Дорогами войны

Дорогами войны... Вдруг с неба слышен сильный гул, Как больно стало в голове… Мне сверху кто-то руку протянул И даже появился свет… Вставай, дед, встань, тебя я умоляю! Ты должен жить врагам назло, Я правнук твой, ты представляешь. С тобой мне очень повезло! Я – Зиньковский Иван Петрович, Я жив. И не ради властей. Неважно сколько пролил я крови, Я выжил ради будущих детей! 151

Александр Душкин Александр Душкин г. Чаплыгин 22 июня 1941 года… Недолго, а как вечность до рассвета, Того июньского, двадцать второго дня, И выкурена немцем сигарета, Как жизнь затяжкою в себя. Спала страна. Когда туман растаял, И цели появились вдалеке, Команда прозвучала: «FEUER!» До боли нам знакомом языке. И стало утро то для нас отсчетом Людских потерь и пережитых бед. Блокады дней и кровью с потом Смертельных поражений и побед. 152

Дорогами войны... Никто тогда не знал в бою с врагом заклятым, Что жизней не жалея, Родины сыны Поставят кровью точку в мае сорок пятом, В отсчете дней Великой той войны. *** Мы будем помнить и живых, и павших. Кровь за Победу пролита не зря. Живёт пусть вечно в светлых душах наших Великий майский день календаря. С тех грозных дней в сердцах у нас поныне Победы цвет и крови – красный стяг, Солдаты русские в поверженном Берлине, Исчадие зла – горящий пал Рейхстаг. Заставить нас забыть уже никто не сможет Цену кровавых тех военных дней, Чем дальше день Победы, тем ещё дороже Нам память о войне и кто погиб на ней. Прошла послевоенная беда – исчезла мгла, И мир наполнился святой любовью, Но в душах наших навсегда война легла – Тяжёлой и невысказанною болью. Мы будем помнить и живых, и павших. Кровь за Победу пролита не зря. Живёт пусть вечно в светлых душах наших Великий майский день календаря. *** Да, наши деды воевали, шли до Победы, до конца. И на Рейхстаге написали слова простые: Мы из Ельца! 153

Александр Душкин Мой дед под Киевом убит… Мой дед под Киевом убит. Я от войны осиротевший. Мне память душу теребит. Колокола по всем умершим Звонят, но их они не слышат – Ко всем взывающий набат, Лишь ситуацию опишет Гранитных плит холодный взгляд. От них ответ напрасно ждать, Нам не ответит тишина, И слёз горячих не унять, Пусть будет проклята война. И вперемешку слёзы с водкой, Давай помянем тех солдат, Чья жизнь легла чертой короткой На скорбных плитах между дат. Память... Ну, разве можно позабыть Мне родословную свою – Мой дед под Киевом убит, В атаке, в танковом бою. Тогда там плавилась броня, Танкисты были крепче стали, Застыл у вечного огня Сегодня танк на пьедестале. 154

Дорогами войны... Победа нам досталась кровью, Я знаю, что живёт во мне, И прикипела к сердцу болью Навечно – память о войне. *** Войны смертельная беда Легла в душе кровавым следом. Я в том бою остался с дедом, В горящем танке навсегда. Простая русдсукшаяа.–.. солдатская Гармонь играла, а душа плясала. На то она гармонь – цветастые меха. Военная гармонь та много повидала И доводила многих до греха. Играл солдат безногий на коляске, Толпились бабы, дети, мужики. Сердцам их, видно, не хватало ласки, Сполна хлебнули горя да тоски. Боец прохожий, вещмешок снимая, Сказал: «Всё, по домам, окончилась война». Нагнулся и обнял калеку, понимая, Для всех по-разному закончилась она. Продолжил он, слезу пилоткой вытирая: — С Победой, мы окончили войну! Смотрел безногий, радость не скрывая, И отвечал ему, как брату своему: — Не надо, друг, хоть слезы не помеха, Что толку плакать, я уже привык. 155

Александр Душкин Видать одна душе моей утеха… Слезу и сам смахнул рукою фронтовик. — Коль, загасили кровью мировую, Спляши, браток, и не жалей сапог, Давай сыграю с перебором плясовую, Ведь до войны и я плясать сам мог. Шёл от Москвы, дошёл бы до Берлина, Пришлось немало прошагать дорог, Да вот подлюка – вражеская мина – Лишила враз меня обеих ног. Стал в медсанбате думать по-другому, Коль для меня окончилась война, Уж больно я соскучился по дому, К себе звала родная сторона. Да встретила неласково сторонка – Не сбылись ожидания мои; На месте дома чёрная воронка – Не стало разом всей моей семьи. Пришлось скитаться одному по свету Вином да водкой горе заливать, А как ещё принять судьбину эту? И до сих пор мне горя не унять. Всю жизнь мне исковеркала война, Смириться надо, знать такой удел. – Сказал солдат, поправил ордена И, растянув гармонь, запел: — Беда, горе не напасть, лейся песня звонкая, Если б знать, где упасть подстелил соломки я. *** Да, видно повидал солдат немало. И с переливом звонким не спеша Гармонь играла, а душа плясала, Простая русская – солдатская душа. 156

Дорогами войны... Атака... Из поэмы «Ну, что мы знаем о войне?» Атаки ждём вторые сутки. В окопе – с другом мы вдвоём. Нас греет дым от самокрутки, Мечтаем – каждый о своём. Он из Москвы, а я с Урала, С Серёгой нам почти по двадцать, Хлебнуть успели мы немало И до победы будем драться. Атаки сколько ждать осталось? Нам не привычна тишина. И в этот миг вдруг показалось, Как будто кончилась война. Вокруг такая красота; С войной и миром посреди. Лежит угрюмо высота Перед атакой впереди. Уже весна не за горами, Чужой ложится тихо снег, Как небо чёрное над нами Война – одна беда на всех. Сигнал – ракета засветилась, Нам в полный рост вставать пора. И громким эхом покатилось По полю русское «Ура-а-а». Ну, всё, вперёд, команду слушай. Быть может, не увижу мать. Пусть не устанет наши души, Господь на небе принимать. А умирать кому охота, 157

Александр Душкин Но, преодолевая страх, Вставала и падала пехота С застывшим матом на губах. И вот разорвана вся в клочья Войной земная красота; Свинца и смерти многоточье, Но взята нами высота. Затихло всё после атаки, От слёз сдержаться не могу. И как алеющие маки – Кровь на израненном снегу. Не угадать солдатской доли, А вдалеке от всей войны, Сожмётся сердце вдруг от боли У матери, сестры, жены. Всё заметет, сравняет вьюга, От взвода я лишь – жив один. Передо мной теперь без друга лежит дорога на Берлин. Вы дважды убиты и дважды распяты... Сложилось веками: прибалты, поляки Махать кулаками смелы после драки. Не надобно фальши, на ваших и наших, От лжи не уставши, вы делите павших. Гуляет бесовость, позабыв про беду, Уснувшая совесть с ней, видно, в ладу. Отцы, сыновья, наши братья и деды Погибли за вас, не дожив до Победы. В граните и бронзе их скорбные лица, Родная земля им теперь только снится. Я разуму внемлю – к чему тут дебаты, 158

Дорогами войны... Они вашу землю спасали когда-то, В боях они верно служили Отчизне, За счастье людей были отданы жизни. Что связано кровью, то в памяти вечно. Хоть рушится с болью – бесчеловечно. И падают снова на землю солдаты От варварских рук, будто в чём виноваты. Мы помним вас, павшие наши солдаты! Отдавшие жизнь, перед Богом вы святы. Стирая цинично всю память войны, Вас вновь убивают совсем без вины. Вы дважды убиты, вы дважды распяты. Но вы не забыты – России солдаты. Бессмертный полк... Мощь нашей памяти настолько велика, Хоть меньше чем одна шестая суши, Из каждого России уголка людские души Сливались в строй бессмертного полка. Бессмертный полк шагает по стране, Сплотив людскую память в мощные потоки, А значит, помнят благодарные потомки, Кто жизнь отдал за них на той войне. Кто сеял хлеб, пахал, трудился у станка, Тех, кто дошёл с Победой до Берлина, Людская память благодарностью едина – Всех собрала в строю бессмертного полка. О наших предках, правду о добре и зле – Историю страны пусть знают дети. Бессмертный полк шагает по планете, Чтоб войны больше не случались на земле! 159

Ольга Пивоварова Ольга Пивоварова ст. Ессентукская, Ставропольский край Яблочный чай Детство моей мамы – Елизаровой Зинаиды Павлов- ны – закончилось 5 октября 1941 года, когда сильные руки отца оторвали её, пятилетнюю девочку, от зем- ли и как никогда сильно прижали к широкой груди и долго-долго не отпускали. Затем отец поставил ее на пол, пристально и очень внимательно посмотрел ей в глаза и, резко отвернувшись, быстро вышел. Зина не понимала, что происходит, и ей показалось, что на гла- 160

Дорогами войны... зах у папы появились слезы. Её маленькое сердечко сначала сжалось, а потом очень-очень быстро заби- лось в груди. В комнате звенела тишина, прерываемая отдаляющимися шагами тяжелых отцовских сапог. Ей стало очень страшно, она прижала к себе плю- шевого мишку, которого недавно подарил отец и тихо села на угол большой кровати с железными спинками. Так и просидела до вечера, пока не пришла с работы мать. Не снимая рабочей куртки, она подошла к ма- ленькой Зине. — Мамочка, а папа скоро придёт? – еле слышно спросила Зина. — Папа ушел на войну, – сказала мама и присела рядом. Так они молча долго еще сидели на большой крова- ти с железными спинками. Больше Зина никогда не видела отца. Он, уроженец села Басы Астраханской губернии, 1904 года рожде- ния, был высоким стройным, очень серьезным челове- ком. Он был военным, носил длинный кожаный плащ с ромбиками на воротнике. Он редко бывал дома, но когда приходил, долго играл со своей единственной, маленькой и очень смышленой дочуркой. Ему достав- ляло много радости баловать ее, когда это удавалось. Во сне она часто видела, как они наряжали елку яр- кими, блестящими шарами и весело смеялись, прыгая вокруг нее. А еще вспоминала маленькие, ароматные конфетки-подушечки, которые он, как волшебник, до- ставал из огромных карманов кожаного плаща. Даже во сне она чувствовала, как их сладкий вкус растекает- ся по всему рту. Квартиру в городе Астрахани они с мамой Феодо- сией Яковлевной оставили, потому что в городе было голодно, и, взяв небогатые пожитки и прихватив за- чем-то тяжелые, железные спинки от кровати, отпра- 161

Ольга Пивоварова вились в село Басы, на родину отца, где, по мнению матери, с пропитанием было лучше. Добирались долго. По дороге выбросили громозд- кие и тяжелые кроватные спинки, и всю жизнь Зина не могла понять, зачем они их взяли с собой? Недалеко от села проходила железная дорога. На одной из станций Феодосия Яковлевна устроилась на работу путевым обходчиком, и ей в бараке выделили койку, на которой они с маленькой Зиной и разме- стились. Однажды вечером мама не вернулась с работы, и Зина услышала, как шептались соседки по бараку, по- глядывая в ее сторону: «Феньку-то арестовали, что же с девочкой будет. Жалко девчонка-то такая умница» Ничего не понимающая Зина долго плакала в по- душку, пока не уснула, а утром, проснувшись как-то очень повзрослевшей, поняла, что надеяться она может только на себя. Койку в бараке нужно было освободить, но сердо- больный начальник станции пожалел девочку и, рискуя собой, разрешил ей жить в бараке, а вот пайка она ли- шилась. Пришлось самой заботиться о хлебе насущном. Через станцию шли и шли на фронт эшелоны, везли на проклятую войну солдатушек. Зина долго вглядыва- лась в лица солдат, пытаясь отыскать родное, любимое лицо отца, но тщетно. Голод, постоянно мучавший маленькое истощенное тельце, часто не давал спать по ночам. Но нужно было как-то выживать. В бараке женщины после изнури- тельных смен на железной дороге грелись кипятком, добавляя в него для аромата яблочные листья и моло- дые веточки, и этот вкус Зина помнила всю жизнь, ведь именно этот чай помог ей выжить в это очень страш- ное, голодное время. 162

Дорогами войны... А дело было так. Каждый день девочка бегала встре- чать эшелоны, надеясь отыскать среди тысячи мелькав- ших лиц лицо того, кто был самым близким на свете, лицо отца. И однажды ее окликнул незнакомый голос: — Девочка, не знаешь, где тут кипяточку раздобыть? — Знаю, дяденька. Пойдем, я покажу тебе. Там на станции большой чан с кипятком стоит, зайдешь, сразу увидишь. И указала худенькой ручкой на здание станции, а сама побежала к старой яблоне, одиноко стоящей за бараком, собрала немного листьев, упавших с дерева, сполоснула их артезианской водой и побежала назад к зданию станции. Увидев солдата с полным котелком кипятка, догнала его: — Дядь. Дяденька! Я вот тут листочков яблочных со- брала. Вы их в кипяток киньте, знаете, какой вкусный чай получится! Возьмите. И Зина протянула листья солдату. — Вот спасибо тебе, девочка, чаек сейчас нашему брату солдату, ой, как кстати будет! И солдат, взяв листья, бросил их в кипяток. — А вы папку моего не видели, его Павлом зовут? Красивый такой, сильный, высокий. Елизаров. Не виде- ли? – спросила девочка, с надеждой глядя на солдата. — Павел говоришь? Елизаров? – солдат задумался и ответил: Нет, знаешь, не видел такого. Но если увижу, обязательно скажу ему, какая дочка у него хорошая, на вот тебе... И солдат вытащил из кармана небольшой бумажный сверток, быстро развернул его и протянул Зине белый кристалл размером с куриное яйцо. Девочка не верила своим глазам – это был кусок сахара. Самого настоя- щего сахара. — Спасибо, дяденька! – сказала Зина. – Только если вы на фронте папку моего встретите, вы передайте ему, 163

Ольга Пивоварова что я его очень-очень жду, пусть он ко мне обязательно приедет. И у девочки из глаз потекли слезы. Этот кусок сахара она запомнила на всю жизнь. С того дня она стала собирать яблочные и вишневые ли- стья, а когда их не было, отламывала от дерева тонкие молодые веточки. Заваривала чай в небольшом погну- том ведерке и носила к эшелонам угощать солдат, а те делились с ней, кто чем мог, кто хлебушка даст немно- го, кто воблёшку сухую. Именно это и спасло ее от го- лодной смерти, а еще вера, вера в то, что кончится эта проклятая война, приедет папка с фронта, заберет ее, они найдут маму и заживут, как прежде, до войны, все вместе, дружно и счастливо. Война у каждого своя Война у каждого своя! Уродливая, с искаженным злобою, болью и ненавистью лицом, с подвигами и ге- ройством, с победами и поражениями, с взлетами и па- дениями Она многолика, многогранна, и как индикатор, проявляющий сущность человеческих душ, она вскры- вает и оголяет лучшие и худшие стороны человека! Не буду больше давать никаких оценок, просто рас- скажу про войну деда Григория. В этом году его мно- гострадальное сердце остановилось, и он унес с собой много тайн того времени, но то, что мне довелось услы- шать, я теперь могу рассказать и вам. 164

Дорогами войны... Славная казачья станица Боргустанская была ос- нована в далеком 1825 году для защиты кордонной линии от набегов горцев. Неспокойно тогда было на Кавказе. Название свое она получила, предположи- тельно, от скифских слов бор – желтый и стан – стоян- ка. В древности эти места населяли скифы. В 1847 году казаки перебрались выше – на Боргустанский хребет. Это было тактически правильно и не позволяло врагам подойти незаметно. Слишком часто «шалили» черкесы, а казаки свято чтили казачьи традиции и верность при- сяге царю и отечеству! Долго не могли станичники смириться с события- ми 1917 года, долго не признавали Советскую власть. Много месяцев Боргустанские казаки самоотверженно отражали атаки противника, за что даже враги назвали эту станицу «Казачий Верден» и долго считали её «не- благонадёжной». Вот в этой станице, в семье казака Якова Пивоваро- ва зимой 1929 года родился мальчик Григорий. Он был вторым из четырех детей здоровяка и красавца Якова и гордой казачки Татьяны. Жили они, как и все. Вели свое хозяйство и неохотно работали в недавно обра- зованном колхозе. Но не было лада и мира у них в се- мье. Постоянно кипели в этой хате страсти! Ни муж, ни жена не хотели уступать друг другу, а испуганные дети прятались по углам да на печке. Бесконечные ссоры довели до того, что однажды ночью Татьяна занесла то- пор над головою мужа и опустила бы его непременно, если бы в этот момент Яков Савельевич не проснулся и не перехватил руку жены. После всего этого они реши- ли развестись. Решили – сделали, разделив не только пожитки, но и детей. Двое старших, в том числе Гриша, остались с отцом, а двое младших с матерью. Это был 1940 год. 165

Ольга Пивоварова Яков и дети встретили новый 1941 год веселыми ка- зачьими колядками; время летело быстро, вот и пасху отгуляли. А затем наступило жаркое лето, с ним вме- сте в гордую казачью станицу пришло страшное изве- стие – Война. Уходили казаки на войну, уходили, как отцы и деды их, выполнять предначертанное Богом, не жалея отдать жизни свои за отчизну. Уходили, унося с собой счаст- ливую, спокойную, сытную, мирную жизнь. Выли бабы, плакали дети. Вот и Григорий с сестрой, последний раз обняв отца, долго ещё стояли на краю станицы, смо- трели на его удаляющуюся богатырскую фигуру. Пыль, из-под отцовских сапог давно уже улеглась. Яков Са- вельевич скрылся за горизонтом, а дети все стояли и стояли, вглядываясь в неизвестность. Проводив отца, пошли они к дому матери… Не вы- шла Татьяна к детям ни в тот день, ни после, а при встрече просто не замечала их. Гришу с сестрой Параньей приютила баба Ариш- ка, мать отца. Женщина строгая и властная. Независи- мость, своенравность и свободолюбие всегда отличало терских казачек. Жизнь их была непростой. Когда ка- заки в поход уходили, им часто самим защищать детей своих да хаты от горцев приходилось. Оттого и умели они одинаково хорошо махать и косой, и шашкой. От- того и привыкли надеяться только на себя и чужакам не доверять, называя их «наволочь». Приближалась зима 1941 года. Урожай, собран- ный без мужиков, вывозили подводами в Минераль- ные воды, откуда его отправляли на фронт. Картошку, собранную в огороде, перебрали и уложили в погреб. Мелкую ели, а ту, что была покрупнее, баба Аришка но- сила в Ессентуки на базар, где меняла её на спички, одежонку для детей, мыло и на то, чего в станице не было. Хлеб пекли сами, пока было из чего, то в одном 166

Дорогами войны... дворе, то в другом и делились друг с другом. Зима вы- далась холодной и снежной, заготовленных с осени дров хватило до февраля. Все работали в колхозной бригаде, где окоченевшими руками вместе с другими детьми и бабами перебирали промерзшую картошку, трудились на ферме, выполняли тяжёлую деревенскую работу. А затем, утопая по пояс в снегу, ходили за не- сколько километров в лес за хворостом, чтобы как-то отапливать хату и приготовить какую-нибудь еду. Так и пережили первую военную зиму. Все с надеждой ждали известий с фронта. В каза- чьи хаты то и дело приходили горькие новости, и все больше баб меняло свою одежду на траурный черный наряд. В июле 1942 года и в дом бабы Аришки постуча- лась беда! Дрожащими руками разворачивала Аришка аккуратно свернутый треугольник, в котором прочла, что сын её, рядовой Пивоваров Яков Савельевич, геро- йски погиб в тяжелом бою под деревней Николаевка Кировского района Смоленской области. Геройским, но не долгим был боевой путь славного казака Якова Савельевича. Остался он лежать в братской могиле, да- леко от родной станицы! На глазах постарела от горя баба Аришка, двое ее первых деток умерли в младен- честве, а теперь вот единственной ее кровиночки не стало. Двенадцатилетний Григорий, вдруг в одночасье став взрослым, понял, что теперь некому, кроме него, позаботиться о сестре и бабушке. В августе 1942 года в станицу вошли немцы! Всю осень они опустошали и вывозили все, что удалось вы- растить и собрать детскими и женскими руками. В на- чале зимы они ушли, оставив после себя разоренный колхоз, разоренные подворья да пустые подвалы каза- чьих хат, разруху и голод. 167

Ольга Пивоварова В ночь перед уходом фашисты что-то праздновали в правлении колхоза. Гришка с друзьями, незаметно подкравшись к фашистскому танку, насыпал песка в топливный бак. Утром немцы тщетно пытались заве- сти танк, провозившись с ним полдня, они зацепили за него трос и потащили другим танком. Радовались маль- чишки, что хоть чем-то могли досадить фашистам, не понимая тогда, какой трагедией это могло закончиться для станицы! На их счастье немцы не разобрались сра- зу, что с танком случилось. С приходом немцев баба Аришка предусмотритель- но бросила копать оставшуюся не выкопанной часть огорода. Тем самым она смогла скрыть хоть немного картошки, чтобы хоть что-то можно было выковырять потом из мерзлой земли на еду и не умереть с голоду, а если повезет, было чем засадить весной огород. Когда пришли немцы, оставшуюся в колхозе скоти- ну: кров, овец, свиней, две три старых кобылы, одним словом, что успели, бабы разогнали по лесам. После ухода фашистов, надо было как-то выживать. Всем кол- хозом бродили по лесам, собирая животину, которая чудом выжила, но большая часть околела от холода и голода, а кого волки съели. Голод поселился в каждой хате. Только скудный за- пас найденной в мерзлой земле картошки спасал от голодной смерти. При этом и стар, и млад работали, пытаясь спасти и сохранить то, что удалось собрать и вернуть в колхоз. Однажды Григорий и соседский паренек Савка Хма- ра, собирая в лесу по балке сухие ветки для печки, увидели лежащего на снегу поросенка. Ему было меся- ца три, но он был очень худой, как говорится, кожа да кости. — Глянь, Савка, видно, он от мамки отбился, – сказал Гришка, показывая на находку. – А ту в колхоз назад 168

Дорогами войны... загнали. Он и околел. И как его волки только не съели? Жалко! — Гриш, да он жив, гляди, иногда вдох делает, – ото- звался Савка. – Что делать-то будем, давай на бригаду отнесём, может, выходим? Завернув поросенка в ветошь для хвороста, ребята побежали на ферму. Пройдя пару километров, усталые и обессилившие дети решили передохнуть. Сев на полусгнившее бревно, они развернули свое- го подопечного. — Гриш, что это с ним? – испуганно спросил Сава. Тощее тельце поросенка все изогнулось и дрожало. — Подыхает, кажись, – с горечью произнес Гришка. — И что, ничего нельзя сделать? – как-то совсем по-детски заканючил Савка. — Можно, – ответил Григорий, он был немного стар- ше друга. – Добить, пока не издох, не пропадать же до- бру, хоть мяса поедим. Затем он взял нож, который всегда брал с собой, когда ходил в лес, зажмурился и, превозмогая ужас, ох- вативший его, полоснул поросенку по шее. Кровь тон- кой струйкой вытекла на снег. Поборов подкатившую тошноту и отдышавшись, Гри- горий завернул нечаянную добычу в ветошь, и они от- правились домой. Баба Аришка с другими женщинами разделали поросенка, по кусочку досталось всей улице. У многих в этот день на столе был вкусный и сытный ужин. Многие благодарили мальчишек за смекалку и за возможность вспомнить забытый вкус настоящего мяса! Дорого обошелся ребятам этот ужин! До конца дней своих помнили они этого поросенка. Через год, в конце зимы 1943 года по чьему-то доносу в НКВД их, Григо- рия и Савку, четырнадцатилетних мальчишек, аресто- вали за «антисоветскую» деятельность. Савку Григорий 169

Ольга Пивоварова больше никогда не видел. Как политический он полу- чил восемь лет! Сколько горя, боли, подлости и благо- родства видел он за эти годы. Сколько раз смерть, зло ухмыляясь, заглядывала ему в глаза. Страшную школу лагерной жизни в полной мере испытал на себе Григо- рий каждой своей клеточкой. Его, Гришкина война, закончилась в 1949 году, ког- да двадцатилетним парнем по амнистии вышел он за лагерные стены, прижимая к груди справку об осво- бождении. Вышел, не озлобившись на весь Мир, без ненависти в душе, без обид и обвинений, с огром- ной жаждой жизни! Вдохнул полной грудью сладкий, пьянящий воздух свободы, постоял немного и пошел, куда глаза глядели. А впереди его ждала не простая, но счастливая мирная жизнь, полная радости и любви! 170

Дорогами войны... Светлана Борисова г. Курган Мать Мария Может ли девушка из дворянской семьи избалованная, боготворившая Блока, но умевшая писать стихи стать служительницей Бога? Елизавета Скобцева в среде беженцев стала монахиней Марией в честь Марии – бывшей грешницы после смерти дочери Анастасии. 171

Светлана Борисова В Париже началась жизнь трудная. Она спасала еврейских детей и сохранила архив Бунина. Просто кормила голодных людей. Тогда многие русские были участниками Сопротивления. К ней на улицу Лурмель приходили приближавшие освобождение. Совершая подвиг милосердия, она писала стихи и прозу. У неё была улыбка светлая, любовь к Родине, родным берёзам. Ни её, ни сына не пощадили. Велико было горе матери. В газовой камере задушили за неделю до освобождения. Баллада об Ариадне Казей Хочу не миф рассказать, а правду О замечательной Аде Казей, О мужестве, подвиге ее надо, Чтоб знало больше людей. Многие помнят подростка Марата, Он за Аду стоял горой. Он был ее младшим братом, Погиб в бою, как герой. 172

Дорогами войны... Глава же семьи – Иван Казей – Был революции матросом. Трудился, любил детей, Но репрессирован по доносу. Мать чуть не сошла с ума, А дети одни голодали, А тут еще беда – война, И наши войска отступали. Казеи жили очень скромно И хотя нуждались сами, Помогали всегда нашим воинам, Кормили их и одевали. Подпольщицей вскоре стала вдова, Несмотря на горечь утрат. Ада с детства была сорвиголова И отчаянно смелым Марат. Фашисты забрали Анну Казей, В Минске повесили в октябре. Какая дорога была у детей? К партизанам уйти поскорей. Аде было всего шестнадцать, Но она умела стрелять. Ну, а брату всего двенадцать, Но он первым ушел воевать. Младший брат всегда был опорой, Повторял ей: «Держись, Адок!» Она была партизанкой толковой, Весь отряд Ариадну берег. 173

Светлана Борисова Он и стал для Ады второй семьею, И хоть были порядки в нем строгие, Она была девчонкой боевой, Самокрутки курила, как многие. Много заданий выпало Ариадне, Хоть была при кухне сначала. Ребята мстили за мать, понятно, Насолили фашистам немало. Их отряд мучительно долго Выбирался из окруженья. Ада шла, шатаясь от голода, Невзирая на обмороженье. Она шла, а за ней брели волки, Желтыми глазами сверкая, Вспоминая, как спастись, да без толку, Их не трогать ее заклиная. Только волки, видать, были сыты. Ведь война, им пищи хватало. Много было людей убито. Ада шла, хоть смертельно устала. Она брата искала любимого, Как Аленушка в сказке русской. Сколько мужества, верности было В этой девушке белорусской. А потом в какой-то деревне Бурки ей разрезать помогли. Конечности совсем побелели, Аде дали лапти и чулки. 174

Дорогами войны... Она и этому была довольнехонька, Но уже началась гангрена. Смотрит Ада – ноги чернехоньки, Поняла, совсем плохо дело. Медик приговор вынес строгий: По колено придется отнять. Она умоляла: «Не трогайте ноги, Надо бабку Марылю позвать!» Пилу прокалили, она завизжала. Нет самогона и наркоза. Партизанка Соня ее держала, Утешая, как могла, сквозь слезы. Она вынесла ужас ампутации И чесотку – новую напасть. Перенесла пять сложных операций, Ей не дали медики пропасть... Потом училась, до изнеможения Училась ходить на протезах. С упорством, достойным восхищений, Ада хотела быть полезной. Её всегда по счастью окружала Доброта и сердечность людей, А она бесконечно страдала, Что не воевать теперь ей. В сорок четвертом только узнала О геройской гибели брата. Она нигде и никогда не забывала Своего соратника Марата. 175

Светлана Борисова Гитлеровцев было слишком много. Сто пятдесят, а их – только двое. И парнишка, совсем почти ребенок, Как солдат, погиб смертью героя. Он уложил двадцать девять фрицев, Взорвав последнюю гранату. Вот так с врагами надо биться! Это даже фашистам понятно. И хоть Ада инвалидом считалась, Институт закончила в Минске. Филологом, учительницей стала, Удалось своего ей добиться! А потом на своем «Запорожце» Она объездила всю Белоруссию, Чтоб рассказывать везде, где возможно, О войне, о брате, что не струсил. Увы, давно в живых Ады нет, И время память стирает незаметно, Но хочу, чтоб Адин портрет Был навечно в полку бессмертном! 176

Дорогами войны... Чем дальше война... Чем дальше война, тем понятней Роль женщин огромная в деле Победы. Нет подвига их славного невероятней, Но какие же выпали на долю их беды! Женщины выращивали хлеб и скот, На себе поля пахали, надрываясь. Работали вместо ушедших на фронт, Детей достойно вырастить пытаясь. Санитарки под обстрелом тащили Мужиков, словно нет их сильней, Хотя многие очень хрупкими были, А потом успокаивали, как детей. Женщины-снайперы без сомнения Стреляли без промаха не ради славы. Эта специальность требует терпения, А кто терпеливей русской бабы? В оккупации женщины не были без дел, Часто партизанили в тылу врага. Даже если иногда попадали в плен, Бесполезно пытать их было тогда. Славными связистами, разведчицами были, Лишь бы победе над фашизмом быть. Летали на У-2 и немцев бомбили И даже танки сумели водить! 177

Светлана Борисова На войне нет от смерти хранимых. И женщины получали похоронки. Верны памяти погибших любимых, Но вдовство было слишком горьким. И женщины восстанавливали страну, После войны лежащую в руинах, Как добрые хозяйки каждую весну Делают генеральную уборку в квартирах. Так я размышляю девятого мая О женском подвиге негромком. Пусть женская доля будет другая И благодарна память потомков! Фашизм Грустно думать, что фашизм – не миф, Как дракон из легенд, до сих пор ещё жив. Гитлер трусливо покончил с собой, Но, как муха, оставил наследников рой. Мальчишки, что свастику рисуют иногда, Не знают совсем, что такое война. Она закончилась, но забывать нельзя О том, что такое концлагеря. 178

Дорогами войны... Фашизм, где говорят: «Есть нации плохие!» Клетки рака, идеи его живые. Где личность не имеет ценности совсем, Где думать не надо, чтоб не было проблем. Фашистские бронзы, те, что не были казнены, Жили припеваючи после войны. Были те, кто засел мемуары писать, Но их преступления нельзя оправдать! И пока не исчез фашизм как явление, Есть опасность всегда его возрождения. Не забудьте войну, будьте бдительны, люди, Пусть фашизм никогда популярным не будет! 179

Татьяна Шулига Татьяна Шулига г. Прохладный, КБР Дети войны В годы ВОВ в Смоленской области около трёхсот сёл и деревень были сожжены гитлеровскими солдатами, насе- ление деревень либо было расстреляно, либо сожжено за- живо…. Нельзя забывать даже малые сёла и деревни, такие как д. Платково, Чача, Кашкинцы и другие. Забвение жертв войны – преступно. Расул Гамзатов писал «Кто стреляет в прошлое из пистолета, в того будущее будет стрелять из пушки». 180

Дорогами войны... Дул холодный октябрьский ветер По дороге ведущей вдаль от села, В тот далёкий и страшный вечер, Тихо плача, малышка шла. А вдали догорали хаты… Жуткий вой одичавших собак. Всех людей уводили фашисты-солдаты В тот глубокий прибрежный овраг. И когда проходили опушку, Мама сильно толкнула её, Перед этим целуя в макушку, «Живи долго, – шепнула, – сердечко моё!» Под кустом Маша долго сидела… Стихли звуки шагов вдалеке, Пыль дорожная тихо осела На пальто и на лёгком платке. В десять лет, а как будто старушка, Маша встала, поправив платок, Онемевшие ноги размяла И пошла от села на восток. Она слёзы свои вытирала Ставшим мокрым от слёз рукавом, И по-детски войну проклинала Погубившую маму и дом! Много дней по дорогам скиталась, Шла вперёд, ведь не знала куда… И картошкой сырою питалась, Находя на полях иногда. 181

Татьяна Шулига Подобрали её партизаны. Стали ей настоящей семьёй. Они дочкой её называли И стрелою за дух боевой. Много раз на разведку ходила, Хоть в отряде её берегли. В ней жила неуёмная сила, Сила духа российской земли. В День Победы идет баба Маша, Так теперь её дети зовут, К обелиску у края обрыва, Где берёзки и ивы растут. На груди ордена и медали, А в глазах отблеск солнца и слёз… Люди сделали всё, как мечтали: Их посёлок поднялся из пепла и взрос! Нет на свете нигде такой силы, Чтоб могла наш народ победить! В грозный час Русь вставала, беря в руки вилы, Заставляя врагов уходить! В День Победы, добытый ценою Многих жизней, омытый слезой, «Славься Мир! Над российской землёю!» Чётко вписано детской рукой! 182

Дорогами войны... Жребий на жизнь Дороги войны…. Как много вложено в этих простых сло- вах: исторический этап многих стран и судьбы миллионов людей, попавших в круговерть страшных и в то же время героических событий. Нет таких, ни технических, ни лите- ратурных средств, способных в полном объёме отразить историю дорог войны, человеческих чувств и судеб. В своих воспоминаниях, основанных на рассказах участников вой- ны, мы можем лишь частично прикоснуться к тем событиям и постараться для будущих поколений сохранить их память. Сюжет моего рассказа взят из небольших фронтовых запи- сок Эфенди Капиева. Описанные мной события произошли в августе 1942 года. Фашистские войска прорвались вглубь Северного Кавказа, был уже захвачен город Пятигорск. Враг подходил к Нальчику. Оборонительные рубежи наших войск шли по рекам Малке, Баксану и Тереку… Как часто бывало во время войны, рубежом меж- ду обороной наших войск и окопами наступающих не- мецких войск служила горная река Баксан. Извилистые каменистые берега во многих местах заросли густыми кустарниками и деревцами, а в некоторых местах были насыпи из камней различных по форме и размеру… Русло реки каменистое, в горной своей части бывает узким и многоводным, а, выходя на просторные части местности, растекается на многочисленные потоки. Об- разуя островки из каменистого дна и песка, а в некото- рых местах, наоборот, небольшие озерца, река спокой- но катит свои потоки, пока не сливается опять в одно глубокое и многоводное русло. Летом во время таяния ледников в горах и обильных ливневых дождей Баксан начинает показывать свой характер, бурные потоки его 183

Татьяна Шулига сметают на своём пути всё, бросают большие камни, как мячики, и Баксан становится не проходимым даже на просторных, мелководных своих частях. В тот день вода тихо шумела, спокойно неся свои воды. За рекой вдали от наших окопов были видны окопы немцев. Командованию стрелковой дивизии нужны были данные о планах немцев и об их количе- стве. Командир полка дал приказ разведчикам «взять языка». Днём это было сделать невозможно, местность просматривалась, как говорят, «была как на ладони». Поздним вечером капитан разведчиков посылает своего бойца на ту сторону. Обходя глубокие места реки по мелководью вброд, боец тихо исчез в темноте. С вечера моросил мелкий дождь, и это давало воз- можность нашему бойцу подойти незаметно к окопам немцев. В горах начинает рано темнеть, и Василия, так звали бойца, это радовало. Но пошёл сильный дождь. Грозовые раскаты, шум реки и ливень начинали вызывать смутную тревогу. Плащ-палатка была мокрой и почти не грела, в кирзо- вых сапогах была вода, и ноги стали замерзать. Васи- лий, сидя за большим валуном, уже почти отчаялся, что немцы не покидают своих окопов, прячась от дождя. Он снял сапоги, вылил из них воду, выкрутил портянки и опять надел сапоги. Ногам стало теплее. И тут на его удачу один из фашистов побежал к кустам в стороне от окопа. За полтора года на фронте Василий не раз ходил за «языком», и поэтому почти бесшумно уложил немца на землю, вставив ему подготовленный кляп в рот. Связал ему руки, поставил на ноги и потащил к реке. Трудно сказать, сколько прошло времени с мо- мента его перехода реки. Ночь и ожидание в темноте под проливным дождём стирали все временные грани. Пока добирались с немцем до реки, спотыкаясь о кам- ни, падая в темноте, разбивая руки, прошло, наверное, 184

Дорогами войны... много времени. Вспышки молнии на мгновение давали возможность определять направление пути. Но после вспышки глаза в темноте почти ничего не различали… Вот и река. «Добрались», – подумал Василий, и тут же бурлящий поток сбил его с ног и потащил по те- чению, не давая ему встать на ноги. Боец, привыкший выполнять задания командира в любых условиях, он какое-то время с нечеловеческой силой удерживал своего пленника, ухватив того за ремень и таща за со- бой. Но река бросала его, как тряпку, о камни и рва- ла о прибрежные кусты. И вскоре Василий уже не мог контролировать происходящее: боль, холод и ужас от неистовствующей стихии на время вызвали затормо- женность сознания. Он не видел, куда делся пленник. Сколько его несла река, было не понять, силы кон- чались, всё чаще его голова уходила под воду… Но река, как будто оказала ему милость, выбросив на отмель вместе с кустарником и деревьями, вырван- ными с корнем и несущимися в этом страшном, кипя- щем потоке. К утру гроза утихла, но продолжал мо- росить дождь… Василий очнулся от холода, с трудом осмотрелся. Где он? Как далеко унесло его от тех мест, где стоял их полк? Вокруг были незнакомые места. Берега казались пустынными и главное недосяга- емыми. Отмель из камней и песка была на середине между двух ревущих потоков Баксана. В длину была метров сорок, а в ширину метра три. На одном из её краев течение нанесло кучу мусора высотой метра полтора из кустарников и деревьев. Василий присел на ствол дерева и вдруг услышал какой-то хрип недалеко от себя. Как оказалось, это его пленник пытался вылез- ти из-под древесного завала. На почти не гнущихся и плохо слушавшихся ногах он подошёл к немцу и вы- тащил его из-под завала. Они сидели рядом молча. Не 185

Татьяна Шулига было сил двигаться, и хотя начинался день, но от сыро- сти и дождя было очень холодно. Два врага, они были безоружны и слабы. Говорить, не зная языка, они не могли и обменивались лишь жестами, в которых уже не было ненависти. Так бывает во время засухи в Африке, когда и хищники, и их жертвы вместе ищут воду и не трогают друг друга. Четыре дня бушевала стихия. Наши бойцы на утро после ухода Василия за «языком» вместо мелководных мест Баксана увидели клокочущее море, в котором лишь в некоторых местах проглядывали верхушки при- брежных кустарников. Найти разведчика в таких усло- виях не было возможности. И уже приходила мысль, что он погиб. Лишь на пятый день проглянуло солнце. Река постепенно мелела. Пройдя ближайшие изгибы реки и не найдя никаких следов, разведчики решили, что Василий погиб и уже не искали его. Но к вечеру пятого дня, обследуя пути, ниже по течению реки, где, по мнению командования, немцы могли бы начать на- ступление, наши разведчики на мелководье увидели два силуэта. Подобрались поближе и увидели, что за валунами и кучей нанесенных водой веток, сидели двое оборванных, голодных, обессиленных, еле живых человека: русский и немец. Они сидели, прижавшись друг к другу, поглядывая то на запад, то на восток… . Каждый думал о своём. Но оба понимали, что либо они погибнут оба, не дождавшись помощи, либо одному из них выпадет счастливый жребий на жизнь, а другому на смерть. Все будет зависеть от того, откуда придёт помощь. Русским был Василий, волею судьбы выполнивший задание командования, хотя бы и таким образом… И ему выпал жребий на жизнь. Разведчики с помощью верёвок и шестов помогли бойцу и пленнику выбрать- ся из плена реки. Переодели и накормили их. Пленни- 186

Дорогами войны... ка отправили в штаб, чтобы там могли его допросить. А Василия отправили в медсанбат. Позже его спрашива- ли друзья, о чём он думал, когда сидел на островке без еды и тепла. И услышали в ответ, что думал он о том, что как было обидно умереть вот так! «Одно дело в бою, а так не хочу и не имею права умереть! Как быстро оборвалась моя фронтовая до- рожка. . .» – Он немного подумал и продолжил: «Тело мое было бессильно, а сознание работало. Думал о де- тях, как они потом будут жить – сироты. Надежда ма- ленькая была на спасение, но обиды на однополчан не было. Главное, я боялся от холода уснуть и уже не про- снуться. А поэтому стал говорить вслух, а немец сидел, смотрел на меня шальными непонимающими глазами и плакал. Наверное, он тоже думал о жизни…» Тяжелые были дни октября 1942 года. Преодолев оборонительные рубежи наших частей на Малке и Бак- сане, немцы вплотную подошли к городу Нальчику и в последние дни октября взяли Нальчик. Только в янва- ре 1943 года Нальчик был освобождён. И разведчик Василий, которому выпал однажды жребий на жизнь, продолжил свой фронтовой путь по военным доро- гам, ведущим на запад, дорогам, ведущим наш народ к победе. 187

Анастасия Альнаджар Анастасия Альнаджар г. Чердынь Маша — Жанна, отдай мне ее, всего на один день, – голос пришедшего дядьки был грубым, в то же время очень спокойным, – это ж для нее лучше, я вам потом столько хлеба, крупы принесу! И сахара. — Но как же я могу?! Ей же всего четырнадцать. Лучше меня возьмите, Руков. — Так мы ж аккуратно, поиграем только. И немцев позабавим. А Машка у тебя добротная девка. И кто ж поймет, что ей нет восемнадцати? Все при ней. А ты 188

Дорогами войны... точно не подходишь. Ты, Жанка, уже почай отживший фрукт, а она яблочко зеленое, наливное. – И он громко засмеялся. — Но как же я могу! Это ж дочь моя. — Так хочешь ли ты, чтоб жива она была, дремучая ты баба! Рано или поздно немцы здесь всех перестре- ляют или голодом заморят. А так хоть шанс у нее есть. Гляди, поди, и за немца какого я ее замуж выдам. — Так она ж так врагом народа своего станет, Руков. Мужчина достал автомат и приставил к груди женщины. — Это я из тебя сейчас врага народа сделаю. Веди Машку, или я за себя не ручаюсь. Лейтенант Руков был одним из немногих, кто пере- шёл на сторону немецких захватчиков. Он и до войны и захвата Ленинграда не отличался особой сердоболь- ностью. А как немцы прибыли, так и вовсе с катушек слетел – власть почувствовал. — Маруся, выйди, – хриплым голосом произнесла Жанна. Девочка вышла из другой комнаты. Маша была очень симпатичной. Ее прекрасные глаза цвета мор- ской волны не могли не удивлять. — С дядей пойдешь, – произнесла ее мать. — Нет, мама, нет, не пойду, мама, пожалуйста, маму- ля, пожалуйста, не отдавай меня, мама! – вдруг вскрик- нула Маша. Она подбежала к маме, села на корточки и крепко прижалась к ее ногам. Руков, не долго думая, схватил Машу за руку и гром- ко произнес со свойственной ему зловредностью: — Пойдешь, еще как пойдешь! Или же не жить твоей мамке. — Нет, мама, не надо. — Надо дочка, иначе нам не выжить. 189

Анастасия Альнаджар — Нет, мама, я боюсь его, мама. Руков отчаянно пытался тащить девочку к двери. И тут Жанна схватила нож и прокричала: — Иди, иначе я сама тебя убью. Казалось, глаза девочки, две жемчужинки океана, померкли в этот момент и превратились в льдинки, из которых, как оттаявшая вода, капали слезы. — Запомни, мама, ты меня уже убила. Руков и Маша вышли из квартиры. Внизу, около, подъезда, их ждала машина. Когда они вышли на улицу, то встретили на пути Сергея, мальчика Машиного возраста. Совсем недав- но этот юный мальчишка был на фронте, там потерял ногу и вынужден был вернуться домой. Сейчас Сергей ходил с помощью костылей. После того, как он сам на себе ощутил ужас этой войны, то перестал радоваться. Первое время после возвращения мальчик ни с кем не разговаривал. Но потом, потом он встретил Машу, такую улыбчивую, такую чистую душой девочку. Они очень подружились, часто приходили друг к другу в гости. Ребята жили надеждой, что скоро война закон- чится, наступит мир и покой для всех. И вот теперь их надежды рухнули, немцы почти захватили Ленинград. — Маша! – окликнул Сергей, – куда ты? Маша даже не посмотрела на него, а только чуть неслышно произнесла: — Умирать. После этого девочка с Руковым сели в машину и уехали. Сергей не знал, что и думать. Он был напуган и бро- сился к Машиной маме. — Жанна Алексеевна, куда ее увезли??? Ну что вы молчите??? 190

Дорогами войны... — Не переживай. Маша вернется скоро. Скоро у нас будет все, – спокойно, и, казалось, равнодушно, произ- несла Жанна и резко закрыла дверь. Тем временем Машу, напуганную и не знающую чего ей ожидать, привезли на окраину Ленинграда. Ее заве- ли в небольшой старый дом, около которого стояли два немецких мотоцикла. — Дяденька, – чуть слышно произнесла Маша, – вы бить будете? — Нет, что ты! – бодро проговорил Руков. – Мы толь- ко в игру одну поиграем и все. Завтра будешь дома. Они зашли в дом. Два человека в немецкой форме загадочно улыбнулись их приходу. — Hallo! – поздоровался Руков на немецком. Немцы тоже поприветствовали его. — Ну, что, Маша, поиграем в игру? Игра называется «раздевайся». Так что давай, раздевайся. Один из немцев, пристально разглядывавший до этого девочку, подошел к Маше вплотную. Девочка от- прянула. — Не бойся, он тебя не обидит, – проговорил Руков. И его глаза сверкнули отнюдь не добрым, «жадным» блеском. Не прошло и минуты, как стоящий рядом с Машей немец стянул с нее одежду. — Прости и сохрани, Господи! – лишь успела прого- ворить девочка, прежде чем немецкие изверги стали глумиться над ней… Руков привез Машу ровно через один день. — Держи свою дочь, Жанка, хорошо поработала дев- ка. Вот вам мешок крупы и пять банок сгущенки. Как договаривались. — Ты ж обещал сахар. — Сахар в следующий раз. Понравилась нам она. — Как, неужели еще приедешь? 191

Анастасия Альнаджар — Сказал же, понравилась твоя девка, стало быть, приеду. А Маша, та самая красивая Маша, сейчас выгляде- ла страшно: словно неживая, уставшие безжизненные глаза, растрепанные волосы. Руков ушел. Жанна Алексеевна подошла к дочери и крепко об- няла ее: — Ты не переживай, девочка моя, все будет хорошо, скоро все кончится, слышишь, война кончится! И тут Маша засмеялась громким, истеричным, страш- ным смехом: — Ахахаха, кончится, ахаха, как смешно!!! Сахар в следующий раз, ахаха!!! — Что ты, Машенька, успокойся. Маша резко замолчала. Она оттолкнула мать и сказала: — Я спать пойду, мама. Спать. – И ушла в другую комнату. А мать тем временем решила приготовить кашу из крупы, которую принес Руков. Когда все было готово, в дверь кто-то позвонил. Это пришел Сергей. — Маша вернулась? — Да, проходи. Поешь с нами. — Маша, пойдем есть, тут Сережа пришел. Никто не отозвался. Тогда Жанна и Сергей решили вместе зайти в комнату и пригласить Машу за стол. Когда они открыли дверь, то увидели то, отчего были пришли в ужас: Маша висела. Висела на люстре. Ее шея была обвязана веревкой, сделанной из простыни. На столе лежала записка: «Прости, мама, я люблю тебя, но я больше не люблю сахар». Сергей долго молчал, а потом посмотрел в глаза Ма- шиной маме и произнес: 192

Дорогами войны... — Вы ее убили, вы. Я знал, что тот мужчина забрал ее не просто так, я догадывался. Но как вы отпусти- ли ее??? А я, я так любил мою Марусю. Она была для меня единственным светом в темное время войны. Вы отняли ее у меня, отняли ее у себя и отняли ее у нее же самой. Она ушла, потому что ее тело не могло жить без души, которую вы убили. – И он плюнул Жанне в лицо. – Теперь вы одна, без Маши, Зажритесь, мадам, своей кашей! Жанна Алексеевна рыдала в этот вечер так, что воз- гласы ее были слышны, казалось, во всем Ленинграде. — Дочка, моя дочка!! Я только хотела, чтобы ты ела, чтобы жила! …Блокада Ленинграда унесла немало жизней. Мно- гие умерли от голода, но были и те, кто умер от отчая- нья, от того, что в них убили веру их же соотечествен- ники, а еще хуже, родные. К отчаявшимся отнесем и Машу. 193

Леся Честных Леся Честных п. Чернышевск, Забайкальский край Сон солдата Посвящается фронтовику Фёдорову Николаю Васильевичу (отчиму моего дедушки) Я лежу, глядя в небо, В чёрной бездне мерцают огни. Мысли там, где я был, Или там, где я не был. Они бродят в потёмках одни… 194

Дорогами войны... Вспоминаю дом родной. Добрый взгляд любимого отца, Его кудри, посеребрённые сединой, Его трубку, что любит курить у крыльца. Вспоминаю любимую мать, Добрый голос её, нежность рук. Её плечи давно мечтаю обнять, Словно в детстве, забыть плоть терзающих мук. Вспоминаю бой вчерашний. Запах гари, вкус крови, огонь, Рёв снарядов, свист пуль. Страшный День забрал многих с собой. Пред глазами мёртвые лица, Тех, кто утром ещё хохотал, Взгляд стеклянных их глаз. Небылица – Война кажется тем, кто не знал. Отпустить свои мысли хочу далеко, В той дали не скажут мне «стоп». Но, увы, возвращаться совсем нелегко В грязный, пыльный и тесный окоп. 195

Сергей Гребенщиков Сергей Гребенщиков пос. Новосадовый, Белгородская область Памяти деда В деревне Ослинка Жиздренского района Калуж- ской области расположена братская могила шести ты- сяч человек. Среди них мой дед – рядовой красноар- меец Кузнецов Макар Иванович, отец моей матери. 196

Дорогами войны... В братской могиле на шесть тысяч мест Лежит Кузнецов. Мой дед. Почти что два года войны тяжкий крест Он нес, чтоб сберечь нас от бед. Я мысленно вижу тот шквал огневой, Разрывы снарядов и танковый гул. Март сорок третьего. Жиздренский бой. Когда ради нас он в бессмертье шагнул. . . Поклон вам, кто спит под гранитной плитой, От нас – неувиденных внуков! Навек вы укрылись могильной землей, Кто быстро скончавшись, кто – в муках... Солдатская кровь, как водица, текла, Но все же в атаку вставали, Чтоб пули, пронзившие ваши тела До наших сердец не достали. Главстаршина Последняя горстка матросов Осталась своих прикрывать. Горел и дымил Севастополь: Он так не хотел погибать! И было их: девять мальчишек, Десятый был – главстаршина. Смотрел он на них, на притихших, На всё осознавших сполна. Прекрасно они понимали, Что вместо дороги назад Им смертным пристанищем станет Разбитый врагом каземат. . . Фашисты в атаку бросались, Зверея от крови и шнапса. И трупами путь устилали, Стремясь к каземату добраться. 197

Сергей Гребенщиков Но сдвинув назад бескозырку И ленты в зубах закусив, Плечами сомкнувшись впритирку, Матросы шли молча на них. Конечно же, силы – неравны, А жизнь у мальчишек одна. И скоро с тяжелою раной Остался лишь главстаршина. В пропитанной кровью тельняшке (Да кто б его перевязал!) И черный бушлат нараспашку – Таким пред врагом он предстал. Те сдуру решили: сдается! Толпой окружили его. Прощаясь, взглянул он на солнце И дернул гранаты кольцо... Он был мне по матери дедом, Тот самый главстаршина. И шла до далекой Победы Еще не одна весна. Ему не пришлось ее встретить (Как впрочем, и тем пацанам). И я бы не смог ответить Не им и не их отцам: За что они жизнь положили, Прожить-то ее не успев. За то, чтоб привольно жили Все те, кто страну ввел в грех? Россия ушла в нищету – Когда же встряхнется она? И я в бессилье кричу: «Где же ты, главстаршина*??!» * Флотское звание «главный старшина» соответствует армейскому «старший сержант». 198

Дорогами войны... Лихолетье войны В этот год, сорок первый, немало Пацанов провожали на фронт. От наполненных горем вокзалов Каждый день уходил эшелон. Я бы тоже пошел, да не брали, Говорили: по возрасту – стар. А лет двадцать назад, чтоб вы знали – Я в Гражданскую был комиссар. Никогда я не праздновал труса, Только глядя на лица ребят, Понимал, что из этих безусых Единицы вернутся назад. А они себе не представляли, Что Война – не в «Зарницу» играть. Их же с детства всегда наставляли: Нет в «Уставе» главы «Отступать». Как Чапаев, как Павка Корчагин, Жизнь свою торопились прожить, Чтоб фашистских коричневых гадин На границах страны раздавить. Сколько их, тех отважных мальчишек По лесам и болотам лежат. Не нашлось ни гробов им, ни крышек, Только вороны в небе кружат. Но и мы в тылу не сидели, Позабыв, что такое лень. Раньше времени мы поседели, По три нормы давая в день... В сорок пятом – в цветах вокзалы: Нет на свете Победы главней! И стоят на перронах мамы, Потерявшие сыновей... 199

Сергей Гребенщиков Военврачу Бикчентаеву Н.Г. Он был военным врачом: Нет, не в тылу – в медсанбате. Под вражеским плотным огнем, В забрызганном кровью халате. На шатком из досок столе, В палатке из покрывал, Без света порой, в полумгле, Осколки из ран извлекал. И, штопая раны привычно, Он – истинный сын России – Помощниц своих медсестричек Учил азам хирургии. Прошел через ад Сталинграда, С боями брал Кенигсберг. Грудь увенчали награды И был впереди – Нюрнберг. . . Мечтал он о доме, не зная Еще будет путь на Восток. Чтоб преподать самураям Такой же, как немцам, урок. Война его помотает, Но при всей ее дешевизне – На ней Набюлла Бикчентаев Встретит любовь своей жизни. И трое его дочерей С мирной профессией самой, В звании учителей По жизни шагать будут прямо! 200