М. Лермонтов. Герой нашего времени

ш к о л ьн ая библиотека) М.Ю. ЛЕРМОНТОВ V ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

ШКОЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА . Ю. ЛЕРМОНТОВ «м м аШ П Р я н и м в ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ j 7НЛДЫ-^рГсЖ ся ' орталыктандырылган | жУйес!\" №й/5лекетт —- ХАБАРОВСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО . 1974

PI J14S Печатается по изданию: М. Ю. Лермонтов Стихотворения. Герой нашего времени. М., «Детская литература», 1971. % Рисунки Ю. И г н а т ь е в а 7- 6-3 Хабаровское книжное издательство, 1S74 84-74

Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики. Но обыкновенно читателям дела‘ нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не чита­ ют предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоуче­ ния. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в по­ рядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дво­ рам, остался бы уверен, что каждый из них обманыва­ ет свое правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы. Эта книга испытала на себе еще недавно несчаст­ ью доверчивость некоторых читателей и даже журна- и п& к буквальному значению слов. Иные ужасно оби- Нтшсь, и не шутя, что им ставят в пример такого без- Г1лвствеиного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень топко замечали, что сочинитель нари­ совал свой портрет и портреты своих знакомых... Ста­ рая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, 3

что всё в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личное^*' Герой Нашего Времени, милостивые государи мой, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, со­ ставленный из пороков всего нашего поколения, в пол­ ном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что, ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в дей­ ствительность Печорина? Если вы любовались вымыс­ лами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас по­ щады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, не­ жели бы вы того желали?.. Вы скажете, что нравственность от этого не выигры­ вает? Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие ле­ карства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было ве­ село рисовать современного человека, каким он его по­ нимает и, к его и вашему несчастию, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!

f *, , Часть первая 4 I БЭЛА Я ехал на перекладных* из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастию для меня, остался цел. Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтобы успеть до ночи взо­ браться на Койшаурскую гору, и во все горло распевал песни. Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерчен■н*ы■ е промоинами, .а там высоко-высоко зо•лотая 1 П е р е к л а д н ы е — казенные лошади, менявшиеся на каж­ дой почтовой станции. 5

бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с др\\той бе- аыменнон речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряного нитью и сверкает, как змея своею чешуею. v— Подъехав к подошве Койшаурской горы, мы оста­ новились возле духана1. Тут толпилось шумно десятка два грузин и горцев; поблизости караван верблюдов * остановился для ночлега. Я должен был нанять быков, чтоб втащить мою тележку на эту проклятую гору, потому что была уже осень и гололедица, — а эта гора имеет около двух верст длины. Нечего делать, я нанял шесть быков и нескольких осетин. Один из них взвалил себе на плечи мой чемо­ дан, другие стали помогать быкам почти одним криком. За моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало, несмотря на то что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабар­ динской трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответ­ ствовали его твердой походке и бодрому виду. Я подо­ шел к нему и поклонился; он молча отвечал мне на поклон н пустил огромный клуб дыма. — Мы с вамп попутчики, кажется? Он молча опять поклонился. — Вы, верно, едете в Ставрополь? — Так-с точно... с казенными вещами. — Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин? Он лукаво улыбнулся и значительно взглянул на меня. — Вы, верно, недавно на Кавказе? — С год, — отвечал я. Он улыбнулся вторично. — А что ж? — Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы ду­ маете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их- понимают; запрягите хоть 1 Д у х а н — сельский кабачок на Кавказе. 6

двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки всё ни с места... Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих... Избаловали мо­ шенников! Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут! — А вы давно здесь служите? — Да, я уж здесь служил при Алексее Петрови­ че1, — отвечал он, приосанившись. — Когда он приехал на Линию2, я был подпоручиком3, — прибавил он, — и при нем получил два чина за дела против горцев. — А теперь вы?.. — Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне. А вы, смею спросить?.. Я сказал ему. Разговор этим кончился, и мы продолжали молча идти друг подле друга. На вершине горы нашли мы снег. Солнце закатилось, и ночь последовала за днем без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге; но благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла в гору, хотя уже не так круто. Я велел положить чемодан свой в тележку, за­ менить быков лошадьми и в последний раз оглянулся вниз на долину; но густой туман, нахлынувший волнами из ущелий, покрывал ее совершенно, и ни единый звук не долетал уже оттуда до нашего слуха. Осетины шум­ но обступили меня и требовали на водку; но штабс- капитан4 так грозно на них прикрикнул, что они вмиг разбежались. — Ведь этакой народ! — сказал он, — и хлеба по- русски назвать не умеет, а выучил: «Офицер, дай на водку!» Уж татары по мне лучше: те хоть непьющие... До станции оставалось еще с версту. Кругом было тихо, так тихо, что по жужжанию комара можно было следить за его полетом. Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисова- 1 Е р м о л о в е . (Прим. Лермонтова.) Е р м о л о в __ генерал, главноуправляющий в Грузии и командир отдельного Кавказского корпуса (1772— 1861). 2 Л и н и я — пограничная полоса укреплении на Кавказе для охраны от набегов горцев. 4 {]f° д п 0 Р У 4 и к — младший офицерский чин в царской армии, ш т а б с - к а п и т а н — офицерский чин в царской армии, средний между поручиком и капитаном. 7

лмсь на бледном небосклоне, еще сохранявшем после; ний отблеск зари. На темном небе начинали мелькат звезды, и странно, мне показалось, что они гораздо вь ше, чем у нас на севере. По обеим сторонам дорог торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега вы глядывали кустарники, но ни один сухой листок не ше велился, и весело было слышать среди этого мертвой сна природы фырканье усталой почтовой тройки и не ровное побрякиванье русского колокольчика. — Завтра будет славная погода! — сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал мне пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо протип нас. — Что ж это? — спросил.я, — Гуд-гора. • — Ну так что ж? и Посмотрите, как курится. в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ctji ползали легкие струйки облаков, а на вершине лежалая черная туча, такая черпая, что на темном небе она ка-1 залась пятном. Я Уж мы различали почтовую станцию, кровли окру­ жающих ее саклей1, и перед нами мелькали приветные! огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье)! загудело и пошел мелкий дождь. Едва4 успел я накинуть I бурку, как повалил снег. Я с благоговением посмотрел] на штабс-капитана... — Нам придется здесь ночевать, — сказал он с доса-| дою, — в такую метель через горы не переедешь. Что? были ль обвалы на Крестовой? — спросил он извозчика. — Не было, господин, — отвечал осетин-извозчик,— а висит много, много. За неимением комнаты для проезжающих на стан-| ции, нам отвели ночлег в дымной сакле. Я пригласил своего спутника выпить вместе стакан чая, ибо со мной был чугунный чайник — единственная отрада моя в пу­ тешествиях по Кавказу. Сакля была прилеплена одним боком к скале; три скользкие, мокрые ступени вели к ее двери. Ошупькь вошел я и наткнулся на корову (хлев у этих люде!! за­ 1 С а к л я — жилшце горцев: небольшодйомик, сложенный обычно из камня.

меняет лакейскую1). Я не знал, куда деваться: тут блеют овцы, там ворчит собака. К счастью, в стороне блеснул тусклый свет и помог мне найти другое отверстие напо­ добие двери. Тут открылась картина довольно занима- тельная: широкая сакля, которой крыша опиралась на два закопченные столба, была полна народа. Посере­ дине трещал огонек, разложенный на земле, и дым, выталкиваемый обратно ветром из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго не мог осмотреться; у огня сидели две старухи, множе­ ство детей и один худощавый грузин, все в'лохмотьях. Нечего было делать, мы приютились у огня, закурили трубки, и скоро чайник зашипел приветливо. — Жалкие люди! — сказал я штабс-капитану, ука­ зывая на наших грязных хозяев, которые молча на нас смотрели в каком-то остолбенении. — Преглупый народ!— отвечал он. — Поверите ли? ничего не умеют, не способны ни к какому образова­ нию! Уж гю крайней мере наши кабардинцы или чечен­ цы, хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осе­ тины! — Л вы долго были в Чечне? — Да, я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода, — знаете? — Слыхал. — Вот, батюшка, надоели нам этн головорезы! Нын­ че, слава богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отой­ дешь за вал, уж где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди — либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!.. — А, чай, много с вами было приключений? — ска­ зал я, подстрекаемый любопытством. — Как не бывать! бывало... 1ут он начал щипать левый ус, повесил голову и при­ задумался. Мне страх хотелось вытянуть из него какую- нибудь историю — желание, свойственное всем путе­ шествующим и записывающим людям. Между тем чай поспел; я вытащил из чемодана два походные стаканчи­ ка, налил и поставил один перед ним. Он отхлебнул и сказал как будто про себя: «Да, бывало!» Это воскл и* Л а к е й с к а я — комната для слуг в барском доме. 9

цание подало мне большие надежды. Я знаю, старые! кавказцы любят поговорить, порассказать: им так ред-ill ко это удается:^другой лет пять стоит где-нибудь з за-if; холустье с ротой, и целые пять лет ему никто не скажет ! «здравствуйте» (потому что фельдфебель1 говорит!® «здравия желаю»). А поболтать было бы о чем: кругом|1 народ дикий, любопытный; каждый день опасность, слу-1* чаи бывают чудные, и тут поневоле пожалеешь о том, ® что у нас так мало записывают. — Не хотите ли подбавить собеседнику, — у меня есть белый из Тифлиса; теперь И холодно. — Нет-с, благодарствуйте, не пью. I — Что так? — Да так. Я дал себе заклятье. Когда я был еще 1 подпоручиком, раз, знаете, мы подгуляли между собой, | а ночью сделалась тревога; вот мы и вышли перед | фрунт21 навеселе, да уж и досталось нам, как Алексей Г Петрович узнал: не дай господи, как он рассердился! | чуть-чуть не отдал под суд. Оно и точно: другой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще ; водка — пропадший человек! Услышав это, я почти потерял надежду. — Да вот хоть черкесы, — продолжал он, — как на­ пьются бузы3 на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка. Я раз насилу ноги унес, а еще у мирнова князя4 был в гостях. — Как же это случилось? I — Вот (он набил трубку, затянулся и начал рас- I сказывать), вот изволите видеть, я тогда стоял в кре­ пости за Тереком с ротон— этому скоро пять лет. Раз, осенью, пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти. Он явился ко мне в полной форме и объявил, что ему ве­ лено остаться у меня в крепости. Он был такой тонень­ кий, беленький, на нем мундир был такой новенький, что я тотчас догадался, что он на' Кавказе у нас недавно 1 Ф е л ь д ф е б е л ь — помощник ротного командира из млад­ ших командиров или нижних чинов в царской армии. 2 Ф р у н т — воинский строй. 3 Б у з а — хмельной напиток из проса или ячменя. 4 М и р н о й к н я з ь — горский князь, давший присягу на вер­ ность русскому правительству. 10

и Вы, верно, — спросил я его, — переведены сюда из - -осени?» — «Точно так, господин штабс-капитан», — iiотвечал он. Я взял его за руку и сказал: «Очень рад, f 1ень рад. Вам будет немножко скучно... ну, да мы с [, ами будем жить по-приятельски. Да, пожалуйста, зови- ; е меня просто Максим Максимыч, и пожалуйста, — I чему эта полная форма? приходите ко мне всегда фуражке». Ему отвели квартиру, и он поселился в репости. — А как его звали? — спросил я Максима Макси- v мыча. I — Его звали... Григорием Александровичем Печора- I ым. Славный был малый, смею вас уверить; только I емножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод I елый день на охоте; все иззябнут, устанут — а ему ичего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер лахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он рздрогкет и побледнеет, а при мне ходил на кабана |Ьдин на один; бывало, по целым часам слова не до- ьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так ивотики надорвешь со смеха... Да-с, с большими транностями, и, должно быть, богатый человек: сколь- 0 у него было разных дорогих вещиц!.. — А долго он с вами жил? — спросил я опять. — Да с год. Ну да уж зато памятен мне этот год; ..делал он мне хлопот, не тем будь помянут! Ведь есть, раво, этакие люди, у которых на роду написано, что ними должны случаться разные необыкновенные веши! — Необыкновенные? — воскликнул я с видом любо- ытства, подливая ему чая. — А вот я вам расскажу. Верст шесть от крепости ил один мирной князь. Сынишка его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам ездить: всякий день, быва- , то за тем, то за другим. И уж точно, избаловали мы ч‘ с Григорием Александровичем. А уж какой был го- . ворез, проворный на что хочешь: шапку ли поднять 1 всем скаку, из ружья ли стрелять. Одно было в нем хорошо: ужасно падок был на деньги. Раз, для сме- а, Григорий Александрович обещался ему дать черво­ нец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского ;ада; и что ж вы думаете? на другую же ночь прита­ ил его за рога. А бывало, мы его вздумаем дразнить, к глаза кровью и нальются, и сейчас за кинжал. и

«Эй, Азамат, не сносить тебе головы, — говорил ему, — яман1 будет твоя башка!» Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадь-Ц бу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с нимр кунаки12: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он \\ татарин. Отправились. В ауле множество собак ветре1 тило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прята лись; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были| далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александров вич. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое на уме. У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестя­ ми и повели в кунацкую3. Я, однако ж, не позабыл под­ метить, где поставили наших лошадей, знаете, для не­ предвиденного случая. — Как же у них празднуют свадьбу? — спросил я штабс-капитана. — Да обыкновенно. Сначала мулла4 прочитает им что-то из Корана5; потом дарят молодых и всех их род­ ственников; едят, пыот бузу; потом начинается джиги­ товка6, и всегда один какой-нибудь оборвыш, засаленный, на скверной, хромой лошаденке, ломается, паясничает, смешит честную компанию; потом, когда смеркнется, в кунацкой начинается, по-нашему сказать, бал. Бед­ ный старичишка бренчит на трехструнной... забыл, как! по-ихнему... ну, да вроде нашей балалайки. Девки и! молодые ребята становятся в две шеренги, одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают гово­ рить друг другу стихи нараспев, что попало, а осталь­ ные подхватывают хором. Мы с Печориным сидели на почетном месте, и вот к нему подошла младшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему... как бы сказать? вроде комплимента. 1 Я м а н (тюрк.) — плохо, худо. на 2 К у н а к — значит приятель. (Прим, Лермонтова-) 3 К у н а ц к а я — комната в сакле для приема гостей. 4 М у л л а — священнослужитель у магометан. 5 К о р а н — священная книга у магометан. 6 Д ж и г и т о в к а — разнообразные упражнения всадника скачущей лошади. 12

— А что ж такое она пропела, не помните ли? — Д а, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выло­ жены, а молодой русский офицер стройнее их, и галу­ ны1 на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и про­ сил меня отвечать ей: я хорошо знаю по-ихнему и пере­ вел его ответ. Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорию Александровичу: «Ну что, какова?» — «Прелесть! — от­ вечал он. — А как ее зовут?» — «Ее зовут Б элою »,— отвечал я. И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нее глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Толь­ ко не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из утла комнаты на нее смотрели другие два глаза, не­ подвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то чтоб мирной, не то чтоб не мирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и про­ давал дешево, только никогда не торговался: что запро­ сит, давай, — хоть зарежь, не уступит. Говорили про него, что он любит таскаться за Кубань с абреками2, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий... А уж ловок-то, ло- вок-то был, как бес! Бешмет3 всегда изорванный, в за­ платках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целой Кабарде; — и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не уда­ валось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила: скачи хоть на пятьдесят верст; а уж выез­ жена — как собака бегает за хозяином, голос даже его 1 Г а л у н ы — здесь: погоны. 2 А б р ё к — в те времена абреками называли на Кавказе гор­ цев-п артизан. i 3 Б е ш м ё т — теплая (суконная или стеганая) короткая верхняя одежда. )

знала! Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!.. В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у него под бешметом надета кольчу­ га. «Недаром на нем эта кольчуга, — подумал я: — уж он, верно, что-нибудь замышляет». Душно стало в сакле, и я вышел на воздух осве­ житься. Ночь уж ложилась на горы, и туман начинал ! бродить.по ущельям. Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли на­ ши лошади, посмотреть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была ло­ шадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал, приговаривая: «Якши тхе, чек якши!»{. Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я, — уж не о моей ли ло­ шадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор. — Славная у тебя лошадь! — говорил Азамат,— если б я был хозяин в доме и имел табун в триста ко­ был, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич! «А, Казбич!» — подумал я и вспомнил кольчугу. — Д а, — отвечал Казбич после некоторого молча­ ния,— в целой Кабарде не найдешь такой. Раз, — это было за Тереком, — я ездил с абреками отбивать рус­ ские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мной неслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров21, и передо мною был густой лес. Прилег я на седло, поручил себя аллаху и в пер­ вый раз в жизни оскорбил коня ударом плети. Как пти­ ца нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мой прыгал через пни, разрывал кусты грудью. Лучше было бы мне его бросить у опушки и скрыться I в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, — и пророк вознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал, как спешившиеся кз- | 1 Я к ш й тхе, че к я к ш й! (тюрк.) — Хороша, очень хороша! 2 Г я у р — у магометан название человека другой веры.

заки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина глубокая; скакун мой призадумался — и прыгнул. Зад­ ние его копыты оборвались с противного берега, и он повис на передних ногах. Я бросил поводья и полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки всё это видели, только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился до смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Серд­ це мое облилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, — смотрю: лес кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает прямо к ним мой Карагёз; все кинулись за ним с криком; долго, долго они за ним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею аркана; я задро­ жал, опустил глаза и начал молиться. Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагёз летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных конях. Вал­ лах! это правда, истинная правда! До поздней ночи я сидел в своем овраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат? во мраке слышу, бегает по берегу оврага конь, фыр­ кает, ржет и бьет копытами о землю; я узнал голос моего Карагёза: это был он, мой товарищ!.. С тех пор мы не разлучались. И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая ему разные нежные названья. — Если б у меня был табун в тысячу кобыл, — ска­ зал Азамат, — то отдал бы тебе его весь за твоего К а­ рагёза. — Г1ок\\ не хочу, — отвечав равнодушно Казбич. — Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; от­ дай мне свою лошадь,, и я сделаю все, ,что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шаш­ ку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда21: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем. Казбич молчал. — В первый раз, как я увидел твоего коня, — про- 1 Ч о к (тюрк.) — нет. 2 Г у р д а сабельные полосы, высоко ценившиеся на Кавказе. 15

должал Азамат, — когда он под тобой крутился и пры­ гал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной, скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хреб­ том; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить. Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! — сказал Азамат дрожащим голосом. Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам ска­ зать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был и помоложе. В ответ на его слезы послышалось что-то вроде смеха. — Послушай! — сказал твердым голосом Азам ат,— видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает зо­ лотом — чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха... Хочешь? дождись меня завтра ночыо там, в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в сосед­ ний аул, — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна? Долго, долго молчал Казбич; наконец, вместо ответа он затянул старинную песню вполголоса1: Много красавиц в ауле у нас, Звезды сияют во мраке их глаз. Сладко любить их, завидная доля; Но веселей молодецкая воля. Золото купит четыре жены, Конь же лихой не имеет цены: Он и от вихря в степи не отстанет, Он не изменит, он не обманет. Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и пла­ кал, и льстил ему, и клялся; наконец Казбич нетерпели­ во прервал его: • Шщ 1 Я прошу прощения у читателей в том, чго переложил в стихи песню Казбича, переданную мне, разумеется, прозой, но при­ вычка — вторая натура. (Прим. Лермонтова.) 16

— Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моем коне? На первых трех шагах он тебя сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни. — Меня! — крикнул Азамат в бешенстве, и железо детского кинжала зазвенело об кольчугу. Сильная рука оттолкнула его прочь, и он ударился об плетень так, что плетень зашатался. «Будет потеха!» — подумал я, ки­ нулся в кошошшо, взнуздал лошадей наших и вывел их на задний двор. Через две минуты уж в сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось: Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили, схватились за ружья — и по­ шла потеха! Крик, шум, выстрелы; только Казбич уж был верхом и вертелся среди толпы по улице, как бес, отмахиваясь шашкой. — Плохое дело в чужом пиру похмелье, — сказал я Григорыо Александровичу, поймав его за руку, — не лучше ли нам поскорей убраться? — Да погодите, чем кончится. — Д а уж верно кончится худо; у этих азиатов все так: натянулись бузы, и пошла резня! — Мы сели вер­ хом и ускакали домой. — А что Казбич? — спросил я нетерпеливо у штабс- капитана. — Да что этому народу делается!— отвечал он, до­ пивая стакан чая, — ведь ускользнул! — И не ранен? — спросил я. — А бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой. — Штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о зем- ю: — Никогда себе не прощу одного: черт меня дер­ нул, приехав в крепость, пересказать Григорию Алек­ сандровичу все, что я слышал, сидя за забором; он по­ смеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что. — А что такое? Расскажите, пожалуйста. — Ну, уж нечего делать! начал рассказывать, так надо продолжать. Дня через четыре приезжает Азамат в крепость. По обыкновению, он зашел к Григорию Александровичу, который его всегда кормил лакомствами. Я был тут. Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхвали­ вать лошадь Казбича: уж такая-то она резвая, краси- 17

вая, словно серна,- ну, просто, по его словам, этако! к в целом мире нет. Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин буд то не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь тотчас собьет разговор на лошадь Казбича. Эта истори продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Не-) дели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет] и сохнет, как бывает от любви в романах-с. Что з диво?.. а Вот видите, я уж после узнал всю эту штуку: Григо­ рий Александрович до того его задразнил, что хоть в воду. Раз он ему и скажи: — Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь; а не видать тебе ее, как своего затылка! Ну, скажи, что бы ты дал тому, кто тебе ее подарил бы?.. — Все, что он захочет, — отвечал Азамат. — В таком случае я тебе ее достану, только с усло­ вием... Поклянись, что ты его исполнишь... — Клянусь... Клянись и ты! — Хорошо! Клянусь, ты будешь владеть конем; толь­ ко за него ты должен отдать мне сестру Бэлу: Карагёз будет ее калымом1. Надеюсь, что торг для тебя выго­ ден. Азамат молчал. — Не хочешь? Ну, как хочешь! Я думал, что ты муж­ чина, а ты еще ребенок: рано тебе ездить верхом... Азамат вспыхнул. — А мой отец? — сказал он. — Разве он никогда не уезжает? — Правда... —- Согласен?.. — Согласен, — прошептал Азамат, бледный как смерть. — Когда же? — В первый раз, как Казбпч приедет сюда; он обе­ щался пригнать десяток баранов; остальное — мое дело. Смотри же, Азамат! Вот они и сладили это дело... по правде сказать, не­ хорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да толь­ ко он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как'он, потому что по-ихнему он все-таки ее муж, а что Казбич — разбой- 1 К а л ы м (тюрк.) — выкуп, который жених вносил за невесту ее родным. * -* 18

ик, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж { мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спра­ шивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему при­ вести на другой день. Азамат! — сказал Григорий Александрович, — *втра Карагёз в моих руках; если нынче ночью Бэла 1 Г ;е будет здесь, то не видать тебе коня... — Хорошо! — сказал Азамат и поскакал в аул. •1 Вечером Григорий Александрович вооружился и вы* [I -хал из крепости: как они сладили это дело, не знаю, — олько ночью они оба возвратились, и часовой видел, ■то поперек седла Азамата лежала женщина, у которой руки и ноги были связаны, а голова окутана чадрой. — А лошадь? — спросил я у штабс-капитана. — Сейчас, сейчас. На другой день утром рано при­ ехал Казбич и пригнал десяток баранов на продажу. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне: я попотче­ вал его чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки был моим кунаком. Стали мы болтать о том, о сем: вдруг смотрю, Каз­ бич вздрогнул, переменился в лице — и к окну; но окно, к несчастию, выходило на задворье. — Что с тобой? — спросил я. — Моя лошадь!., лошадь!.. — сказал он, весь дрожа. Точно, я услышал топот копыт: «Это, верно, какой- нибудь казак приехал...» — Нет! Урус яман, яман!1— заревел он и опрометью бросился вон, как дикий барс. В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся оежать по дороге... Вдали вилась пыль — Азамат ска­ кал на лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из мехла ружье и выстрелил. С минуту он остался непо­ движен, пока не убедился, что дал промах; потом за­ визжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок... Вот кру­ гом пего собрался народ из крепости — он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад; я ' ве­ лел возле его положить деньги за баранов — 0н их не тронул, лежал себе ничком, как мертвый. Поверите ли, о^ак^пролеж ал до поздней ночи и целую ночь? Только 1 Урус яман, яман! (тюрк.) — Русский злой, злой! 19

на другое утро пришел в крепость и стал просить, что() ему назвали похитителя. Часовой, который видел, кай Азамат отвязал коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом имени глаза Казбича за­ сверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата, — Что ж отец? — Да в том-то и штука, что его Казбич не нашел: он куда-то уезжал дней на шесть, а то удалось ли бы Азамату увезти сестру? А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда й дорога!.. Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось.! Как я только проведал, что черкешенка у Григория Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к нему. 1 Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а в другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на за­ мок, и ключа в замке не было. Я все это тотчас заме­ тил... Я начал кашлять и постукивать каблуками о по-: рог, — только он притворялся, будто не слышит. — Господин прапорщик!1— сказал я как можно строже. — Разве вы не видите, что я к вам пришел? | — Ах, здравствуйте, Максим Максимыч! Не хотите } ли трубку? — отвечал он, не приподнимаясь. — Извините! Я не Максим Максимыч: я штабс-ка­ питан. — Все равно. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня забота! j — Я все знаю, — отвечал я, подошед к кровати. — Тем лучше: я не в духе рассказывать. — Господин прапорщик, вы сделали проступок, за | который и я могу отвечать... — И полноте! что ж за беда? Ведь у нас давно все l' пополам. . л| I I — Что за шутки? Пожалуйте вашу шпагу. — Митька, шпагу!.. . 1И1 1 П р а п о р щ и к — самый младший офицерский чин в цар­ ской армии. 20

ч Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и сказал: — Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо. ■ — Что нехорошо? — Да то, что ты увез Бэлу... Уж эта мне бестия А за­ мат!.. Ну, признавайся, — сказал я ему. — Д а когда она мне нравится?.. Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в ту­ пик. Однако ж после некоторого молчания я ему сказал, что если отец станет ее требовать, то надо будет отдать. — Вовсе не надо! — Д а он узнает, что она здесь. — А как он узнает? Я опять стал в тупик. — Послушайте, Максим Максимыч! — сказал Печо­ рин, приподнявшись, — ведь вы добрый человек, — а если отдадим дочь этому дикарю, он ее зарежет или продаст. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу... — Д а покажите мне ее, — сказал я. — Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть: сидит в углу, закутавшись в покрыва­ ло, не говорит и не смотрит: пуглива, как дикая- сер­ на. Я нанял нашу духанщицу1: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился... Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться. — А что? — спросил я у Максима Максимыча, — в самом ли деле он приучил ее к себе или она зачахла в неволе, с тоски по родине? — Помилуйте, отчего же с тоски по родине? Из крепости видны были те же горы, что из аула, — а этим дикарям больше ничего не надобно. Да притом Григо­ рий Александрович каждый день дарил ей что-нибудьз первые дни она молча гордо отталкивала подарки, ко­ торые тогда доставались духанщице и возбуждали ее красноречие. Ах, подарки! чего не сделает женщина за цветную тряпичку!.. Ну, да это в сторону... Долго бил- ся с нею Григорий Александрович; между тем учился 1 Д у х а н щ и ц а — жена содержателя д у х а н а — харчевни. 21

по-татарски, и она начинала понимать по-нашему. Мало помалу она приучилась на него смотреть, снача. исподлобья, искоса, и все грустила, напевала свои пест вполголоса, так что, бывало, и мне становилось груст­ но, когда слушал ее из соседней комнаты. Никогда н забуду одной сцены: шел я мимо и заглянул в окно; Бэла сидела на лежанке, повесив голову на грудь, а J ригорий Александрович стоял перед нею. — Послушай, моя пери1, — говорил он, — ведь гы знаешь, что рано или поздно ты должна быть моею, — отчего же только мучишь меня? Разве ты любишь како­ го-нибудь чеченца? Если так, я тебя сейчас отпущу домой. — Она вздрогнула едва приметно и покачала головой. — Или, — продолжал он, — я тебе совершенно ненавистен? — Она вздохнула. — Или твоя вера запре­ щает полюбить меня? — Она побледнела и молчала.— Поверь мне, аллах для всех племен один и тот же, и если он мне позволяет любить тебя, отчего же запретит тебе платить мне взаимностью? — Она посмотрела ему пристально в .лицо, как будто пораженная этой новой мыслию; в глазах ее выразились недоверчивость и жела­ ние убедиться. Что за глаза! они так и сверкали, будто два угля. — Послушай, милая, добрая Бэла! — продол­ жал , Печорин,— ты видишь, как я тебя люблю; я все готов отдать, чтобы тебя развеселить: я хочу, чтоб ты была счастлива; а если ты снова будешь грустить, то я умру. Скажи, ты будешь веселей? Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку и стал ее уговаривать, чтоб она его поцеловала; она слабо защищалась и толь­ ко повторяла: «Поджалуста, поджалуста, не нала, не нада». Он стал настаивать; она задрожала, заплакала. — Я твоя пленница, — говорила она, — твоя раба; конечно, ты можешь меня принудить, — и опять слезы. Григорий Александрович ударил себя в лоб кулаком и выскочил в другую комнату. Я зашел к нему; он сло­ жа руки прохаживался угрюмый взад и вперед. — Что, батюшка? — сказал я ему. — Дьявол, а не женщина!— отвечал он. — Только я вам даю мое честное слово, что она будет моя... Я покачал головою. Г П ер и — здесь: красавица. 22

1 — Хотите пари? — сказал он, — через неделю! — Извольте! Мы ударили по рукам и разошлись. На другой день он тотчас же отправил нарочного Кизляр за разными покупками; привезено было мно* етво разных персидских материй, всех не перечесть, — Как вы думаете, Максим Максимыч! — сказал он ie, показывая подарки, — устоит ли азиатская красави- протиъ такой батареи? — Вы черкешенок не знаете, — отвечал я, — это со- ом не то, что грузинки или закавказские татарки, со- ем не то. У них свои правила, они иначе воспитаны. — оигорий Александрович улыбнулся и стал насвистывать марш. А ведь вышло, что я был прав: подарки подействова- [л только вполовину; она стала ласковее, доверчивее — > и только; так что он решился на последнее средство. ?з утром он велел оседлать лошадь, оделся по-черкес- и, вооружился и вошел к ней. «Бэла! — сказал о н ,— знаешь, как я тебя люблю. Я решился тебя увезти, мая, что ты, когда узнаешь меня, полюбишь; я ошиб- прощай! оставайся полной хозяйкой всего, что я но; если хочешь, вернись к отцу, — ты свободна, виноват перед тобой pi должен наказать себя; про- ай, я еду — куда? почему я знаю! Авось недолго буду пяться за пулей или ударом шашки: тогда вспомни ) мне и прости меня». Он отвернулся и протянул ей ку на прощанье. Она не взяла руки, молчала. Только >я за дверью, я мог в щель рассмотреть ее лицо: и мне i зло жаль — такая смертельная бледность покрыла это :1 юе личико! Не слыша ответа, Печорин сделал не- олько шагов к двери; он дрожал — и сказать ли вам? ; ау м а ю , он в состоянии был исполнить в самом деле то, •ем говорил шутя. Таков уж был человек, бог его зна- Голько едва он коснулся двери, как она вскочила, ’рыдала и бросилась ему на шею. Поверите ли? я, стоя дверью, также заплакал, то есть, знаете, не то чтоб оплакал, а так — глупость!.. Штабс-капитан замолчал. — Д а, признаюсь, — сказал он потом, теребя усы, —• ie стало досадно, что никогда ни одна женщина меня И< не любила. И продолжительно было их счастье? — спросил я. 23

— Да, она нам призналась, что с того дня, как ув дела Печорина, он часто ей грезился во сне и что н один мужчина никогда не производил на нее таког впечатления. Да, они были счастливы! — Как это скучно! — воскликнул я невольно. В са мом деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг та неожиданно обмануть мои надежды!.. — Да неужели, продолжал я, — отец не догадался, что она у вас в кре пости? — То есть, кажется, он подозревал. Спустя несколь ко дней узнали мы, что старик убит. Вот как это слу чилось... Внимание мое пробудилось снова. — Надо вам сказать, что Казбич вообразил, будт Азамат с согласия отца украл у него лошаДь; по край ней мере, я так полагаю. Вот он раз и дожидался у до­ роги версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени1 его отстали,— это было в сумерках, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его на-! земь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять,; только не догнали. I — Он вознаградил себя за потерю копя и отом-! стил, — сказал я, чтоб вызвать мнение моего собесед­ ника. — Конечно, по-ихнему, — сказал штабс-капитан,— он был совершенно прав. Меня невольно поразила способность русского чело­ века применяться к обычаям тех народов, среди кото­ рых ему случается жить; не знаю, достойно порицания! или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения. Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж I был погрузиться в черные свои тучи, висящие на даль-1 них вершинах, как клочки разодранного занавеса. Мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутни-1* * У э д ё к ь — дворянин, приближенный князя. 24

ка, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хоро­ воды звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-ли­ ловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чер­ нели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клу­ бясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщи­ нам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь прибли­ жения дня. Тихо было все на небе и на земле, как в сердце че­ ловека в минуту утренней молитвы; только изредка на­ бегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь; с тру­ дом пять худых кляч тащили наши, повозки по извили­ стой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкла­ дывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколь­ ко глаз мог разглядеть, она все поднималась и, наконец, пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно при­ ливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чув­ ство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром — чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся деть­ ми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда- нибудь опять. T otv кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным, и долго-долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитой в их ущельях, тог, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшеб­ ные картины. Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли... Д а , и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге. 25

— Вы, я думаю, привыкли к этим великолепным картинам? — сказал я ему. — Да-с, и к свисту пули можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное убиение сердца. — Я слышал напротив, что для иных старых воинов эта музыка даже приятна. — Разумеется, если хотите, оно и приятно; только все же потому, что* сердце бьется сильнее. Посмотри­ т е ,— прибавил он, указывая на восток, — что за край! И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне увидеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя сере­ бряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; на­ право и налево гребни гор, один выше другого, пересе­ кались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вда­ ли те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что, кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. «Я говорил вам, — воскликнул он, — что нынче будет погода; надо торопиться, а то, пожалуй, она застанет нас на Крестовой. Трогайтесь!» — закричал он ямщикам. Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и нача­ ли спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, каза­ лась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипа­ жа. Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин; осетин вел коренную1 под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных12, — а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за кото- 1 К о р е н н а я — средняя лошадь при упряжке троГжой. 2 У н6с ные — здесь: пара лошадей, впряженных впереди ко* ренной. 26

рым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «II, барин! Бог-даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», — и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали, и если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не тоит того, чтоб об ней так много заботиться. Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы? Во-первых, я пишу не повесть, а путевые запис­ ки; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказы вав прежде, нежели он начал рассказывать в самом деле. Итак, погодите (или, если хотите, пере­ черните несколько страниц, только я вам этого не сове­ тую, потому что переезд через Крестовую гору или, как называет ее ученый Гамба, le Mont St.-Christophe1) до­ стоин вашего любопытства. Итак, мы спустились с Гуд- горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступ­ ными утесами, — не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а не «черт», ибо здесь когда-то была граница Грузии. Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими доволь­ но живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества. — Вот и Крестовая! — сказал мне штабс-капитан, когда мы съехали в Чертову долину, указывая на холм, покрытый пеленою снега; на его вершине чернелся ка­ менный крест, и мимо его вела едва-едва заметная до­ рога, по которой проезжают только тогда, когда боко­ вая завалена снегом: наши извозчики объявили, что обвалов еще не было, и, сберегая лошадей, повезли нас кругом. При повороте встретили мы человек пять осе­ ни; они предложили нам свои услуги и, уцепясь за колеса, с криком принялись тащить и поддерживать паши тележки. И точно, дорога опасная: направо висе­ ли над нашими головами груды снега, готовые, кажет­ ся, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других преврашал- 1 Le M o n t S t . - C h r i t o p h e — гора святого Кристофа. Гак французский путешественник Ж-Ф. Гамба (1763—1833), описывая сппе путешествие по Кавказу, назвал Крестовую гору, не поняв, что название ее происходит от русского слова «крест*. «Ученым» Лер­ монтов называет его иронически.

ся в лед от действия солнечных лучей и ночных моро- зов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною пры­ гая по черным камням. В два часа едва могли мы обо­ гнуть Крестовую гору — две версты в два часа! Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер, вры­ ваясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-Разбойник1, и скоро каменный крест скрылся в тумане, которого вол­ ны, одна другой гуще и теснее, набегали с востока... Кстати, об этом кресте существует странное, но всеоб­ щее предание, будто его поставил император Петр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на над­ пись, так укоренилось, что, право, не знаешь, чему ве­ рить, тем более что мы не привыкли верить надписям. Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; ме­ тель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были' печальнее, за­ унывнее. «И ты, изгнанница, — думал я, — плачешь о своих широких, раздольных степях! Там есть где раз­ вернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки». — Плохо! — говорил штабс-капитан, — посмотрите, кругом ничего не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть или засядем в трущобу, а там пониже, чай, Байдара так разыгралась, что и не переедешь. Уж эта мне Азия! что люди, что речки — ни­ как нельзя положиться! Извозчики с криком и бранью колотили лошадей, ко­ торые фыркали, упирались и не хотели ни за что в све­ те тронуться с места, несмотря на красноречие кнутов. — Ваше благородие, — сказал, наконец, один, — ведь ' мы нынче до Коби не доедем; не прикажете ли, покамест можно, своротить налево? Вон там что-то на косогоре чернеется, — верно, сакли: там всегда-с проезжающие 1 С о л о в е й - Р а з б о й н и к — в русских былинах чудовище, которое оглушало всех свистом..

останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если дадите на водку, — прибавил он, указывая на осе­ тина. — Знаю, братец, знаю без тебя! — сказал штабс-ка­ питан, — уж эти бестии! рады придраться, чтоб сорвать на водку. — Признайтесь, однако, — сказал я, — что без них нам было бы хуже. — Все так, все так, — пробормотал он, — уж эти мне проводники! чутьем слышат, где можно попользоваться, будто без них и нельзя найти дороги. Вот мы свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта,, состоявшего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обве­ денных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им пла­ тит и кормит их с условием, чтоб они принимали путе­ шественников, застигнутых бурею. — Все к лучшему! — сказал я, присев у огня, — те­ перь вы мне доскажете вашу историю про Бэлу; я уве­ рен, что этим не кончилось. — Л почему ж вы так уверены? — отвечал мне штабс-капитан, примигивая с хитрой улыбкою. — Оттого, что это не в порядке вещей: что нача­ лось необыкновенным образом, то должно так же и кон- : ЧИТЬСЯ. — Ведь вы угадали... : 1 — Очень рад. — Хорошо вам радоваться, а мне так, право, грустно, как вспомню. Славная была девочка эта Бэла! Я к ней, наконец, так привык, как к дочери, и она меня любила. Надо вам сказать, что у меня нет семейства: об отце и матери я лет двенадцать уж не имею известия, а, за­ пастись женой не догадался раньше, — так теперь уж, знаете, и не к лицу; я и рад был, что нашел кого бало­ вать. Она, бывало, нам. поет песни иль пляшет лезгин­ ку... А уж как плясала! Видал я наших губернских барышень, а раз был-с и в А\\оскве в благородном собра­ нии1, лет двадцать тому назад, — только куда им! совсем не то!.. Григорий Александрович наряжал ее как ку- кол ку, холил и лелеял; и она у нас так похорошела, что 1 Б л а г о р о д н о е с о б р а н и е — дворянский клуб, в залах которого устраивались балы. 29

чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках... Уж какая, бывало, веселая, и все надо мной, проказница, подшучивала... Бог ей прости!.. V — А что, когда вы ей объявили о смерти отца? — Мы долго от нее это скрывали, пока она не при­ выкла к своему положению; а когда сказали, так она дня два поплакала, а потом забыла. Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако ж, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не ска­ зав никому, отправился стрелять, — целое утро пропа­ дал; раз и другой, все чаще и чаще... «Нехорошо, — по­ думал я, — верно, между ними черная кошка проско­ чила!» Одно утро захожу к ним — как теперь перед глаза­ ми: Бэла сидела на кровати в черном шелковом бешме­ те, бледненькая, такая печальная, что я испугался. — А где Печорин? — спросил я. I — На охоте. — Сегодня ушел? — Она молчала, как будто ей труд­ но было выговорить. — Нет, еще вчера, — наконец, сказала она, тяжело вздохнув. — Уж не случилось ли с ним чего? — Я вчера целый день думала, думала,— отвечала она сквозь слезы, — придумывала разные несчастия: то казалось мне, что его ранил дикий кабан, то чеченец утащил в горы... А нынче мне уж кажется, что он меня не любит. — Право, милая, ты хуже ничего не могла приду­ мать! Она заплакала, потом с гордостью подпила голову, отерла слезы и продолжала: — Если он меня не любит, то кто ему мешает ото­ слать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его — я княжеская дочь!.. Я стал ее уговаривать. — Послушай, Бэла, ведь нельзя же ему век сидеть здесь, как пришитому к твоей юбке; он человек моло- 30

дой, любят погоняться за дичью, — походит, да и придет; * если хы будешь грустить, то скорей ему наскучишь. — Правда, правда! — отвечала она, — я буду весе­ ла.— И с хохотом схватила свой бубен, начала петь, ;Лясать и прыгать около меня; только и это не было родолжительно, она опять упала на постель и закрыла иио руками. Что было с нею мне делать? Я, знаете, никогда с кенщинами не обращался; думал, думал, чем ее уте­ шить, и ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали... Пренеприятное положение-с! Наконец я ей сказал: «Хочешь, пойдем прогуляться га вал? погода славная!» Это было в сентябре; и точно, день был чудесный, светлый и не жаркий; все горы вид­ ны были как на блюдечке. Мы пошли, походили по кре- щостмому валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смеш­ но: я бегал за нею, точно какая-нибудь нянька. Крепость наша стояла на высоком месте, и вид был с вала прекрасный: с одной стороны широкая поляна, сзрытая несколькими балками1, оканчивалась лесом, который тянулся до самого хребта гор; кое-где на ней дымились аулы, ходили табуны; с другой — бежала мел- ая речка, и к ней примыкал частый кустарник, покры­ вавший кремнистые возвышенности, которые соединя­ лись с главной цепью Кавказа. Мы сидели на углу ба­ стиона, так что обе стороны могли видеть все. Вот * мотрю: из леса выезжает кто-то на серой лошади, все ближе и ближе, и, наконец, остановился по ту сторону речки, саженях во ста от нас, и начал кружить лошадь свою как бешеный. Что за притча!.. — Посмотри-ка, Бэла, — сказал я, — у тебя глаза мо­ лодые, что это за джигит: кого это он приехал тешить?.. Она взглянула и вскрикнула: •— Это Казбич!.. | — Ах он разбойник! смеяться, что ли, приехал над !ами? — Всматриваюсь, точно Казбич: его смуглая ро­ ж а, оборванный, грязный, как всегда. Это лошадь отца моего, — сказала Бэла, схватив меня за руку; она дрожала, как лист, и глаза ее свер­ кали. «Ага! подумал я, — и в тебе, душенька, не мол- »ит разбойничья кровь!» 1 О в р а г и . (Прим. Лермонтова.) 31

— Подойди-ка сюда, — сказал я часовому, — осм< рп ружье, да ссади мне этого молодца, — получиши рубль серебром. Щ — Слушаю, ваше высокоблагородие; только он нМ стоит на месте... — Прикажи! — сказал я смеясь... — Эй, любезный! — закричал часовой, махая ему ру| кой,—подожди маленько, что ты крутишься, как волчок! Казбич остановился в самом деле и стал вслушивать! ся: верно, думал, что с ним заводят переговоры, — кар| не так!.. Мой гренадер приложился... бац!., мимо, -]1 только что порох на полке вспыхнул; Казбич* толкнул! лошадь, и она дала скачок *в сторону. Он привстал на! стременах, крикнул что-то по-своему, погрозил нагай! кой — и был таков. — Как тебе не стыдно! — сказал я часовому. — Ваше высокоблагородие! умирать отправился,—•! отвечал он, — такой проклятый народ, сразу не убьешь | Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты;! Бэла бросилась ему на шею, и ни одной жалобы, нй| одного упрека за долгое отсутствие... Даже я уж на! него рассердился. — Помилуйте, — говорил я, — ведь вот сейчас тут! был за речкой Казбич, и мы по нем стреляли; ну, дол-1 го ли вам на него наткнуться? Эти горцы народ мсти-Я тельный: вы думаете, что он не догадывается, что выЯ частию помогли Азамату? А я быось об заклад, что нын-1 че он узнал Бэлу. Я знаю, что год тому назад она ему! больно нравилась, — он мне сам говорил, — и если б|| надеялся собрать порядочный калым, то, верно бы, по-1 сватался... 1 Тут Печорин задумался. « Д а ,— отвечал он, — нада| быть осторожнее... Бэла, с нынешнего дня ты не долж-| на более ходить на крепостной вал». I Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было! досадно, что он переменился к этой бедной девочке* кроме того, что он половину дня проводил на охоте, его | обращение стало холодно, ласкал он ее редко, и она j заметно начинала сохнуть, личико ее вытянулось, боль­ шие глаза потускнели. Бывало, спросишь: «О чем ты вздохнула, Бэла? ты печальна?»—«Нет!» — «Гебе чего» нибудь хочется?» — «Нет!» — «Ты тоскуешь по род­ ным?»— «У меня нет родных». Случалось, по целым 32

11ям, кроме «да» да «нет», от нее ничего больше не I >бьешься. Вот об этом-то я и стал ему говорить. «Послушайте, I аксим Максимыч, — отвечал он, — у меня несчастный || рактер: воспитание ли меня сделало таким, бог ли |л меня создал, не знаю; знаю только, что если я при­ пою песчастия других, то и сам не менее несчастлив; «зумеется, это им плохое утешение — только дело в |рм, что это так. В первой моей молодости, с той мину- I !, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждать- бешено всеми удовольствиями, которые можно | »стать за деньги, и, разумеется, удовольствия эти мне ротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро I нцество мне также надоело; влюблялся в светских кра- [виц и был любим, — но их любовь только раздражала зе воображение и самолюбие, а сердце осталось пу- о... Я стал читать, учиться — науки также надоели; видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят ни- олько, потому что самые счастливые люди — невежды, слава — удача, и, чтоб добиться ее, надо только быть ■ иким. Тогда мне стало скучно... Вскоре перевели меня I Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. надеялся, что скука не живет под чеченскими пуля- ь — напрасно; через месяц я так привык к их жужжа- по и к близости смерти, что, право, обращал больше I шмания на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, 1 ‘тому что я потерял почти последнюю надежду. Когда увидел Бэлу в своем доме; когда в первый раз, дер- |.а ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глу-„ |ец, подумал, что она ангел, посланный мне сосгра- I (тельной судьбою... Я опять ошибся: любовь дикарки |емногим лучше любви знатной барыни; невежество и Вростосердечие одной так же надоедают, как и кокет- •о другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей ! \"'одарен за несколько минут довольно сладких, *я нее отдам жизнь, — только мне с нею скучно... Глу- ц я или злодей, не знаю; но то верно, что я так же [ень достоим сожаления, может быть больше, нежели ia: во мне душа испорчена светом, воображение бес- 'коиное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь ш становится пустее день ото дня; мне осталось одно 1едет во: путешествовать. Как только будет можно, Ю. Лермонтов 33

отправлюсь — только не в Европу, избави боже! — п еду в Америку, в Аравию, в Индию, — авось где-нибу умру на дороге! По крайней мере, я уверен, что э последнее утешение не скоро истощится с помощь бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и е слова врезались у меня в памяти, потому что в первь раз я слышал такие вещи от двадцатипягилетиего чел века, и, бог даст, в последний... Что за диво! *Скажит ка, пожалуйста, — продолжал штабс-капитан, обр щаясь ко мне, — вы вот, кажется, бывали в столиц и недавно: неужто тамошняя молодежь вся такова? Я отвечал, что много есть людей, говорящих то самое: что есть, вероятно, и такие, которые говор правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, н чав с высших слоев общества, спустилось к низшн которые его донашивают, и что нынче те, которые бол^ ше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть эт . несчастие, как порок. Штабс-капитан .не понял этих тог костей, покачал головою и улыбнулся лукаво: — А все, чай, французы ввели моду скучать? — Нет, англичане. — Ага, вот что!.. — отвечал он, — да ведь они всегд были отъявленные пьяницы! Я невольно вспомнил об одной московской барын которая утверждала, что Байрон был больше ничего ка пьяница. Впрочем, замечание штабс-капитана было винительнее: чтоб воздерживаться от вина, он, конечн старался уверять себя, что все в мире несчастия пр •исходят от пьянства. Между тем он продолжал свой рассказ таким обр зом: — Казбич не являлся снова. Только не знаю поч му, я не мог выбить из головы мысль, что он недаро? приезжал и затевает что-нибудь худое. Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним н кабана; я долго отнекивался; ну, что мне был за дико|| винка кабан! Однако ж утащил-таки он меня с собою] Мы взяли человек пять солдат и уехали рано утром. Д десяти часов шныряли по камышам и по лесу, — нет зв ря. ««Эй, не воротиться ли? — говорил я, — к чему упря миться? Уж, видно, такой задался несчастный день!^ Только Григорий Александрович, несмотря на зной усталость, не хотел воротиться без добычи; таков уя| 34

* ;л человек: что задумает, подавай; видно, в детстве ! л маменькой избалован... Наконец, в полдень отыска- проклятого кабана: паф! паф!.. не тут-то ^было: ел в камыши... такой уж был несчастный день!.. Вот ! л, отдохнув маленько, отправились домой. Мы ехали рядом, молча, распустив поводья, и были л почти у самой крепости: только кустарник закрывал от нас. Вдруг выстрел... Мы взглянули друг на дру- нас поразило одинаковое подозрение... Опрометью /скакали мы на выстрел, — смотрим: на валу солдаты | брались в кучку и указывают в поле, а там летит ремглав всадник и держит что-то белое на седле. Гри- >рий. Александрович взвизгнул не хуже любого чечеи- з; ружье из чехла — и туда; я за ним. К счастию, по причине неудачной охоты, наши кони были измучены: они рвались из-под седла, и с каж- лм мгновением мы были все ближе и ближе... И на­ шей я узнал Казбича, только не мог разобрать, что сое он держал перед собою. Я тогда поравнялся с Пе- ■ >иным и кричу ему: «Это Казбич!» Он посмотрел на ня, кивнул головою и ударил коня плетью. Вот наконец мы были уже от него на ружейный 1стрел; измучена ли была у Казбича лошадь пли хуже них, только, несмотря на все его старания, она не 1шно подавалась вперед. Я думаю, в эту минуту он помнил своего Карагёза... Смотрю: Печорин па сяк3а5екмуу,п—рилбеоржеиглистяе из ружья... 'е стреляйте! — кричу заряд; мы :ак его догоним». Уж эта молодежь! вечно некстати рячится... Но выстрел раздался, и пуля перебила зад- го ногу лошади; она сгоряча сделала еще прыжков сять, споткнулась и упала на колени; Казбич соскочил,

и кровь лилась из раны ручьями... Такой злодей: х бы в сердце ударил — ну, так уж и быть, одним раз Есе бы кончил, а то в спину... самый разбойничий уд; Она была без памяти. Мы изорвали чадру и перевя! ли рану как можно туже; напрасно Печорин целовал холодные губы — ничто не могло привести ее в себя. Печорин сел верхом; я поднял ее с земли, и кое-к посадил к нему на седло; он обхватил ее рукой, и nJ поехали назад. После нескольких минут молчания Гр торий Александрович сказал мне: «Послушайте, Mai сим Максимыч, мы этак ее не довезем живую». — «Пр; да!» — сказал я, и мы пустили лошадей во весь дух. Н у ворот крепости ожидала толпа народа; осторож! перенесли мы раненую к Печорину и послали за лек! рем. Он был хотя пьян, но пришел; осмотрел рану объявил, что она больше дня жить не может; только < ошибся... — Выздоровела? — спросил я у штабс-капитан схватив его за руку и невольно обрадовавшись. — Нет, — отвеч.ал он, — а ошибся лекарь тем, ч] она еще два дня прожила. — Д а объясните мне, каким образом ее похитил Ка бич? — А вот как: несмотря на запрещение Печорина, oi вышла из крепости к речке. Было, знаете, очень жарк она села на камень и опустила ноги в воду. Вот Казб! подкрался — цап-царап ее, зажал рот и потащил в к сты, а там вскочил на коня, да и тягу! Она между те успела закричать; часовые всполошились, выстрелил да мимо, а мы тут и подоспели. — Д а зачем Казбнч ее хотел увезти? — Помилуйте,! да эти черкесы известный Боровске народ: что плохо лежит, не могут не стянуть; друг и не нужно, а все украдет... уж в этом прошу их изш нить! Д а притом она ему давно-таки нравилась. — И Бэла умерла? — Умерла; только долго мучилась, и мы уж с не измучились порядком. Около десяти часов вечера oi пришла в себя; мы сидели у постели: только что он открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, под тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала он Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал 36

ллечить непременно; она покачала головой и отверну- icb к стене: ей не хотелось умирать!.. Ночью она начала бредить; голова ее горела, по все- I ту телу иногда пробегала дрожь лихорадки; она гово­ рила несвязные речи об отце, брате: ей хотелось в горы, омой... Потом она также говорила о Печорине, давала [ ну разные нежные названия или упрекала его в том, | го он разлюбил свою джанечку... Он слушал ее молча, опустив голову на руки; но , олько я во все время не заметил ни одной слезы на ресницах его: в самом ли деле он не мог плакать или рзладел собою — не знаю; что до меня, то я ничего жаль- he этого не видывал. К утру бред прошел; с час она лежала неподвижная, : ледная и в такой слабости, что едва можно было заме- . нть, что она дышит; потом ей стало лучше, и она нача- ia говорить, только как вы думаете, о чем?.. Этакая ысль придет ведь только умирающему!.. Начала печа- нться о том, что она не христианка, и что на том свете уша ее никогда не встретится с душою Григорья Алек- андровнча, и что иная женщина будет в раю его под­ ругой. Мне пришло на мысль окрестить ее перед мертию; я ей это предложил; она посмотрела на меня I нерешимости и долго не могла слова вымолвить; на- р.оиец отвечала, что она умрет в той вере, в какой роди­ лась. Так прошел целый день. Как она переменилась Г этот день! бледные щеки впали, глаза сделались боль­ шие, большие, губы горели. Она чувствовала внутрен- и жар, как будто в груди у ней лежало раскаленное Ислезо. Настала другая ночь; .мы не смыкали глаз, не отхо­ дили от ее постели. Она ужасно мучилась, стонала, и голько что боль начинала утихать, она старалась уверить Григорья Александровича, что ей лучше, уговаривала •и о идти спать, целовала его руку, не, выпускала ее из чоих. Перед утром стала она чувствовать тоску смерти, лиала метаться, сбила перевязку, и кровь потекла сно- 1а. Когда перевязали рану, она на минуту успокоилась начала просить Печорина, чтоб он ее поцеловал. Он Пал на колени возле кровати, приподнял ее голову с .одушки и прижал свои губы к ее холодеющим губам; ; на крепко обвила его шею дрожащими руками, будто г этом поцелуе хотела передать ему свою душу... Нет, 37

она хорошо сделала, что умерла! Ну, что бы с не сталось, если б Григорий Александрович ее покинул|| А это бы случилось, рано или поздно... Половину следующего дня она была тиха, молчалив и послушна, как ни мучил ее наш лекарь припаркам и микстурой. «Помилуйте! — говорил я ему,-г ведь в* сами сказали, что она умрет непременно, так зачем ту все ваши препараты?» — «Все-таки лучше, Максим Маи симыч, — отвечал он, — чтоб совест*ь была покойна». Х*с» роша совесть! После полудня она начала томиться жаждой. Mr отворили окна — но на дворе было жарче, чем в комна те; поставили льду около кровати — ничего не помогал Я знал, что эта невыносимая жажда — признак прг ближения конца, и сказал это Печорину. «Воды, Bq ды!..» — говорила она хриплым голосом, приподнявшие с постели. Ои сделался бледен как полотно, схватил стакан, naj лил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читат молитву, не помню какую... Да, батюшка, видал я мно| го, как люди умирают в гсшпиталях и на поле сраж ния, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признать ся, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу н вспомнила обо мне; а, кажется, я ее любил как отец. Ну, да бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?.. Только что она испила воды, как ей стало легч а минуты через три она скончалась. Пр иложили зерка ло к губам — гладко!.. Я вывел Печорина вон из комнать и мы пошли на крепостной вал; долго мы ходили вза и вперед рядом, не говоря ни слова, загнув руки н спину; его лицо ничего не выражало особенного, и мн стало досадно: я бы на его месте умер с горя. Наконец)! он сел на землю, в тени, и начал что-то чертить палоч кой на песке. Я, знаете, больше для приличия, хоте утешить его, начал говорить; он поднял голову и за смеялся... У меня мороз пробежал по коже от этог(Ц смеха... Я пошел заказывать гроб. Признаться, я частию для развлечения занялся этим. У меня был кусок термаламы1, я обил ею rpotfj и украсил его черкесскими серебряными галунами, кото рых Григорий Александрович накупил для нее же. I Т е р м а л а м а — п л о т н а я ш е л к о в а я и л и п о л у ш е л к о в а я ткан!)] 38

На другой день рано утром мы ее похоронили, за епостыо, у речки, возле того места, где она в послед- 1И раз сидела; кругом ее могилки теперь разрослись сты белой акации и бузины. Я хотел было поставить >ест, да, знаете, неловко: все-таки она была не хри- ианка... • — А что Печорин? — спросил я. — Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняж- а; только никогда с этих пор мы не говорили о Бэле: видел, что это ему будет неприятно, так зачем же? 1есяца три спустя его назначили в е.....й полк, и он хал в Грузию. Мы с тех пор не встречались... Д а, чинится, кто-то недавно мне говорил, что он возвра- 1лея в Россию, но в приказах по корпусу не было, прочем, до нашего брата вести поздно доходят. Тут он пустился в длинную диссертацию1 о том, как приятно узнавать новости годом позже, — вероятно, я того, чтоб заглушить печальные воспоминания.Л не •ребивал его и не слушал. Через час явилась возможность ехать; метель утих- а, небо прояснилось, и мы отправились. Дорогой не- льно я опять завел разговор о Бэле и о Печорине. — А не слыхали ли вы, что сделалось с Казбпчем? — просил я. — С Казбичем? А, право, не знаю... Слышал я, что правом фланге у шапсугов21 есть какой-то Казбич, ■ алец, который в красном бешмете разъезжает шаж- м под нашими выстрелами и превежливо раскланя­ ет ся , когда пуля прожужжит близко; да вряд ли это от самый!.. В Коби мы расстались с Максимом Максимычемз поехал на почтовых3, а он, по причине тяжелой по- лажи, не мог за мной следовать. Мы не надеялись иногда более встретиться, однако встретились, и если отите, я расскажу: это целая история... Сознайтесь, гиако же, что Максим Максимыч человек достойный важения?.. Если вы сознаетесь в этом, то я вполне УДУ вознагражден за свой, может быть, слишком длин­ ой рассказ. 1 Д и с с е р т а ц и я — здесь: пространное рассуждение. 2 Ш а п с у г и — о д н о из воинственных горских племен 8 П о ч т б в ы е — л о ш а д и , нанимавшиеся на п о ч т о в ы х станциях*

Расставшись с Максимом Максимычем, я живо про! скакал Терекское и Дарьяльское ущелия, завтракаД в Казбеке, чай пил в Ларсе, а к ужину поспел в Влады-Я Кавказ. Избавляю вас от описания гор, от возгласов:! которые ничего не выражают, от картин, которые ничеД го не изображают, особенно для тех, которые там не! были, и от статистических замечаний1, которых реши-Ц тельно никто читать не станет. Я остановился в гостинице, где останавливаются все} проезжие и где между тем некому велеть зажарить фа-| зана и сварить щей, ибо три инвалида, которым она; поручена, так глупы или так пьяны, что от них никакого! толка нельзя добиться. Мне объявили, что я должен прожить тут еще триj дни, ибо «оказия»2 из Екатеринограда еще не пришла| и, следовательно, отправиться обратно не может. Что| за оказия!.. Но дурной каламбур не утешение для рус­ ского человека, и я, для развлечения, вздумал записы­ вать рассказ Максима Максимыча о Бэле, не вообра* | жая, что он будет первым звеном длинной цепи пове- i стен; видите, как иногда маловажный случай имеет же- >jj стокие последствия!.. А вы, может быть, не знаете, что | такое «оказия»? Это — прикрытие, состоящее из п о л - J ---------- замечания I 1 Статистические — с п р а в к и , р а з л и ч н ы е !| сведения о чем-нибудь. 2 О к а з и я — благоприятный случай для путешествия, поездки вместе с военным отрядом . «Ч т о за окази я!» (разговори.) — непри* ятное приключение, случай. 40

-юты пехоты и п уш ки , с которы м ходят обозы через К а- барду из В л а д ы к а в к а з а в Е к а т е р и н о гр а д . Первый день я провел очень скучно; на другой рано хром въезжает на двор повозка... А! М ак си м М ак си - мыч!.. М ы встретились как стары е приятели. Я п р ед л о­ жил ему свою комнату. О н не церем онился, д а ж е у д а ­ рил меня по плечу и скривил рот на манер улы бки. Такой чудак!.. М аксим М аксимы ч имел глубокие сведения в пова­ ренном искусстве: он удивительно хорош о за ж а р и л ф азана, удачно полил его огуречным рассолом , и я должен признаться, что без него приш лось бы остаться на сухоядении. Буты лка кахетинского помогла нам забыть о скромном числе блю д, которых было всего одно, и, зак ур и в трубки , мы усел и сь : я у о к н а, он у затопленной печи, потому что день был сырой и хол од­ ный. М ы молчали. О б чем было нам говорить?.. О н у ж рассказал мне о себе все, что было занимательного, а мне было нечего рассказы вать. Я смотрел в окно. М н о ­ жество низеньких домиков, разбросанны х по берегу Т е ­ река, который разбегается ш ире и ш ире, м елькали из- за дерев, а дальш е синелись зубчатою стеною горы, и из-за них выглядывал К азбек в своей белой карди ­ нальской шапке. Я с ними мысленно прощ ался: мне стало их ж алко... Так сидели мы долго. Солнце пряталось за хол од­ ные вершины, и беловатый туман начинал расходиться н долинах, когда на улице раздался звон дор ож н ого ко­ локольчика и крик извозчиков. Несколько повозок с грязны ми а р м я н а м и въ ехал о на двор гостиницы и за ними пустая дор ож н ая коляска; ее легкий ход, удобное устройство и щегольской вид имели какой-то загранич­ ный отпечаток. З а нею ш ел человек с б о л ь ш и м и у с а м и , в в е н г е р к е 1, д о в о л ь н о х о р о ш о о д е т ы й д л я л а к е я ; в е г о звании нельзя было ошибиться, видя ухарскую зам аш ку, с которой он вы тряхивал золу из трубки и покрикивал па ям щ ика. О н явно был балованны й слуга ленивого б а р и н а — н е ч т о в р о д е р у с с к о г о Ф и г а р о 2. 1 В е н г е р к а — куртка с нашитыми на груди поперечными шнурками, какие носили венгерские гусары. п ? о 5 Га р0 — Герой комед1,й французского писателя П. Бомар- '',е. (*'32 1799) «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро», бойкий, умный слуга. 41

— Скажи, любезный, — закричал я ему в окно,—*; что это — оказия пришла, что ли? | Он посмотрел довольно дерзко, поправил галстук и отвернулся; шедший возле него армянин, улыбаясь, отве-i чал за него, что точно пришла оказия и завтра утром отправится обратно. | — Слава богу! — сказал Максим Максимыч, подо­ шедший к окну в это время. — Экая чудная коляска! — прибавил он, — верно, какой-нибудь чиновник едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой брат, растрясут хоть английскую! — А кто бы это такое был — подойдемте-ка узнать. Мы вышли в коридор. В конце коридора была отво­ рена дверь в боковую комнату. Лакей с извозчиком перетаскивали в нее чемоданы. — Послушай, братец, — спросил у него штабс-капи­ тан, — чья эта чудесная коляска?., а?.. Прекрасная коляска!.. Лакей, не оборачиваясь, бормотал что-то про себя, развязывая чемодан. Максим Максимыч рассердился; он тронул неучтивца по плечу и сказал: — Я тебе говорю, любезный... — Чья коляска?., моего господина... — А кто твой господин? — Печорин... — Что ты? что ты? Печорин?.. Ах, боже мой!., да не служил ли он на Кавказе?.. — воскликнул Максим Максимыч, дернув меня за рукав. У него в глазах свер­ кала радость. — Служил, кажется, — да я у них недавно... — Ну так!., так!.. Григорий Александрович?.. Так ведь его зовут?.. Мы с твоим барином были прияте­ ли,— прибавил он, ударив дружески по плечу лакея, так что заставил его пошатнуться... — Позвольте, сударь: вы мне мешаете, — сказал тот, нахмурившись. — Экой ты, братец!.. Да знаешь ли? мы с твоим барином были друзья закадычные, жили вместе... Да где ж он сам остался?.. Слуга объявил, что Печорин остался ужинать и но­ чевать у полковника И... 42

— Д а не зайдет ли он вечером сю д а ? — ск а за л М а к - им М ак си м ы ч, — или ты, лю безны й, не пойдеш ь ли нему за чем-нибудь?.. Коли пойдеш ь, так ск а ж и , что •есь М а к с и м . М а к с и м ы ч ; т ак и с к а ж и ... у ж он зн ае т ... тебе дам восьмигривенный на водку... Лакей сделал презрительную мину, слыша такое кромное обещание, однако уверил М аксим а Максимы* а, что он исполнит его поручение. — Ведь сейчас прибежит!.. — сказал мне М ак си м 'аксимыч с торж ествую щ им видом, — пойду за ворота го д ож и д ат ь ся ... Э х ! ж а л к о , что я незнаком с Н ... М аксим М аксимы ч сел за воротами на скамейку, а я шел в свою комнату. Признаю сь, я такж е с некото- :ым нетерпением ж д а л появл ен и я этого П е ч о р и н а ; хотя, ю р а с с к а з у ш т а б с -к а п и т а н а , я с о с т а в и л с е б е о нем не ‘Ч е н ь в ы г о д н о е п о н я т и е , о д н а к о н е к о т о р ы е ч е р т ы в е г о арактере показались мне замечательными. Через час нвалид принес кипящий самовар и чайник. — М акси м М акси м ы ч, не хотите ли чаю ? — закричал И ему в окно. 't — Б л аго д ар ст ву й т е; что-то не хочется. — Эй, выпейте! Смотрите, ведь уж поздно, холодно. — Ничего, благодарствуйте... — Ну, как угодно! Я стал пить чай один; минут через десять входит мой арик: — А ведь вы правы : все л у ч ш е выпить ч а й к у , — да все ж д ал ... У ж человек его давно к нему пош ел, да, идно, что-нибудь задерж ало. О н наскоро вы хлебнул чаш ку, отк азался от второй ушел опять за ворота в каком-то беспокойстве: явно ило, что старика огорчало небреж ение П ечори на и тем елее, что он мне недавно говорил о своей с ним д р уж - <е и еще час тому назад был уверен, что он прибежит, • ак только услыш ит его имя. У ж е было поздно и темно, когда я снова отворил кно и. стал звагь М ак си м а М ак си м ы ча, говоря, что ора спать; он что-то пробормотал сквозь зубы ; я повто- ил п р и гл аш ен и е, — он ничего не отвечал. Я лег на диван, заверн увш и сь в ш инель и оставив вечу на леж ан ке, скоро задрем ал и проспал бы покой- •>, е с л и б , у ж е о ч е н ь п о з д н о , М а к с и м М а к с и м ы ч , в з о й д я комнату, не разбудил меня. О н бросил трубку на 43

1 стол, стал ходить по комнате, шевырять в печи, паком лег, но долго кашлял, плевал, ворочался... — Не клопы ли вас кусают? — спросил я. — Да, клопы... — отвечал он, тяжело вздохнув. На другой день утром я проснулся рано; но Макси Максимыч предупредил меня. Я нашел его у ворот си дящего на скамейке. «Мне надо сходить к коменда ту, — сказал он, - -так, пожалуйста, если Печорин npial дет, пришлите за мной...» т Я обещался. Он побежал, как будто члены его п лучили вновь юношескую силу и гибкость. Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облак громоздились на горах, как новый ряд воздушных го перед воротами расстилалась широкая площадь; за неьЭД базар кипел народом, потому что было воскресенье( босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с со товым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: ми< было не до них, я начинал разделять беспокойство доб рого штабс-капитана. Не прошло десяти минут, как на конце площади3 показался тот, которого мы ожидали. Он шел с полков|| ником Н..., который, доведя его до гостиницы, простиле с ним и поворотил в крепость. Я тотчас же послал инва лида за Максимом Максимычем. Навстречу Печорину вышел его лакей и доложил, чт сейчас станут закладывать; подал ему ящик с сигарам и, получив несколько приказаний, отправился хлопо тать. Его господин, закурив сигару, зевнул раза дв и сел на скамью по другую сторону ворот. Теперь Щ должен нарисовать его портрет. Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его|! и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способ ное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жиз­ ни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюрту чок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобли­ чавшее привычки порядочного человека; его запачкан­ ные перчатки казались нарочно сшитыми по его малень­ кой аристократической руке, и когда он снял одну пер­ чатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками — верный признак некоторой 44

крытности характера. Впрочем, это мои собственные амечания, основанные на моих ж е наблю дениях, и я овсе не хочу вас заставить веровать в них слепо. К огда н опустился на скам ью , то прямой стан его согнулся, ак будто у него в спине не бы л о ни одной косточк и ; слож ение всего его тела изобразило какую -то нервиче- кую слабость; он сидел, как сидит Б-альзакова тридца- илетняя кокетка1 на своих пуховых креслах после уто- !ительного бала. С первого взгляда на лицо его я бы е дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов ыл дать ему тридцать. В его улы бке было что-то дет­ ое. Его кож а имела какую -то ж енскую нежность; бе­ локурые волосы, вью щ иеся от природы , так ж и вописн о брнсовывали его бледный, благородны й лоб, на кото- ом, только по долгом наблю дении, м ож н о было за м е ­ нить следы м о рщ и н , п е р е се к а в ш и х од н а д р у г у ю и, в е ­ роятно, обозначавшихся гораздо явственнее в минуты иева или душ евного беспокойства. Н есм отря на светлый вет его волос, усы его и брови были черны е — п р и ­ знак породы в человеке, так, как черн ая грива и чер- ый хвост у белой л о ш а д и . Ч т о б докон чи ть портрет, ск а ж у , что у него был немного вздернутый нос, зубы ■ слепительной белизны и карие глаза; о гл азах я дол- ен сказать ещ е несколько слов. В о-п ервы х, они не см ея л и сь , когда он см е я л ся ! В а м не случалось зам ечать такой странности у некоторы х ш одей?.. Это признак — или злого нрава, или глубокой Iп о с т о я н н о й г р у с т и . И з - з а п о л у о п у щ е н н ы х р е с н и ц о н и 4 ,{яли к ак и м -т о ф о с ф о р и ч е с к и м б л е с к о м , если м о ж н о так выразиться. То не было отраж ени е ж а р а душ евного >ии и гр аю щ его в о о б р а ж е н и я : то был б л еск , подобны й блеску гладкой стали , ослеп и тельн ы й , но хол од н ы й ; в гляд его — непродолж ительны й, но проницательны й и тяж ел ы й , оставл ял по себе неприятное впечатлени е не- кромиого вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не бы л ст ол ь р а в н о д у ш н о с п о к о е н . В с е эти з а м е ч а н и я приш ли мне на ум, м ож ет быть, только потом у, что я знал некоторые подробности его ж и зн и , и, м о ж ет быть, па Д р у 1 01 о в и д е г о п р о и з в е л б ы с о в е р ш е н н о р а з л и ч н о е впечатление; но так как вы о нем не у сл ы ш и т е ни от 1 Б а л ь э а к о в а т р и д ц а т и л е т и я » к о к е т к а — героина \"н/апдп ЯlooйU?) \" »«1™ри™дцаФтиРлаентцнУязяскожгеонщпиинсаа»т.еля Оноре де Бальзака

кого, кроме меня, то поневоле должны довольствовать­ ся этим изображением. Скажу в заключение, что он был вообще очень недурен и имел одну из тех оригинальных физиономий, которые особенно нравятся женщинам свет­ ским. Лошади были уже заложены; колокольчик по време­ нам звенел под дугою, и лакей уже два раза подходил к Печорину с докладом, что все готово, а Максим Макси- мыч еще не являлся. К счастию, Печорин был погружен в задумчивость, глядя на синие зубцы Кавказа, и, ка­ жется, вовсе не торопился в дорогу. Я подошел к нему. — Если в ы захотите еще немного подождать; — ска­ зал я, — т о б у д е т е иметь у д о в о л ь с т в и е увидаться с ста­ рым п р и я т е л е м . . . - — Ах, точно! — быстро отвечал он, — мне вчера гово­ рили; но где же он? Я обернулся к площади и увидел Максима Макси- мыча, бегущего что было мочи... Через несколько ми­ нут он был уже возле нас; он едва мог дышать, пот градом катился с лица его; мокрые клочки седых волос, вырвавшись из-под шапки, приклеились ко лбу его; колени его дрожали... он хотел кинуться на шею Печо­ рину, но тот довольно холодно, хотя с приветливой улыб­ кой, протянул ему руку. Штабс-капитан на минуту остолбенел, но потом жадно схватил его руку обеими руками: он еще не мог говорить. — Как я рад, дорогой Максим Максимыч! Ну, как вы поживаете? — сказал Печорин. — А... ты?., а вы?.. — пробормотал со слезами на глазах старик... — Сколько лет... сколько дней... да куда э т о ? .. — Еду в Персию — и дальше... — Неужто сейчас?.. Да подождите, дражайший!.. Неужто сейчас расстанемся?.. Столько времени не ви­ дались... — Мне пора, Максим Максимыч, — был ответ. —'е Боже мой, боже мой! да куда это так спешите?.. Мне столько бы хотелось вам сказать... столько расспро­ сить... Ну что? в отставке?., как?., что поделывали?.. — Скучал! — отзечал Печорин улыбаясь... — А помните наше житье-бытье в крепости? Слав­ ная страна для охоты!.. Ведь вы были страстный охот­ ник стрелять... А Бэла?..

1 Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся... — Д а , помню! — сказал он, почти тотчас принуж ден­ но зев н ув... М акси м Максимы*! стал его упраш ивать остаться [! с н и м е щ е ч а с а д в а . — М ы славно пообедаем, — говорил он, — у меня • ;сть два ф а з а н а ; а к ахет и н ск о е здесь п р е к р а с н о е ... р а ­ зумеется, не то, что в Гр узии , одн ако л уч ш его со р та ... М ы поговорим... вы мне р а сск аж е т е про свое ж и тье в Петербурге... А ?.. — П раво, мне нечего рассказы вать, дорогой М а к - им М аксим ы ч... О д н ако прощ айте, мне пора... я сие­ ну... Б лаго д ар ю , что не забы ли... — прибавил он, взяз s' е г о з а р у к у . Старик нахмурил брови... О н был печален и сердит, хотя старался скрыть это. — Забы ть! — проворчал он, — я-то не забы л ничего... Н у да бог с вами!.. Н е так я дум ал с вами встре­ титься... — Н у , полно, полно! — сказал П ечорин, обняв его д р уж ески , — неуж ели я не тот ж е ? .. Ч то д ел ат ь?., в ся ­ кому своя дорога... Удастся ли ещ е встретиться — бог знает!.. — Говоря это, он у ж е сидел в коляске, и ям щ ик же начал подбирать вож ж и. — Постой, постой! — закричал вдруг М акси м М а к ­ симыч, ухватись за дверцы коляски, — совсем было за- : был... У меня остались ваши бум аги, Григорий А л е к ­ сандрович... я их т аск аю с собой... д у м а л найти вас i Грузии, а вот где бог дал свидеться... Ч то мне с ними делать? — Что хоти те!— отвечал Печорин. — П рощ айте... — Т ак вы в П ер си ю ?., а когда вернетесь?.. — кричал вслед М аксим М аксим ы ч... Коляска была уж е далеко; но П ечорин сделал знак рукой, который можно было перевести следую щ им об р а­ зом: вряд ли! да и зачем?.. Д а в н о у ж е не сл ы ш н о бы ло ни звона к о л о к о л ьч и к о в , ни стука колес по крем нистой д ор оге, — а бедны й стари к ещ е стоял на том ж е месте в глубокой задум чивости. Дз» — сказал он наконец, стараясь принять р ав­ нодушный вид, хотя слеза досады по временам сверкала ча его ресн ицах, — конечно, мы были приятели, — ну, та чго п р и ятел и в н ы н еш н ем в е к е!.. Ч т о е м у , во м н е?

Я не богат, не чиновен, д а и по л етам совсем ем у не пара... Виш ь, каким он франтом сделался, как побывал опять в Петербурге... Что за коляска!., сколько покла­ ж и!.. и лакей такой гордый!.. — Эти слова были произ­ несены с иронической улыбкой. — Скаж и те, — продол­ ж а л он, обратясь ко мне, — ну что вы об этом думаете?., ну, какой бес несет его теперь в П ерси ю ?.. См еш но, ей-богу, см еш но!.. Д а я всегда знал, что он ветреный человек, на которого нельзя надеяться... А право, жаль, что он дурно кончит... да и нельзя иначе!.. У ж я всегда говорил, что нет проку в том, кто стары х друзей заб ы ­ вает!.. — Тут он отвернулся, чтоб скрыть свое волнение, и пошел ходить по двору около своей повозки, показы­ вая, будто о см ат р и в ает к ол еса, тогда как гл аза его поминутно наполнялись слезами. — М а к с и м М а к си м ы ч , — ск а зал я, п одош едш и к не­ м у ,— а что за бумаги вам оставил Печорин? — А бог его знает! какие-то записки... — Ч то вы из них сделаете? — Что? я велю наделать патронов. — Отдайте их лучш е мне. О н посм отрел на меня с удивлен ием , проворчал что- то сквозь зубы и начал рыться в чем одане; вот он вы­ нул одну тетрадку и бросил ее с презрением на землю ; потом другая, третья и десятая имели ту ж е участь; в его досаде было что-то детское; мне стало смеш но и ж алко... он, — поздравляю вас — Вот они все, — сказал с находкою ... — И я могу делать с ними все, что хочу? — Хоть в газетах печатайте. К акое мне дело!.. Что, я разве друг его какой?., или родственник?.. П р авд а, мы ж или долго под одной кровлей... Д а мало ли с кем я не ж ил?.. Я схватил бумаги и поскорее унес их, боясь, чтоб ш табс-капи тан не р а ск а я л ся . С к о р о приш ли нам о б ъ ­ явить, что через час тронется оказия; я велел заклад ы ­ вать. Ш табс-капитан вошел в комнату в то время, когда я у ж е надевал ш апку; он, казалось, не готовился к отъ­ езду: у него был какой-то принужденный, холодный вид. — А вы, М ак си м М акси м ы ч, разве не едете? — Нет-с. 48

— А что так? — Д а я ещ е коменданта не видал, а мне надо сдать I му кой-какие казенные вещи... д аJ — в е д ь вы ж е б ы л и у н е г о ? — Бы л, конечно, — сказал он зам и н аясь... — да его ■ тома не было... а я не д о ж д а л ся ... Я понял его: бедный старик, в первый раз от роду, о ж е т б ы т ь , б р о с и л д е л а с л у ж б ы д л я собственной на­ добности, г о в о р я я з ы к о м б у м а ж н ы м , — и к а к ж е о н |бы л награжден! — Очень ж аль, — сказал я ему, — очень ж аль, М а к ­ си м М аксим ы ч, что нам до срока надо расстаться. — Где нам, необразованны м стари кам , за вами го- I пяться!.. Вы м олодеж ь светская, гордая: ещ е пока здесь, под черкесскими пулям и, так вы туд а-сю д а... а после встретитесь, так стыдитесь и руку протянуть на­ шему брату. — Я не за сл у ж и л этих упреков, М а к с и м М а к си м ы ч . — Д а я, знаете, так , к сл ов у го во рю ; а в п р оч ем , ж елаю вам всякого счастия и веселой дороги. М ы простились довольно сухо. Добрый М аксим М ак- симыч сделался упрямым, сварливым штабс-капитаном! I отчего? Оттого, что Печорин в рассеянности или от другой причины протянул ему руку, когда тот хотел : * ннуться ему на шею! Грустно видеть, когда ю нош а теряет лучш ие свои надежды и мечты, когда пред ним о т д е р г и в а е т с я р о з о в ы й ф л е р 1, с к в о з ь к о т о р ы й о н с м о т ­ рел на дела и чувства человеческие, хотя есть н а д е ж д а , • то он заменит стары е заб л уж д ен и я новы ми, не менее проходящ им и, но зато не менее сладким и... Flo чем их заменить в лета М аксим а М аксим ы ча? Поневоле сердце очерствеет и душ а закроется... Я уехал один. j 1 Ф л ё р — прозрачная ткань; в переносном смысле покров, скрывающий чго-либо, покров таинственности.