Твердохлеб П. Г. Любовь моя, печаль моя и радост... часть 2

Когда машина покинула площадку, мной овладели холодные и мрачные мысли: «А что последует, если мои заверения повиснут в воздухе?». После этого решил действовать серьезно и напористо. Больше общаться с людьми. Следуя намеченной линии, после работы провели короткое собрание. Небольшая по размерам бытовка до отказа набилась людьми. Первым с коротким словом к рабочим обратился я, в котором изложил сложность поставленной задачи по вводу школы. Сказал о том, что времени для раскачки не осталось. В завершение попросил рабочих высказать свое отношение по ходу строительства. Слово взял бригадир каменщиков. Работящий и уважаемый человек в бригаде, со словом которого считались все. О нем среди рабочих говорили много хорошего. Выступал и вообще что-либо говорил он только в крайних случаях. Вот и теперь он поднялся, скользнул взглядом по лицам товарищей, перевел его на единственное закопченое оконце, прошелся, раздумывая, по ржавой трубе «буржуйки» и неспешно начал: - Ребята, дело серьезное. Школа нужна не начальству, а нашим детям. Так что баловство в сторону. Я сам буду работать в три пота и другим дремать на работе не дам. А у кого жила окажется тонка, неволить не будем - скатертью дорога!. От имени бригады я заверяю: каменщики не подведут. Только просим руководство СМУ без срывов обеспечивать кирпичем и раствором. Он также неспеша сел на место, каменщики с места дружно поддержали своего бригадира. Вслед за каменщиком Подчинок предложил выступить бригадиру плотников. Тот топтался на месте, не зная с чего начать. Кто-то из его товарищей подбодрил: - Что мы - хуже каменщиков? Не в хвосте же плестись! Зимин посмотрел на недовольное лицо прораба, всегда ставившего плотников в пример, поднялся, медленно шаркая по всегда немытомуполувремянки, протиснулся к столу. Всегда очень спокойный, незаметный человек, он былпревосходным мастером. Воспитывал членов бригады не окриками и угрозами, а личным примером. А уж поучиться у него было чему. Все рабочие прорабского участка хорошо понимали, что для Зимина любое публичное выступление - настоящая кара. Он согласен лучше

отработать это время с тройной нагрузкой, чем заниматься говорильней. Но сегодня он понимал важность собрания и, собравшись внутренне, решился на выступление. Меняясь в лице, он мучительно подбирал в голове нужные слова. Почесал затылок, прокашлялся и неуверенно начал: - Передо мной Андрей говорил про каменщиков. Я тоже уверен в своихребятах. Занами дело не станет. Только подавайте вовремя столярку, доску пола и другие пиломатериалы. На этом запас слов у Зимина иссяк, и он пошел на место. После него выступило еще несколько человек с критикой в адрес растворного узла, снабженцев и нормировщиков СМУ Па такой деловой ноте собрание закончилось, каждому вселяя надежду на успешное строительство школы, а уже в завершение и по итогам собрания я провел планерку с игээровцами СМУ, выдав каждомупоручение, не забыв приэтом и себя. Все закрепили протоклом, зная: что написано пером, не вырубишь и топором. Да и вообще такая форма ведения совещаний способствовала лучшему контролю за исполнением принятых решений и повышала ответственность ИТР. Однако не все могли решать работники СМУ. Очень многое зависело от служб комбината. Оперативностью в решении строительных вопросов отделы предприятия не отличались. Почему-то с системе управления строительной организации отводилось второстепенное значение и самим руководством комбината. Одним из самых больных и повседневных вопросов для строителей являлся вопрос транспорта. Только в отдельные дни заявка по выделению транспорта выполнялась удовлетворительно. Отсутствие полной самостоятельности сильно тормозило строительство, порождало неверие в собственные силы, чувство беспомощности. Из-за этой зависимости, представляемой глухой непробиваемой стеной, я сильно переживал, плохо спал по ночам. Об этом же думал, устало возвращаясь после планерки и рабочего дня в гостиницу, не радуясь пылающему, брусничному закату. Все шло к одному: в тумбочке кроме засохшего куска хлеба и нескольких конфеток не было ничего. Побеспокоиться было некому, сам же я с утра и до позднего вечера на работе. Пришлось довольствоватьсякипятком. Согрев таким образом душу, закрылся

в комнате и принялся составлять новый график работ по строительству школы. В гостинице же, как заведено, своя жизнь. Кто-то выпивает за приезд, другие - за отъезд. Неоднократно мысль прерывалась стуком в дверь разогретого весельчака, которому нужна былапомощь, чтобы доконать начатую бутылку. В тот вечер произошли события и другого сценария. Началось с того, тгго ко мне в комнату постучалась заведующая, уже явно навеселе. Когда я о'Пфыл дверь, она шепотом сообщила: - У нас комиссия из Москвы по жалобе на Эпштейна. На ее лице при этом были и беспокойство, и испуг. Отшатнувшись от запаха перегара и резкого запаха духов от ее одежды, сухо сказал: - А мне-то какое дело до этого? У меня своих проблем - не перерешать. Анна Волгина возбужденно продолжала, с испугом прижимая ладонь к губам: - Они поселились в дальней комнате. Неразговорчивые, серьезные, интеллигентные. Очень серьезные! - Я все же не понимаю, почему это событие должно волновать меня? - усаживаясь за бумаги, сказал я. - Но ведь об этом вся Чуна говорит, - не отставала заведующая. - Вы хотите, чтобы и я кричал об этом на всех перекрестках? Она озадаченно замолчала. Я, воспользовавшись паузой, задал Волгиной вопрос: - Я здесь живу отшельником, без семьи. Часто питаюсь корочкой. Между прочим, это не простой вопрос к вам. Сколько возьмете за труд, если согласитесь приписать меня на свое довольствие утром и вечером? Я за ценой не постою, так как на работе задерживаюсь допоздна, не успеваю в столовую на ужин. А на одном кипятке я скоро ноги протяну. Могу платить и на месяц вперед, как вам будет удобнее. Мой неожиданный вопрос не по теме несколько затруднил заведующую. Подумав, она ответила: - Хорошо, я подумаю, как поступить с вами. Я же по ее выражению лица понял, что мысли ее далеко от моего вопроса, мысли Анны были заняты комиссией. Она сожалела, что не нашла во мне заинтересованного собеседника, ■ г»---------- -------------------------------------------------------- ■

Сттлстпи же опа любила и старалась добы сь больше информации. Чем же так привлекала ее эта комиссиями не понимал! Ее интерес был похож на азарт игрока. Не исключено, что Королевский, давая ей характеристику, не ошибался. Поэтому я осторожничал в разговоре с ней. У недалеких людей бываютмоменты, когда с виду безобидный человек тут же делает вам пакость, да еще с особым удовольствием. Тут же я не понимал ее «стратегии»: либо Волгина хотела подлить хМасла в огонь против директора, либо же добросовестно выполняла его поручение. Мое мнение, я понимал это, было для него небезразлично. Тем более, учитывая мое проживание по соседству с комиссией, упрощало мой контакт с ее членами. Мое слово, как нового человека, но уже вникшего во все дела, для проверяющих, имело бы вес. Так думал я, изучив заведующую за время проживания в гостинице и поняв, что ее характер обделен порядочностью. Ей бы больше воли, и она заполнила бы чунский «эфир» сплетнями. Анна, нёдобившиёь от меня чего хотела, оставила в покое мое жилище. 11о неприятная новость, принесенная ею, мешала работать. Я предполагал, что непредвиденные события в какой- то степени могли затронуть и мои интересы. Поняв, что с мыслями уже не собраться, решил перед сном прогуляться. По улице Мира направился в сторону вокзала. Было тихо и морозно. Сквозь разноцветные шторы окон пробивался свет; Скучая по дому и особо чувствуя себя сегтчас одиноким, я смотрел на эти окна с печальной зависи мо. Перекликались между собой собаки, в сторону Братска прошумел грузовогг состав. Я все шел и шел, не зная, куда иду. Есть голова, а она знает, куда несуг ноги. От железнодорожного клуба с последнего сеанса кино потянулись люди. Улица оживилась голосами. Я повернул обратно; Придя в гостиницу, не мог отвязатьсяотназойливоймысли: «Зачемятут'морю себя голодом? Зачем, как волк, рыскаю по разбросанной стройке, ежедневно наматывая десятки километров? Зачем быось, как рыба на отмели, пытаясь улучшить строительныедела? Зачемтреплю себе нервы, преодолеваярутинуикосностьсо сторонымногихработников комбината, вдалбливая им понятия, что только строительство может преобразить это захолустье? Зачеммнедушевная боль от отсутствия

настоящего понимания и поддержки?». Мои мысли уступали одна другой, ничуть не светлее и радостнее предыдущей. Как только я зашел в гостиницу, меня встретила заведующая. На сейраз глаза ее смеялись, на лице была радость: - Павел Григорьевич, для вас есть хорошая новость. Как только вы ушли, позвонили с почты и зачитали для вас телеграмму. Я содержание записала. Она передала листок бумаги со следующими словами: «Выехали из Тайги десятого поездом 130. Встречай. Оля, Саша». От нахлынувшей радости я не знал куда себя девать. Бесцельно метался по кухне, выходил в коридор, не находил успокоения и в комнате. Вместе с радостью неожиданно навалилась и усталость. Реально осмыслив все, понял, что к приезду жены я не был готов. В первую очередь волновало отсутствие жилья. Позвонил Королевским. Ответила Анна Яковлевна, по голосу которой я понял, что настроение у нее превосходное. - Анна Яковлевна, завтра приезжает моя жена с сыном. Только что передали телеграмму. Я теперь ума не приложу, где их разместить. Гостиница забита, мест нет. Вы, как старожил, не знаете семьи, которая могла бы на некоторое время предоставить комнату? Я предполагаю, что к концу школьных каникул они должны быть дома. - Зачем вам голову ломать? Поживете у нас, - настоятельно вмешался в разговор Павел Иванович. - Только у нас и нигде больше, - вторила мужу Анна Яковлевна. Сменившееся приятное возбуждение гнало сон, и ночь я провел в полудреме. А на другой день задолго до прихода поезда Иркутск- Падунские Пороги я уже торчал на перроне, надеясь, что вдруг поезд придет раньше графика. Понимал, что поезда чаще опаздывали, но сердце отчаянно рвалось навстречу. Все станционные пути были забиты товарными составами. Густой с утра падающий снег толстым слоем покрыл все составы и платформы. Ближе к вагонному депо в восточном направлении периодически подавал сигналы маневровый паровоз. Чем ближе подходила стрелка часов ко времени прибытия поезда, тем тревожней становилось на душе. Я полагал, что многие из ожидающих на вокзале уже знали, кого ожидает

начальник СМУ. В посёлке новости расходились быстро, как интересные книги. Наконец у входного светофора послышался долгожданный гудок тепловоза. Люди толпой повалили из вокзального здания, нагруженные сумками, мешками, чемоданами, свертками, рюкзаками, бидонами и прочим скарбом. Одна из баб сомнительной внешности в неряшливой одежде картаво говорила такому же мужчине: - Зайдем в вагон и еще выпьем. У меня такие рыжики, что если и не хочешь, так выпьешь под них. От ее мешка несло тухлой селедкой, непонятным зловоньем. Я подумал, что немало их таких захребетников слоняется по станциям, полустанкам и дорогам. Когда же общество избавится от таких дармоедов, никто не знает. - Ты знаешь, Вась, - послышался злой голос за спиной, - я бы таких к земле ногтем! - Плюй, на это существуют власти, чтобы разбираться с тунеядцами. Поезд тем временем уже выкатился к перрону, под ногами задрожала мерзлая земля. Я всматривался в каждое проплывающее окно, в каждый тамбур в надежде увидеть родные лица. И вот последний вздох сжатым воздухом, поезд остановился. Почему-то спешу к последним вагонам и туг совсем рядом до боли родной голос сына: - Папа! Оборачиваюсь и вижу бегущего сына, из ближайшего вагона сходит жена Оля. Сжимая их в объятиях, я мог бы положить голову на плаху, что счастливее в тот миг не было на земле человека! В эти минуты встречи я отчетливо понял, что ничто так не подкашивает человека, не выбивает почву из под ног, как одиночество. Оля моя выглядела, как всегда, элегантно, собранно и красиво. Когда мы шли к служебному автомобилю, жена с серьезным выражением лица, стараясь не задеть моего самолюбия, с заметной болью произнесла: - Зачем ты, дорогой, сунул голову в такую глушь? Только что ушли от бараков и снова вернулись к ним. Тебе что - на роду

1 laiтисано скитаться по захолустьям? От Тайшета до Чуны видела только мрачную картину. Я не представляю, как будем здесь жить? Возразить что-либо я не мог, да и не пытался. Сели в грязный, холодный и скрипучий автобус. Оля сидела, глядя за окно, провожая взглядом мрачные картины местного ландшафта: Лицо ее было печально. Королевские встретили нас как самых дорогих и близкихгостей. В квартире уже были приглашенные на семейный ужин ихдрузья. Анна Яковлевна опекала Олю неотступно, как близкую и давно знакомую подругу. Сразу чувствовалось, что они почти нашли тропинку к сердцам друг друга. После принятой ванны Оля за столом сидела посвежевшая, помолодевшая, в приподнятом настроении, что особенно успокоило меня. Присутствующие мужчины обратили на нее внимание, даже Павел Иванович игриво смотрел ей в глаза, стараясь быть перед ней не только радушным хозяином, но и превосходным джентльменом. Преподнося жене брусничный напиток, сказал, словно выпалил из пушки: - Я и представить не мог, что у Павла Григорьевича такая красавица жена! Собравшиеся одобрительно заговорили, а Оля, махнув рукой, густо залилась краской. Дальше все пошло по обычномурусскомусценарию: тосты, песни, пляски и пьяная болтовня. Помню, тогда я прочитал собственное стихотворение, посвященное жене. Оно было незамысловатого, низкопробного творчества в период наибольшей тоски: Холодный ветер под свист и вой, Смести с пути все слабое желая, В лесу кружил увядшею листвой, Ковром как будто землю украшая. Мне памятен ненастный день, Затянут тучей, плачущий, дождливый, Угрюмый, грустный, словно тень. Я встретил женщину, мне милой.

Как на волне несладких дум Плыла с работы, видно, безотрадной. Казалась сладкой, как изюм, В походке стройной и фигуре ладной. Светился взгляд уставших глаз, Тая в себе печальную тревогу, Коса вдовы до пояса вилась, Любуясь ей, не уступил дорогу! За много лет сколь вешних вод С тревогой дум и радостей умчалось. И познанных в семье невзгод, Но доброта ее осталась! Ясное дело, что с пьяных глаз шумная компания мое стихотворение приняла с восклицанием одобрения. Как всегда на гулянках, Королевский находился на первом плане, а уж дома - тем более, ему тут все карты в руки. После первого приветственного тоста хозяйки следующим последовал тост Павла Ивановича: - Я поднимаю тост за приятное знакомство с вами, Ольга Нестеровна. Верьте совести! Мы всегда очень рады вашему приезду! Без вас Павел Григорьевич совсем пал духом. Трудно жить без семьи. Скука, семейная неустроенность убивает не только слабых духом, но и сильных людей. Понимаю, что вам там одной с детьми тоже не мед, поэтому предлагаю выпить за скорый приезд Ольги Нестеровны на постоянное место жительство! И второе, о чем хочу сказать: чтобы ваша красота никогда не увядала! - и он залпом осушил рюмку. Оля, подогретая вином и словами хозяина, полушугя ответила: - Павел Иванович, рада бы душа в рай, да квартира держит. Муж плохо заботится о семье. Не приглянулась ли здесь ему какая молодица? - Профсоюз этого не допустит, - вмешался Макаренко Иван Карпович, председатель заводского комитета профсоюза комбината. I ости, хорошо зная «грехи» предзавкома, засмеялись 155

весело, тепло, по-дружески. А Иван Карпович, не обращая внимания на дружный смех, уже предлагал свой тост: - От имени профсоюза и отсебя лично прошу выпить зато, чтобы чунская земля прирастала спопобными специалистами и хорошими семьями! До городской жизни нам ёще далеко и в первую очередь строители должны сделать нашу жизнь здесь в тайге богаче, удобнее, краше. Пью за будущее Чуны! За вас, дорогие друзья и гости! Выпив и причмокнув, Макаренко сел. Вскоре Анна Яковлевна завела пластинку, которую любили все - «Сибирскую подгорную». От души плясали люди, прогибались и стонали половицы, плясал стол, звенела посуда вместе с металлической печкой на кухне. Все, как в пословице: «печка и лавка плясали». За мое время проживания в Чуне я не раз бывал в семье Королевских. Привыккним, каккродным. Многое было знакомо в их квартире. Особенно запомнилась тесная кухня с маленьким столом и двумя табуретками. Замасленная глубокая жаровня, в которой Павел Иванович любил жарить картошку на сале. И когда мы ее вместе уплетали за обе щеки, казалось, что вкуснее нет на свете еды. Как правило, без чеснока хозяин за стол не садился. И я даже привык на работе по запаху чеснока определять, что где- то рядом мой главный инженер. Глядя в тот вечер на счастливые лица приглашенных, я подумал, что нет ничего дороже и ценнее хороших и добрых людей. Понимал я и то, что все преходяще. Пройдет время, минут десятки лет, и все эти милые образы потускнеют в памяти, воспоминание о ком-то вообще выветрится. Так устроена жизнь, и переделать что-либо в ней мы бессильны.... Вечер с песнями и плясками продолжался до полуночи. Хмельными языками было перемолото столько всего хмельного,сколько способны перемолоть жернова, мельницы. Сыпались похвалы друг другу, лестные слова вперемешку с враньем и бахвальством. Обычная картина любого застолья. В разгар пляски Иван Карпович вывел меня в коридор и предложил:

- Зачем вам стеснять Королевских? У меня пустует квартира. Жена уехала к сестре в Ленинград, я холостякую один. Предложение было принято нами с большой благодарностью. Королевские поначалу были обескуражены нашим решением, но потом нам все же удалось убедить, что нам будет удобнее пожить одним. Погасив обиду добропорядочной семьи, мы переселились в квартиру Макаренко. Время летело до обидного быстро. Жена едва успела познакомиться с условиями жизни в поселке. Побывала в гостинице, когда я проживал в отдельной комнате, выразив после этого удовлетворение начальству. Она перестирала, перемыла и привела мое временное обиталище в надлежащий порядок. А обещаную квартиру и все подворье осмотрела до самого последгнего закугка. Я старался нахваливать вопреки душевной неудовлетворенности: - Все же три комнаты, огород, сарай для скота, дровяник.... - Жена посмотрела на меня с таким недовольством, что я замолчал, и сказала: - Может, ты мне и козу подыскал, чтобы молочком вас поила? Чего уж тут приукрашивать! Обыкновенная крестьянская усадьба. Дрова колоть, таскать, вода далеко. Попробуй натаскай на стирку - руки отвалятся. Припертый к стенке неопровержимым доводом, я попытался все же выкрутиться: - Вода и дрова - моя забота, можешь не беспокоиться. - Эх, тоже мне помощник! Забыл, как жили в бараке? Про твою помощь сказала бы словечко, да волк недалечко. У тебя кроме работы и на уме нет ничего - ни дома, ни семьи. Ты рожден создавать блага другим людям, но не себе. Таким ты был в Томске, таким ты будешь и в Чуне. Перевоспитать, переубедить тебя - бесполезное занятие. Ох, Павлик, своим необдуманным согласием на перевод в Чуну ты наломал таких, дров! Я знал, что Оля от природы дальновидна. Противоречить ей не было смысла. Я основательно проигрывал против нее. Проив туза, которого она имела, моя шестерка ничего не стоила. Но позорно сдаваться все же не хотелось:

- Не отчаивайся, Оля. Время все меняет. В перспективе улицу благоустроим.... - Перспективой белья не постираешь и обеда не спаришь. В тихом, певучем голосе жены звучала острая, горькая, но нужная, как лекарство, правда. Мне ничего больше не оставалось, как изобразить на лице сиротливое выражение, набраться терпения и выслушать упрек супруги до конца. Излив наболевшее, Оля успокоилась, продолжая о чем-то думать и в который раз окидывая взглядом подворье. Воспользовавшись ее молчанием, я сказал: -Ничего, Оля, все встанет на свои места. Прошлого не вернуть. Не гак уж тут и худо, как кажется на первый взгляд. Бывает и хуже. Зато народ здесь - не избалованный городской цивилизацией, простой и гостеприимный. В этом ты сама убедилась. Хотя жена меня и слушала, мысли ее были далеко. Она старалась найти утешение, надеялась на лучшее будущее, чем оно рисовалось ей в этот миг. В эти минуты ее грустных и горьких раздумий я понял, как бесконечно дорога мне эта женщина. От любимого лица, волос, одежды, знакомой до каждой складки, веяло уютом, теплом и лаской. Это все было тем, о чем я тосковал, живя здесь в одиночестве. Когда мы вышли на улицу (Заводскую), остановились возле калитки, жена еще раз с печалью окинула взглядом брусчатый потемневший от времени дом, филенчатые ставни, веранду с маленькими ромбическими стеклами, закопченные трубы над деревянной крышей, сарай с сеновалом. Не выразив ни одобрения, ни огорчения, пошла по наезженой части дороги, думая о своем. Все вокруг словно спрягалось за матовую дымку, сквозь которую светилась ее красота... На следующий день на приеме у директора Ольга Нестеровна откровенно сказала обо всем, что ей решительно не нравится: о предлагаемой работе, о будущей квартире без благоустройств, об условиях здешней жизни. Я с удивлением смотрел на жену, словно видел впервые. Эпштейн выслушал ее и спросил: - Судя по вашему настроению, вы не собираетесь переезжать к мужу в Чуну? 158

- У меня еще есть время подумать. Мне предлагают перевод на работу в Ленинград. Услышанная новость оказалась для меня неожиданной. Об этом предложении ни теперь, ни в письмах она ни разу не обмолвилась. Легко предположить, каково было мне слышать это. •- Надеюсь, вы на этого не сделаете? - озабоченно спросил директор. - Ленинград, сами понимаете, не Чуна, - посуровела жена. И, похоже, тут же поняла, что сказала необдуманно. Встревоженно обернулась ко мне. Вероятно, мысль, высказанная в кабинете директора, она не хотела обнародовать. Ни о чем не договорившись, мы с женой оставили кабинет директора. Шли молча. Тяжелая мысль сомнения кружилась в моей голове. Вспомнил пословицу: «Воля и добрую жену портит». Когда уже вышли на улицу, Оля, точно извиняясь за прошлые слова, высказанные последними в кабинете Эпштейна, сказала: - Ты не думай ничего плохого. Мне главбух проектного института во время пребывания в Томском филиале предложил место в Ленинграде с повышением в должности. Сразу же гарантировал квартиру. Эти простые слова были произнесены женой без восторга, эмоций и торжественности. - Что же ты ему ответила? - спросил я ее, насторожившись, стараясь уловить малейшую фальшивую нотку в ответе. - Сказала, что сначала посоветуюсь с мужем. Он ответил, что мужа можно и в Ленинграде найти. В крайнем случае, когда устроюсь, могу вызвать его к себе. Я сразу же разгадал замысел начальника жены. В ответ только крякнул, не зная, как дальше продолжить разговор. - Оля, решай сама, как считаешь нужным, как подсказывает твоя совесть. Как бы плохо здесь ни было, я отсюда никуда не поеду Эго решение однозначное и бесповоротное! Жена посмотрела на меня долгим испытывающим взглядом с оттенком недоверчивости и произнесла: - Как же ты мог поверить, что я способна на подлость? В ее глазах плеснулось выражение боли и глубокой преданности одновременно.

...Выло тихо. Пахло i юрнымн признаками поздней сибирской весны. По небу неторопливо плыли лохматые свинцовые тучи. Уходящее на покой солнце 1 юдкрашивало их сверху в багряный цвет. А воображение и память настойчиво рисовали картины из времен юности. Они были одна краше другой, ласковей и романтичней. П во всех этих нечаянно вспыхнувших воображениях рисовалось далекое и близкое прошлое со всеми оттенками человеческой жизни. - Не хочется уезжать в такую чудесную погоду, - произнеслажена, стараясь развеять досадную грусть, оставшуюся после ее собственного признания. Время неумолимо. Наступило воскресенье, день отъезда семьи. Прохаживаясь по перрону в ожидании поезда, пытался завязать душевный разговор, соответствующий моменту расставания. Но, как назло, теплые слова не приходили на ум. В голову назойливо лезла всякая несуразица, несусветная чушь, смешанная с обидой, грустью и так ненужной злостью. Я молча закурил. - Павлик, о чем ты думаешь? - спросила Оля, заметив, что я переживал. - Так, ни о чем. Тяжело оставаться одному. Конечно, я слукавил. Хотелось сказать правду о том, что мое доверие к ней пошатнулось. Но все же пересилить себя не смог, хотя чувствовал тяжесть во всем теле от того, что душа была напряжена до предела. Это состояние не могло быть не замеченным пытливым взглядом жены. - У тебя здесь завелись какие-то тайны от меня? - А у тебя их нет? Сама призналась про Ленинград. За просто так столичного города не предложат. Оля смотрела куда-то вдаль, стараясь, возможно, предугадать, чем все это может кончиться. Она прекрасно знала мою неудержимую натуру, жену пугала моя молчаливость в последние минуты расставания. - От твоего молчания мне не легче. От этих ее простых и душевных слов в душе возникло непонятное чувство вины. Глядя на привлекательную внешность жены, на любимого сына, с тревогой наблюдавшего за нами, ответил с печалью:

- Когда провожают самых близких и дорогих людей, нет повода для радости. И туг на входной стрелке со стороны Братска показался поезд. Сердцемоезастучало стакой бешеной силой,точно хотеловырваться из груди. Поезд остановился, люди засутелись на посадочной платформе, стараясь поскорее втиснуться в свой вагон. Места, указанные в наших билетах, к счастью, оказались свободными. Стоянка ввиду опоздания поезда была сокращена. И вот дали отправление. Тепло распрощавшись, Оля с отчаянием на лице крикнула мне из тамбура: - Прости! Я сюда не приеду! Поезд медленно тронулся, а я все еще стоял на прежнем месте, ошарашенный словами жены. В этот момент над самым ухом прогремел чей-то незнакомый бас: - Товарищ начальник СМУ, я вас жду. Обернувшись на голос, увидел высокого шофера дежурного автобуса. Ие сразу поняв смысла сказанного, сказал: - Спасибо, но я хочу пройтись пешком. Отправляйтесь. Шел я медленно, с трудом выходя из оцепенения. Часто останавливался, оборачивался в сторону станции, не веря тому, что было сказано мне любимой женщиной в момент расставания. Слух еще ловил звуки уходящего поезда, уносящего в Томск семью, частицу моей жизни и разом руша все, о чем мечталось до этого. Остро понял, что потерял самое дорогое и близкое, чего уже никогда не найти. Из далекого прошлого почему-то вспомнились слова покойного отца: «Пасти не умеешь, за кнут не берись». Я отчаянно не хотел допускать мысли, что жизнь врозь может развести нас по разным дорогам навсегда. В помещении гостиницы, пустующей по воскресеньям, не было сльшшо ни голосов, ни шагов. Почувствовал, что все мое сознание противится видеть комнату, кровать с тощей подушкой в застиранной наволочке. Сел за стол, за которым просиживал за работой до полуночи. Без определенной цели машинально перелистывал рабочую записную книжку. Никакое дело, занятие не шло на ум. Из этого состояния вывела меня ввалившаяся в гостиницу веселая и шумная женская компания во главе с

Волгиной. Нехотя поднявшись, выглянул из комнаты. Заведующая, увидев меня, насмешливо сказала: - И вы явились - не запылились. Ая следы ваши потеряла. Знаете, по поселку слушок прошел, что начальник СМУ деру отсюда собрался дать. Жене не по душе пришлось наше житье-бытье. - Вы располагаете неверной инфомацией. Я еще надоем вам, как горькаяредька. Вероятно, я обременил вас в гостинице? Скукой от меня несет? Хотите поскорее избавиться от постоянного свидетеля? Можете не волноваться: мною не будутзадеты ни ваша честь, ни ваше достоинство. Это я вам гарантирую. Волгина, не находя слов для ответа, вместе с подругами прошмыгнула в свою комнату. Вполне возможно, что она поняла мое расстройство. Хотя я уже оправился от шокового состояния, однако жизнь для меня в эти минуты представлялась бессмысленной и бесцветной. Я готов был сокрушить любого, кто мог мне что-то сказать против. Несмотря на то, что шумная компания закрылась в комнате заведующей, шум, смех и развязная болтовня мешали всем, находившимся в гостинице. Почувствовав голод, подумал о стакане горячего чая. С нетерпением ждал, когда развеселившаяся компания оставит в покое гостиницу. С большой задержкой, но такое время наступило. Во время моего чаепития в кухню вошла Волгина, я без обиняков спросил ее: - Анна, зачем увлекаетесь спиртным? Для женщины в вашем Ъозрасте такое занятие совсем нежелательно и ощутимо портит вашу репутацию, я бы советовал использовать это время для полезных дел. - И что, конкретно, вы бы мне предложили? - Прежде всего, выйти замуж, пока не поздно. - Невелика важность. Мужчин сколько угодно. Было бы мое желание. Да вот мне что-то не хочется. Один раз я уже испытала семейное счастье. Так что спасибо за совет. Поживу еще вольной птицей. Поняв, что воспитывать Волгину в вопросах нравственности - пустая трата времени, я замолчал. Она, увидев в моей руке кусок черствого хлеба, поспешила в комнату и вынесла рыбный пирог. - Прошу отведать моей стряпни, - отрезая солидный ломоть,

предложила хозяйка. С голодухи пирог показался вкусным. Вежливо похвалил ее за мастерство, вспомнив при этом бесподобно вкусные пироги моей жены. Жуя пирог, я искоса поглядывал на сидящую рядом здоровую, Энергичную женщину, думая о том, что она по причине своей пагубной прихоти и легкомыслия, настолько испачкалась в липкой грязи, что отмыться от нее очень трудно. Жизнь ее испорчена и ничем ее теперь не поправить. Она, конечно, не потеряла окончательно той женственности, на которую обращаютвнимание мужчины. В тот вечер она была в дорогом шерстяном платье, плотно облегавшем фигуруи выгодно подчеркивавшем ее пышные формы бюста. На лице Анны явно просматривался какой-то интерес ко мне. Она хотела чем-то поделиться, но никак не решалась. Повисла пауза, Анна, преодолев колебание, заговорила: - Я слышала, как москвичи, уехавшие на прошлой неделе, говорили между собой о вас. - В плохом смысле? - Нет. Старший из них сказал, что вы приехали к нам по ошибке и долго здесь не задержитесь. Такое мнение, якобы, высказал директор. Поэтому там должны иметь это в виду. - Насчет этого они ошибаются, - отозвался я. - Почему? - удивилась Анна, подняв брови шалашиком, и посмотрела на меня с обидой, точно я был у нее в долгу. - Это вам совсем не интересно и не нужно. Оставим этотразговор на следующий удобный случай. Я уж собрался было выйти из кухни, еще раз поблагодарив за угощение, но она меня остановила вопросом: - Простите, это правда, что вы женаты на вдове, у которой от первого мужа осталось двое детей? - Если я не отвечу, вас одолеет бессоница? - Нет, меня попросили узнать об этом. - Кого же так сильно волнует моя личная жизнь? Заведующая замолчала, по выражению ее лица я заметил, что меня она поняла точно так же, как я понимал ее. - Передайте всем любознательным, что это истинная правда. И еще добавьте: я счастлив со своей семьей и горжусь ею! 163

Выдержав паузу, добавил: - Что еще слышно обо мне в поселке? - Говорят, что новый начальник СМУ строгий и требовательный. - Я не считаю порокомто, что у меня есть чувство ответственности за порученное дело. За это я благодарен своей матушке, которая еще с раннего детства обильно кормила меня кашей трудолюбия. А без крутых мер положения дел на стройке не исправить. Мне же известно, что некоторым работникам повышенная требовательность не по душе. Один из осведомителей уже жаловался дректору на мою строгость. Я питаю плохое чувство и презираю подхалимов, льстецов, угодников и стукачей, равно как и всякую нечистоплотностьв поведениилюдей. Дляменя совершенно безразлично, о чем там говорятнедруги в меру своейиспорченности. И убежден, что справедливость восторжествует, и все встанет на свои места. Непорядочные люди, злые шептуны, чего греха таить, не способны на добро. Моя главная цель - сделать людям пользу. И все мои усилия направлены для достижения задуманного. А снится мне по ночам Чуна с белокаменными домами и заасфальтированными улицами. Никакие сплетни и наговоры не собьют меня с намеченного пути. А сплетни в народе жили веками до того, как родился я, и будут жить после того, как умру я. Так сотворен мир. Пусть говорят, на чужой роток не накинешь платок. Волгина терпеливо выслушала меня, внимательно ловя каждое слово, как и положено любому осведомителю, в чем я не сомневался. Зная об этом, я намеренно открывал перед нейистину. Анна хотела что-то сказать, но ее остановил неожиданный телефонный звонок. Она выбежала в коридор к телефону: - Волгина слушает. Здравствуйте, Иван Карпович! Так, слава Богу, не обижаюсь. Сейчас приглашу - Павел Григорьевич! Вас к телефону! Поднимаю трубку. На проводе Макаренко. Отчетливо слышится женский смех и мужские голоса. Несмотря на позднее время, Иван Карпович приглашал меня на ужин. Анна, привыкшая держать уши топориком, шепотом предупредила: - Я догадываюсь, что там за публика. Советуювамтуда не ходить. Будет повод для плохих разговоров. Они могут докатиться и до вашей жены.

Самой характерной чертой Волгиной в манере разговаривать был серьезно-шутливьш тон. Трудно было отличить дельное от шутовства. На сей же раз она говорила вполне серьезно. Я последовал ее совету и сослался на головную боль, отказавшись от сомнительной пирушки. И действительно, через несколько дней неприятная молва о той вечеринке в квартире Макаренко разнеслась по поселку. Фамилии Макаренко, Мурашова и других, присутствовавших на той гулянке, долго не сходили с уст злоязыкихлюдей. Слухиросли, как снежный ком, обрастая всякого рода предположениями и догадками. Не обошлось без неприятностей и по службе. При закрытых дверях у директора состоялся досадный разговор с участниками той гулянки. *** В один поистине прекрасный день получил письмо от жены. Каждое его слово излучало столько теплоты, душевной чистоты, дельных и тонких советов, суждений, не всегда приходящих на ум мужчинам. Последняя страница письма была написана сыновьями. Старший сын Воваписал плохим почерком: «Еслимама не приедет, то я приеду сам». Сколько было детской наивности в дорогих строках! В ответ я послал объемистое письмо, в котором изложил подробности своей холостяцкой жизни и последние новости Чуны, в которых было главное, что семья Котова уехала. Освободившаяся квартира поставлена на ремонт. Особенно больных точек в письме избегал, зная чувствительный, добрый сердцем характер жены, во избежание лишних переживаний. Время же двигалось по своим неизменным законам природы. Световые дни становились длиннее и теплее. На песчаных почвах сошел снег. Заметнее стали набухать на деревьях почки. Сосновые леса освежались изумрудной зеленью. В связи с улучшением материально-технического снабжения налаживались дела и в строительстве^ Росла уверенность в пуске намеченных планами объектов в эксплуатацию. Более благоприятным становился психологический климат в коллективе строителей. Работать стало легче и интереснее. Постепенно входили в привычку спартанские условия жизни; в иных красках рисовалось все то, что меня

окружало. Однако жизнь без семьи напоминала дерево с нарушенным корнем. Однажды перед концом рабочего дня зашел проверить ремонтные работы в будущей квартире. Штукатуркой занимались мать и дочь, схожие между собой, как две капли воды. Несмотря на годы, лицо матери не потеряло ни свежести, ни привлекательности. Забрызганная раствором спецовка не могла скрыть ладную фигуру под ней. Память, к сожалению, не сохранила ни имен, ни фамилии. Первое, что спросил: - Зачем убрали столько старой штукатурки? - Вы посмотрели бы на эти стены чуть раньше. Страх божий! Отродясь не видела, сколько было здесь клопов. Вся дранка слиплась эт ими паразитами. Никогда бы не подумала, что всегда - возмущенно высказывалась старшая. У меня от услышанного по коже побежали мурашки. Человек брезгливый, я особенно не переношу и боюсь укусов клопов. Невольно вспомнился военный городок на станции Навтлуг в Тбилиси. Первый месяц войны 1941 года. Старая солдатская казарма и двухярусные металлические кровати. Какими только средствами не пользовались для уничтожения клопов, от укусов которых терпели солдаты невыносимые муки по ночам. Докрасна обжигали кровати паяльными лампами, ножки коек ставили в консервные банки, наполненные керосином. Эффективности такие методы борьбы не приносили. Поток паразитов уменьшался не больше, чем на трое суток, и снова по ночам начинался ад. Клопы же, изучив тактику защиты, ползли на потолок и оттуда пикировали прямо на спящих солдат. От массовых и потом расчесанных укусов у меня произошло заражение кожи и угодил в госпиталь до глубокой осени. Поэтому я настороженно отнесся к сообщению штукатура: - В такую квартиру страшно будет заходить. - Не беспокойтесь, мы сделали надежную дезинфекцию и нанесли прочную цементную штукатурку, - подробно разъяснила рабочая. - Вы вот здесь стараетесь, а жена моя не рвется в Чуну. - Вам ли волноваться! Теперь порядочных мужчин днем с oi нем не сыщешь. Дайте только повод.

- Я об этом не думаю. У меня дети. А дети не прощают ошибок родителям. Не знаю зачем, я еще походил ио комнатам, стены которых отдавали запахом сырой штукатурки, быстро сохнущей от жарко натопленной печи. Рабочее время закончилось, и я поспешил удалиться, чтобы не мешать женщинам переодеваться. Я долго не мог освободиться от образа молодой рабочей, умело владевшей штукатурным мастерком. Девушка внешностью во многом напоминала жену. Я понимал, что там, где молодое, красивое тело, там обязательно будут и страсти. Я вспомнил первое знакомство с Олей. В памяти всплыла шумная строительная площадка. Конец рабочего дня. Тысячи заключенных, колоннами движущихся к проходной, самого себя, доведенного самодуром начальником до состояния раскаленного железа, молодого прораба, готового залезть в петлю от сильной боли. И вдруг впереди незнакомая служащая. Когдаона проходилавдоль колонн, заключенные словно по команде поворачивали головы в ее сторону, любуясь русской строгостью и красотой женщины. Шла она не в дорогих мехах и модной импортной одежде, а в обыкновенной фуфайке и резиновых сапогах. И не потому, что не умела и не хотела со вкусом одеваться. Нет. Послевоенная бедность ставила свои условия вдове. Она шла легко, высоко неся голову с длинными косами. Миловидное белое лицо едва тронуто румянцем. Она опасливо поглядывала на заключенных, отпускавших в ее адрес соленые реплики. Для меня с первого взгляда она стала воплощением женской прелести. Оля с того самого раза околдовала меня, ошеломила и покорила навсегда. *** Наступил день первого мая 1963 года. В праздничный день поднялся как обычно, не позволяя себе расслабиться. Утро, как назло, выдалось пасмурное, сырое и холодное. Хорошего дня оно не предвещало. В отличие от городской суеты, таежный поселок пробуждался неторопливо, без шума и праздничного оживления. Он казался обычным, ничем не примечательным днем.

На торжественном собрании, проходившем в клубе 30 апреля, директор призывал всех присутствовать на митинге. Было уже начало десятого часа, а на улицах по-прежнему стояло затишье и покой. Мне уже надоело без дела слоняться по пустынной улице. В голове откуда-то взялись добрые мысли ни о чем. Просто так, потому что живу, потому что праздник. Сознание уже по устоявшейся традиции предвкушало приятные праздничные ощущения, которые всегда захватывали меня до самозабвения. К этому меня влекла неудержимо широкая натура, к этому тянуло воспоминание о прошлом, приятно проведенном, времени в праздничные дни весны и юности. Однообразие жизнив гостинице с постоянно меняющимися лицами соседей угнетало до крайности. А в праздник особенно. Я только успел раздеться, явившись с улицы, как явился Королевский. Слегка выпивший и в приподнятом праздничном настроении он внес живую струю в скуку моего холостяцкого пребывания. - Поздравляю вас с праздником! - шумно приветствовал Королевский, едва перешагнув через порог. Я ответил взаимностью, и мы с ним пошли к железнодорожному клубу. По дороге Павел Иванович нес какую-то околесицу, над которой сам же и смеялся. Всех, кто встречался нам, он сердечно поздравлял с праздником. Я, удивляясь широкомукругу его знакомых, спросил: - Тебя, смотрю, вся Чуна знает? По-хорошему завидую тебе. - Да я половину из них не знаю, поздравляю так, ради праздника, - с неизменной улыбкой сказал Павел Иванович. - С тобой хоть на сцену. Действительно, как писал Чехов, водкаделает человека чудаком. Из-за чудачества Королевского не заметили, как время приблизилось к сроку. На площади у клуба собралось не более трехсотиз четырехтыссчпроживающих. Причем, из них половина школьников из средней школы железнодорожников. Не густо. В положенное время на трибуну, сколоченную из нестроганых досок, поднялось несколько человек. Первым, как. и полагалось, с праздничным приветствием к собравшимся землякам обратился председатель поселкового Совета Смелов. Нерешительно начал речь, тушевался, путался, точно совершенно не знал, с чего начать.

Но через минуту успокоился и, не обладая ни хорошей дикцией речи, ни ораторскими способностями, он сухо и монотонно прочиталтекст приветствия. Окончание его речи публика приняла без особых эмоций и бурных аплодисментов. После него выступил директор ДОКа Эпштейн, директор Октябрьского химлесхоза Грищенко, начальник станции и какая- то школьница. Кое-что из тех выступлений помнится до сих пор. Помню, Грищенко, высокий, подтянутый, с худощавым лицом, говорил без бумажки. Речь его была слабой. Было видно, что он к выступлению не готовился, потому говорил много лишнего, не имеющего отношения к делу. При выступлении директора химлесхоза народ оживился. Причину возбуждения публики я поначалу/ понять не мог. Прежде я всякое слышал о нем. Фигура Грищенко в масштабе поселка была значима. Особенно неприятная известность приходила к нему вместе с правонарушениями, допущенными вербованными рабочими химлесхоза. Она, как репей к хвосту собаки, цеплялась и к директору. Может быть, это и было причиной оживления собравшихся на площади в ожидании выступления «знаменитой» личности. Понравилось мне выступление школьницы. С каким пафосом, юношеским подъемом, задором говорила она! Зажигающий душу текст онавыучиланаизусть, твердо. Ниразу не запнулась, и каждое слово звучало из ее уст звонко, значимо и твердо. На этом первомайский митинг закончился. Не было маршей духового оркестра, не звучали здравницы в честь партии и ее вождей, не кричали громкое «Ура!». После митинга люди поодиночке, семьями и компаниями расходились по ожившим улицам. Где-то уже зазвенела частушка под голосистую грамонь. С Королевским расстались на перекрестке улиц Мира и Заводской (Крупской). От приглашения провести первомайское застолье в кругу его знакомых я отказался, сославшись на междугородние переговоры, которых на самом деле не планировал. Без семьи это был первый мой большой праздник, и мне от этого было особенно тяжело. За долгие годы я впервые почувствовал

безразличие ко всему и по непонятной для меня причине пошел к пустой будущей квартире. У человеческой памяти есть свойства, когда отдельные моменты оседают настолько прочно, что до мелочей помнятся много лет. Таким стал для меня и мой первомайский праздник, проведенный в Чуне, как и то, что последовало дальше. Бесцельно шагая ради времяпрепровождения по пустеющей улице, где никого не ждаламоя будущая квартира, я думал о своем. Вместе с семьей, оставшейся далеко, в памяти оживал прошлый первомай с лицами старых испытанных друзей, их голосами. Теперь вдалеке от них они были мне особенно дороги. Чем больше уходил я памятью в прошлое, тем тягостнее становилось на душе. День, междутем, несмотря на мои прогнозы, разгоралсяясный и солнечный. Весеннее солнышко уже ощутимо пригревало черные крыши домов, от которых поднимался парок. В солнечных лучах все вокруг смотрелось более живо и привлекательно. К реальности меня вернул знакомый мужской голос: - Павел Григорьевич, далеко путь держите? Обернувшись, увидел на крыльце по праздничному одетого Поздеева. - Да вот, хочупроверить будущее хозяйство. Покопаюсь малость во дворе. - Совсем не годится заниматься будничными делами в праздничный день, - высказался Александр Тимофеевич, подходя к калитке своего двора. Он был чисто выбрит и радостно настроен. - Пройдите к нам, посмотрите, как мы живем. Я заколебался в нерешительности. Понимал, что если Королевский узнает о моем посещении этой семьи, серьезно обидится. Отказать гостеприимному человеку тоже было неприлично. От шага на другую сторону ограды сдерживало и смущение. Поздеева я близко не знал, наши отношения ограничивались общением по поводу служебных дел. Его жену Евгению Петровну видел только на праздничных вечерах. К тому же Александра Тимофеевича по складу его характера относили к категории мужчин, у которых редко бывает душа нараспашку. Я считал его человеком строгих правил. И просто не желал предстать 170

перед глазами хозяйки дома незваным гостем. Словно угадав мои мысли, на крыльце появилась Евгения Петровна. Нарядное платье прикрывал белый фартук. Хозяйка доброжелательно произнесла: - Милости просим! Заходите, гостем будете! Мне ничего не оставалось делать, кроме как согласиться и подчиниться гостеприимным хозяевам. Несмотря на печное отопление, в квартире господствовала чистота. Праздничный стол уже был накрыт. На белоснежной скатерти было наставлено столько закуски, которой хватило бы насытить десяток человек с хорошим аппетитом. Указав на все это великолепие, Евгения Петровна сказала: - Садитесь, где вам нравится. - Гость, то верблюд, где его привяжут, там он и стоит, - восточной присказкой ответил я, усаживаясь ближе к окнурядом с хозяином. Пили за знакомство, за праздник и за все, что пришло на ум. Последствия от выпитого коньяка не заставили себя долго ждать. Скованность изчезла, развязались языки. Как обычно бывает при застольях, каждый из присутствующих старается поделиться радостью,излить горе, вспомнить свое и чужое прошлое. О хозяине дома у меня еще с первого знакомства сложилось твердое убеждение, что он не из болтливых людей, которые способны громоздить выдумку на выдумку, ложь - на ложь. Когда он заговорил о своей жизни, я слушал его с неподдельным интересом. А жизнь его складывалась несладко, как у большинства людей старшего поколения. Вот что рассказал хозяин теплого, гостеприимного дома: - Поженились мы с Женей в Тайшете в 1939 году. В том же году уехали в город Комсомольск на строительство восточного участка БАМа. Не проработали и двух лет, как меня по распоряжению высших инстанцийНКВДнаправили на лесоустроительныеработы в Печерлаг. Следуя поездом из Комсомольска к месту нового назначения, остановились на станцииКотлас. Здесь нам нужно было сделать пересадку на поезд до Печеры, Было воскресенье 22 июня 1941 года, стоя на перроне, заметили, что люди вдруг потянулись к репродукторам. По радио выступалМолотов, председатель Совета Народных Комиссаров. Его взволнованная речь о вероломном нападении, фашистской Германии на нашу страну потрясла всех, 171

кто слышал. Страшное известие, какобухом ударило по надежным семейным планам. Будущеедля каждого предстало в темном цвете. Люди тогда, управляемые эмоциями и страхом, скупали из магазинов все. В первую очередь понесли соль, продукты питания. За несколько часов продовольственные магазины опустели. Разразилась суматоха и на вокзале. Та же обстановка наблюдалась и в горвоенкомате, куда я прибыл сразу же после выступления Молотова. Офицеры военкомата суетились, нервничали, чувствовалось и здесь, в военном ведомстве, что война застала нашу страну врасплох. Во всехпомещениях толпились мрачные, суровые мужчины, во дворе толпились с заплаканными глазами жены, матери, сестры, невесты. Что касается меня, военком распорядился немедленно следовать к месту назначения. Но выезд задержался на целых три дня ввиду неп рибытия из Комсомольсканашего багажа. Следуянеторопливо, пропуская воинские эшелоны, товарные поезда с важными грузами, поезд следовал вне графика движения, часто останавливался. На станциях и полустанках уже серьезно ощущался груз военной тревоги. Грустно размышляя, решение военкомата принимал за ошибочное, поняв, что вряд ли придется работать по своей специальности. При этом горько раскаивался: «Зачем тащу беременную жену неизвестно куца?» К счастью, военком знал, что делал. Строительство железной дороги к угольному бассейну Воркуты имело для страны важное значение, в чем я убедился окончательно, когда немцами был оккупирован Донбасс. Затянувшийся рассказ мужа прервала хозяйка, поставив на стол горячую закуску: - Предлагаю выпить по полной, чтобы никогда больше не повторилась война. Чтобы дети наши не знали такого ужаса, и им не пришлось пережить тех мук, которые выпали на нашу долю! За такой тост грех не выпить. Потом повторили еще по фронтовой. Наступило веселье. С Евгенией Петровной пели фронтовые песни. Хотя вместе мы пели с ней впервые, но голоса наши сочетались прилично. А дальше Александр Тимофеевич, поймав удачную паузу, вновь продолжил свое невеселее повествование:

- Работа на Печоре была несладкой, но все же не на фронте. Мирная моя жизнь продолжалась недолгое время. В августе 1942 года меня мобилизовали. Направили в шкоту младшего командного состава в Вологду. Окончить ее не удалось, весь личный состав школы направили на Волховский фронт. Под покровом ночи пас выгрузили па какой-то небольшой станции, расположенной среди болотистой местности. Было приказано после выгрузки коротать время до утра на кочкарнике. Разведение костров запрещалось. Стояла уже холодная, сырая ночь октября. Так мы до утра мерзли в холодном и мокром болоте. Без привычки первую военную ночь курсанты переноси ни тяжело. А с наступлением рассвета пришлось пережить боевое крещение. Фашистские самолеты подвергли бомбардировке станцию и прилегающую местность, смешивая людей, металл, болотную грязь. 5 октября уцелевший в этой мясорубке личный состав школы прибыл в 327 дивизию, входившую в состав 2 ударной армии, попавшей в окружение в июне 1943 года. Из окружения вместе со штабными командирами полка вышло всего 87 человек. Командующий армией генерал-лейтенант Власов, вступив на черный путь измены Родине, перешел на службу к фашистам. Полк, вновь пополненный и прежде считавшийся на хорошем счету, в одно время с дивизией готовился к предстоящим сражениям. Однажды после боевых учений, приближенных к боевым условиям вблизи отделения, которым я командовал, с высокой елки спустился инспектирующий в форме, какую я видел впервые. Э то был Ворошилов. Когда его окружило дивизионное и полковое начальство, собственными ушами услышал сказанное им замечание: «Следует лучше отрабатывать кучность артиллерийского огня». Судя ио настроению командиров, учебной 1 рснировкой войск маршал остался доволен. 3ai ем Ворошилов с короткой речью выступил перед воинами, участвовавшими в учениях. Он горячо призывал бойцов и командиров к воинской доблести, стойкости, героизму, самопожертвованию во имя победы над врагом. Помню, маршал сообщил предупреждение Сталина перед его отъездом на фронт под Ленинград: «Возвращаться в Москву только поездом!» Это означало, что только с прорывом блокады. 173

Чем напористее вступала в свои права зима, тем усиленнее проходила боевая военная подготовка полка. Она осуществлялась при любой погоде, в любое время суток. Лозунг военных «Трудно в учении, легко в бою» стал девизом полка. 10 января 1943 года полк скрыто двинулся к передовой. А в ночь на 12 января дивизия вышла на исходные позиции. Как позднее выяснилось, наша дивизия находилась на главном участке удара. Главная задача стояла перед полком: прорвать оборону противника. Утром в половине десятого началась сильная артиллерийская обработка немецких позиций. После кононады полк двинулся вперед. Фашисты встретили нас ураганным огнем. Ради прорыва блокады Ленинграда воины шли на верную смерть. Никто из полка не дрогнул, хотя несли неимоверные потери. В нашей роте за короткий промежуток времени не осталось в строю ни одного офицера. Помню, во время самого накала сражения у толстого пня, скорчившись, лежал командир роты. Когда я подполз к нему, он уже был мертв. Я забрал у него партбилет, удостоверение личности, нож и 700 рублей денег. В бумажнике обнаружил записку, в которой ротный просил отправить деньги матери в Ярославль по указанномув нейже адресу. Увы. Выполнить просьбу командира не удалось, меня чуть не постигла та же участь. Тогда же я внимательно взглянул в совсем еще юное лицо командира и по пластунскиили короткими перебежками включился в бой. Когда в очередной раз поднялсяв атаку, последовалнебывалой плотности шквал вражеского опта. Бойцы по обеим сторонам от меня стали валиться наземь один за одним, как снопы от бури. Повернувшись налево, я замер: в двадцати пяти метрах из замаскированного вражеского дота строчил вражеский пулемет. Я не успел подать бойцам команду, как почувствовал сильный удар по ногам. Подкошенный пулями, упал. А фашистский дот в решающий момент атаки строчил особенно ожесточенно. Над моей туманящейся головой слышалось сплошное жужжание и свист пуль. Смерть была неминуемая, не окажись рядом воронки от снаряда. Перекатившись, упал в нее. Согнувшись в три погибели, прижимая голову ближе к земле, я спрятался от дождя пуль. Судя по спаду интенсивности огня, определил, что атака роты захлебнулась. Замотал и дот. Гитлеровцы, довольные победой,

осмелев, выползли из дота, любуясь своей «работой». Я знал одно: если заметят - забросают гранатами. В оцепенении от страха прошло несколько часов. Прикованный к земле в опасной близости от дота, я не мог перевязать рану. Брюки, напитавшись кровью, прилипли к ногам. От потери крови отяжелело тело. Стали: неметь ноги, затем и руки. Сохло во рту, сильно хотелось Пить, а вокруг ни горстки чистого снега! Вся местность была словно перепахана. Смешалось все: металл с гарью, снег с землей й человеческой кровью. До приторной тошноты ударял в нос запах собственной крови. Сознание держалось на тончайшей ниточке, готово было оборваться в любой миг. Разрывы снарядов и мин воспринимались уже глухо, точно сквозь вату. Я понимал свою безвыходность, обреченность. В тяжелеющей голове поплыли воспоминания о пропшом, о матери, молодой жене, близких мне людях, доме. Особенно дорогими воспоминаниями были картины детства. С этими мыслями лежал я на мерзлой земле воронки, смотрел в сторону фашистского дота и осознанно понимал свою обречённость, ждал своего часа. Но судьба распорядилась иначе. К вечеру снова загромыхали орудия, задрожала исковерканная земля от взрывов. Пренебрегая опасностью, собравшись с последними силами, приподнялся. Поглядел на левый фланг, откуда надвигался гул ожесточенного боя. Заметил людей, бежавших в белых халатах. Не зная почему, принял их за фашистов. Уже ничего не соображая, выполз из тесной воронки. Ожидая, что всему пришел конец, я в холодной испарине на лбу стал ждать исполнения приговора судьбы. Воспользовавшись замешательством в доте, обстрелянном артиллерией, я переполз в воронку от снаряда большего калибра. Даже тогда, когда заметил у первого бегущего вблизи от воронки солдата ствол отечественного автомата, не был уверен, что наступали наши. Вслед за ним я, не веря глазам своим, увидел знакомое лицо старшины полка. Наступила минута просветления, и появилась надежда на Спасение. Казалось, от возбуждения и радости притихла боль в ноге. Чтобы меня заметили наступающие, стал кричать и махать руками. Тут же подбежали старшина и еще один боец. - Чего сидишь в этой яме? - спросил старшина.

- Ранен в ноту. Лежу с утра, - ответил не то с обидой, не то с жалобой. Однополчане осторожно вытащили меня наверх. От радости, что остался жив, От признательности, которую трудно было высказать, к горлу подкатил комок, защемило сердце: - Спасибо, товарищи. Век не забуду. И тут боль в ноге полоснула с такой силой, что, казалось, она молнией пронеслась по всему телу. Старшина приказал бойцу доставить меня до ближайшего перевязочного пункта полка, а сам побежал туда, где земля стонала от взрывов и задыхалась от порохового дыма. Используя немецкий карабин, как костыль, а второй опершись на плечо бойца, я пошел в сторону от передовой. Это была невеселая прогулка. Каждый шаг отдавался болью во всем теле, расстояние казалось бесконечным. Когда боец чувствовал, что я выбиваюсь из сил, он подбадривал меня: - Как-нибудь дотянем! Крепись, браток. Уже не так много осталось. Моли небо, что только ногу зацепили. С того дота фашистские гады немало наших ребят уложили. Разведка прошляпила умело спрятанный дот. За это дорого расплатились. Вскоре мое положение с продвижением облегчилось. Сопровождающему подвернулся санитарный лоток. Тащить в лотке было легче, а мне удобнее и не так больно. Когда еще был в состояниимыслить, думаллишь о том, чтобы не остаться безногим. Понимал, что тогда придется лишиться многого в жизни. Прощай лес, прощй любимое дело. А тем временем хруст снега под лотком постепенно стал замирать, глохнуть и вскоре отошел от меня далеко-далеко. Я потерял сознание. Очнулся только в лазарете. Через несколько дней перед отправкой в госпиталь санитарный палаточный городок немцы сильно бомбили. Они видели красные кресты на палатках, но бомбили с удовльствием, видя, как факелами горят палатки с обездвиженными от ранений людьми. Кто еще мог как-то передвигаться, отползали от горящих палаток, беспомощно барахтаясь в глубоком снегу. Я тогда остался жить. Находясь в Бокситогорском госпитале, узнал интересовавшие меня подробности Синявской операции Волховского фронта, в

которой 327 дивизия особо отличилась. За совершенный подвиг под Ленинградом наша дивизия была переименована в 64 Гвардейскую дивизию. Раненые в госпитале, пролившие кровь в выполнении этой операции, были безмерно рады прорыву блокады Лениграда. День 18 января 1943 года стал праздником не только Лениградского и Волховского фронтов, измученных блокадой ленинградцев, но и всего народа страны. После выздоровления возвратился в родную 64 Гвардейскую дивизию.... С рассказом Александра Тимофеевича праздничный обед затянулся до вечера. В открытую форточку тянуло с Зермовки вечерней прохладой вперемешку с дымом из трубы котельной и запахом сохнущего пиломатериала из сушки. Уже скрылось за лесным горизонтом дневное светило, уступая густеющим сумеркам. Таявший в них малиновый закат предвещал на завтра хорошую погоду. С противоположной стороны улицы отчетливо слышался мужской голос, певший песню. - Слышите, как Федя заливается! - обратила наше внимание Евгения Петровна, прислушиваясь к знакомому ей голосу. - Какой Федя? - поинтересовался я. - Гнедов Федор Филиппович. На той стороне живет, - ответил хозяин, показывая рукой. - Он не только поет, он и на гармошке играет, - дополняла хозяйка. - И работать тоже не ленится, - высказал свое мнение муж. - Хороший семьянин, можно позавидовать. Не в пример некоторым, - метнула хитрым взглядом Евгения Петровна на Поздеева. - На что намекаешь? - Не будем уточнять подробности, муженек. - Знает кошка, чье мясо съела.... - Не станем, дорогой, портить настроение. У нас гость. - Женя, зачем ворошить годы давно ушедшей молодости. Тогда я был парень-огонь, - кривил душой супруг. Мне очень не хотелось, чтобы в моем присутствии выплескивалось то, что касается двоих, и попытался перевести разговор в другое русло: - Каждому рот дерет ложка суха! Кто ж есть на свете, чтобы жил

без греха! - выручая хозяина, попавшего в неловкое положение, выпалил я выражение из пьесы Крапиницкого. И добавил: - Молодость, ЕвгенияПетровна, что вчерашнее похмелье. Какой же мужик в силе прочь погреть руки у чужой пазухи, если она открывалась. - Может быть, и так, но мой Саша грел чаще других. - Все в мире относительно, - произнес супруг, глядя затуманенным взглядом в потолок. Возникший между супругами разговор о прошедшей измене прервался: в дом вошла уже взрослая дочь Валя. Перешли к чаю, по поводу чего Евгения Петровна предложила и пироги, и булочки, и печенье, и конфеты, и варенье. При этом она оправдывалась, что получилось не так удачно, как бывало раньше. Хотя для меня, соскучившемуся по домашней пище, ее угощения казались отменными. И все же главная суть проведенного первомая не в застолье. Благодаря неожиданному предложению, мои скудные знания о семье Поздеевых значительно обогатились. Я знал, чтоСудьба этой семье не уготовила легкой жизни. А сам Поздеев не отсиживался в тылу, сполна попробовав солдатской доли. *** Наступил июнь со всеми прелестями лета. В тот памятный день, о котором хочу рассказать, в гостиницу наехало много командированных людей. Приехал главный инженер управления Белов, а с ним еще несколько человек управленцев. Как было принято именовать визитеров, московское начальство. Главного инженерая видел впервые. Среднегороста мужчина с болезненным лицом и слабым телосложением показался умным и доброжелательным человеком. Утром директор пригласил их в столовую на завтрак. Они уже начали одеваться, как именно в этот момент почгальонка вручила мне телеграмму. Содержание ее было ультимативное: «Если не хочешь потерять семью, выезжай срочно. Мы готовы к отъезду. Оля». Сильно забилось сердце. Обращаясь к еще не ушедшему главному инженеру управления, категорично сказал: - Я сегодня же должен уехать!

Белов невозмутимо посмотрел на меня, спокойно ответил: - Сегодня вы вряд ли успеете. Прежде всего мы должны заслушать вас о ходе строительства на предприятии. Жизнь в оторванности от семьи сказалась на моих нервах. Не сдержавшись, я выпалил: - Мне семья дороже всего на свете. А место ссылки я всегда ■найду! Позже я не раз казнил себя за горячность, но в тот раз главный инженер, показав исключительную выдержку и крепкие нервы,спокойно спросил: - Когда уходит поезд на Тайшет? - Во второй половине дня, - вставила из кухни Волгина, прислушивавшаяся к нашему разговору. - Отлично, - сказал мне Белов, - соберитеработников управления СМУ к одиннадцати часам. Подготовьте вопросы для информации: о наличии проектно-сметной документации, о выполнении графика поставок строительных материалов из Ангарска и короткий доклад о состоянии дел на пусковых объектах. Намеченное совещание прошло по-деловому быстро и результативно. На станцию я прибыл заранее.... Сутки езды - и я в родном городе. Только теперь я по- настоящему осознал тот объем труда, который был вложен в строительство Современного города среди болот и тайги за сравнительно короткий срок. Широкие, как стрелы, улицы, архитектура площадей, молодые скверы с буйной растительностью, цветники, стройные ряды молодых деревьев - все это сливалось в единую гармонию красоты и неповторимо сти. Неторопливо шагал с автобусной остановки к дому, где меня ждали и не ждали мои родные. Как не хотелось верить, что придется оставить город, где прошли молодые годы, где обзавелся семьей, где приобрел верных друзей и хороших знакомых, где достиг солидного опыта в работе, где в сибирских условиях окреп физически и духовно. Шагая с такими мыслями, нос к носу встретился с моим бывшим прорабом, ставшим теперь первым секретарем горкома партии, Судобиным. С Григорием Николавичем тепло поздоровались, как

и подобает давним сослуживцам. Узнав о цели моего приезда, он удивился и возмутился: - Зачем тебе такая дыра?! Еще семью с места собрался срывать! Я предлагаю должность здесь. Будешь начальником ремонтно- строительного треста города. Нужно только твое согласие, и я переговорю с министром. Гарантирую положительный исход. Хорошо понимая значимость и масштабность химкомбината в масштабе отрасли, ради чего вырос город, я нисколько не сомневался , что Судобин своего добьется. Оставаясь в городе, я бы выигрывал материально во всех отношениях. А как быть с моралью? Какую оценку дадут моему неожиданному поступку люди в Чуне? Что скажут работники СМУ, которые в меня поверили? Крометого, естьдело, котороеуже начало налаживаться к лучшему и которое теперь придется просто пустить под откос. В этот момент на пути к малодушию гранитной преградой намертво встала совесть. - Я бесконечно признателен за внимание ко мне и семье. Понимаю и осознаю свои материальные и культурно-бытовые потери, но первоначальное решение изменить не могу. Кому-то и там надо работать. На прощание секретарь произнес с долей сожаления: - С выводами не спеши. Посоветуйся с женой. Звони в любое время в горком или прямо домой, как сочтешь нужным. На этом мы расстались. . ■ Мне оставалось пройти еще полтора квартала. Неожиданная встреча с бывшим прорабом, стремительно взлетевшим по партийной, а потом и административной лестнице, заставила кое-что вспомнить о его прошлом. Недаром говорят: «Удача тянет за собой удачу». Григорию Николаевичу судьба предоставила не одну, а несколько счастливых вариантов в сравнительно короткий для человеческого роста срок. Как я его знал, Судобин не отличался от других инженеров-строителей ни талантом организатора производства, ни умом, ни техническими знаниями. Хуже того, он допускал серьезный брак на объектах, которые строил. Брак приобретал систему, почему неоднократно становился предметом обсуждения на планерке с участием начальника стройки генерал-майором Царевским.

Такой оборот дела мне, как начальнику участка, ничего приятного не предвещал. Однажды я обратился к своему другу-земляку, работавшему в инспекции управления строительства с просьбой: - Эдуард Васильевич, у вас в отделе имеется вакансия, о которой вы мне говорили? Не смогли бы вы взять Гришу Судобина? Я боюсь, что не только в тюрьму он сядет за брак, но и меня за собой потянет. Ему из-за недостатка зрения нельзя работать на производстве. Подгородецкий пообещал уладить вопрос. Земляк сумел убедить начальника отдела, и Судобина перевели в управление строительства. Через небольшой промежуток времени Судобину, имеющему солидный партийный стаж:, горкбм партии предложил перейти на партийную работу в качестве инструктора. Не задержавшись в техинспекции, Григорий Николаевич, не колеблясь в выборе решения, оказался в горкоме. Едва он успел Очень бегло ознакомиться с партийной работой, как снова последовало перемещение по службе, и тоже выгодное. Вместо выбывшего по переводу на повышение начальника отдела Судобина, язык у которого подвешен хорошо, бюро горкома назначает на вакантное место. Крепко схватив за руку своего избранника, судьба тащила его выше. За пьянку в Москве во время командировки по полученной информации из ЦК партии партеоиференция освобождаетпервого секретаря горкома, а вместо него избирает Григория Николаевича. Забегая на несколько лет вперед по поводу указанных перемещений скажу, что судьба еще выше тащила Судобина к вершине партийной власти области. Он стал секретарем Томского обкома партии по капитальному строительству. Сколько лет он работал с Лигачевым, не знаю, и голословно утверждать не могу. Длительное времяработалвторым секретарем обкома Мельников, с которымяимел прямое отношение к пуску «Ивана», когда-то совершенно секретного объекта, теперь уже известного после прекращения его эксплуатации. Именно Александр Георгиевич Мельников способствовал открытию двери обкомаперед Судобиным. Судьба, возвысив Григория Судобина на должность секретаря обкома, не пряталась где-нибудь в темной подворотне, а неустаннотащила своего избранникавыше по этажам

управления. Когда на севере Томской области началось освоение нефтегазовых промыслов, таже неотлучная судьба свела секретаря обкома по строительству с министром строительства нефтяной и газовой промышленности страны. Фортуна не изменила и на этот раз. ГригорийНиколавеичзанял кресло заместителяминистраэтого же министерства. Воттак, может быть с моей легкойруки, бывший подчиненный всегда вытаскивал свою удочку с хорошим уловом. Я искренне радовался счастливчику. Личные черты характера его для меня, молодого руководителя, оказались недоступными. А прораб обладал титанической напористостью, безмерным стремлением к власти, неограниченной тягой к славе, личному достатку, которые и сыгради главную роль в достижении намеченной цели, как насущной потребностижизни. Судобинхотелво что бы то ни стало утвердиться на земле! По-приятельски попрощавшись с секретарем, мы расстались. Я, не чувствуя ног, спешил к своему двенадцатиквартирномудому по улице Мира под номером 3. Любовался ухоженностью городских улиц, утопающих в убранстве молодых деревьев и цветников. Невольно вспоминались подробности недавнего прошлого, глядя на свой недавно выкрашенный дом с цветами на балконе. Во дворе тоже было уютно и чисто. Предусмотрительная хозяйка квартиры оставила ключ соседке, как будто жена предполагала, что меня могут пропустить в закрытый город без пропуска, с которым онанаходилась в Томске. В квартире все вещи и мебель были уже приготовлены к отправке. Весть о моем переезде всей семьей взбудоражила всех соседей и друзей по дому. Вскоре пустая квартира наполнилась близкими по духу людьми. Женщины подходили с закуской, мужчины — с бутылками. А что было с женой? Когда она в третий раз обратилась в пропускное бюро в городе Томске, ей ответили: “Поезжайтедомой, ваш муж два часа назад уехал. Ему выдали другой пропуск. Уже, наверное, водку пьет”. Когда Ольга Нестеровна приехала, то в квартире уже шумела компания верных друзей, подогретых хмельным.

*** Накануне отъезда друзья устроили в ресторане прощальный вечер. Этим неожиданным для нас проявлением мы были очень тронуты. К нашему удивлению главный зал был полон людей. Встретила публика тепло и торжественно. Действительно, друзей не выбирают, их посылает судьба и ими становятся. Среди собравшихся находились давние друзья,с которыми пришлось испить чашу терпения, пережить самые трудные годы начала строительства. Среди образов первых сослуживцев, еще оставшихся на потускневшей от времени и бурного потока картине прошлого, сохранился образ инженера- геодезиста Саши Суровцева. Стройный, живой, с веселыми и добрыми глазами, кудрявыми русыми волосами. Неунывающий человек, умеющий глубоко в себе хранить переживания, чудесный выдумщик, он умел привлекать к себе внимание людей. В любой обстановке он невольно становился лидером, не крутил носом, когда преподносили рюмку. Убежденный холостяк, он к женскому полу относился весьма уважительно. Однако девушки сторонились его с недоверием и опаской, боясь быть обманутыми его явной интеллигентностью. На вечере Суровцев сидел между двумя молодыми женщинами, умело разделив между ними свое внимание. Он успевал перекидываться словечками и с напротив сидящими. У Саши хватило бы энергии развеселить самое скучное общество. Когда же пришел его черед произнести тост, он, поднявшись, обвел всех добрым взглядом и, обращаясь ко мне с женой, произнес: - Секрет жизни состоит в том, что не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Пусть судьба, которая зовет вас в малоизвестную Чуну, отпустит ворох счастья! Чтобы в вашем доме ни двери, ни окна не плакали! Добра и удачи желаю! Последовали одобрительные возгласы и перезвон рюмок. Тосты последовали один за другим. Волной шли и откровенные слова лести, от которых становилось неловко. Одни, с которыми проработал вместе много лет, искренне выражали сочувствие и сожаление. Другие, лишь бы не остаться вне общего внимания, старались изобразить показное красноречие.

Вечер длился долго, пьяно и весело. Для песен не жалели глоток, для плясок - ног. Щедро вознагражденные устроителями вечера музыканты выкладывавались во всю меру своих способностей. Та память о прощальном вечере в Северске не стирается, как гравировка на нержавеющей пластинке юбилейного подарка. И вот неизбежно наступил последний день, день отъезда из молодого, растущего города, в котором оставлено немало лет жизни. Дружно начали с самого утра собираться в дорогу. Оля в последний раз в привычной кухне пеклаи жарила в дорогуразные подорожники. Глядя на уложенные чемоданы, увязанные тюки и сумки, на сердце появлялась удрученность. Не в Киев и не в Москву собрался тащить семью с обжитого места, а в глухомань, такой медвежий угол, который и на карте еще не обозначен. Я бесцельно ходил по пустым звонким от этого комнатам, точно терял что-то дорогое. Каждая из трех комнат имела свое значение в истории семьи. Здесь все стены, окна, двери, углы напоминали о каком-нибудь важном семейном событии. Очень жаль было расставаться с простой и удобной в планировке квартирой. Тем более она стоила нам немалых переживаний, хлопот и трудов. Ценность ее состояла в том, что она знала самые лучшие времена нашей семьи. Чтобы не выдавать Оле плохое настроение, у которой глаза не просыхали от слез, я вышел на балкон. Но там: мысли еще больше отяжелели при виде благоухающих в ящиках цветов. Любили мы свой балкон. Каждое лето он заметно отличался от других унылых соседей пышным цветением разных оттенков, ласкающих глаз прохожих. Оля понимала в цветах толк и любила заниматься цветоводством. Благодаря только ее труду, возле дома, напротив квартиры всегда летом разноцветьем пылала клумба. Не зря на любых собраниях ее ставили в пример. Но этот балкон был памятен не только цветами. Сын Саша родился неспокойным. Осбенно после купанья он заходился от крика. Всем, кто находился в доме, хватало забот, чтоб успокаивать его. Кроме нас качали его и бабушка, моя теща Любовь Васильевна, и брат жены Владимир Нестерович, бывший в ту пору лучшим конькобежцем города и часто навещавший нашу семью. И лучшая роль няньки получалась у шурина. Он брал неспокойного

племянника-младенца, выходил с ним на балкон и пел только ему одному известную песню, под которую тот сходу засыпал. Прощаясь с детской комнатой, глядя на розовые обои стен, я невольно вспомнил значительный семейный случай. Была вторая половина октября. Мы оба, находясь в отпуске, заканчивалиремонт квартиры наклейкой обоев в детской. В разгар работы в радостном возбужденииявилась тещаЛюбовь Васильевна: - Я к вам с радостной вестью! Оля, дочка, нашлись твои тетки Вераи Полина, сестры Аня, Мария и братик Шурик! Такое счастье подвалило! Одиннадцать лет ничего не было известно. Получила письмо из Ташкента. Здесь все адреса, - она протянула письмо, как самую дорогую реликвию. Оля от неожиданной радости переменилась в лице. Она с жадностью вчитывалась в каждое слово, написанное на тетрадных листочках бумаги. Не ожидая предложений от жены, я высказал свое: - Бросаем все, как есть, и летим в Ташкент! У нас в запасе еще две недели отпускного времени. Любовь Васильевна одобрила мое решение: - Я ради этого и прибежала к вам. А с ремонтом я управлюсь сама. Вова поможет. Не теряя времени короткого осеннего дня, я отправился в аэропорт Томска. К счастью, билет удалось купить без лишней нервотрепки. И вечером того же дня «кукурузник» с большой болтанкой доставил нас в Новосибирский аэропорт. В самом Новосибирске наше приподнятое настроение было омрачено. Разыгралась сильная пурга, и аэропортзакрыли по метеоусловиям. Наш рейс переносился на девять часов следующего дня. Благо еще, что поместили в гостиницу. Стараясь развеять испорченное настроение, я предложил Оле: - Представим себе, что мы с тобой в свадебном путешествии. Так почему бы нам не провести вечер в ресторане? - я кивнул в сторону, откуда Доносилась музыка. Оля согласилась. В ресторане я не сводил глаз с жены. Она, как девушка, была так хороша, сияла красотой и здоровьем, словно не было прожитых лет. Ужинали, не скупясь. Благодаря расчетливому ведению женой нашего хозяйства, мы не испытывали недостатка в деньгах.

Рядом с нами за столом сидели одни мужчины. Наметанным взглядом я определил, что они не относились к числу пассажиров. Судя по их плавающим от выпитого глазам, сидели они давно, не жалея ни времени, ни денег. Один, самого крупного телосложения, жадными глазами впился в пышный бюст моей жены, хорошо угадывавшийся под тканью платья, и басовитым голосом выразился: - Женщина - на все сто процентов! Оля покраснела, метнула гневный взгляд в сторону невежи. Не будь у того вида неопределенной личности, она сумела бы дать ему достойный ответ. Этому типу, похоже, было решительно на все наплевать. Решив не связываться, мы расчитались и ушли, чтобы не потерять в ресторане зубы. Утра ждать не пришлось. Вопреки прогнозам синоптиков пурга успокоилась раньше предполагаемого времени, и ровно в два часа ночи дежурная по гостинице сильно постучала в дверь, поднимая на посадку в самолет. Отправка задержанных самолетов производилась в быстром темпе, чтобы быстрее разгрузиться от заждавшихся утомленных пассажиров. Прошло не более сорока минут, как мы уже сидели в салоне прославленного тогда ТУ-104, только что появивишегося на авиалиниях, связывающих большие города. Мы с восхищением любовались комфортностью салона, невольно сравнивая с салонами винтовых самолетов, в которых приходилось летать. Лаше восхищение, похоже, разделяли и другие пассажиры, судя по их радостным лицам и восхищенным глазам. Перед восходом солнца наш быстрокрылый самолет приземлился в Ташкентском аэропорту. Не верилось в явное чудо природы - в Новосибирске семнадцать градусов мороза, а здесь на привокзальной площади цвели розы! Как же велика наша страна! Какие разительные контрасты можно видеть на ее протяжении! И как не похожа земля юга на наш сибирский край, отличающийся своей особенной красотой! Кажется, одно небо, одно солнце, тот же воздух,которым дышим, а климатические условия несопоставимы. Как мало нам, сибирякам, всемогущая природа отпускает своего тепла! Когда такси подъехало, чистое, без единого пятнышка небо

наливалось свечением поднимающегося светила. Словоохотливый шофер сообщил: . - Сегодня в Ташкенте ожидается двадцать восемь градусов тепла. Я не смог скрыть удивления по поводу сказанного им. Имея общесибирское восприятие октября, исходя из климатических условий Сибири, с трудом верилось в слова таксист а. Так состоялась моя первая поездкав Узбекистан, которая оставила в памятимассуяркихвоспоминаний. О них ярасскажу в следующих главах, а пока вернемся к событиям последнего дня в Северске. Человеку свойственно с трудом привыкать к новой обстановке жизни, к новому жилищу. Еще труднее с ним расставаться после продолжительного проживания в нем. Тем более, если будущее видится в худшем варианте. Тогда дорог каждый угол, каждая дверь, каждое окошко. Не говоря уже о соседях, отношения с которыми складывались годами и на доверительной, уважительной основе. Перед отъездом из Северска подобное проживание пришлось испытать и нашей семье. В последние сутки у хозяйки дома не просыхали от слез глаза. Глядя на меня, главного виновника переезда, она не скрывала своего возмущения. Я, как мог, пытался успокоить ее: - Оля, от судьбы далеко не уйдешь. - Какой судьбы?! Ты сам творец этой проблемы, которую ты создал не только для себя, но и для семьи. Ты же человек безропотный. Тебя поманили в омут, и ты бездумно в него бросился. Упрекала Ольга Нестеровна не пустыми словами, а подкрепленными реальностью. Добивая меня фактами, продолжала: - Что же тебя побудило начать снова вторую плохую жизнь. Бросаем превосходную квартиру со всеми удобствами, мою престижную любиму работу в институте, и едем в хату с дворовым нужником. И не куда-нибудь, а опять в тайгу, как в пятидесятом. Разговор с женой оставлял в душе тревогу. Я хорошо понимал, что в Чуне нам ветер не принесет радостных надежд. Но не в моем характере было менять принятое решение. А если бы и решился на отчаянный щах; следуя совету секретаря горкома, то

было уже поздно. Домашние вещи и автомашина с контейнерами уже колесили в Чуну. В душе я вынужден был похоронить прошлое в современном городе Северске. В знак своего оправдания сказал: - И там люди живут. Жена словно ожидала этих слов: - Живут. Только по-разному. В субтропическом Сочи — одно, на Новой земле у Северного полюса — другое. Как ни горька была действительность, хозяйка начала спешно собираться в дорогу. Переборов себя, стала такой же, как всегда — энергичной и смешливой.... По времени уже ожидали приезда «Победы». Наш давний друг Хаханин Василий Анисимович накануне обещал отвезти семью на вокзал на своей машине. Знали мы друг друга давно, дружба наша крепилась на верности, честности и бескорыстности. Дружба между взрослыми перешла и на детей. Хаханины болезненно, переживали предстоящую разлуку. Они усердно старались в последние часы нашего пребывания в доме услужить по старой дружбе. Раньше всех пришла проститься опечаленная Любовь Васильевна. Разлука с дочерью и внуками камнем ложилась на материнское сердце. Теща относилась к категории женщин, наделенных мужественным, волевым характероми решительными действиями. Не только природа одарила ее силой духа. Крутая, ухабистая, каменистая дорога жизни сделала тещу находчивой, смекалистой, предприимчивой. Любовь Васильевна много выстрадала, много пережилагоря. Несчастья валились на ее голову одно за другим, словно испытывая ее силы. В 1942 году получила похоронку на мужа. Как и все вдовы той поры плакала, болела, страдала и до последних сил трудилась. Еще не улеглось в душе горе, а в догонку пришло другое, еще страшнее. При штурме Берлина погиб старший сын Иван. Словами невозможно выразить страдания матери. Сердце Любови Васильевны обливалось кровью от жалости и невосполнимой утраты. Благодаря собственному самообладанию не впала в отчание, не сломалась. И после войны тещу не раз жизнь пыталась загнать в тупик. То одна, то другая беда шли за ней по жизни след в след. Вскоре

после победы поехала в Алтайский край, на родину мужа в село Юдиха, чтобы проведать оставшихся в живых родственников мужа. И там сестра мужа сказала вдове: «Нестер не погиб. Живой он. Только он изранен. Долго лежал безнадежным в госпитале. С трудом выкарабкался. Приезжал с женщиной. Представил ее женой. Живут на Востоке». Нетрудно представить, каково было состояние жены, выплакавшей немало слез! .. .Время залечило душевную рану, но покоя в жизни все не было. Распалась семья старшейдочери Анны, котораявернулась к матери с троими детьми. Через некоторое время на голову матери обрушивается новое несчастье. Умер муж младшейдочери Ольги, оставивший на воспитание двоих сыновей, старшему из которых не более шести лет. Молодая вдова, не найдя спасения от горя, тоже приехала под кров матери в деревню. Так горе под крышей родительского дома собрало три семьи. Никому не ведомо, что творилось на душе у матери, глядевшей на кучу малых детей и убитых горем дочерей, не строящих особых планов на будущее. Весь мир стат для нее одной большой печалью. В день проводов нас в Чуну Любовь Васильевна вспоминала нерадостное прошлое дочери и проявляла особую обеспокоенность. Она переживала, что вдали от материнских глаз без ее опеки и заботы что-то произойдет в семейной жизни Ольги. Она по-матерински давала на прощание совет: - В чужом краю живите уважительнее и дружнее. Не насмешите людей, Боже упаси! Неизбежно подошло время прощания, машина ждала. Все женщины, пришедшие на проводы, стали обниматься и плакать, отчего мне стало еще тяжелее. Но вот машина тронулась. Прощайте, друзья! Прощай, город! Какое все же занимательное эго дело - дорога. Всегда получаешь огромное удовольствие, наблюдая окружающий мир из окна вагона. В такую удивительную пору спокойствия полностью поглощаешься бегущей за окном панорамой. Привлекательность дорожного ожидания заключается и в успокаивающем действии. Дорога помогает сосредоточиться на мыслях и чувствах, дает возможность в неторопливой обстановке

спокойно разобраться и осмыслить воспоминания прошлого, помечтал» о прошлом. Какие еще успокоения нужны человеку, как не картины природы? Они проплывают за окном вагона в полном великолепии и разнообразии. Бесконечно тянулись леса и перелески, лугаи поймы рек, долины и пашни, холмы и предгорья. Сибирская земля, проснувшись после долгой и холодной зимы, благоухала под теплыми лучами июньского солнца, изумрудная свежая зелень радовала взгляд. Трудно найти слова, чтобы выразить красоту сибирских рек: Томи, Яи, Чулыма, могучего Енисея, Кана, Бирюсы, Чуны. Каждая из них неповторима в своей суровой красоте, и все они стремительно несли свои воды в Ледовитый океан. Один за другим сменялись и города, среди которых своей протяженностью и множеством заводов выделялся Красноярск. Над ним висел сплошной смог. От ничем не примечательного Тайшета поезд двигался медленнее, чем по основной магистрали. Однопутка петляла между холмов навстречу бескрайним просторам тайги. В отличие от обжитых мест здесь только вдоль недавно построенной дороги на Лену размещались поселки и убогие деревеньки. *** С приездом семьи в Чуну жизнь постепенно начала входить в нормальное русло. Жена привела квартиру в порядок, сделала ее уютной, чистой, свежей. Недаром же говорят, что вкус и забота заменяют деньги. Жена с большим переживанием привыкала к новому месту жительства и нелюбимой работе. В поселке достаточно много говорили и о контейнерах, набитых домашними вещами, и об автомашине, которая в то время была лишь второй в поселке. Постепенно такое событие, как переезд начальника СМУ, стало забываться и сходить с уст людей, а потом забылось вовсе. Но есть натуры, которые просто талантливы в том, чтобы доставлять неприятности людям! К такой категории относилась жена начальника ОРСа Упорова. Она с момента приезда семьи вынашивала план раздора между мной и женой. Ждала встречи с

Олей. И такой момент она выбрала у водоколонки водонапорной башни. Упорова, трусливо оглядываясь, тихо сказала жене: - Знаете, Ольга Нестеровна, ваш муж тут без вас вел себя не совсем достойно. Вы проследите за ним! Жена, выслушав склочницу, сдерживая гнев, отрубила: - Я прошу вас больше мне о таких вещах не говорить! Я сама в состоянии разобраться, что к чему, без посторонних осведомителей. Не дав Упоровой договорить, она наполнила ведра и ушла домой. Та стояла в оцепенении, получив достойный отпор вместо ожидаемой похвалы и заинтересованности. Впервые «знатная дама», как назвал ее Королевский, потерпела неудачу. А так как все происшедшее, за достоверность которого у Упоровой никогда не болела голова, не получило хода, то слух о встрече у водоколонки с подачи самой доносчицы прокатился по Чуне: «Жена начальника СМУ не терпит доносов на мужа!» Хотя жена и смогла достойно оборвать сплетницу, слова возымели неприятное действие. Вечером того же дня пришел с работы усталый и разбитый. И вот тогда-то и пришлось держать ответ пред женой по всей строгости. Мне было совестно, больно и оскорбительно. Отношения мы выяснили, но с тех пор я проникся стойким неуважением к Упоровой. Прошло лето, и пришел август с ночными заморозками, обычными для этих мест. Для строителей последний месяц короткого сибирского лета являлся самым напряженным и ответственным. До начала учебного года оставался всего один месяц, а монтажные и отделочные работы находились еще в полном разгаре. Любой сбой выполнения суточных графиков мог привести к срыву пуска школы. Кроме того, как всегда, темпы строительства тормозились плохим обеспечением самосвалами. Маломощный парк автомашин, которыми тогда располагал комбинат в летний период, рвался на части. Машины нужны были и на технологию по отвозке отходов, и на работы по содержанию лесовозной дороги, и на сельхозработы, и на ремонт дорог района по Указу, а уж строителям - что Бог послал. Я вынужден был предупредить директора: «Если будут срываться строительные работы по школе из-за отсутствия

самосвалов по доставке бетона и раствора, я вынужден буду доложить в Москву и обком партии». Разговор возымел действие, директор принял меры. Другая трудность состояла в отсутствии на стройке монтажной организации. Все сантехнические и технологические работы приходилось выполнять собственными силами. При отсутствии производственной базы для монтажных работ - это была весьма сложная задача. Справедливости ради нужно отдать должное прорабам и мастерам, которые при невероятных полевых условиях сумели выполнить технически сложные работы в срок и с хорошим качеством. В конце августа школа была представлена государственной комиссии! Наступил волнующий день первого сентября. Кроме школьников собрались родители, представители местной власти, строители, участвовавшие в возведении школы. Для пущей торжественности был наскоро собран из любителей духовой оркестр. Было немного обидно, что во время строительства оказывать помощь желающих было мало, преходилось пробивать все с боем, а уж поговорить на открытии школы охотников оказалось предостаточно. Были и такие, кто не прочь приписать себе и чужие труды. Заслуженно и по справедливости первому слово предоставили прорабу Подчинку, вынесшему основную тяжесть в организации работ. В период строительства у него мало возникало поводов для радости и просто улыбки облегчения, зато теперь с его лица не сходила улыбка. На его постоянно бледном лице появилось 'подобие легкого румянца. И его можно было понять: непростая задача была выполнена. ГоворилПодчинок самые простые, но понятные каждому слова. Он просил ребят бережно относиться к школьному имуществу, благоустраивать свою школу, а также соблюдать порядок и чистоту. Я в своем коротком выступлении поблагодарил строителей, благодаря труду которых было возведено школьное здание, так необходимое для поселка. Пожелал ребятам успешной учебы, примерной дисциплины в новой школе. Сдача школы в эксплуатацию в короткий срок при

исключительно трудных условиях, вызванных ограниченными возможностями, доказала работоспособно сть коллектива СМУ. Одержанный серьёзный успех вселял уверенность в дальнейшие дела. *** В 1963 году важным событием на комбинате явилась смена главного инженера. В феврале того года, вскоре после моего приезда, в Чуну прибыл вновь назначенный главный инженер Бердников Александр Никифорович. Я как сейчас вижу его портрет: высокий ростом, с кудрявой шевелюрой светлых волос, удлиненное лицо с пухлыми губами, выцветшие брови, нависшие над серыми глазами. Выглядел он браво, держался с подчиненными высокомерно. Мне часто приходилось заходить в его кабинет по служебной необходимости. Бердников казался деятельным, энергичным и способным техническим руководителем. Часто высказывал свежие зрелые мысли, подкрепляя их теоретическими выкладками. В повседневной работе не тратил время на несвойственныедля главного инженера вопросы. Александр Никифорович уделял внимание охране труда, с которой на предприятии положение складывалось не совсем благополучно. Чувствовалась его работа в области технического усовершенствования производства. Он живо интересовался техническими новинками в области деревообработки древесины. Особое место в деятельности главного инженера занимала рационализаторская работа. Он являлся автором многих рацпредложений. Об этом повышенном интересе Бердникова к творческой деятельности среди работников управления ходили упорные слухи, что трудится он ради личной выгоды. Зная, сколько пользы он приносил предприятию своей творческой работой, я не разделял завистливых рассуждений. По существу Бердников являлся носителем технических идей. Однако только часть его предложений была воплощена на предприятии. Остальные покрывались пылью в архивах. Одни - из-за сложности их внедрения, другие - из-за отсутствия технических возможностей, третьи - из-за нежелания обременять себя

дополнительными хлопотами и по причине бюрократических преград. Не являясь членом бюро по рационализаторской работе, я не участвовал в рассмотрении этих предложений. Однако, что происходило на этих совещаниях, ни для кого не являлось тайной. По отзывам специалистов, часть поданных Бердниковым предложений являлась чистейшей воды прожектерством. Необходимо отдать должное Александру Никифоровичу в напористости. Отклонения его предложений не вызывало у него ни возмущения, ни огорчения. Любой «подзатыльник» на БРИЗе не был для главного инженера помехой. Наоборот, неудача давала свежий импульс к новому техническому поиску. Завистникам по получаемым Бердниковым вознаграждений автор отвечал не стесняясь: «Мне одному многовато, а на двоих было б в самый раз. Если б ты умел использовать голову для инженерных дел, а не как вешалку для шапки». Усиленная творческая работа способствовала главному инженеру в более глубоком анализе существовавших недостатков в работе, в более точном выяснении причин их порождения. На собраниях, совещаниях он, не жалея красок, бичевал всех и вся за недостатки в организации производства, главным образом за период до его прихода на комбинат. Прямая и острая критика приходилась не по вкусу руководству, всегда жившему в зоне, закрытой для критики. Бердников, раздавая порочные ярлыки, не всегда заботился о последствиях, накликая неприязнь, хотя и был во многом прав. Организация производства на комбинате находилась на низком уровне. Да откуда ей было быть высокой? В подтверждение я приведу стенографическую запись ыступления главного механика тайшетского управления Стрекаловского Анатолия Прокопьевича, сделанную на конференции по деревообработке и лесопилению, состоявшуюся в мае 1957 года: «Несколько слов о работе деревообрабатывающих предприятий. Конкретно - о Чунском ДОКе. Чунский ДОК - это оригинальное предприятие. В каком смысле? Оно было создано когда-то как подсобное производство для снабжения домами и столярными изделиями строительства железнодорожной ливни Тайшет-Лена. Строилось кое-как: тут сарайчик, там сарайчик. А теперь выпускает дома, - и какие! Двухэтажные, как дом Т-115.

Интересна история и с энергохозяйством ЧунскогоДОКа. У нас было три локомобиля - не хватает. Поставили четвертый локомобиль - не хватает. Давайте поставим еще два локомобиля? Поставили. Опять не хватает! Давайте поставим три передвижных электростанции ППЭС-40? Поставили. Опять энергии не хватает! Давайте поставим два локомобиля по 275 сил? Поставили. Но энергии опять не хватает! Сейчас на Чунском ДОКе имеется четыре электростанции. Киловатт-час стоит огромных денег, а мы говорим об экономии. Где же эта экономия? И разве можно так решать вопросы? Сейчас речь идет о реконструкции Чунского ДОКа. Нужно осуществлять эту реконструкцию с перспективой. Нельзя ее проводить, только решая проблемы сегодняшнего дня. Решать вопрос реконструкции Чунского ДОКа без перспективы было бы неправильно. У нас второй год лежит для этого импортное оборудование. Нужно что-то решать с его использованием. Далее, товарищи, вопрос о реконструкции лесопильного цеха в Чунском ДОКе. Там полный ералаш. В этом цехе получился просто музей лесорам. Каких только их там нет?! ИГ-65 и Болиндер, РД-75 и ТБ-1100. Сейчас предлагается лесорама с просветом в 950 мм. Надо как-то приводить в порядок это хозяйство. Сейчас вопрос стоит о новой лесораме, и мне кажется, что лесопильный цех с двумя лесорамами Р-25 надо ликвидировать и дать хоть одну широкопросвет! ую раму во второйлесопильный цех. Только тогда мы сможем решать вопрос выполнения плана и снижения себестоимости продукции. В отношении существующих предприятий. Если Чунский ДОК старый и там строилось, как придется, то мы сейчас строим новый комбинат Вихоревский, где все должно быть сделано по- современному. Когда здесь читалась лекция о том, каким должно быть деревообрабатывающее предприятие, то Вихоревский лесокомбинат не уступает им...». Ставились ли когда-либо вопросы руководством Чунского ДОКа о техническом развитии производства? Да, ставились. В Каком плане, можно судить по выступлению главного инженераЧунского ДОКа Эпштейна на той же конференции. Для истории важно. Цитирую вкратце стенограмму его выступления: «...Остаток

сырьевой базы, закрепленный за нашим комбинатом, составляет на 1 января 1957 года 700 тыс. кубометров. Кроме того, pcit«асгся вопрос о закреплении за Чунским ДРКом сырьевом базы в урочище Бармо в кол ичестве 6-7 миллионов кубометров. Это значит, что ДОК сырьевой базой обеспечен ориентировочно более чем на 20 лет. Поэтому следует Чунский ДОК довести до настоящего предприятия, способного стабильно выпускать в год по 100 тысяч и более квадратных метров жилой площади. Если Чунский ДОК в ближайшее время в этом пятилетии не усовершенствовать и не провести необходимую реконструкцию, он не сможет, как предприятие, соответствовать требованиям сегодняшнего дня. Бесспорно, для этой цели мы должны иметь определенные капитальные вложения. Мы считаем, что первым долгом мы должны реконструировать лесопильный завод. Для этого надо поставить четвертую раму рядом с рамой просветом 1100 мм, если поставить еще одну широкопросветную раму, то тогда поток ГБ сможетраспиливать заданную программу. Средств на это мы не просим. Мы сможем профинансироваться в банке за счет собственной экономиипо реконструкции. Но мы просим дать ее именно в этом году. Дальше мы полагаем построить электростанцию. Я скажу, что локомобили уже находятся на площадке ДОКа. Это импортное оборудование, которое может дать нам дополнительно 400 квт энергии. Для этого мы просим отпустить нам четыреста тысяч рублей, но нам в этом отказано. Кроме того, нам нужно построить бассейн. К сожалению, я должен сказать, что строительство бассейна до наших вышестоящих организаций не доходило до сего времени. Они считают, что можно обойтись без бассейна. А я должен сказать, что без бассейна нам нельзя работать. Таким образом, мы считаем первоочередными задачами для нашего ДОКа: лесон илы iы й цех, электростанцию и строительство бассейна. Затем нам необходимо привести в порядок наши цеха. Они деревянные, очень дряхлые и огнеопасные, так как построены были временными. Мы с i1 паем, что если мы уже вложили в наш комбинат 15 миллионов рублей, то нужно в него вложить еще 5 миллионов и сделан. его таким предприятием, которое может дать увеличение производительности труда и выпуска домов до 100 тысяч 196

квадратных метров. По сушильному хозяйству. Мы должны расширить его и тем самым улучшить нашусушку. Нерешен также вопрос и с внутризаводским транспортом.... В своем докладе Виталий Иванович говорил о том, как много оборудования сменено на разных предприятиях. Надо сказать, что это как-то прошло мимо нас. Мы почти никакого нового оборудования не получили. Работаем на станках устаревших конструкций с весьма минимальным количеством оборотов. В этом вопросе борьбы за технический прогресс мы сильно отстаем...». Только по выступлениям Стрекаловского и Эпштейна, выступавших на Ленинградской конференции, нетрудно было представить, на каком уровне технического развития находилось предприятие в середине 1957 года. За неполных шесть лет до моего назначения в Чуну мало что изменилось. О наведении порядка в плане технического прогресса на Чунском ДОКе, о котором говорил главный тогдашний инженер Наум Александрович на технической конференции, и не пахло. Еще десятилетия спустя держались на подпорках и стяжках полусгнившие здания цехов и всевозможные сарайчики и сараюшки вспомогательных производств. Для полной реконструкции предприятия, которая началась только в начале семидесятых годов, потребовалось не пять миллионов рублей капитальных вложений, которые просил у министерства в свое время главный инженер, а сотни. Поэтому не случайно выдвиженцу Бердникову, работавшему ранее на технически оснащенном глазовском предприятий, организация производства на чунском комбинате показалась старой, запущенной и отсталой. Со свойственной ему творческой энергией приступил к решению поставленной перед собой цели. Прежде всего, требовалась ломка старых традиций, привычек, мышления. Сферадеятельностидля инженерной работы, которую он любил, открывалась теперь неограниченной. Твори, Дерзай, не ленись! И вот тут-то напоролась коса на камень. Не все нравилось директору в самостоятельных, энергичных действиях главного инженера. По этой причине многие его ценные начинания тут же блокировались. Отсутствие дополнительной поддержки подрывало силу воли, порождало вполне объяснимую