А. Тажибаев

Ты — мать всего народа, моя родная мать. Так как же мне сегодня тебя не воспевать? От старости бессильной еще ты далека, в твоей груди струится избыток молока. К тебе вернулся снова твой сын немолодой, и вот опять, как в детстве, ты лоб целуешь мой. Опять, как в зыбке детства, меж делом, невзначай, меня на волнах зыбких тихонько покачай! Ты знаешь ли работу могучего Днепра? Тебе его примеру последовать пора. Ты степи по-днепровски огнями озари, пускай над нами блешуі созвездья Сыр-Дарьи! И я победной песней прославлю подвиг твой, как некий новый Гейне, рожденный Сыр-Дарьей.

РОДНОЙ ЗЕМ ЛЕ Был я гол, когда родился я, казах. Мать в слезах была тогда, и я в слезах. В голый мир тогда пришли мои друзья. Голыши мальцы, ревущие, как я. Так росли и стали степи понимать, Землю голую — отчизной стали звать. Мы песчаные барханы брали вброд, В сказках слышали о беге дивных вод. Дед из юрты по соседству вел при нас О неведомом доныне стройный сказ, О лесах, что и верблюда скрыть могли, И о реках, что как марево вдали. Говорил старик о листьях тех лесов И о птицах самых разных голосов. Тень от дерева чертил он на песке И описывал туманы на реке. 51

Говорил, что будто видел караваи Это все В пути из самых дальних стран. Передали нам батыры без имен И охотники — виденья тех времен. Тот рассказ засел загадкой для ума. Нас земля растила голых, как сама. Но иная жизнь нам виделась вдали. Сказки эти в неизвестное вели. Срок настал. Мы сразу выдохнули муть. Полной грудью мы смогли тогда вздохнуть. В руки к нам приш ла судьба. И вся страна Мыслью Ленина была освещена. Вот тогда-то для ровесников, для нас. Году стал равняться жизни каждый час. Сказки деда стали видеться ясней. Становиться явкой явью наших дней. Речку дальнюю свернули мы с пути И заставили в пески сюда прийти. Укротив ее игривый праздный гул. Обвели ее прохладой весь аул. Подоткнули ею древний косогор. Сразу озеро плеснулось — мать озер. Запестрела сразу зелень на песках. Листья вспыхнули на маленьких дубках. Цвет зеленый стал любимым, близким нам, В этот цвет мы крыши красили домам. 52

Землю древнюю украсить мы смогли. Словно роща, наши радости росли. Дед наш, сказочник, ослеп, лишился сил. Он к глазам потухшим ветви подносил. Слушал листья и вздыхал, кивая нам, Головой седой водил по сторонам. Саксауловые руки старика Прикасались к клейкой зелени листка, Объясняли мы резьбу листка и цвет. Но не мог он нас понять, сердился дед. Красоту земли не выразить словам. — Передайте, обращаюсь с просьбой к вам. Нашей партии спасибо, ей одной, Казахстан вернула к жизни, край степной. А меня похоронить клянитесь мне Там, где дедовы могилы на холме, Засадите склоны рощей молодой, Обведите все шумящею водой... И потом закрыл глаза наш вещий дед, С той поры уже прошло немало лет, Холм его стоит теперь среди воды. Окружили холм шумящие сады. Каждый день теперь,' вставая в ранний час, Я ликую, торжествуя каждый раз. Каждый раз хочу отчизну оглянуть Перед тем, как начинаю новый путь. Я горжусь и удивляюсь: Что во мне? Голышом рожден на голой той земле! 53

Не родись я,— на творение всего Не хватило б и аллаха самого. Капли пота моего — зем ная кровь. Я со знаменем иду, оно — любовь. Я бы шар земной теперь украсить И пойду еще. Украшу! — Дайте срок.





ОДЕССА Передо мной раскинулась Одесса, Ни пулей, ни огнем не сражена. Под куполом, не ведающим веса, В такт с морем дышит весело она. Светотеней на улице мельканье — Поэзии с повествованьем спор. Прочту я на любом разбитом камне. Как побеждала смерть она в упор. Я с трепетом ступил на землю эту, В крови была ее любая пядь. Дышу цветами, удивляюсь цвету... А мыслью в те года иду опять... 57

ПА К О Р А Б Л Е Я один казах на всем корабле. Отправляясь в далекий путь. Думал я: ну зачем изменил земле? И не лучше ли повернуть? Почему неотрывно гляжу я вдаль. Что, поездке не рад казах? Это с родиной мне расставаться жаль Оглянусь — все она в глазах. 58

СТОЯ ПЕРЕД МОРЕМ «Неужели это море? — думал я. — Вот это да!» Это море — «многих разных» вдохновлявшее всегда! Я на палубу поднялся. Наш красавец дивно бел, Показалось, будто в горы высоко я залетел. А вокруг — простор бескрайный, как в степи моей родной, Все кругом для глаз открыто, и преграды — ни одной. Волны движутся по ветру. Где начало? Где конец? Как на пастбище, где ходит стадо мирное овец. Говорят, что тайна моря глубоко ушла ко дну. Сможет ли казах стихами выразить ту глубину?! 59

Европа — справа, Азия — слева, В центре— корабль наш мочью и днем. Море исправно, Солнце — в полкеба, Так мы с востока вместе идем. Устало солнце идти за нами, теперь законно На отдых на ночь оно спускается с небосклона. Красным пологом накрывается — спать охота, Теперь пора уже наступила закрыть ворота. А завтра, встав, пойдет, пылая, все круче, круче И с беспредельного горизонта разгонит тучи. Пойдемте вместе, я к вашим срокам сон приурочу, И утром высушим рыбаков мы, промокших ночью. 60

ЧЕРНОМ У МОРЮ Море, Черное море, кажешься ты Близнецом этой синей нескончаемой высоты Неизменное в непостоянстве своем, Половиною мира надвинулось на окоем. А я тогда еще, да, тогда... Когда не был рожден еще с именем Абдильда, Мог бы морем широким тогда появиться на свет И работал и жил бы тогда столько лет! Дыханье мое превращалось бы в облака. Ураган усмирялся б в мелодию, веял слегка... Растянулся бы я, словно ты, по просторам широт. Как бы мной любовался, как мне удивлялся б народ! 61

НА М О РЕ Море, море, и небо оно и земля. Мы, баловни, плаваем, сами себя веселя, Среди непогоды дождливой Мы распеваем беспечно свое труля-ля... Когда море взбунтуется, Я замечаю в себе: Настроенье меняется, я устремляюсь к борьбе. Когда стих мой взлетает на ураганной волне. Так же сердце мое — вспоминаю — трепещет во мне. «2

ОСТРОВА Пламенея, потухает солние. Месяц тихо катится к концу. Ночь свисает, спрятанная мглою, К водному всему полукольцу. Я сижу недвижен и неслышен, Ветерок проходит по лицу. Окольцованные тьмой ночною. Маяки откликнулись гонцу. Все мечты приведены в движенье, Ты назад в века перенесен. Движемся по Греции великой, Красочной и сказочной, как сон. Слыш у голос вечного Гомера, Он поет. Я слышу легкий звон: Золотой отсвечивая лирой, Мимо нас проходит Аполлон. Вот, ногами попирая горы. Геркулес подъемлет небосклон. 63

Гневный Зевс отступников карает — Молнию косую кинул он. Так идут картины вереницей... Замечтался, честно говоря, Не успел в видениях заметить: Утренняя поднялась заря. Ночь упала вдруг на дно морское, Видно, потому черны моря. Поднимает голову с востока, Встало солнце, воду серебря. Я пришел в себя, от дум очнулся. Сказки опустили якоря. Надо мной, просвеченное солнцем. Реет знамя родины, горя. Взгляд летит, корабль опережая. Острова — куда ни посмотри. Из лучины возникают скалы, Словно с пиками богатыри. Строго сторожат они дорогу На Пирей, тот путь на берегу. Острова чаруют красотою. Взгляда оторвать я не могу. Но зачем в таком красивом месте Злодеянья на любом шагу? Подвиг беспримерный окровавлен, Дух геройский — в огненном кругу. Люди гибнут, не достигнув цели. Ты у них, поэзия, в долгу! Впереди маячит новый остров, На него вниманье обрати. Кованые ржавые решетки Небо аачеркнули — не уйти. 64

У подножья скал тюрьма темнеет, Черный флаг отрезал все пути. Ноги для оков согни в коленях, Руки для наручников скрести. Море бы забушевало гневно. Если слезы в море отвести. Умирают здесь бойцы свободы, Прошептав последнее прости. Будто вижу — Никое Белояннис Встал и цепью ржавою потряс. Смотрит, смотрит он, приподнимаясь. Стер пылинки с просветленных глаз. Будущее перед ним проходит, Целый век идет — за часом час, Видит он улыбки поколений, Родину свою, счастливых нас. Вдруг моря, и горы, и пещеры Выстрел Неожиданный Потряс, Выпала из рук его гвоздика, Пламень жизни Никоса погас. От нечаянного крика чайки Холод пробегает по спине. Море застонало. Боль сжимает. Стал корабль наш тяжелей вдвойне. Я оглядываюсь и немею: Никое Белояннис виден мне. Вот моря проходят за морями И за островами острова. Зло и горе, виденные мною, 5 А. Тажибаев 65

Мучат душу, кровенят слова. И всегда, друзья, в минуты эти Мыслями я к вам перелетал. Видел край единственный на свете. Взглядом в дальней дали разбирал: Вот мой Казахстан, Алтай, Урал... Новый мир блестел, и свеж и светел. Все увидел я и все приметил. Родина, при мысли о тебе Мрак исчез. Воспоминаний ветер Мне навеял думы о борьбе.

ПРОЕЗДОМ Ч ЕРЕЗ СТАМ БУЛ «Мечеть Аясофия есть, учти. Молитву заучи, коран прочти! Молись аллаху, он един, аллах, Не усомнись в пророке, ты, голах! Без хлеба ты? Ты голоден? Бездельник! Еды ты не ищи, не тіребуй денег. Надежды в этом мире — не таю — Нет для тебя. Все ждет тебя в раю...» Вот так твердил мулла века подряд, Учился он в Стамбуле, говорят. Понимаете, как видно, мусульманином я был. Шариат опутал с детства сердце юное и пыл. Раболепствуя .покорно, ползал мой трусливый дух. Ленин нас от тьмы избавил. Ленин не забыл. 67

От аллаха свое сердце взял я чуть живым, Выставил его на- -пробу ливням ветровым. И завел себе я крылья цепкого орла, Ледяные гнезда мол я кончиком крыла. Грудь моя скоро стала мелодичной, как домбра, И язык стал выражать мысли света и добра, Открывал я -песней звонкой, так же песней закрывал Зачарованных влюбленных свадебные вечера. Слов бесценных для забавы никогда не расточал. Ритм мелодии проверил ритмом всех иных начал. Убаюкивал звучаньем я ночную тишину. Успокаивал младенцев, колыбели их качал. Я взобрался на вершину и сравнялся с высотой. Песню запевал я, с нею вдаль стремился, с песней той. Целовало меня небо и родное солнце жгло, Небо любовалось мною, схожее с моей мечтой. Еду я по океану, -по морской крутой волне. Н а меня -взглянуть ж елаю т все, кто слышал обо мае. Только с берега за мною все следит опять Стамбул. Шило-взгляд в меня впивает, и глаза его в огне. Как петух облезлый, старый, позабыв свои дела, Горе и тоску мешая, -плачется -мулла. Вон опять гла-шатай этот .на молитву всех зовет. Заверш ая все припевом: «Ля-яляха-елалла». Я стою у самой рубки, и сияет мой корабль. Отплываю, расставаться с этим небом мне не жаль. Остается на мечети тот мулла, как на колу, ^ ж е дальше отплываю, зорко вглядываясь вдаль.

РЫ БАК На берегах у островов, Где сохнут сети рыбаков. Там чайки, снова в сборе, Мечутся над морем, На крыльях — солнце низкое, За чебаками рыскают. А в центре глади голубой Там паруса летят гурьбой. И, не склонясь пред бурей, От соли, солнца бурый. Рыбак распелся молодой. И реют чайки над водой. Спокоен моря перелив, Похожий на его мотив. Мелодия колышется, Рыданье ветра .слышится. Печаль в конце, печаль в начале. Я изучил его печали. 69

Он встал пред нашим кораблем. Друг другу мы приветы шлем, Он встал, к ак слиток стали, Д руг друга мы узнали, Героя грека песню грустную Всем чутким сердцем чувствую. Ему я подал руку, Сказал ему, как другу: К ак Никое, землю полюби. Песнь в будущее поведи. Литые слезы горя Ты смой волною моря.

Какое небо! Нету дна. Прозрачны берега. Густая краска листьев к ладоням пристаег. На плошади широкой — фонтанов жемчуга, Метнув земные слезы, земля сама их пьет. Колонны, как рабы, с вьюками из зеков. На себе торжественно несут собор Петра, Как будто бы они, упросив богов, Несут его в грядущее с самого утра. Семейка Всех Святых спит еще пока, Открытыми глазами задумчиво скорбя. Припоминая грустно прошедшие века. Тут ничего не видят, кроме самих себя. Тут древний Рим, подняв из замогильной тьмы Обломки белотелых каменных старух, Перед толпой людей из дальней стороны Велит поочередно высказываться вслух. 71

И вот поэт иль нищий, одаренный вдруг, Запел так заунывно, не раскрывая глаз. Что встала и притихла публика вокруг, А голос разрастался, приковывая нас. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Навьюченный нуждою горькой Всех обойденных хлебной коркой, Предвестник всех, кто гол и бос, Я — капля их горючих слез. Окаменевшие святые Н а сны похожи золотые. Стоят безмолвные сейчас, Не осушают наших глаз. Померк, и одичал я в горе, Стучись — ворота на запоре. Я бы, оставшийся без крова, В могилу б лег, да нету гроба. ПЕСНЬ ВТОРАЯ Дрожу я постоянно в стужу, в зной. Мне ребра ветер пронизал сквозной, Терпение мое согнула тяжесть. Чтоб видел я далекий путь иной, С мечтой недосягаемой одной. Остались лишь глаза мои покамест. Вот господин по калле выпил пот. Я тут лежу — бескровный не уйдет. Верните пот, и кровь верните мне. Кто их украл? Лежу по чьей вине? 72

Я в поисках не видел тьмы и света. Но, оказалось, вар в чужой стране В богатство вбил и х — кровь и пот в цене! — И спрятал в сундуке богатство это... ПЕСНЬ ТРЕТЬ Я Давно разрушен дух свободный Рима, Мы под чужим копытом — словно глина, Обычай наш по-европейски прост: Поклоняемся всем банкирам, Всем министрам, заплывшим жиром, И жандарм стал у нас кумиром. Мы покупаем, продаемся в рост. Дух Рима рухнул от земли до звезд! Но если любишь Рим — люби меня, Я сын его, не ведающий дня. Потомок я времен, что не забыты, Разрушив горы, Глыбы скал граня, Богов собственноручно создал я, Я высек искру первого огня. Все купола под небом мною свиты. Если любишь Рим — меня люби ты! Я мститель новоявленный, давно Все мое сердце местью зажжено. Лед кину огнедышащему зною, Подъемлю знамя равенства одно. Рим возведу из праха все равно! Очищу Рим, одену новизною, Если любишь Рим,— пойдем со мною!

ВЕЗУВИ Й Бросайте шутки, не играйте с Везувием, Думать, что безобиден он, — просто безумие. Пламя грозное спрятано в нем. Силу вы уважайте, не шутите с огнем. Через Везувий не летают и птицы, Обходят его облака, не решаясь опуститься. В пруди его, как бы ни запирали, Ходит огонь, закручиваясь по спирали. Где же там честь высокочтимой религии? Долларами опутана, словно веригами, Тяжелыми лбамя ударяясь в истерике. Души свои кардиналы продали Америке. Эй, кардиналы, побойтесь же правосудия. Вы прежнего не забывайте Везувия! Смотрите, не то встрепенется по-старому. Быть огневому нашествию ярому. Если уроки Помпее решит повторить. Тогда уж не удержать его. Не покорить! 74

В ПАРИЖ Е Париж. Вокзал. Экспресс влетел, как гром, Прожектора — не солнце— из-под крыш. Той ночью в нежном воздухе сыром Запели голоса: — Париж! Париж! А люди те, что ожидали нас. Со всею доброй простотой своей, Встречали на перроне в этот час России дочерей и сыновей. Глаза горят приветливым огнем, Ни трещин, «и лазеек в мыслях нет. Горячие их руки крепко жмем. Все тайны сердца чувствуя в ответ. Как ветви дуба, пальцы их крепки И ржавы, как железная руда. Их хочется согреть теплом руки. Д а, это братья встретились тогда. Потом в Париж мы въехали ночной. В автобусах недоставало мест. 75

Вставал зелено-огненный, сплошной Рекламный пересзерк и переблеск. Все источает свет. Гудит в висках. Вот выставка сухих и сладких вин. И манекены в модных пиджаках Нам вежливо кивают из витрин. Другие смотрят пристально в глаза, Неоновой сверкая наготой. Гордится, небо пропороть грозя, Эйфелева башня высотой. Огни... Огни уходят в облака, Соединившись в дивную иглу. Как страж столицы, башня на века Тут встала, высоко войдя во мглу. Наутро В знаменитый Л увр идем. Газетчики у входа. Дай возьму, Что было ночью — прочитаю днем. Встал и читаю. И попал во тьму. «Княгиня — шестьдесят неполных лет — В мужья желает юношу». «Бандит, Державший в страхе Лондон много лет, Уехал к папе в Рим И дал обет. В рядах святых он будет знаменит!» «Сенсация! Вчера орангутан, Наученный французскому, держал В палате речь. Касался разных стран. Угрозой коммунизма угрожал. Вскочил и в зоопарк свой убежал. 76

Корреспонденты мчались по пятам...» Но вот газета. Это же она! Форматом в «Правду», узнаем ее. «Юманите». Трудящимся верна, Влетает в сердце каждая строка, Рабочий снят — простертая рука И гневный взгляд. Он произносит речь: «Француз, не поддавайся болтовне И планы поджигателей сорви! Оружье брось, не помогай войне. Позор французов — Африка в крови». Рабочий говорит. Да, это ты, Ты, Франция простая, говоришь. Летят слова правдивой простоты, Их слушает и слышит весь Париж.

РЕНО Век цивилизации — наш двадцатый век. Наступило время атомной страде. Теперь уже частенько забывает человек Силу лошадиную использовать в труде. Ты, Тулпар, теперь собой строфы украшай, Ты, Сункар, поможешь снять творческий затор, Н о когда торопишься из Москвы в Ш анхай,— Лучше, чем лошадка, атомный мотор. Я вот сын казаха, я люблю блеснуть: Скакунов на свете лучше наших нет! Но больше занимает меня далекий путь Не вокруг аулов, а вокруг планет. Но пека бензинным пользуйся тяглом. Устают цилиндры — от души их жаль. Но хочется вселенную очертить крылом, Долететь до будущего, обгоняя даль. 78

Прибыл я с экскурсией осмотреть Рено. Знаменитость Франции — слышал я всегда. Не к автомобилям, — знаю их давно, — К братьям по мозолям я пришел сюда. Не станков сверкающих бесконечный ряд, И не ход конвейеров в памяти сейчас, А рабочих взгляды в памяти горят. Помню глаз сиянье, увидавших нас. Если бы кому в глаза вздумали взглянуть Восемьдесят тысяч глаз с ненавистью злой, - • Тут не удалось бы живо увильнуть, Ты бы вспыхнул сразу и остыл золой. Если смотрят столько глаз, но с другим огнем, С ненасытной жадностью искренней любви, — Счастье входит в сердце, разгораясь в нем, Светом наливаются и глаза твои. Это пережил я, это видел я, Знал, что в те минуты, окружая нас, На тебя глядели, родина моя. Восемьдесят тысяч дружелюбных глаз. Я стоял, как знамя, в золоте лучей, Я тобою, родина, был, как твой двойник, Для вот этих тысяч пламенных очей Лениным я виделся в тот счастливый миг. Ни станков не помню, ни автомашин, Прозевал конвейер, прессы-чудеса, Не заметил шпика, он и нс страшил, Помню, я и видел только те глаза. 79

В час такой безмолвно сердцу говоришь. От тебя я, родина, передал одно: Д а, спасибо сердцу твоему, Париж, На мою любовь к тебе ответило оно!

В РОТТЕРДАМ Е «Победа» шла, Европу огибая. На Роттердам свернуть решила — пусть. Блестят очки... очки... Толпа слепая Решила сквозь очки увидеть Русь. Сплошь— темные очки... Стоит «Победа». Смотрю я с борта, вижу: чуть жива — По берегу, по всем ходам причала Несется репортерская братва. Смеюсь я: зря бегут, узнали б прежде: России прежней не найдете, нет. Лежат в музеях ветхие одежды, Одеты сталью наши сорок лет. — Широкие штаны! — кричат оттуда. — Широкая земля! — кричу туда. 6 А. Тажибаев 81

Вы что. от модной шляпы ждете чуда? Портные наши плохи? — вот беда! С сомнением расспрашивают: — Слышно, Лететь хотите к М арсу и к Луне?.. Смеюсь: хотели шляпой сбить — не вышло. А этот разговор уже по мне!





VIV* Поезда, поезда, Все бегут и бегут. Будто струны домбры, Рельсы звучно поют. Над ковылью степей И шипенье и вой: Он идет на подъем, Паровоз боевой. Я, качаясь, сижу. Я в окошко смотрю: Боевой паровоз Догоняет зарю. Не пыли ты, пурга, Пусть метель не метет: Ведь казахскую песнь Он России везет. іт 85

ВЕТЕР, ВОЛНЫ Когда по синей глади моря В ночи промчится ветерок, Оно дрожит, порыву вторя, Разм ах волнения широк. На долгий срок лиш ась покоя. Печалится о ветерке. Вздыхает, и зовет с тоскою, И , наконец, зам рет в тоске. Как маялось, тоскуя, море— • Узнает ветер или нет? Вернется ль он, целуя море, Чтоб волны дрогнули в ответ?.. 1936 86

НАНИЗЫВАЕМ ЖЕМЧУГ Дымятся облака свирепо. Угрюм и дик утеса вид. А ниже — синее, как небо, Меж сосен озеро блестит. Крылами воду разбивая, Плывет и кличет серый гусь, И я, себя позабывая, К тебе, любимая, стремлюсь. Ты здесь, у озера. Ты рядом. Прекрасен блеск твоих волос. Весна, с твоим встречаясь взглядом, Волнует, радует до слез, Постой... Не надо шевелиться... Ведь гулок тут и самый свет. 87

Не испугаем серой птицы: Ей, бедной, эхо шлет ответ. Уже и то в любви утеха... Но я скажу, не утая: Да, жаден я1 М не мало эха, О лебедь белая моя. Чтоб совесть нас не укорила. Садись сюда, в мою ладью, Я видеть буду у кормила Улыбку милую твою. И полны юного веселья, Уйдя в простор за берега. Мы соберем для ожерелья Огней вечерних жемчуга. Я помню: ты глядела кротко... Но, не чужда моих затей. Шагнула вдруг — и наша лодка Плывет меж белых лебедей. Но вот заря в тумане тает, И, величавости полна. Средь белых птиц плывет, взмывает, Как лебедь белая, луна. Но та, что в лодке колыхалась — Луны и лебедя светлей! Она во мраке улыбалась Улыбкой ясною своей.

И от зрачков ее блестящих Ко мне тянулись огоньки. Я их нанизывал, как счастье, На нить былой своей тоски. 1136

ВШЕСТЕРОМ В мае беленький сынок У овцы родился, Был он тонок, невысок, С ним я подружился. Вместе пили молоко Мы из наших чашек, И в степи меня легко Догонял барашек. 2 Вдруг раздался голосок, Радостен и звонок, К нам со всех козлиных ног Подбежал козленок. Резвый, пестрый, с хохолком. Ушки в шерсти черной. Стали бегать мы втроем По степи просторной. 90

3 Вот бежим, и сгоряча Можно ль догадаться, Что теленок вдруг, мыча. Вслед решил погнаться? Он спешит, крутя хвостом, С бубенцом на шее. Стало сразу вчетвером Вдвое веселее. 4 Тут земля как загудит! Что ж е это значит? Пыль летит из-под копыт,— Жеребенок скачет. Золотая шерсть на нем В теплой пене мыльной. Стали бегать впятером Мы в степи ковыльной. 5 Снова пыль и топот ног, Как во время гонок: Вьется облаком песок — Мчится верблюжонок. Мчится он, большим горбом Сверху нагруженный. Стали бегать вшестером Мы в степи зеленой. 91

6 Красный высунув язык И зевнув спросонок, Из оврага напрямик К нам идет волчонок. Серый глазом покосил, Шевельнул губою: «Я бы очень вас просил Поиграть со мною...» 7 «Уноси свой волчий мех, Уходи с дорожки!» — «Я от вас оставлю всех Ножки лишь д а рожки...» И, меня сбивая с ног. Стал злодей кусаться. Я, упавши на песок, Начал отбиваться. Тут волчонка ухватил За ухо теленок, В лоб копытом угодил Рыжий верблюжонок. Помогал друзьям , как мог, И козленок пестрый: В бок врагу всадил он рог — Маленький, да острый. 92

9 Жеребенок что есть сил Бил по лапам волка. Зверь не рвался уж, не выл, Уж рычанье смолкло. Отползает, чуть дыша, Серый вор в сторонку. «Видно, взбучка хорошаі» — Мы кричим вдогонку. 10 А теперь, друзья, играть Можем мы на славу. Травку сочную щипать Будете по праву. Наши матери зовут Нас к реке прохладной, И конец приходит тут Сказке этой складной. 1936

ВСТРЕЧ А Привет тебе, звезда моя, Голубка Гульжамал. Тобой подаренный платок Я долго сохранял. Тобой подаренный платок На свадьбу я принес. На нем следы девичьих тайн. Следы горючих слез. Подай мне руку, Гульжамал, И песенку свою Об этом горестном платке Тебе я пропою. Ты помнишь — было то зимой, И ветер завывал, И был я у тебя в гостях В тот вечер, Гульжамал. 94

И горько жаловалась мне Твоя родная мать: «Хотят единственную дочь За старика отдать*. И ты стояла предо мной, Как мертвая, бледна, Как в полночь в зимних облаках Холодная луна. И я стоял перед тобой, Как ты, печален, тих, И поцелуем слезы пил Из черных глаз твоих. И слово лишь одно — «прощай» - Тебе сказать я мог. С тех пор хранится у меня Подарок твой — платок. Ты помнишь ли осенний день? Н ад лесом золотым Сияло солнце в синеве И стлался сизый дым. И был обильный листопад С ковром пятнистым схож, И сучья голые ветвей Пронизывала дрожь. О, как осенний этот день Печален и суров, Я встретил женщину в лесу С большой вязанкой дров.

Но этой женщиной была Не ты ли, Гульжамал? И не тебе ль тогда в лесу Я руки пожимал? Случайно встретившись со мной, В осенней тишине Про горе женское свое П оведала ты мне. Была ты, к ак поблекший лист, К азалось, что пригнет Тебя к земле не тяжесть дров, А горя тяжкий гнет. «Прощай», — сказали грустно мы, И в этот день намок От слез моих, как от дождя, П одарок твой — платок. Потом мы встретились еще На берегу реки. Где одинокий я бродил, Унылый от тоски. Стояла ты, к воде склонясь. Наполнив два ведра, И песня грустная лилась Ж урчаньем серебра. Потом, рассыпав по плечам Густую тьму волос. Задумавшись, ты заплела Тугие плети кос. 96

Качая стан свой молодой, Ушла ты, и намок, Как будто сбрызнутый водой, От слез моих платок. И вот мы встретились опять, Голубка Гульжамал, И новый на тебе платок, Как роза, ярко-ал. Твой взор сияющий открыт, Твои глаза — в огне. Кто хочет, пусть платок хранит. Ведь он не нужен мне. О счастье перебором струн Поет тебе домбра, И смех твой радостно звенит, Как всплески серебра. Н а шее у тебя нет бус. Но не ищу я их — Дорож е дорогих камней Сиянье глаз твоих. І93І 7 А. Тажибаев

ПЕСНЯ ЧА БЛ НОВ В ночь, на летовке, лишь всплывет луна, Веселье входит в сердце чабана, — Смеемся, шутим, в круг сойдясь, поем, И льется песня, далеко слышна. Лети, лети, взлетай, алты -бакан1, Пока еще край неба не румян, Пока стада под наш у песню спят И не клубится утренний туман. Волнует песня весь простор степной, В горах снега освещены луной. Пастуший край, ты краш е всех краев, — И в сердце ты и в песнях ты — со мной! Не счесть овец в дремотном ковыле, Н е счесть коней в холмистой полумгле... I А л т ы-б а к а в — качели. 98

Мы сторожим отары, табуны, Свое богатство множа на земле. Кружи, овчарка, напрягая слух: Спокойно ль все, и тихо ль все вокруг? Почуешь волка — зубы в ход пускай, А там на помощь прибежит пастух. А ночь ясна! Джахляу в серебре. Блуждает эхо по крутой горе. Лети, лети, взлетай, алты-бакан, Пока не смолкнет песня на заре. 1 9 4 0 .......