Сюр Гном-Филлиры

СЮР ГНОМ 1

ФИЛЛИРЫ филлир - философско-лирическая духовная притча Библиотека Галактического Ковчега 2021 г. 2

РОЖДЕНЬЕ В ВЕЧНОСТЬ Мой исихазм посвящается Юрию Линнику Погребен я навеки и заживо Во темнице души своесобственной, Коя суть поднебесье незнанное, Несказанное, неизмолвное. Лики чудные, всеблагие сеют свет нездешний, Чертоги невесомые свои же прихотливости измысливают, Сущности бесплотные житие ведут потаённое Пространство и время узоры сучат презатейливые, Дали заокоёмные диковинами полнятся неисчислимыми, Птицы и твари предивные гом да трель усладные нижут. Лепота да благость окрест – благолепие сущное. Прах не держат опоры кисейные, Тлен да гниль осыпаются ошметью: Нет для них ни зазора, ни утайки, Гадь да скверна людские – аки нежить тут, Мразь да мерзость по сути неможные. Всяка лжа – непотребство великое, Похоть, блуд альбо зависть кромешная – Все во мраке своём же хоронятся, Нет во свет им ни ходу ни допуску, Пепелят их лучи светозарные, Изжигает простор жаропламенный, Во тепло претворяя всесущное. Вольно-вольные веют, росистые Ветерки в луговинах таёженных. Повечерние, в сполохах заревных, Растуманы стелятся заречные. А за ними, во них, в одночасии, Блещет-сребрится ночка преясная, Синий бархат звенит колокольцами, Хороводят светила небесные.... Глянь одесную – солнышко красное, Глянь ошуюю – месяц с подружками... Всё-то разом: и лето метельное, 3

И зима в разнотравьи дурманящем.... Тут – капели да просинь весенняя, Там – багрянец да злато лампадное... Всё едино в красе да согласии, Всё во благе и мире покоится. Славословит Благовестит Ликованьем всеполнит. И ни края тому, ни окраины. Знать, не тяжко мне в тленном узилище, Коли в силах зрить светы пречудные, Доколь мреются виды замлечные, Доколь звоны звенят перезвонами... Сопричастие ладу всеемному Указует ме быти аки камушку, Аки камушку, аки яхонту Во кольцо мировое продетому. Изопью до краёв горь полынную Изойдёт из меня гарь удушная Изовьюсь в небеса птицей-соколом Дабы плоть истончилася дочиста, Дабы земная суть претворилася В ипостась всеживую, нетленную. Казематы мои – что хоромины, Не застенки – светёлки пречистые, Не затворы да путы кандальные – Крылья вольные, далью умытые, Далью дальнею, высями горними Заповедными, тайнописными В долгих бдениях уготованными, Где храмина души возвеличится В малоте, да в изжитии самости, Возликуется вся да иссветится, Заглядясь на себя, дивотканную. Коли мыслю о сем – Знать есть верую. И да будет мне вера Порукою. 10.VII.2003. 4

*** Магнолия Метафизика одного поединка Два игрока на красно-белом поле, воздев клинки изысканных рапир, сошлись в многозначительном поклоне и столь же церемонно разошлись, заняв позиции по сторонам того, что им обоим виделось границей. На чисто умозрительной черте, где алый претворялся в белоснежный, цвела... магнолия. Рисунок нежный законченной гармонии ветвей преображался в тонкий аромат, что искушал желанием забыться, тем самым угрожая... проиграть, ведь стоит игроку забыть про битву, как жизнь его висит на волоске, поскольку правила придумали не те, кто их, как правило, использует... Но эти, сошедшиеся в истовом бою на жизнь иль на смерть, вели свою игру, уверясь, что вольны распорядиться свободой собственной на собственный манер... И в полном соблюдении манер безукоризненных промолвил тот из них кто, облачённый в белое трико, открыл игру, поигрывая шпагой так, словно приноравливался разом решить ещё неначавшийся бой: - Ужели, милый друг, игра без правил прельщает боле, нежель правила игры? Ведь, согласитесь, что для их познанья потребно понимание глубин, исконных сутей, побуждений тайных... А следованье им предполагает, пусть смутное, но знание причин... И, несомненно, вовсе не случайно \"прав\", \"правило\" и \"правильно\" – слова того же корня. Они спокойствием полнятся миротворным, Вы не находите? Он сделал пробный вызов, - ах! почти туше!, - и улыбнулся вежливо-притворно. - Отнюдь, любезный, - возразил второй, сдвигаясь вбок обманным полу-шагом, - тот факт, что правила не заданы заранье лишь говорит о том, что до поры мы пребываем в сладостном сознаньи их мнимого отсутствия. Свобода нам видится в разряде величин, не подлежащих явному сомненью, и, стало быть, не потребляет сил, что позволяет обратить усилья на выявленье подлинных причин и, следуя за узелками следствий, мы шаг за шагом подойдём к тому... ...Он наседал на человека в белом, целенаправленно тесня его 5

к углу, где сень магнолии, предательски свежа, сулила неизбывные услады... - ...что сконцентрируем внимание на главном, как например, - на этом! – и он обрушил бешеный удар, предполагавший сокрушить защиту и обнажить нечаянный просвет в нагрудном панцире... Но человек, то бишь, противник в белом, неуловимо сдвинулся на дюйм, так что клинок лишь полоснул доспехи, едва задев пылающую грудь, и кожи непорочный алебастр окрасился в изнеженный пурпур... А атакующий при этом изогнул чуть выше допустимого предела своё объятое порывом тело и, потеряв спасительный упор, припал постыдно на одно колено в попытке удержаться... и позор от столь бездарно сданного сраженья узрился на него в упор, карая гибелью... Минуло бесконечное мгновенье, покуда он преодолел конфуз. Его с лихвой хватило бы, наверно, на то, чтобы соперник в белом смог нанести решающий укол, коли бы... захотел... Но тот стоял не шелохнувшись, безучастен, до той поры, пока противник в алом, враз растеряв мальчишеский задор и перейдя к глухой защите, не обратил к нему надменный взор, где ярость, пополам с презреньем, слились в испепеляющий узор. И лишь тогда, пружинисто шагнув к нему, возобновил атаку и произнёс: - Свобода, говорите Вы? Однако, - прошу простить невольный каламбур, - свобода выпада могла бы обернуться для Вас реальным выпадом туда, откуда вряд ли был бы шанс вернуться, и где одна свобода лишь: не быть. И я склоняюсь к мысли допустить, что к ней единственно Вы втайне и стремитесь... Иначе, чем, позвольте, сударь, объяснить столь вдохновенно-безнадёжный вихрь? Ведь черезчур ретивая атака грозит её создателю вдвойне: потерей стиля и потерей жизни... И, хоть последней Вы не дорожите, но первым обладаете вполне..., - подобье снисходительной усмешки скривило тонкий рот, и он прибавил: - Что до меня, беспомощность и слабость ничуть не поощряют мой азарт. Что радости в лишении пощады? Что чести мне в победе, коль досталась она ценой бесчестия? И ежель говорить по чистоте, мне во сто крат дороже пораженье и 6

славная погибель от руки достойного, чем прозябанье до скончанья дней при чувстве жгучем собственной вины за пролитую кровь бедняги, что в силу неуклюжести, бравады или по злому умыслу Судьбы подставил грудь под наконечник шпаги, коварно отбирая разом честь у меня и... собственную жизнь... О, нет! меня не купишь на сардинки! - Будь проклят час, что свёл нас в поединке! – воскликнул алый в гневе на себя на промах и за униженье. – И смею Вас уверить: я – не Вы! И честь моя отнюдь не в соблюденьи изжитых правил опостылевшей игры, но лишь в свободе действовать по праву! По праву, не по правилам! Увы для Вас, ибо довольно сударю представить мне хоть малейшую возможность победить, - я ею не побрезгаю нисколько, будь то падение, нечаянный просчёт, увечье иль потеря шпаги, - второй такой же Вам не допустить, поскольку первой я воспользуюсь сполна. И, коль по странной прихоти ума, души иль сердца вознамерюсь даровать пощаду, то будет вовсе, сударь, не в награду за Вашу честь и не в угоду неким \"правилам игры\", но лишь единственно за тем, что так возжаждал Я, по праву победителя! А Вы, Вы, сир, пеняйте на себя, за то, что были столь щедры и простодушны, лишив себя надежды на успех. Коль существует справедливость свыше – здесь и сейчас настал её черед! Пусть тот, неведомый, кто создал это поле, разлиновав на шутовской манер квадратами и обратив в паяцев носителей свободной воли, кто лицемерную магнолию расцвёл, пусть Он рассудит: кто из нас достоин вкусить сполна запретный аромат и побеждённого поправ стопою, предаться лишь одной свободе прав, правам Свободы! Вот он – мой призыв и вызов ненавистному началу! Коль есть Судья – пусть судит! А коль нет – я за собою оставляю право, и Ваша жизнь дрожит на острие моей неумолимой стали! Ну, что ж Вы медлите? Иль sentiment du fer* Вам вовсе изменил? - Права, мон шер? Помилуйте, кому дозволено присвоить самовольно то, что по праву одному Творцу, а не Его ущербному подобью? Иль Вы и впрямь посмели возомнить, обуяны гордыней самомненья, Вы, жалкая крупица естества, что обладаете \"свободами\"?! Что Вам, никчемному, даровано вершить и править суд? Что вознеслись превыше Рока, Провидения, Творца?! О, сколь смешны Вы в роли мудреца! Сколь пафосна напыщенная спесь! Она вполне заслуживает кары! А Вы – того, что б быть проученным сполна! Вы жаждали игры без правил? – Извольте! Ваш покорнейший 7

слуга почтёт за честь принять постыдный вызов лишь оттого, что тот несёт погибель его же породившему. Страшитесь! Ибо с этого мгновенья рукой моей по воле Провиденья ведёт само возмездие! И Вы – столь же ничтожно малы, сколь горды, - изведаете вскорости плоды своей же глупости... -\"Ничтожество\", - сказали Вы? Отлично! Мне льстит сей уменьшительный эпитет, исторгнутый из Ваших уст, он, как ни что, отображает суть дискуссии о малом и великом и, как любое оскорбление, разит его же породившего. Быть может, блюстителю окаменевших догм покажется прелюбопытным факт того, что действие несёт противодейство в себе самом, как яд – противоядье. И, коль уж речь зашла о покараньи за узурпацию прерогатив Творца, позволю обратить вниманье на антиномную природу Бытия, где противоположностей единство вершит Законы... - Вот один из них: \"Чем больше можем мы – тем меньше смеем\". И, коль уж я ничтожество вполне, то, стало быть, и полностью всесилен, черпая мощь дерзания и спесь в своей же малости. А Вы, погрязший по уши в условностей рутине и покланяющийся втайне, как святыне слепому Року, Вы, словно муха в клейкой паутине, опутаны мириадом мелочей и правил, столь же вредоносных, сколь и мнимых. И столь же несвободны от себя, сколь и зависимы от них. Но я, ничтожный, предпочту свободу позору позолоченной тюрьмы! - Так пусть же нас магнолия рассудит: кому из двух предрешено уйти в миры иные, а кому – остаться... то ль для того, чтобы изведать счастья, то ли для искупления вины. Как Вы сказали? \"Прав\" и \"правило\" – слова того же корня\"? Так пусть же станет знаком правоты чужая смерть тому, кто избежать её достоин! Сударь, защищайтесь! Французская рапира без гарды скрестилась с блеском итальянской стали, и звон клинков окрасил всё окрест. Неверный свет высвечивал детали, и боя переменный перевес переходил от одного к другому, но столь неуловимо, произвольно, что казалось, будто два клинка вдруг ожили и по свободной воле ведут свой собственный непостижимый бой, а люди, их держащие в руках – марионетки, движимые в такт, исполненные разума и воли не боле, чем... аромат магнолии... 8

достиг... почти... одновременно... их... обоих... и обволок... заклятьем... забытья. Лишь два непримиримые клинка, освободившись, наконец, из плена, ведомые неведомой рукой, рванулись каждый к вожделенной цели и хрупкие нагрудники пронзя, познали и они успокоенье в мятежной плоти. Сдвоенное \"Ах!\", едва произнесясь, прошелестело в ничуть не шелохнувшихся ветвях... и стихло. Недруги былые, почти обнявшись, замерли на миг и пали, бездыханные, на плиты, исторгнув красно- белый крик. *** Закатного светила полукруг отобразил своё же отраженье на чистом поле, гладком и пустом, что незадолго до того кипело страстями самости и упоеньем силой. Всё было тихо. Ветерок ленивый играл над горстью то ли праха, то ли пыли, сметая под опавшую листву. О, сколь пленительны магнолии в цвету! 7 – 21 декабря 2005 г. * sentiment du fer (фр) – фехтовальный термин,букв.: чувство клинка. *** Пятеро или рожденье в вечность - Я в это воплощенье не хочу, - сказал один. – Оно пугает светом. Слепит, как необузданный зенит. В нём мельтешенье образов безрадно, да и не образы то вовсе, а теней причудливых бесформенные пятна... Ни смысла в них, ни цели, ни добра... ни места снам. Свободы для безбрежия в них тоже нет... Вот главное, пожалуй,для меня: свобода снов. А здесь – сплошной дурман, мистификация фальшивых блёсток, 9

где нет границ меж \"дальше\" и \"потом\", где запахи не переходят в звуки, цвета нуждаются в подобиях себя, надеясь возродить воспоминанья о собственном предназначеньи. \"Быть – значит воплощать\", - так мстится им, но что и как – за гранью осязанья... Нет, этот мир не стоит ожиданья, на самом деле, его вовсе нет, поскольку быть не может. А значит, он – суть смерть, ведь и её - нет тоже. Ступи в него и сразу же, вовек, ты станешь ввергнутым в невероятность. Нет, не пойду. Дождусь другого. Небытие, ведь, тем и хорошо, что не кладёт конца альтернативам. Безвременье гадает по извивам Безбрежности. Я подожду. *** - Однако же, - сказал другой, - хоть ты во многом прав, сей мир не смерть, напротив – зарожденье. Он – некое предчувствие себя, стремленье стать, зачатье, наважденье неясных поисков, идея вне себя, поскольку быть собой – изобретенье, которое ему лишь предстоит. Пока же он всё силится излить само себя в обрывках снов. Быть может, только в них ему и мрятся высшие свободы... А мельтешенье бликов в пустоте, заполненной иллюзией пространства, - так то не боле, чем фигура танца, лишь отраженье тени на воде... И всё же... этот мир – иной, причём настолько, что приведись ему достичь конечной фазы, пройдя несчётный ряд метаморфоз, - он станет столь чудовищно несхож со всем, что нами трепетно любимо,что... не найти мне радости в нём быть... и чем проникновенней взор – тем нестерпимей. Возьми, хотя бы, срезы преломленья чудных лучей палящего светила. Ты прав,сейчас они безлики, но пройдись пунктиром мыслеобраза по ним, следи их путь в изломах грядущей эволюции. Ты видишь? Вот, они и лики обрели! Гляди на эту зелень расстояний, на эту пыль и пятна желтизны на безнадёжно синем небосклоне, где нет позывов быть. Сколь бы неистово не трепетала ртуть, ей не извлечь и капли перламутра... ни снежных лун, ни хрусталя лесов, ни фиолетовых туманов в час заката... Сей мир неисправим и более, чем чужд – неправилен. Нет,никогда ему не стать моим! *** 10

- Вас двое, - молвил третий в тишине, - и тем ошибка тягостней вдвойне. Да, этот мир – суть смерть, но смерть живая. Губя мириады жизней, умирая за тем лишь, что б вершить само себя, осколком отражения влеком, влюблённый в жажду, он, заворожён самим собой без всякого остатка, стремит свой путь в пустое \"никуда\". В нём несть числа убогим суррогатам, где псевдо-звуки, жгущие эфир сменяются цветами в жалком спектре, а угловатости кривых зеркал и преломленья дробных траэкторий плодят безумства ломаный оскал... Всё так, однако же, не скрою: неправильность – не в чуждости его, отнюдь, любая тварь, имеющая суть, имеет также право на признанье, сколь ни была б она противна мирозданью, а вожделенье быть – присуще всякому, кто осуждён родиться, будь то тончайший дух или элементарная частица... Сей мир неправилен совсем не от того, что нет в нём снежных лун и ни ветров звенящих, и что сирень полей и трав пурпур манящий не услаждают взор, а на небесных пашнях не собирают звёздных лепестков порой литургии, под перезвон парящий... О, нет, не то меня снедает и гнетёт, сдаётся мне, я б смог ко многому привыкнуть погодя: и к небу в синеве, и к зелени ядящей, и даже к линиям немыслимых углов, что искажают всё – от яви преходящей до перспективы снов... Дабы проникнуться всей пагубой его, нам надлежит подвергнуть изученью тех, кто обрели сомнительную честь являться обитателями..., кто, возомнив себя \"венцом творенья\", посмели рушить и кроить среду, уродуя по своему хотенью, травя, уничтожая, громоздя нелепицы и видоизмененья, а необузданная жажда подавлять, владеть и брать, ничем не восполняя, помноженная на излишества и спесь... рождает монстров. \"Сумерки сознанья\", вы скажете, и будете правы. Да, это сумерки, но вовсе не рассвета, за ними грядет ночь! Вглядитесь пристальней: жестокость, самомненье, тупая стадность, потребительство, влеченье ко всем порокам, извращеньям и грехам и всё – вульгарностью подёрнуто, как смогом чудовищных заводов и машин – исчадий технологии убогой, предмета гордости и подражанья... О, этот мир – прибежище слепцов! Как будто изо всех углов немыслимых сюда свезли уродов, дабы от них очистить 11

красоту всех прочих измерений мирозданья... И, всё же, вновь скажу: не в этом суть ущербности его... Я тут не смог и не хотел бы жить, но умереть, себя же пересилив, быть может и смирился бы, кабы была бы в силах смерть моя его преобразить, возвысить хоть на гран... Да только вот... глядите: из-под призм проглядывают контуры того, что составляет сущность отношений, структуру чувств, материю родства... Вот где, по истине таится чуждость! Вот где во веки обитает тьма! Здесь близость измеряется отнюдь не притяженьем душ, но лишь телесным пребыванием в пространстве. Любовь и нежность порождают боль, стремленье обладать рождает ревность, а она – коварство. Никто не ведает: зачем и для чего он вброшен в это средоточье мрака, где доброта ведёт неравный бой со злом всепроникающим, ведь память объята неизбывным забытьем... Не помня ни себя, ни мир иной, блуждают неприкаянные души, слепые, тычутся... и в поисках тепла, чужие встречи кажутся своими и свет в ночи горит ни для кого... Фиглярство заменяет волшебство, а неуёмное стремленье к чуду плодит засилье страха... И вот уж люди во сто крат страшаться мнимой смерти, нежель бездарно прожитых годов. То, что противно разуму и духу – не обладает правом на Рассвет! И жизнь моя бы тут была извечной мукой,а смерть – лишь породила б смех. *** Неведомо откуда встала тень. Рисунок тьмы, застигнутый врасплох, затрепетал, бесплотный и нездешний, в предвосхищеньи нового. И вот, фигура в одеянии кромешном вступила в круг, означенный собой, на грани света, скраденная мглой. Изобличённый пляскою теней, игрою бликов, перепетьем пятен, он восставал из призрачных клубов, и лик его, на грани восприятья, вселял попеременно то любовь, то страх великий перед тем, кто страшен... и велик. 12

Посланец Рока, Вестник и Вершитель, он возвышался, горд, неумолим, и сколь прекрасен -столь неотвратим. Взметнулся сполох, крася синеву, и всяк, сподобившийся грозного знаменья, в благоговеньи преклонил главу. Но вот, в глубинах сумрачных клубов определилось малое движенье. Неведомо, толь бликов мельтешенье, то ли теней причудливых канва тому причиною... Питаясь светом, пятнами и тьмой, оно густело, полнилось собой, высвобождало смысл и значенье и вот уж расцвело изображеньем, словно гиганский огненный цветок, так что казалось: танцы всех миров сплелись в едином всеохватном па... Взметнулось ввысь двурогое копыто, под бурой шерстью вспыхнули глаза, всё трепетом объялось и... затихло под сенью непроглядного крыла. - Я отрицаю неизбежность быть! – успел вскричать один из обречённых. Но возглас сей затих, не воспарив, единственный из всех – недорождённый... Безмолвие спустилось над Безбрежьем. Померкли сполохи. Угомонилась мгла. Свершение исполнилось сполна. *** Но был и пятый. Вечность погодя, он, пустотою гулкою окутан, нечаянно предвосхитил себя. Не участник, но свидетель, не персона, но сущность, не вектор, но фактор, не цель, но предназначенье... Не заявив протест, не подняв мятежа, он, словно капля, переполнившая чашу, неслышно перелился через край. С тех пор я здесь. 8.III. – 27.XII.05. *** 13

Пылинка были Былинки стебелёк – пылинка были. Истёрт и непреклонен, как плита На паперти. И чья-то подошва, - Что непреклонна и истёрта тоже, - Его примнёт к поверхности листа Базальта. И огнём по коже Ударит крик – сквозь ногу, до плеча. И скажет человек: \"Однако, я Видать, давненько не менял обувки, Коли любая тля за ради шутки Пронзает до кости\"... И так всегда. И, осерчав, размажет, походя, Сухую зелень по убогим плитам... ...Но тут же поймает себя на двойном грехе: гнева и убиения Божьей твари в святом месте. Он торопливо осенит себя крёстным знамением – в знак истой своей богобоязненности и в защиту от сглаза, кряхтя преклонит колени и примется молиться, чуть с несколько большим смирением (или рвением?), чем обычно... Базальт плит впитает сухой сок былинки, сдобренный пылью подошвы и эманации молящегося человека - густой дух земли, пота, хлеба, лука, скотного двора, табака и соли; соединит его с духом масляных лампад – тяжёлым и ускользающим одновременно... смешает со своим собственным холодным духом основы властного слуги и... отразит ввысь, к сводам купола, где воспарившая смесь присоединится к мириадам ей подобных, и, как в алхимическом тигле, породит то неповторимое над-вещество, витающее именно и только над этой церковью, именно и только в этот знойный летний день исхода лета, и отличающий её ото всех прочих, столь схожих и всё же, разнящихся от неё... По этой-то неповторимой смеси, Тот, Кто внимает молитвам, и отличит зов её – церкви сей, - возносящийся к Нему из юдоли земной, подобно тому, как каждая травинка полевая поёт свою песню Творцу и каждый колосок по-своему кланяется. Так, гибель безымянной былинки обретёт своё место в молитве духа и путь свой к Тому, Кто молитве сией внемлет. Около 2001г. 14

Молчанье и безмолвье I. МОЛЧАНИЕ, ЧТО ХОЧЕТ СТАТЬ БЕЗМОЛВЬЕМ В Безмолвии присутствует бездонность. Всепоглощающая гулкость НИЧЕГО. Скользишь всё вниз с потухшего вулкана По склону пепла, выжегшего жизнь. Парение предполагается здесь тоже, Но не в потоках восходящих струй, А в полном безвоздушии души, По логике чего-то неземного, Что позволяет пребывать в НИЧТО, Не жизнь, скорее, - предсуществованье. Вот так, само наличье негатива Всеутверждает принцип отрицанья, Черпая не-энергию из ЧТО. Молчание имеет свой предел. Оно упруго в самонапряженьи, Как свод яйца,полнимого змеёй. Молчание имеет два конца. Один из них когда-то был началом, Что, впрочем,не является залогом Чего-то выделяющего из. Молчанье приговорено к концу. Так иль иначе – длительность конечна И напряжение растёт по мере сил, Что б разрешиться бременем зачатья Чего-то, столь же старого, как ЧТО. Есть лишь одна возможность для молчанья Перерасти конечность самого: Замкнуть концы окружностью себя. Тогда оно внезапно преломится, Как неуёмно-чёрная дыра, Змея совьётся в умное кольцо, И контуры иного негатива Проступят утвержденьем НИЧЕГО. Тогда молчанье прорастёт Безмовьем И мы с вулкана стройно запарим. 12.XII.2003. 15

II. П У С Т О ТЫ С М Ы С Л А Молчание томится по себе. Безмовье чуждо всякого томленья, Как и томленье чуждо полноты, Как всё земное – квазипроявленья: Многообразие – попытка скрыть ущербность, Антоним неприкрытой наготы. За многословием – ячейки пустоты. Пустоты смысла полнятся словами, Желающими быть. Так лики грешно грезят образами, Но сами образа – внеликовы. Вначале было Слово.Лишь одно. И потому-то и творило сути. В Безмолвии. И в полноте всего. Молчание – вторично и по сути – Не более, чем пауза меж строк, Пик полноты промеж ущербных долов, Дабы не возгордилися б вконец И позабылись в самоподражаньи, Дабы предостеречь. 12 – 18.XII.2003. III. ЛЮБИ МОЛЧАНЬЕ, НО БЕЗМОВЬЯ ЖАЖДЬ Как той руки, что виделась однажды Бредущему в объятьях жажды В пустыне дней. Молчание – суть отклик на Безмолвье. Мы замолкаем в чаяньи постичь, Тем самым заявляя: мы готовы! Приди, Великое, объемли, воплоти! Мы здесь. Мы всё ещё в пути. О,сколь обманчивы усилья обрести Подобие покоя в ожиданьи! Напрасны мольбы, тщетны упованья: Блуждания окутывает тьма: Где б ни были и сколько б ни успели, Мы всё на пол-пути к извечной цели, И сколь далёка – столь же и близка. 16

И сколь далёка – столь же и близка. Мы пленены заклятьем лабиринта: Куда ни глянь – ни пищи для инстинкта, Ни зги для одичалого зрачка. Но знаем: будет! В необъятный миг Критическая масса ожиданий Переродится в радостный зенит, Молчание Безмовьем запарит. И пробудясь от грёзы, Исполин, Стряхнёт небрежно тяжкие отроги... И брызнет лабиринт цветком дороги И мы на ней – как сказочный сим-сим, Повелевающий вратам открыться. Мы сами – суть залог открытых врат. Всё, что копилось в жажде окрылиться,- Из почки – лист, из семечка – гранат. И Исполин – Властитель всех покоев – Нас зачерпнёт беспалой пятернёю, Швырнёт за звёзды в мириад карат, Враз исцелив от детской слепоты. Благословенны лики Пустоты! 18.XII.03 – 17.III.04. *** При свече Вы слышите? Клубится парафин. Парча свечи ласкает амбру ночи... Под капюшоном век теплятся очи Пурпур слезы течёт в ультромарин. Неощутим парящий балдахин Трепещут тени негою сближенья Зрачок вершит искусы –наважденья И расцветает сказочный сим-сим... Плывёт-оранжевеет паланкин, Атласом растекается во мраке Молитва претворяется во Знаке И лампу натирает Алладин... 17

Лети, всеосиянный серафим! Роняй предчувствий радостные искры, Мы в них дыханьем ангельским повиснем. Отца сквозь Сына в Духе возродим! 82г Человек и Бог I. ЧЕЛОВЕК 1. Человек, как кристалл С миллионами граней Цепочки ассоциаций Клубы мечтаний Мерцаний... Ищет Бога Ищет женщину Ищет себя В себе Замыкается. Отчаяние цикла Головокружительный полёт Наискосок. Ломка траэкторий. Озарение. Вспышка. Поиск-надежда-поиск. Штопором вглубь. Мыслевороты. Думоомуты. Новаторство? Старо... Рывки и пульсы. Сжатия. Без конца... Овал лица. Провал мозга. Гул падения. Человек. 18

2. Жизнь - алая линия. Нитка. Тонкий провод в оба конца. На одном - человек. Карабкается. Спотыкается. Падает. Без конца. Подымается. Лезет дальше. Иступлённо хватает ртом. Руками. Мозгом... Задыхается. А потом... В долесекундное прозренье Он впервые пристально вглядится В собственные изумрудные глазницы Ахнет, что-то там увидев. Запоздало что-нибудь поймёт И опустит руку. Молчаливо. Так легко, спокойно. Тихо. Мило. И в театре на вершине мира В чьей-то ложе Занавес падёт. II. БОГ На другом конце провода - Бог. Для наглядности - Пусть будет старец. Он в холщёвой рубахе белой. Сильный. Радостный. Босиком. Ветер солнечный загорелый Бьёт по икрам. И порывисто в перерывах Звенит струна. То провиснет, пополощется. То натянется до нельзя... Бог с чисто рыбацкой выправкой Тянет нЕводы-неводА. Под конец - всё туже и туже так и хочется отпустить... 19

Только Бог крепче стиснет зубы Обопрётся о чьи-то судьбы Улыбнётся на краткий миг. Белоснежная эта улыбка Ослепительной красоты. Подбоченится Бог и лихо, Напрягая крепкие икры, Дёрнет разом за все концы. А потом... как-то сразу притихнет Станет нежным и неуклюжим И беспомощным И даже ненужным, Как мужик над младенцем В ночи. Только как может Бог печалиться При такой радостной старости При такой блаженной усталости При бесхитростности такой! И тогда, вдруг растает льдинка В глубине тёмно-синих глаз И ребячливая смешинка Озорливо прищурит глаз. Бог вздохнёт облегчённо-довольно: Он привык быть с собой в ладу. Зарумянится непроизвольно, Предвкушая игру в саду Сядет на четвереньки Прослюнявится на пелёнки Посасывает Вечность, Зажав её в ручонке... Так и вижу Его... удаляется Быстро-быстро... в простор В стороны Такой ма-а-аленький Бог С другого конца провода. 22.X.80. *** 20

Радостью беспричинною Радостью беспричинною славлю Тебя, Господи! Красотою чудною, Истиной Добра. Синевою огненной Ты живёшь окутанный, По приметам пламенным познаю Тебя. Если некто сумрачный, если кто непрошенный Тенью ненавистною заслонит,губя,- Я Тебя подумаю разнотравьем кошеным, У лыбнусь и милостью обрету любя. май 84 *** Богоматерь а-ля бергер Душа всегда христианка. Она – Богородица – спозаранку – Трансендентальна Богу. А значит, Имманентна миру. Приданое – Жизнь вечна... Страдание – Бесконечно. Топит себя в кручине К Сыну. В любви её к человеку. В лоне её глубинном Вечности первопричинными Вскрывают ножами створки Логосов полу-сонных. Сама для себя загадка, Кокетничает украдкой, Любуясь сама собою, Миры полоща слезою, Слизывая с них иней, Платками их укрывая, Сама – по Солнцу, - босая. Отстаивает Всенощную. И мне, Милосердный, Ту же 21

Так же Не воспрети! 1.I.85 *** Две бусины I. ПРОЛОГ Две бусины, парящие в пространстве, ты – бирюзовая, я – гранатовая... ветра времён и сонмища дорог несут нас – два чуда невесомых – в просторы расстояний, в безбрежное Везде. Влекомые наитием предчутий, пересекаем страны и века, затем лишь, что б попасть как раз туда, когда и где нам должно проявиться, дабы присутствием гармонию создать... а уж она – позволит воплотиться тому, что быть... и что не миновать. Под нами, невозможно-глубоко, во мраке блеск мерцающей зарницы. Мы чувствопонимаем: это – то, и устремляем в ниспаденьи лица... Пустыня. Шорохи ветров. Глубокий фиолет тугих барханов. И защищённый склоном костерок, обложенный округлыми камнями. Подходим ближе. Бедуин сидит, тишиной увит – священнодействует. Пламя зрит, в глубь глядит – огнепоклонствует. Канул долгий миг – рукавом взмахнул – приглашает в круг. Чайник на огне. Пряная марва веточкой горит. Сладость. Густота. Внемлем пустоте, вспушиваем чуткость. Полнота бытия – до крайней опушки... сознанья... ещё бы чуть – через край плеснёт, поглотит, унесёт... Но на то и чуткость – распознать. И промолвил он,гася тишину: - Сказ поведаю. Быль скажу. 22

МЁД БЕДУИНА Когда над пустыней – огромной и странной – Луной расцветает кошачий зрачок, Когда голубиные стаи ветров Пески завивают со свистом скрижальным,- Я песню пою. Переливом наскальным И радостной дрожью пастушьих шагов Та песня полна. Занавесив сомненья И спелым порывом предчутья вспушив, Я шепотом жарким спешу окропить Шнурок непослушный шатра вожделенья. Литым полу-мраком застигнут в тиски, Её отыщу, ощутив неумело... На шкурах овечьих лампадное тело... Два финика бьются упругой груди. И прежде, чем дрогнет кинжальный испуг, Пронзая навылет пожаром продольным, Струя засверкает надкусом покорным, Ущелья взметнутся и горы падут. И будет оазис. И будет вода Из самого чистого в мире колодца. Травою зелёной дыханье зайдётся И разом затихнет заклятием сна. Змея молодая обнимет едва Сиреневой пальмы тугой полумесяц Рассветный козлёнок шатёр заприметит, Тряхнув невзначай колокольчиком дня. II. ЧЁРНЫЙ ГОРОД В чёрный город принесла нас стая. Крыльями махала: Ая! Ая! Резко так, пронзительно, как лица, Что тенями чертят обелиски. У фонтана села, у сухого, Зачерпнула пригоршню рукою, Горстью пальцев, призрачных от боли И взметнулась с криком: Ои! Ои! И давай носиться небом шалым Биться оземь роем одичалым 23

Изводиться ором наизнанку, Как подранок кровью с позаранку... А город лежал стыло А город застыл навзничь Закаменев пылью Иссохшись в веках жажды. \"Он позабыл проснуться\" - Молвил вожак устало \"Помню его лучшим\". Сказал, и крылом канул. И следом за ним стая Легла на крыло ломко Вот уж и след исстаял Лишь окоём - кромкой.... *** А мы, две бусины, отставшие от стаи, и всё-таки немного запоздалых, объялись трепетом и затаив миганье, зависли в тени арки, не смея спугнуть чудо. - Вот-вот появится, - ты прошептала чутко. - Да,там... где зеленеет ранью... вот он летит, гляди.... И мы узрели... ЛЕТЯЩИЙ ПЕРС Над пеленою глинобитной тины Над городом, заснувшим набекрень Над сумраком в пустынном карантине Зависла тень. Песок не запорошен догола, Под ним курится ночь ультромаринна, Она,прелестница, вдвойне малинна, Не потому, что чуткая зурна Струною обливается пунцовой,- Она всегда предвиделась такою Младенческому жребию зрачка. Вдоль зноя бахромы, сквозь бронь плаща Пятно лица - пустынная бойница 24

Скитания зелёная зарница Оазиса бездонная праща. Но потому, что всё ещё Коран, Но потому, что всё ещё сулится, Я призову верблюда преломиться, На коврик вознося Альдебаран. И мы, разоблачённые Луной, И недовоплощённые слихвою, Гася шатры ущербным водопоем, Козлами отпущенья поплывём В края молитв, за три-девятых Рая... Туда,где Магометом расцветая, Все, как один бальзамом изойдём, Над каждым блюдом плов перебирая.... Там наслаждений пряная халва Там заклинаний радостные птицы... Там гурии, двугорбы, как ослицы, Парчовыми ушами шевеля, Гаремные сплетают небылицы, Рубиновые груди громоздя... Не приведи Аллах не пробудиться, Перевирая чётками слова... Но потому, что всё ещё Коран, Но потому,что гаснет полумесяц, Рыгнёт верблюд, призывно заприметив, Как по ковру скользит Альдебаран. III ЧАЙКА Мы знали: есть она! Хотя бы потому, что создали её, вообразив... иначе, ведь, и быть не может: хоть раз привидившись пытливому сознанью, она, тем самым, обрекла на жизнь природу вымысла и даровала суть и смысл созиданью... Всё предрасполагало к появленью: десятки совпадений и примет слагались в гармоничную канву и череда изменчивых видений, казалось бы, обозначала путь... Но сколько б не искали тайных врат,избороздив пространства и века, всё гасло втуне... как тень от радуги недосягаема была... и как она, манила миражом... и таяла за миг до 25

прикасанья.... Тогда мы поняли,что если кто и сможет нам помочь, так только чайка. Чайка, да... Следили ль вы когда-либо за чайкой? Попробуйте... Мы обратились к морю... Вспыхнет. Выпорхнет. Сверкнёт. Гребнем Солнце разметает. Льдом слепящим обласкает. Глубиною призовёт. На кромке полоумного зрачка, Где бирюза игры рождает фрески, Лукавы, восхитительны и дерзки Дельфиньи па. Росистое – росистее листа! Распахнуто – кристальная зеница! В тебе грозят трезубо преломиться Все чудеса! Да, синее! Синее, чем платок! Пронзительней младенческого крика! Твой силуэт – предвосхищенье лика – Того, из грёз! Будь птицей – влюбился бы по уши, До последней пушинки хвоста! Всё нырял бы, роняя уста, В эти горько-солёные проруби, Зелень Солнца на сгибе крыла! ...мы выбрали одну, в открытом море, где небо столь бездонно, сколь и синь морская, интуитивно предопределив, что коль Страна Птиц существует, то влёт в неё лежит в таких, вот, средоточиях Безбрежья, чей лик – ничем не нарушаемый простор... У чайки ускользающая плоть И взмахи крыльев жалобно-пугливы... Внезапности пронзительные гривы Лишают стройность чёткости...Она Неумолимо гаснет в перспективе И краткий миг нездешнего броска Трепещет в семицветии зрачка, Как мотылёк в объятьях объектива... Вдоль синевы пустующего дива, 26

Там, где цвела изменчивая плоть, Изгибы ветра проникают вплоть До ставней сути...Лепят переливы, Ликуют, наливаясь бирюзой... И, словно необременённая собой, Тень отраженья плещется игриво, Скользя над затихающей волной И тает.... Не дав пунктиру истончиться вовсе, мы ринулись во след исчезновенью... Что мрилось нам? Каких высот иного постиженья нам грезилось достичь? Кто знает... Нездешний свет, теплящийся в душе, извечно чает воссоединиться со светом большим... влиться, объяться истиной... вновь обрести себя в потерянном младенчестве... быть может, в том и состоит земное наше предоназначенье: проторить путь к свершенью... и сколько колышков успеем укрепить – настолько быть ускорену сближенью... ......мы ринулись во след.... Преодоленье малой пустоты... Изломанность причинного сцепленья... И ты за гранью... Невесомость зренья Рассеянно скользит вдоль наготы Единого Живого... Пятна звуков,- Таких причудливых и сеющих тепло,- Неуловимо стелятся сквозь то, Что некогда ты называла плотью... И трепетной беспалой горстью Ты зачерпнёшь великое Ничто. Засмотришься,по капле растворяясь... Переливаясь, тая, истончаясь, Сплетаясь воедино... Тенью губ Успеешь выдохнуть вослед исчезновенью: Всё истинно!... Предашься дуновенью... Предвосхитишь томительный испуг... И станешь светом. Лепестком сознанья Благословишь осколки темноты За то, что ограничили черты Самих себя, за то, что мирозданья Воздвигли контур, силясь превозмочь.... Благословишь... и устремишься в ночь. 27

И Некто,светящийся издали, Промолвит рассвет. IV РАССВЕТ ....Из дня, что полнился морской волной и солнцем ослепительно зелёным, мы окунулись в ночь. Она была настолько непроглядной, что даже возжелай мы взвиться прочь – не ведали б: куда... Однако же, и тьма имеет, видимо, свои границы, ту запредельно крайнюю черту, после которой мрак, лишаясь пищи, но всё ещё стремясь постичь себя, преображается во что-то, что нельзя определить ни светом и ни тьмою, настолько это чуждо им обоим...То было, просто, трепетно Иное... не тьма... но и не явный свет... Так стали очевидцами того мы, что позже окрестили, как Рассвет. Тьма истончалась... стали проступать обрывки контуров, предочертанья... и прежде, чем фрагменты пониманья сложились в целостность и обрели себя в гармонии проявленных пейзажей... мы уловили... трель.... она была... Как можно передать словами чудо? Несясь одновременно ниоткуда, она пронзала с тонкостью пера, влекла неистово истомой отрешенья... и мы, заворожённые сполна, предались колдовству самозабвенья... То соловей, то ухо соловья... То сумрак дерева, неведомый и чудный... Ночной рассвет, прохладный и безлюдный, Изобличал повадки янтаря Росистых склонов. Лепесток пера В заподнебесьи лакомого дива, Едва дыша, румянился игриво, На грани натяжения крыла. Гора спросонок полнилась горами, Ущельями, лесами, бирюзой... Вся напролёт пронзённая собой, Наотмашь исцелованная снами, Она, казалось, бредила ручьями, Цветеньем скал, сияньем голосов... 28

Безумная, резвилась небесами, Носилась далью реющих высот, Роняя ошалелых соловьёв С вишнёвыми от счастья головами. V. УРАГАН Небеса курчавились и вихрились... нет, не облаками... самими собой... там – явно вызревали синевой, а там, напротив, выцветали, полощась на порывистых ветрах... Ветра вынянчивали материю простора, лепили его представление о себе, и он, подставляясь к ним то тем, то другим боком, отслеживал самоощущенья, познавая мир и себя.... Простор – единый и всеохватный в своих множествах, простирался пред нами нехоженой глубью, маня и призывая, и мы, объятые спелой бездонностью, устремились в него сполна. Ветра крепчали, синева подёрнулась сизостью, ландшафт посуровел, заухал провалами, затемнился... Воздух, вконец истрёпанный, силился запахнуться в себя, дабы сохранить в целости заповедную суть, грозящую быть развеянной прахом – серым по сизому.... Пласты чего-то упругого рушились каскадами, с неколебимой обречённостью, затем лишь, что б стать залогом грядущих за ними новых гряд... Скопления разнородных безликостей, страшась потерять эфемерную связность, тщились уберечься, рвясь каждая в свою сторону, так что ветра, - давно уж перешагнувшие то, что поначалу делало их таковыми, метали бессильные клочья, в довольно тучнеющий мрак. Что превращает бурю в ураган? Самозабвенность одержимостью, быть может... Черта, после который невозможен возврат к обыденности... ведь, не зря же говорят, что ненависть – слепа... точнее, ослеплённая собою, она сметает на своём пути всё, в чём, казалось бы, могла бы обрести подобье постоянства...От того ли, обрушиваясь эхом сам в себя, своей же смерти норовит добиться... Да,Ураган – 29

самоубийца! Слепой безумец, рвущий всё и вся... Что есть безумство, как не череда неистово-бесплодных устремлений, сменяющих друг друга с иступленьем маньяка- изувера... И если все безумства мира и души по жуткой прихоти удастся заплести в один обуянный клубок, придав ему свободу безрассудства, помноженную на свержение основ, и суицидный импульс, и ничтожность тренья... родится... Ураган! Уничтоженье – вот кредо безусловное его. Погибель – цель, а Хаос – облаченье... Две бусины,два трепетно-ничтожных биенья непокорного огня,стремимы хаосом без-образным туда, где всё: и твердь и тьма, и сумраки и воздух, - смешалось вдребезги неведомо куда... сгущенье заподозрили укромным и устремились сверзиться туда. На утёсе сели, на белёсом. Пропасти вокруг,пусто... \"Здесь пропасть ничего не стоит Разве что, спасёт случай\"... И прильнувши спиной к шквалу, Пеленала в себе сполох, Словно всем на свете ненастьям Не под силу издать шорох, Не под силу пробить кокон, Не под силу избыть бремя Пестовала с себе сполох, Как пестует старик время. Как вростает старик в вечность, Как вростает зерно в колос, Вызревала в тебе нежность, Изнывала в себе болью. И захлёстнутый этой мукой, Я отдался в полон страсти. Отрекаясь от всей жути, Облекая себя счастьем. Что есть любовь, вы спросите? Слиянье. Слиянье, при котором познаёшь глубинное сродство... с природой собственной... и естество приобретает дивную окраску исконного и верного... И кажется: нет вещи в небесах и на земле, что не подвластна 30

твоему веленью... и безграничность собственного \"я\" лишь повторяет контуры творенья, являя неизбывность Бытия... Любимый создаёт тебя, и ты, преисполняясь цельности и смысла, осознаёшь природу обретенья, вплетаясь в Вечности ликующий покой, застывший нескончаемым мгновеньем. В любви становишся самим собой. И то есть счастье. Безумье заразительно. И лишь одно сопоставляемо с другим. Что были в силах противопоставить мы безумству хаоса снаружи? – Безумие любви внутри. Безумью гибели – безумие зачатья. Безумству ненависти – нежности безумье, да,безумство страсти! Таким был наш ответ, наш дерзкий вызов Зверю. Шквал подхватил его и яростно развеял о скалы дикие... и эхом разметал, стократно множа весть... Так зародился... Сполох... Был он весь настолько истов... непокорен его же породившим, что сорвал нас, словно два листка бесплотных с уступа обречённого, и вот уж мы несомы в зев, утробной близостью предсмертною полнясь,отдавшись произволу сладострастья. ...Наверное, мы умерли от счастья... Но смерть от счастья – странная... и отсылает вас в совсем уж неизведанные страны,где всё – не так. VI. БОЖЬЯ КОРОВКА Чуть уступая нам размерами и формой, она кружила в собственной оси, являя средоточие покоя, прекрасно сознавая, что миры покоятся на малости... И вот, вполне проникшись малостью своею, она уверилась, что если кто и сможет противопоставиться безумью, то лишь – она. А раз уверовав, постигла до конца всю силу таинства, таящегося в вере... Две бусины, слиянные в одно, влекомы негою, достигли безмятежья и Божия Коровка мановеньем приотворила слитное крыло. Измыслив неделимую триаду, на долгий миг зардевший тишиной, мы сотворили малое веленье. Сообразуясь с 31

одичалой мглой, ладошками сомненья заслоня, лелеем пламя. Лепесток огня ласкает тьму причудливостью бликов, и та в ответ преображает лики, прообразы знамений громоздя. Из- под тишка отслеживая Знаки, изобличая абрис миражей, перебираем узелки предчутий, как чётки дней... Вдоль череды изменчивых пунктиров,видений молний,пятен синевы,сквозь дым клубов и лабиринты тьмы,мы двинулись вперёд... Ориентиры трассирующей цепью пролегли, нам указуя путь. И хаос отступает, обессилен, доколь не исчезает где-нибудь, изогнан напрочь собственным усильем в миры иные. Иль может, это мы, переосилив изнанку хаоса, познанье обрели сокрытых смыслов... и они свели на нет всеодержимость гибнущей стихии, а нас самих незнаемо какими путями потаёнными избыли за-вне-пределы бурь... VII ВЕСТНИК Минималист рисунок изобрёл, набросок, не обременённый стилем, что не постигнув и не обретя, так и завис, вдоль вечности тоскуя, не силясь воплотить само себя, подобен неизмолвленному звуку... движению, раздумавшему быть... иль ветру тихому под запахом дождя... Не ведая, в какие небеса попали ныне, мы предались блаженной тишине, смиренной серости, лишённой явных линий... Но вот, в неразличимой перспективе, мы отследили точку вдалеке. Она всё близилась по мере обрастанья объёмом и деталями... Вполне определившись в очертаниях, предстала... птицей, - первой в их Стране с момента нашего \"быть-может- пребыванья\"... Не странно ли? Оперив круг средь нас, она застыла, оперевшись взглядом о всех троих, спеленутых сполна объятьями тиши, столь же тугих, сколь и объятья вихря. Похоже, был то ворон... но если ворон, то размером с альбатроса. 32

Руками крыльев озарив дугу, он произнёс величественно- просто: - Я вас узрел. С прибытием в Страну Свободных Птиц! Преодолев тройное испытанье, вы трижды окольцованы крылом. Успех сопутствует цветку распознаванья. И видя наше недопониманье, он мимолётно высветил покой и молвил: - В небесах иных под именем \"земля\", предвосхитив пределы обитанья, вы претерпели ряд метаморфоз, без тени страха яро устремившись за тенью чайки... То был Поступок, что и привело к Рассветной Трели на горе Парящей, чей образ отверзается летящим по верной нити и во знак того, что нить – верна. Обитель Птиц – заветная страна. В неё ведут бесчисленные Врата, но вы избрали те, что для крылатых, тем самым окрылив самих себя. - Узрев простор, вы ринулись туда, оставив позади клочок уюта, не видя в нём ни дома ни приюта, как будто распознали загодя, что он лишь аллегория пространста на тему цели и что постоянство – каким бы сладкозвучным не слыло, - не в силах одарить подобьем счастья, того, чьё сердце бьётся в унисон с биеньем Беспредельности... Избрав простор, вы обрели вторую пару крыльев, на сей раз – для души. А окрылясь – возжаждали... любви. Она и стала средоточьем вихря, что позже обратился в Ураган. Да, лишь любви под силу породить неистовость безумства, и сгубить само себя в пожарище страстей, в огне порывов, в бездне безрассудства! Не Ураган на сполох вас сподвиг, но жажда сполоха воздвигла Ураган! Две мощи сдвоенных в единую слились и ни одна другой не уступала. Пылала страсть, ничуть не иссякая, питая Вихрь... Кто ведает исход подобной битвы, грозящей равно гибелью двоих, иль мира нового чудесным зарожденьем, ибо в истоках всякого Творенья – безумство и любовь. 33

Однако, время, всё же не настало... Подобное к подобному струит свой путь и, значит, не случайно вам был ниспослан тайный проводник – Коровка Божия. Заведомо исполнясь пребываньем, он кокон безмятежия воздвиг в объятьях Хаоса, в зенице Урагана, вплетясь в канву, поскольку изначально в основе потаённой как любви, так и безумия лежит тоска к покою. Великому Покою Бытия, потустороннему борьбе и вожделеньям и столь же чуждому возвышенным стремленьям, сколь и теням порочным естесства. Стремясь за чайкой, вами двигала Надежда. В объятиях безумия – Любовь. Теперь же вами овладела Вера. Но не слепая, а пронзённая насквозь очами разума, восторгом узнаванья. Проникшись близостью и позабыв себя, увитые покровами наитий, сучили пряжу путеводных нитей, высвечивая Знаков образа... И если вера – птица, то чуткость – крылья. В рисунках чуткости – секрет распознаванья. Зов сердца с чистотой души сплетаются, рождая чудо Знанья. Того,что сопричастно прониканью в неощутимо тонкие пласты Реальности, в устои мирозданья. И степень чуткости – мерило проницанья. Вы проявили чуткости сполна, но сколь ни утончённа, - не она была причиной дара: третьих крыльев, чья сень простёрлась там, где тьма бессильна дух разума собою поглотить. Не вы ли Хаос в бегство обратив, Безумство внешнее сломить сумели, Внутри самих себя его изжив, Преобразив гармонией всесильной? Вот отчего ваш ореол увит Сияющим узором троекрылья! С прибытием в Страну свободных птиц! *** Летели... Издалека могло бы показаться: то две искринки малых от костра, что заплутали средь ночи неспелой, влекомы сполохом неведомо куда, ветрам покорны... Блажью облетелой 34

взметнутся в высь иль ухнут погодя в неразличимо тёмные пределы, так, словно невесомость тела предполагает ветренность души... ...Сколь преходящи прихоти Пути!... Летели.... (продолжение следует) *** ПРОЗЕЛЕНЬ (содержание цикла) Предуведомление Какая-то часть моего существа ЗОВ ЛЁТ Умный свет Утренний Оль ВЕЯ Сплетенье Сумеречный Грю Свет закончил полуденный росчерк А ручей - по колено в себе В пОтьмах ощупью шарит Слышите?Радости моей аисты? Горас ты дядя,сопотом у тла Ужаль меня Храбрый зайчонок Изблек И некто светящийся 35

Предуведомление Когда-то, давно, задумал я написать странный роман в жанре филлира - философско-лирической притчи, в текстуальную основу которого собирался заложить простихию - стихотворную прозу, перемежаемую, собственно, стихами. Герой повествования попадает в мир мета-реальности в момент своей мнимой смерти. Сюжет развивается по принципу спирального лабиринта и, как и в любой притче, конечная цель героя - обретение знания и предназначенья, как результат осмысления мира и самого себя. Стихи, приводимые ниже вкраплены в текст на всём его протяжении и, соответственно, отражают различные стадии сознания героя и восприятия им действительности: до перехода он полнится виденьями пред-памяти, интуитивным знанием.Как у новорожденного, прорезаются в нём духовные зрение и слух и больше угадываются, чем видятся иностранные(иные и странные) ландшафты. Затем,по мере вживания его в окружающее и его осознаванья, он претерпевает поэтапные сдвиги, словно один за другим спадают с него защитные фильтры. Общее движение идёт от восторженно-наративного, через неуклюже-умилительные усмотрения узоров вселенских гармоний и малоуспешные попытки перевода ощущаемого в язык слов, - и вплоть до, практически, полностью непереводимого чистого Знания, кое - ничто иное, как Музыка Сфер. Данная подборка позволяет выделить лишь основные стадии этого процесса, который в действительности представляет собой неизмеримо более широкий спектр оттенков. *** Поэтапные сдвиги сознания резонансно отражаются на лексике героя.Стихи вцелом подразделяются на три группы: 36

а.прочитанные героем:то ли увиденные им на придорожных камнях и знаках, то ли улавливаемые им в пространстве б.сказанные ему другими персонажами в.созданные им самим. Сдвиги в лексике и стиле распространяются на все три категории в равной мере,т.к. изменившееся мировосприятие отражает изменившийся мир, требующий адекватного самовыражения.Поэтому, сначала в стихи вкрапливаются силлогизмы, затем - простые и более сложные неологизмы, далее - \"ключи\"(в бокштейновском понимании термина*) и, наконец, происходит почти полный распад структуры \"трёх- мерной\" лексики, потеря связи с земным... ....герой понимает это и, знаю уже на этой стадии, что ему предстоит вернуться на земной план,старается, по мере сил, противостоять окончательному распаду.Как результат этого - реалистическая концовка. Стихи в общем контексте несут на себе ряд сюжетно- смысловых функций. В частности,они являются некими столбовыми камнями-указателями на распутьях блужданий.Прочтя их правильно, герой овладевает \"ключами\", обладающими двойной природой:природой дверного ключа,отпирающего вход и ключа-источника, бегущего в нужном направлении, выводящим из тупика и, к тому же, ещё и насыщающего живой водой... Вместе с тем, стихи - вполне автономны и самостоятельны и сами по себе. Упоминаемые в них существа-метасущности являются полноправными, а иногда и главными действующими лицами и не-лицами романа. Книга пишется и, быть может, когда-нибудь будет завершена...а пока - вот это... ............................................................... *смотри мою статью об Илье Бокштейне \"Шёл по городу волшебник\" на проза. ру. 37

*** Какая-то часть моего существа Какая-то часть моего существа Никогда не была человеком. Быть может, травинкой Или звездой Быть может, Косматой кометой... Быть может, дельфином Или совой... Или сосной? Но НЕ человеком! Иначе откуда же, Чёрт побери, Вся эта тоска и удушье? Откуда видения чудной страны? Нездешней... Несущей... И взгляд неземной На всамделишний мир, С подсветкой и в пол-оборота... На странных людей В мелочах суеты И потусторонность... Как что-то... Совсем не моё, Не земное, Не божеское, наконец.. Как ель и сосна, Как кошка и лев: Похожи и всё же другие.. Совсем не такие... Не внешне, о, нет... Какие-то в корне иные.. Чужие? 10.XI.80. *** 38

ЗОВ Когда-нибудь, в безвременной выси Почувствуют, что мой черёд расти. Черёд прозреть. Черёд свести концы С началами. И наведут мосты. Я знаю: будет утро. Синь Подёрнется бутоном золотым. Свет преломится в отраженьи Вселенских призм. И в скольженьи Чеканная проступит стать Того, чем предстоит мне стать. Всё ближе, глатоглазый, всё теплей... Окутан саваном сиреневых теней... И отогрет дыханием живым Во мне заиндевевший серафим. Как мотылёк, застывший в янтаре, Он робко пробуждается во мне.. Младенческою сенью обволок Всё сущее... Как мотылёк... Лечу... янтарь роняю с крыл... Сквозь дуновенье контур проступил... Мне шепчет что-то... Не расслышать слов... Лечу на зов! Май-август 82. *** ЛЁТ Лечу... Прикосновением Творца Роняю вес, превозмогая грани, И ветерок на голубой гортани 39

Прохладен, как затылок мотылька. Как осторожна чья-нибудь рука Не по-земному сотканного мира, Что перевоплотив не преломила Ни пёрышка... Лишь в пустоте зрачка, Как будто глас рубинный раздался... Так бинт слепого падает витками И хлопьями над тихими глазами Цвета.... цвета.... Изнемогаю, силясь распознать Лиловый, фиолетовый и синий И в пятнах чуть наметившихся линий Точёный лик стараюсь угадать... Пьянею... Дуновенье золотит То место, где когда-то были веки... Оттуда веет тайною и чем-то, Что только тайна, тая, обнажит. 28.V. – 20.VII.82/ *** Умный свет Он любил форму грома И разрез его глаз Отдавался зелёным Во мне всякий раз... Иногда над городом, В перекрестьи линий, Он казался облаком, Синий... А бывало, на опушке, Утром пряным, Закричит кукушкой... Странный! Притворялся ягодой, Притворялся зверем... Даже чистой радугой, 40

Будто я поверю! Будто не замечу, Как весною звонкой Стебельком проклюнет, Тонкий! А вчера на пристани, Где толпятся лодки, Рыбаком прикинулся, Ловкий! Накричал,что шляюсь, Что пугаю рыбу... Я едва сдержался, Да не подал виду: Пусть себе играет, Коль ему приятно Сам с собой и с миром В прятки. 11.II.82 *** Утренний Оль По опушке непуганной рани, По лагуне наклонного слитка Шелкопрядит пастели улитка Лебедиными гусле-глазами Тайностелется розовый ломтик, Шелестит огонёк пелеринный. Перезвон заводя апельсинный, Лепит луч голубой оленёнок. Словно почка росистая бьётся, Проступив, будто маятник мятный, Сам сбе до конца непонятный, Пастушок на свирели займётся. Лепесками ладоней ликуя В переливах скрипичного стада, Он,фарфоровой кисточкой гладя, 41

Силуэт охраняет Силлура.** 5.I.85. ................................................................................................. ........................................... *ОЛЬ – хранитель Силлура. Относится к семейству Утренних Эльфов. **СИЛЛУР –1. сиренево-сребристая иллюзия льющейся луны, ластящейся листвы и ликующей лиры, усиленная и умноженная литургией рассвета. 2. метафизическое существо, творящее и одухотворяющее иллюзию путём придавания ей своей природы вымысла и формы восприятия. *** ВЕЯ Твой силуэт молочный-млечный В сгущеньи – сполохом. За ним во след один-извечный – За абрис – волоком. Прольюсь. Дыханье в пустоте – Шептанье-таянье. Рисунок-тление во тьме – Мольба-отчаянье. Вся – круговерть. Мазком сквозным, Узорно-присказным Бужу в тебе томленья синь Прищуром пристальным. Крылом взмахнёшь и,осиянн, Вплетаюсь навеки В коловращение-дурман, В колдуньи паводки. 20 августа 82. 42

*** Сплетенье Лебедь ладоньями крыльев Ласкает паренье. Куб, будто окунь на льду, Голубеет-дрожит... Они сияли напролёт Зияли синью. Теней безглазый хоровод Пугали чинно. Качнётся ль ветер языком, Рукав, коса ли... Тьму у позорного столба Полосовали. Петух и бубен. Не найти Безумней танца! Шаманий клич на алтаре Протуберанца. Кипят раскосые зрачки, Клубятся медью. Калёным ядом языки Над зыбкой твердью. Лишь чёрным потом по пятам Лохматый топот, Да искры сеют по ветвям Багряный ропот... Уже мерцают из-под пней Обрывки шалей... Уже дыхание свело Изгибом талий... А ты,княжна, ступай, спеши, И в сизой дали Рукав в Каяле омочи, Рукав в Каяле... 6.VIII.82 43

*** Сумеречный Дрожанье блика – Ласканье тьмы. Прозрачнолика До пустоты, Шальная стая Летенье-лик Вплетает, тая В кристальный крик. Ударит осинь, Роняя глас В точёных сосен Закатный спас. Обдаст жарптичьим... Виденье-стан – Тугим, девичьим – За океан. Сплетенье пятен – Рожденье чар. Мгновеньем красен – Мазком – на Шар! 10.VIII.82. *** Грю В настороженных глазах – прозелень Паутиной от зрачков – просеки Загляделся б на тебя – обмер бы, Задохнулся б да и пал Оземь бы... Ты пуглива, как зверёк махонький По углам всё чьи-то тени мерещатся... Дай, укрою кисеёй-ласкою, 44

Моя странница лесная, чудесница.. Доброту мою прими, дивница, Запахнись в неё, как в шаль от ненастия, Силу-молодость возьми, смилуйся! А прошу одно лишь: понять тебя.. Я \"понять тебя\" сказал? – глупости! Легче рыбу на песок выманить Легче звёзды нанизать бусами Легче лешего в ночи выследить... Просто, быть с тобой позволь, тихая.. Смех твой солнечным ловить зайчиком, Отражённую в пруду впитывать, Промелькнувшей помахать ландышем. Что там рыжее в кустах? может лист? Может, белкин хвост важно пыжится? Может, луч закатный колышется? или...ты?! *** Свет закончил полуденный росчерк Свет закончил полуденный росчерк Золотистый, вишнёвый, сиреневый... Замерев в полу-шаге, в безвременьи, Обернусь стебельком мимолётности. Загляжусь средоточием ласковым Оглянусь совокупностью гибкою Отражением чутким, тростинкиным Заскольжу по сгущению раннему... Ты меня не выискивай попусту Ни огнём, ни дозором, ни окриком... Захочу - сам отыщешь, по доброму, А коль нет - так хоть волоком до смерти... А коль нет - так хоть реки пожарами А коль нет - так хоть радуга вдребезги! Не кори ты меня - уж такая я... Лишь такую хотел бы ты, верно ведь? *** 45

А ручей - по колено в себе А ручей - по колено в себе - Тихо течёт, пристально Вот ведь она,истина - Донышко в решете... Полдень на стебельке Маковкой на макушке Бусинкой по избушке Шалостью в шалаше... Пень бы во мне запел Дудочкой да на ушко! Ладушки на опушке Фея на васильке. 11.VIII.85. *** В пОтьмах ощупью шарит В пОтьмах ощупью шарит Тёмноокий фонарик ЗолотА голосиста И шлепёт наизусть Чуйным разумом зрею: Были б свЕти лучистей, Яко терп на камине – Тож и я б закудрел.... Выходи на свиданье ОдиннАя, родная Запахни в ожерелье Заповядную глубь Только тем и сноровен, Что рассвет примечаю, Только тем и причален, Что кричу: незабудь! Каждовсякие бродят Синева по заплечьям Струновиты забрала 46

Застреночен покой... Ожерелье тапАют Червоточиной мести, Норовя не иначе – Из бойницы долой! Вот и я среди прочих Ограничен пожаром Ни учуять, ни зреть – По дорогам огонь! У'же пОсмерть брядёт И ужО-то недаром Чёрным ногтем на мне Замыкает простор. 26.III.88-12.IV.89 *** Слышите? Радости моей аисты? Слышите? Радости моей аисты? Решите? Лепости моей лебеди? Налиди моей наледи Паводи юдой нежити Радость бурит ликами Даже клипа – алая То ли ещё! – прихоти Наворожит, ллавая Так и живу – гибельно Звонна намёк – муторный Знал бы тебя – выветрил До синевы кукольной А без тебя – тумбочка \"Ква\" – говорит ракушка Взять бы, купить бублику Ладно уж... 12.X.85. 47

*** Горас ты дядя, сопотом у тла Горас ты дядя, сопотом у тла Под пьяный глаз напраслину порошить, Неушто лепешок сирданный тропишь?! Да во уж грешен: сопень терешна! Ин даже сурь индее лепеста, Ин пакиларь чуридильного смильса – Рисунья лась... шантильно... неизвильста Далеко... в ласть. 12.X.85. *** Ужаль меня Ужаль меня и я скажу: \"привет!\" Ты сам увидишь, как я чут и тонок Ужаль! И даже на спросонок Почувствуешь, как я роняю свет 24-25.XI.2001. *** Храбрый зайчонок Наверно, мы куда-нибудь придём. Каким окажется незнаемое место? Изогнутым, как гнутое колечко? Седым, как гном? С какой-то из сторон в него войдём? Какими мы покажемся из леса? Пером на шапке? Шапкой островерхой? 48

Иль тем, кто шапкой той преображён? А те, кто место то считают домом, - Кого признают в странных чужаках? Непрошенных и лишних, что шалят И нарушают, строить не умея? Или, всплеснув от радости, усеют Вниманием и жаждой новостей? Что скажут нам? Что скажем им в ответ? И станем ли мы лучше от ответа? 7.XII.2003. *** Изблек А потом я упал в колодцы Оно было изменчивым и удивлённым Гребешки бессмертия ранили меня Незлобиво и капли Вскипали внезапными колобками Светлыми гривами мерцали Веяли дрожа и звеня Но кружева рвались под тяжестью намёков Злого детства опадали как руки Совершенно не съедобные И вот уже камни вместо крови И волосы вместо костей Всё туже и жарче волосатые камни И пропасть забита шерстью И лепестки отваром Усталости шум покрывает всю. Да это он шум спеленал Глубину уберёг биение косточки Греха малахита он Распорол скрижали Жа На титеве тугую Ю Стройную и чистую и Зелёную как моча любимой Чище! Струя кипарисом огня кипари 49

Кипарисом звенеть навсегда Кисом И смерть обрывает графит из руки Безнадёжной. 8.IX.85. *** И некто светящийся Преодоленье малой пустоты... Изломанность причинного сцепленья... И ты за гранью... Невесомость зренья Рассеянно скользит вдоль наготы Единого Живого... пятна звуков,- Таких причудливых и сеющих тепло,- Неуловимо стелятся сквозь то, Что некогда ты называла плотью... И трепетной беспалой горстью Ты зачерпнёшь великое Ничто. Засмотришься, по капле растворяясь... Переливаясь, тая, истончаясь, Сплетаясь воедино... Тенью губ Успеешь выдохнуть вослед исчезновенью: Всё истинно!... Предашься дуновенью... Предвосхитишь томительный испуг... И станешь светомЛепестком сознанья Благословишь осколки темноты За то,что ограничили черты Самих себя, за то,что мирозданья Воздвигли контур, силясь превозмочь.... Благословишь.... и устремишься в ночь. И Некто,светящийся издали, Промолвит рассвет... 31.III.84. *** 50