Пиши!

Владимир Петрушенко Владимир Петрушенко Второй Мы вышли во двор поиграть в футбол. Я и Макс. Меня зовут Ярослав. Мы ходим в один класс – 5 «А», сидим за одной партой. И живем в двух дворах друг от друга. Солн- це не сдается надвигающемуся вечеру, печет изо всех сил. Кажется, что облака с ним, как мы с мячом, тоже в футбол играют. Пинают, но не закрывают. Ладно, играем по жаре. В «американку». По очереди бьем и стоим на воротах. Вот я ударил на силу, а не на точность, и мяч пролетел мимо ворот, пролетел наше поле, закатился за бетонный коло- дец. Может, это как-то и по-другому называется: треснутая бетонная плита сверху накрывает почти засыпанную вы- рытую яму. Подходим. Слышим – «скау-скау-скау». Кутята скаучат под плитой. Как они туда попали? Или их кто-то бросил в колодец? А достать как? Трещина в плите узкая. Руку просунуть можно, но щенков достать трудно. Оказа- лось, для нас невозможно. Я позвал своего отчима Сер- гея. Он пришел с ломом и с трудом отодвинул кусок плиты, чтобы можно было двумя руками залезть… Достаем одного щенка. «Первый – мне», — говорит Макс, и забирает … Ще- нок симпатичный и как будто улыбается. Глаза такие до- брые. Наверное, обрадовался, что спасли. Достает Сергей еще одного. Второй. Это мой. Глаза грустные, как плачет. Да еще на левую переднюю лапку хромает. Жалко мне его стало. Захотелось что-то ему доброе и веселое сказать. «Здравствуй», — сказал я ласково. И все. И не знаю, как 201

“Пиши!” его дальше словами обрадовать. Не получилось. Взяли мы своих щенков и понесли по домам. — Это еще что такое?!!! — Встретила меня мама Вика у порога. — Щенок…, — говорю. Второй. Мой. — Я вижу, что щенок, не котенок. И куда ты его принес? — К нам. Будет у нас жить… Его в колодец бросили. «А ты не с нами живешь?» — Странный вопрос задает мама. — «Ты разве не знаешь, что у нас уже есть две собаки во дворе?». «Я- то здесь живу, и знаю, что у нас две собаки. У крыльца – Родя, и у сарая – Бакс. Его мы взяли как бы дополнительно, после того, как к нам лисица пробралась и подавила много курей в курятнике». Это я все подумал про себя. А маме сказал…глазами. Своими и щенячьими, которые смотрели на маму с просьбой и почти со слезами. А словами я ничего не сказал. Просто опустил голову. Что было потом? Я сказал вам – «почти со слезами». Вот потом отпало и «почти». Я плакал. Мне было очень жалко щен- ка. Я успел его полюбить и все время гладил его голову и спинку до хвостика… Он еще и хромает. Кто его пожалеет? Но мама, как Москва. Не сдается и слезам не верит… — Иди по соседям. Предлагай. Может, кто и заберет. — Сказала она и закрыла за мной и щенком калитку. — Куда идти? – хныча и вздрагивая всем телом, спро- сил я. — Куда глаза глядят. . . – опять как-то странно ответила мама с той стороны забора. Глаза глядели у меня плохо из-за слез, и я решил идти подряд по дворам. Наша родная соседка тетя Надя вышла на крыльцо. Родная –потому что рядом живет. И добрая. Я так надеялся. Поздоровалась, погладила щенка. А когда узнала, что для нее я принес щенка, показала мне на буд- ку, из которой как раз вылезла Лайка. Я сказал, пусть и у 202

Владимир Петрушенко вас, как у нас, будет две собаки, возьмите. Но тетя Надя не захотела, чтобы и у них было, как и у нас, две собаки, и сказала: «Может, и возьмет еще кто…». Дальше — хуже. Мне сразу с порога рисовали в воздухе головой «нет» и дядя Вадик, и дедушка с бабушкой Сергеевы из крайнего дома по нашей стороне… А на той стороне мне Валенти- на Петровна, что в нашем магазине работает, сказала, что война у нас, в республике ЛНР. Люди гибнут. Не то, что со- баки. Людей некому и некогда пожалеть. Что ж о щенках говорить. Я-то знаю, что у нас война. И с нашего огорода весной «град» стрелял, а потом в ответку нас пробомбили всю ночь. Мы в подвале сидели всей семьей. Подстанцию спалили, несколько домов и сараев разрушили… И минное поле мы с отчимом Сергеем обходили в поселке Золотое. Там таблички со словом «Мины» выскакивали из-за кустов, как пуголовки из болота, и пугали нас… «Я все знаю. Вой- на. И нашу республику не признают. Но война все равно когда-то кончается, а доброта должна жить вечно». Я так подумал и решил вернуться к маме. «Если выгонят щенка, и я с ним уйду. Не брошу я его. Умрет он один. Без еды и воды. И без доброты…» Я вернулся домой. Открыл калитку и закрыл глаза. Просто слышал, как подошла мама… Через неделю щенок уже не хромал. Маму Вику он по- любил больше всех. И я всегда знал, что моя мама самая добрая в мире. А я забыл от радости и имя ему придумать. Так и остался – Второй. 203

“Пиши!” Виктор Зубарев Не пара Говорят: «Два сапога – пара». Оказывается – не всегда. У одного офицера были высокие черные, всегда начи- щенные хромовые сапоги. Он их любил и постоянно за ними ухаживал. Казалось, радовались бы сапоги, да жили бы — не тужи- ли. Но, нет. Правый люто ненавидел своего левого близне- ца. Хотя левый всегда был приветлив и доброжелателен к брату. Но у правого всё равно находилось множество причин для нелюбви. Во-первых, когда офицер спотыкался о правую ногу, он плевался и расстраивался, ведь это – к неприятностям. И, наоборот, споткнуться о левую – к деньгам. Во-вторых, у левого гораздо лучше складывались дела на службе. Каждый день, когда маршировали на плацу, ко- мандир командовал: — Раз – два. Левой! Раз – два. Левой! И никогда не вспоминал про правую. А дома после службы было ещё хуже. Офицер снимал сапоги и ставил их рядом с туфельками жены, но так, что около них всегда оказывался левый, который потом всю ночь о чём-то щебетал с красавицами. Правому только и оставалось – злиться и строить планы, как отомстить ненавистному брату. И вот такой случай представился. Кот Васька сильно провинился и хозяин его даже поколотил. Забился кот в 204

Виктор Зубарев угол около правого сапога и со злобой смотрит на офице- ра. А сапог-провокатор шепчет Ваське на ухо: — Ты возьми и назло ему нагадь в левый сапог. Будет знать! Кот так и сделал. Когда это обнаружилось, Ваське досталось ещё больше, чем за прошлую провинность. А вонючий сапог жена выки- нула в дальний угол, подальше от своих туфелек, причём вместе с правым. Левый от ужаса разлуки с любимой начал сохнуть. Но хуже всего ему пришлось, когда, чтобы избавиться от кошачьей вони, сапог обработали какой-то химией. От этого он совсем высох и расклеился. Офицер расстроился, разозлился и по совету жены вы- бросил оба сапога. В том числе и красавчика правого, кото- рый такого поворота по отношению к себе явно не ожидал. Через несколько дней сапоги нашел инвалид, у которо- го не было правой ноги. Он повертел их в руках и за нена- добностью выбросил правый. А левый инвалид отремонтировал, привел в порядок и с удовольствием стал носить и ухаживать. Его завистник-братец так и остался на мусорке, где его и сгрызли мыши. 205

“Пиши!” Анатолий Градницын Мудрый ишак На базаре поймали вора, и собравшиеся вокруг люди стали требовать, чтобы его сурово наказали. Вором ока- зался мальчишка-беспризорник. — Отрубить преступнику правую руку! Никто не должен нарушать наши древние законы! – кричали злобные тор- говцы. — Дайте ему двадцать ударов палкой по пяткам. Это- го достаточно. Нищий отрок, пытавшийся украсть финик, большего не заслуживает, – успокаивал их толстый мул- ла. – Так мы поступим и по закону, и по справедливости. — Нужно отвести его к кадию. Пусть вора накажет чело- век, облечённый доверием султана, – требовали люди из толпы. — Отдайте его в наш корпус, мы из него воспитаем на- стоящего воина, и он навсегда забудет о воровстве, – пред- ложил янычар, шедший в кофейню. — Люди, опомнитесь! Он ведь совсем ребёнок и к тому же сирота, – вступилась за вора благочестивая женщина. – Не надо его строго наказывать. Ему нужна доброта и ма- теринская забота. Отправьте его служить евнухом в гарем к султану. — Мама, – дёргала её за рукав дочка-подросток, – он не вор. Посмотри, какой он красивый, и глаза у него честные. Мне бы такого жениха, когда вырасту. Долго ещё спорили люди, как наказать преступника, но к согласию так и не пришли. 206

Анатолий Градницын И тут появился известный всему городу своей мудро- стью Али Ходжа, ехавший на ишаке в чайхану. — О, мудрейший, скажи, что нам делать с вором? – спро- сили его люди и рассказали, что произошло. — Пусть мулла отрубит ему руку, как того требуют наши обычаи, – ответил Ходжа. — Нет, – возразил мулла, – я не палач, моё оружие не топор, а доброе слово. — Тогда пусть торговцы отведут его к кадию, и там свер- шится законное правосудие. — Нет! – закричали торговцы. Они-то знали, что попади они в руки кадия, тот сразу же посадит их в зиндан за об- ман покупателей. — Пусть эта благочестивая женщина отрубит ему руку, – продолжал Ходжа. — Я не смогу этого сделать, – заплакала женщина, – это дитя, и у него вся жизнь впереди. — Тогда пусть это сделает твоя дочь. Девочка не смогла сдержать слёз: — Я не могу искалечить своего будущего жениха. — Тогда пусть янычар, как это у них принято, побьёт его палкой по пяткам. Это будет справедливо и намного лучше, чем лишить его руки. Но янычар отказался, сказав, что он воин и не может обижать беззащитных. — Тогда пусть любой, кто пожелает, – обратился Ходжа к толпе, – сделает из него евнуха. Среди вас наверняка най- дутся умелые мясники и хорошие лекари. А девочка потом отведёт его в султанский гарем. Может, там и она найдёт свою судьбу. — Нельзя так делать! – закричала возмущённая толпа. – Султан запретил оскоплять правоверных! — Мама, я не хочу в гарем! – заплакала девочка. 207

“Пиши!” — Вот видите, – сказал Ходжа, – каждый из вас хочет на- казать преступника так, как считает нужным, но не может этого сделать, потому что другие люди препятствуют это- му, говоря, что наказывать нужно по-другому. И по-другому наказать вы тоже не можете, потому что этому препятству- ют ваши убеждения. Вот и получается, что каждый из вас хочет, но не может. Но каждый уверен, что только он знает, что такое закон, справедливость и доброта. А преступник остаётся безнаказанным. Так ведь? — Правильно, – согласились люди. – И как же нам по- ступить? — Не знаю, спросите у моего ишака, – ответил Ходжа. — Как так? Разве твой ишак умеет разговаривать? — Он был со мной в Мекке, и его сердце билось рядом со Всевышним. Поэтому он, может быть, скажет вам что-ни- будь мудрое. — Мудрый ишак, что нам делать? – взмолилась толпа. Но ишак лишь сосредоточенно молчал и только иногда потряхивал ушами и головой, отгоняя назойливых мух. — Ходжа, почему он молчит? Может, ты нас обманул? – заволновались люди. — Нет, – ответил Ходжа, – я никого не обманывал. Смо- трите, как напряжённо ишак думает. Он наверняка хочет сказать что-то мудрое, но не может этого сделать. Подобно вам. Вы ведь тоже хотите, но не можете. Но ослы и должны молчать. Это правильно. И только люди вправе произно- сить мудрые истины и поступать по закону и справедли- вости. Однако они часто слушают советы своих болтливых ослов, вместо того, чтобы делать то, что приказывает им сердце. Толпа, раскрыв рты, слушала Ходжу и во все глаза раз- глядывала осла, надеясь, что тот, может быть, наконец-то, 208

Анатолий Градницын заговорит. А в это время беспризорник, пользуясь тем, что о нём забыли, сбежал. Когда люди обнаружили, что вора нигде нет, и никто не видел, как он исчез, то некоторые из них закричали: – Это всё Ходжа подстроил! Из-за его пустых разгово- ров преступник избежал наказания! Ходжа обманул нас! – Вы не правы, – спокойно ответил Ходжа. – Вы сами себя обманули, ведь каждый из вас прекрасно знал, что ослы не разговаривают. Но на всё воля Всевышнего. И если вор сбежал, то значит, так и надо. А из-за чего это произо- шло – из-за вашей глупости или из-за мудрости ишака – решайте сами. Но теперь-то вы поняли, что слушать нужно, прежде всего, своё сердце? 209

“Пиши!” Ирина Арсентьева Тайна Любы Мицкевич Любовь Петровна Мицкевич сидела на кособокой ска- мейке у городского родильного дома и нервно теребила ручку потертой кожаной сумки внушительных размеров. Такие сумки носят женщины хозяйственные, чтобы иметь возможность уместить в ней чуть ли не полмира. Полмира в сумке было представлено «тормозком» на обед для всего технического отдела, многочисленными пачками таблеток от головной боли, сердечного приступа, давления и не- предвиденного несварения припасенного на обед. «Мало ли у кого, что может случиться» – Любовь Петровна, как старшая по возрасту и занимаемой должности, бдительно следила за порядком во вверенном ей отделе завода ЖБИ. Еще в такую сумку после работы обязательно должны были поместиться булка хлеба, два пакета молока, половина ба- тона докторской колбасы и кулек дешевой карамели. По необходимости список мог увеличиваться, и вместе с ним увеличивался объем сумки. Любови Петровне недавно исполнилось пятьдесят лет, но выглядела она гораздо старше. В последнее время она сильно располнела. Ее мучила бессонница, и она, не зная, как с ней бороться, прибегала к традиционному способу – пила много чая со сладостями. Излишняя тучность доба- вила ей не только возраста, но и повышенное давление, и одышку, и тяжелую походку, и растоптанные ступни ног, не способные носить на себе туфли с каблуком. Волосы ее, повидавшие на своем веку множественные окрашивания и слегка поредевшие, были уложены в высокую прическу. 210

Ирина Арсентьева Руки и шея несли возрастные изменения, что нельзя было сказать о лице; оно оставалось довольно гладким благода- ря пухлости щек. В молодые годы Любовь Петровна слыла красавицей и поэтому до сих пор мало пользовалась кос- метикой. Старые стены с облезлой штукатуркой, снующие туда-сю- да мужчины, поглядывающие на окна в надежде, что одно из них откроется, вывеска над главным входом «Дети – цветы жизни» и маленькая неухоженная клумба с анюти- ными глазками, которые вот уже несколько десятилетий росли сами по себе, – все это составляло неотъемлемые атрибуты родильного дома. «Странно», – возмущенно по- думала Любовь Петровна. – «Почему у нашей администра- ции никогда не хватает средств на ремонт самых значимых зданий. Здесь рожала моя мать, и я рожала, теперь вот моя Наташка рожает». Она как будто вдруг вспомнила, зачем она здесь сидит, несколько раз приподнялась, поправляя юбку и, уместившись на скамейке поудобнее, вновь приня- ла неподвижную позу. «Дети – цветы жизни», взгляд ее тревожно пробежал по знакомой вывеске и остановился на клумбе с анютиными глазками. «Цветы жизни», – прошептала она чуть слыш- но, и лицо ее вдруг залила багровая краска хронического гипертоника. Однажды она уже видела такие глаза, удив- ленно-преданные и растерянные. Она задохнулась от этой, неожиданно посетившей ее мысли, и краснота разом со- шла с лица, превратившись в мертвенную бледность. Лю- бовь Петровна нащупала застежку на сумке и попыталась открыть ее, но у нее ничего не получилось – руки тряслись, пальцы не слушались и не могли сделать привычных дви- жений. – Любаша, что случилось? – мужчина, не по годам под- тянутый, легко и быстро проследовал к скамейке по ас- 211

“Пиши!” фальтовой дорожке, ведущей от главного входа, и тронул жену за плечо. Любовь Петровна перестала различать окружающее; глаза ее наполнились чем-то непонятным и пугающим. Что это было? Горечь утраты, отчаяние, страх? Муж не мог от- ветить на этот вопрос. – Все хорошо, Люба! Наташка в предродовой палате. Сказали, что еще рано и велели ждать, – обнадежива- юще-спокойный голос мужа был последней каплей, кото- рая заставила чувства Любовь Петровны вылиться через край. Она прижалась к мужу всем телом и зарыдала гром- ко, почти истерически всхлипывая. Петр Петрович молча гладил ее по вздрагивающей спине и пытался понять при- чину столь несвойственного жене поведения. Она всегда казалась ему непробиваемой невзгодами и устойчивой к жизненным неурядицам. Вместе они пережили и безра- ботицу в годы перестройки, и тяжелую продолжительную болезнь его матери. Люба сама училась заочно и помогла ему закончить инженерный факультет. Своими руками по кирпичику они отстроили дом. Здесь выросла их любими- ца – единственная дочь Наташа, которую сегодня утром они привезли на роды. Первое, что всплыло перед глазами Любови Петровны, была предродовая палата с крашеными стенами и желез- ной кроватью. – Девонька, что же ты так кричишь? Нельзя так. Ребеноч- ку твоему и без твоих воплей тяжело. Ведь ему там дышать совсем нечем, – старая санитарка тетя Настя, протирая по- доконник тряпкой с устойчивым запахом хлорки, по праву всезнающей в вопросах родовспоможения обратилась к девушке, облокотившейся на железную спинку панцирной кровати. – Ты ложись и жди. Рано тебе еще. 212

Ирина Арсентьева Та, будучи не в силах ничего сказать в ответ, продолжа- ла раскачиваться из стороны в сторону и громко стонать. Схватки продолжались уже шесть часов. – Скорее, скорее, аккуратней... – акушерка вела Любу под руку, а тетя Настя на ходу надевала на нее стерильную сорочку. В родильном зале было очень тихо и зябко. Белые сте- ны, покрытые кафельной плиткой, в это хмурое утро каза- лись серыми. Металлический блеск и лязганье медицин- ских инструментов добавляли ощущение холода. Любины ноги, облаченные в матерчатые бахилы, онемев, безжиз- ненно повисли на держателях... – Дыши, Люба, дыши, не зажимайся! – слышался голос акушерки... – Говорят же тебе, дыши. Дай мне только набраться сил, и я сам помогу тебе. Сейчас оттолкнусь ногами и одолею этот узкий туннель. Раз, два, три! Как холодно, как светло!!! И очень страшно. Чьи это руки подхватили меня и хлопают по спине? Как обидно. Заплакать, что ли? Сейчас перере- жут связывающую нас нить. Как я боюсь тебя потерять! На- верное, все-таки закричу. Маааа. . .мааааа. . . – Мамочка, у тебя сын. Смотри, какой крепыш, целых четыре килограмма! А какой осмысленный взгляд! Какие красивые темные глазки! – акушерка протянула новоро- жденного молодой матери и улыбнулась. Только мельком Люба взглянула на сына и отвернулась. . . – Мамочки, готовьтесь к кормлению, – громкий голос детской медсестры был слышен в каждой палате. Именно с этого момента все в отделении приходило в движение – хлопали двери, мамаши хватались за хозяй- ственное мыло, которым было предписано мыть грудь, и принимали удобное положение на кровати – некоторым 213

“Пиши!” разрешили сидеть, другие пока лежали. Устраивали мягкое гнездышко из подушек для своих «птенчиков». Малышей привозили каждые три часа. Во второй палате лежали три новоиспеченные мамы – Люба, Света и Лена. У Лены роды были тяжелыми, и ей не разрешили вставать целых три дня. Света все время скакала по кровати и вы- глядывала в окошко. Она костерила своего мужа, который ни разу не приехал навестить ее, и награждала его всеми известными народными эпитетами. «Наверное, запил на радостях, зараза», – говорила она, раздумывая, как и кому передать список необходимых для выписки вещей в слу- чае, если новоявленный папаша вообще не появится. Лену должны были забрать родители; ее муж служил в армии, и было неизвестно, отпустят его в отпуск или нет. Люба все время молчала, ей ни разу за два дня не привозили сына на кормление. «Может быть, у ребенка какое-то осложне- ние», – думала Лена, но ничего не спрашивала. А Свете, занятой поисками мужа, и вовсе было не до Любы. Сегодня во время кормления с мамами проводила бе- седу врач-педиатр. Время подходило к выписке, и нужно было ознакомиться с правилами ухода за ребенком в до- машних условиях. Девочку Светы уже увезли на каталке в детское отделение, и молодая мама сладко посапывала, сразу же уснув. Сын Лены был еще в палате – он родился крупным, и со всеми малышами не помещался. Его обычно уносили на руках. Вот и сейчас педиатр, подержав его со- всем недолго, сказала: «Вам будет тяжело, он по весу уже как двухмесячный». Люба все это время лежала на кровати, отвернувшись к стене. Кажется, ее совершенно не интересовало происхо- дящее в палате. 214

Ирина Арсентьева – Люба, вы не передумали? – спросила раздраженно пе- диатр, наклонившись к самому ее уху. По интонации было понятно, что это не первый их разговор. Лена услышала этот вопрос и не поняла его. Люба ниче- го не отвечала, продолжая тупо смотреть в стенку. . . Любу Мицкевич, восемнадцати лет, во дворе счита- ли первой красавицей. Она была развита не по годам – рослая, фигуристая, с округлостями в положенных женско- му телу местах. Все мальчишки сохли по ней, но она так и не отдала предпочтения никому из них, хотя от ухажива- ний не отказывалась и флиртовала с каждым по очереди. В доме культуры, где по выходным на танцы собиралась вся городская молодежь, Люба познакомилась с Сергеем, заезжим другом своего одноклассника. Весь вечер он не отходил от нее ни на шаг, а в промежутках между танцами уводил на «перекур» и смешил бесконечными анекдотами. Любе нравилось, как новый знакомый смотрит на нее, без стеснения обнимает и целует. Этой ночью они долго сиде- ли на скамейке в парке, болтали о чем-то и пили дешевое вино. Тут же на скамейке и «согрешили». О последствиях стало известно только тогда, когда жи- вот перестал помещаться во все Любины платья. – Кто твоего ублюдка кормить будет? – кричал отец. – Я точно не буду, можешь на меня не рассчитывать. – Кому ты нужна будешь с этим ребенком? Никто тебя замуж не возьмет, – поддерживала отца мать. – Ты только подумай, что люди-то скажут! «Принесла в подоле», – вот, что они скажут! Люба тихо плакала, но решение, принятое родителями, было однозначным... Из роддома Люба вышла одна. В день выписки ее ни- кто не встречал. Анютины глазки провожали ее укоряющим взглядом до тех пор, пока она не скрылась из вида... 215

“Пиши!” Родители Любы все устроили, как нельзя лучше, и вско- ре забыли о случившемся. Казалось, забыла и Люба. Через два года она вышла замуж за Петра – простого парня, ра- ботягу, который влюбился в нее и долго добивался взаим- ности. А еще через год она родила дочь Наташу. В последнее время Любовь Петровна боялась уснуть. Она бродила по огромному дому, словно приведение, тихо ступая и стараясь никого не потревожить. Смутные воспо- минания преследовали ее и не давали заснуть. Она нали- вала чай и оставляла его остывать на подоконнике. Вгляды- ваясь в непроглядную темноту ночи, она пыталась понять то, что ее беспокоит. Сын, вернее его глаза! Преданные и не по возрасту серьезные. Вот, что ее тревожит и не дает покоя! Забытый ребенок лежит на скамейке возле клумбы с анютиными глазками, тепло одетый и туго спеленатый. Он ожидает свою мать, тихий и неподвижный. Много лет и зим над ним всходит солнце, и ровно столько закатов он видит в глубоком своем одиночестве. Любовь Петровна хочет подхватить сына на руки и прижать его к истоско- вавшейся груди. Но непреодолимая бездна разделяет ее и брошенного ею безымянного мальчика... Любови Петровне, наконец, удалось открыть сумку; она достала из кармашка две таблетки нитроглицерина и про- тянула одну из них мужу, отводя виноватый взгляд. Замок на сумке громко щелкнул, пряча от посторонних глаз со- держимое. И в ту же секунду захлопнулась крышка шка- тулки под названием «память», хранившая секрет Любовь Петровны, Любы Мицкевич... 216

Ирина Арсентьева О счастье Что такое счастье? Этот вопрос часто можно услышать и не получить на него ответа. Каждый из нас задавал его себе и так же, как и многие десятки, тысячи жившие до нас во все времена и эпохи, не мог ответить на него. Невозможно дать четкого определения счастья, как нет четкого определения здоровья, например. Здоровье – это отсутствие болезней. Исходя из этого, можно с уверенностью сказать, что счастье – это отсутствие несчастий. Каждый легко себе представляет несчастья, потому как испытывал их в своей жизни. Потеря близких, болезни, войны, катастрофы, те- ракты, жизненные неурядицы – все это можно отнести к категории несчастий. Значит, отсутствие всего вышепере- численного и есть истинное счастье. Однако редко услы- шишь от кого-нибудь: «Я счастлив!» Действительно, если разобраться, то нам всегда чего-то не хватает, и поэтому трудно ощущать себя абсолютно счастливым. И, все-таки, если присмотреться повнимательнее и дать оценку всему происходящему, особенно с точки зрения временных показателей, то у каждого из нас найдутся се- кунды, минуты, часы и даже дни истинного счастья. Я спросила у своей четырехлетней внучки: «Как ты ду- маешь, что такое счастье?» И получила совершенно про- стой ответ: «Счастье – это радость. Я счастливая, потому что радуюсь». Наверное, по-настоящему счастливы только дети, по- тому что умеют радоваться мелочам. И вдобавок природа подарила детям прекрасную способность не помнить не- счастья. Они быстро забывают боль, не знают разочаро- вания, не понимают предательства, привыкают к потерям, принимают все, как должное. Эволюция позаботилась о Че- 217

“Пиши!” ловечестве в лице детей, дав им возможность чувствовать счастье всеми клетками своего тела. С годами мы теряем эту способность. Зачем нам ра- доваться тому, чему мы уже радовались в жизни. Хочется чего-то нового. Вот мы и ищем это новое, такое, которое бы нас порадовало. И все реже и реже находим это что-то. Чаще мы думаем не о том, что у нас есть, а о том, чего у нас еще нет. И начинается гонка за заменителями счастья, удовольствиями. Я бы не стала смешивать эти два понятия. Часто слышу такое утверждение: «В жизни от всего надо получать удовольствие». Меня лично напрягает это поня- тие «удовольствие». Оно от какого слова произошло? От слова «доволен»? Или «удовлетворен»? А счастлив ли он в это время, когда доволен? Еще хочется отметить, что от удовольствий бывают по- следствия. Переел, перепил, пережарился, перекупался, переработался... И нет никаких последствий от радости. Вы же не знаете таких случаев, что кто-то, где-то, когда-то перерадовался. И я не знаю. Так что права моя внучка. Замечали ли вы, что никто из молящихся в церкви ни- когда не просит счастья. Просят все что угодно, но счастья никогда. А вы хотя бы раз в жизни просили? Уверена, что нет. Потому что не решаетесь попросить, ведь счастье у каждого свое. А вдруг распорядятся сверху и отмерят сча- стья на свое усмотрение, а для вас это и не счастье вовсе. Поэтому вы просите того, чего вам не хватает в данную ми- нуту. А к счастью оно порой никакого отношения не имеет. Счастье, по-моему, понятие безусловное, такое же, как и любовь. «Счастье есть, его не может не быть» – какие точ- ные слова. Оно просто есть, оно нам дано уже от рождения. Дано точно так же, как нам дана сама жизнь. Бессмыслен- но искать смысл жизни, бессмысленно искать определение счастья. Наверное, счастье – это просто жить. 218

Ирина Арсентьева Все чаще вспоминаются мне слова одного человека, который любил говорить: «Проснулся утром, пошевелил пальцами на ногах, увидел, что они шевелятся, это ведь и есть счастье!» На протяжении многих столетий мудрецы и философы пытались отыскать смысл счастья и дать общее представ- ление о том, что же оно в себя включает. Но никто так и не смог вывести точную формулу достижения счастья и опре- делить его однозначное понимание Так что ищите свое собственное счастье, и вы, бесспор- но, будете счастливы! 219

“Пиши!” Анатолий Валевский Встреча Знойный ветерок, словно забавляясь, гнал по сухой равнине шары перекати-поля, напрасно пытавшиеся за- цепиться за камни или спрятаться в канавках. От кромки земли, окаймлённой горами, тянулся тракт, выстланный древними плитами. По вылинявшему небу одиноко плы- ло блёклое облачко. Ничто не оживляло унылого пейза- жа. Лишь посредине пути на обочине возвышался раски- дистый ильм, прикрывавший кроной колодец. Возле него на колоде сидела пожилая женщина с усталым лицом, на котором лучились живые серые глаза. Скрещенные руки расслабленно лежали на коленях. Время от времени она вглядывалась вдаль. Наконец на дороге появилась быстро приближающаяся фигура, и старуха приветственно взмахнула рукой. Молодая путница сошла с дороги и опустилась на дру- гую колоду. — Ну, здравствуй! Давненько не виделись, — произнесла она, поправляя растрепавшуюся чёлку. — Мы с тобой вообще редко встречаемся, — согласилась пожилая. — С остальными сёстрами тоже, да и с малышом... — Так устроена жизнь. Девушка кивнула, затем с улыбкой поинтересовалась: — Кстати, как там малыш? Ты давно его видела? — Перед выходом. У него теперь новый хозяин, с кото- рым они весело проводят время! 220

Анатолий Валевский — Да, счастливая пора, о которой все вспоминают с осо- бым теплом, — мечтательно вздохнула девушка. — Ну, тебе-то грех жаловаться, свою долю добрых вос- поминаний ты тоже получаешь с лихвой, — промолвила старуха. — Не то что я... Девушка сжала морщинистую руку собеседницы, словно успокаивая: — Тебя тоже вспоминают с теплом и благодарностью… это наверняка известно старшей сестре. — Она ничего не рассказывает… — с лёгкой обидой про- изнесла пожилая. Заметив, что молодая хочет возразить, она успокаиваю- ще подняла ладонь: — Да, знаю — таковы правила. Но порой так хочется чу- ток приподнять завесу и узнать, что там? — Это ведомо лишь самой старшей, — пожала плечами девушка. В глазах старухи вспыхнули мечтательные искорки. Она наклонилась к собеседнице и доверительно сообщила: — Мне кажется, что там прекрасно. — И я на это надеюсь, — подхватила молодая. — Иначе для чего мы бесконечно ходим по этой дороге? — Потому что это Жизненный Путь, и другого нет — его проходят все! Обе немного помолчали, затем старуха полюбопыт- ствовала: — Вторая сестра давно тебя сменила? — Не так чтобы очень, — смутившись, ответила моло- дая. — Я долго не могла распрощаться с хозяином... — И что же тебя так задержало? — прищурилась старшая. На лице девушки появилась светлая улыбка. — Я всё никак не могла уйти… хозяин такой жизнера- достный, щедрый… не глуп, порядочен… и с ним никогда не 221

“Пиши!” бывает скучно! У него много друзей, хотя, как ни странно, есть и враги, вернее — завистники... — О, этого «добра» у каждого человека хватает — уж я-то знаю... — Хм… тебе ли не знать с таким жизненным опытом, — согласилась девушка. — Но хозяин верит лучшему в людях, а в душе до сих пор хранит свет и тепло, оставшиеся от ма- лыша. Он такой романтик, что я в него просто влюбилась, потому и не могла так долго уйти... — Ах, Молодость… ты всегда была чуть легкомысленной и… красивой! Девушка смущённо потупилась и тихо спросила: — Разве это так плохо? — Наоборот — это прекрасно! — Но всё же мне пришлось уйти, и теперь меня сменила Зрелость. . . — Всему своё время. Твоя сестра принесла взвешенность в поступках, но всё же сохранит задор и жар молодости. — А что принесёшь хозяину ты, Старость? Пожилая смущённо вздохнула и призналась: — Честно говоря… некоторые проблемы со здоровьем, хотя тут не всё зависит только от меня. А ещё потери и рас- ставания… седину, зато я подарю ему мудрость и спокой- ствие, а это тоже кое-чего стоит! Молодая кивнула, затем неуверенно спросила: — А когда придёт эта?. . Ну, ты знаешь. . . — Ты о самой старшей сестре? — переспросила старуха и удивлённо подняла брови. — И почему все так боятся о ней говорить?.. — Но ведь она же... Девушка смущённо умолкла, но пожилая поняла. 222

Анатолий Валевский — Ну и что?! — воскликнула она. — Всему положено своё время… Она уведёт хозяина дальше по другой дороге, по которой мы не ходим… наверняка там всё иначе... Старуха на мгновение замялась, а затем продолжила: — Хотя, как именно там всё устроено, никому не ведомо. — Ну, да… а старшая всегда многозначительно молчит. . . — Там должно быть продолжение, обязательно, — реши- тельно произнесла Старость. — Я просто уверена! — Почему? — полюбопытствовала молодая. — Посуди сама: если там ничего нет, тогда ни в чём во- обще нет смысла! Зачем этот путь познания и развития, который проходит человек? Для чего ему дан разум, и с какой целью он накапливает опыт? И, в конце концов, за- чем уже целую вечность мы ходим по этой дороге, сменяя друг друга?! Собеседницы умолкли, погрузившись в размышления. Ветерок игриво пошевеливал их пряди волос, но сёстры не обращали внимания. Время текло незаметно. Наконец младшая прервала молчание: — Послушай, Старость, наш хозяин очень хороший — не спеши к нему. . . Старуха понимающе усмехнулась. — В моём возрасте не шибко-то и побегаешь, так что не волнуйся, приду в свой черёд… — ответила она и встала. — Ну что ж, пора расставаться... Девушка тоже поднялась, расправила плечи и обняла старуху: — До следующей встречи... — Даст Бог, свидимся… — откликнулась пожилая. Девушка легко взбежала на дорогу, взмахнула рукой на прощание и упругой походкой продолжила свой путь. Старость провела взглядом уходящую Молодость, до- бродушно улыбнулась и неторопливо направилась в дру- 223

“Пиши!” гую сторону. Она умела ценить крупицы мимолётных встреч и радоваться пути по Дороге Жизни... Вечер постепенно вступал в права. Остывающие плиты потрескивали, отдавая накопленный за день жар. На тём- ном небосводе просыпались вечные звёзды, с любопыт- ством глядя на две одинокие фигурки, расходящиеся по пустынному тракту в разные стороны. Когда они встретятся вновь… кто знает? Но надежда остаётся всегда... 224

Наталья Колмогорова Наталья Колмогорова Ангел прилетит в понедельник Иван коротко стрижен, высок и поджар. Первую, слегка пожелтевшую, ель кто-то уже воткнул в снег возле подъезда. — Даже мишуру толком не сняли, — подумал дворник. Иван ухватил несчастное деревце за ствол и потащил к мусорным бакам. На снегу остались едва заметные следы его валенок, и осыпающейся хвои. Мужчина собрался опустить ёлку в утробу ненасытного железного ящика, как вдруг увидел на нижней еловой вет- ке игрушку. Оказалось, это самодельный ангел, сделанный из цвет- ной бумаги и картона. Дворник снял с ветки игрушку, покачал головой и маши- нально сунул в карман куртки. — Завтра Рождество. Совсем забыл! Под оглушительный звук сирены к подъезду, скрипя тормозами, подъехала «скорая». Иван бросил кидать снег и облокотился на лопату. Медбрат, с чемоданчиком в руках и распахнутом белом халате, небрежно окликнул: — Эй, дворник! На каком этаже двадцать первая? — На седьмом. Медбрат исчез в подъезде. Минут через двадцать он вышел, и не один — следом за ним бежала женщина, дер- жавшая на руках укутанного в одеяло ребёнка. Женщина 225

“Пиши!” села в машину, дверца захлопнулась и «скорая» выехала со двора. Иван глубоко вздохнул. Он расчистил последнюю дорожку, снятой рукавицей вытер со лба пот и отнёс лопату в подсобку. Иван давно жил один — скромно и скучно. По- сле развода с женой поселился в „однушке“. О новых отно- шениях и думать не хотел. Дворник повесил куртку, поста- вил валенки ближе к батарее, выгреб из карманов мелочь: ключи, сорок восемь рублей монетами, кусок бечёвки. А вот и ангел… У игрушки помялись бумажные крылья, голубое платье по краю надорвалось. — Бедолага! Иван положил игрушку на стол, разгладил ладонью, за- думался. — Надо уезжать в деревню, к матери. Чего я тут мыка- юсь? Чужой я в этом городе. В дверь вдруг позвонили. На лестничной площадке сто- яла та самая молодая женщина из двадцать первой квар- тиры. Теперь Иван мог разглядеть её получше. Невысокая, миниатюрная. Волосы светлые, голубые глаза. — Простите, я видела вас во дворе. Понимаете, я ключи потеряла. Видимо, выронила в снег. Вы не находили? — Нет, но можно поискать. Вдвоём они обшарили весь двор – ключей не было. — Что же делать? – женщина выглядела сильно расстро- енной. — Сейчас что-нибудь придумаем. Иван аккуратно поддел дверь двадцать первой кварти- ры гвоздодёром. Дверь поддалась. — Спасибо вам! А я – Катя. Извините, чай не предлагаю. Мне в больницу нужно вернуться. — Что-то с ребёнком? 226

Наталья Колмогорова — Неожиданный приступ астмы. Не надо было ёлку ставить. — От ёлки – это вряд ли, — покачал головой Иван. — Как же я теперь квартиру открытой оставлю? — Если доверяете, могу остаться. — Правда? Ой, спасибо! Я быстро. Отвезу кое-что ре- бёнку и вернусь. Катя выбежала за дверь, на ходу застёгивая пальто. Иван остался один. Он осторожно заглянул в комнату. Это была детская. На полу стояли машины, деревянный конструктор, самолёт. На журнальном столике аккуратными стопками, лежа- ла цветная бумага и картон. Рядом — клей и фломастеры. Шесть таких же самодельных ангелов, похожих на того, что остался в его квартире, лежали на столе. Иван взял того, что был с краю. У игрушки не было лица. Видимо, мальчик не успел нарисовать. Иван заглянул на кухню. На столе – рассыпанное пече- нье, бокал остывшего чая, обёртки от конфет. Мужчина сел на кухонный стул и прикрыл глаза. — Ну как вы тут, не скучали? Катя сняла сапоги, повесила на вешалку пальто. — Ванечке уже лучше. Приступ сняли, но сказали, что дней пять надо полежать. — Ванечка? — Да, мой Ванечка. Ему пять лет, скоро в школу… Изви- ните, забыла спросить, а вас как зовут? — Иваном. — Ой, вот так совпадение! — А ваш сын, я смотрю, рукодельник? — Ещё какой! Видели его игрушечных ангелов? — Извините, подсмотрел. 227

“Пиши!” — Ваня у меня аллергик. Такой сильный приступ у него впервые. — Вам бы к морю надо. — Надо бы… — Ну ладно, пойду я. Счастливого Рождества! — И правда – Рождество! Давайте хотя бы чаю вместе попьём. Я столько неудобств вам причинила. — А давайте! Я скоро вернусь. У меня и сыр есть, и пе- ченье. Иван вернулся с продуктами, аккуратно выложил их на стол. — А это передайте Ванюше. Иван протянул хозяйке квартиры бумажного ангела. — Где вы его нашли? Катино лицо вытянулось от удивления. — Он был привязан к еловой веточке. — Вот оно что! Ванечка так расстроился, когда не нашёл игрушку. Он сделал к Рождеству семь бумажных ангелоч- ков и каждому дал имя. Это первый ангел, его зовут Поне- дельник. — Понедельник? — Ну да! Потом Вторник… Вот Воскресению личико не успел раскрасить – приступ начался. — Ну и фантазия у вашего ребёнка! Катя улыбнулась: — Вам чаю покрепче или как? — Покрепче, Катя. Прошло пять дней. Катя с Иваном забирали Ванюшу из больницы. — Ты кто? – спросил мальчик, рассматривая Ивана. — Я – Иван. — И я – Иван! – мальчик протянул пухлую ладошку. 228

Наталья Колмогорова Маленький Иван был светловолос и голубоглаз, как мама. — А это, Ванюша, твой пропавший Понедельник. Мужчина достал из кармана ангела. — Откуда ты его взял? — Он прилетел на Рождество, прямо ко мне в форточку. — Врёшь? — Твой Понедельник сам меня нашёл. — Спасибо! Летом Катя и два Ивана поехали к морю. Кажется, это случилось в последний понедельник августа. В Крыму начинался бархатный сезон. 229

“Пиши!” Александр Новиков Фрейя — Если церковь встречу, надо будет свечку за того духа поставить. Аккуратно пулю всадил. В бицепс. Кость не за- дел. И ущерба мизер, и до точки эвакуации спокойно до- шёл, ещё и отпуск получил. Точно поставлю. Я-то к нему невежливо отнёсся, полмагазина всадил. А вот Бульбашу руки переломаю. Давно б переломал, но он зараза поч- ти на полцентнера тяжелее и на голову выше. Всё равно ручонки я ему повыдергаю, которыми он, гад, мне в рану спирт заливал. Улыбался при этом, сука. Садист бульбаш- ский. Или тоже свечку поставить? За здравие. Всё же рану он хорошо прочистил и обработал, без воспаления обо- шлось. Поставлю. Но ручонки потом, один хрен, выдерну. Хорошо валяться на морском берегу, под жарким солн- цем. Можно кверху брюхом, можно перевернуться, что Мишка незамедлительно и проделал. Не надо фишку сечь, не надо к шорохам прислушиваться — красотишша! Близко заскрипела галька. — Молодой человек, вы не будете против, если я рядом с вами расположусь? Мишка приоткрыл глаз. В нескольких сантиметрах от своего носа увидел ступни, обутые в пляжные тапочки. Ма- ленькие, аккуратные такие. Ступни разумеется. Скосил гла- зом выше. Ножки. Стройные. Молочно белая кожа. — Такая кожа только у ярко-рыжих бывает, — подумал он. — Вообще-то таким рыжим загорать только поздно ве- чером нужно. После захода солнца. Либо рано утром, до захода. Обгорите здесь. 230

Александр Новиков — А почему вы решили, что я рыжая? Вы никак не може- те видеть что-то выше моих коленей. И, кстати, вы тоже не блещете бронзовым загаром. — Интуиция, — ответил Мишка, поднимаясь. На мгнове- ние остолбенел. — Олька! Точно Олька! — пронеслась мысль. — Именно благодаря ей, я знаю не только цвет ваших волос и замечательных изумрудных глаз, но и как вас зо- вут, и сколько вам лет, и вообще почти полную биографию. — Я уже заинтригована. Можете продолжать вешать лапшу на уши скромной провинциальной девушки, — рас- стилая пляжное полотенце, сказала она. — Чёрт возьми! А как она похорошела за прошедшие пять лет. То, что нужно, округлилось и стало выдаваться. То, что нужно, сгладилось. Уже не голенастая, худенькая дев- чонка, а красивая девушка. Богиня. Фрейя. Именно так я и представлял Фрейю, когда пацаном читал скандинавские саги. — Продолжайте интриговать, я вся внимание. — Что ж. Родились вы в 1962-м году от Рождества Хри- стова. В маленьком рабочем посёлке на Урале. Зовут вас Оля, если официально — Ольга Павловна... — Стоп. Я уже поняла, что мы с вами где-то встречались. — Оль, пора уже на «ты» переходить. Одноклассники всё же, хоть и в параллельных классах учились. — Ой! Вот и мне что-то знакомое почудилось, потому и решила здесь устроиться! — Ну, это, конечно, ложь, со спины сейчас меня и мама родная не узнала бы. Но примем за данность. — Если честно, то я и в лицо узнать тебя не могу. Понят- но, что что-то знакомое, но никак тебя сопоставить не могу ни с кем из 10 «Б». 231

“Пиши!” — Неудивительно. Ты вот за эти пять лет превратилась в прекрасную девушку. Ну, а я из вечно патлатого замухрыш- ки в молодого мужика. Время бежит. Мы все меняемся. — Но ведь ты-то меня узнал! — Ну, ещё бы. Как я мог не узнать самую яркую девушку из всех десятых классов за всю историю школы. Оля засмущалась, потупилась. — Совсем ты меня засмущал. Яркой я была только из-за цвета волос, возможно. — Для меня ты всегда самой яркой была. С тех пор, как к девчонкам присматриваться начал. — А я немного вспомнила тебя. Ты ведь с Андрюшкой дружил. Да? — Уже теплее. Дружили с ним пару лет. — А вот как зовут тебя, всё равно вспомнить не могу. — Да это и хорошо, есть возможность заново познако- миться. Михаилом меня обозвали когда-то. Мишей можно кликать. — Ну, а меня ты уже знаешь. Приятно познакомиться. День прошёл очень быстро. Плескались в солёных вол- нах, пили холодный лимонад, ели мороженое. Стало вече- реть. Ольга засобиралась в свой профилакторий. Потихонь- ку шли, болтая о пустяках. Вспоминали общих знакомых, шутили, смеялись. Проходя мимо санатория, Мишка, машинально ляпнул: — А я вот здесь обитаю. — Ты же говорил, что ты шахтёр? А причём здесь санато- рий Министерства Обороны? Блин. Прокололся. — Да в наш санаторий путёвок не было, так мне, как передовику, сюда путёвку выбили. Нормально. Одни гене- ралы да полковники отдыхают. Спокойные, обходительные. 232

Александр Новиков Возвращаясь от профилактория строителей, Мишка уда- рился в воспоминания: Май 1979-го года. Возле школы мальчишки обсуждают и оценивают подходящих девчонок. Из-за угла показалась общепризнанная красавица Лиза Воронова. Головы всех мальчишек, как по команде, поворачиваются в её сторо- ну. Один Мишка таращится в другую. Андрюха пихает его в бок: — Смотри, смотри. Какие ножки! — Ноги как ноги. Толстые, — пробурчал Мишка, пялясь в другом направлении. — Ни фига ты в красоте не понимаешь. Мужлан ты. Тут с другой стороны показалась Оля с подружкой. Пере- смеиваясь и хихикая, они шли в сторону учебного корпуса. — Вот она, красота-то! Волосы медно-красного цвета, глазищи в пол-лица, изумрудные. Точно Фрейя! Девчонки порхнули мимо отвесившего челюсть Мишки. Тот обернулся к Андрею: — Ты много чего в красоте понимаешь. Совсем не в ко- личестве мяса на ляжках она заключается. Если вдруг мне в Валгаллу попасть придётся, хочу чтоб вот такая вальки- рия меня туда забрала. Тут челюсть у Андрея отвисла. — Это ты про фильм «Викинги», что ли? — Это я просто про викингов. Про Одина с Тором. И про валькирий. И особенно про Фрейю, главную из них. Вспоминал до самого утра. И не было-то ничего у него с Олей, так и не решился он к ней подойти. Но такое чувство, что если бы не училась в параллельном классе девчонка с волосами цвета позднего заката, так и не было бы ничего. Совсем ничего. .. 233

“Пиши!” Персонал санатория Мишку с распорядком дня особо не прогибал. Знали, что рана у него уже практически за- тянулась, да и пустяковая она была, если честно. С такой и в санбате больше недели не лежат. Просто выдалась ока- зия, и сунули его отцы-командиры в хороший санаторий нервишки поуспокоить. Всё же, даже по их меркам, восемь боевых рейдов за полтора года – многовато. Быстренько позавтракав, Мишка кинулся проводить ре- визию своему гардеробу. Ну, какая одёжка может быть у вчерашнего солдата срочной службы? Тройка трусов с си- ним штемпелем МО на заднице, выцветшая добела песчан- ка да измусоленная панама. Не в парадке же ехать? Вот и собирали его в отпуск всей группой. Кто что заначил, всё Мишке вытащили. Даже Бульбаш свою заначку притаранил. — Слышь, братух. Я тут джинсовый костюм с заброса притырил. Так ты это… Пользуйся в общем. Растроганный чуть не до слёз Мишка бросился костюм- чик примерять... Вся группа каталась по полу минут двад- цать, издавая при этом разнообразные звуки. От гомериче- ского хохота до повизгиваний и похрюкиваний. Учитывая, что костюмчик это бульбашское семя готовило для себя, и в любую из штанин замечательных джинсов «ЛиВайс» Мишка проскальзывал свободно, становится понятным ло- шадиный гогот всех двенадцати харь личного состава. — Не, ручонки я этому гаду всё же выдерну, — улыбнулся Мишка. Больше всех, конечно, командир порадовал. Он вскоро- сти тоже в отпуск собирался и загодя себе белый паруси- новый костюм прикупил. — Носи, Бурят. Отдохни там, как следует. 234

Александр Новиков Он ещё и шляпу-канотье предложил, да Мишка отказал- ся наотрез. В общем, гардероб ему собрали что надо. Не у каждого полкаша такой может быть. Да и чеками и штаб, и братишки щедро оделили. Приготовил рубашку, костюм, метнулся в коридор. Там горничная маячит. — Мариш! Краса ты моя ненаглядная! Приготовишь мне шмотки к вечеру? А? Ну, пожа-а-алуйста, солнышко!!! — А на танцы сходим? — Мариш, лапонька моя! Ну, на кой фиг, тебе прапор- щик бесштанный? Тут смотри, какой контингент! Сплошные генералы с полканами! Любого выбирай! Я и танцевать-то не умею. А этих в ихних академиях гопакам да мазуркам обучали. — Ладно, ладно. Всё готово будет. С девушкой познако- мился? — Уй!!! Мариш!!! Одноклассницу встретил, любовь пер- вую!!! Случайно совершенно! Побежал я, золотце! Марина проводила взглядом убегающую фигуру, пе- рекрестила его в спину, смахнув навернувшуюся слезу, шепнула: — Беги, миленький, беги. Слава Богу, пока есть на чём. Вторым пунктом подготовки был визит к здешнему завхозу. По нештатной табели о рангах он был в здешнем санатории и бог, и царь, и воинский начальник. Да и по званию Давида Михаиловича Бакуриани родина не обде- лила, цельным генерал-лейтенантом он в отставку вышел. Издалека увидев рослую фигуру, с приметными роскошны- ми усами, Мишка укоротил шаг. Подошёл уже спокойно, но не вальяжно. — Доброе утро, батоно Давид. Как ваше здоровье? Как внуки? Радуют дедушку? 235

“Пиши!” — Доброе утро, Мишо́. Спасибо, всё хорошо. Внуки шкод- ничают, конечно, но всё в меру. А как ты, Мишо́? Как рука? Не болит? — Да всё нормально, батоно Давид. Я с просьбой к вам. Мне пару ночей вне санатория переночевать нужно, так, чтоб местный гарнизон и милицию в ружьё не подняли. Да и квартира нужна к морю поближе. — Вай, Мишо́! К девушкам собрался? Вай, хорошее то дело! Сам когда-то... Глаза Давида Михаиловича затуманились дымкой вос- поминаний, но он сразу же вернулся на грешную землю. — Нет проблем, дорогой. К обеду у тебя в номере, в тум- бочке будет лежать ключ и записка с адресом. Ни о чём не беспокойся. Я и вина на квартиру завезу, чтоб было чем девушку угостить. Настоящее вино, сам из Кахетии привёз. И кассетник там есть с музыкой хорошей. — Спасибо, батоно Давид. Ну, а хозяйке за хлопоты там же, в тумбочке, деньги лежат. Отсчитайте сами, пожалуйста. — Ни о чём не волнуйся сынок, отдыхай, пока жизнь шанс даёт. За всеми хлопотами Мишка всё же слегка опоздал на вчерашнее место. Оля уже была тут. — Вот всегда мальчишки из «Б» классов разгильдяями считались, даже на свидание опаздывают! Нарочито капризно оттопырив нижнюю губку, отчитала она его. Тут же звонко и заливисто рассмеялась. — Не обижайся, Миш! Я и сама только что пришла! До- стали все эти их процедуры дурацкие! — Да я и не обижаюсь. Вот только со свиданием про- машка вышла, я на вечер собирался тебя на свидание при- гласить. 236

Александр Новиков — А ты пока собирался, я сама себя пригласила и тебя тоже! Или ты против? — Конечно за!!! Какие возражения могут быть! Время до обеда пролетело незаметно. Плескались в из- умрудных, цвета Олиных глаз волнах. Болтали ни о чём, хохотали ни над чем. К обеду отправились в сторону Олиного профилактория. По пути договорились встретиться у входа на летнюю тан- цевальную веранду, в шесть часов вечера. У санаторных ворот стоял батоно Давид, лукаво улыба- ясь в пышные усы. — О девушке, сынок, тоже можешь не волноваться. С этой минуты распорядок дня для неё тоже не существует. Я обо всём договорился. Отдыхайте, дети, молодость только один раз даётся. Вечер был чудесным. Музыка, шум волн, накатывающих- ся на гальку берега, огни танцплощадок, огромные южные звёзды на бархатном небосводе... Вся окружающая обста- новка пьянила без вина. В медленном танце Мишкина рука опустилась чуть ниже, чем допускали приличия. Олино тело доверчиво прильнуло к нему. Не требовалось слов, за них говорили сердца, души, тела... Уже почти в одиннадцать вечера Оля опомнилась. Про- шептала, прижавшись к нему, заглядывая прямо в сердце своими волшебными глазами: — Миша, мне в профилакторий надо. У нас режим. А да- вай я зайду через ворота, а потом ты меня украдёшь?! — Я тебя уже украл, забудь обо всём. 237

“Пиши!” Ночь длилась краткий миг. И целую вечность. Они почти непрерывно любили друг друга. Сплетались тела, взвывали в экстазе души, взрывались от наслаждения сердца. Перед утром забылись на миг. Встав, решили сходить на море. Во дворике на столе был заботливо накрыт лёгкий завтрак. К морю шли, взявшись за руки, словно боясь расстаться хоть на миг. Окунувшись в волны, Мишка ощутил резкий до боли приступ желания. Найдя взглядом глаза Оли, всем сердцем ощутил ответ- ный позыв. До домика почти бежали и, вбежав в калитку, стали на ходу срывать друг с друга одежду, лихорадочно целуясь и лаская друг друга... Уже далеко за полночь, окончательно высушив друг друга до дна, оба заснули на миг. Мишка очнулся от тихого шёпота: — Миша. Миш. На кровати сидела нагая Оля. В лунном свете её фан- тастические глаза отливали каким-то колдовским цветом. Молочно-белая нагота была похожа на белоснежный кар- рарский мрамор. — Что, Оленька? — А почему ты меня каким-то чужим именем называл? То ли Феней, то ли как-то так. — Фрейя. — А кто это? — Была такая богиня у древних викингов. Богиня любви и жизни. С такого же цвета волосами и глазами, как у тебя. А когда она плакала, из глаз её катились золотые слёзы. И ещё она со своими подругами валькириями, уносила пав- ших воинов с поля боя в Валгаллу, рай викингов. 238

Александр Новиков — А я смотрела фильм про викингов. Точно, ты немного похож на них. Такой же дикий. В эти две ночи, во всяком случае. — Угу. А в Европе в средние века всех рыжих женщин, особенно с зелёными глазами, сжигали на кострах. Их счи- тали ведьмами, причём их потрясающая темпераментность считалась подтверждением их ведьмовства. Похихикав, вновь отдались страсти. Вскоре уснули. Под самое утро Мишка проснулся от деликатного по- кашливания за дверью. Набросив халат, вышел во двор. Под магнолией стоял батоно Давид. Какой-то слегка посе- ревший. — Прости, сынок, отрываю я вас от вашего счастья. Ма- шина за тобой приехала. Полковник там из безопасности. Говорит лететь вам надо. За девушку не беспокойся, я по- сижу, подожду, когда проснётся, всё объясню. До самого её отъезда как за родной дочкой послежу. — Спасибо, батоно Давид. Только не говори ей ничего. Скажи, что авария на шахте случилась, меня вызвали. А где та шахта, ты не знаешь. Не нужно обнадёживать. Кто знает, как оно будет. Транспортным бортом перепрыгнул в Ташкент. Оттуда на вертушке МИ-8, в просторечье — «Мишка» – в Курган-Тюбе на базу подскока. — Хе! Мишка на «Мишке», каламбур, однако, — хмыкнул Мишка, летя над горами Памира. Командир встретил деловито, приобнял и сказал: — Раскачиваться некогда, экипируйся, получай всё не- обходимое, по готовности доложи. 239

“Пиши!” Утром снова в вертушку и уже за Речку. Оторвавшись километров на пятнадцать от точки выброса, командир скучковал вокруг себя ребят. — Братишки, знаете сами, я никогда в панику не вдаюсь. Но сегодня позвоночник аж мёрзнет. Очень прошу, не рас- слабляйтесь. Задача вроде обычная, в одном из кишлаков несколько духовских командиров на совет собрались. Ох- рана небольшая, стволов тридцать. Не доверяют они друг другу. Но западло в том, что в пяти километрах ещё два кишлака. И хоть разведка говорит, что они пустые, моя ин- туиция орёт, что это не так. Если там духи есть, то, начав за- чищать основной кишлак, мы уйти не успеваем. Тогда хана. Но работать надо. Уже подползая к рубежу броска, Мишка был уверен, что сегодня празднует бал пушистый северный зверёк. Так и получилось. Группа попала в классическую огневую засаду. По ним работало с полдюжины миномётов по пристрелян- ным ориентирам и несколько безоткаток. Последнее, что он запомнил, — ослепляющая вспышка... — Голова болит. Сильно. Глаза режет, хоть и закрыты. Первым делом осмотреться. Приоткрыл на миллиметр глаз. Белый потолок. Уже легче. У духов такой цивилизации нет. Открыл оба глаза. Больничная палата. Типичная. Совковая. Совсем хорошо. Значит, парни прорвались и его уволокли. Хотя у нас такого не принято. Но я не в претензии. Поднять руку. Что-то звякнуло и руку держит. Скосил глаз. Наручник. Обычный, ментовский. Распахнулась дверь. Вошли несколько человек в белых халатах, среди них Батя. Полковник Сорокин, руководитель центра спецопераций. 240

Александр Новиков — Очнулся, махновец? — неласково полюбопытствовал незнакомец в очках с золотой оправой. — Батя, а какого он хрена? Сними браслеты, я ему его очки в харю вобью. — Замолчи. Навбивался уже. А вам, товарищ майор, не мешало бы представляться, прежде чем начинать разговор с подследственным. — Бать. С какого хрена я подследственный?! Где коман- дир? Что с группой? Что это за хрен? И снимите, блядь, с меня эти херовы браслеты!!! Мишка задёргался на кровати, пристёгнутый к ней на- ручниками, заколотился головой об изголовье. Внезапно потерял сознание. Мишка опять очнулся. В палате были двое. — Товарищ полковник, у него вторая сильная контузия за год. В его голове может происходить всё что угодно. Его необходимо накачать психотропами. — Чтоб он от твоих психотропов овощем стал? Мне не- обходимо знать, что случилось с группой. И почему верну- лись только двое, и те ни хрена не помнят. — Бать. Кто двое? — Ты и Бульбаш. — Значит, Бульбаш меня выволок? — Бля. Бульбаш и себя не вытащил бы. Ноги у него пере- биты осколками. А вот у тебя кроме пары царапин и конту- зии нет ничего. И это ты Бульбаша приволок к вертолёту. И это ты, когда прилетели в Курган-Тюбе, накинулся на пол- ковника госбезопасности и чуть глотку ему не перегрыз. Вовремя вырубился. И неделю без сознания лежал под глюкозой. Может, объяснишь, что это было??? — Бать. Я только взрыв помню. Очухался уже здесь в браслетах. Я думал, меня ребята приволокли. 241

“Пиши!” Месяц велось следствие. Пришло к выводу, что напа- дение на полковника было совершено в бессознательном состоянии. Все остальные нестыковки закрыли грифом со- вершенной секретности. Дивера со съехавшей кукушкой на волю выпускать никто не собирался. Так и сгинул бы где-нибудь на урановых шахтах или в качестве учебного материала для молодых волкодавов ГРУ. Но Батя нажал на какие-то свои рычаги. Мишке зачитали приговор трибуна- ла. За нападение на вышестоящего начальника его приго- ворили к лишению всех наград и званий. Одели в поно- шенную песчанку, сунули в руки воинское требование на билет и выпнули из изолятора КГБ. Перед отъездом Мишка решил навестить Бульбаша. Батя на прощание объяснил, как его найти. Сестра проводила Мишку до палаты, тот вошёл. Увидел друга, стоящего на костылях, кинулся обнять его. Тот ша- рахнулся от Мишки, не удержался на костылях, упал. Миш- ка опешил. — Вась, что это ты от меня, как чёрт от ладана шараха- ешься? Я пока ишшо не привидение! Бульбаш с трудом сгруппировался, поднялся, опираясь на костыли. — Неожиданно просто, — буркнул он. — Пошли в сад, там посидим. Душно здесь. Нашли в дальнем уголке сада укромный уголок, за- курили. — Мишань, прежде чем разговор вести, пообещай мне одну вещь. — Какую? 242

Александр Новиков — Не ищи меня больше никогда, ладно? Забудь, что был такой на свете. Ты знаешь, Миш, я никогда ничего не боял- ся. А теперь я крови боюсь. «Вот это переклинило братуху, штатный спец по допро- сам начал крови бояться... делааа», — подумал Мишка. — А больше всего я тебя боюсь. Я в монастырь пойду по- сле госпиталя. Страшно мне очень. Спасибо тебе, что вынес меня, но честно, лучше бы ты меня там оставил. — Братишк, а членораздельно говорить можешь? И Бульбаш стал рассказывать, прикуривая сигареты одну о другую, дрожащими пальцами: — Я в самом начале обстрела в какую-то ямку свалился, поэтому меня и контузило не очень сильно и осколками только ноги посекло. Я сразу сознание от болевого шока потерял, поэтому самое начало, как ты меня из-под обстре- ла вытаскивал, не видел. Очнулся я, когда ты меня уже километров десять про- волок, от духов отбиваясь. Весь БК ты уже сжёг, и свой, и мой. Ну вот, ты меня под камешек привалил, ноги трен- чиками перетянул, промедола мне вколол. Потом броняху скинул, китель. Взял свой и мой НРы и по пояс голый к духам рванул. С двумя ножами. Миш, это очень страшно было. Их харь двадцать было, из автоматов в тебя садят, а для тебя это что дождик. Дорвался ты до них, ревёшь как зверь, всё бабу какую-то звал. Френу какую-то. Режешь их, что поросей, ножи обломал видно, руками рвать начал. И ревёшь всё. Ты головы им отрывал, Миш!!! Потом вер- нулся, через плечо меня перекинул как барана. Это мои-то почти полтораста кило! Пробежишь, остановишься и снова орёшь, аж горы трясутся, всё бабу свою звал. Миш, честно, если бы я мог, я лучше бы к духам уполз. До вертушки до- бежал, бросил меня на борт, сам в угол забился и застыл. На базу когда прилетели, ты к полкану, что нас провожал, 243

“Пиши!” рванул. Амбец, думаю полкану, я аж глаза закрыл. Не успел ты, глотку ему помял сильно, а вырвать не смог, вырубился. Миш, мне до конца дней теперь сны снится будут, как ты головы отрываешь, а оттуда фонтан крови, а ты орёшь! Я, Миш, ГэБэшникам рассказывать не стал. На пару в дурку бы законопатили. . . Четыре года протаскался Мишка по тайге, стараясь быть подальше от людей, опасаясь возврата сумасшествия, но ничего не происходило. Вернулся на родину и однажды случайно встретил Ольгу. Та шла с мужем, а между ними, держась за их руки, скакал очаровательный карапуз, лет трёх. . . — Счастья тебе, Фрейя! – прошептал он. 244

Калин Рябов Калин Рябов Мельник и русалка (Сказка для взрослых) Длинна ли, коротка была ночь, да светла как день. От того, что вышла луна на небо звёздное, да ветер тучи прочь угнал. И вылезла нечисть вся погулять, побродить, под вол- чьим солнышком понежиться. Выползала нежить из овра- гов да лесов дремучих из болот и омутов речных. А как вылезли все, то разбрелись тенями мрачными по округе бродить. Людей пугать да бесчинства разные чинить. Заго- дя люди свет гасили да двери с окнами запирали, чтобы не привлечь в свой дом духов нечистых, да под косой взгляд колдуна не попасть, что бродил лунными ночами по дерев- не. Только и думал он как бы сглаз на кого навести. В одном лишь оконце свет всю ночь до самого рассвета не гас. Но на огонёк тот и колдун забрести бы не решился. Свет тот лился из окна мельницы, что за рекой. Поговаривали в на- роде, что привечает мельник у себя в гостях самого чёрта водяного. Что пьют они вино и играют в карты до рассвета. Не то нарочно, не то в азарте, но он частенько проигрывал мельнику. Пенились воды речные, бурлили. И невообрази- мо быстрым тогда становилось течение на обычно тихой реке, что вращала колесо мельницы. Едва мельник успевал зерно в жернова подбрасывать, как оно тут же в муку пре- вращалось. Таков уговор у них был. Но бывало, и мельник проигрывал, чему водяной шибко радовался. Богат был мельник, со всей деревни ему зёрна на помол несли. Да только не брал с него чёрт ни золотом, 245

“Пиши!” ни зерном, ни вещицами ценными. Одного лишь требовал, души живые губить. У кого собака пропадёт, птица или скот какой, знай, мельник похитил да утопил в омуте речном, что под колесом его мельницы. И всё бы ещё ничего, да бывало, и людские души он в карты проигрывал. Подкра- дывался тогда мельник к путникам одиноким да в воду с обрыва сталкивал. А водяной в воде уже тут как тут, хватал за ногу несчастного и в омут свой тянул. От того и боялись люди мельника и на мельницу его без дела лишний раз ни- кто не приходил. Одна лишь дочь кузнеца его не боялась, что первой красавицей по окрестности слыла. Влюблена она была в мельника и частенько тайком сбегала к нему на мельницу. Любви своей к ней и мельник не таил. Да только отец её, кузнец, был против такого союза. Ведь зна- ли все вокруг, что мельник с чёртом дружбу водит. От того не весел был мельник и день и ночь думал он, как сделать любимую своей женой. Да только против воли её отца не пойдёшь. И всё его богатство ему тут не помощник. Непод- купен был кузнец. Неподкупен, да смертен. И пришло тогда в голову мельнику, чёрта просить, чтобы тот посодейство- вал ему с кузнецом. Но хитрым был чёрт, за так и хвостом не поведёт. Близилась лунная ночь к концу. И рассвет уже близок был. Пьяненький сидел водяной, а мельник ему всё вино в кружку подливал да до самых краёв. Снова водяной прои- грывал. Злился, шипел, рычал, да глазами своими сверкал. Красные они были у него как два уголька на почерневшем лице. - А давай сыграем на желание, – сказал мельник подли- вая вино и без того азартному черту. - Как это на желание? – опасливо спросил рогатый. 246

Калин Рябов - А так. Если я проиграю, то проси о чём хочешь, всё выполню. Ну, а коли тебе карта не ляжет, то ты выполнишь любое моё желание, о чём бы я не попросил. - Идё-т, – протянул чёрт, раздавая карты. Длинна ли, коротка была ночь, да только близилось время к рассвету. Уже и краешек неба посветлел. Вот-вот петухи прокричат. Тут вдруг водяной захрюкал, загоготал, засопел. И залился весь в ехидной ощере, скинув карты. - Стало быть, мельник, с тебя желание. - Ну, что ж, – сказал мельник, кинув карты на стол, – в этот раз твоя удача. - Готов ли ты исполнить моё желание? – ощерился чёрт. - Не впервой мне души живые губить. Давай, говори, кого на этот раз, ты хочешь утащить в свой омут. - Дочь кузнеца хочу, только её, больше никто мне не ну- жен, – ответил рогатый. Мельник этого никак не ожидал. Его будто оглушили. Сознание мельника никак не хотело верить в эти слова. Но, тем не менее, чёрт озвучил своё желание. - Нет, только не её, – взмолился он, – кого хочешь, того тебе приведу, хочешь всю деревню, а хочешь мою душу возьми! Но её не трогай, прошу, мы же друзья с тобой! — В картах друзей нет, да и душами, что ты приводил, я уже пресытился. Лёг мой глаз на неё теперь. Быть ей русал- кой в моём омуте. Пусть радует мой взор красотой своей. Даю тебе на это три дня. Это будет просто, ведь она сама пойдёт в омут, если ты только её попросишь об этом. Спряталась в небе луна, не смея показаться пред лицом взошедшего солнышка. Разбрелась вся нечисть по оврагам да лесам дремучим, ушла в болота и омуты речные. И в оконце мельницы погас свет, догорели свечи. А убитый го- рем мельник сидел за столом пьяный без меры. И капали его слёзы на разбросанные по столы карты. 247

“Пиши!” Весь день горевал мельник и всю последующую ночь. И ни вином, ни водкой не мог он залить своего горя. Близко локоть да не укусишь. Ведь никто не заставлял его в карты играть с хитрым чёртом. А карточный долг, как известно, платежом красен. И вот пришла на второй день к нему лю- бимая. Пришла и не узнала его. - Отчего же ты так изменился? Отчего печален? Где же твоя улыбка и свет в глазах? Ты не рад больше мне? - Ну что ты, всё хорошо, как и прежде. Я просто устал немного. Мельник попытался улыбнуться. -Нет, что-то случилось. Я чувствую это. Мне сны очень нехорошие снились, будто нависла над нами тень чёрная. Что теперь будет? - Всё будет хорошо. Мельник обнял её. - Я люблю тебя, – произнесла девушка, закрыв глаза. - И я тебя люблю. Жарко сегодня, а в реке вода такая холодная. - Может, тогда искупаемся? - Пойдём, – ответил мельник и, взяв её за руку, повел к реке. - Я первая! – закричала она и прыгнула в воду. Мельник прыгнул следом и отплыл ближе к омуту. - Плыви сюда, – крикнул он. - Ну, там же омут. - Не бойся. И девушка поплыла к нему. Вдруг что-то дёрнуло её и затянуло под воду с головой. Она пыталась сопротивлять- ся, но сила, тянувшая её ко дну, была гораздо сильнее её. Какими-то нечеловеческими усилиями ей всё же удалось вырваться. И находясь на поверхности и увидев его, она потянулась к нему рукой. 248

Калин Рябов - Помоги мне! – крикнула девушка. И в тот же момент оказалась под водой. На этот раз уже навсегда. Будто только сейчас мельник понял, что же он всё-та- ки натворил. Он протянул руку к тому месту, откуда расхо- дились круги по воде. Ещё совсем недавно там была его любимая, а теперь только холодная и мутная речная вода. Мельник будто только что утонул там сам. Она была при- чиной всех его радостей. Она была та, для кого он жил. А теперь пустота. Ночью к мельнику снова заглянул водяной. - Ну что, может в картишки? – ощерился рогатый. - Пошёл прочь! – закричал мельник. - Ну, чего ты злишься? Ты же сам играть предложил. - Уходи отсюда! И дорогу забудь на мой порог! Ещё раз зайдёшь, рога тебе поотшибаю и хвостом к забору привяжу! - Ах, вот ты теперь как! – обиделся водяной и с размаху хлопнул дверью. Мельника всего трясло, но не от холода. В голове была только одна мысль: «Мог ли он поступить иначе? Нет, на- верное, не мог», – утешал он себя, – «не нужно было играть в карты». И понеслись дни. Мельник не ел и почти не спал. Запах речной воды и чувство холода не покидало его. Только он пытался уснуть, как тут же вскакивал, просыпаясь от кри- ка. В его ушах снова и снова эхом звучали её последние слова «помоги мне». А ещё ему постоянно казалось, будто от рук пахнет тиной. Он пытался их отмыть, но запах ста- новился всё сильнее. А самое страшное, что не было ему нигде покоя. Ведь от себя не убежишь. Ему было больно вспоминать её нежные руки, поцелуи. А главное ту предан- ность, с которой она смотрела обычно в его глаза. Над его мельницей будто нависла какая-то мрачная тень, пелена ужаса. И сколько бы он свечей не зажигал, даже в самый 249

“Пиши!” солнечный день кругом царил лишь мрак. Ясность созна- ния давно покинула мельника. Он начал ловить себя на том, что разговаривает с ней вслух, будто бы она была ещё жива. Не редко он оставался на ночь на берегу реки, у сво- ей мельницы, где огромное мельничное колесо нависает над проклятым омутом. - Прости, прости меня, – шептал он, роняя в реку слёзы со своих обезумевших глаз. Он понимал, что постепенно сходит сума. Но этому был даже рад, он находил в этом покой. Ведь тело так и не на- шли тогда. Его безумные мысли давали ему надежду, что она могла выжить. И вот спустя вечность его страданий тёплой и лунной ночью, сидя на берегу, он услышал дивный женский голос, а точнее пение. Этот голос был до боли знаком мельнику. Он поднял голову и увидел её. Она была абсолютно нагая. И раскачиваясь над рекой на ветвях плакучей ивы, пела очень странную, но мелодичную песню, любуясь своим от- ражением в речной воде. - Это ты? – прошептал мельник, не веря своим глазам. Он протянул к ней руки и вошёл по пояс в воду. Ночь была тёплая, и над рекой стелился туман. Но вода, как и в тот день, была по-прежнему холодна. Невероятной красо- ты русалка, раскачивающаяся на ветвях, вдруг обернулась, будто бы только что заметила его. - Ну как ты без меня? Скучаешь ли? - Прости меня, – произнёс он, всё глубже погружаясь в мутную речную воду. - Не ходи сюда. - Ты прости, прости меня. - Не ходи сюда! – закричала русалка. Что-то вдруг дёрнуло мельника и утащило под воду. Над поверхностью лишь взвились струи пузырей. Да большие 250