Бауыржан Момышұлы-Наша семья

\\ ! &аурджан ш- й/ид Калинин Книжное издательство пт

З эа у р й л с ац уЦсхиы іи-Улбі СЕХСЬ^і. Калинин К ниж ное издательство

ОТ И З Д А Т Е Л Ь С Т В ! Книга Баурджана Момыш-улы «Наша семья» написана автором на русском языке. Разумеется, что воин уж е этот факт показывает высокий уровень культурного развития казахского народа, безгра­ мотность которой) до Великой Октябрьской социалистической рево­ люции составляла 99%. Предлагаемая нами книга, конечно, не претендует на обобще­ ние многовековой истории казахского народа, она показывает быт, нравы, характеры людей одного аула, становление новой жизни и зарождение новых обычаев в казахской деревне, дружбу русского и казахского народов, скрепленную общим трудом, и, являясь первой книгой большого повествования, естественно, представляет пока еще только начало задуманного автором автобиографического романа. Работая « а д рукописью, мы стремились сохранить колорит и поэтичность авторской речи, её обрззноеть и достоверность. Дело читателя судить о том, как издательство справилось с этой за­ дачей. Чтобы оказать помощь автору и издательству в дальнейшей ра­ боте над романом, мы просим читателей направлять свои отзывы и замечания по адресу: гор. Калили», Студенческий переулок, 28, Книжное издательство. “

Отец мой, М омыналы, в народе — Момыш, родился четвертым ребенком от деда моего И маш а, высокого, горбоносого, коренастого, сильного старика, который умер девяноста двух лет в тысяча девятьсот одиннадца­ том году. Бабушку мою звали Қызтумас. П од старость прозва­ ли ее «С ары Кеміпир», то есть «белой бабушкой». О на была на редкость красивой и белой по цвету кожи. Такие казашки в кочевьях округа встречаются нечасто. Как она сказывала: «Сыновья пошли по отцу черными, как сажа, а дочери унаследовали мою белизну и красоту». Бабушка не разреш ала своим сыновьям жениться на не­ красивых, по ее мнению, смуглых к азаш ках и ценила бе­ лизну кож и. М оего отца она прод ер ж ал а до тридцати трех лет .холостым, открыто заявляя ему: — Тебе, черному уроду, я молю бога прислать неве­ сту из райских красавиц, чтобы внуков от тебя я могла, целовать без .брезгливости к твоей черноте. Однажды моего отца, джигита, состязавшегося в ай- тысе' с одной смуглой девушкой, бабушка публично про­ гнала из юрты, гневно произнеся, что она не позволит «саже м азаться сажей». Отец повиновался воле бабушки, хотя внутренне не­ навидел ее нелюбовь к смуглым. В добры й час, в хорошем настроении, бабушка была ласкова со своими взрослыми детьм и, уваж ала ум и спо­ собности моего отца и с гордостью опять подчеркивала:1 1 А й т ы с — поэтическое состязание двух певцов (поэтов-им- провизатсчюв). 5

— Этот уродуш ка, слава богу, хоть о т меня унасле­ довал ум. Этим я утешена судьбой. Мой'отец ж енился тридцати трех л е т на моей матери Разии, дочери Абдырахмана из рода Б а й та на. Мать я не помню. Она ум ерла, когда' мне было около трех лет от роду. Все мои представления о матери в основном сложи­ лись по рассказам баібушки и отца. Бабушка д о самой своей смерти печалилась и горева­ ла о моей матери, каждую осень водила нас к ее могиле, зажигала сальные свечи, заставляла меня и моих сестер произносить на коленях слова молитвы об упокое ее ду-' ши, а сама п л ак ал а и причитала, к а к будто бы разго­ варивала с покойной: — Голубушка, ангел мой, красавица Р азия, сноха моя, я привела к теб е твоих птенчиков... Приходя домой, бабушка обычно оправляла поминки по покойной м атери, и тогда весь наш дом был в трауре. По рассказам бабушки, моя мать была красивой жен­ щиной. Она с почтением относилась к старикам, к отцу моему и к окружающим. Первой в нашей семье родилась сестра Убишь, за ней, через два года, последовала вторая — Убианна, третья была названа Салиманной, четвертая — Алиманной. По рассказам отца, я родился зимой тысяча девятьсот десятого года, д вадцать четвертого д екаб р я по старому стилю. Отец в это время находился в городе Аулиэ-Ата'. В ночь моего рождения дедушка послал во все концы гонцов, в том числе и к отцу. Гонец Байток, войдя в дом, где ж и л отец, и увидев его, до того растерялся, что не мог ничего произнести, а просто обнимал моего отца и п лакал. Сестра отца и все присутствующие встревожились, они д ум али, что он при­ нес весть о несчастье в семье, и стали тор’мошить безум­ ца, умоляя сказать, чгго случилось. Тетя сына родила! — произнес, наконец, Байток. Тревога сменилась радостью. П осыпались поздравле­ ния отцу, а Б айтоку — подарки з а радостную' весть. Вернувшись домой, отец застал в сборе всю нашу родню, съехавшуюся с поздравлениями и подарками. Собрался весь аул. Б ы л устроен той2. и э - А т а — «ьи г. Джамбул. — праздничный Р-

Когда я родился, отцу моему было под пятьдесят. По рассказам бабушки, отец был самым шустрым и сообразительным из всех её детей. О н настоял, чтобы его учили грамоте. После ш колы отец до самой смерти занимался сам о­ образованием. Он знал элементарную арифметику, читал газеты и, с появлением в нашем крае русских, начал изу­ чать и русский алфавит. Еще м о л о д ы м человеком отец научился столярно-плотничному ремеслу, сапожничеству, степной ветеринарии. Видимо, д о л го е холостяцкое су­ ществование заставило его научиться и ювелирному искусству. О но сделалось одним из средств общения с женщинами. Отец с о с тя за л с я на айтысах, сочинял эпиграммы, но никогда наизусть не заучивал чуж ие произведения. Когда он стал взрослым джигитом, дед ему доверил управление хозяйством. Даже самолюбивая и властная бабушка о граничи ла овою власть у домашнего очага, отсылая всех по хозяйственным вопросам к домохозяи­ ну — М омыш у. Н и один из вопросов, так называемых, внешних снош ений, — купля, п р о д а ж а , взаимные п од ар­ ки родственникам, устройство тоев и поминок, уплата н а ­ логов, см ена кочевья и прочие д ела, — не решался без него. П ри возникновении каких-либо опоров их разреш е­ ние обязательно откладывалось д о возвращения моего отца. Аул н а з ы в а л с я по его имени и пр и жизни дедушки. — Он сразу стал ведущим в семье... — рассказывала бабушка. — И збавил нас от липших хлопот по хозяйству. На обязанности отца леж ала забота о благополучии семьи. Жили мы небогато, но честно. Н ачин ая с дедушки, все работали, трудились. Никого не н аним али, ни к кому не нанимались. В молодости отец имел прозвищ е «Молда-бала» — грамотный п арень, «Уста-бала» — мастеровой парень. Бабуш ка з в а л а его «К ара катба»', то есть черный, сухой, как мумия. Отец был ниж е среднего роста, худощавый. У него были откры тый л о б , длинные брови и ресницы, большие круглые, но не выпуклые глаза.

... Удивляясь его силе и ловкости, бабушка дала ему вторую кличку «Тарамыс», то есть жилистый. ' Одн^кды я обиделся на бабушку за нелестное про­ звище, данное отцу. — М ать имеет право называть своего сына, как она захочет... — ласк о во заметил отец. Помню, как м ой дядя, младший б р а т отца, однажды резко оборвал бабуш ку: «Довольно, а п а 1!» Бабушка вспыхнула и с гневом с к а за л а : — Д аж е М ом ыш ни разу не повысил голос на меня. Откуда ты взялся, щенок?! Вон с моих г л аз! — и прогна­ л а его из юрты. Тут ж е вошел отец. Бабушка обняла его, наговорила .много ласковых слов, расцеловала и потребовала нака­ зать дядю за непочтительность. — Накажу, обязательно накажу, мама...—успокаивал её отец. — Ты только разреши его не бить... — уговари­ вал он бабушку. Дядя ночевал в отаре. Отец утром сделал ему заме­ чание и куда-то отправил верхом на д е сять дней. К возвращению дяди бабушка успела забы ть его рез­ кость и даже соскучилась по своему младш ему сыну. В нашем степном крае, как говорили в народе, чело­ века, умеющего водить пером по белой бумаге, трудно было найти. М уллы, фальшивые д еклам аторы отдельных страниц корана®, то ж е не все владели этим искусством. Отец стал популярным человеком в волости. Новое рус­ ское начальство требовало оформления дел на бумаге и ввело вместо подписи прикладывание больших пальцев д л я безграмотных, а « х было тогда у н ас 999 человек на каждую тысячу, потребовало именные списки для обло­ жения налогами и другие бумаги. Все, включая аульных и волостных старшин, стали обращаться к отцу д л я оформления всяких дел, вроде со­ ставления списков, прошений, донесений... При уездном управителе имелись толмачи, то есть, переводчики. Они, по существу, и были властителями к а за х о в в уезде» ибо решение любого вопроса больше зависело оттого,

как толмач переведёт начальнику.; П о рассказам отца, толмачи были взяточниками и ж уликам и высшей марки. Они брали в зятк и с обеих сторон: «Твои слова буду го­ ворить»... — а говорили совершенно другое. В то время степные воротилы заигрывали с народом по-своему и свою выгоду объясняли Новыми порядками, введенными русскими начальниками в степи. Русские чиновники были жупелом в руках степных ворожил. Они проводили т у ж е политику: « разделяй и властвуй». Ч и ­ новники б р ал и со степной, межродовой группировки взят­ ку за взяткой... История казахов знает ряд замечательных предста­ вителей русского народа: просветителей, исследователей,' путешественников. Но в нашем степном округе ни один царский чиновник не был популярен среди казахов. . Тогда в три хода один раз созы вался чрезвычайный съезд уезда д л я выбора волостных управителей и биев— судей. Этому предшествовала д олгая предвыборная борьба, сопровождаемая подкупом голосов и шантажом группировок, клеветой, чернящей соперника. Система выборов формально была установлена деле­ гированием: один представитель от пятидесяти хозяйств. Этот делегат назы вался пятидесятником. Фактически от рода голосовал один заправила. Он торговал голосами всего рода. Д а по существу голоса не играли никакой ро­ ли: зачастую чиновник объявлял избранным того, кто давал ему наибольшую взятку, и подделывал выборные документы. (Поэтому, по приезде выборщика, стороны применяли клевету, ложный донос, и прочее, чтобы скомпрометировать соперника. Именем народа выбор­ щику писались прошения, которые никем и не читались, но писать их считалось самым верны м средством, так как начальство не всем было доступно. Однажды на предвыборном сборище все грамотеи натолкнулись на непреодолимую преграду. — Б у м ага остановилась!.. Б у м а га остановилась!..— тревожно ш ептались «депутаты». Все суетились и лом а­ ли голову. Тогда один из претендентов на должность судьи, отцов д яд я по материнской линии, Текебай-бий, з а а х а л , что теперь б у м ага не успеет к уездномуг Мой отец, д ва- дцатичетырехлетний юноша, спросил: •9

— В чем дело? Ч то случилось? — Никто не м ож ет написать половину (одну вторую часть целого)... — с о вздохом ответил бий. — Я напишу... — сказал отец. — Откуда тебе, юнцу, написать такие сложные знаки? Ведь все мудрые муллы второй д ен ь н е могут напи­ сать... — недоверчиво посмотрел на отца бий. — А § знаю и напишу... — уверенно ок азал отец. Взяли его в особую юрту, где сидели грустные муллы. Отец написал V* и доказал, что это -им енно — половина. Все были в восторге и, облегченно вздохнув, глядели на отца, как на опасителя. Соперником Текебая в то время был сын Байузак дат- к а — степного' аристократа — пятидесятилетний Кабыл- бек. Он соперничал три с лишним года, осыпал Текебая клеветой, обвинял его в несправедливости, в конокрад­ стве, устраивал разные провокации, чтобы только ском­ прометировать Своего соперника. Старший сын Т екебая, тридцатипятилетний Серкебай, не выдержав очередной клеветы сторонников Кабылбека, взял с собой д есять джигитов и п о ех ал в стан Кабылбе­ ка. Усевшись напротив него и слож ив к ам чу1 вдвое, — знак вызова, — он оскорбил его самыми унизительными словами в присутствии всех сторонников. Кабылбек мол­ ча выслушал и не ответил ни единым словом ; в ответ на возмущение и гнев овоих сторонников рукой сделал знак молчать и не трогаться с места. Серкебай, взбешенный, еще хлеще осыпал Кабылбека скверными словам и и, вскочив на к оня,- поскакал Об­ ратно. После отъезда Серкебая кабылбековцы, возмущенные, заявили: — Почему вы не позволили расправиться с ним? Кабылбек спокойно ответил: — Ему уже, наверное, самому стал о стыдно за свой поступок. Когда Серкебай с гордостью д о лож ил отцу о своем поступке, хвастагясь тем, что: «Д аж е сам Кабылбек не посмел обмолвиться' ни единым словом», отец строго по­ смотрел на него и произнес: — Ду-рак! — плетка.

Серкебай вы летел из юрты отца, пошел к себе и про­ леж ал два д н я голодным... П одготовка к выборам шла своим чередом.. На третий день Серкебай явился к отцу и сказал: — Я недостойно оскорбил К абы лбека: он старше ме­ ня на двад цать лет. Меня мучают совесть и стыд. Текебай, собрав всех овоих сторонников и взяв с собой подарки, поехал в стаи Кабылбека. Кабылбековцы подумали, что Текебай ведет своих джигитов в бой, и для встречи противника построились в «боевом порядке». Остановившись у стана Кабылбека, на расстоянии конного рывка* Текебай с Серкебаем отделились от д ж и ­ гитов. Кабылбек, реш ив, что они едут д л я переговоров о н а ­ чале боя, отделился от своих джигитов и двинулся на­ встречу. Тогда Текебай слез с коня, первым подошел к Кабыл- беку. — Мой щенок позавчера облаял тебя, Кабылбек! Я приехал просить у тебя прощения з а него. Простишь ли ты? Растроганный Кабылбек соскочил с коня и упал к но­ гам Текебая. — О, благородный Текебай, я п еред тобой более ви­ новат, чем твой сын передо мной. Т ы старш е меня, а я слушал теб я на седле. Простишь ли ты мне, аксакал ', этот мой проступок, позорный д л я м оего рода? Подарки оставь себе, возьми мой халат, — он снял с себя халат, надел на Т ек ебая и, обратившись к своим, громко по­ велел: — Н а выборах голосуйте за Текебая. Я снимаю свое имя. С тех пор враждующие роды стал и дружными, и на-, последующих выборах родоначальники добровольно уступали должность бия друг другу. Против этих благо; родных поступков были бессильны и чиновники, и то л ­ мачи. Д л я вида им давались взятки, чтобы не допустить вмешательства чиновников и толм ачей во внутреннюю дипломатию рода. Разумеется, что межродовые конфлик­ ты, которыми обильна была тогда степь, встречались1 1 А к с а к а л — б<*вально: белая борода, старейший, почтен­ нейший.

часто, но за рамки Большого рода не выходили, и реше­ ние всегда принималось внутри рода. Этот эпизод со своеобразной сделкой двух главарей рода положил на­ чало правилу: «Не выносить сора из хаты». Впоследствии о тц у моему неоднократно предлага­ лась должность волостного писаря, то е с ть личного сек­ ретаря волостного управителя, но, считая эту работу несамостоятельной, не желая быть зависимым, отец отка­ зывался, хотя и выполнял отдельные просьбы: оформлял какую-либо бум аж ку в порядке любезности и одолжения. Двадцати восьм и лет он был избран старшиной и на семнадцатом году работы добровольно уступил эту долж­ ность своему сверстнику Ерешу, больш е никаких других постов не занимал, оставаясь неофициальным «консуль­ тантом» по всем аульным делам. Своими справедливыми решениями аульных вопросов он прославился, как «Тура Момыш», то есть прямой и справедливый. Он не был скупым, не был мелочным, не был завист­ ливым. Успех лю бого радовал его искренне. Отец до к онца своей жизни любил щедрость: угощать, делать подарки, устраивать гои,, поминки. Он считал из­ лишней заботой накапливать средства, без конца размно­ ж ать скот. Помню, один раз мачеха м еня упрекнула, что я допустил излишние траты. Я посмотрел вопросительно на отца. — Деньги и существуют для того, чтобы их расходо­ вать... — ответил он нам обоим. Когда в наш аул на джайляу1п р и езж ал и узбеки на овоих большеколесных арбах-двуколках торговать урю­ ком, яблоками, вся аульная детвора с ш умом кидалась навстречу, и узбек, дразня нас, на ходу кидал несколько плодов.- Те, что постарше, ловили их на лету, а малыши бросались стремительно на землю в ж елании первыми за ­ хватить яблоко. Тот, кому доставался этот смятый нога­ ми и руками плод, стремителыю б росался в сторону, а остальные бежали з а ним. Потом снова догоняли узбека. И снова начиналась толкучка: каждому хотелось захва% тить дармовое яблоко. Около аула узбек останавливался и с блаженной улыбкой говорил: — Ай, какой вкусный урюк! Ай, вкусный! Зовите, де-1 1 Д ж а й л я у — летовка, места, куда казахи переселялись на 12

ти, своих родителей, пусть покупают. Дешево, дешево от­ дам... Дети неслись к юртам и уговаривали своих родителей итти к узбеку. У многих не всегда бы вали деньги. И вот тогда мой отец выстраивал взволнованных ребят и делал покупки н а деньги, полученные им з а свои искусные и зд е­ лия. Узбек отвешивал по полфунту, фунту уркжу, и дети по очереди получали его в подол рубашонок. Женщины с грудными ребятам и подходили и ставили своих м ал ю ­ ток в строй. Т е ничего не понимали* помахивали ручонка­ ми или пл ак ал и... — Н е плачь, не плачь, а то дед не купит тебе урю ­ ку, — уговаривали матери. С базара отец возвращался с сумками, наполненными подарками для детворы, поэтому все дети в ауле звали его ласково дедом. Помню... Н а востоке солнце зал и вает вершины вы со­ ких гор. И х конус оранжевым блеском ласкает глаз... «Там солнце... т а м светло... там...» —- л еп етал я, еще не успев после крепкого сна разомкнуть слипшиеся ресницы, д ро­ ж а от утренней прохлады. Внизу аул... Пастухи по салону гор гонят отары. И юрты, и о та р ы сливаются с разбросанными камнями и кажутся валунами. Гора своей тенью закрывает долину, и, пока солнце не подымется н а д горизонтом, огромная тень будет б е ж а ть навстречу солнечном у свету, все ближ е и ближе к ее подножью. Бабуш ка, вы йдя из юрты, берет м еня за руку: «Пошли кумыс1 пить, к о л ь ты рано встал».. Я упираюсь босыми ножками о камень, хочу вырвать руки... — Ты что упираешься? Н у, хорошо, «я сама все выпью! Покинутый бабушкой, я с плачем бросаюсь следом за ней... Детство! Детство! Далекое и смутное, наивное и чи­ стое, з а р я ж и зн и моей. Я бы л то гд а маленьким, а все вокруг большими. Л ю ­ ди мне казались добрыми и чистыми, правдивыми и лю ­ бящими, преданными друг другу... В бородах мужчин я 1 К у м ы с — заквашенное кобылье молоко.

видел нечто, достойное уважения... В юношеском задоре джигитов и в ш елесте девичьих п л атьев видел торжест­ венную красоту человечеокого рода. М не казалось. — они все любят меня и созданы для того, чтобы забавлять шаловливых детей. Громадины горных величавых утесов, бескрайний простор степей, синева небосвода, мерцающие звезды, круглый диск луны , пышный ковер растений — все, к а­ залось, смотрит на меня с доброй, ласкающей улыбкой. Все добры и красивы, как красивы были для меня моя старенькая бабуш ка и молодые сестры. Только хмурые тучи напоминали мне деловитость от­ ца, а гром мне напоминал гнев бабуш ки на своих взрос­ лых детей, и я испуганно затихал... Д ож ди к, казалось, был похож на слезы обиженного ребенка, и мне станови­ лось жаль его, и я страдал... Табуны игривых кобылиц, несущиеся по полю жеребята звали погнаться за ними вперегонки... Д а и с кем не хотелось поиграть... В ясные дни дымчатые бараш ки облаков манили меня, хотелось долететь до них и играть меж облакам и в прятки со сверстниками... Куда только не уносило меня детское воображение... Смешно! Смешно, что м не и сейчас иногда хочется вернуться в свой далекий, детский мир... Мы всегда почему-то в своих воспоминаниях ишем ка­ кую-то систему, какой-то сюжет, хотим придать им какой- то смысл... Это возможно для более зрелого периода, но напрасно искать сю ж ет в наших первоначальных ощуще­ ниях. Мне думается, что бессюжетная биография каждо­ го из нас интересна тем , что она доносит с точностью восприятие, впечатления ребенка. П оэтом у мне хочется вам рассказать о своих детских впечатлениях в той перво­ родной чистоте, которую мы все вспоминаем. ... Вот моя сестра Убиенна идет о т большой юрты к очагу. Я, увидев ее, с радостью бросаю сь навстречу. Она, на лету схватив меня, подымает вверх над головой. Я хочу... Потом она через широкий р а зр е з ворота рубахи прячет меня за пазуху и так несет меня дальш е, как кен­ гуру своего детеныша. И з рубахи торчит моя голова. Мне тепло на ее груди... Однажды другая сестра, Алиманна, играя со мной, из домашней утвари и вещей соорудила круглый забор в полметра высотой, обманом загнала м еня туд а и, заперев «ворота» отцовским седлом, ушла играть со своими под- 14

руисками. В этой «одиночной кам ере» я с неистовым ре­ вом провел около часа. Оттуда меня высвободила тетка. «Ой, какая нехорошая девочка А лиманна!» — приговари­ вала она, укачивая меня на руках. С тех пор я меньше любил младш ую сестру... — Помню.,. Д я д я, младший б р а т моего отца, держит меня на ладони правой руки посередине большой- юрты. Я стою на его ладони, не сгибая колени, и ужас напол­ няет мое. сердце. Д ядя приговаривает: ; «Каз! каз!» — и ловко оберегает меня от падения... Это он ж е посадил меня как-то & лисий тумак (ш ап ­ ку), оставшийся о т моего деда, и, зав яза в петлю тумака, повесил м еня в нем высоко на вы ступе стены юрты. П о ­ том сам уселся на кошме и долго забавлялся, зад авая мне вопросы: « Н у, как, птенец? К огда вылетишь?..» К ог­ да же я н ачи нал хныкать, он пугал м еня, что сейчас при­ дет Д и вона1*3... П осле этого я избегал дядю... Как-то отец приехал с базара. С тар ш ая сестра вы ­ несла меня навстречу к нему. О тец приспособил корж у н: на седле и посадил меня на коня. Я вцепился в переднюю луку седла. О тец повел коня н а поводу. Расстояние до юрты было не б олее тридцати метров, но я несколько раз переваливался то в одну, то в другую сторону от седла и скатывался в коржун. Отец, смеясь, вытаскивал меня оттуда и снова саж ал на седло. С естра шла рядом и при­ говаривала: «Н е бойся, не бойся! Крепче держись!» Это был мой первы й урок верховой езды. Вспоминается еще... В юрте на кош м е сидят несколь­ ко бородатых лю дей и пьют кумыс... О тец сидит на краю кошмы, он знако м подзывает меня и шепчет на ухо: «Ты что же, приветствовал ата8, как я теб я учил?» Пристыжен­ ный, я вы бегаю из юрты. Немного постояв, я с важным видом снова вхож у и, поклонившись публике, произношу 1 Д и в 0 н а — нищенствующий странник. 8 К о р ж у н — переметные сумки. 3 А т а — дедушка. 15

членораздельно: «Ассалям алейкум, аталар». Разумеет­ ся, все смеются и, чтобы меня не обидеть, хором отве­ чают: «Алейкум салям Ь Потом начинают хвалить меня и называют хорошим мальчиком. Гордый похвалами, я подсаживаюсь к отцу. Он гладит м еня по головке; «Мо­ лодец' мой мальчик! Когда входишь в юрту, где сидят- старшие, всегда поступай, как положено!» Отец меня учил нашей родословной. — Чей ты сы н? — спрашивал он меня. — Я сын Момыша, — отвечал я. — Момыш — чей сын? — Момыш — сын Имаша. И так до седьмого колена... Приезжавшие гости всегда считали своим долгом ин­ тересоваться моими познаниями и спрашивали мое имя, а затем имена всех прародителей. Бабушка, меня учила «языкам» животного мира. — Бараш ек блеет, телка мычит, жеребенок ржет, вер­ блюжонок тоскует, осленок орет... — Бабушка мне рассказывала сказки: про злого волка, хитрую лису, бедного зайчонка, красивого птенчика, храб ­ рого орленка... Как-то во врем я поездки по К авк азу третьи сутки мы ночевали под открытым небом. Ч асто я лежал с откры­ тыми глазами, мысленно путешествуя по своей биогра­ фии. Н а многих перевалад я не задерж ивался, меня п®- стоянно влекли мое детство и военные годы. Мне хоте­ лось, пока все спят, вскочить и записать все, что вставал® перед глазами. Н о где же свет? М не оставалось смотреть на небо. Звезды мигали, сочувствуя моей беспомощно­ сти. Где-то в -л есу перекликались совы, как сторожа, охраняющие покой горной листвы. Чистое-пречистое не­ бо... Полная, казалось, о широкой улыбкой луна. Еле слышный леғкий шелест — это м ерное и плавное дыхаг ние спящих деревьев... Холмистый горизонт. Нет, это ие 16

холмы, — это загон многогорбых пуш истых верблюдов, горбы которых м ягко переливались на ф оне синевы, одни возвышаясь н а д другими... Это — не А ла-Т ау с торчащи­ ми пиками — скалам и, нет, это были именно гигантские верблюжьи горбы. Тогда я вспомнил... Мне было пять, а может быть, шесть лет. Я проснул­ ся ночью и тихонько удрал с бабуш киной постели. Я хо­ тел пойти к отцу, юрта которого находилась на другом конце загона. Н а загоне, вытянув шеи, вплотную спали верблюды. О ни б ы ли при шерсти, если так можно вы ­ разиться, ибо верблю дов не стригут,— они сами линяют в определенное врем я года. П робираясь среди них, я при­ слонился к пуш истому верблюжонку и д олго смотрел на звездное небо. Л ун а, мне казалось, улыбалась. Верблю­ жьи горбы, как горные хребты, величественно возвыша­ лись на фоне неба, волнистой линией перекрывали друг друга. Было так тихо, что я слыш ал легкое дыхание в е р б л ю ж а т.. . Я забыл, что ш ел в юрту к отцу, и стоял, как зачаро­ ванный... Утром м еня наш л и спящим м еж д у д вум я пушистыми верблюжатами. О тец только посмеялся, а ' бабушка рас­ сердилась .и с тех пор начала зап ирать дверь в ю рте.. Я никогда не думал, что может повториться эта ночь на войне. Н о тогда было точно так ж е. Я себя чувствовал среди горбов, гор и лунной ночи та к и м ж е маленьким, как в те годы... V. Итак, мне исполнилось пять л ет. Н а ш «ул давно у ж >откочевал с горных летовок, что находились у подножья >Ала-Тау, где у щ елья Ак-сай и К ок-сай, и спустился вниз, 'к сочным р авн и н ам М ынбулака, то есть «тысячи родни­ чков». Стояла ранняя, теплая осень, проходили буднич­ ные дни кочевок нашего аула. С кот пасся, взрослые занимались своими делами, мы, дети, играли под покро­ вом родительского аула, я рос. Заканчивал ся мой «ауль­ но-степной д етск ий сад». Когда я пер еб ир аю в памяти всех своих учителей, по­ стоянно встаю т передо мной образы моих родителей.. Никто и з моих дальнейших учителей не учил меня тому, чему нау чи ли бабушка, отец и старейш ие из наших 17

сородичей. Н ет, Я не преувеличиваю значения своих р о д ­ ных. Первый р ас с к а з об истории м и р а и человечества, услышанный мною, принадлежит м оей бабушке... Да, легенды о сотворении м ира, о человеке, о жизни, о чувствах и благородстве, о том, что хорошо и что пло­ хо, что следует д ел ать и чего сл ед ует избегать, кого сл е­ дует любить м кто достоин презрения, первый сборник законов Суда Совести, Морали и Н равов дали мне они. Правда, как и вс е дети, я не поним ал сути бабушкиных сказок и легенд, отцовских рассказов и многих поучений старших... М еня тогда увлекал л и ш ь внешне-приключен­ ческий характер, сказочно-чудесное... Сейчас мне ясно, что я от них познавал великие законы человеческого по­ ведения... Мои преподаватели меня учили, к а к произносятся звуки, как из букв образуются слоги, а потом слова, учили водить п ером по белой б у м аге, решать задачи... Сама жизнь, люди, с которыми мне пришлось сталки­ ваться за короткий период моей ж изни в сложной, не­ постоянной, меняющейся обстановке, кидавшей меня из одной точки зем н ой поверхности в другую , из тишины в гущу людскую, с однойволны н аш его времени на д р у ­ гую, из одного р у сл а нашей ж изни в д р у гое русло,—т ож е были моими учителями. Они расшифровывали мне б а­ бушкины «можно» и «нельзя», «хорош о» и «плохо»... Бабушкино «так было» меня забрасы вало далеко, д а ­ леко назад, на много веков, и это ж е бабушкино «было» много раз пыталось меня бросать вперед... Вот сегодня, когда я сам стал отцом и дети начинают задавать мне наивные, простые, но глубоко содержатель­ ные Вопросы, а вр е м я и расстояние .не всегда позволяю т мне ответить им, я искренне ж алею , что у них нет так ой бабушки. Все дети на вопрос — сколько им л е т — не без гордо­ сти отвечают: исполнилось столько-то. В наше время по календарю ежегодно отмечают дату рождения, а тогда, в дни моего детства, у нас отм ечался не год рож ­ дения, а своеобразный «век». П ервы й «век» — младен­ ца — считался по истечении140 дней, следующий — «по­ шел седьмой год», что означало: р еб енок окончательно встал на ноги. Н едаром у нас говорят: « Д о семи л ет зем ­ лей будет бит», то есть дитя до семи лет ползает, па­ дает. Настоящий «век» исполнялся, к о г д а мальчику шел. 18

13-й год — го д зрелости, то есть' когда его переставали водить з а руку, или, как казахи говорят, он «овладел собственными поводьями». И, наконец, —- «двадцатипя­ тилетний джигит». Отец меня учил названиям дней, месяцев и годов по двенадцатицикловаму летоисчислению. «Год мыши, ко- ровы, змеи, лошади, обезьяны, курицы, кабана, зайца, барана, тигра, собаки, улу (улитки)»... — заучивал я. Но отец не разъяснил мне, что это означает. Однажды, получив одобрение отца, я решил похвас­ таться своими скудными зданиями и стремглав побежал в бабушкину юрту... В юрте, к ак я помню, веял тихий ветерок. Бабуш ка сидела с двум я прутьями и била шерсть так ритмично, что казалось она отбивает какую-то мелодию. Мои две сестры и племянница помогали бабушке. Одна носила . шерсть, др у гая её раскладывала, третья вертела ве­ ретено..; Я , одержимый своими познаниями, вбежав в юрту, нетерпеливо закричал: — «Бабуш ка, бабушка, по­ стой! Я тебе расскажу, что я выучил»...— «Подожди, вну­ чек, я кончу, потом расскажешь», — к а к всегда, спокойно остановила она меня. Я сел и начал играть шерстью, но младшая сестра вырвала у м еня пух. Я разозлился на неё й н азвал обезьяной. Она обиделась и отшлепала меня: — Почему я обезьяна?! — Потому, что ты в обезьяний год родилась... — А ты кабан , потому что в кабаний год родился! — показала она мне язык. Я обиделся и полез драться. Бабуш ка разняла нас, смеясь. — А когда Курманкуль родилась? , — В год курицы, — ответила бабушка. Курманкуль была худенькой, и косички торчали у-нее во все стороны. Мы ср а зу стали дразнить её «общипанной курицей»...: Курманкуль стала хныкать... Тогда бабуш ка усадила нас, д ал а по горячей лепеш­ ке, начала с достоинством: — К огда А ллах сотворил мцр, солнце, луну, день й ночь, он та к устал, что позабыл д а ть название дням, не-: делим, м есяцам и годам... Все живое на земле существо­ вало, не зн а я ни счета, ни времени; и все до того . 2* 19

запутались, что не знали, кто старший, кто млад­ ший: возраст определяли не по годам , а по росту; не зн а­ ли, когда быть осени, зиме, весне и л ету; бараны и вер­ блюды ходили нестриженные и заб ы вал и линять, а л ю ­ ди — их стричь. Аллах смотрел, см о тр е л 'н а этот б ес­ порядок и реш ил людей научить уму-разуму: счету вре­ мени, научить дорожить временем, а не жить беззаботно, как дети, а д л я этого разделить- месяцы на недели и дать счет дням, а год — на двенадцать месяцев, чтобы все знали, когда что делать: когда м олодняк кормить моло­ ком, когда надо стричь баранов, когда гнать на летовку. И назвал Аллах месяца по временам года... А Луне велел помогать лю дям вести счет, закры вая и открывая свое лиио, а звездам — предсказывать погоду. Так й жили люди много лет. И снова началась пута­ ница... Каждый год похож на следующий: весна — на весну, зима — на зиму... И жили лю ди, не имея про­ шлого и не загляды вая в будущее... Тогда Аллах думал, думал, потом собрал всех зверей и сказал им, что устанавливает он счет по двенадцати лет, а для того, чтобы все помнили и не забывали года, он хочет назвать их именами звериного мира. Пусть все выйдут в стеиь и завтра на рассвете пусть смотрят на востбк, и, когда первый луч ляж ет на горизонт, появится белое облачко пара и застелет светлым покрывалом з ем ­ лю. это будет новый год. Кто первый его увидит, именем того назовется первый год, и отсюда пойдет летоисчисле­ ние. Кто увидит вторым, второму году подарит свое имя. И так двенадцать животных, увидевших первыми «Год» удостоятся этой чести... Звери побежали в степь и, конечно, начали хвастать­ ся и спорить, — всем хотелось быть первыми... Одни к и­ чились зоркостью глаз, другие — быстротой ног, которые домчат их раньш е всех к новогоднему облаку, третьи... Но верблюд, пожевывая жвачку, надменно посмотрел на всех, кто мельтешил у его ног, и улегся... «Напрасно спо­ рите, мне и бегать не надо и вставать не надо. Моя шея такая длинная, что мне стоит ‘только поднять голову вот так, и я буду выше всех и увижу первым новый год Аллаха»... Он с пренебрежением вы тянул голову и стал подбирать на зем ле колючки... Бедный маленький мышонок, сознавая свое ничто­ жество, волновался и метался больш е всех, спрашивая у

каждого: «Что ж е мне делать?! Ч то ж е мне делать?!» Он даже осмелился спросить у верблюда, но тот только' фыркнул и сплюнул в его сторону жвачку: «Убирайся подальше, мелочь, ты даж е ниж е травы. Здесь немало более достойных...» — и он лениво прикрыл тяжелыми ве­ ками гл аза. Ночь, успокаивая всех, покры ла землю темной шалью, величиною с большую пиалу, потом засветились звезды, в степи стало так тихо, что д а ж е ветер приумолк, и только изредка повизгивал ш акал... Звери широко раскрытыми гл азам и смотрели на восток... Вот е л е зам етная розоватость окрасила небо... Звери заволновались, начали вытягивать шеи; лиса, взмахнув пушистым хвостом, н а чал а бегать из стороны в сторону... — Я успею еще... — зевнул верблюд. И тогда вдруг над его головой раздался тоненький — И в и ж у ... л вижу, вот оолаіко начало подыматься... Это мыш ь, взобравш аяся на голову верблюда, первой увидела новый год. — Где ты пищишь, мерзкое создание? — обернулся верблюд, забы в о словах Аллаха... — Я н а твоей макушке, отсю да все видно лучш е и дальше, и я первая... — радостно крикнула мышь, но верблюд тряхнул головой, и м ыш ь, с криком «я первая», скатилась на землю. Вот почем у первый год назван годом Мыши, и в н а­ роде говорят: «Н е уподобляйся верблюду, который, на­ деясь на сво ю длинную шею, о с тал ся ни с чем... М ногие звери удостоились чести, а года, верблю да нет и поныне...» Бабушка рассмеялась и сказала: — Н ик о гд а не мните себя высокими, чтоб мыш ь не оказалась умнее вас, дети мои. В это время через верхнее отверстие юрты влетела па- сточка. З а п и щ а л и птенцы, вы совы вая желтые ротики из гнезда, что т а к ловко прикрепилось к кругу ш анграка1. Мы все невольно посмотрели вверх. Ласточка примости­ лась на к р а ю своего гнездышка, и первый птенец был на­ кормлен, а м а ть снова улетела з а добычей... Вот видно, как она в зв и л а с ь вверх, вот м аленькой точкой носится она 1 Ш а н г р а к — верхний остов юрты. 21

в голубизне неба, вписанного в отверстие шанграка, и •снова стремительно кидается вниз — и следующий кри­ кун получает зеленого жука... У стал ая ласточка садится на край гкезд£| и чистит лерышки... — Фыо-ю! — свистнул я и, схватив длинный прут, ко­ торым бабушка только что била шерсть, подпрыгнул, спугивая ласточку. — Эге-ге! К акой ты нехороший мальчик! Ой, какой не­ хороший! — удерж ала меня за руку бабушка. — Зачем пугаешь ласточку? Разве ты не знаеш ь, что она — друг человека? О на — желанный гость у меня в юрте, пока птенчики не окрепнут... Моего гостя обижать — это» зн а­ чит, меня обижать, — пристыдила бабушка. Девочки посмеивались, глядя на меня. Тогда бабушка притянула меня к себе: — Ну, успокойся, светоч мой... С ядь на колени • ко мне, и я расскаж у тебе, почему у ласточки хвост рассечем и почему у ком ара нет языка... Слушать бабуш ку было для нас наслаждением... — Однажды великому падишаху Сулейману1, — нача­ ла свой рассказ бабушка, — который был мудрее всех султанов в мире и справедливо царствовал над живущи­ ми на земле, в воде, понимал язык всех зверей, птиц, рыб, животных и насекомых, змея оказала неоценимую услугу: она, разбрызгав свой яд, преградила путь врагу. Ж елая вознаградить змею, падиш ах Сулейман спро­ сил ее: — Что хочешь ты за свою помощь? — О, великий Сулейман, — отвечала змея, свернув­ шись в три кольца и высоко подняв голову, ■— позволь мне и моим потомкам пихь самую сладкую кровь у живу­ щего на земле... ,■ Сулейман задум ался, но сказал: — Так и быть. Н о назови мне, чья к р о вь слаще всего. — О, великий государь, — ж алобно ответила змея, — откуда мне это знг,ть. Я такая твар ь божия, — тело у меня холодное, все брезгают, когда касаю тся меня, и ни­ кто не хочет меня приласкать. Чеш уя у . меня рябая, — все с отвращением отворачивают взоры. Я без крыльев и без ног, и никого не могу догнать. Д а ж е луч солнца бежит, отскакивает от моей кожи, и я долго, долго долж- . 4 С у л е й м а н — царь Соломон. •22

иа лежать на. песке, чтобы согреться. Кому даны ноги — убегают о т мен'я, кому даны кры лья — вьются со смехом надо мной. О ткуда мне, отш ельнику, знать, чья кровь слаще? Д а ж е мою слюну А ллах сд елал ядом для всего живого! Долго думал справедливый Сулейман. Ведь не­ легко было мудрому и доброму царю обречь кого-нибудь на мучительную смерть, но слову данном у изменить он не мог. Тогда созвал он всех насекомых, у которых было длинное ж ало, и повелел разлететься на все четыре сто­ роны, д а б ы испробовать кровь всех живущих на земле, вернуться и доложить, чья кровь слаще. Полетели гонцы во все четыре стороны выполнягь при­ каз Сулеймана. Л етели дни... Носились по м иру гонцы... Весь ж иво й мир был полон волнения: кому ж е вы па­ дет несчастье гибнуть от змеиного ж ал а. ' Вот однаж ды ласточка, которая раньше всех с тревож­ ным чириканьем вылетала ка ж д о е утро навстречу по­ сланцам, у в и дел а усталого ком ара. О н первый во зв р а­ щался с ответом. Ласточка понеслась к нему навстречу. — Зд равствуй, комарик... М ир тебе. Благополучно ли совершил путьі* Что нового-в великом царстве Сулейма­ на, которому подвластны земли, м оря, горы и долины? Комар веж л иво ответил на, приветствие ласточки, но извинился — ему некогда было подробно рассказывать: он четверо суток летит, не отды хая, и спешит царю д ать ответ. — Т огда я буду сопровождать те б я, и ты сможеш ь по дороге продолж ать рассказ. Ласточка полетела рядом с ком аром , и он рассказал, как выполнял особое поручение самого Сулеймана. — Чья ж е кровь оказалась самой сладкой? Я сгораю от любопытства! — воскликнула ласточка... — Че-ло-ве-че-ская! — с важностью прожужжал комар. — Нет..., нет... ты неправду говоришь! — заволнова­ лась ласточка. — К лянусь! Пусть бог обрушит н а меня свой н еб о­ свод! Д о сих пор вкус ее у меня н а языке... — П окажи язык! Глупый к о м ар высунул язык, а ласточка молниеносно клюнула и вы рвала язык комара. 23

— Не смей л гать, гадкое существо! — чирикнула л а ­ сточка и понеслась навстречу другим гонцам... И каждый давал тот ж е ответ, что и комар. И с осой, слепнем, му­ хой ласточка поступила так ж е жестоко, борясь за жизнь человека. Когда все гонцы собрались во дворце, вышел великий Сулейман, сел на трон и обратился к комару... — Ну, скаж и, чья кровь слаще? Комар попробовал ответить, но только жалкое «вззз» раздалось в ответ на вопрос царя. — Ты что, пьян? Языка у теб я нет, что ли? Говори толком! Но снова только «вззз» получилось у безъязыкого ко­ мара. Сулейман обратился к осе, мухе и другим гонцам, но только «дззз», «жжж ж ж », «жжж жуууу» были ответом. — Что с ними случилось? Кто-нибудь понял, что они докладывали? — спросил рассерженный Сулейман. Тогда ласточка вылетела вперед, поцеловала землю между ног С улеймана и сказала: — Я все поняла. Они все, ваше султанское Величество, в один голос утверждают, что самая слад кая кровь — это кровь лягушки, мой государь! Великий Сулейман поднялся с тр о на и сказал: — Быть по сему! Змея, что л е ж а л а у подножия царского трона, взбе­ шенная, захлебы ваясь собственным ядом,-взвилась. — Она лжет! Это ложжжь! — ш ипела змея. — Быть по сему, — повторил Сулейман. — Решение царское не отменяется. Тогда змея в злобе кинулась на ласточку, но та успе­ ла вспорхнуть, и только хвост ее удалось змее рассечь своим жалом. Вот почему у ласточки хвост рассечен надвое... _А, комары, мухи, осы и мошкара и д о сего дня не мо­ гут забыть сладость человеческой крови, и только забу­ дется человек, заснет, они тут как тут и ж алят немило­ сердно... — рассм еялась бабушка и щ елкнула меня по носу. — П онял, малыш? С тех пор к аж дое утро, просыпаясь под чириканье л а­ сточки. я с нежностью следил, как о на ныряла через от­ верстие юрты в синеву утреннего неба. Еще одна легенда, рассказанная бабушкой, вспоми­ нается мне... Н о о « ей потом... 24

Мой д я д я Момынкул был сам ы м младшим из всех дедушкиных и бабушкиных детей. Он был вк еаксгс раста, атлетического телосложения, с круглым и, черными г л а за ­ ми, коротким и тупым носом и нем ного отвисшей толстой нижней губой. Ц ве т кожи у него был светлый. Бабушке не нравились его тупой нос и толстые губы. «Ничего не поделаешь, хотел бы ть похожим «а меня, но не вышло», — говаривала она. В се ж е , как младший, он был балованным и любимым ее сыном. Бабушка ему про­ щала дер зк ие выходки и непослушание, часто грозилась наказать его, но дядя, юркнув в другую юрту, «вы жидал, пока бабуш кин гнев остынет». Б а б у ш к а ни к кому не бы ­ ла так заб ы вч и ва в своих обещ аниях «наказать», к а к к нему. У слыхав о каких-нибудь вы ходках или трюках д я ­ ди, — а он их разреш ал себе часто, — бабушка только по- качивала головой. — Ай, тёнтек! Тентек!..' В кого только он_ пошел? — вопрошала она. — Отец был тихий... Наверное, в моих братьев, в б р ата моего, Серкебая, так о й ж е он непоседа и вихрастый. — Но, как правило, с появлением дяди она забывала даж е сделать ему замечание. В юности дядя, действительно, был неуравновешен­ ным, вздорным и неусидчивым. Если он шел пешком, то руки его б олтались во все стороны о т стремительной ход ь­ бы; если он ех а л на коне, то но си л ся , как угорелый, на­ пролом, не считаясь ни с какими препятствиями. На коня садился пры ж ком и спрыгивал с него н а ходу. И на земле, и на коне он был смельчаком. Помню, однажды, когда солнце своим диском зад ева­ ло вершины западны х гор — К у л а н а , окрашивая о р а н ­ жевым зар ево м вершины Чокпак, Ж а б а г л ы и Б уралдаев2. а на севере зубчатые вершины А л а -Т а у отражали в своих снеговых лед никах последние лучи солнца, равнины наш е­ го д ж ай л яу постепенно покрывались тихой тенью, розова­ то-синей, все окраш ивая в лилово-синий свет вечера. П ро­ хлада охваты вала землю. Аул, оживленный пригоном скота с пастбищ , завершал свой трудовой день. Ж е н ­ щины зак а н ч и ва л и дойку овец н коров, бутуя бараш ков в 1 Т е н т е к — взбалмошный. 2 К у л а н , Ч о к п а к , Ж а б а г л ы , Б у р а л д а и — названия 25

«угоны1, привязы вали к колышкам тел ят, а мужчины до­ шли кобылиц. Табуны коней пощ ипывали еще траву. Вот в этот вечер д олго не могли изловить одного из диких жашатанов»2 из табуна нашего ау л а. К аш аган так стре­ мительно проносился, что скакавший н а добром коне ло­ вец напрасно стар ал ся накинуть петлю н а его голову. К а­ шаган умудрялся ловко увильнуть от погони. Весь аул собрался и см отрел на эту гонку, к а ж д ы й переживал по- своему. — Вот-вот, ещ е немножко, — к р и чал один болельщик почти догнавш ему кашагана ловцу. — Так-так... Н акинь скорей! — советовал другой, ког­ да ловец почти настигал беглеца и подымал петлю. — Вот дьявол, опять улизнул! — огорчался с доса­ дой третий, к огда кашаган, круто повернув, уходил от ловца. Одни хвалили, другие корили всадника. — Ему только корову ловить! — Езжай сам д а попробуй этак о го дикаря изло­ вить! — огрызался неудачливый всадник. ' Дядя вскочил н а неоседланного к о р я и' помчался на­ перерез скакавшему кашагаиу. — Вот еще, что ж е он без петли сделает? Напрасно коня измучает. Дядя поравнялся с крупом каш агана, схватил его за хвост и слетел со своего коня на землю. Среди зрителей раздались возгласы. Все д ум али, что он упал. Н о нет, он уж е б еж ал , не выпуская х воста кашагана из рук и оттягивая зад лошади в сторону, так что конь ни­ как не мог ударить дядю задними ногами. Невольно к а ­ шаган затормозил движение, и дядя, воспользовавшись этим, ловко вскочил наі коня и, ухватившись за гриву, дол­ го носился по степи, пока «дикарь» не подчинился его воле. Аул с восторгом и волнением н аблю дал это. — Вот так джигит! Он самого чёр та обуздает! — Ай да молодец! — Ловко вышло! Дядя любил похвалы своей лихости и готов был пойти за них в огонь и в воду. О н бы л силач и поды­ мал тяжести, сам ы й тяжелый груз во врем я откочевок ' К у г е н ы - - привязи для ягнят. 2 К а ш а г а н — неуловимый конь. 26

выпадал на его долю. Любитель борьбы, он был такж е лучшим бегуном в ауле, но никогда ничего не доводил до конца. Он заслуж ил прозвища: «ловкий», «Алан-гасар каракуш», то есть .«безоглядная чер н ая , сила», «Таубу- зар» — разруш итель гор, то есть такой самонадеянный, что горы м ож ет .пойти рушить. Короче говоря, он был степным спортсменом, безрассудным акробатом как на земле, так и на коне, и его лихость часто приноси­ л а ему серьезные физические травм ы . Я не помню ни од-' ного года, чтобы он из кокпара' возвращ ался невреди­ мым. О днажды его .привезли с вывороченной ключицей, в другой р а з .— с переломом ноги, в третий — без созна­ ния. Но, выздоровев, он все забы вал, к а к забывают ж е н ­ щины родовые муки. Он был от природы спортсменом. Бабушка, когда дядя, лежа на постели, стонал, упре­ кала его: — Ой, ты меня загонишь раньш е времени в могилу! Из-за тебя согнулась моя спина! К ак о й злой дух несет твою душу! Потом она тож е забывала обо всем и говорила заб от­ ливо, ласково: — Тебе больно? Дать тебе пить? Может, у тебя по­ душка жесткая? Действительно, несчастные случаи с дядей дорого об­ ходились бабуш ке, она проводила у его изголовья бес­ сонные ночи и забы вала о нас, внучатах. Поэтому мы с детства р евн овали ее к дяде и не очень любили его, боялись лиш иться бабушкиной ласки. Отец мой, чтобы остепенить неудержимого юношу, з а ­ садил его з а учебу, но и за книгой д яд я не смог усидеть и для разнообразия отец начал обучать его ювелирному делу. В дом аш ней обстановке ученье не шло успешно, и было решено отправить дядю в «школу» .— в аул к б а­ бушкиным братьям, под покровительство деспотического Серкебая. Я помню приезд Серкебая в наш аул, ему шел тогда шестой десяток. Его приезд был событием ■для нашего аула. В далеке, на 'горизонте, показались четыре всадни­ ка. Это ех ал Серкебай с тремя сопровождавшими его джигитами. Серкебай ехал мелкой иноходью на лысом добром коне, а сзади джигиты тряслись мелкой рысью. К ок п а р — национальная конно-спортивная игра. 27

— Серкебай едет! Серкебай едет! — раздались воз­ гласы, когда он был еше далеко. Бабушка засуетилась, начала приводить в порядок юрту: стелить кош мы, одеяла, р ас с та в л ять подушки, гото­ вясь принимать гостей. Отец и д яд я вышли из юрты и стал и в почтительные позы, издали д а в а я знать Серкебаю, что они ожидают его. Увидев их, Серкебай принял надменную позу и уба­ вил шаг своего коня. Джигиты последовали его примеру. Когда С еркебай подъехал на двад цать — тридцать шагов, по знаку отца дядя бросился вперед и почтительно приветствовал гостя традиционным « С алям алейкум!»1, потом взял з а повод его коня левой рукой, а пра-вой за иуталище стремени. — Алейкум салим!2* — ответил С еркебай, остановив­ шись и перекинув правую ногу через к руп коня, но пока его ноги еще не коснулись земли, д я д я поддержал его подмышки. Разм инаясь, Серкебай ш ироко расставлял но­ ги, потом подошел к отцу и по-казахски, двумя руками, поздоровался с ним. Его джигиты т о ж е слезли с коней. Отец сделал знак аульным юношам и сказал: — Разберите коней у кунаков!3 Серкебай, рассердившись, взмахом плетки в сторону, остановил юношей, что бросились к коням: — Вы сумейте меня с почетом принять, а не моих раг бов! Джигиты, видимо, привыкли к сто л ь нетерпимому х а ­ рактеру своего господина и, смущ енно посмотрев на аульных, улыбнулись. — Чего зубы скалите? Занимайтесь своим делом! — не преминул отчитать Сеіркебай. — В другом ауле я сам потребую почета не только к вам, но и к своим собакам, а в ауле родной сестры вы будете с луж ить мне, как дома. Увидев, какой свирепый вид у гостя, мы, перепуган­ ные, спрятались и смотрели исподлобья. Отец пригласил всех в юрту. С еркебай вошел первым. Бабушка обняла его, приговаривая ласковы е слова. ' С а л я м а л е й к у м — приветствую вас. 2 А л е й к у м с а л я м — ответный привет. 3 К у н а к — гость.

Джигиты втащ или в юрту коржуны. Серкебай уселся на почетном м есте и, обращаясь к бабушке, уважительно спросил: —. Вы в добром ли настроении, старш ая моя сестра? — С лава богу, светоч мой, сл ава богу, — отвечала бабушка. Дальш е пошли обыкновенные расспросы о благопо­ лучии пути, скота и семейства. Были раскрыты коржуны, оттуда вынуты подарки: чай, сахар, к§ш-миш, урюк и отрез материала на платье бабушке. Серкебай одет был богато и щеголевато: входя в юрту, он снял сусликовую шапку, на свеже выбритой синей голове осталась расшитая бархатная тюбетейка^ на нем были бешмет, серебряный пояс, роскошно отде­ ланную серебром камчу он дер ж ал в руке. Длинный прямой нос, прищуренный глаз д елали его худощавое, лицо хмурым; подстриженные над губами у.сы длинными концами свеш ивались по углам рта; борода у него была длинная, но редкая. Он говорил резко, повелительно, нервными, острыми жестами тыча в сторону собеседника плеткой или указательным пальцем. Мне казалось, что он не терпит возражений и все ем у покорны, поэтому я не осмелился вести себя свободно, д а к тому же на нас, м а­ лышей, он не обратил никакого внимания, как будто мы и не существовали. За вечер Серкебай несколько раз кричал на моего дядю и своих джигитов, делал гневные замечания, и все было не по нему. Так как м не не довелось лично видеть ханов и султа­ нов, для меня Серкебай воплощал черты средневекового феодала. Как положено, был зарезан баран. Бабушка насы па­ ла нам в ладони сахару, киш-миша. Мы любовались ко­ нями. Сбруя на них была серебряной чеканки... Когда Серкебай увозил дядю из нашего аула, тот боярливо оглядывался на бабушку, как бы прощаясь навсегда, и медлил с посадкой на коня. Рассерженный Серкебай, у ж е севший на коня, (раза три беспощадно стегнул его плеткой, приговаривая: — Скоро л н ты распростишься? Я выбью из тебя дурь. К ак приедем в аул, ты две ноги в один сапог будешь вдевать. — И, злобно посмотрев на бабушку, 29

процедил сквозь зубы :—Только кости получишь обратио, акпэ!' Дядя ж алобно посмотрел в последний раз на бабуш­ ку, а бабушка растерянно прошептала: — Знай сам, милый, твоя воля, но это твоя ж е родная кость. Серкебай, надменно попрощавшись, тронул коня. За ним, как пленник, поплелся дядя. Н икакого следа не оста­ лось от его былой лихости... он сидел на коне, как узник... Бабушка см отрела долго вслед .им и, вытирая слезы концом платка, приговаривала: — Д а счастлив будет твой путь, светоч мой! Не прошло и м есяца, как бабушка затосковала о сыне, а через три месяца, не выдержав р азлуки, поехала она его навестить. П рож ила она там около недели, вернулась и, ахая и охая, расскавывала моему отцу: — Бедный м альчик мой так похудел, так осунулся! Серкебай д ерж ит его как в тюрьме. С утра до вечера з а ­ ставляет его читать. Мальчик скоро совсем зачахнет. По рассказам бабушки, Серкебай был неумолимо строг, дядя ж ил по расписанному, твердом у распорядку. Конечно, Серкебай не заставил его ходить в одном сапо­ ге, как я себе представлял это буквально: он одел его в длинный халат, а вместо шапки заставил носить чалму. — Вхожу это я в юрту, — р ассказы вала нам бабуш­ ка, — вижу: в углу, на корточках, в белой чалме сидит бледный молодой «мулла» и читает коран. Вгляделась я: мой младший, — а ж глазам не п оверила... В другой р а з на просьбу бабушки отпустить сына в аул на побывку Срркебай ответил: — Верну тебе его человеком, а если человека из него не выйдет, оставлю его у себя рабом и приставлю к моим охотничьим собакам , пусть за'ним и ухаживает. Сколько ни просила бабушка, С ер к ебай был неумо­ лим. Дядя вернулся от него только через д в а года, в чал­ ме, длинном х алате, с маленькими пробивавшимися уси­ ками, что вы звал о смех в нашем, ауле. На второй день после приезда д яд я сбросил чалму и, натянув лисью ш апку, стал такиім, к аки м был. И с тех пор ои был записан вторым грамотеем в нашем ауле.1 1 А к п э — уважительное обращение к старшей сестре. 30

В грустные минуты бабушка' снова рассказывала нам легенды. Она1, видно, забывала в рассказах свое горе и потому люВйһлховорить: «Послушайте, дети...» — Б ы лН В Е после создавши мира, но еще Аллах не покарал л Ш ей страшным потопом и не стер с лица зем­ ли их города и аулы, — рассказывала бабушка. — Лю­ ди -тогда еще не знал и слова «благодарность», они пбль-. зовались солнечным теплом, прохладой ветра, сиянием луны, дарами земли, и никто от них не слыхал ласко­ вого слова... Т огда усталое Солнце с жалобой обратилось, к Аллаху: — О, великий создатель, без покоя, отдыха и без сна- я всхожу, своим светом освещаю все уголки мира, своим теплом согреваю все живое, растения и землю твою. По­ дымаясь на восходе, я извлекаю мир из тьмы и всех де­ лаю зрячими, своим сиянием я приношу радость всему живому и мертвому, теплом своим согреваю замерзших, в холодную ночь, промокших от д ож дя просушивают мои лучи, и все, все твои твари, согретые мной, расправляют тела, протягивают руки ко мне, чаш ечки цветов раскры­ ваются, принося радость ненасытным глазам человека. . Я не ночь и не тьм а, что вселяют грусть и печаль в д у ­ шу твоих созданий, я заставляю их смеяться и радовать­ ся жизни, потому что от тепла моего таю т снега, льдины превращаю я в изумрудные потоки, утоляю жажду во­ дой прозрачных родников, но нет мне, Аллах, благодар­ ности ни от кого за все мои неоценимые «труды. Нет у меня больше сил терпеть такую несправедливость. Я. прошу меня освободить, дай мне отдых! О, Аллах! . — Иди и продолжай свою службу, >— ответил Соли-, цу Аллах, — а я «подумаю, как оценить твой труд... Следом за Солнцем явилась Л уна, поклонилась Ал­ лаху и расплылась в широкой улыбке: — О, Всемогущий и милосердный, я пришла к тебе с прошением... — Что случилось с тобой,- ночное светило, данное мною земле? — О, могущий и милосердный, ты меня одарил скуд­ ным светом и холодным лучом. К огда землю покидает солнце, я остаюсь во мраке единственным светилом и из­ лучаю сияние,, к а к маяк, « так служ у земле и назем­ ным... М едленно открывая паранджу с лица, я помогаю людям отсчитывать дни, недели, месяцы, в полнолуние я

сбрасываю пелену темного по к р ы вал а и широкой улыб­ кой щедро радость приношу всем, к то не спит во мраке ночи... Л унная ночь дает покой спящ им и счастье. Я не обжигаю безжалостно, как солнце, — ыок-ЩЬе мягок и приятен, но и днем я не сплю, и отды ха мне нет, — я сопутствую солнцу и земле. Н о ослепленные ярким солнечным светом люди не зам еч аю т меня.-До сих пор нм один из них не отблагодарил м еня за вежливую, чест­ ную долгую службу мою, наоборот, я сделалась •посме­ шищем д л я всего рода людского. С кладки на лбу, на под­ бородке и под глазами, что л о ж атся о т доброй улыбки моей, люди принимают за гримасу и дразнят меня, назы­ вая корявой. В самоедорогое для меня'время, прозван­ ное людьми полнолунием, я вся истекаю от доброты, а они мою круглолицоеть превратили п имя нарицатель­ ное, называют своих тупых и лысы х толстяков и уродов «круглолицыми лунами»... Нет, я больш е не хочу ,тер-* петь все эти издевательства и насм еш ки и прошу освобо­ , дить меня от службы! Луна закр ы л ась тучами и 'с т а л а жалобно всхлипы­ вать... Начал накрапывать дождь.. — Побереги свои прекрасные серебристые глаза, — сказал А ллах в ответ. — Иди и сл у ж и миру, а я поду- Тут забуш евал возмущенный Ветер- и, подлетев к А л ­ лаху, сдунул пы ль с его престола, л е г у его ног и взм о­ лился: — Весь день, всю ночь ношусь я по горам, по лесам, по степным просторам и по морским волнам. Я гоню корабли, собираю тучи и посылаю их туда, где засуха, и я отгоняю их, когда влагою бывает пресыщена земля. Если бы не я, лю ди погибли бы о т зноя. Я разгоняю жар, освежаю тел а, проветриваю х ал аты , платья, шубы. Ни покоя мне, ни отдыха... Я устал. О , мой повелитель, Устал я от человеческой неблагодарности... Отказываюсь служить... И Вода в низком поклоне разл и лась д о самого трона Аллаха и заж урчала: И я устала, повелитель .правоверных. День теку, «очь теку... С м ы ваю всю грязь с л и ц а земли, смываю те­ л а неблагодарных и нечестивых сынов человеческих и утоляю ж аж ду всех живущих, безропотна и молчалива я •в своей чистоте... Н о доколе мне терпеть?.. 32

Задумался А ялах и возгрустил: « Д а, неблагодарен род человеческий и заслуживает наказания!» — и пове­ лел мле... несказанно обижены все: собравшимся. — Они не хотят больше служить и помогать вам и просят меня отпустить их на покой... Я созвал вас, чтобы опросить, как вы будете существовать дальше?.. Человек, услыхав слова Аллаха, так испугался, что весь побледнел, затрясся и растерянно начал кланяться и Солнцу, и Л уне, и Ветру, и Воде... и ни слова произне­ сти был не в силах; Топда А ллах снова спросил: — Кто ж ел ает высказать свой совет? Все молчали... Только Л етуч ая мышь вспорхнула и взволнованно з а ­ шептала: — О, Всемогущий, внемли творению своему, разреши мне сказать правду. Подумай, С оздатель всего сущего в мире, что станет с людьми, животными и птицами, расте­ ниями и цветами, если погаснет Солнце? Что будет с землею, если Л у на перестанет упр авл ять приливами и отливами морскими и вода морей и океанов' нарушив правила, ринется на сушу? Что станет, если исчезнет Во­ да: иссохнут реки, скроются озера и прекратится журча­ ние родников? А если Ветер перестанет носиться по миру, управлять ж аром и холодом, дождями и бурями, подумай. Создатель? Ветер нам приносит твою волю, и тебя мы благодарим за милость небесную! Пожалей свои Создания, Великий! — И испуганная своей смелостью, Летучая мышь упала камнем к ногам повелителя вселен­ ной. «Правду сказал о это маленькое создание», — поду­ мал Аллах и повелел: — Выполнять всем то, что было приказано в дни сотворения мира... Солнцу, Луне, Ветру и Воде честно работать до Судного д*ня... 1 Тогда разъяренное Солнце лучом своим ослепило мышь: — Посмей только попасться мне на глаза, и я испе­ пелю тебя своими лучами! Ветер в злобе закрутился вихрем: — Смотри, если мне попадешься, я развею тебя в клочья!

— А я утоплю тебя, если только прибліиишься к бе­ регу... — прошипела Вода, увоеясь в свое русло. А Луна так привыкла улыбаться, чт0А в в ^ этот **аз “только улыбнулась и промолчала. — О, что'м не делать? Я ведь ни в чем\"«Г виновата, я не для себя гтрооила твоей милости, Аллах! — взмоли­ лась богу Летучая мышь. Тогда А ллах сказал Летучей мыши: — Когда Солнце спрячется за край Земли, Луна еще Ве вступит на свой пост, а Ветер уляжется спать, в ти­ шину сумерек будешь ты вылетать, днем же скрывайся во мраке развалин и, пещер, прижавйіись к потолку, или в щелях, чтобы шорохом не выдать себя..: А чтобы ты не умерла от голода и жажды, тебе даруются два соска. В одном будет молоко, в другом — вода .-Так и существуй. Вот с тех пор трусливый человек и научился благода­ рить Солнце, Луну, Ветер, Воду, поклоняясь им. А Лету­ чая мышь много терпит от человека з а то, что была сви­ детелем его позора... . • Он бежит от нее, боится, что она вцепится в него и отплатит за неблагодарность... „ Я привожу бабушкины легенды как свидетельство старины, — она/ моя бабушка, окончившая только лишь родительский устный «университет», весла в себе много народной мудрости. В ауле бывали своеобразные вечеринки: после приго­ на скота с пастбищ, перед наступлением сумерек собира­ лись казахи на какой-нибудь окраине аула для беседы Тут обсуждались происшествия за день, рассказывались последние новости и, если не было вичего делового, орга­ низовывали борьбу, бег или еще какую-нибудь игру. •' Когда становилось темно, все расходились по юртам ужинать. Иногда приезжал какой-нибудь акын1, тогда уже весь аул собирался в юрту,- где он остановился, чтобы послу­ шать его. С возвращением дяди по вечерам стали собираться у. бабушки. Д ядя нараспев читал богатырский эпос. Все Г-импровизатор.

слушали его с-огромным вниманием, и он почти до самой своей смерти был единственным аульным чтецом. Необычайная сочность фольклорного языка, героика, эпические-образы, певучесть стихов пленяли всех'слуш а­ телей, и я впервые это народное достояние' «прочел на слух» на этих дядиных вечерах. - *■ Его приглаш али на читку и в соседние аулы, и он. с удовольствием ходил туда. Донимали его и наши ауль­ ные бездельники из молодежи, которы е днем п-нг-лили с просьбой прочесть то, что им понравилось и ч‘о она хотели выучить наизусть, чтобы щегольнуть на какой- нибудь вечеринке. Надо сказать, что память этих безгра­ мотных болельщиков была феноменальной. Достаточно было им прослушать два или три р аза, как они уже зн а­ ли весь текст наизусть и на следующий вечер затягивали его нараспев в какой-нибудь юрте соседнего аула. Они всегда потом звали дядю своим «учителем». Так. •< п и ­ меру, и. ныне здравствующий старик, безграмотный Су- юмбай, до сих пор в ауле декламирует «Рустем достан», «Қамбара» и другие народные эпосы и считает своим учи­ телем моего дядю, который ему приходится двоюродным братом с материнской стороны. Серкебай много раз гневался на дядю за то, что тот снял чалм у и вместо отправления религиозных обрядов занят песнями и развлечениями публики, по его вы раже­ нию, «этих аульных чертей», своего племянника тоже на­ зывал шайтаном и безбожником. — Ты бы лучше за упокой души своих предков и близких коран читал, а ты только «э-э» да «э-.э»! — пе­ редразнивал он дядю. — П о пятницам я читаю коран, — оправдывался дядя. — Тьфу, (несносный, — горячился старик. — Этого мало, надо каж дый день и по нескольку раз. читать, и то в долгу останеш ься перед святыми предками! Потом он ж аловался, говорил, что зан ят делом чести и нрава рода, что ему некогда заниматься молитвами, что его м ладш ие братья не вуш ли львами в отца, д , когда он учил моего дядю, то д у м ал , чтр в нашей семье будет теперь специальный человек, занятый только чте­ нием корана по покойникам и отправлением молитвы, что он пазочапован и огорчен, что мой дядя не оправдал > его доверия. Я подозреваю, что Серкебай, по-видимому. 3* 35

с.ам ленился м олиться за покойников, но так как был че­ ловеком суеверным, как и большинство людей его эпохи, вот и решил приспособить к этом у дядю : «Совершить доброе дело и свою совесть п еред покойниками сделать чистой». Йядя, потупив глаза, делал, к удовольствию старика Серкебая, виноватый вид и почтительно молчал. Но все это было только притворством, и, не м едля после отъезда Серкебая, он снова превращался в чтеца и балагура. Д ядя был ж е н а т три раза и все-эти три раза — сс скандалом, не по-мирному. Двух ж ен своих он украл, и оба раза дело не обошлось без д р аки и родовых конфлик­ тов, разрешившихся уплатой ш траф ов за. недостойное поведение. Д а, в молодости он был затейником не только игр и вечеринок, но и всяких драк и скандалов. Старшего б рата отца, дядю моего Тюлебая, я помню высоким, коренастым, курносым стариком, с жиденькой козлиной бороденкой с проседью; -старик он был замкну­ тый: всегда у него была длинная па л к а в руках; дома он бывал редко и н а базар не им ел привычки ездить: всегда его можно было видеть на пастбищ е, летом он во з­ вращался поздно вечером, неся на рукаос ягненка или козленка, отставшего от отары; был многодетным; имел середняцкое хозяйство; вскоре он умер, а за ним, в тече­ ние двух-трех лет, один за другим последовало большин­ ство его детей. О т него осталась единственная дочь, по имени Курманкуль, старше меня года йа три-четыре. Самую старш ую сестру, Убишь, пом ню смутно. По рассказам отцац она рано выучилась грамоте, читала книги и даже у м ела писать. Она была первой грамотной девушкой — редкость в нашем степном округе. Ее вы да­ ли замуж за безграмотного Рыскулбекаі Омарова из рода Байтана, приблизительно в 1912— 13 годах, так как она еще смолоду была обручена с.ним. К огда настало время выдать ее зам уж . пошли разные разговоры , что, мол, она «зрячая» девка, грамотная, а жених — «слепец темный», то есть неграмотный, что на грамотную девушку имеет право только грамотный мужчина. Ш ли толки о неравен­ стве и несправедливости брака. О тец, связанный обяза­ тельствами, данны м словом и полученным калымом, все же выдал ее зам у ж з а Рыскулбека. Н е знаю отчего, но она через год после замужества ум ерла. Отец до послед- 36

них дней своей жизни переживал ее смерть. По-видимому, он понял, что совершил роковую ошибку. И эта ош ибка, кажется, положила основу новому отношению отца к другим дочерям — моим сестрам. Зимой мы жили в глинобитных домах, весной откоче­ вывали на десять-пятнадцать километров на дж айляу, чтобы копытами скотины не топтать хлеб и сенокосные угодья. С еяли очень мало, только н а свою потребу, по­ этому обрабаты вался ничтожный кусочек земли, да и о б ­ рабатывать не умели: бывало казах амачом1 нацарапает как-нибудь десятнику землицы, разбросает зерна, и делу конец, к августу только приедет собирать урожай. Ж а л и вручную, прямоугольным серпом, молотили копытами скотины. Разлож ат пшеницу наземь, пригонят с десяток лош адей или быков, устроят из веревок загон— забор во к р у г тока — и с гиканьем гоняют ж ивог- ных по кругу. В этой молотьбе с гиканьем всегда отл и ч а­ лись дети. М ы забавлялись бестолковой беготней перепу­ ганных животных, и на «току» стоял такой гам, что в наши дни д а ж е представить себе трудно. Наконец, устав­ ши от этого «горлодрания», д а ва л и животным «вольную», отделяли солому, избитую наполовину копытами, опач- канную навозом . Н а току оставалась обмолоченная поло­ вина, см еш анная с половой, зем лей, и для того, чтобы от­ делить зерно, все свистели хором, кто, как мог, зазы вал ветер... В етер «приходил по зову», и люди начинали ве­ ять по ветру мелкую солому и п ы л ь с земли. Этим дело не кончалось. Снова свистом зазы вал ся ветер. Ветер к вечеру «приходил» на зов людей, то гд а брали в руки си­ то и пропускали сквозь него зерн а. Потом орава детей бросалась на зерно, ручонками отбирала мелкие кам уш ­ ки и о тбрасы вала их в сторону. Относительно очищенное зерно собиралось в кучу конусом, и кто-нибудь локтями обмеривал воқруг и до вершины конуса, а аульный «ма­ тематик» по этим данным определял урожай: мол, столь­ ко-то б атм ано в2. После этого торжественно нашептыва­ ли какую-то молитву и насыпали в мешки зерно. У рожай считался дар о м «святого земледелия», и каждый из при­ сутствующих имел право насыпалъ себе в мешок столь­ ко, сколько позволяла ему совесть, его руку никто не 1 А м'а ч — деревянный плуг. 2 Б-а т м а н — мера веса, приблизительно равная 12 пудам.

имел права останавливать. П олучалось это оттого, что уборка и м олотьба производились коллективно, по тину субботника, и на д а р земли, пока он находился на току, никто не имел пр ав а монополии. Таким я помню «хлебопашеский обряд» нашего аула во времена моего раннего детства. Впоследствии соседство с русскими постепенно научи­ ло наших родичей, ках и других к азах о в , искусству хле­ боробов. Стали относительно лучш е распахивать землю, появились арендованные у русских бороны... Каменные катки на токах, несколько видов сит, веялок, вилы, косы и прочие пионеры сельскохозяйственного инвентаря во­ шли в аул. Но все это прививалось туго и медленно, и вплоть до коллективизации казах считал позором рабо­ тать на лошади, потому что «лошадь предназначена для езды. Зачем сбивать ей холку и грудь хомутами». И все работали на волах. , Постепенно укрепилась собственность на землю, на урожай, даже стали сдавать свою зем лю в аренду рус­ ским, «ортачить»1 с ними и между собой на условиях один к четырем, к двум или трем частям ур о ж ая, появилось сословие «косши» — сельскохозяйственных полубатра- ков-хлеборобов. Бесскотный бедный люд от состоятельных получал зерно для посева, пару волов для работы , корову для мо­ л о к а иногда и лошаденку для езды, сыромятную обувку И старый самотканный чекпен’. как спецовку для носки, н на своей земле работал на хозяина, к а к его батрак. Кос­ ши — батраки-пахари, бравшие только зерно, счита­ лись ортаками наполовину; если ж е они брали и быков— то на одну треть; если брали- и корову и чекпен, то им оставалась четвертая часть урожая. Хозяин же за одол­ женное зерно, молоко коровы и силы своих волов полу­ чал львиную долю урожая. На таких кабальны х условиях работали «косши». Приезжали такж е Из других родов давать «кос» нашим, так как у них, з а Кара-Тау3, плохо родился хлеб. Радиус кочевья все ограничивался и ограничивался земледелие постепенно вытесняло скотоводство. Зажиточ- ные из нашего рода со своим скотом откочевывали на зи-

йу за Кара-Тау, а весной, возвращ ались и давали «кос» своим бедным- родственникам. Н а ш а у л назывался по имени нашего родоначальника У сена. И з Усенов были богатыми баям и потомки Нияза, его шесть сыновей, ча- тем их расплодившиеся дети, они приходятся мне чет­ вероюродными братьями. Наш дом не брал «кос» и не откочевывал на зиму н и ­ куда, так как у нас было ограниченное количество скота, для прокорма которбго хватало заготовленного сена. Д р у ­ гие ветви Усена частенько брали «кос», а ветвь от Байме- на, Тойтабая с.памятны х мне времен никогда не вылезала из «коса», вп лоть до коллективизации. Они мне приходят­ ся троюродными и четвероюродными братьями. Несмот­ ря на равенство колен, происходящих- от нашего общего предка — У сена, оседлые его ветви считали себя в более близком родстве, чем сыновья-Н ияза. Н о разорившаяся половина ниязовцев после дж ута' та к ж е присоединилась Мой отец бы л старшим из всех усеновцев, так как ему принадлежала «большая дорога», и фактически старшим над декханами-усеновцами. Впоследствии, в 1925 году, после каких-то свадебных скандалов, разорилась и вто­ рая, богатая, половина потомков Н и я за , й они присоеди­ нились к нам — декханам. Я не помню слова «война», мне смутно вспоминается 1916 год, и то по вою и всхлипыванию женского населе-' ния нашего ау л а , встревоженным лицам мужчин и сол­ нечному затм ению перед закатом. Летели к нам в аул верховые с тревожными вестями: «Рабочих берут! Рабочих требуют! Окопы копать заста- вят! Землю копать заставят!» И хотя ещ е никого не брали, достаточно было только этой вести, чтобы всё аульные бабы-завыли и с плачем начали прощ аться с молодыми лю дьми, приговаривая: «Ой, что ж е мне делать? Настал день, когда тебя на войну заберут... Светоч мой, о, что ж е мне делать?» Молодые бледнели п р и этих-словах. Грусть, печаль и страх так р а з ­ дувались этим воем баб, что аул молниеносно переменил­ ся. День и ночь голосили старухи, матери, им подпевали ‘ Д ж у т — массовый падеж скота, который в зимнюю пору из- за обледенения пастбищ не может добыть подножного корма. 39

тонкие голоса молодух, смотра, и мы, дети, — без ......... - буквально очум ели от бабьего воя. С начала было собира­ лись куда-то откочевать, потом что-то организовать для драки с наборщиками... З а те м начали рассылать юношей по дальним родственникам, в другие роды, — на­ ивная форм а дезертирства. Э та суматоха продолжалась несколько дней. Старшие мужчины ездили на какие-то сходки и привозили противоречивые сведения. Наконец, женщины у с та л и от плача и причитаний и начали соби­ рать деньги о т каждой юрты, бросали жребий между мо­ лодыми. П отом, отобрав тех, ком у вы пал жребий, под плач всего ау л а старшие отправились с ними к почтовой станции, где находился наборщик. К вечеру они верну­ лись обратно с «новобранцами», ск а за в , что выкупили их у начальника. Снова собирали поюртно, и из нашего ау­ ла вместо десяти юношей был отправлен один Кожам- кул — одинокий бедняк. Аул ем у пош ил теплую одежду, от каждой юрты были собраны подарки, его пошли про­ вожать на станцию. И вот, как р а з в э то т день, под вечер, солнце закры лось пеленой, и з а п а д окрасился красным отсветом. • «Солнце сгорает! Солнце сгорает!» Опять завы ли бабы. — Судный день! Судный день идет! —- в безумии шеи- тали люди. Откуда ни возьмись, появился м у л л а ги закричал азан — призыв к молитве. — Алла акбар, алла акбар! И л я ии л а илалла хаммет расулилла! — нараспев зако нч ил мулла. Во время а за н а все умолкли, к аж д ы й про себя м о­ лился. Отец и д я д я уехали с провожающими Кожамкула И я, с трепетом и страхом в душе, приж ался к бабушке и не отходил о т нее. — Говори: «Бисмилля»1, говори: «Бисмилля!» — тор­ мошила меня бабуш ка. Когда мулла прокричал азан и лю ди начали прихо­ дить в себя, тем ная пелена сошла с солнца, и все, увидев это, хором воскликнули: 1 — ?> а л £ |у р р , времогущий! начали- плакать — теперь у ж е от радости. Все- — первые слова молитвы.

бросились к мулле, как к спасителю вселенной, пред­ отвратившему наступление судного дня, и начали одари­ вать его кто чем мог. С Этого вечера начали резать бараш ков — «жертво­ приношение», резали почти каждый день в течение неде­ ли. Взрослые ели бесбармак1, приговаривая: «Да дойдет твое пожертвование». А мы, дети, получив вкусный лом ­ тик мяса, беж али во двор вперегонки; забыв вчерашнюю трагедию наш его аула. Народ повеселел, жизнь аульная пошла своим чередом... Через несколько месяцев К о ж ам кул прислал письмо. Это письмо читалось на всех сборах, там были и стихи, лирические строки, говорящие о его тоске по родине, и о том, как ем у тяж ело на чужбине. Когда читалось это письмо, ж енщ ины плакали, м олодежь наизусть заучивала стихи, и письмо по прибытии в а у л сделалось к ак б ь усһюй многотиражкой. Я до сих пор помню отдельные строки стихов из пись ма Кожамкула: На этой земле, где лежит пыль, рос я и резали мне пуповину, да будет■на тебе благополучие. Как рыба я плавал в озере, да будет оно благословенно. Одна голова у мужественного джигита, ты не увидишь ее до нашего возвращения, народ! Д а будет на тебе благословение! Всякие судьбы бывают у джигитов, но это не важно для мужественного. Не сопровождать же народу везде и повсюду своего джигита. Через четыре-пять месяцев вернемся к своему народу... К ож ам кул был безграмотным. И не стихоплет. Види­ мо, казахи на окопных работах сочинили коллективное, в стихотворной форме, письмо на родину, и один из грам о­ теев писал его каждому, кто просил. Этот кусочек коллек­ тивного творчества почему-то остался у меня в памяти. Всем аулом собрали и перевели Кожамкулу. деньги Через год, действительно, он вернулся и был принят как желанный гость, в почете отдыхал в нашем ауле целое лето и, собрав подарки, уехал навещ ать своих товарищей яо окопной работе. И более он к нам не возвращался. Вот и все мои воспоминания о первой империалисти­ ческой войне. 1 Б е с б а р м а к — казахское национальное блюдо

Мне так ж е памятен «год бедствия», или, по казах- экому годовому исчислению, «гоя зм еи», или, как еще его окрестили в н ародег «голодный год», т о есть 17— 18 годы; П одряд д ва года в наших к р аях были неурожаи: бы­ ла засуха. К орм а для скота недоставало. Зима была су­ ровая. Н ачал ся массовый падеж скота. Люди наши с пу­ стыми руками встретили весну. И з нашего состояния сохранились всего лишь три козы. И х доили, молока не хватало на всех вдоволь', как преж де, его разбавляли во­ дой и в кипяченом виде пили три р а за , в день. Если отцу удавалось в обмен на домашние веш и достать несколько фунтов муки, то делали болтушку-затеруху. Этой же весной к нам, на станцию Бурное, была под ведена ж елезная дорога, и станция с та л а местом бой­ кой торговли. О тец купил несколько фунтов сахарного песку и с тіоллуда муки, снял ком натуш ку при станции, и бабушка с дядей отправились с этим «капиталом» торго­ вать и пробиваться. Меня они заб р а л и с собой. Я впер­ вые увидел больш ие строения,- разношерстный, многона­ циональный народ в таком сборе, впервые услышал душераздирающий гудок паровоза, ибо д о сих пор самым сильным звуком в степи считался рев осла. От непри-. вычной ходьбы (четыре километра бы ло от нашего аула до станции) и новых впечатлений я , устал. Дядя ушел, бабушка уложила меня спать, а са м а начала смешивать сахар с мукой д л я «жжснти», как говори ла она (по-види­ мому, это что-то вроде самодельной примитивной хал­ вы). Я заснул. Утром пришел отец. Когда я проснулся, увидел у всех тревогу на лицах. И , ничего не понимая, спросил... Но б а ­ бушка мне прошептала: «Поспи ещ е немножко». В комнате было сыро, с крыши текло. Ночью прошел проливной дождь. — Нет, — ск а за л отец после минутного молчания,— собирайтесь, м ам а, пойЯем обратно домой к себе, в аул, рисковать тут нечего, как-нибудь перебьем ся до зелени. — Дайте я один останусь, — сказал дядя. Отец сердито ответил: — Тобой-то и не хочется рисковать!

• Сборы были короткие. Мы вчетвером вышли на ули­ цу.- У соседнего дом а почему-то толпился народ. Мы бы­ стро прошли мимо. По дороге я понял из слов бабушки, что в соседнем доме ночью зарезали человека за хлеб­ ную лепешку. Дядя дома жил редко, теперь он Ходил пешком к сво­ им сестрам за Кара-Тау, так как лош адей не было, но оттуда он не приносил ничего. По другую сторону от нашего аула проходил- тракт Ташкент—П иш пёк (Фрунзе). Его у нас называли «Чер­ ная дорога». Н а Кульбастау — у одного из крупных род - ■ ников М ынбулака — стояла почтовая станция, и дядя н а­ нялся туда ямщ иком. Бабушка с ним ушла на «Бекет», как называли эту станцию в нашем ау л е (искаженный «пикет»). М ы остались дома, пили разведенное молоко и ели болтушку. Ч ерез некоторое время отец съездил куда- то и привез д в а м еш ка позеленевшей пшеницы. Мы ее об­ мывали кипятком, сушили на солнце, жарили и. ели. Прошло еш е немного времени, потеплело, и отец при- хез несколько фунтов сахарного песку и полпуда муки, несколько фунтов проса и 'пачку чая. Говорили, что эти продукты дали и з советского .комитета проапомоши. В а­ рили молочный суп, немного посытнели. Следующие дни стояли ясные, зем ля давно подсохла, и отец, забрав м е­ ня с собой, отправился к бабушке, на «Бекет». Бабушка н а с встретила со слезами. О на очень обрадо­ валась. Мы принесли ей сахару, чаю, муки и крупы. Дядя был в отъезде. О ни жили вместе с другими ямщиками в сарае — общежитии, семей десять или больше. Мы д ож идались возвращения -дяди. Дядя тоже обра­ довался нам. н а чал ласкать меня и спрашивать, как ж и ­ вут мой сестры. О тец и дядя пошли к начальнику станции. Когда они'вернулись оттуда, мы все тронулись в путь. Лабушка весело попрощалась со всеми женами ямщиков: — Вот меня внук у в о д и т ,д л я вас пусть настанет поскорее хороший день! По дороге м ы остановились у др у га моего отца — Иманкула1, ж ена которого угостила нас настоящим а й р а­ ном1. Иманкул привел серую корову с теленком. Отец от­ считал ему д еньги. Иманкул нам д а л ещ е пуд проса, и мы снова тронулись в путь.

Молока стало больше, и мы теперь пили айран. Наступил май. Дядя четыре д н я ковырял лопатой зем­ лю, посеял просо. Мои сестры в поле собирали какие-то травы. Бабушка варила их иногда в молоке, иногда просто в воде, и мы ели их. О днажды она накормила нас этим зеленым супом, и, спустя час, м ы один за другим начали валиться на землю. Первой — м ладш ая сестра... Я не мог раздвинуть челю­ сти, в глазах у меня помутнело, и голова закружилась. Бабушка испугалась, засуетилась, побежала доить корову *и начала поить нас молоком. К вечеру вернулись отец и дядя и застали нас лежащими. М ы отравились, по-види­ мому, какой-то ядовитой травой. После этого «зеленые супы» были запрещены. У отца появилась лошаденка, он стал разъезжать. Дядя работал дома. Прикочевали «а джайляу какие- то баи, и д яд я ходил к ним стричь баранов, кастрировать молодняк, ходил иногда на станцию на поденную работу и приносил оттуда буханку хлеба. Отец пригнал четыре дойных овцы и опять уехал. Через месяц он привез нам мачеху. Следующий год был тоже тяж елы м , но не таким, как предыдущий. В полном смысле слова мы не голодали, но жили впроголодь. Наши соседи чрезвычайно пострадали, некоторые семьи вымерли, другие разбрелись по родственникам. Только на третий год народ собрался, — получили от го­ сударства семенной фонд. Говорили, что царя сняли, появились слова: «красные» и «белые». В ауле старшие говорили, что «взошла заря и настал светлый день для бедных людей», что «теперь ц ар ­ ские чиновники н е будут притеснять' казахов, что по ново­ му закону все люди равны»; составляли «черные списки», куда вписывали баев; начались выборы, проводились они каждые шесть месяцев. Старшины менялись, как перчат­ ки. Появился новый старшина—старш ина союза «косши». Говорили о новом порядке, говорили о Ленине, как о вожде тонкериса — переворота, революции; появились чрезвычайные уполномоченные совдепа, ставились стар­ шины от бедняков. Начали выбирать о т десяти юрт акти­ виста. В числе активистов был и мой дядя, его несколько раз выбирали председателем аулсовета. Начался передел земли по-новому, и многие баи, которы е раньше увеличи-

вали свой надел, скупая земли б едняков, лишились з е ­ мель. Земля доставалась тем, кто е е обрабатывал. Усло­ вия ортачества то ж е изменились в пользу «косши». Т е ­ перь кабальная одна четвертая б ы л а упразднена, но все же одна третья и-половина сохранились. Народ после перенесенных голодных годов ож ил, начиналась новая о б ­ щественно-политическая и хозяйственная жизнь. Люди посытнели, начали обзаводиться хозяйством и имущест­ вом. Прошло пять лет, народ снова заж ил . Отец начал учить меня арабском у и русскому алф ави­ там. Арифметике, правда, не регулярно, но все же учил. Заставлял м еня помогать по хозяйству ем у и дяде: поить лошадей, подклады вать им клевер, езд ить на волах при бороновании посева и на току, при обмолоте. В долгие зим ние вечера отец н ас развлекал сказками, обучал песням, читал нам вслух книги, по-видимому, на чагатайском наречии, так как мне запомнились некоторые особенности этого''диалекта: «боладур», «геладур>, «бера- дур», «ушбу» и т. д. Отцу постоянно приходилось разъяс­ нять нам значение тех или иных непонятных слов. Первые годы советской власти в нашем крае прошли очень бурно, в своеобразной классовой борьбе, в условиях родовых распрей, создания аульных группировок и ш анта­ жей еще не сложившей оружие полуфеодальной знати — биев, волостных управителей, баев, которы е стояли за спи­ ной своих бедны х родственников и вели ожесточенную борьбу з а вл асть в- ауле, в волости и з а влияние в уезде. Борьба развертывалась обыкновенно накануне вы ­ боров. В этой борьбе волостным воротилам удавалось от­ влечь внимание простого народа о т прямой классовой .борьбы, искусно используя родовые чувства и межродо­ вые распри. А улы трещали от группировочных ш анта­ жей, сплетен, лож ны х доносов, клеветы , взяток и т. п. Но в новое в-ремя взошла заря новая, настала пора р а ­ венства, и это заставляло постепенно выпрямляться б ед ­ няков. Часто пр и е зж а л и уполномоченные, которые на собра­ ниях разъ ясн ял и смысл нового п о рядка, новый кодекс, права бедняков, и выборщики, которые проводили 45

выборы. Уполномоченных н ар о д р едко знал по имени, по фамилии и часто давал им клички по их “внешним при­ знакам и характеру): «волосатый уполномоченный» — так прозвали одного за пышную ш евелю ру (так как в те вре­ мена казахи впервые увидели своих сородичей, носящих длинные во л о сы ); «синебородый уполномоченный», те есть с бритой бородой (казахи в то время не брили боро­ ду); еще одного прозвали «птичкой»—за его буденновку- шлем, в котором этот маленький человек напоминал, действительно, птичку с остроконечным гребешком. Был уполномоченный по кличке «боевой приказ». Его прозва­ ли так потому, что он каждое свое распоряжение считал боевым приказом. Уполномоченные почему-то очень часто менялись. В народе шли разны е толки, но мой детский ум не вникал во все детали. Отец'был к этому периоду у ж е .в возрасте-, ему шел шестой десяток, и активного участия в аульной жизни не принимал, но з ат о дядя перестал быть домоседом, ездил на все собрания, сборы, выбирался десятским, пятидесят- ским, сотским делегатом, председателем аулсовета, пред­ седателем союза «косши»; один р а з был наибом — заме­ стителем волостного председателя с'оюза «косши», был несколько раз под угрозой ареста из-за доносов своих про­ тивников- и тем .самым нагонял тревогу на всю нашу семью, особенно на бабушку, но как-то все обходилось благополучно. К а к бы он'ни старался, но все-таки «в лю ­ ди не вышел». П ри очередных вы борах летел с постов, ни разу не переизбирался и «в гору не шел». В этом игра­ ли главную роль не столько его ограниченные способно­ сти, сколько интриги аульных воротил. Серкебай при встрече гневался, называл его бестолковым, неумным, не умеющим бороться за пост, говорил, что он своим дурным поведением позорит память своего д ед а по материнской линии. Текебай-бия. что он ленится читать коран, и пото­ му не поддерживают его духи предков. — Шесть месяцев и любой воробей может старшинст­ вовать, когда настоящие люди попали в черный список,— издевался он над дядей, — а вот я до сих пор остаюсь Серкебай-бием, достойным сыном своего святого отца Те­ кебай-бия, — хвастался он и ударял камчой о пол. — А ты, отпрыск, к а к пьяный мужик, валишься с одного поста на другой. 46

Дядя пы тался ему разъяснить новые порядки. — Яйцо курицу учит, —- зло иронизировал Серкебай.— Учи, дурак, умного. — Но вед ь ваш е время прошло... — Что? Что? — бесился С еркебай, тыча в грудь дяди плеткой. — К ак ты сказал, отщепенец? Как ты сказал?! — Ничего, просто так вышло, — бормотал дядя. — Я тебе покажу, как огрызаться! — задыхался ста­ рик. — Я из теб я выбью твой новый порядок! Ты у меня, как теленок, будеш ь на привязи! И ш ь ты, какой нашелся мне соперник! Дяде о ставалось только молчать и, чтобы не получить от разгоряченного старика удара плетки по спине, выбрав удобный момент, улизнуть из юрты. Старик ещ е долго ворчал и бранился: — Ой, к а к а я необузданная м олодеж ь пошла! Какое время пошло! — говорил он сам с собой. — Эх, заман) Замай! (В рем я, время!). Ж аль мне, что этот дуралей род-, ней приходится, а то растянул бы его на все четыре... Потом, многозначительно нахмурив брови, закусив бо­ роду, он обр ащ ал ся к бабушке и снова в бешенстве на­ чинал рычать: . — Зачем ты, акпэ, мне родила' такого племянника? — К ак ж е, м илый,.— растерянно и виновато отвечала бабушка, — сам народился, уж а л л а х дал... — Д а! С во я рука — не отрежеш ь, черт бы его побрал! Эти незнатные бедняки на голову мне лезут, как мошка­ ра, — кричал .Серкебай, — даже родной племянник мне говорит: «В аш е время прошло». Ах! Каково, мне это Слы­ шать! — Ты у ж 'прости его, Серкеш, парень просто прогово­ рился, — б оязливо шептала бабуш ка. — Проговорился! Эх! эх!! — зло смеялся Серкебай.— Я ему проговорюсь! Я заставлю всех этих бедняков д рать­ ся за обглоданную моей собакой кость. Хе-хе! И они сце­ пятся, как голодные волки. — Ты, что, Серкеш, своего?! — испуганно вопрошала бабушка. — ЭЙ, иш ак! — кричал Серкебай. — Войди-ка в юрту. На такой зов возвращался дядя. — Встань н а колени и проси у м еня прощения! — по­ велевал старик. Дядя стоял в нерешительности. 47

— Что ж е ты , Момынтай, проси прощения у дяди, он ведь тебе родной, •— уговаривала бабуш ка. Дядя, преодолев самолюбие, становился на колени. Серкебай, залпом разбрызгав весь яд своего гнева, прощал его... Так в мою детскую память в р езал ась классовая борьба того времени в нашей семье. В аульном и более крупном масштабе она опишется в свое врем я в той хронологиче­ ской последовательности, как я рос, к а к мною восприни­ мался и осозн авался общественный бы т аула, волости, района, области... А сейчас не будем забегать вперед. «Равноправие женщин», «отменяется калым», «право выходить зам у ж з а любимого» — вот первые услышан­ ные мною в годы революции слова о раскрепощении женщин. А бабушка нам говорила: — Калым — дорога, проложенная отцами и матеря­ ми. З а мою м ать брали калым, за м еня брали калым, до^ черей выдавала зам уж и сыновей ж енила с калымом. А как же теперь внучат без калыма?— возмущалась она.— Что это за невеста, дарма пришедшая в чужой дом? К а­ кое к ней уваж ение будет? М ужик д ар о м взял и даром прогонит. К алым не брать — значит приданое не давать, той не устраивать. Что за интерес, — причитала она. — Нет, пока я ж и в а, ни за кого без к ал ы м а не выдам з а ­ муж. Пойдете по моим следам. А когда я умру, делайте, что хотите. Мои сестры ничего не понимали, смотрели на бабуш­ ку; ее строгий взгляд, ее повелительный тон смущали их женскую душу, вид у них был беспомощно-растерянный.* Желая восторжествовать над их детским горем, я вскочил с места и опросил бабушку: — А ты м еня к а к женить будешь? Бабушка рассмеялась. — Вот сначала выдам замуж этих шерстоголовых, по­ лучу за них много скота, разбогаітеем, тогда тебе подыщу красивую невесту, уплачу большой калы м и женю те­ бя, — сквозь смех ответила она и д об авила: — Д ай ал ­ лах, дай аллах дожить до этого!

Сестры косо и враждебно смотрели в мою сторону из-за -меня; ЗЬ мою красивую невесту бабушка оптом хо­ чет продать их. Я ж е, бросив на них уничтожающий, вы ­ сокомерный взгляд, вышел из юрты и побежал играть і- пруду. День был яоный. Горы отраж ались в пруде. Я увлек­ ся своими глиняными сооружениями,' как вдруг кто-тс меня повалил и « ачал бить, м азать меня грязью, поке я не опомнился и « е закричал. Это оказалась моя вред­ ная, самолюбивая младшая сестренка. Я бросился за ней. Она побежала ещ е быстрее и, взобравшись на крыш^ сакли, спряталась в копне (что ставят у нас на крышах чтобы*скот не щипал сена) и оттуда дразнила меня: — Ой, к а к черт, грязный, слезы льет- да еще на к р а­ савице хочет жениться! — Потом, схватив кусок кирпича, она вышла из копны и, приняв гордую позу, сказала: — Ни одна к р аси вая девушка за тебя не выйдет замуж, ес­ ли она не д ура. — А я скаж у бабушке, чтобы она теб я выдала замуж за хромого, слепого, паршивого, беззубого, безносого...— начал я перечислять скороговоркой. Тогда сестра, разозлившись, метнула в меня кирпич. — А я не пойду! Я увернулся о т ее «снаряда» и отступил, а сестра, р а ­ зозлившись, что не попала в меня, так быстро затарато­ рила, что я ровно ничего не мог понять в ее истерическом протесте. Так началось мое первое столкновение с угнетенным женским населением, так первая женщ ина, моя младшая сестренка, з ащ и щ а я свои права, вступила в «войну» со мной, «калымоплателыциком». Бабушкин приговор осуществился. Моих сестер вы да­ ли замуж- по «бабушкиному следу», получив за них ка- Қалым настолько глубоко вкоренился в кровь к а за ­ хов, что с ам ая беспощадная борьба с ним не всегда д а ­ вала положительный результат. Преследование загнало калымщиков в подполье: начали д а в а т ь калым втихомол­ ку, по секрету, и выдача замуж д а ж е инсценировалась «бегством», то есть уходом девушки к любимому, якобы, по доброй воле, по любви. «Режиссерами» этих инсцени­ 49

ровок были б абки и деды, а м олодеж ь так увлекалась разыгрыванием своей роли, что часто представители вла­ сти не могли отличить истину от л ж и. С малолетства Убианна была помолвлена с сыном Жарылкапа — М а мытом, из рода Ш егир, населяюшегс подножье гор- Ш акпак, что по-русски означает кремень. Говорят, что Ж арылкап был зажиточным казахом и при­ ходился с какой-то стороны родственником нашим ни- язовцам. Когда у казахов родство по женской лиции от­ деляется несколькими поколениями и связь между ними начинает остывать, то иногда, чтобы снова поддержать эту связь, -«обновляют кость». По-видимому, это обстоятель­ ство и послужило причиной обручения Убианны с Мамы- том... Семья Ж арылкапа пострадала о т джута и оконча­ тельно разорилась. Отец и мать умерли, а Мамыт, уже взрослый юноша, и его брат, мой сверстник, перешли на попечение О яйлаубая Ниязова — богатого сына Нияза. Сыновья Н ияза делились на д ве группы семей, по их матерям: дети старшей жены носили кличку «сыновья смуглой бабушки» и второй жены — «дети белой бабуш­ ки», их еще звали сынозья Айдын. Ниязовцы, за редким исключением, были косноязычно-картавыми. Мамыт был у них в работниках, а младший его братишка пас ягнят. Я их помню с того лета, когда они прикочевали к нам на джчйяяу. В тяжелые годы ниязовцы почему-то избе­ гали наш аул, а потом, когда народ стал жить не­ много лучше, снова появились в нашем стане. Их скот приносил много вреда земледельцам, травил посевы и сенокосы, но, так как многие из оседлых были их «кос- ши», ниязовцы оставались господами положения. Земле­ дельцы их недолюбливали. Особенно была невыносима их мать, глубокая старуха, ненормальная Айдын, она хо­ дила всегда грязная, оборванная, с развевающимися седыми волосами, которые трепались по ветру из-под н а­ брошенного на голову платка; она вечно носилась по по­ лям, от стада к стаду, пешком, с пеной во рту, бранилась и кричала на всех своих'сыновей, на пастухов и просто встречных; ей казалось, что если она сам а не проследит, то кто-нибудь обязательно украдет у нее из стада теленка 50

или барана; н о ч а м и ’она не спал а и сторожила загон от волков и воров; всю ночь ходила, покрикивая, как ф и ­ лин: «уйуу». Я никогда не видел ее сидящ ей, она всегда куда-то б е ж а л а . Старуха была настоящ ей бабой-ягой, страшилищем д л я всех детей. В се население аула избе­ гало .с кей встречи и боялось ссор, но все же она при встречах б р а н и л а с ь , вела свою о та р у через посевы и по­ косы, и ей ничего нельзя было ск а за ть . Ненормальность старухи А йдын, по-видимому, у с тр аи в ал а ее сыновей, ибо они ни р а зу не пы тались вразум ить ее, сказать ей, чтобы она не о б и ж а л а земледельцев. В се сыновья были страш ­ но скупыми, до-предела, эту скупость они распространя­ ли и на себя: одевались, кое-как зак р ы в а я свое тело, ели что попало; вотни литров молока и кумыса пропадали, скисали, но.они ни за что не д а ва л и их другим. Их нена­ видели, но о б щ а я наследственность н а земли и пастби­ ща и боязнь ненормальной старухи лишали права пы­ таться притеснять их. Аульные лю д и пытались искусственно накликать не \"них беду, зап у ги вал и их разными суеверными знамения­ ми, говорили старухе, что, мол, « л у н а покосилась», или, «звезда не на том месте», или, — так ая-то «туча не по тому пути пош ла». И предсказывали, что случится беда с баранами, коровами и лошадьми. Испуганная старуха начинала расспрашивать, что ей делать, как предотвра­ тить беду. Т о гд а другой, подставной — из соседнего а у ­ ла, говорил: — Эго происходит .из-за гнева- святого земледелия Больше не следует травить посевы и сенокос. А для того, чтобы рассеять гнев святого, нуж но д ва удоя молока \"овец или коров, которые побывали на посеве, отдать лк>- Старуха не соглашалась. Тогда придумывали еще к а­ кой-нибудь способ, чтобы убедить ее. Н а следующий день старуха носилась вокруг стад а, оберегая посевы от скота, «о чер ез два-тр и дня обо всем забывала, и асе шло по-старому. Одному а у л ь н о м у шутнику, Ж а м ак у , захотелось по­ кушать свеж ей баранины. Но откуда взять? Он сделал маску Из ты квы , проколол отверстия д л я глаз, носа и рта, надел эту маску-, и вывороченную наизнанку шубу, наце­ пил несколько колокольчиков на шею и стал поджидать на кладбище.