Альманах прозы

Сергей ЛИБЕРТ – Теперь этот снова наш человек! Дальше уже он пойдёт сам по накатанной дорожке. – Ты что там бормочешь? – очнулся Брэт, но никого не нашёл рядом. – Наш, наш!!! – ликовал уже невидимый искуси- тель. – Все наши идут этой дорогой. Скоро и его найду окочурившимся! Для разнообразия Охмырь менял кончину своих: одного находили под забором бездыханного, другого в канаве, скрюченного и недвижимого, третьего – под мостом с остекленевшим взором и застывшей гримасой, а четвёртого вовсе – в постели в позе мертвого фараона. Теперь Охмырь придумывал смерть вчерашнему собутыльнику. А Брэта всё чаще и чаще будили смертельные су- дороги по ночам, резь, как горлышко разбитой бутылки, перекатывалась по всему животу. Хотелось пить, но вода не приносила удовольствия – она была, как в школьных учебниках, без вкуса и запаха. Брэт медленно умирал в одиночестве. Вот он с трудом вздохнул, и его слух уловил дуновение шёпота: «Из любых капканов, которые ставит тебе Охмырь, есть спасение. Он охотится на тебя. Хо- чет забрать твои последние жизненные силы. Подавить волю. Поставить в зависимость, а потом уничтожить. Только ты, как больной зверь, должен сам себя спасти. Должен победить Охмыря. Не молить о пощаде! Не уни- жаться перед ним, а уничтожить! У тебя хватит сил сде- лать это. Ты справишься! Я верю! \"Зелёный змий\" – не спасение. Не лекарство для души, а твой враг!!! Охмырь – мираж. Ты – человек! Живи и борись!» И вот Брэт, бородатый и посеревший, в истертой одежде, встал и побрёл по мрачной пещере, согнув- шись, как старик. А пещера, между тем всё сужалась и сужалась, свод её опускался с каждым шагом всё ниже и ниже, словно желая прикоснуться к нему, взять его в 200

свои влажные холодные объятья... «Неужели я больше Сергей ЛИБЕРТ никогда не увижу солнца, не улыбнусь утру, не услышу музыку опадающих листьев?», – ужаснулся он. Сопротивляясь невиданной силе, Брэт стал проби- раться вперёд. В дали пещеры туманно показался свет. Время, скорость, пространство, казалось, изменяются независимо друг от друга. Брэт не знал, сколько ещё ползти, как долго он здесь. Полз уже на брюхе, изви- ваясь, как ящерица, перебирая руками и ногами. А когда свет вдали исчезал, понял, что наступила ночь. На пути попадались скелеты в странных позах: все лицом вниз, бывшим лицом. Они тоже когда-то ползли, но не дополз- ли, не хватило сил. Охмырь победил их. «Я доползу, у меня хватит духу», – думал он и, раз- гребая камни, продвигался вперёд. Между тем пещера стала ещё уже, превращаясь в нору, где он, вытянувшись во весь рост, впиваясь рёбрами, как крючьями, в стены, полз. «Скорей, скорей бы на свет Божий», – мелькнула мысль, и сам удивился, ведь никогда не выражался так. Шло время. Претерпевая невыносимую боль, муча- ясь голодом и жаждой, он достиг выхода. Высунув руку наружу, Брэт ощутил солнечное тепло, оно передалось всему телу, наполняя каждую клеточку жизнью. Он вы- сунул голову. Слёзы потекли по щекам. Он плакал от ра- дости. Брэт пытался двинуться дальше, но каменные тиски пещеры крепко сжимали, словно громадная пасть. А под ним распахнулось живительное озеро, в котором отра- жалось яркое солнце и синее небо. Зеленел луг, манив- ший шелковистой травой... Но силы стали покидать его. Тело перестало сопро- тивляться. «Нет!» Он вздохнул полной грудью, и камень под ним как будто шевельнулся, потом сдвинулся, а по- том вовсе медленно пополз, оторвался от скалы и с гро- 201

хотом рухнул вниз. Руки и грудь Брэта освободились, стало легче дышать... Он улыбнулся солнцу, и страх за- стыл в глазах. В следующую секунду Брэт летел в про- пасть. Прохладное озеро поглотило его, а потом словно выплюнуло наверх. Он, собрав все силы, барахтаясь, хватаясь за каждую травинку, плыл, понимая, что погиб- нет, если перестанет бороться. Вдруг он увидел берег. Дыхание становилось ров- ным. Взгляд запечатлел, как коровы разом перестали жевать и уставились на него грустными глазами, бараны безмолвно сгрудились в кучу, а пастух так и застыл воз- ле костра с дудочкой во рту. Вот пьяный Охмырь прямо посреди огня, выставляя скрюченное рыло. Языки пла- мени облизывали его, а Охмырь всё выплясывал свой предсмертный танец, напоследок изрыгая шипящие, как фейерверк, разноцветные снопы искр. Брэт открыл глаза. Он лежал весь измученный и голодный, что произошло с ним, не понимал. Страшно хотелось пить. Теперь вода приносила ему живительную силу. Бесцветный мир становился прекрасным, а за ок- ном слышна была музыка падающих листьев. 202

Александр ЛЫСЕНКО г. Ор¸л Прозаик, член Союза писателей России и Академии Российской литературы. Автор более 10-ти книг. Лауреат литературных пре- мий. . ЭКСПРОМТ Медицинская комиссия в армии – лёгкое приседание по сравнению с фронтальной проверкой школы, во вре- мя которой каждый учитель чувствует себя словно про- свеченным рентгеновскими лучами, когда оценивается не его физическое здоровье, а умственные способности и опыт работы. И необходимо выдержать этот двухне- дельный (иногда более продолжительный) кошмарный марафон, когда двадцать четыре часа в сутки только и думаешь, как дать поинтереснее уроки, да чтобы мето- дически они были на высоте, а дисциплина была идеаль- ной у твоих чад, которым по барабану, как тебя оценит комиссия, ибо это вопрос конфиденциальный. Проверка приходит внезапно, как сигнал боевой тревоги – уже на первый урок высаживается десант про- веряющих, и ты не знаешь, на какие уроки и сколько «гостей» к тебе придут. Я, молодой учитель математики, работающий тре- тий год в школе, уже не боялся никаких проверок. Пред- мет свой любил, к урокам готовился серьёзно, с ученика- ми контакт был нормальным. 203

Александр ЛЫСЕНКО Проверяющая пришла на первый же урок в 10-й «Б». Тема урока «Тригонометрические функции». На доске уже красовались задания, графики, по бокам доски раз- вешаны плакаты; проверенные, лучшие ученики бойко отвечали на вопросы. В середине урока я блеснул при- менением ТСО (технические средства обучения) – вклю- чил магнитофон с записью математического диктанта, и пять минут был слышен лишь скрип шариковых ручек сосредоточившихся десятиклассников. Конец урока, до- машнее задание, выставление оценок прошло безукориз- ненно, со словами «До следующего урока!» прозвенел звонок. Проверяющая вышла из класса, я чувствовал себя прекрасно – вроде все получилось, и тут… В аудиторию влетела Раиса Ивановна – учитель труда. – Сергей Иванович! К вам сейчас в 7-й «А» на пение идет заместитель директора института усовершенство- вания учителей Рыбакова Тамара Абрамовна с Юлией Всеволодовной (директором школы)! По тому, как на третий этаж взлетела эта немолодая, тучная, но при этом очень обаятельная женщина, я по- нял, что коллеги за меня переживают. Тут в моей душе проснулся азарт мушкетерского экспромта. Я уже не слу- шал, как Раиса Ивановна тараторила о том, что дирек- тор пыталась отговорить Рыбакову идти ко мне на урок пения – ведь я учитель математики, а пение веду как бы временно, ввиду отсутствия специалиста, но проверяю- щая показала на расписание уроков и заявила, что имеет право проверять всё, что в расписании. В голове мгновенно созрел план. Послав гонца за набором пластинок, лежащих на моем столе в учитель- ской, я, прихватив магнитофон, пошёл за баяном в ка- бинет литературы, где накануне был музыкально-лите- ратурный вечер. 204

Перемена пролетела мгновенно, но к началу урока Александр ЛЫСЕНКО я был в классе со всеми пособиями, и семиклассники, привыкшие к моему требованию не опаздывать, уже сто- яли навытяжку, когда со звонком в аудиторию вошли ди- ректор школы и Рыбакова. С притворным вдохновенно-творческим выражени- ем лица я движением руки усадил класс на места, будто не заметив двух инспекторов. –Так, распелись быстренько: до-ре-ми-фа-соль-ля- си-до. Повторим два раза. – Теперь последнюю разученную песню: «Зарю встречает поезд наш, летит в просторы светлые. Мы взя- ли в путь один багаж: свои мечты, свои мечты, мечты заветные…» Краем глаза я видел, что ребятам понравилось, что я не замечал проверяющих и общался с ними как всег- да, только вот мой задор сегодня им передался момен- тально. Седьмой класс – это уже не малыши, а рослые ребята, некоторые были даже выше меня. Как стройные деревца стояли рядами девчонки и мальчишки, и вдохно- венно пели все до одного. – Достаточно! Теперь переходим к разучиванию но- вой песни. Вдруг я вспомнил, как пионервожатая просила меня разучить с семиклассниками «Гимн демократической молодежи». Вот что надо! – пронеслось в голове, а не запланированную «Осеннюю песню». Слава, слава Богу, все было в конспектах. Подхожу к доске, пишу название и первый куплет. Проигрываю мелодию и негромко требую напеть: «Дети разных народов, Мы мечтою о мире живем…» Далее, как девятый вал, подходит эмоционально окрашенный припев: 205

Александр ЛЫСЕНКО «Эту песню запевает молодежь, Молодежь, молодежь. Эту песню не задушишь, не убьешь, не убьешь. Нам, молодым, вторит песней той Весь шар земной» Вижу ребятам понравилась песня, и они с чувством подхватывают мелодию. Когда пропели всю песню, я вспомнил про магнитофон: – А теперь собрались, споем и запишем новую пес- ню! Песня была исполнена и записана, я включил маг- нитофон, и класс при полной тишине прослушал её, за- тем началось бурное обсуждение. Были критические за- мечания, но не меньше и слов восхищения по поводу своего дружного пения. – Вот видите, сколько надо работать над песней, – заключил я этот этап урока. Смотрю на часы. Время как будто не движется – еще 22 минуты до конца урока. Лихорадочно соображаю: ведь просто петь подряд разученные песни – неинтересно для проверяющих, да и темп урока идет высокий. – Так, достали тетради, переходим к продолжению изучения нотной грамоты. Дети не подали вида, что никогда на уроках пения никакой грамоты не изучали, но молча достали кто ка- кие тетради и на их лицах отразилась неподдельная за- интересованность. Я вдохновенно рисую на доске знаки форте, фортис- симо, пиано, пианиссимо и т. д. Все записывают. Чув- ствую, долго нельзя, скучно будет. Смотрю на часы – прошло всего пять минут. Стоп. Пластинки! Подхожу к проигрывателю, беру в руки пластинки, что принесла Раиса Ивановна, ско- 206

ропалительно читаю названия и останавливаюсь поче- Александр ЛЫСЕНКО му-то на «Эй, ухнем!» в исполнении Федора Шаляпина. – Итак, сегодня продолжим изучение русской клас- сической музыки на примере народной песни «Эй, ух- нем!». Класс замер, наполовину огорошенный ещё одним новшеством, ведь за три месяца моего преподавания пе- ния мы только пели песни. Зазвучал великолепный голос Шаляпина. – А теперь ответьте на вопросы: О чём эта песня? Что вы знаете о жизни простого народа в те времена? Кто знает о певце – исполнителе этой песни? И тому по- добное. Когда мои семиклассники дружно заклеймили угне- тателей и тяжёлое царское время, рассказали о великом певце Шаляпине, я увидел, что осталось четыре минуты до конца урока. – Закончили обсуждать классическую музыку и за- крепим новую песню. Класс снова встал, дружно подхватил «Эту песню не задушишь, не убьешь!», благо на доске были все сло- ва песни, и тут повезло со звонком на последней ноте. «Всё! – промелькнуло у меня в голове. – Если что, скажу, что только три месяца веду уроки пения и готов передать предмет в любые музыкальные руки». Секретарь директора застала меня в учительской: – Сергей Иванович, вас приглашают в кабинет ди- ректора. Захожу, директор и Рыбакова улыбаются. Вы никогда не думали, Сергей Иванович, – говорит Рыбакова, – посвятить себя целиком преподаванию пе- ния в школе? У вас прекрасно это получается. – В шко- лах области проблема с учителями пения, многие из них не владеют инструментом, не имеют высшего педагоги- ческого образования, уроки пения превращают в бала- 207

Александр ЛЫСЕНКО ган. А у вас все поют, и поют с удовольствием, нет проб- лемы с дисциплиной. Вы просто прирожденный учитель пения. Я приглашаю вас на курсы учителей пения, кото- рые пройдут через два месяца в институте усовершен- ствования учителей. Вам предложат новую школьную программу Кабалевского, которую рекомендует Минис- терство просвещения. Я был ошарашен. Вместо разноса и замечаний такая оценка! Мой экспромт посчитали за мастерство. Чего только не бывает. Хотя сознание того, что я не халтурил и искренне старался и научил детей нормально петь хо- рошие песни, позволяли мне сильно себя не ругать. МАРШАЛ И ТРОМБОНИСТ Дождь моросил вторую неделю. Свинцовое небо, казалось, никогда не было голубым и высоким, а солнце оставило этот чешский городок навсегда. Как на старинных фотографиях, все цвета находи- лись в диапазоне двух красок – черной и белой. Даже яркие пятна одежды блекли от влаги и пре- вращались в серые. Одни августовские цветы стойко за- щищали свою палитру красок, хотя туман и морось ста- рались укутать и их. Два флага – СССР и Чехословацкой Советской Со- циалистической Республики ниспадали по огромным флагштокам на плацу военного городка, где остановился Главнокомандующий Объединёнными вооруженными силами государств – участников Варшавского Договора. Маршал прилетел в ясную погоду и вторую неделю не улетал по причине её нелётности. Конечно же, маршала могли отправить чрезвычайными мерами в любую ми- нуту, но такой необходимости не было, все дела Глав- нокомандующий решал спокойно в уютной резиденции, 208

одной из многих, разбросанных по всему миру. Он в Александр ЛЫСЕНКО свободную минуту прогуливался в спортивном костюме один по близлежащим местам, отдыхал от постоянного сопровождения охраны и прочей военной челяди, кото- рая неизменно сопровождает высшие военные чины. В одну из таких минут маршал забрёл в дальний уголок яблоневого сада, за которым бодро играл оркестр. Когда он подошёл к ограде, уже стояла тишина, музы- канты разбрелись, и только тромбонист по-прежнему что-то наигрывал. Главнокомандующий с удовольствием стал наблю- дать за тромбонистом, который, не видя свидетеля, так резво работал выдвижной кулисой, что все три с лишним октавы звуков, казалось, были охвачены разнообразны- ми мелодиями. Звучали отрывки из довольно трудных маршей Чернецкого «Парад», «Вступление Красной Ар- мии в Будапешт», «Салют, Москва»… Только один раз была чуть сфальшивлена ля-бемоль первой октавы первой позиции. «Губами надо подтяги- вать, губами!» – не удержавшись, проговорил вслух маршал. Тромбонист с удивлением посмотрел на немолодого мужчину в спортивном костюме. – Ты кто? – спросил он на чешском, подойдя к за- бору. – Сотрудник из резиденции Главнокомандующего, – ответил маршал. – А играть умеешь? – спросил тромбонист. – Не пробовал, может, и умею, – как-то неловко сострил маршал. – На, попробуй! – протянул тромбон чех. Главно- командующий не оробел, взял инструмент, повертел в руках. Это был прекрасный французский «Сельмер» с баховским мундштуком. Сразу вспомнились годы мо- лодости, когда учился играть на тромбоне у император- 209

Александр ЛЫСЕНКО ского тромбониста и о таких инструментах, как сейчас, можно было только мечтать… Музыкант ждал, когда русский заиграет, а маршал брал в руки инструмент очень редко, лишь в минуты вос- поминаний, прекрасно понимая, что его «мастерство» даже не подлежит критике. Смело поднеся к губам тром- бон, Главнокомандующий сыграл маленький отрывок из марша «Парад», потом еще отрывок, где сложные «вер- хи», и закончил губной трелью – все, что помнил от сво- его учителя-виртуоза. Неплохо! – заключил тромбонист. – А где ты сейчас играешь? – Да практически нигде. А скажи, какой инструмент сейчас лучший в мире? Несмотря на разницу языков, они неплохо понима- ли друг друга. – Есть неплохие «Велтклян», американские «Сель- мер», японские «Ямахи»… – начал перечислять чех. – Вот с мундштуками проблема, я свой выменял на серебряный портсигар, доставшийся от деда. Все, что в магазине, – ерунда: то полнота чашки маленькая, то дыр- ка маленькая. Они так разговорились о жизни, что маршал чуть не опоздал на ужин, и могло быть «ЧП» в резиденции Главнокомандующего. В первую очередь, поговорили о марках тромбонов, о репертуаре. Тромбонист пожаловался, что не может найти новый квартвинтель и что тот дорого стоит, а за- полнять звук от ми-бекар большой октавы до си-бекар контроктавы больше нечем. Далее перешли на бытовые темы. Очень понравились чеху, когда маршал спросил про жену, назвав её по-чешски – манжелкой. Расстава- лись они уже друзьями, и маршал обещал завтра в это же время навестить тромбониста. 210

Музыканты были в режиме повышенной готовнос- Александр ЛЫСЕНКО ти, оркестр всегда сопровождал отъезд Главнокоманду- ющего, а тут из-за плохой погоды вылет самолета посто- янно откладывали. – Когда улетит этот маршал? – посетовал музыкант новому другу. – А то мы торчим здесь, как на учениях, даже домой не отпускают… Маршал улыбнулся, сочувственно покачал головой и под большим чёрным зонтом, который спас его с тром- бонистом от дождя, отправился в резиденцию. Настроение Главнокомандующего поднялось, пе- ред глазами вставали картины далекой юности… Вот старинная русская деревня Верхняя Любовша, на Орловщине, золотистые вечера, склонившиеся ивы у реки в лучах малинового заката, запах спелой пшеницы и желтые звёзды подсолнухов. Вот поверженный рейхстаг, на стенах которого он, подполковник, ставит свою подпись солдата-победителя... Вот он – Главнокомандующий Группой советских войск в Германии, Начальник Генерального штаба Во- оруженных Сил, первый заместитель министра обороны СССР, теперь Главнокомандующий Объединёнными вооружёнными силами государств – участников Варшав- ского Договора, Маршал Советского Союза… Везде, где ни приходилось служить, маршал ста- рался не уронить достоинство советского солдата. По всему миру авторитет советского воина был так высок, что иного достойного и уважаемого противника солдату Запада не было ни в литературе, ни в кино, ни в драма- тургии того времени. А в жизни было еще нагляднее. Мало кто осмели- вался перечить советским военачальникам или даже сол- дату в мелких бытовых ситуациях. И мир на планете стал реален, исчезли большие войны, а мелкие быстро «ту- шились», не успев разгореться. 211

Александр ЛЫСЕНКО Правда, всё это давалось нелегко и не так просто, но в целом, казалось, жизнь, уже достаточно большая, была прожита не зря… Вот и тромбонист напомнил о далекой молодости кстати… На следующий день маршал, как и обещал, пришёл к заветному забору один, с зонтиком и почти в таком же спортивном костюме. Тромбонист не заставил себя ждать и вскоре оказался рядом, обогнув где-то забор. Они пожали друг другу руки и опять углубились в дебри музыки и жизненных вопросов. В конце встречи маршал вдруг сказал: « А что до советского Главнокомандующе- го – не волнуйся, завтра он улетает, ваша жизнь будет снова спокойной!» «Не может быть! – воскликнул тром- бонист. – Смотри какие тучи!» «Улетит, улетит!» – мах- нул он на прощание рукой. Не прошло и суток, как тучи над городком стали рассеиваться, дождь полностью прекратился, на аэро- дром привезли оркестр и солдат почётного караула. На- чался процесс торжественных проводов Главнокоманду- ющего. Вдруг во время пути по ярко-красному настилу маршал стремительно свернул к оркестру, только что сделавшему паузу по протоколу. Никто не мог сообра- зить, в чем дело, а Главнокомандующий прямиком на- правился к тромбонисту, замершему от удивления. Те- перь он, конечно же, узнал своего русского друга, только он не был в спортивном костюме, а в великолепном па- радном мундире Маршала СССР со всеми регалиями и наградами. Маршал дружески пожал ему руку: «Привет! Я же сказал тебе вчера, что Главнокомандующий улетит. Вот видишь!» Над аэродромом повисла мертвая тишина. Глаза тромбониста, кажется, издавали легкий хрустящий звон. – Та, та, та… – только и мог произнести музыкант. – Ну, пока! – рассмеялся маршал и пошёл восста- навливать протокол отбытия Главнокомандующего. 212

После последних аккордов, прозвучавших вслед ис- Александр ЛЫСЕНКО чезающему самолету, весь оркестр бросился к тромбо- нисту: – Ты что? Знаком с самим Главнокомандующим?! Откуда? Почему скрывал все это время? Мы тут две не- дели репетировали, как заведённые! А музыкант, уже оправившись от такой встречи, произнёс густым басом: – Это старый друг мой, репетировали вместе, он тоже тромбонист. Вот и общались эти дни, не до вас, братцы, было! На следующее утро тромбониста вызвали в штаб, где вручили ему ключи от новой квартиры и погоны сле- дующего воинского звания, – так, на всякий случай, а то вдруг Главнокомандующий спросит: «А как там мой друг-тромбонист?» О ТОМ, ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ ВАСИЛИЙ КАТАНОВ… Историческая юмореска Наш край славен не только рождением великих пи- сателей. Вряд ли есть на провинциальной Руси ещё одна такая местность, где бы жило и, слава Богу, здравствова- ло такое ожерелье великолепных краеведов. Виталий Сидоров, Владимир Власов, Виктор Лив- цов, Александр Венедиктов… Звездой первой величины сияет средь этих достос- лавных имён имя Василия Катанова. Уверяю Вас, нет ничего про Орловский край такого, чего бы не знал Ва- силий Катанов. Несколько раз бывало при мне, как некоторые досу- жие доки пытались сообщить Василию Катанову нечто 213

Александр ЛЫСЕНКО об Орловском крае такое, что бы явилось для него но- востью. С чисто русской деликатной терпеливостью Васи- лий Катанов выслушивал это сообщение, выслушивал до конца, а потом, в ответ, приводил к сведению сообщателя такие подробности сообщенного им факта, о которых тот и понятия не имел. Подвигло меня к перу как раз желание поведать на- шим читателям факт, о котором наши краеведы, даже сам Василий Катанов, смею думать, не знают. Не могли знать, потому что об этом мало кто знал. А те, кто знал, предпочитали помалкивать, ибо пускать- ся в разговоры об этом было не принято. …На сверкающем полировкой столике, плотно при- двинутом к подоконнику, в кабинете первого секретаря Орловского обкома партии, расположился макет. Макет изображал будущую центральную площадь Орла, ту самую, поныне зовётся площадью имени Ле- нина, по которой с удовольствием и достоинством про- хаживаются нынешние орловцы. А в те дни, о которых идет речь, на месте этой ныне красивой, просторной площади тарахтели трамваи, гуде- ли автомобили, сновали полчища делового, спешащего люда. Площади не было, была безалаберная, шумная, грязная улица… Площадь изображена на макете, вокруг которого степенно стояли члены бюро Орловского обко- ма, тогдашнего высшего арсенала, в их руках была со- средоточена верховная орловская власть. Члены бюро стояли вокруг макета в строгом поряд- ке. Каждый чётко знал свое место. Доминировал, разумеется, человек, за глаза его ко- ротко именовали «Первый», «Сам», «Хозяин», «Отец». А в глаза называли по-сыновьи: Фёдор Степанович. Был он массивен, сед, величав и молчалив. 214

Он вдумчиво рассматривал макет и медленно пере- Александр ЛЫСЕНКО водил взгляд на то место за окном, где этот макет должен был найти воплощение. Разница между красивым макетом и безобразием, которое простиралось за окном, была настолько рази- тельная, что это вносило в душу полное успокоение. Трезво и твердо можно было поручиться, что бес- порядок, сутолока, транспортно-человеческое месиво за окном преобразуется в прекрасную, тихую, бестран- спортную площадь не раньше, чем через сто лет. Эта очевидность внушила Первому хорошее отно- шение к макету. Макет был утвержден. Все члены дружно поздравили инициатора идеи и проекта создания площади, самого молодого среди властного арсенала – первого секретаря горкома партии Альберта Петровича Иванова. Этот человек разительно отличался от остальных присутствующих. И не только молодостью. Если все другие члены бюро были монументальны и как бы ма- рионеточны, то Альберт Петрович был живой, непосред- ственный, с веселым, озорным блеском в глазах. Он часто заставлял морщиться, но его терпели. Он нужен был Первому, потому что был талантли- вый специалист строитель. А строили в ту пору мно- го, вся страна была стройкой, и наш город, и область тоже. Серьёзным недостатком Альберта Иванова в глазах Первого была чрезмерная решительность в осуществле- нии идей. А от идей светлую голову Альберта Иванова прямо распирало. Когда он входил в кабинет к Первому, тот пугался. «Опять с идеей пришел!». И после ухода Альберта Иванова долго приходил в себя. 215

Александр ЛЫСЕНКО Но все же терпел. На съедение не отдавал и даже продвигал. Имело значение и то, что в ЦК партии знали Аль- берта Иванова. Знали, что в области строительства – это голова. И даже однажды дали орден за блестяще организо- ванную стройку. «Он нам нужен, как дрожжи, – думалось Первому. – Тесто замешивать из него опасно, от таких всего ожи- дать можно, а для встряски-будоражки нужен…» Недаром, недаром опасался Первый Альберта Ива- нова. Первый проживал в доме напротив обкома и с рабо- ты и на работу хаживал пешком. Когда он выходил их обкома, милиционер-охранник звонил другому милиционеру-охраннику, который рас- полагался в подъезде: – Вышел. А когда Первый скрывался в квартире, милицио- нер-охранник из подъезда докладывал в обком: – Пришёл. Первого сторожили, так было положено. Пересекая трамвайные пути и наблюдая людское столпотворение, Первый мечтательно вспомнил макет будущей площади и вдруг с сожалением подумал, что до того, когда макет превратится в площадь, он, разумеется, не доживет… Но сожаление это мигом прошло, когда Первый представил себе, какая будет изнурительная суета и все- ленский переполох при создании площади… Котлованы, стройматериалы, гравий, песок, ас- фальт… Экскаваторы, бульдозеры, катки…. Всё будет разворочено, разбито. Воздух пропитает- ся соляркой, битумом… 216

«И, как говорится, слава Богу, что я до этой каните- Александр ЛЫСЕНКО ли не доживу», – облегченно подумал Первый и заснул. Но он все же недооценил Альберта Иванова. Тот по природе своей не походил на дрожжи. Это был динамит. Вернувшись с утверждённым макетом к себе в горком партии, он скомандовал строителям аврал. Под прикрытием темноты на площадь были стянуты сотни самых квалифицированных строителей, мощная строи- тельная техника и стройматериалы. По чётко и заранее продуманному графику началась работа. Убраны были трамвайные рельсы, различные убо- гие строения и будки. Пространство перед обкомом пар- тии было очищено, выровнено, утрамбовано и заасфаль- тировано. Площадь была облицована гранитом. Выса- жены ели, разбиты клумбы. Альберт Иванов руководил сооружением площади, как маршал Жуков сражением. Как маршал Жуков, он превосходно разбирался в профессиональных и человеческих качествах своих под- чиненных. И они действовали самостоятельно. К утру всё было сделано. Родилась площадь, кото- рую мы сейчас видим и которой любуемся. Строители «облизали» площадь, убрали технику и ушли спать. Ушёл спать и Альберт Иванов. Дело было сделано, оставалось ждать последствий. «Самоволки не было. Макет был утвержден», – успокоил он себя. Но последствий, конечно, не могло не быть. Революционных скачков Первый не выносил… Фёдор Степанович проснулся, как всегда, рано. Сказывалась деревенская привычка. Попил чаю и вы- шел на лестницу. 217

Александр ЛЫСЕНКО Сторожевой милиционер вытянулся и поздравил с добрым утром. Федор Степанович поздоровался с ним за руку и спустился вниз. Милиционер доложил в трубку: – Вышел. На улице сверкало солнце, ярко синело свежее небо, плыли белым-белые облака. На душе Первого было бла- гостно и тихо. Он сделал несколько шагов по направле- нию к обкому – и ноги его отказались дальше идти. Фе- дор Степанович перестал соображать, где он находится. В какой стороне, в каком городе… Перед ним маячило видение, мираж, сильно напоминающий вчерашний ма- кет. Он крепко зажмурился, энергично распахнул веки – мираж не исчезал. Фёдор Степанович протер глаза, достал из кармана и надел очки. Мираж оказался явным. Вместо грязной, трамвайно-автомобильной улицы перед Первым прости- ралась новенькая, чистая, прекрасная площадь. «А мо- жет, у меня того? Склеротическое явление?... – подума- лось Первому. Как человек сугубо основательный, он решил в этом убедиться. Вернулся в подъезд и посмотрел на милиционера. Тот вытянулся, как всегда, по стойке «Смирно» и предупредительно спросил: – Вызвать машину? Фёдор Степанович продолжительно посмотрел на него и, махнув рукой, сказал: – Не надо. Повернулся и вновь вышел на площадь. Милицио- нер снова доложил в трубку: – Возвращался. От машины отказался. Снова вы- шел. Фёдор Степанович оглядывал площадь и в душе его закипело раздражение, потом гнев, потом ярость. 218

Отчего он не знал. Александр ЛЫСЕНКО У него было ощущение, что кто-то из-под его ног вытащил твердую дорогу и заставил идти по болоту, прыгая по мшистым кочкам и раскачиваясь среди топи… Он взглянул на горком партии и подумал: «Ну, стервец, погоди… Зарвался! Закину в прорабы, никакой ЦК не поможет!» – Ты никак из начальства? – услышал он голос ста- рушки, которая стояла рядом и тоже, разинув рот, огля- дывала площадь. – Это вы ладно учинили, – не дожидаясь ответа, продолжала она – Слава Пресвятой Богородице, что при- велось до смерти такую красоту увидеть. Дай вам Бог здоровья и успехов в руках и делах! Старушка низко, в пояс поклонилась Фёдору Сте- пановичу. С её лёгкой руки около Первого мгновенно образо- валась толпа прохожих. Слышалось искреннее, едино- душное одобрение и благодарность. – Вот так бы всегда о людях заботились! – по- доброму гудела толпа. – Спасибо, Фёдор Степанович! – Дай Бог тебе здоровья, родной! – Сердечный ты человек! – Оттого, видать, и поседел, что за людей стара- ешься! – Подольше сиди наверху, не покидай нас! – А его не отпустим. До Москвы дойдем! – Какую красоту в городе соорудил! Его не только мы, его наши внуки и правнуки будут помнить! – Спасибо. Окружённый восторженной толпой, Фёдор Степа- нович проследовал в обком. В приёмной его ожидали все члены бюро. Кроме Альберта Иванова. 219

Лица у всех были строгие, бледные, возмущенно- обиженные. Все приготовились к расправе над политическим хулиганом. К Фёдору Степановичу подпорхнул гладкий помощ- ник. – Я вызывал Иванова. Он спит. Сказал жене, чтоб не будили. Члены злобно зашипели: – Бандит! – Самоуправец! – Надо за ним милицейский наряд послать! Помощник спросил: – Приказать разбудить? Фёдор Степанович ответил: – Зачем будить? Пусть отоспится. Мы ночью спали, а он работал. Результативно. Вот если бы все наши ре- шения так быстро и качественно претворялись в жизнь, у нас бы давно коммунизм наступил… А вам, уважае- мые члены бюро, надо поучиться у Иванова заботится о народе. Пойдите на площадь, послушайте… И Фёдор Степанович скрылся в кабинете. Члены бюро кинулись к телефонам поздравить жену Альберта Иванова. А Альберт Иванов спал. Есть свидетельства, что после сражений полковод- цы тоже спали. Но уж это-то для Василия Катанова, конечно, не в новость… 220

Аркадий МАР г. Нью-Йорк, США Прозаик и журналист. Член Сою- за писателей СССР, Союза писа- телей России, МГО Союза писа- телей России, Союза писателей Узбекистана и международного ПЕН-клуба, главный редактор га- зеты «Русскоязычная Америка» (Нью-Йорк). Автор четырнадца- ти книг повестей и рассказов ЭТЮД СКРЯБИНА Я закрываю глаза и представляю себе эту тяжелую дорогу: сначала нужно подняться на три ступеньки, перешагнуть через высокий порог, открыть скрипучую дверь – в глаза брызнет стена яркого света, сотни голов повернутся в мою сторону, и под пулёметным обстрелом взглядов, в ослепительной тишине я подойду к роялю. Я буду очень волноваться – сразу появится слабость в ногах, вспотеют руки, и в совершенно пустой голове останется только одна мысль – не забыть наизусть. Чтобы обрести уверенность, прикоснусь рукой к полированному боку рояля, на счастье, тихонечко, реб- ром ладони нажму ля бемоль второй октавы, усядусь по- удобнее, увижу, как в зеркале, отражение своих дрожа- щих рук и положу их на клавиши. Мой хороший товарищ – рояль – узнает меня, хо- лодком клавиш остудит горящие пальцы, и я, наконец, начну. Я брошу руки на клавиатуру, рояль вздрогнет, про- снётся и яростно вызвенят октавы – начало 12 этюда Скрябина... 221

Аркадий МАР Профессор Яблоновский остановил меня в коридо- ре, крепко взял за рукав и сказал: – Молодой человек, завтра вы играете на концерте этюд Скрябина, опус 8, № 12. – Но профессор, – попытался отказаться я, – я со- всем не готов. И... потом у меня палец болит. – Какой палец, покажите? Сначала я выставил вперед указательный палец ле- вой руки, потом добавил ещё мизинец. – Нет, нет, голубчик, никаких возражений, – улыб- нувшись, произнёс профессор. – Мы вас уже и в прог- рамму включили. Значит, завтра, в семь часов вечера, готовьтесь... Со стен консерваторского коридора на меня гордо смотрели портреты великих пианистов и композиторов. И мне показалось они улыбаются, предчувствуя мой зав- трашний позор. Я взял в деканате разрешение порепетировать в Большом зале и уныло побрел на второй этаж... Лакированный, словно начищенный сапожной вак- сой, рояль мирно дремал в углу и был похож на старич- ка, задремавшего за газетой. – Ничего,– подумал я. – Сейчас проснёшься. Я выдвинул рояль на середину сцены. Он, как ре- бёнок, не хотел просыпаться, упирался колёсами в пол. Но я поднял крышку, удобно сел, попробовал педали и вдруг почувствовал, как рояль вздрогнул, насторожился, заглянул мне в лицо всеми своими чёрно-белыми клави- шами и попытался угадать, что сейчас заиграю. Тихо, правой рукой, я нажал ноту ми, затем ре диез. Звуки рождались из самого сердца рояля, – и мелодия Бетховенской «Элизы», изящная, как севрский фарфор, засветилась и поплыла в тёмный, пустой зал. Я закрыл глаза – музыка вдруг обрела тело, пре- вратилась в грациозную девочку, я позвал её к себе. Она 222

появилась откуда-то из-за рояля, церемонно присела в Аркадий МАР книксене и, не касаясь пола, поплыла в зал. Я заглянул в её широко раскрытые глаза – в них жили старинные канделябры, менуэты и парики, обсыпанные мукой... Заскрипела дверь, из-за неё показался рыжий па- рик, и я узнал однокурсницу Светку. – Слушай, маэстро,– сказала она. – Так ты на кон- церте играешь? Я уже и афишу видела. Спешите – един- ственная гастроль! Маэстро Воронцов проездом из Па- рижа в Ташкент. – Не издевайся, не напоминай о будущих минутах позора. – Сыграй, послушаю,– заявила Светка, удобно устраиваясь в кресле. Я выдохнул весь оставшийся в лёгких воздух и взял предельный темп. Потом закрыл глаза, но ничего не при- ходило, в голове путались какие-то посторонние мысли: в кинотеатре «Пионер» опять пустили «Зеркало» Тар- ковского, нужно наконец-то отдать четыре рубля, взятые в долг у Серёжи Оздоева. – Слушай, маэстро,– сказала Светка, – что ты па- никуешь, да всё нормально. Темпик высший, и октавки чистенькие. Только, наверное, не представляешь, о чём эта музыка. Влюбился, похоже Скрябин, в какую-то ро- ковую женщину. Давай, начни сначала. Я начал снова и честно попробовал представить себе эту женщину. Она явилась мне цыганкой в широ- ченной красной юбке, плечи были укутаны в оренбург- ский пуховый платок и почему-то говорила: «Дай пога- даю, красавчик». – Да ну, бред какой-то, – сказал я и остановился. – Никакой любви тут нет. – Конечно, здесь одна любовь, – не согласилась со мной Светка,– сейчас докажу, только Валеру приведу, он рядом, в столовой. Он тебе тоже в два счёта объяснит, что это любовная музыка. 223

Аркадий МАР Светка вышла из зала, я закрыл крышку рояля, на прощанье погладил его лакированный бок и пожелал спокойной ночи. У дверей столовой я наткнулся на валторниста Ва- леру. – Ну, что ты, старик, – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Это же элементарно. Двенадцатый этюд Скря- бина – это море. Летом я плавал по Черному морю на теплоходе, штормяга была – ужас. Вот представь себе... – Ладно, перебил я, – спасибо. – Попробую пред- ставить. Я снял плащ с вешалки в раздевалке и вышел на улицу. Наша консерватория, наверное, единственная в мире носит корсет. После землетрясения рабочие креп- ко-накрепко обтянули её рельсами, и консерватория стала напоминать старую даму, затянувшую грузное тело в корсет и вдруг застывшую в неподвижности, не успев надеть модное платье. Я поднял воротник плаща, глубоко засунул руки в карманы и пошёл на автобусную остановку. С рекламной тумбы в лицо заглянули красные буквы: Михаил Ворон- цов. «Ведь это же обо мне», – вдруг понял я. Я подошёл к афише вплотную и зачем-то начал во- дить пальцем вдоль каждой строчки. КОНЦЕРТ 28 октября в Большом зале Консерватории состоится концерт, посвящённый годовщине Великого Октября. В программе: Бетховен. 3-я симфония. Исполняет симфонический оркестр Хачатурян. Танец с саблями. Унисон скрипачей Скрябин. Этюд, оп. 8, №12. Исполняет Михаил Воронцов 224

Неожиданно набежала черная мохнатая, вся в оран- Аркадий МАР жевых прожилках туча, вмиг затянула ещё недавно го- лубое небо, и вот уже медленно и лениво упали первые капли, разведчики дождя. Дождь-пианист давал городу осенний концерт, разыгрывая на клавиатуре домов и мостовых свою водную сонату. И, словно боясь опоз- дать к началу концерта, люди торопились занять места в подъездах домов, под раскидистыми кронами деревьев. А потом, молча, стояли и слушали... К остановке подкатил автобус, я вскочил на поднож- ку и двери закрылись, буквы на афише стали удаляться, потом расплылись в одно красное пятно и исчезли со- всем. Завернув за угол, автобус набрал скорость. Ско- ро потянулись одноэтажные дома, появились заборы, все как один окрашенные в зелёный цвет. Дождь пошёл сильнее, непрозрачной тканью занавесил толстые авто- бусные стёкла, и как ни вглядывался я сквозь них, за ок- ном висела тусклая серая пелена. Наконец, автобус остановился, водитель громко произнес: – Приехали, товарищи, конечная. И я, стараясь не попасть в лужу, спрыгнул с под- ножки. В этом районе я не был уже, чёрт знает, сколько времени и теперь озирался по сторонам, стараясь узнать что-нибудь знакомое. Может быть здесь? Я подошёл поближе. Да, это был тот самый дом. Я поднялся на приступку, увидел знакомую дверь. Как и раньше, она была обита чёрным дерматином. Когда-то блестящий, лоснящийся дерматин потускнел от времени, покрылся глубокими паутинками морщинок и лишь аккуратный квадратик медной плас- тинки тускло выделялся на его тёмном фоне. Мария Ивановна ВЕРБА Учитель музыки 225

Аркадий МАР Я покрутил старинный звонок, за дверью послы- шались медленные неуверенные шаги, дверь приоткры- лась, и я увидел Марьиванну. – Постой, постой, кто же это ко мне пришёл? Не- ужели Воронцов, – сильно щурясь, сказала она. – Простите, Мария Ивановна, давно собирался зай- ти, да, все некогда. – Ладно-ладно, не оправдывайся. Проходи, только помнишь небось, что ботинки снимать нужно? Она прошла вперёд, в комнату, и лишь сейчас, на свету я заметил, как она постарела. Совершенно седые её волосы поредели, но, как и раньше, были аккуратно уложены и заколоты большим гребнем. – Ну-ка, сядь, я на тебя смотреть буду, – сказала Марьиванна. – Вырос-то как, возмужал. А помнишь, когда в первый класс ко мне пришёл, совсем маленького росточка был. Ну, рассказывай! – У меня все нормально, Марьиванна, лучше ска- жите, как вы. – Да вот, уже три года, как на пенсии... Но всё рав- но не могу без детей, ведь всю жизнь вас учила. Затащу к себе соседских ребятишек и играю им Шопена и Рах- манинова. Сначала ёрзают на стульях, шумят, а потом, слышу, затихают, значит думать начинают... Да, ты, на- верное, замёрз? Давай чай пить. Марьиванна постелила на стол старенькую пёструю скатерть, расставила чашки, достала из массивного бу- фета варенье, и мы сели пить чай... – Ну-ка, покажи ладони, – вдруг попросила Марь- иванна. Я протянул ей руки ладонями вверх. Своими сухи- ми, покрытыми старческой гречкой пальцами, она ле- гонько ощупала мои подушечки. – Мозолей нет, – покачала она головой, – совсем не занимаешься. Ну, хватит чаи гонять. Садись за инстру- мент, порадуй старуху. 226

Я сел за фортепиано, – это был старый знакомый Аркадий МАР «Красный Октябрь», научивший меня играть. Обернув- шись к Марьиванне, я улыбнулся ей и начал «Василёк, василёк, мой любимый цветок» – мой самый первый но- мер. Как и в глубоком детстве, на ноте соль третьей ок- тавы не хватало белой костяной пластинки. – Ну, хватит воспоминаний, – сказала Марьиван- на, – над чем сейчас работаешь? – Завтра концерт в Большом зале. Буду играть этюд Скрябина. – Опус 8, номер 12? – Быстро спросила она. Я кивнул и приготовился начать. – Погоди, погоди. Марьиванна почему-то закрыла глаза, откинулась на спинку стула и, мне показалось, что она ушла куда-то далеко-далеко из этой комнаты. – Играй, – вдруг тихо сказала она... ...Я взял последний аккорд, обернулся. Марьиванна всё сидела с закрытыми глазами, потом резко встала, подошла к буфету, выдвинула ящики, достала бережно завернутый в бумагу пакет, вернулась к столу, сдвинула в сторону чашки и развернула бумагу. Я увидел альбом с красной сафьяновой обложкой, к которой была прикреп- лена пластинка с гравировкой: Революционному бойцу МАРИИ ВЕРБЕ от командования 6-ой Кавбригады – Что, не ожидал? – улыбнулась Мирьиванна. – Не всегда же я старухой была. Она перевернула обложку. С пожелтевшей от време- ни фотографии с оторванными краями на меня смотрела молодая Марьиванна. Одетая в красноармейскую форму, она сидела на коне, грозно сдвинув брови под будёнов- ским шлемом. Видно было, как трудно давалась ей эта 227

Аркадий МАР серьёзность, казалось, еще секунда – и она весело рас- смеётся. – А вот наш эскадрон, – сказала Марьиванна, пере- вернув следующий лист. Шестеро ребят, моих ровесников, напряжённо и внимательно вглядывались с фотографии в моё лицо. – Это Вадим Авдющенко, – произнесла Марьиван- на, – сочинял прекрасные стихи. Погиб под Каховкой. А вот Серёжа Чернавский, мечтал стать скрипачом. Погиб уже позже, под Варшавой, в двадцатом... Ваня Репин – очень любил лес, хорошо рисовал. Его унесла Отечественная, похоронен в Сталинграде. Фархад Усма- нов, мечтал выучиться на геолога. Басмачи убили. Жо- рик Удовиченко, наш фотограф. Погиб на Халкин-Голе. А это Саша Воронин, хотел стать лётчиком и стал им. Не вернулся из Испании. Я смотрел на их юные лица и думал: а я смог бы умереть под Каховкой в восемнадцать, в тридцать шесть не вернуться из Испании, в сорок два погибнуть в Ста- линграде? Марьиванна перевернула еще один лист, и я уви- дел... афишу. Этот маленький лист тёмной шершавой обёрточной бумаги трудно было назвать афишей, но на нём от руки красной тушью было написано: КОНЦЕРТ Завтра (28 октября) в казармах 6-ой Кавбригады на реквизированном у буржуев рояле наш товарищ красный боец МАРИЯ ВЕРБА исполнит революционные сочинения: Этюд Скрябина, Этюд Шопена и песню «Интернационал» СМЕРТЬ МИРОВОЙ БУРЖУАЗИИ! 228

– Но концерт не состоялся, – сказала Марьиванна. – Аркадий МАР Нашу бригаду подняли по тревоге, белые прорвали фронт... Времени-то сколько? – она посмотрела на часы. – Поздно уже. Иди Миша, иди милый. Тебе нужно как следует выспаться. Завтра же играешь. – Марьиванна, – сказал я. – Можно вам руку поце- лую... Я вышел на улицу и оглянулся. На тёмном фоне едва заметно выделялась медная пластинка. Я вернулся, по- дышал на медный квадратик и несколько раз провёл по нему рукавом. И медь, согретая моим дыханием, вдруг заблестела, высветила буквы: Мария Иванова ВЕРБА Учитель музыки... Я поднялся на три ступеньки, перешагнул через вы- сокий порог, открыл тяжёлую скрипучую дверь – в глаза брызнула стена яркого света. Сотни голов повернулись в мою сторону и под пулёметным обстрелом взглядов, в ослепительной тишине подошёл к роялю. Чтобы обрести уверенность, прикоснулся рукой к его полированному боку, на счастье, тихонечко, ребром ладони нажал ля бемоль второй октавы, уселся поудоб- нее, увидел, как в зеркале, отражение своих рук и поло- жил их на клавиши. Мой хороший товарищ – рояль – узнал меня, холод- ком клавиш остудил мои горящие пальцы и я, наконец, начал. Я бросил руки на клавиатуру, рояль вздрогнул, про- снулся, и яростно зазвенели октавы – начало 12-го этюда Скрябина. 229

Аркадий МАР ПРОВОДЫ ХОЛОСТЯЦКОЙ ЖИЗНИ Мы сели за столик в третьем ряду, прямо под кар- тонной табличкой: «Приносить и распивать спиртные напитки строго воспрещается!» и Лёша достал из порт- феля бутылку «Столичной». Тут же к нам подошла дородная официантка и пре- дупредила: – Мальчики, разливайте водку аккуратнее, чтобы не было видно. – Конечно, конечно, – согласились мы и убрали бу- тылку под стол. – Что заказывать будете? – лениво поинтересова- лась официантка, достав из кармана несвежего фартука исчерканный, с оторванной обложкой блокнот. Лёша взял со стола меню, перевернул красно-жёл- тую глянцевую обложку с большой яркой красной над- писью в центре: «Кафе \"Элегия\"» и неторопливо начал читать: – Холодные закуски: холодец, варёный язык, салат фирменный «Элегия»... – Стоп, стоп, стоп! – остановила его официантка, от- бирая меню. – Мальчики, давайте сама скажу, что есть. Суп-харчо, бефстроганов с гречей. Блинчики с творогом, компот, чай, кофе, минералка... – А что с фирменным салатом, – поинтересовался Лёша. – Здесь же напечатано. – Мало ли что напечатано. В общем, два бефстро- ганов... Может ещё харчо принести? – Нет, нет, харчо не нужно – в два голоса отказались мы. – Не забудьте только бутылку минералки... – Сколько же мы не виделись? – спросил я. – По-моему, год или полтора, – ответил Лёша, по- думав. – Сейчас точно скажу... А-а, вспомнил. В тот день ты играл в Большом зале консерватории. 230

– Тогда это было десять месяцев назад, – сказал я. – Аркадий МАР Вы с Надей хлопали громче всех и, как сумасшедшие, вопили «Браво!» Знаешь, мне отчаянно хотелось спу- ститься со сцены, чтобы накостылять вам по шее. – Да ведь ты на самом деле гениально играл. После концерта мы намеревались подойти к тебе, но куда там: «толпой поклонниц окружён, стоял он...» чёрт, забыл, как дальше у классика. – Мальчики, – вмешалась в наш разговор офици- антка и ловко поставила поднос на стол. – Разбирайте бефстроганов. Минералку открыть? Она открыла бутылку, не торопясь, гордо отошла от нас, села за пустой столик и, смешно наморщив лоб, огрызком карандаша стала что-то отмечать в блокноте. – Выпьем за встречу, – предложил Лёша и налил по полфужера водки. Мы чокнулись, но хрустального звона не получилось. Дешёвые стеклянные фужеры от- ветили нам тусклым серым звуком. Выпив, мы начали есть остывший бефстроганов. – Гадость какая! – поморщился Леша, проглотив кусок. Настоящая элегия! – Оставь кафе в покое, лучше скажи, как там у вас с Надей? Скоро на свадьбу пригласите? – С Надей мы расстались, – отводя взгляд, произнес Лёша. – А насчёт свадьбы угадал. Свадьба у меня как раз завтра. Вилка выпала из моих пальцев на пол. Я наклонил- ся, поднял её. – Да, с тобой не соскучишься, – оторопело заме- тил я. – Поздравляю. На ком же женишься? Лёша вытянул из кармана пиджака цветную фото- графию, протянул мне. На ней была изображена улыбаю- щаяся девушка лет девятнадцати. Стояла она, небрежно облокотившись на капот какой-то роскошной перламу- тровой иномарки, и радостно махала кому-то рукой. 231

Аркадий МАР – Отличная у тебя будет жена, – сказал я, возвра- щая фотографию. –Да, – согласился Лёша. – Хочешь ещё похвастаюсь. Будущий тесть взял в свою фирму, обещал со временем сделать партнёром... Ну, хватит обо мне. Поговорим о твоих успехах. – У меня тоже многое изменилось. Во-первых, аспи- рантуру я бросил. – Как, бросил? – Вот так. В один прекрасный день заглянул себе в душу и прочитал там не очень приятную вещь. Нужно просто быть честным. – Витька, как же так? Всю жизнь у тебя были одни пятерки и играл ты прекрасно. – Хватит об этом. Теперь учу детишек в музыкаль- ной школе. Не знаю ещё, какой из меня выйдет педагог, но мне нравится. Я посмотрел на Лёшу. Он поставил фужер на ребро и думал о чем-то, раскачивая его из стороны в сторону. Мне очень хотелось спросить его о Наде, но в последний момент передумал и сказал совсем другое: – Кажется, у нас получились отличные проводы хо- лостяцкой жизни... Светильники под потолком вдруг несколько раз мигнули, и наша официантка бодро сообщила: – Всё, всё, мальчики, закрываем, расплачивайтесь и приходите завтра. Мы допили остатки водки, расплатились и Лёша сказал: – Ну, уж, нет. Моей ноги больше не будет в этой пар- шивой забегаловке! На улице, оказывается, было уже темно. Яркие звёз- ды, почему-то, хитро подмигивали мне с неба. Я сильно 232

зажмурил глаза, открыл опять, – звёзды на секунду ста- Аркадий МАР ли неподвижными, потом замигали еще сильнее. – Витя, можно с твоего телефона позвоню, – по- просил Лёша, – на моём батарейка разрядилась. Я протянул мобильник и Лёша набрал номер. – Добрый вечер, Вероника Эдуардовна, Аллочку можно к телефону? – каким-то неуверенно-виноватым голосом произнёс он. – Алексей, вас же просили поздно не звонить. В на- шей семье свои традиции и, когда в неё войдете, вам при- дётся их придерживаться... А Аллу сейчас позову. Было слышно, как Вероника Эдуардовна произнес- ла: «Тебя женишок просит!», и почти сразу молодой вы- сокий красивый голос сообщил: – Пока ты не звонил, я перемерила все свадебные платья. – Разве у тебя их так много? – удивился Лёша. – Конечно! Розовое – по последней итальянской моде – прислал из Милана папин друг. Со шлейфом – из Парижа – Виктория Ивановна. – Уверен, в любом из них ты будешь самой прекрас- ной невестой на свете. – Я ещё не всё рассказала, а ты перебиваешь, – оби- делась Аллочка. – И потом я так устала, пока мы с мамой выбирали туфли, перчатки. А какая будет фата!.. Лёша, мама собирается тебе ещё что-то сказать. – Алексей, завтра ровно в двенадцать дня мы вас ждём. И обязательно наденьте тот мальтийский костюм, что вам купили – в нём вы выглядите представительнее! – Вероника Эдуардовна, – вдруг попросил Лёша. – Я хочу пригласить на свадьбу старого товарища. Пожа- луйста. Вероника Эдуардовна немного помолчала, потом сказала: 233

Аркадий МАР – Я, конечно, не против, но, Алексей, вы долж- ны понять. Соберётся избранное общество, солидные люди... Лучше, да-да, лучше мы как-нибудь потом от- дельно пригласим вашего друга. Договорились? Вот и прекрасно! ... Аллочка у меня телефон отбирает. – Лёшенька, не обижайся на маму. Она же нам толь- ко добра желает... А теперь скажи, что любишь меня сильно-сильно! – Я люблю тебя сильно-сильно, – произнёс Леша глухим голосом. Он выключил мобильник, протянул мне и сказал: – Зайдём куда-нибудь, выпьем. Я посмотрел на часы. Короткая толстая минутная стрелка лениво уперлась в цифру одиннадцать, секунд- ная же, задыхаясь, как бегун на последних метрах дис- танции, из последних сил, рывками, тянулась вперед. – Лёша, – сказал я. – Хватит на сегодня. Утром ты должен быть в форме. Лучше пойдём, я тебя до останов- ки провожу. Я обнял его за плечи, подтолкнул вперёд. Он, как ребёнок, не сопротивляясь, сделал шаг, потом другой и, опустив голову, смотрел под ноги, будто боялся на что-то наступить. Мы, молча, дошли до остановки, где скучал боль- шой жёлтый «Икарус», с ярко освещённым салоном. Шофёр стоял рядом, докуривал сигарету. Наконец, он щелчком ловко откинул окурок в сторону, пнул широ- кий передний баллон, громко объявил: «Все, товарищи, больше ждать не будем», – и, ухватившись за поручни, прыгнул в кабину. Лёша вздрогнул, провёл ладонями по лицу, сказал: – Спасибо, старик. Очень рад был тебя видеть. Не обижайся. «Икарус» зафыркал, заскрежетал, и Лёша вскочил на подножку. Автобус плавно тронулся с места, мимо 234

меня медленно-медленно проплыла его длинная неук- Аркадий МАР люжая туша, стала удаляться, но я почему-то не мог ото- рвать взгляд и смотрел вслед. Вдруг я услышал, как взвизгнули тормоза, с лязгом открылась автобусная дверь, и увидел, что ко мне бежит Лёша. – Витька, – проговорил он, задыхаясь. – Не бросай меня сегодня. Я и сам не знаю, что со мной. Знаю только, что последний подонок... Ты не перебивай, не переби- вай, – он крепко сжал мои руки. – Я это точно знаю... На что польстился. На деньги, на жену, глупую как проб- ка... Подонок, какой же я подонок, – отпустив мои руки, упавшим голосом произнёс он. – Да всё равно уже ни- чего не поправишь. Я посмотрел в его, ставшее каким-то безразлич- ным, лицо и вдруг меня осенило. – Лёша, – медленно сказал я, – поехали к Наде. Он резко поднял голову. Как ты не понимаешь, ведь это я её бросил. Я! Он достал сигарету, прикурил лишь с третьей спич- ки, – у него дрожали руки, глубоко затянулся. Красный сигаретный огонёк то ярко вспыхивал, то покрывался тёмным налётом и тускнел. И мне почему-то показалось, что он похож на крошечное сердце. – Поехали, – наконец решившись, согласился Лёша. Почти все окна в Надином доме были тёмными, но её светилось розовым светом. Мы поднялись на чет- вёртый этаж, и я нажал на кнопку звонка. Послышались шаги, дверь открылась. На пороге стояла Надя. Увидев Лёшу, она вдруг сильно побледнела. – Здравствуй, – громко сказал я и дотронулся до её руки. – Не слишком поздно мы к тебе заявились? Она вздрогнула, будто очнулась от крепкого сна. – Всё в порядке, – произнесла она. – Половина пер- вого. Детское время. Заходите. 235

Аркадий МАР В тесной прихожей почему-то стоял туго набитый потрёпанный рюкзак. К нему был прислонен геологи- ческий молоток, с выжженными на рукоятке буквами «Гена И». Мы прошли в комнату, сели на тахту, застелённую пёстрой накидкой. Лёша зажал руки между колен и уста- вился в угол. – Может вы кушать хотите? У меня сосиски есть, – предложила Надя. – Нет, нет, не волнуйся, – отказался я. – Мы сытые. – А ты, Витя, по-моему, поправился, – заметила она. – Тебе это не идёт. – У меня совершенно нет силы воли, – объяснил я. – Стоит лишь увидеть конфеты или пирожное – не могу пройти мимо. – И я не могу, – улыбнулась Надя. – Наверное, это наследственное... Да, я о тебе часто вспоминаю. Веришь, иногда закрываю глаза и слышу, как ты играешь. При- гласи меня как-нибудь на свой концерт. – Обязательно, – пообещал я. – Посажу тебя в пер- вый ряд и буду играть только для тебя. Я посмотрел на Лёшу. Он по-прежнему глядел в угол, и я незаметно толкнул его локтем. – А ты, Лёша, как живёшь? – спросила Надя. Он пробормотал что-то неразборчивое. – Знаешь, Надя, – сказал я. – Прости его, пожалуй- ста. Он не может без тебя. У Нади порозовели щеки, и она нервным движением поправила волосы. – Я вышла замуж, – тихо произнесла она. – Уже два месяца. Мы оторопело уставились на неё. – Я чуть с ума не сошла, – голос её задрожал. – Чуть не сошла, когда ты меня бросил... Мне и жить не хоте- лось больше, – слёзы брызнули из её глаз, но она их не замечала. – Где же ты был эти полгода? Где, когда мне 236

было плохо?.. А теперь приходишь и говоришь: «Жить Аркадий МАР без тебя не могу?»... Ты... ты мне жизнь сломал! Она бро- силась на кухню и захлопнула за собой дверь. Мы сидели и боялись пошевелиться. Наконец, Лёша медленно встал и, на странно негнущихся ногах, пошёл к выходу. Мы вышли в прихожую, затем на лестничную пло- щадку и начали спускаться по лестнице вниз. РЕПЕТИЦИЯ Отвести Гнедого в город должен был дедушка, но накануне его просквозило, и с утра, морщась от боли, он лежал на старой курпаче, а бабушка Тожихон втирала ему в поясницу медвежий жир и причитала: – Ой-вой, седой весь, а не бережёшься. – Ладно, ладно, поберегусь, – соглашался дедушка, постанывая, и прибавлял: – Сильнее, сильнее втирай! Потом, опершись на руку, медленными глотками отхлёбывал из пиалы густой чай и говорил Насыру: – Придётся тебе отвести Гнедого. Хайдару ска- жешь – поясница одолела. И смотри, коня не горячи по- напрасну, а то галопом и галопом привык... Хайдар приходился Насыру дядей. Их у него два. Первый – дядя Алибек – хотя и живёт в другом райо- не, приезжает в гости часто. И подарки всегда привозит. Бабушке Тожихон – платок, или отрез на платье, дедуш- ке – новую тюбетейку, и Насыра не забывает. Дядя тор- жественно вручает подарки и довольно смеётся так, что Насыр видит, как ярким огоньком поблескивает у него во рту золотая коронка. Бабушка сразу начинает суетиться, накрывает на стол под старой урючиной, а дедушка закладывает плов. 237

Аркадий МАР После еды дядя Алибек рассказывет весёлые исто- рии, и долго ещё Насыр, вспоминая шумный его приезд, улыбается... Дядя Хайдар совсем не такой. Появляется он всег- да тихо, незаметно, просто появляется и всё, будто был вчера и позавчера. И подарков никогда не дарит. Прос- то садится где-нибудь в углу, вытаскивает из кармана записную книжку и фломастером чертит в ней какие-то значки. Насыр раз заглянул в книжку. На всех страничках были изображены пляшущие фигурки. Подумаешь? Так рисовать и он умеет. Даже лучше. Когда дядя Хайдар собирается домой, в город, ба- бушка украдкой вздыхает и незаметно засовывает ему в сумку свежие лепешки и крупный янтарного цвета урюк. А вечером говорит деду: – От танцев проклятых совсем прозрачный стал. Скачет, скачет в своём театре, тридцать лет уже, а все не женат. Ничего, я ему невесту приглядела – Ойнису, дочь почтальона Хамида. Приедет в следующий раз, обяза- тельно с ним поговорю... Но и в следующий раз поговорить бабушка не успе- ла. Под окнами вдруг загудела машина, и во двор во- рвался необычно весёлый дядя Хайдар. Он крепко обнял деда, потрепал Насыра за волосы и радостно закричал: – У меня скоро премьера! Наконец-то у меня пре- мьера! От неожиданности бабушка всплеснула руками, хо- тела что-то спросить, но дядя Хайдар уже рассказывал, что его спектакль утвердили, генеральная репетиция на- значена через две недели, а там и премьера. – И большая просьба к вам, ата – обратился он к дедушке. – Разрешите взять Гнедого? 238

– Сынок, первый раз слышу, чтобы в театре лошади Аркадий МАР выступали, – испуганно сказала бабушка. – Это моя режиссёрская находка, – с гордостью про- изнес дядя Хайдар. – Представляете, как будет ориги- нально! – Конечно, конечно, – поспешно согласился дедуш- ка. – Только наш Гнедой с норовом. Лучше я сам его при- веду. – Ну, я поехал, – вдруг начал прощаться дядя Хай- дар.– Ещё столько успеть нужно. Значит, ата, жду вас возле театра завтра. – Хайдар, – засуеталась бабушка, – подожди, шурпа почти готова, пообедаешь! Но дядя Хайдар уже сел в машину, помахал на про- щанье рукой и включил мотор... Если скакать прямиком через поля, до города – не- далеко, минут сорок. Только сначала нужно перейти че- рез речку Аксу. Гнедой остановился у брода, вытянул узкую морду и с шумом втянул влажный воздух. – Давай, давай, – поторопил его Насыр. Конь осторожно вошёл в воду, течение закрутило вокруг его ног крошечные воронки, но Гнедой уже вы- брался на другой берег, повернул назад голову и фыр- кнул. – Эй, ты куда собрался? – услышал вдруг Насыр звонкий голос, обернулся и увидел одноклассницу Гуль- чехру. – В город, – важно ответил Насыр. – А как это тебе дедушка коня доверил? – Так и доверил! Мы в театре выступать будем. – Ну да, – не поверила Гульчехра. – Кто вас туда по- зовёт! Там настоящие артисты есть. 239

Аркадий МАР – Вот и позвали. Мой дядя в театре самый главный... Ладно, некогда с тобой разговаривать, нам ехать нужно. – А ты потом расскажешь, как в театре было? Мы вечером всем классом к тебе придём... Хлопковые поля упирались в широкую автостраду, а за ней ровными кубиками виднелись девятиэтажные дома. Это уже город. Насыр направил Гнедого к автостраде и под его длинный мерный шаг начал думать, что, наверное, хо- рошо жить в городе. В нём хоть целый день ходи в кино или в зоопарк, и ещё там есть большое красное колесо. Насыр вспомним, как неделю назад сбежал с уроков и приехал в город. Лил сильный дождь, в парке людей совсем не было, и только усатый смотритель колеса одиноко скучал под навесом. – Хочешь покататься? – спросил он Насыра и, не дожидаясь ответа, предложил: – Не бойся, бесплатно покатаю, залезай быстрее! Насыр мгновенно оказался на жестком сиденье и крепко вцепился в железные штанги. Озябшее колесо заскрипело, медленно тронулось с места, и Насыр тоже начал подниматься вверх. Вдруг колесо замерло на самом верху и сердце Насыра тоже за- мерло, – до земли было далеко-далеко, город, закрытый сеткой дождя, совсем не был виден, и тогда Насыр по- гладил и легонько подтолкнул колесо, как гладил и под- талкивал дедушкиного Гнедого, когда тот упрямился и не хотел скакать дальше. Колесо перевесило вниз, набрало скорость на сле- дующий оборот, а Насыр смотрел, как дождь стекает с ярко-красного колеса и тоже кажется красным... На светофоре зажёгся зелёный огонёк, и Насыр чуть отпустил поводья. Гнедой повернул голову вбок, скосил на Насыра круглый зрачок, шагнул. 240

Дома Насыр давно пустил бы Гнедого галопом, Аркадий МАР чтобы ветер бил в лицо. Но в городе нужно ехать осто- рожно, внимательно следить за светофорами. Дедушка раз десять, наверное, напоминал об этом. Улица завернула направо, и на площади за фонта- ном Насыр увидел театр. Сбоку у колонны стоял коре- настый кудрявый парень в настоящей морской тельняш- ке и махал Насыру рукой. – Э-эй, – закричал он. – Правь сюда! Насыр подъехал к нему, остановился. – Это ты, что ли, должен лошадь привести? А мне сказали, что пожилой человек будет. – Я вместо дедушки, – объяснил Насыр. – Ну, тогда, значит, такая задача. Во-первых, давай знакомиться. Меня Толиком зовут, а прозвище – Бук- сир. Это потому, что на буксире по Каспию плавал. Во- вторых, требуется отбуксировать твоего скакуна через декорационный вход, – он показал рукой вбок, и только теперь Насыр заметил деревянный помост и в конце его две широкие створки дверей. Насыр легко спрыгнул с Гнедого, взял его под узцы. Гнедой осторожно ступил на помост, доски чуть за- скрипели, и конь насторожил острые уши. – Да не бойся, чудак, выдержат, – засмеялся Толик- Буксир и погладил Гнедого по глянцевому боку. За распахнутыми створками дверей в беспорядке лежали какие-то решетки, конструкции, крашенные в зе- лёный цвет фанерные кусты и деревья. – После утреннего спектакля остались, – объяснил Толик, – да ты, наверное, за кулисы в первый раз попал, – догадался он, заметив, как Насыр удивлённо оглядыва- ется по сторонам. – Тогда привыкай, а мне нужно идти технику настраивать. Осветителем я работаю. Самым главным в театре человеком. Читал Зощенко, а? И, рассмеявшись, Толик-Буксир куда-то пропал... 241

Аркадий МАР – Вот ты, где! – неожиданно раздался голос дяди Хайдара. – А что отец не приехал? – Его бабушка медвежьим жиром натирает. У него спина болит. – Не верю я в эти средства, – сказал дядя. – Скажи, что заеду на днях, лекарства привезу, – пообещал он. – И молодец, что Гнедого привёл. Как, думаешь, не под- ведёт? – Да он лучше любого артиста сыграет! – обиделся Насыр. – Только скажите, что нужно сделать? – Понимаешь, у нас в финале спектакля шах соби- рается в поход, и нужно, чтобы Тахир, он шаха танцует, проехал через сцену на коне. Вот и всё. – А он верхом умеет ездить? – поинтересовался Насыр. – Сейчас проверим. Веди коня за мной. Они зашагали через проход, заставленный декора- циями, и Насыр вдруг увидел ярко освещённую сцену. Там, громко переговариваясь, рабочие в синих комбине- зонах устанавливали большой дворец, и, подойдя по- ближе, Насыр, с удивлением обнаружил, что дворец сде- лан из толстого раскрашенного картона. В углу сцены, держась за спинки стульев, равно- мерно приседали девушки в коротеньких белоснежных юбочках. – Ой. смотрите, лошадь! – обернувшись, восклик- нула одна из них. – Хайдар Алиевич, это она в нашем балете участвовать будет? – Она, она, – быстро ответил дядя Хайдар и спросил: – Света, а Тахир где? Только что здесь же был! – Наверное, в гримерную пошел переодеваться. Сходить за ним? – Не надо, я сам. И дядя Хайдар помчался по маленькой лесенке, ве- дущей куда-то вверх... 242

Гнедой вдруг вытянул вперед длинную морду, с шу- Аркадий МАР мом втянул воздух и переступил ногами. – Э-э, крепче держи свою лошадь! – сказала Света. – А то она весь пол в решето превратит. – Не бойтесь, – ответил Насыр. – Гнедой большую дыру не пробьёт. Света рассмеялась. – Тоже успокоил. Да, если в полу будет хоть са- мая маленькая щель или выбоинка, то балерина может упасть – ведь мы на самых пальчиках танцуем. Посмотри! Она неожиданно поднялась на носочки так, что её белые балетные туфельки, казалось, совсем не касались пола, и легко пробежала до кулис и обратно. – Здорово! – восхищённо сказал Насыр, – а трудно так? – Это не очень сложное движение. Сейчас я готовлю новую партию, в «Лебедином озере», – вздохнула она. – Там действительно трудно... – Вот этот конь, – сказал дядя Хайдар, обращаясь к одетому в облегающее трико высокому парню. – Давай, Тахир, попробуй. – Ладно, – ответил Тахир, – сейчас он у меня затан- цует. Он подошел к Гнедому, небрежно похлопал по спине. Гнедой скосил большой зрачок, презрительно фырк- нул, оскалил зубы. – Он вас к себе не подпустит, – сказал Насыр. – Как это не подпустит? – разозлился дядя. – Что значит не подпустит? У меня репетиция горит, до пре- мьеры всего ничего осталось, а здесь какая-то лошадь капризничать будет. Пусти, я сам сяду! Он попытался сесть в седло, но Гнедой присел на задние ноги, зло прижал к голове маленькие уши и рыв- ком вздыбился вверх. 243

Аркадий МАР – Совсем коня забаловал, – произнес побледнев- ший дядя Хайдар. – Не лошадь, а зверь дикий какой-то. – И совсем не дикий, – не согласился Насыр. Он погладил Гнедого по гладкому, будто полирован- ному боку, ухватился за холку и через мгновение уже си- дел в седле. – Насыр, Насырчик, – просительно сказал дядя. – Ну, пожалуйста, сделай что-нибудь! Очень нужно, чтобы Тахир на нём проехал. Насыр наклонился к самому уху Гнедого и тихо, чтобы никто не услышал, прошептал: – Не упрямься. Ну, что случиться, если Тахир про- едется на тебе? Зато потом я буду рассказывать, как мы с тобой в театре выступали. И все будут завидовать и говорить: «Вот идёт Насыр – он настоящий артист, в театре вместе со своим конём выступал!» Дядя посмотрел на часы, нетерпеливо произнес: – Ну, как, будем мы сегодня репетировать или нет? Давай, Тахир, попробуй ещё раз! Тахир подошел к коню, но Гнедой вдруг подогнул ноги и опустился на пол. – Хороши штучки! – совсем разозлился дядя Хай- дар. – А на премьере он тоже выкинет что-нибудь по- хожее? Ладно, всё. Начинаем репетицию, – он хлопнул в ладоши. – Давайте сразу со второй картины. Света, де- вочки, ваш танец. А ты, Насыр, спроси у отца, может, он другую лошадь достанет? Нет, лучше я к нему сам заеду и попрошу... Уже начало темнеть, когда они выехали из города. Гнедой медленно шагал по дороге, с шумом вдыхая про- хладный вечерний воздух. – Эх ты, – ругал его Насыр. – Я так хотел, чтобы мы стали артистами. А ты что сделал? Всех подвёл, и дедушку, и дядю Хайдара, и меня. Что теперь я ребятам расскажу? Они целый год над нами смеяться будут. 244

Гнедой молчал, только иногда поворачивал голову Аркадий МАР и виновато оглядывался на Насыра. На заходящее солнце наползла толстая чёрная туча, похожая на грустную собаку с задранной вверх мордой. «Сейчас дождь пойдёт, – подумал Насыр. – Ну и хорошо, что пойдёт. Все будут сидеть дома, и никто не спросит, что было в театре...» Сильный дождь начался сразу, сбрасывая сплош- ные потоки воды на выгоревшую траву. Рубашка Насыра мгновенно промокла, и за шиворот потекли холодные струйки. Гнедой вздрогнул, прибавил ходу и понёсся гало- пом, выбрасывая из-под копыт мокрые комья земли. Продрогший, Насыр наклонился вперёд, лёг на спи- ну Гнедого и, почувствовав её тепло, прижался сильнее. «Ну и пусть, – подумал он. – Пусть в театре другие выступают. Зато Гнедой умеет скакать быстрее всех. Всё равно он – самый лучший конь на свете...» Бабушка Тожихон стояла у ворот, накрыв голову старым дедушкиным чапаном. – Наконец-то. Ой-вой, как промок! – запричитала она. – Иди быстрее в дом, согрейся. Насыр спрыгнул с седла, завёл Гнедого во двор. – Ну, как там, в городе? – спросила бабушка. – Хай- дар доволен остался? – Всё в порядке, – неожиданно для себя ответил На- сыр. – Завтра мы опять едем в театр. Будем репетировать. 245

Хелью РЕБАНЕ Хелью РЕБАНЕ г. Москва Прозаик, фантаст, член Сою- за писателей России, Союза писателей Эстонии, Академии российской литературы. Автор 6-ти сборников прозы и множе- ства журнальных публикаций. НЕ ВСЕ ДЕРЕВЬЯ ОДИНАКОВЫЕ Оглядываясь назад, постоянно вспоминаю тот вечер. Это была любовь с первого слова. Влюбиться с пер- вого взгляда у нас невозможно. В тот знаменательный вечер, получив, как и все мужчины, на работе флакон духов для жены, как всег- да, «Шанель», теперь уже номер пятьсот (каждый год эта древняя фирма разрабатывает одну-две новые вариа- ции), я скользил по туннелю домой, решительно ничего нового не ожидая. Я прекрасно знал, как пройдет вечер. В уютном домике (анахронизм, конечно, но это при- хоть финансиста, пожертвовавшего когда-то почти всё своё состояние на строительство нашего города), на сия- ющей чистотой кухне меня ждёт ослепительно красивая женщина. Стол накрыт. И дом, и эта женщина не те, что вчера. Но иногда я начинаю в этом сомневаться. Ведь стоит лишь открыть дверь, как она произносит всегда одни и те же слова: «Добрый вечер, дорогой! Ты устал? Сейчас будем ужи- нать». 246

Правда, одного взгляда в окно достаточно, чтобы Хелью РЕБАНЕ сомнений не было – тёмные силуэты деревьев медленно проплывают мимо. Подчиняясь генератору случайных чисел, гигантский круг, на котором расположены дома, непрерывно крутится. То быстрее, то медленнее. То, остановившись на мгновение, начинает крутиться в об- ратную сторону. А гигантский центр, где мы, мужчины, работаем, и цилиндрические туннели, ведущие к домикам, напоми- нающие мне рукав старинного аэропорта, неподвижны. Поэтому тот дом, что был вчера, и та женщина, сегодня уже уплыли. Иногда во мне пробуждается почти непреодолимое желание ответить на ежевечернее сияющее приветствие грубостью. Но я позволяю себе только вопрос: – Как тебя зовут? Реакция всегда одинаковая. Испуганное недоуме- ние. Ещё бы. Имена отменили двести лет назад. Я прекрасно понимаю, чем рискую, задавая этот вопрос. Когда-нибудь какой-нибудь из этих лучезарно улыбающихся штампованных женщин взбредёт в голову донести на меня. Но, кто знает – может именно этого я и хочу. В последнее время мне всё стало безразлично. Всё, что могло случиться, лучше, чем это. Двести лет подряд тебя встречают одними и теми же словами. Не знаю, мо- жете ли вы себе это представить. В тот вечер, войдя в дом, я удивился – свет на кухне не горел. Я не сразу заметил ее в темноте. Она стояла у окна. – Добрый вечер, – сказал я, включив свет. Она стояла вполоборота ко мне, скрестив руки на груди, отрешенно глядя на плывущие за окном тёмные силуэты деревьев и даже не шелохнулась. Ослепительно красивая. Такая же, как все. Стол не был накрыт. 247

Хелью РЕБАНЕ – А ужин? – глупо спросил я. – Ужина не будет, – вызывающе ответила она, про- шла мимо меня и удалилась в спальню, всем своим ви- дом давая мне понять, что я её раздражаю. Меня потрясли и её слова, и презрительный взгляд, брошенный в мою сторону. Приготовить еду в нашей кухне, оснащённой техни- кой и поступающими из люка в стене продуктами, прос- то. Чем я и занялся, обиженный. Но. Какую ностальгию навеяло её странное поведение! Напомнило мне старые добрые времена, лет двести назад. Словно провинив- шийся муж слишком поздно вернулся домой. Я ещё пом- ню те времена, а нынешняя молодёжь, конечно же, – нет. Впрочем, у нас понятие «молодёжь» относительно. Все мужчины имеют одинаковую идеальную, юноше- скую внешность. Все женщины – штампованное изда- ние допотопной «мисс Вселенной» две тысячи двухсо- того года. Какие дебаты тогда велись, какую выбрать внеш- ность для женщин, какую для мужчин! Мужчины у нас тоже все одинаковые – красавцы. По образцу и подобию «мистера Вселенной» того же года. Единственная причи- на, почему внешность женщин отличается от внешнос- ти мужчин, и почему вообще остались и те и другие, по-видимому, кроется в том (я этого точно не знаю, но подозреваю), что финансист, чьи идеалы равенства у нас воплощены, был неисправимым бабником. День рождения у всех нас тоже отмечается в один день. Чтобы никому не было обидно. И подарки все дарят друг другу одинаковые. Жены – бутылку старин- ного (я уже давно догадался, что это подделка) коньяка «Hennessy плюс Равенство». Мужья дарят женам духи, неукоснительно – «Шанель». Вы, конечно, понимаете, что все женщины у нас благоухают шанелью, а от муж- чин по праздникам разит... хм... равенством. 248

Впрочем, «жены», «мужья»… архаизм. Слово оста- Хелью РЕБАНЕ лось, но раньше такую женщину, уплывающую на следу- ющий день вместе с домом в другие руки, называли бы несколько иначе. Тут всё продумано. Если бы не такая смена, могла бы возникнуть привязанность. Какое уж тогда равенство. Поужинав в одиночестве, я, прихватив подарок, во- шел в спальню. Она и там стояла, глядя в окно, за кото- рым в темноте еле угадывались медленно плывущие чёр- ные силуэты деревьев. Лишь время от времени её лицо освещалось светом проплывающей среди деревьев ярко горящей буквы «Р». О случаях необычного поведения положено сооб- щать. Такое произошло впервые за двести лет… Впро- чем, мне глубоко плевать на их порядки. Вдруг она что-то сказала. Нет, мне не послышалось. Глядя в окно, она задумчиво произнесла: – Не все деревья одинаковые. Какое-то время я молчал, потрясенный её безрассуд- ной смелостью, а ещё больше тем, что она это заметила. – Да, – сказал я. – Не все. Она вздрогнула, резко повернулась ко мне. Враж- дебно глядя на меня, спросила: – Ты донесёшь на меня? – Нет. Хотя, похоже, ты этого очень хочешь. – Так вот, знай, – решительно продолжала она. – Мне плевать. Ничего более потрясающего она не могла мне ска- зать. – Я рад, – сказал я. – Идиот. Ты не понял – я не боюсь тебя. Мне всё равно. – А мне уже – нет. Я понимаю, как ты устала. Давай разденемся и ляжем в постель. 249