Подписка о невыезде из ада-копия5

нужно значительно больше пить, чтобы захмелеть. Можно ли жить с таким недостатком? Можно, если принимать спиртное вовнутрь с по- мощью клизмы. Человек ко всему приспосабливается. Или другой пример. Как-то у Николая перестал работать телевизор. Это трагедия для человека, от которого ушла жена, да если еще учесть, что он стра- дал бессонницей, то это уже две трагедии в одном флаконе. А, дей- ствительно, я только сейчас подумал, похож он был на самый обыкно- венный узкий и длинный флакон, только без крышечки. И если гово- рить о Николае как о носителе запахов, то надо употребить выражение «из него», то есть из него всегда чем-нибудь пахло, и соседке его, страдающей астмой, это было очень даже известно и неприятно. — Опять протух? — говорила она. — Не «опять», а «снова», — беззлобно поправлял он ее. На одушевленные предметы Николай никогда не сердился. Его раздражали вещи близкие к фарфору, те, что бились легко, или гово- рили нечеловеческим языком. Такой вещью стал телевизор. И он при- нялся его чинить. Для этого он его разобрал несколько раз, чтобы по- нять, как он устроен. С этим он справился. Но оказалось, что все дело в проводке. Элементарно: проводка не имела вилки. Вилку он заменил двумя пальцами. — Так убьет же, — сказал я, находясь у него в гостях. — Так ведь работает... Плохо, но работает. И действительно, экран засветился. Николая прилично тряхнуло, но он подул на пальцы, и все прошло. — Странно, что ты жив остался. — Электричество — это загадка. И это еще что! Когда я работал на стройке, на меня упал кран. И — ни-че-го. Упал прямо на голову. Я после этого за три дня выучил французский. Хочешь, что-нибудь ска- жу по-французски? И когда с меня кран снимали, нашли клад. Не ве- ришь? Он достал из пепельницы золотую «десятку» царской чеканки. — Только одну нашел. — Клад нашли. Я с тех пор на инвалидности. Да я еще сорок лет проживу. С меня хватит. Счастливый был человек. Я вообще не видел, чтобы он когда- нибудь спал. Зайдешь к нему в любое время дня и ночи — везде горит свет, играет музыка, светится телевизор, трещат свечи, струится тепло от лампадки в углу. — А все почему? — объяснял он. — Загадка электричества. Я его пускаю мимо счетчика. Надо беречь не электроэнергию, а плату за нее. Ежедневной нормой для него было выпить две, три бутылки вод- ки. Он всегда хорошо закусывал. Ел исключительно мясные блюда. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 99

Внизу, в магазине брал у коллег-мясников свиные ноги и варил холо- дец. И удобно, и сытно. Плюхнул их в кастрюлю с водой, и вот тогда- то и можно поспать. Спал он крепко, до посинения кастрюли. Из его комнаты начинал валить густой и какой-то людоедский дым. Соседка заранее сбегала из квартиры к подруге-доходяге, с которой они когда- то служили секретаршами при комиссарах. Дым расползался по всем щелям, проникал в коридор и соседние квартиры. Николаю доставалось и от соседей, и от участкового. Ну а что сделаешь больному человеку? — Люблю, — говорит и хлопает глазами, — суп с дымком. Я же есть буду. Вам-то что? Ну, чем на это возразить? Ничем. И курил он сигарету за сигаретой. Варит что-нибудь и курит. Раз- берет какой-нибудь электроприбор с помойки — опять дым столбом. Соседка его боится на кухню выйти. У нее тоже бессонница и она полночи проводит в своей комнате, стоя перед открытой форточкой. Они ворчат друг на друга, но до мордобоя дело не доходит. Ни- колай напакостит, но всегда вежливо извинится. Когда-то он неплохо жил. Были у него и жена и дочь. Он частень- ко бывал у своей сестры в Чехословакии. Приезжал от нее с подарка- ми. Приторговывал заграничными шмотками. Продуктов дома — полный холодильник. Все обуты и одеты. Но спился человек. Спился «накануне». Все его благополучие и ковш с золотыми монетами — коту под хвост. Не сложилась судьба, не заладилась. И единственный стимул остался — найти вторую половину, чтобы начать пить заново, с единственной и желанной, которая бы его понимала, принимала та- ким, каков он есть. И такая вроде бы появилась. Она работала в школе учительницей в младших классах. Ей было за сорок. Выглядела она сурово. Одевалась \"массивно\" безвкусно, и было в ее облике что-то от малахитовой шкатулки: что-то такое ска- зочное и неосновательное, с одной стороны, и архаично-тяжелое — с другой. Лицо ее покрывали редкие, но очень черные, бросающиеся в гла- за волосы. Пальцы на руках — короткие и толстые. Я даже пересчитал их на ее левой: не шесть ли? — Лика, — представилась она, когда они вместе с Николаем за- шли ко мне за сигаретами. — Будем знакомы. «Ну, будем, — подумал я. — А куда денешься?» — Может, выпьешь с нами? — спросил Николай. — Нет, я не пью. — И уже ей: — А вы, значит, школу прогулива- ете? ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 100

— Болею я. — Ага. Уже вторую неделю болеем. — А как же дети? — Уроды-то эти? Да бог с ними... Иди ко мне. Я на всякий случай ретировался. Она — за мной. В комнату — Я, собственно, вышел из школьного возраста. За что такое внимание? Коль, ну-ка убери ее. — Невозможно. Я ее сам боюсь. Она вкатила Николаю оплеуху. — Видишь, дерется. Она и тебя убьет. Лучше дай ей себя потро- гать. Я просто не знал, что в таких случаях делают с женщинами. Она буквально загоняла меня по комнате, и я знал, что если она в меня вцепится, то сил моих для долгого сопротивления не хватит. Тут надо было брать или хитростью, или обаянием. Я не мог придумать ничего лучшего, как предложить ей принять ванную. — Вместе? — сердито спросила она, еле ворочая распухшим язы- ком. — Ты мне нравишься... — Вместе, вместе, — поспешил уверить ее я. Она стала раздеваться при мне и Николае. — Давайте принимать душ по очереди. — Иди ты первым, — приказывала она. — Нет, я не так воспитан. Сначала дама. — Хорошо. Только возьми одежду и иди за мной. — Нет. Каждый отвечает за свою одежду сам. — Да. Можно и так. — Вот и договорились. Мне удалось закрыть за нею дверь в ванную комнату, но один сдержать натиск рвущегося наружу тела я не мог. Вместе с Николаем нам удалось забаррикадировать ее перевернутым стулом, поставив его в распор. — Слушай, — пытался я отдышаться, — какого черта! — Темпераментная женщина. — Мало того, что она совсем не в моем вкусе, так еще и ненор- мальная. Как ее к детям-то подпускают? — Да, — соглашался он. — Детей жалко. — Коль, я даю вам на сборы три минуты. Дверь в комнату закры- ваю, и ты делай что хочешь, а только я точно буду вызывать «ско- рую». У этой женщины белая горячка. — Попробую. А что ей сказать-то? — Ну, не знаю. Скажи, что ушел, мол, за водкой, а вернется — будет у вас душ принимать. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 101

Казалось, что рыдания из ванной будут доноситься до меня веч- но. Женщина то всхлипывала, то материлась, то обещала разнести в щепы весь дом. Но через какое-то время голоса стихли и стали глухи- ми. Я понял, что самое страшное позади. Можно выйти из убежища и закрыть за ними дверь. Я давно хотел поменять нашу квартиру. Когда-то это был приличный дом. Лифт с зеркалами. Консьержка, а по-русски вахтерша. Круглосуточное дежурство. Визовый режим. Но сталинской постройки дом ветшал. Жильцы его умирали. В пу- стующие квартиры въезжали очередники. Они несли сюда новый уклад и социалистический пофигизм. Бороться с ними было невоз- можно. Убогий и серый мир имел гораздо больше прав, он был защи- щен непробиваемым и непропиваемым дибилизмом. Подъезды оглашались русскими народными песнями, лаем собак, бросавшихся на людей, орошались мочой, которую умудрялись раз- ливать по плафонам в лифтах, и она капала на головы пассажиров. Пахло колбасой и чесноком. Хлесткие надписи украсили стены. Хам- ство, выросшее из красных шароваров и шинелей времен граждан- ской, забурело и загадило Россию, и боюсь, что навсегда, что ничего уже с ним не поделать никаким застоям и перестройкам. Должны об- рушиться потолки. Моль должна съесть фундамент. Разбирать надо все по кирпичикам. Надо разровнять эту свалку, поссать и посрать всем последний раз себе на голову и опомниться, и спросить себя: «Да сколько же можно так жить?» И как это там у Платонова? «...Предметы стали вызывать в нем тоску, отвращение — потолок, и мухи словно забрались к нему внутрь мозга, их нельзя было изгнать оттуда и перестать думать о них все бо- лее увеличивающихся мыслью, съедающей уже головные кости». Какие неинтересные ущербные люди втягивают нас порой в свои орбиты, и мы не имеем возможности противостоять их притяжению, в корне не меняя себя. Хорошо, если удастся остаться сторонним наблюдателем инертной, полу скотской жизни, которую они ведут. Их чувства исковерканы. Они не вызывают сострадания. Их, казалось бы, человеческие радости и горести на самом-то деле далеки от перво- зданности. Уж лучше бы они перешли в общении на язык пиктограмм. Пусть бы они разбежались во времени и пространстве. В их бедном лексиконе нет нужных слов. Они бедны духовно. Их ждет гибель от стрел невежества. Они — как символы из скифского письма царю Да- рию. Лягушки, мыши и птицы... Иногда мне кажется, что я копаюсь в мусорном ведре, надеясь, что на дне его сверкнет жемчужина. Тщетные надежды. Стихия жем- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 102

чуга - волны и шея женщины. Зачем же прекрасное искать в случай- ном? Но ведь не иголку в стоге сена я ищу. Рядом человек. С его оди- ночеством — одним на всех. Я родом из одиночества. И я наделен пороками. Но, может быть, другого рода. Я встал рано и вышел из дома, чтобы подышать воздухом и нико- го не видеть. Не тут-то было. Всегда найдется тот, кто встанет еще раньше. Странная компания собралась у контейнеров с мусором. Только по их копошению я смог отличить отбросы живые от неживых. Вещи надо называть своими именами. Копошившиеся люди с черными, как будто перелопаченными лицами, сосредоточенно всматривались в помойную гущу. Они сортировали одежду, отделяли протухшие дели- катесы от сгнивших, складывали находки в целлофановые пакеты. В их компании была женщина. У нее почти не осталось половых при- знаков — только длинные спутавшиеся волосы. Она орудовала нож- ницами. Одно лезвие было наполовину обломано. Но ее рука в пер- чатке справлялась с нагрузкой. Женщина добывала цветные металлы, держа в руке без перчатки предмет, похожий на обломок пульта управления космического аппарата. Дело, по-видимому, было для нее привычным. Провода выскальзывали из щербатого захвата, но часть удавалось срезать. Возле ее ног скопилась целая куча настриженного добра. Я уже видел раньше этих людей. Святая троица курировала этот район. Работали они сосредоточенно, по очереди угощая друг друга отбросами. — Дай закурить, — метнуло взгляд в мою сторону существо ино- го рода. — Пожалуйста. Я протянул ей сигарету, которую достал из пачки сам, чтобы не соприкоснуться с ее рукой. Она взяла сигарету. И только тут я заметил, что на земле, за свертками с отложенным барахлом, корчится и сипит крохотное су- щество, завернутое в хлипкое одеяльце, перевязанное голубой лентой. Существо это всем своим несчастным видом чего-то просило. Я по- дошел ближе. Сморщенное старушечье личико пыталось смотреть на мир, но глазки открылись один только раз. Все его силенки уходили на борьбу с тугой лентой. — А это чей же такой маленький? — спросил я. — Не твое дело, — сказала женщина. — Уходи, — сказал синюшник. — У-у, — пригрозил второй синюшник. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 103

«Нет, — подумал я, — это не ее ребенок. Женщине можно было дать лет шестьдесят на самую благожелательную вскидку. В таком возрасте не рожают. Здесь что-то не так. НЕ так давно в телевизион- ном сообщении прозвучала информация о краже ребенка. Может быть, это тот самый ребенок? И это его мать с горя выбросилась из окна, потеряв сына? Я поинтересовался: — Это сын? — Сереженька. Все сходилось. Пропавшего мальчика звали точно так же. Женщина распеленала ребенка и стала кормить его чем-то наже- ванным заранее. Маленькое существо принимало эту отраву из ее грязных рук. И я услышал первый за несколько затянувшихся минут стон. Он не был похож на стон ребенка. Какие-то басовые лягушачьи нотки были в этом беспомощном крике. Лицо ребенка еще больше посинело. Мне казалось, что он вот-вот умрет. — Его же надо кормить молоком! — Сереженька хочет молочка? А? Он не хочет молочка. Он будет кушать мясо и вырастет настоящим мужчиной. — Он не выживет у вас. Где вы его взяли? Какая-то одичавшая материнская нежность на миг мелькнула в ее глазах, и их опять заволокло затравленностью и злобой. — Это мой ребенок! Мой! Понял? — Уходи, — сказал синюшник. — Угу, — сказал второй. Я ушел. Дома я набрал номер милиции и сообщил дежурному о своих по- дозрениях. Меня попросили встретить наряд, который они обещали срочно прислать, у подъезда. Действительно, патрульная машина подъехала быстро. Я успел только к концу разбирательства. Невероятно, но документы у женщи- ны оказались в порядке, и Сереженька оказался ее ребенком. — Что, — спросил я милиционера, — так он с ней и останется? — Она его мать. — Разве так бывает? — Жалко, конечно, парня, но ничего сделать нельзя. Женщина демонстративно, а, может, и в самом деле непритворно выказывала свои материнские чувства. Она перешла на никому не по- нятный лепет. Мурлыкала. Называла ребенка крошкой и маковкой. От нее пахло перегаром. — А муж-то у нее есть? ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 104

— Сам видишь, вот эти двое и есть ее мужья... Ничего не подела- ешь, такова жизнь. Почему она такова? Я не понимаю. И что?.. И как объяснишь этому крохотному, неповинному в хаосе существу, что на нем остано- вилось нормальное течение времени, со сменой дня и ночи, добра и зла. Почему ему выпали только ночь и тоска. Вряд ли он сможет вы- расти большим, а если вырастет, то с чем выйдет на дорогу в эту веч- ную ночь? Давайте же ничего не делать. Давайте не будем смотреть в их сторону, давайте смотреть в другую. Ночью того же дня я совсем не мог уснуть. Я читал очередную книгу современного автора и пытался понять, куда идет литература, или, вернее, от чего она уходит, и что такое коммерческий успех. Будь я писателем, я бы застрелился, если бы меня читали и понимали мил- лионы. Они мне не нужны, так же, как и я им. Но я всего лишь лите- ратор и художник, которому, честно же, плевать на славу. Я творю не для того, чтобы стать величиной. Это невозможно после Аристотеля, Гомера и Шекспира. Это не грозит никому. Гениев больше не будет никогда, потому что слово утратило свое значение. Им одним нельзя утешить и излечить. Современные писатели — это шарлатаны, умело использующие оставшиеся человеческие слабости и доверчивость. Мир уже никогда не будет волшебным и сказочным, потому что этот ребенок с помойки никогда не поверит в троллей и дюймовочек. А может быть, я и не прав... В два часа я очнулся от размышлений, потому что мне показа- лось, что я слышу шаги в прихожей. «Черт возьми, — подумал я, — как это так бесшумно грабителям удалось открыть металлическую дверь?» Под рукой оказалось помповое ружье — мне его подарили на день рождения. Я не разу им не пользовался и не знал, заряжено ли оно. Я раздетый выскочил в коридор и выкрикнул по-армейски: — Стой, кто идет? Стрелять буду! Из темноты на меня смотрело лицо в маске. Только я не понимал: отчего грабитель выкрасил губы в зловещий белый цвет. Для чего этот пугающий боевой раскрас? И подумал: «Остальная банда ждет за дверью, чтобы вынести труп». — Еще шаг — и я стреляю! «Господи, — подумал я, — помоги мне. Я еще так мало успел сделать. Я не умылся, не причесался, не закончил писать главную кар- тину, не посадил дерево, не построил дом, никому не помог. Многих обидел, многим должен, я еще молод, я хочу жить, я люблю женщин... Да что это я?! Но как не хочется умирать и знать, что никогда уже ни- чего не сможешь исправить... Спаси меня и сохрани...» ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 105

Грабитель не двигался. Я приказал ему выйти на лестничную клетку и лечь на пол. Он послушно исполнил все: растянулся на хо- лодных плитках и широко раздвинул ноги в синих носках. «Совсем дела его плохи, — решил я, — раз он даже обуви не имеет». Но грабитель оказался вовсе не грабителем, а бомжем, с которым я виделся утром. Я разрешил ему встать, благодаря Всевышнего за из- бавление. — Как же это тебе удалось ко мне в квартиру проникнуть? — Открыто было, — переминался он с ноги на ногу. — Ничего себе! Предположим, что я забыл закрыть дверь. Навер- но. Но только я один в этом доме мог забыть закрыть дверь. Ты-то откуда об этом знать мог? — Не знаю. — Так вот и, не постучавшись, пришел ко мне в гости. Хорошо еще, что без друзей. — У меня нет друзей. - Утром, кажется, были. - Утро было утром. – Да, а сейчас ночь. Ночью люди спят. - Ты-то не спал. - Повезло, а то бы ты меня или обокрал или убил. - Я бы лучше поел чего-нибудь. У тебя вещи мне ненужные. Куда я, к примеру, пойду в том пальто, что на вешалке? В театр, что ли? Или взять холодильник... Я его один даже не подниму, да и где я по- том возьму электричество? — Милый, да здесь бы и взял. — Как это? Да, можно было бы, конечно, тебя убить, и жить в свое удовольствие. Я об этом не думал. — И не думай. У меня родственники есть. А это пострашнее ма- фии. Своего не отдадут. — Да, я об этом не думал. — А ты вообще-то, интересно, когда-нибудь думаешь? — Нет. Никогда. — А почему? — Так жизнь идет незаметнее. — А зачем тогда жить? — Привычка. Бывало и свалишься где-нибудь, а умереть нет сил. Отбита охота. Один мой приятель, - он когда-то на флейте играл, - по- завчера покончил с собой. И из-за чего, думаешь? Из-за проклятой флейты. Представляешь, похоронил мать, жену, дочку, - и ни в одном глазу, а с потерей дудки смириться не смог. Он ее две недели искал, даже хотел подать заявление в милицию о том, что из дома ушла ма- ленькая дудочка и не вернулась. Над ним только посмеялись. Тут, го- ворят, страна пропадает, и никто жопу от кресла не оторвет, а ты… ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 106

найди себе новую дырку, и пускай с ней шептунов на печи… Он по- искал, поискал, взял, да и повесился. Грех большой, конечно, но чело- века понять можно. При мне и повесился. Ножками посучил, посучил, будто какую-то веселую мелодию вспомнил, да и успокоился. Перед смертью он мне ключи от своей квартиры оставил. Я, было, туда су- нулся, а там другие люди живут. Неплохие люди. Армяне. Они его при жизни-то поддерживали, чем могли: то водки нальют, то одеколо- на. Они ему и пенсию назначили с условием, что квартира после его смерти к ним перейдет. Ну, видно, и перешла – и квартира, и дача. Дача у него под Суздалем была. Он там летом рыбу удил, а осенью раков ловил… грибы там, ягода… держался как-то… Хороший, сло- вом, был человек, но… с дудочкой в башке. Жалко. Жалко. Ну а жена твоя с ребенком где? — Жена пошла ребенка продавать. — Куда же? Кому? Это же дико. — Известно куда. На вокзал. Рублей сто получит. Жить-то как-то надо. Некоторым бог детей не дает, а нам — пожалуйста. Мы еще нарожаем. — И тебе ребенка не жалко совсем? — А как? А, может, он и не мой. Она сама ничего не помнит, но любит это дело. Денег ей никто за это не дает. Кризис, понимаешь. Хреново при кризисе. Это точно. На тебе немного жамбы, - я протянул ему сто рублей. – Детей нельзя продавать. Спасибо, сказал он. Не надо говорить спасибо: жамбы это всего лишь жамбы. А что это «жамбы». Это слиток из серебра, ну, бывает и из золота… род денег та- кой… Не забивай голову, у тебя их все равно никогда не будет… — А поесть ничего не дашь? — Дам. Ты здесь подожди. Я тебе вынесу бутерброды. Хотел спросить только, чем это ты губы накрасил. — Да это кефир из пакета. В лифте нашел. Невкусный. Просро- ченный. Трехнедельной давности. Другого бы стошнило, а мне только губы обметало. Да я и керосин пробовал пить, чтоб сгореть как Жанна Д арк. Но когда пьешь без убеждений, то он не горит внутри, паскуда, а только жжет… и оставляет на теле геморрой. Геморрой, говорят, бо- лезнь президентов. Нашего-то, слышал, на второй пожизненный из- брали. Может, и меня когда изберут. Только, боюсь, не доживу. По- просить бы денег у кого взаймы до светлого «завтра». В Думе бы, ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 107

мать твою, отдел бы какой открыли для бедолаг таких, как я, а то од- ним все, а другим ничего… как при коммунизме… Я вынес ему несколько бутербродов с сыром и колбасой и, ска- зал: — Извини, к столу не приглашаю. Чай кончился. Завтра схожу и куплю. — А у меня заварка с собой. Чаю горячего было бы хорошо по- пить. Вместе бы и попили. — Нет уж, уволь. — Хороший чай. Ты не думай, не с помойки. У тебя в коридоре на тумбочке пакетик нашел. Так как? — Нет. Спасибо. — А пакетик-то вернуть? — Оставь себе. — Может, утром прийти? — Не надо утром приходить, ладно? Я тебя очень прошу: не приходи сюда больше. У меня все-таки своя жизнь. К твоей я не готов. А через месяц я узнал, что этот человек умер на чердаке нашего дома. Его нашли случайно детишки из нашего двора, которые играли в прятки. У покойника крысы и тараканы успели отъесть уши и часть носа. Милиция и «скорая» долго спорили, чей это теперь клиент, есть ли здесь криминал или это запланированная безысходность. Труп провалялся несколько дней в подвале, куда его перенесли, чтобы он был поближе к выходу. Разложившийся труп внушал ужас. Он возмущал и оскорблял людское зрение, никому не приходило в голову склониться над ним и перекрестить его нелегкий закончившийся путь, ведь это был путник без дорог. Никто не пришел поплакать и посочувствовать бездыхан- ному горю. Недочеловекам было не до человека. Тем более что это уже был и не человек, и не труп, а недотруп какой-то. Где уж тут говорить о евростандарте. А, помнится, в советские времена генералам полага- лось две крышки для гроба. Сам видел, как из винного магазина по дороге на кладбище, выскочил и присоединился к похоронной про- цессии с высоко поднятой над головой крышкой от гроба. А, всякое могло быть в то время, может, человек просто отбился от какой-то другой колонны. Сельское кладбище это не Красная площадь. И, по- думалось, если бы по нашему Кремлю бен Ладен шарахнул парочкой самолетов, трупов было бы, конечно, меньше, но для вновь открыв- шихся после такого дождя «ООО» и «Ритуалов» хватило бы на два новых небоскреба. И только после коллективной жалобы труп увезли. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 108

А еще через несколько месяцев я увидел у помойки беременную одинокую бомжиху. Рядом с ней не было второго угрюмого существа, способного только гукать... Со мною, совсем рядом со мною стояло неприкаянное одиноче- ство. Впрочем, жаль тратить такой благозвучный эпитет на опустив- шуюся женщину. Женщина с посиневшим одутловатым лицом и опухшими, покрытыми язвами ногами зрелище удручающее. Даже моя бурная фантазия не может представить ее молодой. Оказывается, жизнь может не только поставить на колени и унизить, а и обезобра- зить с помощью обыкновенной тупости. В мешхедской рукописи сказано об обычае царя руссов употреб- лять наложниц в присутствии своих сподвижников. «И он, — сказал Ибн-Фадлан, — не спускается со своего ложа, если захочет удовле- творить потребность. Он удовлетворяет ее в таз...» Неужели мы никогда не избавимся от варварства, неужели наше предназначение в том, чтобы превратить эту землю в таз для мочеис- пускания? В детстве я повстречался на лесной поляне с бородатым старцем. В руках у него был посох и мольберт. Огромный дуб распластался над ним шатром. Он шелестел, а старец кивал головой, как будто посто- янно соглашался с уже желтеющей листвой, с ветром, уносящим в не- ведомый лабиринт странствующие семена трав. Старец сказал мне, что он живет в стране троллей, что сейчас там зима, а он как можно быстрее должен нарисовать летний пейзаж, чтобы быстрее сменить в своем родном городе время года. — Не может быть, — сказал я, — тролли совсем маленькие, а ты такой большой и старый. Он, устроившись на походной матерчатой табуретке, рисовал и объяснял одновременно: — Это только так кажется, что я большой. Ты когда-нибудь слы- шал от старших такие глупости? — Глупости? — Глупости, глупости... Разве они когда-нибудь обещали тебе изменить мир? Вот видишь, нет. Они этого не могут. У них нет ни волшебных кристаллов, ни терпения... Да, я большой и старый. Во мне нет ничего не обычного на первый взгляд, но так и должно быть. Если бы я был похож на обычного тролля, то меня бы упрятали в спи- чечную коробку, как майского жука. Признайся, ты ловил майских жуков? — Да-а, но я только любовался ими, а потом отпускал. — Вот видишь, а жуку вовсе и не нравилось в твоей коробке. Он мог задохнуться и умереть. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 109

— Я оставлял небольшую щелку. — А если тебе оставить такую щелку? Если над твоей головой не будет неба и птиц, ясных и добрых звезд, луны? — Я бы, наверное, умер. — Правильно. Вернее, неправильно... Это я себе говорю, тут надо гуще положить белила. — А ты, и вправду, тролль? Не обманываешь? — Можешь меня потрогать. Я дотронулся до его одежды. И правда, она была необычной: ка- кой-то шелковой, мягкой-мягкой и в ней утопали пальцы. Незнакомые запахи исходили от его пиджака с накладными карманами. Они были резкими и не растворялись в воздухе, перебивая все остальные. — Да, это любопытно. Я раньше никогда не встречался ни с троллями, ни с волшебниками. А ты умеешь делать что-нибудь вол- шебное? — Я стараюсь. — А что? — Вот заканчиваю этюд. — Ты рисуешь деревья? И они станут волшебными? — Надеюсь. Только пройдет много лет. — А сейчас нельзя? — Нет. Краска не высохнет. — Значит, краска не волшебная? — Сама по себе нет, конечно. Ко всему надо приложить мастер- ство. — У тебя здорово получается. — Спасибо, малыш, — сказал он. Мне хотелось, чтобы он немедленно продемонстрировал мне свою исключительность, ведь быть другим существом — это такая интересная исключительность. Не надо по утрам пить коровье моло- ко, не надо сидеть прямо за столом и вообще можно ничего не есть, а просто отдыхать, подперев голову руками, и никто не будет тебя дер- гать, как бабушка: «Вытяни шею, не ворочайся». Я не знал, что бы та- кое придумать, чтобы он проявил свой дар волшебника. Пока он кол- довал над палитрой, я решил спрятать все его кисти. Я это ловко сде- лал, и прикрыл кисти листвой, и подумал, что, если он и впрямь вол- шебник, то проблем не будет. Дедушка тролль сразу заметил пропажу. — Ты не знаешь, где мои кисти? — Не знаю, — сказал я и покраснел. А он, как ни в чем не бывало, продолжал рисовать подушечками пальцев, и у него это здорово получалось. Я решил его подзадорить. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 110

— Ну, а волшебные кисточки ты мог бы достать? Достань, если ты тролль. — Я бы достал, чтобы это доделать, но, боюсь, тебе будет стыд- но. Ты спрятал мои кисти и думал, что я этого не замечу. — Но они же не волшебные. — Откуда ты знаешь? Ты же не пробовал рисовать сам. — Я не умею. — А ты учись. Хочешь, я подарю тебе и краски, и кисти, и этот холст? Но пообещай, что дорисуешь эту картину за меня, когда вы- растешь. — Когда буду таким же старым? Он посадил меня на колени, заулыбался и сказал: — Старости нет. Не бойся ее. Она приходит только к тем, кто не умеет мечтать. — А как же там, в твоей стране, как же там люди останутся без лета? Он погладил меня по волосам. — Из тебя со временем может получиться хороший тролль. Вла- дей. Владей этим богатством. Он сложил все в мольберт и вручил его мне. — Теперь это все мое? — Все-все, — сказал он и широко развел руками. — Жаль, что все это нельзя уместить на одном холсте. Он взял только свою скамеечку и посох. — А у тебя есть волшебный кристалл? Тролль — конечно же, это был тролль, потому что только они бывают такими щедрыми, — перевернул кольцо на своем пальце, и перед моими глазами вспыхнул кроваво красный камень. Он излучал волшебный свет. Казалось, это окаменел огонь. — Как красиво, — сказал я. — А почему он был перевернут? — Все в этом мире перевернуто, но ты иди своим путем и не верь, что ничего нельзя изменить... Достаточно повернуть землю на триста шестьдесят градусов. — А это возможно? — Возможно. Если бы у меня была точка опоры, я бы еще и не то сделал. — Значит, ты можешь не все? — К сожалению. — А в той стране... Ну, где ты живешь... — В лампочке. — В лампочке? Как это здорово... Мы простились, и он ушел. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 111

Когда я вернулся в дом, то бабушка очень удивилась моему рас- сказу и не хотела мне верить. Она решила, что я просто чересчур загу- лялся и ушел далеко от дома, заставив ее волноваться. Она такая странная и не может понять, что мир к нам добр, пока в нем есть такие прекрасные краски и этот летний день с его прохладой и сочной тра- вой. Вечером, когда меня уложили спать, я попросил не выключать свет. — Почему это? — Да потому что там живет тролль, который подарил мне краски. — Не выдумывай, — сказала мама, которая только что приехала из Москвы. Она поцеловала меня в щеку. — И не спорь. Пора спать. Завтра будет новый день... От маминого поцелуя тоже исходило волшебное тепло, и я почти мгновенно уснул. Кисея абажура и сомкнувшиеся ресницы унесли прочь еще один день моего детства. Время продолжало свое течение. Мне снились волшебные водоросли и золотые рыбки, расплета- ющие рыбацкие сети и выпускающие на волю майских жуков с под- водными крыльями. Они жужжали, кувыркались в воздухе, натыка- лись на жемчужины, которые росли на коралловых деревьях, падали вниз и снова взмывали вверх, навстречу морским звездам... Бородатый старец провожал их полет взмахом руки. И все вокруг ярким светом освещал его кристалл. Какие же краски придумал сентябрь! В зеленой воде отражается осень. Мне так, милый тролль, не хватает тебя и света, который был выключен в восемь... ____________… ОТРАЖЕННОЕ СВЕТОМ_________________________ секвенция НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, ЧТО НАВСЕГДА ИСЧЕЗНЕМ МЫ, НО ЕСЛИ… ХОЧУ, ЧТОБЫ СЛЕДЫ ТВОИ ВОСКРЕСЛИ, И Я ПО НИМ НАШЕЛ ТЕБЯ, ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 112

О БОЖЕ! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ ТАКОГО НЕ СЛУЧИТСЯ ЧТО МЫ НЕ ВСТРЕТИМСЯ В СКРЕЩЕНЬИ РАДУГ. О! СКОЛЬКО ДУШ У ЭТОЙ ПЕРЕПРАВЫ СВОИ СЕРДЦА МЕНЯЮТ НА ЛУЧИНЫ! О, БОЖЕ МОЙ, СПАСИБО ЗА СВИДАНЬЕ. КРУГ ПЕРВЫЙ ПРОЙДЕН, И НЕ СТРАШЕН АД… С БУКЕТОМ ЗВЕЗД Я В ЗАЛЕ ОЖИДАНЬЯ ЖДУ ПОЕЗДА ИДУЩЕГО НАЗАД … Я проснулся в тот момент, когда квартиру заполнил едкий дым, и не сразу понял, в чем дело. Плотная завеса мешала разглядеть при- вычные предметы, и, ориентируясь на ощупь, я пробрался на кухню, чтобы открыть настежь окно. В дверь постучали. Это был пожарный, экипированный по тревоге. — В чем дело? — поинтересовался я, прикрывая рот воротником пижамы. Стоило больших усилий выговорить три слова и не потерять сознание. — Ваши соседи горят. Мы по очереди колотили в дверь напротив. Ее держала мощная внутренняя цепочка. Замок Николай никогда не закрывал. Звонок не работал. Я предположил самое худшее. — Здесь невозможно находиться. — Да, ядренть, — согласился пожарник, орудуя кусачками. Оковы рухнули. Мы вбежали в задымленную и почерневшую комнату. Предметом загорания был матрац, на котором лежало без- дыханное тело Николая. Руки сложены на груди. Глаза закрыты. По полосатому матрацу разбегались искры. Они четко обводили контуры виновника поджога, но держались от него на почтительном расстоя- нии, как будто на наших глазах зарождалось чудо плащаницы, и образ мученика впечатывался в металлические пружины кровати. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 113

— Как вы думаете, — спросил я, — он отмучился? Пожарник принялся хлопать ладонями по лицу Николая. Тот не реагировал. Голова его моталась из стороны в сторону. В комнате — полный беспорядок. Везде, где можно — окурки и пустые бутылки из-под водки. Признаков жизни не подавала даже бу- тыль с остатками водки, стоявшая в изголовье. На кухне работал еще один член пожарной бригады. Он выругал- ся. — Чего он в кастрюле-то варит? — Кости, — рассмешил я его. — Свои, что ли? Я пытался нащупать пульс у Николая, но он не отзывался. — Все, — констатировал я, — отпился. Но — странно: глагол «отпился» чудодейственным образом по- действовал на труп. Без вздоха и судорог тело, как ни в чем не бывало, резко припод- нялось с кровати и приняло сидячее положение. В глазах не испуг, а удивление, смешанное с возмущением. Совершенно трезвым голосом говорящее существо спросило: — Вам чего здесь надо? Я спросил пожарника из последних сил, потому что готов был рухнуть на пол: — Разве так бывает? — Был бы трезвый — был бы труп. — Ребят, а что случилось-то? Подоспели остальные соседи. — Гад! Гад! Паразит! Это уже в который раз! Приехала бригада «скорой помощи». Белые халаты слились в моих глазах в единое полотно. На нем я видел выпотрошенные тубы из-под краски, сложенные в виде распя- тья. Они были забрызганы кровью Гогена. Гоген протягивал мне ам- пулу с нашатырным спиртом и просил: — Не умирай. — У меня, — говорил я в угаре, — просрочено удостоверение Международного художественного фонда. Меня не пустят обратно в ад. — Пустят, — обещал он, — художник, в отличие от любого пра- вителя, и после смерти остается художником. Будь спокоен. Я был спокоен. Мне не очень-то хотелось приходить в сознание, ведь не каждый день выпадает возможность пообщаться с настоящим человеком... У меня был приятель, который буквально все заготавливал впрок: огурцы, грибы, мед, варенье, машины и деньги. Жадность его была ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 114

патологической. Сам он все съесть не мог, и, понятно, консервы в его кладовой портились. Однажды он у меня дома забыл с десяток банок красной икры. Икра была с просроченным сроком годности. Это показывало и явное вздутие. Я понятия не имел, зачем он носился с ними по всему городу, а не выбросил по дороге, поручив это сделать мне? У меня же мусо- ропровод не работал, и я попросил Николая разобраться с этой про- блемой. Николай заявил: — Буржуи. Икру выбрасывают. Да я забыл, когда ее последний раз видел. Вот люди, — причитал он, — вот люди. Скоро деньги начнут выбрасывать. Я и предположить не мог, что он разберется с банками по-своему. Он считал себя человеком весьма предприимчивым. Часть банок он продал по цене значительно ниже рыночной, чтобы хватило на вы- пивку, а остальные съел без хлеба и масла на голодный желудок. Когда я вечером зашел к нему, он стоял бледный в прихожей и блевал на пальто, потому что сил раздеться у него не было. — Что с тобой? Может, «скорую» вызвать? Его шатало. Он не мог говорить. Я повторил вопрос: — Тебе плохо? — Плохо... Это от икры. — Ты что, икру ел? Да ты от нее сдохнуть мог. Я же предупре- ждал, что она испорченная. — Знаешь, как икры захотелось. — Как же можно ее есть, — не понимал я, — она же жуткая, она не взрывается. — Вот она и взрывается внутри меня. Пусть. Я давно хотел, что- бы меня вырвало. Его опять стошнило. — Фу. — Не понимаю. Он перевел дыхание. — А что тут непонятного: зато икры поел от души. Ничего со мной не будет. И действительно, с ним ничего не случилось. Он выпил водки. Разделся и пошел спать. Зато «случилось» с другими жильцами наше- го двора, с теми, кому он продал испорченную икру. Отравились две женщины, ребенок и мужчина. Колю четыре раза избили. Щека его насквозь была пробита перстнем. — И за что? — говорил Николай. — Я же ее почти даром от- дал. Если бы, понимаешь, лишнего взял, а то... Не делай добра — не ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 115

получишь зла. Теперь вот, — он сунул палец в щеку, и тот провалился в глубокую рану, — хожу как африканский ковбой… — Ты бы хоть не в своем дворе продавал. — Я никого не обманывал. Рана его зажила на следующий же день. От синяков не осталось и следа. Я не верил своим глазам. — И что ты, Николай, за человек такой? — Примочки надо делать изнутри. А враг мой завтра умрет. Меня нельзя бить. Пророчество его сбылось. Утром весь двор только и говорил о самоубийстве Семена, того самого, что отдубасил моего соседа. От него ушла жена, и он повесился в туалете. Жена ушла недалеко. Ей полюбился Вадим, проживавший в соседнем с Семеном подъезде. Ве- ра решила, что обязательно пятый ребенок у нее будет от Вадима. Се- мен бракодел: от него две девочки. Да еще по одной от предыдущих мужей. Куда ей столько? Но Семена ей было жалко, все-таки на трид- цать лет был ее моложе. Жить бы и жить парнишке, а извилины ко- ротнуло... Вслед за Семеном заглотнула бездна и самого Николая. Он, по- жалуй, тяжелее всех переносил утрату — как-никак потерял собу- тыльника, а ссора — с кем не бывает? Он заперся у себя в квартире и запил, хотя слово «запил» для не просыхающего человека слишком неточно, оно не передает всех от- тенков и глубины запустения и хаоса. Запой он тормозит восприимчи- вость к невзгодам, а длительные переборы обнажают их, выбивают из души искреннюю слезу, чистую и почти родниковую. Эти слезы — для себя, они не показные. Запойный человек может расплакаться при виде пустого стакана и опустить руки, а человек пьющий регулярно, совладает с собой, нальет еще и еще, повторит несколько раз, одеревенеет и отойдет, как придорожный пень. Он все чувствует, только сказать не может. Явь и сон — едины. Ангелы машут крыльями и играют на арфах. Музыка, а не алкоголь растекается по венам, и так грустно становится на душе, что она начинает ускользать во все щели без единого стука. Так вот и с его душой случилось. Она выпала из окна на сороко- вой день после поминок, которые Николай заладил после смерти Се- мена. Николай кормил голубя, прилетевшего к нему на подоконник, хлебом, размоченным в водке. Птица, непривычная к спиртному, за- хмелела и от дуновения ветра не удержалась на узком пространстве. Сделав два взмаха крыльями, она камнем пошла вниз. Николай — наверное, ему показалось, что у него за спиной выросли крылья, — ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 116

рванул оконную створку на себя, встал на подоконник и с криком: «Я к вам лечу, небесные братья!» выпал из окна. Так они и лежали на асфальте рядышком. Два голубя. И началась цепная реакция. Вслед за Николаем запил новый муж Веры. Его мучила совесть. Он вернул отцу Семена кровать, которую они с Верой забрали в каче- стве приданого, и разбитое зеркало в художественной раме. Вера не хотела отдавать раму. Она кричала на весь двор, что ее дети никогда не имели красивых вещей, что ей не дарили на свадьбу цветов, что за- муж выходить неинтересно, что все повторяется... И все повторилось. Новый муж Веры погиб на рабочем месте. Его рассекло пополам листом железа, сорвавшимся с подъемного крана. Стропальщик по причине все того же пьянства плохо увязал стопку металла. Вера осталась одна. Женщины, которые еще дорожили мужьями, написали президен- ту письмо с просьбой прекратить продажу водки мужчинам старше сорока лет и закрыть винно-водочный отдел в магазине на первом этаже, потому что он губит генофонд. Тот, в свою очередь, должен приравниваться к сырьевым ресурсам страны, которые природа не восполняет по причине воровского отношения к окружающей среде. Они верили своему президенту, который, если и пил, то исключи- тельно в самолетах, дома, а не на улице или в подворотне. Они за это голосовали... С древних времен люди творческих профессий вызывали к себе повышенный интерес. Философами, поэтами и художниками любили себя окружать сильные мира сего, чувствуя слабость и несовершен- ство всего земного, уходящего во вселенский хаос, который прогла- тывает целые цивилизации, чтобы вновь запустить механизм возрож- дения. Колоссальная энергия, выделяемая при этом, не исчезала бес- следно. Ею наделялось слово, вначале было только оно. Оно рожда- лось из шорохов облаков, лепетания душ, покаяния осенних листьев и зова эфира. Оно было непроизнесенным, это первое слово, и не пред- назначалось для наших ушей. Оно было и останется тайной. Под «словом» я подразумеваю и краски земли, и небесную синь, и звон колоколов — все то, что ранит и исцеляет. Жаль, что мы охладеваем к нему, окружая себя блоками инфор- мации, выведенной на плоские экраны, ничего общего не имеющие с жаждой общения. Когда-то нас было семь миллионов. Каждый десятый — учитель и гений. Раб изобрел свободный от унижений язык. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 117

Поэт воспел Атлантиду, и со времен Платона человечество тоску- ет по ней. Авиценту сравнивают с Диоскоридом, жившим в IV веке до нашей эры. Аль-Хайсам за двести лет до Бэкона открыл законы оптики и по- чти за семьсот лет до Ньютона определил законы инерции. Аль Хорезми изобрел алгебру и алгоритмы. Баттани (858—929) определил окружность земли. Джибир ибн Хайян (721—815) путем химических опытов полу- чил спирт, - отдельное ему за это спасибо. Якуби, арабский историк и географ, оставил труды по истории Египта, Ассирии, Греции и Арабского халифата до 872 года. Абу Абдаллах, Мохаммед Идриси (1100—1161) создал карту ми- ра размером 3х1,47 метра. На ней 9500 названий вместе с сопроводи- тельным текстом. Можно продолжать до бесконечности. В то время все великие ученые были мусульманами. Теперь нас шесть миллиардов. Пророки всё доступнее и почти на каждого из них — пустыня. Они живут сами по себе, не в силах объединиться и сра- зиться с невежеством и пошлостью. Творцов разобщают сомнения и неумение находить компромиссы, тогда как невежество ногой выши- бает дверь в будущее... Но, надеюсь, это не общепланетарное явление. В начале было слово. Оно нас ждет и в конце. Обо всем этом я задумался по дороге в «Морозовку» — подмос- ковную, газпромовскую «базу отдыха», куда был приглашен на свадь- бу к своему новому приятелю Стасу. Был июнь. Погода стояла прекрасная. Свет заливал и золотил верхушки сосен, обламывался и падал на дорогу, дребезжа, словно хрустальный бокал на серебряном подносе. Была слышна спустивша- яся с кончиков клавиш мелодичная музыка. Деревня с металлически- ми крышами домов, мимо которых мы проезжали, походила на забы- тый в лесу рояль. Эта лесная сторона напоминала мне Рудой Яр, который так лю- бил Чайковский, и, наверное, потоки звуков исходили оттуда. Куковала кукушка. Мы подъехали к воротам и предъявили пропуск. До нас на охра- няемую территорию проследовали два шестисотых «Мерседеса». Нам объяснили, что до особняка, выделенного для предстоящего торжества, надо проехать еще два километра, но дорога сама приведет к нужному месту, так как она обозначена гирляндами воздушных ша- ров и цветами в корзинах. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 118

Действительно, заплутать было невозможно. Мы ехали, казалось, внутри живой клумбы. Я никогда не видел такой многокилометровой цветочной очереди даже на похоронах великих людей. У мавзолея В.И.Ленина никогда не было столько цветов. Мне всегда хотелось иметь небольшую дачу и сад. В саду я меч- тал завести розарий. Прошло очень много лет, прежде чем мечта моя сбылась. Правда, сбылась она странным образом. Дача стала подвергаться набегам грабителей. Началось с пустяка: украли гжель. Я даже был рад, что освободился от этой пошлятины, смеси китча и уродливого деревенского модерна. Грубая обожженная глина — если это были чашки — обдирала губы, а вся остальная ху- дожественная стряпня в виде бытовых сцен на столовой посуде помо- гала терять аппетит, и созерцание ее было лучшим средством для по- худения. Я даже не стал менять замки, которые были выломаны без особого вандализма. Через неделю злоумышленники влезли в дом во второй раз и унесли двухкамерный холодильник, музыкальный центр и кое-что из одежды. Да, холодильник пропал вместе с курицей, кото- рая покоилась в морозильном отделении. Как потом выяснилось, воры зажарили ее на соседней даче, так как там нашлась чистая сковорода. Мой же кухонный стол был завален грязной посудой, а они были эс- тетами. Пришлось срочно вывозить мебель и готовиться к длительной осаде. Я совершенствовал систему охраны. На окнах появились ре- шетки. Дверь усилили металлом. Не помогло и это. Украли решетки и дверь. Меня убеждали жить проще и доступнее. Я не уступал еще две недели, а потом сдался. С помощью молотка я изувечил унитаз, — ра- ковина для умывания и ванная к тому времени исчезли, — отвинтил по две ножки от каждого стула и табуреток и решил, что брать здесь больше нечего. Но я ошибся. Потерявший товарный вид унитаз укра- ли. Были выкопаны и розы. Наверное, теперь они стояли в покалечен- ном унитазе на чьем-то праздничном столе. Как это приятно: дарить друг другу цветы. Можно было позави- довать невесте Стаса. Так и надо. Цветов и унитазов должно быть очень и очень много, чтобы их все невозможно было украсть, и мини- мальная зарплата должна быть действительно минимальной — две тысячи долларов в месяц, как, например, в Омане. У парадного подъезда нас встретила охрана. Появление самого обычного «москвича», но все-таки с импортным двигателем, вызвало некоторое недоумение. Опытный лакейский взгляд принял было мое авто за машину сопровождения, но потом охранник сам отогнал ма- шину на стоянку. Я приготовил для подарка холст. Метр на метр двадцать. Он еле уместился в багажнике. Мне помогли донести картину, на которой ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 119

были изображены цветы, до специальной комнаты, где хранились по- дарки. До начала церемонии оставалось время, и можно было использо- вать его для знакомства с апартаментами, которые замыкались закры- той верандой со ступенями, ведущими в парк, в начале которого была поляна с ухоженными клумбами и чугунными скамейками. Она была похожа на открытую сцену. На середине работали декораторы. Они готовили пиротехнику для вечерней программы. На веранде играл небольшой оркестр. Звучала классическая му- зыка. Работал бар на открытом воздухе. За столиками сидели гости. Они пили коктейли и о чем-то разговаривали. Я ни с одним из них не был знаком, поэтому был предоставлен самому себе. Я подошел к стойке и заказал коньяк, но из благородных напит- ков было только сухое и сок. Я взял сухое, направился вглубь поляны. Воздух был терпким и густым, как красное вино. Жидкий магический кристалл оставлял на губах привкус причастности к торжеству миро- здания. Под ногами шуршал мелкий гравий, заплетенный в зеленые косы травы. Поблескивали песчинки. Вершины деревьев пели колы- бельную новорожденным листьям, и все еще только начиналось: и ле- то, возникшее из хаоса метелей, и новый день, отпущенный небесами. И мне вспомнились строки из стихотворения: «Ты дал мне веру и причастье, и счастье жить мне одолжил». Наконец в партере появились жених с невестой. Стасик подводил Ирину к гостям, представлял ее, они обменивались приветствиями. Здесь было много высокопоставленных чиновников и известных ад- вокатов. Они были чопорны и велеречивы. Их жены придирчиво изу- чали наряд невесты, ища изъяны. Дам украшали бриллиантовые колье, броши и заколки. Якубовский прикатил на велосипеде. Педали второго крутил его помощник. Одет Якубовский был в спортивный костюм, и это под- черкивало его упоение свободой. В фойе банкетного зала висел план, похожий на план эвакуации. В соответствии с ним за каждым было закреплено строго опреде- ленное место. Мне достался стол под номером семь. Я занял свое место и положил на тарелку бутерброд с икрой. Об- служивающая меня официантка при мне откупорила полуторалитро- вую бутылку водки с двойной надписью: «Кристалл-Газпром». Я та- кую водку раньше не пил. В свободное от распития время бутылка торчала у меня за спиной. Она перекочевывала на поднос. Поочередно произносились полагающиеся в таких случаях речи, звучало слово «горько», звенели бокалы. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 120

Стол для подарков был завален разного достоинства коробками и коробочками. Пока очередь дошла до меня, я уже был изрядно разбалансирован изумительной крепостью и чистотой особой кристалловской водки. Официантка не давала моей рюмке просохнуть. Когда же она спроси- ла разрешения на минутку оставить меня без внимания и отлучиться из-за стола по своим делам, я поинтересовался: — Водка-то еще осталась? Она поставила на стол ополовиненную бутылку. — И кто же это все выпил? — удивился я. — Неужели я один? — Да, — сказала она. — Тогда лучше ее убрать. Это слишком много. Сделали перерыв. Я вышел на балкон. Там уже собралось несколько подвыпивших гостей. Мы легко нашли общий язык с финансистом. Он предложил мне лететь вместе с ним в Баден-Баден. — Поздравь молодых, и полетим. — А билеты? — У меня свой самолет. — А я свой оставил на рояле. — У тебя какой? — С пропеллером. Нет, с тремя пропеллерами. Только я их редко включаю. — Керосин экономишь? — Зачем? Планирую. — Не выпендривайся. Давай полетим, а? — А паспорт? — Зачем тебе паспорт? Мы туда и обратно. Просто проветримся и все. — И даже приземляться не будем? — Не будем. А зачем? — Что, никогда? Это здорово: взлететь и никогда не приземлять- ся. Нет, это правда, возможно? А сколько это стоит? — Да ничего. — Здорово! Честно, это просто здорово! — сказал я. – Но дико. Писал я не так много, как хотелось бы, и все самое лучшее дарил друзьям. Я никогда не оставлял себе ни слайдов, ни фотографий, и всегда мое творчество начиналось с чистого холста. Закончив карти- ну, я прощался с ней навсегда. В ней была часть моей жизни, и я хотел лишить себя соблазна сложить когда-нибудь вместе осколки бытия и заплакать над ними, уже не имея сил ничего изменить. Мне даже не- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 121

известна их полная география. Они у моих друзей по всему свету и я счастлив, что они напоминают им обо мне. От унижений нас спасает музыка, литература и живопись. За- гнанные без них в будущее мы будем похожи на сумасшедших, рас- ставляющих на цветочных полянах капканы для бабочек. Я желал молодым счастья. Свои же последние сбережения я ухлопал на золо- тую раму, но об этом никто не догадывался. Замечу, на раму, а не на клетку… В центре цветочной клумбы стояла готовая к запуску установка с фейерверком. Мы наполнили бокалы, и вечерний сумрак осветило го- рящее сердце, по краям которого сверкали инициалы жениха и неве- сты, с шипением занялось пламенем и слово «любовь». Потом про- звучал салют. Взмывали вверх разноцветные шары: красные, синие, голубые. Огни исчезали за изгородью, и было похоже, что ветер сеет по сторонам волшебные одуванчики, и вот-вот вся земля расцветет и наполнится голосами влюбленных... Господи, очень, очень давно я уже здесь был. На этом самом ме- сте горел пионерский костер. На этой поляне звучала музыка, и я ис- кал глазами свою первую чистую любовь. Я робел и заикался, глядя ей в глаза. Я читал про себя добиблейскую молитву, а вслух шептал: «Люблю тебя, люблю тебя…» Ноги заплетались. Я краснел. Моя рука на ее талии наливалась свинцом, но дрожала как колосок. Анна была так близко, что ее волосы щекотали мое лицо. Она пахла одурью но- мер пять. Я боялся потерять сознание. А потом нас отправили спать. О сон вдали от тебя! Какая эта мука быть маленьким и подчиняться воле взрослых! Как хочется вырасти и гулять с тобою до рассвета… Хочу, чтоб шумели бокалы, как листья в осеннем лесу. Здесь нежность мою расплескали цветы, что держал навесу… Что там сегодня за окном: гроза иль иней? Я для тебя построю дом из летних ливней. В моих останешься стихах — как буря — в дю- нах... Мы отразимся в зеркалах наивных, юных... Разве вы не видите, как цветут сады на террасах, как плывут по волнам белые вспененные головки хризантем и закипают незабудки, разве вам не кажется, что вы у ворот рая? Нельзя отвести взгляд от восходящего солнца. В его лучах, чуть розоватых, похожих на лепестки волшебных цветов купаются купола Форосской церкви, готовой оторваться от скалы и унестись вверх... — Ты слышишь, как цокают копыта? Прислушайся. — Мне холодно. Мне очень холодно. Вот бы заполучить сейчас машину… нет, не машину, а велосипед времени. И, как сказал один из моих любимых поэтов Кублановский – «Зачем тебе виза? - Лети, ду- ша!..» ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 122

Ранняя весна. И в хаосе камней еще только зарождается теплая нега. Но наше дыхание соприкасается с дыханием молящихся, и ста- новится светлее на душе. Как будто добрый дух гор высекает из за- кладного камня искры священного тепла. И, кажется, тает каррарский мрамор, и бас Шаляпина звучит под сводами и сливается с голосами Горького, Маяковского, Рахманинова, Сумарокова: Форос всегда был Меккой художников, музыкантов и поэтов. В прошлый свой приезд я пообещал отцу Петру, что обязательно подарю храму икону с изображениями святых Петра и Павла. Он ска- зал: «Это хорошо. Но не надо ». При этом он как-то мрачно улыбнул- ся и пошел выносить воду, набежавшую с прохудившейся крыши. Ре- монтные работы в то время еще не закончились. В вагончике, стоявшем при церкви, отдыхали реставраторы. Они пережидали здесь пронизывающий ветер, который порой завывал так, что рушилась крыша, да так, что эхо доносилось до Орлиного, отсто- ящего на целых семь километров. Оттуда тоже на подмогу приходили верующие. Зачастую они здесь и ночевали. Кормились при недостро- енном храме и совсем пришлые люди. Кто пришел под благословение, кому просто некуда было деваться: безродные, уставшие и гонимые, обнищавшие и спившиеся, бомжи. Человеческие пороки недостаточно хорошо прописаны в церков- ных книгах. Отцу Петру было трудно распознать, что затаилось в темном сознании собиравшихся вокруг него людей, не готовых к по- каянию, затравленных и голодных, пришедших из разгульной и раз- вратной жизни, где выживает тот, кто умеет прятать звериный оскал и готовиться к прыжку... За месяц Петра предупреждали, что готовится ограбление или даже убийство. Ему предлагалась охрана, но он от нее отказался. Стрелки напольных часов остановились. Они будто превратились в летящую к горизонту птицу. 3 часа 20 минут. На постели лежало залитое кровью тело архимандрита. Лицо и шея порезаны. Окно было распахнуто настежь. Стекла соседних — выбиты. Инициатором и исполнителем убийства был беглый солдат Юрий. Он был принят и обогрет в этом долго гонимом и разоренном храме. Здесь он нашел сочувствие, успокоение от страха и кров. У Юры давно ничего не осталось святого. Будучи во Львове, он сделал кучу карточных долгов, сломал судьбу женщины, родившей от него ребенка. Он долго готовился к преступлению, подбираясь все ближе и ближе к добыче. Отец Петр готов был выслушать любого, шедшего к ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 123

нему со своим горем. Он не верил, что лукавство и злодеяние смеются ему в лицо. Юрий сетовал на тяжелую жизнь. Он как Иуда бил себя в грудь и клялся, что отплатит за щедрость настоятеля, давшего ему денег на приобретение детских пеленок и питание. И он отплатил. «20 августа 1977 года, реализуя свой умысел на лишение Посад- нева В.Л. жизни с целью дальнейшего завладения его индивидуаль- ным имуществом и последующего обращения его в свою пользу, находясь в том же помещении, действуя умышленно, с целью убий- ства, из корыстных побуждений, желая завладеть после убийства при- надлежащими Посадневу В.Л. ценностями и деньгами и обратить их в свою пользу, нанес последнему приготовленным и принесенным с со- бой раскладным ножом множественные удары в области груди, шеи, лица, конечностей, чем причинил повреждения: три раны на лице, де- сять ран на шее, четыре раны на груди, по одной ране в области лево- го и правого локтевых суставов, одна рана на правой кисти и одна ра- на на спине, из которых четыре раны на шее и две раны на груди про- никающие в органы шеи и в грудную полость с ранением левой сон- ной артерии, трахеи справа, аорты слева и обоих легких, с ранением суставов правого локтевого. В результате нанесенных множественных колото-резаных ране- ний шеи и груди с повреждением левой сонной артерии, аорты, трахеи и обоих легких, вызвавших массивное кровотечение наружно и в плевральные полости (всего 21 ранение), приведших к острому мало- кровию внутренних органов и тканей, головного мозга, отека головно- го мозга, наступила смерть Посаднева В.Л.» Уходя, убийца сорвал с мертвого тела отца Петра два нательных креста. На рассвете двадцатого крестной о. Петра во сне послышался крик: «Мама!» Отцу Петру был 31 год. Я так и не сдержал обещание, данное о. Петру. Икона застряла на таможне в аэропорту. Мой рассказ не подействовал на бдительного пограничника, ибо закон не разрешает перемещать антиквариат. Сухие буквы протоколов и законов еще долго будут вести нас по земной жизни. Но снова розовеет восход. И византийские узоры облаков летят над храмом. И красная скала, утонувшая в воронке гололеди, поднимает из хаоса свою вершину. С божьим перстом... И ты кладешь мне голову на грудь. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 124

И слышим мы гудение пчел, летящих к цветам, прижавшихся к нашим сердцам... Мы зажгли свечу и помолились за о. Петра, за купца первой гильдии Александра Григорьевича Кузнецова, построившего эту цер- ковь в память чудесного избавления Государя императора Александра III и его семьи при крушении поезда. Свечи потрескивали, как будто хотели что-то сказать... Отголоски недавнего землетрясения в Турции докатились и до Крыма. Скала, на которой стоит церковь Воскресения Христова, дала серьезную трещину и если не принять экстренных мер, на земле од- ним святым местом может быть меньше. Глубокую трещину дала сама жизнь. Она в отношениях людей, в продажности политиков, предательстве. Мы живем в стране клиниче- ских парадоксов. На одном телеканале идет реклама «здорового обра- за жизни», в частности, пропагандируется зубная паста отбеливающая зубки даже бобрам, а на другом - модельер восхваляет олимпийские шапки из меха этого животного. И, спрашивается, ну а на фига козе баян? Или. Идет программа «Культурная революция» по каналу «Культура», которая, казалось бы, должна демонстрировать хотя бы хороший вкус, а - вопреки всякому вкусу - сцену украшают безраз- мерные обвисшие презервативы, оставшиеся от группового секса. Но тянется к свету виноградная лоза, и поспевают в срок на полях хлебные колоски... И вновь прорастают брошенные в землю зерна. Творец! Возвысь слова, не возвышая голос. И пусть не упадет с них ни единый волос, и пусть их бьет порой о губы и о скалы — по буквам узнаем — как губят и ласкают, как проклинают и... и все же прописью душа моя висит над бессловесной пропастью. Я встретил Митрича на дороге. Он первый заметил стоящую у обочины машину. — Привет. Привез талоны на жизнь? Я предложил ему погрузить велосипед на багажник. Сам он раз- местился со своим многомерным рюкзаком на заднем сиденье. — Хочешь спросить, что новенького на свалке? — продолжил он. — Ни-че-го. Я застал лучшие времена: в утиль шли партбилеты, теле- визоры, а не только идеи о неравенстве и братстве... Митрич помешан на старье. В его доме на разновеликих полках нашли приют экзотические вещи: парики, бюстгальтеры, рассчитан- ные для носки кочанов капусты, игрушки, могущие вызвать у ребенка паралич, и нотные альбомы. Среди прочего хлама — два пианино, две фисгармонии, три патефона, куча гитар. Гитары подвешены под по- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 125

толком. Естественно, они тоже найдены на помойке, приведены в по- рядок, издают звуки. Митрич считает, что волшебные. Ему виднее. Некоторые деревянные части он заменил алюминием, и от этого гита- ры приобрели сходство с кухонной посудой, приблизились к ней по звучанию. Он пытался продать одну из них мне. Он убеждал: — Купи. Не пожалеешь. Гитара, как женщина, которая снится во сне. — Мне такие не снятся! — Зря. — Я больше тишину люблю. — Поживи с мое в тишине — свихнешься. Вот он говорит так, а я ему завидую. Ничего человеку для счастья не надо. Он открыл закон природы. Почти открыл. Для этого не хвата- ет двух телевизоров и хорошей антенны. Разработанная им система должна дать поразительный эффект: человечество, наконец, обретет покой, отпадет необходимость в войнах, да и все пойдет по-другому... Надо только убрать звук и... «И» — государственная тайна. Она должна принадлежать народу и президенту. Президенту он послал зашифрованный запрос. Очень удивляется, что до сих пор нет ответа. Может, на заказное письмо денег не хватает, может, шифровальщики зажрались? Вообще-то переустройством мира должен заниматься кто- то один. Не знаю, кого он имел в виду, но уж не Господа. В бога Митрич не верил. Он вообще мало кому верил. Да и мне в первую очередь. Действительно, странно: приезжает незнакомый человек, — это обо мне, — ничего не покупает, не пьет, не ест, а только слушает. Чего хочет? У Митрича кухня своеобразная. Питается он исключительно оре- хами и солеными помидорами, которые предварительно варит. В освободившиеся трехлитровые банки утрамбовывает яблоки без ко- журы, которые вбирают в себя стухшийся рассол. В рацион входит и мясо. Митрич раз в три месяца покупает три килограмма костей, три дня их варит, после чего готовит студень, который быстро съедает. Таким образом, он дает нагрузку желудку, являющемуся маятником всего организма. Еще он является большим любителем шампанского. Весь потолок — в брызгах шампанского. На столе, на подоконниках — груды пустых бутылок, в коих пло- дится плесень, но она же — и дрожжи, которые и дают брожение всем его напиткам. Пробовать шампанское я побоялся. Думаю, что и Митрич пьет его по праздникам с большой опаской. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 126

При мне он выпил чуть-чуть из бутылки, и сразу выбежал во двор. Успел сказать только: «Не получилось». А, по-моему, вполне прекрасное рвотное средство. За густым орешником показался добротный деревянный дом. Не- затейливый. Без всяких украшений. Просто бревна, просто крыша. Но — с какой-то человечинкой. Что-то первородное было и в саду. Желтые листья клена. Цветы, которым неведома базарная сутолока. Они увядали на корню, без причащения рублем. Особенно красив орешник. В паутине. В капельках дождя. Я еще посоветовал Митричу сложить стихи в его честь. — А у меня уже есть, — сказал он. Продекламировал: — «Ореш- ник, орешник, где мой очечник?» Митрич писал стихи, сочинял музыку, переделывал старинные романсы. Я ему сказал как-то, что нельзя вторгаться в чужие святыни, а он возразил: — Ничего подобного. Все уже людьми написано. Чуть-чуть луч- ше, чуть-чуть хуже. Осталось только все это довести до ума. Пушкин хорош, но его надо дорабатывать. Одно, два хороших слова человече- ству не повредит, а, извините, писать заново романы... Ну, что на это возразишь? А вообще-то мне нравится, как живет Митрич. Легко. Свободно. Деньги ему не нужны. О цензуре он и в самые скверные времена не слышал ни-че-го. Никому ничего не должен. Спит спокойно на двух стульях, кото- рые соединены между собой дверью, другими словами дверь лежит на двух стульях, а Митрич на этой двери спит. Старая шинель служит ему и одеялом и простыней. Вместо перины — поролон. Под дверью — электрическая плитка, согревающая его тело в холодные зимние вечера. Полы он никогда не пометает. На это нет времени. Везде, где можно — шелуха от орехов. Но все равно по-своему уютно. Это не как в квартире алкаша, где все заблевано и пропито. Здесь — то, к че- му человечество стремилось, быть может, тысячелетия назад, или то, что от него останется через пару столетий. — А ты, — говорит Митрич, — не замечал, что все мы похожи на оборванные провода? Мы не излучаем энергию. Мы никому не идем навстречу. Мы торопимся жить. Спешим умирать. Вписываем в круг атомную бомбу, как обыкновенную геометрическую фигуру. Мы счи- таем людей, которым не нужно ничего, сумасшедшими. У меня вот дырка в голове, а, между тем, в эту черепную воронку льется косми- ческая энергия. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 127

Он неожиданно расплакался, как ребенок. Слезы текли по его ще- кам, а он их совсем не стыдился. Наверное, ему в эту минуту стало как-то очень жаль всех нас, ввергнутых в пучину страстей и желаний. Я его спросил: — Митрич, а почему бы тебе ни завести женщину. Все нам дает- ся от женщины: и жизнь, и слава, и забвение. Но я не устаю молиться о них. Пусть всем им будет тепло и уютно. Пусть все они рожают нас, имея в доме достаток и покой... Ведь ты старик. Кто-то должен о тебе заботиться. — Я не старик. Я в день проезжаю на своем велосипеде пят- надцать километров. Я не старик. А женщина мне не нужна. Мнe ей нечего дать. Была одна в юности... Теперь она известная оперная пе- вица. Впрочем, чем она известна? Что успела? Я вот открыл закон природы. Я бы мог прийти к ней, бросить к ее ногам все свои труды... Но я никого не хочу унижать своим превосходством. — Митрич, да ты, оказывается, тщеславен? — Нет. Совсем нет. Я не так выразил свою мысль. — Ты любил эту женщину? — Конечно. Я и сейчас ее люблю. Она из другого мира. — У тебя больше никого нет? — У меня есть брат. Он занимает вторую половину дома. Мы с ним не общаемся. Это только у русских. Нас воротит от собственного родства. Мы всю свою сознательную жизнь что-то делим, что-то умножаем. Вот я видел недавно старую-старую женщину. И что меня в ней поразило. Она не шла, а шагала в гроб. Я это точно знаю. В ее глазах были тени прощания. Она гребла ногами, как Харон. У нее морщины, которыми можно опоясать весь земной шар. Не перебивай. Мне не все равно, кто это женщина, откуда она. Почему никто не возьмет ее на руки и не отнесет в дом, где тепло, где горят свечи, иг- рает музыка. Она никому уже не нужна, а ведь и ее когда-то любили... Человек рождается несколько раз, но смерти его никто не замечает. Никто не заметит и моей смерти. Я это знаю наверняка. — А друзья-то у тебя есть? — А у тебя их много? — У меня мало. — А у меня их вообще нет. И ты моим другом не станешь, пото- му что ты меня никогда не поймешь. — Но мне же от тебя ничего не нужно. — Так не бывает. — Мне от тебя, правда, ничего не нужно. Я сам не знаю, зачем прихожу сюда. Наверное, мы так же смотрим на гладь реки, пытаясь отыскать ту каплю воды, которая отражала мир тысячелетия назад. Он не исчез. Он в этой капле. Он записан на нее как на магнитофонную ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 128

ленту, которая и не обрывается, и не кончается, и нет для нее обратно- го хода... — Ты приходишь на меня просто поглазеть. Очень даже это обидно. — Ничего не поделаешь. Ты тоже не бескорыстен. Тебе нужна аудитория. Скучно грызть орехи в одиночестве. Он недовольно хмыкнул: — Мне же больше достанется. — Никто не знает, чего нам надо больше, а чего меньше. Митрич занимался многими делами сразу. Помимо того, что он открыл, записал, заучил наизусть им же открытый закон природы, — правда, рукопись сжег, чтобы никто не завладел выведенными форму- лами, — Митрич еще и паял, и клепал, и строил... и верил, что все это следует делать. Было у Митрича и хобби. Он вел наблюдения. Самые разные. За- писывал их в особую тетрадь. Там были такие: «Погода изменчива», «Загробная жизнь — та самая жизнь, которая тянется за твоим гробом, а не та, которая наступает после смерти». Вот еще интересная запись: «Времени два часа ночи. Дождь лупит по лицу оконного стекла. Стек- ло сейчас нигде не достанешь». А самое замечательное и бессмысленное творение его рук — алюминиевая лодка. Почему я говорю «бессмысленное творение»? Дело в том, что поблизости не было водоема, наверное, до него было километров сто, или около того. Не на руках же тащить это создание к реке: удовольствие маленькое. Стояла лодка под водостоком. С крыши в нее стекала вода. Она постоянно была наполнена до краев. Я хотел купить ее у Митрича, но он сказал, что она нужна ему самому. «Зачем же, — по- любопытствовал я, — тебе эта лодка, если ты никогда на ней не по- плывешь?» — «Э, — усмехнулся он, — так не бывает. Она же еще со- служит службу». Он сделался грустным. Я попытался продолжить разговор, но он стал ссылаться на нездоровье, сказал, что ужасно бо- лит голова, что это всегда с ним случается, когда речь заходит о фило- софских вещах. «Что в ней такого философского, — спросил я, — уж ни заклепки ли?» — «И это тоже, — сказал он. — У меня правда бо- лит голова... или дырка, которая в голове... Я всегда путаю, когда го- ворят глупости». После этого я подумал: «Какой вредный старикаш- ка». Мне тогда казалось: вот, прожил человек жизнь, а держится за всякий хлам. А он как будто прочитал мою мысль. «А тебе зачем этот хлам? — спросил он, — и твоя жизнь кончится когда-нибудь... Хотя, конечно, не вещи держат нас на земле, а воспоминания о них... Мне не жалко этой лодки, но пусть она будет со мной...» Поругаться в этот раз мы не успели. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 129

За дверью что-то громыхнуло, потом на пороге в низком поклоне застыла девичья фигура. Через секунду ее шатнуло, и она бильярдным шаром вкатилась в комнату. — Подаст кто-нибудь даме руку? — сказала она, поднимаясь с пола. На ней была очень короткая юбка. При падении ткань спружини- ла и оголила бедро. Девица сделала еще пару неловких движений — она была крепенько поддатая, — и от юбки остался широкий пояс. Митрич засмущался и отвернулся. — Это Юлька. Бесстыжая. — Непонятно: то ли он представил ее мне, то ли дал определение ее поведению. — Не Юлька, а юбка. Выпить есть? Она попыталась одернуть юбку, но переусердствовала, и теперь оголилась попа. — Вот черт! — выругалась она, — не юбка, а шляпа какая-то: все время слетает. Юльке было лет семнадцать, не больше. Раньше я о ней ничего от Митрича не слышал. Его явно шокировало поведение девицы, но он не знал, что предпринять, как объяснить мне ее присутствие. — Понимаешь, — сказал он, — у нее никого нет... Юлька его перебила: — Как это никого? Да я только свистну... Фу, — она плюхнулась на стул, обхватив его ногами, локти закинула на спинку, — Да у меня мужиков было, как мух навозных. Она повернула голову в мою сторону: — Нальешь стакан — я стоя дам. А-а... у тебя, наверное, не того... Сейчас таких навалом, — начала она краткую лекцию. — Один меня и так, и сяк перед зеркалом вертел, а как до дела дошло, ему самому стыдно стало. Язычком, говорит, поработай... А я ему и говорю: «Не на митинге, Вась...» Митрич другое дело, только я его все время... слово не могу выговорить... Выпить дадите? Митрич пошел за шампанским. Он настолько опешил, что не мог ничего сказать. Я тоже оказался в дурацком положении. Можно было попрощать- ся и уйти, предоставив им возможность остаться наедине, но мое при- сутствие Митричу было явно необходимо. Он так и искал у меня под- держки взглядом. — Может быть, я пойду? — Сейчас самое интересное начнется, — удержала Юлька, — я сейчас буду деньги отрабатывать. Понимаешь, мне Митрич дал денег на новую жизнь, а мне их не хватило. — Я тебе два раза давал, — возразил Митрич, — и не на новую жизнь, а чтобы ты мне продукты купила, обед, там, приготовила. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 130

— Ага, обед с маслинами и фруктами... Дурак ты, Митрич! Да сейчас муха на говно за эти деньги не сядет. Знаешь ты это? — И знать не хочу. Ведешь ты себя безобразно. — И уже об- ращаясь ко мне: — Занесло ее ко мне каким-то ветром на прошлой не- деле. Попросилась переночевать. У меня и ночевать-то особенно не- где. Пожалел я ее. Оставил. Живи, говорю, сколько хочешь, а она деньги пропила... Шляется где-то... По мужикам ходит. И такие не- пристойности рассказывает, что уши вянут. Уму непостижимо! — Это что ли, как мне мужик членом в попу соскользнул? Ну, было. Ублюдок! Я взвыла от боли. Предупредил хотя бы, а то без всякой подготовки и смазки. Я-то не ожидала. У меня слезы на глазах, а ему кайф. Я же ему по-хорошему давала… — Такое про себя рассказывать. Ну, не дура ли?… Деточка, член не иголка… — Точно. Тебе бы такой дубиной между лопаток! — И я это должен терпеть. Какого? Таких историй у нее ты- сяча. И сколько еще будет. А почему? Да у человека на лбу написано, что с ним можно делать все, что захочешь… А на прошлой неделе ее изнасиловали. Как ты думаешь, может такое быть: девицу тащат два человека через весь поселок в блочный дом, вталкивают в подъезд, за- тем в квартиру, а она, как кролик перед удавом, ноги раздвигает и не может позвать на помощь, ей, видите ли, неудобно шум поднимать из- за такой мелочи. — Я испугалась. — А не подумала, что тебя живой оттуда не выпустят? — Я тогда не о чем не думала. Я просто боялась. — Ну и позвала бы на помощь. Нельзя же все время приги- баться. — Меня только один изнасиловал. Я убежала. — Бежать надо от себя, если ты дура. Я предлагал ей: «Давай я за тебя отомщу?» Она мне их адрес дать не хочет. — Да, не хочу. Они и тебя в позу поставят. Отморозки, чего ты от них хочешь? — Значит, простить и забыть? — Да. А ты советуешь пойти в ментовскую и во всех по- дробностях рассказать, как и куда меня пялили, и испытала ли я при этом оргазм. Ты это советуешь? — Если человек позволяет себя унижать, то это отразится на всей его дальнейшей жизни. — А мне наплевать на себя было. Мне жизнь осточертела. — Ерунда это. Природная забитость и недооценка самой се- бя, милочка. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 131

— Ладно, хорош проповедовать! Включай музыку. Танце- вать хочу... Митрич почесал затылок, пробурчал что-то себе под нос и пошел доставать с полки патефон. — Ладно, — оправдывался передо мной, — побесится, побесится, а потом опять шляться пойдет. У нее кровь на боярышнике настояна. А я так думаю, если дерево пару раз пригнуть до самой земли, то оно расправится, а если ветку – нет. Ладно, пусть играет музыка. Так мы с ней быстрей управимся... А то у меня, в самом деле, голова развалит- ся... И за что мне бог такие испытания послал?.. А Юлька тем временем выпила налитый ей стакан, прошлась по комнате, задев верстак с пустыми бутылками, куснула яблоко, сплю- нула: — Гадость! А ты любишь девочек? — Я-то? — Ты-то. — Ну, это слишком интимно... — А хорошо ты это умеешь? Научишь? Она рассмеялась. — Да перестань ты, — взмолился Митрич. — Жарко, тут у вас, — сказала она, томно поведя плечами. Ноги ее еще заплетались, но она уже мысленно перенеслась на сцену стриптиз бара далекой долларовой страны, где волны секса качают разгоряченные тела, где кровь со льдом подают в голубые постели, где простыни, как виноградные лозы, полны порывов ласкового вет- ра... Она медленно вращала тело, изгибалась, то распускалась как цве- ток, то беззащитно клонилась в сторону, как тоненькое деревце на осеннем ветру. Странно, еще минуту назад она была такой вульгарной, а теперь движения ее тела были красивыми и плавными. Она выскользнула из свитера, он повис на спинке стула, потом та же участь постигла юбку. Грудь у нее была маленькая и плотная. Она возбуждала соски кончиками пальцев, и они едва заметно подрагивали от напряжения. Затем она переводила руки на живот, лодочкой складывала пальцы, передвигая их все ниже и ниже... Эта дикая выходка Юльки, к которой мы с Митричем не были подготовлены, заставила и меня почувствовать себя неловко. Я отвел было глаза в сторону, стал разглядывать корешки книг на полке, а взгляд все бежал в ту сторону, где, дразня и заманивая, металось в безлюдном пространстве разгоряченное тело. Но вдруг тело девушки обмякло, и она рухнула на пол. Мы подбежали к ней. Она была без сознания. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 132

— Воздух ей нужен, — сказал Митрич. Он взял ее на руки и вынес в сад. Соседка Митрича, которая зачем-то вышла на крыльцо, поко- силась в нашу сторону, всплеснула руками: — Это надо же! Совсем мужик спятил. Митрич ретировался: — Нет, воздух ей не нужен. Ей ремень нужен. Он набрал в рот воды, брызнул ей в лицо. Юлька пришла в себя: — Класс? Денег дадите? — Сколько денег-то? — спросил я. Митрич рассвирепел: — Одевайся и убирайся отсюда. И никогда больше ко мне не приходи. Мне теперь соседи житья не дадут. Только это и умеет… — Русские девочки умеют красиво раздеваться, потому что им как правило нечего носить, не на что купить… После Юлькиного ухода, Митричу потребовалось минут десять, чтобы прийти в себя. Он оправдывался передо мной: — Вот, повадилась ко мне ходить. Обещала помогать по хо- зяйству. Я ей угол выделил, а она сбежала. Да я и сам понимаю: какое ей у меня житье. Спать толком негде, но я бы купил для нее кровать. Деньги-то есть, трачу мало. Как-нибудь прожили бы. Но, конечно, не созрела она еще для одиночества. И потом, пьет много. А как напьется — шалить начинает. Такое вытворяет, что хоть из дома беги. Я думал, что это мне сон такой странный снится или попал я на тот свет, и вот не пойму, на какой его половине нахожусь, вроде бы и ангелы рядом порхают, да крылья у них черные. Открыл глаза, шарю руками, а там бабьи волосы, в самом паху... Нет, ведьма она... И где живет, не знаю. Топор от нее спрятал. Такая запросто зарубить может... Ухнет одна- жды обухом по башке-то... Зря ей про деньги сказал, а так бы жил себе спокойно... Бедный мол, сам с помойки кормлюсь, как чайка... А то зачем она ко мне ходит? Сговорится с ребятами, нагрянут... Ох, ох, ох... — Просто ей выпить хотелось, а у тебя всегда есть. — Сегодня же все вылью. Жалко. Мне бы еще пару лет над этим напитком поколдовать, такой бы сорт получился. Из-за границы бы ко мне похмеляться приезжали. А хочешь, я его тебе продам? — Нет, Митрич, избавь. Я еще пожить хочу. — Я много не возьму. — Лучше ты мне лодку продай. — Какой ты все-таки человек упрямый. Лодка мне самому нужна. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 133

Азбука на лепестках ромашек О, голосующий ночами, по знаку поднятой руки, лови неясное молчанье и телефонные гудки. А голоса — как переулки... В который, Господи, свернуть? Ты любишь пешие прогулки — я выбираю Млеч- ный Путь. Здесь нет асфальта, грязи, лестниц, разлук и смрада, тол- чеи, здесь нет ни зависти, ни лести, а только — свечи и лучи. И день проходит. И опять - мне во вселенной нет уж места. Из камня в честь тебя ваять, сбивая пальцы, стану мес- су…………………………………………………………………………… …. Я сохраню любимых лиц черты и лепестки с росою… меж этим небом и землею — как меж прочитанных страниц. _____________ ОТРАЖЕННЫЕ СВЕТОМ________________________ секвенция СТАЛ БЫ И ТЫ ЧЕЛОВЕКОМ, НО ЧТО, ЧТО ТЕБЕ, БОЛЖЕ ПОВЕДАЮТ ЛЮДИ? КТО ТВОИ СНЫ, КАК ПО НОТАМ ПРОЧТЕТ, НОЧЬЮ БЕССОННОЙ ПРИ СВЕТЕ ПРЕЛЮДИЙ? МИР ТВОИ СВЕТЛЫЕ ОЧИ ОТВЕРГ. КРЫЛЬЯ ПО ПЛЕЧИ БЕЗБОЖНИК ОБРЕЗАЛ. БЕЛЫЙ КОРАЛЬ ПРИЛЕТАЕТ В ЧЕТВЕРГ. ЧЕРНЫЙ КОТЕНОК ПРИХОДИТ ПО СРЕДАМ. КИСТИ ТВОИ ОТЦВЕЛИ. И СЕНТЯБРЬ В УГОЛ СВАЛИЛ ТРАНСПОРАНТЫ С РЯБИНОЙ. КАК ОНИ ПИШУТСЯ ЭТИ КАРТИНЫ?! Я ПОЗАБЫЛ, ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 134

А НЕМНОЖЕЧКО ЖАЛЬ… ПУСТЬ Я УМРУ, НО ВЕДЬ СВЕТ НЕ ПОМЕРК. Я НИ ТЕБЯ, НИ ЗАКАТОВ НЕ ПРЕДАЛ. БЕЛЫЙ КОРАБЛЬ ПРИПЛЫВАЕТ В ЧЕТВЕРГ. ЖАЛЬ, ПОТОМУ ЧТО Я ЗАНЯТ ПО СРЕДАМ… - Ты б сделал перерыв. Ужели не устала душа от линий бестелес- ных? Плодишь ты мух навозных и червей, рабов и выскочек... Из пра- ха — в прах. Оставь ты прах в покое. Говно не будет пахнуть мятой... Затылок можно почесать, но мысль тупую, гадкую, как вошь, не поче- сать ни колом, ни лопатой... Сойдешь с креста — они сойдут с ума, растащат гвозди для при- бытку, настроят дач, а из остатков тебе — собачью конуру... А ты?! Они стихи писать умеют. Они рисуют и поют и рвутся в небо, как икары... И все стихи — говно! Ты подведи-ка нищего к ал- мазу, скажи ему: «Брат, вот алмаз, его играют грани, он светел и кра- сив, он будет жить в оправе, храни его и познавай природы благо- звучный хор, ведь то не камень, нет, то вдохновенье и веков бессон- ных опус; поразмышляй над ним и ты заглянешь внутрь прекрасных линий...» А он его — на вкус, на цвет, на суд менял и ювелиров... Здесь на копейку — суть. А ты — стихи! Слова — и больше ни хрена, стеченье гласных и согласных, слюнявый ритм и... тишина. И пользы никакой. Забава. Пиши, старик, пиши… Хочешь - продиктую? Я б начал так: «Да, каюсь, я мудак. Я стар и слеп. Слезть не могу с креста. По облакам не носят ноги. А ну-ка, скиньтесь... по гвоздю. Вот то-то будет хохот, то- пот. Примчатся, прибегут, оближут и омоют, и, господи прости, ко- нечно, отсосут... весь гной и яд протухший... Ты рожу не криви... Я правду говорю. Зато в тебя опять поверят, над слабостью слезу про- льют, ударят в колокол, попьют из грязных луж, проспятся, поблю- ют... И снова красть начнут, и убивать друг друга, и предавать, и пре- давать... Да, старый шут, ты б сделал хаос из навоза, а ты из душ люд- ских... В аду они чадят, а жару — ни-ка-ко-го!.. — Тебя мне слушать неприятно. — А дальше что? — Мне неприятно. Вот и все. Ты не мое творенье. — Уж это точно. Не твое. А чем я плох? Тем, что со многим не согласен. Тем, что смотрю на вещи не третьим глазом, а вторым, тем, что не верю в божий разум, который так же хрупок и раним и может... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 135

может ошибаться, коль совершенства нет, а в том, что ближе к совер- шенству, — тоска и смерть, и лед со всех сторон... А стихи и я писать умею. Пожалуйста: «Вытирайте ноги. Закрывайте двери. Поливайте фикус ровно две недели. Если вашим деткам надоели сказки, уши им отрежьте, выдавите глазки...» И так далее. Или: Кости да кожа, пиписька, как лед. Кто ее ручкой в гробу шелох- нет? Ой ля-ля, ой ля-ля, поспевай, конопля. Нечего делать. Придется страдать: членом и доски удобней строгать. Ой ля-ля, ой ля-ля, поспе- вай, конопля. 1. Фамилия...................... 2. Имя........................... 3. Отчество.................... Линия моей жизни — пунктирная линия. На стрелках часов — наручники. В тире вместо мишеней — пунктир. Любимая опера – «Джоконда» - Амилькаре Понкьелли. Если все течет и все изменяется, то я хочу, чтобы после моей смерти остановили часы и опустили их в аквариум с золотыми рыбка- ми... Но дьявол бессмертен и потому все свои мечты может осуще- ствить. Катастрофически мало времени... Не женьшень — корень жизни, а женщина. Так или нет? Ева, не надо быть такой параллельной! Не сдамся ни в плен, ни в тлен... Ты сеешь разумное, доброе, вечное, а плоды пожинают хамы и подлецы. Тебе обидно? — Лодка мне нужна самому. — Да зачем она тебе, Митрич, нужна? Ты что, собрался на ней в «Формуле-1» участвовать? Нет, право, это просто смешно. — Не смешно. Нужно, и все! Я привел последний аргумент: — У тебя к ней и весел-то нет. — Не беда. Туда, куда я задумал, ходят и без весел... — И можно полюбопытствовать, куда именно? — Ладно, скажу, только чтобы отстал. Значит так, ты про такую речку — Лету слышал? — Бывать в тех краях, слава богу, не приходилось, но, конечно, река такая на карте небытия существует. — Так вот, когда я умру... Еще раз объясняю: когда я умру, когда меня не станет, когда я закончу земной путь, то очень мне хочется воспользоваться этим моим транспортом, который пока что служит в ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 136

качестве пожарной бочки. Я завещал, чтобы меня похоронили в моей лодке... Желаю, чтобы тело мое было спущено под землю в царство Аида в этом маломерном судне, и пусть его подхватят воды реки за- бвения... — Митрич, а если засуха? — Я подожду. — Хорошо. Я дам тебе денег на резиновую лодку. Тебе ведь все равно, на чем туда добираться? — Не все равно! Не надо так говорить. — Это почему же? — Резина менее прочна. — С айсбергом боишься столкнуться? — С равнодушием. — С чем-чем? — С равнодушием. С любым равнодушием. Против равнодушия может устоять только металл. Как говорится, против лома нет приема. Вот и посмотрим — кто кого. Меня эта земная «непрошибаловка» многому научила. Стоит какому-нибудь индюку надуть живот и щеки да распушить глотку, как вот тебе и новоявленный пуп земли... Да, чтоб чуть-чуть хамства торчало из-под белого воротничка... Царствуй и пучься, и плевать тебе на простой народ... И дай уже ему и кресло, и место и, кажется, это только на него, божьего избранника, птичка сверху накакала, к счастью, а остальной народ в говне ходит, потому что щепетилен и руки перед едой не моет, потому… как жрать нече- го... Ему бы царьку этому, ломом поработать, а не головой, польза была бы. Вон у меня в сарае лом лежит, никто почему-то ни купить, ни украсть не хочет. Почему? Да потому что им работать нужно, а ра- ботать никто не хочет. Зачем работать, если воровство доходное? И ты туда же — плавать, рыбу ловить. Хрен вам, а не лодку... Так и по- дохните в персональных гробах... А я поплыву под музыку Вивальди. Думаешь, я из себя ничего не представляю. Ты знаешь, сколько я за- конов открыл? Больше, чем в Библии прописано... А кому они нужны? Эти-то никто исполнять не хочет... — Да, Митрич, тут призадумаешься. Ты мне такую тираду зака- тил, что сразу и не определишься. Словом, ясно одно: продавать ты ее не хочешь. — Не хочу. — Ладно, как говорится, и на том спасибо. Семь футов тебе под килем. Мы пожали друг другу руки. Интересный человек Митрич, но ин- терес к нему в считанные секунды пропал. Беспричинно. Так бывает. Небо, затянутое тучами, располосовала надвое молния. Внезапно пошел дождь. Сильный. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 137

С крыши сбегала в лодку струя воды. Митрич вышел на крыльцо. В руках он держал алюминиевый зонтик. Улыбнулся мне напо- следок: — Вечный. Не протекает. Не складывается. Открыт для любой погоды. Мое ноу-хау. — Тоже не продается? — Конечно, нет. Больше я его никогда не видел. Много лет прошло с тех пор. Как- то я решил наведаться в те места. Нашел с большим трудом улицу, на которой стоял дом Митрича. Дом снесли. На его месте — пустырь. Я спросил у местного жителя, не помнит ли он странного старика, кото- рый, как бы это уважительней сказать, был смотрителем здешней по- мойки, и получил утвердительный ответ, и выяснил, что Митрич умер лет пять назад и был похоронен на деревенском кладбище. Я спросил: — Его похоронили в лодке? — В какой такой лодке? Нет, по-человечески и похоронили. В простом гробу, как и положено. — А лодка? Я показался собеседнику странным. В глазах его появился огонек участия, а мысли свелись к одному простому выводу: странности не умирают и после смерти странных людей. Они как микробы — пере- даются по воздуху от человека к человеку. И он ответил: — Да не переживай ты так сильно. Он не очень сильно мучился. — А от чего умер-то Митрич? — Говорят, от грибной солянки. Что-то несъедобное попалось. Бывает. Но перед смертью жизнь хотя бы побаловала Митрича Юлькой. Он потерялся в одном мире, а она в другом, и вряд ли когда они встретятся. Юлька – блядь, но это всего лишь случайность, такая же, как гениальность, или нурез… Талантливый писатель может себе поз- волить сжечь пару повестей, художник – изрезать десяток картин, а юная женщина – пропустить через себя воздушно-десантный полк… Безрассудство, как и жизнь, проходит… уже сейчас, уже в эту мину- ту… Всему можно найти объяснение, но не все можно оправдать. И я не оправдываю злобных суждений Митрича о Юле, царство ему небесное, когда, вскакивая со стула, брызжа слюной, он воскли- цал: — Я стоял перед этой шлюхой на коленях! Я играл для нее на сломанной гитаре! Я изливал ей душу и раскрывал тайны камней, у которых три дня уходит на вдох и две недели на выдох. И, боже, как мне выдохнуть из себя эту девку, чье имя спускается с небес по сол- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 138

нечной веревке, которая оплетает шею, руки, ноги… Кошмар, да и только!.. — Не играйте, - говорил я, - на сломанных роялях! Не ездите на метро, когда вокруг так много «Мерседесов»! Ходите на помойки ради удовольствия, а не ради наживы!… Азбука для одуванчиков «Всех лучше песни, где немножко и точность точно под хмельком». Поль Верлен Крылья стрекоз — это окна мира, летящие окна. В них ветер и мирта, гроза и глаза... Ресницы твои — перекрестки. Асфальтом зашнурованы улицы наши. В белом пажи — фонари. — Нарисуй мне утро, — просишь ты, накинув на плечи ротонду. Из шелка твое плечо. Из щебета руки твои. Догорает закат свечи. Стрелки на ощупь летят как слепые. Их по- водырь — это вечность и только. Лилий разбился хрусталь. Утро — лимонная долька. Только ты помни о том, что все быстротечно, как лодка без весел... Пиши мне на зонтиках одуванчиков. — До встречи. — Пока. НЕБЕСНАЯ ДОЛЬКА В МРАЧНОМ СИРОПЕ Ты парус порви, если ветер убог, а мачты не гнутся, не стонут, и штиль за бортом, и открыты давно все земли, все звезды, все дюны, и струны не врезались в пальцы и мозг, а клавиши падают вниз лепест- ками, а травы пасутся средь коз и коров, а лед лишь в бокалах задум- чиво тает... Без музыки может ослепнуть глухой, без солнца оглохнет незрячий; не зря же, не зря же есть берег иной: неведомый и манящий. Я нежность придумал. Я дал имена. А вам лишь позвать бы друг дру- га... А вам лишь осталось прочесть по губам — как любят, как любят, как любят... Какие слова я еще не сказал, какие сказал, не подумав, в каких сомневался, и все же изрек; и что ты еще, человек, не извлек из снов моей памяти белой и черной?.. Какая же мука творить одному, весь мир подвергая сомненью. Творить от начала — и до конца… бо- жественного измерения... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 139

Память похожа на корзину, сплетенную из воздуха. Чем глубже запускаешь в нее руку, тем бездоннее она кажется, а детали или ускользают, или раздирают в кровь кожу, а в итоге — все до послед- ней песчинки процеживается сквозь хитросплетенные ячейки, и что- то становится вовсе недосягаемым, переходит в другое измерение, растворяется в первозданном хаосе, и твое, глубоко личное, становит- ся коллективным ничьим... Я задаю себе вопрос: хотел бы я жить в раю? — и отвечаю: нет, не хотел бы, если это слишком перенаселенное место, если там нельзя избавиться от соседства с зачумленной властью кого бы то ни было... Здесь, на земле, мы задаем себе вопрос: хорошего ли мы избрали пре- зидента? А мне плевать на президента. Мне он не нужен. Ни хороший, ни плохой. Я испытываю восторг, когда мимо меня проплывает кор- теж незабудок. В раю не должно быть людей: они его обязательно из- гадят... Пусть эти серые, расквашенные собственным невежеством лица плывут в подземку, а далее — самолетом на Канары... Я не хочу оказаться в раю вместе с Ельциным, вместе с Лениным, вместе с Троцким и даже Наполеоном. Мне хочется побыть одному. И бог, пусть он меня простит, мне не годится один на всех. Поче- му? Да не могу и не хочу грешить, как все люди, каяться — как все. У меня другая душа. Другие слезы. Другой смех. Мне, например, не смешно, когда человек с синим лицом, без обеих рук хочет почесать себе нос. Он потерял руки на войне. Она была ему нужна? Не думаю. А его туда послали... А мне очень часто хочется послать всех далеко- далеко и предъявить им какой-то такой документ с печатью, где раз и навсегда сказано: «Этот человек не отсюда, не задавайте ему глупых вопросов, не спрашивайте, почему у него просрочен паспорт». Черт возьми! Вступайте в клубы по интересам, проповедуйте, вы- страивайтесь в затылок друг другу, размножайтесь на марше... Но б е з м е н я! Порвется круговерти и всех желаний нить. Быть может, после смерти решу, как дальше жить… Стоит ли камни разбрасывать так, чтобы потом собирать их без муки? Хочется локон твой воскресить из строчек стихов. Но слова да- леки, как иные миры. Иней забвенья на них. В окнах твоих гуттапер- чевый свет. Ходит на цыпочках снег. Холодно. Холодно. Помнишь ли заповедь белых берез — переплетать эти ветры и судьбы... Мягкий как воск гуттаперчевый свет. В комнате много детских игрушек. Уже- ли им снится, что нас уже нет?! И солнечный свет у тебя под подуш- кой…………………………………………….…………………………… …………………………………….. Вот мой грех. Жестокий и нелепый. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 140

Разорвав отношения с женщиной, о которой мне не хочется гово- рить по причинам, концы которых не сходятся с концами, я пришел в церковь и поставил свечку, поддавшись чувству мести, за упокой Елены, совершенно не придав значения тому, что и дочь мою зовут тоже Леной, хотя ее всегда, дабы избежать путаницы, величали Эн- ничкой, — это так мило в три годика она говорила свое имя. Конечно, это было диким грехом желать смерти женщине, с которой связывала не любовь, а тоска по этому острому чувству, которое имеет свойство проходить, подобно времени году, навсегда оставляя за собой пожел- тевшие листья и вечную снежную пелену, которая уже никогда не бу- дет пронизана зелеными живыми побегами. Да и не ей вовсе я желал смерти, а скорее себе. Я помню, как пламя обожгло мне пальцы, и я как бы от этой боли оступился в себя, и почувствовал, что мне не суждено сделать кого-то счастливым, потому что я не знаю, как этот делается и из чего, если все человеческое на девяносто процентов состоит из несчастий, а остальное — беспросветный быт. Женщину я могу или написать или раздеть, но понимаю, что этого мало. Она готова стать моей тенью, но разгорается новый день, и мы снова не можем слиться воедино. Мы — это вечных два одиночества. Счастлив тот, кто сказал: «И все-таки она вертится»? Его нет, а значит, он не может быть счастлив теперь. А что же сейчас? Сейчас я точно могу сказать: «И все-таки она вертится не в ту сторону!» Я это говорю, а никто не тащит меня за эти слова на костер. Обидно и не- справедливо. Обидно и несправедливо, когда тебя любят, а потом забывают? Наверное, так нельзя ставить вопрос, потому что любовь, настоящая любовь, это колдовство. В любви слишком много несправедливого: бабочка летит на огонь, и в нем сгорает, и не потому, что она хочет сгореть, а потому что любит свет. Я всегда лечу на свет больших и светлых глаз. Я вижу в них бездну, которая меня манит, но это еще и перевернутое мирозданье, где нет ни единой точки опоры... И летишь, и не хочешь остановиться, и сгораешь от этих желаний... Мою молитву услышал не бог, а дьявол. Энни умерла от менин- гита. А об этом я узнал от совершенно посторонних людей, уже после того, как ее похоронили без меня. Я не сказал ей последнего «про- сти»... Мы и при жизни-то редко просим прощения у своих детей, а эту кроху я доставил даже без горсти земли. Я навестил ее в июне. Из листьев клена я собрал лоскутное одеяло и укрыл им малень- кий холмик, больше похожий на песочницу. Мне было так холодно и одиноко, как ей уже никогда не будет. Я не помнил, какого цвета бы- ли у него глаза, и я уже знал, что не тление, а забвение подбирается к ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 141

этой могиле, и эта слеза, которая сейчас катилась по моей щеке, испа- рится, чтобы стать частью ливня, который прольется не здесь, а потом пройдет и боль потери. Проходит все. Но в этот миг боль не проходи- ла. Она подступала к горлу. Хотелось кричать, а крика не было, как будто и его забросали комьями земли. Я положил цветы рядом с жестким и колючим венком, коснулся губами травинки, которая быстро восполнила потерю живого, и поду- мал: «А ведь когда-нибудь я сюда не смогу приходить... Не будет и меня... И ее я не сделал счастливой...» Но я все еще помню ее маленькой и живой с цветком в руках. На нем сидит важная пчела и перебирает венчик, как четки. Энни несет этот цветок мне... Мы с нею похожи. Мы дарим друг другу цветы. И пусть это про- длится как можно дольше. Пока мы дарим друг другу цветы, мы лю- бим, мы отдаляем день и час забвения, и в скорби есть любовь не про- ходящая. Мне следовало бы прийти на могилу на девятый день, но я уехал в Ялту. После смерти Энни мне не хотелось соблюдать никаких обы- чаев, мне не хотелось ничего. Я устал от правд и неправд, оттого что над всем живым и мертвым есть чья-то власть, что я — ничего не мо- гу изменить, что меня можно поставить на колени. И вот я стою на коленях в храме Александра Невского. Я один. Храм закрыт на ремонт, но, посочувствовав моему горю, его открыли, наконец-то, — небывалый случай — мне одному. И я один на один с Энни. Я один на один с богом. И я могу дерзить ему в его храме. И я спрашиваю: «За что?» И он не может ничего ответить, потому что он не всесилен и у него нет ответа на этот вопрос... Я пробую зажечь свечу. За упокой. Ей. Ей одной. Ломается спич- ка. Гаснет вторая. Гаснет третья. И вдруг от погасшего, именно от по- гасшего пламени - занимается свеча. Воск капает мне на ладонь. И я горько плачу. И кричу. И мне не стыдно. Я первый раз стою на коленях и плачу перед тобой, моя Энни, потому что ты маленькая, и только ты была моим богом в эти минуты. И только с тобой, и только стоя на коленях, я поверил в бога и попро- сил его никого у меня больше не отнимать, и я слышал: «Я никого у тебя не отнимаю... Живи, как ты живешь... Твой грех — это и мой грех... Успокойся и помолись, как умеешь... Вся жизнь человека должна быть молитвой, но так не бывает. Ты живешь в придуманном мире. Как и я. У нас много общего. Но я опытней тебя. Отсюда и мо- гущество. Но и могущество — хрупкая вещь. Я дал тебе имя. Иди и живи с ним. Помнишь, как ты при крещении не стал называть своего имени, сказав, что бог сам знает, как тебя зовут... Конечно, я знаю: «Я дал вам имя и причастье, и счастье жить вам одолжил...» ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 142

И я сказал: — Я уже слышал эти строки. — И это хорошо, что ты их не забыл. — Но это стихи. — Стихи. — Это никому не нужно. — Неправда. Это будет нужно всегда. Это как молитва, с которой не расстаются. Неважно, чьи в ней слова. Да, вначале было слово, но какое именно, никто не знает. — И ты не знаешь? — Я? — он задумался. — Я знаю. — Какое же это слово, с которого все началось? — Я должен вспомнить. — Может, «любовь»? — Да. Оно должно было бы быть первым... Я обязательно вспом- ню. — Вспомни, пожалуйста, быстрее, пока я еще живу и верю в это единственное слово. Ты обязательно постарайся вспомнить, потому что я живу им. — Значит, ты будешь жить вечно. Пламя неожиданно порхнуло к выходу, и он исчез. Свеча погасла. В храме стало темно и одиноко. И мне ни капель- ки не стало легче на душе. И я услышал голос: — Этого не может быть... Я как всегда остановился в Доме творчества на улице Манагаро- ва, воспользовавшись давней дружбой с его директором Геннадием Бочаровым. В это время года, скажем прямо, у него не было недостат- ка в друзьях. Всем хотелось иметь хороший номер и удобный столик в столовой. Кто-то помнил лучшие времена, когда писателей кормили икрой и виноградом круглый год. Но коммерция приводила в упадок этот благодатный дом. Ветшал старый корпус. Все реже журчала в кранах вода, хорошо еще, что ее не отпускали по спец талонам. Но еще светило солнце и плескалось море за окном. Я смотрел на море, но не мог туда попасть уже третий день. Я пил, отовариваясь у главного виночерпия в баре, на первом этаже. Номер был завален бутылками «Хереса» и «Мадеры». Я уставал от одного сорта вина и переходил к другому, потом менял последова- тельность, но боль не отступала. Утром я попытался пройти к морю через бар и опять застрял там. Коньяк немного притупил желание умереть. В ушах гудел виноград- ный ветер, а сердце, казалось, опутывала лоза, она взбиралась по со- судам к мозгу. Если бы я попил еще пару дней, я бы точно отдал богу душу, но этому не суждено было случиться. Мне вспомнилась легенда ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 143

о Гирее, утверждавшем, что человека ждут две гибели — золото и женщины. Золота у мен не было, и не хотелось верить, что какая-то женщина хочет моей гибели. А может, Елена?.. Ночью во сне я разговаривал с ханом. На наши головы падали камни, шипели змеи под ногами, лунным светом горела их чешуя, нагие люди плясали козлиный танец. — А ты здесь зачем? — спросил меня хан. — Не знаю. А ты? Зачем ты оделся дервишем? Что ищешь ты? В твоих жилах кипит кровь. У тебя есть дворец из мрамора и порфира, сады и кофейни, бесчисленные табуны лошадей и отары овец. У тебя, наконец, сто три жены и двести наложниц. Есть от чего сойти с ума... — Не твое дело. Я хочу камень превратить в золото. Хочешь, сделаем это вместе? Повторяй за мной: хел-хала-хал. — Я не хочу ничего делать. Моя голова раскалывается. — Все равно повторяй. Я повторил эти слова. Впереди нас упали железные ворота, и мы вошли в другой мир. Раздвинулись стены подземелья, бриллиантами заискрились серебря- ные потолки. Мы стояли на груде золотых червонцев. Поднялся из земли золотой камень, кругом зажглись рубиновые огни, и среди них, на листе лотоса, лежала прекрасная девушка. Завыла черная собака. Вздрогнул сопровождавший нас джинджи. Не смотрите на нее. Я отвел взгляд, но хан, зачарованный ее красотой, продолжал смотреть. И потускнели для него бриллианты, грубой медью казалось золото, ничтожными все сокровища мира. — Скорей, — говорил колдун, — возьми ветку у ее ног — и все богатства мира окажутся в твоих руках. Царевна поднялась с ложа. И она сказала: — Хан не откажется от моих чар. Он останется со мной. Их уста сомкнулись. Воздух раскалился. С гор посыпались золо- тые искры, и нас с джинджи они вынесли из недр Керченской горы. — Хан искал золото, а нашел больше, чем искал. Ты ждал смерти, а обрел больше, чем ждал, — сказал колдун. Утром, когда я проснулся, мне вдруг отчаянно захотелось жить. И за себя, и за Энни. Я так мало успел сделать хорошего, да и плохого- то — ни-че-го. Я так люблю это солнце, эти цветущие деревья, это си- реневое море и прозрачный воздух, несущий невидимые поры водо- рослей и мирозданья... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 144

Я больше не стану пить. Мне было очень плохо. Меня рвало. Я едва успевал переводить дыхание. Сердце работало с перебоями. Оно как бы раздумывало: стоит ли биться ради меня? Я заставлял себя ходить из угла в угол, покрываясь липким по- том. Я распрямлял спину и сдерживал дрожь, пробегающую по телу. Я говорил себе: надо выбираться из этого подземного царства. Неожиданно в дверь постучали. Это были Геннадий с женой. И Лида сказала: — Все. Хватит пить. Надо везти его к морю. — Я разучился ходить, — сказал я. — Ты будешь плавать. — Плавать я вообще не умею. — Научим, — улыбнулась она. И мне стало легче от их участия, хотя они совершенно не знали настоящей причины моего запоя. Мы сели в «Волгу» и быстро домчались до Фороса. Я с трудом добрался до воды. Я не знал, что мне лучше поможет, — море или суша. Я выбрал золотую середину. Половина туловища была в воде, а локти упирались в гальку. Когда мне становилось слишком прохладно, я выползал на берег, а, перегреваясь, снова спол- зал к воде. Надо было точно рассчитать погружения. Сантиметр туда или сюда помогал решать задачу протрезвления. На это у меня ушло часа три. Есть мне не хотелось. Я отказывался и от шашлыков и от фрук- тов. Меня никто не дергал. Этого было достаточно, чтобы постепенно прийти в себя. Я смотрел на морские волны, которые вздымались, как чаши «фонтана слез» в Бахчисарайском дворце. Мне показалось, что я увидел то ли парус вдалеке, то ли крышу хансарая. Взмахом руки я поприветствовал хана, и мне послышалось, что он сказал в ответ: — Аллах версин. Мне становилось лучше. Воздух и море сделали свое дело. Серд- це билось ровнее, унялась дрожь. И мне вспомнились строки из соне- та Петрарки: «И с глаз моих упала пелена: нет, вы не гибели моей хо- тели, — живая жертва недругу нужна». Ну что ж, значит, продол- жим... И снова день похож на водопад. И каменеет горе под ударом ка- пель. И в каждой капле — новая заря. Она моих касается волос. Она ласкает и дает мне веру. Она как женщина нежна.. Неотвратима. И мне она нужна, когда проходит мимо... А там, внизу, горячие ступени прошлых дней. Там брызги капель, что о них разбились, но и они ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 145

останутся водой.. Ничто, ничто не изменилось под этим солнцем и под этою луной. Не помню туч. Не помню лжи и зла. Пусть эти жезлы ненавист- ной смерти сгорят в аду. Ведь даже ночь, ведь даже ночь бывает так светла, когда ложишься ты со мною рядом, и в изголовье стелят нам звезду... Ты жизнь моя! Ты явь моя и сон! И я тебя живую воскрешаю из этих капель, что в фонтане слез... О, женщина последняя моя! Мир без тебя мне будет непонятен. И жизнь моя на карте бытия и пяди не закроет белых пятен... На следующий день мы все вместе отправились в бухту Ласпи. Мы въехали на машине на территорию пионерского лагеря, располо- женного у самого моря, и оставили ее у ворот, а сами спустились вниз пешком. Детей в лагере не было, да и сама бухта была в это утро пу- стынной. Не работал дельфинарий, и даже не у кого было спросить, куда же подевались эти милые создания, ведь еще прошлым летом я смотрел на их выступления. Они плавали и резвились. Говорят, что дельфины привыкают к неволе, и их не прогонишь палкой обратно в море. Они быстро привыкают к людям, а, становясь артистами, не мыслят себя без этой профессии. Им нравится решать арифметические задачи и веселить публику. Они никогда не обижаются на людей, прощая им их неуклюжесть и несообразительность. Играть они могут часами. Они всегда улыбаются и готовы любому подставить свой плавник для верховой езды. Они свистят и заливаются трелями, при- ветствуя человека. И мне всегда казалось диким, что человек охотится на них, как на зверей. Однажды у пристани я наблюдал, как шла раз- грузка небольшого рыбацкого судна. Его невод был забит окровав- ленными тушами дельфинов. Кровь текла с них ручьем, а они про- должали улыбаться. Они били хвостами, но я не слышал, чтобы они кричали. Они не взывали к милости себе подобных, вернее они пере- стали считать таковыми людей. Им были неведомы коварство и же- стокость. Они не знали, что такое настоящая бойня. Они не знали насилия. Они не верили, что такое возможно — убивать, а если бы они могли знать, что люди могут убивать друг друга, что они делают это веками, деля земли и недра, любовь и ненависть, зло и добро?.. Люди придумывают все новое и новое оружие, чтобы победить себя. Они становятся калеками и уродами, у них вырастают клыки и копы- та. Они обрастают шерстью. Их не страшит ад, потому что он выду- ман существом, не имеющим человеческих пороков, более жестоких и изуверских. Уже ли это никогда не кончится, и человек никогда не поймет, что право на существование — это право каждого... Только я могу выбирать: жить мне или не жить. Только я могу развести для себя костер и сгореть в его огне... И только я сам могу ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 146

сойти с ума, если так будет мне угодно, но — с ума, а не с глупости... А иначе мы не люди, а кто-то другие... Возле двух больших валунов, точно это были башмаки, сброшен- ные с ног горы-великана, копошились маленькие рыбки и рачки. У берега было теплее. Они заигрывались, не замечали моих ладоней, черпающих морскую воду. Я только ополоснулся, боясь зайти глубже. На камнях, покрытых зелеными дорожками, можно было поскольз- нуться и запросто сломать ноги или разбить голову, а меня еще до- вольно прилично шатало из стороны в сторону. — Ну, и как водичка, моряк? — подшучивал Геннадий. Он-то, по- моему, на своих двоих мог пересечь океан, силы в нем было хоть от- бавляй. — Градусы не те. — Градусы, конечно, не те. А ты бы поплавал. — В другой раз. — Ну, в другой, так в другой, — сказал он. На берегу спала канистра с пивом. Геннадий постучал по ней кружкой. — Здесь мелко. — Не, не буду, — я почему-то покачал головой в другом направ- лении и подумал, что пиво пить в такую жару особенно приятно, и я бы с удовольствием сделал пару глотков, но зарок есть зарок. — Точ- но не буду. — Как знаешь. А мы выпьем. Хо-орошее пиво. — Ген, — сказала Лида, — а когда оно у тебя плохим-то было? — А если люди хорошие, то и пиво хорошее. — Хватит. Останавливаться пора. — Лид, у меня что канистра — со светофором, что ли? Ты со- всем, мать, спятила. Тебе в ГАИ надо работать. — Разговорился? — Ну-у... — Все. Норма. — А мы еще хересом заправимся. — Я сейчас вот дам тебе по тормозам-то. — Все. Все. Приехали. Мы еще с часик посидели на берегу, налегая, кто на что. Я ко- вырнул вилкой пару солененьких грибочков, запил их минералкой и почувствовал, что болезнь меня отпускает потихоньку, не на все че- тыре стороны, но в двух я уже ориентировался. На море побыл, теперь — в номер. Приму холодный душ, если есть вода, а потом — спать. Я знал, что проснусь я уже другим человеком. Правда, надо будет еще пережить послеалкогольную депрессию, а уж потом — хоть в пеленки заворачивай... И зачем я так накачался?.. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 147

Но обстоятельства заставили нас задержаться. Дело в том, что по- ка Лида с Геннадием собирали дорожные корзины, я решил прогу- ляться, и внимание мое привлекло щенячье повизгивание. Оно было приглушенным, и я не сразу понял, откуда оно доносится. Оказывает- ся, в двух шагах от нас лежала мертвая собака, возле которой возился потерянный, почему-то мокрый щенок. Шерсть на нем свалялась. Он то пытался привлечь к себе внимание матери дикими прыжками, ко- торые валили его с ног, то тыкался мордочкой о холодные одереве- невшие соски и начинал трясти головой. Он не понимал, почему его не кормят и не уделяют ему внимания. Мать даже не хочет пошеве- лить хвостом, когда он пытается укусить ее за ухо. Он очень мал. Он совсем не знает, что такое горе. Горе, когда оно приходит слишком рано, непонятно, до него еще нужно дорасти. Я побежал назад за помощью. Собаку, конечно же, нужно было похоронить и позаботиться о щенке. Геннадий развел руками. — Сань, да разве всем поможешь? Полезай в машину. — Нет, надо ее похоронить. — Да у меня и лопаты нет. — Нож-то у нас найдется? — Да есть нож, но как ты будешь им камни трескать? — Ген, пожалуйста. — Тяжело будет. Грунт поддавался с трудом: на выбранном нами участке была сплошная галька, да и ножом ее было не взять. Удалось выбрать не- большую лунку, в которую мы и погрузили бедное животное, прива- лив побольше камней с боков и сверху. — Правильно мы поступили, — сказал Геннадий. — По-людски. — Не очень, конечно, красиво, но надежно. — К сожалению, — сказал я, — надежней смерти ничего нет. — А со щенком-то, что будем делать? Ты его, конечно, в Москву повезешь? В номер нельзя. Куда с ним сейчас-то? — Давай возле столовой поселим. Там твои писатели его без еды не оставят. — Да мы и сами его прокормим. — Я уже без вас все решила, — сказала Лида. — Вот и хорошо, — сказал Гена. — По-людски и поступим. Горемыка, почувствовав людскую заботу, мгновенно уснул на коленях у Лиды. Он еще не научился делить тепло на свое и чужое. Тепло для него просто было теплом, откуда бы оно ни исходило... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 148