Ежегодный сборник 2019-2020

Евгений Колобов Согнувшись, я побежал по канаве подальше от орудий, выискивая место поглубже со стенками покруче. Нашёл промоину как раз мне по росту. Устроился в ней. Теперь, даже если рванёт прямо в канаве, меня не должно задеть. Карабин положил затвором вниз. Сверху прикрыл проти- вогазной сумкой, в которой лежала книжка Майн Рида и запасные обмотки, выменянные по случаю на махорку. Рас- стегнул ремень. Жаль, поесть не удалось. Шинель, свёрну- тую в кольцо-скатку пристроил возле головы. Вот и всё моё имущество, ещё нож довоенный охотничий в одном сапоге, ложка в другом. Котелок вот потерял, не то что потерял, утратил. Думал, заберу, да не вышло уже вернуться к тому месту. Так постигается солдатская наука. Планируешь через десять минут вернуться, а через минуту, мчишься совсем в другом направлении. И по мнению твоего командира, нет ничего важнее в этот момент. Никто тебя не пожалеет, не посочувствует, а узнает командир, взыскание наложит. На- казание сейчас одно, вместо сна вне очереди сон других бойцов охранять. Не дай бог, дремануть – свои пришибут. Война – не тётка. Никто жизни во сне лишиться не хочет или в плен попасть. Брехня, что немцы по ночам не воюют. Линейные вой- ска, может, и не воюют, а диверсанты, разведка, только по ночам и шустрят. Теперь вот ходи, по сторонам поглядывай. Может, такая же раззява оставит, или хозяина котелок лишится… Через пару минут не до котелка стало. В голове пусто, ни одной мысли, только противный звон. Ощущение, что на тебя надели железное ведро и хоро- шенько так приложились молотком. Ещё один удар и жуткий толок земли. Губы будто сами собой начинают нашёптывать обрывки молитв, услышан- ных от бабушки в детстве. Точно так, сами собой. Я же ком- 151

Ежегодный сборник сомолец, в Бога не верю! Только под бомбёжкой оно как-то забывается, что я комсомолец… Хочется встать и бежать отсюда. Нельзя. Кто бежит, погибает гарантированно, канава хоть и не окопчик, но всё же защищает. Конечно, бомба может попасть и сюда, тогда дело труба: один конец кото- рой здесь, другой – в вечности… Разбегающихся испуган- ных бойцов, как косой, срезают осколки, ломает взрывной волной. Да и немецкие лётчики с кормовыми стрелками любят врезать пару очередей по потерявшимся людям… И не только по военным. Твари!!! Ненависть, рождающаяся к этим нелюдям, что топчут нашу землю, что с самолётов убивает женщин и детей, про- сто для забавы давит их гусеницами, ещё живых… Эта ненависть мгновенно заполняет сознание и тушит страх. Горло перехватывает от ярости. Нетвёрдыми руками хватаю карабин, передёргиваю за- твор. Готово. Звериный рык, родившийся где-то под серд- цем, вырывается, наконец, наружу. Меня колотит от ярости, ищущей выход в действии. Попасть в пикирующий бомбардировщик Ю-87, тем бо- лее, когда он – часть боевой карусели, и постоянно меня- ет высоту, из винтовки практически невозможно. Но и по- падёшь — невелико счастье, машина бронирована, ей мой винтовочный калибр не страшен. Но ярость мутит сознание похлеще страха, и я силюсь понять, в какой момент лучше произвести выстрел. Уток и перепёлок на охоте бил, эта «птичка» покрупнее будет. Вот, очередной «лаптёжник» заваливается в пике. Вой сирен на этот раз давит не столь страшно — зажатый в ру- ках карабин предаёт какую-то уверенность. Вот капля-бом- ба отрывается от самолёта, и он меняет траекторию дви- 152

Евгений Колобов жения, показывая брюхо. В этот миг восемьдесят седьмой будто замирает в воздухе на долю секунды. Мгновением раньше я почувствовал этот самый миг. Крепко уперев приклад в плечо, палец мягко лёг на спу- сковой крючок, а дыхание выровнялось – отцовская нау- ка зря не пропала. Мягкий выдох и палец плавно тянет за спуск. Выстрел! Точно знаю, что попал, шкурой чувствую но, как и ожи- далось, самолёту это, что слону дробина. Зато мгновение назад бушевавшая ярость будто выплеснулась в этом вы- стреле, и я, успокоившись, вновь распластался на дне слу- чайного укрытия. Бомбёжка закончилась. Сколько она длилась: минуту, три, пять? Вот только пока дрожишь под бомбами, ожидая своего конца, эти минуты кажутся вечностью. Германские асы, видимо, выполнили поставленную за- дачу – сожгли танк и хорошо пропахали окрестность возле перекрёстка. Дорога, по которой мы двигались в южном направлении, дорогой была только на карте. Заросшая тра- вой тележная колея и вырытая вдоль дренажная канава, позволяли нам не сбиться с направления, а вот стервятни- ки Геринга её не разглядели, и две маленькие пушки, спря- тавшиеся на дне канавы, прикрытые высоченной травой и тенью, по счастливой случайности почти не пострадали. Опыт первых боёв показал, что без окопов обороны не бывает. Воевать «малой кровью, на чужой земле» пока не получалось. Учиться, ломая «Боевые Уставы», приходилось на ходу и совсем немалой кровью. Мы мгновенно исполь- зовали воронки, закопав пушки в землю, по самый ствол, подготовили щели для себя и снарядов. Соединили ворон- ки окопами, пусть не полного профиля, а по пояс, но ка- кая-то линия обороны наметилась. 153

Ежегодный сборник Хоть бомбили не нас, несколько бойцов пострадало. В том числе сержант Шкода: близкий разрыв бомбы присы- пал его землёй, заживо похоронив наводчика первого ору- дия. После налёта сержанта откопали: живой, только на- водчик из него пару дней никакой. — Твою дивизию! Старшина Николенко виртуозно кроет немцев матом за потерю наводчика. Да и что сказать, наводчик — первое лицо после командира взвода, самый главный член расчё- та. Теперь, возможно, старшине самому придётся встать к панораме. Наводить и следить за общей «картинкой» боя не просто сложно, а практически невозможно. — Товарищ старшина, разрешите обратиться, рядовой Колобов, разведвзвод. — Что тебе?! — Товарищ старшина, я могу встать за наводчика. Мой отец – командир полка, научил меня многому, наводить со- рокапятку умею. Черты лица Прохоренко чуть разгладились, выражение из яростного стало задумчивым. — Да, что-то слышал. Ну, попробуй, наведи вон на ту бе- рёзу, видишь, стоит чуть в стороне от дороги. — Вижу. — Заряжающий. — Я. Ефрейтор Сивков, — дюжий дядька сделал вид, что принимает стойку «Смирно». — На глаз, расстояние до берёзы? Сивков, который при потере наводчика, должен его за- менить, навёл большой палец на берёзу. — Шестьсот-шестьсот пятьдесят метров. — Разведка. — Не менее семисот тридцати-семисот пятидесяти метров. 154

Евгений Колобов Хитрая ухмылка сменилась удивлением. Я же мгновенно приник к орудию, споро вращая рукоятку углов прицели- вания, между делом ухмыляясь, от того, для чего старшина посоветовал Сивкову использовать его пальцы, поодиноч- ке и все вместе. Выставляя требуемый угол. Секунда на проверку шкал механизма углов местности. Нули выстав- лены, теперь наводка орудия. Приникаю к панораме, бы- стро вращая рукоятки подъёмного и поворотного механиз- мов. Пару-тройку секунд спустя, центр перекрестья сетки прицела совпадает со стволом берёзы. Мягко отстранив меня, старшина сам становится к па- нораме. — Ты под какой снаряд выставлял угол прицеливания? — Под бронебойный, по кольцевой шкале. — Всё, ты наводчик. Сходи к Шкоде, возьми у него блок- нот наводчика. — Я его наизусть знаю. Батя в любой момент мог спро- сить угол возвышения на такой-то дальности, при таком-то снаряде. — Хорошо, командуй. — Есть. Расчёт по номерам становись. — Кто команды не понял? – старшина враз ставшим скрипучим голосом стеганул взглядом по переглядываю- щимся батарейцам. Построились. — Привести внешний вид в порядок! Даю минуту! Старшина одобрительно крякнул и пошёл ко второму орудию. Первым делом проверил снятые с передка снаряды. Пять шрапнельных и почему-то пять дымовых. Остальные – осколочные с разлётом осколков до семи метров. Страш- ная сила! Четверть снарядов бронебойные. — Дымовые подальше, чтоб не перепутать. 155

Ежегодный сборник — Ребята, чего, правда, пацан нами командовать будет? Трое здоровенных артиллеристов, не один год про- служивших вместе, мрачно рассматривали меня с ног до головы. Хоть я был и рослым пареньком, но всё-таки шестнадца- тилетним подростком. В своём умении стрелять я не сомневался, а вот полу- чится ли правильно управлять взрослыми дядьками, когда времени на «притирку» нет, это вопрос. — Ефрейтор, сколько вы в армии? Два года? Я в пять раз больше. Только это не важно. Я хочу убить как можно больше врагов и желательно остаться живым. Без вас это не получится. А чего вы хотите? После короткого раздумывания ефрейтор процедил: — Ладно, сопля, командуй. — Нижний щиток поднять, верхний откинуть! Снаряды приготовить к стрельбе! Стрелять можно снарядами в консервационной смазке, но тогда жирная смазка сгорает в стволе, и нарезы ствола забиваются, что быстро снижает точность и бронепробива- емость пушки. К тому же кто-то из расчёта может выронить скользкий снаряд, и тогда его придётся тщательно очищать от налипшей земли и травы. Тратить время на это в бою, уменьшить свои шансы на выживание. Обошёл со всех сто- рон орудие: — Вот тут на штык снимите. Если доворот нужен будет, помешает. — Да что там помешает, поднимем станину повыше и аля-улю, – заныл снарядный. — Давай, без разговоров! – Сивков хлопнул снарядного между лопаток. — Сопля дело говорит. Может, себя поднять не сможешь. И чтоб снаряды… 156

Евгений Колобов Все, конечно, знали, как должны блестеть снаряды, про- сто проверочку мне устроили. Немцы показались из перелеска. Пехотная колонна на марше, числом около двухсот человек, а может, чуть мень- ше. Навскидку – рота, причём даже не моторизованная. Мотоциклетной разведки тоже не было, хотя кто-то же на- вёл авиацию на танк? Значит, проезжали раньше, зафик- сировали цель и уехали по своим делам. Мотоциклисты – глаза и уши немецкой разведки. Они востребованы на всех направлениях. На секунду промелькнула мысль, что выполняем задачу пехоты. На развилке второстепенных полевых дорог мож- но оставить одну роту, и та вполне задержит продвижение немецких гренадёров. Хотя по-хорошему её, конечно, стои- ло усилить хотя бы двумя орудиями. Может, так и задумано было, только пехоты почему-то не наблюдается. Может, ко- мандир, которому была поставлена задача выделить роту, решил, что сильно жирно отправлять роту незнамо куда, а может, расхреначили её на марше. Не было пехоты, что веселья и уверенности нам не добавляло. Много мы наво- юем, когда кончатся осколочные и шрапнельные снаряды. Готов поспорить на что угодно: где-то сейчас наших бойцов давят немецкие танки. И давят только потому, что на танкоопасном направлении стрелковую роту оставили вообще без пушек… Переигрывали нас пока «гансы» с этими направлениями. Гоню от себя бесполезные сейчас мысли. Не было, зна- чит, ни роты, ни даже взвода для прикрытия этой развилки. Были только мы, «боги войны». И то, что с немецкой сто- роны показалась пехотная колонна, не означает, что танки здесь никогда не появятся. 157

Ежегодный сборник — Заряжай осколочными! Наводчики, удаление восемь- сот пятьдесят метров, центр колонны! Первое орудие – веер в хвост, второе – в голову ко- лонны. Прикрытие! Установить прицельные планки на триста метров, пулемётчики на четыреста. — Фролов, понял? Лично проверь, пока есть время — Взвод, залпом! В животе заледенело. Боевыми снарядами я стрелял на полигоне отцовского полка раз пять. По наводке меня много времени гоняли, но по живым врагам буду стрелять впервые. — Огонь! Два разрыва поднимают облако пыли и куски земли, перемешанных с человеческими конечностями в центре колонны. Чёткое накрытие! Из колонны в поле рванулась упряжка лошадей. Куда же это мы попали? Чего могли пе- хотинцы везти в сдвоенной упряжке, конечно, тридцати семи миллиметровые пушки. Чуть подняв ствол, услышал лязг пушечного замка и крик заряжающего: — Есть! Поднимаю левую руку, показывая готовность. Большой палец правой руки на кнопке спуска. — Огонь! Опять сдвоенный взрыв в центре. Если и была там бата- рея, то теперь точно хана. С этими двумя первыми точными накрытиями пришла уверенность. Я чувствую орудие как винтовку или пистолет. Хвост ещё на шоссе, им не видно, откуда стреляют вот туда и подкинем! Осколочная граната к сорокопятке весит чуть больше килограмма, разлёт осколков у неё до семи 158

Евгений Колобов метров, но по скоплению людей работает очень эффек- тивно. — Заряжай! Огонь! Третий и четвёртый, не дружные залпы уже по обочине накрывают разбегающуюся пехоту. — Осколочными, беглый. Огонь! Оба орудия расстреливают немецкую пехоту словно ав- томаты. Цепочка разрывов накрыла роту, уничтожая живую силу спешно разбегающегося противника. Эх, шрапнели у нас маловато, всю роту могли положить на дороге. Но чего нет, того нет. А немцы – молодцы, грамотно воюют! Не побежали под огнём, не суетятся. Умело используют складки местности. Набили мы их, конечно, знатно: на дороге и по её обочи- нам осталось не меньше половины. Зато вторая половина неумолимо приближается короткими перебежками. Рас- стояние между солдатами значительное, так что потери их резко снизились. Те, кто залегли, стреляют. Верхний щиток орудия подня- ли. Смысла скрываться уже не было. Расстояние для при- цельного огня великовато, но пуля, она, как известно, дура, и изредка «дуры» гулко щёлкали по щитку, заставляя рас- чёт нервничать. На каждый злой щелчок, снарядный при- седал и говорил: — Бля, чуть не попали. Заряжающий Сивков: — Чё, скачешь, Петруха. Свою пулю всё равно не ус- лышишь. — Вот, бля, чуть не попали, – опять припал на колено артиллерист. На позиции появился старшина. – Добре, хлопцы, добре! Шрапнель осталась? Гарно. Да- вай, разведка, по левому флангу, чтоб не обошли нас. 159

Ежегодный сборник Над правым флангом раскрылся сизый шарик шрап- нельного разрыва. Затем второй. Грамотно. Третий. Ещё более сдвинут в глубину. Расчёт левого орудия прорядил правый фланг. — Шрапнельным, заряжай! Пять снарядов, начинённых пулями, взрываются на вы- соте пятидесяти метров. От таких не спрячешься. От кислого запаха сгоревшего пороха становится тяже- ло дышать. Ветер переменный, то сдувает пороховые газы, то даёт им заполнить воронку. Тогда в горле начинает пер- шить, а глаза наполняются слезами. Команды старшины вновь раздаются сквозь «пелену»: конечно, выстрел соро- копятки не сравнить с грохотом стокилограммовых бомб, но уши закладывает неслабо. По щитку орудия гулко забарабанила пулемётная оче- редь. Пристрелялся, гад! Пули ударили прямо напротив меня. Такими темпами пушка останется без панорамы, а расчёт без наводчика. Короткая очередь снова «нащупывает» мою сорокапят- ку. Вскрикнул раненый в ногу подносчик. Э-э, так дело не пойдёт! Приникнув к панораме, лихорадочно кручу рукоятки поворотного и подъёмного механизмов, силясь поймать в прицел столь удачливых пулемётчиков. Но у немцев по МГ в каждом отделении. И пулемётчики не дураки, сделав две-три короткие очереди, они быстро меняют позицию. Засечь противника на этот раз не выходит. Меняю тактику: намечаю на местности хороший такой бугорок, за которым можно надёжно укрыться, перевожу прицел чуть левее. Жду. Очередное отделение бросается вперёд и ожидаемо спешит к отмеченному мною укрытию. Выстрел. 160

Евгений Колобов Осколочная граната взрывается в середине жидкой це- почки врагов. Залегают все, но, как минимум, трое поло- манными куклами падают на землю. Удачно попал! Ответ не заставляет себя долго ждать, но, видимо, на этот раз у фрицев сдали нервы: вместо короткой ударили длинной очередью, а большое расстояние рассеяло пули, вспоровшие землю пятью метрами левее. Я же засёк исте- рично бьющийся на дуле МГ всполох огня. Мне требуется пара мгновений, чтобы вытащить из голо- вы нужные углы прицела. Орудие уже заряжено. Выстрел! Немцы как раз вскочили, чтобы поменять позицию. Поздно. Осколочная граната разметала расчёт. Заработали и наши пулемёты, где-то справа скупо ба- сил ППД танкиста. — Старшина! Давай дымовыми ударим по левому флангу на всю глубину, вроде мы завесой прикрываем чью-то кон- тратаку, только сперва пару ракет туда дай, чтоб поверили. Старшина сразу просёк и кинулся к левому орудию. — Дымовым, заряжай! В сторону левого фланга полетели одна за другой три красные ракеты — Выстрел! — Нет отката! Такое бывает, когда пороха в снаряде меньше нормы, а заряд лёгкий. С кадровыми хорошо, объяснять не нуж- но. Сивков уже вставляет ломик. Наваливаемся вдвоём, отжимаем замок в крайнее положение. Он открывается, вылетает дымящаяся гильза. Левый фланг на всю глубину мы основательно задымили, и немцы залегли, а потом ста- ли перегруппировываться для обороны с фланга. Однако один взвод продолжил продвигаться в нашу сторону. Вы- пустив последние осколочные, значительно убавив прыть 161

Ежегодный сборник гренадёров, дал команду готовить орудие к отходу, пора бы делать ноги. — Филатов! – старшина руководит эвакуацией орудия и раненых членов расчётов. Коноводы уже стегали кнутами лошадей вытаскиваю- щих прицепленные передки и пушки. — Филатов, твою дивизию! — Где Филатов? — Здеся я, малость оглох. — Прикрой отход, разведка. Продержись десять минут, хоть пять, не дайте фрицам поднять головы. — Товарищ старшина, — это Гривцов, – мало нас, не ото- бьёмся! — Есть задержать противника на десять минут! – Это Фролов ставит точку в глупой и ненужной сейчас пере- палке. Старшина прав, отход батареи нужно прикрыть, а кому это сделать, как не нам? — Малой. (Не сопля!) — Снарядный, так и не узнал, как его зовут, пытался схватить меня за ремень карабина: — Ты ж наш наводчик, давай с расчётом! Увернулся: — Я у разведчиков на довольствии подъедаюсь. Забыл, что ли? — Тогда держи! Две винтовочные обоймы в его здоровенной ладони смотрелись как игрушечные. — Ты, это… Не высовывайся зря. Несколько десятков минут на краю сближают лучше де- сятка лет прожитых рядом. — Двигай, уже, — голос почему-то осёкся, скорее, вы- дохнул, чем произнёс. Ныряя в узкий неглубокий окопчик, заработал ногами и локтями 162

Евгений Колобов Теперь от своей бывшей позиции подальше нужно от- ползти. Уж больно хорошо гады пристрелялись — Стёпа, Гривцов. Нормально всё, отобьёмся. Их не больше трёх на одного. Нормальное соотношение в обо- ронительном бою. Главное, не суетиться, стреляем по са- мым резвым. Желательно выбить унтеров, если такие ещё есть (бегают с автоматами). Пулемётов у них тоже много быть не может, максимум один остался. Если обозначиться, заткнуть его – и, считай, задача выполнена. Давай, браток, выдюжим! Товарищ по несчастью лишь криво усмехнулся. Его мож- но понять. Гревцов боец возрастной, семейный. Ему есть что терять, и жизнь свою он ценит. Ну, так и мне умирать не хочется. Увы, всё просто только на словах. На деле атакующих нас немцев уцелело помень- ше взвода, но побольше отделения. И выдавить прикрытие из нескольких одиноких стрелков им особого труда не со- ставит. Дегтярь слева замолчал. Возможно, просто патроны кончились… По спине будто проходит холодная волна, руки начина- ют предательски дрожать. Страх забирается в самое нутро, ломая волю. Сердце бешено колотиться; до рези в глазах вглядываюсь в поле — мы остановили фрицев за двести метров до позиций. Где они? Пытаюсь разжечь в себе ту ярость, что сотрясала меня во время налёта, что заставила меня, невзирая на смер- тельную опасность, высунуться из окопа и стрелять. Фрицы показались метрах в ста пятидесяти – неплохо они проползли! Рывок вперёд, залегли, снова рывок, но уже в другом месте. Прицелиться просто не успеваю, пер- вый выстрел уходит в пустоту. Враг стреляет в ответ зло, но не так часто как раньше. 163

Ежегодный сборник Отрывисто зарычал германский пулемёт. В окопах, что остались на месте второго орудия, раздался и тут же оборвался крик боли. Степан стреляет быстро и часто, громко матерясь. Да он расстреливает обойму за обоймой! Сейчас патроны кон- чатся, и побежит гусь, долг выполнил! А как же «Клянусь до последнего дыхания быть предан- ным… своей Советской Родине»? «Клянусь защищать её му- жественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни»? Где это, Стёпа? Не уж-то не пони- маешь. Если их здесь и сейчас не приземлить, то они дой- дут до твоего родного села? Думаешь, не тронут они твоей жены? Думаешь, сохранят жизнь старикам родителям, чей сын воюет в Красной Армии и состоит в комсомоле? Злость снова рождается в моей душе. Злость на взрос- лого Степана, на других бегунков, что ставит свою жизнь выше воинского долга, злость на собственную трусость, злость на немцев. Твари, вы на х… ра сюда припёрлись? Не сиделось вам в своей чистенькой Германии?! Что вам здесь мёдом намазано? Ни хрена! Вы здесь твари кровью захлебнётесь! Клянусь… — Ребята, заткнём пулемётчика! До последнего дыхания… Вот он, тварь, бьётся огнём, безнаказанный. Думаешь, задавил, головы не поднимем? А я из соседнего окопчика тебя достану. Быть преданным… Совмещаю линию прорези прицела с мушкой под пля- шущую на дуле машингевера точку огня. Сегодня это уже было. Только в прошлый раз я стрелял из пушки. Из соседнего окопа редко стучит одинокий винтовоч- ный выстрел. 164

Евгений Колобов Своей Советской Родине… Выдох, плавно тяну спусковой крючок. Пулемёт на секунду замолкает, но тут же вновь откры- вает огонь. Клянусь защищать… Передёргиваю затвор. Прицеливаюсь ещё тщательней. Расчёт меня пока не обнаружил. Немцы ровными строч- ками режут землю поверх каждого бруствера. Стёпа уже замолчал. Ранен? Спрятался? Её мужественно, умело… Уцелевшая травинка, упрямо тянулась вверх. Попав меж- ду прикладом и щекой, норовила прорасти через мой глаз. Пришлось осторожно пригладить её, снова прицелился. Выстрел. Есть! Вижу, как скорчился на земле первый номер. Вто- рой спешно оттолкнул тело камрада, приник к пулемёту. Но неосторожно поднял голову слишком высоко. Выстрел. Отчётливо слышу лязг удара пули о металлическую ка- ску. Готов! — Спасибо, травинка. С достоинством и честью… Слова присяги, что врезались в память, для меня сейчас сродни молитве. Бабушка как-то говорила, что молитва от сердца всегда слышима Господом, что она успокаивает, по- могает собраться. Я её не особо слушал, да и не могло быть по иному в семье красного командира. Но сейчас слова клятвы воина, произносимые уже вслух, придают мне сил. Может быть, по своему, это тоже молитва? Короткая перебежка, перекат. Занимаю позицию ещё левее. 165

Ежегодный сборник Подтверждаются мои худшие опасения. Пока нас да- вил пулемёт, оставшиеся немцы постарались максимально обойти нас с фланга и выйти в тыл, отрезая путь к отсту- плению. И им это уже почти удалось. Не щадя своей крови… А чужую щадить тем более не стоит. Опасность с моего фланга они не разглядели, ведущий своих «зольдат» унтер поднялся в полный рост. Через мгновение сердцевина его туловища совместилась с центром прицела. Выстрел. Унтер валится на спину, но буквально в тридцати метрах от меня вскакивает немец с гранатой в руках. Повинуюсь руке, вверх, назад, затвор выбрасывает стреляную гильзу. Вперёд, вниз, новый патрон становиться на своё место. Не успею повернуть карабин. Выстрел. Немец выпускает гранату из разом ослабевшей руки. Молодец Стёпа, выручил, справился всё-таки со своим страхом! И самой жизни… Но вот жизнь нам пока ещё пригодится. Пулемёт пода- влен, без него остатки немецкой роты не страшны отсту- пающей батарее. Но и наш пулемёт перестал стрелять. Мы сделали всё, что смогли. — Братцы, тикаем! Мы чудом сумели вырваться. Я, Стёпа, Филатов, ране- ный в плечо танкист – все кто уцелел, прикрывая батарею. Тела погибших бойцов пришлось оставить, но документы забрали с собой. Теперь они – не без вести пропавшие, и их семьи, по крайней мере, получат пенсию. Прихватили и пулемёт без снаряжённых дисков. 166

Евгений Колобов Немцы стреляли нам в спину, но мы дали такую тягу, куда там спринтерам на соревнованиях! Наверняка можно было установить мировой рекорд! А выручил нас Филатов. Именно он удержал свой фланг от фрицев, так что в итоге мы бежали в его сторону. А там высокая трава, канава и не- большой овражек. Наша земля, родная, не уж-то не укроет, не оборонит?! К вечеру уже догнали батарейцев. Ещё один день войны прожит и не в позоре... 167

Ежегодный сборник Леонид Бударин Клавдия Всю ночь по деревне выли собаки под недалёкую уже канонаду. Клавдия вышла в сени, окликнула: «Жулик!». Пёс коротко поскулил, и пока Клавдия отпирала дверь, нетер- пеливо топотал по крыльцу. Утром группами и в одиночку потянулись через дерев- ню отступающие красноармейцы. Бабы выставили за ка- литки вёдра с водой, глупея от жалости, смотрели, как ви- новатыми улыбками растрескиваются чёрные от пыли губы мужиков. — Спасибо, мать! Мы ещё вернёмся. Клавдина изба от леса была первой. Клавдия сидела на притуленной к изгородке лавочке, щурилась невысокому солнцу и лузгала семечки. Припекало. Клавдия спустила на плечи платок, распахнула пальто, обнаружив голубое в розах крепдешиновое платье, зазря купленное как раз накануне войны. За её спиной, тоже нелепо праздничные, торчали золотые шары. — Попить бы, а? Клавдия с ног до звёздочки на пилотке окидывала жа- ждущего насмешливым взглядом и, если был он без вин- товки, интересовалась: — Ружьишко-то, что, потерял впопыхах? Или бросил, чтоб плечо не тёрло? Так и у меня плечи не каменные – на вас воду таскать Вас вон сколько драпает! Если же боец был при оружии, спрашивала: 168

Леонид Бударин — Что, защитничек, в бега ударился? Перед бабой, не- бось, шапку ломил: да я, да мы! А как с немцем встренулся, ружьишко за спину – и ходу? Поспешай, немец-то – вот он, за лесочком постреливает. Того гляди, в задницу угодит. — С-сука! – шипели на неё. — Сам ты кобель! Кобель и есть: ишь, хвост поджал. Какой-то бес вселился в Клавдию, и не могла она его перемочь. Часа в три пополудни в деревню без разведки вошли немцы. Офицер, вежливый, как продавец в раймаге, спра- вился у Клавдии о названии деревни и, нашарив пальцем на зелёной карте серый прямоугольник, козырнул: — Данке шон, фройлен! — Не за что, — ответила Клавдия. Ей было тошно, как с глубокого похмелья. Мотоцикли- сты в касках весело скалили ей зубы. Клавдия заметила его, когда он уже миновал берёзовые слеги околицы. Сначала она хотела остеречь солдатика, но давешний бес дал знать о себе, да и поздно было осте- регать-то: деревня просматривалась из конца в конец, от леса до леса. — Что, герой, припозднился? – насмешливо спросила Клавдия, когда он доплёлся до неё. – Ваши все ещё до обе- да Москву защищать подались. Теперь, небось, аж за Можа- ем из баб слезу давят. Солдатик тупо смотрел Клавдии в лицо, видимо, не по- нимая её. Жалкая улыбка, как судорога, подёргивала его губы. Он зябко ёжился, хотя был в шинели. «Совсем чокнул- ся со страху», — с неприязнью подумала Клавдия. — Что уставился, как баран на новые ворота? Думаешь, радость – на тебя такого смотреть? Поворачивай оглоб- ли, ну! 169

Ежегодный сборник Солдатик попытался что-то сказать, однако не сказал и поплёлся дальше. — Немцы здесь! – крикнула ему в спину Клавдия. Он вздрогнул, но не остановился, не обернулся даже. — Стой! – вдруг заорала Клавдия, бросаясь за ним. – Стой, сволочь! – И пока тащила его, податливого, во двор, ругалась по-чёрному. Её трясло от злости. Она была готова убить проклятого солдатика; он чувствовал это и опасливо отстранялся. Втолкнув его в комнату, Клавдия, ещё беше- ная, бросила на стол ломоть хлеба, плеснула в кружку мо- лока из трёхлитровой банки. — Ешь! Может, очухаешься. Белобрысый, как трясогузка, немец с порога напра- вил на солдатика автомат, весело пролаял «Хенде хох!» и улыбнулся Клавдии. — Ваш, ваш, — сказал солдатик, вставая и поднимая руки. — Заявился, здрасте-пожалуйста! – подступила к немцу Клавдия. – Шпрехен зи дойч проклятый. Убери кочергу-то свою: чай, не на улице. – Обернулась к солдатику: — А ты чего руки растопырил, совсем чокнулся со страху? Муж он мне, понимаешь, муж, гатте, ферштейн? — Я, я. — Ну и проваливай, коли ты. На вот на дорожку. Она всучила опешившему немцу банку с молоком и вы- ставила его из избы: — Завтра приходи, морген, ферштейн? Солдатик назвался Петром Черёмовым. Клавдия посте- лила ему на полу, он лёг и затих. Поскрипев кроватью, за- таилась и Клавдия, напрочь лишённая сна неожиданной для себя готовностью отозваться на его зов. «Спишь?» — спросит он. «Нет, а что?» — ответит она. «Да так, что-то не спится». Он подсядет к ней на кровать, закурит. Спичка на 170

Леонид Бударин секунду высветит его лицо… Как будет дальше, Клавдия не загадывала. Ходики с «Утром в сосновом бору» на циферблате ехидненько покашливали на стене между ними: кхе-кхе! кхе-кхе! Солдатик молчал. Уснул, что ли? — Эй, солдатик, спишь, что ли? — Нет. — Рассказал бы что. Лежишь, как колода. — Что рассказывать? Нечего рассказывать. – Он явно не был расположен к разговору. Клавдия долго пыталась растормошить его вопросами, потом плюнула, сгребла в охапку подушку и одеяло и босиком перебежала комнату. — Подвинься! Он был холодный, как покойник, и ничегошеньки не умел. Под утро Клавдия, так и не соснувшая в эту ночь, рас- толкала Черёмова. Он притянул её к себе, но начинало развидняться, где-то хлопнула калитка; коротко поцеловав его, Клавдия отстранилась: — Поторопись! Того гляди, немцы нагрянут. Наскоро накрыв на стол и собрав узелок, Клавдия при- несла из сеней початую бутылку водки, налила в два ста- кана – себе поменьше: — Выпьем на дорожку. Молча чокнулись. — Вспоминай, — грустно усмехнулась Клавдия. Черёмо- ва быстро развезло, он стал клясться, что как только, так сразу и обязательно. — Ладно, ладно… Сколько лет-то тебе? — Восемнадцать. — А моему двадцать три было… До похоронки. Через хлев, огородом она вывела его в лес. На поляне, со всех сторон заслонённой елями, остановилась: 171

Ежегодный сборник — Давай прощаться. По этой тропке аж до Москвы дото- пать можно. — Я вернусь, — сказал Черёмов. Клавдия засмеялась: — После дождичка в четверг. – Осеклась, спросила се- рьёзно: — Тебе хорошо было со мной? — Первая ты у меня. — Я знаю. Ну, иди, иди. Петя, Петя, петушок, золотой гре- бешок! Волосы у него и впрямь были жёлтые, как золотые шары в палисаднике. Вчера она не заметила этого. — Я вернусь, — шептал ей в ухо Черёмов, — вот увидишь. — Господи, да уйдёшь ты, наконец? – Клавдия выверну- лась из его объятий. На востоке, куда, оборачиваясь, уходил солдатик, спро- сонья нехотя ворочалась война. 172

Андрей Пучков Андрей Пучков Сила жизни Дорога весело бежала перед моим новеньким «Патри- отом», который, деловито шурша ребристыми покрышка- ми, норовил, казалось, самостоятельно, без моего участия увеличить обороты и погоняться с дорогой наперегонки. Я невольно улыбнулся, вспомнив нашего главного механиза- тора, который, осмотрев машину, сказал, что теперь глав- ное «приседеться» в ней, и тогда всё встанет на свои места, машина перестанет рваться вперёд дороги. – Ты, Андреич, погодь на ней гонять-то! Не загружай её шибко! – деловито осмотрев уазик и послушав, как рабо- тает двигатель, наставительно проговорил он, закрывая капот. – Каждый механизм должен сам к себе приноровиться и притереться! А если ты не дашь ему этого сделать, капри- зничать он начнёт… – Алексей Степаныч! – засмеявшись, перебил я ме- ханика. – Я что, на гонщика похож? Или, может, у нас тут есть места, где можно гонки устраивать? – Так-то оно так, – пробормотал Степаныч, – а напом- нить, однако, никогда лишним не бывает. По правде говоря, я лукавил. Было у нас, где погоняться, ой было! Было одно место, где укатанная песчаная доро- га делала затяжной плавный поворот, огибая пшеничное поле. Ну а что, дорога широкая, встречных машин практи- чески нет. Крупный белый песок слежался и утрамбовал- 173

Ежегодный сборник ся, можно сказать, до асфальтового состояния. Гоняй – не хочу! Я не хотел. И не потому, что представлял в этой глуши власть и сам, так сказать, должен себя блюсти. А потому, что мне нравилось ездить не спеша. Когда едешь не торопясь и видишь проплывающие мимо поля и полянки, деревья и околки, видишь, как наваливается с обеих сторон на доро- гу массив леса, хорошо думается. Наверное, так же хорошо, как и в бане, когда ты, раз- валившись на полке и закрыв глаза, чувствуешь, как под натиском горячего пара из головы вдруг начинают лезть дельные мысли. Я сбавил скорость перед несколькими огромными соснами, росшими возле дороги, и машина весело запрыгала по толстым корням, которые, извиваясь как змеи, переползали через дорогу. Ну, вот и всё, почти приехал. Сейчас из-за высокого кустарника выпрыгнет гороховое поле, и сразу за ним начнётся прямая дорога к моему дому, вернее к деревне, где я живу и работаю. Дорога пересекла деревню и вывела мою машину прямо к местному средо- точию власти, другими словами, к сельскому управлению, глава которого как раз сидел на крылечке в тени раскиди- стой черёмухи и, можно сказать, напрямую наблюдал за вверенной ему территорией. – Ну, Александр Андреич, как съездилось? – спросило местное начальство, когда я заглушил мотор и, выбравшись из машины, стал нагибаться во все стороны, разминая спину. Путь всё-таки был неблизкий – до районного центра, из которого я вер- нулся, без малого восемьдесят километров, так что около полутора часов я в дороге провёл. – Отлично, Михалыч, – ответил я, присаживаясь на кры- лечко рядом. – И свои дела сделал, и твои. Когда я твои бумаги отдал, велели передать, чтобы ты готовил заправку. 174

Андрей Пучков Через недельку бензовоз придёт и вкусную безвозмезд- ную солярку привезёт! – Ты смотри! Не обмануло государство-то, никак реши- ло хозяйствам на самом деле помочь?! Я пожал плечами. – Ну, ладно, Андреич, – засуетился Михалыч. – Пора мне, а то что-то засиделся я. И он, кивнув мне на прощание, засеменил к своей старенькой «Ниве», которая, спасаясь от солнца, дремала в тени управления. Проводив главу поселения взглядом, я вздохнул и, поднявшись с крыльца, пошёл к своему рабочему месту, над дверью которого кра- совалась старая выцветшая табличка «Участковый пункт милиции». Почему вывеску не меняли, не знал никто, да честно говоря, узнавать и не пытались. Правда, Егорыч, местный агроном, как-то в разговоре упомянул, что слово «мили- ция» людям гораздо роднее, чем новомодное и непонят- ное слово «полиция», которое неприятно созвучно с пога- ным словом «полицай». Поэтому, мол, и не меняют её. Оказался в этой глуши я неслучайно. Вернее сказать, случайно попал я в эту деревню только в первый раз. Меня позвал приятель, у которого здесь жила бабушка. После её смерти внука пригласили разобраться с наследством в виде старого дома, где бабка прожила всю жизнь. Тот и взял меня с собой, чтобы было не так скучно. В результате от полуразвалившегося дома приятель отказался, здраво рассудив, что вдали от цивилизации такое жилище никто не купит. Быстренько подписал подготовленные районным юристом бумаги в пользу местного сельсовета и убыл об- ратно в город. Ну а я, помучившись ещё с полгода, написал рапорт на перевод именно в это место, оставив хлопотную должность старшего оперуполномоченного. И вот уже как пять лет работаю участковым инспектором, в зоне внима- 175

Ежегодный сборник ния которого оказались три деревни, которые назывались незатейливо: одна была Левая, другая – Правая, а третья, где вообще заканчивалась дорога, дальше можно было только пешком, в Тайгу, так и была прозвана – Крайняя. В ней и находился мой участковый пункт. *** Утро началось как обычно: я, обмотавшись по бёдрам полотенцем, не торопясь вышел из дома и прошлёпал че- рез весь двор по вымощенной плоскими камнями дорожке к летнему душу, который примостился возле бани. Покрях- тывая от прохладности воды, несколько минут плескался под падающими из большого бака струями. Потом, в одних трусах, не одеваясь, пожарил яичницы с салом, настрогал подоспевших огурчиков и не спеша, в своё удовольствие поел. В это время в деревне никто никуда не торопился, кроме, пожалуй, только женщин, которым надо было и ко- рову с утра подоить, и семью накормить. Закончив утренние домашние дела, потопал в контору – открывать свой участковый пункт. Работа у меня сегодня намечалась. Надо было напугать законом местную знаме- нитость, четырнадцатилетнего Гришку, которому эти самые четырнадцать очень кстати исполнились неделю назад. О том, что Гришка уже на месте, меня известил визгливый голос его матери, которая отчитывала его за бестолковость и непослушание. Управляющий, находясь тут же, поддаки- вал женщине и сурово поглядывал на опустившего голову мальчишку. Увидев представителя власти, то есть меня, во всей своей красе, другими словами, в форме, а именно в рубашке с коротким рукавом, на которой красовались но- венькие майорские погоны, и в штанах, которым какой-то дизайнер с больным воображением придумал присобачить 176

Андрей Пучков на наружной стороне бедра по накладному карману. Визг прекратился, и мамка Гришки залопотала: – Александр Андреич, а может, не надо ребёнка нака- зывать? Несмышлёный же он совсем ещё, а? Он больше не будет! Вот крест даю, не будет! – и она, демонстрируя незыблемость своего утверждения, истово перекрестилась – Анна Николаевна, – возмутился я, – побойтесь Бога! Вы ведь неверующая! Чему сына учите?! Которому, кста- ти, уже исполнилось четырнадцать, и он уже сам за свои преступления отвечать может! Заходите, давайте, нечего на улице орать! – сказал я и первым вошёл в кабинет. Усел- ся сам и, указав рукой на стулья стоящие напротив моего стола, не дожидаясь, пока преступная семейка усядется, начал: – Итак, на тебя, Григорий, поступила жалоба, что ты разогнал стадо свиней, которое в страхе разбежалось, и его до настоящего времени ещё не собрали. Так или нет? – повысил я для острастки голос. И дождавшись, когда па- цан кивнёт, продолжил: – А знаете ли вы, молодой человек, сколько стоит взрослый кабан? Он знал, да и все в деревне, начиная с малолетства, зна- ли. Дорого стоит! Гришка кивнул и пошмыгал носом, наме- реваясь меня разжалобить. «Шалишь!»– хмыкнул я. – «Не на того нарвался! Не по- ведусь я на твои мнимые сопли. Пугать я тебя начну имен- но сейчас!» – Вижу, что знаешь. Поэтому, друг мой, я сейчас тебя буду допрашивать в качестве обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного статьёй сто шестьдесят второй уголовного кодекса Российской нашей Федера- ции! – торжественно и сурово объявил я, голосом нажимая на слово «уголовного». И с досадой посмотрел на его ма- машу, которая в ужасе вытаращила меня глаза. 177

Ежегодный сборник «Вот блин! Ей-то за что достаётся? Хороший она чело- век! И пацан у неё тоже хороший парень, добрый, душев- ный. Я знаю это, но уж больно энергия из него прёт! Через край выхлёстывает! И через это всему местному хозяйству хлопоты!» – Господи! – запричитала мамаша. – Да что же это за статья-то такая? – А это, Анна Николаевна, – рявкнул я, – разбойное на- падение! – Да на кого же он напал-то? – всплеснула руками женщина. – А вот на это самое стадо поросят он и напал! – выдал я, и гневно уставился на мальчишку. Тот тоже в изумлении вытаращил на меня глаза. Он явно и подумать даже не мог, что как-то можно связать воедино поросят и разбойное нападение. Но я смог! И поэтому, сва- лив в кучу свиней и уголовный кодекс, вытащил из стола протокол допроса обвиняемого, напечатанного ещё в да- лёком восемьдесят восьмом году и давно не действитель- ного, на который я для пущей солидности наставил контор- ских печатей, важно сказал: – Ну, что же, приступим к допросу. – И, взяв ручку, спро- сил, обращаясь к парню:– Ваша фамилия, имя, отчество. Гришка, конечно же, прочитал, что это именно протокол допроса обвиняемого, и мамка его тоже это прочитала. И их обоих проняло. Заревели они оба. Дружно. В голос. Разумеется, я, как добрый дядя Стёпа милиционер, не стал лишать свободы такого хорошего парня, который, раз- мазывая слёзы и сопли по лицу, клятвенно пообещал мне, что до конца лета, до самого отъезда в интернат, он боль- ше не будет совершать нападения на свинское стадо. Дру- гими словами, перестанет кататься на них верхом. 178

Андрей Пучков С чувством выполненного долга и испытывая удовлет- ворение от того, что заставил ныть местную грозу свиней, я заварил себе кофейку и, выбравшись из кабинета и усев- шись на крылечко, стал прихлёбывать ароматный напиток из большой кружки. – Здравствуйте, Александр Андреич! – улыбаясь, поз- доровался со мной подошедший к управлению агроном. – Поражаюсь я, знаете ли, вашему умению, – продолжил он после того, как удобно устроился рядом со мной, – пугать людей так, чтобы они от вас радостные убегали. – Что, Николай Егорыч, – хмыкнул я, – Гришку с мамкой встретили? – Их, а кого же ещё? Только они от конторы шли. Не Михаил Михайлович же их сначала напугал, а потом раз- веселил. – Ну, что, Егорыч, кофейку вам спроворить? – гостепри- имно предложил я. – Да Бог с вами, Александр Андреевич, – аж всплеснул руками агроном. – Вы же знаете, что я пью чай только соб- ственного, так сказать, производства! А это, – и он кивнул головой на мою кружку, – извините, конечно, за грубость, – пойло! Так что там сей молодой человек набедокурил? – заинтересованно посмотрел на меня Егорыч. – На поросях он катался! Блин! Всё поселковое стадо, можно сказать, по лесу разогнал! – А-а-а-а! Да-да-да. Как же, как же, видел! – встрепе- нулся Егорыч. – Занятное, я вам скажу, зрелище! Азартное! Затягивает, знаете ли! Мне, молодой человек, честно гово- ря, даже самому захотелось вот так-то… поучаствовать, так сказать. Я, не скрываясь, откровенно захохотал, представив се- мидесятилетнего агронома верхом на хряке, несущегося в 179

Ежегодный сборник поля с горящими от возбуждения глазами и растрепавшей- ся – всегда такой аккуратной и окладистой – бородкой. Удивительный человек наш агроном! Как и я, немест- ный, но проживший здесь уже больше тридцати лет! На- сколько я знаю, Николай Егорович родился в Ленинграде, там же и стал профессором, всемирно известным учёным, написавшим массу работ о сибирской флоре. Казалось бы, впереди только слава и почёт, да всевозможные «заслу- женные» звания. Но он вдруг, ни с того ни с сего, собрался и скрылся в нашем захолустье, в самой что ни на есть глу- хой Тайге. А поскольку про растения он знал всё – ну, или почти всё, – то и агрономом он был от Бога! Его уважали и ценили все! И в левой деревне, и в правой, и в нашей. Да и в районе на него надышаться не могли, частенько за ним машину присылали, чтобы он разобрался с их аграрными проблемами. Исследовательскую работу Егорыч не забросил и в де- ревне. Я лично бывал в его очень даже приличной лабора- тории, которую он устроил прямо в доме – в самой боль- шой комнате. Чего только у него там не росло! Он даже попытался вырастить коноплю для каких-то своих научных целей, но я ему запретил – от греха, знаете ли, подальше. А то ведь люди бывают разные… проговориться кто-нибудь случайно может. А может, и не случайно… Всякое бывает. С тех пор Егорыч пользовался только подзаборной ко- ноплёй, и то потихоньку. – Простите, Николай Егорыч, – извинился я, после того, как перестал ржать. – Это я не со зла. Видит Бог! Просто по глупости представил вас сидящим на хряке. Парочка из вас, знаете ли, неказистая получилась… Агроном засмеялся. – Эх, Александр Андреич, какие могут быть прощения! В моём возрасте начинаешь радоваться тому, что ты вообще 180

Андрей Пучков ещё людям нужен. А уж если ты заставил человека смеять- ся, то это совсем уж хорошо! Но я зашёл по другому поводу, по делу так сказать, – агроном легко, словно и не ему было семь десятков, поднялся с крыльца и продолжил: – Выход- ные как бы намечаются, Александр Андреич, пора бы и в лес сходить, грибками, так сказать, поживиться. Я задумчиво посмотрел на агронома и уже не спешил, как в прошлые года, утверждать, что время грибам ещё не пришло. Хотя оно, это самое время, действительно для гри- бов ещё не пришло. Но всякий раз я возвращался с Егоры- чем из леса с полными корзинами. Поэтому только кивнул и спросил: – Во сколько? – С утреца, Александр Андреич, с утреца, – и Агроном пружинящей походкой направился в сторону своего дома. По лесу мы с агрономом отмахали уже километров пять. Егорыч оказался прав: грибы уже были, только надо было знать, где их искать. Ни я, ни даже деревенские, наверное, и не догадались бы, что в этих совершенно не грибных ме- стах можно этих самых грибов нарезать… не очень много, на заготовку, конечно, не хватит, а вот душу отвести – это да! Это сколько угодно! – Ты, Александр Андреич, подожди, – улыбнулся агро- ном, когда увидел, что я, как коршун, набросился на дары природы. – Незачем себя утруждать, таскаясь по лесу с пол- ной корзиной. На обратном пути нарежешь. А сейчас гляди, что покажу! И с этими словами он подошёл к высоченной сосне, задрал голову, вглядываясь в её крону, а потом вдруг обнял ствол дерева и закрыл глаза. – А теперь давай ты по- пробуй, – необычно серьёзным голосом предложил Егорыч и отступил от сосны. – Не бойся, давай, обними дерево и прислушайся к нему. 181

Ежегодный сборник Я с сомнением посмотрел на агронома, а затем, как и он, глянул вверх. Разумеется, ничего кроме далёкой кроны не увидел, нерешительно помялся возле сосны и, чувствуя себя деревенским дурачком, закрыл глаза и обхватил ствол руками. Я почувствовал это сразу! От дерева шёл мощный, постоянный, ровный гул, как от электрического столба. Это ощущение было настолько осязаемым, что я невольно от- странился, а потом вновь положил ладони на ствол. Но это не было напряжением, которое искусственно заставляет вибрировать столб. Находиться возле этого дерева было приятно, даже если не прикасаться к нему, всё равно что-то ощущалось, что-то заставляло меня улыбаться. – Ну, что, Александр Андреич? Чувствуешь, что-ни- будь? – довольно глядя на меня, спросил Егорыч. Я не в силах от изумления закрыть рот, молча покивал головой. *** – А это, Александр Андреич, так сказать, живое дерево. Можно сказать, оно всем деревьям дерево! – Но вроде как все деревья считаются живыми, на на- учной основе, – блеснул я своими невеликими знаниями. – Так-то оно так, – улыбаясь ответил Егорыч и отхлебнул из кружки чай собственного изготовления, потом повозил- ся, устраиваясь поудобнее на камне, который использовал в качестве стула, и, подбросив в костерок пару веток, про- должил, почти не мигая глядя на огонь. – Видите ли, Александр Андреич, я несколько десяти- летий изучаю деревья. Не только, конечно, деревья, но в основном их. И пришёл к выводу, что вся вот эта гигантская масса деревьев, кустов, травы, грибов, да и вообще всего, что растёт, обладает неким разумом. Вернее даже не так. Точнее, наверное, будет сказать, предтечей разума, так как 182

Андрей Пучков растительность является самой древней представительни- цей жизни на нашей планете. Николай Егорыч оторвал взгляд от костра и посмотрел на меня. – Вам, может быть, покажется странным то, что я вам сейчас скажу, – медленно проговорил он, – но я убеждён в том, что вот эти самые деревья, с которыми мы сегодня обнимались, являются как бы нервными узлами, импуль- сы от которых передаются через миллионы и миллионы километров корней всему этому гигантскому организму. И, по моему глубокому убеждению, эта разветвлённая сеть, спрятанная под землёй, есть не что иное, как нервная си- стема этого живого организма. Учёный помолчал немного, словно давая мне время, чтобы я осмыслил сказанное им, а потом, опять глянув на меня, продолжил. – Вы, наверное, знаете, слышали где-то или читали о том, что в Древней Руси наши предки практически никогда не болели! – Николай Егорыч назидательно поднял вверх указательный палец. Я кивнул. – Вот именно молодой человек! – обрадовался он, – Не болели! А знаете, почему? Ответить я не успел, Егорыч от- ветил за меня. – Вы можете сказать, что они от природы были здоровы- ми: баня, соблюдение гигиены и прочее, и вы будете правы. Но, – опять воздел перст к небу Егорыч, – только отчасти, друг мой! Только отчасти! Наши предки, знаете ли, жили в гармонии с природой, они были, можно сказать, частью её гигантского и неимоверно мощного организма, который не только питал людей, но и излечивал их! Они всегда жили в лесу или в непосредственной близости от него. 183

Ежегодный сборник – Как он их излечивал? – задал я, на мой взгляд, со- вершенно уместный вопрос. Николай Егорыч улыбнулся и долил из котелка в кружку остывшего чая. – Как? Хороший вопрос, мой друг, очень хороший! И мне кажется, что я нашёл на него ответ, но это моё зна- ние надо домыслить… Кстати, наши западные соседи ушли из лесов, выстроили себе каменные города и постарались отгородиться от своей матери природы… А в результате что? – спросил как бы самого себя Егорыч. – А в результате – болезни, телесные и душевные. Мор, эпидемии, поветрия, в общем, вся прелесть разрыва связу- ющей нити между человеком и лесом. Мы с агрономом вернулись из леса, набрав по ведру ранних грибов, и об этом нашем походе, и о разговоре я благополучно забыл, занявшись насущными делами. Одна- ко мне пришлось о нём вспомнить. Вспомнить при доволь- но трагических обстоятельствах. Через неделю Егорыча позвали в район, чтобы прокон- сультироваться с ним по поводу каких-то там новомодных семян пшеницы, и он уехал. Следующий раз я его увидел уже в больнице, где он лежал в хирургическом отделении с переломом позвоночника. Какая-то пьяная тварь на машине вылетела на тротуар и снесла двух человек, одним из которых был наш агроном. Егорыча отшвырнуло на бетонный столб, и он ударился об него поясницей, со всеми вытекающими из этого послед- ствиями в виде перелома поясничных позвонков и отняв- шихся ног. Второй пострадавший отделался не в пример легче, сломал пару рёбер и руку. Николай Егорыч держался отлично, можно даже сказать, мужественно! Я, например, даже представить себя не мог в инвалидном кресле! Не мог и всё! В голове у меня не укла- дывалось, что я вдруг не смог бы ходить. Это было реально 184

Андрей Пучков страшно! И когда я в очередной раз навестил агронома в больнице, он взял с меня слово, что я выполню его просьбу. – Не переживайте, Александр Андреевич, – улыбнулся Егорыч, – Просьба, конечно, будет не совсем обычной, но вполне выполнимой. Я не мог не пообещать. Домой Егорыч вернулся в середине августа, и на мой вопрос, что я должен сделать, он, улыбаясь, спросил: – Вы помните, Александр Андреич, ту сосну, с которой я вас познакомил? Я молча кивнул, не понимая, к чему он к л о н и т. – Отлично, – обрадовался Егорыч. – Значит, вы, выпол- няя своё обещание, должны будете меня к этой самой со- сне доставить! И всё! Больше он мне ничего не сказал, как я не пытался его заставить проговориться, используя при этом весь свой опыт работы в полиции. *** Желающих помочь агроному было много. Все! В прямом смысле этого слова. Женщинам было просто любопытно, да чего там греха таить, мужикам, наверное, тоже было инте- ресно. Мне-то уж точно было! Ну а детям вообще весело, наверное, будет смотреть, как на носилках таскают по лесу деда Колю. Носилки мужики сколотили сами, постелили на них ма- трас, и когда Егорыч, выбрав одному ему известное время, дал команду выходить, его переложили на носилки и за час, сменяя друг друга, без остановок доставили прямо к нашей сосне. Возле сосны агронома посадили, и он, опёр- шись о её ствол спиной, сказал: – Всё, мужики! Благодарствую! Дальше я уже сам, вы пока подождите в сторонке, мне одному побыть надо. Вся наша компания любопытных помощников быстренько от- 185

Ежегодный сборник валила подальше и, разместившись с максимальным удоб- ством, принялась ждать. Прошло уже, наверное, минут тридцать, прежде чем я осторожно подкрался поближе и, выглянув из-за дерева, посмотрел на Егорыча, который по-прежнему сидел, при- слонившись к стволу сосны и, казалось, дремал. С Егорычем вроде бы ничего необычного не произошло, всё было по-прежнему. Кроме одного: его левая нога была согнута в колене, на которое он положил левую же руку. Сначала я, было, решил, что он руками подтянул ногу, но вдруг, к своему неописуемому удивлению, увидел, как Его- рыч согнул в колене и правую ногу! Потом он вытянул ле- вую ногу, а следом – другую! Затем согнул их обе вместе, руки он при этом не задействовал, а после повернулся в нашу сторону и крикнул: – Всё мужики, возвращайтесь, встать помогите! Домой мы его всё-таки принесли на носилках. Не мог он ещё ходить нормально, ослабли у него ноги от вынуж- денного бездействия. Так просто это событие я оставить не мог и через три дня припёрся в гости к агроному. Егорыч, поняв, что я потребую ответов, завёл меня в свою лабора- торию, усадил в старое кресло и без предисловия начал: – Вам, Александр Андрич, наверное, интересно, как так получилось, что я опять начал ходить? Я моча кивнул и выразительно уставился на него. – Ну что же, попробую объяснить, хотя и сам до конца этот процесс ещё не осознал. Помните, я вам говорил, что вроде бы как нашёл ответ на вопрос, почему не болели наши предки? Я опять кивнул. – Так вот, – с энтузиазмом продолжил Егорыч. – Я, мож- но сказать, проделал то же самое, что и они, когда в этом возникала нужда! – И он, поблёскивая глазами, радостно 186

Андрей Пучков уставился на меня, как будто приглашая вместе с ним по- радоваться такому неординарному событию. – Что именно вы проделали? – терпеливо полюбопыт- ствовал я. – А у меня, дорогой вы мой Александр Андреич, полу- чилось синхронизировать собственное биополе с биоло- гическим полем леса, в результате чего я стал как бы его частью, и он меня излечил. Точно так же, как когда-то воз- действовал и на наших предков. Учёный замолчал и задум- чиво покачал головой. – Да, именно так. Другого объяснения у меня нет. – Он пододвинул поближе к моему креслу табуретку, сел и, вы- тянув ноги, извиняющимся тоном сказал: – Тяжеловато ещё, знаете ли, ноги не совсем ещё в норму вошли. А вы, наверное, хотите спросить, что я чувствовал при этом? – Поинтересовался Егорыч, и, не дожидаясь моего ответа, продолжил. – Я, знаете ли, чувствовал поначалу то же, что и вы. На- пряжение дерева, его гул, а когда сосредоточился, то, по всей вероятности, начал входить в какой-то транс, что ли. Я этот гул почувствовал в своей голове, – учёный задумался, а потом, словно очнувшись, смущённо улыбнулся. – А затем моя черепная коробка словно начала резонировать с этим гулом. Следом за ней начал вибрировать и позвоночник, начиная от шеи, а когда эта вибрация достигла поясницы, я, по всей вероятности, перестал воспринимать окружаю- щий мир. – Егорыч опять поднялся со стула и, зачем-то сде- лав круг вокруг стола, продолжил: – А потом я почувствовал свои ноги и начал их сгибать и разгибать, ну а дальше вы уже всё знаете. Я тоже встал, и задал начавший мучить меня вопрос: 187

Ежегодный сборник – Так значит, любой человек, находясь рядом с этим де- ревом, может вот так же, как и вы, сосредоточится и изле- читься? Николай Егорыч засмеялся. – Нет, молодой человек! Не думаю! Боюсь, что мы на- всегда утратили этот великий дар природы. Мне потребо- валось тридцать лет непосредственного изучения, чтобы только приблизительно понять, как оно действует. А чтобы задействовать, так и вообще моей нервной системе потре- бовалась встряска в виде тяжёлой травмы. Мы вышли из лаборатории во двор и направились к ка- литке. – Хотя, надежда, наверное, всё-таки есть, – улыбнулся Егорыч, подавая мне на прощание руку. – И что же мы должны сделать? – спросил я во вре- мя рукопожатия. Но учёный не ответил, он только пожал плечами, улыбнулся и вернулся к себе во двор, аккуратно прикрыв за собой калитку. 188

Анатолий Валевский Анатолий Валевский Замечательный день Весёлые лучики пронзали золотистый шатёр осенних клёнов и прыгали солнечными зайчиками по аллее парка. Сидя на скамейке, Николай Сергеевич наблюдал за ма- лышами, возившимися в песочнице. Он был одиноким пен- сионером. Дочь с мужем жили отдельно, без детей. Изред- ка Николай Сергеевич ненавязчиво интересовался, когда его осчастливят внучатами. Но в ответ обычно звучало: — Сначала нужно сделать карьеру… Он смирился, но тосковал по неродившимся внукам. Особенно ему хотелось девочку, и чтобы звали Алёнкой. Почему именно так, он и сам не знал, но мечтал. Сегодня у детской площадки Николай Сергеевич при- метил девчушку лет пяти. Она стояла чуть в стороне от остальных и внимательно наблюдала за ним. Старик добродушно усмехнулся и подмигнул малышке. Словно только этого и дожидаясь, девочка подбежала к нему и уверенно заявила: — Ты мой дедушка. Я знаю. Николай Сергеевич от неожиданности закашлялся. — Ты задержи дыхание и перестанешь кашлять, — посо- ветовала малышка. Старик изумлённо уставился на неё. — Откуда ты такая рассудительная? И где твоя мама? Девочка махнула рукой куда-то назад: — Она сейчас там, а я к тебе пришла. 189

Ежегодный сборник Николай Сергеевич проследил направление. Ну, конеч- но же, её мама среди тех женщин, которые что-то обсужда- ют рядом с песочницей. — А тебе не страшно без мамы? – улыбнулся старик. — Нет, я же с тобой, дедушка. Его сердце сжалось. Именно о такой внучке с русыми кудряшками, чуть вздёрнутым носиком и карими глазами он мечтал. Старик бережно взял её за руку. — Как тебя зовут? — Пока никак… Николай Сергеевич решил, что она так шутит, и по- дыграл: — Это непорядок! Нужно срочно назвать тебя… допу- стим, Алёнкой. — Мне нравится, — кивнула малышка. Она заглянула ему в глаза и с надеждой спросила: — А ты бы хотел, чтобы я была твоей внучкой? — Очень. — Тогда буду… Она поднялась на цыпочки, обняла Николая Сергеевича за шею и поцеловала в щёку. От неожиданности на глаза навернулись слёзы, и он осторожно обнял девочку. В этот момент она замерла, чуть наклонила голову набок, словно прислушиваясь, а затем грустно вздохнула: — Мне пора… — Что ж, беги… Алёнка. — Дедушка, я тебя всегда буду помнить и… любить! Она ещё раз чмокнула старика и побежала к детской площадке. — Чудная девчушка, не правда ли? Николай Сергеевич обернулся и увидел миловидную, стройную даму средних лет с проницательными глазами. 190

Анатолий Валевский Их оттенок ежесекундно перетекал от светло-серого до тёмно-карего. Старик машинально кивнул и посмотрел вслед Алён- ке. Но девочка исчезла. Он вздохнул и снова обернулся к женщине. — Простите, вы что-то сказали? Незнакомка усмехнулась и повторила: — Чудная девчушка. Кажется, вы ей очень понравились. — Да. Жаль, что не моя внучка… — Ошибаетесь, ваша. Незнакомка произнесла это спокойно и уверенно. — К сожалению, вы ошиблись, — возразил старик. — Напрасно вы так считаете, Николай Сергеевич. — Разве мы знакомы? – удивился он. Дама легко присела на скамью рядом. — Нет, но сегодня особенный день. Вы чувствуете? Николай Сергеевич кивнул. — Просто замечательный… — И к тому же сбылась мечта: вы увидели свою внучку! Он ощутил раздражение. — Послушайте, это не моя внучка. Уж я-то знаю! И отку- да вам известно, о чём я мечтал?! Незнакомка продолжала спокойно смотреть ему в гла- за. От этого Николаю Сергеевичу почему-то стало не по себе, словно он тонул в омуте. Ощутив тревожную расте- рянность, старик опустил взгляд. — Внучка действительно ваша, только она ещё не ро- дилась… — Как это?! — Потоки времени иногда так невероятно переплетают- ся… В данном случае ваша настойчивая мечта послужила толчком для смещения этих потоков, что и позволило реа- лизовать встречу. Внучка пришла к вам из будущего… 191

Ежегодный сборник Николай Сергеевич слушал со всё возрастающим изум- лением. Сердцем он чувствовал, что незнакомка говорит правду, хоть и похожую на сказку. Но ведь он и сам сочи- нил множество не менее фантастических историй... — Когда она родится? – с надеждой спросил старик. — Через год. — Значит, скоро я смогу нянчить её, возить на прогулки? Николай Сергеевич мечтательно зажмурился и предста- вил, как степенно катит коляску с Алёнкой по аллее. Женщина почему-то молчала, и старик открыл глаза. Незнакомка смотрела на него с лёгкой грустью. Николай Сергеевич ощутил холодок тревоги и внезапно всё понял. — Вы пришли… за мной? Незнакомка едва заметно кивнула. — Честно говоря, несколько неожиданно, — вздохнул Николай Сергеевич. — Я совершенно не подготовился… — А разве вам что-нибудь ещё нужно? — Вы правы, внучку я увидел... Поднявшись, он галантно помог даме встать. Та призна- тельно улыбнулась и взяла его под руку. — Что меня там ждёт? – тихо спросил Николай Сер- геевич. — Увидите. Думаю, вам понравится… — Что ж, сегодня замечательный день для путешествия… По золотистой осенней аллее, пронизанной солнечны- ми лучами, шёл седовласый мужчина. Он смотрел куда-то вдаль и мечтательно улыбался. На его спутницу никто не обратил внимания. Скорее всего, её и вовсе не заметили. 192

Вера Филиппова Вера Филиппова Гены Рассказ-быль – Не верю, неужели мой ребенок родился! Мое чудо, какая красавица! Сам Господь смилостивился и послал мне это сокровище. Да как же это случилось? В моем-то воз- расте? Карповна смотрела на курносое, милое создание, слад- ко посапывающее да причмокивающее, готовое уже пе- ребраться из роддома домой. Ребенок родился крупным, розовощеким, здоровым и крепким. Да еще девочка. Мед- сестры красиво завернули малышку в приготовленный ро- дителями розовый конверт, весь расшитый, в рюшечках, весь день они ездили по городу, искали для своей дочери самое лучшее. Карповна суетилась возле девочки, пере- живала. – Да вы не беспокойтесь, мамаша, у вас не будет про- блем с малышкой, прививки мы сделали, какие нужно, забирайте свое дитя и наблюдайтесь по месту житель- ства, – протараторила молоденькая докторша и проводила новорожденную с мамой и кучей родственников, приехав- ших поглазеть на бесценное создание, внезапно свалив- шееся с небес. – Девочка, всего неделю как родилась, и вот уже дома, – думала Карповна. – А как она на меня похожа, да и на Саню моего тоже, милая моя девочка, сколько лет я тебя ждала, сколько лет я мечтала увидеть тебя, взять на руки малень- кий тепленький комочек и прижать к своей груди, а как же 193

Ежегодный сборник я назову тебя, милая моя. Уж сколько мы имен перебрали с Саней, в ожидании тебя, милая… – Мила, Мила, – вскрикнула Карповна, – потому, что ми- лая, долгожданная… Имя тут же пришло само собою, отчего Карповна так об- радовалась, что тут же побежала в сад, где любил копаться ее ненаглядный Саня. Саня, с которым Карповна прожи- ла более двадцати лет. Саня, которого любила бесконечно, безоглядно, прощая ему мелкие шалости, хождения налево и направо, прощая и то, что никогда по его вине не стала матерью… Саня появился в жизни Карповны как-то неожиданно. Приехал поступать в местный техникум, искал квартиру для проживания, да так и набрел на старенький, некази- стый домик на краю деревни, на берегу речки, где тишина и покой, где вечерами можно отдыхать спокойно, и учиться, потому, что Саня был мальчиком скромным, детдомовским, и что не маловажно, целеустремленным. Помощи ни откуда ждать не приходилось, нужно было рассчитывать, только на свои силы. На квартиру студентов охотно брали многие в селе, копейка не была лишней, и Саня благополучно по- лучил койка-место за печкой деревенского домика, в кото- ром жила прехорошенькая девочка Настенька, как ласково называли ее окружающие. Настенька слыла в селе заводилой, хохотушкой, вокруг которой всегда кружила вереница ребят и подружек. Всег- да она что-то придумывала, то вечера в местном клубе, то походы на природу, восхищая всех своими кулинарными шедеврами… Саня сразу понравился юной Настеньке, да и он смотрел в ее сторону с широко открытыми глазами. А как не посмотреть-то, город рядом, пристанище есть, ско- ро техникум заканчивать, не хочется по распределению ехать в тьму тараканью. Да и мамка у Настеньки, добрей- 194

Вера Филиппова шей души человек, так и норовит подкормить детдомовца, в общем, не жизнь, а малина. А тут еще и Настенька уму- дрилась влюбиться в Саню, как же не воспользоваться та- кой ситуацией, еще пару годков и жениться можно. Ох, уж, это лето! Карповна будет помнить его всю жизнь. Чудесная погода, гуляние при луне шестнадцатилетней Настеньки с красавцем кавалером. Саня был высок, строен, на зависть всем подружкам. Настенька гордилась своим постояльцем, он обладал изумительным красноречием, а уж смешных анекдотов знал столько, что никогда они у него не повто- рялись и сыпались как из рога изобилия, друзья катались со смеху по траве, когда он их рассказывал, умел играть на гитаре и чудесно исполнял бардовские песни. Все подруж- ки, ну, просто обзавидовались Настеньке, от такого квар- тиранта никто бы не отказался. Ну и нагуляли, при луне… Когда Настенька сказала Сане, что ждет ребенка и нужно срочно пожениться, он просто взбеленился. – Ты с ума сошла, – прогорланил Саня, широко открыв перекосившийся рот, – мне учиться надо, у меня институт в моих планах, а не твой ребенок, попробуй только матери скажи, никогда на тебе не женюсь. От таких слов у Настеньки по спине побежали мурашки. Сидя за холодной печкой, она крепко прижималась к ней, будто бы хотела согреться, трясясь вся от страха, тихонько плакала в кулачок. – Саня, а делать-то что? Я же маленькая еще… – Не маленькая была, когда со мной в поле кувырка- лась, – гаркнул скромный Саня. – Ладно, не вой, что-нибудь придумаем, – по-деловому сказал он. И придумал, принес какой-то травы, велел Настеньке заварить и пить ее сколько положено. – И какой леший ему дал эту отраву, – вспоминала до самой смерти Карповна, – не знаю, но показали бы мне 195

Ежегодный сборник эту гадину, сама бы порвала на запчасти, всю жизнь мне испортила эта дрянь. В ночь у Настеньки поднялась высокая температура, и открылось кровотечение, бедную девочку срочно отвезли в город, в областную клиническую больницу. После вра- чебного вмешательства, Настенька услышала страшный приговор: «У вас никогда не будет детей». – Ничего, – пряча глаза от будущей тещи, еле слышно прошептал Саня, – такого быть не может. Мы еще моло- дые, все у нас будет. Пришло время, тихо сыграли свадебку, Саня уже учился в институте и даже преподавал в местном техникуме. Время шло, а детей все не было. Все подружки обзавелись ребятишками, которые так быстро росли, как на дрожжах, а Настенька все мечтала о детях. Настенька уже стала Карповной, работала в детском садике, нянчила малышей своих подружек, а по ночам тихо плакала в по- душку. – Саня, – стонала Карповна, – я ребеночка хочу, давай в детском доме возьмем, а... – Дура ты, Карповна, меня в аспирантуру приглашают, а тебе ребеночка подавай. Мало их у тебя в детском саду что ли? Нянчий с утра до вечера, что тебе не хватает. А там, глядишь, и свои родятся. – Не родятся, Саня, за двадцать с лишним лет не роди- лись. А уж теперь вряд ли… Карповна подалась в церковь, благо наступила оттепель. Церкви открылись, можно было сходить свечку поставить за невинно убиенную, не родив- шуюся душу своего единственного ребеночка, поплакать, с батюшкой поговорить, посоветоваться, как жить дальше. Однажды священник во время исповеди, наложив епи- тимию, сказал: «Карповна, зачем вы так мучаете себя, огля- нитесь, сколько сирот вокруг нас, давно пора бы грех свой 196

Вера Филиппова искупить. Возьмите ребеночка из детского дома и осчаст- ливьте его. . .» Окрыленная такими словами, Карповна летела домой, не чуя под собой ног, и с порога сказала Сане, как отрезала: – Все, Саня, хочешь ты этого или нет, но ребенок у меня будет! За семейным столом обговорили, подумали, как и где лучше взять себе малыша. Вспомнили про родственника, который работал в одном из родильных домов областного центра. Позвонили ему, на что Пал Саныч утвердительно пообещал, как только появится здоровый отказник, так он обязательно оповестит уже не молодую супружескую чету. К счастью долго ждать не пришлось. В один из осенних вечеров, когда Саня готовился к занятиям в техникуме, а Карповна крутила свои очередные банки с огурцами, надо сказать, что она была большой мастерицей этого столь бла- городного дела, ох, сколько мы поели вкуснятины, сделан- ной ее умелыми, натруженными руками, громко зазвонил телефон. От неожиданности Карповна вздрогнула и даже вспотела от напряжения, не помня себя, скинув фартук, ки- нулась к телефону. Звонил Пал Саныч. – Карповна, пляши. У тебя ребенок родился. Девочка, прехорошенькая, круглая вся, пухленькая, щечки-яблочки, а на них ямочки, – скороговоркой пропел в трубку Пал Са- ныч, – блин, сам бы взял, да своих девать некуда. Ну, что скажешь-то? Карповна задохнулась от напряжения и не могла произ- нести ни одного слова. – Что молчишь-то? Передумала, что ли? – забеспокоил- ся Пал Саныч. – Нет, – только и смогла вымолвить Карповна. – Ладно, завтра приезжайте в роддом, посмотрите ре- бенка, ее мать только сегодня написала отказную. И вот, 197

Ежегодный сборник что Карповна, хочу тебя деликатно предупредить, не знаю, понравится тебе это или нет. Мать ребенка, очень краси- вая, здоровая деваха, но, извини, гуленая, сама не знает, от кого родила. Ребенок ей не нужен, и никогда его не будет искать. Как тебя это устраивает? – О чем ты говоришь, Пал Саныч? Да какая мне разница, кто была ее мать, ребенка хочу и немедленно… – Не скажи, Карповна, – перебил ее доктор, – а гены? Гены – это очень серьезная вещь! Как взыграют, загуляют, не отмоешься… – Да мне какая разница, хоть Гены, хоть Васи, любить буду, воспитаю так, как мне надо и никакие Гены и Васи не помешают. Невозможно было передать радость Карповны, всю ночь она не спала, все думала и мечтала, как завтра возьмет на руки «своего» ребенка. Уж она и разговаривала с ним, и даже песни колыбельные начала вспоминать, забылась и запела, а когда спохватилась, увидела, что Саня стоит ря- дом и крутит пальцем у виска. – Ну ты, Карповна даешь? Спать иди, всех мух распугала своими песнями… За окном шелестела осенняя листва, светила луна, яр- кие звезды смотрели в окно Карповны и улыбались… «Вот, наконец-то одна из этих звездочек прилетела и ко мне», – подумала Карповна и вновь вспомнила о «Генах» и «Васях»… «Странный какой-то Пал Саныч, что он имел в виду», – думала не слишком грамотная Карповна, – «все будет у нас хорошо, уж мы с Саней постараемся для своей кро- шечки…», – и с этими мыслями счастливая Карповна ушла в сон. Как-то быстро пролетела ночь, Карповна уже возилась на кухне, когда проснулся Саня, ее дорогой и обожаемый 198

Вера Филиппова муж, которому вовремя нужно подать завтрак, погладить рубашку и правильно завязать галстук. Карповна все это делала с превеликим удовольствием каждый день, на про- тяжении многих совместных лет супружеской жизни, чем раздражала подруг, которые вечно были заняты своими детьми, их учебой, одеждой, их проказами и болезнями. О мужьях они вспоминали крайне редко, не до них, ког- да других проблем полон рот. Пока Саня готовил свой ав- томобиль к столь важной поездке, Карповна наряжалась, чувствовалась нервозность, непонятный страх перед нео- пределенностью, ответственностью, которая как гром средь ясного неба надвигается на нее. Ехали молча, переживали, волновались. – Саня, а вдруг мы ей не понравимся, – разрядила ти- шину Карповна. – Дура ты, Карповна, как мы можем не понравиться ре- бенку, которому всего пять дней от роду. Супругов встре- тили на пороге роддома, подали больничные халаты и провели в бокс, где находилась новорожденная. Ребенок мирно спал, посапывая и посасывая пустышку. Как заво- роженная стояла Карповна и не могла оторвать взгляда от малышки, которая через пару дней будет жить в ее доме. Оформление документов шло быстро, без проволочек, и вот маленькое чудесное создание в шикарном розовом конверте, в оборочках и кружевах, Карповна подняла всех знакомых и не знакомых, чтобы найти красивую, дорогую одежду своему сокровищу, ехало домой. По такому важно- му случаю, семья завела себе козу, надо же было выкарм- ливать Милу, да к тому же козье молочко было полезное, витаминное и лечебное. Мила росла крепким, здоровым ребенком, про таких, говорят, «кровь с молоком». Никаких трудностей с воспитанием. Маленькая Мила была послуш- на, и обожала своих родителей. 199

Ежегодный сборник Карповне было уже за пятьдесят, когда Мила пошла в первый класс. Училась плохо, стараться не хотела, да и не получалось у нее с учебой. Маленькая Мила все больше стояла перед зеркалом и любовалась своим еще не окреп- шим тельцем. Карповна как-то и не обращала внимания на эти замашки дочери, пока одна родительница сосед- ского мальчика не прибежала к ней со скандалом, что третьеклассница Мила залезла в трусы к ее сыну. Впер- вые с Карповной случился сердечный приступ. Мила была выпорота папиным ремнем, долго стояла в углу и ехидно улыбалась. Беда пришла, когда Мила училась в пятом классе. Не по годам рослая девочка иногда помогала матери, вели- кой труженице, продавать выращенные своими руками на собственном огороде излишки продукции на городском центральном рынке. И случились все эти страсти-морда- сти в какие-то считанные минуты, пока Карповна бегала по нужде. Мила торговала помидорами. Возвращаясь, Карповна увидела странную картину: ее Мила, забыв про помидоры, стоит в стороне и жарко, смачно целуется с местным узбе- ком. Гневу Карповны не было предела. – Ах, ты, курва, заорала Карповна на весь базар, весь стыд потеряла. А, ты, гад, урюк узбекский, пошел вон, иначе сейчас милицию вызову. Ты знаешь, сколько ей лет? Она в пятом классе учится. Негодяй, милиция, – не могла угомо- ниться Карповна. «Урюка» и след простыл, но подала голос Милка: – Заткнись мать, ты мне кто? Никто! Мачеха ты мне – вот кто! Ты зачем меня с роддома взяла? Кто тебя просил? – Пошла вон отсюда! – орала Карповна, и только сейчас дошли до нее слова дочери, – кто? 200