Брюсовские чтения 1962 года

6 Укрепление материалистических позиций в мировоз­ зрении Брюсова, глубина и разносторонность его позна­ ний и интересов помогают ему преодолеть наметивший­ ся за несколько лет до Октябрьской революции неко­ торый упадок творческих сил. Именно обращение к научной поэзии, определившей основную направленность послеоктябрьских сборников Брюсова, позволило ему преодолеть тот период упад­ ка, наиболее характерное выражение которого — кни­ га стихов «Последние мечты». Нашей критикой делают­ ся попытки разделить научную и политическую лирику поэта пооктябрьского периода или даж е иной раз про­ тивопоставлять их. Б рю сов— ученый, поэт, историк, пуб­ лицист, общественный и культурный деятель Советского государства — одно лицо. После Октября поэт создает уже целые циклы сти­ хотворений, не имеющие равных в русской поэзии по многообразию и глубине затронутых социальных и на­ учных проблем,— причем в тяжелой борьбе с самим со­ бою, преодолевая пессимистические, эстетские и инди­ видуалистические особенности своей лирики, изживая отдельные идеалистические тенденции мировоззрения. Послеоктябрьская поэзия Брюсова — вполне закономер­ ный этап его творческой эволюции, стимулированной ис­ торическими событиями Октябрьской революции, граж ­ данской войны и первых лет строительства социализма в нашей стране. В то же время она — результат каче­ ственного, 1идейно-художественного сдвига — сдвига, определенно отличающего такие сборники стихов, как «Дали» или «Меа» от того, что было написано Брю со­ вым до Октября. 7 Как создатель научной поэзии Брюсов-ученый вы­ ступает во всеоружии. Многогранность его знаний и глубина эрудиции поразительны. Достаточно вспомнить, что Брюсов, преподававший в Московском университе­ те, Коммунистической академии. Институте слова и в созданном им Высшем Литературно-Художественном институте, читал не только историю русской и антич­ ной литературы , но и сравнительную грам м ати ку ин- 100

доевропейских языков, «энциклопедию стиха» и ис­ торию математики. Трудно указать разделы гумани­ тарных и точных наук, изучению которых Брюсов, вла­ девший многими языками, не воздал бы должного. Убедительный перечень его научных интересов содер­ ж ится, например, в «M iscellanea»1 (1904— 1928 гг.). По с п р а в е д л и в о м у мнению а к а д е м и к а А. Б е л е ц к о г о , «н ауч ­ ные заслуги Брюсова будут служить темой не одной, а м ногих статей с п е ц и а л ь н о г о х а р а к т е р а » 2. Многие интересные научные работы Брюсова, не ра­ зобранные еще специалистами, леж ат в архиве поэта. Только работы по математике — это десятки и сотни листов, испещренные расчетами, чертежами, выкладка­ ми. Здесь, например, и рецензия на книгу С. Г. Хинтона «Четвертое измерение и эра новой жизни», и заметки по книгам Г. Л ор ен ц а, Ф. К эдж ори, Р. Б о н о л а и др., и работы, посвященные теореме Ферма, общей теории чисел, геометрии многих измерений и так далее. «Если бы мне иметь сто жизней, они не насытили бы всей ж аж ды познания, которая сжигает меня»,— писал Брю­ сов («Miscellanea»). 8 Анализ послеоктябрьских произведений Брюсова не­ избежно приводит нас к заключению, что поэт сгоит в своем понимании действительности в основном на пози­ циях материалиста, признающего материальность мира во всех его проявлениях. Он говорит о том, что мы «Ви­ дим в атоме вихрь электронов» («Мы все — Робинзо­ ны»); о «цветном круженьи молекул в мозгу» («Nihil») и «безвольном хмеле ионов» («Прикованный Проме­ тей») как материальной основе человеческой мысли, во­ ли, эмоции — всего того, что символисты предпочитали называть душой. Поэт с большой убедительностью раскрывает свои представления о бесконечности мира во времени и про­ странстве («Разочарование», «Пределы», «Молодость мира», «Дни для меня...», большое неопубликованное 1 В. Я. Брюсов, Избранные сочинения в двух том ах, том II, Г И Х Л , М ., 1955. 2 А. Белецкий, Брюсов как ученый, «Ф ронт науки и техники», 1934, № 12. 101

стихотворение «Бесконечность», 1924 г.), признает об ъ ­ ективность его существования вне зависимости от вос­ приятия нашим сознанием. Мы в с е — Робинзоны Крузо, И весь мир наш — спокойный остров; Он без нас будет мчаться грузно В ласке солнца, знойной и острой. («М ы все — Робинзоны»), Могут указать на проявления брюсовского идеализ­ ма хотя бы в стихотворении «Мир N измерений»., где автор, опираясь на новые представления математики, создает гипотезу о фантастических существах мира мно­ гих измерений: Но живут, живут в N измереньях Вихри воль, циклоны мыслей, те. Кем смешны мы с нашим детским зреньем, С нашим ш агом по одной черте! Стихотворение Брюсова — не столько признание «тщеты земных желаний», сколько протест против лю ­ бой ограниченности, условности, косности и узости взглядов на действительность, против ш агания «по од­ ной черте». Оно будит мысль, стимулирует нашу вечную неудовлетворенность достигнутым, понятным и поиски все нового— основу прогресса человеческого знания. Что же касается упомянутых Брюсовым «богов»— жителей «Мира N измерений», а такж е «Мудовищ,в л а ­ дык стихий на синих планетах» («Все люди»),упомя­ нутых там же демонов и дьяволов; «оживленного, быть м о ж е т , к а к д р а к о н н а з в е зд е » «я» («1\\ЧЫЪ>); или д а ­ ж е более ранних «духов тайных» («Ж изнь», 1906 г.), «властелинов М арса иль Венеры, духов света иль, быть может, тьмы» («Сын Земли», 1913 г.), то судить по ним об «идеализме» или «мистицизме» Брюсова — все рав­ но, что, например, судить о «мистицизме» Гете по его М ефистофелю или Лермонтова по его Демону. Кстати, самое слово «боги», возможно, подсказано Брюсову з а ­ главием социальной утопии Г. У эллса «Лю ди как бо­ ги», в которой действие происходит как раз в мире иных измерений. (Р о м ан этот написан в 1923 году, «Мир N изм ерений»— в 1924 г ^ . « М ож ет быть сущ ествую т 102

иные существа, сознание которых, интеллект которых устроен иначе и они внешние впечатления... восприни­ мают в другой форме... Кроме того кажется, что про­ стран ство , в котором мы ж и в ем , т. е. которое восприни­ м а е т с я ч ел о в е к о м , к а ж е т с я , что п р о с т р а н с т в о это не. есть эвклидовское, а какое-то иное»,— говорит Брюсов в своих лекциях в Л и то1 и это отнюдь не противоречит современной науке. Нет сомнения, что формы жизни во вселенной бесконечно р а з н о о б р а з н ы и, в о з м о ж н о , з н а ­ чительно отличны от тех, которые нам знакомы или которые мы можем себе представить. Ошибка Брюсова— скорее ошибка языка, поскольку у него не было н аз­ ваний для гипотетических существ «иных миров». Между прочим, возможность существования разум­ ных существ из иной «весьма тонкой» материи допус­ кал не кто иной, как К. Циолковский в статье «Расте­ ние будущего» (1929). Материалистические представления Брюсова об объ­ ективной действительности логически приводят его к мысли о закономерности ее явлений. Стоя на научных позициях детерминиста, Брюсов, однако, не избежал ошибок, иногда вообще отрицая возможность случай­ ности или малейшей свободы выбора цели: П ред волей числ мы все — рабы, И Солнца путь верш ат, покорны , Немым речам их ворожбы. («М ашины»), О мираже случайностей мы мечтать не в праве. Все звенья в цепь, по мировым законам. («Звено в цепь»), ...сонмы солнц и наш е «я » Влечет в пространство — Неизбежность! («Голос иных миров»). Идея фатальной исторической предопределенности выражена в стихотворении «Руками плечи». Все же волевой, яркой индивидуальности поэта бы­ ла горька мысль о полном отсутствии «свободы воли» («Дни для меня»). Она отнюдь не приводила Брюсова 1 Лекция № I, 1920 г., архив Б рю сова, Гос. библиотека С С С Р им. В. И. Ленина. 103

к пассивности, ф атализм у. В последних сборниках он выступает прежде всего как поэт созидательного тру­ да и творческой мысли. Последние его стихи постепенно освобождаются и от теологического привкуса, который чувствуется в «Д олж ен был» (1915 г.) или «Р укам и плечи». В аж нее всего отметить, что Брюсов твердо убежден в объек­ тивной закономерности явлений мира. 9 В критике неизменно упоминаются релятивистские и агноститические черты мировоззрения Брюсова, проявля­ ющиеся в послеоктябрьских, особенно в научных стихах. Освещая определенные стороны его гносеологии, нельзя не учитывать обыкновение поэта смотреть на вещи sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности), не учитывать перспектив и масштабов его мышления. Со­ временникам Брюсова это казалось «космизмом», ухо­ дом от конкретных, насущных интересов дня. Следует отличать «космизм» некоторых пролеткультовских поэ­ тов от того, что называли «космизмом» Брюсова. В первом случае это результат неспособности подойти вплотную ко всей сложности жизни, неспособность осоз­ нать всю глубину происходящ их в ней изменений и найти конкретные «земные» образы из плоти и крови для воплощения своих мыслей и переживаний. Отсюда— отвлеченный пафос высоких общих слов, схематизм, аб­ страктность. К космизму ведет избыток энтузиазма при недостатке точного знания. Причислять к подобным «космистам» и Брюсова— серьезная ошибка, даж е учитывая некоторые «космист- ские» тенденции его ранних послереволюционных сти­ хов (например, в сборнике «В такие дни»— «Россия»), Многое из того, что вдохновляло Брюсова, казалось чуждым и далеким его современникам. Но сегодня то, что вчера представлялось еще научной абстракцией, фантастикой, блужданием в эмпиреях, становится дей­ ствительностью, достоянием человеческой практики. Земные масштабы каж утся тесными уже не только ас­ трономам после запуска десятков искусственных спут­ ников Зем ли, многих космических ракет и полетов со- 104

ветских людей в космос. А ведь называли ж е в свое время К. Э. Циолковского фантазером, «калужским мечтателем»! И Брюсов сейчас уж е не отпугивает нас м асш таба­ ми своей мысли, не каж ется утопистом, фантастом или любителем абстракций, каким казался в те годы. О бесконечности вселенной говорит Брюсов в своем стихотворении «Пределы», об относительном ничтоже­ стве земных масштабов («Человеческий плач в про­ странстве нем») и даж е масштабов звездных («Мелкие отруби, рассыпаются звезды»). Но победным гимном разуму, воле и труду человека звучит призыв «отру­ бить канат» звездного корабля, направляя его к неиз­ веданным мирам. Одновременно это — стихи о поэзии, о безграничных возможностях воплощаемой ею мысли, о ее новых мас­ штабах и целях. Относительная ничтожность земных масштабов не приводит поэта к релятивистскому отрицанию всех на­ ших знаний, всех достижений. Если Брюсов говорит о далеком будущем, о грядущем бурном расцвете науки: Но и там все— лишь миг, но и там все— что дребезг Н евозмож ны х полнот... («Н евозвратность») то он говорит об исторической условности приближ е­ ния наших знаний к объективной истине. В поистине великолепном по своим идейным и худо­ жественным достоинствам «Мире электрона» предметом иронии поэта становится ограниченность представлений иных ученых, которые ...свой мир бескрайный тайны Поставив центром бытия, Спешат проникнуть в искры И умствую т, как ныне я. Опираясь на представления науки о строении мате­ риальны х частиц (весьма скудные в 1922 году), Б р ю ­ сов воплощает в чеканных строках поразительную по смелости мысли гипотезу об электроне-планете, где ...все, что здесь, в объеме сж атом , Но такж е то, чего здесь нет. 105

И совершенно не важно для Брюсова и для нас, ес­ ли в действительности электроны вовсе не обитаемые Миры, где пять материков, Искусства, знанья, войны, троны И память сорока веков! Важно иное — убеждение поэта в материальности мира, в его бесконечном многообразии и сложности: Их меры малы, но все та ж е Их бесконечность, как и здесь..., что прекрасно согласуется с гениальной догадкой Л е­ нина о том, что электрон так ж е неисчерпаем, как и атом. Склоняется ли Брюсов к агностицизму, чысмеивая субъективизм, ограниченность, пристрастие к устоям «абсолютов» и «мировую спесь» геоцентристских (или «электроноцентристских») мудрецов? Вернее было бы видеть в этом стихотворении призыв к неограниченно­ му, не стесненному никакими рам кам и пределов и «аб­ солютов» познанию действительности в ее бесконечно­ сти и ее неисчерпаемости. «Мир электрона»— большая удача Брюсова на путях создания научной поэзии. Это, однако, не значит, что релятивизм Брю сова не приводил его иной раз к ошибочным выводам. В созер­ цательном, пассивно-эстетском «Голосе иных миров» (1917 г.) «целит свящ енная безбрежность, Всю боль, всю алчность, всю мятежность, Смиряя властно безна­ дежность, Мечтой иного бытия». В «Грядущем гимне» истины всех веков удручающе мимолетны. В книгу зем­ ной истории внесется лишь «семь зна'чков» («Ок­ тябрь»?)—«Все, чем жили мы, чего мы ждали. Чтоб и нас Вселенной было жаль» («Книга»), Ж алоба на прин­ ципиальную недостаточность человеческих знаний — в «Яви»; пессимистичен релятивизм концовки стихотво­ рения «От Перикла до Ленина»; слишком категоричны поспешные выводы из теории относительности Эйн­ штейна: «Все же в веках пробил час, где б выкидывать Истин груз, все их в муть неся» (лишь отчасти смягчен­ ные этим «бы»), и «Смысл веков — не броженье ль во лжи пустой! Время, м есто— мираж прохожий» («Рои 106

ею»), В «Легенде лет»—«Бред в смене бредов Архимед с Эйнштейном, Легенда лет—Москва иль Вавилон». Но признание неполноты и недостаточности наших знаний и наших возможностей, несмотря на утвержде­ ние «Что мы?— капля, в вселенную влитая, Нить, где взвита в бездонность основа» («Разочарование»), в этих стихах — не предлог для проповеди пассивности и ф а ­ тализма. В подтексте их всегда — возмущение поэта от­ носительной скудостью накопленных знаний: «Клад всех веков, что нищенских котомок Позорный сбор,—за­ пас на краткий срок!» («Легенда»), возмущение невоз­ можностью осуществить вот сейчас все дерзновенные помыслы человека: покорить все планеты, докинуть «наши мечты и мысли» «до звезд». Ясно, что этот гнев и эта скорбь — не тормоз прогресса, но его стимул. Ес­ ли поэт призывает «невоволосого марсианина» «брать наш воздух, наш фосфор, наш радий», то, грозя этим, ставит целью побудить человека спешить с покорением космического пространства. И если в «Загадке Сфинк­ са» мы читаем: Все в той ж е клетке морская свинка, Все новый опыт с курами, с гадами... Но пред Эдипом загадка Сфинкса, Простые числа все не разгаданы , то объективно стихотворение ставит ту же цель — про­ будить пытливую мысль, решить все «загадки Сфинк­ са», стереть все белые пятна с карты науки. Удачным (за исключением ошибочной нотки— мысли о полной непригодности принципов физики Ньютона) следует считать и «Принцип относительности». Суть этого стихотворения — в призыве преодолеть старые представления о пространстве и времени, в прославле­ нии вечного прогресса наших знаний, в насмешке над боязнью нового, каким бы необычным оно не казалось: « И л ь к о л е с а в м о зг у т а к з а к р у ч е н ы , Ч т о ... од н о в а м ,— из церкви порученный Огонек ладонью беречь». Итак, можно утверждать, что несмотря на отдель­ ные срывы релятивистского характера («Рои э№»), в целом Брюсов считает относительною лишь степень близости наших знаний к абсолютной истине, призна­ вая существование этой объективной абсолютной исти­ ны, М атери али зм Брю сова определяет его гносеологию. 107

«Быть материалистом, значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств»,— читаем м ы у Л е н и н а 1. И в с е г д а у Б р ю с о в а в п р и зн а н и и им относительности наших знаний сегодняшнего дня — и гордость достигнутым, и недовольство его рамками, и страстный призыв к безграничному расширению наших представлений о мире, и насмешка над теми, кто ставит какие-либо пределы и «абсолюты» на этом пути. Глав­ ное, что характеризует Брюсова во все периоды его ж и з­ ни и творчества — неутолимая ж а ж д а знаний, ж аж д а безграничного овладения всеми тайнами истории челове­ чества, всеми тайнами природы: ее настоящего, прошед­ шего и будущего, тайнами материи, времени и простран­ ства. Поэт с горечью переживает относительную непол­ ноту, или—иной раз— ошибочность наших знаний, отсюда—горькие иногда нотки сомнения, мучительные поиски ответов: Мы в бесконечности? иль мы в конечности? Иль рано разуму познать? И мысль нам надо пеленать, А не водить в уборе подвенечном? И ль нам познанье вовсе не дано, 1924 г.)г И все игра «воззрений» или «категорий», И все равно Сверлим ли небо мы с высот обсерваторий! («Бесконечность», В целом последние стихи Брю сова очень далеки от пассивной созерцательности и фатализма — естествен­ ного следствия агностицизма. В большинстве случаев они — побуждение, призыв к созидательной деятель­ ности: А сколько учиться,— пред нами букварь еще! Ярмо на стихии налож ить не пора ли, Наши зовы забросить на планеты товарищу, Ш ар земной повести по любой спирали? («М олодость мира»). Агностик ли автор этих строк? 1 В. И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 120. * Гос. библиотека им. В . И, Ленина, архи в В. Я. Б рю сова. 108

10 Брюсову чужд метафизический взгляд на мир, как на нечто раз и навсегда данное, разобщенное, застыв­ шее; характерная особенность его подхода к действи­ тельности— признание и понимание всеобщей связи всех ее явлений, умение видеть в них лишь стороны единого диалектического процесса развития («От Перикла до Ленина», «Nihil») и др. Именно эта черта заставляла иных исследователей, чуждых широте брюсовской мысли, видеть в его стихах «соединение несоединимого», механическое перечисле­ ние совершенно разнородных понятий. Ярко выражена связь настоящего с прошедшим и будущим истории в стихотворениях «Кругами двумя», «ЗСФСР»; о единстве исторических связей и процес­ сов говорится в «Диадохах»: Гудел гигантский горн вселенной; Месил века; гас, отпылав,— Чтоб тот ж е мир, в срок Рима пленный, Влил в жизнь тысячелетний сплав. Та ж е мысль о связи всех явлений в единстве процесса развития жизни на Земле или истории общества — в строках: Так все камни Эллад — в Капитолии Рима, Первых ящеров лет — в зигзаге стрижа. («Та же грудь»), « С е г о д н я в о б р а л о в с еб я все, !что б ы л о ж и зн е н н о г о в минувших тысячелетиях; в сегодня потенциально за ­ ключено все то, что будет завтра и через столетия; се­ годня связует бесконечность прошлого и бесконечность грядущ его»,— пишет Брюсов в статье «К тем атика» 1920 года'. О единстве биологической эволюции и эволюции р а ­ зума не только в масш табах нашей планеты, но и все­ ленной говорится в стихотворениях «Жизнь» (1906 г.), 1 Цитируется по рукописи архива Брюсова в Гос. библ. СССР им. В. И. Ленина. 109

«Мировые спазмы», «Когда стоишь ты в звездном све­ те...». Действительно, жизнь для Брюсова прежде всего — процесс, движение, а не нечто статичное, обращается ли он к астрономии: Солнце летит неизмерной орбитой, Звезды меняют шеренгами строй. Станут иными узоры Медведиц... («Грядущий гимн»), Миг, лиш ь миг бы ть Зем ле в данной точке вселенной... («Н евозвратность»), ...к биологии\", или истории: Ж изнь не остановится, Все спешит, бежит; Не она виновница Если жмут межи. («Перед съездом в Генуе»), ...или говорит о людях: Мир иным стал! Мы ль в нем неизменны? («Современная осень»), ...или д аж е о себе самом: Мы ль там, иль не мы? К аж ды м атомом Мы — иные! в теченьи река, Губы юноши вечером матовым Не воскреснут в усах старика! («Это я»), итак, «...в тропе Гераклита—все истины: жизнь—смена вод» («Н евозвратность»). Меняются, развиваются и человеческие понятия, представления об окруж аю щ ем («Принцип относитель­ ности», «Эры»), и язык («Новый синтаксис»), И для Брюсова это не просто движение, а поступательное дви­ жение, эволюция, рост, развитие. Так, в том же «Новом синтаксисе» «Век взвихрен был; стихия речи чудовища­ ми ш ла из русл, И ил, осевший вдоль поречий, Ш ерш а­ вой гривой заскорузл», но в грубости этой стихии, в ее народности — «целенье долгих анемий» залог нового взлета: по

Но так из грязи черной встали П ред миром чудеса Хеми... Особенно ярко рисует Брюсов революционные, ка­ чественные изменения в десятках стихотворений на те­ мы истории. В «Магистрали» поэт, чтобы подчеркнуть значение Октября, величие этого сдвига в истории чело­ вечества, резко меняет даж е размер своего стиха, пере­ ходя от неторопливого дактиля к патетическому оратор­ скому пятистопному ямбу. И грань легла меж прошлым и грядущим. Отмечена, там , где-то, дата дат: Из гроз последних лет пред миром ждущим, П од красным стягом встал иной солдат. Аналогична мысль в стихотворении «Ленин»: Октябрь лег в жизни новой эрой, Властней века разгородил, Чем все эпохи, чем все меры, Чем Ренессанс и дни Атилл. И дея органической эволюции и 'человеческой истории как поступательного движения, развития от низшего к высшему — в «Атавизме» (где, к сожалению, Брюсов говорит о человеке будущего, ссылаясь на Ницше), и в «Мире электрона», и в «Книге», и буквально в десятках других стихотворений. Та же мысль — в лекциях Брю­ со ва, про ч и т ан н ы х в 1920 г. в Л и то . Единство прошлого и будущего в настоящем момен­ т е — в «Кругами двумя»; отрицание старого, отживше­ го, гибель его в историческом процессе развития во имя победы новых идей, новых исторических эпох, причем смена эта в виде революционных скачков, взрывов — в стихотворении «Эры». Брюсову чужда мысль о посте­ пенной, равномерной эволюции общества, которую мож­ но было бы изобразить как плавно поднимающуюся все выше и выше линию. Он видит эту эволюцию в смене эпох замедленного развития (например, средние века) эпохами быстрого прогресса (Возрождение) или бурны­ ми годами революционных преобразований (Ф ранцуз­ ская революция). Такова идея «Светоча Мысли» при Ц1

всех недостатках идеалистического порядка этого вен^а сонетов. В «Эрах» Брюсов патетически утвеождает по­ беду новых исканий, новых путей в гуле мировые по­ трясений: Что же Сан-Фриско, Сан-Пьер, Лиссабон, Сиракузы!1 Что пансеймы! Н ад пеплом в темь скрытых Помпой Виноград цвел, жгли губы, росли аркебузы... Д ли исканья! Л ом ай жизнь! В згл яд , страсти зов— пей! В этом стихотворении слишком категорично отрица­ ние объективной ценности всего старого: Смысл веществ, смысл пространств, смысл времен. Все—на слом! Но в целом исторический и философский оптимизм автора ярко проявляется в страстном утверждении по­ бед новой жизни. Поэт иронизирует в том ж е «Мире электрона» над теми, кто не видит в борьбе противоположностей и отри­ цании отжившего — источника движения вперед, к но­ вым взлетам: А в миг, когда из разруш енья Творятся токи новых сил. Кричат, в мечтах самовнушенья, Что бог свой светоч загасил! Что ж е касается эсхатологических представлений Брюсова («Мы все— Робинзоны», «Разочарование», «Из лесной жути» и др.), то гораздо более многочис* ленны и более характерны те его стихи, в которых про­ славляется вечность и неистребимость жизни во все­ ленной. Именно такова идея стихотворения «Земля молодая» (1913 г.), или послеоктябрьских: «Мировые спазмы», «Молодость мира» из сборника «Дали» и одноименно­ го—в сборнике «Меа», «Мечта, внимай!». Проблемы жизни во вселенной и биологической эво­ люции, некоторые аспекты которой с таким мастерством отражены в стихотворении «П. И. Постникову», питали творческую мысль Брюсова в течение многих лет («С 1 Брюсов имеет в виду землетрясения и другие стихийные бед­ ствия, постигшие эти города. па

кометы», которая, например, датируется 1895 годом). В олестящ ем стихотворении՝ «Ж и знь» (1906 г .)— воспе­ вание стихийного могущества и многообразия жизни. Отметим, что в космозоических и панспермических пред­ ставлениях своих («И семена существ проносит сквозь эфир») Брюсов стоял на уровне тогдашней науки (тео­ рии о занесении жизни из других миров Аррениуса, ГельмголЪца, Кельвина, Рихтера, де-Монтливо и дру­ гих). То же относится к «Мировым спазмам». Отношение к самой смерти меняется в послерево­ люционных стихах поэта. Если в стихотворениях «В смерть», «Во мне», «N ih il» еще есть рецидивы пессими­ стической оценки этой «последней инстанции», то «Че­ реп на череп» при всей его натуралистической беспо­ щадности отличается материалистическим, а не дека­ дентским подходом к комплексу «любовь и смерть». Ясное понимание процесса жизни как единства про­ тивоположностей — в стихотворении «Как листья в осень», где оно выражается любопытной формулиров­ кой—«труп й живой—враги ль?». В целом «Как ли­ стья в осень»— великолепный по смелости мысли и оп­ тимизму гимн разуму человека и его воле, побеждаю­ щим самую смерть: Не листья в осень, праздний прах, который Л иш ь перегной для свеж их всходов,— нет! Ц арям над жизнью, нам селить просторы Иных миров, иных планет! 11 Комплекс исторических и социальных проблем, по­ лучивших отражение в поэзии Брюсова всех периодов его творчества, грандиозен. Глубина подхода поэта к традиционным темам гражданской՜или любовной лири­ ки позволяет нам рассматривать как произведения на­ учной поэзии не только его стихи, преломляющ ие в том или ином аспекте проблемы астрономии, физики или биологии, но и те, в которых историческая, социальная или иная тематика разрабаты вается им в сугубо науч­ ном или философском плане. Брюсов — историк и социолог, не успевший утвер­ диться окончательно на позициях исторического мате- 11.1 8 Б рю совские чтения 1962 г.

риализм а и не избежавш ий поэтому некоторых ошибок не преодоленного полностью прошлого, предстает в це­ лом все же далеким от агностицизма, индетерминизма («Д ни д л я меня не зам ы словаты е фокусы», 1921) или пессимизма. Ошибочен его взгляд на эволюцию интеллекта как на движущую силу исторического процесса (например, венок сонетов «Светоч М ысли»); он отдает дань бур­ жуазному индивидуализму в настойчивом воспевании сильной, волевой личности в ряде дореволюционных стихотворений («К олум б» 1894 г., «Ассаргадон», «А лек­ сандр Великий», «Старый викинг», «Наполеон», «Юлий Цезарь» и десятки других); в стихотворениях периода русско-японской или империалистической войны прояв­ ляются националистические и иной раз шовинистиче­ ские настроения; отголоски «надморального» подхода к историческим событиям встречаются и в последних сборниках, имеет место порой стилизаторство и эстети­ зация событий истории. Но от сборника к сборнику Брюсов идет к призна­ нию революционного преобразования мира величайшей целью человечества, к утверждению новых моральных ценностей братства трудящихся освобожденной плане­ ты. В поэте растет протест против капиталистического гнета, милитаризма, империалистического культа м а­ шины, техники, как средства разрушения («К стальным птицам», 1915 г.). П ризы в ко всеобщ ему разоружению , к миру в его стихотворении 1923 года «Разворач ивает­ ся скатерть...» звучит и сегодня в полную силу. Послеоктябрьские стихи Брюсова проникнуты пафо­ сом борьбы двух миров, верою в будущее торжество сознательной справедливости и разума. Их пафос и в прославлении творческой, созидательной деятельности человека — борца, строителя и мыслителя,— направ­ ленной на то, чтобы он З а грань, сквозь толщу тайн, в высоты М ог мысль победную взнести! («Д ворец центромашин», 1920 г.). Брю сов, еще в стихотворении 1899 года «Вот прохо­ дят бедняки»1 пророчествовавший: «В неизбежный час 1 Перевод из Приска де Ландель. 114

расплаты Мы растопчем все во прах», в послеоктябрь­ ских стихах выступает как подлинный певец мысли и творческого радостного труда сбросившего все оковы человека — борца за построение нового, справедливого бщества. Поэт— ...за свободу новой жизни, 1920)1 Где дано труду царить — За мечту — в своей отчизне Р адость братства утвердить... («М ы—в народе возрожденном» Стихи поэта постепенно, от сборника к сборнику, ос­ вобождаются от налета стилизаторства, от эстетизации событий истории и ее героев. В стихах о русской революции преодолевается и ос­ новной порок дооктябрьской философии истории Брю ­ сова — своеобразный исторический релятивизм, воспе­ вание интенсивности, яркости, значительности явления вне зависимости от его отношения к добру и злу. После Октября проблема героя и общества, вождя и народа разрешается Брюсовым, отдавшим в свое вре­ мя дань буржуазному индивидуализму, уже в ином плане. Наиболее значительны в формировании у Брюсова марксистского взгляда на роль личности в истории сти­ хотворения, посвященные В. И. Ленину, особенно из сборника «Меа»: Кто был он? — Вождь, земной Вожатый Народных воль, кем изменен Путь человечества, кем сж аты В один поток волны времен. Он умер; был одно мгновенье В веках; но дел его объем Превысил жизнь, и откровенья Его — мирам мы понесем! («Л ен и н ») • Гос. библиотека С С С Р им. В. И. Ленина, архив В. Я. Брю- сова. 115

Эти строки о Ленине, которого Брюсов назвал «луч­ шей гор д о с т ью , с л а в о й всей н а ш е й п л а н е т ы » 1— в оо б щ е одни из первых в истории советской поэзии. Если в период первой русской революции Брюсов считает еще движение масс стихийным явлением, хотя и призывает «Грядущих гуннов» (1905 г.), стоит еще отчасти на анархистских (по выражению В. И. Ленина) позициях «Л ом ать я буду с вами, строить — нет» («Близким», 1905 г.), то в стихах о Ленине он прихо­ дит к мысли о вожде, руководящем сознательной дея­ тельностью масс, как о выразителе воли народа, видя в революции творческую, сознательную силу. В первые годы существования Советского государ­ ства социологические концепции Брюсова характеризо­ вались еще недопониманием с его стороны качествен­ ного отличия социалистической 'революции и нового строя от исторических событий прошлого («Парки в Москве»), Но по мере развертывания созидательной деятельности освобожденного народа наблюдается идейное углубление гражданской и патриотической ли­ рики поэта. П оказателен в этом отношении цикл «В зареве по­ ж а р а » с б о р н и к а 1921 года «В т а к и е дни». Э с тетская риторика, отголоски национализма, взгляд на револю­ цию как разрушительную стихию, несущую гибель старой культуре, не должны мешать положительной в целом оценке этого цикла. Исключительная сложность и про­ тиворечивость творчества характеризуют Брюсова до конца его дней. Но в цикле куда убедительнее и ярче отображены грандиозность революции, ее планетарные масштабы («К русской революции». «К Варшаве»): вы­ ражено глубокое понимание революции как жизнеутвер­ ждающего, созидательного начала («Весной», «Серп и Молот»); высмеивается трусливость либеральной интел­ лигенции, напуганной грозными событиями современно- сти («Товарищ ам интеллигентам»). То ж е стихотворение «Парки в Москве» проникнуто глубокой верой в гряду­ щие счастливые века; «Нам проба»—призыв к мужеству, 1 Черновой набросок на обороте автографа стихотворения «Л енин» 25/1 1924 г. (Г ос. библ. С С С Р им. В. И. Ленина, архив Б р ю сова).

революционной стойкости в годы жестоких испытаний. Еще задолго до Октябрьской революции Брюсов мечтал о грядущих веках свободы, равенства, братства, о социалистическом будущем человечества (напр. «К счастливым», 1904-1905 г.), хотя его творчеству не бы­ ли чужды и эсхатологические настроения («В дни за- пустений», 1899 г., отры вки из поэмы «Зам кн уты е», (900— 1901 г.), столь х а р а к т е р н ы е д л я символистов. Н о последние обрекали мир на апокалиптический конец, т к были бессильны его понять, да и не пытались, счи­ тая это невозможным. Отсюда — пророчества о гибели от «глада, мора и меча»: «желтая опасность» Владими­ р а С о л о в ь е в а , з а к а т ы Б л о к а и Б е л о г о и т. п. Напротив, научное видение мира и материалистиче­ ские устои брюсовского мировоззрения приводят его от утопических мечтаний о будущем и от мрачных проро­ честв к слиянию мечты и действительности в стихах последних лет. В них вы ражается глубокая вера поэта в историческую роль трудящихся масс в социальном преобразовании мира, вера в возможность построения нового, справедливого общества. Брюсов, считавший революцию «торжественнейшим днем земли» («Я вырастал в глухое время...», 1920), становится не только ее певцом, но и тружеником. Он играет выдающуюся роль в культурном строительстве в обстановке борьбы за сотрудничество лучшей части русской интеллигенции с пролетариатом. И поэт заслуженно гордится в одном из последних стихотворений тем, что «искра есть в л у ч а х — моя» («У Кремля», 1923). 12 Н е следует п олагать , что Б р ю со в был поэтом холоди­ ной, кабинетной, «академичной» науки, не ж елаю щ ей иметь ничего общего с нуждами повседневной реаль­ ной жизни. Еще в стихотворении 1905 года «С луж ите­ лю муз» поэт ставит долг патриота выше всех «таинств вселенной»: Когда бросает ярость ветра В лицо нам вражьи знамена,— Сломай свой циркуль геометра, Прими доспех на рамена! ИГ

Октябрьская революция опрокинула все преграды на пути народа к знаниям, поставила науку на службу его интересам и нуждам. И Брюсов в стихотворении «Серп и Молот» восклицает: Вселенский серп, сев истин жни, Толщь тайн дроби, вселенский молот! В десятках произведений, относящихся ко всем пе­ риодам творчества, Брюсов выступает перед нами не только поэтом мысли, но и поэтом труда, подлинным гимном которому является, например, его «Работа» (1917 г.). Певцом свободного творческого труда на б ла­ го народа становится он после О ктября («П раздник труда», «Гимн П ервого М а я 1919 года», «М ы — в народе возрож денном», 1920 г.; «П усть вечно милы по­ севы, скаты...» 1920 г.; «Слепой циклон, опустошив...», 1918 г.; « Я — м е ж д у м и р о к » , 1911 — 1918 гг. и м ногие д р у ­ гие). Брюсов сам был великим тружеником, неуклонно проводившим в ж изнь принцип „nulla uies sine li.iea*. 1 руд в представлении поэта — мировой закон («Ког­ да стоишь ты в звездном свете», «Мечта, внимай!»). Х а­ рактерен хор из 1 действия трагедии Брю сова « Д и к та­ тор» (1921 г.): Наше владенье — земля, Небо — наши пределы! Люди — одна семья, Работа — общее дело, Н аш е владенье — земля. Н е б о — наш и пределы 1. Не все стихи Брюсова о труде равноценны, кое-где они несколько риторичны или абстрактны, но налицо главное — огромный идейный прогресс его творчества в целом, и в этом прогрессе роль стихов о труде немало­ важна. Поэт не видит пределов возможностям человека — мыслителя и труженика: ...на выю природы все уверенней, строж е Н алагает Н аука золотое ярмо. 1 Рукопись Брюсова в Пушкинском доме АН (Ленинград). 118

Эй, Земля! берегись! в пустоте бездорожий, Мы, быть может, тебя повернем кормой! Свою борьбу с человеком, Элементы, вы длите ль? Покоряйтесь, как тнгры, в клетке рыча! З а в е щ а л нам победу древний мы слитель1: Расщепленный атом—Архимедов рычаг! (.A u x Champs—E lisees или на Р и ж д ен т-стр и те...», 1922 г.) В о т г д е о т в е т н а в о п р о с «рои s to » (г д е бы с т а т ь ) !2 С е й ч а с , когда работают атомные электростанции и плавают атомные корабли, мы воспринимаем эти сти­ хи без недоумения, но не казались ли современникам Брюсова стихи о могуществе расщепленного атома или о космических полетах такими ж е пустыми и далеки­ ми от жизни и от «подлинной» поэзии абстракциями, какими кажутся ныне «Мир N измерений» или «Прин­ цип относительности» иным читателям (и критикам)? Совершенно исключительное значение приобретают сейчас — когда нами положено начало новой эры, эры покорения космоса — стихи на эту тему Брюсова, на­ много опередивш его в этом отношении всех своих со- временников-поэтов. Спутники Земли, советская р а­ кета на Луне и полет других ракет к Марсу и Венере, не говоря уже о полетах советских космонавтов,— луч­ ший ответ всем, упрекавшим Брюсова в «космизме», уходе от жизни и витании в абстрактных эмпиреях. Поистине Брюсов обогнал в этом отношении инте­ ресы своей эпохи и мы вправе назвать Брюсова — меч­ тателя, энтузиаста покорения глубин космоса, настой­ чиво воплощавшего свою мечту в десятках стихотворе­ ний, обогнавшего в этом отношении чуть ли не на полвека всех русских поэтов—Циолковским русской поэ­ зии! 13 Оценивая многие произведения Брюсова как опыты научной поэзии, нельзя не увидеть, что поэт шел к на­ меченной цели многими путями. В статье «Вчера, сегод- 1 Брюсов имеет в виду Демокрита, одного из отцов атомистики. 2 Архимед говорил: «Д айте мне точку опоры (где бы стать), в я переверну мир». Эту силу, способную преобразовать мир, Брю­ сов пророчески провидел в расщепленном атоме. 119

ня и завтр а русской поэзии» (1922 г.) он писал: «И с­ тинно современной поэзией будет та поэзия, которая вы­ рази т то новое, чем мы ж ивем сегодня... надобно не только в ы р а з и т ь н о в о е , но и н а й т и ф о р м ы д л я его в ы р а ж е н и я » 1. И Брюсов, уже на склоне лет, экспериментировал, искал, присматривался иной раз к творчеству молодых своих современников, энергично расш аты вая склады­ вавшиеся десятилетиями формальные традиции своего мэстерства; Определенное влияние, например, В. Хлеб­ никова («К у зо в зву к ов» или «В зво д н я звон ов» 1929 го­ да в архиве поэта) прослеживается в ряде стихотворе­ нии, гораздо осторожнее следует говорить о подобном ж е влиянии М аяковского и других поэтов; но в целом в поисках нового Брюсов прокладывает свои пути. Н етр удн о за м е ти т ь , 'что некоторые научные стихи Брю сова отличаются той монолитной логичностью фор­ мы и точностью языка, которые снискали ему имя «поэ­ та мрамора и бронзы» («Мир электрона», «Кто? мы? иль там...»; «Пленный лев», «Новый синтаксис» «М а­ гистраль», «Мир N измерений» и др.). Некоторые же характеризуются нарочитой затрудненностью формы: лихорадочностью «рубленого» ритма, обилием одно­ двухсложных слов в строке (и обилием ударений), «те­ леграфно» упрощенным (фактически усложненным) синтаксисом, чрезмерным обилием поставленных ря­ дом, но резко противоположных по смыслу образов, не­ благозвучием звукописи. Эти стихи не музыкальны,' ме­ лодия их не ясна, не прозра'чна, но отрывиста, нервна. Новаторски смела и оригинальна рифма Брюсова. По­ раж ает обилие сталкивающихся согласных в некоторых стихах, нарочитое неблагозвучие. Особенно заметно это в сборнике «М еа», где рядом с классически четкими ораторскими интонациями стихотворений «М агистраль» или «Ленин » — экспрессивная невнятица «Эр». 1 «П ечать и революция», 1922 г., книга седьмая, стр. 45. * «...поэты должны создать и новый синтаксис, более отвечаю­ щий потребностям момента, более приспособленный к речи, воспи­ танной на радио и на военных приказах, более отвечающий бы­ строте современной мысли, привыкшей многое только подразуме- ТмМ ., 1ГУоо^ип—СО1тУ^21 СГМГЫ. СЛ СОВреМенной “ »»- «Худ. слово», книга 120

Совершенно ясно, что когда великолепный мастер стиха, превосходство которого признавали все современ­ ные ему крупнейшие поэты, выдающийся теоретик сти­ ха и автор сотен классически совершенных стихотво­ рений в расцвете сил пишет: В прах скайскарперы! крейсеры вверх! на все вкусы! Звезды трещин, р азвал скал, клинки ледников. («Э ры »), то эти строки — нечто вроде зубчатой сейсмограммы, отражающей подземные конвульсивные толчки мировых потрясений, п р и е м — удачный или неудачный— но не свидетельство оскудения мастерства. Перестройка формы, ломка ее заводила инои раз Б р ю со в а в явные тупики — иной р а з вообщ е нельзя признать стихами некоторые неудобочитаемые строки В единичных случаях налицо неспособность поэта справиться с обилием идей, образов, когда громоздкий материал буквально продавливает тонкую стиховую «упаковку»; механическое перечисление, каталоги имен, явлений, понятий — так называемый номенклатуризм. Приведем в качестве примера неопубликованную строфу из стихотворения «Тетрадь» 1923 года. Правда ль? Клише л ь ? ֊ вермишель свежих, дряхлых Снимков, гравюр, диорам, карт лапша — Мифы, трактаты, каталоги,— в ряд их С тавь, лик за ликом в воде, She— a:sh a!՝. Ясно, что «номенклатуризм» вовсе не является не­ пременной особенностью научных стихов, как пытаются представить некоторые критики (Д. Максимов, Э. Л ит­ вин, или ж е В. С аян ов). Об этом говорит подавляю щ ее большинство научных стихов Брю сова, им отнюдь не страдающих. Много упреков заслужила действительно имевшая место, особенно в первых послеоктябрьских сборниках, некоторая архаичность брюсовских образов и ремини­ сценций. Брюсов и сам признавал некоторые свои не­ достатки («Волш ебное зеркало»), связанные с мучи- 1 Гос. библиотека С ССР им. В. И. Ленина, архив В. Я. Брюсова. 121

тельным процессом перестройки, освобождения от бре­ мени привычных представлений и ассоциаций. Несомненно путь поэта — это путь преодоления сим­ волистского культа формы, эстетизма. Каким бы ма старом стиха ни являлся Брюсов — блестящим в целом или забредшим в «номенклатурные» тупички не­ которых из бесчисленных своих опытов и исканий, фор­ малистом его считать никак нельзя. Поиски новых форм имели целью найти лучшие способы воплощения ново­ го содержания. Приоритет мысли, идеи в художествен­ ном произведении для него бесспорен: Слово сильно, и рифма сильней еще... Но есть мысль! мысль! ее вы забыли ль? («Т овари щ ам поэтам», 1922 г.). 14 «Все. 'что интересует и волнует современного чело­ века, имеет право на отражение в поэзии»,— писал Б рю сов в предисловии к сборнику стихов 1922 г. « Д а ­ ли», и с этим мнением невозможно не согласиться. Что же касается неизбежно возникшего вопроса о общедоступности научной поэзии, то если сорок лет на­ зад Брюсов мог лишь мечтать о массовом читателе, стоящем на уровне его опытов и достижений в области научной поэзии, то в наше время быстрого роста куль­ турного уровня трудящихся не может быть и речи о не­ доступности и непонятности произведений подобного рода для самых широких масс. Наоборот, читатель вправе предъявить к нашей поэзии известные претензии, требуя от нее еще более полного охвата всех аспектов действительности, более глубокого и эрудированного отображ ения всех сторон жизни, включая и те, кото­ рые до сих пор не были характерными для поэтическо­ го творчества. Разумеется, постижение глубины и зна­ чительности идей художественного произведения тре­ бует определенного усилия читателя. Здесь уместно привести слова Брюсова: «Мы пола­ гаем, что те, которые хотят избеж ать «самомалейшего усилия мозга», сделаю т лучше, оставив поэзию в по- 122

кое»'. Что же касается «непонятности» научной поэзии Брю сова для «простого» или «среднего» читателя, то это мнение нуждается сейчас в решительном пересмот­ ре. В 1924 году Ив. Анисимов писал о сборнике Б рю со­ ва «Дали»: «Поэт сознавал неширокую доступность и трогательно заботился устранить ее путем справочни­ ка... Поэт-ученый... с любовью насыщ ал свои произведе­ ния цветами своей эрудиции, затрудняя этим их доступ­ ность. Справочником этого не исправить, и Брюсову ни­ к о г д а не с т а т ь по это м м а с с о в о го з н а ч е н и я » 2. З а г л я н у в в «некоторые пояснения», приложенные Брюсовым к сборнику «Дали», мы без труда убедимся, что большин­ ство из того, что Ив. Анисимов назвал «цветами эру­ диции», должно быть сегодня понятно среднему школь­ нику (в частности, объяснены «Эйнштейн», «Архимед», «Пифагор», «Колхида», «Прометей», «пи», «электроли­ ты»). Ведь «автору могут быть хорошо знакомы такие научные истины, такие исторические факты, такие име­ на, термины, слова, которые тем и л и другим читателям неизвестны. Как поэту ограничивать себя, запретить себе говорить об этом, что иному читателю может ока­ заться непонятно? И нужно ли такое ограничение? Не значит ли это насильственно запретить в поэзию доступ всем проблемам современной науки, всем вопросам по­ литической и общественной жизни, всем прим ерам из прош лых веков?... Я Очитаю, что поэт не только вправе, но И обязан идти в ногу с современным знанием... поэ­ зия долж на двигать мысль вперед, а не топтаться в мыслях избитых и истолоченных в ступе столько-то ве­ ков н а з а д » 3. Д в а д ц а т ь лет н а з а д А. Б елецкий н ад еял ся на то, что «... ч и т ат е л ь н е д а л ек о г о б у д у щ е го у ж е оцен ит по з а ­ слугам тот знаменательный взмах познающей мысли, который обозначается именем Валерия Брюсова, уче­ ного и п о э т а » 4. Н е н а с т у п и л о л и э т о в р е м я ? 1 В. Бакулин (В. Я. Брю сов), «А. Ш емшурин, Стихи Брю­ сова и русский язы к », «В е с ы », 1908, № 11. 2 «К нигонош а», 1924, № 40. 3 Предисловие Брю сова к собранию стихов 1922— 1924 гг. (рукопись). Гос. библиотека С С С Р им. В. И. Ленина. 4 А. Белецкий, Брюсов как ученый, «Ф ронт науки и техники», 1934, № 12, стр. 98.

Стремление Брюсова создать научную поэзию, осо­ бенно ярко проявившееся в последний период его ж из­ ни, помимо важной роли в идеологической перестройке самого поэта после Октября, представляет собой бес­ прецедентную в русской поэзии по масш табам н значе­ нию попытку. Какую же оценку получила эта сторона творчества Брюсова в нашей критике? О ставляя в стороне вульгаризаторские потуги ле- ф о в с к о - п р о л е т к у л ь т о в с к о г о т о л к а (Б. А р в а т о в , Г. Г о р ­ бачев, С. Оленев) как вообще не заслуж иваю щ ие вни­ мания, можно разделить всех высказывавшихся о пос­ леоктябрьском творчестве Брюсова критиков на две группы. К первой принадлеж ат те, которые сумели оце­ нить и значение союза искусства с наукой, и опреде­ ленные, очень важные заслуги Брюсова в этом отноше­ нии. Это, прежде всего, И. Поступальский, первый обративший должное внимание на научную поэзию Брю ­ сова, и академик А. Белецкий. К сожалению, до сегод­ няшнего дня нет ни одной работы, которая специально была бы посвящена исследованию круга научно-фило­ софских проблем, так своеобразно преломленных в поэ­ зии Брюсова. Другую, многочисленную группу критиков состав­ ляю т те, которые в своих оценках научной поэзии Б рю ­ сова, опубликованных за последнее десятилетие, оцен­ ках в некоторых отношениях справедливых, не избеж али определенных промахов. Их источник в недооценке воз­ можностей научной поэзии, ее перспектив и значения в эпоху вторжения достижений науки в нашу повседнев­ ную трудовую и жизненную практику; в недооценке той роли, которую могут сыграть в становлении советской научной поэзии пусть во многом несовершенные, но но­ ваторски смелые опыты Брюсова. Обращ ает на себя внимание такж е нежелание или неспособность авторов дать оценку компетенции Брю ­ сова в освоении им средствами поэзии ряда интересней­ ших и важнейших научных и философских проблем. Ни о каких стихах вообше, а о последних собраниях Брю­ сова в особенности, нельзя писать, замыкаясь «исклю­ чительно в области словесного творчества» (по выра­ жению Брюсова). 124

Положительные стороны научной поэзии Брюсова — смелость мысли, опирающейся в основном на завоева­ ния диалектического материализма, глубокая эрудиция, широта кругозора, а также вера в науку и в творческий труд, философский оптимизм, уверенность в гибели ка­ питалистической цивилизации, прославление историче­ ской роли пролетариата и Октябрьской революции. Эти достоинства не могут быть сведены на нет отдельными следами идеализма и пессимизма. Не можем же мы, к примеру, забыть об исторических заслугах К. Э. Ц иол­ ковского перед нашим народом и всем человечеством из-за сложности и противоречивости его мировоззрения, из-за спорности некоторых его убеждений? Кстати, К. Циолковский одобрительно относился к союзу науки и искусства в поэтическом творчестве. В письме от 26 м ая 1932 г., адресованном И. С. П оступальском у, он пи­ сал: «Весьма мне нравится Ваше намерение написать и издать сборник стихов (научных). Я уверен, что Вам эт о у д а с т с я » 1. С каж дым днем становится все яснее, что поэт в своем познании действительности не может больше опи­ раться исключительно на свой личный опыт, непосред­ ственное восприятие доступных ему явлений или на ин­ туицию. Только научное знание дает ему возможность постичь ж изнь во всей ее полноте и сложности, в ее исторической перспективе. Между тем наблюдается разрыв между современной наукой и современной поэзией. В этом повинна отча­ сти и наша критика, зам алчивавш ая или не оценившая по заслугам ее былых достижений. Результатов не при­ шлось долго ждать. Ни недавняя дискуссия между «фи­ зиками» и «лириками», ни самый ф акт разделения на «физиков» и «лириков» не были бы возможны, не будь нашими поэтами преданы забвению ломоносовская и брюсовская традиции. Мы не долж ны забы вать слов М Горького: «Наука, ее открытия и завоевания, ее р а­ ботники и герои — все это должно бы явиться достоя­ нием поэзии. Эта — научная — область человеческой деятельности, может быть, более, чем всякая другая, до- 1 Письмо К. Э. Циолковского любезно предоставлено нам И. С. Поступальским. 123

стойна восхищенья, изумленья, пафоса»’. Кроме того, важ но помнить, что писать о н а у к е , ограничиваясь наукой лиш ь как темой произведения,— еще не все. Полное право на существование имеет поэзия, несущая более серьезную п о зн авател ьн у ю н а г р у з к у — т. е. поэзия научная. С учетом всего сказанного выше об идейных и ху­ дожественных недостатках брюсовских опытов научной поэзии долж на быть, наконец, признана их определен­ ная ценность. Поэтическое осмысление сложнейших проблем эпохи представляет значительный интерес в свете изучения путей современной поэзии в наше вре­ мя тесного слияния науки, искусства и жизни. 1 М. Горький, О библиотеке поэта, Собр. соч. в 30 том ах, т. 26. Г И Х Л , М ., 1953, стр. 184.

Т. С. Ахумян М. Г О Р Ь К И Й И В. Б Р Ю С О В Подлинное содержание этой маловыразительной формулы— «Горький и Брюсов»— значительно шире ме­ ханической суммы добрых и уважительных взаимоот­ ношений этих больших художников слова, столь, каза­ лось бы, далеких друг от друга во всем — и в прой­ денном жизненном пути, и в мировоззрении, и в ха­ рактере их творчества, и даж е в их понимании места и роли искусства в жизни человеческого общества. И в самом деле, уже беглый обзор материалов, рас­ крывающих перед нами картину их взаимоотношений, сразу ж е убеждает нас в том, что это отнюдь не было простым знакомством и связью двух писателей-со- временников (что, разумеется, не было бы ни неожи­ данным, ни удивительным). И з всей их переписки друг с другом и с разными иными адресатами, из доступных нам дневниковых записей и из их устных высказыва­ ний со всей очевидностью выясняется, что тут было не­ что иное, ч р евы чайно интересное и, м о ж е т бы ть, д а ­ же удивительное: они явственно тянулись друг к другу (особенно Горький к Брюсову), они дорожили этой свя­ зью, они, наконец, чувствовали что-то очень родственное один в другом и с великой озабоченностью берегли это родственное в себе, чтобы не расплескать его, не утерять 127

ни кап ли его в п е р е д р я г а х сто л ь сум атош н ой жизни своего века. „ Едва ли можно было бы удивляться факту подобной близости двух литераторов, если бы это были люди од­ ного лагеря, одних убеждений, одного взгляда на лите­ ратуру и на художника в жизни. Здесь же, казалось, было нечто противоположное такой закономерности. Горький стоял перед Брюсовым как художник нового революционного класса пролетариев и как основопо­ ложник пролетарской литературы. Брюсов же считал­ ся в те годы, когда зачиналась их связь и взаимное у в а ­ жение, одним из вождей русского символизма, отри­ цающего реальность жизни и реализм всякого искусст­ ва, в том числе, конечно, и литературы. Так, в редакционной статье первого номера журна­ ла «В есы » (1904 г.) Брюсов писал: «В есы » убеждены, что «новое и скусство» (т. е. декадентство, сим волизм Т. А .) — крайняя точка, которой пока достигло на своем пути человечество, что именно в «новом^ искусстве» со­ средоточены все лучшие силы духовной жизни земли, что, минуя его, лю дям нет иного пути вперед, к нозым, еще высшим идеалам». Известно далее, что Брюсов ж е был редактором сборников «Р у с с к и е сим волисты », что в ту пору он и не пытался категорически отмежеваться от литераторов, именующих себя символистами и сгруппировавшихся вокруг него, как своего боевого знаменосца. В своем ответном слове на юбилейном чествовании по поводу его пятидесятилетия Брю сов сам признался: «конечно, я был среди символистов, был символистом, но никогда ничего туманного в символической поэзии не видел, не зн а л и не хотел з н а т ь » 1. Сказано это как будто очень ясно и определенно: был я среди символистов, сам был символистом, толь­ ко в этом пресловутом символизме не видел ничего ту ­ манного, смахивающего на таинственное, потусторон­ нее. Отметим такж е, что это было сказан о уже в 1923 го­ ду, когда Брюсов, как поэт и гражданин, порвал окон­ чательно с прошлым и стоял в одном ряду с самыми передовыми людьми революционной России. 1 Цитируется по книге А. В . Луначарского «Р усская литера­ тура», ГИ Х Л , М., 1947, стр. 290. 128

Но у нас имеется и другое признание Брю сова об этом ж е предмете,— признание, сделанное им в те го­ ды, когда он со зд авал произведения, закрепивш ие за ним славу поэта-символиста, те самые стихи, которые д аж е в 1923 году давали ему основание признаваться, что он не только был среди символистов, но и был сим­ волистом. Это чрезвычайно интересное признание, и оно до­ стойно самого серьезного внимания. Речь идет об од­ ном его письме к писателю Георгию Чулкову, написан­ ном не то в конце 1903, не то в на’чале 1904 года, т. е. тогда, когда им уж е были выпущены сборники «Р у с ­ ские символисты» и когда он уж е был редактором «Весов». В этом письме, говоря о тех редакционных правках, кои были сделаны в статье Чулкова, Брюсов пишет: «Почти везде пропущено выражение «символическая» поэзия, поэт-«си'мволист» и т. п., ибо мы ни в коем случае «сим воли стам и » себя не считаем». (П одчеркнута м ною — Т. А.) ՝. П олучается несколько странная картина; в годьк 1894— 1895 Брюсов издает сборники «Русские символи­ сты» как человек, явно сочувствующий и более того — примыкающий к этому направлению. Д ал е е: в 1904 го­ ду и до августа 1905 года он ж е фактически редакти­ рует боевой орган русских символистов «Весы». Труд­ но представить себе, чтобы было возмож но редактиро­ вать журнал известного направления и в то же время не стоять на идейных позициях этого направления, не быть одним из тех, кои дают тон этому органу печати, формируют его идейно-художественный облик. Но именно это и происходит с Брю совы м, когда он в письме к Чулкову как раз в это самое время весьма категорически за я вл я е т , что «м ы (т. е. те, кого тогда принято было н а з ы в а т ь си м воли стам и ) ни в коем слу­ чае (!) символистами себя не считаем». Очень интересно такж е и примечание Чулкова к это­ му письму в 'части, касаю щ ейся столь безоговорочного заявления Брюсова. Чулков пишет: «Что касается са­ 1 Г. Чулков, Годы странствий, изд. Федерация, М., 1930. стр. 319. 129 9 Брю совские чтения 1962 г.

мого Брюсова, то это заявление совершенно точно, и понимание его, как символиста, было основано на недо­ разумении. (Подчеркнуто мною — Т. А.). Если его труд­ но причислить к символистам в том смысле, в каком этот термин принимался школою французских символистов, то уже совершенно невозможно считать его символи­ стом в более глубоком смысле, присоединяя его имя к имени Т ю тч ев а, В л а д и м и р а С о л о в ь е в а или Ф е т а » 1. Однако как же связать все это с самым поздним по времени заявлением Брюсова, сделанным в 1923 году на своем юбилейном вечере, когда он, всм атри ваясь в свой собственный твор'ческий путь как бы с некоей вы­ сокой точки, говорит: «Конечно я был среди символи­ стов, был символистом». Как объяснить это противоре­ чие? Д ум ается мне, что ключ к объяснению этого к а ж у ­ щегося противоречия следует искать во второй части, в продолжении его заявления 1923 года, в сл овах:— «...но никогда ничего туманного в этой символической поэзии не видел, не знал и не хотел зн ать». (П одчерк­ нуто М'ною — Т. А .). Не видеть ж е в символизме ничего туманного, не объяснимого методами логического мышления, ничего превращающего реальную жизнь в нечто призрачное, фантастическое,— это ведь и значит не быть подлинным символистом, не р а зд е л я т ь в сим волизм е как в л и т е р а ­ турном направлении самое главное — его философию, его мировоззренческие основы. Это значит, далее, при­ м ы кать к символистам сугубо форм альн о, увлечься им как школой новой поэтики, открывающей новые широ­ кие возможности Для развития техники стиха, для д а л ь ­ нейшего обогащения его образной системы, его метри­ ки, его композиционных форм и принципов. Разумеется, даж е в этом чисто формальном инте­ ресе к символизму кроется чрезвычайно коварная опас­ ность проникновения в творчество поэта не-символиста не только упомянутых элементов формальных дости­ жений символической поэтики, но такж е и самого духа, самой философии символизма, ибо ведь форма в художе­ ственном произведении никогда не предстает перед на- 1 Г. Чулков, Годы странствий, стр. 350. 130

ми в виде чистой абстракции, безотносительно к в ы р а­ жаемому ею содержанию. Все это верно и многожды доказано на примере твор­ чества многих поэтов. Однако Брюсову в данном слу­ чае эта опасность не угрож ала, или, лучше, скажем так: угрожала в самой малой мере, ибо и происхожде­ нием своим, и средой, которая окружала его еще с дет­ ских лет, и воспитанием своим он был человеком очень ясного и трезвого ума, и символистические русалки не могли поэтому столь властно пленить и зачаровать его, чтобы |ради их призрачных соблазн ов он ото рвал ся от живой жизни со всеми ее страстями, трепетом и кровью и окунулся бы в темные воды символизма. П оэтом у мне и каж ется, 'что, несмотря на каж у щ еес я непримиримое противоречие в разновременных выска­ зы ван и ях Брю сова о своем «символизме», здесь по су­ ти д ел а никакого противоречия нет. Д а, Брю сов был среди символистов, даж е был символистом в сказанном нами смысле, но Брю сов не был символистом по миро­ воззрению своему, по идейной направленности всего своего творчества. А ведь это и есть самое главное. Вот почему уж е в 1905 году он «реш ительно» о тк а­ за л ся от редакторства ж у р н ал а «В ес ы » и остался, как. он пишет в другом письме тому ж е Чулкову, «только б л и зк и м » ( а у ж е не « б л и ж а й ш и м » ) с о т р у д н и к о м 1. И вот почему так называемый «символист» Брюсов мог горячо и вдохновенно приветствовать революцию 1905 года целым рядом прекрасных стихотворений. И тут мне вспоминается очень интересное высказы­ вание А. В. Л уначарского относительно причин, з а с т а ­ вивших многих больших художников прошлого «спа­ саться» от страшной грязи и мерзости современной им действительности в мире мечты, фантастики и даж е ми­ стики. Луначарский называл эти силы и их уход от дей­ ствительности своеобразным протестом против буржу­ азной пошлости. «Они,— пишет Луначарский,— отри­ цали всю живую реальность за то, что она так пропахла б у р ж у а з н ы м с а л о м » 2. З а эти высказывания в свое время критики, зело ре­ 1 Г. Чулков, Годы странствий, стр. 327. 2 А. В. Л ун ачарски й , В мире музы ки, Г И З , М ., 1923, стр. 72.

тивые в своей мнимой ортодоксальности, резко осудили А. В. Луначарского, а наши доморощенные их последо­ ватели’ били и меня за цитирование этих слов Луначар­ ского в своей статье о В. Теряне в 1940 году. Однако я думаю, что есть большая доля правды в этих в ы с к а з ы в а н и я х Л уна'чарского, и, по ж ал у й , о т ч а ­ сти именно этим и следует объяснить тот факт, что с победой Октябрьской революции чуть ли не в первые ж е дни торжества революционного народа в рядах Ком­ мунистической партии оказались и В. Брюсов и наш по­ эт В. Терян, и стал все ближе и ближе к безоговорочно­ му принятию всей правды революции и Александр Блок. В подтверждение той мысли, что, в частности, к аса­ тельно Брюсова это совершенно справедливо, я напом­ ню об одном чрезвычайно симптоматичном моменте в переписке Горького и Брюсова. Когда в июле 1900 года были изданы министром н а­ родного просвещения так называемые «временные пра­ вила», которые давали право властям карать студентов « з а учинение скопом беспорядков», поднялась по всем российским вузам волна протестов и возмущений. В от­ вет на это правительство начало свой позорный поход против студенчества. В о т тогда-то (в 1901 году) Горький писал Брю сову: « Я , видите ли, чувствую, что о т д а в а т ь студентов в с о л ­ даты— мерзость, наглое преступление против свободы личности и идиотская мера обожравшихся властью про­ хвостов. У меня кипит сердце, и я бы был рад плюнуть им в нахальные рожи 'человеконенавистников, кои бу­ дут читать ваши Сев. Цветы и их похваливать, как и меня хвалят. Это возмутительно и противно до невы­ разимой злобы на все — на Цветы «Скорпиона» и д а ­ ж е на Бунина, которого лю блю, но не понимаю — как т а л а н т свой, красивый, к ак матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо». И вот как ответил Брюсов на это гневом кипящее письмо Горького: «Меня никогда эти внешности, эти мгновенности не волнуют. Почему мне волноваться из- за студентов? Р а з в е это, именно то же, не бы вало уже тысячи тысяч раз в прошлом и при Ассаргадонах, и при Петрах. Было. И те были люди. Какая разница прежде и теперь. Д ля меня никакой... Д авно привык я на все 132

см отреть с точки зрения вечности. Меня тр е во ж ат не частные случаи, а условия, их создавшие. Не студенты, отданные в солдаты, а весь строй нашей жизни, всей жизни. Его я ненавижу, презираю! Лучшие мои мечты о д нях, ко гда все это будет с о к р у ш е н о ...»1. (П о д ч ер к н у ­ то мною — Т. А.). Р азве о подобном же грядущем дне мечтали такие символисты, как Федор Сологуб, Зинаида Гиппиус или даж е Андрей Бепый, который умудрился увидеть само­ го доподлинного символиста в ком бы вы дум али?— в Антоне П авловиче Чехове. Вот что он пишет, нащэимер, о «Вишневом саде» Чехова: «Чехов — художник-реа­ лист. И з этого не вы текает отсутствие у него символов; он не может не быть символистом, если условия дей­ ствительности, в которой мы живем, для современного человека переменились. Действительность стала про­ зр ач н ой вследствие нервной утонченности л уч ш и х иэ нас. Н е покидая м ира, мы идем к тому, что з а м и р о м »2. Все это— каж ущ иеся отклонения от темы, но это все совершенно необходимо для обоснования той нашей мысли, что в Брюсове Горький видел человека отнюдь не того лагеря, к которому принадлежали другие поэ­ ты, именующие себя символистами; что он видел и це­ нил в нем совершенно иное и социальное и творческое нутро, и потому-то и относился к нему бережно, лю- бов'но и всегда безмерно уважительно. Он видел в нем большого, умного и деятельного р а­ ботника в сфере искусства литературы — и не видел в нем ни символиста ни декадента. Это бесспорно. Д авн о известно резко отрицательное отношение Алексея М ак­ симовича к творческой продукции декадентов и симво­ листов. Так, в статье «Поль Верлен и декаденты» Горь­ кий пишет: «С о всех трех точек зрения (обыденной, со­ циолога и психиатра — Т. А.) декаденты и декадентст­ в о —'Явление вредное, антиобщественное,— явление, с которы м н еобходимо б о р о т ь с я » 3. И именно поэтому Горький не ж ал овал этих масте­ ров с л о ва ни л ю б о в ь ю ни у в аж ен и е м . Б о л ее того — он 1 «Л итературное наследство», том 27/28, стр. 642. 2 «В есы », 1904, № 2 (ф е в р а л ь), стр. 46— 47. * М. Горький, О ли тературе, «С о в . пи сатель», 1935, стр. 4.

и не стал бы тратить драгоценное время свое на то, чтобы внимательно следить за развитием их творческих путей, за их «ростом» и за их проблематичными «дости­ жениями». А вот к Брюсову, написавшему некогда «О закрой свои бледные ноги!»— стихотворение в одну строку, или: «Фиолетовые руки Н а эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонкю-звУчной тишине»,—этому Брюсову Горький пишет 25 июля 1917 года такие проникновен­ ные, от самого сердца идущие сл о ва:— «В ы очень тро- нули меня за сердце, Валерий Яковлевич,— редко сл у ֊ чалось, чтобы я был так глубоко взволнован, как взвол­ новало меня ваш е дружеское письмо и милый ваш со­ нет. Спасибо вам. Вы — первый литератор, почтивший меня выражением сочувствия и — совершенно искренно говорю вам ,— я хотел бы, чтобы вы остались и единст­ венным. Не сумею объяснить вам, почему мне хочется, чтобы было так, но — вы можете верить — я горжусь, что именно Вы прислали мне славное письмо. Мы с в а ­ ми редко встречались, вы мало знаете меня, и мы, ве­ роятно, далеки друг от друга по духу нашему, по р аз­ нообразию и противоречию интересов, стремлений. Тем лучше,—՛ вы поймете это,— тем ценнее для меня ваш е письмо. Спасибо. Давно и пристально слежу я за вашей подвижниче­ ской жизнью, за вашей культурной работой и я всегда говорю о вас; это самый культурный писатель на Руси! Л уч ш ей п о х в а л ы не з н а ю ; э т а - - и с к р е н н а »1. К о м у и'з поэтов сим волистов или д е кад ен тов мог бы Горький написать такие вдохновляющие строки: «я горжусь, что именно Вы прислали мне славное письмо?» Эти слова Горького, в которых так хорошо выраже­ но глубоко сердечное, высоко уважительное отношение Горького к Брюсову, подтверждаются и воспоминания­ ми вдовы поэта Иоанны М атвеевны Брюсовой, к асаю ­ щейся первого визита Горького к Брюсову в начале 1914 г о д а 2. 1 М. Горький, Собрание сочинений в 30 томах, ГИ Х Л , т. 29, стр. 382— 383. 2 «Л итературное наследство», т. 27/ 28, стр. 646—647. 134

Вот отрывок из ее воспоминаний: «Это был первый визит Горького к Брюсову за все время их долгого зн а­ комства. Они встретились, как старые друзья. В отно­ шениях Горького к Брюсову, что отражалось доволь­ но ясно и в его письмах к Валерию Яковлевичу, всег­ да чувствовалось искреннее к нему уважение и какая- то особая, я бы сказала, отеческая нежность». Горький высоко ценил Брюсова как «превосходного» работника, а это качество в человеке — способность его вдохновенно работать, любовь его к творческому труду была для Горького высшим мерилом для определения общественно-культурной стоимости человека. Об этом совершенно ясно пишет Брюсову сам же Горький в письме от 23 ф евраля 1917 года: «Очень хочется рабо­ тать о Вами много и долго. И — это не комплимент, по­ верьте!— я не знаю в русской литературе человека бо­ л ее деятельного, чем Вы. П р евосходн ы й В ы р а б о т н и к » 1. И еще в этом же письме имеется и такое признание, касаю щ ееся уж е не личных качеств Брю сова-человека, а его творчества. Горький пишет: «Прочитал «Египетские ночи». Е с­ ли В ам интересно мнение профана в поэзии — эта вещь мне страшно понравилась! Читал и радостно улыбался. Вы — смелый, и Вы — поэт божьей милостью, что бы ни говорили и ни писали лю ди «у м ствен н ы е». И з другого письма Горького, написанного в 1908 го­ ду, мы узнаем, что, отправляясь пешком на юг Италии, Горький берет с собой вторую книгу «Путей и перепу­ тий» Брюсова и «Нечаянную радость» Блока, потому что, к а к он пиш ет — « л ю б л ю чи тать сти х к в д о р о г е » 2. Любит читать стихи в дороге! Однако же берет с со­ бою не Бальмонта, не Ф. Сологуба или еще кого-нибудь из «умствующих» поэтов, а берет именно Брюсова и Блока. Значит не просто лю бит читать в дороге стихи (всякие!), а только такие, какие могут заставить его по­ ражаться «смелости» поэта и «радостно улыбаться». Мне хочется отметить, что такое положительное мне­ ние о Брю сове Горький в ы сказы вает не только в 1917 го­ ду, когда по сути дела со всеми декадентскими «ш туч­ 1 М. Горький, Собрание сочинений в 30 томах, ГИ Х Л , т. 29, стр. 380. 2 «Литературное н асл ед ^во», т. 27/28, стр. 644. 135

ками» Брюсов давно уже и окончательно распростил­ ся, но и почти в самом начале их знакомства. Так, еще в 1901 году Горький признается Брю сову: «В ы мне страш но нравитесь, я не зн аю В ас, но в лице В аш е м есть что-то крепкое, твердое, какая-то глубокая мысль и вера. Вы, мне кажется, могли бы хорошо заступиться за угн етаем о го человека, вот ч т о » 1. Вот и сказалось теперь главное горьковское слово: Горький увидел в Брюсове-поэте, Брюсове-челове- ке —՛ Брю сова-гражданина, способного на активную борьбу, на то, чтобы мужественно постоять за угнетен­ ного человека. Никто тогда, читая стихи Брю сова или знакомясь с его тогдашними литературными пристра­ стиями, не мог бы с к а з а т ь о нем такие слова. Никто не мог бы увидеть в нем, в декадентствующем и нередко умышленно оригинальничающем поэте подлинное зерно его характера и особую силу его дарования, увидеть тот путь его грядущий, по которому этот очень замкнутый в себе человек придет в конце концов в великий стан борцов за счастье и за свободу угнетенного человека. Этого не подозревал в себе д а ж е и сам Брю сов, ког­ да писал Горькому свой известный ответ на его прось­ бу—выступить в защиту репрессируемых студентов. Это увидел Горький. Это мог увидеть только Горький. И именно поэтому он любил, уваж ал и ценил его, согревая его горячей нежностью своего сурового когда надо, но всегда доб­ рого, человеческого сердца. Сей ч ас д а в н о у ж е нет среди нас ни Г орького ни Б р ю ­ сова. Сомкнулась над ними родная земля. Но добрая связь этих больших мастеров от литературы должна бы для многих из современников наших служить примером подлинно культурного, истинно человечного отноше­ ния к худож нику, одаренному природой т а л ан то м , но не о р а з у н аш е д ш е м у свой 1верный путь и свое н ас т о я щ е е место в литературе. И тут, м ож ет быть, не м еш ало бы и вспомнить о том, как тот же Горький — этот неутомимый «искатель жем­ чуга» в хаотическом мире искусства — долго и упорно старался сделать так, чтобы не заблудился в путаных дорогах жизни и не погиб некогда светлый и много­ 1 М. Горький, С обрание сочинений в 30 том ах, том 28, стр. 153. 136

обещающий талант Леонида Андреева, и как он стра­ дал,— именно страдал, когда пришлось ему убедиться в том, что силы тьмы и хаоса безвозвратно полонили ду­ шу и сознание Андреева, грубо и властно погасив все живые огни в его сердце... Горький умел видеть Человека в человеке и в че­ ловеке—Художника и Борца, Труженика-энтузиаста, вдохновенного Певца человека — Творца и Строителя, достойного славы и счастья. И я не сомн еваю сь, ни минуты не со м н е ваю сь в том, что благородная близость Брюсова с Горьким сыграла д ал ек о не последнюю роль в движении его вперед, к революции, в становлении его тем, кем он вош ел в нашу жизнь и литературу, в сокровищницу наших духовных богатств, в наше сердце.

А. 3. Ж аворонков В. Я. Б Р Ю С О В И М. ю . Л Е Р М О Н Т О В Формирование В. Я. Брюсова как поэта и мыслите­ ля протекало в атмосфере разноречивых идейно-литера- турных интересов и традиций. Некрасов, Пушкин, Лер­ монтов, Баратынский, Тютчев, Фет, Мережковский, Над- сон, М аларм е, Ве1рхарн, Горький— писатели самых; различных направлений и школ воспринимались им ак ­ тивно и находили определенное проявление в его твор­ честве. При этом такие писатели', к а к Пушкин, Л ерм он­ тов, Некрасов усиливали прогрессивные стороны в мировоззрении и поэзии Брюсова, другие же писатели (Мережковский, Бальмонт, М аларме) поддерживали в нем прямо противоположные, декадентские тенденции. Будучи самым любимым после Пушкина поэтом Брюсова, М. Ю. Лермонтов стимулировал развитие на­ родно-гуманистических и реалистических начал в его поэзии, успешно помогал ему освобождаться от модер­ нистских заблуждений. И хотя длительное, интенсив­ ное и плодотворное влияние Лермонтова на Брюсова, основанное на некоторой общности их тем и мотивов, привлекало исследователей (И. Розанов, Ф. Батюшков, П. Сакулин, Н. Гудзий, Д. М аксимов, Н. Горницкая), оно заслуж ивает более полного, специального изучения При рассмотрении плодотворных связей Брюсова с 138

традициями Лермонтова перед нами встают вопросы: пробуждение и нарастание у Брюсова интереса к Лер­ монтову, лермонтовские образы и мотивы в ранней поэ­ зии Брюсова, в поэзии 900 годов, воздействие Лермон­ това на интимную и пейзажную лирику, на формиро­ вание у Брюсова идеала поэта-гражданина, на язык, ритмику, композиционные приемы, на весь творческий метод, на развитие лермонтовского образа Демона в его стихах, Лермонтов в оценке символистов. Не претендуя на всеобъемлющий охват проблемы отношения Брюсова к Лермонтову во всей ее сложно­ сти и многогранности, остановлюсь лишь на наиболее важных моментах этой проблемы, а также на общем положительном значении обращения Брюсова к вели­ кому русскому поэту. С произведениями Лермонтова Брюсов познакомил­ ся в одиннадцатилетнем возрасте, когда он поступил во 2-й класс частной гимназии Фр. Креймана. «В течение какого-нибудь года,— вспоминал он,— я прочел тогда едва ли не всю русскую литературу, от Пушкина и Л ер ­ монтова, Через Тургенева, Толстого, Достоевского, до Лескова и Крестовского-псевдонима. Разумеется, что было чтение слишком поверхностное, и позднее мне при­ ш л о с ь все пер еч и ты вать з а н о в о » 1. Знакомство с К. М. Станюковичем, встречи и бесе­ ды с ним побудили гимназиста Брюсова заняться все­ рьез русской литературой, которую он почти совсем не знал. «Я купил себе Пушкина, Лермонтова и Надсона и за ч и т ы в а л с я ими, особено Н а д с о н о м » 2. Поступая в 6-й класс гимназии Поливанова, Б рю ­ сов знал творчество Пушкина и Лермонтова настолько обширно, что мог уже во вступительном сочинении со­ поставлять произведения двух великих русских поэтов, сравнивал Пушкина и Лермонтова как прозаиков и как стихотворцев, а «в самом изложении все старался изо­ 1 В. Брю сов, Автобиография, Р усская литература X X века, т. I, под ред. С. А. В ен геро ва, 1914, стр. 104. 2 В. Брю сов, Из моей жизни, 1927, стр. 35. 139

бличить П у ш к и н а в р а з н ы х н е д о с т а т к а х » 1, сочинил в 1886 г. пародию на « Д е м о н а » Л ер м о н то ва . О д н ако кри ­ тические нападки гимназиста на общепризнанных ге­ ниев вскоре сменились восторженным обож анием их бессмертных творений. За Пушкиным «вторым моим кумиром суждено было сделаться Лермонтову. Меня поражала странная сжатость Лермонтова...» «Мой вос­ торг перед Л ер м о н то вы м ... был н еу м е р е н »2. С пробуждением интереса к Лермонтову связаны ранние юношеские опыты Брюсова в области поэтиче­ ского творчества. Оно развернулось, прежде всего, под усиленным влиянием Лермонтова и Надсона. Анализируя юношескую лирику Брюсова, Н. Гудзий справедливо замечает сильное влияние обоих поэтов, причем подражание Лермонтову сказывается даж е ощу­ тимее, чем п о д р а ж а н и е Н а д с о н у 3. Влечение Брюсова к Лермонтову и Надсону вызы­ валось настроениями недовольства и протеста против обыденщины и пошлости. В подражание лермонтовским мотивам одиночества, демонизма, добра и зла, трагиче­ ской любви, гордости и свободолюбия юный Брюсов (1886— 1892 гг.) создал обширный цикл стихотворений и поэм— «Месть Демона», «Добро и зло», «Обман», «Е сть речи — значение», «Король», «Зем ля», «Н ап о ­ леон», «Н аяд а» и др. Поэтическую манеру Лермонтова (преимуществен­ но раннего) Брюсов усвоил в такой степени, что мно­ гие его юношеские стихотворения конца 80-х гг. можно принять за юношеские стихотворения Лермонтова. «Только после Лермонтова настала для меня пора, ког­ да я см ог оценить величие и значение П у ш к и н а » 4. Несмотря на подражательный характер, учеба у Лермонтова заставила Брюсова поверить в свое поэти­ ческое призвание, приобрести навыки художественного творчества («в эти годы я уже сознательно работал над своим стихом, начиная определенно сознавать себя поэ- ■ В. Брю сов, И з моей ж изни, 1927, стр. 67. «Л и тера­ 2 Т ам ж е, стр. 74. 3 См. Н. Гудзий, Юношеское творчество Брюсова, турное н аслед ство», № 27—28, 1937, стр. 204. 4 В. Брю сов, А втобиограф и я, стр. 104. 140

\\ т о м » ) и , что пожалуй важней всего, дала ему сильную гражданско-романтическую зарядку, которая в дальней­ шем, несомненно, облегчила ему обращение к большим общественным темам. Родословную Брю сова-поэта принято вести от французских и ранних русских декадентов, между тем сам Брюсов подчеркивал неоднократно 'решающее влия­ ние русской классической поэзии X IX века на свое ран ­ нее художественное творчество (и не только раннее). Осознание Брюсовым неотступно занимавшей его проб­ лемы сущности и назначения поэзии началось на осно­ ве усвоения эстетических идей Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Показателен в этом отношении черновой набросок длинного юношеского стихотворения Брюсо­ ва в форме диалога «Поэт и друг» (1893), заполненный вариациями из поэтических манифестов «Разговор кни­ гопродавца с поэтом» Пушкина, «Журнали'ст, читатель и писатель» Лермонтова, «Поэт и гражданин» Некра сова. В предпосланной к наброску стихотворения заметке Брюсов сообщал: «Писано, понятно, под влиянием П уш ­ кина, Лермонтова, Веневитинова и Некрасова. Вы ра­ жает мое действительное убеждение того времени»2 Опираясь на авторитет классиков, проповедников пере­ дового, гражданского искусства, юный автор тоном осуждения говорит о современных элегических поэтах՜, об их эпигонских «скучных» стихотворениях, лишенных глубокого смысла и содержания, далеких от жизни, от интересов общества: Но для чего же знать другим 1893). Его нелепые мечтанья, Его надежды и страданья И все, что происходит с ним. («Поэт и друг», Примечательно, что начинающий поэт ратует за вы­ соко идейное искусство, за поиски совершенной формы для воплощения большого содержания. Творческая программа, изложенная в этом стихотворении, откры- 1 В. Брю сов, А втоби ограф и я, стр. 104. 2 Архив Брюсова, Четвертая тетрадь. 141

вала Брюсову дорогу в большое революционное искус­ ство, но влияние декаданса, погоня за поэтической мо­ дой и желание стать вождем новой художественной школы приглушили демократические ноты, привели к расцвету субъективно-идеалистической эстетики в его первых печатных сборниках. Но данная Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым гражданско-демократиче­ ская зарядка Брюсова была настолько глубокой, что в скором времени, примерно с 1896— 97 гг., в связи с уг­ лублением противоречия между его мечтой и действи­ тельностью, в связи с ростом критического начала в его мироощущении, он начинает пересматривать свои пас­ сивно-созерцательные позиции и искать выхода из край­ ностей субъективно-идеалистической эстетики в воз­ вращении к пушкинско-лермонтовским традициям идей­ ного, социально значимого искусства. С этого времени воздействие на Брю сова со стороны Лермонтова во з­ рождается с новой силой, приобретая вполне устойчи­ вый, осознанный и целеустремленный характер. «Твор­ чество Лермонтова,— справедливо подчеркивает Д. Максимов,— помогло Брюсову оформить антиномию действительности и «мечты», начинавшую приобретать для него с того времени все большее и большее значе­ ние» \\ Более того, Лермонтов с его эстетикой действенной революционной поэзии вернул Брюсова к размышле­ ниям о сущности и назначении искусства, о несовмести­ мости субъективизма и индивидуализма с социальной природой творчества,- помог утвердиться на позициях поэта-бойца, поэта-гражданина. Совершенный под давлением революционного подъ­ ема поворот от декадентского понимания сущности ис­ кусства к идее высокого общественного служения поэта ознаменовался созданием политически острых деклара­ тивных стихотворений Брюсова «К портрету М. 10. Л ер­ монтова» (1900), «Последнее желанье» (1902), «Кич- ж ал» (1903), «Служителю муз» (1907), «Знакомая 1 Д . М аксим ов, П оэзи я Б р ю сова, Л ., 1940, стр. 29- 30. 142

песнь» (1905), в которых отчетливо зазвучали пушкин­ ско-лермонтовские гражданские ноты. Автору «Кинжала» (1903), стихотворения, занявше­ го главное место в ряду поэтических деклараций Брю ­ сова, открылся во всей глубине и героическом величии лермонтовский образ поэта-гражданина, поэта-трибуна. Внесенным эпиграфом из Л ермонтова «И л ь никогда на голос мщенья из золотых ножон не вырвеш ь свой кли­ нок?» Брюсов подчеркнул идейную и художественную близость своего «Кинжала» к лермонтовским стихо­ творениям «Поэт» и «Кинжал». Сознание необходимости боевой действенной поэзии неизбежно вело Брюсова к пламенной лирике Лермон­ това, пронизанной порывами к мщенью, жаждой борь­ бы и действия. Подхватывая лермонтовскую метафору, уподобляю­ щую действенное поэтическое слово кинжалу, Брюсов так и назвал свое стихотворение-— «Кинжал», и напи­ сал его в ритме, близком лермонтовскому «Поэту», х отя и не во всем с о в п а д а ю щ е м с н им 1. П о у т в е р ж д е ­ нию П. Сакулина, тревожные мотивы современности очень часто звучат у Брюсова в предреволюционный пе­ риод («З е м л я », «Г р яд ущ и е гунны» и т. п.). Н а при зва­ ние поэта смотрит он глазами Лермонтова («К инж ал» с э п и гр а ф о м из Л е р м о н т о в а ) 2. Лермонтов выступал со своим «П оэтом» в пору ж е ­ сточайшей николаевской реакции, выражая страстную мечту о превращении поэзии в действенное оружие борьбы («Проснешься ль ты опять, осмеянный про­ р о к ? » ), и не слы ш а отзы ва современников, вп ад ал в скорбный тон. Выступление ж е Брюсова со своей поли­ тической декларацией пришлось в то время, когда на­ двигалась освежающая революционная буря, когда поэт очутился лицом к лицу с массами и ощутил едине­ ние с ними («П оэт всегда с людьми»). Но вникая в брю- совские стихи из «Кинжала», мы явно слышим могу­ 1 См. подробно об этом в статье Н. М. Кудряшева «Изучение лирики в ш коле», «Л и т е р а т у р а в ш коле», 1938, № 1. 2 П. Н. Сакулин, Классик символизма. Брюсову. Сборник, по­ свящ енны й 50-летию со дня рож дения, М., 1924, стр. 27— 28. 14:1

чие отзвуки революционной «Песни о Буревестнике» М. Горького. С яркой символической картиной соби­ рающейся и надвигающейся бури из «Песни о Буревест­ нике» ассоциируется у Брюсова приподнято-романти- ческий образ нарастающей грозы, которая побудила поэта действовать с оружием в руках для защиты лю­ дей. Будучи во многом автобиографичным, стихотворе­ ние «К и н ж ал» отразило переход Брю сова на позиции служ ения революции. Д о « К и н ж а л а » Брю сов не видел в о б щ е с т в е «ни дерзости, ни сил», « в с е под ярм ом к л о ­ нили молча выи», ненавидя «всей этой жизни строй», поэт погружался в несбыточные мечтания, в мир ро­ мантической грезы, вымысла, исторических преданий и легенд. («Я уходил в страну молчанья и могил, в века загадочно былые», «на зов к борьбе лишь хохотал порой, не веря в робкие при зы вы »), В начале 1900 г., чув­ ствуя приближение революции, Брюсов спешит стать ее глашатаем, поэтом масс, «песенником борьбы». Призывая к гражданской смелости и стойкости, Брю ­ сов в годы самой революции вернулся к идее «К и нж а­ л а» в статье «Священная ж ертва» и в стихотворении « П о э ^ » (1907 г.) снова требовал от поэтов искренно­ сти и действенности своих выступлений. По словам Брюсова, поэт должен бросить самого себя в жизнь, во все ее вихри и выразить с предельной искренностью свои переживания. Ты должен быть гордым, как знамя, Ты должен быть острым, как меч. Как Данту, подземное пламя Должно тебе щеки обжечь. («П оэту»)1 П р?вда, в текст боевого, политически острого сти­ хотворения все еще вклинивается нарушающее его цель­ ность типично декадентское заверение: «Быть может, все в жизни лишь средство для ярко-певучих сти х о е», но тут же автор возвращ ает нас к популярному в лири­ ке Лермонтова образу поэта-пророка с терновым вен­ ком, смело говорящего людям правду: 1 С тихи В. Б р ю сова в статье, не оговоренны е ссы лками на изд., цит. по изд. «Валерий Брюсов. Стихотворения и поэмы». В сту­ пит. ст. Д . Е. М аксимова. П одготовка текста и примеч. М. И. Дик- м ан ». Серия «Б ибли отека п оэта», Л ., 1961 г. 144

В снах утра и в бездне вечерней Лови, что шепнет тебе Рок, И помни: от века из терний П оэта заветн ы й вен ок 1. Ещ е несколькими годами спустя, в стихотворении «И снова я...», открываемом эпиграфом из Лермонто­ ва («Я жить хочу! хочу печали, Любви и счастию на­ зло. Они мой ум избаловали И слишком сгладили че­ л о »), Брюсов вновь берет и углубляет чисто лермонтов­ ский мотив связи поэзии с жизнью, с природой, убеждает поэта в его неотделимости от людей, в необхо­ димости погрузиться в глубины жизни, в «поток шумя­ щий». Сам Брюсов находит жизненный смысл, свое оп­ равдание в животворной деятельности, в динамике жи­ вой борьбы с препятствиями: И снова я, простерши руки, Стремглав бросаюсь в глубину, Чтоб испытать и страх и муки, Дробя кипящую волну. По духу идей и по художественной манере это наи­ более лермонтовское стихотворение Брюсова, по-лер­ монтовски охваченное кипучей жизненной энергией и включенное им в характерный цикл «С трасти сны». Буквально во всем — в общем пристальном взгляде на жизнь, на природу, в осмыслении своего м еста в ней, в форме стиха, даже в рифмах — Брюсов уподобляется любимому поэту, смотрит на мир его глазами. В до­ стигнутой необычайной органической близости Брюсо­ ва к элегии Лермонтова примечательны даже такие сти­ листические совпадения, как повторение Брюсовым структуры лермонтовской строфы с четырехстопным ям­ бом, с перекрестным чередованием мужских и женских рифм, совпадение рифм («руки— муки», «и вот — забот» у Б рю со ва, «муки — звуки», « з а б о т — не б ерет» у Л е р ­ монтова). 1 Помимо этой строфы, Брюсов к стихам Пушкина и Лермон­ това о поэте-пророке многократно возвращ ался в разные перио­ ды своей жизни (см. юношеск. стихопв. «П оэт и друг», записи в «Д невнике» (1896), в стихотв. «Венок» (1908) и др. 145 10 Брю совские чтения 1962 г.

Влияние Лермонтова касалось идейного содер­ жания, образов, жанровых форм, композиционных, язы­ ковых и ритмических средств, творческого метода Б р ю ֊ сова. При этом он более охотно воспринимал гр а ж ­ данскую и интимную лирику, романтические поэмы и стихи Лермонтова, реже обращ ался к его реалистиче­ ским произведениям. Пожалуй, наибольшее значений для Брюсова имели поэма и стихи Лермонтова о Демоне. С ними связан обширный цикл стихотворений Брюсова, охватывающий все этапы его творческой биографии— «Король» (1891),. «В пространствах эфира» (1890), «Рабыня» (1900), «Ангел смерти» (1902), «Уличный митинг» (1905), «М. А. Врубелю» (1906), «Д ух земли» (1907), «Н аш демон», «Демон самоубийства» (1910), «Демон пере­ мен» (1912), «Тридцатый месяц» (1917), «Но часто...» (1923). Причем с каждым этапом отношение Брюсова к Демону менялось. Прочитав впервые поэму «Демон», гимназист Брю ­ сов проникся антипатией к ее герою и пытался пароди­ ровать его. Вскоре критическое отношение сменилось чувством восторга и глубоким интересом к демониче­ скому типу людей, что привело к написанию большой поэмы «Король». «Мой восторг перед Лермонтовым был неумерен,— вспоминал Брюсов.— И я его выучил наизусть и твер­ дил «Д ем о н а» по целым дням. Я начал д аж е писать со­ чинение о типах Д ем он а в литературе, но, конечно, не совладал с ними, зато прочел для него много разны х книг, бывших в нашей библиотеке, в заглавии которых упоминалось слово «Демон». В подражание «Демону» написал я очень длинную поэму «Король», которую переделывал много раз, так что последняя редакция столь ж е разнилась от первой, как лермонтовский «Д е ­ м он » 1841 г. от н а б р о с к а его 1831 г. Н а п и с а л я для: этой поэмы несколько тысяч стихов о к т а в а м и » 1. Н. Гудзий, анализируя эту раннюю поэму, подчерки­ вает ее подражательный характер. Существенно в ней и другое — стремление автора переосмыслить социаль. 1 В. Брю сов, И з моей жизни, М., 1927, стр. 74. 146

но-психологические корни трагедии Демона, обнажить уязвимые места в позиции гордого и мрачного героя. .Эйот, герой поэмы «К о роль», гордый и свободолю би­ вый, испытавший всю тяжесть одиночества, вынужден осознать невозможрность достижения счастья вне об­ щества, вне народа. На вопрос короля— «Ты к людям не вернешься вечно»— Эйот неожиданно отвечает: И в мир хочу я возвратиться, Хочу с народом снова слиться, Ч тоб до себя его поднять!... Но возвращение демонического героя в общество мыслилось на основе примирения (христианского) с ним: И другу, недругу врагу, Свои открою я объятья! Не верю я в твои проклятья1 Д обру ж не верить не могу! Подобный примирительный исход борьбы Эйота сни­ мал самую проблему демонизма, возвращал ее к мо­ рально-христианской трактовке в поэмах Жуковского, П одолинского, и, скорей всего, по этой причине р е ш е ­ ние конфликта в поэме не удовлетворило автора, н аз­ вавш его ее впоследствии «плохими стихами». П осле за б р а к о ва н н о й поэмы « К о р о л ь » Б р ю со в не предпринимал новых попыток развернуть в эпическом плане о б р а з гордого д ух а. С середины 1890 г. Д е м о к становится героем многих лирических стихотворений Брюсова, его своеобразным спутником, мыслящим и действующим среди современников, появляющимся сре­ ди людей в кафе, на площади, на диспутах, на демон­ страциях. И каждый раз брюсовский Демон получал глубокое оправдание, как символическое выражение свободолюбивых и мятежных настроений поэга, каж ­ дый раз те или иные грани самобытного демонического характера ярко выявляли растущую в Брюсове рево­ люционную ненависть к прошлому миру. Отзвуками свободолюбивых признаний Демона пы­ тался оттенить и в известной мере оправдать свой ин­ дивидуализм молодой Брюсов («И покинув людей я 147

уш е л в тишину, к а к мечта одинок, я мечтою ж и в у » __ 1896), необыкновенной смелостью восхищал его «и з­ гнанник бледный величавый с холодной дерзостью очей», («А нгел смерти1» ) , ему им понировал м ятеж ны й и гордый дух Демона («Кто председатель? Кто вожатый? Не ты ли, гордый дух, с мечом», «Уличный митинг»). Поэт хочет соперничать в роскоши и щедрости красок с Демоном («Она была как свет прекрасна И как сия­ ние светла», «Р абы н я»), В годы революции, в моменты обострения ненависти поэта к буржуазному обществу образ Демона выра­ стает в революционный символ, в олицетворение могу­ чих, мятежных сил, в знам я революции, под которое встает сам поэт («Великий Демон перемен, Я — твой»), В качестве символа мятежных, бунтующих, сил имя Д емона привлекалось не только Брюсовым, но и други­ ми видными представителями символизма— художником В р у б е л е м 1, поэтом Б л о ком , ко м п озитором Р у б и н ш те й ­ ном. О браз Демона проник такж е в пролетарскую поэ­ зию,^ в частности в «Песню о Буревестнике» Горького, герой которой уподоблен демону. Демон как олицетворение революционного борца„ ломающего устои старого мира, неоднократно появ\" ляется у Брю сова, но при всем этом отношение Брю сова к своему любимому герою было сложным, двойствен­ ным: Демон близок поэту своей революционной устрем­ ленностью, духом отрицания зла и в то же время поэт не верит в его созидательные возможности, идет с ним лишь до определенной черты. Демон для Брюсова ве­ лик отрицанием, отмщеньем, способностью к разруше­ нию и ничтожен, бесплоден для жизни в новом мире: Д а, ты пройдешь жестокой карой, Но из наставш ей темноты Из пепла общего пожара В озд ви гн еш ь новый мир — не ты! («Уличный мир», 1905, 22 ок т.). 1 Поэт дал восторженную оценку серии полотен Врубеля, вслед за Лермонтовым гениально выразившего скорбь и величие гордого богоборца. 148

«Невыносимый лик»—этими словами Гете Брюсов- выразил свой трепет и смятение перед действующей разрушительной силой «неукротимого Духа». Противоречивость, двойственность трактовки демо­ низма у Брюсова отраж ала, несомненно, противоречи­ вость его политических взглядов, противоречивость его отношения к первой русской революции. Ее поражение и разгул реакции, породившие в среде буржуазной ин­ теллигенции идейный разброд и шатания, внесли в брю- совский образ Демона новые штрихи, вернее— вернули ему такие особенности, которые были выдвинуты Л ерм онтовы м в его ранних эскизных н абросках 1829, 1831 гг. «М ой демон». Хотя «Демон самоубийства» и предварен эпиграфом из «Близнецов» Тютчева («И кто в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений. Самоубийство и лю бовь»), автор больше зависит от стихотворения Пушкина «Демон» и Лермонтова. Между «Демоном самоубийства» Брюсова и «Моим Демоном» Лермонтова много общего: и там и здесь ге­ рой психологически однотипен, является олицетворе­ нием духа сомнения и безверия, скепсиса, насмешки, зла и разрушения. Герою Лермонтова «смешны слова привета и вся­ кий верящий смешон; он чужд любви и сожаленья»... Когда же кто-ниб” дь нисходит В могилу с трепетной душой, Он час последний с ним проводит, Но не утеш ен им больной1. В отличие от лер м о н то вского о б р а з а , д ан ного в ‘чи­ сто романтическом аспекте, образ Демона самоубийства у Брюсова воплощал настроения молодого современ­ ника—скептика другой исторической эпохи, эпохи реак­ ции 1908— 11 гг. Образ Демона принимает лик «юноши пленительно­ го», который обвораживает нас и «речью дьявольски- логической вскрывает в жизни нашей стыд»; выдает 1 М. Ю . Л ерм он тов, С обрание сочинении в четырех т о м а х , т. I, изд. АН С С С Р , 1958 стр. 331.