народ, Ч т о б попировать, коней зап устить в байгу. Всех мастей и разных мест толстые волы. К р о в ь в глазах, на животах — накрывай столы. Д н е й пятнадцать на коне б ы л иной казах. Ч т о б сказали — вот и он! — д л я его хвалы. А чего они искали — совесть или честь? Д ь я в о л гнал их, чтобы м ясо на поминках съесть. И А р а л заволновался, и Б ал х аш плеснул, П р о поминки услыхали радостную весть. Н а г р у зи в себе саба, рвут со всех сторон. В от подносы разгружают — слышен лязг и звон. У краш еньями сверкают сед ла всех коней. В ю р тах люди окружают пиршественный трон. Т е х овец, что зимовали, кинули под нож, Х во р ы х и хромых — туда ж е, сократив падеж. С к о т кололи, подносили м ясо и сорпу — Д ар о в ы е угощенцы — их бросало в дрожь. А в А р ке такое лето, ш елк — ее земля. С олнце, ветер пригибает волн ы ковыля. М уравой, водой медовой, постелив ковры, Встретила Арка казахов, пиром веселя. Беспрерывно нагружали скатерти едой — Вкусный жал, казы, карта1 плыли чередой, Н е ту отдыха джигитам — блю да подносить, П отом изошел усталым сам ы й молодой. Р а з л и ч н ы е национальные б л ю д а (мясные).

В юртах желтый и густой полился кумыс, И отхаркивались смачно те, кто сед и лыс. . Как камыш под ветром, люд клонится стеной. От людей черным-черно. Дружно собрались! Аксакалы привезли имена — не сброд. Всех батыров знаменитых, кем прославлен род, А народ кого не знает,— богачом сочтет, Поглядев на то, как тот «нас»1 положит в рот. В юртах некоторых — блюдо о соусом возьми, А в других — зубами щелкай, говори с людьми. Там отшвыривают блюда: бедные куски! Тут ругаются, о землю колотя плетьми. Слышен крик: «Шармаыа сын едет—- сам Окас». А манап Шабдан киргизский не откроет глаз. Караоткеля уездный — Измаилов сам — Рядом в юрте спит от водки, выпив прозапас. Аргамак, что нес его все скорей, скорей. Ржет, у коновязи пляшет, в гордости своей. Этот, с лысинкой заметной жеребец гнедой, Он англо-арабских чистых племенных кровей. Тут из разных мест резвятся ныне скакуны. Спины гибкие, в копытах— вихри зажжены. Ас, как озеро, а люди, словно стая птиц, Так расселись все казахи, сыты и пьяны. Банбише, как баурсаки. Забирались в тень, Мясо, сало рты жуют — и еще не лень. Рукавами отирают пот после сорпы. Необъятные желудки тешут целый день. Словно луковки, невесты — травка-молодняк! Повзрослей — сидят, как дыныси,— заглядится , всяк. С белым горлышком красавицы, румяные в щеках, Словно розовое мыло торгашей-бродяг. 1 Жевательный табак.

Вот и з юрты стон кобыза раздается, звук Т о торжественный, то грустн& й — заунывный ~1 о заплачут тихо струны псе'нком на вдруг, дворе. Т о зал ь е т кобыз тоской от щемящих мук. В ю р те рядом — там домбра дрогнула струной. Т о в степи, а то на небе бродит кюй степной, А когда ударят струны, вспомнив «Косбасар»,— Б езум еет кюй н может слечь скакун иной. Бай проклятый недоволен бедняком, а тот В арит мясо, все ножи точит, режет скот. Н о табунщ иков .не видно н а пиру пока. П астухи на мясо аса разеваю т рот. К ак у д а в в камнях Арки, толсты й, как барак,— Вот м улла змеиным свистом мучает коран. О н пр и помощи корана заглотнет зараз Л о ш ад ь иль верблюда. Л о в и т верных на обман. Б еркута в соседней юрте х вали т враль седой. С очиняя, сколько лис затр авил зимой. З а г о вар и вает зубы тканей продавец. Вертихвостку молодую кличет з а собой. Ряд ом в юрте — восхвалитель, грамотен едва, О н з а золото могущим продает слова. З а п и х а в огрызки в торбы, кости и куски, Б р о ди т кучею огромной нищ ая братва. ' Вон акын-старик напрягся — ж алко кадыка, Песней жалит его юный, словно гнус-мошка. Там д ве стороны противных ссорятся, орут, О б зы вая , проклинают, на словах пока. Борин1 иль тымык2 держа на руках своих. Б удто у зд ы всех коней в пятерне у них. К р ик глашатаи поднимут — уш и затыкай. Вести слушая, народ все-таки притих. 1 * Г о л о в н ы е уборы (шапки). 239

Н а рассвете пыль у юрт кружит колесом. Закатилось солнце — юрты распирает сон. Тесно спят казахи-гости, томно развалясь, И одежды, и бородки пахнут кумысом... Так великий пир поминок шумно начался, Не расскажешь сотой доли, просто чудеса. Не преувеличив, скажем — были на пиру Мяса горы и озера, реки кумыса. Развозили там джигиты блюда в перемет, Белой пеной на конях вис горячий пот. Месячный запас тяжелый мяса съеден тут,— Разве люди пожалеют асу лучший скоті Сагыная ас — поминки — прочим не чета. Но откуда же берется столько лбов скота? Отовсюду все керейцы привели с собой. С каждой юрты по барану— чем не барымта? По десятку, полтора всадник гнал любой, Колыхая за седлом кожаной сумой. Строго восседают бии, спросят с бедняков, Если бай, проверив, крикнет: «Где ягненок мой? Рядом — старшина свирепый на квитки налег. Говорит: «Давай-ка с дыма столько-то налог»... Заворачивают в степь пастухи коней, А у юрт о вдовах спор вьется,«как дымок. Здесь стервятников немало, ястреб есть и сыч. Вороны и кобчики подают свой клич. Как верблюды, все объелись,, фыркают, плюют. Кумысом рыгает бий, красный, как кирпич. С выпученными животами, лежа, как скоты, Мясо мясом мнут в желудок, бегают в кусты. - И, прохладу создавая, машут на себя, Преют, крякают, визжат, чешут животы. А суфи перебирают четки кое-как, В каждой юрте — дервишей крик: «Алла и Хак»

А старуха Сагыная с миною брюзги Гонит каж дого долой: «Уходи, варнак!» Вороны остервенились кровью ножевой, О т проглоченного сала зоб топы ря свой. Б оязливо жмутся к юртам сироты и псы. «Где б стащ ить себе кусочек» — думает живой. М урзы гордо разъезжают — в серебре седло, Бедняки дрова таскают — спинам тяжело. Вот такой однажды пир был тогда в Арке У могилы Сагыная. Так до нас дошло. КУЛАГЕР И А х ай про славный ас слыш ал стороной, Кулагера своего выстояв зим ой. Посадив с собой мальчишку, только для байги Выехал А хан к аулу, выбрав пу ть прямой. Путь д алекий Кулагер сразу отмахал, Ш есть ночевок по дороге — днем не отдыхал. В дальний край о Кулагере слух дошел давно. К аж ды й что-нибудь в А рке про него слыхал. Вестовой глядится в степь, зоркий , словно черт. Подскакал к Ахан-серэ ок азать почет. Он «добро пожаловать» — скаж ет вам — «салем» И с к о н я сойти поможет, в ю рту увлечет. Говорят — оратор в споре, а б аты р — в бою, А скакун на скачках аса явит пры ть свою. «Здесь Дуль-Д уль из К окчетау!— люди говорят - - Взял нем ало он призов, но в другом краю»... К улагера привязав, путник в юрте сел. К к о но вязи чтоб никто подходить не смел — Не спускает глаз Ахан с м илого коня, Войлок в юрте на коня отвернуть велел.

Слух пошел —«Из Кокчетау прибыл конь Куда». Жадный набежал народ; побросав дела. Т у т Ахан прочел молитву, плюнул на траву, Чтоб коня его толпа сглазить не могла. Кулагера знал давно понаслышке люд. «Здесь оні» — уши навостри, к коновязи прут. Побросали все поминки, сгрудились в одно, Н а саврасого коня посмотреть идут. А бесценный тот с ав р ас ы й только задремал, Т у т керейцы и аргынцы рядом — стар и мал. Тот, кто зорок, кто знаток, понимал в конях, Лучшего коня узрев, глаз не поднимал. Вольно Кулагер стоит: всех собрала весть. Слышен говор:— Это он, Кулагер и есть?.. Ноги, голову его оглядев, галдят: — Где же быстрый тот скакун?— я не вижу здесь. — Кости сдвинуты, гляди,— и губа плоха. — К а к собачья глотка— ш ея. Голова суха. — И суставы выпирают, и корява стать. — :Д а , небрежно сотворен — лишь для пастуха. — Н е возьмет он приза, нет, знаем, почему, Мускулы остры, отдельны,— знаем, что к чему. — В Кокчетау, видно, хвалят даже кляч хромых, Псами будем, если приз отдадим ему. — Я б на заячей охоте на саврасом был. — Я бродячим торгашам Кулагера б сбыл. — Чем посмешищем стоять, запустив в байгу, Я бы в юрте посидел, чтобы чай не стыл. — Я бы пастуху отдал, чтоб овец пасти. — Я б на мясо, откормив, обратил,— прости. — Я б к какой-нибудь с та р у х е в зя л его на ас. И, прирезав, мясо съел — душу отвести. — Кости, словно у коровы, все туда-сюда. Зад свисает, грудь тоща, долговяз — беда!

Это р а зве Кулагер, это он и есть?.. И см ею тся над Аханом люди б ез стыда. Т ридцать-сорок знатоков спрятали глаза. К уренбай промолвил вдруг: — Г розен, как гроза! Впереди о т Кулагера зверь не убежит. Сзади — лучшему коню перегнать нельзя... У дивился тем словам сразу весь народ. К уренбая знатоки взяли в оборот. Самый зоркий, знаменитый среди них казах — К уренбай — отмалчивался, сж авш и твердый рот. Куренбай вонзил опять в К улагера глаз. И со всех сторон его обошел не раз. Чтоб услы ш ать Куренбая, мнение его, Ж дет то л п а притихшая, молча, чуть не час. Куренбай еще коня обошел кругом. — Б лагородны й конь и резвый! — он изрек потом. — П у ть далек его! Вся сила — впереди коня. Д а, сам о телосложенье говорит о том. Тело отлито, как будто— кованая грудь, П ривлекает все вниманье — только зорким будь. Бабки коротки, смотри, а копыта — сталь. Словно камень Кокчетау — сроду не согнуть. Голова суха, а уши, как камыш, торчат, Ш ея гиб кая, как глотки молодых зайчат. Круп ш ирок, спина прямая, мускулы туги, Соколиное предплечье, локоть, как рычаг. Ноги ж илисты и прямы, в зем лю бьют— пора! Грудь лисы , колена гончей, ноги — вес пера. Голени продолговаты, мускулы — кремень, Репица хво -та чудесна — словно у бобра. Н а кокандский шелк похож бесподобный хвост, Он не густ, но и не жидок, и ни тощ, ни толст. Воздуха полны подмышки, а лопатки — вкось. М ежду ног пройдет кочевье даж е в полный рост.

Луком выгнулся затылок, холка не мала, И подтянуто бедро — будто у козла, Н оздри, как мешки, поймают сразу ветер гор, А гортань — в одно с дыханьем — ровно пролегла! • Отпусти на лето — жиром он не обрастет. Лишнего, для среза, мяса и ворог не найдет. Длинный круп, пещера — горло. В кресле скачешь ты! Ветер — в беге, а привяжешь.— станет и замрет. Н и Восток ему, ни З ап ад не замешан в кровь. Н ет и примеси английских славных рысаков. Этот конь — родной, казахский, он извечно наш, О т арабских ни кровинки нету. Вот каков! Н е монгольский—животастый, с вислой головой. Н и шотландских и ни шведских нет в крови живой. Благородное созданье, он неутомим. Запусти его с конями — о » передовой. Х оть на вид и неэффектен, есть н повидней, Н е ахал-тскинец он, не иомудский конь. В скачке вырастают крылья, скачет много дней. Ю рту свалит, если дунет из ноздрей тугих, Птица, зверь не догоняют, он догонит их. Если кол—-беда лихая—не распорет бок, Никогда недосягаем для коней других. О н — тулпар в расцвете сил — меньшее беру. Безучастен он, увидишь — и решишь, что вру? Вижу я — сверкает лоб славой золотой, Счастье полностью за ним будет на пиру. Е сл и на моем глазу нет сейчас бельма, Если злой шайтан меня не лишил ума, Если я знаток в конях, то клянусь, что он П риз возьмет, а все другие спляшут задарма. — Вот так да! В конях он слеп! Вот нашел пример,— Н асмехаю тся над ним вы ш е всяких мер, 744

— Разбираеш ься в конях, что за речь сказал! — Н е спешите, на кембе1 скаж ет Кулагер! К у л агер а заветный день слово скажет сам. Т а к зач ем же ссориться и ругаться нам? К у лагер казахский наш — лучший из коней. У того же, кто не видит,— бельма по глазам.— Т а к отр езал напрямик мудрый Куренбай, Н о А х а н а окружили, каж ды й — бий и бай. — Г де сородичи твои? П очему один? — С праш иваю т, отвечать только успевай. И с твоей родни сауын2 б р ал и мы всегда. Н ам не нравится — пустым прибыл ты, беда. Ведь на поводу коня ты приш ел один. Н икого из Карауля3 не привел сюда. — К окчетау люд остался, а прислал коня И м еня — Ахан-серэ, так зо в у т меня. Ч т о ещ е в ам ? Кулагера в с к а ч к и я пущу — П усть гл а ш а т а и объявят, н о в о с т ь ю маня. Бы л глаш атай приглашен — неказист собой, Это б ы л бедняк забитый с горькою судьбой. Всю историю коня рассказал Ахан И велел отбарабанить, чтобы знал любой. С ерый Ястреб покорил э то т край, народ, П ятилетие подряд он призы берет. С о бираясь на байгу, говорили все: — П р и з вы'Серому отдайте сразу, наперед. Всех, приехавших на ас, криком разбудив, Пел глаш атай: «Кулагер будет впереди» Я стреба хозяин важный, слуш ая про то, Вдруг почувствовал, как сердце екнуло в груди. М есто ф и н и ш а на байге. Д о й н ы й скот (здесь в зн а ч е н и и «сбор»). Н азван и е рода. 245

Е сть потомство Бекайдара — знает весь Алтай. Ш ла от дедов до потомков заповедь — взлетай! У старшого Бекайдара сын есть^— Батыраш. Груб и вспыльчив он. Попробуй силы испытай. Говорил я — Серый Ястреб вам уже знаком. Батыраш на ас явился с дорогим конем. Выдающийся скакун впереди всегда. Всех коней он разбросал, кац чума, рывком. П риза ни одной душе он не уступал, То верблюд, то сирота доставались в дар. Разве он уступит приз в нынешней байге? Всю Арку разъел, как щелочь. Вот какой тулпар! Батыраш — его владелец — спесью наделен, Поражения не стерпит, в похвалу влюблен. Если в скачках проиграет — лопнет ствол хребта. «Это смерть коя придет» — заявляет он. Он слыхал о Кулагере слух издалека, Говорили все аргыпцы, вся Сары-Арка. Осторожно Батыраш подсылал людей, Чтоб себе заполучить этого конька. Посылал он Жексембая разговор вести. Предлагая вдов и скот, серебро в горсти. Покровителем н сватом обещая стать. Так стремился к Кулагеру отыскать пути. Но Ахан любил коня всем, что в сердце есть. И Ахана не прельстили ни добро, ни лесть. Ястреба пером украсив, молшТЬй назвав, Разозлился Батыраш, затаивши месть. Обе стороны считали — чуждую в беде. Скакунов таких в забегах не было нигде. «Прибыл Кулагер» — услышав, Батыраш умолк, Беспокойство он с трудом удержал в узде. Сагынай своею смертью возбудил народ. Серый Ястреб на приколе подтянул живот, 216

Зи м у целую скакун на приколе был — Е л овес, пил молоко, строгим был уход. Зав о ев ы в а л себе славу много раз. Славу эту раздували с помощью прикрас. М ысленно завоевав новый п р и з себе, В ю рте думал Батыраш, не см ы кая глаз: «Серый Ястреб, цель твоя — мчаться впереди, Н о яв и л ся Кулагер — вот он, погляди!» Б аты раш давно точил на него клыки, А теперь заж гло нутро, холодно в груди. «Своего коня Ахан издали пригнал. Д альни й путник, одинок, да и родом мал» — К Б аты р аш у мысли шли разн ы е сейчас, Кулагеру гибели злобно он желал. СПОР В ю ртах тень. В сабе опять всплески кумыса. Выпив, лю ди повышать лю б ят голоса. И А х ан не пожалел песен д л я людей — П опросили спеть, так пой, не жалей баса. Ю рту, там , где ночевал, разорвут, смотри: Ж мут снаружи навалясь, д а в я т изнутри. О лю бимой о» поет, страстью опьянен. Вспомнил сокола полет в отблесках зари. «Ой, лю бим ая, родная, что приснилось мне? — О четырнадцатой полной, дум аю луне. Не гл яж у я на коняг в дальней стороне, Лиш ь о чистокровном я думаю коне. Чай душистый в серебре полонил мечты. В збадривает аромат тонкой духоты. О лож бине, где не мял красоты никто, О д ж а й л яу думаю, где стоят цветы».

«Акмарки» Ахая пропел, о думою о пей, «Белых пальчиков» напев взволновал людей, «Т ри павлина», «Сарымбет» спел еще Ахан, В юрте белой у него сделалось тесней. П ел он — так вот мчит скакун: и глаза грозят. Вверх идет, берет подъем, и глядит назад, Т ак вот падают орлы камнем на лису, К ры лья выпрямив внизу, тихо тормозят. «Т ы , лисичка золотая,— я б тебя украл, Т ы мелькнула, быстрая, как олень-марал. Распростер я сразу крылья над рекой Урал, Очарованный тобой, высоту набрал. Изгибаясь тонким станом, как из камыша, К ак тальник, ты выходи к волнам Иртыша. Я скажу тебе: 'ты, как роза, хороша, Соловей иранский я — в песне вся душа. Н а утесе недоступном пусть бы ты росла — Все равно смогу достать хоть кончиком крыла!» Громким голосом Биржан — гордый наш певец — Перевалы оглашал из конца в конец. О н не то, что наш Ахан,— голос был грубей, Н о пронзителен напев,— покорял певец. «Т ри павлина», «Эх, судьба», «Кокчетау мой», «Норовистый мой саврасый» — на мотив иной, «Эй, шалунья», «Так и будет» — песни спел Ахан, Мастерство его дарили чуткой тишиной. Н е махал домброй Ахан, не кричал — пляши! Лебединый голос плыл и звенел в тиши. И баюкали людей нежные слова. Мелко-тоненько чесали зуд твоей души. С Кокчетау будто вниз лился мед рекой, Будто бы весенний ветер несоя над Аркой, Люди досыта глотали, песни упоили их, Размягчались все сердца, приходил покой. 248

В новь и вновь поет А хан, чувства вороша, А с приник к его устам, зам ер не дыша. И прибавили еще песням красоты «М олодость» и «Акмарка», «Гордая душа». — Д а , сладка уж очень песнь нижних тех родов,—■ В идны мысли по резьбе подобревших ртов. П есни все свои забыли местные певцы. М астерски поет Ахан, дальш е петь готов. «Х орош о коня украсил филина наряд, К о н ь и всадник молодо над землей парят. Х о р о ш о скакать к аулу десять дней подряд, П овстречать любимую, встретить милый взгляд. Х о р о ш о любимой с теткой передать привет. И смеяться вежливо, слы ш ать «да» и «нет». О бъясняться знаками, с помощью примет, Выведать у тетушки девичий секрет. Х о р о ш о скакать гнедому и нести меня, И в оврагах прятаться, ж дать исхода дня. Х орош о, в ложбине пр ивязав коня, К р асть ся к белой юрте, травы стороня. В о т у юрты встанешь, подавив испуг. И когда почувствуешь ж а р любимых рук. Засм еется пава тихо у плеча, К аж ется, что солнце заси ял о вдруг. Л е ч ь под одеяло — на двоих одно — Р яд о м головами, тихо и темно, И раскрыть друг другу тайны сердца все (Б у д т о рылись в сундуке и открыли дно). Х орош о перед рассветом о т нее уйти И коня стоялого, поискав, найти, Д а т ь ей повод подержать и сказать — прости — Табакеркой о седло постучать в пути. К а к подумаешь, да есть ли к счастью путь иной. Чем скакать от милой на заре домой. 249

Возвращаться с песней в свой аул родной, Будто приз взял на байге конь летучий твой...»' «Белой кистью» и «Лучом» усмирив свой пыл, Он «Красавицы изящной» спеть не позабыл. У Ахана в песнях все — и огонь любви, Был любимый конь его, в небе сокол плыл. Так Ахай, разгорячась, спел им до конца, Будто ветер Сарымбета обвевал сердца. Силе песен подивясь, захмелел народ. Восхищенный, слушал он дальнего певца. Просто ради интереса пел он, не вини. Было тесно, но сидели все без толкотни. Кончил он — хвалили люди, а потом опять Кулагера обсуждать начали они. — Рады мы, что вы с собой взяли скакуна, Слышала про Кулагера наша сторона... — Вероятно, поражений Кулагер не знал, Серый Ястреб Кулагеру — просто новизна. — Ястреб многих победил на своем веку, Серого не обгоняют кони на скаку. Требуя призы до скачек, Батыраш всегда На вершине счастья жил, словно на суку... — Он удачен, наш скакун, неустанен, лих. Батыраш прославил духов предков дорогих, До сих пор не выпуская наперед коней. Он арканом вяжет счастье скакунов других... — Серый наш недосягаем для других коней, Скачут здесь или вдали — он всегда видней. Батырашу приз опять в руки попадет. Предрешили мы байгу, не тужи о ней... — Так безбожно все призы забирать он мог. Счастье будете пытать? Помогай вам бог! Хоть и славен Кулагер, только бог один Может сделать, что бы Серый обогнать не мог, 250

— Я про Серого слыхал только похвалу — « Н а Алтае — кони все у него в тылу». О н хорошего хозяина не встречал пока. П рикручу я на байге Серого к седлу!.. Батыраш у некий льстец передал слова,— «М ол, Ахан хвалился там — тоже голова! Кулагср, сказал, не д а с т обогнать себя, И у Ястреба на приз отберет права»... Батыраш , услышав все, побледнел и смолк. З л о б о й дьявольской вскипел постаревший волк, В юрту белую влетел, пнув ногою дверь. Л е ж а , не успел Ахан отодвинуть ног. Н о перед гиеной он все ж не оробел, Б аты р аш раскинул плеть, на колени сел, З л о б н ы й голос зашипел, разрывая тишь, И тогда Ахану он так сказать посмел: — Прибыл из К арауля ты на священный ас. Х вастался, что отвоюешь славу ты у нас? П р и з заране ртом своим присудил себе, З а я в и в : «Пускай другие отдохнут сейчас». Р о д твой слаб перед моим, разве он не мал? У меня ты приз в байге разве отнимал? И л ь сорпа у Сагыная превратилась в пар? Г овориш ь—«Я обгоню!» Лучше ешь мой кал!.. Я орел, перелетаю, не садясь, Алтай. Воробей такой, как ты,— близко не летай! Говоришь, привяжешь ты Серого к седлу ? I К о л ь не знаешь ничего — лучше не болтай. И откуда у тебя эта наглота? Настроение испорчу,— не раскроешь рта. Р о д твой .рос, седлал коней только для тюре, Е сть , бедняга, у тебя лошадь, да не та!.. С ильно уязвил старик, яд — не молоко. Растерялся он сперва, тож е — нелегко. 251

У Ахана норов крут, вспыльчив и остер. Ядовитые слова ранят глубоко. — Т ы невежа, погремушка, полная угроз, А прорезаны глаза, как зады у коз. Кто такой ты со своей бороденкой злой? Черт А л тая и кастрат, разоряться брось. Кулагер есть у Ахана, никакой другой, Серого готов к земле он пригнуть ногой. Разве будет он глядеть в бороду твою? — В мыле, в пене Кулагер пролетит байгой. Если бай ты, так и то не забью сь в кусты, Создан острый мой язык не д л я немоты. Серого не прикручу,— Кулагер — тебе! Хоть скакал бы твой отец, а не то что ты. Батыраш не мог в ответ вымолвить словца, Как щипцы в огне, чернел и опал с лица. Молчаливая толпа думала свое: «Здорово певец Ахан высек «молодца»!» У Ахана ведь душа тоже не робка. Сердцем он не задрожал, увидав врага, Не боясь, что одинок он в чужом роду, Не печалилоя о том, как пройдет байга. Люди прекратили спор, опустив глаза,— Может в ссору вылиться, к худшему скользя. Пересуды прекратить все решили тут, Предстоящую байгу угадать нельзя. Батыраш синел во мгле, головой мотал, Как затравленный, кося, юрту покидал И оглядывался все. Вслед за ним народ Юрту стал освобождать, сразу — стар и мал. Песнями и скакуном вызвав втот гул, Как скакун, что впереди к финишу свернул. Так Ахан лежал и пел, качая головой: «Там у Сарымбет-горы мой родной аул». 252

КЕМПЕ1 Г ору мяса своротив, кум ыса запас, В Ереймен-горах гудел небывалый ас. Д о отвала всех гостей накормили тут, В р ем я скачек и призов подошло как раз. В о т и жители Арки в з я л и повода. С к р ы л а землю, небеса пы льная гряда. Т у т глашатаи сказали, сообщая всем, Ч т о смотрители в пути, всем — скакать туда! «Эй, народ почтенный, Прибывший на ас. Слушайте вы нас. Помните — зд е с ь больше Блюдоносцев нет. Двинулись смотрители, Все — за ними вслед! Вы туда скачите все, Спросите кембе — Приглядитесь пристально Под ноги себе: Там холмы теснятся, С \"гор летит вода. Там щавель— как локоть. Травка молода. Ягоды — с ведерко В Ереймен-горах, Там Жолман-горы Нагоняют страх. Жыланды верш ина там, Там овец следы. Там для скачек ровное Плато Каиынды. Есть у Кусак-озера Место для байги — Там кембе. Смотрители На кембе строги. 253