Борис Конофальский-Нечто из Рютте

– То, чего он собрался делать, мне неведомо, а вот то, что кони ночью впряжены и барахлишко сложено, – я видал. – Ёган! – крикнул солдат. – Да, господин, – подбежал слуга. – Вот этому человеку, – Волков указал на Сыча, – дай бумагу и грифель, потом бегом в конюшню, буди конюха, седлайте лошадей. Шестерых. Иди. – Слушаюсь, – сказал Ёган и ушел. – Эй, – продолжал Волков, подзывая стражника, – сержанта мне сюда. – Сержант нынче не в замке, спать домой пошел. – Бегом за ним. – Бегу, господин. – А ты молодец, Сыч, – солдат хлопнул Фридриха Ламме по плечу, – сейчас мы их всех возьмем. – Ну, всех бы я брать не стал бы, – почесал горло Сыч. – Это почему еще? – удивился солдат. – Рано. – Объясни. – Ну, вот возьмем мы трактирщика, а как потом ла Реньи искать будем? Или он нам больше не надобен? – Надобен. Возьмем трактирщика, и в подвале он нам все расскажет. – Расскажет как миленький, ежели знает, а ежели не знает, так ниточку и порвем. Волков зачем-то глянул наверх, на окна донжона. Он вдруг понял, что Ламме прав. А тот продолжал: – Вот вы, экселенц, сословия военного, там, на войне все ясно: вот враг, вот меч, бери да руби, а в судейском деле все тоненько, никогда толком не ясно, кто враг, а кто так себе, сбоку припека. Тут, прежде чем кому локти крутить, подумать надобно. – Много ты знаешь про войну, на войне тоже хитростей хватает. – Может, и так, может, и так, – согласился Сыч, – вот только трактирщика брать не резон. А управляющего самое время, и его самого, и холопов его. – Холопов-то зачем? – Холопов брать обязательно, потому как холоп завсегда про барина много больше расскажет, чем сам барин. – Трактирщика не берем, значит? – Волков опять подумал, что Ламме прав. – Не сбежит? – Трактирщик не сбежит, у него ж трактир не трактир, а чистое золото, а когда жид от золота сбегал? Нет, до последнего будет сидеть, вот только бумаги Соллона у него забрать обязательно, а самого не трогать, нехай сидит спокойно, пока мы этого ла Реньи не словим. Солдат даже и представить не мог, насколько хитрым и предусмотрительным может быть Фриц Ламме по кличке Сыч. – Сделаем, как ты говоришь, – произнес Волков. – А ты молодец, сейчас Ёган тебе даст бумагу, чтобы - 201 -

ты не бегал ко мне, а с мальцом каким весточку мог передать. – Умно, экселенц. – И награда тебе будет. – Спасибо, экселенц. – Ты только гляди, чтобы там тебя не зарезали, а то вдруг поймут, что ты мои глаза в трактире. – Не волнуйтесь, экселенц, не впервой. – Да, ты все-таки одежду-то постирай. Как только кони были оседланы, появился сержант. Он все больше нравился солдату, потому что был из породы людей «надо так надо». Он не спрашивал «зачем». «Обыскать трактир? Тогда едем немедля», «Ловить управляющего? Тогда нужно разделиться». – Сначала посмотрим трактир и поговорим с трактирщиком, – сказал коннетабль. Он, Ёган, сержант и четыре стражника двинулись к трактиру. До него чуть не доехали, спешились. Одного стражника оставили с лошадьми, остальные вошли во двор трактира. Дворовый дед хотел было что-то сказать, но сержант заткнул ему рот огромной лапой в пол-лица. – Тихо, – прошипел солдат, – трактирщик лег? – Нет, едва дверь закрыли, от него гости только ушли, – так же шепотом отвечал дед. – Дверь закрыта? Как нам попасть внутрь? – Так через конюшню, остальные закрыты уже. – Пойдем с нами, и не вздумай пикнуть. – Молчу, – испуганно прошептал дедок. Они двинулись в конюшню. – А что за гости были у трактирщика? – спросил солдат, держа дедка крепко за шиворот. – Так вроде управляющий был. Уехал. Староста из Малой Рютте, наш староста, приказчики, кузнец Цваинг из Вильбурга. – А что за кузнец? – Богатый кузнец, с ним и управляющий наш Соллон дела ведет, и аббат, и другие люди разные. – А что за дела? – не унимался Волков. – А мне почем же знать? Мое дело – двор да конюшня. Старик провел солдата и стражников в трактир через конюшню. Там было тихо и темно, горели только пара ламп на все большое помещение. Везде вповалку спали люди: и на лавках, и под лавками, и просто в проходах. Появление стражников с факелами никого не обрадовало. Некоторые начинали что-то бухтеть спросонья. – Спите, добрые люди, – басом успокаивал сержант. – Где покои? – спросил солдат дворового дедка. – Наверху? – Нет, наверху комнаты для гостей, а покои за кухней. Идемте в кухню, после нее дверь на выход, налево, а прямо – так она в покои. Солдат двинулся на кухню, Ёган и стражники за ним. Перепугали кухарку – баба с каким-то мужиком - 202 -

тискалась в полутьме, а дверь в покои оказалась заперта изнутри, да только вот засов был хлипкий. – Сержант. – Солдат остановился, кивнул на дверь. Сержанту объяснять было не нужно, он плечом одним движением снес дверь, та распахнулась, и Волков за сержантом вошел в покои. Это была большая уютная комната с двумя кроватями с перинами, в одной лежали пятеро детей, которые с ужасом глядели на огромных людей с факелами, в другой баба в чепце, видимо, жена трактирщика, а сам он стоял около кровати, в левой руке держа свечу и изумлением смотря на Волкова. – Доброй ночи, Авенир, – сказал тот, – вот зашел тебя проведать, не поздно ли? – Да разве она теперь добра? – устало сказал трактирщик. – Что? – не расслышал солдат. – И вам доброй ночи, говорю, – выдавил из себя Авенир. – А скажи-ка мне, где твой друг Соллон? – Да почем же мне знать, где он? – развел руками Авенир. – Да и не друг он мне, так, знакомый. – Знакомый, говоришь? А сегодня ты его видел? – Видел. – Говорил с ним? – Говорил. – И давно это было? – А часов у меня нет, откуда у меня часы? Почем мне знать? – Часов, значит, нет, – произнес Волков и подошел к Авениру. Подошел, левой рукой приобнял чуть ошалевшего трактирщика за талию, а правой похлопал его по животу. О, какое удовольствие получил Волков, когда под ветхой тканью рубахи на животе трактирщика он нащупал стопку бумаг. – А это что у тебя такое, друг Авенир? Трактирщик перестал дышать, замер, косился на солдата, как испуганный конь, и молчал. – Да что же там у тебя? Давай-ка посмотрим. Волков одним пальцем разорвал ветхую рубаху от ворота до пупа, запустил руку под исподнее и извлек оттуда кипу бумаг. Не поленился, проверил, не осталось ли там еще. Не осталось. Тогда он по- хозяйски сел на кровать и жестом подозвал одного из стражников с факелом. Стал читать. Изучив первую бумагу, посмотрел на Авенира, широко улыбаясь, и спросил: – Авенир, Авенир, а знаешь ли ты, что здесь написано? Тот молчал и стоял, чуть покачиваясь. – А ну да, – вспомнил Волков, – ты же нашего письменного языка не разумеешь. Ты ж только на своем пишешь-читаешь. Авенир косился на него, молчал да сжимал свечу, а Волков продолжил читать бумаги. Он читал, стражники и сержант ждали. Дети и баба трактирщика со страхом таращились на них. А Авенир стоял, покачиваясь, ни жив ни мертв. Дышал едва. Солдат, дочитав последнюю бумагу, встал и заговорил с трактирщиком, помахивая перед носом того всей кипой: - 203 -

– А скажи-ка, Авенир, за сколько ты это купил у Соллона? Трактирщик по-прежнему молчал. – А ты богатый человек, Авенир, раз можешь позволить себе покупку таких дорогих бумаг. А говорил, денег у тебя нет, у родственников хотел занимать. Трактирщик таращился на него стеклянными глазами и едва дышал. Волков подошел ближе и заговорил трактирщику прямо в ухо: – А скажи-ка, Авенир, ты вместе с Соллоном обворовывал барона? А? – Я… я никого не обворовывал, клянусь детьми, – наконец произнес трактирщик. – Не обворовывал? А откуда у тебя эти бумаги? Вот, смотри, расписка барона на двадцать шесть талеров, предъявитель Соллон, ладно, эту опускаем, а вот на сорок один талер, она на предъявителя, вот на шестнадцать, опять на предъявителя, – Волков совал одну бумагу за другой под нос трактирщика, – вот на восемь, опять на предъявителя, вот на двадцать два, опять на предъявителя. Вот еще. И еще, все на предъявителя. Всего на сто шестьдесят один талер! Огромные деньги, Авенир бен Азар. Барон-то наш – твой вечный должник, получается. А вот еще одна любопытная бумага, знаешь, что тут написано? Да откуда, ты ж нашего письма не разумеешь. А я тебе скажу, что это! Это, Авенир, доверенность на продажу «каменного дома в два этажа, что стоит в селении Рютте напротив церкви», – прочитал солдат. – Как же ты такие бумаги покупаешь, не умеючи читать, а? Кстати, а сколь такой дом стоит, Авенир? – Я не знаю, может, талеров десять? – выдавил трактирщик. – Десять? – не поверил Волков. – Да там камня, стекла и меди на крыше только на пятнадцать, или я ошибаюсь? – Соллон при мне хвалился, что его дом стоит пятьдесят монет, – заметил сержант, – может, конечно, и врал, но думаю, не шибко. – Вот видишь, – продолжал солдат, – так скажи мне, Авенир, откуда у тебя деньги, чтобы купить расписок барона и доверенность на дом на двести талеров? Да и как ты их покупал, если ты читать не умеешь? – Я их не покупал, – вдруг произнес Авенир. – Не покупал? – удивился солдат и вдруг схватил трактирщика за шею и заорал: – А откуда тогда у тебя эти бумаги? – Он стал тыкать в бумаги трактирщика носом, продолжая орать: – Откуда? Откуда? Откуда бумаги? Трактирщик трясся, но молчал, а вот баба его и дети дружно завыли. – Молчишь? – продолжал орать солдат. – Ничего, на дыбе заговоришь. При слове «дыба» баба трактирщика завыла еще громче, а Авенир наконец заговорил: – Не покупал я, он их мне на хранение дал. – На хранение дал?! Когда? – Сегодня, сейчас. Недавно. И тут солдат понял, что удача сама идет к нему в руки, и он, повернувшись к своим людям, спросил: – Ёган, ты слышал, что он сказал? – Да как же не слышать, слышал, он сказал, что бумаги ему дал Соллон на хранение. - 204 -

– Сержант, – продолжал солдат, – ты слышал, что изрек наш друг Авенир? – Соллон дал ему бумаги на хранение сегодня ночью, – четко произнес сержант. Волков повернулся к трактирщику и сказал: – Авенир, а ты не такой уж и умный. Вот скажи ты, что купил эти бумаги, и мне бы пришлось подумать, как у тебя их отобрать, а сейчас ты сказал при людях, что эти бумаги дал тебе вор и что в них – ты знать не можешь, потому что недавно ты говорил мне, что не разумеешь нашего письма. И теперь я забираю эти бумаги, так как это бумаги вора. Я передам их барону. Свеча затряслась в руке трактирщика и выпала из нее. Но не потухла, продолжала гореть на полу. Волков затушил свечу, наступив на нее, и спросил: – Так где твой дружок Соллон? – Я… я не знаю… не знаю я, где Соллон… – стал подвывать трактирщик, распаляясь. – Кто вы такой? – Он уставился на Волкова своими глазами чуть навыкате. – Зачем вы сюда приехали, вот зачем? Что вам от меня нужно? Ну что? – Ах, простите, что помешал вам обворовывать барона, – ехидничал Волков, – а от тебя мне нужно, чтобы сказал, куда поехал Соллон, – спокойно ответил Волков. – А! И еще тридцать пять талеров для аудита. – Я не знаю, где Соллон, не знаю! – вдруг заорал Авенир. – Я не знаю, куда он поехал, и денег у меня больше нет, ни крейцера! Ни пфеннига. Да будьте вы прокляты! Тут солдат вдруг схватил его за горло и со злобой заговорил: – Ишь как заголосил, жил-то, видно, припеваючи, немало денег скопил, с Соллоном делишки обделывая. Барона за дурака держали да обворовывали и из мужика последние соки тянули процентами, вши поганые, а как вам хвост поприжали, так ты повизгивать вздумал и проклинать! Ежели найду Соллона, то уж поговорю с ним как положено, и почему-то мне кажется, Авенир, что он о тебе мне много интересного расскажет. Волков выпустил горло трактирщика и продолжил уже абсолютно спокойно: – Значит так, Авенир, ты говорил, что тридцать пять талеров для тебя большие деньги, а сам накупил расписок у этого вора, почитай, на двести. Думаю, что и тридцать пять найдешь, найдешь и отдашь… Через три недели. Три недели, Авенир! Волков повернулся и пошел к двери, пряча бумаги в кошель, а баба трактирщика, вроде уже замолчавшая, вдруг снова заголосила из-под перины, а затем раздался грохот. Солдат и все остальные обернулись. Авенир лежал на полу, на спине, раскинув руки, закатив глаза и открыв рот. Баба истошно завыла, ее дружно поддержали дети. – Ишь как за деньгу-то человек страдает, без памяти падает, как бы не помер, – произнес сострадательный Ёган. А Волков ничего не сказал, только усмехнулся и пошел прочь. Не жалко ему было Авенира, и бабу его, и детей. Он был несказанно рад. Еще не рассвело на улице, и ливень тушил факелы, но солдат радовался. Не зря. Уже не зря затеял он аудит. Он был молодец, и барон должен был это оценить, ведь и вправду эти бумаги экономили барону огромную кучу денег. А людоед, пусть и не последний, тоже стал результатом. Да и в том, что Франческа причастна к убийству молодого коннетабля, он не сомневался. Солдат был - 205 -

доволен собой и теперь собирался поймать еще и управляющего Соллона. – Темень, – сказал сержант, – пока не рассветет, мы даже следов на дороге не увидим. – Пока рассветет – все следы на дороге смоет, – ответил Волков. – Так что будем делать? – Ну а что тут поделаешь? Факелы залиты, но рассвет-то близко. Разделимся. У нас тут всего два пути, где телегу со скарбом можно ночью прогнать. Только на монастырь и на Вильбург. – А другие дороги? – спросил солдат. – На других дорогах телега потонет сейчас. – Что ж, тогда разделимся. Дорогу на монастырь я знаю хорошо. – Тогда я поеду на Вильбург, – сказал сержант. Так они и поступили. Солдат, Ёган и два стражника поехали в Малую Рютте, а сержант со своими людьми – в Вильбург. Когда рассвело, Волков доехал до деревни, дождь кончился, и они увидели между луж следы воза, который шел в монастырь. – Он? – спросил Волков Ёгана. – Может, и он, – ответил тот, – кому еще надо в такую рань и в дождь переться? – Тогда поспешим. – Солдат пришпорил коня. Серое туманное утро было тихим, а по дороге на монастырь быстро, разбрызгивая лужи, скакали вооруженные всадники. Время от времени они останавливались, осматривали дорогу и снова скакали. Конечно, они настигли воз, но не так быстро, как им бы хотелось. Возница, видимо, торопил лошадей. Когда догнали, Ёган, не привыкший к долгой и быстрой езде, еще издали закричал зло: – А ну, стой! Стой, паскудники! До крытой телеги было далеко, но его услышали, и воз остановился. Когда всадники добрались до воза, там оказался всего один человек. Он сидел на козлах, его руки, сжимавшие вожжи, заметно дрожали. И это был не слуга Соллона. – Кто таков? – сурово спросил Волков. – Как имя? – Ёган Шварц, – ответил возница, – купец. – Что везешь? – Яйца и деготь на стройку в монастырь. – Погляди, – приказал Волков одному из стражников. Тот спрыгнул с лошади, залез в воз. Перепуганный до полусмерти купец ждал. – Прекрати дрожать, – произнес солдат, – если ты и вправду купец – тебе нечего бояться. Я коннетабль Рютте. Стражник показался из-за спины купца, вылезая из телеги: – Тут только яйца в корзинах и бочка с дегтем. – Ты знаешь управляющего Соллона? – спросил солдат у купца. – Господина Соллона тут все знают, – кивнул тот. – Когда его видел? – Вчера в трактире. - 206 -

Между тем Ёган чуть отъехал вперед, вернулся и сказал: – Господин, на дороге более следов нету. Этот купчишка первый едет. – Ты бы не ездил здесь один по ночам, – посоветовал коннетабль. А купчишка облегченно вздохнул и двинул дальше. – А мы куда? – спросил Ёган. – В замок, – нехотя буркнул Волков и, посмотрев на серое небо, добавил: – Господи, когда ж я высплюсь? Во дворе замка стоял большой крепкий воз с двумя меринами, рядом сержант и стражники, а между них два опрятных мужичка. – Поймали, значит, – заметил Ёган. Солдат спрыгнул с коня, кинул ему поводья и подошел к сержанту, который, несмотря на удачу с телегой, был не слишком радостен. – Давно их поймали? – спросил Волков. – Да почти сразу, за деревней. – Дьявол, а мы полпути до монастыря проскакали. А что, Солонна не было? – Не было, – ответил сержант, – только эти. – Сейчас позавтракаю и поговорю с ними, – не без удовольствия сказал Волков, осматривая холопов управляющего. Так же бегло он оглядел скарб, что лежал в телеге. Добрые ткани, добрая посуда – все Волкову приглянулось. И все бы ничего, но тут он увидел, как у колодца высокая женщина в зеленом платье и в старомодном рогатом головном уборе переливает воду из колодезного ведра в большой медный кувшин. И у солдата пропал дар речи. Это оказалась Франческа, которая должна была сидеть под замком в подвале. Волков в яростном удивлении поглядел на сержанта, а сержант на него смотреть отказывался и прятал глаза. Удо Мюллер только отрицательно качал головой, как бы показывая: я тут ни при чем. Выглядел он абсолютно беспомощным. Волков ничего ему не сказал, да просто не смог. Солдата разрывало. Он кинулся бегом в покои барона, но, сделав три шага, захромал, так как забыл про ногу, и остановился переждать боль. Стоял, морщился и, когда переждал, уже спокойно пошел к входу в покои. Франческа с гордым видом несла кувшин через двор. Она все видела и откровенно улыбалась, а сержант и стражники смотрели ему вслед. Сержант тяжело вздохнул, соболезнуя. Солдат, хромая, шел к покоям, когда из донжона выскочила толстая кухарка и на весь двор зычно крикнула: – Господин коннетабль, господин коннетабль! – Ну что тебе? – Солдат удивился, раньше кухарка никогда к нему не обращалась, и ему казалось, что она его побаивается. – Говорят, управляющий сбег! – Сбег, сбег, иди, займись своим делом. – А я про что? Я про свое, у меня муки только на сегодня. – Чего? – не понял Волков. - 207 -

– Муки только на сегодня, завтра опару ставить не из чего. – Ну а я-то тут при чем? – А кто ж при чем? Соллона-то нету, а за мукой ехать нужно. – Так отправь кого-нибудь, – легко решил вопрос солдат. – Да как же я отправлю, когда я конюху-то не начальник. – Ёган, – заорал Волков багровея, – скажи конюху, чтобы отправил кого-нибудь к мельнику за мукой! – Ага, – сказал Ёган и пошел к конюшне. – Вот спасибо вам, господин коннетабль, – сказала толстуха и пошла к себе. Не успел солдат сделать и трех шагов, как его снова окликнули, на этот раз Ёган: – Господин, а конюх спрашивает, какой воз запрягать, большой или малый? – Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает. – Ага, – понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов, как слуга опять заорал: – А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить? – Да разберись уже сам, – заорал Волков почти в бешенстве, – что ж за осел! – Скажу тогда, чтобы в долг просил, – сказал Ёган. Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа. В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первым приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал: – Соллон сбежал. Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал. «К дьяволу все, – вдруг подумал солдат. – Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых, может, и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен». Простые решения обычно самые верные. Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона. – Что это? – спросил барон, глядя на бумаги. – Это вас порадует, – ответил Волков и пошел к выходу. – Стойте, Фолькоф! – крикнул барон. Солдат остановился и повернулся к нему. – Вы на меня злитесь? Коннетабль промолчал. – Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу. – Я не злюсь, – начал было Волков. - 208 -

– Да подождите вы! – закричал барон и вскочил. – Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести! – Уж я-то не знаю? Знаю, знаком с вашей дочерью не понаслышке. – Нет, не знаете. Шесть или семь лет назад… Да нет, восемь… Да, восемь лет назад, когда к ней сватался очень знатный человек… Вы знаете, она уже в свои пятнадцать лет была красавицей. Так вот, она забежала на башню, стала на край, понимаете, совсем на край, и потребовала, чтобы он уехал. При этом все время оскорбляла его, жениха, злыми словами. Откуда она их только знала? Даже обещала его отравить и требовала, чтобы он уехал. – Барон говорил торопливо и сбивчиво. – Понимаете? Я не мог к ней подойти, никто не мог к ней подойти, она стояла там долго, пока жених не выехал из ворот. А после этого ее мать стала хворать сердцем. Это и понятно, для нас это был большой позор. Она перестала с нами общаться. Общалась только с братом и этой мерзкой тварью – своей служанкой и переехала жить в донжон. Я ничего не мог с этим поделать. А она с каждым годом становится все злее и злее. Как только я прошу о чем-то, что ей не нравится, – она начинает меня люто ненавидеть. Ненавидеть, Яро! Все утро она визжала здесь, в зале, она требовала выгнать вас, а когда моя жена попыталась ее успокоить – она стала ей угрожать. Понимаете, Фолькоф? Угрожать моей жене в моем доме. Солдат подошел к столу и сел рядом с бароном. – Я ничего не могу с ней поделать, – продолжал фон Рютте. – Вы знаете, сколько женихов приезжало к ней свататься? Дюжина, а может, и полторы. И все уезжали в ярости – она всех оскорбляла, а я был вынужден извиняться, извиняться и извинятся. И вдруг появляетесь вы. Настоящий человек. Я бы сказал, человек из железа. Вы знаете, что все мои болваны-стражники от вас в восторге? Даже сержант вами восхищается, а уж он не тот, кто расточает похвалы. Все видят, что вы непреклонны и бесстрашны. Вы с одной рукой вышли на дуэль с одним из лучших молодых фехтовальщиков графства. – Я и не знал, что он лучший. Я думал, что он просто наглый сопляк. – Да какая разница? Какой бы он ни был. Вы ввязались в драку за неизвестную вам женщину, то есть непонятно за что. Раньше я надеялся, что вы справитесь, а сейчас я в этом уверен. – Справлюсь? С чем? – с подозрением спросил Волков. Ему очень не нравился этот разговор. – Сейчас я вам объясню, только вы сразу не отказывайтесь, слышите, подумайте сначала, – вдруг сказал барон. – Я долго думал и решил. Я отдам вам мою дочь в жены. Вы тот, кто с ней справится. Солдат открыл рот, но барон не дал ему ничего сказать: – Подождите, не говорите ничего, пока не дослушаете. Солдат закрыл рот. Вздохнул. Он никак не ожидал такого предложения. – Я отдам вам ее в жены, даже если придется тащить ее в церковь за волосы. И она будет вашей, даже если ее придется привязывать к брачному ложу. Подождите! Не перебивайте меня. Вы сейчас сидите и думаете, на кой черт вам эта ведьма, а я скажу, на кой черт. Потому что за этой ведьмой я дам в приданое Малую Рютте и весь клин земли от Малой Рютте до реки. И вверх по реке до земли фрау Анны. Поверьте, это добрая земля, а у реки лучшие заливные луга в графстве. Все, что у реки, – это отличный выпас. А все, что ближе к землям фрау Анны, – добрый лес. Сейчас там, конечно, болото, но дожди же когда-нибудь прекратятся. А Малая Рютте, между прочим, это двадцать дворов крепостных и еще десяток дворов вольных. И все это будет ваше. Солдат сидел огорошенный, не зная, что сказать. Он даже не знал: верить ли во все это или пошутить в ответ на предложение барона. - 209 -

– Когда получите рыцарское достоинство, – продолжал барон, – я отдам вам дочь и с ней землю. Волков все еще не верил своим ушам, потому что все это не укладывалось у него в голове. Потому что быть такого не могло! Никогда и нигде не отдают бароны своих дочерей за простолюдинов. Тем более давая за них в приданое мужиков и земли. – Что вы молчите? – спросил барон. – Думаете, не отравит ли она вас после свадьбы? – Мне надо подумать, – наконец произнес Волков, так как думал-то он как раз не об этом. – Я знал, что вы так скажете. Вы всегда думаете, прежде чем ответить, вы умный. А что это за бумаги? – Он взял кипу бумаг и стал читать. Читал он с трудом, но с каждым прочитанным словом его лицо менялось. Наконец он взглянул на солдата. – Где вы это взяли? – Забрал у трактирщика, тот выкупил эти расписки у Соллона, но по дурости своей при свидетелях ляпнул, что Соллон дал ему их на хранение. Так что они ваши. – Надо посчитать, сколько здесь, – оживился барон. – Здесь бумаг на сто шестьдесят один талер. Это все ваши долги? – Не знаю, – сказал барон с радостью. – Надеюсь, что так. – Как не знаете? – удивился Волков. – Так и не знаю. Делами занимался Соллон, он работал на меня долгие годы. Был нам как член семьи. – Он обворовывал вас. И, судя по всему, не очень мелочился. – Солдат встал. Барон тоже встал, подошел к камину и швырнул пачку бумаг на тлеющие угли. – Кто ж мог знать, что он такой, – произнес он и вздохнул. «Любой, у кого есть мозги, мог знать, что он такой», – подумал солдат. Волков шел по двору очень медленно, он находился под впечатлением от предложения барона. Честно говоря, он даже и представить себе не мог, что когда-либо кто-то может ему предложить рыцарское достоинство, землю и мужиков. Свой феод! Свой лен! Свой герб! И… такую строптивую, злобную, но такую обворожительную молодую женщину. «Как это удивительно, наверное, иметь своих мужиков, своих людей, да и землю тоже. Сколько всего можно сделать, если у тебя в собственности есть люди, которыми ты можешь распоряжаться, тут главное не быть таким увальнем, как барон. Но главное – земля. Добрая земля. И река совсем рядом… Интересно, чего стоит купить баржу? Пусть река и небольшая, но ведь и баржу можно купить небольшую и возить товары на север к крупным портовым городам, где хорошая цена хоть на хлеб, хоть на сыр, да хоть на что угодно, а не продавать все за полцены местным плутам. А хмель! А сено! А если лошадей завести», – мечтал Волков. Но из этих приятных грез его бесцеремонно вытащил Ёган: – Господин, тут к вам мужик. – Что еще? – недовольно сказал солдат, а увидев мужика, спросил у того: – Чего тебе? – Так я про это… про кожу. – Про какую еще кожу? – Ну, я это, кожу скорняку отнес коровью, скобленую, моченую, все как положено. - 210 -

– И что? – Так хочу деньги получить. – От скорняка? Он что, не отдает деньги? – Нет, от вас хочу или от кого еще, – неожиданно заявил мужик. – Ты что, дурак? Чего мелешь? Я-то тут при чем? – начал злиться Волков. – Скорняку отдал, у скорняка и забери. – Так я это… Шкуру-то отдал, – начал было мужик, но его перебил Ёган. – Господин, – сказал тот, – управляющий Соллон велел всю кожу сдавать скорняку, а платил за нее сам, у нас так давно уже заведено. – Во-во, – согласился мужик – прошу выдать мне семь крейцеров. – Ты ври-ври, да не завирайся, – осадил его Ёган, – с чего семь-то? Семь платили за бычью, а ты коровью за семь продать хочешь. У тебя и корова была задохлая. – А чего это задохлая? Добрая была скотина. Знаешь, сколько я с нее мяса взял?! – Так, замолчали оба, – прервал разговор солдат, – я ничего платить не буду. – Как же так? – искренне удивился мужик. – А кто ж заплатит? – Скорняк. А не заплатит, так забери у него кожу обратно. – Вот те на. – Мужик развел руками, он был явно разочарован. – Раньше управляющий сразу платил, а теперь вон оно как. – Иди, – сухо сказал Волков, которого начинал раздражать этот мужик. – Ну вот тебе и «здрасьте», – продолжал мужик. – Иди, иди ты, ради бога, – толкнул его в спину Ёган, – не доводи до греха господина коннетабля. Мужик пошел, но продолжал бубнить: – А вот при господине управляющем Соллоне так сразу платили. Волкову захотелось врезать мужику, но он сдержался и пошел в людскую завтракать. Стражники и дворня поели уж давно, и на первом этаже донжона был только сержант. Сидя за длинным столом, он пил пиво. Кухаренок принес солдату почти не соленую гороховую кашу с постным маслом и луком. Вся дворня и стражники завтракали такой кашей, а хлеб и немалый кусок колбасы другим не подавали, только коннетаблю. Солдат стал есть, нос от гороха не воротил. Горох, просо, бобы, чечевица – главная солдатская еда. Он к ним привык, а вот пиво в замке было доброе. Волков ел и пил не торопясь, снова погрузившись в размышления о собственном феоде. И ему вдруг очень захотелось посмотреть землю, что обещал барон в приданое за Ядвигу. И опять от этих приятных мыслей его оторвал Ёган: – Господин. – Ну? – Солдат отложил ложку. – Опять к вам мужики. – Опять с кожей? – Нет, другие. – Ну, зови. - 211 -

В донжон вошли четыре мужика, остановились у стола, один из них тихо сказал, заглянув в тарелку солдата: – Вишь, тоже кашу кушают. – Горох, – подтвердил другой так же тихо. – Чего вам? – спросил Волков. Самый высокий из мужиков произнес: – Ну так как, ехать нам резать орешник или как? – А я-то откуда знаю, – искренне удивился Волков. – А кто ж знает? – еще больше удивился мужик. – Мы ж уже семьи собрали, запрягли два воза, коли не надо, так и скажите, что не надо. – Вам Соллон велел? – Да, – закивали мужики. – Соллон, Соллон. – Ну так езжайте, режьте орешник. – Тогда значит, раз орешник мы нарежем два воза, то более на барщину до урожая ходить не будем, так? – уточнил высокий мужик. – Ладно, привезешь сюда орешник, решим что-нибудь, – пообещал Волков. – Так что, орешник сюда везти? – опять удивились мужики. – А разве не в монастырь? – В монастырь? – в свою очередь удивился солдат. – Так стройка-то в монастыре. Орешник в клети под штукатурку пойдет. – Ну, везите в монастырь, – ответил солдат и, подумав, спросил: – А монахи с вами за орешник рассчитываются? – Нет, – мужики даже засмеялись, – мы же за барщину работаем. А про деньги управляющий сам с монахами договаривался. Все было непонятно и запутанно. Солдат опять стал раздражаться. – Идите, режьте и везите в монастырь. – А барщина как же? – не унимались мужики. – Черт бы вас драл, идите и до урожая считайте, что отработали. Мужики загалдели, закланялись, пошли на улицу. Волков только было начал резать колбасу, только отпил пива, как в донжон вбежал стражник из тех, кого он посылал с аудиторами в Малую Рютте. – Господин коннетабль, – начал он. – Вы дадите мне поесть?! – заорал солдат и в сердцах врезал кулаком по столу. Стражник перепугался, а Ёган начал пихать его в двери, но Волков призывно махнул рукой. – Ну, давай, что там у тебя? – Мужики в Малой Рютте упрямятся. – Чего? – не понял солдат. – Двери городским господам не открывают, говорить с ними не желают, а один блажной так вообще - 212 -

собакой их травил, со двора гнал. – И что говорят? – Так ничего не говорят, не хотят с городскими говорить, и все. Солдат вздохнул. – Я съезжу и посмотрю, – сказал сержант, сидевший в конце стола. – Вместе поедем. Волков тоже встал, вылез из-за стола, допивая пиво, а Ёган схватил с тарелки колбасу и побежал к выходу. Мужик был хлипок, солдат оказался почти на голову выше него да и в плечах шире. Со стороны казалось, что взрослый человек отчитывает подростка: – Ты знал, что эти господа ходят по дворам по велению барона? Мужик вздыхал, уставившись в пол, да чесал бороденку. – А ты на них собаку травил, грозился их кольями бить. Почему? – А что ж делать-то? – снова вздохнул мужик. – Они ж приехали нас записывать. – И что? – Так, значит, подати поднять хотят. А куда нам еще поднимать? Вона, – он обвел рукой свою убогую хату, – гляньте, как живем. Не жируем. – Никто тебе подати поднимать не будет. – Ну, значит, оброк возьмут или на барщину лишний раз погонят, – не сдавался мужик. – Мы здесь не для этого, – заявил худой аудитор по фамилии Деркшнайдер. – Мы здесь для того, чтобы выяснить, правильно ли управляют имением. Хотим выяснить только это. – Так уж известно, что будет. Вы все сначала выясните, потом запишите, а потом подати поднимете. – Так, кто тебе это сказал? – спросил солдат, хватая мужика за грудки. – Да уж никто, сам докумекал. – Сам? А на господ пса травить тоже сам докумекал? – Ну что ж, тоже сам. – А знаешь, что тебе за это будет? – А чего ж не знать? Знаю. Кнут будет, – меланхолично произнес мужик. – Так нам не привыкать, наше дело мужицкое. Солдат без размаха влепил ему оплеуху, и даже без размаха солдатская оплеуха тяжела. Мужик чуть не упал, но Волков поймал его, встряхнул и снова спросил: – Отвечай, кто тебя надоумил? Кто тебе сказал, что после переписи тебе подати поднимут? Мужичонок стоял, сопел. Коннетабль схватил его за бороду, потряс и заорал: – Отвечай! Или в подвал отведу! Мужичонок упрямо молчал. Волков взбесился, хотел еще раз его ударить, но тут вмешался Ёган: – Господин, думаю, тут без старосты нашего не обошлось. - 213 -

Волков глянул на Ёгана, опять встряхнул мужика. – Говори, староста тебя подбил на господ собаку травить? Мужик опять упрямо молчал. – Зря ты, Николас, молчишь, – сказал Ёган. – Староста тебе не друг, он тут никому не друг, когда он нам другом был? Мужичонка только вздохнул в ответ. – Ладно. – Волков выпустил его и продолжил примирительно: – Отвечай на вопросы этих господ, а я со старостой сам разберусь. – И что, мне от вопросов легче жить станет? – А может, и станет. Староста и Соллон обворовывали и вас, и барина. А теперь эти городские господа все заново посчитают. – Нам-то точно жить легче не станет. Может, только у барона серебра прибавится. – Может, и тебе полегчает, мало ли, – обнадежил его Ёган. – Да когда ж такое было, что мужику легчало? – Хватит! – рявкнул Волков, снова закипая. – Или будешь отвечать, или собирайся в подвал и под кнут. – Ну раз так – отвечу. Спрашивайте, господа. Аудиторы начали задавать ему вопросы, а мужик начал врать. А Ёган стал ловить его на вранье. Получался какой-то базар. Солдат не мог находиться в избе, хотелось извозить тупого мужика мордой по полу. Вышел на улицу, устало сел на поленницу рядом с привязанной ободранной козой. Из-за угла хаты лениво потявкивал кобелек. Тут же были сержант и пара стражников. Один из стражников, немолодой, подошел к Волкову и спросил: – Притомились, господин коннетабль? – Притомился, – устало ответил солдат и вздохнул, – как будто лужу пытаюсь плетью высечь. Плетью машу, а толку нет. Что бы ни сделал, а делать еще больше надо… И ни конца этому не видно, ни краю… Дело все там же стоит. – А неправда ваша… Вы как тут объявились, так зашевелилось все, забулькало, что в котелке, а раньше как было? Болото! Пропал, к примеру, человек, да и бог с ним, пошукали малость, поп отпел как сгинувшего, и все! А старосты – воры, паскуды, а Соллон всех девок перепортил, а если кто из родни против был, так он того в бараний рог выворачивал. А сейчас все по-другому, все! И все то вы. – И упыря мы изловили, – добавил сержант. – Не шутка. – Да, изловили, – согласился Волков, но не стал он говорить им, что упырь тот, наверное, не последний. – А про мужика вы не серчайте, – продолжал старый стражник, – мужик – он упрямей барана, все от жадности своей да от бедности. Ничего, мы их переупрямим. Из избы вышли аудиторы, худой нотариус Деркшнайдер, молодой Крутец, безымянный писарь и Ёган. – Да, – невесело произнес Деркшнайдер, – а мужик здесь зол. День-то уже к вечеру клонится, а мы всего двоих опросили, так мы долго тут провозимся. – Сильно упрям мужик был? – спросил Волков. - 214 -

– Мужик везде одинаков, – заметил Крутец, – не любит мужик, когда его записывают, думает, что больше брать будут после записи. – То так, то так, – кивал Деркшнайдер, – да вот только это первый раз был, когда меня собаками травили. Ладно, давайте не будем терять времени, пойдемте в другой дом. Так тяжко дело шло, что до наступления темноты обошли всего четыре двора. И везде аудиторы встречали молчаливое и глухое противодействие. После чего поехали в Рютте, и там в трактире аудиторы и Волков собрались за столом, сидели и обсуждали дела. Выяснилось, что в самой Рютте ситуация такая же. Мужики так же не хотели ничего говорить. Магистр Крайц, обгладывая куриную ногу, с важностью рассуждал о подлости и глупости мужика. И как тяжело им, аудиторам, тут в Рютте приходится. Волков слушал-слушал и, поняв, куда клонит магистр, произнес: – Господа, денег сверх уговора не будет. Магистр Крайц кинул кость, замолчал, стал вытирать руки полотенцем. Остальные аудиторы тоже молчали. – Денег вообще может не быть, – продолжал солдат. Все поглядели на него. После этой фразы лица городских господ вытянулись так, что солдат даже засмеялся. – Успокойтесь, господа, не все так страшно. – Он достал из кошеля бумагу – это была доверенность на продажу дома Соллона – и кинул ее на стол перед магистром. Тот взял бумагу, внимательно изучил ее и произнес: – Мы видели этот дом, возможно, мы примем его в погашение части оплаты. – Части? – удивился солдат. – Дом стоит пятьдесят талеров, я надеялся, что вы мне десять талеров вернете. – Абсурд, – заявил нотариус Деркшнайдер. – Nimia. – Quaestio agitata, – произнес солдат. И все опять с удивлением уставились на него. Видя их недоумение, Волков добавил: – Argentum exigit disputateonem. – Все равно нужно осмотреть дом, – все еще с удивлением говорил магистр Крайц. – Завтра мы выберем время. – Время мы выберем сегодня, немедля, – ответил Волков, – и еще я хотел просить одного из вас взять управление имением на себя, хотя бы на время, пока барон не найдет нового управляющего. Аудиторы стали переглядываться, и магистр, потерев бороду, спросил: – И кого же из нас вы видите управляющим? – А вот этого господина, – коннетабль указал ножом на самого молодого, – простите, не помню, как вас зовут. – Меня? – Молодой человек опешил. – Я Крутец, Людвиг Крутец. – У него недостаточно опыта, – предупредил магистр. – Да, у меня нет опыта работы с такими большими поместьями, – сказал, чуть заикаясь, Людвиг - 215 -

Крутец. – Зато у вас есть образование, – заявил солдат. – А опыт… – Он повернулся и крикнул: – Ёган. – Да, господин, я тут, – появился слуга. – С завтрашнего дня ты будешь помогать вот этому молодому человеку хоть пару дней. Он будет управляющим… пока. – Господин, – искренне удивился Ёган, – а как же вы без меня? – Буду что-нибудь придумывать, ты, главное, помогай господину Крутецу разобраться в хозяйстве. – А я все-таки считаю, что господин Крутец молод для столь ответственной должности, – сказал нотариус Деркшнайдер. – Уважаемый Деркшнайдер, – ответил ему магистр, – молодость не есть недостаток, тем более заказчик сам выбрал Людвига, и, конечно, если он не будет справляться, мы найдем ему замену. В общем, мы принимаем выбор заказчика, но господин коннетабль должен учесть, что наше вознаграждение в этом случае должно быть увеличено. – Я почему-то знал, что ваша речь этим закончится, – усмехнулся солдат. Все присутствующие тоже заулыбались. – И сколько же вы хотите? – Думаю, что десять талеров будет достаточно. – Нет, нет, нет. – Волков помотал головой. – Это невозможно, я могу дать только пять. Аудиторы дружно загалдели. – Господа, господа, – Волков постучал по столу, – только пять. Имейте в виду, что и этих пяти у меня нету. Мне придется их искать, пока у меня есть только дом. Аудиторы переглянулись. Волков умел говорить убедительно. И магистр произнес: – Ну хорошо, пять так пять, но дом еще надо оценить. – Тогда приступим немедленно, – предложил солдат. Все начали быстро доедать, вытирать губы, допивать из стаканов, вылезать из-за стола и выходить на улицу. В углу трактира Волков приметил Сыча и незаметно дал ему знак идти за ним. Сыч, якобы дремавший в углу за кружкой пива, едва заметно кивнул в ответ. Они стояли за углом трактира, у забора, под дождем в темноте. Волков опять морщился от запаха Сыча. – Ну, как тут дела? – спросил он. – Суета день-деньской. К трактирщику народ прет валом, он со всем разговаривает. – А от Соллона кто был? – Из холопов его никого не было, а если кто другой был, то я того не ведаю. – Смотри внимательно, мне теперь не только ла Реньи нужен, но еще и Соллон. – Да это я скумекал. – Старосты подбивают мужиков не разговаривать с городскими. Хочу завтра их под замок посадить. Что думаешь? - 216 -

– Дело правильное, только сажайте их вместе с семьями. – С бабами да детьми? Что за дурость? Не зверь же я. – На первый взгляд оно, конечно, дурость, но ежели приглядеться, то лучше сажать семьями, потому что так правильно. Хотя и не по-людски, по-зверски, как вы говорите. – Ну-ка, объясни. – Вот, к примеру, староста – он вор, – начал Сыч, – с мужика, значит, брал, а барину не отдавал. Значит что? – Что? – не догадывался Волков. – А то, что деньга у него есть. Староста – это ведь не Соллон, который дома из камня строит да коней знатных покупает. Старосты – они ж из мужиков, а значит, деньгу берегут, копят. В огороде горшок с серебром, поди, припрятал, я на то побиться готов. – И?.. – не понимал Волков. – Вот вы старосту возьмете, а сыночек его старшенький горшочек откопает и сбежит куда, и не видать вам тех денежек никогда. А когда вы всю семью в подвал разом посадите на хлеб да в холод, то через неделю староста от бабьего воя сам поговорить захочет. Баба его ему спокойно сидеть не даст, зад у баб от камней в подвале мерзнет, уж поверьте, и просить он будет, чтоб семью отпустили, и за это он все вам скажет и без дыбы, и без железа. Все серебришко отдаст, – объяснял Фриц Ламме. – А ты молодец, Сыч, – произнес Волков, – так и сделаю. – Только не говорите никому, пока старост с семьями не возьмете, чтоб для них все в нежданку было. – Понял. Ладно, ты иди и помни, мне нужны ла Реньи и Соллон. – Помню, экселенц, помню. Солдат было пошел, но остановился, повернулся и спросил: – А насчет дыбы и каленого железа, если нужда будет, справишься? – Не извольте беспокоиться, экселенц. – Сыч оскалился в недоброй улыбке. – Если нужда будет – поработаю заместо палача, хоть и не мое это дело. - 217 -

Глава пятнадцатая Осмотреть дом Соллона Волкову и аудиторам ночью не было никакой возможности – не помогли ни лампа, ни свечи. Они договорились встретиться на рассвете, после чего солдат и Ёган поехали в замок. Солдат почти засыпал в седле, многодневный недосып давал о себе знать. В замке было темно, только костерок горел у ворот под навесом, где коротали ночь два дежурных стражника, да еще светилось одно окно. Окно в донжоне, то, что выше кухни. Несмотря на дождь, оно не было забрано ставней. Волков кинул поводья Ёгану, а сам, стоя под дождем, уставился на это светлое пятно в ночной темноте. И тут он вспомнил одну особенность донжона: от основания вверх он чуть сужался, и на уровне стены был выступ шириной в две ладони. Тут же солдат загорелся идеей, и весь сон слетел. Он забежал в свою башню, прыгая по высоченным ступеням, как молодой и забыв про хромоту. Оттуда по стене дошел до донжона, дернул дверь, и, конечно, она была заперта. Тогда он, вздохнув, ступил на выступ, что опоясывал башню. Конечно, это было мальчишество и глупость. Он имел прекрасную возможность шмякнуться на мостовую двора замка с высоты в двадцать пять локтей, ведь камни выступа были мокры, а кое-где и покрылись мхом, но все это его не останавливало. Он просто хотел заглянуть в окно самой прекрасной женщины, которую когда-либо видел. Женщины, которая могла стать его женой. Держась за стену, где это возможно, приставным шагом он шел, прощупывая каждый новый камень ногой в темноте. Так он добрался до окна, остановился, прислушался. В комнате кто-то разговаривал, но слов разобрать было нельзя. Волков аккуратно заглянул внутрь. На столе стоял подсвечник с тремя свечами, и госпожа Хедвига была прекрасно освещена. Она сидела в кресле возле стола в одной нижней рубахе тонкой работы, полупрозрачной, с расшитым воротом и рукавами, свободно спадавшей с левого плеча и приоткрывавшей грудь молодой красавицы. Волосы, роскошные, густые, цвета пшеницы, были собраны на затылке в большой пучок и небрежно затянуты лентой. Ее ноги были опущены в медный таз, а рубаха подобрана выше колен, чтобы не замочить. Девушка была прекрасна, ослепительна и обворожительна. Ее огромная служанка сидела на корточках у таза и мыла ей ноги. Госпожа Хедвига что-то ей говорила, та согласно кивала. Разобрать слов солдат не мог. И не до слов было ему, он просто наслаждался видом этой удивительной женщины. А служанка меж тем взяла полотенце, и госпожа подала ей ногу. Франческа ее насухо вытерла и вдруг… склонилась к ней и поцеловала. Да, она поцеловала ногу госпожи, а госпожа как ни в чем не бывало подала ей другую. И действие Франчески ее ничуть не удивило. И вторую ногу служанка тоже поцеловала. Госпожа встала, взяла подсвечник со стола, одним движением освободила волосы от ленты и ушла, и он больше ее не видел. А служанка подошла к окну – солдат едва успел спрятаться, прижавшись к стене, – и, подняв ставень, закрыла окно. Сразу стало совсем темно, даже из-под ставня свет не пробивался. Волков по выступу не спеша двинулся обратно по стене. Он был удивлен и не знал, что и думать. Впрочем, он особо и не думал, он просто хотел эту прекрасную женщину, и все. А еще он хотел землю, которую ему обещали, и он собирался все это получить. А вот служанка ему была абсолютно не нужна. Солдат вошел в свои покои. Ёган вскочил: – Да где ж вы были-то? – чуть укоризненно спросил он. – Я вас ищу, ищу… – Был занят, – отвечал солдат, садясь на кровать и протягивая Ёгану ногу в мокром сапоге, – ты не забудь! Завтра идешь в помощь… этому… как его… городскому. - 218 -

– Да помню я, – отвечал Ёган, стягивая сапог. А солдат повалился в свои роскошные перины. И начал было думать о прекрасной дочери барона, о своем феоде и лошадях, которых можно будет разводить на лугах, что лежат вдоль дороги и реки, но долго мечтать у него не получилось, уж больно давно он не высыпался. А утром опять лил дождь, лужи снова заполнили всю площадь Рютте. Волков и господа аудиторы осматривали дом Соллона. Перед этим, на заре, солдат от души поговорил с холопами бывшего управляющего: те отвечали охотно, но главного не знали. Они не имели понятия, где господин. А вот скарб, сложенный в телегу, сама телега да кони солдату понравились. Все было доброе, все стоило денег. А дом Соллона так и вообще был отличен, и мебель в нем хороша. Волков улыбался, глядя, как господа аудиторы ищут недостатки и пытаются хоть к чему-то придраться, чтобы был повод пусть даже малость, но сбить цену. Только все было бесполезно. Дом оказался безупречен; и пристройки, и конюшни – все было в порядке, и теплая уборная, не говоря уже о внутреннем убранстве. – Господа аудиторы, вы все видели. Дом отличный, колодец свой во дворе, нужник теплый рядом со спальней, нужник для слуг, кровати с перинами, – говорил солдат, – надеюсь, вы дадите хорошую цену. – Так-то так, – чесал бороду магистр Крайц, – но уж место больно безлюдное. Кто его у нас тут купит. – Место безлюдное? – удивлялся Волков. – Да побойтесь Бога, где же безлюдье? Большое село, церковь напротив, замок рядом, трактир за забором, два больших города в одном дне пути отсюда, монастырь рядом. Что ж вам еще нужно? – Все так. Все так, но найти тут покупателя на дом за сорок монет будет непросто. – Да вы его за пятьдесят продадите. – Нам нужно посовещаться, – сказал магистр. Аудиторы сели шептаться в главной комнате за большой стол, а солдат стал у модного окна со стеклами и ставнями и глядел, как капли воды бегут по стеклам, и ждал. Он был уверен, что сломает аудиторов и они дадут нужную ему цену. Так все и получилось, аудиторы не стали просить денег и все свои услуги оценили в сорок талеров – стоимость дома. Нотариус Деркшнайдер тут же составил купчую и оформил ее как аванс за аудит. После чего Волков понял, что продешевил. Тем не менее он ехал в замок в хорошем настроении, несмотря на проливной дождь. Ёгана с ним не было, он на заре уехал с молодым Людвигом Крутецом в Малую Рютте, поэтому солдату самому пришлось вести коня в конюшню, и там он с удивлением увидал монаха. Тот сидел на сене, разговаривая с конюхом. Это был тот самый монах Ипполит, о котором он просил дядю графа. – Ты? – обрадовался солдат. – Да, господин коннетабль, вчера аббату пришло письмо от каких-то важных господ, в котором они просят послать меня вам в помощь. – Монах слез с сена и взял в руки книгу в тряпке. – Отлично, а это что, книга? – Да, как вы просили, – ответил брат Ипполит, – знали бы вы, как ненавидит вас наш брат библиотекарь, – говорил молодой монах, разворачивая дерюгу, в которую была завернута огромная книга, – у нас нет второй такой. – Я его понимаю, я тоже люблю книги. Она не промокла? - 219 -

– Нет, я ехал в закрытой повозке до самого замка. – Отлично. Пойдем поедим? Заодно и поболтаем. Они пошли в донжон, где на первом этаже за огромным столом расселись с едой и книгой. Только на секунду их обоих отвлек от книги сержант, который спросил у Волкова: – Ну так что со старостой из Малой Рютте делать будем? – Езжай, бери его и всю семью его, всех в подвал, – быстро распорядился коннетабль. – Всех бери. – Всю семью? – удивился сержант. – Знающие люди сказали – брать семьями. Бери вместе с детьми. – Как скажете, – произнес сержант и тихо пробубнил: – А что там еще за знающие люди?.. Но Волков уже его не слушал. Придвинув лампу поближе, они с монахом перелистывали страницы, ища нужную главу. Найдя, начали читать. Солдату были знакомы не все слова, тут ему помогал брат Ипполит. Читать Волков любил, даже если это был не родной язык, и тем более любил, если ему было интересно. Волков читал вслух, а брат Ипполит, сидя рядом, переводил, даже не заглядывая в книгу, те слова, на которых Волков останавливался. Так, дочитав предложение до слова «pristine», он остановился. – Это значит первозданный, первородный, – не заглядывая в книгу, перевел молодой монах. Волков отложил книгу и пристально поглядел на него. Монах смотрел на Волкова простодушно и открыто, ожидая вопроса. – Ты что, всю книгу наизусть выучил? – спросил солдат. – Нет, не всю, – отвечал монашек, – только ту часть, где речь идет об упырях и их господах создателях. – И чем же продиктован интерес к этим тварям? – Они убили всю мою семью, – просто и обыденно ответил брат Ипполит, – вернее, убивал один упырь, такой же, какого вы изловили. Солдат был заинтригован – ему, конечно, хотелось узнать историю монаха, но он не знал, как поведет себя брат Ипполит, захочет ли рассказывать ее, а тот захотел. Заговорил сам, без всяких просьб: – Я родом из южного Хайланда, жил у Рекского перевала. У нас был хороший дом, добрые пастбища, хлеб у нас почти не рос, а вот овец, коров и коз имелось вдоволь. Отец был хороший пастух, а весь наш род занимался сыроделанием, а еще мы ульи держали, немного, пять или шесть, но каждый давал полведра доброго меда. Сами мы мед ели редко, в основном продавали, и я помню тот мед, он совсем не такой, как здешний. – Монах помолчал, вспоминая, и продолжил: – Ну и однажды, когда снега в ущелье уже сошли, мой отец отправился проверить ульи и исчез. Отары без присмотра начали спускаться в долину, собаки стали гнать их домой – так мы и поняли, что отец пропал. Собрались соседи, а из долины к нам поднялся народ, пошли искать отца. Искали почти неделю, думали, может, где лежит со сломанной ногой, но ни в ущелье, ни на пасеках, ни на пастбищах не нашли и следов, даже с собаками. Мама стала раздавать скот соседям и родственникам, чтобы брали его на выпас, пока старший брат не вырастет, а сами стали жить без отца. А через месяц, ближе к лету, пропала мама. Уехала к соседям с сыром и сгинула. Ни ее, ни коня, ни брички. Ничего не нашли. А мы стали жить одни: я, старший брат и сестра. Мы ждали и ждали, что мама все-таки появится или к нам хоть кто-нибудь приедет, но никто не приезжал. Долго, много дней. И старший брат захотел идти в долину к людям, но мы просили, чтобы он нас не бросал. И он не пошел. Сестра плакала без него. Да и мне было страшно, я от дома боялся отходить, даже корову вечером загнать. Однажды он пошел выгонять нашу корову на луг и вдруг стал кричать. Мы с сестрой побежали из дома, и - 220 -

тогда я увидел его первый раз. – Людоеда? – Да, это был девурер кадаверум, трупоед. Он был точь-в-точь как тот, которого вы поймали. Такая же мерзкая, протухшая туша. Он сломал передние ноги корове и гонялся за братом, а тот не бежал в дом, наверное, боялся привести его к нам, бегал вокруг коровы и кричал, и кричал, но трупоед же ловкий и быстрый, хоть и кажется распухшим. Коннетабль знал это не понаслышке. – У этой твари так пузо моталось, я думал, порвется, но он схватил его, – продолжал Ипполит, – поднял над головой и грохнул о землю, а потом наступил ему ногой на спину и сломал ее. Постоял, потоптался на нем, закинул на плечо и пошел. – Господину нужен живой, из мертвого он кровь пить не будет, – догадался Волков. – Да, да… – кивнул монах, – брат даже не кричал, просто висел на его плече и смотрел испуганно. Я его видел, и он меня видел. Он был жив еще. Мы сестрой боялись выходить из дома, а утром, когда выглянули, трупоед уволок и корову. Вот так мы остались с сестрой вдвоем. Еды у нас было много в доме, и мы просто сидели и ждали, что кто-нибудь из долины приедет из взрослых и заберет нас. Думал, брат отца или дедушка. Но никто не приезжал, а как-то под вечер, не знаю, сколько дней прошло, опять пришел трупоед. Мы его услышали по дыханию, он противно дышит, хлюпает, булькает громко. Еще чавкает все время и втягивает в себя сопли и глотает их. – Монах поморщился. – Мы с сестрой стали прятаться. Где пряталась сестра, я не знал, думал, она на чердак побежит. Сам я прятался в коровнике. А людоед ходил по дому и никого не боялся, гремел посудой, опрокидывал мебель, он проходил над коровником, и я слышал, как скрипели половицы и как он булькает горлом. А вот как он нашел сестру, я не слышал, просто лежал долго в коровнике, а потом вышел и побежал в долину. Бежал долго, почти всю ночь, а под утро увидел костер – это были паломники, они ходили от монастыря к монастырю, и я пошел с ними, а в нашем монастыре меня заприметил брат Ливитус, я с ним и остался. – А ты еще кому-нибудь эту историю рассказывал? – Всем. Первым рассказал паломникам, но они не верили, говорили, что сказки, но проверить не захотели, хотя я предлагал им подняться к нам на перевал. Они предлагали молиться побольше, я уже думал, что так мне никто никогда и не поверит, а тут представляете, вы такого же изловили. – Ты правильно сделал, что нашел меня, – сказал Волков. – Поможешь мне найти хозяина. Как там его называют? – Он заглянул в книгу. – Гул магистр, – напомнил монах, – вурдалак. – Да, вурдалак. Вот только как его найти, тут не сказано. Написано, что убить его непросто. Для убийства господина нужно серебро pristine. Как ты его называл? – Pristine значит «первородное», то есть чистое, – напомнил Ипполит. – Значит, чистое. Я слышал, что самое чистое серебро в имперских марках. – Он залез в кошель и достал из него почерневшую и затертую от старости большую, толстую имперскую марку. – Забирай книгу и пошли, – сказал он монаху, вставая. – Куда? – спросил монах и тоже встал. – К кузнецу. Кузнец поднес наконечник болта к самому носу, разглядывал, потом произнес: - 221 -

– Доброй закалки шип. – Надо сделать такой же из серебра, – сказал Волков. – Из серебра? – не поверил кузнец. Глядел на коннетабля, думая, не шутит ли он. – Серебром броню не взять, пустое. Он попробовал наконечник болта пальцем. – А мне не для брони, – сказал Волков. Кузнец внимательно посмотрел на солдата, затем на монаха. Ему очень хотелось знать, зачем это новый коннетабль переводит большие деньги непонятно на что, но если заказчик не говорит, что ж… – Я могу выковать шип не хуже этого, а поверх него положить серебро. Внутри каленый шип, а крылья будут серебряные. Только дело это непростое. – А почему непростое? – Серебро на железо нипочем не ляжет само, на наконечнике придется ребра насекать. – Насекай, полталера тебе хватит? – спросил солдат и кинул мастеру имперскую марку. – Полталера получишь, когда сделаешь мне два болта. – Хватит. Полталера – это щедро. И еще три дня работы. – А не много – три дня? – День уйдет только форму под крылья вырезать. Работа тонкая. Так что три дня в самый раз. – Хорошо, – сказал Волков. Солдат и монах вышли из кузницы и направились к замку. – Ну, болты-то нам кузнец сделает, а вот где искать гул магистра? – вслух размышлял солдат. – Вначале, может, нужно найти сервус мортус. Слугу его, второго упыря. А там будет уже ясно, где и сам магистр. А как вы нашли первого? – Очень просто. Во-первых, он на меня на дороге напал, а во-вторых, его госпожа Анна из своего замка видела. А дальше собаками выследили. – А может, и другой там же живет? Может, поищем там же? – Давай так и сделаем. Когда они подходили к замку, увидали сержанта с двумя стражниками и телегу с детьми и голосящей бабой. Рядом с телегой шел староста из Малой Рютте. Волков сразу его узнал и крикнул: – А ну-ка стой! Все остановились. Солдат подошел, осмотрел детей и притихшую бабу с опухшим от слез лицом. Староста стоял рядом, понурый и тихий. – Знаешь, за что тебя взяли? – спросил солдат. – Так понятно за что, – отвечал староста, не поднимая головы. – За то, что вам грубил, не разглядел, значит, вас, а вы вона как взлетели. Знать бы… – Дурак, – оборвал его солдат. Он действительно помнил конфликт со старостой, но для него это был не конфликт, а староста вовсе не тот человек, который стоил мести. – Тебя, паскудник, взяли за то, что ты вор. И за то, что ты подбивал мужиков не разговаривать с аудиторами, чтобы скрыть свое воровство. - 222 -

– Я? Мужиков? Да я… – начал было староста. – В подвал, – прервал его солдат. – Всех их. – Я не подбивал! – заорал староста, но телега покатилась к замку, а стражник толкнул старосту в спину древком копья. Сильно толкнул, староста чуть не упал. А баба на телеге опять заголосила. Волков поморщился и окликнул сержанта: – Сержант! Тот хотел, как положено, слезать с коня, но Волков жестом показал, чтобы остался верхом, и произнес: – Завтра двух людей и егеря пошлешь к монастырской дороге. Пусть дойдут до березового острова и там еще раз посмотрят. – Что, не всех изловили? – поинтересовался сержант. – Не всех, – сурово ответил Волков. – Распоряжусь, – произнес сержант и пришпорил коня, догоняя телегу. Волков внимательно осмотрел монаха с ног до головы и спросил: – Ты коня седлать умеешь? – Нет, господин. У нас в горах верхом почти не ездят. – А я умею, но одной рукой это сделать невозможно. Пошли в конюшню, поможешь мне. Они сходили на конюшню, где под руководством солдата монах оседлал коня. Вышли из замка, Волков верхом, монах шел рядом. – Съездим в Рютте, посмотрим, как у аудиторов идут дела. И отправились. Солдат ехал, не особо разбирая дорогу, брат Ипполит семенил рядом и перепрыгивал лужи, приподнимая полы хобитата. Волков невольно усмехнулся, Ипполит заметил усмешку и спросил: – Я неуклюж, да? – Думаю, что дело в сутане, в ней неудобно, наверное. – Это не сутана, господин, сутану носят священники, настоятели храмов, а братья носят хобитат, или проще хобит. Он очень удобен. Я вот не могу понять, как все время вы носите доспехи, зимой в кольчуге холодно, и сыро, и тяжело, а летом жарко. А еще меч, и топор у вас за поясом, и сапоги тяжелые. А из сапога ручка ножа торчит. Столько железа! – Ручка ножа, – солдат усмехнулся, – мой стилет никогда так не называли. А к железу привыкаешь. Если носишь его каждый день, зимой под доспех надевают стеганку, в ней не холодно, а летом, конечно, ее носить тяжко, упаришься, но если враг рядом, то потерпишь. А нет врага, так и на простую рубаху кольчугу носить можно. – А зачем ее носить, если врага нет рядом? Я вот вас без доспеха почти и не видел, только на перевязке. – Во-первых, без доспеха и оружия я чувствую себя голым, а во-вторых, тело не должно отвыкать от тяжести. Стоит перестать носить железо, как сразу начнешь жиреть. Я видел такое не раз. Жирный-слабый – не боец. – Вот как, – понял Ипполит. - 223 -

Солдату нравился этот молодой монах. Он был умен и незлобив. В свои юные годы имел большие познания в медицине, насколько Волков мог судить, да и грамотен он был, грамотнее его самого. И главное, хотел помочь ему. Хорошо, что монах рядом. Когда они нашли аудиторов, хорошее настроение у солдата быстро исчезло. Мужики не хотели говорить с городскими. Солдат отхлестал одного молодого и глупого мужика плетью, а толку-то… В раздражении Волков поехал в замок и, не слезая с коня, заорал на весь двор: – Сержант, где ты есть? – Тут я, что господину нужно? – Из донжона выбежал сержант. – Старосту Рютте под замок, с бабой и всем выводком. Всех в подвал! – Господин, – вдруг произнес сержант, вместо того чтобы кинуться исполнять приказ, – может, не будем так горячиться? Как бы чего не вышло. Как бы хуже не было. – Что? Чего хуже-то? – злился Волков. – Ну, управляющий сбежал, так еще всех старост под замок посадить. Да еще мужика городские вопросами изводят, как бы не вышло чего… – Чего не вышло? Говори, что ты все вокруг да около… – Кабы мужик за вилы не взялся, – хмуро поглядел на коннетабля сержант. – Вот чтоб не вышло чего и мужик за вилы не схватился, ты сейчас едешь в Рютте и возьмешь главного подстрекателя. Старосту и всю его семью под замок! – Волков чуть склонился с лошади и почти в лицо сержанту проорал: – Всех в подвал! – Как изволите, господин, – со вздохом ответил сержант, но уходить не спешил, а продолжил: – А может, нужно об этом барону доложить? Волков что-то почувствовал. Помолчал, глядя на сержанта, и сказал: – Барону, говоришь, доложить… – Он спрыгнул с коня, кинул сержанту повод. – Хорошо, я схожу к барону, как ты хочешь, но почему-то мне кажется, что ты просто не собираешься арестовывать старосту. Может, ты с ним заодно? А? Сержант сразу не ответил, а солдат ответа ждать не стал и пошел к барону. Он хотел быстро обрисовать ситуацию и получить одобрение, но быстро не вышло. Барону было скучно, и он почти заставил Волкова сесть за стол, налил ему вина. Стал расспрашивать, и казалось, его мало заботило, посадит солдат старосту в подвал или нет, на это он дал согласие почти сразу, а вот всякой мелочью он интересовался, переспрашивал. Лендлорду было скучно, и он не хотел отпускать Волкова. И больше всего его заинтересовало известие о том, что упырь, судя по всему, был не один. Барон стал расспрашивать о молодом монахе, о книге, а тут еще пришла баронесса с молодым бароном, их тоже все это интересовало, Волкову пришлось пересказывать все вплоть до грустной истории о семье монаха. А затем стали подавать ужин, и попытку уйти добрая баронесса пресекла одной фразой: – Господин Фолькоф, останьтесь, пожалуйста. Вы так редко у нас бываете. Старый барон и молодой поддержали ее, и солдат просто не смог отказать. Остался сидеть за столом, вместо того чтобы решать вопрос со старостой. Выйти из покоев барона он смог, только когда стемнело. Конечно, можно было вызвать стражу, найти - 224 -

сержанта и послать его за старостой, но Волкову было откровенно лень, он славно поел, выпил много пива и сейчас хотел только спать, а староста Рютте мог подождать и до завтра. Поэтому он пошел к себе в башню, где и встретил Ёгана. Тот был мрачен и не разговорчив, как обычно. – Ну, как прошел день? – спросил солдат у слуги, поднимаясь по лестнице. – Будь он проклят, – лаконично отвечал Ёган. – Кто? День или господин Крутец? – засмеялся солдат, у которого было отличное настроение после пива. – Да оба! Мы с этим городским объехали полпоместья, лошади едва живы. – На моих лошадях ездили? – насторожился солдат. – С чего вдруг я на ваших лошадях буду ездить по делам управляющего, из конюшни брали, сам управляющий выбирал. – Хорошо, – облегченно произнес Волков, – а чем занимались? – Да мотались туда-сюда, туда-сюда, а он все считает да считает, считает да считает, да записывает все. И не угомонится никак, и уже темнеет, а он: а тут сколько десятин, а вот тут сколько, а это пары или не пары, а это озимые, а тут когда убирать. Всю голову, как дятел гнилуху, выклевал. И без еды весь день, только что поел! – Ха-ха, – смеялся солдат, – а ты меня считал непоседливым или как там?.. Неугомонным. – Да по сравнению с этим городским вы добрый барин, этот же чистый сатана. Неуемный. Еще и ленивым меня ругал. А у меня, вот не поверите, от него к полудню голова гудела, что твой улей в апреле. – Вот какого господина тебе надобно, – смеялся солдат. – Да избавь Бог, – Ёган осенил себя святым знамением, – уж лучше обратно в мужики подамся. Да и там от него житья не будет. Он же с мужика все соскоблит. От него ж ничего не утаить будет, как только в дело мужицкое вникнет. А он вникнет, он въедливый. А тем временем дошли они до своих покоев, и слуга, не переставая жаловаться на молодого аудитора, помог Волкову раздеться. А когда тот разделся и завалился в перины, то даже не успел помечтать о прекрасной дочери барона, заснул сразу, несмотря на то что Ёган все еще что-то бубнил про молодого Крутеца. На заре коннетабль спустился во двор. Там сержант уже отправлял двух людей с егерем Клаусом пройтись по дороге до аббатства и заглянуть на остров с березами. А когда он их отправил, Волков сказал ему: – Старосту Рютте в подвал с семьей, барон согласен. Сержант кивнул и велел запрягать телегу и седлать себе коня, а Волков же не спеша пошел в донжон завтракать, где за столом нашел монаха. – А я про тебя и забыл вчера, – сказал он брату Ипполиту. Тот вскочил из-за стола, поклонился. – Где спал? – спросил Волков. – Здесь, в людской. – И как там? Лучше, чем в монастыре? – Да нет, в монастыре у каждого своя келья. Спишь как граф, и помолиться есть где. А тут полати одни - 225 -

на всех, все спят вповалку. Душно, ворочаются, блох и клопов ловят. И спят все в одежде. Нет, в монастыре лучше. – Ясно. Я живу в левой от ворот башне на уровне стены, будешь спать там. Правда, спать придется на полу. – Спасибо, господин. – Ты ел? – Нет, только помолился. – Поднимись на кухню, распорядись, чтобы еду несли. Монах мялся и не шел. – Ну, чего? – спросил солдат. – А мне дадут? – Скажи, что я велел. Монах быстро ушел на кухню и вернулся так же быстро, удовлетворенно произнеся: – Вам велели передать, что сейчас подадут. Сели за стол ждать еду, но не дождались. Пришел стражник с ворот и доложил: – Господин коннетабль, купчишка пришел к вам, битый. Говорит, пограбили его. – В нашей земле? – Коннетабль чуть расстроился. – Говорит, что в нашей. Вез скобяной товар в монастырь, а его на заре ограбили. – Ну, зови, – поморщился от досады Волков. Купчишка с опухшим, битым лицом рассказал, что вез скобяной товар из Вильбурга в монастырь. Выехал в ночь, а на заре на него напали трое, били, забрали деньги, два с половиной талера, хотели убить, но купчишка вырвался и бежал через лес. Рассказав это, купец разрыдался. – Воз на тридцать пудов, два мерина добрых, товара на семь талеров – все забрали, – причитал он. – Давно это было? – спросил солдат. – Так на заре, – хныкал купец. – Час до вас шел. – Час? Ты знаешь часы? – Да как не знать? У нас на ратуше уже как два года каждый час отбивают. У нас уже все часы разумеют. – Монах, – сказал солдат, – поторопись с завтраком. А ты, – продолжил он, обращаясь к стражнику, что привел купца, – сходи на конюшню, вели конюху оседлать моего гнедого и трех хозяйских. Поедем ловить разбойников. Тут в донжон вошел Ёган с молодым аудитором. Волков ткнул пальцем в сторону Ёгана: – Ты мне нужен. Поедешь со мной разбойников ловить. – Господь услышал мои молитвы! – обрадовался Ёган. – Сходи за арбалетом и оружие себе возьми. А потом в конюшню, оседлай себе лошадь. Ну а вам, господин Крутец, сегодня в помощь вам дам этого умного монаха. – Меня? – искренне удивился брат Ипполит. - 226 -

– Тебя, тебя. Поможешь сегодня господину аудитору. – Может, мне можно с вами разбойников ловить? – застенчиво спросил брат Ипполит. Волков глянул на него, и в его взгляде читался вопрос: что за дурь ты несешь? Но брат Ипполит продолжал: – Конечно, в военном деле я не большой мастер, но если мне дадут какое-нибудь копье или дубинку, то я не подведу. – Он чуть подумал и добавил: – Ну, наверное, не подведу. – Копье? – Волков продолжал смотреть на монаха. – Какое тебе копье, дурень? Твое дело – мази да лекарства, перо да бумага, а копья да дубины оставь страже. С управляющим пойдешь. – Господин, а латы вам брать какие-нибудь? – спросил Ёган. – Какое у них оружие? – в свою очередь спросил Волков у купца. – Один был с дубиной, а еще у одного был нож. – Шлем мне возьми тогда, а себе копье со щитом. Привыкай таскать оружие. – Ясно, – сказал Ёган и ушел. Все разошлись. Остались только Волков, управляющий Крутец и монах. Поваренок тем временем принес еду: молоко, белый хлеб, жареную кровяную колбасу, круто сваренные яйца и мед. Волков предложил все это Крутецу и монаху. – Ну как, осваиваетесь? – спросил солдат у молодого аудитора. – Все очень сложно, – отвечал тот, – пока только знакомлюсь, веду записи. – Брат Ипполит грамотный, поможет вам записывать и считать. – Я помогу, но я не очень сведущ в сельском ремесле, – засомневался монах. – Ничего, вы оба справитесь, у вас нет другого выхода, – твердо сказал солдат. И два молодых образованных человека, аудитор Крутец и лекарь брат Ипполит, поняли, что у них и вправду нет другого выхода. Тут и Ёган пришел. – Господин, кони оседланы. – Сказал, а сам стал хватать со стола то, что не доели. Залпом допил молоко из крынки и произнес, утираясь: – Все собрались, вас ждут. – Так пошли, – солдат встал, забрал у Ёгана шлем, – а вы, господа грамотные, давайте, управляйте поместьем. Во дворе все были готовы, а купчишка так аж изнывал от нетерпения. Увидев коннетабля, он кинулся к нему. – Да что ж так долго-то? – заскулил он с упреком. – Послушай, купчишка, – говорил солдат, садясь на коня, – вы мне, купцы, не милы, и плевал бы я на тебя и на твой воз с добром, если бы воровство не произошло в земле, которую мне доверил господин барон. Так что не гневи Господа и прекрати ныть. Они готовы были уже двинуться, как во двор замка въехал сержант с двумя стражниками, а за ним телега. Кроме стражников, в телеге никого не было. Волков, поигрывая плетью, в упор смотрел на сержанта, ожидая объяснений. Сержант спешился, подошел к нему и сказал: – Староста ночью убег со всей семьей. - 227 -

Солдат продолжал молча смотреть на него, поигрывая плетью. А сержанту, видимо, нечего было добавить. Стоял, молчал. Все, а народу вокруг было немало, притихли и ждали, чем закончатся молчаливые гляделки. И солдат сделал то, чего не должен был делать никогда, он вытащил ногу из стремени и каблуком сапога врезал по лицу сержанта, да так, что тот едва устоял на ногах. С головы его слетел шлем, звякнул о камни мостовой. Сержант Удо Мюллер не стал его поднимать, стянул с головы подшлемник, вытер им с лица кровь и стоял перед коннетаблем с непокрытой головой, а кровь текла и текла из рассеченной брови. Солдату хотелось бить его снова и снова, но на этот раз он сдержался, повернулся к людям, собравшимся с ним, и приказал: – Поехали. Он, Ёган и три стражника ехали верхом. Купчишка, пыхтя, семенил рядом с ними, стараясь не отставать. Дышал тяжело, но не сдавался. Замок был еще виден, когда их догнал всадник. Это был сержант. Догнав Волкова, он сказал: – Господин коннетабль, поговорить требуется. – Ну? – сухо спросил Волков, разглядывая опухшую бровь и скулу сержанта. Сержант вздохнул, осмотрелся, а Волков на всякий случай откинул край плаща, потому что меч тянуть было долго, а вот стилет из сапога он мог выхватить моментально. – Я… В общем, – начал сержант, – эх, да ладно, чего уж. – Он полез в рукав кольчуги и достал кошель, протянул его солдату. Волков брать не торопился. – Что это? Взятка? Место боишься потерять? – Нет, это я у старосты забрал. Волков молчал, но деньги не брал. – Кум он мой, – продолжал сержант, не убирая деньги. – Он вор. – Свояк он мне, не хотел я сестру в подвал сажать. – А ты предатель. – Не предатель я. Не мог я по-другому. Возьмите. – Он продолжал протягивать деньги. – Барону отдашь. Хотя нет. Он все на вино спустит. Давай сюда. – Солдат забрал кошель. – И сколько же здесь? – Двадцать серебряных. – Неплохо воровал твой кум. Волков положил деньги в поясной кошель, дал шпоры коню. Сержант двинулся следом, не зная, закончился ли разговор. Телегу они нашли быстро. Грабители свернули на лесную дорогу – та была узкой и размыта в грязь дождями, а огромная и тяжелая телега застряла в первой же луже. Грабители выпрягли коней и уехали. Купчишка залез в телегу и вылез, почти рыдая. – Цел товар? – спросил Ёган. - 228 -

– Товар-то цел, а меринков-то выпрягли. – Ну так что? Едем в Рютте? – спросил Ёган у Волкова. – Телегу нашли. – А лошади?! – орал купец. – А деньги мои?! Господин коннетабль, умоляю, давайте поищем, они тут где-то! – Ладно, поищем, – согласился солдат нехотя. – Только недолго, – произнес сержант. – Негоже нам в чужих землях находиться без соизволения хозяина. Волков уставился на него удивленно: – А разве это не Рютте? – Да уж три мили, как не Рютте. Это земли Розенфельдов, – ответил сержант. – Значит, уходим, – резюмировал Волков. – Вытащим телегу и впряжем коней. – Дозвольте, господин, я гляну, – предложил сержант. – Одного человека возьму, осмотрюсь в округе. Может, найду их, паскуд. Сержант явно хотел загладить вину. – Хорошо, – опять нехотя согласился солдат. Телегу вытаскивали долго. Дело это непростое, в лесу, в грязи, на узкой дороге. Кое-как справились, и тут прискакал стражник, который уехал с сержантом. Он вел в поводу пегого крепкого мерина и еще издали закричал: – Господин коннетабль, нашли мы их! Сержант их там ловит, за вами послал. Поедемте, покажу. Все конные поскакали за ним. Всех разбойников поймать не удалось. Один, наверное, самый умный, ускакал на коне, украв у двоих других деньги купца, а те были пьяные. Им стянули локти за спинами, и стражники их били. Не любили стражники тех, кто добавлял им работы. И купец не унимался, совал им кулачком по мордасам. Волков глядел на них без злости, знал, кто они. – Ну что, братья-солдаты, в разбойники подались? Разбойники, уже трезвые, валялись на земле, молчали. – Вы дезертиры? Кто ваш ротмистр? Откуда вы, кто корпорал? Один из разбойников глянул на него, но ничего опять не ответил. – Купчина, – сказал солдат, – опознаешь их? – Они это, господин, они! – радовался купец, обшаривая одежду разбойников. – Деньги где мои, паскудники? Деньги где мои? – не переставая спрашивать, лупил их. Солдат не выдержал и перетянул по спине плетью: – Угомонись ты. – Да чего вы? – удивился купец, почесав спину. – Ты бы такой храбрый был, когда они тебя грабили. Они это? Точно? – Они, господин. Только трое их было. – Третьего мы не нашли, а у этих двоих твоих денег не было. И коня тоже не было. - 229 -

– Так надо искать, – настойчиво предложил купец. – Нет, хватит, – ответил Волков. – Едем в замок. – Нет, плохо вы свои земли охраняете, – заявил купчина. – Негоже так. Волков решил еще раз врезать ему плетью, но его опередил сержант. Тот свесился с лошади и поднес к носу купца огромный кулак. – Ты не начинай лучше, мошенник. – Чего не начинать? – А того. Мы из Рютте, а это земли Розенфельдов. Скажи спасибо, что помогли, хотя какое от тебя спасибо? От вас, мошенников, ни спасибо, ни медной деньги не дождешься. – Все, поехали, – приказал солдат, и все двинулись в Рютте. С Волковым поравнялся один из стражников и показал на рану на левой руке, чуть выше локтя. – Вон тот меня ножом ткнул. – Он указал на одного из дезертиров. Волков помнил этого стражника. Именно ему он проткнул ногу в харчевне. – И что, ты теперь награду получить хочешь? – спросил солдат у него. – Да какую награду? Довольствие бы получить, – отвечал стражник. – А что, барон не платит довольствие? – Давненько не платит. В разговор вмешался сержант: – С марта не платили уже, почитай, четвертый месяц пошел. – Посчитай, сколько нужно денег. – Посчитаю, а раз уж такой разговор зашел, – чуть сконфуженно говорил сержант, – может, и про сапоги спросить? – А что с сапогами? – По уложению раз в два года барон нам всем обещал по паре сапог. А нам последние сапоги Соллон выдал, почитай, три года назад, дыра на дыре, почти босые ходим. Волков и сам замечал, что сапоги у стражников рваные, штопаные. И такое положение дел его не устраивало. – Будут сапоги, – пообещал он. А купец не шибко был благодарен. Все бубнил, что если бы стражники были добрые, то и второго коня сыскали бы. Рассказывал всем, что дезертиры у него все деньги отобрали, а сам тут же сторговал у трактирщика хорошего мерина и поехал в монастырь, хотя день уже шел к вечеру. Купчишка проезжал через площадь, торопился, и солдат, видя, что тот едет в ночь, думал, что дурня ничто не учит. А на площади собирался народ смотреть на пойманных дезертиров. Позже пришел отец Виталий. – Святой отец, исповедуйте и причастите рабов, вот этих двух, божьих, – сказал солдат. – Воры? – поинтересовался поп. – Разбойники. - 230 -

– А вы их уже судили? – А зачем? Купчина, которого они грабили, их опознал. Коня своего у них забрал. А когда мы их брали, они нашего человека порезали. Что еще нужно? Причащайте их. – Нужно, чтобы барон их осудил. – Да чего уж барон, давайте ландфогта позовем? Или прямо герцога. – Нужно, чтобы все было по справедливости, – настаивал поп. – К дьяволу такую справедливость, – скривился солдат и махнул рукой сержанту. – Вешай их без причастия. – Без причастия? – удивился сержант. – Видишь, поп артачится, а мне некогда – вешай! – крикнул Волков. – Стойте, – тонко запищал отец Виталий, – как же без причастия? Только с причастием и исповедью. Без причастия – грех. – Ладно, ладно, грех. Только давайте побыстрее, у меня еще дела. Отец пошел к разбойникам совершать таинство. Таинство было долгим, Волков сидел в седле, разминал шею, терпеливо ожидая, когда отец Виталий закончит. А тем временем на площади собиралось все больше и больше народа, но солдат попа не подгонял, ждал. А когда поп закончил, на площади появился барон. Волков в двух словах объяснил ему ситуацию, на что барон ответил: – Так вешайте побыстрее и приходите на ужин. – Если успею, господин барон. Я хотел еще в Малую Рютте до темноты съездить. – Я вас жду, – сказал барон и уехал. Когда сержант и стражники, на радость толпе, повесили разбойников, к солдату подъехал человек. Волков его сразу узнал, то был лакей госпожи Анны. Лакей спешился и протянул ему бумагу с поклоном. Волков взял ее, развернул и прочитал: «Дорогой друг мой, Я очень признательна вам за то, что вы для меня сделали, и буду признательна всегда. В моем лице вы всегда найдете друга. Молю за вас Господа. Г. А.». Солдат дважды перечитал письмо, а потом уставился на слугу госпожи Анны с некоторым недоумением. А тот, словно в объяснение чего-то, протянул ему перстень, который Волков машинально взял. Тот был хоть и золотой, но легкий, с мутным синим камнем. Дешевый, талера три, не больше. – А на словах она ничего не передавала? – продолжал не понимать Волков. – Нет, господин, – ответил слуга, поклонился, сел на коня и уехал. Волков сидел и смотрел ему вслед, растерянный и уставший. Он не понимал, что значит это письмо. Вернее, понимал, но надеялся, что понял неправильно. – Господин, а что случилось? – спросил его Ёган. - 231 -

– Мы едем к госпоже Анне, – твердо ответил он. – Сейчас? – спросил слуга. – Сейчас. – А поесть не успеем, туда дорога-то неблизкая? – Не успеем. Нужно до темноты хоть полдороги проехать. Они было уже двинулись, но их перехватил стражник из замка. – Господин коннетабль!.. – орал он издали. – Что еще? – Староста из Малой Рютте просится поговорить с вами. – Некогда мне! – крикнул Волков и дал коню шпоры. Солдат гнал коня, чтобы дотемна проехать как можно больше, а сам думал и думал. Как бы ни мечтал он о дочери барона, а про госпожу Анну никогда не забывал. И теперь он гадал всю дорогу, что этим письмом она хотела сказать: попрощаться или так напомнить о себе? Он надеялся, что если бы женщина решила попрощаться с ним, то прислала перстень побогаче. Когда солнце село, его конь вдруг захромал. Захромал на ровном месте. Они с Ёганом спешились, осмотрели коня, но понять причину хромоты не смогли, нога была в порядке, а подкова крепко держалась. – Посветить бы надо, – говорил Ёган. Волков и сам это знал; сел на коня и, уже не торопясь, доехал до красивого замка, когда совсем стемнело. Стражники открыли ему дверь без расспросов. Солдат чувствовал, что они его уважают. Он сразу повел коня в конюшню, чтобы там разобраться с хромотой. При свете лампы они с конюхом госпожи Анны сразу нашли причину. Под подкову попал острый камушек. Вытащили его. Ёган уже успел между делом расседлать коней, и тут Волков увидал его. Это был именно он, тот самый удивительный вороной конь с белой звездой и белыми чулками, баснословно дорогой конь юного графа. Это был Черный Ангел, которого он ни с каким другим конем не перепутал бы. Солдат стоял, молча смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Он хотел бы спросить у конюха, что тут делает этот конь, хотя и сам все понимал. Смысла спрашивать не было. А конюх, видя все это, стоял, конфузился, как будто сам приехал на этом коне, прятал глаза да покашливал. Сердце солдата бешено забилось, аж в ушах отдавалось шумом. Не отрывая глаз от прекрасного коня, Волков бросил: – Седлай коней. Конюх кинулся поднимать седло, а Ёган удивленно спросил: – Чего? Седлать? В Рютте едем? В ночь? – В аббатстве переночуем, и давай пошевеливайся. Монахи спят на лавках. Нет у них ни перин, ни подушек. Поэтому вместо подушки Волков скатал и положил себе влажный плащ. Но заснуть он не мог, его выжигало изнутри нелепое чувство, как будто его предали. Хотя на самом деле он понимал, что никто его и не предавал. Ничего эта баба ему не обещала, но горечь от этого не проходила. Он лежал, слушал храп Ёгана, смотрел в узкое окно в ожидании утра. Иногда - 232 -

даже садился на лавке и хотел встать и пойти пройтись по монастырю, но все-таки дождался утра. Едва солнце сделало мир из черного серым, как они встали и, не завтракая, пошли в конюшню. Там их и встретил отец Матвей. – А, коннетабль, уже встали? Рано встаете. – Вы тоже ранняя птаха, – ответил Волков. – Если я не встану, – усмехнулся аббат, – братия моя проспит утреннюю молитву. Нам есть до молитвы нельзя, а вам, друг мой, конечно, можно. Я распорядился, вас ждут повара. Неделя, конечно, постная, но пост на служивых людей не распространяется. Идите, откушайте, чем Бог послал. – Спасибо, господин аббат, но нам некогда, – ответил солдат и поклонился. Ёган тоже поклонился, но смолчать не смог: – Да как же некогда? Мы ж вчера только позавтракали. Обеда не было, ужина не было, и сейчас без завтрака? Только и делаем, что скачем туда-сюда, так и исхудать можно. – Помолчи, болван, – сказал Волков. – Иди, сын мой, на кухню, – чуть улыбнулся настоятель, выпроваживая Ёгана, – а я пока с твоим хозяином поговорю. Ёган едва ли не побежал, а аббат и солдат вышли из конюшни, прошлись и уселись на лавку у стены. Аббат начал: – Я ошибся в вас, когда вы пришли просить меня помощи для вашего барона. Я думал, что вы обычный искатель серебра, но вы оказались добрым человеком. Вы делаете дело, тяжелое дело, вот вчера вы повесили двух людей, взяли на себя ответственность перед Господом. Вы часто берете на себя ответственность, это тяжкая ноша, знаю по себе. Я ошибался, я должен был дать вам братьев для аудита, но не дал. Теперь я готов вам помочь. – Городские аудиторы уже получили свое, – начал было солдат. – Знаю-знаю, я сейчас не об этом. Я вижу, вы из тех гордецов, что второй раз просить не будут, поэтому повторяю, можете просить меня о чем хотите. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Аббат положил руку на голову солдату и заглянул ему в глаза: – Бессонница? – Да, не спал этой ночью. – И лицо серое, плохо едите, плохо спите, тяжелые мысли. – Ну, бывает, что и хорошо ем. – Что с вами? Говорите. – Да не знаю, устал. Кажется, врагов многовато. Кажется, что все против меня, и мужчины, и… В общем, все. – И женщины? – спросил аббат. Волков молчал. – Как же я не подумал, – продолжал аббат. – Ведь вы еще не старик, но тут даже святая церковь ничем не поможет. Только молитвы. Но с молитвами, как я вижу, у вас не складывается. – Не складывается. Молился я обычно только перед схваткой. - 233 -

– Тогда крепитесь. – Я креплюсь. – Солдат встал. – Идите и имейте в виду, что я всегда найду для вас время. Так что приезжайте. А сейчас поешьте, а то свалитесь с коня. И помните, в нашем графстве у вас есть не только враги. То ли хорошая утренняя еда, то ли пара добрых слов аббата, но что-то заметно улучшило состояние солдата. Ночью казалось, что все выгорело изнутри и весь мир против него, а утром – вроде и не весь. И даже солнце пару раз выглянуло из-за туч. Ёган оседлал лошадей, и они двинулись по дороге на Малую Рютте. И тут, как обычно, пошел дождь. – Нет, не будет урожая, не будет, – рассуждал Ёган. – Даже рожь с такими дождями не поднимется. Волков молчал, он хотел спать. И только капли с неба не давали ему заснуть в седле, а на подъезде к замку барона мелкий нудный дождь перешел в бодрый ливень. В замок они въезжали полностью промокшими. – Господин! – окликнул его стражник и протянул два болта для арбалета. – Поутру кузнец принес. Болты были великолепны. Черные каленые жала чуть торчали из серебряных крыльев, отшлифованных до зеркального блеска. Баланс болта был соблюден идеально. Перья ровные, и даже древки дерева были отшлифованы. – Надо опробовать, – не без удовольствия рассматривал Волков болты. – Только сначала переоденемся. Они стали подниматься к себе в башню. – Что за вонь тут опять? – принюхивался Ёган. – Так кошки, – сказал солдат. – Нет, то не кошки, блевотиной воняет. – Ну, значит, кошка наблевала. – Увижу эту заразу – убью, – пообещал слуга. – Обещать ты мастак, – заметил солдат. Они зашли в комнату, Ёган забрал из окна ставни, и оба сразу увидели на столе поднос, на котором лежал великолепный кусок ветчины, молодой сыр, яблоки, белый хлеб и стоял кувшин. Ёган тут же схватил кувшин и понюхал. – Вино! – уважительно произнес он. – А барон-то вас любит. – Черта с два от него дождешься, это баронесса прислала, – сказал солдат, садясь на кровать. – Поставь кувшин и помоги снять сапоги – мокрые насквозь. Ёган стал стягивать сапог. – У, зараза, – поморщился он. – Вы в блевотину наступили. Сняв сапоги, он расположил их рядом с кроватью. – Не ставь их тут, дурень: мало того что ты воняешь, так еще и сапоги будут. Выстави за дверь. Слуга понес сапоги, открыл дверь и остановился, разглядывая порог. – Господин, тут прямо под дверью наблевано. – Закрой дверь, болван! Дай сухие сапоги и одежду сухую. - 234 -

– Господин, это не кошка наблевала, никакая кошка столько не наблюет. – Ёган не закрывал дверь, стоял и таращился на пол у двери. Солдат встал и босым подошел к двери, но в полутьме на лестнице он ничего разобрать не мог. Хотел обругать слугу, и тут они услышали звук. – Тихо, – прислушался Волков, – воет кто-то? – Вроде, – согласился Ёган, – кажись, там, вверху кто-то. – Сапоги сухие дай, – сказал солдат. Он обулся тут же, дал Ёгану стилет, сам обнажил меч, вытащил из кучи оружия щит, и они стали подниматься по лестнице на верхнюю площадку башни. Люк на площадку был открыт, Ёган шел первым, и он осторожно высунул голову наружу. Огляделся и произнес: – Вот оно кто выл-то. Вылез наверх, солдат за ним. И там увидал мальчишку, который ходил в башню ловить кота. Парень лежал, тяжело дышал, вся его одежда была во рвоте. – Видать, сожрал чего на кухне, вон как его полощет, – рассуждал Ёган, разглядывая мальца. – Ничего он не жрал на кухне. – Солдат присел, стал внимательно оглядывать и тормошить мальчишку. – А ну-ка, эй, приди в себя. Мальчик на секунду открыл глаза, посмотрел мимо солдата, потом его передернуло от рвотного спазма, и он снова закрыл глаза. – Дьявол, – выругался солдат, стал трясти мальчишку, – а ну просыпайся давай. Но тот в себя не приходил. – Бери его, – приказал он Ёгану, – его к монахам нужно везти. – К монахам так к монахам. – Ёган поднял мальчика, стал аккуратно спускаться по лестнице. – А может, отлежится еще? Чего с ним случилось-то? – Не отлежится, – сурово ответил солдат, – не видишь, что ли, он уже кровью блюет. Отравлен он. – Отравлен, – удивился слуга, – тогда оно, конечно, к монахам. А кто ж его отравил-то? Да и зачем? Кому он нужен-то? – Болван ты, Ёган! – только и смог произнести солдат. - 235 -

Глава шестнадцатая Лет пять назад Волков видел, как умирала шестнадцатилетняя девушка. Она была слишком близка к престарелому герцогу де Приньи. Родственники прекрасной девушки оказались слишком жадны, а герцог слишком щедр, а родственники герцога слишком раздражены его щедростью, и девушку, конечно, отравили. Волков и еще три гвардейца несли несчастную в конюшню, чтобы отвезти ее к известному доктору. У бедняжки все платье было в кровавой рвоте. Пока они снесли ее вниз, та умерла. Поговаривали, что несчастную отравила теща герцога. Волков был почти уверен, что блюдо с яствами и отравленный мальчишка между собой связаны. Мальчишка постоянно совался в его башню и, видимо, не раз забирался и в его покои, которые закрывались только изнутри. Коннетабль прикидывал, кто мог принести ему поднос с едой и вином. Он только собирался это выяснить, а вот подозреваемые у него уже были. Они спустились во двор: один стражник тут же побежал в конюшню запрягать телегу, еще один за кухаркой, а Волков остался во дворе, мрачный и готовый казнить, коли будет нужно. Стражник приволок толстуху-кухарку. Та дрожала от страха, вытирала грязным передником большое красное лицо, что-то шептала и, похоже, молилась. Солдат понимал, что это бессмысленно, но все-таки спросил: – Кто послал мне поднос с едой? – Кого послал? Чего? – не понимала толстуха. – Дура! – заорал Волков так, что даже мужик, коловший чурки для печей, спрятался за сложенные дрова. А двое поварят, которых на всякий случай приволок стражник заодно с поварихой, застыли от ужаса. – Кто мне еду послал в покои? – повторил солдат. – Я не посылала, господин, – почти стонала повариха. Ёган принес поднос, солдат сбросил еду вместе с кувшином на землю и потряс подносом перед носом кухарки. – Этот поднос стоял у меня на столе в моей комнате. Откуда он? Кто послал мне это еду? – Я не знаю, господин, – продолжала стонать повариха, – я ничего вам не посылала. Они свидетели, – указала она на поварят. – Я с самого восхода с ними, весь день. Два поваренка стояли с бледными лицами и выпученными глазами, ни живы ни мертвы. Осознавая бессмысленность дальнейшего разговора, солдат просто бросил поднос и отвернулся. Телега была уже запряжена. Один стражник прыгнул в нее, щелкнул кнутом и повез мальчишку в монастырь, а коннетабль остался стоять посреди двора, руки в боки, смотрел на донжон, на третий этаж, туда, где были окна молодой госпожи. Он ни секунды не сомневался, что отравление было делом ее рук, но для полной уверенности нужно было подождать, присмотреться, поспрашивать, затаиться. Солдат пошел в покои барона, нашел старого Ёгана и спросил: – Ёган, ты не приносил в мои покои еду? – Когда же, господин? – удивился тот. – Да когда-нибудь. Может, баронесса тебя просила? – Нет, господин, не просила. Баронесса меня никогда ни о чем подобном не просила, и я никогда не - 236 -

носил еду вам в покои, – ответил слуга барона. Больше расспрашивать было не о чем и некого, и солдат снова спустился во двор. И первое, что увидел, была телега со стражником. Не разобравшись, он заорал: – Чего вернулся?! Чего забыл?! – Да ничего не забыл, господин. Просто мальчишка-то преставился. Чего его мертвого к монахам везти? – ответил стражник. Солдат глянул на мальчика. Судя по всему, тот уже действительно был мертв. Когда Волков приходил в ярость, он напрочь забывал о своей хромоте. И сейчас он тоже о ней забыл, кинулся в покои барона почти бегом, и боль сразу дала о себе знать. К лестнице он уже шел шагом, заодно и успокаивался. Барон, как всегда, сидел во главе своего длинного стола, с ним был его сын. Мальчишка, увидев коннетабля, было обрадовался, но барон все понял по лицу солдата и сразу отправил молодого барона к матери. Не здороваясь, Волков сухо произнес: – Один из ваших дворовых отравлен. – Отравлен? Кто отравлен? – удивился барон. – И зачем же его отравили? – Мальчишка с кухни. Отравился случайно. Наверное, он выпил вино, которое принесли мне в покои. Яд предназначался мне. Барон молча смотрел на солдата, играя кривым кубком. – Почему же вы не спрашиваете, кем принесен яд? На кого я думаю? – продолжал Волков. Барон отвернулся, как будто солдата не было. Просто стал смотреть в другую сторону. Это было уже не первый раз. Волков понял, что барон так поступает всегда, отворачивается и не слышит, когда не может или просто не хочет отвечать. – А не хотите ли взглянуть на труп мальчишки? – На кой черт он мне нужен? – вдруг зло ответил барон. – Вы здесь коннетабль. Вот вы и выясните, кто его отравил. – А мне и выяснять не надо, я знаю кто. Да и вы знаете. Барон опять отвернулся и молчал. – И это все потому, что вы выпустили одну бешеную собаку из подвала. – Хватит! – вдруг заорал барон и вскочил. – Хватит. Я вам уже сказал. Получите рыцарское достоинство – и я сам отведу Ядвигу в церковь к алтарю. А когда Ядвига будет вашей женой… – Я повешу ее служанку, – закончил солдат. – Да хоть сожгите ее как ведьму. Кстати, в нашем герцогстве отравительниц сжигают. – Так значит, сожгу. Если она меня не отравит. – На том и порешили, – зло сказал Карл фон Рютте, заканчивая разговор. Да, разговаривать больше было не о чем, и Волков пошел на улицу. Хотел пройти так, чтобы не видеть телегу с мертвым мальчишкой, и, встретив у псарен Клауса, обрадовался возможности хоть как-то отвлечься от отравления. – Ну что? Есть следы упыря? – Ищем, господин. Пока нет ничего, – отвечал егерь. – Вот завтра еще пройдусь разок по дороге к - 237 -

аббатству. – Ищите, должен быть еще один трупоед. – Знать бы где, господин. – Если б знал – сказал, – отвечал Волков и крикнул Ёгану: – Неси-ка арбалет! Хочу болты новые проверить. А сам пошел в донжон, где за столом нашел монаха, управляющего Крутеца и сержанта. – Монах, во дворе мальчишка в телеге мертвый, отпеть нужно и похоронить за счет барона. – За счет казны? – переспросил управляющий Крутец. – Да, за счет казны. Сержант, а ты собери мне всю дворню. Всю, вплоть до золотаря. – Сейчас, господин? – Сержант встал. – Сейчас. Сержант быстро собрал всех людей замка, даже баронесса вышла на балюстраду, чтобы посмотреть, что происходит во дворе. Волков забрался на телегу, где лежал труп мальчишки, осмотрел собравшихся и заговорил. Говорил он громко, так, чтобы слышно было в донжоне: – Сегодня кто-то пытался отравить меня. – Он пристально поглядел на окна третьего этажа, солдат чувствовал, что из-за ставен на него смотрят. – Мне в покои было принесено отравленное вино, а этот мальчишка, – он указал пальцем на труп, – отпил немного этого вина. Так вот, – Волков достал из кошеля талер, поднял его над головой, – эту монету получит тот, кто видел что-нибудь или хотя бы слышал. Кто знает или хотя бы догадывается о том, кто принес вино и еду в мои покои. – Он уже в открытую смотрел на окна госпожи Хедвиги и кричал именно туда: – Знайте, по закону нашего доброго принца отравителей сжигают. И я сделаю все, чтобы сжечь ту тварь, которая отравила мальчишку. А теперь расходитесь, работайте и помните про талер, который я вам обещал. Мертвого мальчика повезли к попу. Дворовый люд стал расходиться, а Ёган протянул солдату арбалет. Он же притащил плотный тюк сена и водрузил его на поленницу. Волков стал стрелять из арбалета, посылая один болт за другим в плотно скрученный тюк. Арбалет был совершенен. С легким стрекотом ключ натягивал тетиву, почти не требуя усилий, а рессора оказалась настолько мощной, что болт просто исчезал с ложа после спуска, словно его и не было. Мастер, сотворивший это чудо, хорошо знал, что нужно солдату, все вплоть до мелочей: и мягкий спуск, и пластину, которая прижимала болт во взведенном оружии так, что он не падал, как бы ты ни крутил арбалет. Волков опробовал и новые болты с серебряными наконечниками, они почти не отличались от обычных. Глядя на коннетабля, Ёган и стражники тихо восхищались его умением точно стрелять, совсем при этом не целясь. – Вот бы мне так, – говорил Ёган, – господин, где вы этому учились? – Наверное, в гвардии, – заметил один из стражников. – Нет, – отвечал солдат, – в гвардию меня взяли как стрелка, там был конкурс, нужно было девять арбалетчиков, а приехало человек сто шестьдесят. Я стрелял сто двенадцатым, а в конкурсе занял второе место. – Ух, – восхитился стражник. – Два из ста шестидесяти! – Ну, где-то так, – с долей гордости отвечал Волков. - 238 -

– Эх, нужно было мне тоже в молодости в солдаты пойти, – мечтательно говорил Ёган. – Может, и нужно было, – задумчиво ответил солдат. – Только вот из роты лучников, в которую я попал, после первого же сражения осталось чуть больше половины. – А что ж, остальных побили, что ли? – спросил стражник. – Кого убили, кого в плен взяли, а кто и сбежал. Я часто думаю: сколько из тех, кто стоял в том строю со мной, еще живы? Вряд ли половина. И из живых половина – это больные да увечные. Так что, Ёган, не грусти, что не пошел в солдаты. Он снова взвел арбалет, прицелился, выпустил стрелу. Сейчас он был почти спокоен; он всегда успокаивался, когда стрелял, он почти уже забыл госпожу Анну, почти забыл умершего мальчика. Забывчивость – важное качество солдата. Любого солдата. Солдат должен быстро выбрасывать из головы все плохое и ужасное, а иначе… Иначе сойдешь с ума. В этот день за обещанным талером так никто и не пришел. Солдат особо и не рассчитывал, да и не нужно ему было это, он и так знал, кто отравитель. На следующее утро он поговорил с Клаусом и не стал посылать людей на монастырскую дорогу – собака там ни разу не взяла след. – Ну что, монах, – начал он, садясь за стол в донжоне, – как нам найти гул мастера? – Я не знаю, господин, – честно отвечал монах Ипполит. – Ну, тогда читай, что в книге твоей написано. Монах читал и сразу переводил, а Волков ел и слушал, и все остальные, кто сидел за столом: и сержант, и управляющий, и свободные от дежурства стражники – тоже внимательно слушали. – «Гул мастер, вурдалак, господин людоедов по-нашему, обитает в темных, свободных от солнца местах, там, где не встретит его случайный человек», – монотонно читал монах. – Сейчас здесь все места свободны от солнца, – заметил солдат, – и леса вокруг, и болота, и местность безлюдная, вот его где искать-то? – Есть место такое, – вдруг осмелился сказать один из стражников. – Где? – спросил его сержант. – Так старый замок. – Там и замка-то нет давно никакого, – заметил Ёган. – Замка-то нет, – продолжал настаивать стражник, – а подвалы под развалинами есть. – Были, – заметил сержант, – раньше. Мы в детстве там лазили, а сейчас не знаю, как там. – Что ж, – сказал Волков и, чуть подумав, добавил: – Давайте-ка проверим. Седлайте коней. Все стали подниматься и вылезать из-за стола. Но в этот день попасть на развалины Волкову не удалось. Когда кони были оседланы и все уже собрались, пришел стражник и сказал, что староста из Малой Рютте просится поговорить. Солдат велел вести его. Сидение в подвале очень меняет людей. Староста позвякивал кандалами, шмыгал носом, был сер лицом и изможден, и ни капли былой спеси в нем не осталось. – Ну, что хотел? – спросил Волков, усаживаясь в седло. - 239 -

– Да вот, хотел просить, чтобы семью отпустили. Холодно в подвале, дети на камнях лежат, а камень он ведь злой, он жизнь из человека тянет. – О детках вспомнил? Ты когда барона обворовывал, чего о детях не вспоминал? – Так то ж я обворовывал, дети тут при чем? – Значит, сознаешься, что воровал? Староста помялся, позвенел цепью, шмыгнул носом и сказал: – Ну, был грех, что ж тут сказать. Так не я один был. Я на других глядючи, соблазнился. Отпустили бы вы детей и бабу мою. Потому что… – Деньги где? – перебил его солдат. – Какие деньги? – Староста невинно хлопал глазами. – Соллон воровал, так у него дом был и кони. И пил, ел, куражился. А ты воровал и жил в хибаре. И из живности у тебя только мерин скорбный. Значит, деньгу где-то прячешь. А сейчас ты стоишь и думаешь: коннетабль-то дурак, детишек выпустит, а они деньгу, что я своровал, и перепрячут. Не перепрячут, не надейся, не выпущу никого, пока деньгу не отдашь. Все в подвале будете сидеть. – А ежели нет тех денег? – не сдавался староста. – Сгниете в подвале, – закончил Волков и приказал стражнику: – На место его. – Не по-божески так! – орал староста, звеня цепями, когда его тащил стражник. – Дети-то за что страдают? – За деньгу твою страдают! – крикнул вслед ему солдат и пришпорил коня. И прямо в воротах столкнулся с верховым мальчишкой. Мальчишка сидел на лошади без седла и был бос, закричал звонко: – Господин, господин! У нас в Малой Рютте конокрады коней увели! – И много увели? – спросил солдат. – Двух. Мужики за вилы взялись, ловят, а конокрады злобные, с кинжалами. – Ну, поехали, посмотрим. Конокрадов ловили почти весь день. Коней нашли сразу, а воры стали прятаться в болотах и орешниках. Обнаружить их не получалось, пришлось послать человека за Клаусом и собаками. Егерь привел свору, и дело сразу сдвинулось. Волков с недобрым удивлением наблюдал, как местные мужики суетились и, не зная устали, с упоением искали конокрадов, лезли в болота, входили в злобный раж. Вроде тихие и забитые, а тут вдруг разозлились. Землю рыли, забыли про покой. Пока солдат объезжал болото, собаки нашли одного конокрада. Тот сдуру решил защищаться, ножичком помахать, так мужики его вилами искололи насмерть, места живого не оставили. Другой, видя судьбу своего товарища, благоразумно решил, что сдаться сержанту будет лучше. Волков приехал, когда стражники уже крутили ему руки. Был он черняв, крепок, в драной одежде, но в сапогах, а мужичье сапог не носило. – Дезертир? – спросил солдат, но и так знал. – Да, господин, жалованье полгода не платили, вся рота разбежалась. На лбу багровело старое уродливое клеймо. - 240 -

– А клеймо за что? – По молодости бес попутал, воровал. – Сержант. – Да, господин. – Ты знаешь, что с ним делать? – Знать-то знаю, но мне приказ нужен. – Приказ тебе нужен, – Волков вздохнул, – что ж, приказываю тебе его повесить. – Да, господин. – Сержант кивнул. – Господин, – завыл дезертир, – господин, прошу вас, не надо. Умоляю! – Хватит скулить, – сухо ответил солдат. – Здесь вешать? – спросил сержант. – Нет, в Рютте, на площади, чтобы все видели. – Так там еще висят двое. – Ничего, и на этого место найдешь. – Господин, – продолжал выть дезертир, валяясь в грязи у ног лошади Волкова и даже пытаясь поцеловать сапог. – Умоляю, не казните, рабом вашим буду. – Мне рабы не нужны. И хватит скулить, жил как крыса, так хоть умри как человек, – произнес Волков и поехал в замок. Ехал и с удивлением смотрел, как мужики тащат дезертира. Им и стража была без надобности, они бы и без сержанта его повесили. «А народец-то озверел, опасный стал, – думал Волков, глядя на местных. – Сейчас его лучше не злить, замордован вконец ворьем и дождями, не ровен час за вилы возьмется, как сержант и говорил». Случись такое, Волков бы не удивился. В замке, как только он приехал, к нему подошел Крутец и ждал, пока солдат слезет с коня и обратит на него внимание. – Ну что вы мнетесь, говорите, – произнес Волков, разминая ноги. – Понимаете, – начал молодой управляющий, – у нас трактир переполнен. – Знаю, и что? – И в харчевне в Малой Рютте народ на полу спит. – Видел. – А люди в феод все прибывают. – И что я с этим должен делать? – С этим ничего вам делать не нужно, только вот пришлые стали занимать пустые дома. Я пытался с ними говорить – так слушать ничего не хотят. Еще и лаются. – Вы пытались брать с них деньги? – Пытался. Но не для себя, в казну барона хотел брать, – сразу предвосхитил лишние вопросы Крутец. – Так вот никто не хочет платить, хотя юридически все эти дома – собственность барона. – Вот как! И сколько таких домов заселено пришлыми? - 241 -

– В Рютте все! А в Малой Рютте два свободны, да и то потому, что крыши в них погнили. – И все живут бесплатно? – Никто не платит. У меня нет времени, чтобы ходить и ругаться с ними, тем более что днем их почти всегда нет дома, приходят они с работ ночью. – Вам нужно срочно выбрать новых старост в деревнях. – Я уже думал об этом, но не знаю, как это сделать. Как их выбирают? – И я не знаю. Наверное, надо собрать людей и сказать им, чтобы выбирали. Ёган должен знать. – Думаю, что вы правы. Спрошу у него. – Берите Ёгана, собирайте людей, сегодня с ними поговорим. Тянуть нельзя. Велите седлать себе коня. – Да, я тоже так думаю. Пока конюх седлал коня для управляющего, Волков сел обедать, и тут, как будто он ждал этого, пришел стражник: – Господин. – Что еще? – Коннетабль даже не возмущался, он смирился с тем, что постоянно кому-то нужен. – Староста опять желает с вами говорить. – Пусть еще посидит. – Говорит, что согласен. – Согласен, говорит, – солдат отодвинул тарелку, – ну тогда веди. Староста опять стоял, звенел цепью и смотрел в пол. Прослезился. И, почти рыдая, рассказал, где припрятал деньги. – Рыдает, – пояснил солдат пришедшему в донжон управляющему, – видать, сердце с деньгами прощается. Ладно, не рыдай. Отпущу твоих и тебе разрешу тулуп принести. Если найду деньги, конечно, – пообещал он старосте. Староста утер слезу. А Волков продолжил: – Эй, монах! – Да, господин. – Брат Ипполит встал, поклонился. – Бери-ка вот этого молодца, – солдат указал на мордатого стражника, – ступайте в дом вот этого вора, что в Малой Рютте, и там под лавкой у окна неприбитая половица, правильно я говорю? – Солдат глянул на старосту. – Правильно, господин, – всхлипнул тот, – чего же неправильного, все так. – Найдешь деньги, пересчитаешь, принесешь сюда. – Прямо сейчас идти? – спросил монах. – Нет, на Пасху, – съязвил Ёган, – деньги-то подождут, куда им деваться. Монах и стражник тут же ушли, старосту увели в подвал, а солдат продолжил обед, хотя на улице его уже ждал Крутец. Молодой управляющий на лошади ездил плохо, болтался из стороны в сторону, боялся упасть, а - 242 -

злобная кобылка, это чувствуя, то и дело его потряхивала, да еще норовила укусить за колено. Он цеплялся за ее гриву и ругал ее незло. Зато говорил он не переставая, и ничего ему не мешало. – Народ прибывает каждый день, а на трактир-то деньги есть не у всех, трактирщик с людей три шкуры дерет, – говорил Крутец. «Три шкуры, – думал солдат, – это хорошо, пусть дерет, главное, чтобы со мной рассчитался». – Люди идут по мужицким хатам, живут кто где может, еду готовят во дворах, там же и мясо рубят, там же и спят под навесами. Торгуются на улице и пьют там же. Нам рынок нужен. – Рынок? – Волков никогда бы до такого не додумался. – Да, господин коннетабль, я уже и место присмотрел, за церковью. – У виселиц? – Да, прямо там. – А людей где я буду вешать? – Да прямо на рынке и будем вешать, одно другому не мешает, а может, даже и помогает. – Ну что ж, давайте, стройте рынок, или вам деньги нужны? – Мне нужно одобрение барона. А потом уже деньги. – Не нужно вам одобрение, нечего барона пустяками беспокоить, стройте. – Тогда нужно будет дерево, столы да навесы срубить, да работа, всего пару талеров понадобится. – Дам вам денег. У меня есть пара монет барона. – А еще десятка монет барона у вас нет? Склад нужно построить. У нас всего один склад в замке, да и тот маленький. Нужен хороший склад, возы через нас в монастырь идут днем и ночью, товары тут переваливают и хранят тут же, под дождем да на земле. Был бы добрый склад – была бы добрая прибыль. Солдат внимательно слушал, смотрел на молодого человека, но не отвечал. – А вообще нужно два амбара, один тут на сто возов, и один в Малой Рютте, возов на пятьдесят. «А юноша-то бойкий, как бы бойчее Соллона не оказался», – думал Волков, глядя на него, а вслух сказал: – Стройте амбары, и в Малой Рютте стройте такой же, как и тут. Он, конечно, не стал объяснять Крутецу, что если все получится так, как нужно, то в его Малой Рютте ему, Волкову, хороший амбар на сто возов не помешает. – Лес есть, руки есть, что вам еще нужно для строительства? Деньги? – Да, будут нужны деньги. Но немного, я хотел предложить барону строить амбары на паях. – Здесь построим на паях, а в Малой Рютте все оплатит барон, у меня есть его деньги. Знаете, откуда у меня деньги барона? – Нет, не знаю, – признался Крутец. – Эти деньги сержант отнял у сбежавшего старосты. Они как раз проезжали мимо виселиц. Волков указал на висельников: – И смотрите, Крутец, стройте без воровства, чтобы сержанту не пришлось отнимать ваши деньги или вешать вас. - 243 -

Молодой человек понял солдата прекрасно, он кивнул, покосился на висельников и проговорил: – Не извольте беспокоиться начет этого, господин коннетабль, не извольте беспокоиться. Они приехали. Сержант и стражники, повесив дезертира, догнали их. Волков с коня слезать не стал, ждал. Сержант и стражники вошли в дом и вывели оттуда четверых мужиков. – Кто такие? – спросил солдат. – Плотники мы, – отвечал пузатый мужик, видимо, главный у них. – Приехали в монастырь работать. – Здесь не монастырь. – Так там места нет, жить негде, – объяснял пузатый. – Вот мы тут и проживаем. – Бесплатно? – Так дом вроде ничейный. – С чего бы на земле барона быть ничейному дому? – спросил солдат. Пузан обернулся на своих товарищей, ища поддержки, но те молчали. – Земля – барона, дом – барона, здесь все барона, и платить вам придется, – твердо говорил солдат. – Ну что ж, – согласился пузатый плотник, – это справедливо. А сколько платить? А то трактирщик дерет – Бога не ведает. – Барон наш трактирщику не чета, втридорога драть не будет. Полкрейцера в день пойдет? – спросил Волков. – Крейцер, – произнес Крутец, – трактирщик берет полкрейцера в день с человека за то, что разрешает спать на полу вповалку. – Полкрейцера с человека? – удивился Волков. – Жид не мелочится, – усмехнулся управляющий, – восхищаюсь им, он только за постой полталера в день получает. – Да не может быть, – усомнился солдат. – Готов биться об заклад, – настаивал молодой управляющий. Солдат не ответил, спорить он не собирался, но подумал, что трактирщика надо навестить. – Раз так, господин, то мы согласны, – сказал пузатый плотник и полез в кошель. – Быстро согласились, – произнес Крутец, – надо было больше просить. Остальные дома, занятые пришлыми, Волков объезжать не стал, велел только стражникам поехать с управляющим. Сам же направился в замок и решил заняться собой. В последнее время он зарос, толком не мылся, ходил в несвежей одежде. В гвардии такое было недопустимо. В донжоне нашел дворовых мужиков и велел им греть воду. Сам лежал на лавке, а когда вода согрелась, стал мыться прямо во дворе. Одна из прачек помогала ему, а потом бараньими ножницами стригла. Тем временем Ёган принес целый ворох одежды. Когда туалет был закончен, пришли монах со стражником и принесли целый горшочек с серебром и медью. Монах был взволнован. – Девятнадцать талеров без малости, – пришепетывал он в благоговении от такой кучи денег. – Сержант, – потряхивая горшком, говорил Волков, – со старосты кандалы снять, семью его выпустить. Еду давать добрую, как всем дворовым. – Да, господин, – говорил сержант. - 244 -

А следующий день начинался с большой суеты. Надо было выбирать старосту в Рютте. Все мужики могли участвовать в выборах, и должен был присутствовать барон. Барон нехотя согласился, но настоял на том, что он будет только на утверждении старосты, а слушать склоки ему недосуг. Стали собирать народ, на церкви ударили в колокол. Люди собрались, и как только управляющий Крутец объявил о выборах, началась ругань. Сразу дружно заговорили десятки голосов. Мужики стали орать, пихаться, но больше всех огня добавляли склочные бабенки. Волков пытался установить порядок, но даже перекричать никого не смог. Плюнул, отъехал в сторону, а ругань в деревне шла, хотя до драк не доходило. То и дело зычным голосом поп призывал всех к порядку, а стражники вмешивались и тумаками успокаивали самых рьяных. Тем не менее старосту выбрали. Он был молод, грамотен и богобоязнен – сын диакона, а заодно и звонарь. Наконец послали за бароном, который приехал и утвердил нового старосту. Люд стал расходиться, а Крутец и Волков начали давать новому старосте указания. Молодой человек кивал ошарашенно, так как еще не пришел в себя от свалившейся на него ответственности. – Ты б записывал, – говорил Волков. – Я запомню, господин, – хлопал рыжими ресницами новый староста. – Наперво осмотри все дома, что после чумы пустуют. Заодно пересчитай пришлых, что в них проживают. Соберешь с них деньгу, отдашь управляющему. Кто деньгу давать не будет – о таких сообщишь сержанту. Управляющий остался с новым старостой, а Волков вернулся в замок и сел с монахом за стол читать книгу. Бесконечная суета и нескончаемые дела отвлекали его от главного – поимки вурдалака. – А в других главах о гул мастере что-нибудь есть? – спросил он брата Ипполита. – Пишут, сейчас найду, – сказал монах и начал листать книгу. Но тут опять пришел управляющий Крутец и спросил: – Господин коннетабль, а вам нужен брат Ипполит? – Вообще-то нужен, но не так чтобы уж срочно. – А не могли бы вы мне его дать на сегодня? Хочу с ним замеры сделать, чтобы знать, сколько леса потребуется под рынок. – Ну, берите, раз нужен, – сказал солдат и притянул книгу к себе, стал читать сам, с самого начала. А монах с заметным сожалением пошел с управляющим. На следующий день Крутец поехал в Малую Рютте выбирать старосту там. Взял с собой Ёгана, который был родом оттуда и поэтому всех знал. А Волков с монахом, сержантом и двумя стражниками поехали смотреть развалины старого замка. После водяной мельницы дорога пошла низинами, и поэтому вся местность до леса была залита водой. Они проехали мимо старого кладбища, по которому можно было спокойно плавать на лодке промеж покосившихся крестов и почти затопленных надгробий. Кладбище вообще было мрачным: ветхая ограда, часовня с провалившейся крышей, черные мертвые деревья, пара заросших мхом древних склепов. Даже ехать мимо кладбища было неприятно, а развалины замка казались и того хуже. Все заросло мхом и плющом, а еще было необыкновенно тихо. Стражники на всякий случай осеняли себя святым знамением. Стражник, который их сюда привел, показал вход в подвал, но даже вход был залит водой – черной, старой, мертвой, а вокруг ни одного следа, ни у развалин, ни у кладбища. Тут давно никто не ходил и не ездил. – Ну, место, подходящее для вурдалака, – сказал солдат. – Но ни единого следа. - 245 -

– Ничего живого, кроме ворон, – заметил сержант. – Даже кабаны тут не ходят. – А там что? – Волков заметил дым. – Дым, что ли? Там живет кто-то? – Так я же вам уже говорил, там ведьма наша. Как поп наш запретил ей в деревне жить – она там и живет. – Поехали, посмотрим, что это за птица, – произнес солдат, – и чем кормится. – Ну так девок деревенских от бремени избавляет, настойки делает сонные. Моя баба мне от нее настойку приносила, бессонницу как рукой сняло, а раньше так маялся, ночью спать не мог. А сейчас – три капли на чашку воды, и сплю как убитый, – рассказывал сержант. Волков подумал, что и ему неплохо бы иметь такие капли на всякий случай. И он спросил: – А приворотами и заговорами занимается? – Не без этого. Бабы к ней частенько захаживают. Они подъехали к дому ведьмы. Все вокруг заросло бурьяном да репейником в человеческий рост, да и домом это строение назвать было нельзя. Нечто среднее между хижиной и землянкой, а крыша напоминала холм, поросший мхом. Трубы не оказалось, дым выходил через дыру в крыше. Площадь перед домом была загажена и воняла гнилью. Все спешились. Стражников оставили с лошадями, а монах, сержант и Волков пошли в жилище, по очереди переступая через давно сдохшую кошку. Волков не был раньше в домах ведуний, но почему-то представлял все именно так, как было в хижине: замусоренный очаг посреди жилища, все стены в пучках высохших трав, старые вонючие тряпки по углам, рогатые черепа, сушеные гады, угри и жабы и вонь, вонь гниения, которую не забивал даже дым. Старуха стояла у очага с лампой в руке. Была она наполовину лысая. Крючковатые разбухшие артритные пальцы дрожали. Серые губы не переставая что-то жевали, то и дело растягиваясь в страшную беззубую улыбку, как будто она была рада гостям. Во рту было всего пять желтых зубов, три сверху и два снизу, и правый глаз навыкате с бельмом. Когда старуха зашепелявила, Волков едва понимал, что она говорит: – Налетели, налетели коршуны-вороны. Рыскали-рыскали вокруг и добрались до старухи. Ищете что, птицы жадные? Крови теплой или мертвечины пахучей? Молодой монах стал осенять себя святым знамением трясущейся рукой, его примеру последовал и сержант. Волкову тоже стало не по себе от ее мерзкого голоса, но он только сложил руки на груди и стоял, молча разглядывая старуху, а та единственным живым глазом с любопытством смотрела на него. – А вот и он, черный ворон, вон он каков, глаз недобрый, рука крепкая. Всю жизнь убивал и к нам приехал убивать. Скоро опять убивать будет. Кровь – еда его. Монах, да и сержант стояли, словно в оцепенении, слушали бормотание ужасной ведьмы, а Волков, видя это, произнес: – Хватит уже чушь нести. На меня твоя болтовня не действует. – Он глядел ей прямо в глаз. – Силен, силен коршун-ворон, – продолжала бормотать старуха. – Ни глаза, ни руки не боится. Она стала чуть раскачиваться из стороны в сторону, завывать и водить перед лицом Волкова лампой, а он наклонился и достал из сапога стилет. Левой рукой схватил старушечью руку с лампой, подтянул ведьму к себе, кончиком оружия коснулся нижнего века здорового глаза и сказал: – Говорят, что сглаз сразу заканчивается, если вырезать глаз у сглазившего, слыхала про такое? – А-ха-ха-ха! – залилась она сухим смехом, дыша в лицо солдата тухлятиной. – Силен коршун-ворон, - 246 -

ничего не боится, всех видит, все знает. Глаз у него черный, кровь пьет да через смерть перешагивает. Да вот только долго ли он будет через смерть шагать? – Хватит нести чушь. – Солдат толкнул старуху. Та выронила лампу, улетела в ворох мусора. В хижине стало темно, только чуть тлевшие угли в очаге давали свет. – Ну, что встали? – чуть раздраженно произнес солдат. – Пошли отсюда. Ни монаху, ни сержанту повторять было не нужно, они тут же выскочили из землянки ведьмы. Солдат вышел последним. Он никогда бы не признался, но ему стало сразу легче, как только он вышел на улицу. Там его как будто душили, а тут позволили дышать. И возникло четкое желание побыстрее убраться из этого мерзкого места. Сержант молча сел на коня, а монах бубнил и бубнил молитвы, раз за разом продолжая осенять себя святым знамением. – Да хватит уже! – раздраженно рыкнул на него Волков. – Чего ты тут жути нагоняешь? Монах полез на коня, но взгляд его был отрешенным. Он никак не мог попасть ногой в стремя. – Да что с тобой, чертов монах, – ругался солдат. Стражники с непониманием и страхом смотрели на них. – Как во тьме побывал, – выдохнул монах Ипполит. – Холодом и мертвечиной обдало, только молитвами и спасаюсь. – Чего ты несешь? – вдруг усмехнулся солдат. – Тебя старуха заболтать хотела, как цыгане на ярмарке. – Мне так тошно было, когда упырь ходил по нашему дому. Все как здесь было. Вонь и страх. А страх такой, что аж члены немеют. – Глянь, у сержанта ничего не немеет, и у меня тоже. – По совести говоря, меня тоже мутить начало. В голове шум, словно палицей по шлему получил. И слова старухины словно издалека летят. Волков только плюнул с досады, и все поехали обратно в замок. Когда сели обедать, приехали Крутец и Ёган. У Ёгана запеклась кровь на брови, глаз опух. – Это что, вы так старосту выбирали? – спросил солдат, разглядывая его. – Да дуроломы наши. Хотел как лучше, да им разве объяснишь? Одно слово – деревенщины. Волков посмотрел на управляющего Крутеца, и тот дал объяснения: – Наш Ёган хотел, чтобы старостой Малой Рютте был его брат, да вот мужики не хотели. Наш Ёган стал настаивать… – Крутец засмеялся. – И тогда одна баба кинула в него поленом. Все засмеялись, даже сам Ёган, и Волков усмехнулся, а потом сказал: – Хорошо, что баба кинула. Кинул бы мужик, пришлось бы ехать разбираться. - 247 -

Глава семнадцатая Солдат поехал в Рютте узнать, как дела у аудиторов, взяв с собой Ёгана. Дорога из замка в деревню лежала прямо на юг, но на выезде из ворот Волков привычно огляделся. Оглядываться по сторонам – старая солдатская привычка, которая давно уже прижилась в его сознании. То, что он увидал на дороге, которая вела на восток, в Вильбург, его насторожило. – Господин, а мы что, не в Рютте едем? – спросил Ёган, видя, что Волков повернул налево. Тот не ответил ему, а ехал, вглядываясь в даль. Весь вид солдата выдавал напряжение, оно сразу передалось слуге, Ёган тоже стал смотреть на дорогу. И рассмотрел трех верховых. Люди приближались, а лицо солдата становилось все более хмуро- сосредоточенным. Слуга уже хорошо видел всадников, это были знатные господа. – Ёган, – негромко сказал Волков, – арбалет и всех, кто есть в замке, с оружием сюда. – Оружие понадобится? – удивился слуга. – Надеюсь, что нет. – Что? Не везти арбалет? – Быстрее, болван, арбалет и всех, кто есть, – сюда! – Ага, – сказал Ёган и погнал коня в замок. А Волков двинул коня шагом навстречу господам. В глубине души он надеялся, что эти господа совсем не те, за кого он их принимает, но чем ближе подъезжал к ним, тем меньше у него оставалось надежд. Дорогие лошади в роскошной сбруе. Короткие плащи с яркой подбивкой, скорее красивые, чем практичные. Резаные рукава неимоверной ширины, белоснежные кружева на манжетах и подбородках, на одном новомодная широкополая шляпа, двое других в роскошных бархатных беретах. А еще перстни, дорогие перстни поверх перчаток. Ни богатые горожане, ни землевладельцы так не одевались. Так одевались, например, рыцари из выезда герцога де Приньи. Нет, не те ленные рыцари, которых герцог призывал на войну, а спесивые и подлые мерзавцы, что жили при дворе его высочества. Миньоны. Волков уже не сомневался, что это именно они. Бретеры, поединщики, дуэлянты, чемпионы… Проще говоря, убийцы. Вечные участники интриг, заговоров, склок, балов, пиров и турниров. Эти господа всегда ехали перед своим сеньором и назывались выездом. Они были готовы на все за клочок земли с холопами. Землевладельцы прятали от подобных господ своих дочерей, запрещая девицам посещать турниры и прочие места, где те могли встретить таких господ, ибо заветной мечтой этих рыцарей было обрюхатить дочку землевладельца и в приданое просить, а скорее отнять, добрый кусок земли с мужиками. За годы службы в гвардии Волков прекрасно изучил этих господ. Не было такой подлости, на которую они бы не пошли, чтобы получить клочок земли или угодить своему суверену. И он знал, насколько они опасны. Очень опасны. С детства эти младшие сыновья землевладельцев тренировались, совершенствуясь в воинском искусстве, оттачивая свое мастерство. Они с утра и до вечера проводили в атлетических и фехтовальных залах, на ипподромах и у барьеров, ездили с одного турнира на другой и прекрасно владели и конем, и оружием. Эти господа были настолько же бесстрашны, насколько и беспринципны. Легко меняли сеньоров, если это было им выгодно. Волков знал случай, когда один из подобных господ вызвал на поединок под - 248 -

смехотворным предлогом и убил молодого рыцаря, только чтобы заполучить его коня. Остальные миньоны рассказывали это как анекдот. И герцог знал об этом и ничего не сделал убийце. Миньонов всегда можно было отличить от воинов по мечам. Тяжелые мечи – зачем им это? То оружие, что они носили, островитяне называли придворным мечом, на западе – мечом для одежды, еще дальше на юго-западе это оружие звалось эспада, а здесь просто шпага. Что нужно трем господам со шпагами в Рютте, Волков очень хотел бы не знать, но положение обязывало, и потому он медленно ехал им навстречу. Господа остановили коней, и один из них, приложив палец к краю шляпы, произнес, чуть улыбаясь: – Хорошего дня вам, добрый господин. – И вам хорошего дня, добрые господа, – отвечал Волков, приложив руку к груди и чуть поклонившись. Он остановил коня в пяти-шести шагах от них. – А не знаете ли вы, добрый господин, где нам найти местного коннетабля? – продолжал улыбаться господин в шляпе. – А зачем же он вам, неужто вас кто-то ограбил в дороге или, может, оскорбил какой-нибудь невежа возничий? Подобный вопрос у всех присутствующих, включая и самого Волкова, вызвал улыбку. Волков, конечно, улыбался, но сам внимательно изучал рыцарей, тем более что они появились тут по его душу. «Мальчишка, лет девятнадцать, может, меньше, шрам под носом, улыбается, а сам напряжен. Косится на соседа, делает как он. Наименее опасен. Господин в шляпе, лет тридцать, душа компании, улыбается во весь рот, глядит открыто, почти дружески и, когда ударит в спину, будет улыбаться и дальше. Очень опасен, близко не подпускать. И последний, тридцать с лишним… Под модной бородкой белеет шрам, на каждой перчатке по два дорогущих перстня, любимец сеньора, наверное. Кружева под самый подбородок, тоже улыбается, но глаза холодные, кажется, он для себя уже все решил. Какие белоснежные у него кружева. Он самый опасный». Тот, что был в шляпе, сказал: – Нет, добрый господин, в дороге нас никто не обижал, слава богу, и не оскорблял. Мы просто хотели увидеть того славного героя, который поймал людоеда и в одиночку побил двенадцать ламбрийских разбойников. «Зачем я им? Эти господа не из тех, кто поедет смотреть какого-то героя. Кто их послал или кто им заплатил?» – думал солдат. – Подвиги местного коннетабля сильно преувеличены, – отвечал Волков, – все знают, что упыря поймал барон фон Рютте, а разбойников было сильно меньше. Кстати, да простят меня добрые господа, но я что-то не вижу ваших гербов и цветов вашего сеньора тоже не могу распознать, или, быть может, у вас нет сеньора? «Конечно, он у вас есть. Какие же белые у него кружева, как будто только надел их… кружева… – И тут его осенило: – Кружева… под такими легко спрятать искусный бувигер, который прикроет горло, горжет, верх кирасы – да все что угодно. Да, под камзолом у него кираса. Дорогая и очень крепкая кираса». – Мы здесь неофициально, – произнес тот, что был в кружевах, – зачем нам гербы и флаги. Так вы знаете, где найти коннетабля? – Знаю, – ответил Волков. - 249 -

Он понимал, что эти господа приехали за ним. И тут тот, что был в шляпе, тронул коня и не спеша, шагом заехал к солдату под левую руку и стал рядом, не переставая улыбаться. Теперь солдату было сложно держать всех троих в поле видимости. Да… Это были очень опасные люди. – Прежде чем я скажу вам, где найти коннетабля, – произнес солдат, – может быть, вы представитесь или ваши имена такая же тайна, как и ваши гербы? Тот, что заехал под левую руку, стал копаться в седельной сумке. Какого черта он там искал, солдат не знал. «Где этот чертов Ёган?» – думал он. – Нет, своих имен мы не скрываем, мы же не воры, – начал старший и указал на молодого: – Это фон Плезендорф. – Затем на того, что был в шляпе и стоял слева от солдата: – Это фон Фальц. – Волков, конечно, слышал эту знаменитую фамилию и чуть удивленно поднял брови, фон Фальц поклонился в ответ, продолжая улыбаться. – Мое же имя Кранкль. А как ваше имя, добрый господин? Он уставился на солдата, ожидая ответа, а тем временем фон Фальц подъехал еще ближе. Теперь он стоял от Волкова на расстоянии вытянутой руки. «Если у него в сумке кинжал или стилет, дело дрянь, – думал солдат. – Никакая кольчуга, даже ламбрийской работы, от прямого удара стилета не спасет. Где же этот чертов Ёган?» Волков дал коню шпоры, и тот сделал насколько шагов. Остановился, развернулся так, чтобы видеть всех троих, и только после этого представился: – Моя фамилия Фолькоф, и это я коннетабль Рютте. – А мы так и подумали, – продолжал улыбаться Фальц. И в его улыбке, в его словах не было ничего хорошего. Но солдат краем глаза увидел, как из замка выехал верховой, а за ним еще один. Первым был Ёган, вторым ехал сержант. – Ну, господа, вы посмотрели на меня и познакомились со мной, ваш интерес удовлетворен? – спрашивал солдат, а сам думал: «Молодец мой Ёган, арбалет взвел, и болт уже на ложе, и выглядит как старый проверенный боец, даром что из мужиков». Подъехал и сержант. А из замка бежали еще три стражника с копьями, в шлемах, готовые к бою. – А зачем все эти люди? – спросил Фальц, уставившись на приближающихся стражников. – Хотят поглядеть на вас, не каждый день тут проезжают такие рыцари, – ответил солдат. – А еще они все хотят знать, что столь прекрасным рыцарям нужно в Рютте? – Не очень-то вы гостеприимны… как вас там? – сказал тот, что был в кружевах. – Фолькоф, – напомнил солдат. – Да, Фолькоф. – Что вам здесь нужно, господа? – уже без излишней вежливости спросил солдат. – А с чего вы взяли, что мы будем перед вами отчитываться? – с вызовом отвечал фон Фальц, продолжая улыбаться. Его постоянная улыбка уже начинала раздражать солдата. – Может, потому что я здесь коннетабль и мне хотелось бы знать, чем я могу помочь столь изысканным господам в нашем захолустье. - 250 -