Маленькие повести о любви

«Дорогой мой мальчик! Спасибо тебе за твои вопросы! Это говорит о тебе как о человеке, тонко чувствующем чужую боль. Я рада, что воспитала тебя таким. Отвечая на них, могу сказать следующее. Я могу собой гордиться. Когда я узнала о  смерти Айрин, то ни на  одну минуту во  мне не  возникло чувства, хотя  бы отдаленно напоминающего злорадство. Только жалость к  ней. Во  мне действительно не  осталось ни злости, ни обиды ни по  отношению к ней, ни по отношению к Кевину. Так же, как и ты, я очень горжусь твоим отцом, который принял такое правильное решение по отношению к своей дочери. Думаю, что это решение было неожиданным даже для него самого. Это говорит о  том, что он сильно изменился, подобрел, перестал быть эгоистом. Это решение было для него тем более трудным из-за того, что он не знал, как я отнесусь к появлению этого маленького существа в его жизни. Но тем не менее сделал абсолютно правильный выбор. Что касается меня, то я пока не  могу сказать, смогу  ли я полюбить девочку. Время покажет. Но  принять ее я готова. Во всяком случае, она не будет причиной разлада между мной и твоим отцом. Это я могу обещать. Я совершенно не собираюсь бросать работу. Этой ошибки я больше не  совершу, можешь быть уверен. Пусть нанимает няню, домработницу. Время закабаления женщин в нашей семье миновало. И  последнее. Я очень хочу, чтобы вы с  Полом понимали, что появление этого ребенка никак не  влияет на  наши с  отцом чувства к вам. Вы для меня всегда останетесь главными людьми в моей жизни. Уверена, что и отец думает так же. Целую и обнимаю вас обоих. Можешь переслать это письмо Полу, если сочтешь нужным. Мама». В  ответ она получила очень короткую, но  полную искреннего чувства записку: «Люблю тебя, мама, ты потрясающая! О.»

«И я тебя люблю!» — с нежностью подумала Рейчел. *** Наконец она получила письмо от  Кевина. «Вылетаем завтра. Встретишь?» Ответила «Конечно!», выяснила, какой рейс, и  на  следующее утро поехала в аэропорт. Она стояла в зоне прилета и не отрываясь смотрела на раздвижные двери, выпускавшие пассажиров. Кевина пока не  было. Наконец он показался в  дверях с  большим чемоданом, которого Рейчел раньше не видела. Через плечо висела сумка с  компьютером, а  на  руках он держал маленькую светленькую девочку в  розовой курточке и  крошечных, но совершенно настоящих джинсах. Девочка держалась за его шею одной рукой, а  в  другой у  нее была плюшевая игрушка, то  ли медвежонок, то ли собачка, которую она прижимала к груди. Увидев Рейчел, он заулыбался, ускорил шаг, чтобы миновать заграждения. Она тоже поспешила в его сторону. На ходу он что-то говорил девочке. Рейчел хотела обнять его, но побоялась испугать ребенка, который только крутил головой, не  очень понимая, что происходит. — Ну, здравствуй, Лиз! — сказала Рейчел, подходя к ним. Голос был тихий и спокойный. — Покажи мне, пожалуйста, кого ты нам привезла. Это собачка? Девочка молчала, внимательно глядя на Рейчел серыми глазами Кевина. —  Покажешь мне твою собачку? Я не  возьму, я только посмотрю. Девочка вслушивалась даже не в слова, а  скорее в интонацию, с  которой Рейчел с  ней разговаривала. Потом оторвала собачку от груди и стала сама внимательно ее разглядывать. —  Очень красивая собачка,  — опять спокойно сказала Рейчел.  — А  давай мы с  тобой дадим папе немного отдохнуть.

Может, пойдешь ко мне? — она осторожно, чтобы не испугать Лиз, протянула к ней руки. Ребенок некоторое время подумал, а  потом всем телом наклонился в сторону Рейчел, едва успевшей ее подхватить. —  Ну, вот и  отлично,  — сказала она.  — Сейчас на  машине поедем домой, будем есть, потом будем спать. Лиз в упор смотрела на Рейчел, а та улыбалась ей, наговаривая, как прекрасно они сейчас поедут на  машине, как вкусно будут есть. Девочка на  руках у  Рейчел совершенно освоилась и  даже пыталась ей что-то сказать в  ответ. Так, разговаривая, они дошли до машины. —  Давай я поведу,  — сказал Кевин,  — у  тебя потрясающе получается с ней ладить. Рейчел протянула ему ключи от  машины и  только улыбнулась в ответ. —  Мари-Роуз все приготовила для нее и  ждет вас,  — сказала Рейчел. — Я утром с ней разговаривала. Так что езжай домой. — Ты уже познакомилась с Мари-Роуз? —  Да, она просто прелесть. Я приезжала к  ней вчера, меня накормили очень вкусным пудингом. Твой папа, кстати, был очень вежлив со мной, — ехидно сказала Рейчел. — Не иначе как влияние Мари-Роуз. — Вполне возможно, — согласился Кевин. Их действительно уже ждали. Рейчел не осталась, передала Лиз в руки Мари-Роуз, мгновенно нашедшей с девочкой общий язык. —  Нам с  тобой нужно многое обсудить, подумать, как будем жить дальше,  — сказала Рейчел, целуя Кевина на  прощание.  — Когда освободишься и не будешь здесь нужен, приезжай. —  О  чем ты хочешь поговорить со  мной?  — спросил Кевин, задержав ее руку в своей. —  О  том, что я хочу жить с  тобой и  Лиз,  — просто ответила Рейчел,  — но  тут есть масса трудно решаемых организационных вопросов. Приедешь? Он прижал ее к себе. — Сегодня вечером, обещаю. — Жду, — сказала она и села в машину.

*** Кевин приехал ближе к  десяти. Он обнял Рейчел, и  они долго так стояли в прихожей, не в силах оторваться друг от друга. Потом прошли на  кухню. Она предложила его накормить, но  он отказался. Рейчел включила чайник, поставила на стол две чашки и корзиночку с печеньем. Все серьезные вопросы в их семье лучше всего решались на кухне за чаем. — Я знаю, что у тебя мало времени, — сказала она, — поэтому давай сразу к делу. Надо поговорить про мою работу и про то, где нам жить. —  Я знаю, что ты хочешь работать. Это правильно. Работай, никто не пытается тебя держать дома. Наймем няню для Лиз. Если хочешь, то и домохозяйку тоже. —  Да с  хозяйством я, пожалуй, справлюсь, может, помощницу на пару дней в неделю, но няню придется брать. —  Можешь уже переходить к  следующему пункту повестки,  — с улыбкой сказал Кевин. — По первому пункту я готов оплачивать любую помощь по дому. —  Не  забудь, что я теперь тоже работаю, могу и  сама их оплачивать. —  Конечно, дорогая, я знаю, что твой вклад в  формирование семейного бюджета неоценим. — Паразит, — беззлобно сказала Рейчел. — Теперь про дом. Вот тут я уже голову сломала, что нам делать. Мне так нравится здесь, так не  хочется продавать этот коттедж, но  я понимаю, что места здесь мало. —  У  меня есть по  этому поводу к  тебе предложение, вернее, даже два, но только выслушай спокойно, не убивай меня сразу. — Обещаю! — Мне тоже здесь нравится. Поэтому я предлагаю перестроить этот дом. — Что значит перестроить? —  Я, естественно, не  специалист, но  мне кажется, что его можно переделать так, чтобы было больше места.

Кевин поделился с  ней своими соображениями, даже попытался нарисовать, как он это видит. Рейчел слушала очень внимательно, пытаясь представить, как это может выглядеть после реконструкции. —  Мне идея нравится,  — сказала она.  — Нужно поговорить с архитектором. Может, что-нибудь и получится. —  Если ты согласна, то я свяжусь с  архитектурным бюро и попрошу сделать проект. — Давай, но где же мы будем жить, пока будет стройка? —  Арендуем квартиру или, если хочешь, дом, перевезем туда самое необходимое. — Да ты все уже продумал. —  Ну так ты  же дала мне достаточно времени подумать,  — сказал Кевин. — Это точно. Рейчел поцеловала его и посмотрела на часы. —  Все, отправляйся домой. Тебе завтра рано вставать, да и Мари-Роуз нужно дать отдохнуть. — Завтра придет ее сестра, она поможет с девочкой. — Отлично, но все равно тебе пора. — Все, ухожу. Только ответь мне на один вопрос. — Какой? — Почему сейчас? —  Ты хочешь знать, почему именно сейчас я захотела жить с тобой? — Да. Это из-за Лиз? — Наверное. И из-за Лиз, и из-за Патрика. Видя, что он не понимает, о чем она говорит, Рейчел пояснила: — Ты стал человеком, способным на поступок. Ты, может, сам этого не осознаешь, но ты очень изменился. Мы оба изменились. Я теперь не просто люблю тебя, я горжусь тобой. —  Господи, а  я так боялся, что ты уйдешь от  меня, когда узнаешь, что я забираю Лиз. — Из-за того, что она дочка Айрин? — Ну да. Боялся, что тебе будет слишком больно.

—  Знаешь, она ведь очень похожа на  тебя, но  даже если она вырастет точной копией Айрин, она все равно будет нашей девочкой, и ничто не изменит моего отношения к ней. Кевин смотрел на жену с восхищением. — Я так люблю тебя, дорогая! — сказал он. —  Я тоже тебя люблю,  — ответила Рейчел.  — Может быть, только теперь я начинаю любить тебя по-настоящему. Кевин понимал, что она имеет в  виду. Он чувствовал то  же самое. *** Кевин прилетел рано утром и  тихо вошел в  дом, стараясь никого не  разбудить. Лори молча вышла навстречу хозяину, потянулась, вытягивая вперед передние лапы, похлопала ушами, позевала, повиляла хвостом. Получила свою порцию ласки от него и удовлетворенно улеглась на свою лежанку. Они переехали два месяца назад. Архитекторы, взявшиеся за  перестройку дома, сделали проект, который увеличил пространство больше чем в полтора раза. Немного изменив форму крыши, достроив крыло дома вместо старого сарая и  объединив все это большой застекленной верандой, они добились того, что у каждого члена семьи, включая ребенка и собаку, появилось место и  для работы, и  для отдыха. У  каждого из  сыновей была своя комната, хотя и не очень большая, у Лиз тоже, забитая игрушками и детскими книжками, на чем особенно настаивала Рейчел. Кевин получил свой кабинет с  окнами в  сад и  большим диваном, на  котором вечером под торшером уютно устраивалась Рейчел с планшетом на коленях. На  перестройку и  оборудование нового дома ушло восемь месяцев, поэтому когда наконец можно было переселиться из небольшой съемной квартиры в это помещение, оно показалось им просто огромным. Правда, всего за несколько дней стараниями Рейчел, а  особенно Лиз, рассаживающей своих кукол, зайцев и  прочую плюшевую живность на  всех диванах и  креслах, старо-

новое жилье превратилось в нормальное уютное пространство для жизни, о котором они так мечтали. Кевин прошел в ванную, потом поднялся наверх. Картина, которую он там увидел, была знакома ему до мелочей, но  от  этого не  меньше трогала сердце. На  подушке лежали две головы: одна темно-каштановая с  короткой стрижкой  — Рейчел, вторая маленькая, со  светлыми мелкими кудряшками  — Лиз. Это мирное соседство повторялось с  завидной регулярностью. Дочь под утро частенько перебиралась под бок матери, иногда прихватывая с  собой медвежонка или собачку. Кевин пытался протестовать, но  в  этом женском царстве он был в  меньшинстве, приходилось подчиняться. Кевин взглянул на часы. Через час придет няня. Пора вставать. Он сел на кровать и дотронулся до плеча Рейчел. Оно было гладкое и  нежное, теплое и  желанное. Рейчел повернулась к  нему и улыбнулась, не открывая еще глаз. — Ты приехал? — Да, дорогая. Будешь вставать? Уже скоро семь. — Встаю. Она открыла глаза и посмотрела на Кевина. — Ты красавец! Тебе это сегодня уже кто-нибудь говорил? —  Конечно, дорогая, все встречные женщины только об  этом и твердили. —  И  правильно делали. А  какие у  такого красавца планы на сегодня, могу я узнать? — Можешь. Кевин вынул из  кармана небольшую коробочку и  положил ее на  подушку рядом с  Рейчел. Это был футляр, в  котором лежало кольцо с  довольно крупным бриллиантом. Кольцо было прекрасное, как раз такое, как Рейчел любила,  — оправа была гладкая, обхватывающая камень с  двух сторон. Она изумленно посмотрела на Кевина. — Это что? — А на что похоже? — спросил он. — Похоже на предложение руки и сердца. — Так и есть.

— Но почему сегодня? — Сегодня ровно три года, как мы с тобой развелись. Я решил это отметить. — Потрясающее кольцо, — залюбовалась Рейчел. Проснулась Лиз. Она сначала потянулась, выставив из-под одеяла ручки, сжатые в  кулачки. Открыв глаза, она увидела отца и  бросилась ему на  шею. Он подхватил это маленькое тельце в  светло-зеленой пижаме, прижал к  себе, закружил по  комнате. Вернувшись к  кровати, он посмотрел на  Рейчел, с  улыбкой за ними наблюдавшей. — Ну так как, будем жениться? — спросил Кевин. «Будем жениться? Будем жениться?» Лиз прыгала на  кровати, пробуя на зуб новое слово. — Будем, дорогая, будем, — сказала мать. —  Лоли, будем жениться!  — Лиз помчалась за  собакой, чтобы поделиться с ней новостью. — Будем жениться! День в новом доме набирал свои обороты.

Лесли Май, 2000 г. Лесли сидела в  своем кабинете, тупо глядя на  телефонную трубку, которую держала в  руке, и  никак не  могла понять, откуда до нее доносятся короткие гудки. В голове крутились только слова «подал на  развод», которые она несколько минут назад услышала от адвоката Майка. Развод, развод, развод… Не то чтобы эти слова стали для нее такой уж неожиданностью. Как если  бы утром она привычно поцеловала мужа перед уходом на работу, а днем получила бы такое послание от его адвоката. Нет, просто до конца она не верила, что до этого дойдет, надеялась, что страшный сон, который длился уже почти месяц, закончится, она проснется и  привычно увидит на  соседней подушке голову мужа, дотронется до  него, и  они вместе посмеются над ее страхами и переживаниями. Но сон все не кончался, а сегодняшний звонок перевел его из возможной в абсолютно реальную плоскость. Лесли вздохнула и положила трубку на рычаг. В  комнату заглянула ее помощница и, увидев, что та уже не разговаривает по телефону, сказала, что Хелен уже дважды о ней спрашивала. Кивнув головой, Лесли встала из-за стола. Предстоял неприятный разговор, но работа — единственное, что у нее сейчас осталось. Придется выслушать все претензии, собрать всю волю в кулак и дальше постараться вести себя так, как будто в ее жизни все нормально. Ну а уж дома можно плакать сколько влезет. На самом деле Лесли и Хелен были почти подругами. Несмотря на то что Хелен была на восемь лет старше и занимала должность начальника отдела, в  котором Лесли была лишь старшим редактором, они часто болтали, ходили вместе на  ланч, были знакомы семьями. Поэтому когда Лесли вошла, Хелен, которая в  этот момент что-то обсуждала по  телефону, только махнула ей

на  стул, а  потом показала жестами, чтобы та налила им по  чашке чая. Через минуту, закончив разговор на  довольно повышенных тонах, Хелен повернулась к  подруге и  посмотрела на  нее долгим внимательным взглядом. —  Я все ждала, что ты сама ко мне придешь, но  вот видишь, не дождалась. Давай, рассказывай, что стряслось. И не говори, что все нормально, я в это все равно не поверю. —  Я и  не  говорю, что нормально. Прости, что так паршиво работала весь этот последний месяц, больше этого не повторится. — Об этом потом, сейчас скажи, что случилось. — Майк подал на развод. — Что? Он что, с ума сошел? — Нет, нормальный как никогда. — Ничего не понимаю! Другая женщина? — Думаю, что нет, хотя кто его знает… — Господи, ты можешь нормально объяснить, что произошло? — Я беременна. — Ну и прекрасно! Поздравляю вас! Так в чем дело? Не от него? —  С  ума сошла! Конечно, от  него! Просто он этого ребенка не хочет. — Идиот! Он сам тебе об этом сказал? —  Конечно, сам. Хотя с  него станется, он мог  бы и  через адвоката до  меня донести это свое нежелание. Просто сказал: «Либо я, либо ребенок». — А ты? — Я выбрала ребенка. — И правильно сделала. — Легко сказать! — А что он? — Выставил меня из дома. Хелен потеряла дар речи. Она смотрела на подругу, не понимая, серьезно она говорит или шутит так глупо. — Что значит выставил? —  Снял мне квартиру, перевез вещи, прислал ключ, поменял замки в  своем доме. Мне ни слова. Узнала об  этом неделю назад. Сегодня позвонил адвокат, сказал, что Майк подал на развод.

— Вот ведь сукин сын! Лесли только кивнула головой. Чай, который она налила, давно уже остыл. Лесли сидела, обхватив чашку руками и  вглядываясь в нее так, как будто могла прочитать в ней ответы на мучившие ее вопросы. Хелен встала и  молча начала мерить шагами свой небольшой кабинет. — У тебя есть адвокат? — спросила она. — Нет. —  Зато у  меня есть! Отличный мужик! Очень помог мне с последним разводом. У  Хелен за  плечами было уже три брака и  два очень удачных развода, которые обеспечили ее собственным жильем и некоторым количеством средств, позволяющих если не  совсем жить в  свое удовольствие, то хотя  бы не  полностью материально зависеть от текущего мужа. — Я ему сейчас позвоню, скажу, что ты к нему приедешь. Когда у  тебя эфир? В  два? Ну, значит, в  четыре ты можешь быть у  него. И никаких разговоров! Без него никаких бумаг не подписывай! Мы еще снимем с  твоего Майка последние штаны и  голым пустим в Африку! Лесли попыталась улыбнуться. — Как ты это себе представляешь? — Это не твоя забота. Я же говорю тебе, отличный мужик, хотя и дорогой. Но после его работы ты все равно останешься в плюсе. Все, звоню ему, а  ты иди работай, а  то уже месяц мышей не ловишь! Адвокат оказался небольшого роста толстячком, улыбчивым, контактным и  располагающим к  откровенному общению. Когда Лесли вошла в  комнату, он встал из-за стола и  направился ей навстречу, как будто она была его старой знакомой, по которой он соскучился. —  Дорогая миссис Стюарт,  — сказал он,  — Хелен так много о вас рассказывала! Рад, нет, просто счастлив нашей встрече! —  Я тоже рада, что мы встретились, хотя, по  правде, предпочла бы не иметь для этого повода, — сказала Лесли.

Адвокат захохотал, но потом вдруг стал совершенно серьезным. — Присаживайтесь, — он показал на кресло около журнального стола, а сам сел рядом. — Вам надо многое мне рассказать. — Задавайте вопросы, я постараюсь ответить, — сказала Лесли и села, приготовившись к неприятному разговору. — Как вы понимаете, миссис Стюарт… — начал адвокат. — Можно просто Лесли. Нам ведь придется хорошо узнать друг друга, так что лучше обойтись без таких формальностей. — Да, пожалуй, так действительно лучше. Тогда я просто Билл. Она кивнула. —  Лесли, меня не  будут интересовать подробности вашей с  мужем личной жизни. Только деньги. Вы имели раздельные счета? — Да. У каждого был свой. — Как вы распоряжались своими деньгами? Увидев ее непонимающий взгляд, он пояснил: — Ну, кто за что обычно платил? —  Он платил за  ипотеку, я за  еду, за  электричество, билеты покупала, страховку, ну, вообще, так, по мелочи. — А за что еще платил ваш муж? — Он оплачивал членство в гольф-клубе. — И все? —  Ну, платил наверняка за  что-нибудь, когда ездил в командировки. — А в ресторане, в кафе? — Обычно платила я. — За бензин? — Каждый за свою. — А если едете куда-то вместе? — Обычно я. — А почему? — Ну, не знаю. Так повелось. Лесли действительно не  понимала, как получилось, что за  все так называемые мелочи всегда платила она. — Моя дорогая Лесли, — сказал Билл. — Я, конечно, слышал, что любовь бывает слепа, но никогда не думал, что настолько. Вы

ведь понимаете, что все эти годы ваш муж просто вас использовал? Лесли опустила голову. Слезы потекли по  щекам, она закрыла лицо руками. —  Не  надо, детка, мы все из  него вытрясем. И  вы должны радоваться, что прожили с  ним всего пять лет, а  не  угробили на  него всю свою жизнь. Так ведь тоже бывает, поверьте моему опыту. Придя домой, она не  раздеваясь упала на  кровать. Но  слез больше не  было. Она пыталась понять, как могла она так ошибиться, когда она должна была разглядеть реального человека за той маской, которую он носил все эти годы. Она лежала без сна и вспоминала, вспоминала… *** Ноябрь 1994 г. — сентябрь 1996 г. Они встретились на  вечеринке, которую устраивала их радиостанция в  честь Дня благодарения. Лесли только недавно устроилась туда на  работу, переехав в  Бостон, никого в  городе, кроме новых коллег, не  знала. Когда вошел Майк, она сразу обратила на  него внимание. Он был невероятно, как-то по- голливудски красив. Но  не  только это. Было еще что-то, что принято называть харизмой,  — он притягивал к  себе внимание, был центром любой компании, к  которой  бы он ни подходил, свободно перемещаясь по  залу. Он пришел с  какой-то девушкой, но  она очень скоро испарилась, и  это его совершенно не  волновало. Он шутил, переходя от  одной группы людей к другой, пил вино, ел закуски, делал комплименты девушкам. Лесли тогда спросила у коллеги, кто этот молодой человек. «Он из рекламы, — был ответ, — из агентства, которое размещает у нас рекламу». Он подошел к  ним, они поговорили о  чем-то малозначительном, потом он спросил, где она училась. Тут  же нашлись какие-то общие знакомые, разговор стал более интересный, он был умен и  эрудирован, удачно шутил. Когда она

собралась уходить, они вышли вместе, он подбросил ее на  своей машине до  дома, а  на  следующий день ждал у  подъезда радиостанции. Лесли не  была красавицей, но  была вполне симпатичная, с  прекрасной спортивной фигурой, высокого роста. Она имела успех у  мужчин, но  никаких серьезных увлечений в  ее жизни еще не  было. Во  всяком случае, такого крутого парня она еще не  встречала. Он красиво ухаживал, и  ничего удивительного, что через неделю она переехала к нему в его собственную, не съемную, квартиру. Они очень много в  то время работали. Обоим нужно было пройти большой путь для того, чтобы взобраться и  закрепиться на  более высоких ступеньках служебной лестницы. Ему было уже двадцать восемь, и  он многого добился, но  впереди маячили прекрасные перспективы партнерства, и  Майк делал все, чтобы это стало реальностью. Лесли было двадцать три, она только начала работать после окончания факультета журналистики, и работа на радиостанции ей нравилась. Она готовила информацию для коллег, редактировала чужие тексты, писала свои и  даже озвучивала некоторые из  них сама. Все это было новым, интересным, она засиживалась допоздна, и  если  бы они не  жили вместе, то им и  встретиться было бы некогда. Если дни были посвящены работе, то ночи оставались для любви. Он был неутомим: если она приходила слишком поздно, когда он уже спал, то он мог разбудить ее утром, оставив потом досыпать, блаженно улыбаясь и  жмурясь, как сытая кошка. Быта в виде готовки-стирки-уборки в их жизни практически не было — приходящая раз в  неделю уборщица оставляла после себя идеальную чистоту в  квартире, поглаженное постельное белье и  другую стирку. Продукты покупала Лесли, заехав пару раз в неделю в супермаркет после работы. Так повелось с тех пор, когда они еще только начинали жить вместе и  ей хотелось внести свой вклад в их совместное счастье. Потом это вошло в привычку. Лесли знала супермаркет недалеко от его (их) дома как свои пять пальцев. Ей хватало четверти часа, чтобы обойти его весь по  заранее

отработанному маршруту и  прихватить с  полок все необходимое, тем более что Майк оказался на  редкость нетребовательным в  еде и  готов был есть один и  тот  же салат и  курицу (индейку, рыбу  — ненужное зачеркнуть) каждый день. Красного мяса он не  ел, мучного и сладкого тоже. Утром пил кофе, съедал овсяные хлопья с  обезжиренным молоком или йогуртом, кусок сыра и  тарелку фруктов, выпивал горсть витаминов и убегал на работу. Утверждал, что на таком завтраке доживает до ланча без проблем. Лесли было странно, как такой крупный молодой мужчина может обходиться столь малым количеством еды, но  видя, что это не  вредит ни его внешнему виду, ни потенции, успокоилась. Более того, и  сама привыкла к  овощным салатам, сваренной на  пару курице и  рыбе, хотя иногда ее организму требовалось что-нибудь вредное типа хот-дога с  горчицей или курицы гриль, от  которой на  бумажной тарелке оставалась лужица жира. Такие праздники непослушания она позволяла себе только тогда, когда Майк уезжал в  командировки. В  этом ее одиноком обжорстве было что-то греховное, как будто она изменяла ему со  своей любимой едой. После этого оставалось чувство сытости и  вины  — она иногда не могла себе в этом отказать, но никогда не призналась бы в этом Майку. Они жили вместе уже месяцев восемь, когда она поняла, что беременна. Несколько дней думала, говорить  ли об  этом Майку, но потом решила, что это не его проблемы. Она знала, что сейчас, когда они так заняты каждый своей карьерой, о ребенке не может быть и речи. Когда они только начали встречаться, то уговорились, что она будет предохраняться, да она, собственно, и  предохранялась и  сама не  понимает, почему все-таки забеременела. Но  работа была не  единственной причиной неизбежности аборта. Лесли очень любила Майка и  совсем не  хотела вынуждать его жениться на  ней из-за ребенка. Она хотела, чтобы он сам захотел этого так  же, как она, мечтавшая стать его женой. Она сделала аборт, так и  не  сказав Майку о ребенке. К счастью, все прошло без осложнений. В  этом ее безоблачном счастье одно облачко все-таки присутствовало. Майка не  приняла ее семья. Правда, надо отдать

ему должное, он ничего и не сделал, чтобы завоевать их симпатию. Лесли была младшей дочерью в  семье довольно успешного адвоката, специализирующегося на  корпоративном праве. У  нее была сестра Эмили на  два года старше ее, уже замужняя, с  двумя мальчишками-близнецами. Сестра вышла замуж, едва дождавшись совершеннолетия, когда была уже на  третьем месяце беременности, чем страшно шокировала их мать, женщину очень строгих правил. Муж Эмили, военный моряк, ее обожал. Он женился  бы на  ней и  раньше, когда она только окончила школу, но  мама сказала, что это будет только через ее труп, и  молодые отступили. Даже отец, который всегда поддерживал своих любимых девочек, оказался бессилен. Зато теперь бабушка не  чаяла души во  внуках, всячески помогала и  поддерживала Эмили. Родители и  Эмили с  мужем и  детьми жили в  Норфолке, штат Вирджиния, откуда Лесли сначала уехала в  Филадельфию, когда поступила в  Университет Пенсильвании, а  потом в  Бостон, где нашла работу на радиостанции после его окончания. Во  время учебы она регулярно перезванивалась с  родителями и  с  сестрой, приезжала на  каникулы. Переехав к  Майку, она сначала не  хотела никого посвящать в  их взаимоотношения, так как сама не очень понимала, насколько серьезными и долгими они будут. Но  через несколько недель все-таки рассказала сестре, что встретила молодого человека, с  которым все серьезно, что они живут вместе, а  Эмили, естественно, передала родителям. Мама, конечно, заволновалась, хотя ее младшей дочери было уже почти двадцать четыре, она давно жила самостоятельно и  вполне могла позаботиться о  себе. Родители позвонили дочери и  сказали, что прилетят в Бостон на пару дней. Цель их визита была очевидна — познакомиться с  бойфрендом дочери, но  когда Лесли сказала об этом Майку, то он отказался с ними встречаться. Сначала он сослался на  какие-то дела, но  когда Лесли стала настаивать, то он сказал ей, что просто не готов к этому. «Детка, — сказал он,  — я люблю тебя, но  я не  знаю, что я должен говорить твоим родителям по  этому поводу. Они приедут, чтобы получить какие-то гарантии, а  я их дать пока не  могу. Пообщайся с  ними сама, скажи, что у  нас все отлично, но  мы еще не  обсуждали

будущее. Когда что-нибудь решим, то они узнают об  этом первыми». Лесли пришлось именно так и  сделать, что обескуражило и  даже оскорбило ее мать, а  отец помрачнел, к  претензиям матери не  добавил ни слова, но, прощаясь с  Лесли, сказал ей: «Я надеюсь, девочка, что ты знаешь, что делаешь». С тех пор в их отношениях появилась какая-то напряженность. Выбирая темы для разговора, Лесли старалась не  упоминать Майка, родители же, в свою очередь, ничего не спрашивали о нем, как будто его и не существовало. Разговор крутился вокруг работы, настроения и  здоровья Лесли, погоды и  очень быстро сходил на  нет. Постепенно это вошло в  привычку, и  Лесли чувствовала, что нити, связывающие ее с  семьей, становятся все тоньше и  тоньше. «Наверно, так и  должно быть,  — думала она.  — Я взрослею, у меня появляются свои интересы» Но все равно мысль об  этом вызывала душевную боль, которую не  удавалось унять никакими разумными доводами. Они жили с  Майком уже почти два года вместе и  были довольны и  друг другом, и  тем образом жизни, который у  них сложился. За  это время Майка дважды повышали по  службе, он благодаря своему уму и  умению заводить нужные знакомства приводил фирме хороших клиентов, что серьезно увеличивало его премиальные. Лесли тоже многому научилась, у нее были уже свои передачи, которые она и  готовила, и  вела самостоятельно, правда, еще не  очень большие и  не  в  самое рейтинговое время. Но  прогресс был налицо, а  главное, работа за  эти годы ее не  разочаровала, не  приелась. Лесли понимала, что нашла дело по  душе, что в  нем есть возможность что-то придумывать, делать новое. Для нее это было даже важнее материального вознаграждения, хотя Майк и ругал ее за это, говоря, что надо научиться себя дорого продавать, иначе так и  останешься на  обочине. Она кивала головой, но  продолжала делать только то, что ей было интересно. Она отказалась от  предложения перейти в  другой отдел на  более высокую должность, так как тематика, которой ей предложили

заниматься, ей не  очень нравилась. Майк ворчал, но  в  ее дела не вмешивался, как и она в его. Отпраздновать тридцатилетие Майка они решили в Лас-Вегасе. Она заказала номер в  отеле и  купила билеты на  модное цирковое шоу, о  котором много писали в  прессе. Это был ее подарок, который пришелся им обоим очень по  вкусу. Гостиница была шикарная, представление потрясающее. Оба веселились от  души, особенно когда Майку удалось выиграть пару раз в  рулетку, поставив сначала на красное, а потом на черное. Выйдя из казино, они пошли вдоль улица, залитой огнями. Все казалось совершенно нереальным: эти огни, этот выигрыш. — А не пожениться ли нам, — предложил Майк. — А давай, почему нет, — ответила Лесли. Они зашли в  круглосуточную часовню прямо в  их отеле и  сказали, что хотели  бы пожениться прямо сейчас. Но  у  них не  было разрешения вступление в  брак. Лесли сказала: «Ну и  бог с  ним, пойдем спать!» Но  Майк уже завелся, затолкал ее в  такси, и  через час они имели это разрешение на  руках. Это было очень в  стиле Майка: если он ставил перед собой цель, то не  успокаивался, пока не  добивался своего. Потом отправились выбирать свадебные наряды, так как идея была использовать красное и  черное, те цвета, которые принесли ему сегодня удачу. В  результате Майк был в  черном костюме с  красной розой в  петлице, а  Лесли  — в  ярко-красном платье с  ниткой каких-то длинных черных бус на  шее. Смотрелись оба очень впечатляюще. В Бостон они вернулись в качестве мистера и миссис Стюарт. Скоропалительный брак Лесли, без свидетелей и  нормальной свадебной церемонии, стал последней каплей в  ее взаимоотношениях с семьей. Мать не разговаривала с ней полгода, да и  потом старалась не  общаться, сестра назвала ее идиоткой, и  только папа периодически звонил, рассказывал семейные новости и, убедившись, что дочь здорова, пропадал на  несколько недель до следующего звонка. ***

Октябрь 1996 г. — март 2000 г. Ее жизнь в  качестве замужней женщины практически не  изменилась. Они по-прежнему много работали, выходные проводили, занимаясь спортом: он шел играть в  гольф, она  — в  спортзал. Зимой обязательно брали неделю и  ехали кататься на  лыжах. Из-за этих лыж и  произошел ее окончательный разрыв с сестрой. Позвонила мама, что само по  себе было необычным, так как они в  последнее время практически не  перезванивались. Она сказала, что Эмили месяц назад родила девочку. Лесли даже не знала, что сестра беременна. Она искренне порадовалась за нее, так как знала, что Эмили после двух сыновей очень хотела дочку. —  В  конце следующей недели будут крестины,  — сказала мама. — Мы ждем тебя. — Конечно, я приеду, — пообещала Лесли. Когда Майк узнал, что она собирается к родителям вместо того, чтобы ехать с ним кататься на лыжах, то рассердился не на шутку. — Мы так всегда ждем этого зимнего отпуска, а ты собираешься все испортить из-за каких-то дурацких крестин?  — сказал он, и  выражение его лица было не  огорченным, а  злым и  очень жестким. Он два дня с  Лесли не  разговаривал, а  на  третий день она позвонила матери и сказала, что у нее срочная командировка и она никак не  сможет приехать на  церемонию. Мать ответила, что ничего иного и  не  ждала, и  положила трубку. Практически сразу после этого позвонила сама Эмили. — Лесли, если ты считаешь, что я поверю в твою мифическую командировку,  — начала она без «здрасьте» и  без какого-либо вступления, — то ты совсем меня считаешь дурой. И очень зря. Я все поняла, можешь не оправдываться. Тебе важнее твои дурацкие дела, твоя дурацкая, никому не  нужная работа, твой так называемый муж (она делала особый упор на  слово «твой»). Ну и не приезжай! Просто врать не надо, так прямо и скажи. Неизвестно, что задело Лесли больше всего: то  ли выражение «никому не  нужная работа», то  ли определение «так называемый

муж», — но рассердилась она всерьез. —  Если хочешь знать, то мои дела и  мой муж для меня действительно важнее, как  бы ты их ни  определяла. Я вообще не понимаю, какое право ты имеешь считать, что твои дела важнее моих и твой муж лучше только потому, что на вашу с ним свадьбу родители угрохали целое состояние. Что касается дел, то чем таким важным ты вообще занимаешься? Деторождением? Думаешь, этого достаточно? Думаешь, это кому-нибудь, кроме тебя, интересно? С тобой уже сейчас ни о чем, кроме детей, поговорить нельзя. Если так пойдет и дальше, то ты не будешь скоро интересна ни собственному мужу, ни собственным детям. —  Если тебе не  о  чем со  мной разговаривать, то больше мне и не звони, — сказала Эмили. — И не собираюсь, — ответила Лесли. В общем, поговорили. Долго Лесли не  могла успокоиться, прокручивая в  голове этот разговор. Может, она все-таки была не  права? На  самом деле она не  считала, что быть домохозяйкой так уж плохо. Перед глазами была их мать и масса ее знакомых, которые ни одного дня в своей жизни не  ходили на  службу. Нельзя сказать, что они были высокоинтеллектуальными женщинами, но  глупыми их тоже назвать было нельзя. Эмили тоже была совсем не  глупой. Она прекрасно училась в школе, рисовала, играла на фортепьяно. Не ее вина, что, увидев своего будущего мужа, Стивена, на  школьном вечере в  форме морского офицера, она влюбилась в  него без памяти, а почти сразу же после свадьбы стала матерью сразу двоих детей, поставивших крест на  любой карьере, во  всяком случае, на ближайшие лет пятнадцать. Но если Лесли готова принять такую жизнь старшей сестры, то почему же та столь уничижительно отзывается о ее? А может быть, ее жизнь действительно ничего не стоит, думала Лесли. Ведь умри она сейчас, что останется от нее? Только записи ее голоса в архивах радиостанции. Да и  те, скорее всего, никто переслушивать не  будет, честно призналась себе Лесли. Эта неприятная мысль долго не давала ей покоя, и отпуск, из-за которого произошла вся эта ссора, не  доставил ей никакого удовольствия.

Но  по  возвращении текучка опять заслонила в  ее сознании все те серьезные вопросы, на  которые ей хотелось, но  так и  не  удалось найти ответ. Однажды за  ланчем Хелен спросила Лесли, хорошо  ли она разбирается в современном искусстве. — Вообще не разбираюсь. А тебе зачем? —  Вот думаю, что надо нам сделать регулярную передачу про искусство, про выставки. Займешься? — Да я же сказала тебе, что ничего в этом не понимаю. Кстати, мне часто это не нравится, всякие там инсталляции… —  А  я и  не  прошу, чтобы ты все хвалила. Но  собрать разные мнения на  этот счет, столкнуть сторонников и  противников, дать информацию о  разных направлениях, биографии художников… Это-то мы можем? — Можем, конечно, но будет ли это интересно? — Смотря как сделаешь, — сказала Хелен. — Давай, попробуй, напиши мне свои предложения. Лесли подумала, что можно попробовать, стала ездить на  различные художественные мероприятия, но  очень быстро поняла, что ей не хватает знаний. Пришлось много работать, брать целые курсы в  художественных колледжах по  истории искусства, чтобы хоть что-то начать понимать в  этой совершенно новой для себя сфере. Постепенно эта тематика ее увлекла, передачи, которые она делала, имели успех, радиослушатели звонили, задавали вопросы, вступали с  ней в  спор. Если радиослушатель говорил ей, что современное искусство  — это не искусство вовсе, то ей приходилось выступать в  качестве адвоката, искать аргументы в  пользу художников, хотя в  душе она часто была согласна со слушателем. Постепенно Лесли стала понимать, глядя на работу художника или скульптора, стоит ли за ней реальное чувство или только поиск новой интересной формы. Она ничего не  имела против новых форм, но  такие работы ее не  трогали. Она могла их описывать, сравнивать их стиль со стилем других художников, но если в работе не  чувствовалось настроения, чувства, то ей становилось скучно.

Но  были и  обратные случаи, когда она могла описывать картину бесконечно, так как отлично понимала, и что хотел сказать автор, и как он этого добивался. Майк сначала отнесся к  этому ее увлечению скептически, тем более что жена стала пропадать в  библиотеках, ходить на  лекции, дома появлялась поздно. Но  когда один из  его коллег сказал ему: «Вчера слушал твою жену по радио, очень интересно рассказывала про выставку, даже решил сходить», — он перестал к ней цепляться и  упрекать, что она мало внимания уделяет дому. Ведь успешная жена — лучшая реклама для мужчины! *** Апрель 2000 г. Этот апрель выдался на  редкость напряженным  — было много вернисажей и  в  Бостоне, и  в  Нью-Йорке. Ей теперь часто присылали личные приглашения владельцы галерей, она становилась своей в этом художественном мире. Да и других работ было много, поэтому она не сразу сообразила, что у нее случилась задержка. «Только этого не  хватало»,  — подумала Лесли, но  дела опять отвлекли ее, и она спохватилась только через пару дней. Мысль о  возможной беременности не  давала ей сосредоточиться на  делах, но  прямо с  работы она улетела в  Нью- Йорк, где должна была встретиться с  одним из  художников, о  котором собиралась сделать большую передачу. Вечером в  гостинице, освободившись от  дневной суеты, она сделала тест на  беременность и  убедилась, что ее опасения не  напрасны. «Чертовски не  вовремя!»  — подумала она, но, лежа без сна, стала обдумывать случившееся. А  почему, собственно говоря, не вовремя? Она замужем, они с мужем любят друг друга, они оба хорошо зарабатывают, у них есть дом. Ей уже двадцать восемь лет, самое время подумать о  ребенке. Конечно, она понимала, что с  работой ей придется притормозить, но  ведь не  навсегда. Они

возьмут ребенку няню, и  она сможет продолжать работать, пусть и не так интенсивно. Лесли не  была особенно чадолюбивой. Когда родились ее племянники, они были такими маленькими, что страшно было к  ним подходить, не  то что в  руки брать. Очень скоро она уехала в  Филадельфию и  видела, как они растут, только когда приезжала на  каникулы. Парни были смышленые, славные, но  привязаться к  ним она не  успевала, слишком на  короткое время приезжала. Здесь, в Бостоне, у нее не было близких друзей, у которых были бы маленькие дети. Те супружеские пары, с  которыми они с  Майком общались, имели в доме нянь и домработниц, которые приводили к  гостям хорошо одетых и  причесанных малышей, чтобы их родители могли похвастаться ими перед приятелями, а  потом уводили их в  детские. Такие дети не  вызывали в  Лесли никаких эмоций, ни отрицательных, ни положительных. Поэтому теперь она пыталась представить себя матерью, Майка отцом, но это были какие-то чисто теоретические рассуждения. Она лежала с  закрытыми глазами, пытаясь заснуть, и  вдруг вспомнила одну картину, которую видела не  очень давно на выставке и которая ей тогда очень понравилась. На картине был изображен луг во  время весеннего цветения. Цветы уходили к  горизонту, превращаясь в  разноцветные точки и  мазки. На  переднем плане была изображена сидящая молодая женщина. Она сидела спиной к  зрителю, светлые волосы опускались ей на плечи, легкий ветерок эти волосы шевелил, обнажив одно плечо и шею, освещенные солнцем. Женщина протянула руки к ребенку, который стоял в паре метров от нее в высокой траве и цветах. Он был такой маленький, что цветы доходили ему до  пояса. Он пытался шагнуть к  ней, но  пока еще боялся. Казалось, что он качается от  ветра и  если ветер дунет сильнее, то ребенок упадет. Ребенок стоял спиной к  солнцу, по  его личику скользили тени. Лица женщины вообще не  было видно. Это были условная женщина и  условный ребенок, но  между ними была безусловная любовь, и  художнику удалось это мастерски передать. Картина называлась «Первые шаги». Почему-то сейчас Лесли вспомнила эту картину во всех подробностях, и ей безумно захотелось попасть

на  этот луг, вдохнуть аромат этих трав и  почувствовать то, что чувствует эта женщина. Она решила, что родит этого ребенка и будет так же любить его, и, может быть, тогда это незамутненное чувство счастья, которое исходило от картины, тоже поселится в ее сердце. Лесли и  не  думала, что Майк сильно обрадуется, узнав о  ее беременности, но  то, что она услышала от  него, было просто ужасным. —  Какая еще беременность, какой ребенок?  — сказал он.  — Мне не нужен никакой ребенок! — Что значит не нужен, когда он уже есть? — Глупости. Сегодня есть, завтра нет. —  О  чем ты?  — Лесли была разочарована. Ей так хотелось, чтобы Майк обрадовался, хотя понимала, что шансов на это мало. — Об аборте, конечно. — Я не собираюсь делать аборт. Только не в этот раз. —  Что значит не  собираешься? Ребенок  — дело коллективное. Я, как член этого коллектива, категорически против,  — Майк попытался обратить все в шутку. — А я за! Я хочу этого ребенка! —  Нет, не  хочешь. Ты просто не  понимаешь, о  чем говоришь. Ты хочешь разрушить нашу жизнь? — Господи! Ну почему разрушить? Что плохого в том, что я хочу родить тебе ребенка? — Мне не нужно, чтобы ты рожала мне детей. Мне прекрасно живется и  без детей. Да и  тебе тоже. Как  же твоя работа? Ты ведь так ею дорожишь. — Я рожу ребенка, найму няню и буду продолжать работать. — Уверена, что у тебя на это денег хватит? — Не у меня, а у нас. Мы оба нормально зарабатываем. —  Нет уж, дорогая, я не  собираюсь никак участвовать в  этих твоих авантюрах. —  Это ты нашего ребенка называешь авантюрой?  — Лесли просто не верила своим ушам. — Ты что, с ума сошел? — Понимай как хочешь. Я тебе все сказал.

Майк встал из-за стола, взял свою тарелку, отнес ее к  мойке и  демонстративно в  полном молчании вымыл ее, что он делал только тогда, когда хотел ей показать, что не  нуждается в  ней, не  собирается общаться дальше, в  общем, когда они сильно ссорились. Лесли поняла, что на сегодня их общение закончилось, убрала со  стола остатки ужина и, уйдя в  гостевую комнату, которая служила ей кабинетом, закрыла за собой дверь. Утром он не  ответил на  ее приветствие, молча позавтракал и  уехал на  работу. Вечером молчание было таким звенящим, что Лесли хотелось заткнуть уши, чтобы не  слышать этой тишины. Дело принимало серьезный оборот. Так надолго они еще никогда не ссорились. Все ее попытки завязать с ним разговор натыкались на  его ледяной взгляд. Лесли даже попробовала главное женское оружие  — слезы, но  и  это не  помогло: Майк не  стал ее утешать, а ушел в спальню и включил там телевизор. Из-за закрытой двери до  нее доносились какие-то взрывы, крики, отлично гармонировавшие с  ее внутренним состоянием. Лесли ушла в кабинет, легла на диван и закрыла голову подушкой, чтобы всего этого не слышать. «Может быть, действительно сделать аборт»,  — думала она. Но ее внутренний голос подсказывал, что если она уступит Майку, пойдет у него на поводу, то ее жизнь уже никогда не будет прежней. Ей всегда придется делать только то, что он хочет, поступаясь своими интересами. Готова ли она к такой жизни ради того, чтобы Майк был рядом? — Нет, — сказала она себе — я хочу его удержать, но не любой ценой. Я не могу позволить ему вытирать об меня ноги. Даже если мне придется всю оставшуюся жизнь жить без него. Она любила Майка, она знала, что любит его, но  в  эти дни Лесли стало казаться, что она живет в  одном доме с  совершенно незнакомым человеком  — холодным и  эгоистичным. Она ходила на  работу, старалась выполнять свои обязанности, но  внутри все было завязано тугим узлом. Будни давались ей с огромным трудом, а  выходные были еще хуже. Лесли надеялась, что Майк наконец привыкнет к  мысли о  ребенке, поговорит с  ней, разрешит его

оставить и  все будет по-старому. Но  Майк продолжал молчать, после завтрака уходил либо на работу, либо в гольф-клуб, если это был выходной, обедать не приходил, возвращался только вечером, красивый и  спокойный, как всегда, не  глядя на  нее, наливал себе бокал вина и уходил в спальню не обернувшись. За две недели такой жизни Лесли извелась, похудела, нервы ее были на пределе: она плохо спала, все время плакала, не выпускала из  рук телефона, боясь пропустить его звонок. Он не  звонил. В  результате она потеряла этот злосчастный телефон, просто забыла где-то и так и не нашла. Она с огромным трудом заставляла себя работать, уже отменила пару встреч, просто была не в состоянии к ним подготовиться. Во вторник после ланча к ней в комнату заглянула секретарша и  принесла пакет из  плотной бумаги, на  котором было написано только ее имя и номер кабинета. — Это просили вам передать, — сказала она. — От кого? — Не знаю. Курьер оставил внизу на ресепшене. Лесли вскрыла конверт. В нем лежал ключ и записка. «Думаю, что в нашем браке возникли неразрешимые противоречия. Я снял для тебя квартиру, за  первый месяц заплатил. Будь сегодня по  указанному адресу после семи часов, тебе привезут твои вещи. Домой не приходи, замки я поменял». Даже подписи не было. На ключе была бирка с адресом. Вечером Лесли молча смотрела, как грузчики носят из фургона фирменные упаковочные коробки и  складывают их в  гостиной. Коробок было много, некоторые, видимо, тяжелые. Значит, там были ее книги. Ну что  ж, добро пожаловать в  новую жизнь, Лесли Стюарт, будущая мать-одиночка! ***

Май 2000 г. После звонка адвоката Майка, а  особенно после ее собственного похода к своему адвокату Лесли стало немного легче. Она перестала ждать, что вот вдруг все изменится, Майк позвонит, будет просить прощения и  жизнь вернется в  старое русло. Она поняла, что ничего уже не исправить, надо попытаться привыкнуть к  этой новой реальности. Но  это было легче решить, чем сделать. Она никогда раньше не  жила одна, если только не  считать тот короткий промежуток между ее приездом в  Бостон и  переездом к  Майку. Приходя в  пустую квартиру, она не  раздеваясь ложилась на  диван и  долго лежала, глядя в  пустоту. Не  было желания ни готовить, ни даже вещи разобрать. Они так и  лежали в  коробках, и  утром она вытаскивала какую-нибудь свежую кофточку, наскоро ее гладила, а  вечером бросала в  ту  же коробку. Понятно, что долго так продолжаться не могло, но Лесли пока не  находила в  себе душевные силы нормально организовать свой быт. Питалась она только сосисками, запивая их питьевым йогуртом. Ни фруктов, ни овощей не  покупала, так как эти продукты олицетворяли для нее нормальную жизнь, к которой она пока не была готова. Работа для нее была отдушиной, она постаралась наверстать все, что не смогла сделать за предыдущий месяц, и частично ей это удалось. Но, слушая свои последние эфиры, она понимала, что голос звучит напряженно, пропала легкость, с  которой она общалась с собеседниками и слушателями. Ту боль, которая в ней сидела как заноза, трудно было так быстро выбросить из  головы. Лесли даже подумывала, не  сходить  ли ей к  психологу, но  потом решила, что справится сама. Постарается справиться. Однажды, выйдя утром из  дома, она увидела, что ее машина зажата довольно большим джипом, припаркованным так, что его капот стоял практически вплотную, не  давая ей возможности маневра. К счастью, на лобовом стекле джипа она нашла записку: «Если моя машина вам мешает, позвоните по  телефону…» Далее шел номер телефона. Лесли набрала номер, надеясь, что хозяин этой злосчастной машины действительно дома, иначе ей

никак не успеть на работу. Мужской голос ответил: «Да, простите, пожалуйста, сейчас прибегу»,  — и  через минуту из  ее подъезда выбежал мужчина в тапках на босу ногу и направился в ее сторону. — Простите еще раз, просто какой-то кретин занял мое место, вот и пришлось втискиваться. У Лесли не было времени выслушивать извинения, она махнула рукой  — мол, все нормально, проехали,  — села за  руль, и  как только джип освободил ей выезд, умчалась, надеясь, что трафик позволит добраться вовремя. За  последние несколько недель это был один из  немногих контактов с  людьми, не  связанный с  ее служебными обязанностями. Еще одним контактом был ее поход к врачу по поводу беременности. Чувствовала она себя нормально, во  всяком случае в  физическом плане. Вернее сказать, она практически ничего не чувствовала. Иногда она даже забывала, что беременна. О ребенке она больше не думала, решив раз и навсегда, что пусть все будет как будет, но  никакого душевного подъема от  предстоящего материнства не  испытывала. Она вообще жила так, как будто кто-то выключил внутри нее свет. Доктор внимательно осмотрел ее, сказал, что все идет нормально, но  нужно меньше работать, больше гулять и  есть побольше витаминов. Лесли вышла от врача, зашла в супермаркет, купила килограмм яблок, решив, что одну из  рекомендаций доктора она уже выполнила. Эфир в  субботу был только ближе к  вечеру, поэтому Лесли решила выспаться, но утром проснулась оттого, что кто-то трогал ее за плечо. Ей даже показалось, что это Майк, что все нормально, это он дотрагивается до нее, чтобы разбудить и заняться любовью, но  потом вспомнила, что произошло, и  в  страхе села на  кровати. Рядом с  ней сидел большой серый кот с  зелеными глазами и протягивал к ней лапу. Можно было бы подумать, что этот кот ей приснился, но  солнце заливало комнату, и  кот был совершенно реальным, мягким и  теплым. Увидев, что Лесли проснулась, он спрыгнул с  кровати и, высоко подняв хвост, решительной походкой двинулся в кухню. Когда она пришла, то увидела, что он обтирает мордочкой все углы холодильника, как это всегда делают

кошки, чтобы пометить свою территорию. Кот и  ее на  всякий случай пометил, потершись боком, а  потом пободав ее ноги головой. Лесли открыла холодильник и  достала оттуда сосиски  — свою практически единственную еду. Нарезала сосиску, положила на  блюдце. Кот заурчал, как закипающий чайник, и  принялся за еду так, как будто его год никто не кормил. Сосиска мгновенно была съедена, кот обошел вокруг миски, убедился, что все съел, и  опять отправился к  холодильнику, оборачиваясь к  Лесли и  проверяя, поняла  ли она, что он от  нее хочет. После второй съеденной сосиски Лесли взяла это наглое животное на  руки и прижала к себе. — Ну и что мне с тобой теперь делать? — спросила она. Кот замурлыкал, давая понять, что он благодарен и  вполне удовлетворен. Но когда она отпустила его с рук, опять отправился к холодильнику. —  Ну уж нет, дорогуша, ты так лопнешь, да и  мне тоже надо хоть что-то оставить, — сказала ему Лесли. Кот важно прошелся по  кухне, потом зашел в  спальню, запрыгнул на  кровать, потоптался на  ней, сделал круг вокруг собственной оси и  улегся поверх одеяла, свернувшись мягким серым клубком. Эта картина напомнила Лесли ее детство, в  котором в  их доме всегда были кошки, а  в  доме бабушки с  дедушкой еще и  собаки. Они были полноправными членами семьи, они с  сестрой в  детстве их тискали, таскали на  руках, и  Лесли вдруг почувствовала, как соскучилась по  этому тактильному ощущению. «Пусть спит, — подумала она. — Потом решу, что с ним делать». Она прошла на  кухню, выпила йогурт, съела яблоко. Впервые за последние недели пожалела, что в доме нет ни кофе, ни булочек. Решила попозже съездить в  магазин и  купить нормальной еды. Но для магазина было еще слишком рано, и Лесли решила наконец разобрать коробки с  вещами. Может быть, из-за солнца, ярко светившего в окна, но работа пошла вполне споро. Она доставала одежду из коробки и, если та не требовала стирки, вешала в шкаф. Скоро на полу собралась уже довольно внушительная гора вещей,

которые надо было постирать или почистить. «Будет чем заняться в выходной», — подумала Лесли. Дом начинал просыпаться. Во дворе детский голос звал какого- то Адама, который, видимо, еще спал и не откликался. А голос все звал и звал, и тогда Лесли сообразила, что Адам — это, возможно, ее утренний гость. Она вышла на  балкон. По  внутреннему двору, образованному комплексом однотипных домов, ходил мальчик лет шести и звал своего Адама. — Послушай, — крикнула Лесли, — ты не кота ищешь? Мальчик поднял голову, подошел поближе к балкону и кивнул. — Поднимайся ко мне, твой кот у меня, — сказала ему Лесли. — Квартира номер шесть. Ребенок просиял и побежал к входной двери. — Как он у тебя оказался? — спросил он, когда Лесли открыла ему дверь. — Я сама не знаю. Открываю утром глаза, а он сидит. — Он, наверно, по балкону пришел, — сказал мальчик. — У нас балконы рядом. — Может, и по балкону. Забирай, он спит на  моей кровати, — показала она на дверь в спальню. Мальчик прошел в  спальню, сгреб спящего и не сопротивляющегося Адама в охапку так, что тот повис почти до земли. — Спасибо, что нашла его, а то он часто убегает. Мальчик вышел на  лестничную площадку и  позвонил в  соседнюю дверь. Хозяином квартиры оказался владелец джипа. Он стоял босой, в  джинсах, отрезанных в  районе колен, в  серой футболке с драконом на груди. — Папа, она нашла Адама, — сказал мальчик. Мужчина посмотрел на Лесли, улыбнулся, протянул ей руку. — Здравствуйте, я Алекс, это мой сын Эндрю и наш кот Адам. С ним вы уже успели познакомиться. —  Я Лесли,  — она тоже попыталась улыбнуться.  — Я теперь здесь живу. —  Очень приятно. Будет теперь кому ловить нашего кота,  — сказал Алекс.  — Я постараюсь сделать что-нибудь, чтобы он

не пробирался к вам, но у нас же практически общий балкон, вот кот и пролезает во все дырки. Действительно, общий на  две квартиры балкон был разделен толстым непрозрачным стеклом, таким  же, каким все балконы дома были отделаны по  фасаду. Это стекло крепилось так, что между ним и  стеной дома оставалось небольшое пространство, в которое животное вполне могло пролезть. — Не переживайте, я не против, пусть ходит в гости, — сказала Лесли. — Хорошо, я ему передам ваше приглашение. Еще раз спасибо и  простите за  тот случай с  машиной. Я тогда не  успел как следует извиниться. — Пустяки, все нормально. Приятно познакомиться. — Взаимно. Лесли вернулась к  своим делам, потом выбросила освободившиеся коробки, съездила привезла целую машину продуктов, запустила стиральную машину, вытерла пыль в  комнате, оглядела плоды своих трудов и  подумала, что очень неплохую квартирку снял для нее Майк. Она даже почувствовала что-то похожее на  благодарность к  нему. В  квартире были две небольшие спальни и  довольно просторная кухня-гостиная с  балконом. Большие окна, нормальные потолки, зеленый двор, тихий район. Все прекрасно, если забыть о том, что ее брак рухнул, ей предстояло родить и  воспитывать ребенка в  одиночку, и  она, кстати, еще не  звонила в  агентство и  не  в  курсе, сколько ей придется ежемесячно выкладывать за эту красоту. —  Разберемся,  — сказала себе Лесли и  пошла на  кухню  — съесть что-нибудь. Через час она должна быть на  работе, иначе платить будет нечем. *** Июнь 2000 г.

Жизнь Лесли постепенно начала входить в  новое русло. Это не значило, что она не скучала по Майку. Приходить в пустой дом было неприятно, ложиться в холодную постель было непривычно, просыпаться, не  ощущая его рук на  своем теле, было томительно и  грустно. Просто эта тоска и  грусть потеряли со  временем свою остроту, боль стала привычной, знакомой и уже не так пугала, как это было раньше. С соседями она больше не встречалась, только Адам регулярно ее навещал. Она приходила вечером домой, открывала балкон, и  довольно скоро в  квартире появлялся кот, привычно шел к  холодильнику и  топтался там, глядя на  Лесли выразительно и требовательно. Если она не сразу обращала на него внимание, то он бодал своей башкой ее ноги, заглядывал в  глаза и, поймав ее взгляд, устремлялся к холодильнику. Получал свою пару сосисок и, съев их, укладывался на  диван или на  кресло. Если Лесли нужно было еще поработать и  она садилась к  письменному столу и  включала компьютер, то кот мог с  необычайной для такого толстого существа грацией запрыгнуть на стол и устроиться прямо на  разложенных бумагах. Она аккуратно сдвигала наглеца, высвобождая нужные тексты, но в душе была рада, что это урчащее создание, хоть и корыстное, но живое, скрашивает ее одиночество. В воскресенье на работу идти было не нужно. Лесли проснулась довольно поздно, надела шорты и  футболку, скрывавшую округлившийся живот, и  вышла на  балкон. Она села на  пластмассовый стул, положила ноги на  второй и  подставила лицо утреннему солнцу. — Доброе утро, Лесли, — услышала она с соседнего балкона. — Как поживаете? — Нормально поживаю, спасибо. — Давно хотел вас спросить, чем вы кормите нашего кота? —  С  ним что-то не  так?  — заволновалась Лесли.  — Я даю ему сосиски, но всегда свежие. — Кот в полном порядке, но этот паршивец теперь нос воротит от сухого корма, — сказал Алекс. —  Простите, я не  знала, чем вы его кормите, а  у  меня ничего специально кошачьего нет.

—  Придется покупать на  вашу долю сухого корма, чтобы он не портил аппетит. — Боюсь, что тогда он перестанет ко мне приходить, — сказала Лесли огорченно.  — Что-то я не  очень верю в  бескорыстную кошачью любовь. — А в человечью бескорыстную верите? — Тоже нет. — Это грустно. —  Наверно,  — согласилась Лесли.  — А  где ваш прекрасный сын? — Он сегодня у матери. — Вы в разводе? — Да, уже три года. — И все это время ребенок живет с вами? Почему? —  Мы решили, что так будет лучше. Она работает моделью, много ездит на съемки, показы. А я оседлый. — Но как вы справляетесь? —  Няня приходит. И  он уже в  школу ходит, вполне самостоятельный пацан. В школу я отвожу, няня забирает. Не так это сложно. «Послушать бы это Майку», — подумала Лесли, но отогнала эту мысль. Она запретила себе думать о муже. Решила раз и навсегда, что раз он мог с  такой легкостью отказаться от  нее и  их будущего ребенка, то он не  стоит ее слез. И  в  последнее время у  нее стало получаться не плакать о нем, загонять слезы внутрь. —  Никогда раньше не  была знакома с  отцами-одиночками,  — созналась она. — Ну вот, теперь этот пробел ликвидирован. Судя по голосу, он улыбался, но она не видела его лица, так как они разговаривали через стеклянную непрозрачную перегородку. — Я вас еще больше удивлю, — Алекс продолжал улыбаться, — когда скажу, что у  меня еще один сын есть. Живет в  Нью-Йорке с моей первой женой. Но на каникулы приезжает ко мне, так что я становлюсь уже отцом с двумя детьми. — Сколько ему? — Десять. Очень шустрый тип.

По  его голосу Лесли поняла, что он очень гордится этим шустрым типом. — Парни ладят между собой? —  Когда как. Иногда ладят, иногда дерутся, но  по  большому счету обожают друг друга. Эндрю регулярно ездит со мной в Нью- Йорк на уик-энд, чтобы повидать брата. — Это просто великолепно! — А ваши жены? У вас нормальные отношения? — Приличные, — голос Алекса поскучнел, — цивилизованные. Они довольно долго молчали, но через стекло Лесли видела, что он сидит там же, никуда не уходит. —  Простите, если этот вопрос бестактный, но  можете сказать, почему вы разошлись со своими женами? Ее действительно очень интересовало, почему мужчина, так любящий своих сыновей, может уйти из семьи. — В первый раз или во второй? — Меня оба раза интересуют. —  Моя первая жена полюбила другого и  сама от  меня ушла, потом переехала в Нью-Йорк. — Было больно? — Очень. — Простите. — Ничего, это уже в прошлом. — А вторая? —  Со  второй мы расстались, как говорят, по  обоюдному согласию, когда поняли, что нам больше нечего друг другу сказать. У нее была своя жизнь, у меня своя. — Грустно. — Грустно, — подтвердил Алекс, — но правильно. Если любовь ушла, то не стоит тянуть эту лямку. Даже ради ребенка. — Наверное, вы правы. —  Лесли, у  меня есть целый кофейник кофе. Хотите? Я принесу. —  Куда?  — Лесли подумала, что он напрашивается к  ней в гости, и не знала, как повежливее ему отказать. — Сюда.

— Несите. — А круассаны? — С удовольствием! Алекс зашел в комнату, некоторое время его не было, но вскоре он появился с  подносом в  руках. Что было на  подносе, Лесли не видела. — Вам с сахаром? — Да, пожалуйста. Было слышно позвякивание ложки о чашку. — А молоко? — Нет, спасибо. «Идеальный диалог, просто как в кино», — подумала Лесли. Над ограждением балкона появилась рука с  чашкой кофе и повисла над пустотой. Лесли подошла вплотную к разделяющей их перегородке и приняла протянутую ей чашку. — Подождите, сейчас круассан принесу. Тарелка с выпечкой тоже перекочевала на ее балкон. Они пили вкусный горячий кофе каждый на  своем балконе, солнце светило, торопиться никуда не  нужно было, у  Лесли впервые после расставания с  Майком было такое хорошее настроение. — Лесли, а где вы работаете? Лесли назвала радиостанцию. —  Тогда я даже знаю, что вы  — Лесли Стюарт,  — сказал Алекс.  — Я вас частенько слушаю, когда вы рассказываете про искусство. Он не сказал, нравятся ему передачи или нет, она, естественно, не  спросила, но  раз он делает это «частенько», значит, видимо, не очень плохо она работает. Ей было приятно. —  Раз вы теперь знаете мою фамилию, то придется раскрыть и свою. —  Я Александр Фишер, для всех просто Алекс. Работаю в  журнале, веду там литературную колонку. Вообще-то я заведую там отделом литературы. Алекс сказал название очень модного гламурного журнала с  налетом интеллектуальности, который Лесли и  Майк регулярно

читали, и  фамилию этого журналиста Лесли прекрасно знала. Он вел в журнале колонку литературных обозрений, писал прекрасно, с великолепным чувством юмора и очень профессионально. —  Примите мое восхищение, регулярно вас читала, и  кофе прекрасно варите, — сказала она. Алекс захохотал. —  Раз мы уже так много друг о  друге узнали,  — сказал он,  — предлагаю перейти на «ты». — Принято. Лесли протянула руку на ту сторону балкона, и Алекс ее очень церемонно пожал. —  Какие планы на  сегодня? На  пробежку не  хотите… не хочешь? — поправился он. — Нет, я не бегаю. — А просто погулять? — Погулять можно. — Сейчас? — Через полчаса буду готова. — Тогда встретимся внизу. «Доктор будет доволен,  — подумала Лесли.  — При чем тут доктор, я тоже довольна, что у меня появился такой знакомый. Он очень непрост, этот Алекс Фишер! Во всяком случае, скучно с ним не будет». Алекс ждал ее около своего джипа. Доехав до  набережной, он поставил машину на  платную стоянку, и  они медленно пошли вдоль воды. Было нежарко, дети резвились, собаки бегали за  мячиком, белки клянчили у  прохожих еду. На  воде было много лодок, оттуда доносились голоса и смех. — Давно я так не гуляла, — сказала Лесли. — А чем ты обычно занимаешься в выходной? — В последнее время ничем. — Как это ничем? — Алекс удивленно посмотрел на нее. — Вот так. Два месяца лежала в кровати и жалела себя. Алекс молчал, поэтому такое заявление явно требовало продолжения.

— Нахожусь в стадии развода, — пояснила Лесли. — Ясно. Кто инициировал развод? — Муж. — Понятно. Ты переживаешь. — Да, как-то все быстро произошло, вот только сейчас немного начала привыкать. — Другая женщина? — Нет. Как выразился Майк, «неразрешимые противоречия». — Это бывает. Может, и к лучшему, что разводитесь? — Может быть, но от этого не легче. — Сколько лет вы были женаты? — Три с половиной года. — Детей не завели? — Будет. Когда до  Алекса дошел смысл ее ответа, он остановился, ошарашенный. — Ты беременна? — Да, а что тебя так удивляет? — Да нет, имеешь право, просто я этого не заметил. —  Скоро заметишь,  — она ухмыльнулась, но  глаза были грустные. — Понятно. — Интересно, что именно тебе понятно? —  Ты завела ребенка от  другого мужчины, муж разозлился и подал на развод. Все очень логично. —  Для заведующего литературным отделом ты слишком логичен и  банален. Мог  бы придумать какой-нибудь более изысканный сюжет. — Например? — Например, что ребенок от мужа, а он именно поэтому подал на развод. —  Прости, вот тут я начинаю пробуксовывать. Если ребенок от мужа, то чего ему разводиться? — Да не хочет он никакого ребенка. Поставил перед выбором: либо аборт, либо развод. Я выбрала ребенка. — А он?

— А он собрал мои вещи и перевез их в съемную квартиру. — Тогда, скажу тебе, развод с ним для тебя — большое везение. —  Мой адвокат сказал мне то  же самое. Я умом это понимаю, но  родить ребенка без отца  — не  самое большое удовольствие в жизни. — Да брось ты, — сказал Алекс, — сейчас масса женщин рожает без всяких мужей. Это скорее норма, чем исключение. Справишься. Лесли ничего не  ответила. Она смотрела на  проплывающие лодки и  думала, что ей придется со  всем справиться, научиться рассчитывать только на  себя, работать не  только ради удовольствия, но  и  ради денег, а  главное, ей придется в  первую очередь учитывать интересы ребенка и  только потом свои собственные. Алекс тоже молчал. Он не  стал утешать ее, не  стал расспрашивать подробности, просто шел рядом, и Лесли была ему за это благодарна. — Конечно, справлюсь, — сказала она больше в ответ на свои мысли, чем на его замечание. Он опять ничего не сказал, только улыбнулся. Это была улыбка очень умного и доброго человека, она, как включенный фонарик, высвечивала те качества, которые он не  выставлял обычно напоказ. Часто на его лице было выражение, которое можно было трактовать как «закрыто для просмотра». Он занимался делом, был погружен в себя, лицо было задумчивым и отрешенным. И только когда он смотрел на  сына или когда улыбался, появлялся тот настоящий Алекс, который ей все больше нравился. — Может, пойдем что-нибудь съедим? — предложил он. Они зашли в небольшое кафе, съели пиццу, выпили кофе. Они болтали как старые хорошие знакомые, и Лесли подумала, что уже очень давно ей не  было так хорошо с  другим человеком. Даже с  Майком у  нее не  было такого эмоционального контакта, какой был сейчас с Алексом. Обычно в разговоре с людьми Лесли тщательно выбирала темы, по  реакции собеседника понимая, насколько тема ему интересна и  близка. Она была профессионалом, часто брала интервью

у  деятелей искусства, иногда политиков. Ей всегда приходилось думать над вопросами. С  Алексом можно было расслабленно переходить с  одной темы на  другую, он умел слушать, не  ждал от  нее, чтобы она была умной, эрудированной, всегда на  высоте. Она могла сморозить какую-нибудь глупость и  ничуть при этом не упасть в его глазах, потому что в его реакции на эту глупость — а  реакция эта следовала незамедлительно  — она все равно чувствовала заинтересованность и уважение. Им было интересно друг с другом, им было интересно узнавать все друг о друге, и было поразительно, насколько близки были их оценки тех или иных событий или явлений, которые они обсуждали. Домой они вернулись очень близкими друзьями. На следующей неделе, придя на работу, Лесли нашла на своем столе записку от  своей секретарши, которая отпросилась уйти после обеда. «Лесли, В  12  приходил твой отец. Сказал, что если ты хочешь с  ним встретиться, то он будет в кафе «Тигр» с двух до четырех». Лесли заволновалась. Что могло случиться, что папа приехал в  Бостон? У  нее был эфир, но  около трех она освободилась и  поспешила в  кафе, которое было на  противоположной стороне улицы недалеко от  здания, в  котором находилась редакция. Отца она увидела сразу, и  ей не  понравилось выражение его лица. Он тоже увидел ее и  смотрел без улыбки, можно даже сказать, зло смотрел. — Папа, боже, что случилось? Почему ты здесь? —  Это я у  тебя должен спросить, что случилось,  — сердито сказал отец. — Я не понимаю, о чем ты. —  Не  понимаешь? Так я тебе поясню. Я уже который месяц не  могу тебе дозвониться. Я пишу тебе письма, а  они приходят обратно с  пометкой, что ты там больше не  живешь. Если  бы я

не  слышал регулярно твои передачи, то я  бы решил, что тебя нет в живых. Ты можешь объяснить мне, что происходит? — Папочка, я жива, честное слово, я жива! —  Это я вижу, но  как ты, такая живая, можешь три месяца не  давать о  себе знать? Совсем совесть потеряла? Мать вся извелась. Мысль о  том, что мама может волноваться, просто не  приходила Лесли в  голову. Они так давно не  общались с  ней напрямую, что было ощущение, что мать от  нее совсем отвернулась после их ссоры с Эмили. — Папа, я потеряла свой мобильник. Лесли понимала, что это звучит совсем по-детски, но это было реальное объяснение того, почему отец не мог ей дозвониться. — Но, купив новый, ты могла позвонить мне и сказать номер? — Я не подумала. —  Вот именно это я и  имею в  виду. Ты ни о  ком, кроме себя, не думаешь. На это ей нечего было возразить. Она понимала, что отец прав, и  видела, что он сердит на  нее не  на  шутку. Она всегда была папиной любимицей, как Эмили  — маминой. А  сейчас отец смотрел на нее с таким разочарованием, что Лесли заплакала. —  Папочка! В  моей жизни столько всего случилось за  последние месяцы, я просто не  сообразила. Я развожусь с Майком, переехала на съемную квартиру, я беременна. — Ну и прекрасно! Прекрасно, что беременна, еще прекраснее, что разводишься. Но  это  же не  повод для того, чтобы отворачиваться от семьи. — Я думала, что это семья от меня отвернулась. Я не тебя имею в  виду,  — поспешила сказать Лесли, увидев, что отец пытается ей возразить. —  То, что ты говоришь, полный бред. Никто от  тебя не  отворачивался, а  сейчас ты и  сама убедилась, что мать была права. —  Да, убедилась, но  это не  значит, что я с  легкостью вернусь и скажу, что вы правы, а я не права. Может быть, теперь мне еще труднее будет это сделать.

— Не понимаю почему. — Потому что это будет означать признание своего поражения. Я вернусь, я обязательно вернусь, но только тогда, когда я налажу свою новую жизнь, разберусь с  ней. Сейчас я не  могу вернуться, прости меня! —  Делай как знаешь, ты, в  конце концов, уже взрослая. Я, конечно, считаю, что это в  тебе играет гордыня, но  тебе виднее, может, это не гордыня вовсе, а самостоятельность. —  Прости меня, папочка! Я очень тебя люблю,  — Лесли вытерла слезы.  — Я буду звонить тебе каждую неделю, честно- честно! — Хорошо, если раз в месяц, — покачал головой отец. — Пиши свой новый телефон и адрес, и если опять переедешь или телефон потеряешь, дай о  себе знать, не  жди, когда мы объявим тебя в розыск. — Обещаю. Маме привет передай и Эмили. — И не подумаю. Захочешь передать привет — сама позвонишь. Я не  буду облегчать тебе задачу. Матери скажу, что ты здорова и хорошо выглядишь, вот и все. — А еще адвокат, — пошутила Лесли. — Ты должен заботиться о клиенте, а ты что? —  Ты мне не  клиент, а  дочь. И  похоже, что я не  слишком хорошо тебя воспитал, если ты так ведешь себя. Чем скорее ты разберешься со  своими делами и  приедешь навестить мать, тем будет лучше. — Я обязательно приеду, — пообещала Лесли. *** Июль 2000 г. После того как Лесли гуляла с Алексом по набережной, прошло уже больше двух недель. Они частенько переговаривались через перегородку балкона, коротко обменивались новостями, но практически не встречались. Лесли чаще видела няню, которая

приводила Эндрю с детской площадки, симпатичную женщину лет сорока пяти, приветливо с ней здоровающуюся. Регулярно приходил кот, который надеялся на  лакомство, но, не  получив его, похоже, не  сильно огорчался. Он вспрыгивал на  диван и  уютно устраивался там между подушками. Лесли привыкла к  его присутствию, да и  хозяева кота перестали тревожиться из-за его отсутствия. Уходя из  дома, Лесли выносила кота на балкон и закрывала дверь. Адам прекрасно находил дорогу домой. Иногда Эндрю звонил ей в  дверь и  спрашивал, можно  ли забрать кота. Эта формулировка всегда очень смешила Лесли, которой все-таки пришлось поверить в  бескорыстность любви к  ней этого мягкого, пушистого, но  своевольного создания. Эксперимент был проведен: Лесли купила сухой корм, которым кормили Адама дома, и давала только его, но кот продолжал к ней приходить, мурлыкать над ухом, участвовать в  ее творческом процессе, сидя рядом с  компьютером. Алекс как-то высказал версию, что кота просто тянет к представителю противоположного пола, на что Лесли возразила, что кот кастрированный, поэтому ей кажется это маловероятным. Они немного поспорили, но  проверить гипотезу было невозможно. Лесли радовалась, что кот скрашивает ее одиночество. «Вот я и  превратилась в  одинокую женщину с  кошкой»,  — думала она. Правда, кроме кошки, у  нее был еще и  ребенок, вернее, должен быть, будет. Но кот была реальным, а про ребенка она пока еще ничего не  знала. Он жил где-то внутри нее, не  доставлял ей особых хлопот, кроме того, что пришлось поменять гардероб, купить свободных блузок и  перестать носить очень высокий каблук. Нужно было ограничить себя в потреблении кофе, полностью отказаться от курения и алкоголя. Но  это все было не  так сложно, никаких особых пристрастий у Лесли не было, она спокойно перешла с кофе на чай и с легкого вина на минеральную воду. С  Алексом они встретились в  супермаркете вечером пятницы. Было уже довольно поздно, после одиннадцати. Лесли очень удивилась, увидев соседа в столь поздний час.

— Ты что так поздно, Эндрю забрала мать? — Нет, он уже спит, а я решил вот закупиться на выходные. Он посмотрел на тележку, которую Лесли толкала перед собой. —  Послушай, ты что, совсем не  умеешь готовить?  — спросил он. — Почему не умею? Умею. — А почему тогда ешь одни сосиски? Лесли задумалась. Когда она жила с  Майком, она регулярно готовила, делала салаты, варила или жарила на  гриле курицу, индейку, делала рыбу на пару. Сейчас ей казалось как-то странным делать это для себя одной. Она так и не смогла в еде победить этот «комплекс холостяка», как она это называла. — Я очень не люблю есть в одиночестве, — созналась она. — Понимаю, но ты ведь не одна. У тебя ребенок, его нормально кормить надо. Кивнув, Лесли повернула свою тележку в  сторону полок с овощами и фруктами. Когда она подошла к кассе, то увидела, что Алекс ждет ее, уже расплатившись за свои продукты. — Вот так-то лучше, — сказал он, когда она, пожелав кассирше спокойной ночи, отошла от кассы. — Если совсем не можешь есть одна, бери свою тарелку и приходи к нам с Эндрю, мы всегда рады гостям. Его приглашение звучало настолько серьезно и  обыденно, что Лесли хорошо представила себе эту картину и  даже не  сочла ее нереальной. «А почему бы не пойти к соседям поесть, — подумала она. — Ничего неприличного в этом нет». — Спасибо! Я подумаю, — сказала она. — Подумай. Алекс забрал ее сумку и  понес к  машине. Она не  стала с  ним спорить и  пошла следом. Ей показалось, что спорить с  ним бесполезно: если он принимал решение и считал его правильным, то не терпел возражений. Почему-то Лесли это не раздражало, хотя она считала себя вполне самостоятельной женщиной. А  может быть, она просто устала и  хотела наконец добраться до  дома, принять душ и лечь в постель.

Утром в  половине девятого кто-то позвонил в  дверь. Накинув халат, Лесли взглянула в глазок и увидела Эндрю. —  Папа велел быстрее приходить, каша остывает,  — без каких  бы то ни было предисловий сказал он, когда она открыла дверь. — Какая каша? —  Овсяная,  — сказал Эндрю.  — Давай быстрее, а  то будет невкусно. Ребенок скрылся за  своей дверью, а  Лесли, окончательно проснувшись, подумала: «Ну ничего себе, этот папа командует не только своим сыном, но и мной». Она умылась, провела щеткой по  волосам, надела спортивный костюм и  позвонила в  соседнюю дверь. «Открыто»,  — услышала она и  вошла в  прихожую, из  которой была видна кухня. Мужчины  — большой и  маленький  — сидели за  столом и  завтракали. Алекс встал, взял со  стола тарелку и положил в нее густую овсянку, даже не спросив, любит ли она ее или нет. Кстати, овсянку Лесли любила. Она не  стала удивляться тому, что ни свет ни заря сидит в  соседней квартире, где ее ждет каша, кофе, сыр, печенье. Она взяла ложку, попробовала кашу. Было очень вкусно. —  Как тебе удается такая вкусная каша?  — спросила она Алекса. — А я варю ее в пароварке. — Овсянку в пароварке? Это как? — Элементарно. Рис в пароварке умеешь варить? Лесли кивнула. — Ну вот, овсянку так же. Они поговорили о достоинствах и недостатках разных способов варки каши. Алекс здесь оказался настоящим профи, что, впрочем, нисколько не умаляло его мужественности. «Вот ведь как странно,  — думала Лесли, уминая овсянку,  — оказывается, с  мужчиной можно разговаривать о  приготовлении пищи, и это будет интересно. Никогда бы не подумала!» —  Мы собираемся кататься на  роликах, пойдешь с  нами?  — спросил Эндрю.

—  Я не  умею,  — созналась Лесли.  — И  мне к  двум часам на работу. — А на велосипеде умеешь? —  На  велосипеде умею, но  сейчас у  меня и  велосипеда нет, да и некогда мне кататься, работать надо. —  Мы любим все делать большой компанией  — и  есть, и  кататься. Правда, сын?  — Алекс взглянул на  Эндрю, который только кивнул, так как был занят бутербродом с сыром. —  Мне очень приятна ваша компания, спасибо за  вкусный завтрак. Может, завтра ко мне придете? — А ты блины умеешь готовить? — спросил Эндрю. — Думаю, что справлюсь, — улыбнулась Лесли. — Тогда придем, правда, папа? —  Я тоже умею блины готовить,  — Алекс казался немного смущенным таким непосредственным поведением сына. — Нет, у тебя они всегда горелые получаются. — Все, сдаюсь, — Алекс поднял руки. —  Договорились, будут тебе завтра блины,  — Лесли с  Эндрю хлопнули друг друга по  рукам, и  Эндрю соскочил со  стула, сгреб свою тарелку и чашку и потащил в посудомоечную машину. — Папа, мы с Адамом пойдем во двор, — объявил он. — Валяйте. — Прости, что напросились к тебе в гости на блины, — сказал Алекс, провожая влюбленным взглядом сына, скрывшегося за дверью. — Мы этого совершенно не планировали. — Я только рада, — Лесли была совершенно искренна. Они поболтали еще немного, потягивая кофе, но потом Лесли нарушила эту почти семейную идиллию, понимая, что у  Алекса могут быть дела и  нельзя злоупотреблять его временем. Они попрощались до  завтра, и  Лесли днем не  раз ловила себя на  том, что улыбается, вспоминая этот импровизированный завтрак. Совместные трапезы не  стали традицией, но  иногда Алекс приглашал ее к  ним на  завтрак или ужин  — никакой романтики, только еда и  застольная болтовня с  ним и  Эндрю  — или угощал чем-нибудь вкусным, увидев ее на  балконе. Все это очень

скрашивало одиночество  — приходя домой, Лесли знала, что за стенкой живут знакомые люди, с которыми можно перекинуться парой фраз, а  можно и  посидеть за  чашкой кофе и  вполне содержательным разговором. Дела, связанные с  разводом, еще не  завершились, хотя ее адвокат был очень оптимистичен. Майк так ни разу и не позвонил ей за эти месяцы, что сначала поражало, ведь они прожили вместе больше пяти лет, а  потом стало безразлично. Она перестала ждать этого звонка и, наверно, удивилась  бы, если  бы Майк все-таки нарушил это идиотское молчание. Лесли понимала, что больше не  любит его, а  может, и  никогда не  любила. Она сначала придумала его, а  потом привыкла к  тому, что он рядом, приняв эту привычку за  любовь. Вспоминая их совместную жизнь, она начинала понимать, насколько между ними было мало общего, может быть, кроме постели. У  каждого была своя жизнь, свои интересы, свой круг знакомых и  очень мало совместных эмоций. Знакомые не  превращались в  друзей, поездки в  отпуск были скорее демонстрацией статуса: «съездили в  Европу», «покатались на лыжах», «плавали с приятелями на яхте». Главное, чтобы Майку было чем похвастаться. Самой Лесли это не особо было интересно, но  комфортный отпуск в  пятизвездочном отеле не  может не  вызывать некоторых положительных эмоций. Майк хочет шикануть — почему бы нет? Поэтому развод, которым занимались адвокаты при полном молчании самих разводящихся, был вполне логичным завершением их так называемого союза. Но  пока дела не  были до  конца улажены, у  Лесли не  было чувства полной свободы, а  значит, и  чувства определенности. Она понимала, что их брак закончился, но  пока не  знала, на  что в  материальном плане она может рассчитывать и каков будет статус ее будущего ребенка. Она старалась и не думать об этом, полностью погрузившись в работу. Надо было много сделать до  того, как она уйдет в  отпуск, и  они с  Хелен решили, что она, пока еще может, сделает задел своих передач, которые можно будет пускать в  эфир, пока ее не  будет на  работе. Поэтому Лесли работала почти без выходных, записывала интервью, делала цикл передач про художников, как

старых, так и  современных, придумывала и  записывала какие-то новые форматы передач. Настроение было нормальное, ей некогда было предаваться ностальгии по  старой жизни, ей предстояли новые, великие дела. Эти «великие дела» уже вовсю колотили ножками и  ручками внутри нее, реагировали на  громкие звуки, усталость, недосыпание, неправильное питание. Ребенок требовал ответственного к  себе отношения, и  Лесли старалась, как могла, не подводить его. Как и  обещала, Лесли довольно регулярно звонила отцу и  докладывала о  своем здоровье. С  матерью и  сестрой она так и  не  поговорила. Она просто не  могла заставить себя выслушать все, что, она знала, они скажут о ее бывшем муже и ее браке, она понимала, что они будут недовольны тем, как она ведет себя во время беременности, потребуют меньше работать, а возможно, и  совсем переехать к  родителям. Она прямо слышала, как мама говорит ей: «А вдруг что случится, а ты там совершенно одна!» Еще они будут требовать от  нее регулярного отчета о  том, как идет тяжба между адвокатами. Все это выслушивать и переживать было выше ее сил. Поэтому она и  не  звонила ни матери, ни Эмили, понимая, что тем самым только осложняет будущее выяснение отношений. В  самых последних числах июля Лесли разбудил телефонный звонок. Звонил Алекс. — Прости, что так рано. Разбудил? — Неважно. Что случилось? —  Заболела Анита, няня. Мне нужно на  срочную встречу. Можно на тебя оставить парня до обеда? — Я должна быть на работе в четыре часа. Успеешь? —  Должен успеть. Спасибо тебе. Приходи, вместе с  ним позавтракаете. Когда Лесли пришла завтракать, Алекса уже не  было. Дверь открыл Эндрю. Когда они сели завтракать, он довольно долго молчал, что было совсем не  характерно для такого непоседы, а потом вдруг выпалил:

— Это правда, что у тебя в животе ребенок? —  Правда,  — сказала Лесли и  стала молиться, чтобы Эндрю не спросил «А как он там оказался?». — А как он туда попал? — Он туда не попал, он там вырос. — Из чего вырос? —  Ну, примерно как растение вырастает из  семечка,  — попыталась объяснить Лесли, не очень представляя, что она будет говорить, если ребенок потребует уточнений. — А что он там делает? — Ничего пока не делает, просто плавает. — Плавает? — глаза мальчика стали круглыми от удивления. — Как рыба? — Ну, почти как рыба. — Он в воде? А как же он дышит? — Никак пока не дышит. — Так не бывает. Человек не может не дышать. Я пробовал. — Он еще пока не человек. Он научится дышать, когда родится. — А что он ест? — Что ты имеешь в виду? Ест ли он кашу? — Ну да, кашу, картошку, мясо. Лесли засмеялась. — Он ест все это, но не так, как мы с тобой. Я ем, а он получает пищу от меня, но в переработанном виде. Ты знаешь, мясо он еще долго не сможет есть, даже когда родится. — Почему? —  Потому что у  него не  будет сначала зубов, он не  сможет ничего жевать, будет только пить молоко. Эндрю задумался. А  Лесли смотрела на  него и  представляла, что этот замечательный мальчик тоже когда-то не имел зубов, пил только молоко, но прошло не так уж много времени, и вот он уже пытается разобраться в  вещах, которые и  самой Лесли кажутся настоящим чудом. —  Ты не  переживай, мой ребенок родится и  быстро вырастет, вы, может быть, даже сможете играть потом вместе.

— Нет, это вряд ли, — с сомнением сказал Эндрю. — Он будет слишком маленький. Со  мной даже Томас не  всегда хочет играть, хотя он старше меня всего на четыре года. Говорит, что я малявка. —  Никакой ты не  малявка, а  вполне уже самостоятельный человек. А, кстати, что ты сегодня собирался делать? — Я могу посмотреть мультик, — с надеждой сказал Эндрю. —  Э, нет, дорогой, мультик еще заслужить надо. Давай мы с тобой уберем здесь все, а потом книжку почитаем. — Ты мне почитаешь? — Давай немножко ты, немножко я, — предложила Лесли. Она вспомнила, как отец учил ее читать. Он брал книгу и  начинал ей читать какую-нибудь занимательную историю. Читал одну фразу, потом отдавал книгу ей и  требовал, чтобы она следующую фразу читала сама. Так по очереди они прочитывали всю историю. Лесли очень нравилась эта игра в  чтение.  — У  тебя есть интересная книжка? — Да, мне папа ее на ночь читает. Про пиратов. Убрав посуду, они сели на диван и начали попеременно читать «Остров сокровищ», адаптированный для маленьких детей с очень красивыми картинками. Эндрю читал медленно, но  старательно. Ему эта игра тоже понравилась. Потом они перешли в  квартиру Лесли, которой нужно было работать, а  Эндрю сел смотреть свой честно заслуженный мультик. Когда очередная серия закончилась, он сбегал в  свою квартиру и  принес оттуда коробку с  «Лего», из которого начал делать какие-то диковинные летающие машины, оснащенные различным оружием, которое стреляло, разя врагов направо и  налево. Ближе к  обеду они согласовали меню, причем сосиски даже не  обсуждались, чужого ребенка она никогда  бы не  стала кормить этой вкусной, но  вредной пищей. Они вместе пожарили куриную грудку, нарезали помидоры и огурцы, и за этим занятием их и застал Алекс, которому курица тоже досталась. —  У  тебя все нормально, успел сделать свои дела?  — спросила Лесли, когда они пили кофе, а  Эндрю с  разрешения отца убежал играть во двор. — Да, все сделал, спасибо тебе большое! Я смотрю, вы с Эндрю нашли общий язык.

—  Ты даже не  представляешь насколько,  — улыбнулась Лесли.  — Он теперь знает массу вещей, которые, может быть, и не должен был бы знать в его возрасте. — Например? — Например, что ребенок у меня в животе плавает как рыбка, не дышит и питается мясом в переработанном виде. — А что? Все верно. —  Подожди, тебя еще вызовут в  школу и  будут прорабатывать за то, что рассказываешь ребенку то, что ему знать не положено. —  Я, наоборот, считаю, что чем больше ребенок знает, тем меньше у него комплексов вырабатывается. —  Хорошо, если учителя в  его школе тоже так считают,  — сказала Лесли.  — Но  вообще он замечательный и  уже неплохо читает. Она рассказала, как они на  пару читали книжку, Алекс улыбался, представляя эту картину. —  Ты, кстати, скоро познакомишься и  с  моим старшим, с Томом. Он в пятницу прилетает к нам на две недели. — Что собираетесь делать? — Возьмем кемпер напрокат и поедем путешествовать. — Куда? — Пока еще не решили, но обязательно на природу, чтобы был велосипед, купание, рыбалка. — Звучит замечательно. Рада за вас. — Можешь присоединиться к нам, если хочешь. —  Неважно, что я хочу, важно, что могу,  — сказала Лесли.  — А не могу я сейчас ничего. Мне надо за оставшиеся месяцы сделать кучу всего. — Но отдыхать же ты должна! — Я по воскресеньям отдыхаю. — Этого мало. Возьми хотя бы неделю, съезди куда-нибудь, где нежарко, есть бассейн, хорошо кормят. — Нереально. — Все реально, если хотеть. На этой оптимистической ноте они расстались, и Лесли уехала на работу.