Подписка о невыезде из ада-копия5

____________________________________Слушай зов будущего __________________ 1

БИБЛИОТЕКА ГАЛАКТИЧЕСКИЙ КОВЧЕГ ПРОЕКТ ВОПЛОЩЕНИЕ В дизайне обложки использована живописная работа А.С.Путяева. Подписка о невыезде из ада. Роман 214страниц. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 0

____________Александр Путяев текст в технике флажолет ПОДПИСКА О НЕВЫЕЗДЕ ИЗ АДА ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Их низости не могут нас унизить. Шиллер. «… будь неподвижен и одинок. И мир разобла- чит себя перед тобой, он не сможет посту- пить иначе…». Кафка. - Быть или не быть?.. — На самом деле это не вопрос. - Скорей ответ. Вопросы задает судьба. - И ты ее рисуешь? Вот эти линии, куда они ве- дут?.. *** Стихов не будет. Музыка без нас прервется на века и опустеет, и тишиной холодною застелют поляны снов в гирляндах наших глаз. О боже, ничего не понимаю. Двух женщин я люблю Их обнимаю. Мне головы кладут они на плечи, а мне, увы, от этого не легче… Они мне машут из окна, а я киваю. Не знаю: ухожу иль умираю?.. Подъезд полутемный, ты марши вознес под самую крышу невзгод и ненастий. Ты счастья свидетель — до гроба, до слез – размолвок, где все уже настежь. Живем … про запас… И обидней вдвойне, что это — и много, и мало. О сколько же раз в оборвавшемся сне губами ты руки мои согревала! От нежности грустно! И надо бы нам с вос- торгом цветов или клавиш касаться... Я кланяюсь всем неприютным домам, где мне не хотелось остаться. *** Неуютный космический хаос. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 1

Красное сукно пространства. Журчание времени. Напротив друг друга сидят две сущности. Их разделяет огромный черный стол, скорее не стол, а классная доска, установленная гори- зонтально. Она исписана незнакомыми формулами. Крошки разно- цветных мелков разлетаются во все стороны, превращаясь в светящи- еся кометы. Они освещают улицы вселенной. Пустынно. Перед первой сущностью на краю стола стопка белых листов бу- маги. От нее веет холодом. Но вот лист попадает в руки сущности. Вечное перо Создателя коснулось его чистого поля. И вот уже Белый мрак покрывается пра- вильными геометрическими узорами. В руках второй сущности циркуль. Перед ним стопа черных ли- стов. Секунда — готова окружность. Много больше времени требуется для завершения узора. Оба поддерживают давно начатый разговор. — Назад, вперед, налево и направо, туда, сюда — понятия друго- го рода... Мне трудно спорить с тем, что есть... — Со мной? — С тобой... и с тем, кто мной придуман. — Ты фантазер. Мечтатель. Дать тебе совет? На землю опустись. Там все не так. Там нас давно забыли. Под колокольный звон не мо- лятся — танцуют —. Пусть совершенства нет, но есть к нему стремленье... — Достаточно, чтоб не сойти с ума? — Но, чтоб сойти с ума… ума не нужно. Рисуй свои круги... — А ты — свои. Мне интересно: кто быстрей устанет... *** «Благородный корунд-рубин встречается лишь на некоторых ме- сторождениях в виде мелких вкрапленников и редких прозрачных участков в крупных кристаллах обыкновенного корунда ». (Коллекционные минералы) *** Небесный камень считается основанием мира, заложенным Со- здателем. В исламе это – черный камень Каабы. С помощью опреде- ленных манипуляций маг может связаться с неорганическими сущно- стями. И это не элементали, сильфы и саламандры… *** Живи, как бог, пером скрипя, не зная праздности и лени... Рай нужен, чтобы знать: тебя там не поставят на колени. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 2

*** О, поцелуи – насильно данные, О, поцелуи – во имя мщения! Какие жгучие, какие странные, С их вспышкой счастия и отвращения! К. Бальмонт *** — Не прохладно ли вам в шортах? — спросил я незнакомую де- вушку, которая направлялась в сторону Курского. Для этого мне при- шлось приоткрыть правое окошко, и в салон сразу же заполз резкий запах кошачьих духов. — Это вы про погоду? — Это я про время. Было ровно два часа ночи. В мастерской я назначил встречу сво- ему приятелю из Загорска. Он изготавливал и продавал по салонам подрамники. Меня он, как правило, снабжал бракованным материа- лом, но зато намного дешевле. Это устраивало, потому что я так уде- лываю краской холсты, — да простят меня Ван-Боги за уничижитель- ный глагол, — что все дефекты холста и грунта погружаются в веч- ность. Незнакомка вела на поводке крупную дворнягу. Собака упира- лась и не хотела идти. Ее длинные уши подметали асфальт, а хвост, как будто считывая титры сварливого подсознания, бегал слева направо. Стыдно было спрашивать, как зовут собаку, но я спросил. — Бед ее зовут. — Странное имя. Похоже, она из старинного рода, члены которо- го всегда жили за чертой богатства... — Вообще-то, правильней было бы назвать ее Бедой, но посколь- ку это кобель, то надобность в последней букве отпала. — Бед, — сказал я, — пойдешь ко мне на обед? Дворняга насторожилась. — Собака, а понимает толк в рифме, — констатировал я. — Просто она не понимает, что вам от нас надо. Бед, ко мне! — Принудила она идти его рядом. — Я художник. Я хотел вас пригласить к себе в гости. Может быть, вы остановитесь, а то я начинаю путать педали при медленной езде. — Мы работаем. Нам некогда. Правда, Бед? — Ясно. — Сказал я, потому что наконец-то догадался, что заго- ворил с проституткой. — И что, слабо пожертвовать нам на пропитание? ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 3

— Сколько? — Триста и пятьсот. — А что так недорого? — Ты первый клиент. — Так уж и первый? Это возбуждает. — Сегодня первый. — Ладно, запрыгивайте в машину. Бед — конечно же, он определял достоинство купюр по запаху, — сразу все понял и прыгнул на заднее сиденье. Его юркая хозяйка предпочла переднее. — Какие убийственные духи. На меня не облокачивайтесь, — по- просил я ее, — а то не вернуться мне живым к жене. — Ты ей часто изменяешь? — Я вообще никому не изменяю. Я сам по себе. Я хищник. Мне нужна добыча, а не жертва. То, что не убегает, не шевелится, не ры- чит, меня не интересует. Мне важен прыжок. Меня не манят ни слава, ни деньги. Мне нравится преодолевать преграды, вытаскивать кого-то из грязи. Хотя это и чревато… Попытка вытащить человека из болота опасна. Или тебя самого засосет, или спасенный будет тебя сторо- ниться, помня, что ты свидетель его падения…С собакой всё ясно, а тебя-то как тебя зовут?.. — Настя. — А можно я тебя Зиной буду звать? — Зачем это? — Понимаешь, у меня никогда не было девушки с таким именем. Могу я себе позволить?.. Сотня сверху. — Смешной ты. — Нет, это ты смешная. При выезде из поворота я стал перестраиваться в левый ряд. Про- ехал метров триста. Она дернула меня за руку: — Ты что?! Ты же на оранжевый проехал. — На какой, на какой? — На оранжевый. Я только хмыкнул про себя. — Тебе бы надо было с жезлом работать. Она рассмеялась: — Я только и делаю, что с жезлами работаю. — Зин, — сказал я, — давай сразу договоримся: машину ведет кто-нибудь один. Идет? Она кивнула. Рыжие кудри чиркнули по плечу. В завитках читались вопросы, не имеющие земного значения. Я подумал: «Такие красивые глаза. С чертиками. Оба пьяны… Ну, и что ж… ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 4

И замок английский щёлкает бронированным затвором… И не можешь успокоиться, и застёжки нервно рвёшь»… И стало чуточку грустно от того, что это не о ней. Я становлюсь несовременным. Мне всё еще хочется говорить де- вушкам «здравствуйте», читать им стихи и целовать руки. — Зин, хотела бы ты рвануть через крапиву к полюсу? — К какому? — А что, ты даже знаешь, что их два? — Ты думаешь, что я совсем глупенькая? — Сейчас я не о тебе думаю, а о человечестве в целом. — Ты о нем не думай: это ведёт к импотенции — Так не должна утверждать профессионалка. —Ну-ну... Понимаешь, лучше о человечестве буду думать я, ты же просто будешь получать удовольствие. —? —От человека — к человеку, от человека — к человеку... Любовь передается половым путем. — Это не ты сказала. — Я. Только не говори, что я довольно-таки не глупая, что могла бы и другую работу найти. Желающих пригласить девушку попуте- шествовать с велосипедом под мышкой достаточно... — Я и не говорю. Я понимаю, что при твоей общительности ты по жизни шагаешь экстерном: много видишь, читаешь с листа, как прокурор или следователь. Я так думаю, что в ваших профессиях мно- го общего... А скажи, можешь, конечно, и промолчать, но все же ин- тересно: кто с вами лучше обращается — бандиты или «менты»? — Тебе зачем? Ты из «Армии спасения»? — Я пишу о проститутках. — Пиши: все засранцы, но милиция лучше. Хотя милиция платит реже. Я же ведь без прописки в Москве. Как застукают, так даешь... Сама-то я из Керчи. — А чем же Керчь не город? Там теплее. — Там сложнее. Конкуренция опять же, да и бьют чаще. Меня там весь город знает. А... не хочется вспоминать... В Москве все-таки музеи и театры есть. — А ты где-нибудь была? — Не успела еще. — А можешь и не успеть. — Это почему? — « И застёжки нервно рвёшь. И над миром опускаются алюми- ниевые шторы»… – Это ты о чём? ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 5

– Это я о том, что грохнут тебя когда-нибудь. Вот ты села ко мне в машину, а что я за человек, не знаешь. А может быть, я маньяк или убийца? — Скажешь тоже! Хотя, все может быть. Был как-то критический случай. Я села в машину к двум придуркам, согласилась на секс «по быстрому» всего-то за двести пятьдесят… А когда разобралась, что от меня требуется, пошла в отказ… Ну и… поиздевались они надо мной: раздели и привязали к чугунному ограждению набережной. Дело было ночью. Машин мало. Дождь. «Водилы» – в рассыпную, делают вид, что не замечают, вроде бы я для них страшнее знака «платная парков- ка». Думала, дуба дам, пока кто-нибудь из них решится подобрать меня… Обошлось. Такие все-таки засранцы и задницы! Когда нас лепили из глины, я сел не на тот гончарный круг. Меня умиляют люди, в которых напрочь отсутствует самокритичность. Они, как правило, достигают большего. Посмотришь, в десять - вун- деркинд, в сорок – генерал. Я же уверен, что совершенства достичь невозможно. Даже господь на примере с водой демонстрирует свою неуверенность: то у него вода это жидкость, то кристалл, то пар… Как это понимать?.. — В чем, в чем, а в людях я немного разбираюсь. Ты не такой, как все: не лапаешь, сальные вопросы не задаешь. Ты больше о чело- вечестве печешься... Такие либо от жены сковородкой по голове по- лучают, либо сидят в библиотеках за белыми скатертями и книги чи- тают... — В библиотеках я скатертей не видел, а скоро там и книг не останется. — Все предадут огню. Только доллары не горят. — Ты не права. Я вчера назло американцам сжег один доллар. — Один. А если бы у тебя все-все доллары были? Сжег бы? — Все? А какой смысл иметь одному все доллары? Она засмеялась. — Ты американцев не любишь? — Я их только на купюрах вижу, а они мне, как и тебе, нелегко достаются. Тебе ведь они нелегко достаются? — А остальные считают, что легко. Ты молодец. Я всего пятьсот долларов накопила. Меня на прошлой неделе ограбили. А еще раньше с балкона сбросили… Расслабляться не приходится. — А куда же Бед смотрел? Тоже мне, защита. — Это другая защита. Это защита от одиночества. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 6

— Хотел предупредить: плачу за двоих, даже добавлю собаке на лекарство от бессонницы, но… без меня. Это подарок приятелю. Мне тебя не надо. Люблю погоню и азарт, а ты слишком доступна. Мне нужна настоящая любовь. Проститутке она недоступна. Любовь для нее профессия. Когда подолгу занимаешься одним и тем же, легко со- рваться. Скрипач или пианист от переигровки срывают пальцы, они у них заплетаться начинают, и ходят по клавишам и струнам как пья- ные. Да и любовь на всю жизнь не растянешь. Это как подснежник. Под снегом ему хорошо, а солнце, тепло, прочие нежности – пресы- щение. Я по своей сути тоже подснежник, но мне хочется встретить незабудку… К сожалению, это невозможно. Вот и бегаю: от себя – к себе… — Что ж, давай побегаем. Или, хочешь, в багажнике спрячусь, а ты меня найдешь и возьмешь. Хорошо? — Настя! Бедная Настя!... — Ты же хотел, чтобы я была Зиной. — Извини. — Ты ко мне как-то особенно относишься. Я тебя совсем не по- нимаю. А зачем тогда деньги платить? — Деньги, заплаченные за красоту, спасут мир. Быть может. — Это точно. — А, потом, мне кажется, что если ты сейчас тысячу получишь, да выспишься хорошенько, то помянешь хоть этот день добрым сло- вом. — Опять не понимаешь: у меня это тоже азарт. Мне еще захочет- ся. Я заметила: мне через день доза спермы необходима. Мне один квартирный вор рассказывал, что он чуть ли не оргазм испытывает, когда взламывает замки. Это, он говорил, как бабу раздеть после лит- ра водки. — А если в квартире одна фиговая лампочка под потолком? И срок получать? — Срок потом — сначала лампочка. Круто. — Вот скажешь. Кстати, а как с крутыми? — Тебе и это для чего знать? — Для собственной исповеди. — Слушай, может, ты голубой? — Не голубой и даже не дальтоник. Чур меня, чур! — Пиши: как-то раз меня снял один бычара, - чтоб ему на том свете стволом поперхнуться, - не сам, а через водителя. Водитель мне сто долларов дал, велел, чтобы я хозяину сказала, что взяла двести, что работала не на улице, а в приличном клубе... На оранжевый опять проехал. Ты что, дальтоник? Тогда сигналы отсчитывай сверху вниз: зеленый, желтый, потом твой любимый. — Все наоборот, ну да ладно. Мы уже почти приехали. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 7

Виктор дремал в своей старенькой «Волге», доверху загруженной холстами. Я посигналил фарами и заметил в салоне шевеление. Мы поздоровались. Я представил свою спутницу. Собака недовольно зарычала. Пришлось представить и ее. Виктор открыл багажник, отсчитал и достал несколько упакован- ных в полиэтилен стопок. Я открыл входную дверь, и потом мы втроем с растопыренными руками поднялись ко мне на пятый этаж. Собака определила, где надо остановиться. — Такой шикарный особняк в центре, а лифта нет. Кто здесь жи- вет-то? И, кстати, я это место знаю. Тут же свой «уголок» рядом. Жалко мне бедных мужиков. Очень трудно удержать женщину подле себя, если ты ничего не можешь ей предложить кроме таланта и до- машних тапочек. Мы все проститутки. Какое-то время нас можно держать на расстоянии от роскоши, но роскошь прилипает к глазам. Расстояния в тысячи километров для нее – не преграда … Я бы хотела жить, и умереть в роскоши. Как? Еще не знаю… Ну, например, хочу быть похороненной сидя, обязательно в золотом гробу, естественно, голой и красивой… хотя нет, на мне должна быть бриллиантовая шу- ба цвета морской волны. Я плавать люблю. Наверное, в прошлой жиз- ни я была селедкой… Я открыл дверь. На Зину мастерская произвела своеобразное впечатление. Разбитый на два предела этаж вмещал приемную с сауной и кух- ней, а также огромный зал с картинами. Там всегда был беспорядок, потому что ни я, ни две моих ученицы - Лиля и Таня - не видели осо- бой красоты в чистой геометрии паркета и стен. Наш воздух бродил сотворением мира, наша палитра выплескивалась на стены, розетки, выключатели и даже на потолок. Здесь я замалевываю грехи, урывками грущу, урывками радуюсь. Здесь мое теплое лоскутное одеяло, и я могу, как в детстве, укрыться с головой, отрешиться от этого чужого мне мира, где надо добывать деньги и пищу, сталкиваться лбом с невежеством и ханжеством, пре- небрежением к прекрасному и возвышенному… Здесь меня не найти, потому что я белая ворона в белой комнате… Но меня нельзя пере- убедить в том, что я не должен отупеть, охренеть, обзавестись саль- ными губами, обрасти плавленым жирком, врезаться со всего разбега в толпу зевак и проходимцев, карьеристов и педиков. Нет, я сам по себе… Я счастлив, что я давно вырвался из этого круга. У меня есть свое одиночество, в котором я вырвал с корнем дерево, разрушил свой дом, и не вырастил сына… У освещенной дневным светом стены когда-то в кадушке стояла большая пальма. Очень скоро она увяла, а на ее место мы водрузили красивую черную головешку из нашего камина. Получился замеча- тельный угольный цветок. А чтобы он был и вовсе был похож на рас- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 8

тение, приколотили к нему пару зелененьких листочков. Они остались от разоренной древесно-батиковой «причуды» — не могу найти дру- гого определения, — висевшей прежде на одной из стен подъезда. В его украшение внес лепту сосед с нижнего этажа, бывший комсомоль- ский работник, а теперь процветающий бизнесмен. Он любил чистоту и порядок. В его собственной квартире обстановка тянула на пять серпов и молотов, но все предметы - исключительно из Европы. Я отвел Виктора в сторону. Объяснил ему, чем и как он будет за- нят в ближайшее время, нисколько не сомневаясь, что возражений не будет. Виктору моя затея понравилась. Он перешел на галоп. — Дай я хотя бы девицу чаем угощу. Зина, кажется, свыклась с мыслью, что теперь она не просто женщина, а проданный товар, и сидела в кресле в ожидании команды «раздевайтесь». Ждал команду и Бед. Впрочем, когда я угостил его печеньем, его охранные качества совсем потускнели. Я подошел к Зине и сказал ей на ухо: — Тебе, конечно, Виктора ублажать придется, но это совсем не значит, что ты перестала быть моей гостьей. И вообще, походи по комнатам, погрейся, побудь человеком. — Угу, — сказала она. Беду выделили отдельную комнату. Там на полу валялась медве- жья шкура. Он ее обнюхал, а потом повалился спать, почувствовав, что ночь продлится до утра. За окнами — дождь. Бездомный музыкант барабанил по оконно- му стеклу. Августовская ночь черна и прохладна. Музыка, как и пе- сок, рассыпана по клавишам наших дорог. В юности я любил слушать, как они уходят в никуда. Это «никуда», однако, было наполнено смыслом и приютом. Я читал Шекспира. Я влюблялся в отражение луны на гладях грязных луж. Современные Ромео подсели на иглу, а Джульетты зара- батывают на жизнь проституцией. Моцарты играют на гитарах в под- земных переходах и на старом Арбате. Неужели эта бесприютная девочка, идущая в никуда, никогда не задумывалась, что будет с нежностью людской, с прелюдией чистей- ших чувств к жукам и птицам, к травам, к морю, к стогам и к слову, к стону, к зову... Я остудил свои мысли глотком горячего чая. Мы сели за стол. Я включил магнитофон. Извинился, что не держу ничего, кроме классики. — О, — сказала Зина, — это же Вивальди. Это мы проходили... Мне нравится. Виктор поддержал разговор нехотя: ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 9

Хороший композитор. А я о другом хочу рассказать. У меня было много женщин. Не меньше тысячи. Не вру. И ни с одной я так и не сошелся. Самому странно. Правда, с тремя я жил подолгу. И это еще непонятней. Не могу сделать правильный выбор. Что-то мешает. Вро- де бы, нашел одну. Красивая. Заикается и картавит одновременно. Это бы ничего… Но лучше бы не заикалась. А то пошли мы с ней как-то на вернисаж, а она там знакомого встретила. Нет, она к нему не подо- шла, а так, вскользь заикнулась, что трахалась с ним. Мне-то это за- чем знать? Мне и так известно, что километр обоев в ее комнате был исписан телефонами мужиков. Я смолчал. Но отметил, что она его помнит. Да она всех помнила. И того, из привокзальной палатки, ко- торый руками лихо работал, и того – который языком… А мне мой папа говорил, если до тебя ее имели, то и после тебя – несомненно, иметь будут, и если к этому заблаговременно подготовиться, то ин- фаркта не случится, гораздо хуже, когда и инфаркт, и сифилис свалят на больничную койку одновременно. Мой папа был рассудительным человеком. Ну, да ладно. Это меня от вашего Вивальди на воспомина- ния потянуло… — Вить, музыка это – божественный поток, который тянет стро- пы парашюта вверх… А ты о грустном. Если я начну вспоминать, то мой папа, царство ему небесное, в гробу перевернется. — В эту минуту Виктору, конечно же, совсем было не до Ви- вальди и не до чая. Правду говорят, что само предвкушение разврата возбуждает мужчину больше, чем разврат, но хотелось бы, чтобы это было пусть и не бесплатно, но обязательно на белом рояле. Я испытывал какое-то двоякое чувство от этой ночи: меня отча- сти раздражала чужая жеребячья похоть, но в то же время я стара- тельно режиссировал ситуацию, входя во вкус избитого сюжета. Я играл. Я то укорачивал, то удлинял дистанцию между пошлостью сво- ей и чужой, я выстраивал их по ранжиру, свою, конечно же, ставя в конец... Я не привожу всего разговора, который мы вели за столом. Мне он не был интересен, но Зине нравилось, что ее слушают и не переби- вают. Она делилась со мной своими похождениями, как если бы на моем месте была ее лучшая подруга. А, знаешь, рассказывала она, сколько мне лет было, когда я первый раз мужской член увидела в возбужденном состоянии. Одиннадцать. Я поначалу сильно испуга- лась, меня даже затошнило, но мужик этот, учитель по физкультуре, пообещал вывести в четверти «двойку», если я не возьму его фигови- ну в рот. За «неуд» меня бы дома убили. Пришлось уважить. Он мне денег на мороженное дал. И, вроде бы, я со временем привыкла. Все лучше, чем лыжами асфальт молотить. А месяца через два он меня к себе домой пригласил, и там от всех иллюзий избавил. Умный был ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 10

мужик. С подходцем, значит. А потом и удовольствие стала получать, почувствовала себя намного взрослее одноклассниц. Он со мной и ак- робатикой занимался, сам знаешь какой. Он такой кайф ловил, когда мои ноги раздвигал, а я не понимала, чего он там разглядывает: новую планету какую открыл… \"Гирькой\" меня звал. Одной рукой мою зад- ницу к потолку подбрасывал. Здоровый, гад, был…Обещал, что как только я подросту, женится на мне… Но не смог. Умер на работе. Пил много последнее время от невостребованности. В молодости он за ка- кой-то футбольный клуб выступал. Я-то в этом не разбираюсь… В общем, как я теперь понимаю, гонялся по полю за призраками… Я делал вид, что изумляюсь и возмущаюсь искренне, но искренне я лишь изнывал от скуки и засыпал. Я немало пожил на свете. Я знаю, что для того, чтобы рассмот- реть картину, нужно отойти от нее на некоторое расстояние, для того, чтобы понять мужчину, надо его на какое-то время покинуть, а, чтобы познать женщину, с ней надо расстаться навсегда. Тогда-то только все и начинается… Но жизнь к тому времени кончается, и ничегошеньки не успеваешь. Успеваешь только понять, что, как ты был мальчишкой, так им и остался, а женщина начинается уже с пеленок… Мне не хотелось просыпаться. Мне снилось, будто я первый день в аду. Мне плохо. В телефонной трубке длинные гудки. В дверь без конца звонят. С потолка капает сперма. Окна невозможно открыть. Мало того, что они тройные, так еще и стекла все выбиты. В подъезде жуткая вонь. Кошки, собаки и люди — все спарива- ются, как тараканы. Сперматозоиды копят, потом меняют на мочу. Туалетная бумага только многоразового пользования. Есть не дают. Пять раз в день водят в театр шеренгами: утром, днем, вечером, ночью, еще позднее... Шекспир работает гардеробщиком. Вещи никогда не возвращает. Assez de musigue comme ca! Я дал подписку о невыезде из ада... Мне хотелось быстрее проснуться, но я увидел новый жуткий сон. И снилось, будто я первый день в раю. Люди сидят напротив ме- ня и пьют из блюдечка мою кровь. Я их не отгоняю. Здесь это не при- нято. Можно ходить голым, и никто тебя не осудит. Но многие ходят в водолазных костюмах. Жарко. Рядом море. Рядом снег. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 11

Рядом много умирающих людей. Все спешат к ним на помощь. Я здесь никого не знаю. И — слава богу. Получил приглашение в театр. В театр будем ходить по карточ- кам. И слава Богу. Будет идти моя пьеса, а я еще не написал ни строчки. И - слава Богу. И хорошо. Виктор, глядя на колготочный дым, обтягивающий ажурную лампу на бамбуковом столике, обратился к кому-то, кто живет сотня- ми этажей выше: — Земля вращается вокруг солнца, а вселенная — вокруг фалло- са. Это очевидно. — Человек распалился, а ты, Зин... — Раздеваться? — Раздевайся, раздевайся. Раздеваться, собственно, и не пришлось: из одежды, как оказа- лось, на Зине были только шорты и майка. — Ты никогда не болела? — Я чистая. — Я про простуду. — А, это... Нет, мы с Бедом стойкие. Мы можем зимой и летом - и в «шестисотом», и в конопляном поле, и просто на газоне... Ты та- кую песенку не слышал: «Зачем вам белый “Мерседес”? Любите юных стюардесс. Они научат вас летать. Не надо пукать и икать...» Хорошая песенка? — У тебя попка хорошая. Ой, какая попка! — Мне такие комплименты около сорока раз в месяц говорят. Придумал бы чего-нибудь новенькое. —Правда, ты столько мужиков в месяц пропускаешь? — Бывает и больше, если погода хорошая… Это я без «крыши» беру… — А мне одна знакомая рассказывала, что у нее за пол года такой работы клиентов немного набралось. Она, вроде бы как из-за больной матери проституцией занялась, и, как они там у вас называются, ну, «сослуживцы» что ли, ее жалели, особо работой не перегружали, вы- зывали на линию по желанию, по необходимости… Такая вот там ца- рила идиллия. И отказаться можно было от занозистого клиента, ну, скажем, если он тебе не по вкусу пришелся, если он слишком прыщав или уродлив, плохо пахнет, не так причесан, не так побрит, ботинки у ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 12

него стоптаны, ширинка расстегнута, пистолет держит в левой руке, да мало ли чего… — Мудак ты, Витек. Кто там кого жалеет? Для них, если ты про- ститутка, то ты не человек, а машина для печатания «бесплатных» денег. Витек, они сами нахалявщики. Это еще их боссы отстегнут на колготы, а сначала унизят, да и поссут на тебя, чтобы боялась в \"об- ратку\" пойти. Так-то. А ты верь больше. Да за пол года от всей этой швали, на которую обеспеченная баба не позарится, такого нахвата- ешься, что хоть завтра за одним столом с принцем ужинай. Бабам нельзя верить. Мне – можно. Я отсосала, и упорхнула. Мы, женщины, актрисы, а жизнь - театр абсурда. Моя мать в таком театре работала у Юденича, когда в Москве жила. Тоже за славой приехала. Я видела ее на кинопленке в роли голой бабы, которая карабкается с ебанутыми мужиками на стену. Она мне рассказывала, что это было большое ис- кусство, импровизация в пространстве и времени, а я так думаю, что вся их крутая богема – пиздатая, нелегализованная хуйня. И всей сла- вы – пять абортов, да я… Да дай девке хоть немного чужой славы или чужих денег, она хоть за бандюгу пойдет, хоть за Киркорова… Мне вот один богатый извращенец предложил мастурбировать пачкой дол- ларов, перетянутых резинками, думаешь, я отказалась? В диаметре она была сантиметров десять. Я думала, что сейчас рожу. Ничего, за- толкала. А он глаза вылупил, говорит: «А вместе с оставшимися в ло- патнике слабо?». Жаль, что пачка «куклой» оказалась. Но все равно сто долларов я заработала. Не побоялась, двинула ему по шее за об- ман, а он смеется: «Все по честному, как договаривались, сотка тебе причитается…». Деньги, к сожалению, печатают на ядовитой бумаге. Будь я принцессой Дианой, я бы ему эти деньги с благотворительны- ми целями в жопу затолкала… Но – нужда-с, понимашь… И все мы такие, кто с фракциями, кто с принцами… А насчет отказов – не знаю, не знаю, ну, откажешься пару раз, а потом штрафы будешь с такими же козлами отрабатывать. Мне однажды мамочка такую хуйню сосва- тала. Вроде бы и мужик приличный, и хата ничего, а там еще девять пихальщиков. Последний вообще – гнойный. Я башкой верчу, отказы- ваюсь, а он мне бутылкой по кумполу. Я сознание потеряла, не дышу, совсем в жмурика превратилась. Они меня в простынь завернули, да в багажник. Отвезли на пустырь, с горы скатили, да так, что я себе при падении грудь распахала арматуриной. Добрые люди подобрали, в больницу отвезли, а то вертеться бы мне в аду на огненной кочерыж- ке… Быки, когда на ту хату налетели по моей больничной маляве, там же пиздюлей и получили. Одного в морг отправили, второму трепана- цию черепа делали. Квартира съемной оказалась. Ищи ветра в поле. «Какие они? - Меня спрашивают». Да никакие. А ты мне сказки рас- сказываешь про Иванушек-дурачков, да про царевну-лебедя. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 13

Без придворных, без фракций, отыграв свою роль, где-то бродит по Франции обнищавший король, - процитировал я ей строчки своего друга Батшева. Может быть, и не к месту… — Она не такая. Она особенная. – Сказал Виктор. — Жизнь у нас, точно, особенная… Ну-ну… Тогда женись. Или посыпь пеплом головку члена. В этот момент Виктор был похож на деревенского пацана, караб- кающегося на соседскую яблоню, у которого от сладких плодов отто- пырились и карманы, и рот, и рыжие волосатые подмышки, и уши…. Зина потянулась и прогнулась, сцепив руки за головой в замок, живот ее поднялся к потолку, а мышцы раздвинутых ног напряглись, бесстыдно обнажая серовато-розовую канавку. Края ее были неров- ными и обвисшими, будто у оврага после весеннего половодья, еще не спелёнутого зеленой травой. Виктор послюнявил палец, как будто готовясь перевернуть газет- ную страницу, и перенес его к Зининому влагалищу. — Тебе очки дать? — сказал я, наблюдая эту забавную картину. В момент занятия любовью люди смешны и примитивны, как навозные черви. Тела их извиваются, будто попав под острие садовой лопаты. В постели Зина пыталась подражать голливудским звездам. Вик- тор, не обращая внимания на реплики «ну, постой», «ну не сразу, сра- зу я не могу», «поласкай меня», вращал ее тело вокруг своего гусар- ского члена, роняя рабочие капли пота на прорезиненную, любвеот- талкивающую кожу. И только все говорил: «Не надо с презервативом, не хочу с презервативом», и был похож в эту минуту на ребенка, ко- торый зашел с мамой в кондитерский отдел и жалобно просит: «Купи конфетку, ну купи...» Зина, пытавшаяся сначала отделаться от него как от назойливой мухи, перестала настаивать и сопротивляться, пустив на самотек про- цесс совокупления, правда, когда очень уж неудобные позы мешали ей общаться со мной, она хмыкала и фыркала, разбрасывая по кожа- ному дивану мужскую затуманенную страстью слюну. — Виктор, она любопытные вещи рассказывает. Ты бы послушал. Виктор не мог ничего слышать. Глаза его разбегались в разные стороны. Все новые и новые спелые плоды сами тянулись ко рту. Он целовал ее половые губы, причмокивая и похрюкивая, обжигая похот- ливые рецепторы выжатым соком, а она, равнодушная и холодная, как бы чуть-чуть сбрызнутая утренней росой, хрустела и надкусывалась без восторга... И продолжала свой рассказ для меня одного: — И «менты» меня по очереди имели. Сначала дали ведро с тряпкой. Заставили камеру отполировать, чтоб задниц не запачкать. Стараются, гады, до глотки достать... Колени трещат. А как ты дума- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 14

ешь: всю ночь на шпагате. Мне после этой растяжки их резиновая ду- бинка, как палочка-выручалочка... — Что, и дубинку применяли? — А то... Бандиты бутылки из-под шампанского пытаются запих- нуть. Умолять бестолку. Чем больше умоляешь, тем дальше запихи- вают. Конечно, разные мужики встречаются. Некоторые сочувствуют, чаевые хорошие дают, а чаще, конечно, коленом под зад... А собаку-то кормить надо. Она одна меня по-настоящему любит. Ревнует. — Скажешь. Как будто она понимает, чем ты занимаешься. — Еще как понимает. Яйцами, конечно, но чувствует. Потом, сволочь, пару дней будет рожу воротить от колбасы. У нее колбаса с мужским членом ассоциируется. — Правильно ассоциируется. Наверное, она у тебя фрейдистка. — Точно. Ну что, Вить, давай-ка вот так... — она переменила по- зу. — Так хорошо? — Хорошо. — Кончай быстрее. Мешаешь с человеком разговаривать. Лицо его загораживаешь. — А ты болтаешь и мешаешь ему. — Я же не тем местом болтаю. — Ладно, болтай, чем хочешь. — А все мое блядство началось с игры в карты. На раздевание. В седьмом классе. Не везло мне тогда. Представляешь, за ночь троим взрослым мужчинам проиграла, большим специалистам по дефлора- ции. Чего-то они мне, думаю, в водку подсыпали. Я с тех пор ничего не пью, кроме пива. Отвращение. Это хорошо, что я не пью? Ты при- ветствуешь? — Я приветствую. Вообще-то я все приветствую, кроме танков на улице. От жизни не отмахнешься. Пороки были и при пророках. Толь- ко пороки, пожалуй, и служили сюжетами для рассказов. Из доброде- тели шубу не сошьешь. Я думаю, что людям интересно копаться в дерьме. Руками-то его черпать не всякий будет, а вот в чужом пере- сказе… Но лично я предпочел бы разводить розы и колорадских жу- ков. Они похожи на божьих коровок, только вот питаются картош- кой… Почему-то эти маленькие создания напоминают, что не хлебом единым… хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Ассоциации та- кие вот… странные… — А ты потом будешь меня иметь? — Не могу. — Почему? Брезгуешь? Виктор-то вон как отрывается. — Виктор он без комплексов. А меня в детстве слишком часто по театрам водили. Там, знаешь, сцена, цветы, аплодисменты. Не хочется отвыкать от прекрасного. Хотя, конечно, жизнь «на бис» не прожи- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 15

вешь. Прекрасное в моей жизни, если честно признаться, давно закон- чилось. Лет шесть в консерватории не был. Музеи и театры еще кое- как посещаю. — Да, в театре с тобой бы хотелось потрахаться. В Большом. Там есть – где? — Есть. — И у тебя было? — Было. Я тоже люблю экзотику... — Сам с собою левою рукою? — Вовсе не так. Это как виски со льдом. Виски отдельно, лед от- дельно. — Слушай, ты меня возбуждаешь. Я сейчас раньше Виктора кон- чу. — Я уже кончил пару минут назад, а вы все чушь несете. — Правда? Умница. Только у меня синяки останутся от твоих лапищ. Тебе ими только лошадей запрягать, а не «Мерседесы». — Любите вы чужие «Мерседесы». Детка, они же, — сказал Вик- тор, все еще не отдышавшись, — чужие! С «Мерседеса» больнее па- дать, чем с воза... — Во! И этого на философию потянуло. — А я предлагаю сыграть в карты на раздевание. — Мы с тобой и так голые. — А он-то, – она указала на меня, - нет. — А он в таких случаях не проигрывает. — А вдруг? — Не проверим: карт все равно нет. — Так нарисуйте ради такого дела. Вы же художники. — Я авангардист. В моей колоде, если я ее нарисую, будет десять тузов. Ясно? Она крадучись, как кошка, стала ползти к моим ногам, применяя всю ей известную грацию, чтобы парализовать мою волю и соблаз- нить. Грудь ее касалась пола, но когда она выгибала шею, я мог раз- глядеть возбужденные половые губы, от которых исходил невидимый едкий пар. Свеча, горевшая за ее спиной, просовывала между ног свое языческое пламя. Огненная аккопунктура обещала наслаждение и по- кой... Вот уже ее пальцы медленно, как водоросли в речной воде, за- скользили по моим коленям, они переплетались, запутывались, тянули на дно, обещая бархат темной ночи, приливы и отливы, морской пе- сок, звездную карусель... — Не в этой жизни, Зина, — сказал я. — Проснись, не я тебе ну- жен. Это еще когда-нибудь придет. Когда-нибудь... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 16

Виктор уже наступал ей на пятки в прямом и переносном смысле. Он готов был исполнить свой долг высококлассного опрыскивателя. Он готов был к следующему акту. Зина заупрямилась, ища у меня поддержки, но что я мог сказать? Она сказала это за меня: — Оплачено. Но давай быстрее. Я устала уже. Какой ты вредный. И кончил как маленький: прямо в меня. Вот заставлю рожать, тогда будешь знать. — Неправда. — «Неправда, неправда», — она передразнила чуть картавя. — Такой большой, а врешь. Большой своим большим заставил ее замолчать. Она только миг- нула глазами, пыталась что-то пробурчать, но антракт закончился. Я пошел проведать Беда. Он караулил под дверью. И он видел во мне источник своих наслаждений. Пришлось достать ему из холо- дильника колбасу. Он ел. Еще как ел. Дождь кончился. Стало свежее. Ночь пахла копченым лещом. «И почему женщи- нам не нравится запах рыбы? — Подумал я. - Не потому ли, что он напоминает им их критические дни? Ведь это так же естественно, как обрастать шерстью, пахнуть псиной, садиться на горшок. Фиалки пахнут фиалками, ландыши – ландышами, кузнечики – кузнечиками… Об этом не принято говорить, но тут нет ничего зазорного. Даже пят- на на солнце это всего лишь лопающиеся красные икринки. Приду- мать бы какой-нибудь рыбный одеколон, особо стойкий, с мухами... пропустить бы через него всех мужиков и остаться единственным и неповторимым... джокером в колоде карт...» Тем временем любовный муравейник продолжал отстраивать свои беседки и уголки. Один такой уголок находился за торцом особ- няка. Из моих окон был виден дворик с неоновой вывеской банка, ко- торая страдала световым тиком. Прямо под ней на заасфальтирован- ной площадке была стоянка машин, которые и в холод и в жару кисли с работающими двигателями в ожидании клиентов. В момент их по- явления, — во двор заезжали, конечно же, дорогие иномарки, а безби- летникам из пригородных электричек здесь делать было нечего, — дверцы открывались, девицы вылетали из машин и выстраивались в ломаную линию. Свет фар и внутренний рентген клиента помогали разглядеть товар и лицом и ж... Не выходя из авто, мужчины догова- ривались с сутенерами, расплачивались, сажали девиц на задние сиде- нья и разъезжались кто куда. Кому-то везло больше, кому-то меньше. Потом снизу еще какое- то время неслись смешки, вызванные поведением клиентов, и подиум ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 17

опять погружался в сумерки. Час пик сменялся штилем. Можно было пописать и перекусить. Отряжали официанта в ближайший ресторан за пиццей и горячим кофе. Мочились, как правило, в кустах сирени, отчего она цвела запоя- ми: то благоухала и ломилась от пятилистников, то чахла и болела, покрывалась струпьями и волдырями, становясь похожей на пациента кожно-венерологического диспансера. Сюда же прибегали погреться «поплавки» с Тверской, требуя подмены. Они тоже принимали горячую пищу, а потом опять выходи- ли на улицу, предлагая желающим посмотреть девочек. Сегодня внизу никого не было. Вероятней всего, этот санитарный день устроила милиция. Под давлением жильцов близлежащих домов, а иногда и начальства, делать ей это приходилось. На машинах вклю- чались мигалки. Улицу оглашали «гуделки», «шумелки», «ругалки». Словом, делалось все, чтобы никого не поймать, а если и удавалось поймать одну или двух проституток, то их использовали для мытья полов в отделении, а потом пускали «на хор». Ну что ж, значит, где-то сегодня будет чисто и уютно. Все мы люди. Все не без греха. Бед лег на пол и стал выкусывать блох. Тут я впервые увидел его остервенелый оскал. В сущности же, он оставался легкоранимым и добродушным псом. Я почему-то вспомнил одиннадцатый август своего детства. Лет- ний лагерь на берегу реки. Старинный Морозовский парк с еще доре- волюционными постройками вокруг фонтана. В одном из флигелей размещался наш отряд. Четыре великолепные залы олицетворяли времена года. Я спал в «Зимнем». С холодного потолка в доверчивые детские глаза смотрели люстры-сосульки. Снежинки кружились на обоях. Мы рассказывали друг другу «страшилки», прятались от испу- га под одеяла, хохотали... Я был отчаянно влюблен в сверстницу. Она спала в соседней «ре- зиденции». Конечно, а где же ей еще спать? Так рядом, и так далеко. Ее окружали эльфы и гномы, они готовили ей крепкий утренний нектар, гладили по шелковым волосам хрупкими прозрачными крыль- ями, крошили на глаза незабудки, которые во множестве росли вокруг пруда. Там, посреди воды, на островке, стояла легкая беседка с купо- лом, похожим на белый парус. Мне хотелось привести ее туда и встретить рассвет. Он бы запомнился ей на всю жизнь. Потом, когда морщинки не смогут разгладить даже волшебные полевые цветы с ла- дошками из крохотных лепестков, откуда с каплями росы начинается бег времени, она не смогла бы забыть меня, не смогла забыть той чи- стоты, что окружала нас. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 18

Мне хотелось признаться ей в любви, и пообещать, что, когда я стану большим, я обязательно нарисую ее с золотым нимбом над во- лосами среди деревьев и трав. А рамку украшу цветами, как делала бабушка в Пасху, прибирая уголок с иконами. Лампадку я наполню своей любовью и нежностью. Я зажгу ее. Пусть горит и отгоняет от всех страдания и злых духов, могущих обидеть или просто зачеркнуть святость и торжество... Чур меня! Чур! Я тогда и не знал, как тяжело избавление от страданий, как нелег- ко выстоять без паруса посреди пустыни, где ты никому не нужен, где ты вовсе и не родня этому раскаленному песку, в который превраща- ются и мечты, и все живое и неживое. Да святится имя твое! Милая, прости, я забыл, как тебя зовут... Только помню глаза голубые и волос золотой водопад... Но все равно ты рядом, ты там, в той зале, в том летнем саду, и прядь из света падает на мое плечо. Я так хочу коснуться ее губами. Я знаю, что по телу разольется робкая дрожь. Это рябь океана нежности. Мелкая рябь. И – ни капли воды, ее заменяет теплый ветер, приготов- ленный из долек апельсина и ягод рябины, охваченных пламенем пер- вых заморозков. Я хочу целовать твои пальцы. Я хочу смешать твое дыхание со своим, чтобы его хватило для восхождения на самую вы- сокую вершину любви. Я не хочу старости, тяжелых обхарканных подъездных ступеней, черных запаутиненных потолков. Я никого не хочу видеть кроме тебя. Я не хочу других женщин, которые будут в моей жизни. Я не хочу других деревьев. Я не хочу других трав. Я не хочу. Не заставляйте меня, пожалуйста… Пусть остается все, как есть… в оконной раме… Спи. Просыпаться не надо. Я возвращаюсь и из ада. С именем только твоим. Ты будешь счастлива. Ты выйдешь замуж за ловца жемчуга. Он найдет на дне ручейка самую большую жемчужину в мире и подарит ее тебе. Не верь, что не бывает больших речных жемчужин. Просто их еще никто не находил. Он будет первым. Но я был первым, кто тебя полюбил. А я? Ангел мой, ангел небесный, я же прикинул на глаз: даст бог, — я тоже воскресну в жизни хотя бы лишь раз. Не верь, что так не бывает. Не бывает так, что человек воскресает при жизни. Только так, любимая, и бывает, потому что после смерти человеку уже ничего не надо, а всего невозможного стоит добиваться при жизни. А я?.. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 19

Я еще почти ничего не успел. Хотя как на это посмотреть. Ничего не успел — значит, был очень занят. Вот и сейчас, вместо того, чтобы работать, я трачу время впу- стую. Кормлю чужую дурацкую лопоухую собаку, нянчусь здесь с ней, как с малым дитем, ублажаю какого-то Виктора, какую-то гряз- ную девку притащил с улицы, убираю за ними. Сам из себя дурака де- лаю. А с другой стороны — картинка из жизни. И что бы я сегодня нарисовал с таким настроением? Да ничего: тыкву на груше или виноград на лисе, а, скорее всего - голую бабу... а бабу можно и завтра нарисовать. Я удобней устроился в кресле. Включил магнитофон. И мгновен- но уснул под Скрябина. Обычно я под Скрябина никогда не засыпаю. И приснилось мне, — думал хоть сейчас отдохну, — нет же, то жизнь, то сон, — будто я сижу прибитый гвоздями к тротуару, а в руках у меня кепка. В эту кепку кто кисточки бросает, а кто плюется, а я ниче- го сделать не могу, потому, как прибит крепко, а во рту не клещи или кусачки, а еще один гвоздь, так, на всякий случай. Я сижу и жду, ко- гда же этот случай случится. И вот... и вот идет какой-то хрен в кепке, как у меня, только с надписью под козырьком «Уступи место инвали- ду». Узрел гвоздь у меня во рту — и фигак мне молотком по зубам. Сплю, а думаю, понимаю, что это сон, какой же тяжелый сон... Так и без зубов можно остаться. Сейчас каждая коронка по сто долларов, а у меня в кепке... ого, уже мольберт подкинули. Это хорошо. Мне такой давно хотелось купить, но денег, — это диктор на всю улицу объявил: «Денег в мире больше нет. Все деньги отданы олигархам...». Вот по- чему я не люблю политику, подумал я и проснулся. Открыл глаза. Они уже перебрались в мою комнату. Опять принялись за чай. — Хорошо, — сказал Виктор. — Такая знойная малышка. Но кто тебе на заднице сделал дурацкую наколку: «Посторонним вход за- прещен». Зачем ты дала себя изуродовать? — Отстань. — Тебе не понравилось? — Ой, как мне эти мужики надоели. Каждый обязательно должен быть лучше. От каждого я должна «улетать». — В ступе, — добавил я. — Хорош. Может, мне еще и ваши впе- чатления всю ночь выслушивать? В конце-то концов, кто кого затра- хал? А я скажу: вы меня! Такой сон не дали досмотреть про стомато- лога. — Ну что? Будем собираться? — спросила Зина. — Можешь хоть на всю ночь оставаться. Тебя никто не гонит. А мне пора. — Нет, я пойду, — сказала она. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 20

— Останься, — попросил Виктор. — Мне работать надо. — Не лень тебе? Неужели опять пойдешь? — И пойду. Бабий век недолог. — Сгоришь от ударного труда. Работай со мной, — Виктор полез в кошелек. — И не думай. Мне и так твои синяки всех клиентов распугают. — Значит, тебя отвезти на то же место? — Да. Пробежимся с Бедом до Курского. Перекусим. — Можете у меня поесть. — Это я ради Беда. А я сама мало ем. Надо форму поддерживать. Я же всем с проглотом делаю, а это сплошные белки и калории... Только кофе для согрева. И булочку, чтобы стенки желудка не разъ- едало. Зато геморроя не будет, правда? — Обосновала... Ну, поехали... Виктор остался в мастерской, а мы собрались и вышли из подъез- да. — Надо же, — сказала Зина, — я на этом уголке работала и не знала, что здесь художники живут. Глупая Зинина болтовня мне наскучила. Она была до того при- торной, что меня стало укачивать. Я включил музыку. — Это что, они на скрипке играют? Я выглянул в окно и чисто машинально стал искать ночных му- зыкантов, а чем черт не шутит: вдруг Москва превратилась в один большой симфонический оркестр? — Прощай, Зина, — сказал я, — Прощай, Бед. Никто вас с музы- кой не встречает. Мы приехали. Зина протянула мне руку: — Пока. Мне с тобой было хорошо. — Не со мной. Ты что-то путаешь. Я же путана, — пошутила она, но я заметил, что ей было чуточку грустно, профессионально грустно. Прощай. Господи, как я ненавижу это слово! Вот скажешь вслух «Про- щай…», а по телу мурашки бегут, будто по живому что-то отрезал. И невозможно уже никогда вернуть даже дух рассеченных невидимыми лезвиями встреч, мгновений, лет. Какие мы жалкие и беспомощные без наших «пока» и «прости». Поеживаясь, она пошла со своей соба- кой в сторону Курского, а я поехал домой. Хотелось поскорее за- браться в постель и уснуть. Как только можно переносить на ногах эту уличную холодрыгу, да не за какие деньги нормального человека не ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 21

заставишь, кажется, держать над головой красный фонарь или крас- ный флаг... Ночью мне приснился настоящий кошмар. Приснилось мне, что я до дома не доехал, а попал в пивной бар, где мне подали кувшин пива и большого рака без правой клешни. Я возмутился. Спросил официанта: — Почему у вас такой странный рак? — Он левша. — Это я и так понял. А почему без правой клешни? Вы ее съели? — Я рук не ем, — обиделся официант. Я перевел взгляд на блюдо, но вместо рака на нем лежала рука рыжеволосого верзилы, который успел сесть за мой столик. — Не надо шутить, — сказал он, — правую я потерял на десятой мировой войне. — Что, — спросил я, — уже десятая началась? Ладно. Тогда я пойду готовиться. Я вышел на улицу и поехал домой, чтобы успеть собрать поход- ные вещи, но и на этот раз я домой не попал. После пива меня потяну- ло на водку. Я подъехал к палатке и купил бутылку водки и правую клешню рака на закуску. Рядом с палаткой была автобусная остановка. При любом раскла- де в такое позднее время транспорт не работал, и, естественно, даже очередь на первый рейс было бы занимать глупо. Поэтому я и удивил- ся, заметив на скамеечке юную особу, которая, достав из сумки зер- кальце и помаду, занималась губной гимнастикой. Удивленный мужчина, замечу, легкая добыча для женщины. Я был нетрезв, а потому словоохотлив, а точнее словоболтлив. Сбылась мечта идиота. Нас только двое на планете Земля. И бутылка водки. Какие могут быть сомнения: женюсь. — Девушка, — обратился я к ней, — давайте я на вас женюсь! Вы будете моей музой на всю оставшуюся жизнь. Мы вместе посадим репку на самом краю земли. Вы будете поливать ее из лейки, а я напишу ваш портрет. Не верите? Я прекрасный художник, но это бу- дет известно не скоро. Представляете, что будет, если об этом узнают преждевременно? Нет, вы не представляете. Все автобусы, троллейбу- сы, телеги и яхты будут искать пристань у моего дома. И Яуза, моя Яуза, станет наконец-то судоходной. Я так жестикулировал, что чуть было не выронил бутылку. — Ладно, — засмеялась она, — женись, дурачок. — А как вас зовут? — Зиной. — Не может быть! — Воскликнул я. — Какое везение! Это ни о вас ли писал Северянин: «Зизи, Зизи! Тебя себе не жаль? Не жаль се- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 22

бя, бутончатой и кроткой? Иль, может быть, цела душа скрижаль, и лилия не может быть кокоткой?». Но я буду звать вас Катей. Можно? — Зови. Только деньги вперед. — Сколько? Она назвала цену. Она мне показалась такой мизерной, что я по- думал: «Идиоты, мы еще жалуемся на инфляцию. Нет, я верю, что страна выйдет из кризиса...» — Я люблю свою бедную родину, — сказал я и жестом пригласил ее в автомобиль, напрочь забыв, как он трогается с места. — Наверное, кончился бензин, — сказал я. — Пить надо меньше, — сказала Катя. — Пробовал меньше, пробовал больше, пробовал совсем не пить... Но от этого количество спиртного в мире не уменьшается. Фантастика! Хочется жить, как хочется жить... А ты, Зизи… — Тебе как делать? — спросила она, — минет или так? — А что дороже? — Дороже так. — Мне всего понемножку. Она привычно быстро разделась. Сняла кофточку... Трусы по- висли на левой ноге. «Всего и делов-то», — подумал я, представляя, как буду корячиться в такой тесноте: ведь обязательно раздавлю клешню в полиэтиленовом портмоне... « Какая красная рябина, какая глупая картина...» Мне ничего не хотелось, но не требовать же долива после отстоя, то есть не просить же перерасчета за неиспользованные презервативы. — Ладно, пусть будет минет. Через секунду мой член обжало резиновое кольцо. Я жутко боял- ся подцепить какую-нибудь болезнь, и был благодарен ей за предо- сторожность, хотя пыл мой угас. — Боюсь, что не получится, — сказал я, — он, видимо, страдает боязнью замкнутого пространства. Хочешь водки? — Мне некогда. Меня любимый мальчик дома ждет. —? — Его мать меня терпеть не может. Утром она уходит на работу, и мы можем до вечера побыть вдвоем. Чего тут непонятного? «Действительно, — подумал я, — вся страна работает. Один я с жиру бешусь...» Катя принялась колдовать. Я посмотрел вниз. Какая она худень- кая и верткая, как будто специально созданная для разврата в диском- фортных условиях. — Молодец, — хвалил я ее, — умница. Она действительно старалась, и у нее все получилось. Я был рад за нее. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 23

Я вообще рад за наших людей. Пусть не по призванию, а хотя бы за деньги каждый мужчина может стать настоящим Дон Жуаном. — Катя! — сказал я. — Какое прекрасное имя. Она открыла сумочку и достала помаду. — Извини, — сказала она, — надо губы подправить. — Разве они у тебя кривые? Тут — о ужас! — в отделении для косметики я увидел клешню рака, пересчитывающую мои деньги. Я проснулся. В далеком детстве мои одногодки мечтали стать летчиками, капи- танами, артистами и актрисами. Я же хотел стать гинекологом. Мне казалось, что эта профессия требует космических знаний, что она пре- стижна и солидна. Так как я был очень худым и чахлым, то мне хоте- лось в будущем иметь профессорскую талию, бутербродные щеки... и персональное кресло в отдельном кабинете, но когда я узнал, какого рода креслами комплектуются эти кабинеты и что нужно иметь, что- бы заслужить право восседать на троне, то, естественно, затушил меч- ту о книгу «Легенды и мифы древней Греции». Мне приходилось посещать две школы: общеобразовательную и музыкальную. Я полюбил скрипку. Я легко владел ею для своих лет, а начал я играть в четыре года. В семь — в симфоническом оркестре. Первый концерт — в девять. В «Лебедином озере» у меня была партия второй скрипки, но я играл первую, а потом и вовсе, забываясь, начинал на ходу солировать. Оркестр и дирижер безмолвствовали, потому что у Чайковского ничего из того, что я озвучивал, не было... А у меня было! Я мечтал, что когда вырасту, буду писать музыку сам. Она уже звучала в ушах. Она приходила оттуда... — Я поднимал глаза вверх, а потом опускал вниз. Она была вокруг меня... Значит, мое место там, среди звезд и трав, и людей, которые пе- реселились туда, — я трогал струны скрипки, потом — ветра, — и значит, есть другая жизнь, другие миры. Есть избранные. Сумасшед- шие. Разговаривающие на непонятных языках с помощью нот и кра- сок, клавиш и кнопок. Сами с собой. Это — иные. Инопланетные люди. От их пребывания на земле остались только нотные магазины, библиотеки и своды храмов... Я мечтал, чтобы меня похитили инопланетяне, как можно быст- рее, пока я еще искренне верю в друзей, в добро, в то, что без музыки земля станет пустыней, что мамонты вернутся, чтобы умереть по- настоящему, когда некому будет и удивиться: «Ах, какие были гиган- ты!..» «Гиганты никому не нужны, — так думают пигмеи...». ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 24

У меня в юности был друг. Он и сейчас также талантлив, как и тогда, когда мы были молоды и грешили гениальностью. Мы стара- лись никого не забывать из великих. Володя, помнится, знал наизусть биографии всех крупных деятелей культуры прошлого и настоящего. Он был эксцентричен, эмоционален, независтлив к чужой славе. Как-то я пришел к нему домой, чтобы просто пообщаться и почи- тать чего-нибудь из «самиздата». Он встретил меня абсолютно голым. Тело его было разукрашено чернильными квадратами. Похож он был на ходячую тетрадь в клеточку. Клетки были заполнены цифрами. Я спросил: «Вов, чего с тобой? У тебя что, бумага кончилась?». – «Ты ничего не понимаешь. В каждой клетке на моем теле живет гений». – «Это ужасно. Это хуже, чем «белая». – « Мне так легче запоминаются их биографии ». – « Например?» - « Вот в этой клетке, - он ткнул себя пальцем в грудь, - живет Сальери». – « Не показывай на себе…». – « Короче, повторяю, живет Сальери, злой, как говорится, гений, ка- пельмейстер венского двора. Великий маэстро, которого обосрал ве- ликий Пушкин». – «Так, а Пушкин где?». – « Нагнись пониже. Разгля- дел?». —«Странное место ты для классика отвел». – « А за что он ему посмертную славу обгадил?.. Завистник, вор, отравитель… Между прочим Сальери был первым, кто озвучил сороковую соль минорную симфонию. Это вам, батенька, известно? И Листа и Шуберта именно Сальери учил композиции…»… А здесь, в башке у каждого должен жить Паганини. Ему было девять, когда умер Моцарт… Я знал, что восхождение на другую планету будет обязательно неожиданным и торжественным. Я уже это видел, когда хоронили брата моей бабушки Августины. Помню, что о нем шепотом говорили, что он был самым бестол- ковым в семье. А он мне запомнился веселым и неунывающим, и тоже играющим на скрипке. Дядя Гриша был в юности анархистом, для родственников просто — антихристом. Вот что я о нем знал: Дружил с Лениным. Убил городового. Уехал в Аргентину. Потом в Америку. Разбогател. Разорился. Проиграл билет на «Титаник» (эпизод в фильме, это — о нем). Остался жив. Но все равно умер. Я видел его лежащим в деревянном «Титани- ке. У гроба стояло много женщин в черном. Многие в прошлом были ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 25

его женами. И еще несколько жен его переживших не смогли прие- хать из горячих и холодных стран, чтобы проводить его. Я поцеловал его в лоб и заплакал. Лоб был холодным. Странно, такая тихая болезнь — смерть, а не лечится. Человек не буянит, не ахает, не охает, а помочь ему уже нельзя. Дядя Гриша оставил необычное завещание. На листе бумаги — огромный скрипичный ключ, восклицательный знак, тире. А поперек - подпись: «С коммунистическим приветом!», — до последнего вздоха дядя Гриша хранил верность высоким партийным идеалам. Пусть хотя бы за это будет ему земля пухом. Аминь! На трюмо лежало кольцо с огромным бриллиантом в семь кара- тов. Оно перешло к бабушке. Разглядывая гигантскую каплю росы, бабушка рассказывала, что дядя Гриша в свободное от работы время работал над проектом поднятия «Титаника». У него была идея изгото- вить из корпуса корабля свадебные кольца для влюбленных, и он пла- нировал выгравировать на каждом призыв «Влюбленные всех стран — соединяйтесь!». Делайте вывод сами. А я для себя его сделал давно: мой дядя Гриша был самым лучшим инопланетянином. Мне было жалко, что смерть его сделала таким слабым, что он даже не мог согнать с холод- ного лба назойливую муху перед тем, как его поглотила бездна. После того, как над землей вырос свежий холм, для меня она пе- рестала быть единым целым. Дядина скрипка была родом из Кремона. Как знать, может быть, ее сделал сам великий Страдивари. На ее деках еще играло итальян- ское солнце. Она пахла виноградниками. Даже лежа в футляре, отзы- валась на легкое дуновение ветра и едва слышно стрекотала. Это был божественный инструмент. Он выдержал годы скитаний. Его бросало и в холод и в жар рево- люций. Он переходил из рук в руки, как уличная девка, но знавал лучшие времена, и, раскланиваясь перед публикой, украшенной ак- сельбантами и розовыми лентами в начале века... Дядя очень дорожил скрипкой. Я помню, как он пытался осилить «Пятый» скрипичный концерт Моцарта, который давался ему с трудом, «одним дыханием…». Не идет сегодня, зараза, говорил он. А ты попробуй «шестой» или «седьмой»… Их нет. Почему? Потому, что жизнь короткая такая… Как-то раз бабушка, назвав дядю орангутангом, — повздорили они из-за пустяка, — попыталась легонько отдубасить его скрипкой, ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 26

но он, поймав ее руку на замахе, очень строго сказал: «Никогда не де- лай этого. Это грех». — «Ты же безбожник». — «Пусть. Но это интер- национальный грех. Скрипка — это не булыжник. Когда все научатся играть на скрипках, наступит коммунизм... Лучше смирно сиди на кухне и жди своего счастья». — «Так говорит твой Ленин?» — «Так говорит твой старший брат». Теперь они лежали порознь. Дядя — на кладбище. Скрипка — на моем столе, и то не в деревянном футляре. Позже, когда я окончил музыкальную школу, сделал неудачную попытку стать архитектором и пошел на службу в армию, скрипка ис- чезла: бабушка подарила ее какому-то первоклашке. Откуда ей было знать, какую она ценность представляла. Когда скрипки не стало, я понял, как мне ее не хватает. Те же чувства испытывает человек, когда теряет близких. Навсегда в моей душе осталась тоска. Она проступила, как почерневшее дерево сквозь лаковые прорехи на деке, которой касаются руки, как алтаря... Утром я был уже в Вене. Поселился в «Плазе». «Поселился» — это, значит, быстро разбро- сал по номеру вещи, захлопнул за собой дверь и сунул карточку с электронным ключом в карман. Деловая часть поездки должна была начаться завтра, а день при- лета я планировал посвятить знакомству с городом. Ярко светило солнце. Мелкий гравий, рассыпанный по мостовым и тротуарам, перека- шивал каблуки, создавал неудобства при ходьбе, но зато — никакой слякоти и мазутных разводов. Можно было оставаться белым челове- ком и носить белую одежду, чего не следовало бы делать в Москве. Там городские службы занимаются не тем: ремонтируют неремонти- руемые дороги, тоннами изводят химикаты для таяния снега. Взять и запретить все светлое: светлое будущее, светлую одежду, обувь, глаза, волосы и т.д. Обычно, описывая какой-то новый город или страну, начинают со слов «меня поразило великолепие зданий, памятник Моцарту, цен- тральный собор...». Я начну тоже со слова «поразило». Поразило, что не разило, что цветы не пахли чесноком. Поразило, что я все это время мог жить вне цивилизации. Поразило, что я люблю свою родину. Что я русский. Что я идиот. Какая разница во времени! Ископаемые, взгляните на свои биоло- гические часы. В их механизме давно завелись могильные черви! Не ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 27

несите их в ремонт! Вы давно распяты на стрелках Кремлевских ку- рантов! С каким временем в ногу шагаем мы? Хватит шагать. Надо про- сто ходить. Мне очень хотелось увидеть Дунай. Меня успокаивал бег воды. Я сел на скамейку. Я невольно сравнил эту ухоженную, как будто вырезанную из сказочного атласа набережную, отделенную от городской суеты ши- роченным газоноландшафтом, где можно гулять, как по опушке леса. И что я мог еще сказать? Только то, что уже сказал. Я подкинул на ладони тяжелый старинный рубль из чистого се- ребра с изображением наковальни и купеческим броском отправил его на середину реки. Хоть что-то стоящее нашлось в кармане. Прочие русские деньги банки считали никчемными сувенирами. На курсовых таблицах валют против российского флага значилось «зеро». А ведь знали же наши предки, из чего надо делать деньги. Обидно за держа- ву. На соседней скамейке сидел человек, очень похожий на Карла Маркса. Он деловито копался в сумке с заплечным ремнем. Она была сильно раздута, как будто в ней лежало два тома «Капитала». Я продолжил наблюдение. Человек с бородой достал из сумки начатую бутылку вина, круг колбасы, хлеб и начал есть. Ел он, не спеша и аккуратно, стараясь не перепачкать ни одного из двух плащей, которые были надеты поверх белой сорочки. Я прошел мимо него, чтобы лучше разглядеть и понять, к какому сословию он принадлежит. Медленный шаг помог мне определить марку вина. Я такое пил в самолете — достаточно дорогое вино, что- бы его мог позволить себе бомж, да и притом сухое, то есть промежу- точное, не вызывающее в организме сильного остекленения глаз и прободения интеллекта. Он тоже с интересом разглядывал меня. Решив, наверное, что я голоден, достал из бездонного ридикюля свиную ногу. Я жестом поблагодарил и отказался, не произнеся ни слова, — и потому что не знал ни слова по-немецки, и потому что не хотел его смущать, хотя смущение — национальная черта русских. Пожилые женщины выгуливали собак. Красивые ошейники. По- водки-рулетки. В собачьих глазах — преданность за кусок погоды, а не за миску похлебки. Ни одной рычащей, кусачей, визгливой, пугли- вой и хромой. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 28

Велосипедисты. Ровная езда. Езда для удовольствия, оздорови- тельная езда. Крепкие бицепсы. Исправные и чистые, как будто со- шедшие с конвейера машины. Ни одного ребенка. Ни одной мамаши с коляской. Странно. Трое ловят рыбу. Один — на этом берегу, двое на другом. По- плавки чопорно кивают волне. У того, который был в полуметре от меня, мощная поклевка. Поймана большая рыбина. Рыбак подвел под ее зеленоватую морду сачок, погладил по спине, освободил от крючка и — о боже! — отпустил. «Как это? — подумал я. — Что это за спортивный гуманизм? Как он покажется до- ма с пустыми руками? Как он будет объяснять на пальцах, какая ему привалила удача? Да наш бы рыбак с переплюйки дал ей, не задумы- ваясь, между глаз обухом, а дома изготовил сушеную мумию и опу- стил под пиво в пирамиду желудка вслед за огурцом и луком...» Дунай, я поражен, да и только!.. Воздух прогревался все сильнее. Я расстегнул пальто. Опустил воротник. По асфальтированной дороге взбежал на мост и без всякой цели отправился бродить по кварталам на той стороне реки. Ветер был мягким и бесприютным. Как маленький пушистый зверек он тыкался мордочкой в мою теплую одежду, ища укрытия. Он щекотал ноздри и лицо. Невидимые ворсинки шевелились и образо- вывали некую рябь от соприкосновения более теплого с холодным. Береговая акварельная зелень растекалась как по листу мокрой бума- ги. Серые и немного угрюмые здания по эту сторону покрывались су- сальными лучами солнца. Я заглянул в китайский магазинчик. Его прилавки пестрили неле- пым содержанием: пошлые и дешевые галстуки соседствовали со спе- циями. Все товары лежали кучками. Если бы их удалось перемешать еще с большим пренебрежением, получился готовый мусор. Сразу же захотелось чего-нибудь съедобного. Я вообще-то не большой кушальщик. Не люблю ходить по ресторанам и кафе, где обычно оставляю больше половины заказанного. Поэтому меня вполне устроили бутерброды с креветками и бу- тылка пива, которые я купил в угловом магазине полуфабрикатов. Со своим запасом я вернулся на полюбившуюся и уже ставшую родной задунайскую скамеечку. Свой завтрак я сопровождал поисками масляных разводов на во- де. «Не бывает такой чистой воды! — думал я. — Обычно с опаской пьешь любую жидкость московского послеперестроечного разлива, боясь наряду с полезными элементами таблицы Менделеева припить гаечный ключ, пусть хоть и освященный, но ржавый и тяжелый...» ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 29

До центра доехали довольно быстро. Повезло: не было пробок. Банки. Витрины престижных магазинов. Туристы. Зазывалы в ли- вреях: «Не хотите ли посетить Венскую оперу?» Кукловоды. Суве- нирные лавки. Мужчина с усами «а ля Сальвадор Дали». За ним по пятам следу- ет парочка туристов. Русские. Хотят сфотографироваться на память. Он шарахается от объектива, как от межконтинентальной ракеты с ядерной боеголовкой. Он не хочет, чтобы его замечали, и не считает, что чем-то выделяется из толпы. Эка невидаль: человек с длинными, загнутыми к ушам усами! Трогайте себе на здоровье памятники, гла- зейте на лошадей, которые, пофыркивая, дожидаются отправления по кругу. Здесь у них конечная стоянка. Они ухожены. Катать в фиакрах туристов им в радость. Они с не- терпением ждут команды к отправлению, переминаются с ноги на но- гу. Глаза их защищены от вспышек фар специальной маской. Они во- все не устали. Они горды своим служением городу. Переговариваются кучера. Курят. Охотно фотографируются на память с туристами, охотно берут чаевые. В длинных плащах и шля- пах они выглядят торжественно, как будто им скоро не на прогулку, а на парад. Они похлопывают по мощным крупам своих кормильцев. Те кивают головами и одновременно высматривают в толпе своих седо- ков. Кажется, что они делают это безошибочно благодаря своему ло- шадиному чутью. Специальная уборочная машина сопровождает кон- ские зады. Наша, российская грязь, летящая из-под колес автомоби- лей, не так рассыпчата. Забрызганные ею женщины выглядят зага- дочнее. Штефондом. Камни дышат веками. От них веет крестовым сред- невековьем, прощальным холодом. Собор — сама молчаливая мудрость. Годы промчались мимо с непокрытой головой. Боль и нежность, страх и коварство вымаливали себе здесь про- щенье. Они перемалывались в пыль и прах, впивались в стены храма, закупоривая своей жалкостью каменные поры. Они рассыпались ни во что у этих холодных ступеней, боясь переступить за черту бытия. Под сводами звучала вечная музыка. Какой я музыкой разбужен! Звучит собор. Плывет луна. Она в сетях брабандских кружев, что утром подняты со дна… Я целовал гу- бами крестик. Вступали скрипки и гобой… О боже, мы в одном ор- кестре. Ты молча говорил со мной. «Вот здесь, совсем рядом, — думал я, — стоял маленький Мо- царт, приехав с отцом из Зальцбурга. Как и меня, его сковывала боже- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 30

ственная немота храма. Бог молчал. И Моцарт молчал. Два божества. Два творца...»… Потом один из них спился. И, может быть, возле этого храма стоял семидесятитрехлетний Антонио Сальери перед тем, как вскрыть себе вены и попасть в «пси- хушку». Я не знаю, какие чувства двигали им в тот момент. Я не знаю, навещали его там все семь дочерей или забыли, и помнил ли он Мо- царта, который умер за 32 года до его помешательства… Этого не бы- ло в чернильных клеточках Бата. Володька не мог этого знать, хотя и слыл ходячей энциклопедией. Но я слышу шаги за спиной. Я слышу шаги оркестра… Звуки му- зыки не могут исчезнуть. Они вознесены к небу, и когда-нибудь, от- раженные светом звезд, вернутся на землю. Вернется музыка, слова и краски… и женщины любимые, их ласки… и шелк волос, и щебетанья лент, и банты белые, и губ прощальный плен… Здесь люди учатся понимать друг друга. Одни приходят сюда за утешением с молитвой в сердце. Губы немеют... Все давно сказано, мой друг. Священнослужитель в белых одеждах почему-то первым выбрал меня из толпы. Ладони сами сложились у груди. Сами собой закрылись глаза. Я почувствовал на губах его поцелуй. Боже, за что?! А услышал я голос Бата, оттуда, из далекой юности: Пиши. Пишу. Стихом пишу и прозой. Пиши. Пишу. И кистью и резцом. Пиши. Пишу. Единственную просьбу навеки исполнять я обречен. Мне стало трудно дышать. Мне было больно и одиноко. Душа, как будто повинуясь дирижерской палочке, улетала под своды храма, пытаясь сбросить вниз бренное, изуродованное земными страстями и желаниями тело. Я знал, что счастливые минуты можно пересчитать по пальцам, а для райских дней рассыпан песок на берегу, но я не остаться счастливым счетоводом навеки. Мне жаль своих слез, своих воспоминаний, чувств. Господи, прости, но я не хочу превратиться в плюшевую игрушку, набитую золотым песком, оставь мне чуточку моих опилок… Навеки, навеки… Кто, вообще-то, сложил эту навоз- ную кучу… Кто взял Время, поделив его между смертными и богами? Откуда взял? Куда собирается нести?.. Я не первый, кто задается эти- ми вопросами… Мне не обязательно знать… хочу почувствовать… Я ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 31

имею право, если ты дал мне сердце, научил думать и поступать во- преки разуму… Почему ты так далеко друг от друга расставил эти звезды, эти души, эти весны, эти белые, белые облака?.. Я почувствовал, как меня пронизывает музыка. Бешеные аккорды разрывают ушные перепонки. Виски стучат. Вот-вот вскроются вены, и хлынет кровь, а из небесной воронки в них перельется тихая и нежная музыка вселенной, и я снова стану маленьким-маленьким, ка- ким и положено быть человеку, свернусь калачиком в утробе мира... Как человек ничтожно велик для него: песчинка с гордыней гороши- ны… Постой, господи, еще рано!.. Я дал подписку жить. Уже ль все в жизни было зря: крещенье, первое причастье, коле- сованье в одночасье и прочий бред календаря?!. Я вышел из собора. В руках у меня был кипарисовый крестик с чередой бусинок, а в сетях ушных раковин застряли слова: «Отпускаю тебя голодать… или – глодать кость - сахарную – как облака – все-таки – гость…». И снова мир наполнился обыденными красками. И снова нужно было куда-то идти, что-то делать, о чем-то думать. Люди, замрите! Остановитесь, часы! Зажгитесь, фонари и свечи. Пусть капает воск на снег, на ваши плечи. Так мягко и тепло нас об- волакивает вечность, как нечисть, что мы не успеваем дышать, лю- бить, просто быть чуточку счастливей, беспечней. Люди, остановитесь. Люди, вслушайтесь в волшебную музыку, ведь если она есть, это зачем-нибудь нужно. Значит, без нее нельзя жить. Без нее не живут ни трава, ни листья на деревьях. Несите ее домой на руках, взлетайте с ней по тяжелым ступеням. Моцарт, послушайте, Моцарт, дайте мне вашу руку. Я знаю, как тяжело остаться с богом наедине!.. Повторяйте за мной: «На состра- данье век мой скуп. Я остужу свои ладони в огне гармоний и агоний … Я оторву тебя от губ…». Я зачем-то полез в боковой карман и вытащил блокнот. У меня его раньше не было. Каждый лист был снабжен типографской шапкой «Слушайте музыку будущего!..». Странно. Очень странно. Сзади меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся. Это был человек с усами. Он улыбнулся. Что-то сказал по-немецки и попросил кого-то из прохожих сфотографировать нас вместе на память: наверное, я пока- зался ему очень необычным. Приятная усталость вернула меня в номер. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 32

Я с удовольствием облачился в белый махровый халат. Ванная комната была похожа на египетскую усыпальницу времен Рамзеса II. Она благоухала и играла золотом. Я взбил пену дол самого потолка, провалился в белое радужное облако и уснул под звуки камерного прилива. Мне снился сон, будто я вляпался в конский навоз. Навоз дымил- ся. Я отломил щепотку и упаковал ее в целлофановый пакетик. Потом — трап самолета, таможенный досмотр. — Что-нибудь запрещенное везете? — спросил голос в погонах. — Нет. — Посмотрим. А это что? — голос просунул нос в пакетик. — Это в память о прекрасном. Сувенир. — Это сильнейший наркотик, — у голоса закружилась голова. — Свобода — всегда наркотик. — Мы сделаем экспресс-анализ. Пришли трое в штатских костюмах. Стали бить меня по носу. Защелкнули наручники на ноздрях. Я терял сознание, я переставал чувствовать, как пахнут цветы в моей руке. Я спешил с ними к тебе. На пол падали лепестки. Эти люди никуда не спешили. Они давили, топтали, отнимали, хватали, держали, не пускали. Они были властью. Они стелили под ноги зеленые ковры и минировали переходы к ним. — Мины запрещены конвенцией... — Стукни ему по конвенции, — сказал старший. — Двинь ему, — сказал пожилой. — Врежь, как следует, чтобы он захлебнулся этим говном, — ска- зал самый старший. Я действительно чуть не захлебнулся. Закрыл краны с холодной и горячей водой. Белые простыни шуршали, как морская галька на весеннем ял- тинском берегу. Мне вспомнился Крым. Набережная. Платаны. Полу- пустынные пляжи. Загадочная линия горизонта. «Так вот и жизнь, — подумал я, закрывая глаза, — только наоборот: черта без океана, тон- кая линия на ладони вселенной, а над нею склонился ангел в белом. Он гадает по моей руке. Спи, — играет музыка, — спи. На пюпитре - вселенной огни. Светом парус окрасится алым. Ветры — настежь И настежь — душа. Я хочу, чтобы юность настала, чтоб шептала ты мне, чуть дыша: ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 33

«Как отпущено времени мало, даже стрелки закатов спешат...» Я впервые попал в Ялту, когда мне было шестнадцать. Мы с при- ятелем вообще-то собирались на Кубу. Он — чтобы помочь Че Гева- ре, а я — чтобы увидеть пальму. А так как в Ялте было полно пальм и совсем не было пароходов до острова Свободы, то решено было рево- люционный пыл приберечь на «потом», а пока отдохнуть и покупать- ся. Я благодарил Хемингуэя и Куприна за то, что они дали мне такую возможность, ведь именно выручка от их книг, украденных из дома и проданных в букинистический магазин, помогла купить билеты на по- езд. Холодный московский февраль сменился вечным летом. Почему я раньше не знал, что на земле есть такое место. Я ждал приключений и похождений. Они начались сразу же. Утром я болтался под лучами солнца на набережной напротив здания почты, а приятель отправился покупать пирожки с мясом. Волны били о парапет. Шуршала галька, как накрахмаленное постельное белье. Хотелось писать стихи и любить женщин. Помнится, к этому призывал Достоевский. И еще он говорил, что надо пить вино и не бросать в каждую лающую на вас собаку камнем, ибо так никогда не добьешься цели. Вина я уже попробовал. Совсем немного, только чтобы утолить жажду. Мне не хотелось напиваться, да я и не умел. А вот встретить самую красивую и жгучую девушку мне очень хотелось. Я мечтал с ней взобраться на Ай Петри, чтобы она крикнула с той горной, обвитой лианами высоты: «Ай, Саша!» И она крикнула... Она появилась внезапно. Черноволосая. С заплаканными карими глазами. Худенькая. С тонкой талией. Расстегнутый серый плащ, полами которого играл ветер, не скры- вал, а только подчеркивал красивую фигуру. Ей было лет двадцать. Она бежала к морю. Слезы и переживания мешали ступать ей твердо. Спотыкаясь и размахивая руками, она почти не продвигалась вперед, излишняя стремительность только мешала, казалось, что де- вушка слегка пьяна. Ее догоняла стайка юных девиц. Младшей на вид было всего лет тринадцать. Они кричали на бегу: «Не смей! Остановись! Не делай этого!» ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 34

Тут я догадался: с ней случилась какая-то беда. Человек не в себе. Вдруг она задумала что-то страшное!? Я был рядом, и первым пришел на помощь. Я схватил ее за хлястик плаща, и она упала, сразу обмякнув, как плюшевая игрушка, из которой убрали начинку. Я взял ее за руку, пытаясь поднять. Рука безвольно повисла в мо- ей. В другой она держала скомканные белые трусики. Сначала я по- думал, что это был платок со следами крови. Подоспели подруги. Они набросились на меня и оттолкнули. Самая маленькая, оценив мои намерения, снизошла до короткого откровения: — Ее изнасиловали. Только ты никому не говори. Она хотела утопиться. Ее зовут Галифат. Ты завтра приходи. Мы всегда тут тусу- емся. — Как это? — Греков дурим. Они нам тряпье, а мы им... Нет, ты не думай... у нас этим только Верка занимается. Вон та, что в белых колготках... — Чего ты там несешь? — отчитал ее кто-то из девичьей толпы. — Иди домой делать уроки. Кому говорят! — Кто это, сестра? — Зачем мне такая сестра. Она родной матери надела на голову алюминиевую кастрюлю. Представляешь?! Не могли снять. Увезли в больницу. Распиливать будут. — Да, бедовая. — Ладно, ты иди, а то мне достанется. С собой у нас было килограммов пять сала. Хранили мы его под кроватью в квартире, которую снимали недорого. Ели мы его за зав- трак и за ужином. Слава богу, что Галифат удавалось принести из до- ма на обед пару домашних котлет. Желудки наши при слове «сало» готовы были провалиться сквозь землю. При виде чебуреков, которы- ми торговали на набережной, у нас текли слюни, но денег оставалось мало. Приходилось экономить каждую копейку. Как-то раз, одурев от такого рациона, я решил попробовать со- вершить первый советский бартер и предложил продавщице сало в обмен на чебуреки. Радости нашей не было предела, когда она с восторгом согласи- лась. — Бедненькие вы мои, где же вы так изголодались? — интересо- валась она, подкладывая на тарелки еще одну порцию. Говорить не хотелось. Хотелось просто жевать. Только насытившись, что называется под завязку, мы рассказали, какие благородные порывы заставили приехать нас в Ялту. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 35

Она нам посочувствовала. Покачала головой, и ее можно было понять: она годилась нам в матери. — Дома-то, поди, волнуются. Надо бы вам, ребятки, домой по- звонить. Может, утрясется все с революцией и без вас... А пока что приходите еще за чебуреками. Понравились? — Чебуреки отличные. — А сало с собой возьмите. Самим пригодится. — Нет, я его на всю жизнь наелся, — сказал я. Серега просто сморщился. Это стало подтверждением моих слов. Мы поблагодарили нашу новую знакомую, и разбежались. Серега рыскал по причалу в поисках матроса, который согласился бы отвезти его на Кубу, а я спешил на свидание с Галей — русское производное сокращение ее имени мне нравилось больше. Мы допоздна гуляли по городу. Целовались. Я читал ей стихи. В то время все россияне писали стихи. Каждый кинотеатр, ЖЭК, клуб считали своим долгом иметь литературный кружок. Профессия писателя была самой престижной и авторитетной. Они получали за свой труд большие деньги и при этом сидели дома, ездили на такси, хорошо питались, имели прислугу. Каждому хотелось примкнуть к избранному кругу. В домах в это время выходили из строя отопительные системы, проваливался под ногами асфальт, исчезала с прилавков колбаса. Это было началом краха великой империи. Слесарь, бетономешальщик, космонавт, руководитель большого ранга — все как один хотели оставить после себя след в литературе, и многим таки удалось наследить... К чему это теперь привело, мы зна- ем: почти никто не пишет стихов, у поэтов денег нет на платные туа- леты, и они бессовестно мочатся у себя в подъездах и ругают это бес- шабашное время, чей механизм раскидывает стрелки веером. Тогда и я мечтал стать поэтом. Но не для того чтобы войти в эли- ту. Я искал свою Лауру, свою Беатрису... Я хотел, чтобы их имена остались в истории благодаря моему таланту. Откуда мне было знать, что эпоха инфантильного беспомощного романтизма кончалась... Гале мои стихи нравились, но она была не словоохотлива. Она просто хотела уехать из этого города, где над ней надругались. Мать и отчима она ненавидела, а море и горы она, не задумываясь, променяла бы на коммуналку, в которой и провела свою жизнь, стряпая и воспи- тывая детей. Она была домашней женщиной. Ей впервые встретился парень, который не ругается и не пьет, воли не дает рукам, да и дев- чонкам нравится, - того и гляди, отобьют, - а он и в впрямь не такой, как все — преданный и возвышенный. Дарит цветы. При встрече це- ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 36

лует руку. Не дергает в нежном порыве за нос, не лезет на людях под юбку, прочитал кучу книг, из хорошей интеллигентной семьи, и, что удивительней всего, — благороден и нежен: сразу же, дурачок, пред- ложил руку и сердце, даже ни разу не переспав... Прижмется щекой к щеке и мурлычет... Просто славный мальчишка, совсем еще ребенок. — А как же твоя мечта попасть на Кубу? — спросила Галя. — У человека должна быть мечта? — Должна. — Вот она у меня и останется... Может быть, когда-нибудь потом мы всей семьей отправимся на Кубу... Так? — Мне и самой в Москву как-то больше хочется, — сказала она. Сергей третьи сутки не ночевал дома. Я не волновался. В городе мы за день встречались по несколько раз. У него появились два новых приятеля. Он мне их представил. Юра был нашим ровесником... А Ва- лере было за тридцать. Он работал в каком-то НИИ старшим научным сотрудником. В Ялте — по служебным делам. Остановился в гости- нице «Южная». Серега ночевал у Юры. Отец его сидел в тюрьме, а запойная мать не появлялась уже с месяц. Юрка голодал. Вместе с Серегой они гото- вили себе супы из капусты, моркови и лука. Эти дары природы пере- падали им от кавказцев, торговавших на рынке. Но вот с появлением Валеры их жизнь наладилась. Тот водил их несколько раз в кафе. Ко мне Валера сразу же проявил интерес. Он не писал стихов, но рисовал, — это он так говорил, никто его рисунков не видел. Мы расселись по лавочкам. Валера сел напротив. Он смотрел на меня, прищуривая правый глаз, и рисовал каран- дашом на листе блокнота. Просил меня не крутить головой, задавал вопросы: — Так значит, ты пишешь стихи? — Пишу. — У меня много знакомых в журналах. Мы их обязательно опуб- ликуем. Я публикую свои рисунки в «Юности». — Ого! — сказал я. — Это интересно. — А ты, значит, встречаешься тут со своими друзьями? — Мы случайно встретились. Я жду свою девушку. — А мы собрались на Ай Петри. Пойдешь с нами? — Нет, я буду ее ждать. — В котором часу вы встречаетесь? — В десять. — А сейчас уже одиннадцать. Она не придет. Верь мне, я знаю женщин. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 37

Его самоуверенность меня раздражала. Он сразу мне чем-то не понравился, а этот допрос и высокомерный тон усилили неприязнь. — Я никуда с вами не пойду, — сказал я и решительно встал со скамейки. — Постой. Ты хотя бы посмотри, что получилось. Он протянул мне листок со своим творчеством. Хорошо получилась только скамейка. Юрка заглянул через плечо: — Никакого сходства. — Это авторская задумка. Я его так представляю. — И рядом какая-то чувиха, — сказал Серега. — Сережа, как ты грубо... Не чувиха, а девушка. Рядом с Сашей должна быть такая красивая девушка. — Моя девушка красивее, — сказал я. — Ну, это не важно. — Я тоже немного рисую. — Да? — Какой-то у вас странный карандаш... и линии... — Техника, брат, техника... Будем рисовать вместе. Я тебя мно- гому научу. — Но не сейчас. Он попросил ребят его подождать, отправившись делать покупки в дорогу. Мы остались втроем. Не знаю, что меня подтолкнуло купить свежий номер «Юности» в газетном киоске, однако, пролистав его, я наткнулся на точную копию рисунка, сделанного при нас Валерой. Как это можно было объяснить? — Да очень просто, — сказал я. — Он перевел его со страницы заранее монеткой. Я тоже так могу... А потом просто сидел и делал вид, что рисует. — Что-то ему от нас нужно, — сказал Юра. — А, может, он шпион? — сказал самый бдительный из нас. Юрка почему-то покраснел. — Юрка, — сказал я, — ты, кажется, о нем больше нас знаешь. Говори, что это за человек. — Ребят, он ночевал у меня. Выпить предлагал. — Выпили? — Да. — И жив остался? — Как видите. — Ладно, вы там аккуратней с ним, а вечером разберемся. — Он богатый. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 38

— То-то и странно, — сказал Сергей, — у нас в стране богатых нет. Он шпион. Нет, точно: недаром он в порту расспрашивает про иностранные пароходы. Он ждет связника. — Ты что, до хрена секретов знаешь? — сказал я. — Нет, но, может, он нас завербовать хочет. — А я думаю, что он обыкновенный фарцовщик. Скупает у ино- странцев шмотки, а потом перепродает. Мне лично все равно! — Ребят, да чего вы к нему придираетесь? — говорил Юрка. — Да нормальный парень. Не жадный. Мороженое нам покупал в ва- фельных стаканчиках. Дети. Какие же мы все-таки дети. Дело обстояло гораздо проще. Серега сдал-таки его в милицию. Валеру арестовали на наших глазах. Его задержали с чемоданами при выходе из гостиницы. Всю нашу команду доставил в отделение человек в телогрейке. Мы видели у него в руках пистолет, когда он обыскивал карманы по- дозреваемого. Валера шел по всему городу с поднятыми над головой руками. Серега тащил чемоданы, гордясь своим участием в задержании преступника, и я подозревал, что нас самих вскоре выпроводят из Ял- ты как беспризорников. В отделении нас попросили письменно изложить все то, что мы знали об этом человеке. Мне особенно писать было нечего, но прото- кол есть протокол. Я написал, что приехал в Ялту, чтобы ознакомить- ся с ее достопримечательностями, а о задержанном знаю только, что зовут его Валерий и что он отвратный тип, но конкретным компрома- том не располагаю. Серега пыхтел часа два. У него всегда были способности к доно- сительству, — так уж его воспитал комсомол. Начальник похвалил Сергея за бдительность. Пожал нам руки и отпустил. Серега, когда мы вышли на улицу, расплакался. — К черту эту Ялту. Я хочу к мамке. Мамка там извелась... Как хочешь, а я завтра уезжаю. У меня дома мать больная, а я тут в море купаюсь. Это нечестно, не по-комсомольски. Из техникума теперь вы- гонят. — А как же Че? — Мы еще маленькие. Надо сначала выучиться, а потом браться за революцию и мочить бандитов в сортире. Завтра же еду в Москву! — Я не могу. Передашь моим, что я с женой приеду позже. — С какой женой? Санёк, ты что? Она взрослая баба. Дуреха. — Я слово дал. Не могу ее бросить. — Е... твою мать, что ты с ней делать будешь? ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 39

— Найдем что делать. Я работать пойду. — Чем?! Женилкой? Идиот, пойдем за билетами. — На что мы их купим? У меня копейка осталась. — Фотоаппарат продадим твой. — Я его уже продал. — Вот и деньги. — Я Гале белье купил. — Трусы, что ли? — Не хочу говорить об интимном. Ты, Серега, циник. — Нет, ты смотри, что делает... Деньги — на трусы! Она что, без трусов походить не может? Да она над тобой, дураком, смеется те- перь. Ведь ты с ней даже не переспал. — Какое твое дело. Это не главное. — Это не главное?! Ты чего, совсем мозги просолил? — Лучше прекрати, а то поругаемся. — А пошел ты! — сцедил он, разозленный по-настоящему. — Сам пошел! Юрка был полностью под его влиянием и поэтому они пошли в одну сторону, а я — в другую. Та ялтинская ночь была черной и грязной. Я никогда больше не видел таких ночей, хотя в более зрелые годы приезжал сюда часто. Казалось, в тазике с мыльной пеной замочили для стирки зано- шенное белье. Только в районе рынка было светло. Городские троллейбусы заканчивали свою работу. Они были по- хожи на майских жуков с засушенным жужжанием. На улице было находиться небезопасно: я мог привлечь внимание милиционеров в столь позднее время, когда большинство взрослого населения сидело по домам, а я не имел права рисковать — меня мог- ли задержать для объяснений, — ведь в моем кармане лежало два би- лета на поезд до Москвы. В назначенное время Галифат должна была ко мне присоединить- ся. От холода спасало зимнее пальто с меховым воротником и шапка пирожком. Издалека я был похож на мужичка, которого выгнала из дома жена. Я думал о нашем обустройстве в поезде. Денег на постельное бе- лье и горячий чай должно было хватить. Я вспомнил тот день, когда мне удалось заработать на билеты. А было это так: встретился мне возле здания почты — Серега к тому времени уже уехал — Валера. — Ба, — сказал он, — какая встреча. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 40

— Тебя разве не посадили? — За что? Какой я шпион? Что вы там придумали? — Помолчал и добавил: — А тебе спасибо. — За что это? — Ну, что ничего плохого обо мне не писал. Ты настоящий друг. — Нет, я никакой тебе не друг. — Не спорь. Ты остался один и тебе некому помочь, кроме меня. Держи рубль. Он достал деньги ловко, как карточный шулер, из потайного кар- машка на двойном манжете свитера... — Все отобрали. Но ничего, я научу тебя зарабатывать деньги. Легче легкого. Вот смотри, как я сейчас заработаю нам с тобой на обед. Повинуясь его воле, я последовал за ним. — Стой и молчи, что бы я ни делал. — И добавил, видя в моих глазах протестное замешательство: — Никого грабить мы не будем. Я даже не успел отреагировать на его действия. Валерий, ни секунды не раздумывая, безошибочно выбрал среди девушек-кассиров жертву своей аферы, примитивной, но, как оказа- лось, действенной. Тут надо заметить, что Валера был неплохим психологом. В этой серенькой работнице почты, явно засидевшейся в девственницах, он паучьим чутьем определил исполнительницу опасного танца... Оста- валось только дернуть за канатики, чтобы она затрепетала в его объя- тиях, загипнотизированная вкрадчивым голосом и красивой наружно- стью. Валера действительно был похож на Ален Делона. На нем был дорожный костюм. Модное черное стеганое пальто. Плюс — велико- лепные актерские данные. Ему не нужны были дубли. Он делал свой номер сходу. Бедная девушка только успела залиться краской. Валера протянул ей свой паспорт, раскрытый на какой-то страни- це, переложенной запиской неизвестного мне содержания. Пока она вчитывалась в текст, Валера с наигранной досадой и снисходительно- стью в голосе, как будто делая одолжение, пояснял на словах. — Это расписка. Я хочу занять у вас денег. Понимаете, отстал от теплохода, а надо платить за гостиничный номер... и все такое. Я крайне, крайне смущен. Наверное, вы видели меня в кино? Довольно- таки известная фамилия — Дворников. Конечно, я так и думал, что у меня должны быть поклонницы в этом городе. Вы так очаровательны, что я хотел бы пригласить вас на ужин... В расписке вы можете про- ставить любую сумму. Не деньги приносят счастье, а люди, которые вам их одалживают. Паспорт я оставляю вам... В этот момент он был похож на павлина, распускающего перья. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 41

Говорил он таким тоном, будто дело было уже решено. Я не знал, куда деться от стыда. — Этот мальчик со мной. Я сбросил с плеча его руку. — Он стесняется. Вы ему тоже очень нравитесь. Он у меня серд- цеед. Остерегайтесь. Девушка выгребла все деньги из своей сумки, заняла двадцать рублей у своей коллеги, разгладила купюры и отодвинула в сторону мелочь. — Нам все пригодится, — говорил Валерий, сгребая деньги в ку- чу. — Сколько здесь? Будьте добры, впишите прописью двойную сумму. Дня через два я верну с букетом цветов. Вы любите белые ро- зы? Хотя, нет, я подарю вам желтые. Это цвет любви. Она вернула ему паспорт. Я стремительно выбежал на улицу. Валерий догнал меня на набережной. — Это тебе. Здесь тридцать пять рублей. Я разделил поровну. Лихо? Ну, и где ты такие деньги заработаешь, Рокфеллер? Не надо де- лать кислую мину. Люди должны расставаться с деньгами легко: их печатают на ядовитой бумаге. Ты про Остапа Бендера читал? Ну, и чего тут непонятного: я его внебрачный сын! — Ты, Валера, жулик. — Какой же я жулик? Я просто чуточку умнее остальных. Обыч- ное альпийское нищенство, как говорил Остап Бендер. Если хочешь знать, мошенничество есть честность, возведенная в отрицательную степень. — Не понимаю. А если бы она не вернула тебе паспорт? Ты бы был на крючке, если, конечно, у тебя документы не фальшивые. — Обижаешь, начальник: документы в полном порядке. А если бы сорвалось, я перезанял деньги в другом месте. Кто-нибудь да вер- нул бы мне паспорт. Человек человеку должен доверять, и это глав- ное, что отличает нас от животных. Понятно тебе? — Тебя поймают по расписке. — Расписка написана рукой твоего друга. У меня их с десяток. Дальше объяснять надо? Пойми, вот ты собираешься стать писателем, так? Не скромничай, так? — Предположим. Не вижу связи. — А связь и не нужна. Связь только связывает. Писатель в первую очередь – психолог и фантазер, талантливый фантазер. Это, Саша, божий дар. Я тоже мечтал стать сказочником. — Кем ты только не мечтал стать?! Твои криминальные наклон- ности приведут тебя за решетку. Ты только мошенничеством и про- мышляешь, так? Скажи честно. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 42

— Я, действительно, старший научный сотрудник. Я действи- тельно талантливый человек. Но я никому не нужен в этой честной стране… с множественными нулями. Присмотрись, сколько нулей хо- дит по улицам в шляпах и панамах – великое множество. И каждый, заметь, каждый, старается пристроиться к какой-нибудь единице, что- бы придать себе значимости. Они готовы унижаться за должности и чины, корпеть по восемь часов в конторках за жалкие гроши. Это ни- щие с портфелями. А еще говорят, что в нашей стране запрещено по- прошайничество. Миллионы бездельников и попрошаек протирают портки в своих кабинетах, а, выйдя на пенсию, спиваются, к старости начиная сознавать, что смотрели-то они на мир сквозь дыры в своих носках. И мир этот – вонючий и прогнивший! Знаешь, за что меня вы- гнали с работы? — Соври. — Я не умею врать. Папа с мамой меня этому не учили. Они учи- ли меня быть бдительным и любить людей. А работы я лишился за то, что попытался опровергнуть теорию Эйнштейна. Вернее, я ее уже опроверг. Своим, заметь, умом, утомленным окружающей меня ло- жью. А невежество?! А ханжество?! Проще ничего этого не замечать, натянуть на жопу очки – и не замечать. А твои пионерские костры?! Тебя сжигали на кострах? Нет? Тогда ты много потерял. Я же горел множество раз, не знаю и сам, как невредим остался. Мы остались в средневековье, только идя на костер, не истины выкрикиваем, а орем идиотские песни о том, что «едим мы, друзья, в дальние края!» От хо- рошей жизни, зачем далеко ехать? Эйнштейна я опроверг без сожале- ния — Ни много, ни мало. — Да. Я выстроил свою теорию, основываясь на Ломоносовской теории эфира. Я первым объяснил происхождение черных дыр и ква- заров. Я объяснил гравитацию... А все остальное, Сань, — и эта де- вушка, и ее деньги, и жизнь от зарплаты до зарплаты, это — прости меня, космос. Это бесконечное плутание материи в строгом хаосе все- ленной. Я преподал этой девушке урок. Она должна была расстаться с иллюзиями лет десять назад. Я, Саша, за платное обучение! Теперь она будет более разборчива в людях. Она не попадется на красивые слова и обаятельную внешность. Она обязательно найдет себе парня, от которого будет чуточку пахнуть бензином. Сначала — шипы, по- том — розы... Разве я не прав? — Ты, конечно, Валера, неглупый человек. Но я бы так не смог. Людей-то жалко. — И ты так сможешь. Давай поспорим? — Не смогу. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 43

— А я уверен, что сможешь. Смотри, — он ткнул пальцем в де- вушку, читающую на ходу книгу. Она то и дело поправляла очки. — Тебе нужно подойти к ней и сказать правду: «Я удрал из дома. Хочу вернуться домой. Не могли бы вы мне одолжить три рубля...» — Я не хочу ее обманывать. — Не надо ее обманывать. Ты попроси денег и пообещай вернуть. Покажи ей, наконец, паспорт, спроси адрес, по которому сможешь вернуть деньги. Иди, иди! — он подтолкнул меня в спину. Не знаю, как будто находясь под действием гипноза, я, порав- нявшись с ней, дребезжащим, полным слез голосом молил: — Девушка, пожалуйста, будьте добры... мне так плохо. Я удрал из дома. Мне надо жениться и воспитать троих детей. Я хочу, чтобы они выросли честными и красивыми... ка-а-к вы... Простите меня, по- жалуйста, я больше не буду. Наверное, я действительно был похож в эти минуты на вывалив- шегося из гнезда неоперившегося птенца. На мне не было лица. Меня трясло и бросало то в жар, то в холод. Еще минута, и я бы потерял со- знание. Девушка достала из сумки трояк. Сказала: — Это, мальчик, у меня последние. Я студентка, и это все, что осталось от стипендии. Ты, конечно же, меня обманываешь, но я не пойму почему. Я очнулся. Мне так стало стыдно, что я готов был провалиться сквозь землю. Я заслуживал адского пламени. По отношению к кому я так поступаю? По отношению к девушке, которой самой завтра нечего будет есть. Я, черт возьми, не мужчина. Какие же все вокруг сволочи, включая меня. — Простите, простите! — я упал на колени. У меня начиналась горячка раскаяния. — Не надо мне денег. Я лучше умру... Она испугалась. Погладила меня по голове. Поцеловала, приня- лась успокаивать. — Не надо. Как тебя зовут? — Александр. — А меня зовут Ларисой. Давай договоримся: пусть все забудет- ся. Ты просто взрослеешь. Так бывает. И договоримся, ты вернешь их потом... Знаешь когда, — она мечтательно подняла глаза вверх, как будто считая в уме, — ровно через двадцать лет. Я живу в этом угло- вом доме. Здесь торгуют сладостями. Очень просто запомнить. Дого- ворились? Прощай, Саша. Будь умницей. Ладно? — Ладно, — сказал я. Со мной еще никто так ласково не говорил. Это была замечатель- ная девушка. Как только она высвободила руку из моей ладони и рас- творилась в оттаявшей дымке, подобно фее, я стал себе противен. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 44

Подошел Валера. Я бросил ему все деньги в лицо. — Подавись ты ими! Я знаю свою маму. Она бы выслала денег гораздо больше, чтобы я ни в чем не нуждался, но посчитала, что с меньшей суммой я вер- нусь быстрее. Она выслала их телеграфом, когда Сергей открыл наше настоящее местопребывание, ведь все поезда в северном направлении были перекрыты по ложным сведениям, содержащимся в прощальной записке, которую я оставил родителям: «Едем в Сибирь зарабатывать деньги». Валера был каким-то злым роком. Он опять появился у меня на пути. Подкрался незаметно и прокричал в самое ухо: — Следующая остановка «Тютькино». Осторожно, двери закры- ваются. — Не слышно, — сказал я. — Едем в Москву. Возьмешь меня с собой? Я буду ходить по ва- гонам и попрошайничать. Глядишь, соберу денег на свадебное путе- шествие. Ах да, у вас наоборот: сначала — путешествие, потом — свадьба... Ну, посмотри мне в глаза, посмотри: ты же сегодня с ней уезжаешь. Угадал? — Да. Отвяжись только. — Тебе со мной будет спокойней. Так ты, извини, выглядишь, как белая ворона в сиреневом тумане. — Отстань. — «Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда», — пропел он куплет известного романса. — Те- бе со мной никакая милиция не страшна. Случись что, я — твой стар- ший брат, а в Москве разбежимся. Доверься. Насчет денег не беспо- койся: деньги у меня есть. — Он похлопал по карману. — Ладно, — сдался я. — Вот тебе наши билеты и последние три рубля. Банкуй, но если обманешь... — Саш, извини, мне тебя неинтересно обманывать. Ты не Эйн- штейн. Ты знаешь кто? Ты маленький принц. Я тоже когда-то был та- ким, а теперь, видишь, во что превратился, — он развел руки с расто- пыренными пальцами, оглядел себя с головы до ног, искренне тяжело вздохнул и процитировал: «Мы в ответе за тех, кого приручили...» — Хорош, Экзюпери, я тебе верю. Сегодня. Сегодня ты нам мо- жешь помочь. Я не хочу, чтобы Галю насиловал отчим, чтобы она терпела побои от собственной матери... Каждая женщина должна быть любима. — Ты не прав. Женщины и любовь — две вещи несовместимые. Каждый мужчина должен быть любим. Я вот тебя люблю, а ты — ноль внимания. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 45

— Ты это брось. Я знаю о ваших отношениях с Юркой. Со мной это не пройдет. — Я терпеливый. Я подожду. — Не в этой жизни, — сказал я. Мы с Галифат настолько изнервничались за последние дни, что сразу не смогли уснуть. Валера распределил спальные места. Мне почему-то досталась третья верхняя полка. Соседи по купе выпускали из колбасы чесночный дух, который превращал аппетит в сплошной зуд. Валера не терял времени даром. Он очень быстро взял на себя роль столоначальника. Расхваливая ценные качества животных, кото- рые были принесены в жертву мясокомбинату, он в первую очередь позаботился о нас, сделав подношение из двух ломтей хлеба с колба- сой и солеными огурцами. Сам он успевал и много есть, и много говорить: — Колбаса со льдом отличный продукт. Хотите, спишу для вас слова? На ночь есть вредно — что за ерунда? Вредно есть мало. Вред- но не запивать пищу вином. Мужчина, ехавший с нами, толкнул в бок свою жену: — Доставай. Она было цикнула на него, но Валера вовремя нашелся: — Даже на китайской границе насильно заставляют пить за пре- красных дам. Какая у вас красивая жена. Простите, вы так хорошо за- горели в Париже? Нет? Странно, а мне показалось, что у вас про- нонс... Дама, тучная, как дыня с вздутыми от навоза боками, насторожи- лась, ей послышалось похожее слово. Валера спохватился и переменил тему. — Вы счастливчик, Дон Жуан. Вы имеете возможность ежесе- кундно подставлять себя под удары ослепительных молний очарова- тельных глаз, которыми природа и создатель наделили, не скупясь, вашу жену... Вообще-то муж ее был похож на ржавый гвоздь, который каждый день получал по шляпке. Я про себя, конечно, не вслух, разбивал ви- тиеватые Валерины фразы доходчивой прозой: «Гвозди бы делать из этих людей». Поймал себя на мысли, что уподобляюсь Валере. Некра- сиво ерничать, когда люди делятся с тобой тем, что у них есть. Клонило в сон после обильной трапезы. Я уснул первым. Мне снилось, что я спускаюсь с неба по шаткой лестнице с ведром голубой краски. Но ступеням нет конца. Они ведут дальше вниз. В пропасть. И дальше — сквозь мглу, и еще дальше, провисая над адом... ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 46

Черти-истопники, перемазанные сажей, кричат мне: «Двадцать лет прошло. Ты вернул девушке три рубля, которые у нее занимал? Ты ей их не вернул. Ты подумал, что это пустяк. Ты ошибался. Ты всю жизнь ошибался... Ну, и чего ты достиг? Всем почему-то кажется, что лестница устроена ступенями вверх. А вот и нет... Ты спустился сюда с ведром голубой краски. Знаешь сколько ее нужно, чтобы нари- совать небо? Посмотри, ты по дороге сюда все расплескал... Ты все расплескал по пустякам. Где те полевые цветы, что стало с твоими надеждами и мечтами... Все дороги ведут в ад... Спускайся. Мы тебя ждем». Пальцы разжались, и ведро полетело вниз. Бездна никак не ото- звалась. Я слышал, как стучат колеса на стыках рельсов. Они стучали и стучали. Какой огромный состав проносился мимо... И я думал: «Где тот последний вагон, в который я успею прыгнуть? Его не было, по- следнего вагона... Был первый, но я опоздал... Я осторожно стал карабкаться вверх. И мне это удавалось, но лестница уходила вниз, и я топтался на месте. Я выбивался из сил, а ступени не кончались. И уже это были не ступени, а шпалы, и уже не я карабкался по ним, а они летели подо мной, огрызаясь и лая, и я превращался в холодный железный локо- мотив, который тащил за собой вагоны с глухими окнами, без дверей. Я чувствовал, как черти плавят мои мускулы и мозг... Я проснулся. В купе горел свет. — Эй, художник, нажми на тормоза, — говорил Валера. — Про- сыпайся. Хватит спать. — А что случилось? — Предъявите ваш билет, — сказала женщина в железнодорож- ной форме. — У него нет билета, — ответил за меня Валера. — Как так нет? — возмутился было я. — Так вот и нет, — развел он руками. — Придется его высадить на ближайшей станции, — сказала кон- тролерша. — Не надо его высаживать. Мы с женой заплатим за него штраф. У него есть студенческий билет. Он едет навестить больную мать, ведь надо войти в положение... «Какая наглость, — думал я, — выставил меня зайцем, прикарма- нил жену, да еще и позорит как маленького мальчика. Ничего себе!» Но я терпел. Если я начну говорить правду, нас высадят всех, а позже я разберусь с этим проходимцем. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 47

Меня оштрафовали на пять рублей. Когда мы вышли в тамбур покурить, я Валере сказал: — Долго будут продолжаться эти козни? — Это дешевле, чем билет. — Подставил бы себя под штраф. — Мне нельзя. Я слишком взрослый. — Значит, у тебя не было денег, когда напрашивался ехать со мной? — Не было. — И ты решил меня обмануть. — Если бы я хотел обмануть, я бы скрылся с деньгами. Но я по- ступил благородно, хотя мне это было нелегко. Теперь ты понял, чем отличается настоящее благородство от ложного? А теперь можно спо- койно лечь спать, желторотик. — Знаешь, я как-нибудь забуду про твою интеллигентность и двину тебя хорошенько. — Я только этого и жду. Посмотри, как быстро с моей помощью ты постигаешь жизнь. Ты не интеллигентность теряешь, ты отрыва- ешься от соски. Какое сегодня число? Я никак не мог вспомнить. Почему-то вместо числа вспомнились строки из стихотворения моего друга Леши Губанова: «...Затылок ли чесать, по лестнице грешить, четвертого числа повеситься... — и жить!..» «Значит, сегодня четверг, — решил я. — Леня никогда не оши- бался». И тогда он не ошибся, когда написал: «Холст тридцать семь — на тридцать семь. Такого же размера рамка... Мы умираем не от рака. И не от ревности совсем...» Может быть, я и переврал немного слова, но суть осталась. Он ушел в тридцать семь, забытый и невостребованный, из-за за- висти неравных себе, а те, кто хотел бы воздать ему должное, оста- лись бедны и нелицемерны. Лене также снилась эта лестница, ведущая вниз... Он тоже давал подписку о невыезде из ада. ____________________________________Слушай зов будущего __________________ 48