Лаванов А.Н. Тихоокеанцы на Севере

за треногу противосетевой пилы. По палубе легче. Вот и три скобы для поднятия на мостик, но ступить вдвоем нель-зя, так как в этом месте ширина палубы всего тридцать сантиметров, а за ними опятьобрыв. Но с мостика уже тянутся руки и Ивана поднимают наверх. Потом загружают наспециальных носилках во внутрь лодки. Ивана положили на койку, кровь сочилась изглубокой раны на голове. Наш военфельдшер растерялся, не зная, что делать и хваталсято за марлю, то за бинты, то за вату. В это время на мостике срочно готовились к выходу из дока и по радио сообщилив штаб флота о случившемся. Когда лодка вышла из дока, неподалеку проходила шлюпкас двумя людьми. В таких случаях с военного корабля дается команда: «Стой, кто идет?!»и этой команде обязаны все подчиняться, ибо с военным кораблем, да еще в войну шуткиплохи. Ответ был такой: «С ночного дежурства из госпиталя медсестра возвращается до-мой!..». С лодки прозвучало: «Пристать к борту!». Из шлюпки вышла молодая женщина,лет двадцати пяти, стройная, смугловатая, высокая, мы помогли ей подняться на палубуи буквально втащили ее на руках, так как взобраться по скобам женщине в юбке невоз-можно. Коротко объяснив, в чем дело, сестру, так же, как и Ивана, опустили в лодку наносилках. Комиссар лодки Сергей Миронов тихонько сказал: «Командир, посчастливи-лось, на ловца и зверь бежит...». Во втором отсеке, увидев военфельдшера Савченко, она строго спросила: – А почему Вы без халата, у Вас есть таковой?» Савченко открыл шкаф и вынул пачку халатов. – А бритва есть, скальпель, пинцеты, тампоны? По мере того, как Савченко вынимал медикаменты и материалы, глаза у медсе-стры удивленно расширялись: новокаин, пенициллин, перчатки, шприц, целая хирур-гическая операционная была закуплена нами в Сан-Франциско во время перехода изВладивостока. – Берите бритву, обрабатывайте рану, сделайте укол. Голос у сестры волевой, не терпящий возражений. Но в то же время певучий, степлыми интонациями, убеждающий, заставляющий подчиниться. Савченко ничего не мог делать. Бледный, как полотно, с трясущимися руками, он 51 51

подавал невпопад нужные предметы. Добривать волосы вокруг раны довелось мне. А в это время лодка на предельной скорости мчалась в Полярное на свою базу, где был центральный военный госпиталь. На таких предельных оборотах дизелей нам еще никогда не доводилось работать. Сам командир лодки дважды спускался в пятый отсек, требуя, чтобы выжали из машин все возможное. Такой скорости не случалось ни в Ка- рибском море, когда мы уклонялись от атаки подводной лодки, ни у берегов Норвегии, когда мы преследовали танкер, стараясь перехватить немецкий конвой. А в это время во втором отсеке медсестра закончила перевязку головы Ивана. Он лежал на койке, постанывая. Попросил закурить. Он прекрасно знал, что на лодке нель- зя курить, в особенности во втором отсеке, но видимо не сознавал, где он находится. Сестра оглядела всех присутствующих и негромко, но внушительно сказала: – Ребята, ни в коем случае не давайте ему курить. … На причале стояло много офицеров. Сам командующий Северным флотом адми- рал Головко А.Г., командир бригады Колышкин И.А., штабные офицеры, машина скорой помощи и жена Корпетченкова. Когда Ивана подняли на палубу, он тихонько стонал, но старался улыбнуться и опять с мольбой просил: – Дайте закурить. Кто-то не выдержал и дал ему только раз затянуться от своей папиросы. Бинты на его голове вдруг начали краснеть... Все больше и больше. В это время подошла медсестра и ахнула: – Кто посмел?!! Я же просила не давать ему курить!! Ивана увезла «скорая» в госпиталь. Через два месяца он вылечился. Но служить уже не мог. И они с женой уехали в Ленинград, к ней на родину. 2001 РАЗОЧАРОВАНИЕ Он не был верующим христианином, скорее наоборот – считал себя убежденным атеистом до тех пор, пока ни случилось непоправимое несчастье и его не скрутило горе. Потеря близкого человека заставляла его иногда заходить в церковь и ставить свечку за упокой. Потом он заметил странное явление. Проходя мимо изображения святых на ико- нах, он почему-то задерживался взглядом только у одной. Это изображение Казанской божьей матери с младенцем. Задерживался именно у этой иконы, хотя были и другие,52

более богато отделанные, мастерски исполненные, перед которыми стояли богатые зо-лоченые подсвечники, сияющие зажженными свечами разных калибров, перед которы-ми красовались и сияли большие лампадки. А здесь горела маленькая лампадка и стояла скромная подставка с песком дляустановки свечей. Он проходил мимо Николая Угодника, Троицы, Архангела Михаила,изображений Христа и других икон почти безразлично. Но неизменно вновь задержи-вался у этой… Он неотрывно стоял до тех пор, пока почему-то мысленно не обращалсяк этой иконе и как бы делился с ней мыслями и своей печалью. Постепенно эти посеще-ния и мысли стали почти необходимыми и начали вызывать невольные слезы. А иногдаи молчаливые рыдания у человека довольно таки мужественного, прожившего нелег-кую долгую жизнь и закаленного невзгодами. Это проходило мимолетно, и неожиданновскоре приняло характер необходимости при посещении церкви. Однажды, во времяодного из посещений церкви, он не обнаружил этой иконы. На её месте был помещенобраз Николая Угодника. Он приходил еще и еще. Иконки не было. На вопрос, почему ее нет, служителицеркви пояснили, что унесли в другой, строящийся большой собор. И этот человек пе-рестал ходить в церковь, ибо ничто не вызывало теперь в нем тревожного чувства оду-хотворения и умиротворения. Судьба забросила его в другой, большой город с великолепными храмами. Но по-сещать их у него не было никакого желания. Однако, в одну из печальных дат, все жепришлось зайти в великолепный собор Благовещения, славящийся своей неповторимойархитектурой, служивший украшением всего большого города своим величием и убран-ством. Он зашел в эту церковь со своей дочерью, постоянно сопутствующей ему в этомбольшом городе и всячески его опекающей. Великолепие внутреннего убранства поражало каждого сюда входившего, в томчисле и его. Но, обойдя весь храм, он не почувствовал прежнего трепета даже передиконами с изображением божьей матери с младенцем. Поставив свечки, они уже на-правлялись к выходу, как вдруг он увидел еще одну икону. Это была икона Казанскойбожьей матери с младенцем. В залах было несколько таких же. Но эта вдруг остановилаего почему-то на выходе внезапно. И бросило в то же чувство, как и раньше, вызывая не-вольные слезы. Он отослал дочь дальше пройти по залу, чтобы не видела его слабости.Когда прошло прежнее наваждение, прошло внутренне рыдание, наступило успокоение,они покинули церковь. Спустя какое-то время он, уже один, специально заехал в Благо-вещенскую церковь. В ней не было службы, но работал левый притвор для посещенияверующих. Поставив свечку Казанской Божьей матери, он печально стоял у иконы. Го- 53 53

рели свечи на сияющем подсвечнике, подходил народ. Все больше женщины. Вот один верующий кладет земные поклоны, дотрагиваясь рукой до земли, и осеняя себя крест- ным знаменем. Вот другой – довольно-таки молодой человек – неистово крестится, по очереди обходя каждую икону, размашисто крестясь, выкидывая наотмашь руку, целуя каждую икону. Вот – женщины, утирая слезы ставят свечки, прикладываются к обра- зам… Простояв порядком по времени, он собрался уходить. Прежнее трепетное чувство не появлялось. С сожалением посмотрев на икону, он увидел, что лампадка, извечно го- ревшая у этой иконы, не горит. Рядом батюшка отслужил панихиду и на вопрос: «Поче- му?» – ответил, указывая на бойко торгующую женщину свечками, что она этим заведует. На обращение к этой женщине, певуче-спокойный голос отвечал: «Мил человек, сейчас нет службы, а лампадка горит только тогда, когда служба…». Но ведь церковь работает, идет торговля, кое-где горят лампадки, служат панихиды, а почему здесь нет? И вновь: «Мил человек…». Это уже звучало совсем не елейно, а как бы хамски, с металлом в ска- занных словах, дескать, что ты остолоп здесь спрашиваешь, домогаешься. С сожалением он ушел от иконы, прошел залы, полюбовался оформлением. Поти- хоньку в залах проводилась уборка, женщины в черном терли полы и убранство. Одна прошла с вонючим грязным ведром и опухшим испитым лицом в синяках. Уже на вы- ходе он увидел открытое окошко с надписью: «староста», заглянул в него. Там восседал старичок, который, узнав, что он огорчен и уходит, потому что не горит лампадка, так же стандартно-елейно ответил «…Мил человек, не может быть…» и поспешил к иконе. Моментально зажгли лампадку, народ стал задерживаться, стали чаще ставить свечки и крупнее. Через минуту у него появилось то чувство, которое требовалось. Опять мыслен- ный диалог с иконой, опять жгучие слезы, вытирать которые ему не хотелось, текли обильно по щекам, и были сочувствующие взгляды окружающих. Прошло время. Надо уходить. Вдруг подбегает одна шустрая служительница, хватает фитиль лампадки, гасит ее плевком. Затем вторая и третья, как летучие мыши черные, бесшумно, быстро, сует- ливо выхватывали не догоревшие свечи из чашек подсвечников и, обжигаясь, швыряли на пол, перед тем поплевав на пальцы. А заодно была выхвачена только что поставлен- ная женщиной толстая свечка и, как бы невзначай, положена в сторонку. На вопрос, почему вы это делаете, уже не звучало: «мил человек…», а из четырех ртов раздавалось хамское шипение: «Службы нет, лампадка гореть не будет! (А рядом с другими иконами горят). А свечку свою можешь сам забрать и поставить обратно…».54

На полу дымились остатки свечных огарков, сброшенных с подсвечников… Он больше никогда не заходил в сияющую позолотой куполов ВеличественнуюБлаговещенскую церковь. Харьков, 15.03.2003 55 55

ЗНАКОМСТВО Мне её представили дважды: на вид неказистая, короткая причёска, давно не кра- шенные под красно-рыжие «винного» цвета волосы с вылезшей в корнях серой сединой. Слегка располневшая, одетая в старомодный костюм. На ногах видавшие виды не то шлё- панцы, не то босоножки «на низком». Жакет небрежно накинут на плечи – было холодно. Полы жакета болтаются, задевая собеседника. Со всеми приветливая, улыбчатая. В голосе мягкие интонации с кем бы она ни го- ворила, даже отчитывая своих коллег – подчинённых или беседуя с гостями, или наводя порядок в своём хозяйстве, или рассказывая своим многочисленным подругам очеред- ные женские новости. Её голос звучал тихо, но убедительно. И собеседникам почему-то не хотелось её перебивать. Да и нужды, как мне показалось, в том нет. С годами фигура этой женщины стала немного приземистей, как и у большинства женщин старшего возраста, но было впечатление, что перед тобой стоит очень изящная фигуристая женщина. В моей голове пробежали греховные мысли: «А, наверное, была очень хороша собой». Лицо широковатое, с веснушками или пятнышками – хорошо не разглядел, боялся спугнуть её непосредственность в разговоре своим не в меру любопытным взглядом. Нос широковатый. В лице первым делом бросаются её глаза и брови. Глаза крупные, широко раскрытые, слегка на выкате, отчего кажутся ещё крупнее. В народе такие слывут, как карие с «чёртиками». И почему-то слегка влажные. Нет, не слезливые, а влажные. Круглые. Выражение в них доверительное и проникающее к собе- седнику вниманием с еле улавливаемой грустинкой. Оказалось, что она – очень приятный рассказчик с разносторонней тематикой. Голос поставлен профессионально. Это понятно – такая её профессия – в городском художественном музее. Два часа совместной беседы пролетели, как несколько минут. Она не скромни- чала, рассказывала о своём муже, не обделённом правительственными наградами, и о своём детстве, жизни во время немецкой оккупации, о своей маме, увлечениях и обра- зовании. О том, что она занималась балетом и, что была озорной в юности. О работе в театре и об увлечении живописью. Свой рассказ иногда обрывала, заботливо предлагая мне сесть на стул, а не стоять на ногах. Но в зале был только один стул, и я героически отказывался, предоставляя ей самой этим воспользоваться. Так и стояли мы друг перед другом всё это время.56

Рассказывая о современной нелёгкой жизни, она печально вздохнула и объявила,что ей уже целых семьдесят пять лет, после чего в глазах её промелькнула какая-то осо-бая грусть. Именно промелькнула, а не появилась. Сразу же эта грусть куда-то исчезла,вернув её глазам доверительное прежнее и проникновенное выражение. Я искренне рассмеялся и на её удивлённый взгляд торжественно сказал: – Да вы по сравнению со мной – девчонка! Она немного растерялась от моей грубоватой фразы, а я продолжал искренно иубеждённо: – Да, да! Вы девчонка! Девчонка по сравнению со мной. Совсем ещё молоденькая!Ведь мне уже перевалило за восемьдесят пять! Господи, видели бы вы появившийся на её бледном лице румянец и вспыхнувшуюв её круглых глазах радость и выражение глубокого счастья. Как у ребёнка получившегоутерянную любимую игрушку. Она дотронулась до меня рукой и с глубоким вздохом, как мне показалось, даже соблегчением, прошептала: – Неужели? Так значит, я ещё могу... на что-то рассчитывать в жизни? – Да, безусловно – ответил я. И её лицо и фигура – преобразились! Глаза засверкали звёздочками, счастливаяулыбка не сходила с её лица. Плечи кокетливо передёрнулись, голова гордо поднялась,тряхнув своими кудрями. Казавшаяся незаметной осанка вдруг обрела грациозность,как у балерины. Скромность одежды ушла куда-то в сторону и не смогла скрыть красотуи прелесть этой женщины. Наш разговор перебил подошедший её знакомый – известный скульптор. Словоо-хотливый и уверенный в своём острословии... Женщина вскоре извинилась и ушла. Вернулась с бумагой в руке и ручкой, чтобызаписать мой адрес и телефон. После этого она опять дотронулась до меня рукой и ис-кренне попросила, чтобы я закончил свою книгу. При этом пообещала поддержку. Мы спускались по лестнице на выход, поддерживая друг друга за руки, как ста-рые преданные друзья. Это за два-то часа нашего знакомства, во время которого мне еёпредставляли два раза. А я, к сожалению, не запомнил её ни имени, ни фамилии. Харьков 17.12.2006 57 57

СЛАДОСТЬ СВОБОДЫ Мне надо было уехать на несколько дней к родным. Но куда деть нашу собачку Жучку? Кого только ни упрашивал – все отказывали под разными предлогами. Но, в кон- це концов, Максимовна, наш технолог, нашла сотрудницу Тому, которая согласилась дней на десять приютить собачку. Несколько раз я приводил Жучку к Томе домой и забирал, потом один раз пришел через сутки. Это чтобы привыкала. Тома и ее сын, уже взрос- лый, были очень довольны собачкой. Да и верно. Жучка по роду дворняжка с дальней претензией на кавказскую овчарку и породистую колли. На вид небольшая, вся черная с белыми тапочками на лапках и белым галстуком на грудке. Одно ухо торчало постоянно, а другое упрямо надламывалось вверху. Хвост постоянно приветливо болтался в разные стороны. Больше всего в ней поражали глаза. Всегда веселые, ласковые, улыбчивые и сочувствующие. Иногда сидишь на диване в расстроенных чувствах, она подойдет, поло- жит голову на колени мне и заглядывает в глаза. Умильные сияющие жизнерадостностью и ликованием ее глаза постоянно говорили: «Ну что ты хмуришься? Посмотри как кругом хорошо, как весело, какая прекрасная жизнь…». И мордашка ее расплывалась в улыбке, а язык старался лизнуть в лицо. И эта собачья улыбка сочувствия к тебе, с участием к твоей неприятности, снимала усталость, огорчение и плохое настроение напрочь. Я начинал заниматься делами, а Жучка получала в награду любимую карамельку. Это было на редкость игривое, веселое животное. Она часами могла играть с мя- чиком, побрасывая его вверх, стараясь поймать налету или кидаться вдогонку под ме- бель. А если закатит туда, где самой не достать, то начинает жалобно скулить, прося ей помочь. Любила танцевать на задних лапах за конфетку или куриную косточку. Или примется, очертя голову бегать в кухню, потом под диван и под кровать, и под стол. Итак, раз двадцать. Очень любила, когда я в эти моменты играл с ней в догонялки. Лю- била спать на белой простыне и потому постоянно старалась залезть к нам на кровать. Казалось, что у нее была заветная мечта поспать на человеческой кровати. И мы ей по- стоянно стали в ее конуру постилать белую чистую салфетку. Вечером, перед сном, жуч- ка расправляла эту свою простынь так, как ей было надо – лапами и мордой старалась распрямить и разгладить. А когда не получалось, то начинала рычать и двигать конуру.58

Обычно я вставал, поднимал стул, служащий конурой, расправлял салфетку, и Жучкаспокойно укладывалась спать. Утром всегда в половине шестого подходила к кровати, немного полежав, начина-ла потихоньку поскуливать. Затем все громче. А если ты не просыпался, то отходила кпротивоположной стене, затем разбегалась и ударяла лапами мне в бок. Поневоле при-ходилось подниматься и идти с ней на прогулку. Если, бывало, на прогулке ее задирали собаки, то она убегала как стрела. И обид-чик, все-таки не догнав, садился на хвост, переживая свое поражение. А она ложилась,невдалеке высунув язык, ухмылялась своими озорными глазами. Вскоре нам пришлосьвзять ее на поводок, потому что по складу своей природы она недолюбливала маленькихдетей. Не трогала, не кусала, а рычала, давая понять, чтобы ее не трогали. Я уехал на десять дней. Судьба распределила так, чтобы я уехал из этого городанасовсем. Тома, несмотря на ранее сделанные заверения отказалась взять Жучку на по-стоянно. Пристроить ее больше было некуда. Бросить дома, это как предательство. Ссобой взять в другой город невозможно. Некуда. Я долго искал возможность, как и кудаее пристроить, но все безуспешно. Выбор мой остановился на одной из окраин города,где в обширной проходной большого завода бегала стая собачат, которая днем отдыхала,греясь на солнышке, а вечером усердно несла сторожевую службу, помогая охранникам.За это собачки получали неплохой обед и остатки закусок после похмелья охранников. И еще – природа. Жучке шел восьмой год. Все на поводке и без щенят. А здесьявно преобладали кобельки. И было где укрыться от непогоды. Несколько раз я отклады-вал расставание с Жучкой. Но вот уже отправлены в контейнере вещи, билет на руках,через несколько дней мой отъезд. Под вечер, когда уже смеркалось, прихватив съестного на несколько дней и на-кормив Жучку лакомствами, я поехал с ней на охрану. Было начало мая, погода теплая.Приехали к тому заводу, к воротам проходной. Здесь нас дружно облаяла эта стая собактак, что мы вынуждены были быстренько уйти. Кругом парк, вдали конечная остановкатроллейбуса. Между деревьями я нашел укромный уголок. Высыпал Жучке угощение,часть которого она с удовольствием поела. Остальное я присыпал старыми листьями иуказал ей: «Твои запасы». Уже в темноте, около дороги, вдруг что-то быстро и молчапромелькнуло около ног, а Жучка незлобно зарычала. И я решился: отстегнул поводок, 59 59

погладил собачку и сказал: «Иди, гуляй». Жучка села на хвост и удивленно посмотрела мне в глаза. Затем обошла мои ноги, побежала туда, где лежало угощенье, и вернулась ко мне. Я ее погладил, пожал ее лапу, потрепал по загривку и снова сказал, опустившись на колени: «Иди, гуляй». Она вновь посмотрела мне в глаза недоверчиво и радостно и побежала в темноту парка. И вновь прибежала. Так она прибегала несколько раз, все более и более удлиняя свою отлучку. Вот снова вернулась и села, высунув язык. Я снова ее погладил, а она засмеялась своей собачьей улыбкой. Глаза ее сияли радостью. В них было выражение доверия и счастья. И я бы сказал благодарность, не знаю за что. Здесь вновь проскочила какая-то тень, и Жучка молча бросилась за ней, видимо отгоняя. Ее не было несколько минут, а, вернувшись, она улеглась у моих ног, высунув язык и тяжело дыша. Я вновь погладил ее. Она вся сияла, озорные глаза бегали из сто- роны в сторону, явно чего-то разыскивая, она лизала мне руку и лицо и жалобно поску- ливала. Вдруг проскочили сразу две тени. Молча стремительно. А Жучка бросилась за ними, незлобно рыча. Я подошел к краю дороги, ловя такси. А Жучки все не было. А по- том прибежала. Усталая. Развалилась у ног с высунутым языком. Я приказал ей: «Иди, гуляй». И она убежала в темноту. Остановилось такси. Жучки не было. И я уехал. Через полтора года я побывал в том городе и поехал к тому заводу на проходную. Жучка лежала посреди раскрытых ворот, блаженно щурясь на солнце и растянувшись во весь рост. На животе у нее торчали оттянутые соски. Восемь штук. Харьков, 18.06.0360

НАГАСАКИ В одной из морских разведок нам довелось нести таковую в военном порту На-гасаки, в Японии. Наша подводная лодка благополучно проникла в порт Нагасаки искрытно под водой вела наблюдение за проходящими японскими кораблями, производи-ла съемку, изучала проходы и т.д. Наш экипаж С-51 считался лучше всего подготовленным к выполнению таких за-дач. От соблюдения скрытности зависело многое. А обнаружение нас в Японской бухтегрозило большими неприятностями для нашего государства и, конечно, уничтожениемнашей лодки. Тем более что на Дальнем Востоке ежечасно ожидали нападения Япониина СССР, на западе наши войска терпели поражение от немцев. Перед утром мы погружались на глубину и проникали в бухту, а с наступлениемтемноты всплывали и уходили в море для подзарядки аккумуляторной батареи. Но как-то, в подводном положении лодка наша начала плохо управляться. Сталиискать причины. Обнаружилось, что в пятый дизельный отсек поступает вода. А что-бы держать лодку в горизонтальном положении под водой нужно большое искусстворулевого горизонтальщика, каким и был наш боцман Брагин. Но в одну из смен стоялна рулях старшина рулевых и не удержал лодку. Нос её медленно пополз вверх, и лодкавсплыла на поверхность залива среди бела дня. В бухте стояло много японских кораблей, военных и всяких, вдоль и поперек сно-вали кораблики. Пожалуй, никому из экипажей стоящих там линкоров, крейсеров эсминцев и сто-рожевиков и в голову не могло прийти такого нахальства, что советская подводная лодкау них в бухте. Срочное аварийное погружение и меры, принятые к ликвидации такого явлениявсе-таки давали возможность японцам лицезреть в течение нескольких минут совет-скую субмарину. Нам видимо подвалило счастье в том, что нашу лодку приняли за свою, проводив-шую учения. Такое иногда бывает в военных портах. В тот день до самой темноты мыотлеживались на грунте, затаившись, без обеда и ужина. Только глубокой ночью, всяче-ски соблюдая осторожность, вышли из бухты и всплыли на поверхность. Теперь начались поиски причин поступления воды. Сам командир лично прохо-дил отсеки. Были вскрыты все настилы и обследованы трюмы. Но течи нигде не былообнаружено. Тогда решили погрузиться на глубину и снова все просмотреть. На глубине 61 61

40 метров ничего не было обнаружено, а на 60, в нашем дизельном отсеке появилась за- метная струйка воды. Со временем незаметно она протекала вдоль отсека и собиралась в носовом трюме. Таким образом, если просто смотреть в трюм сверху, то воды мало, а на самом деле этого количества хватало, чтобы влиять на управление лодкой. Поскольку уровень воды в носовой части был больше, то решили вначале отка- чать ее насосом. Но вода не убывала. Значит, требовалось обследовать клапан, что и выпало на мою долю. Надо знать, что в подводной лодке, в особенности в ее трюмах в целях экономии места все переплетено трубами, магистралями, кабелями, приводами и т.д., а клапан от- качки воды находится на самом дне трюма. И я вниз головой, перегибаясь через трубы, не мог до него добраться. Тогда было решено снять часть одежды с меня, чтобы я не был такой толстый. Сняли ватник и комбинезон. Однако, как я ни старался протиснуться между трубами и насосами – ничего не получалось. Вытащили меня обратно на настил. Сам я не мог вылезти, так как висел вниз головой. Решили снять всю одежду, оставив на мне только тельняшку и трусы. Теперь мне удалось протиснуться между труб и вниз головой дотянуться до кла- пана. Оказалось, что тяга управления клапана была не зашплинтована. Мне сверху на шпагате опустили инструмент, и минут через десять все было сделано. Я попробовал вылезать, но не тут то было… Сверху меня торопили, называли по имени, шутили. Но мое туловище не двигалось, застряв между труб. Тогда меня стали тащить за ноги и вытащили только до половины, теперь можно было не висеть вниз головой. Но дальше мое тело не выходило. Голову пронзила мысль: «А если не вылезу?». Наверху давали советы, как повернуться, какую ногу, куда вытянуть… Но эти советы меня только раз- дражали и заставляли больше нервничать. И опять мысль: «Вдруг не вылезу?». Попытка «выдавиться» до боли в ребрах ока- залась бесполезной. Обессилив, я решил передохнуть и с полчаса лежал между труб. Наверху не на шутку забеспокоились, опустили мне масла, чтобы смазать туловище. Но я этого не смог сделать, так как руки были выше груди, а тельняшка задралась к горлу и мешала. Теперь меня стали втягивать наверх по команде: «Раз, два – взяли…». И в одну из таких команд я с силой рванулся, и грудь выскочила из-под трубы… Теперь смог сам вылезти. Не знаю почему, но у всех, кто был в отсеке, на лицах были улыбки. Оказалось, что и на моем лице тоже сияла улыбка. Клапан открыли, воду откачали и нашли причину: пропускали верхние «грибы» – вторая пара клапанов, перекрывающих поступление забортной воды. Неисправность62

устранили. Сделали пробное погружение. Все в порядке. Через три дня, закончив раз-ведку, мы прибыли на родную базу. Харьков, 18.10.02. Больница 63 63

МЭГЭ3ИН В Сан-Франциско мы стояли уже неделю в военном порту, когда нас впервые от- пустили в увольнение при условии, что ходить по городу мы будем только группами, не менее трех человек. Так я вместе с Володей Корчагиным и Федей Гаврюшиным прогуливались по кра- сивым неровным улицам города, разглядывали витрины, курили американские сигаре- ты, которые очень нравились красивыми упаковками, но на вкус почему-то не очень. А сами американцы с удовольствием курили наш «Казбек», когда мы их угощали. Я как-то сидел вечером в их зале отдыха после принятия душа, рассматривал аме- риканские газеты и журналы, рекламу, картинки и цены. Цены удивляли. Например, на одной из страниц «Нью-Йорк Таймс» на 18-ти страницах изображены совершенно оди- наковые ботинки, а цены разные: на одних – 2 доллара, на других – 25 долларов... Или духи одинакового названия и упаковки: одни стоят 9 долларов, а другие – аж 190! Или часы, совершенно одинаковые на вид 1 доллар и 25! Пока я удивлялся, ко мне подошел американский моряк с вопросом: «Ду ю спик инглиш?» Мне стало неловко почему-то и ничего не оставалось, как вытащить послед- нюю пачку «Казбека». С досадой в душе, потому что мы уже знали, что американцы не угощают, как принято у нас, русских, одной папиросой. У них принято сразу отдавать всю пачку, независимо от того, начатая она или нет. Лицо американца расплылось в улыбке аж до самых ушей. Он радостно произнес: «О кэй, вэри гуд! Сенкъю вэри матч». Глаза его блестели восхищением, но на предложенную зажигалку он покрутил головой: «Ноу смокин». Потом ударил себя в грудь и произнес: «Роберт Смит». Так мы подружи- лись. Он высыпал из моей пачки содержимое, о котором я сожалел, аккуратно сложил все папиросы и вернул их мне назад, а коробку из-под «Казбека» прижал к сердцу и про- изнес: «Сувенир!» Теперь он будет показывать всем своим родственникам и знакомым и хвалиться, что получил «Казбек» из рук русского моряка-подводника. Продолжая разгуливать по улицам нам очень захотелось попить пива. Но нигде почему-то не попадалось ни магазина, ни пивной. О пивных барах мы знали понаслыш- ке… Уже разочаровавшись что-либо найти, мы повстречали мальчишку-почтальона. Он бегал по улицам с сумкой полной газет, выкрикивал их названия и краткие новости. У нас в стране давно не было таких детей, зарабатывающих на жизнь. На наше приглашение он с удовольствием подбежал к нам, размахивая очередной64

газетой и разглядывая нашу форму. На вопрос, где здесь пивная, он только мотал голо-вой. Мы вспомнили, что надо иногда коверкать слова, и Вовка Корчагин произнес: «Гдездесь мэгэзин?» Парнишка радостно закивал головой! «Йес, йес мэгэзин! Лайф»… Оказалось, что «мэгэзин» по ихнему – это «журнал и нам он не был нужен, темболее что выданные нам на расходы 38 долларов быстро таяли в кармане. Тогда ФедяГаврюшин догадался и показал обычный жест, щелкнув себя по шее двумя пальцами:«Понимаешь, выпить пива...» Оказалось, что это международный знак о выпивке. Пар-нишка захохотал: «О! дрынк! Окэй, бар?», – и повернулся, приглашая нас следовать заним. Но, пройдя несколько метров, газетчик повернулся, заухмылялся, протянул руку исказал? «Ту долларз», показывая тоже международный жест, пальцами отсчитывая ку-пюры. Он покажет, если мы ему заплатим два доллара. Это был истинный американец’ Мы были ошарашены. У нас в стране такого человека приняли бы за сумасшед-шего. И мы отказались от его услуг, послав его по-русски куда подальше... Парнишкаобиделся и ушел. А мы с плохим настроением завернули за угол дома, на котором, какоказалось, был нарисован улыбающийся человек с огромной кружкой пенистого пива. 2000 г. 65 65

НЕ МОРОЧЬТЕ ЛЮДЕЙ Это было зимой 1942 года. Во Владивостоке военные корабли Тихоокеанского флота обычно базировались за кромкой льда, неся дозорную службу. Наши подводные лодки стояли на позициях в районе бухты «Святой Ольги» и нам была придана плавбаза «Чукча». Это старый задрипанный угольный буксир, достоинством которого была грязная, но отличная баня, работающая на пару. Да еще два кинофильма «Богдан Хмельницкий» и «Антон Иванович сердится», которые нам крутили на «Чукче» всю зимовку, с октября по май. В одном из дежурств на позиции нас одолел холод, измотала мертвая зыбь за две недели, а до конца дежурства оставалось столько же. А «Чукча» – вон она, едва видне- ется на горизонте, вся окутанна дымом… И командиры боевых частей уговорили Ку- черенко Ивана Фомича, нашего командира, и комиссара Миронова Сергея попросить Азарова, комдива, разрешить на несколько часов подойти к «Чукче» погреться в баньке. Комдив Азаров был вспыльчивым, с крутым характером капитаном второго ранга, не терпящим исключения и поблажек в боевой подготовке. Семафором мы запрашиваем у лидера «Тбилиси», где находился комдив, разре- шения подойти к «Чукче». Последовал ответ: «Зачем?» Командир наш отвечает: «Погреться». Тогда с мостика «Тбилиси» сигналят... и наш сигнальщик Витя Базанов читает: «Не морочьте людей. Комдив»… Все ошарашены резкостью ответа. Командир наш говорит: «Старшину рулевых – наверх!» «Есть старшина!» Кучеренко ему: «Может, твои рулевые напутали?» Вон повторяют текст… Фридьев читает: «Не моро… чьте людей, Комдив». Тогда Кучеренко командует: «Боцмана наверх, срочно!» Боцман Братин, неказистый на вид, заспанный, так как спал после вахты, бегом, бегом вверх по трапу: «Есть боцман!» Кучеренко ему: «Третий раз повторяют. Азарова не знаете!? Читайте…» С лидера «Тбилиси передают теперь медленно, и боцман читает по слогам: «Не морочьте людей. Комдив», и дальше «Командиру прибыть на борт «Тбилиси», грамотеи. Комдив Азаров». Нашему командиру подводной лодки было сделано изрядное внушение, а всему66

экипажу, в особенности рулевым, пришлось в поте лица сдавать экзамен по практиче-скому знанию флажкового семафора.. Но зато в баньке попарилась вся команда и вновьпросмотрели кинофильмы. А буквы «Ч» и «З» похожие в передаче и прочитанные Витей Базановым наоборотеще долго были насмешками над подлодкой «С-51». 2005 г. 67 67

«ЧАПАЕВ» В МУРМАНСКЕ Несмотря на то, что по количеству испытанных бомбежек Мурманск занимает первое место в мире, город жил, боролся, воевал и работал. Молодежь влюблялась, же- нилась и рожала детей. Люди встречали праздники, дни рождения, пели песни и ликова- ли во время победных сообщений с фронтов. Полярная ночь 1943 года. Даже днем сумерки. Идем по улицам Ленина и Комсо- мольской. Большие дома, в основном в 4-5 этажей, полностью разрушены, но коробки домов и лестничные клетки почти везде целые. А проемы дверей и окон почему-то чер- ные. В разбитом доме на привокзальной улице висит в проеме... рояль. Уже много лет спустя, в 1972 году, мне вновь довелось видеть этот дом и эту улицу, и этот свисающий с верхнего этажа рояль, сохраненный городом как воспоминание о войне. ... А вот дверь в полуразрушенный дом – вход, который по бокам завален мешками с песком и заделана двойная обшивка, засыпанная стружкой. Дверь раскрыта и над ней горит синяя лампочка. Ее свет невидим налетающим самолетам немцев. Справа на фа- нерном куске написано: «Бомбоубежище» и нарисована стрелка, упирающаяся в дверь. ...Вой сирены. Воздушная тревога. На день по несколько раз. Но редкие прохожие все идут по своим делам, только разве что ускоряют шаг. ...И опять встречается такой же полуразрушенный дом с дверью, засыпанной стружкой. Дверь тоже раскрыта, а на две- ри, на клочке бумаги неумело написано: «к/ф Чапаев». У двери стоит закутанная жен- щина и отрывает билетики по 25 копеек. А иногда пропускает подростков и так. И мы заходим, несмотря на то, что всего «Чапаева» знаем наизусть. Да и военных пропускают бесплатно. В полуподвальном помещении расставлены стулья в ряды, народу немного, в основном юнцы и пожилые. После трех прокрученных частей с улицы глухо доносится вой сирены. И никто не уходит. Киномеханик девушка строго объявляет: «Воздушная тревога, прошу всех в бомбоубежище». Но никто не двигается с места. С разных сторон слышны рассудительные реплики: «Да это далеко», «Нет, не у нас», или: «Да ладно, давайте досмотрим…», «Впервые что ли?...» И картину продолжают крутить. Только женщину с маленьким ребенком заставили уйти в бомбоубежище. Увольнение заканчивалось, надо было возвращаться в часть, где мы остановились, будучи по делам в мурманском рыбном порту. На пути напротив железнодорожного вок- зала толпился народ в ожидании подходящего поезда. Но здания вокзала как такового не было, только служебные постройки уцелели. А неподалеку еще разбитые здания с68

синими лампочками у входа. На одной двери написано «Бомбоубежище», а на другой –Кинофильм «Веселые ребята»! 2002 г. 69 69

ГАЛЬЮН – ГАУПВАХТА А как быть морякам-подводникам в случаях острой нужды человеческого орга- низма? Вообще подводники в силу особого режима и условий привыкают не пользоваться туалетом в подводном положении. Об этом необходимо обязательно заботиться заранее, а как – это твои проблемы. На протяжении семи лет на нашей «С-51» было только два случая подводного ис- пользования туалета, который именуется по-морскому «гальюн». Первый случай был уже во время войны во Владивостоке. Старшине торпедистов Якунину «подвело» живот. И как он ни мучился, терпению наступил конец. И он запро- сил центральный пост разрешить воспользоваться гальюном в седьмом отсеке. А га- льюнов на лодке было два – в третьем и в седьмом отсеках. Это обычная, но компактная кабинка с унитазом и нужными принадлежностями, пользоваться которой разрешается только в надводном положении. И никто из экипажа за все время службы на «С-51» не нарушил это правило. В пользовании гальюна есть еще одна тонкость: «содержимое» выталкивается в забортную воду сжатым воздухом под более высоким давлением, чем давление глубины забортной воды в данный момент. И тот, кто забыл и не помнил об этом, рисковал получить содержимое себе на голову. А еще гальюн применялся, как мини-гауптвахта для провинившегося во время дальних походов. Представьте себе: в этой кабинке сидит запертый на шпингалет нару- шитель, отбывая наказание. А в центральном, седьмом отсеке много очень интересного. Лодка то всплывает, то погружается на глубину. Слышатся команды и расчеты. Поочередно работают насосы. Перекладываются горизонтальные и вертикальные рули. Четко дублируются команды и записи в ходовой журнал, А иногда и комментарии!.. Это командир, поднимая перископ, «делится» впечатлениями. Так что «узнику» скучать не приходится. Единственное не- удобство – теснота. А трое суток на хлебе и воде? Так кто ж из соратников не подсунет страдальцу пару котлет и печенье с маслом..? Да к тому же его выпускают два раза в сут- ки нести свою боевую вахту. Глядишь, уже в конце первых суток унитаз превращается в мягкое кресло из матраца и резиновой подушки... Уже на вторые сутки «узник» начи- нает надоедать, и идут разговоры, что ему наказания достаточно. За все годы службы у нас было три таких ареста. ... А наш старшина Якунин тогда воспользовался гальюном и по всем правилам его прочистил. Но как только закрыл за собой дверь, весь «аромат»70

собравшийся в кабинке, сразу же распространился по седьмому отсеку. Затем заполонилшестой, пятый, и дошел до первого... Сочувствуя Якунину, мы в душе его поругивали...,и все до одного решили не пользоваться гальюном, а во что бы то ни стало дожидатьсявсплытия на поверхность. Второй случай произошел через год на Северном флоте у бе-регов Норвегии в районе Тромсё и едва не привел к гибели нашей лодки. 2001 г. 71 71

ТРИ ВЗРЫВА Рассказывая о бытовых нуждах во время боевой жизни подводников нельзя не рассказать об одном случае пользования туалетом, который мог стать причиной послед- них минут жизни всего экипажа подводной лодки «С-51», Потопив в одном из походов крупный танкер, который горел трое суток, закрывая черным дымом половину норвежского неба в районе Тромсё, и сгорел до конца, а также эсминец, которому наша торпеда оторвала корму и он затонул, уцелев от преследования конвоя и самолетов, отделавшись незначительными повреждениями от разорвавшейся мины, – мы продолжали поиски противника. Ночью произвели зарядку аккумуляторов, а днем наблюдали за берегом в подводном положении. В этом однообразном ожида- нии на перископной глубине в разглядывании занесенных снегом прибрежных берегов есть что-то утомительное. Утомившись, командир передал вахту старпому Юдовичу и прилег отдохнуть в своей маленькой каюте. В каюте командира длина диванчика – под средний рост, а наш Кучеренко ростом за 190. В перископ увидели самолеты и погрузились поглубже. Затем опять всплыли – ни- чего на поверхности земли и моря не наблюдалось. В центральном посту открыта дверца и там, развалившись на матраце, отбывает наказание Вова Корчагин, мой командир отделения у правого дизеля «за непочтение к комиссару Сергею Миронову». Повздорили. ...Вот и старпом Юдович закончил вахту и передал ее командиру боевой части 2-3 / БЧ 2-3/ Петру Прокопчуку. В отсеке все спокойно, и вдруг Вовка говорит Прокопчуку: «Мне бы в гальюн...». «Да ты что, мы ведь под водой! Терпи ...» И так продолжалось часа два. Пришел в центральный пост Вадим Комиссаров, наш штурман, делать свои прокладки курса. А Вовка опять канючит: ...«Не могу...» В результате, посовещавшись, Прокопчук и Ко- миссаров дают «добро». Прокопчук бегло осматривает горизонт, затем небо в зенитный перископ. Ничего подозрительного нет. А командира не стали беспокоить. На всякий случай ушли на глубины 60 метров. Вовка добежал на цыпочках (шуметь нельзя) в седьмой отсек попользоваться га- льюном по всем правилам и сразу же поспешил на свое боевое место... Дойти не успел, как огромной силы взрыв отшвырнул лодку в сторону. Затем второй и сразу же третий... Лодка задрожала всем корпусом, и нос ее начал задираться вверх. Командир выскочил из своей каюты: «Боцмана на руль! «Полный назад! Оба! Вахтенный, что произошло?72

Почему? Прокопчук не мог, сказать почему... Только потом, на базе, спустя время... Мол-чал и весь экипаж, тоже – до поры до времени, о том, что выпущенный из гальюна сжа-тый воздух с глубины 60 метров на поверхности моря стал прекрасной мишенью длявражеских патрулирующих самолетов и едва не стал причиной гибели для «С-51». 2005 г. 73 73

ВОСПОМИНАНИЯ О И.И. ФИСАНОВИЧЕ Посвящая свои воспоминания светлой памяти Героя Советского Союза, команди- ра подводной лодки М-172 Израиле Ильиче Фисановиче, я хотел бы рассказать о нем, об удивительном человеке, с которым мне доводилось встречаться и разговаривать. Встречи с ним запомнились в те моменты, когда наши лодки, неоднократно, стояли борт о борт у пирса, стенки или на базе. Мы встречались и по пути в столовую, где сле- ва был вход для рядового состава, а правое крыло – для командиров, или в Пала-Губе на плавмастерской «Красный Горн» во время ремонта. 1943 год. Первую встречу я запомнил, когда наша С-51, на которой служил я, и М-172, командиром которой был И.И. Фисанович, стояли рядом на рейде у Ваенги, во время воздушного налета фашистов на Мурманск. В то время «С-51» под командовани- ем капитана ІІ ранга Кучеренко Ивана Фомича недавно пришла с Тихоокеанского флота и для нас подводников это был первый воздушный бой, который мы наблюдали. Фаши- стских самолетов было тридцать. И ни одного нашего истребителя. Но спустя несколько минут появился и наш. Один. А потом еще два наших. Это против тридцати немецких! Мы с удивлением наблюдали этот неравный бой летчика Сафонова. Лихость То- фовской выучки не позволяла нам надеть каски, а бой постепенно приближался в нашу сторону, вокруг начали падать осколки. В это время с мостика М-172 раздалась шутли- вая прибаутка: «Ребята, смотрите, осколок в рот залетит…». Это и был И.И. Фисанович. Наш вахтенный лейтенант Комиссаров дал команду немедленно всем надеть каски. Несколько раз мне доводилось слушать выступления Фисановича об очередных боевых походах М-172. Рассказывал он увлекательно, всегда его слушали с удоволь- ствием. Запоминающаяся встреча для меня произошла на стадионе в Полярном, когда подводники играли в футбол со сборной английских моряков, которых в то время было очень много в Полярном. Надо сказать, что в войну начальник политуправления Северного Флота Торик строго следил за физподготовкой подводников. Спортивные состязания были обыден- ным явлением между боевыми походами подводников. Игра была принципиальной, так как поговаривали, что за англичан в то время играли прославленные футболисты Бобби Чарльтон и Мэтьюз.74

Естественные трибуны чернели от болельщиков, несмотря на ежеминутную угро-зу воздушной тревоги. Часть командиров стояли за нашими воротами и подбадриваливратаря. В том числе и Фисанович. Когда подплав выиграл у англичан, Израиль Ильичвоскликнул: «Качать вратаря…». Долго не смолкало на стадионе: «УРА!». Отличноигравшего вратаря подхватили, подняли на руки и несли до стенки, где был пришварто-ван лидер «БАКУ!». Вратаря несли и командиры Фисанович, Августинович, Щедрин,Лунин в окружении краснофлотцев. И донесли до самой кают-компании лидера «Баку»,где был уже накрыт банкетный стол. Дело в том, что вратарем тогда был я… И последний раз с Израилем Ильичем мы встречались накоротке во время митин-га, когда подводников отправляли за итальянским флотом. Образовался своеобразныйперекур, и все пожимали друг другу на прощанье руки. Фисанович пожал мне руку,подмигнул и сказал: «…Как жаль, что вы остаетесь…» Израиль Ильич погиб на полученной старой английской лодке, которую англича-не выделили взамен итальянского флота. Вместе с ним погибли дивизионные и флаг-манские специалисты. В том числе погиб и дивизионный штурман капитан-лейтенантПаластров, который часто говорил при жизни: «Вот кончится война, и я обязательно на-пишу книгу «Русские мужики в Америке» о переходе подводных лодок из Владивостокав Мурманск через Америку во время войны». Ему не суждено было осуществить своюмечту, и эта книга написана мною. Гибель экипажей подводных лодок, в том числе и гвардейской М-172 героя Совет-ского Союза И.И. Фисановича, потопившей 13 кораблей противника не омрачила общейпобеды Советского Союза над фашизмом. 75 75

МУРМАНСКИЕ ИСТОРИИ Детский садик Нам довелось с Колей Жмотовым в 1944 году сопровождать нашего командира подводной лодки «С-51» Кучеренко Ивана Фомича в отпуск в Киев. Мы несли его вещи, которые в основном состояли из продуктов, положенных ко- мандиру на все пребывание в отпуске. Это были два огромных брезентовых чемодана, на флотах называемые «кисой». Коля Жмотов – выше меня, да физически посильнее, и я – не из слабаков. Иван Фомич ничего не нес и шел впереди, даже не оглядываясь, а мы еле поспевали ему вслед и боялись, что потеряем его из вида. Меня груз очень измотал. На просьбу к Коле остановиться и передохнуть, он мне коротко говорил: «Не канючь», – и упрямо шел вперед. Не остановился даже тогда, когда я вместе с «кисой» свалился в снег. Пролежав несколько минут и заглотнув снега, я снова взвалил «кису» на плечи и зашагал, покачиваясь от тяжести, вдогонку шедшему вдали Николаю. Печальная фигура Ивана Фомича постепенно удалялась от нас. Печальная потому, что отпуск командиру был предоставлен по двум причинам. Первая та, что лодка стала на длительный ремонт. А другая – это личное горе… Не так давно Иван Фомич узнал, что немцы в Киеве на Подоле расстреляли всю его семью… За то, что он был команди- ром советской подводной лодки… Наконец, мы побросали в снег тяжелые чемоданы и около получаса передохнули. К поезду подоспели вовремя, с трудом прорвав втискивающуюся в вагон толпу людей, погрузили вещи и распрощались с Иваном Фомичем, пожелав счастливого пути. Поезд тронулся. Сразу же после паровоза в этом составе виднелась открытая платформа. На ней установлены две зенитные пушки «семьдесят пятка» и одна пулеметная установка из «максимок». Потом товарный вагон, три пассажирских, еще товарные, а в самом кон- це такая же, как и впереди открытая платформа с пушками и пулеметом. На платформе молодые серьезные девчата в шапках-ушанках со спущенными ушами, в полушубках, в ватных штанах, заправленных в валенки. На редкие шуточки со стороны пассажиров девчонки-зенитчицы не обращали внимания, сосредоточенно грызя семечки и болтая ногами. Поезд ушел, а мы отправились в «гостиницу» для подводников, так как катер в бригаду лодок отправлялся только на другой день. «Гостиница» – это здание детского сада. Ребятишек давно эвакуировали, а здание передали под надзор подводникам, как бывшим шефам. Двери были открыты. В поме-76

щениях никого и ничего не было, кроме нескольких коек с матрацами. Здание садикацелое, не тронутое бомбежкой. Даже стекла с наклеенными крест-накрест полосамигазетной бумаги не разбиты. Спать было еще рано, и мы прохаживались по территории, дымя махоркой. Во-круг все здания были разрушены, кроме двух, около садика. Завыли сирены, сначала вдали, потом ближе и ближе. В конце концов, все кругомсостояло из воющего гула, неприятного для ушей и будоражащего душу человека. Затемзагрохотали, залаяли зенитные пушки и пулеметы. Забегали по небу сильные прожек-тора, выискивая вражеские самолеты. И вот он, один, уже пойман лучами и в перекре-щенных лучах ясно виден самолетик на вид маленький, серебристый… За самолетомнеотлучно двигаются лучи прожекторов. И видны вспышки рвущихся вокруг самолетазенитных снарядов. Лучи «уводят» самолет до самого горизонта, а потом гаснут. Черезминуту вспыхивают вновь, шарят опять по небу, помогая другим прожекторам. Налетпрекратился, не достигнув нашей части города, и мы устали, завалились спать на матра-цы без одеял. Проснулись мы от завывания сирен и приближающегося грохота зенитных пушеки пулеметов. Где бомбоубежище, мы не знали. Где опаснее – на улице или здесь в помещении– тоже не знали. Коля говорит: «Да ну их к черту, утром рано на катер. Давай заснем».Заснуть не довелось. Где-то вдали что-то ухнуло. И опять… Все чаще и громче. Вотеще серия тяжелых ударов по земле. Глухие, содрагающие все вокруг, удары жесткие,беспощадные. Рвануло рядом, и что-то рассыпалось с треском. Наше здание закачалосьи задрожало. А ударов все больше и больше. Вот два сразу грохнуло, похоже что на нас.Все слилось в страшном сплошном гуле. Мы не спали, конечно, и не то, чтобы боялись,а думали – попадет – не попадет? Бомбежка длилась долго. Как-то сразу все оборвалось, и наступила тишина… ка-кая-то «густая», на наш взгляд. Утром мы поспешили на катер. А вокруг садика были груды обломков оставших-ся от двух домиков, что мы видели перед бомбежкой. И от нескольких ранее разбитыхчетырехэтажек остались груды кирпичей и штукатурки. А наш садик уцелел… Один… В Мурманске было поверие, что от бомбежки надо спасаться в зданиях детскихсадиков. А ведь верно. Большинство зданий детских садиков уцелело от этих страшныхбомбежек. Спустя 30 лет, мы с 16 летним сыном по приглашению Политотдела бригадыподводных лодок Северного Флота, в туристическом пробеге из Ульяновска в Мурманск 77 77

– Полярное на мотороллере «Турист», отправились в те места, где мне довелось воевать на подводной лодке «С-51». Подъезжая к центру города, справа по улице я увидел этот детский садик… Все такой же, двухэтажный, серый, на вид неказистый – спасший нам жизни. Рассказывая сыну об этом случае, я прислонился к шершавому фундаменту щекой и погладил рукой серую стену… И не мог сдержать скупых мужских слез!.. 2005 год, г. Харьков78

БАНЯ 1941 год. Война. Нас, добровольцев – девчонок, 17-ти лет и старше, рвущихся слу-жить в Красной армии, и обязательно на фронт, второй день везли в вагонах-теплушках,куда – мы и сами не знали. Незнакомые станции мелькали одна за другой. Только в воз-духе все больше чувствовалась прохлада. Наконец-то на одной из станций, застроеннойодно и двухэтажными хмурыми из черных бревен домами, мы прочитали: «Кандалак-ша». Однако здесь поезд не остановился, а протянул куда-то в глухомань. Нас высадили,накормили досыта не ахти-каким обедом, но сытно, с обилием вкусного хлеба и кускамивареного мяса. В большой комнате с бревенчатыми стенами и низким потолком мы располага-лись, как могли. Кто на полу, кто на двух длинных скамейках. Нас же было более сорокакрасивых и не очень, черных, белобрысых и рыжих, высоких и маленького роста, худыхи полных девчонок, а одна совсем толстушка. Кто подстрижен очень коротко, а у боль-шинства «модная» прическа тех времён «под берет». Среди всех выделялись несколь-ко человек с пышными ухоженными волосами, заплетенными косами. Все мы судачи-ли-рядили о том, что-же нам предстоит впереди. Никто не говорил, а обслуживающегоперсонала совсем не было видно. Если кто и показывался, то сразу же уходил, глядя вземлю, словно боясь повстречаться с тобой глазами. Наконец-то, пришел военный с одним прямоугольником на воротничке. Поздоро-вался, и, не ожидая разноголосых вопросов, поднял руку, призывая к тишине. Когда всепритихли, он произнес такую речь. – Товарищи! Гражданки! Будущие бойцы! Потом кашлянул в кулак и вполголоса протянул: – Девчата, вам еще дальше ехать и сами понимаете: нужно провести санобработ-ку... Со всех сторон понеслись вопросы и восклицания. – Это как? – Еще чего! – Да ты сам обработайся, мне это не надо. – Ха-ха-ха. – Это хлоркой что ли? Военный терпеливо ждал, когда пройдет первое возмущение девчонок, а затем,вновь прокашлявшись в кулак, произнес громко с каким-то металлом в голосе. – Товарищи девчата – будущие воины! Вам теперь придется выполнять наши рас- 79 79

поряжения и приказы. Потому сейчас все до одного переходите в следующую комнату. Там раздеваетесь, оставляете всю свою одежду и проходите в моечное отделение – баню. Имеющиеся личные вещи, деньги и другое сдаете здесь, а потом, после санобработки, вам все выдадут обратно. И все белье тоже – после санобработки. Наступила в зале тишина... Никто не решался что-нибудь сказать. А военный, опять кашлянув в кулак, снова произнес, но уже тихим и трогатель- ным голосом. – Девчата! Тут такое дело... Он слегка помялся, почесал затылок и говорит. – Девчонки! В связи с отсутствием женского персонала кипяток вам будет нали- вать в шайки – наш матрос. Уж очень тяжелый дубовый черпак. Женщине не под силу. Вот здесь наступила гробовая тишина и длилась довольно долго. Потом послыша- лись всхлипывания и не громкий рокот. Военный опять вздохнул и доверительно сказал свистящим шепотом: – Да он не будет на вас смотреть, ему строго запрещено. Иначе под арест. Девчата долго топтались на одном месте, перешептывались, не решаясь пройти в раздевалку. Нашлась женщина годами старше остальных. – Где наша не пропадала! И шагнула в комнату. Все сдали свои нехитрые драгоценности и рубли. Дожда- лись, когда вышли приемщики и потихоньку стали раздеваться, но никто не снимал тру- сики и лифчики. Однако появилась дряхлая старушка похожая на ведьму и каркнула. – Вам приказано раздеваться в баню догола и никаких стирок. Там в бане есть и мыло, и мочалки, и гребешки. Очень медленно и нерешительно девчонки начали расстегивать пуговички и стя- гивать трусики со своих фигурок. Так и стояли все сорок в нерешительности, пока все та же, что возрастом постарше, не крикнула озорным голосом: – Да ладно, девчата, была, не была, не съест же ведь человек! И первая шагнула, открыв дверь в зал, заполненный паром. Пара было много, так что с трудом разглядывались фигуры. Натоплено жарко, хорошо, лежали березовые ве- ники, мыло и мочалки на мраморных лавках. А вдали от скамеек возвышался огромный двухметровый дубовый чан, занимавший четверть зала. На его верхней крышке сидел матрос в тельняшке и бескозырке. В его руках на длинной ручке висела дубовая, бадья величиной с хорошее ведро. А девчата... Каких только здесь не было фигурок женской молодой красоты! Если80

описывать, значит обидеть всех сорок эллад, Венер, Клеопатр и всю прелесть грации июной женственности. Девчата жались подальше от большого чана, где стоял на одном колене симпатич-ный матрос. Но ведь одной холодной водой не вымоешься. Пример подала опять-таки та, которая постарше. Она гордо подняла голову и ре-шительно подошла к чану. Вначале прикрывая нижнюю часть тела шайкой, а прекрас-ную грудь мочалкой. С секунду постояла, а потом крикнула жестким голосом. – Что глаза пялишь? Наливай!!! И оголив бедра, подняла шайку выше груди. Матрос зачерпнул из кипящего чаначерпаком воду и плюхнул ее в подставленную шайку. За этой, что постарше, уже обра-зовалась очередь. Потом кто-то пошутил, и все рассмеялись. Кто-то запел песню. Дведевчонки шутя, стали обливать друг друга из шаек. Песня звучала вначале робко, а затемразлилась в многоголосье «Расцветали яблони и груши». Матроса как будто не суще-ствовало. Он ошалело, весь мокрый, смотрел на эту природную красоту, едва успеваяналивать шайки. Смотрел и не мог хорошо разглядеть отдельную фигурку, чью ни будь:клубы пара смазывали очертания и тела казались нечеткими. В первую раздевалку дверь была заперта. Открыта была совсем другая дверь, закоторой находилась та старуха-ведьма и целый ворох армейской одежды. Старуха заста-вила всех стать в очередь, велела подходить к стопкам одежды и называть свой размер.Так постепенно все оделись, но лифчики были только одного неизвестного размера. Иобувь – сапоги-керзачи, тяжелые тупоносые, – только за 39-41 с широкими для девчатголенищами. Когда все с горем пополам оделись, пришли два солдата-парикмахера и опять тотвоенный со шпалой в петлице. Кашлянув в кулак и оглядев всех присутствующих, не-громко произнес: – Будущие бойцы Красной армии! По уставу положено, чтобы все были подстри-жены под машинку. И никаких разговоров. Затем вздохнул глубоко и добавил. – Вы все добровольцы. Кто откажется, будет отправлен домой! Стоявшая рядом высокая девушка с чудесными в завитушках каштановыми во-лосами охнула и упала. Ее долго отхаживал с санитарной сумкой военфельдшер. Трикудрявые девчонки заплакали. Еще одна, с копной волос цвета зрелой пшеницы, вос-кликнула: – Ну и черт сними, стригите! И шагнула к стулу. Та, которая упала в обморок, проплакала два дня, но так и не 81 81

согласилась остричь волосы. И ее отправили домой. Одетых всех одинаково построили по росту, и мы неровным, но все же строем,дошли до вокзала станции «Кандалакша», чтобы прибыть в неизвестную нам «Ваенгу»,что под Мурманском для формирования в воинские части. апрель 2007 г. госпиталь г. Харьков82

Юрий Александрович Диаментов С-51Когда взойдёшь на сопку у причала,То видно, как чернея впередиВ заливчике лежит, прижавшись к скаламНе видимая «С-51».Три океана – дальняя дорога,Но в 43-м к этим берегамДрузьям-североморцам на подмогуОна пришла, чтоб вместе бить врага.И помнит всё усталая подлодка –Как Кучеренко в бой её водил;Число побед в оперативных сводкахИ звёзды у героев на груди.Последнюю торпеду в брюхо гаду,Октябрьских боёв последний дым.И получив увечья и наградуОна ушла, дав место молодым.Но не печальна её такая участь,И не музейный экспонат пока,Живая и бороться за живучестьОна сегодня учит моряка.И переживши три десятилетьяС глубокими отметками от ранОна стоит как памятник бессмертья –Освободитель, воин-ветеран.Ракетоносец рядом с ней – горою,Но с уваженьем трепетным глядимНа рубку, где написано простоеНазвание – «С-51». 83 83

84

II.Русские мужики в Америке 85 85

«Кончится война, и я обязательно напишу книгу «Русские мужики в Америке»…» Капитан-лейтенант Палластров Капитан-лейтенанту Палластрову не суждено было осуществить свою мечту. Он, будучи дивизионным штурманом бригады подводных лодок Северного Флота (КОУБ- ПЛ), погиб на подводной лодке В-1 вместе с ее командиром капитаном ІІ ранга Фисано- вичем И.И. и экипажем лодки в 1944 году. Эта книга написана мною. Так мы решили с Палластровым. А. Лаванов. Почему «Мужики»? Потому что в те далекие времена у американцев было убеждение, что русские большевики – это мужики с рогами (см. довоенные СМИ), грязные, бородатые, в огром- ных лохматых шапках и тулупах.86

ПОБРАТИМЫ г. Владивосток 15.09.1942 г.Лаванов Алексей и Базанов Витя (справа) 87 87

ВОСПОМИНАНИЯ Родился я на Кубани. Отец мой был священником. И в то время воинствующего коммунизма наша семья подвергалась репрессиям. Моя мама была мужественной женщиной. Она родила 17 детей. Я был 13-м. А ког- да папу – моего отца Николая – хотели расстрелять, вначале «белые» за то, что он спас красного комиссара от растерзания зажиточными сельчанами, а затем «красные» только потому, что папа – священник, мама бежала по морозу, ночью, в станицу Лабинскую босиком и там упала на колени перед начальником штаба красных. Она со слезами на глазах спрашивала: «Почему? Николай Афанасьевич – местный священник спас от рас- терзания вашего комиссара, а вы этого священника – под расстрел?!». И кто из читателей помнит рассказ А. Гайдара «Аллюр три креста», знает, что это такое. Срочно эскадрон конников с пулеметной тачанкой, на которую посадили маму, на рысях поскакал в нашу станицу. … И успели. Буквально под дулами винтовок у конюшни освободили папу – от- менив расстрел. Этот начальник штаба в дальнейшем по возможности помогал нашей семье. Родилось нас сразу двое. Мой братик был пухленький, красивый, улыбчатый. А я – тощий, крикливый, неказистый на вид. Старшая сестра – Надя, которая меня нянчила, бывало, бросит меня между могилок (мы тогда жили в г. Пятигорске при кладбищенской церкви). «… Ори себе на здоровье…», – а сама убежит к ребятам на свидание. Вскоре мой братик умер, не дожив до года. А я вот пока еще жив… Со временем папу перевели в Москву, а меня оставили у бабушки в г. Майкопе. Мне тогда шел седьмой год. Если вы читали или прорабатывали в школе рассказы писа- теля М. Горького «Мои университеты» и «Детство», то там, в роли деспота над парень- ком Алешей, выступал суровый дедушка… А у меня деспотом была бабушка. Высокая волевая сухощавая женщина. Она часто лупила меня ремнем от ножной швейной ма- шинки. Знаете? – такой кругленький кожаный со скобочкой на конце… При этом всегда приговаривала: «… Ничего, до свадьбы заживет…», или: «… За одного битого двух не- битых дают – и то не берут…». Но к тому же она приучала меня к повседневному труду. Вскоре в мои обязанности входило: уборка и мытье полов, чистка ножей и вилок88

кирпичным порошком. Порошок готовил сам, потирая кирпич о кирпич. Я должен былкаждое утро разжигать самовар и кипящим ставить его на круглый стол на кухне. Ядолжен был пилить и колоть дрова. От этого труда у меня до сих пор глубокая вмятинана затылке, когда я пытался перебить недопиленное полено «обухом топора», сильнозамахнувшись – задел лезвием по затылку. Я мог приготовить борщ, испечь пирожки и блины, стирать и гладить свое белье.Особенно я ненавидел чистить сваренную фасоль или картошку. Бабушка требовала несрезать ножом кожицу, а скоблить ее как молодую в целях экономии. И еще раз в неде-лю мыть бабушку в большом корыте. Бабушка залезала голяком в корыто, приказывала:«…Не пяль глаза…», – сгибалась пополам, подставляя худощавую спину, дабы я тер еемочалкой изо всех сил. Затем командовала: «…Поди прочь…», – и уже без меня продол-жала домываться. Образованием моим занималась тетушка Дуся. Это была красивая стройная жен-щина, с пышными волосами и горделивой осанкой. Она вначале училась в Петербургев женском медицинском институте при царском дворе. Там случайно познакомилась свеликим князем Константином из царской семьи, и они полюбили друг друга. Очень. Но когда дело дошло до свадьбы, то царская семья воспротивилась. Князя женилина какой-то принцессе – неказистой на вид, а тете Дусе пришлось после третьего курсауехать домой, не закончив образование. Так и пронесла она свою любовь одиночкойчерез всю жизнь. Тетушка работала старшей медсестрой в городской больнице, а попутно подраба-тывала рукоделием, вышивая белье местным модницам. Обычно тетушка приходила с работы и сразу после ужина садилась за вышивание,а меня усаживала рядом, заставляя переписывать целые страницы из книг, решать за-дачки по арифметике и обязательно читать художественную литературу вслух и с выра-жением. За короткое время я прочитал вслух почти всю юношескую литературу: ЖюльВерна, Фенимора Купера, Джэка Лондона, Майна Рида. Я плакал над Оводом и хохоталнад Томом Сойером. И по ходу чтения «Парижской богоматери» клевал носом, ничегоне понимая о Квазимоде, за что неоднократно получал подзатыльник. Дрожал от страханад «Вечерами на хуторе близ Диканьки» Гоголя и рассказами Толстого. Тетушка приучила меня чистить зубы натертым мелом, умываться каждый деньдо пояса. Для чистки зубов требовала наливать в кружку кипяток из стоящего на столесамовара и только потом разбавлять его холодной водой из-под крана. У меня почему-товсегда получалось наоборот, за что мне часто попадало. Но один раз я проснулся с чу- 89 89

десным настроением, напевая песню, я сделал так, как требовала тетушка. Налив пол кружки крутого кипятку из бурлящего самовара, подошел к водопроводному крану и начал его открывать. В это время из коридора выбегает тетушка Дуся, явно не выспавшаяся, в плохом настроении. Увидя меня у крана, она возмущенно закричала: «…Я сколько раз тебе го- ворила…», – и ударила рукой по кружке… Весь крутой кипяток выплеснулся мне на голую грудь и верхний слой кожи, как молочная пленка скатился от начала шеи до пупка… Тетушка ахнула, схватив меня на руки, и унесла в свою комнату. Там у нее было вроде медицинского кабинета. Я три недели сидел на стеклянной веранде закрытый марлей от мух и регулярно смазываемый мазями. Затем зажило, но до сих пор после бани на груди выступает боль- шое бледное пятно. Когда пошел поступать в школу, то проучился только месяц, а затем сразу пере- вели меня во второй класс. Да и там мне было очень скучно, ибо я уже знал дроби, про- центы, грамотно писал. Вскоре меня мама увезла в Москву. Из-за гонения на духовенство мама с папой сделали фиктивный развод, и мама убедила меня всем отвечать, что у меня нет отца. В особенности в анкетах умалчивать о своем происхождении. По этой же причине гоне- ния мне пришлось уйти из техникума. Я окончил школу Ф.З.У. в Москве и стал работать токарем. В школе меня не при- няли в пионеры и дразнили: «сын попа», а когда я переводился по переезде в Москов- скую школу, пацаны из «беднейшего крестьянства» напали на меня, избили – перебили носовую перегородку. До сих пор от этого мое дыхание проходит только через правую ноздрю. Так же и в комсомоле. Во время приема одна из активисток в красной косынке заявила: «…У него надо проверить происхождение…» Мне очень и очень хотелось стать летчиком. Но таких в аэроклубы не принимали. Говорили, что надо откровенно признаться и рассказать о своем происхождении. Я по- пытался это сделать. На соседнем 135 заводе очень требовался специалист вроде меня, и я попробовал туда перейти. Начальник отдела кадров, представительный генерал, очень обрадовался. Он пожал мне, пацану, руку, любезно говорил, что наконец-то они нашли нужного им специалиста.90

А когда я сказал, что у меня отец священник, генерал покраснел, выпучил глаза изаорал: «…Да как ты посмел на наш завод...! Вон отсюда!». Это на многие годы отбилоу меня охоту признаваться в своем происхождении. Вскоре папу сослали в Иркутск, и мы с мамой уехали с ним. Прервалась моя уче-ба в Москве. А в Иркутске меня в школу не приняли. Директор школы, бывший крас-ный партизан, потерявший руку и, награжденный орденом заявил: «Пусть сын попа самучится и сдает экзамены экстерном». Так и пришлось нанимать учителя, заниматься вселето и осенью сдавать экзамены за 6 класс экстерном. Но и здесь ненависть директорашколы не имела границ. Дело в том, что готовившая к экзаменам учительница в тайнеот меня давала контрольные по основным предметам те, которые должны быть на экза-менах. Я эти вопросы хорошо выучил. Но учительница еще дважды задавала их повтор-но. На экзамене я был несказанно удивлен, что мне достались такие «легкие» вопросы.Сдавая первым из группы, на удивление экзаменаторов, я в душе ликовал. И с радостьюделился со своей учительницей. Когда я пришел в школу за результатами, в списках значилось: математика – 2,русский язык – 2. Оставить на второй год! Учительница сказала: «Может ты не так ответил? Возьми бумагу и напиши всенаизусть». Я написал на память все ответы. А папа сказал твердо: «Иди, разбирайся сам». А учительница сказала: «…Потребуй, чтобы тебе показали все твои контроль-ные…» Не знаю, откуда у меня, мальчишки, хватило смелости. Прийдя к директору, я спросил, почему у меня плохие оценки? Он ухмыльнулся,достал из сейфа мои контрольные и показал их мне. На контрольной по математике при-меры были перечеркнуты красным карандашом и стояла крупная двойка. По русскомуязыку ничего не было подчеркнуто, но стояла такая же красная двойка. Я со слезами наглазах начал доказывать, что примеры правильные, а по русскому языку стоит толькоодна лишняя запятая. Директор со злобой убрал мои листочки и сказал: «…Ладно, иди, переведем тебяв следующий класс». После образования Верховного Совета СССР, все репрессии были отменены, цер-ковь отделена от государства и папу вернули в Москву на прежнюю работу. Надвигалась вторая мировая война. Надвигалась угроза фашизма. И кто там го-ворил в недавние годы, что страна не готовилась к войне? По-украински это звучит – 91 91

брехня! На нашем авиационном заводе усиленно осваивали изготовление нового двигате- ля М-72 для мощного по тем временам истребителя и нас, пацанов, мастера упрашивали оставаться работать по две смены и даже в ночную. Школьники и молодежь сдавали нормы на значок «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок». Стадионы и катки были бесплатными для школьников. Так же кинотеатры и спек- такли в театрах были бесплатными. Устраивались различные соревнования – походы на лыжах и в противогазах, даже зимой. И многие другие физкультурные состязания (на- пример, проплыть 200 метров по воде с грузом, оказание первой помощи при ранениях и т.д.). В каждой школе в учительской стояли пирамиды с мелкокалиберными винтовка- ми. И никто их не воровал, а ходили группами учиться стрелять. А песни «Если завтра война, если завтра в поход – будь сегодня к походу готов…» или «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц. И в каждом пропеллере дышит – спокойствие наших границ…» или «Три танкиста» и еще много-много патриотических песен. И еще, почему-то, многие современные политики «забывают» о том, что Советский Союз в марте 1940 г. перебросил из восточных областей один миллион войск к западным гра- ницам… Осенью 1940 г. я был призван на флот во Владивосток и по окончании учебного отряда подводного плавания, что на Чуркином мысу был зачислен в экипаж достраива- ющейся подводной лодки «С-51». Главным строителем вначале был немец Еуль, а затем нашим инженером-строителем стала женщина Мария Ивановна. На флотах существует поверие: «Если женщина на корабле – то быть несчастью!». И все года службы на «С-51» этот червячок сидел в наших сознаниях. Но поверие не оправдалось. В дальнейшие годы в боях на Северном флоте из тихоокеанских лодок не погибли только С-56 и С-51, которые строили женщины.92

После достройки корабля в июне началась война, и мы были направлены в дозорна морскую границу с Японией. На Дальнем Востоке с часу на час ждали нападения со 93 93

стороны японцев и обстановка была очень напряженная. После дозора отправились с секретным заданием в Японскую военную базу, где вели разведывательную службу. После выполнения задания лодку поставили в док, а нам запретили увольнения и всяческие отлучки. Мы узнали причину такой подготовки от гражданских лиц, работа- ющих в доке. Через некоторое время весь Владивосток говорил, что корабли уйдут на Северный флот и Северно-морским путем до самого Мурманска. А команды кораблей ничего не знали. В полной боевой готовности лодки стояли на якорях у Русского острова вблизи Владивостока 7 октября 1642 г. Затем к нам прибыл командующий Тихоокеанским фло- том, поздравил нас с получением особого задания, но не сказал какого и куда. С полны- ми запасами боеприпасов, пресной воды, продовольствия и, против обычного, взяв еще шесть запасных торпед, мы ушли в Петропавловск на Камчатке. Проходя Татарский пролив, попали в сильный шторм, волны швыряли лодку во все стороны, она порой задевала килем за грунт, т.к. Татарский пролив слишком мелок для лодок. Но, в итоге – дошли до Петропавловска на Камчатке благополучно, если не считать сорванные вол- нами ограждения, унесенный в море трап и поврежденную шлюпку. На рейде Петропав- ловска нам дали возможность попрощаться с родной землей – разрешили увольнение в город. И что греха таить, многие возвращались на лодку «навеселе», несмотря на запрет предусмотрительно данный магазинам не продавать хмельное. Возмущенный комиссар Миронов выстроил весь экипаж лодки на верхней палу- бе, прочитал нотацию, а потом скомандовал: «Все, кто вчера были во хмелю – шаг впе- ред…» Вся команда, как на строевых занятиях шагнула вперед. Остался на месте только Петя Воеводин, но и он после некоторого замешательства присоединился ко всем. Ко- миссар ему: «… Так вы же были на вахте». Но Петя хорошо знал, что на вахте то он был, но друзья не забыли его угостить. В этом же строю наш комдив, Капитан І ранга Трипольский, зачитал приказ, по которому мы отправляемся на фронт. На Северный Флот для пополнения бригады под- водных лодок. Путь лежал через Америку. Может быть, современный читатель не поверит – но у всех было радостное на- строение, потому что каждый из нас стремился попасть на фронт. Дружное «Ура!» было ответом на зачитанный приказ. Конечно, у каждого была и грустная мысль: «…А что-то со мной будет?..» Всего шли на север шесть подводных лодок с интервалами в несколько дней. Вна- чале С-54 и С-55, затем Л-15 и Л-16, и еще через три дня наша С-51 с комдивом на борту94

и С-56, где командиром был Щедрин Г.И. Направлялись дальше к военно-морской базе американцев в «Датч-Харбор». Проходя вблизи японских берегов, штурман Комиссаров спросил у командираКучеренко И.Ф.: «Товарищ командир, давайте повернем к их берегу, заодно проверимих бдительность». – «Добро! Так может быть международный скандал…» С одобренияТрипольского лодка понеслась к японскому берегу на полной скорости до тех пор, покаиз их бухты не выскочил эсминец нам навстречу. Теперь дай бог ноги успеть унестиобратно, если эсминец не начнет нас обстреливать. Не начал. И посмеиваясь, мы про-должили идти своим курсом. Прибыв на Алеутские острова к Датч-Харбору, мы не дождались встречающихнас американских кораблей ни в первый, ни во второй день. Нам некогда было ждать, имы самовольно отправились на их военную базу. Эту базу за день до нас обстреляла изпушек Японская подводная лодка. И когда мы буквально ворвались в бухту за идущимтуда кораблем – на берегу поднялась паника. Они начали стрелять из пушек. Но в итогеопознали друг друга. В это время радиоперехват сообщил, что в погоню за нами немцы выслали 11 под-водных лодок. В Датч-Харборе мы простояли два дня, не сходя на берег. А на берегу стояли груп-пами люди с оттопыренными карманами. Хмурые, в коротких куртках, в резиновых тол-стых сапогах и в капюшонах. Комиссар запретил общаться с этими людьми, и у нас кним появилась отчужденность. Однако все командиры отправились на дипломатическийприем в город. А когда под вечер вернулись все «навеселе» в сопровождении американ-ских офицеров, а также Добрынина и Майского, которые представляли Советский Союз(один был послом, а другой – военным атташе в Америке), все дружески переговари-вались, пожимали друг другу руки. Поступила команда лодке перейти на другой берег,дозаправиться и продолжать путь дальше. И здесь русские моряки показали свою удаль. Когда были отданы швартовые и убран трап командир наш Иван Фомич Кучерен-ко (навеселе) подал команду с мостика лодки: «Правый дизель товсь!..» На мостике всекак-то притихли. Ведь лодки никогда не отходили от стоянки на дизелях, а всегда наэлектромоторах, медленно. Комдив Трипольский удивленно и с упреком сказал тихонь-ко: «… команди-и-р!» Но Иван Фомич ухмыльнулся, потрогал пальцами свой велико-ватый нос, почесал затылок и произнес: «…Лева на борт, дизелю малый…». Даже мы,швартовая команда, очень удивились, но удивились еще больше, когда лодка, сорвав-шись с места, понеслась к другому берегу, до которого – рукой подать. На оставленном 95 95

берегу, дипломаты и офицеры беспокойно переговаривались, а Кучеренко с мостика: «…Правый дизель – средний…». Лодка стремительно мчалась к стоящей на том берегу американской субмарине, к которой мы должны были пришвартоваться и от нее пополнить запас топлива. На ней стали кричать и махать руками, а затем «американцы» стали выскакивать из люков и убегать от лодки. На мостике все притихли… Да и у нас начало сосать под ложечкой… а вдруг?.. Что, если не сработает?! Американская лодка опустела, около нее вся тер- ритория тоже. Когда уже казалось неизбежным столкновение (у нас 16 торпед, сотни снарядов). С мостика прозвучало: «Стоп дизель! Оба мотора назад! Лево руля! Самый полный!!». И наша лодочка как игрушечка, вначале вся задрожала, а затем, сбавляя инерцию, с разворотом, плавно и легонько приткнулась к левому борту американской субмарины. Но на ней никого не было, чтобы принять наши швартовы. Пришлось пры- гать с нашей палубы на их, чтобы пришвартовать лодку. Американцы начали появляться к своей лодке только после того, как с мостика разошлись командиры. На пути в Сан-Франциско к нам пришла печальная весть о том, что впереди нас идущие Л-15 и Л-16 были атакованы, и Л-16 затонула за 30 секунд, получив в борт тор- педу. Как, спустя много лет, показала история, это сделала японская подводная лодка И-25. Опасаясь дальнейшего нападения, наш комдив Трипольский на военном совете изменил курс следования, так как ясно было, что курс этот кому-то известен. И лодки ушли вглубь океана на триста миль параллельно заданному. В Сан-Франциско повторилась та же история. В месте встречи американских ко- раблей не оказалось. Прождав три дня, мы опять самовольно направились на их базу. Только при видимости знаменитого моста Сан-Франциско появились американские са- молеты, затем эсминцы, которые довели нас к месту назначения. На берегу стояли сотни людей с оттопыренными карманами. Когда нам разрешили сойти на берег, то эти люди вынимали из кармана блоки с сигаретами, часы-штамповку, жевательную резинку и старались нас угостить, прося взамен что-нибудь. В особенно- сти звездочки. Но звездочек запасных почти ни у кого не было, а папиросы закончились. Но менять советские деньги на доллары почему-то американцам не хотелось. В течение двух дней американцам разрешили проводить экскурсии на нашу лодку, т.к. они не верили, что это советской перестройки лодка: все без исключения посетите- ли просили у нас дать им попробовать борщ, водку и черный сухарь. Кок с ног сбился, готовя борщ, водка скоро кончилась, а сухари американцы брали как сувениры, чтобы96

показывать и хвастаться знакомым. Однажды, спускается к нам высокий американец, начинает петь царский гимн:«Боже, царя храни…». Мы снисходительно улыбаемся, а он протягивает руку и хватаетПашу Хазова за бескозырку, пытаясь снять с головы. Здесь дело чести, и Паша врезал емупо руке. Тогда он знаками просил снять ее и начал разглядывать голову. Затем спросил:«А где рога?» «Какие рога? Вы большевик?» «Да, большевик» «У них рога». Тогда мывсе поснимали бескозырки, показывая, что ни у кого нет на голове рогов. В сознании аме-риканцев того времени было убеждение, что русские большевики с рогами, бородатые, вогромных шапках. А здесь мы молодые, красивые, сильные, хорошо одетые, выбритые. Во время перехода у нас в левом дизеле вышел из строя четвертый цилиндр, и мыделали ремонт на ходу при пятибалльном шторме, и теперь на базе надо было делать ре-гулировку. За время ремонта я на обеих руках посбивал косточки, и они стали гноиться.Порошки и мази не помогали. Пришлось идти по городу искать флотскую поликлинику.В помещении совсем не похожем на лечебное учреждение меня приняли очень любезно.В одном из них американец без белого халата вытянул из шкафа пузырек с белой жид-костью, промыл мои руки спиртом и опрыскал этой жидкостью ранки. Затем заклеилпальцы пластырем и говорит мне: «Кам ин тумору». Я пожал плечами, а он опять своеговорит. Пришли еще двое, и давай растолковывать жестами. Прикладывая руки к ушам,наклоняя голову как на подушку, показывали пальцами, что надо идти на «Субмарину»,а потом вернуться обратно. Но я растерялся и не понимал. Наконец один принес кален-дарь, указал на число и месяц. А это было 7 ноября – день Октябрьской революции. Ярадостно закивал головой и громко произнес: «Да, да! Октобер, Революцион, рашен»,удивляясь, почему 7 ноября у них черное число, а не красное. Но никто не разделял моейрадости. Наоборот, все как-то сникли, покивали головами и стали расходиться, прини-мая меня за коммунистического агитатора. Были мы на экскурсии у квалификационного рабочего. Конечно, красиво, маши-на, сад, обстановка. Коттедж на подобие, как стоят сейчас у нас. Ездили на экскурсиюпо городу, по мосту. Пробовали их хлеб, колбасу – невкусно. Нам организовывали встречу с их молодежью, танцы. Там разносили чай поче-му-то со льдом, маленькие бутерброды. Танцы не клеились. Их девчонки нам не понра-вились. Все бледные и хмурые. Наши лучше. Среди танцев вдруг под ногами оказаласьпачка долларов, которую все швыряли ногами. Затем она куда-то пропала. Но это былоне наших рук дело. К вещам нет, а к деньгам американцы сами не чисты на руку. Закончив ремонт, начатый еще в море, мы прибыли в Панаму. Нас удивила раз- 97 97

ница в обслуживании кораблей. Если у нас все делается молча, четко, то у них все слы- шался галдеж. Каждый орал что-то, выполняя команды. Но зато все грубые работы вы- полнялись в перчатках различной формы и толщины. Вдоль берегов Панамского канала отличная природа. Видны попугаи и еще какие-то крупные птицы, наподобие павлинов, и обезьяны. Было жарко. Но, прошел короткий дождь, и сразу стало холодно, да так, что пришлось одевать бушлаты. В Панаме произошел курьезный случай с незнанием английской грамматики. За- казывали продукты на три лодки: С-51, С-56 и Л-15, а оказалось, что по ихнему, по-ан- глийски такое количество нужно на каждую лодку. И вот нам начали доставлять с утра продукты и сваливать их на палубы. Кучи бананов, апельсинов, кокосов, арбузов, яиц, мяса, масла и прочего в таком количестве, которое мы не могли съесть. Но делать нечего – деньги были уплачены – товар должен быть доставлен. Недалеко от нашей стоянки возвышалось большое здание – офис, и ежедневно, в обеденный перерыв, из него выходили служащие, почему-то только женщины. Они усаживались вокруг здания по периметру, человек 100. Раскрывали свои упаковки и завтракали, глазея на нас. Удивляла их одежда и внешность. Все как одна были одеты в красивые цветные брюки, что для нас видеть было непривычно. И прически у них были ухоженные. Наше командование уехало в город Сан-Франциско на дипломатический прием. Многие из команды собрались на кормовой палубе, коротая вечер. Пели песни под ги- тару, перекуривали. В это время к лодке подходит молодая девушка, очень красивая и с коньками под мышкой (это в Панаме-то). Постояла, послушала и говорит на чисто рус- ском: «Ребята, а можно с вами попеть?» Мы буквально раскрыли рты. А потом, женщи- на на военный корабль? Быть беде. Но все-таки молодость пересилила, и мы упросили вахтенного командира, штурмана Комисарова, разрешить, пока остальные на дипприе- ме. Это оказалась дочь русского эмигранта Чейз – Попова Ирочка. Первую песню она попросила спеть «Катюшу». Голос у нее был чистый и очень приятный. Пели мы очень долго и спохватились лишь тогда, когда вдали показался автобус с нашими командира- ми. Мы быстро распрощались с этой милой Ирочкой. На нашей лодке был организован прием для американских офицеров и адмиралов. Во втором отсеке наших лодок за столом умещалось не более десяти человек. Но в тес- ноте – не в обиде, прибыло на лодку человек пятнадцать, в том числе три адмирала. Чем угощать? Ну, с винами обошлось, т.к. Трипольский коллекционировал вина, а с едой? Н.З. – красная икра и настоящие краб-консервы на тот случай были. А из свежего мяса, что нам поставлялось и при умении нашего кока – Феди Самохвалова все получилось98

хорошо. Пока гости с аппетитом кушали, мы продолжали искать по отсекам. В одномиз запасников нашлась большая банка ветчины – это окорок, килограммов на пять, за-консервированный в большую продолговатую банку. Наш советский, отечественный.Когда вскрыли банку – аромат свежей ветчины заполнил весь отсек. Командир велелнемедленно порезать и подать на стол для американцев. Видели бы вы, с какой энергиейамериканские адмиралы поглощали советскую ветчину. Они с разных сторон тянулиськ блюду, накалывали куски вилкой и, смакуя, еще не скушав один, тянулись за другим.Речь их не могли понять, но ярко было видно по мимике, выражению глаз и причмоки-ванию, что это им вкуснее, чем красная икра, которая, кстати, стояла нетронутой. Мы,наблюдая за американцами из-за приоткрытой переборки первого отсека, смеялись отдуши над этой сценой. Когда от окорока осталась половина, то прибежал военфельдшер,приставил к губам палей, сказал с укоризной: «Что все им, да им… А своим что?..».На лодке военфельдшер заведовал продовольствием и утащил половину окорока в своизаначки. Командир удивился, когда третья тарелка опустела: «… А что… разве все ужеслопали?..» После Панамы мы прибыли в Колон, перейдя на другую сторону Америки – Ат-лантический океан. Здесь была короткая стоянка, не задерживаясь, ушли на Кубу. В Га-ванской морской базе кубинцы нас встретили очень враждебно. Не дали пополнить за-пасы пресной воды, и главное отказали экипажу помыться в душе. При выходе из Кубынаша напарница «С-56» была атакована какой-то подводной лодкой. И только благодарявысокой тихоокеанской выучке едва успела отвернуть от двух торпед. Такая же участьпостигла и нашу С-51 на вторые сутки перехода. Как потом историки доказали – ника-ких немецких подводных лодок в том районе не было, а была американская субмарина. На пути самого длительного перехода из Кубы в Канаду мы попали в ураган. Вто время, конец 1942 года, это был жесточайший ураган из всех ранее существовавшихураганов, носящих женское имя. Он длился около двух недель. Эти огромные водяныегоры обрушивались на лодку, затем поднимали ее на гребень. В такой момент оголялисьгребные винты, с воем раскручивая обороты дизелей. На гребне волны лодка вся дро-жит и вибрирует, а затем волна бросает ее в огромную водяную яму, накрывая с головойверхнюю вахту. Мало того, в этот момент «порция» морской воды врывается в рубочныйлюк и через него в центральный отсек. От этого резко падают обороты обоих дизелей, которые питаются воздухом черезоткрытые переборки 4 и 5 отсеков, ибо воздушные шахты в это время находятся в воде. Высота волны достигала более 45 метров. Жидкость дифферентометра давно ужевыплеснулась, а кренометр с силой ударялся в ограничители, стоящие на 40 градусов 99 99

обеих бортов. Мы попали в самый центр этого сильнейшего урагана. Все незакрепленные вещи катались по палубе. Большая часть отдыхающих после вахты моряков перекатыва- лись с боку на бок или вываливались с коек. Пройти по отсеку было очень сложно и труд- но, т.к. удары волн по корпусу были непредсказуемы. Особенно было тяжело в кормовых отсеках и в седьмом. Седьмой отсек бросало по кругу или швыряло в стороны. Свобод- ные от вахты отказались от коек и располагались на отдых по всему настилу палубы. В этом урагане погибло много кораблей. Но наши лодки выдержали. Мы потеря- ли связь с С-56, которая шла нам в кильватер. Но, слава богу, при подходе к Галифаксу, когда ураган стал утихать, нашли друг друга. Сойдя на берег в Галифаксе, мы двое суток не могли ровно ходить по земле, а все в раскачку, как пьяные. Мы стали на ремонт, т.к. ураган нанес много повреждений, в особенности на ли- нии валов. Здесь к Рождеству канадцы подарили нам подарки – небольшие синие мешки, в которых были принадлежности туалета, бритвы, толстые пуховые свитера, теплое шер- стяное белье, охотничий нож-финяк с красивой ручкой, разная необходимая моряку ме- лочь и обязательно святое евангелие на английском языке. Рождество… мы его тогда не признавали и не справляли. А канадцы!.. Не зная, как убить время между вахтами, мы с Федей Гаврюшиным ходили по их военной базе беспрепятственно, встречая охмелевших канадских моряков и охранников. Некоторые приветствовали нас «О! Рашен. Вэри Гуд…» В особенности чехи, которых было много среди канадских военных моряков. Так двое чехов пригласили нас на их подводную лодку и там устроили для нас изрядное застолье. Через два часа в обнимку, распевая «Катюшу», мы шли к своей родной С-51. Все-таки нам хватило трезвости недалеко от лодки распрощаться с приятелями, показать им, что на нашу лодку нельзя, к их вели- кому удивлению и огорчению. Теперь была проблема – ровно, по струночке пройти по мостику и добраться до центрального поста. После Галифакса мы распрощались со своими напарниками Л-15 и С-56. Они от- правились в Англию на ремонт, а наша С-51 продолжала путь в Исландию и далее в Мурманск. С-54 и С-55 ушли в море еще раньше. В это время, у берегов Норвегии, немцами был разгромлен военный караван PQ- 17, в состав которого входили сотни кораблей, с военным грузом для Советского Союза (Пикуль. «Реквием каравану PQ-17»). Уцелевшие корабли добивались немецкими крейсерами «Шарнхорст», «Тирпиц»100