Литературный Альманах "Украина-Беларусь: антология современной интернет-литературы"

Литературный альманах «Украина – Беларусь» снова совершать эти счастливые полёты наяву. Как же нас распи- рало от радости куража, от снега пушистого и мягкого, от дружбы нашей! В напрочь промокших шароварах, с горящими глазами и пылающими щеками мы возвращались домой. Ели горячие блины с яичницей прямо со сковороды из печи, закусывали хрустящими маринованными лисичками или квашеной капустой. Потом наспех доделывали уроки и намертво падали в постель. А какие прыжки с деревянным шестом я совершала в снежные сугробы, что наметались под обрывом нашего огорода – ооооо! Папа приехал на обед домой в санях, запряженных лошадью. Мы тут же окружаем сани, гладим по крутым бокам круп лошадки, угощаем яблоком. «- Папа, прокати!» «- Да некогда мне. Садитесь, катайтесь,» – так беспечно заявляет отец. О-о-о, радость! Мы тут же заваливаемся на сено, которым устланы сани, я беру в руки вожжи и, как заправский извозчик, кричу: но! но! Лошадка покорно трогает с места, и вот мы, пасса- жиры гужевого транспорта, важно едем по нашей Трудовой, Заре- ченской, Заводской улицам. И хохочем от счастья и громко по- ём:»Ой мороз, мороз, не морозь меня!..»Поездка удается на славу, транспорт мы папе подаём вовремя, зато ж сколько потом воспо- минаний восторженных! И еще яркий эпизод моей зимы. Я в 6-м классе. Мы с девчонка- ми-одноклассницами собираемся у Зины Потапковой, что живет неподалеку от железнодорожной станции Городок. Заправив пла- тья в шаровары, которые мы предусмотрительно прихватили с собой, отправляемся к еловой полосе, что тянется вдоль железно- дорожного пути. Ели невысоки и в сплошных шапках снега. И вот каждая из нас, выбрав себе объект, карабкается по сучьям ели, пробивает головой эту затвердевшую шапку и выбирается наверх на снежную вершину. Внизу под белым покрывалом земля, мимо бегут поезда. А мы, покорители снежного «Эльбруса», машем ма- шинистам руками, кричим «Ура-а-а!» Они улыбаются, тоже машут нам, некоторые грозят пальцем. Мы ползем друг за другом по всей сплошной полосе, ползём, ничуть не боясь сорваться, упасть, получить переломы, напороться на сук острый…Прекрасная дет- ская бесшабашность, которая ещё не имеет представления о ре- альных опасностях! Иголки елок колют нам руки, снег лезет в 151

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» глаза и рот, но мы не обращаем на эти пустяки внимания. Нас за- хватывает радость новых открытий и ощущений. ГЛАВА 5 А за сказкой моих зим приходит прекрасная Дева Весна! «О весна без конца и без края!» И снова моя Горожанка – главная фишка сезона. Лёд на ней набухает, трескается и начинается пора ледо- хода, а с ним и половодье. И звенит, звенит в воздухе наше весен- нее счастье! Прибежав из школы, быстренько переодевшись и пе- рекусив, мы с соседскими девчатами и мальцами (так мы называ- ли пацанов) мчимся с деревянными шестами на нашу речку. Вы- бираем большую льдину, плывущую по реке, прыгаем на неё и, оттолкнувшись от берега, отправляемся в свободное плаванье. Теперь уже мы моряки, покорители вод и льдин! Отчаюги, короче! Как -то льдина наскочила на большой камень, торчащий из воды, и раскололась по полам. Те, кто плыли по ней со мной, успели до этого спрыгнуть на берег, а я осталась. И вот по отколовшейся по- ловинке я плавно скольжу в ледяную воду и почти по пояс погру- жаюсь в нее. Ребята бегут вдоль течения, протягивают мне свои шесты и, ухватившись за один из них, я выбираюсь на берег. Мчусь промокшая домой, всё с себя сбрасываю, переодеваюсь в сухое и – снова на берег. В каждое половодье река выходила из берегов, мостик-кладку затапливала и почти всегда сносила потоком воды. Иногда нам удавалось спасти кладки, стаскивая доски и перила на берег, по- дальше от воды. Из-за половодья в школу нам приходилось хо- дить очень далеко по большому мосту на Ленинградском шоссе. А когда спадала вода, кладки снова восстанавливались, и мы торже- ствовали. Ах, эти мои фатальные кладочки над моей Горожанкой- рекой! Стоя на них поздним вечером вдвоём с моей первой любо- вью Витькой Черниковым произошел, нет, случился, нет, совер- шился мой первый поцелуй!.. Это было 25 мая в день последнего звонка перед экзаменами, когда Витя провожал меня со школьно- го вечера. Внезапно на кладках остановил, развернул лицом к себе и поцеловал. Это было так неожиданно, сладко, что у меня закру- жилась голова. 152

Литературный альманах «Украина – Беларусь» … А у меня начиналась новая захватывающая полоса жизни. Детство и отрочество закончились. Пришла леди Юность и при- несла на своих крыльях много новых радостей и открытий и, увы, потрясений, болей и потерь. И разочарований. Но это уже другие истории вечной сказки нашей жизни. «За всё, за всё тебя благодарю…» А мой путь зовёт меня… 153

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Галіна Загурская У ГЭТЫМ ДЗІУНЫМ СВЕЦЕ… РАДЗІННЫ ДОМ Як хораша, што ёсць радзђнны дом, Якђ мяне з усђх дарог чакае. Тут журавель з паржаўленым вядром Яшчэ адчайна ў неба пазђрае. Прытулак тут мађх юначых сноў, Хады пачатак ђ наступных крокаў… Вось ђ лячу-вяртаюся дамоў, Каб азђрнуцца ля свайго вытоку, Каб у цђшы даверлђвай знайсцђ Супакаенне ђ прагнаць трывогђ... Пакуль яшчэ жыццю майму ђсцђ, Сюды вяртацца мне з любой дарогђ. 154

Литературный альманах «Украина – Беларусь» ПОУНЯ На небе поўня бледна-залатая Свае праменђ сее на блакђт. Яна ваколле тайнай напаўняе І цэдзђць срэбра на лђсцё ракђт. А прывђды навокал – незямныя, І кветкђ незвычайныя цвђтуць, Прымоўклђ дрэвы ђ цяпер, нямыя, З таемнасцю насустрач мне плывуць. Мне лёгка стала ў гэтым дзђўным свеце: Я на праменях поўневых плыву – Нђбыта я на прывђднай планеце І тых, каго люблю, адтуль заву. ДУХ ЗЕМЛІ Дух лугоў такђ, як пахне мёд: Ён настоены на спелых травах. І як добра, ёсць паўтор штогод: Травы скосяць – вырасце атава. Дух зямлђ не толькђ тут п’янкђ – Ён яшчэ больш моцны у балотаў, Дзе у жнђўнђ спеюць буякђ І багун дурманђць нас употай. Асаблђвы водар у бароў: Дух жывђцы чуецца ў павевах, Пах мядовы йдзе ад верасоў, Ды ђмхамђ пахне на сугрэвах. А рачны, азёрны дзђўны пах То дыхне аерам, то лђлеяй… Над усђм над гэтым – небны дах, Дзе прыгожа воблакђ бялеюць. 155

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» *** Пайду блукаць у цеменђ начы І сузђраць сапфђры зорак ясных. Так добра ад будзённасцђ ўцячы – Не думаць аб зямным у мђг прыўкрасны. Са мною неба стане гаварыць, Я растваруся ў велђчнай любовђ, Дзе конђкђ ў цымбалы будуць бђць, І буду з ђмђ я ў вясёлай змове. Пайду туды, куды паклђча шлях, – Па траўным полђ, па ягоных росах… Як пахне пранђкнёна па начах! Хмель асаблђвы ў лугавых пракосаў. Злђюся я з прыродай у адно І праганю усе свае сумненнђ. Пасцеле ноч пад ногђ мне радно – Пайду па ђм праз вечнасцђ ђмгненнђ. Умыюся я траўнаю расой, Душу абмыю ранђшнђм павевам, Зару сустрэну ў цђшы над ракой, Каб трапђць ў новы дзень з птушыным спевам. ВЕЧАР Схавалася сонца ва ўлоннђ Пастэльнай зары над зямлёй, І вечар цалуе далонђ Ужо прахалодай сваёй. Кагосьцђ завуць перапёлкђ З гушчэчы сђвога аўса, 156

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Запахлђ вячэрнђя зёлкђ. Чаруе ђ вабђць краса!.. І месяц – вясёлы, двурогђ – На светлым блакђце завђс… З кустоўя ж ляцђць над мурогам Трывожлђвай ђвалгђ свђст. Зефђру начнога павевы Ласкава завуць нас удаль… На кветках у лузе, на дрэвах Разлђты пяшчота ђ жаль… *** У бязважкђм сусвеце, далёкђм цђ блђзкђм, Спамђнае душа ўсё зямное сваё: Што высокђм было, што было нават нђзкђм, – Спамђнае душа там, напэўна, усё. І калђ гэта так, то там ёсць ђ пакуты, Бо нђхто на зямлђ не пражыў без грахоў. І таму да зямлђ мы так моцна прыкуты Кожнай хвђляй жыцця – ўсђм надзейны тут схоў. А пасля… а пасля… Незнаёмы там вырай. І як добра, калђ ўспамђнае хтось тут Пра душу адляцелую 157

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» добра ђ шчыра, Каб маленнем свађм яе збавђць пакут. *** Хай будзе блаславёны ток Жыцця ў любой малой травђнцы, У той пупышцы, што лђсток Падорыць бэзавай галђнцы. Хай будзе блаславёны бег Крынђц, што поўняць нашы рэкђ; І блаславёны першы снег, Што цђха падае на вейкђ; І блаславёны час, калђ Засцелюць дрэвы жоўтым лђсцем Падол стамлёнае зямлђ, Каб ђм вясной ў галђнкђ выйсцђ; І блаславёны калаўрот Падзеяў добрых на планеце, І наш прыход ђ адыход У гэтым вечна новым свеце… ПРАД НОЧЧУ СІНЯЙ… Нябачныя ёсць сувязђ зямныя Памђж людзьмђ, падзеямђ, вякамђ: То добрыя, а то ђ надта злыя – Яны заўжды ўладарныя над намђ. Бывае, поўня гляне светлым лђкам І зачаруе – кожны гэта знае: Мы цђшымся прад тайнаю вялђкай, Ну а яна, няўлоўная, сплывае, Ўсмђхаецца над нашаю гардыняй І над усђм, што гэтак нам жадана… Калђ суцђшымся мы ноччу сђняй, Усё зямное бачыцца падманам. 158

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Наталья Иванова MR. VOICE* Памяти Алана Рикмана Звуки эти мне ждать доколе? Мир немой. Потому - не мой! Голос Ваш – силовое поле Меж любовью земной и мной… Волхвование обертона – Вся Вселенная стала - слух. Мятный ветер, глоток озона… Неподвластен Вам тот, кто глух! Пусть отыграна жизни карта, Грусть безмолвная душит пусть – В голос Ваш, будто в чёрный бархат, Я, озябшая, завернусь… *Господин голос 159

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» МАРГАРИТА …Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. … И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. М. Булгаков, «Мастер и Маргарита» И всё – как надо: град в весеннем гриме, Светилом золочённый чёрный драп, Букет мимоз. Да только взгляды – мимо… Мгновение – что каторжный этап. Закатных замков башни и уюты Рассыпавшись, не взяли на постой. Зрачок, сливаясь с темью-абсолютом, Ночь всасывает чёрною дырой. А хочется тепла и масла розы! Но холодом пульсирует апрель. Закутанная в мятный свет и грёзы, Она идёт сквозь ночь, как сквозь тоннель. Царит Селена. Власть её – повсюду. Марго зрит через полутьмы грезет В немом кино теней – кануны чуда И падает, как в омут, в лунный свет. Мчат восвояси тучи-пилигримы. Рассвет швыряет сумрака утиль. Глаза Марго – темны, неопалимы, Как угольной золы и прах, и пыль… Луна ушла. Марго, глотая слёзы, Бредёт назад, к постылому крыльцу… Как хороши, как свежи те мимозы, На лацканы ронявшие пыльцу!.. 160

Литературный альманах «Украина – Беларусь» А сказок нет… А боль не умирает… Затянутая в чёрное сукно, Что гот, Марго слезами протирает Готическое пыльное окно… ЗИМНЕЕ Лишь только студёная нега – Ласкаться надумает заметь И дозу снотворного снега Попросит простывшая память – Не скроюсь, не съеду, не струшу. В погоне за миражами Не буду греть тело и душу Курортами и кутежами. А стану и славить, и нежить Тебя, наваждение навье, Зима, белокурая нежить, Чья масть – «Светлый блонд Скандинавья», Чтоб, маясь в объятьях озноба, Ловить не таясь, без опаски, Твои, ледяная зазноба, Снежинки, как мятные ласки; Чтоб, словно глубоким наркозом, Души разможжённой лохмотья До марта сковала морозом Зима – Беловодья отродье… ОСЕННЕЕ Капелла капель. Словно бы из улья – Приюта неприкаянных химер – Вспорхнула осень – рыжая горгулья – Исчадие потрёпанных шпалер. 161

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» За нею в небо – клочья паутины, А выше них – изломом - птичий клин; В фарватере октябрьской путины - Листву влечёт небес ультрамарин; И, встрепенувшийся летучей мышью, Мой зонтик кажет чёрное ребро. Лишь тучи опускаются всё ниже, Швыряя капельное серебро Дождинок – подаяние для нищих. А осень в высях мечется, что зонд – Парит, порхает и кого-то ищет… Но обретает только горизонт. *** Есть в осени монахини смиренье И доброта, и жертвенность сестры, И птичьих стай, и листьев отпущенье, И солнцем освящённые дары. И осень, исповедуя берёзы, В сиянии закатного венца, Как старица, льёт ласковые слёзы В предчувствии блаженного конца. Перевод с французского языка Шарль Бодлер *** Я восхищён тобой, как полуночным сводом, О, чаша сладости, молчания сосуд! Явившись, а потом исчезнув, мимоходом, Ты озарила тьму, как небо – Млечный Путь. И легче на чужбине сгинуть мне безвестно, Чем руки оторвать от этой синей бездны. 162

Литературный альманах «Украина – Беларусь» И атакую я, ползком иду на приступ, Как на холодный труп – скопление червей. Жестокость глаз твоих, неумолимо чистых, Жжёт пламенем меня всё жарче, всё сильней. Перевод с французского языка Шарль Бодлер АЛЬБАТРОС Как часто заскучавшие матросы Средь грозных неизведанных морей Забавы ради ловят альбатросов, Скользящих за громадой кораблей… Избранник неба и король лазури Беспомощен на палубной доске, И крылья, не боящиеся бури, Как сломанные вёсла на песке. Крылатый пилигрим, лишённый силы! Властитель волн, посмешищем он стал! Он раскрывает клюв, кричит уныло – Хромой калека потешает зал! Поэт – князь облаков, небесный странник. Средь бурь и молний сладостно парить! А на земле он проклятый изгнанник, И крылья не дают ему ходить. 163

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Даниил Исаев *** Мне грустно... ночь… сижу... окно... Колышет ветер кроны сосен. Весна целует землю, но Опять во мне гуляет осень. Тоскливо в небо смотрит фон И я глазами высь копаю, Среди светил смолкает сон, Я нагоняет мыслей стаю: Живём один, один лишь раз — Я часто это забываю. В тумане дней — бесцельных масс Свою наполненность теряю. Я не один такой, мы все Страдаем сыростью болота. В нас понастроено шоссе, В нас крепко скована свобода . Нам очень важно быть собой, Нам очень важно быть с другими — Дуальность эта, боль и сбой Порой ,увы, не разделимы. 164

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Что мы — напиток наших чаш, Что мы владеем личным раем — Мы Знаем будто \"Отче наш\" — да только вот его не знаем. Живу так я, живёшь так ты. Живём, себе же яму роя, Не потому ль средь немоты Нам неспокойно от покоя? *** Очередные строки от поэта... Немного о себе, немного о тоске. И всё о том, что у него там где-то Душа шипит в обжаренном песке. Очередные эпиграммы к Богу... Он чувствует дыханье никуда, Как будто лошадь поломавши ногу, Со страхом ждёт смертельного суда. Очередных стихов, и песен сотня... Его стихи — чихает так душа. От пыльной были, сырости сегодня, От гари труб до звона камыша. Он не ведёт с собой переговоры. И может, потому сил нету описать — Ему легко смотреть на приговоры И тяжело над трупами рыдать. Очередные строки от поэта... Немного о себе, немного о тоске. 165

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» И всё о том, что у него там где-то Душа шипит в обжаренном песке. БАЛКОН Да нет ребята, не курю – я вышел просто за компанию. Поход курящих на балкон, Как будто путь ребёнка в Нарнию. Здесь кто-то о любви несёт, Другие бытность обсуждают. Луны печальные лучи Окурки ваши освещают. Мне любопытно лицезреть Как вы, судачя о насущном. Всё ищите , стряхнуть куда, И звёзд плеяды в небе тучном. Сочится разговор во двор Сигналка в далеке рыдает. Как будто дирижёр, устав, Лениво время направляет. Балкон, и солнца-сигарет, И ночь как будто ими вспенена. Какой-то даме пьяный тип Читает слёзно стих Есенина. Все слушать стали, и молчат — Он не заметил даже это. Так поглотил его настрой Когда-то певшего поэта. Он запинается, дрожит, Она глазами в кружке тонет... \"...И не обмытого меня Под лай собачий похоронят...\" Какой-то парень в уголке, Как будто поправляя чёлку Сотрёт горячую слезу, 166

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Опрямит мятую футболку. Обряд какой-то правит тут, И дымный плед балконом стелется, Что танцевали все они — Мне даже, собственно, не верится. *** Утро начинается не с кофе, Утро начинается с тебя. Ты у окна, сидишь недвижно, в профиль, пластмассу риса вилкой истребя. А за окном… а впрочем, ладно. Ты в комнате сидишь один. Так истуманенно приятно вдыхать, тиши искусый дым. Когда один, без интернета, без всяких вызовов к борьбе походкой розового лета проходишься в самом себе. Разглаживаешь мыслей клочья, пред денной, полой беготнёй. 167

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» И если сердцем ладишь с ночью – душой целуешься с зарёй. *** Дом погибшего поэта, На бок сел, и почернел. Лампа пряного рассвета Смотрит в окна, как в прицел. Утлым светом озаряя Пыль нетронутых седин: Стопка книг. И гостевая В рамах вынутых картин. Пол заполнен, как погосты Чёрным скопищем крестов, – Листьев скомканных наростом. Тонной тлеющих стихов Стол истрёпанный чертовски, Дымом гаснущих страстей. Он стоит по-стариковски, Меж бумажек штабелей. Стены голые, как осень, Голый, черный потолок. Воздух стар, и смертоносен Стол не пуст, на нем листок . Стены – бдители немые. Стих, написанный навзрыд. Все другие черновые, Для стиха, что там лежит. В нём – чудовищная сила, В нём – поэта эпилог. Стих, и красные чернила, Стул, петля и потолок. 168

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Евгений Калашников ЗЕЛЁНЫЙ ХВОСТИК Подарила мне Алёнка Чёрно-белого котёнка. Подарила и сказала: – Я сама нарисовала! – Вот спасибо! Чудный котик! А чего зелёный хвостик? – Карандашик мой сломался, Чёрный хвостик в нём остался. И добавила Алёна: – Хвостик должен быть зелёным. Очень модно и как раз Он под цвет зелёных глаз. МЕДКОМИССИЯ «А у нас сегодня в школе Медкомиссия была, – Сообщает маме Коля, – Медосмотры провела. Проверяли, как мы слышим, 169

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Дышим мы, или не дышим…» «Ну, и что же вам сказали? Может, делали уколы?» «Нет! Нам только приказали Пить побольше «Кока-колы», Кушать в школе только чипсы, Баунти, сникерсы и твиксы». У МЕНЯ БОЛЬНОЙ КОТЁНОК В детский сад звонит Алёна: – Я сегодня не приду, У меня больной котёнок, Он вчера попал в беду. Искупался в грязной луже, Простудился в ней к тому же, А затем ещё и папа Наступил ему на лапу. Нужен котику горчичник, Капли разные притом… В общем, буду на больничном По уходу за котом. РАСТЕРЯХА Просыпаясь по утрам, Злится, чуть не плачет Мишка, Поднимает тарарам: Ищет он носки, штанишки. Вроде здесь же раздевался, Но один носок пропал, Тапок где-то затерялся, Убежал, пока он спал. Все его одёжки ночью Убегают воровато, И зловредно, между прочим, Вечно прячутся куда-то. 170

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Под подушку, под кроватью, И за шкафом, и на нём… Невозможно отыскать их Даже с Барсиком, котом. Говорит он маме нервно, Отыскав носок и шапку: – Знаешь, мама, я, наверно, Буду спать в носках и тапках. ПАСЛАСЬ КОРОВА НА ЛУГУ – Посмотри мою картинку, – Говорит, смеясь, Маринка, И протягивает важно Брату чистый лист бумажный. Удивлённо смотрит Вова: – Ну, и что же тут такого? – Разве ты не видишь, Вова, На лугу траву, корову? – Покажи-ка мне поближе… Где трава? Где луг? Не вижу! – А траву корова съела! – А корову где ты дела? Засмеялась тут сестрёнка: – Съев траву, ушла Бурёнка. На лугу теперь – увы, Ни коровы, ни травы. СНОВА В ШКОЛЕ НЕУДАЧА… Огорчённый, невесёлый Шёл Андрюша после школы. Вид его, такой несчастный, Рассказал всё маме ясно. «Что, сыночек мой, не весел? Что так низко нос повесил?» – «Снова в школе неудача…» – «Не решил опять задачу?» 171

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» «Да, – кивнул в ответ Андрей. – Эх, на пенсию б скорей!..» ЛЕТАЛА КОШКА РЫЖАЯ Летала кошка рыжая За стаей голубей. – Чего летишь, бесстыжая?! – Кричали птицы ей. – Нахальство! Где-то видано – Летучие коты?! А в небесах обидно нам Терять свои хвосты! Вороны возмущаются: – Ату её, ату! А кошка улыбается, Кричит им на лету: – Я добренькая кошка, Волшебная немножко. Я никого не трону: Ни галку, ни ворону. Меня бояться нечего: Не буду вас хватать. Мне просто очень весело И хочется летать. ПЕРЕМЕННЫЙ ТОК Лишь только прозвенел звонок О том, что кончился урок, Как сразу – словно молнии Пространство переполнили. Мальчишки, как с моторами, Летают коридорами, Как будто переменный ток По их ногам, рукам потёк. Они дурачатся, кричат, Как стая маленьких галчат. В цирк бы их, да на арену, 172

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Чтоб за эту перемену Выплеснуть хоть порцию Энергии, эмоции. ПОЧЕМУ БАБУШКИ СЕДЕЮТ? Распекает мама Толю За его проделки в школе: – Почему вчера ты в классе На уроке дрался с Васей? Зубоскалишь на уроках… Мне с тобой одна морока! То подбросишь лягушонка Перепуганным девчонкам. Ведь тебе не привыкать И уроки пропускать! Скоро стану и сама я, Как и бабушка, седая. – Я не паинька, конечно, Но с лягушкой так потешно! А бабусе, между прочим, Я сочувствую, и очень. Вот теперь я понимаю, Почему она седая! Видно ты её немало В детстве тоже доставала! 173

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Тамара Ковалёва *** Где родина малая, только моя? Не сразу отвечу, — подумаю я… Возможно, она, где родительский дом Волнует жасмином весной под окном? Быть может, в краю, где любовь я нашла? Но не было там ни двора, ни кола. Нет. Что-то не то. Подожду отвечать… А те города, что сумели мне стать Родными и близкими, хоть далеки? А песня-журчание горной реки?.. Наверное, родиной я назову Планету Земля, где под небом живу. Вы скажете мне: «Но она не мала». Отвечу: «В сравненье с Вселенной — мала». ТУМАН Во сне танцуя над полями, Прощаясь с летом наяву, Туман воздушными слоями Ложился в росную траву... Гулял по лесу без оглядки, 174

Литературный альманах «Украина – Беларусь» В ветвях запутавшись густых, Играл с листвой пожухлой в прятки, Во мху болотистом затих... И, присмотревшись к силуэту Бегущих в паре лошадей, Туман писал картину эту, Как живописец-чародей. И я с ним птицей неумелой Летела по холмам седым Навстречу осени несмелой, Оставив лету лёгкий дым... МЫ СЛУШАЛИ С ТОБОЙ ОРГАН Мы слушали с тобой орган. И в храме музыки звучали — То дождь, то снег, то ураган… И даже ангелы молчали. Хранимый верною Двиной, Софийский пел, пронзая вечность. Стремительной живой волной Аккорды плыли в бесконечность... Твой взгляд блестел и замирал, С моим пересекаясь взглядом, Когда фантазию играл Маэстро Бах органным градом … Но это было всё вчера. Любые встречи — расставанья. Длиннее стали вечера, Короче — ночи и желанья. И вновь я слушаю орган. Лечу свободно в звёздах млечных, Где музыкальный наш роман Живёт в волшебных звуках вечных… 175

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» МИХАЙЛОВСКАЯ ОСЕНЬ Мы встретились с тобой сегодня снова, Михайловская осень-золотница! В твоём дыханье — пушкинское слово, Что ни с одним на свете не сравнится. Хранительница снов, ты молодела, Когда Татьяна юное посланье Онегину писала неумело О чистом чувстве робкого желанья. Легко внимая сказочным рассказам, Ты с нянею за мудрое веселье Из звонких кружек выпивала разом Наполненное русским духом зелье. Поэту чудные свои мгновенья Осеннего волшебного Эдема Дарила, наполняя вдохновеньем Его стихотворенья и поэмы. Ты, как молитва вечная, красива, Михайловская осень-золотница! В тебе — неиссякаемая сила, Ты — истинная русская царица! КАЛИНОВЫЙ КВАСОК Жарким танцем зажигает лето Утреннюю красную зарю! И в траве искрящегося света Есть где размахнуться косарю. По блестящей зелени проворно Маятник косы слагает ритм — Звуком стали утреннего горна С небом и землёю говорит. 176

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Мокрая рубаха… Сушит глотку… Но косить траву, чтоб сбить тоску, Надо. А потом -- попить в охотку Из калины красного кваску! Наполняет квас волшебной силой, Словно нарождаешься на свет. Позабыть навек измену милой Способа на свете лучше нет! ОДИНОЧЕСТВО 21 ВЕКА Я в виртуальности живу, как наяву. Хочу - махну в Париж, хочу - в Москву. Везде мне рады новые друзья, Такие ж нереальные, как я. Им жизнь свою готова разложить По полочкам, забыв, что значит жить И подчиняться вечной суете. Реальны только -- чайник на плите (Мой неизменный и надёжный друг) И тишина, звенящая вокруг... Такой большущий город - миллион, И даже больше лиц вмещает он. А места мне, как будто, не найти, Хоть в нём я истоптала все пути. Наверно, потому, что все подряд Реально у компьютеров сидят. ЭМОЦИО И РАЦИО Эмоцио и Рацио На лавочке сидели. В тени густой акации Болтали не о деле. 177

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» -- Ты знаешь, Эм, - скривился Рац, В тебе так много пыла, Что превращаешь, как паяц, «Сухие» факты в «мыло»: Зачем тебе, ну скажем так, Над радугой глумиться? Эмоциям твоим никак На спектр не разложиться. Ты раз до ста писать готов, Переставляя строчки: «Ромашек лучше нет цветов, А лютики – цветочки». А я учу законы, друг, – Они мне не в обузу. Не знаю творчества я мук, Не жду часами музу. -- Я чист душой, как пионер, – Ответил Эм упрямо. Как объясниться, например, Когда на сердце дама? А как понять, зачем на свет Рождает Бог поэтов? В твоих законах чувства нет, Как нет на всё ответов… Эмоцио и Рацио На лавочке сидели. В тени густой акации Болтали не о деле. 178

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Виктория Колтунова ДИРИЖЕР Город был пуст. Слишком рано для прохожих. Рассвет, еще не окрашенный теплом дня, заливал площадь прозрачной синевой. У подножия Лестницы лениво колыхалось море. Море вдыхало в себя свежий ветер и выдыхало его с йодом и солью. На улице, спускавшейся к площади, показался старик. Он нес в ру- ке дирижерскую палочку, и его стоптанные башмаки шаркали по плитке мостовой, потому что у него уже не было сил поднимать ноги, как следует. Он подошел к началу Лестницы, постоял, ровно выпрямив спину, и поклонился морю. Повернулся к нему спиной, а к Дюку лицом, поднял обе руки вверх и взмахнул палочкой. Над площадью поплыли аккорды увертюры к «Аиде». По бульвару в сторону Воронцовского дворца пробежала девочка лет восьми, видимо на репетицию хореографического кружка, вдоль ее портфеля свисали, связанные вместе, балетные туфли. С удивлением посмотрела в сторону дирижера, поискала глазами оркестр, и побежала дальше, опаздывала. Проехала машина, иномарка, из окна выглянул молодой человек, тоже поискал оркестр и уехал. Утро, все спешат. Вышли дворники с метлами, и занялись привычным делом. Появились ранние про- хожие. - Радамес! Радамес! Радамес! – грозно воззвал хор. У дирижера были длинные, редкие волосы, они свисали ему на спину, и пряди подрагивали, когда он, сверкая глазами, вздымал высоко руки. 179

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Встрепенулась листва платанов, услышав «Вальс цветов», людей становилось все больше, они оглядывались, искали динамик, из которого доносилась музыка, его не было. Пели скрипки о невыносимой боли утраты, но валторны утешали: «Все проходит, и это пройдет». - Да, да, все пройдет! - радостно и громко подтвердили литавры. И дирижер подумал, - а хорошо ли это? Солнце поднялось, и окрасило охрой два полукруглых здания справа и слева от Дюка. Держась за руки, на площадь вышли влюбленные, девушка под- няла к юноше удивленное лицо, это было их любимое танго, под которое они танцевали, когда… Дирижер был молод, на нем безупречно сидел новехонький фрак, и волосы его были густы и темны, и оркестр внимал ему как Богу. Люди толпились вокруг, кто-то покачивался в такт, кто-то просто улыбался своим воспоминаниям, кто-то закрыл глаза, отдавшись музыке. - У любви, как у пташки крылья, - пела красавица-цыганка, дразня своими бедрами собравшихся на площади испанских солдат, за- тянутых в красно-синие мундиры. У одного из них был кинжал с тонким, вьющимся по черенку узором. - Ее нельзя никак поймать. Тщетны были бы все усилья… Нельзя поймать, посадить в клетку любовь и звуки, они вырвутся сквозь прутья. Дирижер, зажмурился, вспоминая, толпа замерла в ожидании… Лишь лепет листвы и вздохи моря. Он снова поднял руки, взмахнул палочкой… «Ода к радости» объединила толпу, слила в единое целое, единый организм, наполненный гармонией и счастьем. Унеслась к небу, пролетая меж облаков в высочень. Торжественно поведали свою историю «Колокола». Дирижер устал. Свесил на грудь голову с редкими выцветшими прядями. Нащупал в кармане поношенного пиджака баночку с пилюлями. Пора домой. На третий этаж по винтовой железной лестнице, в комнату с запахом валидола, узким окном, сквозь ко- торое видны, поверх других крыш, верхушки подъемных кранов в порту. Долгую, молчаливую вереницу бесцветных часов он провел 180

Литературный альманах «Украина – Беларусь» на измятой кровати в одуряющей пустоте старости, думая, что умер. А он жив. Он живет. Он помнит. Он думал, что забыл, что она ушла, нет. Она еще в нем. Его музыка. ИНТАЛЬО В моей рабочей комнате на левом окне рядами стоят папки с до- кументами по правозащите. Взяв любую, я вспоминаю фигуран- тов тех дел, которые проходили через мою жизнь. На папке надписи: Королькова - изнасилование, Реутова – похищение, Иван Говдя – 115-ая. Почти всюду, где мужские фамилии, рядом стоит 115-ая. Убийство. Но если они здесь, на моем левом окне, значит, этот человек не убивал, а сидел за другого, либо его вина абсо- лютно не доказана, но он сидит, так органам удобнее. Есть папки, фигурантов которых я едва могу вспомнить, они по- чти не оставили следа в моей памяти и душе. Есть те, с кем при- шлось возиться долго, думать, искать зацепки в уголовном деле, ведь я не следователь и не адвокат, у меня мало инструментов расследования – ксероксы уголовного дела и только. Но и там внимательный взгляд может разыскать зацепки, несоответствия, противоречия и на них строить защиту. На правом подоконнике лежит деревянная рама, внутри доска, а на ней приколоты булавками бабочки. Рама памяти. Каждая ба- бочка – встреча, многолетняя или минутная, но что-то осталось от нее, впечатление, задумка, замысел, восторг, восхищение или пе- чаль. Здесь бабочки, чьи крылья прикоснулись к моему лицу или плечу, и от них отлетела нежная пыльца, впитавшись в кожу. Многие не знают, даже не подозревают, что они здесь, они меня не помнят. А я помню впечатление – интальо. Тут есть темно-красные махаоны, королевские бабочки, яркие, глаз не отвести, белые капустницы, совсем невзрачные, есть моль, она тоже бабочка. С некоторыми я была знакома долго, ощущала тяжесть сидящей на руке огромной бабочки, она взмахивала крыльями, отлетала пыльца, блестела радугой на предплечье. Моль прихлопывала ла- 181

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» донями, она умирала меж ладоней, на них тоже оставалась желто- ватая пыльца. Они не могут сдвинуться с места, они приколоты булавками, а я могу отколоть, снять, подумать, вытащить из сундука памяти, описать и отправить на страницы рассказа, посвященного этой бабочке или нескольким. Бабочки-человечки, приколоты к доске, ручки-ножки в раскоряч- ку. Зеленые, почти кузнечики. Это те, которые не летали, а под- скакивали, передвигаясь прыжками по земле, в поисках того, чем бы поживиться. Ночные бабочки-путанки, ночные мотыльки-мужчинки. Моя коллекция интальо – мой инструмент. Землекоп оставит лопату и пойдет обедать. Тракторист выклю- чит трактор и ляжет передохнуть в тени лесопосадки. Бухгалтер оставит на столе отчет и пойдет домой к своим детям. Инстру- мент актера – его лицо и тело. Актер снимет тогу римского сена- тора, и отнесет ее в костюмерку. Он свободен. Мой инструмент – интальо. Я не могу его оставить, снять, отнести. Оно вырезано на мне, впечатано в кожу, мышцы, память, сердце. Я тоже бабочка, прикрепленная намертво к своей коллекции. Я только могу перенести своих бабочек на страницы. Когда бабочки теряют булавки и переходят в рассказы, в раме на окне появляются новые. Те, что перешли в рассказ, узнают себя. Одни негодуют, другие радуются, им нравится узнавать себя по каким-то деталям. Горе писателя в том, что его инструмент всегда с ним, стал частью его организма, и избавиться от него невозможно. Вживлен, как чип. Сросся с тем, кто является его владельцем, но владелец уни- чтожить его не может. Кто более над кем властен? Уничтожить нельзя, а рассказать о нем по-своему можно. Сфор- мировать так, как ты его видишь, как хочешь видеть, как ты по- желал оставить его отпечаток в Пространстве. И здесь писатель властелин, не знающий ограничений. Счастье писателя в бесконечных возможностях владеть своим ин- струментом. И кто над кем властен? 182

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Сергей Коноваленко *** Дайте мне кусочек хлеба Хлеба не простого, из пшеницы золочёной, края дорогого. В этот хлеб вода вливалась, чистая, родная… Ни одна с ней не сравниться, даже ключевая. Этот хлеб ветра ласкали, Руки хлеб месили, Моей матери любимой, что меня носили. Эти руки хлебу душу свою отдавали, Эти руки в колыбели Нас с тобой качали. *** Моя муза – Просто жизнь! Я её не выбираю. Я бесполую её, Днём и ночью принимаю. С ней тоскую, с ней грущу С ней ликую и желаю… 183

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Но другую, как у всех… Я себе не пожелаю. Сумасшедшая, больная, Крылья срезаны и сбиты Всё равно мы только с ней, Навсегда в едино слиты!!! ЗАВЕТ Не одевай чужих крестов, Себе на белу грудь. Не забирай чужих наград, Ведь с ними не уснуть. Чужую славу не бери, Чужая так горька. Ты заработай, мой сынок, Чтобы была твоя. Чтоб людям смело ты смотрел, Не в ноги, а в лицо. Чтоб от друзей не слышал ты, Что попросту – дерьмо… Цени ты Дружбу, мой сынок, Коль Верные Друзья Любой помогут крест нести, Они – твоя семья. Не предавай своей любви. Она дана лишь раз. Не делай культа с пустоты, Бросая пылких фраз. Коль будешь эти ты слова, В душе своей хранить… Не стану я, поверь сынок, Пустое говорить. ПОЗВОНИ Позвони сегодня маме! Позвони сейчас отцу! Пусть прекрасное начало 184

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Сотворишь сейчас венцу. Завтра может, будет поздно. Если поезд их уйдет… Ни одна на свете сила Их обратно не вернет. Ни одно большое чудо, Их назад не возвратит… И под старость «одиночек», Вас то чувство посетит. Пусть не с первого набора Ты услышишь голос тот. Что в любую непогоду… И в беду тебя поймет. Если будет все в тумане… Бросят близкие, друзья, Позвони сегодня маме, И отец, скажи любя. Ты поверь, что очень скоро… Твоя молодость слетит… Ты окажешься забытым, Ожидая: - Позвонит??? *** Подари художник мне Розовое небо, Воссоздай мне на холсте Запах булки хлеба. Той, что мама в детстве нам Часто выпекала И под тление печи Песни напевала. Нарисуй художник лес, А еще криницу, И холодную как лед Чистую водицу. Соловья мне нарисуй 185

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» И его все трели, Чтоб звучали мне они Как весной свирели. Солнца лучик нарисуй И лесные травы. И пожалуйста, прошу, Милые дубравы… Пусть сверчок опять трещит, Сердце согревает. Нет милей родной земли, Просто не бывает!!! *** Дай Боже мне: Любви, весны и счастья. Дай Боже миг, Природой насладится… Дай Боже не познать Большой измены, Иль в подлости и злобе утопиться. Дай Боже мне Познать мгновенья – счастья Оно не может меряться веками Дай Боже мне Дожить до той минуты Когда гордится станем Мы делами *** Ты ушла Как будто по нарошку… Не скуля, не требуя внимания. Если б смог, тебя вернуть Обратно… Это – сокровенное желание. 186

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Ты во сне ко мне явилась Птичкой. Не тревожа, Нежно прикоснулась… Понял Я, Что это расставание… И душа как будто бы Свернулась. Рэмка! Нюшка!!! Милое создание. Уходить тебе, Родная рано!!! И в душе моей Уже открылась Кровоточа, истинная рана. 187

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Наталья Костюченко ВРЕМЯ И ВОЗРАСТ Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни, точно новорожденные, не имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет. Ф. Ларошфуко (1613-1680) – французский писатель Кажется, совсем недавно “песочные” часы жизни спокойно, но безоглядно и неумолимо, равномерной тоненькой струйкой убы- вающего времени отсчитали мои пятьдесят. Возраст чем-то напоминает несамостоятельное, неопытное ди- тя, которое с момента своего рождения пытается удержаться за руку ведающей все на свете матери – времени. Мать и дитя – время и возраст. На первый взгляд такие род- ственные, неразрывно связанные друг с другом категории. Но различие между ними не имеет аналогов в сотворенном по неким непостижимым для человеческого сознания законам мире. По- добно заданному маршруту возраст всегда отмеряется началом и концом. Время же ни начала, ни конца не имеет. Есть лишь за- мкнутый цикл смены времен года: за летом идет осень, затем зи- 188

Литературный альманах «Украина – Беларусь» ма, за зимою – весна и опять лето. Иллюзия бессмертия... И бес- прерывного движения по кругу... Все еще отношусь к своему возрасту легко, без страха и сожале- ний. Может быть потому, что нередко слышу комплименты? Кто его знает, каким окажется мое восприятие возраста, когда в зер- кальном отражении увижу навсегда утратившее свежесть, изры- тое старческими морщинами собственное лицо. Что, если возраст, словно острое лезвие, полоснет по моей, внезапно протрезвею- щей душе? Покажет время. До сих пор для меня возраст отождествлялся с определенными способностями воспринимать то, что окружало и с чем соприка- салась. Каждый возростной период был неким своеобразным, ма- ло похожим на предыдущий, континентом ощущений и чувств. В ту блаженную пору, когда еще не умела читать и хоть сколь- ко-нибудь рационально мыслить, я будто невидимой пуповиной была связана с истинным, не искаженным ни своим, ни чужим знанием, многомерным и многогранным миром. Его краски каза- лись ярче и плотнее, звуки – отчетливее и тоньше, а волнение, вызываемое ими, потрясало душу. Тогда, в детстве, меня окружа- ли не просто небо, деревья и травы, а Небо, Деревья и Травы. Все имело другое величие, другую масштабность и словно благовест- вовало о том, что мир существует для меня и, может быть, даже возник ради меня. Я ощущала, улавливала это не умом, не мысля- ми, а кожей. И исполненная доверия к этому сотворенному для меня миру, не сомневалась: ничто и никогда не сможет омрачить мою радость. Но когда эта радость при первом же, пусть даже и детском, ис- пытании, из-за незначительного, на сегодняшний взгляд, удара вдруг разлетелась на крошечные осколки, я поняла, что мир су- ществует не только для меня одной. Что на земле есть множество других людей. И каждый из них имеет такое же, исключительное право на этот мир. Неожиданным потрясением стало осознание того, что им, лю- дям, по большому счету, нет никакого дела до меня, и, растеряв- шись, я вдруг почувствовала себя одинокой, незначительной и уязвимой. Так, наверное, появляется на свет, словно цыпленок, вылупливающийся из яйца, робкое и неокрепшее, только-только начинающее сомневаться и думать “я”, и вместе с ним – “эго”. 189

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Тогда, искренне оправдывая и воспринимая как справедливое это свое “эго”, я не догадывалась, что придет время учиться рас- познавать почти каждый из его многочисленных оттенков и, вы- вернув изнанку мною же искусно упрятанной от посторонних глаз его порочной сущности, до изнеможения, “до крови” сра- жаться с ним. И с каждой, пусть даже с самой незначительной по- бедой над своим “эго”, вглядываясь в других людей, я больше и больше буду понимать: все мы похожи в главном. И эта похожесть – естественна. Потому что общий “архетипный” опыт коренится в каждом из нас, притом достаточно глубоко. Индивидуальное как бы погружено в него. И такая широко распространенная схема (нет человека, который бы в те или другие моменты жизни ни воспринимал мир по ней!) – “я” – центр, а по периферии – “они”, то есть народ, – сегодня стала для меня неприемлемой. Ведь “я” – это тоже “они”. И все мы похоже радуемся в детстве, мечтаем в моло- дости и печалимся, когда стареем. Пусть простит меня читатель, но смею думать: аналогичное тому, что чувствовала в том или ином возрасте я, где-то в другом уголке земли чувствовал немец, француз или африканец. Поэтому, описывая пусть незначительные, но особенные, ост- рые по ощущениям ситуации и события, произошедшие со мной может быть где-то в глухой белорусской деревушке, и в помине не знававшей ни одного иностранного гостя, я не сомневаюсь, что тот же немец, француз или африканец поймет меня, вдруг обна- ружив что-то созвучное моим чувствам, и как будто знакомое, в собственной душе. В детстве мне казалось, что небо над моей любимой деревней с ее невысокими хатами простиралось во всю ширь земли. Днем оно было то безоблачным, бледно-голубым, то в причудливо клу- бящихся облаках. Вечером – насыщалось тревожащими душу, сгущающимися красками: от сине-фиолетовых до багровых. Но- чью небо становилось таинственным и влекущим, особенно когда на нем проявлялись звезды. Бывает, во время бессонницы, отчетливо видишь то яркое и невозвратное, что когда-то взволновало и до конца твоей жизни удержится в памяти. 190

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Вот я, брат и родители в нашем первом совместном “ночлеге” на днепровской, песчаной, поросшей молодыми вербами косе... Папа переправил нас сюда с берега на лодке. Соорудил из лозовых веток шалаш. Догорал костер. Вчетвером, рядышком, мы лежали на души- стой, свежескошенной траве и смотрели в черневшее небо. И те впечатления от звездного неба во мне ярче и яснее, чем от перво- го поцелуя, поступления в институт и даже чем от тех минут, ко- гда впервые, на самолете, взлетела в его бескрайние просторы. Я вспоминаю то ночное небо с гораздо большим волнением, чем многие другие важные события моей жизни. Тогда я не могла отвести глаз от мерцавших, завораживавших внеземной красотой больших и маленьких звезд, черкающих тем- ноту метеоритов, пролетавших самолетов, а может быть даже и спутников. Папа тихо, загадочным полушепотом рассказывал о планетах, непостижимости для нашего познания и бесконечности вселенной, о вечности. И мне казалось, что я смотрела в космос из колыбели земли. И космос чувствовал меня, безмолвно мигая звездами. В такие минуты открывается тайна: если в небо смот- реть долго, теряешь границу между ним и землей. Или звезды опускаются, или ты возвышаешься к ним и втягиваешься, втяги- ваешься бездонной далью... О, какое же это было счастье – находиться рядом с самыми близкими тебе людьми и, лежа под открытым, бесконечным, пол- ным загадок небом, вдыхать запахи трав и реки. Днепр с его обрывистыми берегами, в которых ласточки делали свои норки-гнезда, с его плесами, песчаными косами и отмелями, со старицами и заливными лугами был самой красивой, самой главной рекой на земле, потому что он был моей рекой. Мне нра- вилось смотреть на проплывавшие мимо ракеты, катера и баржи, на стремительно наворачивавшуюся, слизывавшую с берегового песка свежие следы, волну, на стайки мальков, замиравших в про- зрачной, прогретой солнцем песчаной отмели. Любила вкус дне- провской воды, тогда еще вполне чистой, которую черпали прямо из реки кепкой или панамкой и, тут же, процеживая через свой головной убор, пили. А еще нравилось, присев на берегу, смотреть вдаль, в ту сторону, куда несла свои воды моя река. К морю. Пред- ставляла, как она ширится и набирает силу. И думала, что вот так 191

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» же будет шириться, устремляясь в будущее, и набирать силу моя жизнь. Память... В ней все: и запахи, и звуки... И даже вкус пищи... Слу- чается, что какое-нибудь одно, пусть даже мимолетное, ощущение вдруг возвращает тебя в детство. Причем настолько живо, настолько осязаемо, что воспоминание словно становится реаль- ностью. Как-то, немного приболев, я заварила полынь и бессмертник. Запах, горечь этого отвара так не нравились в детстве... Бабушка выводила меня в сенцы, протягивала кружку с этим горьким ле- карством и уговаривала сделать глоток. Я морщилась, отпивая невкусный отвар. Горечь... Помню то неприятное ощущение... Де- лала глоток через силу. Сегодня с волнением вынимаю из полотняного мешочка сухую траву, собранную летом. Заливаю кипятком и с благоговением, трепетом настаиваю. Как пахнет... Родным... Чувствую присутствие бабушки, которой уже более двадцати лет, как нет. Делаю глоток... Замираю от ощу- щений... И нет ничего слаще этого горького напитка. К сожалению, то, что в детстве волновало меня, тонкое, слитое с невидимой первоосновой бытия, постепенно стало угасать. И с возрастом это угасание сановилось все заметнее. Пришло время, и постучался в мой еще неискушенный, не- опытный мир “эрос”, чтобы стать властителем эмоций и страстей, заглушая тихую, нежную мелодию детских чувств. И эти страсти и эмоции требовали душевных сил, всех, без остатка. Серебристый голос детства звучал все тише и глуше. И вот теперь, прожив почти полвека, я слышу уже другой голос. Он делает все ровным и почти безэмоциональным. Хотя еще по привычке восклицаю: “Как чудесно!” или “прекрасно!”, но редко чувствую это чудесное и прекрасное. Новый, зрелый голос быстро гасит редкие всплески радости, не позволяя ожидать от судьбы чуда, как бы благополучно не складывалась жизнь. Может, в этом мире, сплетенном из всех открытий и достиже- ний человечества, дороже всего маленький бесплотный сгусточек детской души? 192

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Я редко снюсь себе в теперешнем возрасте. Мои сны как будто отказываются воспринимать настоящий возраст и застряли в прошлом. Иногда, во снах, я совсем юная, и, радуясь, вижу живыми и полными сил своих дедушку и бабушку, а также многих из тех людей, которых больше нет на этом свете. И нередко, как в моло- дости, волнуясь от переполняющих меня чувств, тороплюсь на одно из своих первых, далеких, которым больше никогда не по- вториться в реальной жизни, свиданий. Человеческая жизнь словно вращается вокруг молодости. Мо- лодость – “осевое время” человека. Только в молодости тебе дает- ся безусловная вера в себя, предощущение значительного, непре- менно счастливого будущего, скрывающего невероятные, мысли- мые и немыслимые возможности. Тайна твоей судьбы пока еще не раскрыта. Поэтому все, что впереди, манит и привлекает. И ты чувствуешь свое особое предназначение, избранность. В детстве я предвкушала молодость, нетерпеливо ждала ее прихода (вот вырасту большая!), а сейчас с грустью думаю о ней. И хотя молодость, как принято считать, обладает полнотой сил и возможностей, я с горечью тушу последние угольки ее былого, дерзкого и самонадеянного высокомерия. Впереди – старость. Ее приближение остро чувствую, видя, как стареют, теряют физические силы самые дорогие для меня люди – мои родители. Иногда, мысленно примеряя их старость на себя, боюсь самого страшного – разлуки. Удивляюсь, насколько недав- но, чуть ли не вчера, им было столько же лет, как мне сегодня, а теперь еще более короткий, можно сказать, ничтожный промежу- ток времени отделяет мой возраст от их. Вот он где, жестокий и необратимый закон ускорения! Уже не тянутся, а все быстрее пролетают зимы и весны. Теперь ты не только обретаешь в этом неудержимом беге жизни, но и теряешь. И с каждой очередной потерей все чаще задумываешься о смерти. Мысли о ней вызыва- ют щемящую, необъяснимую тоску, некий холод, который сосет изнутри. Больше всего боюсь потерять близких. И этот страх, безотчет- ный, подсознательный, почти все время со мной... А в те минуты, пусть и редкие, когда он неожиданно становится пронзительным, 193

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» перед глазами возникают эпизоды из жизни – обыденные, ничем не примечательные, – но которые теперь, с возрастом, восприни- маются как главное и самое дорогое. Вот мама, еще молодая, укладывает перед зеркалом в строгую прическу свои длинные русые волосы... Папа, сидя на диване, при свете бра читает газету. Лицо у него сосредоточенное, чуть нахмуренное, серьезное. Мне не хочется ему помешать, ведь комната родителей – зал – проход- ная, и только через нее можно попасть в крошечную прихожую, ванную, кухню. Иду мимо него на цыпочках, тихонько, чуть ли не крадучись, чтобы не отвлекать... Вспоминается и наша с братом шестиметровая комнатка-спаленка с диванчиком и креслом- кроватью, одноместной раскладной партой, за которой я, школь- ницей, готовила уроки, и с двумя книжными полками на стене. Эта маленькая, небогато обставленная квартирка-полуторка до сих пор снится и кажется мне уютнее, чем нынешняя, просторная, с тщательно продуманным интерьером. Давние, полузабытые эпизоды возникают перед глазами и ис- чезают быстро, словно в немом кино. И хотя во всплывающих в памяти мгновениях ничего особенного не происходило, они для меня бесценны. И я люблю до боли, до слез тех, кто предстает в этих мгновенных картинах: маму, отца, брата... Иногда думаю, до чего же уязвима человеческая жизнь, сколько всего угрожает ей. Ее защищает только тонкая нежная кожа да маленький язычок дверного замка. И еще – оконное стекло. Оно, правда, вообще не защищает. Недаром говорят: хрупкое, как стек- ло... А вокруг – полный опасностей мир. Телевизор посмотришь: где-то наводнение, ураган, цунами, астероиды летают, звезды взрываются, а там война, террористический акт, кого-то убили... Нет-нет, да и промелькнет мысль: как хорошо, что не меня, не ближних моих. И каким призрачным и неустойчивым покажется вдруг благополучие твое и твоих родных. Оказывается, смерть всегда наготове, рядом, постоянно дышит в затылок... Только ей одной позволено поставить точку в конце твоего земного пути. И только о ней никогда не хочется думать. Кажется, пока о ней не думаешь, ни с тобой, ни с теми, кого ты любишь, ничего не слу- чится. Но вот уходит знакомый человек. Не близкий. Его, конечно, очень жаль. И вдруг в подсознании, где-то очень глубоко в тебе 194

Литературный альманах «Украина – Беларусь» вспыхнет и потухнет мысль, даже не мысль, а импульс какой-то, совсем не похожий на сострадание: “Не я!” “Пока не ты”, – согла- шается смерть. Однако, у чьей-то, пусть даже чужой, могилы больше боишься не за себя, а за того, кто дорог. С каждой утратой и вызванной ею жгучей, невыносимой болью – стареешь. Да и сами мысли о смерти – первые вестники прибли- жающейся старости. Хотя, наверное, умение быть старым – особое искусство. В ста- рости больше не требуешь от мира того, чего он не может тебе дать, и обретаешь важнейшее из чувств – смирение. Смиряясь, становишься ближе к Богу. А в этом, может быть, и есть главный смысл человеческой жизни? Старость – это постоянная встреча с прошлым, которое уже не мечтает, а взыскует, спрашивает с тебя, тычет тебе в глаза, в душу твоими ошибками, слабостями, пороками и упущенными возмож- ностями. Старость, может, для того и нужна, чтобы спросить с те- бя за молодость. Ты уже не имеешь возможности сказать: я мно- гое достигну, многое сделаю... Все перед тобой: вот оно, смотри, что ты сделал, чего достиг. Не из-за этого ли мучительного ощу- щения несостоявшегося так не любят старость? Кто-то считает старость унизительным состоянием, напрасно отведенным человеку природой отрезком жизни. А может быть старость – это проверка на мужество? Ты стано- вишься немощным, сужается твое окружение, в какой-то степени ты начинаешь чувствовать себя одиноким, обезображиваешься и неотвратимо приближаешься к черте, за которой – мрак неведе- ния. Нет у тебя ни красоты, чтобы очаровывать, ни силы, чтобы противостоять. И все же, по-видимому, неспроста дан человеку этот сложный, последний, но, возможно, самый главный в его жизни период. Время остановиться и время задуматься. Время жатвы и время покаяния. А по большому счету – момент истины. 195

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» Сергей Кривонос *** Натирал я лопатою руки до боли, Ныли ссадины. Но все равно На ладонях моих не твердеют мозоли, На душе — затвердели давно. Черный свет мой пошел безвозвратно на убыль, Белым светом наполнится дом — Ведь не стала душа толстокожей и грубой, Просто сверху прикрылась щитом... Мир един. И холмы на ухабистом поле, Что туманится грустно вдали, — Это, может быть, тоже тугие мозоли На душе утомленной земли. Здесь трава-мурава с каждым годом редеет, Здесь машины ревут, мельтеша, Но под коркой земли, что все больше твердеет, Остается живою душа. 196

Литературный альманах «Украина – Беларусь» *** Хорошо, что мы снова вдвоем, Что осенней печалью не найдены. Посмотри: как летящие ангелы, — Журавли над притихшим селом. Завтра может быть где-то вдали Вновь окажемся под снегопадами, Но сегодня мы теплыми взглядами От ненастий друг друга спасли. Замечаю в безбрежности дней, Сколько грешного в них и безгрешного. Ну, а главное — сколько есть нежного На обычной ладони твоей. И, даруя тепло нам опять, Журавли над полями ковыльными Тень ночную раздвинули крыльями, Чтобы солнце на небо поднять. *** Над бесконечностью полей Висит прохлада дождевая, И вьется нитка журавлей, Разрывы облаков сшивая. И хочется сейчас пойти, Туда, где затаилось лето И ветер, спутав все пути, Прилег вздремнуть у бересклета, Где, яркой желтизной горя Над ветками усталых кленов Бежит счастливая заря На цыпочках по небосклону. 197

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» *** Вдохновенно, в устремленье смелом, Весело друзей к себе позвав, Маленький художник хрупким мелом На асфальте лошадь рисовал. Прокатилось солнце торопливо, Одобряя мальчика игру: Лошадь розовой была, и грива Тоже розовела на ветру. А когда, осев густым туманом, Над землею распласталась мгла, Живописца из окошка мама Голосом негромким позвала. Сохли полотенца на балконе, Звякал ветер дужкою ведра. А мальчишке снилось, будто кони Цокали у окон до утра. *** «.. .Легче там, где поле и цветы» Николай Рубцов Цветы и поле, поле и цветы. Река. И вздох проснувшейся планеты. И никого вокруг. Лишь я и ты, И тишина на сотни километров. Вот так бы и ходить среди полей, Не чувствуя былой обидной боли, Влюбляясь каждый раз еще сильней В зарю и это небо голубое. Прерывисто дыша, спешит вода За горизонт, куда скатился Млечный. И дремлет одинокая скирда, Рассветной дымкой прикрывая плечи. 198

Литературный альманах «Украина – Беларусь» Спасибо, мир, за поле и цветы, С которыми душа моя навеки, Непогрешимо оживляешь ты Все то, что человечно в человеке. Здесь неизменно умирает ложь, А ковыли к ногам бегут, встречая. Светлеет день. Он тем уже хорош, Что в глубь полей запрятал все печали. Я тихо стану на краю мечты, Поймаю на лету случайный ветер... Среди рассвета — только я и ты, И тишина на сотни километров. *** Зимы начало. Торжество снегов. Не в лад скрипят качели бесполезные. Я привыкаю музыку шагов Переводить на музыку поэзии. Мне слышен в монотонности ходьбы, В еще негромком, осторожном хрусте Спокойный ритм сложившейся судьбы, Живые ноты радости и грусти. А голоса рассветного двора Своей несуетливостью похожи. Мне интересно музыку добра Искать и находить среди прохожих. Смотреть в окно, внимать обрывкам слов И, трудно пробиваясь к пониманью, Восторженную музыку следов Переводить на музыку свиданий. 199

Золотая серия «Писатель в интернет-пространстве» ДЕД МАТВЕЙ — На кой он ляд, чтоб мыши, что ли, грызли, — Кряхтел Матвей, — мне впору на тот свет… Но все ж купил в райцентре телевизор И прожил с ним еще двенадцать лет. Привыкнув к говорливому экрану, Старик, по комнатам прошкандыбав, Садился с бабкой Настей на диване И чай из кружки медленно хлебал. И доставал печенье да варенье, Чтоб не уснуть, не дать, мол, слабины. Не пропускал он ни программы «Время», Ни жарких игр на первенство страны. Бывало, что, знакомого встречая, Дед вел беседу, опершись на тын, О том, что происходит на Гавайях, И как вчера сыграл Олег Блохин. Болезнь его любая обегала, Ведь заболел футболом дед Матвей, И бабка Настя вовсе не ворчала, Хотя ей больше нравился хоккей. 200